1 2 3 4 5 6 
И звуки арфы… все пропало;    

По-прежнему все тихо стало;    

Людмила вновь одна в садах    

Скитается из рощи в рощи;    

Меж тем в лазурных небесах    

Плывет луна, царица нощи,    

Находит мгла со всех сторон    

И тихо на холмах почила;    

Княжну невольно клонит сон,    

И вдруг неведомая сила    

Нежней, чем вешний ветерок,    

Ее на воздух поднимает,    

Несет по воздуху в чертог    

И осторожно опускает    

Сквозь фимиам вечерних роз    

На ложе грусти, ложе слез.    

Три девы вмиг опять явились    

И вкруг нее засуетились,    

Чтоб на ночь пышный снять убор;    

Но их унылый, смутный взор    

И принужденное молчанье    

Являли втайне состраданье    

И немощный судьбам укор.    

Но поспешим: рукой их нежной    

Раздета сонная княжна;    

Прелестна прелестью небрежной,    

В одной сорочке белоснежной    

Ложится почивать она.    

Со вздохом девы поклонились,    

Скорей как можно удалились    

И тихо притворили дверь.    

Что ж наша пленница теперь!    

Дрожит как лист, дохнуть не смеет;    

Хладеют перси, взор темнеет;    

Мгновенный сон от глаз бежит;    

Не спит, удвоила вниманье,    

Недвижно в темноту глядит…    

Всё мрачно, мертвое молчанье!    

Лишь сердца слышит трепетанье…    

И мнится… шепчет тишина,    

Идут – идут к ее постели;    

В подушки прячется княжна –    

И вдруг… о страх!.. и в самом деле    

Раздался шум; озарена    

Мгновенным блеском тьма ночная,    

Мгновенно дверь отворена;    

Безмолвно, гордо выступая,    

Нагими саблями сверкая,    

Арапов длинный ряд идет    

Попарно, чинно, сколь возможно,    

И на подушках осторожно    

Седую бороду несет;    

И входит с важностью за нею,    

Подъяв величественно шею,    

Горбатый карлик из дверей:    

Его-то голове обритой,    

Высоким колпаком покрытой,    

Принадлежала борода.    

Уж он приближился: тогда    

Княжна с постели соскочила,    

Седого карлу за колпак    

Рукою быстрой ухватила,    

Дрожащий занесла кулак    

И в страхе завизжала так,    

Что всех арапов оглушила.    

Трепеща, скорчился бедняк,    

Княжны испуганной бледнее;    

Зажавши уши поскорее,    

Хотел бежать, но в бороде    

Запутался, упал и бьется;    

Встает, упал; в такой беде    

Арапов черный рой мятется;    

Шумят, толкаются, бегут,    

Хватают колдуна в охапку    

И вон распутывать несут,    

Оставя у Людмилы шапку.    

     

Но что-то добрый витязь наш?    

Вы помните ль нежданну встречу?    

Бери свой быстрый карандаш,    

Рисуй, Орловский, ночь и сечу!    

При свете трепетном луны    

Сразились витязи жестоко;    

Сердца их гневом стеснены,    

Уж копья брошены далеко,    

Уже мечи раздроблены,    

Кольчуги кровию покрыты,    

Щиты трещат, в куски разбиты…    

Они схватились на конях;    

Взрывая к небу черный прах,    

Под ними борзы кони бьются;    

Борцы, недвижно сплетены,    

Друг друга стиснув, остаются,    

Как бы к седлу пригвождены;    

Их члены злобой сведены;    

Переплелись и костенеют;    

По жилам быстрый огнь бежит;    

На вражьей груди грудь дрожит –    

И вот колеблются, слабеют –    

Кому-то пасть… вдруг витязь мой,    

Вскипев, железною рукой    

С седла наездника срывает,    

Подъемлет, держит над собой    

И в волны с берега бросает.    

«Погибни! – грозно восклицает; –    

Умри, завистник злобный мой!»    

     

Ты догадался, мой читатель,    

С кем бился доблестный Руслан:    

То был кровавых битв искатель,    

Рогдай, надежда киевлян,    

Людмилы мрачный обожатель.    

Он вдоль днепровских берегов    

Искал соперника следов;    

Нашел, настиг, но прежня сила    

Питомцу битвы изменила,    

И Руси древний удалец    

В пустыне свой нашел конец.    

И слышно было, что Рогдая    

Тех вод русалка молодая    

На хладны перси приняла    

И, жадно витязя лобзая,    

На дно со смехом увлекла,    

И долго после, ночью темной    

Бродя близ тихих берегов,    

Богатыря призрак огромный    

Пугал пустынных рыбаков.    

