1 2 3 4 
Аркадий. Когда вернешься… Знаешь что? Вот я смотрю сейчас на твое довольное лицо и думаю: будет ли когда-нибудь такое время, когда тебе больше захочется сидеть дома, чем ехать?
    
Сергей. Нет, не будет. Я люблю, когда меня посылают. Ей-богу, Аркаша, мы часто забываем, какое это счастье — каждый день знать, что ты нужен стране, ездить по ее командировкам, предъявлять ее мандаты. Я еще мальчишкой поехал первый раз от пионерской организации, потом меня посылал райком комсомола, потом райком партии, потом мне выдавали предписания со звездами на печатях: «Для выполнения возложенных на него особых заданий». Но почему-то всегда хотелось, чтобы там писали немного иначе: «Для выполнения возложенных на него особых надежд». Это лучше, верно?
    
Аркадий. Верно-то верно. Но война есть война, и это все-таки тяжело и опасно. Я слышал, что там иногда убивают.
    
Сергей. Да, но знаешь, Аркаша, «тяжело, опасно» — это мы все думаем, когда едет кто-то другой, а когда тебе самому говорят — поезжай, ты нужен, — ты уже ничего не думаешь, кроме того, что ты нужен. И тебе скажут — и ты поедешь, и у тебя никаких других мыслей, кроме того, что ты нужен, не будет.
    
Аркадий. Не знаю. Может быть.
    
    
Из внутренних дверей выходят Варя, Женя, Анна Ивановна, Севастьянов.
    
    
Севастьянов. Нет, пора, пора. Вот если бы Анна Ивановна нам еще один гусарский романс спела, тогда бы не выдержал, остался. Как это там:
    
     
      
Но если свободен ваш дом от постоя,
      
То нет ли хоть в сердце у вас уголка?
     
    
    
Спойте еще, Анна Ивановна. Пронзает сердце, ей-богу.
    
Анна Ивановна. Вы льстец, Петр Семенович. Пронзает сердце… Вот когда я была кокет в труппе у Зарайской, тогда правда пронзала.
    
Варя. А где Вано?
    
Аркадий. Уехал.
    
Сергей. Севастьяныч, у тебя, наверно, записаны завтрашние дежурства на погрузке. У тебя всегда все записано. Мы с шести сорока или с семи, а?
    
Севастьянов. Да. Кажется, с семи. (Перелистывая записную книжку.) Подождите… Это верно, у меня всегда все записано, у меня тут… Варвара Андреевна, забыли мы с вами уговор, — правда, больше двух лет прошло, — но все-таки спросим его, а?
    
Варя. Что спросим?
    
Севастьянов. Спросим его, что он делал пятого марта тысяча девятьсот тридцать седьмого года в двадцать один пятьдесят?
    
Варя. Да, верно, что ты делал в это время?
    
Сергей. Почему именно в это время?
    
Варя. Мы как раз в эту минуту о тебе вспоминали и решили спросить, когда ты вернешься.
    
Сергей. Пятого марта, пятого марта… В твой день рождения?
    
Варя. Да, помните, Севастьяныч, я тогда играла спектакль. Было холодно, метель. Вы мне принесли веточки… Ну, что же ты делал пятого марта вечером?
    
Сергей. Пятого марта вечером… я занимался французским языком. Впрочем, что я тогда делал, это не так уж важно, а вот что тогда делал один мой очень хороший знакомый, я, пожалуй, могу рассказать.
    
Анна Ивановна. Ну, что же делал ваш очень хороший знакомый?
    
Сергей. У него, как и у меня, — не правда ли, какое странное совпадение? — был тогда тоже день рождения жены. Но ему не повезло. Как раз в то время, когда я занимался французским языком, он попал в плен. Вы говорите — в десять? Ну да, примерно в это время его повели на расстрел.
    
Анна Ивановна. Кошмар!
    
Сергей. Совершенно верно, Анна Ивановна, кошмар. Но когда моего знакомого повели на расстрел, он вдруг услышал очень далекий, но очень знакомый звук, ему показалось, что это танки. В это время в стену дома недалеко от него ударил снаряд — раз! И еще — два! Он вырвал винтовку у одного, ударил ею другого. Кругом рвались снаряды, так что всем было не до него. И он побежал навстречу танкам. Говорят, в тот вечер он поставил мировой рекорд в беге на один километр по пересеченной местности. Ну, вот и все, что делал мой очень хороший знакомый пятого марта вечером.
    
