1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
«Что это  – скромность? – подумала креолка. – Или же этот человек просто смеется надо  мной? Нет, этого не может быть, а то я сойду с ума».    

– Вам  хочется вернуться в компанию ваших друзей? – сказал Морис, заметив в ней какую-то  рассеянность. – Ваш отец, вероятно, уже беспокоится, что вас так долго нет. Ваш  брат, ваш кузен…    

– Да,  вы правы, – поспешила она ответить тоном, в котором слышалась не то некоторая  уязвленность, не то сожаление. – Я не подумала об этом. Спасибо, сэр, что вы  напомнили мне о моих обязанностях. Надо ехать обратно.    

Они  опять вскочили на коней. Неохотно подобрала Луиза поводья, как-то медлительно  вдела ноги в стремена; казалось, ей вовсе не хотелось оставлять это интересное  место.    

     

* * *    

     

Опять в  прерии. Морис направился со своей спутницей к месту пикника самой короткой  дорогой.    

Их  обратный путь лежал через «прерию сорняков». Так назвали ее пионеры-колонизаторы  Америки, повидимому не задумываясь особенно над выбором названия.    

Уроженка  Луизианы увидела вокруг себя огромный цветник, усыпанный яркими цветами,  цветник, граничащий с голубым сводом неба, насаженный и выращенный самой  природой.    

– Какая  красота! – восторженно воскликнула креолка, невольным движением останавливая  лошадь.    

– Вам  нравится здесь, мисс Пойндекстер?    

– Нравится?  Больше того, сэр. Я вижу перед собой все, что есть самого красивого в природе:  зеленую траву, деревья, цветы – все, что с таким трудом выращивает человек. И  все же никогда он не может достигнуть равного этому по красоте. Здесь ничего  нельзя добавить, это кусок природы, безупречный в своем совершенстве!    

– Здесь  не хватает домов.    

– Но  крыши и трубы нарушили бы красоту пейзажа. Чистые контуры деревьев так хороши!  Под их сенью мне хотелось бы жить, под их сенью мне хотелось бы…    

Слово  «любить» готово было сорваться с ее губ, но она вдруг остановилась и неожиданно  даже для себя заменила его словом «умереть».    

Ее  чувства разделял и ирландец; ее слова были словно эхом его ощущений.    

Но его  ответ прозвучал сухо и прозаично:    

– Я  боюсь, мисс, что вам скоро надоела бы такая жизнь – без крова, без общества,  без…    

– А  вы, сэр? Как же она вам не надоедает? Ваш друг мистер Стумп, которому я вполне  доверяю, говорил мне, что вы ведете такой образ жизни уже несколько лет. Так ли  это?    

– Совершенно  правильно.    

– О,  как я вам завидую! Я уверена, что я была бы бесконечно счастлива среди этой  красивой природы. И мне бы такая жизнь никогда не надоела.    

– Одной?  Без друзей? Даже без крова над головой?    

– Я  об этом не говорила… Но вы не сказали мне, как вы живете. Есть ли у вас дом?    

– Мое  жилище не заслуживает такого громкого названия, – смеясь, ответил мустангер. –  Моя хижина – вернее, мое хакале – одно из самых скромных жилищ в нашем краю.    

– Где  же она находится? Где-нибудь недалеко от тех мест, где мы сегодня были?    

– Не  очень далеко отсюда – миля, не больше… Вы видите на западе верхушки деревьев?  Они прикрывают мою хижину от солнца и защищают ее от бурь.    

– Вот  как! Как бы мне хотелось взглянуть на нее! Настоящая хижина, вы говорите?    

– Да,  настоящая.    

– Стоит  в уединении?    

– Я  не знаю ни одного жилища на расстоянии десяти миль.    

– Среди  деревьев? Живописная?    

– Это  уж как кому покажется.    

– Мне  хотелось бы посмотреть на нее и иметь свое мнение… Только одна миля отсюда?    

– Миля  туда, миля обратно – всего две.    

– Ну,  это не страшно. Двадцати минут нам будет достаточно.    

– Я  боюсь, что мы злоупотребляем терпением ваших близких…    

– Может  быть, вы хотите сказать: вашим гостеприимством? Простите, мистер Джеральд, –  продолжала молодая девушка, и тень грусти набежала на ее лицо, – я не подумала  об этом. Вероятно, вы живете не один? В вашем хакале с вами живет еще  кто-нибудь?    

– О  да! Я живу не один. Со мной живет мой друг, с тех пор как…    

Прежде  чем мустангер закончил свою речь, в воображении Луизы встал образ его друга.  Девушка ее лет, с бронзовым оттенком кожи, с продолговатыми, как миндалины,  глазами. Зубы у нее, должно быть, белее жемчуга, на щеках алый румянец, волосы  длиннее, чем хвост у Кастро, бусы на шее, браслеты на ногах и руках, красиво  вышитая короткая юбочка, мокасины на маленьких ножках. Так представила себе  Луиза «друга» мустангера.    

– Вашему  другу, может быть, не понравится появление гостей, особенно чужих?    

– Нет,  наоборот. Он всегда очень рад гостям, будь это совсем чужие или же друзья. Мой  молочный брат очень общительный человек, но ему, бедняге, теперь мало с кем  приходится видеться.    

– Ваш  молочный брат?    

– Да.  Его зовут Фелим О'Нил, тоже ирландец. Только его ирландский акцент еще хуже моего.  Он уроженец Гальвейского графства.    

– О,  как бы мне хотелось его послушать! Ведь там ужасно забавно говорят. Не правда  ли?    

– Так  как я сам гальвеец, то мне трудно об этом судить. Но если вы согласны воспользоваться  на полчаса гостеприимством Фелима, то у вас будет хорошая возможность составить  об этом свое собственное мнение.    

– Я  прямо в восторге! Это будет интересно и так ново для меня! Пусть папа и  остальные подождут. Там есть дамы и без меня, а молодые мужчины пусть  продолжают искать наши следы. Предполагалась ведь еще охота на мустангов… А я с  радостью воспользуюсь вашим гостеприимством.    

– Боюсь  только, что мое гостеприимство будет слишком скромным. Фелим несколько дней  оставался один. Сам же он не охотник и, наверно, сидит без всяких запасов.  Хорошо, что вы успели закусить перед вашим бегством…    

Конечно,  не рассказ о гостеприимстве Фелима заставил Луизу Пойндекстер изменить  направление пути. Не слишком сильно интересовала ее также ломаная речь  ирландца. И не желание увидеть хижину мустангера руководило ею. Ее толкало  более сильное чувство, которому она не в силах была противиться.    

     

* * *    

     

Луиза  посетила одинокую хижину на Аламо, побывала под ее кровлей. Казалось, не без интереса  знакомилась она с этим своеобразным обиталищем. Она была очень приятно  поражена, обнаружив в хижине книги, бумагу, письменные принадлежности и другие  мелочи, которые характеризовали хозяина хакале как культурного человека. С  видимым интересом слушала она забавную речь Фелима. Она попробовала угощения,  не отказываясь ни от чего, за исключением любимого напитка гальвейца. И  наконец, веселая и оживленная, уехала.    

Но ее  настроение скоро изменилось. Приподнятое состояние, вызванное новизной впечатлений,  упало. Попав снова в прерию, усыпанную цветами, она стала перебирать в памяти  только что пережитые впечатления. И тут у нее явилась мысль, которая  мучительным холодом обдала ее сердце.    

Мучилась  ли она тем, что заставила так долго ждать своих близких и друзей в неизвестности  и тревоге о ней?    

Нет, не  это мучило Луизу.    

В течение  всего дня, на протяжении пути от форта к месту пикника, при встрече на поляне,  во время ужасающей погони диких жеребцов, в которой Морис Джеральд был ее  защитником, в минуты отдыха у пруда, в прерии, на обратном пути, под его  собственной кровлей – все это время ее спутник был с нею только вежлив, но не  больше. Он строго держался в рамках джентльменской корректности.    

 Глава XVIII

  РЕВНОСТЬ ИДЕТ ПО СЛЕДАМ    

     

Из  сорока всадников, бросившихся на выручку Луизе, только у немногих хватило выдержки  для погони на большое расстояние. Потеряв из виду дикий табун, крапчатого  мустанга и мустангера, они стали терять и друг друга. Скоро всадники  рассыпались по прерии поодиночке, по двое или же группами в три-четыре  человека. Большинство из них, не умея ориентироваться, потеряли следы манады.  Они сбились в сторону, направляясь по другим следам, может быть той же манады,  но оставленным ранее.    

Только  один всадник ехал в правильном направлении. Под ним был сильный, каштановой  масти конь, правда не отличавшийся красотой, но зато выносливый и быстрый.  Синий, военного покроя костюм и синяя фуражка свидетельствовали о том, что этот  всадник был не кто иной, как отставной капитан кавалерии Кассий Кольхаун. Он  направлял свою лошадь по правильным следам. Капитан приехал к зарослям и вскоре  оказался на полянке, где так неожиданно остановился крапчатый мустанг. До этого  места ему нетрудно было добраться, но здесь капитан стал в тупик.    

Куда же  дальше? Среди следов манады уже больше не было отпечатков подкованных копыт.  Кольхаун объезжал эти следы, всматривался в них, но понять ничего не мог.    

К своему  большому удивлению, капитан вдруг увидел приближающегося на лошади человека. В  огромной фигуре всадника он узнал Зеба Стумпа.    

– Знаете  ли вы что-нибудь о молодой леди, мистер Кольхаун? – спросил старый охотник с  необычной для него живостью. – Нет, вы ничего не знаете, – продолжал он,  взглянув в лицо Кольхауну и сделав соответствующий вывод. – Чорт возьми! Куда  же понесла ее эта проклятая кобыла? И любопытно, как это случилось: мисс  Пойндекстер такая хорошая наездница. Ну ничего, большой опасности тут не может  быть. Мустангер, наверно, поймает кобылу своим лассо. А почему вы тут  остановились?    

– Я  не могу понять, в каком направлении они поскакали. По этим следам можно  заключить, что здесь они останавливались. Но я не вижу, куда же следы пошли  дальше.    