     

 Песнь третия    

     

     

Напрасно вы в тени таились    

Для мирных, счастливых друзей,    

Стихи мои! Вы не сокрылись    

От гневных зависти очей.    

Уж бледный критик, ей в услугу,    

Вопрос мне сделал роковой:    

Зачем Русланову подругу,    

Как бы на смех ее супругу,    

Зову и девой и княжной?    

Ты видишь, добрый мой читатель,    

Тут злобы черную печать!    

Скажи, Зоил, скажи, предатель,    

Ну как и что мне отвечать?    

Красней, несчастный, бог с тобою!    

Красней, я спорить не хочу;    

Довольный тем, что прав душою,    

В смиренной кротости молчу.    

Но ты поймешь меня, Климена,    

Потупишь томные глаза,    

Ты, жертва скучного Гимена…    

Я вижу: тайная слеза    

Падет на стих мой, сердцу внятный;    

Ты покраснела, взор погас;    

Вздохнула молча… вздох понятный!    

Ревнивец: бойся, близок час;    

Амур с Досадой своенравной    

Вступили в смелый заговор,    

И для главы твоей бесславной    

Готов уж мстительный убор.    

     

Уж утро хладное сияло    

На темени полнощных гор;    

Но в дивном замке всё молчало.    

В досаде скрытой Черномор,    

Без шапки, в утреннем халате,    

Зевал сердито на кровати.    

Вокруг брады его седой    

Рабы толпились молчаливы,    

И нежно гребень костяной    

Расчесывал ее извивы;    

Меж тем, для пользы и красы,    

На бесконечные усы    

Лились восточны ароматы,    

И кудри хитрые вились;    

Как вдруг, откуда ни возьмись,    

В окно влетает змий крылатый;    

Гремя железной чешуей,    

Он в кольца быстрые согнулся    

И вдруг Наиной обернулся    

Пред изумленною толпой.    

«Приветствую тебя, – сказала, –    

Собрат, издавна чтимый мной!    

Досель я Черномора знала    

Одною громкою молвой;    

Но тайный рок соединяет    

Теперь нас общею враждой;    

Тебе опасность угрожает,    

Нависла туча над тобой;    

И голос оскорбленной чести    

Меня к отмщению зовет».    

     

Со взором, полным хитрой лести,    

Ей карла руку подает,    

Вещая: «Дивная Наина!    

Мне драгоценен твой союз.    

Мы посрамим коварство Финна;    

Но мрачных козней не боюсь:    

Противник слабый мне не страшен;    

Узнай чудесный жребий мой:    

Сей благодатной бородой    

Недаром Черномор украшен.    

Доколь власов ее седых    

Враждебный меч не перерубит,    

Никто из витязей лихих,    

Никто из смертных не погубит    

Малейших замыслов моих;    

Моею будет век Людмила,    

Руслан же гробу обречен!»    

И мрачно ведьма повторила:    

«Погибнет он! погибнет он!»    

Потом три раза прошипела,    

Три раза топнула ногой    

И черным змием улетела.    

     

Блистая в ризе парчевой,    

Колдун, колдуньей ободренный,    

Развеселясь, решился вновь    

Нести к ногам девицы пленной    

Усы, покорность и любовь.    

Разряжен карлик бородатый,    

Опять идет в ее палаты;    

Проходит длинный комнат ряд:    

Княжны в них нет. Он дале, в сад,    

В лавровый лес, к решетке сада,    

Вдоль озера, вкруг водопада,    

Под мостики, в беседки… нет!    

Княжна ушла, пропал и след!    

Кто выразит его смущенье,    

И рев, и трепет исступленья?    

С досады дня не взвидел он.    

Раздался карлы дикий стон:    

«Сюда, невольники, бегите!    

Сюда, надеюсь я на вас!    

Сейчас Людмилу мне сыщите!    

Скорее, слышите ль? сейчас!    

Не то – шутите вы со мною –    

Всех удавлю вас бородою!»    

     

Читатель, расскажу ль тебе,    

Куда красавица девалась?    

Всю ночь она своей судьбе    

В слезах дивилась и – смеялась.    

Ее пугала борода,    

Но Черномор уж был известен,    

И был смешон, а никогда    

Со смехом ужас несовместен.    