Севастьянов. Молодец твой хороший знакомый. Однако мне окончательно пора. Жаль, что вы, Анна Ивановна, именно здесь живете, а то проводил бы вас, честное слово!
    
Анна Ивановна. Да, очень жаль, Петр Семенович, очень жаль, что вы не встретились на моем жизненном пути лет сорок тому назад. Впрочем, вас тогда, пожалуй, еще не было на свете.
    
    
Севастьянов уходит.
    
    
Варенька, помогла бы мне со стола убрать.
    
Варя. Сейчас. (Уходит с Анной Ивановной.)
    
Женя. Я тоже, пожалуй, пойду.
    
Сергей. Куда так рано?
    
Женя. Завтра еще увидимся. И прощаться будем. До свидания, Аркадий Андреевич.
    
Аркадий. Я провожу вас, Женечка.
    
Женя. Что с вами, Аркадий Андреевич? Откуда вдруг такая галантность? Не надо, она к вам не идет. А потом, я боюсь, вы по рассеянности поведете меня куда-нибудь не в ту сторону или совсем потеряете. До свидания, Сергей Ильич. (Уходит.)
    
Сергей. До свидания!
    
Аркадий (после паузы). Видал?
    
Сергей. Видал. Ну, что видал? Что видал? Беги скорее за ней!
    
Аркадий. Как?
    
Сергей. Очень просто. (Хватает со стола сумочку.) Скажи — сумочку забыла.
    
    
Аркадий выбегает и тотчас возвращается.
    
    
Аркадий. Да это ж Варина!
    
Сергей. Не важно, скажешь — спутал. Беги!
    
    
Аркадий, взяв сумочку, выходит. Некоторое время Сергей один. Входит Варя.
    
    
Варя. А где Аркаша?
    
Сергей. Послал его Женю догонять. Нет, не решится. Пройдет пять шагов и вернется. Нет в нем этой решительности. (Улыбнувшись и обняв ее.) Не то что во мне, да?
    
Варя. Да. А знаешь, вот ты завтра уезжаешь, а мне все равно не хочется думать об этом… Знаешь, о чем я сейчас думаю?
    
Сергей. О чем?
    
Варя. Как мы с тобой первого сентября поедем в отпуск, на Кавказ, и пойдем пешком по Военно-Грузинской дороге. Утром будем просыпаться, а кругом горы. И все время вместе. Хорошо, да?
    
Сергей. Красота!
    
Варя. Первого сентября сядем в поезд. На Кавказ он ведь утром отходит?
    
Сергей. В одиннадцать.
    
Варя. И мне не нужно будет тебя провожать, махать платком. Я сама сяду и поеду. А платками пусть машут другие. Пусть. Не все же мне.
    
Сергей. Я, наверно, сейчас уеду не очень надолго…
    
Варя. Не надо, Сережа. Ты же сам не знаешь, на сколько. Не смей меня утешать — рассержусь.
    
Сергей. Ладно.
    
Варя. Я тебя люблю за то, что ты такой, я бы другого не любила. Да, ждать, ждать, пускай ждать, но зато, когда мы вместе… Да, я люблю эту жизнь, она и есть самая настоящая. А другой никакой не хочу… Слышишь? Не смей меня утешать.
    
    
Пауза.
    
    
Тебе надо было идти?
    
Сергей. Да, я в округ, ненадолго.
    
Варя. Я еще посижу у Аркаши, а потом поеду домой.
    
Сергей. Я позвоню.
    
Варя. Хорошо. Ну, иди же скорей, а то опоздаешь.
    
    
Сергей, обняв ее, быстро идет к двери. Сталкивается с Аркадием, выходит.
    
    
Аркаша!
    
Аркадий. Что?
    