– Да,  да, вы правы, мистер Кольхаун. Они здесь стояли. И очень близко друг от друга –  это тоже видно. Здесь они бросили погоню за дикими кобылами. Это наверняка. Но  вот куда же они двинулись дальше?    

Зеб  Стумп стал внимательно рассматривать поверхность поляны, пытаясь на ней найти ответ.    

– Я  нигде не могу обнаружить их следы, – ответил капитан.    

– Вы  не можете? А вот я могу. Посмотрите сюда! Разве вы не видите их на примятой траве?    

– Нет.    

– Ну  вот еще! Смотрите хорошенько! Большая подкова, а вот сбоку маленькая… Они ускакали  в этом направлении. Значит, они гнались за дикими кобылами не дальше этого  места. Надо проследить дальше.    

– Во  что бы то ни стало!    

Без  дальнейших разговоров Зеб Стумп направился по следам.    

– Алло!  – вдруг воскликнул старый охотник. – Что же здесь происходило? Это любопытно  выяснить.    

– Я  вижу только следы диких кобыл, – ответил Кольхаун. – Они как будто бы сделали  круг и вернулись обратно.    

– Здесь  они переменились ролями.    

– Что  вы хотите этим сказать?    

– То,  что не всадники уже теперь гнались за кобылами, а кобылы за ними. Не кобылы –  небесные силы! – ведь это следы больших копыт. Неужели же…    

– В  чем дело?    

Не  вдаваясь в дальнейшие объяснения, старый охотник отправился по следам, за ним последовал  Кольхаун, добиваясь ответа.    

Зеб  только махнул ему рукой, как бы говоря: «Не приставай, я очень занят».    

Некоторое  время его внимание было совершенно поглощено изучением следов. Различить следы  подкованных лошадей было необычайно трудно, так как они были затоптаны копытами  жеребцов.    

Лишь  после того, как Зеб приблизился к расщелине, с его лица сошла тень глубокой  тревоги. Только теперь он согласился наконец дать свои разъяснения.    

– Посмотрите  сюда!    

– Убитый  жеребец! Что это означает?    

– То,  что мустангер убил его.    

– И  этим так напугал остальных, что они перестали преследовать всадников?    

– Не  совсем так. Жеребцы перестали преследовать, но остановил их, пожалуй, не испуг,  а вот эта штука – труп жеребца. Чорт возьми! Что это был за прыжок!    

– Вы  же не предполагаете, что они перескочили здесь? – спросил Кольхаун. – Это  невозможно!    

– Перескочили  с быстротой выстрела. Разве вы не видите следов их лошадей по ту и другую  сторону пропасти? И мисс Пойндекстер первая. Они оба должны были перескочить,  прежде чем застрелить жеребца, – иначе им это не удалось бы. Здесь нет другого  места, где можно было бы переправиться. Молодчина мустангер – уложил жеребца  точно на месте переправы.    

– Вы  думаете, что он и моя кузина вместе перескочили через пропасть?    

– Не  совсем вместе, – ответил Зеб, не подозревая, что заставляло Кольхауна так  допрашивать его. – Я уже сказал, что крапчатая перескочила первая. Посмотрите,  вон там, по ту сторону пропасти, видны ее следы.    

– Да,  я вижу.    

– Посмотрите  еще – и вы увидите, что они перекрыты следами лошади мустангера.    

– Точно,  так оно и есть.    

– Жеребцы  же не перепрыгнули на ту сторону, ни один из них. Я думаю, вот как все было.  Молодой парень, переправившись, послал пулю в эту скотину. Остальные жеребцы,  ошеломленные смертью товарища, прекратили свое преследование и убежали в другом  направлении. Вот здесь мы видим их следы вверх по расщелине.    

– Может  быть, они переправились в другом месте и продолжали преследование?    

– Если  бы они это сделали, то им пришлось бы пробежать десять миль, прежде чем вернуться  сюда, – пять миль вверх по расщелине и пять миль обратно. Но ничего подобного  не было, мистер Кольхаун. Не беспокойтесь: они больше не преследовали мисс  Луизу. После прыжка она поскакала с мустангером рядышком – опасность для них  уже миновала. А теперь они уже, наверно, вернулись на место пикника.    

– Поедем,  – сказал Кольхаун с таким нетерпением, словно его кузина находилась в серьезной  опасности. – Поедем, мистер Стумп. Давайте вернемся как можно скорее.    

– Не  торопитесь, пожалуйста, – ответил Зеб, спокойно слезая со своей кобылы и  доставая нож. – Подождите меня минут десять.    

– Подождать?  Чего ради?    

– Мне  надо снять шкуру с этого жеребца. Что за красота! Я наверняка получу за нее  пять долларов в нашем сеттльменте.    

– Чорт  бы побрал вас с вашей шкурой! – со злобой отозвался Кольхаун. – Едем, бросьте  это.    

– И  не подумаю даже, – с невозмутимым хладнокровием сказал Зеб, вспарывая острым лезвием  шкуру на брюхе убитого животного. – Вы можете ехать, если вам нужно, мистер Кольхаун,  а Зеб Стумп не сделает и шагу до тех пор, пока не погрузит шкуру на свою  старуху.    

     

* * *    

     

Ревность  заставила Кассия Кольхауна поспешить обратно. Впервые она начала мучить его  среди выжженной прерии. С тех пор это чувство разгоралось все сильнее. Кольхаун  не находил себе места.    

Низкое социальное  положение охотника за лошадьми, казалось бы, не должно было давать большого  основания для опасений. Кольхаун и не волновался бы особенно, если бы не знал  так хорошо характер Луизы Пойндекстер: с малых лет она проявляла полную  независимость, и для нее не существовало преград, перед которыми остановилась  бы другая женщина.    

Подавленный  мрачными мыслями, Кольхаун скакал к месту пикника.    

Его не  обрадовала даже встреча с двумя всадниками, показавшимися вдали. Кольхаун сразу  узнал их. Это были виновники его мрачных переживаний.    

Они  ехали близко друг к другу, седло к седлу. По-видимому, увлеченные каким-то интересным  разговором, всадники не заметили приближения Кольхауна.    

Ехали  они легкой рысью, видимо не слишком торопясь вернуться к обществу.    

Их  близость друг к другу, их позы, их явное невнимание к окружающему и, наконец,  черепаший шаг, которым они возвращались, – все это только усилило подозрения  капитана. Он чувствовал, что теряет самообладание.    

Подъехать  галопом и прервать интимную прогулку – было первое, что пришло ему в голову.  Еще раз он заставил свою измученную лошадь ускорить шаг.    

Через  несколько минут Кольхаун замедлил ход, как будто переменив решение. До всадников  не долетел еще звук копыт его лошади, хотя капитан был всего лишь шагах в  двухстах позади них. До него доносился серебристый голос двоюродной сестры,  которой, по-видимому, принадлежала ведущая роль в разговоре.    

Если бы  ему удалось подслушать, о чем они говорят!    

Повидимому,  они настолько увлечены беседой, что такая возможность не исключена. Трава здесь  мягкая, как бархат, и удар копыт может быть совсем беззвучным.    

Через  несколько секунд капитан Кольхаун, подъехав почти вплотную к всадникам, замедлил  шаг своей лошади.    

Однако  тяжелый стук копыт усталого коня каштановой масти выдал Кольхауна.    

Крапчатый  мустанг и гнедой конь встряхнули головами и громко заржали.    

– Ах!  Кузен Каш! – воскликнула Луиза, и в тоне ее голоса прозвучало не столько удивление,  сколько досада. – Ты здесь? А где отец, Генри и остальные?    

– Почему  ты меня спрашиваешь, Лу? Я знаю о них столько же, сколько и ты.    

– Я  думала, что ты выехал нам навстречу. Твоя лошадь вся в пене. Она выглядит так,  точно выдержала долгую скачку, не хуже той, которую пришлось проделать нам.    

– Так  оно и было. Я с самого начала бросился за тобой в надежде помочь тебе.    

– В  самом деле? А я и не знала, что ты ехал за нами. Спасибо тебе, Кассий. Я только  что благодарила мистера Джеральда, который самоотверженно спас меня и Лу́ну от  очень большой неприятности – я бы сказала, спас от ужасной гибели. Представь  себе, за нами погнались дикие жеребцы, которые нас едва не растерзали!    

– Да,  я это знаю.    

– Так,  значит, ты видел погоню?    

– Нет.  Я узнал о ней только по следам.    

– По  следам! Ты сумел определить это по следам?    

– Да,  благодаря разъяснениям Зеба Стумпа.    

– О!  Он был с тобой? Как далеко вы нас проследили?    

– До  расщелины. Ты перескочила через нее – так мне сказал Зеб. Так ли это?    

– Лу́на  перескочила.    

– Вместе  с тобой?    

– Конечно,  со мной! Что за странный вопрос, Кассий! – сказала она смеясь. – А ты тоже  перескочил? – спросила креолка, внезапно меняя тон. – И ехал по нашим следам  дальше?    

– Нет,  Лу. От расщелины я направился прямо сюда, предполагая, что ты вернешься раньше  меня.    

Луиза,  казалось, была удовлетворена этим ответом.    

– Ну,  я рада, что мы встретились. Мы ехали медленно. Лу́на, бедняжка, очень устала. Я  не знаю, как мы доберемся обратно домой.    

С  момента встречи с Кольхауном мустангер не проронил ни слова. Как будто без  всякого сожаления оставил он приятное общество молодой креолки и молча ехал  впереди, снова вернувшись к своей роли проводника.    

Несмотря  на это, капитан не спускал с него своих испытующих глаз. А когда Кольхаун ловил  восторженный взгляд Луизы, направленный в ту же сторону, его глаза загорались  дьявольской злобой.    

Длительное  путешествие трех всадников могло бы привести к трагическому концу. Однако появление  участников пикника предупредило развязку. Беглянку встретили хором восторженных  приветствий, на время разогнавших всякие другие мысли.    

 Глава XIX

  ВИСКИ С ВОДОЙ    

     

В  маленьком городке, вблизи форта Индж, гостиница-таверна была самым видным зданием.  Этот городок не составляет исключения из общего правила. Почти в каждом городе  Техаса – новый ли он или заложен в самом начале колонизации этого края –  наблюдается та же картина.    