Навстречу утренним лучам    

Постель оставила Людмила    

И взор невольный обратила    

К высоким, чистым зеркалам;    

Невольно кудри золотые    

С лилейных плеч приподняла;    

Невольно волосы густые    

Рукой небрежной заплела;    

Свои вчерашние наряды    

Нечаянно в углу нашла;    

Вздохнув, оделась и с досады    

Тихонько плакать начала;    

Однако с верного стекла,    

Вздыхая, не сводила взора,    

И девице пришло на ум,    

В волненье своенравных дум,    

Примерить шапку Черномора.    

Всё тихо, никого здесь нет;    

Никто на девушку не взглянет…    

А девушке в семнадцать лет    

Какая шапка не пристанет!    

Рядиться никогда не лень!    

Людмила шапкой завертела;    

На брови, прямо, набекрень    

И задом наперед надела.    

И что ж? о чудо старых дней!    

Людмила в зеркале пропала;    

Перевернула – перед ней    

Людмила прежняя предстала;    

Назад надела – снова нет;    

Сняла – и в зеркале! «Прекрасно!    

Добро, колдун, добро, мой свет!    

Теперь мне здесь уж безопасно;    

Теперь избавлюсь от хлопот!»    

И шапку старого злодея    

Княжна, от радости краснея,    

Надела задом наперед.    

     

Но возвратимся же к герою.    

Не стыдно ль заниматься нам    

Так долго шапкой, бородою,    

Руслана поруча судьбам?    

Свершив с Рогдаем бой жестокий,    

Проехал он дремучий лес;    

Пред ним открылся дол широкий    

При блеске утренних небес.    

Трепещет витязь поневоле:    

Он видит старой битвы поле.    

Вдали всё пусто; здесь и там    

Желтеют кости; по холмам    

Разбросаны колчаны, латы;    

Где сбруя, где заржавый щит;    

В костях руки здесь меч лежит;    

Травой оброс там шлем косматый    

И старый череп тлеет в нем;    

Богатыря там остов целый    

С его поверженным конем    

Лежит недвижный; копья, стрелы    

В сырую землю вонзены,    

И мирный плющ их обвивает…    

Ничто безмолвной тишины    

Пустыни сей не возмущает,    

И солнце с ясной вышины    

Долину смерти озаряет.    

     

Со вздохом витязь вкруг себя    

Взирает грустными очами.    

«О поле, поле, кто тебя    

Усеял мертвыми костями?    

Чей борзый конь тебя топтал    

В последний час кровавой битвы?    

Кто на тебе со славой пал?    

Чьи небо слышало молитвы?    

Зачем же, поле, смолкло ты    

И поросло травой забвенья?..    

Времен от вечной темноты,    

Быть может, нет и мне спасенья!    

Быть может, на холме немом    

Поставят тихий гроб Русланов,    

И струны громкие Баянов    

Не будут говорить о нем!»    

     

Но вскоре вспомнил витязь мой,    

Что добрый меч герою нужен    

И даже панцырь; а герой    

С последней битвы безоружен.    

Обходит поле он вокруг;    

В кустах, среди костей забвенных,    

В громаде тлеющих кольчуг,    

Мечей и шлемов раздробленных    

Себе доспехов ищет он.    

Проснулись гул и степь немая,    

Поднялся в поле треск и звон;    

Он поднял щит, не выбирая,    

Нашел и шлем и звонкий рог;    

Но лишь меча сыскать не мог.    

Долину брани объезжая,    

Он видит множество мечей,    

Но все легки, да слишком малы,    

А князь красавец был не вялый,    

Не то, что витязь наших дней.    

Чтоб чем-нибудь играть от скуки,    

Копье стальное взял он в руки,    

Кольчугу он надел на грудь    

И далее пустился в путь.    

     

Уж побледнел закат румяный    

Над усыпленною землей;    

Дымятся синие туманы,    

И всходит месяц золотой;    

Померкла степь. Тропою темной    

Задумчив едет наш Руслан    

И видит: сквозь ночной туман    

Вдали чернеет холм огромный,    

И что-то страшное храпит.    

Он ближе к холму, ближе – слышит:    

Чудесный холм как будто дышит.    

Руслан внимает и глядит    

Бестрепетно, с покойным духом;    

Но, шевеля пугливым ухом,    

Конь упирается, дрожит,    

Трясет упрямой головою,    

И грива дыбом поднялась.    

Вдруг холм, безоблачной луною    

В тумане бледно озарясь,    

Яснеет; смотрит храбрый князь –    

И чудо видит пред собою.    

Найду ли краски и слова?    

Пред ним живая голова.    