Варя (обняв Аркадия, сквозь слезы). Все неправда, все неправда, не хочу, чтобы уезжал. Каждый день хочу его видеть, каждый день, каждый день, чтоб всегда со мной…
    Занавес
   
  
  
   
    
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
   
   
    
     
КАРТИНА СЕДЬМАЯ
    
    
Очень низкая большая землянка — командный пункт. Замаскированная щель в стене. Низкий деревянный стол. У стен — земляные выступы, заменяющие скамейки. В углу у нелепого телефона — телефонист. Гулиашвили наблюдает за боем в перископ. У него забинтованы кисти обеих рук. Заглушенная землей, все время издали слышится артиллерийская канонада.
    
    
Гулиашвили (отрываясь от перископа). Почему не идут, ты мне скажи, почему танки не идут? Сколько времени от майора сведений нет?
    
Телефонист. Час.
    
Гулиашвили. Где майор, ты скажи, где майор?
    
Телефонист (показывая рукой вперед). Там, наверно, где же ему быть.
    
Гулиашвили. Я не вижу, что он там, там танки вперед не идут, там его нет. (Смотрит в перископ.) Пошли! Пошли, дорогой, пошли. Куда ты пошел? В ров попадешь, завязнешь! Налево иди, налево, газу дай, еще газу! Правильно, дорогой! (Телефонисту.) Соедини.
    
Телефонист. Зенит! Зенит! Говорит Глобус. Глобус говорит. Глобус. Семьдесят седьмой, Зенит мне дай… Не отвечает? Связь порвана, товарищ капитан.
    
    
По ходу сообщения входит Васнецов, в форме комбрига, и несколько штабных командиров (в одном из них можно узнать бывшего командира роты из второй картины). Связисты несут телефоны и тянут провод.
    
    
Гулиашвили (рапортуя). Начальник штаба первого батальона капитан Гулиашвили. Батальон выполняет ваше задание.
    
Васнецов. Где майор?
    
Гулиашвили. Лично повел в атаку третью роту вместо убитого капитана Горбаченко.
    
Васнецов. Так. (Смотрит в перископ.) Хорошо. (Отрываясь от перископа.) Здесь будет мой командный пункт. Телефоны! Быстро! (Садится за стол и, стащив с головы кожаный шлем, вытирает лицо.) Чаю! Все отдам за кружку чаю.
    
    
Дневальный подает ему кружку с чаем и газеты.
    
    
Телефонист. Командующий у телефона.
    
Васнецов (беря трубку). Да, Глобус слушает… Да, прервана была… Командный пункт менял… Да, поближе. Взята Зеленая сопка… Песчаную? Скоро возьмем. Первый батальон атакует… Майор Луконин. Да, лично. Есть, сообщу.
    
    
Входит танкист.
    
    
Танкист. Товарищ капитан! (Замечая комбрига.) Товарищ комбриг, майор приказал сообщить: высота Песчаная взята, пехота закрепляется, танки выходят из боя.
    
Васнецов. Хорошо. Можете идти.
    
    
Танкист уходит.
    
    
(Телефонисту.) Соедините с девяткой.
    
    
В блиндаж входят Сафонов и танкист, держа под руки Сергея, он без чувств. Сажают его на лавку, снимают шлем и расстегивают на груди кожанку. У Сергея совершенно черные, прокопченные лицо и руки.
    
    
(Вставая.) Что случилось?
    
Сафонов. Ничего, товарищ комбриг, обморок. Товарищ майор три часа из танка не вылезал. Ему с самого начала снаряд попал — пушку и пулемет разбило. Так он просто гусеницами их все время давил. Вот вывел танк, на воздух вышел — и…
    
Васнецов. Ранений нет?
    
Сафонов. Нет, товарищ комбриг.
    
Васнецов. Ну и хорошо. Повыше голову положите, как следует.
    
Телефонист. Девятка у телефона.
    
Васнецов (в телефон). Песчаная сопка взята, товарищ командующий.
    
Сафонов (Гулиашвили). Здорово он их покрошил. Семь грузовиков раздраконил. Одну штабную машину легковую догнал — прямо через нее, граммофонную пластинку из нее сделал. Неважная скорость у их машин!
    
Сергей (приходит в себя; заметив Васнецова, пошатнувшись, встает). Товарищ комбриг, задача выполнена. Песчаная сопка взята. Разрешите сесть?
    