Только в  немногих сохранившихся городах испано-мексиканского происхождения крепости и  монастыри возвышаются над другими зданиями. Но и эти реликвии прошлого большей  частью тоже превратились в таверны.    

Таверна  форта Индж хотя и была самым большим зданием в городе, тем не менее не представляла  собой ничего особенно замечательного. Внешний вид ее едва ли претендовал на какой-либо  архитектурный стиль. Это была деревянная постройка, сооруженная в форме буквы  «Т». Крыло, составлявшее вертикальную часть буквы, было занято под столовую и комнаты  для приезжающих. Передняя же часть представляла одно большое помещение и была  отведена под бар, или, как его называют в Америке, салун. Здесь пили, курили и  беседовали.    

Перед  входом в таверну раскачивалась подвешенная к дубу вывеска. На ней был изображен  один из местных героев в военной форме генерала. Под портретом – название  гостиницы: «Добро пожаловать».    

Гостиницы  в Техасе, как и все гостиницы в Америке, были одновременно биржей для сделок и  клубом. Таверна «Добро пожаловать» не составляла в этом отношении исключения.  Только одна была у нее особенность: ее хозяин был не предприимчивый  янки-спекулянт, уроженец Северных штатов Америки, а флегматичный немец,  которого местные жители называли «Старый Дуффер», хотя на родине он был известен  под фамилией Обердофер.    

Вероятно,  с самого начала своего существования гостиница форта Индж не собирала такого  количества посетителей, как в вечер после описанного пикника.    

Почти  все участники экскурсии, за исключением дам, сочли необходимым закончить вечер  в баре. Не успели часы пробить одиннадцать, как в таверну нахлынули посетители.  Офицеры форта, местные плантаторы, поставщики и просто авантюристы вереницей  шли друг за другом. Каждый из входивших направлялся прямо к стойке, требуя свой  любимый напиток, а затем присоединялся к своей компании.    

Одна  группа обращала на себя особое внимание. Это была компания из восьми или десяти  человек. Среди них были три офицера, уже знакомых читателю: капитан пехоты и  два лейтенанта – драгун Генкок и стрелок Кроссман. С ними был и майор.    

Разговор  между собеседниками носил вполне непринужденный характер. Темой обсуждения были  происшествия сегодняшнего дня.    

– Скажите,  пожалуйста, майор, – спросил Генкок, – вам, наверно, известно, где была мисс  Пойндекстер?    

– Откуда  же мне знать? – ответил тот. – Спросите об этом мистера Кассия Кольхауна.    

– Мы  спрашивали его, но толком ничего не узнали. Ясно, что он знает не больше нас.  Он догнал их на обратном пути, и то недалеко от того места, где мы  расположились на бивуаке. Они отсутствовали очень долго и, судя по их  взмыленным лошадям, ездили куда-то далеко. За это время они могли бы доехать до  Рио-Гранде и даже дальше.    

– Обратили  ли вы внимание на лицо Кольхауна, когда он вернулся? – спросил капитан пехоты. –  Он был мрачен, как туча, и, повидимому, его тревожило что-то весьма неприятное.    

– Да,  он выглядел несчастным, – ответил майор. – Но, надеюсь, капитан Сломан, вы не  приписываете этого…    

–…ревности?  Да, я уверен, что это так. Ничего другого быть не может.    

– Неужели  же к Морису-мустангеру? Ха-ха! Невозможно! Во всяком случае, маловероятно!    

– Но  почему?    

– Мой  дорогой Сломан, Луиза Пойндекстер – леди, а Морис Джеральд…    

–….торговец  лошадьми! – подхватил Кроссман. – Майор прав, это совершенно неправдоподобно, невозможно.    

– Ну  что вы понимаете! – продолжал Сломан, многозначительно покачав головой. – Вы не  знаете мисс Пойндекстер так, как я ее знаю. Это очень эксцентричная молодая  особа, если не сказать больше. Вы, должно быть, и сами это заметили?    

– Продолжайте,  продолжайте, Сломан, – сказал майор с насмешкой в голосе. – Вы, кажется, собираетесь  посплетничать – наверно, сами влюбились в мисс Пойндекстер, несмотря на то что  прикидываетесь женоненавистником? Приревнуй вы ее к лейтенанту Генкоку или к  Кроссману, это было бы понятно, но к простому мустангеру…    

– Да  вот и он сам, – прервал его Генкок, увидев входящего мустангера. – Пусть он сам  нам и ответит. Он простой парень, и от него мы всё узнаем.    

Молча  подойдя к стойке, Морис занял свободное место.    

– Стакан  виски с водой, прошу вас, – скромно обратился он к хозяину бара.    

– Виски  с водой? – повторил тот неприветливо. – Вы хотите виски с водой? Это стоит два  пенни стакан.    

– Я  не спрашиваю, сколько это стоит, – ответил мустангер. – Я прошу вас дать мне  стакан виски с водой. Есть ли у вас это?    

– Да,  да! – поторопился ответить немец, испуганный резким тоном. – Сколько угодно,  сколько угодно виски с водой! Пожалуйста!    

В то  время как хозяин бара наливал мустангеру виски, тот обменялся приветствием с офицерами.  Он был знаком с большинством из них.    

Офицеры  уже готовы были обратиться к нему с интересовавшим их вопросом, но, заметив  входящего Кассия Кольхауна, решили выждать. В его присутствии вряд ли было  удобно обсуждать этот вопрос.    

Приблизившись  с присущим ему надменным видом к группе военных и штатских, Кассий Кольхаун  поклонился так, как обычно здороваются в тех случаях, когда вместе был проведен  день и человек отлучился лишь на короткое время.    

Если  капитан и не был пьян, то, во всяком случае, был сильно навеселе. Его глаза  странно блестели, лицо было неестественно бледно.    

– Давайте  выпьем, – обратился он к майору и окружавшей его компании. – И выпьем как  следует, вкруговую, чтобы хозяин не мог сказать, что он зря жжет для нас свет.  Что вы на это скажете?    

– Идет,  идет! – ответило несколько голосов.    

– А  вы, майор?    

– С  удовольствием, капитан Кольхаун.    

Вся  компания подошла к стойке, и каждой стал заказывать себе выпивку. К ним присоединились  еще несколько человек.    

Случайно  или, может быть, намеренно, но Кольхаун, заняв крайнее место, очутился рядом с  Морисом Джеральдом. Тот спокойно стоял в сторонке, пил виски с водой и курил  сигару. Они оба как будто не замечали друг друга.    

– Тост!  – закричал Кольхаун, беря свой стакан со стойки.    

– Давайте!  – ответило несколько голосов.    

– Да  здравствует Америка для американцев, и да сгинут всякие чужеземные пришельцы,  особенно проклятые ирландцы!    

Произнеся  этот тост, Кольхаун сделал шаг назад и локтем толкнул мустангера, который  только что поднес стакан к губам.    

Виски  выплеснулось из стакана и залило мустангеру рубашку.    

Была ли  это случайность? Никто ни минуты не сомневался в противном.    

Все  присутствующие ждали, что оскорбленный сейчас же набросится на оскорбившего.  Они были разочарованы и даже удивлены, что мустангер медлил. Некоторые даже  думали, что он безмолвно снесет это оскорбление.    

– Если  он только промолчит, – прошептал Генкок на ухо Сломану, – то его надо в шею вытолкать  отсюда.    

– Пожалуйста,  не беспокойся об этом, – ответил пехотинец тоже шепотом. – Этого не будет. Я не  люблю держать пари, как тебе известно, но я ставлю свой месячный оклад, если мустангер  не даст ему хорошего отпора. Не сомневаюсь также и в том, что Кольхаун не рад  будет такому противнику, хотя в данный момент Джеральда как будто больше  беспокоит рубашка, чем нанесенное ему оскорбление. Ну и странная же он бестия!    

Пока они  перешептывались, Морис невозмутимо стоял у стойки. Он поставил свой стакан,  вынул шелковый носовой платок из кармана и стал вытирать залитую рубашку.    

В его  движениях было невозмутимое спокойствие, которое едва ли можно было принять за  проявление трусости.    

– Я  ирландец, – сказал мустангер, кладя свой платок в карман.    

Ответ  казался очень простым и немного запоздалым, но никто не сомневался в его значении.  Это был вызов. Лаконичность ответа только подчеркивала серьезность намерений  оскорбленного.    

– Вы?  – презрительно спросил Кольхаун, повернувшись к нему и разводя руками. – Вы? –  продолжал он, с ног до головы меряя мустангера взглядом. – Вы ирландец? Не  может быть, я бы никогда этого не подумал. Я принял бы вас за мексиканца, судя  по вашему костюму и вышивке на рубашке.    

– Я  никак не могу понять, какое вам дело до моего костюма, мистер Кольхаун, но так  как вы залили мою рубашку, то разрешите мне ответить тем же и смыть крахмал с  вашей.    

При этих  словах мустангер взял свой стакан и, прежде чем капитан успел отвернуться,  плеснул ему в лицо остатки недопитого виски. К удовольствию большинства  присутствующих, Кольхаун стал неистово кашлять и чихать.    

Невольно  вырвавшиеся возгласы одобрения тотчас же сменились гробовой тишиной. Момент был  слишком напряженным. Все понимали, что ссора приняла серьезный оборот. Дело  должно было кончиться дуэлью. Никакая сила, казалось, не могла этого  предотвратить.    

 Глава XX

  ОПАСНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ    

     

Кольхаун  схватился за револьвер.    

Мустангер,  предвидя это, вынул такое же оружие и стоял, готовый встретить вызов.    

Более  робкие из посетителей в панике бросились к дверям, толкая друг друга. Некоторые  оставались в таверне по простому недомыслию, другие – сознательно, с холодной  решимостью. Возможно, что последними руководило чувство разумной осторожности:  боязнь получить пулю в спину при бегстве.    

Опять  наступила мертвая тишина, длившаяся несколько секунд. Это был момент, когда  решение рассудка претворялось в действие – в движение.    

Может  быть, при другом составе противников интервал был бы и короче. Два более непосредственных  и менее опытных человека тут же спустили бы курки. Но наши соперники из опыта  уличных поединков знали значение, промаха.    

Для тех  же, кто был за наружной стеной и кто даже не смел заглянуть в дверь, эта проволочка  была почти мучительной. Вместо выстрела эти люди вдруг услышали громкий,  авторитетно-спокойный голос майора.    