Огромны очи сном объяты;    

Храпит, качая шлем пернатый,    

И перья в темной высоте,    

Как тени, ходят, развеваясь.    

В своей ужасной красоте    

Над мрачной степью возвышаясь,    

Безмолвием окружена,    

Пустыни сторож безымянной,    

Руслану предстоит она    

Громадой грозной и туманной.    

В недоуменье хочет он    

Таинственный разрушить сон.    

Вблизи осматривая диво,    

Объехал голову кругом    

И стал пред носом молчаливо;    

Щекотит ноздри копием,    

И, сморщась, голова зевнула,    

Глаза открыла и чихнула…    

Поднялся вихорь, степь дрогнула,    

Взвилася пыль; с ресниц, с усов,    

С бровей слетела стая сов;    

Проснулись рощи молчаливы,    

Чихнуло эхо – конь ретивый    

Заржал, запрыгал, отлетел,    

Едва сам витязь усидел,    

И вслед раздался голос шумный:    

«Куда ты, витязь неразумный?    

Ступай назад, я не шучу!    

Как раз нахала проглочу!»    

Руслан с презреньем оглянулся,    

Браздами удержал коня    

И с гордым видом усмехнулся.    

«Чего ты хочешь от меня? –    

Нахмурясь, голова вскричала. –    

Вот гостя мне судьба послала!    

Послушай, убирайся прочь!    

Я спать хочу, теперь уж ночь,    

Прощай!» Но витязь знаменитый,    

Услыша грубые слова,    

Воскликнул с важностью сердитой:    

«Молчи, пустая голова!    

Слыхал я истину, бывало:    

Хоть лоб широк, да мозгу мало!    

Я еду, еду, не свищу,    

А как наеду, не спущу!»    

     

Тогда, от ярости немея,    

Стесненной злобой пламенея,    

Надулась голова; как жар,    

Кровавы очи засверкали;    

Напенясь, губы задрожали,    

Из уст, ушей поднялся пар –    

И вдруг она, что было мочи,    

Навстречу князю стала дуть;    

Напрасно конь, зажмуря очи,    

Склонив главу, натужа грудь,    

Сквозь вихорь, дождь и сумрак ночи    

Неверный продолжает путь;    

Объятый страхом, ослепленный,    

Он мчится вновь, изнеможенный,    

Далече в поле отдохнуть.    

Вновь обратиться витязь хочет –    

Вновь отражен, надежды нет!    

А голова ему вослед,    

Как сумасшедшая, хохочет,    

Гремит: «Ай, витязь! ай, герой!    

Куда ты? тише, тише, стой!    

Эй, витязь, шею сломишь даром;    

Не трусь, наездник, и меня    

Порадуй хоть одним ударом,    

Пока не заморил коня».    

И между тем она героя    

Дразнила страшным языком.    

Руслан, досаду в сердце кроя,    

Грозит ей молча копием,    

Трясет его рукой свободной,    

И, задрожав, булат холодный    

Вонзился в дерзостный язык.    

И кровь из бешеного зева    

Рекою побежала вмиг.    

От удивленья, боли, гнева,    

В минуту дерзости лишась,    

На князя голова глядела,    

Железо грызла и бледнела    

В спокойном духе горячась,    

Так иногда средь нашей сцены    

Плохой питомец Мельпомены,    

Внезапным свистом оглушен,    

Уж ничего не видит он,    

Бледнеет, ролю забывает,    

Дрожит, поникнув головой,    

И, заикаясь, умолкает    

Перед насмешливой толпой.    

Счастливым пользуясь мгновеньем,    

К объятой голове смущеньем,    

Как ястреб, богатырь летит    

С подъятой, грозною десницей    

И в щеку тяжкой рукавицей    

С размаха голову разит;    

И степь ударом огласилась;    

Кругом росистая трава    

Кровавой пеной обагрилась,    

И, зашатавшись, голова    

Перевернулась, покатилась,    

И шлем чугунный застучал.    

Тогда на месте опустелом    

Меч богатырский засверкал.    

Наш витязь в трепете веселом    

Его схватил и к голове    

По окровавленной траве    

Бежит с намереньем жестоким    

Ей нос и уши обрубить;    

Уже Руслан готов разить,    

Уже взмахнул мечом широким –    

Вдруг, изумленный, внемлет он    

Главы молящей жалкий стон…    

И тихо меч он опускает,    

В нем гнев свирепый умирает,    

И мщенье бурное падет    

В душе, моленьем усмиренной:    

Так на долине тает лед,    

Лучом полудня пораженный.    

     

«Ты вразумил меня, герой, –