Васнецов. Садитесь. Чаю ему налейте!
    
    
В землянку двое красноармейцев вводят третьего, молодого парня без каски, с рыжими волосами; мы с трудом можем в нем узнать Петьку. Он без оружия, его винтовку держит один из красноармейцев.
    
    
В чем дело?
    
Красноармеец. Из автобата, товарищ комбриг, послали команду на поддержку пехоте. Все в атаку пошли, а он лег за бугор и остался.
    
Васнецов. Так…
    
    
Его прерывает телефон.
    
    
(В телефон.) Да, я — Глобус. Переносите огонь на рубеж, южнее высоты Песчаной. Скорее!
    
    
Сергей внимательно смотрит на Петьку. Судя по выражению их лиц, оба узнали друг друга.
    
    
Сергей. Товарищ комбриг, разрешите, я с ним займусь.
    
    
Васнецов, не отрываясь от телефона, кивает. Сергей, с трудом поднявшись, отводит Петьку в угол.
    
    
Ты что же, сукин сын? Ты знаешь, что с тобой теперь надо сделать?
    
Петька. Испугался.
    
Сергей. Я знаю, что ты испугался. Я спрашиваю, что теперь с тобой надо сделать?
    
Петька (почти шепотом). Знаю — расстрелять.
    
Сергей. Эх ты, волжанин! Из оружейной слободы. Не было там таких трусов. До тебя не было и после тебя не будет.
    
    
Пауза.
    
    
И ты не будешь.
    
Петька (механически). Испугался.
    
Сергей. Отдайте ему винтовку.
    
    
Петька растерянно принимает винтовку.
    
    
Отведите его к капитану Синицыну, скажите, что я приказал дать ему флаг, и пусть первым пойдет в атаку и воткнет флаг на высоте. Повторите приказание.
    
Красноармеец. Отвести к капитану Синицыну и сказать, что вы приказали дать флаг и чтоб воткнул на высоте.
    
Сергей (тихо Петьке). Иди. И если убьют, то умрешь как человек. А если останешься жив, то будешь жить как человек. Понял?
    
Петька. Понял.
    
Сергей. Идите, выполняйте приказание.
    
    
Красноармейцы и Петька уходят. Сергей опять устало опускается на лавку.
    
    
Пороховые газы, вот черт, прямо голова раскалывается. Сафонов, полей воды.
    
    
Сафонов из фляжки льет ему на голову воду.
    
    
(Отряхиваясь.) Вода — большое дело! (Задорно.) А ров-то мы все же с ходу перескочили!
    
Васнецов. Значит, все-таки прыгают?
    
Сергей. Прыгают. (Шутливо погрозил кулаком своему бывшему командиру роты.)
    
Гулиашвили. А говорил — не прыгают!
    
    
Смех.
    
    
Васнецов (в телефон). Кто прорвался?.. Спокойней, медленней говорите, тогда я вас быстрей пойму… Японцы прорвались? А где вы были?.. Резерв бросьте!.. Бросили? Хорошо. Дам все, что есть. (Бросает трубку.) Полуэктов!
    
Командир. Я, товарищ комбриг.
    
Васнецов. Надо срочно что-нибудь бросить на помощь Филатову. Комендантский взвод собрать… Шоферов с машин снять, дать гранаты и патроны, писарям тоже. В роте связи свободные есть?
    
Командир. Десять человек.
    
Васнецов. Тоже дать гранаты и патроны. Отправляйтесь, собирайте. Сводную роту поведет… (Медленно оглядывает присутствующих.)
    
Сергей (вставая). Я, товарищ комбриг.
    
    
Васнецов, словно не слыша, еще раз оглядывает всех.
    
    
Я, товарищ комбриг.
    
Васнецов. Сводную роту поведет майор Луконин. Левей Филатова у Песчаной прорвался батальон противника. Задержать во что бы то ни стало! Поняли?
    
Сергей. Понял.
    
Васнецов. Выполняйте!
    
Сергей. Есть. (Идет к двери.)
    
    
Его задерживает Сафонов.
    