– Стойте!  – скомандовал майор, обнажая саблю и разделяя ею противников. – Не стреляйте, я  вам обоим приказываю! Опустите оружие, иначе я отниму его у первого, кто дотронется  до курка! Стойте, я говорю!    

– Почему?  – закричал Кольхаун, весь посинев от прилива необузданной злобы. – Почему,  майор Рингвуд? После подобного оскорбления, и еще от такого негодяя…    

– Вы  зачинщик, капитан Кольхаун.    

– Ну  и что же? Проклятье ему! Я не из тех, кто сносит оскорбления! Уйдите с дороги,  майор! Ссора между нами, и вы не имеете права вмешиваться.    

– Вот  как?! Ха-ха! Сломан! Генкок! Кроссман! Вы слышите? Я не имею права вмешиваться!..  Капитан Кассий Кольхаун, не забывайте, где вы находитесь. Не воображайте, что  вы в штате Миссисипи, среди вашей истязающей рабов кавалерии. Здесь, сэр,  военный форт – он подчинен военному уставу, и вашему покорному слуге поручено  командование этим фортом. Поэтому я приказываю вам положить ваш револьвер туда,  откуда вы его взяли. И сию же секунду, иначе я отправлю вас, как простого  солдата, на гауптвахту.    

– Неужели?  – прошипел Кольхаун. – В какую прекрасную страну вы превратите Техас! Значит,  как бы человек ни был оскорблен, он не имеет права на дуэль без вашего на то  разрешения, майор Рингвуд? И это считается законом для всей страны?    

– Совсем  нет, – ответил майор. – Я не из тех, кто когда-нибудь препятствовал честному  разрешению ссоры. Никто не запрещает вам и вашему противнику убить друг друга,  если это вам нравится. Но только не сейчас. Вы должны понять, мистер Кольхаун,  что ваш поединок опасен для жизни других людей. Я вовсе не собираюсь стать  жертвой пули, которая предназначена для другого человека. Подождите, пока мы  все отойдем на безопасное расстояние. Тогда, пожалуйста, стреляйте, сколько  вашей душе угодно. Ну, теперь, надеюсь, вы удовлетворены?    

Если бы  на месте майора был кто-нибудь другой, то это распоряжение вряд ли имело бы  успех. Но он был старшим офицером форта, человеком почтенного возраста и к тому  же прекрасно владевшим оружием, а это хорошо было известно всем, кто осмелился  когда-либо ослушаться его приказаний.    

Его  сабля была обнажена. Противники знали, что это не было театральным жестом.  Почти одновременно опустили они оружие, но продолжали держать его в руках.    

Кольхаун  стоял озлобленный, стиснув зубы, как дикий, кровожадный зверь, которому помешали  напасть на его жертву. Мустангер же подчинился распоряжению без видимого раздражения  и без внутреннего протеста.    

– Я  полагаю, что от поединка вы не отказываетесь? – сказал майор, хорошо понимая,  что у него мало шансов примирить противников.    

– У  меня нет особого желания отказываться, – скромно ответил Морис. – Но если  мистер Кольхаун извинится…    

– Он  должен это сделать: он начал ссору! – вмешались несколько человек, присутствовавших  при этом разговоре.    

– Никогда!  – заносчиво ответил экс-капитан[31].  – Кассий Кольхаун не привык извиняться, да еще перед такой ряженой обезьяной!    

– Довольно!  – закричал ирландец, в первый раз обнаруживая серьезное раздражение. – Я хотел  дать ему возможность спасти свою жизнь. Он отказался от этого. А теперь,  клянусь честью, мы будем драться не на жизнь, а на смерть!. Майор! Настоятельно  прошу вас и ваших друзей уйти отсюда. Я не могу больше выносить этих  оскорблений!    

– Ха-ха-ха!  – раздался презрительный хохот Кольхауна. – Возможность спасти мою жизнь!  Уходите отсюда, все уходите! Я покажу ему!    

– Стойте!  – закричал майор, не решаясь повернуться спиной к участникам дуэли. – Так не  годится. Вы, может быть, спустите курки на секунду раньше, чем следует. Мы  должны выйти прежде, чем вы начнете вашу драку. Кроме того, – продолжал он,  обращаясь к присутствующим в комнате, – ведь необходимо, чтобы соблюдались  какие-то правила. Если они собираются драться, пусть это будет дуэль по всем  правилам искусства. Оба должны быть прежде всего одинаково вооружены и подойти  друг к другу по-честному.    

– Конечно!  Вы правы! – отозвались голоса из обступившей полукругом толпы, внимательно  следившей, как это предложение будет принято.    

– Надеюсь,  ни один из вас не возражает против этого? – продолжал майор вопросительно.    

– Я  не могу возражать против справедливого требования, – спокойно ответил ирландец.    

– Я  буду сражаться тем оружием, которое держу в руке! – дерзко ответил Кольхаун.    

– Согласен.  Это как раз и для меня подходящее оружие, – ответил противник.    

– Я  вижу, что у вас обоих шестизарядные револьверы Кольта номер два, – сказал  майор, рассматривая их оружие. – Пока что все в порядке. Вы вооружены  одинаково.    

– Нет  ли у них еще какого-нибудь оружия? – спросил молодой Генкок, подозревая, что у  капитана под полой мундира может оказаться нож.    

– У  меня больше нечего нет, – ответил мустангер с искренностью, которая не  оставляла сомнений в правдивости его слов.    

Все  посмотрели на Кольхауна, который медлил с ответом.    

Капитан  понял, что должен сознаться:    

– У  меня есть еще нож. Надеюсь, вы не собираетесь отнять его? Мне кажется, что  каждый вправе оставить при себе то оружие, которое у него имеется.    

– Но,  капитан Кольхаун, – продолжал Генкок, – у вашего противника нет ножа. Если вы  не боитесь повстречаться с ним на равных началах, вы должны отказаться от  вашего ножа.    

– Да,  конечно, он должен отказаться! – закричало несколько голосов. – Он должен, должен!    

– Давайте-ка  нож, капитан Кольхаун, – сказал майор внушительным тоном. – Шестизарядный револьвер  должен удовлетворить любого здравомыслящего человека. Ведь как только вы  спустите курки, один из вас…    

– К  чорту нож! – крикнул Кольхаун, расстегивая мундир. Достав нож, он швырнул его в  противоположный угол комнаты и вызывающим голосом сказал: – Для этой  расфуфыренной птицы он мне не нужен – я покончу с ним первым же выстрелом.    

– У  вас хватит времени поговорить об этом! Вы меня не испугаете, мистер Кольхаун…  Прошу вас, расходитесь поскорее! Я должен положить конец этому хвастовству и  злословию!    

– Собака!  – прошептал капитан. – Проклятая ирландская собака! Я отправлю тебя выть в твою  конуру. Я…    

– Стыдитесь,  капитан Кольхаун! – прервал его майор при общем возмущении. – Это совершенно ненужные  разговоры, а кроме того, очень непристойно так себя держать в приличном  обществе. Потерпите еще минуту и тогда говорите, что вам угодно. Теперь еще  одно условие: вы не должны стрелять до тех пор, пока мы не уйдем отсюда.    

Обеспечить  это условие казалось очень трудным. Простого обещания вряд ли было бы достаточно  при разгоревшихся страстях. Соперники – по крайней мере, один из них – вряд ли  стали бы считаться с тем, когда им разрешат спустить курки.    

– Необходимо,  чтобы выстрел был сделан по сигналу, – продолжал майор. – И ни один из вас не  должен стрелять до тех пор, пока этот сигнал не будет дан. Может ли кто-нибудь  предложить, какой это должен быть сигнал?    

– У  меня есть предложение, – сказал капитан Сломан. – Пусть мистер Кольхаун и  мистер Джеральд выйдут вместе с нами. Если вы заметили, на противоположных  концах этой таверны есть двери с каждой стороны. Обе двери совершенно одинаково  расположены. Пусть потом они снова войдут в это помещение, только один в одну  дверь, а другой – в другую, с условием, что стрелять можно будет не раньше того  момента, когда они ступят на порог.    

– Прекрасно!..  Как раз то, что надо, – послышалось несколько голосов.    

– А  что же должно служить сигналом? – спросил майор. – Выстрел?    

– Нет,  колокол таверны.    

– Лучшего  нельзя и придумать. Это прекрасно, – объявил майор, направляясь к двери.    

– Постойте,  постойте, майор! – закричал немец, хозяин бара, выбегая из-за своей стойки, где  до этого момента он стоял в совершенном оцепенении от страха. – Неужели же они  будут стрелять внутри моей таверны? Ах! Ведь они перебьют все мои бутылки, и  мои красивые зеркала, и мои часы, и вазы! Mein Gott! Mein Gott![32] Сколько мне все это  стоило! Я истратил двести долларов. Они разольют мои лучшие вина. Ах, майор!  Это разорит меня. Что же мне делать? Ведь это…    

– Не  беспокойтесь, Обердофер, – отозвался майор. – Я не сомневаюсь, что все ваши  убытки будут возмещены. Во всяком случае, вам сейчас надо будет где-нибудь  укрыться. Если вы останетесь в вашем салуне, в вас наверняка всадят пулю, а  это, пожалуй, будет хуже, чем то, что разобьются ваши бутылки.    

С этими  словами майор оставил растерявшегося хозяина таверны и поспешил выйти на улицу,  где встретил соперников, уже ранее вышедших в разные, двери.    

Обердофер  недолго стоял на месте. Не успела захлопнуться одна дверь за спиной майора, как  другая захлопнулась за хозяином таверны. И салун, со своими бутылками,  играющими всеми цветами радуги, дорогими зеркалами и яркими лампами, погрузился  в глубокую тишину, среди которой слышалось лишь равномерное тиканье часов.    

 Глава XXI

  ДУЭЛЬ В ТАВЕРНЕ    

     

Выйдя из  таверны, майор уже больше не вмешивался в это дело. Командующему фортом вряд ли  подобало поощрять дуэль, даже в том случае, если бы она происходила в рамках  установленных требований. Этим занялись молодые офицеры, принявшие на себя  организацию поединка.    