    
Сафонов. Товарищ майор, разрешите с вами?
    
Сергей. Гранаты есть?
    
Сафонов (с силой хлопая себя по набитым карманам). А то как же, товарищ майор!
    
Сергей (вздрогнув от этого жеста). Тише ты. Взорваться захотел?
    
    
Сергей и Сафонов уходят.
    
    
Васнецов. Еще чаю. (Телефонисту.) Соедините с Филатовым. (Гулиашвили.) Вы слышали, что Луконин этому трусу сказал, которого приводили?
    
Гулиашвили. Сказал, чтобы винтовку ему дали, сказал, пусть первым флаг в сопку воткнет.
    
Васнецов. Ну и как полагаете, воткнет?
    
Гулиашвили. Думаю, товарищ комбриг, что если не убьют…
    
Телефонист. Филатов у телефона.
    
Васнецов. Майора Луконина вам послал. Сейчас будет… Уже? Как уже? Ну хорошо, вместе жмите. (Бросил трубку.) На грузовики посадил, и за две минуты… (Гулиашвили.) Что видно?
    
Гулиашвили. Левей Песчаной еще одну батарею выдвинули.
    
Васнецов (командиру). Мой танк здесь?
    
Командир. Здесь, товарищ комбриг.
    
Васнецов. А еще сколько здесь?
    
Командир. Еще три.
    
Васнецов. Приготовьте. И мои приготовьте. Живей!
    
Гулиашвили. Товарищ комбриг, разрешите мне туда, к Луконину?
    
Васнецов. Что?
    
Гулиашвили. Товарищ комбриг, я говорю…
    
Васнецов. А вы не говорите. Я вам сам все скажу, когда будет нужно.
    
    
Пауза.
    
    
Ну как ожоги-то, зажили?
    
Гулиашвили. Заживают.
    
Васнецов. Да, не думал я вас тогда живым встретить, а вот видите — заживают. Ну что там?
    
    
Гулиашвили смотрит в перископ. В землянку вбегает связной. Он в кожанке, без шлема, голова повязана окровавленным бинтом.
    
    
Связной (задыхаясь). Товарищ комбриг! Песчаная сопка… еще держится… Противник идет в контратаку. Во время штыковой атаки майор Луконин убит.
    
Васнецов (встает, опершись руками на стол, говорит очень громко, почти кричит). Кто вам сказал, что майор Луконин убит? Вы что, сами видели?
    
Связной. Нет, я не видел, но мне сказали, все видели…
    
Васнецов. Неправду вам сказали. Майор Луконин не убит. Майор Луконин только ранен. Вы слышали?
    
Связной. Да, товарищ комбриг.
    
Васнецов. Вместо раненого майора Луконина команду над сводной ротой примет капитан Гулиашвили. Отправляйтесь.
    
Гулиашвили. Есть, товарищ комбриг! (Уходит.)
    
Васнецов (другому командиру). Пусть водитель заводит мой танк. Быстро! (Надевая шлем, на секунду останавливается, говорит тихо, ни к кому не обращаясь.) Убит… а?
    Занавес
   
   
    
     
КАРТИНА ВОСЬМАЯ
    
    
Спустя месяц. Степь. Задняя стена госпитальной палатки на самом краю расположения полевого госпиталя. У палатки сидит Сергей и строгает палку. На одной ноге у него сапог, на другой — носок и тапочка. Сергей скучным голосом напевает что-то под нос, видимо, уже в сотый раз одно и то же. Входит Сафонов.
    
    
Сафонов. Здравствуйте, товарищ майор!
    
Сергей. Здравствуйте, Сафонов. Как вы сюда попали?
    
Сафонов. Нелегально, товарищ майор. Капитан Гулиашвили вас проведать послал. «Съезди, говорит, Сафонов, проведай».
    
Сергей. Нет, неправда, не так он сказал. Он, наверно, сказал (подражая Гулиашвили): «Почему, дорогой, мы здесь, а он там? Поезжай, дорогой, посмотри, дорогой, как он там живет, передай тысячу поцелуев». Так он сказал?
    
Сафонов. Точно, товарищ майор.
    
Сергей. Ну, как там у вас в батальоне? Где стоите?
    