Времени  для этого потребовалось немного. Условия уже были оговорены. Оставалось только  попросить кого-нибудь из присутствующих позвонить в колокол. Было условлено,  что колокол будет сигналом для начала дуэли.    

Ночь  была довольно темная, но все же было достаточно светло, чтобы различить толпу  людей на бульваре перед гостиницей. Здесь собрались не только те офицеры,  которые вышли из таверны. Весть о разыгравшемся событии быстро облетела форт.  Товарищи офицеров, а также солдаты прокрались мимо караула, чтобы посмотреть на  интересное зрелище. Были здесь и женщины – несколько бойких сеньорит, которые  настойчиво добивались подробных объяснений. Беседа велась шепотом. Стало  известно, что присутствуют майор и другие видные лица форта.    

Толпа  любопытных стояла несколько поодаль от таверны, но все взоры с напряженным  вниманием были обращены на нее. Все ждали зрелища.    

Оба  участника дуэли стояли около таверны, на противоположных ее концах. Как тот,  так и другой смотрел в упор на дверь, в которую должен был войти, с тем, может  быть, чтобы никогда не вернуться. Каждый из них сжимал в руке револьвер.    

Чей-то  звучный голос крикнул:    

– Звони!    

Раздался  громкий удар колокола. Этот звук, обычно возвещавший радость, созывавший народ  для участия в свадебных торжествах, на этот раз призывал к смертельному бою.    

Звон  продолжался недолго. Колокол сделал не больше двадцати колебаний. Дальше в нем  уже не было необходимости. Исчезновение противников за дверью таверны, резкий  треск разрядившихся револьверов, дребезжанье разбитого стекла остановили  звонаря.    

При первом  же звуке колокола оба противника вошли в таверну.    

Раздались  первые выстрелы. Комната наполнилась дымом. Оба противника продолжали стоять,  хотя оба были ранены. Их кровь струилась на пол.    

Следующий  выстрел был одновременным с обеих сторон, но он был сделан наугад – мешал дым.  Затем послышались один выстрел за другим. И вдруг наступила полнейшая тишина.    

Убили ли  они друг друга? По вновь долетевшим звукам можно было судить, что оба живы.  Перерыв произошел оттого, что противники пытались найти друг друга, напряженно  всматриваясь сквозь завесу дыма. Ни тот, ни другой не двигался и не говорил,  чтобы не выдать своего местонахождения.    

Тишина  закончилась двойным выстрелом, за которым последовал грохот двух тяжело упавших  тел.    

Затем  послышался шум опрокинутых стульев.    

И  наконец еще выстрел – одиннадцатый.    

Затаив  дыхание, толпа с нетерпением ждала двенадцатого выстрела.    

Вместо  выстрела донесся человеческий голос. Говорил мустангер:    

– Мой  револьвер у вашего виска! У меня остался еще один заряд. Просите извинения – или  вы умрете!    

Теперь  толпа поняла, что борьба близится к концу. Некоторые смельчаки заглянули в  окно. Они увидели двух мужчин, распростертых на полу. Оба в окровавленной  одежде, оба тяжело раненные. Один из раненых, в вельветовых брюках, опоясанный  красным шарфом, наклонился над другим и, приставив револьвер к виску, грозил  ему смертью.    

Такова  была картина, которую увидели зрители сквозь завесу сернистого дыма.    

Тут же  послышался и другой голос, голос Кольхауна. Тон его уже не был столь заносчив.  Это был просто жалобный шепот:    

– Довольно!..  Опустите револьвер… Я прошу извинения…    

 Глава XXII

  ЗАГАДОЧНЫЙ ПОДАРОК    

     

Дуэль  для Техаса не диво. По истечении трех дней о ней уже перестают говорить, а  через неделю даже и не вспоминают.    

Уличные  схватки – обычное явление. Они разыгрываются прямо на мостовой, часто со  смертельным исходом для случайного прохожего.    

Техасские  законы заносят жертвы этого странного способа расправы в графу «несчастных  случаев», и виновники не несут никакого наказания.    

Тем не  менее дуэль между Кассием Кольхауном и Морисом Джеральдом вызвала необычайный  интерес. Несмотря на то что ни тот, ни другой не принадлежал к коренному  населению сеттльмента, о их дуэли говорили в течение целых девяти дней.  Неприятный, заносчивый характер капитана и безыскусственная простота и  честность мустангера были всем хорошо известны. Неудивительно, что общественное  мнение было вполне удовлетворено исходом этой дуэли.    

Как  переносил Кассий Кольхаун последствия дуэли, никто не знал. Его не видели  больше в таверне, где он был завсегдатаем. Тяжелые ранения приковали его  надолго к постели.    

Несмотря  на то что состояние здоровья Мориса не вызывало особых опасений, все же ему  необходимо было лежать, и поэтому пришлось остаться в гостинице у Обердофера,  где он занял скромную комнату. Уход за ним оставлял желать лучшего. Даже ореол  победителя не изменил обычного небрежного отношения к нему со стороны хозяина  таверны.    

К  счастью, с ним был Фелим, иначе бы ему пришлось совсем плохо.    

– Святой  Патрик! – вздыхал верный слуга. – Когда же мы наконец выберемся из этой конуры?  Чистое безобразие! Ни поесть здесь как следует не дают, ни попить. Свиньи бы,  наверно, отвернулись от того, чем тут нас кормят. И при этом – что бы вы  думали! – этот проклятый Обердофер смеет еще говорить…    

– Мне  совершенно безразлично, что говорит Обердофер, но если ты не хочешь, чтобы он  слышал, что говоришь ты, то умерь, пожалуйста, свой голос. Не забывай, что  через эти перегородки все слышно.    

– Чорт  бы побрал перегородки! Чорт бы их сжег, если это ему нравится! Вам все равно,  что он говорит о вас? И мне также, и пусть себе слышит, хуже не будет. Я  все-таки расскажу – вам это нужно знать.    

– Ну,  говори. Что же он рассказывает?    

– А  вот что. Я слыхал – он это говорил одному посетителю, – что заставит вас  заплатить не только за комнату, стол и стирку, но и за все разбитые бутылки, и  зеркала, и другие вещи, которые вы разбили и разломали в ту ночь.    

– Меня  заставит заплатить?    

– Да,  вас одного, мистер Морис. И ни одного гроша он не возьмет с этого янки. Это  ведь чорт знает что! Никто, кроме немца, не мог бы такое придумать. Если уж  кому-нибудь и платить, то, во всяком случае, тому, кто заварил всю эту кашу, а  не вам.    

– А  ты слышал, почему он хочет заставить за все платить меня?    

– Он  говорил, что вы попались ему в руки и что он не выпустит вас, пока вы все не  заплатите.    

– Ничего,  он скоро увидит, что немножко ошибся. Пусть он лучше представит счет тому, кто  прячется в кустах. Я согласен уплатить половину причиненного убытка, но не  больше. Ты можешь ему это передать, если зайдет разговор. По правде сказать, не  знаю, как я и это смогу сделать. Там, вероятно, много перебито и переломано.  Мне помнится, что-то здорово дребезжало, когда мы дрались. Кажется, разбилось  зеркало, или часы, или что-то в этом роде.    

– Большое  зеркало, мистер Морис, и часы. Говорят, что все это стоит двести долларов.  Враки! Наверно, не больше половины.    

– Даже  если и так, то для меня это сейчас очень серьезная штука. Боюсь, Фелим, что  тебе придется съездить на Аламо и достать оттуда все наши сокровища. Чтобы  уплатить этот долг, мне придется расстаться со своими шпорами, серебряным  бокалом и, быть может, с ружьем.    

– Только  не с ружьем, мистер Морис. Как же мы будем жить, если продадим его?    

– Проживем.  Лассо нам поможет.    

– И,  наверно, наша еда будет не хуже той, что подает старый Дуффер. У меня каждый  раз болит живот, когда я здесь пообедаю.    

В этот  момент без всякого стука открылась дверь, и в комнату вошла служанка гостиницы.  В руках у нее была плетеная корзинка.    

– Ты  что, Гертруда? – спросил Фелим.    

– Это  просил вам передать какой-то джентльмен, – ответила девушка, протягивая корзинку.    

– Кто,  Гертруда? Какой джентльмен?    

– Я  не знаю его. И никогда раньше его не видела.    

– Передал  джентльмен? Кто же это может быть, Фелим? Посмотри, что там.    

Фелим  открыл корзинку. Там он нашел бутылку вина и много вкусных вещей: пирожки,  печенье, жаркое. Ни письма, ни даже записочки не было.    

Изящная  упаковка не оставляла сомнений, что посылка приготовлена женской рукой.    

Морис  стал рассматривать присланный подарок.    

Посылка  была весьма кстати, особенно в той обстановке, в которой лежал больной.    

Морис  силился отгадать, кто бы это мог сделать. В его воображении невольно вставал образ  Луизы Пойндекстер.    

Несмотря  на некоторую неправдоподобность такого предположения, он все же был склонен  думать, что это так, и тайно радовался этой мысли. Однако чем больше он думал,  тем больше сомневался.    

– Какой-то  джентльмен передал, – повторил Фелим. – Гертруда сказала, что джентльмен.  Видно, добрый человек. Но только кто же это может быть?    

– Совершенно  не представляю себе, Фелим. Может быть, кто-нибудь из офицеров форта? Хотя не  знаю, кто из них мог это придумать.    

– А  я вам скажу, что офицеры тут ни при чем. И вообще никто из мужчин. Это дело женских  ручек. Разве вы не видите, как все это уложено?    

– Глупости,  Фелим! Я не знаю ни одной женщины, которая могла бы оказать мне такое внимание.    

– Вот  уж неправда, мистер Морис! А я знаю, кто это должен сделать. И если бы она не  сделала, то это было бы черной неблагодарностью. Разве вы не спасли ей жизнь в  той истории?    

– О  ком ты говоришь, Фелим?    

– Точно  вы сами не знаете, сударь! Конечно, я говорю о той красавице, которая тогда  была с вами у нас в хижине. Она приехала на крапчатом мустанге. Вы ведь за него  гроша ломаного с нее не взяли. Что бы сказала эта красавица, если бы только  узнала об опасности, в которой вы находитесь?    

– Опасность,  конечно, еще есть. Доктор сказал, что мне можно будет встать не раньше чем  через неделю. Но ты не огорчайся, дружище.    

– Нет,  я только так говорю. Я-то думаю не об этой опасности. Может быть, у вас  сердечные раны? Иной раз прекрасные глаза ранят опаснее, чем свинцовые пули. А  может быть, кто-нибудь ранен вашими глазами? Она-то и прислала нам это  угощение. Кто знает, как тут разобраться?    

– Ты  совсем запутался, Фелим. Посылка прислана кем-то из форта. Но от кого бы она ни  была, я не вижу причины, почему мы должны церемониться с ней. Итак, давай  попробуем.    

Несмотря  на огромное физическое наслаждение, которое доставило больному вкусное содержимое  корзинки, мысленно он наслаждался еще больше: его мечты летели к той, чье внимание  было бы так дорого ему.    

Неужели  это сделала молодая креолка, двоюродная сестра его злейшего врага? Такое предположение  все же казалось ему маловероятным.    

Но если  не она, то кто же еще?    

Мустангер  готов был многое отдать, лишь бы подтвердилось, что подарок прислан Луизой Пойндекстер.    

     

* * *    

     

Шли дни,  а тайна оставалась нераскрытой.    

Вскоре  больного вторично порадовали таким же подарком. Прибыла другая посылка – такая  же корзинка с новыми бутылками и свежими лакомствами.    

Опять обратились  с расспросами к служанке, передавшей корзинку, но результаты били те же:  «Джентльмен привез, незнакомый джентльмен, тот же самый, что и тогда». Она  могла только добавить, что он был «очень черный», что на нем была блестящая  шляпа и что он подъехал к таверне верхом на муле. Мориса мало удовлетворили эти  подробности, хотя он не выдал себя. Даже Фелим не знал той мечты, которую  мустангер втайне все время лелеял.    

Два дня  спустя, после третьей корзинки, доставленной тем же джентльменом в блестящей  шляпе, Морису пришлось отрезвиться от своих мечтаний.    

В  корзинке, ничем не отличавшейся от предыдущих, лежало письмо.    

– Это  всего лишь Исидора, – пробормотал Морис, взглянув на почерк.    

Небрежным  движением он разорвал конверт и стал читать. Письмо было следующего содержания:    

     

«Дорогой  сеньор!    

В  течение недели я гостила у дяди Сильвио. До меня дошли слухи о вашей болезни, а  также о том, что вас плохо обслуживают в гостинице. Мне захотелось немного  скрасить вашу болезнь. Примите, пожалуйста, этот маленький подарок как память о  той большой услуге, которую вы мне оказали. Я пишу верхом на лошади, перед  самым отъездом на Рио-Гранде.    

Мой  благодетель, спаситель моей жизни и – больше того – чести! Прощайте, прощайте!    

Исидора  Коварубио де Лос-Ланос »    

     

– Спасибо,  спасибо, милая Исидора! – прошептал мустангер, складывая письмо и небрежно  бросая его на одеяло. – Всегда признательная, внимательная, добрая… Не будь  Луизы Пойндекстер, может быть я полюбил бы тебя…    

 Глава XXIII

  КЛЯТВА МЕСТИ    

     

Кольхаун  проводил все время болезни в своей роскошной комнате. Черствый эгоист, он не  верил в дружбу, и у него не было друзей. Его физические страдания, чрезвычайно  тяжелые, были усугублены моральными муками, сознанием полного своего  одиночества. Выживет он или нет? Кому до этого дело! О нем никто серьезно не  беспокоился, и он это знал.    

Если к  нему и было проявлено какое-то внимание, так это только в силу родственных обязанностей.  Иначе не могло и быть. Его поведение в отношении двоюродной сестры и двоюродного  брата вряд ли могло вызвать к нему уважение. Гордый Вудли Пойндекстер  чувствовал к нему отвращение, смешанное со страхом.    

Правда,  у старика-плантатора только недавно сложилось такое отношение к племяннику. Как  уже было сказано, Пойндекстер был должником своего племянника. Эта  задолженность выросла до таких размеров, что фактически Кассий Кольхаун стал  владельцем Каса-дель-Корво. И это он мог объявить в любой момент.    

За  последнее время Кольхаун усиленно пытался использовать свое положение, чтобы добиться  руки Луизы. Он уже давно был страстно влюблен в нее. Завоевать ее сердце он не  смог, и она этого от него не скрывала. Поэтому он решил добиться своего через  отца, хорошо сознавая власть над ним.    

Неудивительно,  что при создавшихся отношениях к капитану во время его тяжелой болезни было  проявлено меньше внимания, чем это могло быть в другое время.    

В тот  период, когда больной чувствовал явную угрозу смерти, он как будто был мягче к  окружающим. Но это длилось недолго. Как только Кольхаун почувствовал, что  опасность миновала, в нем снова проснулась вся дикая необузданность его  характера, усиленная сознанием своего позорного поражения.    

Он любил  пускать пыль в глаза; ему нравилось разыгрывать героя, показывать свое превосходство  над толпой. Теперь эта возможность отпала. Он дискредитировал себя в глазах техасского  общества. И это сознание причиняло ему несказанное мучение. Сознавать, что виновником  его унижения был его же соперник в любви, было выше его сил.    

Морис-мустангер  должен умереть. И если не от его руки, руки Кассия Кольхауна, то от чьей-нибудь  другой. Капитан не сомневался, что в обширных прериях Техаса он отыщет наемного  убийцу. Ведь золото – всесильный металл. А Кольхаун имел золото в достаточном  количестве, и подкупить убийцу ему было нетрудно.    

В  уединении своей комнаты, выздоравливая от ран, Кольхаун обдумывал план убийства  мустангера. Он хотел найти подставное лицо – человека, который бы убил  мустангера за плату.    

Он  вспомнил об одном человеке, который мог бы выполнить это поручение. Это был мексиканец,  такой же мустангер, как и Морис. Кольхаун знал, что между этими двумя людьми не  было дружеских отношений.    

О людях  этой своеобразной профессии сложилась дурная слава в Техасе. Ремеслом мустангера  обычно занимались лишь отбросы цивилизованного общества.    

Когда  мустангеры жили в сеттльментах, они надоедали мирным жителям своими постоянными  дебошами. Повстречаться же с ними в пустынной прерии значило рисковать жизнью.    

Кассий  Кольхаун вспомнил об одном из них. Он вспомнил, что встречал его неоднократно в  таверне, видел его и в ночь дуэли. Этот мустангер был одним из тех, кто нес его  на носилках после роковой дуэли. Припомнилось ему и брошенное мексиканцем по  адресу Мориса Джеральда замечание, явно выдававшее его недружелюбное отношение  к последнему. Потом Кольхаун узнал, что мексиканец был злейшим врагом Мориса.    

Кольхаун  решил остановиться на нем. Он вызвал мексиканца к себе, и после этого они неоднократно  встречались и беседовали, запершись в комнате.    

У  окружающих это не вызывало подозрений. Посетитель Кольхауна был продавцом лошадей  и рогатого скота. У них могли быть деловые отношения на этой почве. Такое  предположение было вполне естественным. Даже сам мустангер-мексиканец вначале  именно так и рассматривал свои встречи с капитаном.    

Разговор  их довольно долго носил почти исключительно деловой характер – хитрый выходец  из штата Миссисипи не стал бы выдавать свои намерения малознакомому человеку. И  только после одной очень выгодной для мексиканца сделки, спрыснутой хорошей  выпивкой, Кольхаун стал допытываться более подробно об отношениях мексиканца к  Морису-мустангеру.    

Беседа  убедила капитана, что на этого человека он может вполне положиться, что он окажет  ему любую услугу, и если нужно будет убить, то убьет.    

Мексиканец  не скрывал своей ненависти к молодому мустангеру. Причина была та же, что  заставила и Кассия Кольхауна возненавидеть Мориса: ненависть возникла из-за  женщины.    

Морис-мустангер  время от времени навещал одну черноглазую донселлу на берегах Рио-Гранде. И она  стала предпочитать общество мустангера-ирландца обществу мустангера-мексиканца.  Он не назвал имени девушки, а Кольхаун и не старался узнать его.    

За время  болезни Мориса капитан неоднократно встречался с мексиканцем-мустангером и  подолгу с ним беседовал в интимной обстановке. За это время они вполне могли  обдумать план действий.    

Был он  разработан или нет и каковы были дьявольские намерения его участников, это  оставалось известно только им одним. Окружающие лишь заметили, что Кассий  Кольхаун и Мигуэль Диаз, по прозванию Эль-Койот[33], стали закадычными  друзьями, и многие удивлялись этой странной дружбе.    

 Глава XXIV

  НА А3ОТЕЕ    

     

На  техасских плантациях день начинается с восходом солнца. Колокол, призывающий черных  невольников к работе, будит и рабовладельцев.    

Так было  в Каса-дель-Корво при старом владельце. Семья американского плантатора не  изменила этому обычаю – правда, не из желания следовать традиции, но по  требованиям самой природы.    

Ароматное  утро солнечного Техаса, где царит почти непрерывная весна, слишком жалко  проводить в постели.    

Прекрасная,  как утренняя заря, стояла Луиза у перил азотеи. Глаза ее были обращены в  сторону восходящего солнца.    

Она  смотрела каким-то блуждающим взглядом – видимо, мысли ее были далеко. Не слышала  она и пения утренних птиц. Она ничего не замечала вокруг себя. Лицо ее было  затуманено печалью. Невольно сорвавшийся шопот выдал ее тайну:    

– Может  быть, он тяжело ранен? Может быть, смертельно? Я не могу даже никого послать к  нему. Я никому не доверяю. Где он лежит? Кто с ним? Ему нужна помощь, участие…  Куда это Зеб Стумп пропал? Его уже так давно не видно у нас!    

Молодая  креолка посмотрела на дорогу, которая вела к форту Индж. Зеб Стумп часто ездил  этой дорогой, но его не было видно.    

Через  некоторое время Луиза обернулась: ей показалось, что кто-то едет с противоположной  стороны равнины. Она не ошиблась. Из-за деревьев рощи появился всадник. Креолке  сначала показалось, что это был мужчина. Но потом она увидела, что это женщина,  только в мужском костюме, и сидела она на лошади по-мужски. Лицо всадницы с  трудом можно было разглядеть, так как оно было почти все закрыто, как чадрой,  прозрачным шарфом. Луиза все же заметила красивый овал смуглого лица, на  котором горел яркий румянец; увидела она также красивые, блестящие, как южные  звезды, черные глаза.    

За  незнакомкой следовал другой всадник. Это, повидимому, был ее слуга.    

«Кто же  это может быть? – подумала Луиза Пойндекстер и быстрым движением поднесла  лорнет к глазам, чтобы лучше разглядеть странную всадницу. – Мексиканка,  конечно, а всадник на муле – ее слуга… Какая-нибудь знатная сеньорита, наверно…  Я думала, что они все переехали на другой берег Рио-Гранде. Корзинка в руках ее  спутника… Интересно, что в ней такое? И зачем они едут в сеттльмент? Уже третий  раз на этой неделе я вижу, как она проезжает мимо нас. Она живет, вероятно,  где-нибудь на плантациях, расположенных ниже по реке. Что за эксцентричная  манера верховой езды! Я слыхала, что это принято у мексиканок. Что, если бы и я  стала так ездить? Воображаю, как бы возмутились наши пуританские мамаши!  Ха-ха-ха! Я представляю себе их ужас!»    

На  дорогу из зарослей рощи выскочила антилопа. Наездница, сорвав с лица покрывало,  сделала в воздухе несколько кругообразных движений правой рукой.    

– Что  она делает? – прошептала Луиза. – А! Да ведь это лассо!    

Мексиканская  сеньорита, очевидно, в совершенстве владела этим национальным оружием; она  ловко набросила лассо на шею антилопы, затянула петлю, и оглушенное животное  упало.    

Слуга  быстро подъехал, соскочил со своего мула и ударом ножа заколол антилопу; затем,  взвалив тушу на спину мула, снова вскочил в седло и поехал за всадницей. А  сеньорита уже успела свернуть лассо и, спустив на лицо шарф, продолжала путь  как ни в чем не бывало.    

Луизу  охватило волнение.    

«Неужели  же, неужели это она? Моих лет, сказал он, ростом немного ниже меня. Живет на  Рио-Гранде, время от времени гостит на Леоне. Кто же это? И почему я не  спросила у него, как ее зовут? Неужели же это она?»    

 Глава XXV

  НЕОТДАННЫЙ ПОДАРОК    

     

В  горьком раздумье продолжала стоять Луиза, наблюдая за удалявшимися всадниками.  Но не успели они скрыться в роще, как оттуда показался еще один всадник, повидимому  направлявшийся к гасиенде.    

Лицо  Луизы вдруг просияло от радости: это был старый охотник Зеб Стумп.    

– Какое  счастье, он мне так нужен! – воскликнула она с облегчением. – Возможно, что через  него я получу весточку. Зеб, наверно, знает, кто она. Но после того, что  произошло, я должна быть осторожна даже с ним. О, если бы я была уверена, что  нравлюсь Морису, мне было бы все безразлично! Как ужасно его равнодушие! И ко  мне, Луизе Пойндекстер! Но дальше так продолжаться не может: я должна  освободиться от этого ига хотя бы ценой разбитого счастья.    

В это  время Зеб Стумп уже подъехал к самой гасиенде и остановил лошадь.    

– Дорогой  мистер Стумп! – радостно приветствовала Луиза охотника. – Как я рада вас видеть!  Сходите с лошади и идите ко мне сюда. Я знаю, что вы хорошо умеете лазить и вам  нипочем будет взбежать по этом лестнице. Отсюда вы увидите такой прекрасный  вид, что не пожалеете своих трудов.    

– Увидеть  вас, мисс Луиза, будет для меня лучшим вознаграждением. Одну минуточку, я  только поставлю свою старую кобылу в конюшню и тогда поднимусь наверх.    

Появившийся  в эту минуту негр Плуто взял у охотника лошадь, и Зеб Стумп, перескакивая через  две-три ступеньки, быстро поднялся на азотею.    

Молодая  хозяйка еще раз радостно приветствовала старика и повела его в уединенный уголок  азотеи.    

Старый  охотник сразу почувствовал несколько приподнятое состояние девушки и понял, что  приглашен сюда не для того только, чтобы полюбоваться красивым видом.    

– Скажите  мне, мистер Стумп, – сказала Луиза, прикоснувшись к его рукаву и вопросительно  смотря ему в глаза, – вы, наверно, все знаете? Как его здоровье? Опасно ли он  ранен?    

– Вы  спрашиваете о мистере Кольхауне? Не так ли?    

– Нет,  нет, о нем я все знаю! Я говорю не о нем.    

– Насколько  я знаю, ранены были двое. Один из них Морис-мустангер. Может ли это быть, что  вы спрашиваете именно о нем?    

– Да,  да, о нем. Вы понимаете, что, несмотря на его ссору с моим двоюродным братом, я  не могу безразлично относиться к этому человеку. Вы ведь знаете, что Морис  Джеральд дважды спас мне жизнь. Скажите, опасно ли он ранен?    

Это было  сказано с таким волнением, при котором шутки неуместны. Зеб поспешил ответить:    

– Опасности  нет никакой. Одной пулей прострелило ему ногу выше щиколотки: эта рана не  опаснее царапины. Вторая пуля попала в левую руку. В этом ничего серьезного  нет. Только вот крови он потерял порядочно. Самочувствие у него хорошее, и  через несколько дней он сможет уже встать с постели. Парень говорит, что если  бы он проехался верхом по прерии, это излечило бы его скорее, чем все доктора  Техаса. Я тоже так думаю. Но его лечит хирург форта, который не разрешает ему  пока вставать.    

– Где  он лежит?    

– В  гостинице. Там же, где произошел скандал.    

– Я  слыхала, что у Обердофера скверно. Больной, наверно, во многом нуждается… Подождите  минутку, мистер Стумп, я сейчас вернусь. Мне хочется ему послать кое-что. Я  знаю, что вы это сделаете для меня. Не правда ли? Я уверена в этом.    

Не  дожидаясь ответа, Луиза направилась к лестнице и быстро спустилась по ней.  Скоро она вернулась с корзинкой в руке:    

– Милый  мистер Стумп, вы ведь передадите это мистеру Джеральду? Здесь немного вина,  варенье и кое-что еще. Во время болезни хочется полакомиться, а вряд ли в  гостинице можно достать что-нибудь вкусное. Только не говорите ему, от кого  это, и никому другому не говорите. Я знаю, что вы не скажете. Вы ведь наш  добрый великан!    

– Вы  можете положиться на старика Зеба Стумпа, мисс Луиза. Я только слыхал, что ему  уже привозил кое-какие лакомства какой-то мексиканец. Всего несколько минут  назад я встретил его недалеко от вашей гасиенды. Он сопровождал молодую  женщину, которая ехала по-мужски на лошади. А в руках мексиканец держал  корзинку, точь-в-точь такую, какую мистер Морис только недавно получил.  Наверно, он вез опять разные разности для больного.    

В  нескольких словах было сказано многое. Все стало слишком очевидным: у Луизы Пойндекстер  была соперница. Мексиканка с лассо, вероятно, была невестой, а может быть, и  возлюбленной мустангера.    

И,  наверно, не случайно корзинка, поставленная на перила азотеи и придерживаемая  рукой креолки, вдруг соскользнула вниз. Бутылки и баночки разлетелись мелкими  осколками по каменным плитам двора, а содержимое их вытекло, забрызгав все  кругом.    

– Ах,  как жаль! – сказала Луиза, стараясь не выдать своего волнения. – Что  скажет Флоринда? Ну ничего, мистер Джеральд окружен таким вниманием, что вряд  ли мой подарок ему нужен. Я так рада, что его не забывают, ведь я так многим  ему обязана! Но только, пожалуйста, мистер Стумп, ни слова никому. Не говорите  также, что я спрашивала о нем. Поскольку дуэль была с моим двоюродным братом,  это может вызвать ненужные разговоры. Вы ведь обещаете мне, милый Зеб?    

– Клянусь  вам, если вы этого хотите. Ни одного слова никому, мисс Луиза. Вы можете спокойно  положиться на старика Зеба.    

– Я  знаю это. А теперь пойдем отсюда. Солнце начинает сильно печь. Давайте  спустимся вниз и посмотрим, не найдем ли мы там немного вашего любимого  мононгахельского виски. Пойдемте!    

И  молодая креолка с притворной веселостью направилась к лестнице, напевая  новоорлеанский вальс.    

Луиза  вскоре распрощалась с охотником. Его общество уже больше не интересовало ее.  Она поспешила к себе в комнату, чтобы остаться одной со своим горем.    

Первый  раз в жизни Луиза Пойндекстер испытывала муки ревности. Это была ее первая  настоящая любовь. Она была влюблена в Мориса Джеральда – в этом уже не  оставалось сомнений.    

Внимание  мексиканской сеньориты едва ли можно было объяснить простой дружбой. Вероятно,  их связывали более тесные отношения.    

Луиза не  находила себе покоя. Увидеть снова мексиканскую девушку и рассмотреть ее лицо  стало для нее необходимостью.    

Как  только уехал Зеб Стумп, она попросила оседлать крапчатого мустанга.    

Приближаясь  к форту, она, как и предполагала, встретила свою соперницу.    

Здесь  дорога была затенена деревьями. Мексиканская девушка ехала с открытой головой,  небрежно спустив шарф на плечи. Пышные черные, цвета воронова крыла, волосы  обрамляли прелестное смуглое личико.    

Обе  девушки, следуя правилам приличия, при встрече обменялись лишь беглым взглядом.  Но, отъехав немного, как та, так и другая не могли удержаться от желания  взглянуть еще раз украдкой друг на друга, и обе обернулись.    

Повидимому,  не только Луиза слыхала о мексиканской сеньорите, но и та знала о ней.    

Размышления  Луизы стали еще мрачней.    

«Хороша  собой! – подумала она, проехав мимо своей соперницы. – Да, слишком хороша,  чтобы быть ему только другом. У меня нет ни капли сомнения, что он любит ее.  Только этим можно объяснить его равнодушие ко мне. Надо забыть его, сбросить с  себя сердечные путы… Забыть! Легко сказать! Но могу ли я это сделать? Я не  должна, с ним больше встречаться. Но чем же я заслужила эти страдания? О Морис  Джеральд, зачем я полюбила тебя!»    

 Глава XXVI

  СНОВА НА A3OTEE    

     

Луизе  Пойндекстер было нелегко бороться с овладевшим ею чувством.    

Вначале  ей казалось, что силой воли она заглушит боль сердца, что ей поможет прирожденная  жизнерадостность. Но шли дни, а облегчение не наступало – Морис Джеральд  слишком сильно завладел ее сердцем.    

Были  минуты, когда Луиза ненавидела его, или, вернее, хотела ненавидеть. Тогда ей  казалось, что она сама могла бы без сожаления убить Джеральда. Но это были лишь  мимолетные порывы.    

Чем  больше она думала, тем больше сознавала, что если бы даже он был ее злейшим врагом,  она все равно не перестала бы любить его.    

Презирать  и ненавидеть Мориса Луиза была не в силах. Она лишь пыталась быть к нему  равнодушной.    

Но это  была тщетная попытка. Каждый день, почти каждый час она поднималась на азотею и  смотрела на дорогу.    

Больше  того: несмотря на свое решение избегать встречи с человеком, который сделал ее  несчастной, она садилась на лошадь и ездила по дороге, по улицам сеттльмента с  одним только намерением – встретить его.    

Три дня  спустя после первой встречи с соперницей Луиза снова увидела ее с азотеи. Мексиканка  ехала, как и в прошлый раз, в сопровождении того же всадника; у него на руке  опять висела корзинка. Наблюдая их, Луиза вся дрожала от ревности, завидуя той,  которая предвосхитила ее заботу о больном.    

Луиза  знала теперь о ней больше, чем прежде, хотя и не так много. Это была донья Исидора  Коварубио де Лос-Ланос, дочь владельца большой гасиенды на Рио-Гранде и  племянница владельца поместья на Леоне.    

Молодую  мексиканку считали эксцентричной особой, хорошо владеющей лассо, способной  укротить любого дикого мустанга, но только не свои собственные капризы.    

Такое  сложилось мнение о мексиканской сеньорите у американских жителей сеттльмента.    

Но Луизе  от этих сведений не стало легче – наоборот, ее ревность усилилась. Молодой  креолке казалось, что такие качества как раз и должны были вызывать преклонение  мужчин перед мексиканской девушкой. И вряд ли Морис Джеральд составлял  исключение.    

Прошло  еще несколько дней, но девушка с лассо больше не показывалась.    

«Он  оправился от ран, – думала про себя креолка, – и уж больше не нуждается в  неустанном внимании».    

Так она  размышляла, стоя на азотее и всматриваясь в даль. Это было рано утром, вскоре  после солнечного восхода, в час, когда обычно появлялась всадница.    

Луиза  вдруг замерла, пораженная неожиданностью. На дороге она увидела Мориса Джеральда  верхом на лошади.    

Его  посадка была несколько связанной; он ехал медленной рысью.    

Узнав  его, молодая креолка спряталась за перила азотеи; из ее груди вырвался подавленный  крик. Это не был крик удивления. Это не был и крик жалости при виде болезненной  бледности его лица и беспомощно висевшей раненой руки. Это был стон наболевшего  сердца.    

Больной  оправился от ран. Он больше не нуждался в помощи сестры милосердия. Он теперь  ехал к ней сам.    

Под  прикрытием цветущей юкки Луиза жадно следила за каждым движением Джеральда.    

Она  почувствовала некоторое облегчение, заметив, что он бросил несколько взглядов  на Каса-дель-Корво, и ей стало еще радостней, когда Морис остановился у рощи и  долго внимательно смотрел в сторону гасиенды.    

У нее  мелькнула надежда, что, глядя на гасиенду, он думал о ней. Но это была мимолетная  радость. Она сменилась снова мрачной тоской.    

Куда же  он ехал? Конечно, навестить донью Исидору Коварубио де Лос-Ланос.    

Правда,  он вернулся обратно через час. Но ведь они могли встретиться в лесу.    

И что в  том, что мустангер, проезжая мимо, опять взглянул на гасиенду и опять остановился  у рощи и долго смотрел в сторону Каса-дель-Корво? Это могло быть лишь  проявлением коварства – так объясняла себе Луиза его поведение.    

Он хотел  лишь растравить раны ее сердца, чувствуя себя победителем. Но зачем такая жестокость?  Зачем он остановился здесь, с еще не остывшими на губах поцелуями Исидоры?    

 Глава XXVII

  ПРИЗНАНИЕ    

     

Луиза  Пойндекстер снова на азотее, снова во власти мук ревности. Накануне она дала  себе клятву, что не будет подниматься туда. Но эта клятва нарушилась на  следующий же день, прежде чем солнце успело осушить росу на траве прерии.    

Как и  накануне, она стояла на азотее, всматриваясь в даль. Как и накануне, она  увидела проезжающего всадника. Как и накануне, она спряталась за перилами.    

Всадник  ехал по дороге; он бросил, как и накануне, взгляд на гасиенду и, остановившись  у рощи, долго смотрел в сторону Каса-дель-Корво.    

Надеждой  и страхом затрепетало сердце молодой креолки. Она уже готова была показаться  из-за своего прикрытия, но страх одержал верх, а через минуту всадник скрылся.    

Куда?  Конечно, на свидание с Исидорой! Могло ли тут быть сомнение!    

Если  так, то это нужно поскорее выяснить. Не прошло и двадцати минут, как на той же  дороге появилась другая лошадь, леопардовой окраски.    

Ревнивое  сердце креолки не могло дольше мучиться сомнениями. Никакая правда не могла  причинить ей большие страдания, чем те, которые она испытывала от своих  подозрений. И она решила узнать правду.    

Луиза  направилась в рощу, где двадцать минут назад скрылся мустангер. Акации бросали  колеблющиеся тени на дорогу. Луиза ехала по мягкой высокой траве совсем  бесшумно. Она боялась, как бы лошадь не ударила копытом о камень.    

Девушка  внимательно всматривалась в рощу. Затем она поднялась на вершину холма. Оттуда  увидела дом, окруженный высокими деревьями. Она знала, что это была гасиенда  Сильвио Мартинеца, дяди Исидоры. Внизу, на равнине, виднелись и другие дома, но  только на дом на холме и только на дорогу, ведущую к нему, был устремлен  вопросительный взор креолки. Но всадника не было видно.    

«Сеньорита  могла выехать навстречу к нему, или, быть может, Морис зашел к ним в дом? Где  они сейчас – в лесу или в доме? Если так, то знает ли об этом дон Сильвио?»    

Мысли  Луизы были прерваны ржаньем лошади и звуком ударившихся о камень подков.    

Луиза  посмотрела вниз. Мустангер поднимался прямо к ней по обрывистому склону.    

– Здравствуйте,  мисс Пойндекстер, – сказал он подъезжая. – Вы одна?    

– Одна,  сэр. А почему бы мне не быть одной?    

– Правда,  вы мне говорили, что любите ездить одна.    

– Вы,  кажется, тоже предпочитаете прогулки в одиночестве, мистер Джеральд. Или я ошибаюсь?    

– Вы  правы, я люблю ездить один, чтобы не быть на людях. К сожалению, я имел  несчастье жить в таверне – гостинице, как гордо называет ее хозяин. Там очень  шумно, а я это особенно остро чувствую. Прогулки верхом по тихим местам, под  тенью акаций доставляют мне огромное удовольствие. Разве вы не такого же  мнения?    

– Вам  лучше об этом судить. Ведь вы так часто катаетесь верхом.    

– Часто!  Я только второй раз проезжаю здесь. Ведь я только что встал с постели после болезни.  Но, простите, мисс Пойндекстер… скажите мне, пожалуйста, откуда вы знаете, что  я проезжал здесь?    

– О,  – ответила Луиза смутившись, – как я могла не заметить этого! Я привыкла проводить  бо́льшую часть дня на азотее. Там очень хорошо, особенно по утрам. Я не могла  не видеть вас, когда вы проезжали по дороге, но под акациями я вас уже не  видела.    

– Значит,  вы видели меня?    

– Конечно,  видела. Ведь дорога проходит так близко от нашего дома. Я даже заметила ту  леди, что проезжала по этой же дороге верхом. Имела также удовольствие видеть,  как она искусно набросила лассо на шею бедной маленькой антилопы. Я уверена,  что это та самая молодая девушка, о которой вы мне тогда говорили.    

– Исидора?    

– Исидора!    

– Ах,  да! Она ведь здесь гостила у своего дяди.    

– И  была очень внимательна к мистеру Морису Джеральду?    

– Да,  вы правы, она действительно была очень добра, хотя я еще не имел возможности поблагодарить  ее. Несмотря на всю свою дружбу ко мне, она не любит иностранцев и никогда не  согласилась бы переступить порог гостиницы мистера Обердофера.    

– В  самом деле? Наверно, она предпочитает встречаться с вами под тенью акаций?    

– Я  вообще с ней не встречался давно и, вероятно, не встречусь в ближайшие  несколько месяцев, так как она уехала на Рио-Гранде.    

– Вы  говорите правду, мистер Джеральд? Вы не видели ее с тех пор, как она уехала от  своего дяди?    

– Да,  я не видел ее, – ответил Морис с удивлением, – и узнал о том, что она здесь  гостила, только потому, что она мне присылала всякие деликатесы, которые,  правду сказать, были очень кстати во время моей болезни. Кухня гостиницы  Обердофера не стоит на должной высоте; к тому же его отношение ко мне оставляет  желать многого. Донья Исидора, надо сказать, щедро отблагодарила меня за ту  маленькую услугу, которую я ей когда-то оказал.    

– Услугу?  Можно узнать, какую, мистер Джеральд?    

– О,  конечно! Мне представилась возможность выручить однажды донью Исидору из рук  индейцев. Они напали на нее по дороге от Рио-Гранде на Леону, и ей было бы  трудно вырваться от них, если бы я не подоспел во-время.    

– Это  вы называете маленькой услугой? Вы очень скромны в ваших оценках, мистер Джеральд.  Если бы кто-нибудь сделал это для меня…