Сафонов. За Баин-Цаганом, у левой переправы.
    
Сергей. Значит, на отдыхе.
    
Сафонов. Точно, товарищ майор.
    
Сергей. Слышал я — седьмого и восьмого тяжелый бой у вас был.
    
Сафонов. Да. Теперь Петренко командир первой роты.
    
Сергей. А Стасов?
    
Сафонов. Убили восьмого.
    
Сергей. Может, ранен только. Меня вон ведь тоже похоронили.
    
Сафонов. Сам видел. Как вы, тоже вылез из танка, пехоту стал поднимать — и прямо в грудь, на месте.
    
Сергей. Да, Сафонов, так близко я от смерти побывал, что теперь, кажется, вовсе никогда не умру.
    
Сафонов. А как себя чувствуете, товарищ майор?
    
Сергей. (пробуя плечо). Плечо ничего. Грудь тоже ничего, а вот нога. На одной ножке к вам не прискачешь.
    
    
Пауза.
    
    
Все мне было некогда вас спросить, Сафонов, у меня память на лица. Я ведь вас где-то раньше до фронта видел.
    
Сафонов. Видели, товарищ майор. У вас вроде именин было, а я к вам с такси приезжал за капитаном Гулиашвили.
    
Сергей. Верно, помню.
    
Сафонов. А вот капитан вид делает, что не помнит: он на меня сердитый, что я ему тогда баранку покрутить не дал. А мне нельзя было давать, нас за это милиция греет. Вы ему при случае разъясните, что я не мог. Хорошо?
    
Сергей (улыбнувшись). Хорошо, разъясню. Ну, как тут после такси?
    
Сафонов. Прекрасно, товарищ майор. Никаких правил уличного движения, ни тебе красного цвета, ни стоп, ни правых поворотов. Красота. Правда, стреляют иногда. Но я этот звук так расцениваю, как будто просто баллон спустил.
    
Сергей. Так что ж, просто справиться обо мне приехал?
    
Сафонов. Да, скучают без вас в батальоне.
    
Сергей. Скучают…
    
    
Пауза.
    
    
Так и сказали, значит: справиться, как жив-здоров. А не говорили тебе (снова подражая Гулиашвили): если ногами шевелит, посади в машину, привези сюда, а?
    
Сафонов. А не выдадите, товарищ майор?
    
Сергей. Не выдам.
    
Сафонов. Говорили. Если, мол, здоров, то намекни, а если болен, ни звука. Я считал, поскольку вы больной…
    
Сергей. Тоже мне доктор нашелся… А то мне их без тебя не хватало. Они у меня знаешь где сидят, доктора! Вот здесь. Я бы уже давно отсюда удрал, да тут главный врач — суровая личность. Зверь просто. Слова ему не скажи!
    
    
Пауза.
    
    
Ну, ладно. Уеду я сегодня отсюда, поняли?
    
Сафонов. Есть, товарищ майор.
    
Сергей. Сейчас вечерний обход будет. А часочка через полтора подъедете потихоньку — и поедем. Только поближе подъезжайте, а то ходить-то я еще не очень.
    
Сафонов. Можно, товарищ майор. Впритирочку машину подадим. (Улыбнувшись.) Как счетчик-то: выключать или если быстро, то можно не выключать?
    
Сергей. Быстро, быстро, можете не выключать.
    
    
Входит Аркадий в белом халате поверх военной формы, с полотенцем с руках, подозрительно смотрит на Сафонова.
    
    
Аркадий. Вы откуда? Почему без разрешения на территории госпиталя?
    
Сергей. Товарищ военврач, это ко мне из части навестить приехали.
    
Аркадий. Навестить? (Смотрит вдаль.) А машина ваша?
    
Сафонов. Моя, товарищ военврач.
    
Аркадий. Итак, вы, значит, навестили?
    
Сафонов. Да, товарищ военврач.
    
Аркадий. Ну, навестили — и поезжайте. Товарища майора волнуют визиты, особенно если с визитом приезжают на машине. Поезжайте.
    
Сафонов (подмигивает). До свидания, товарищ майор.
    
Сергей (тоже подмигивая). До свидания. Передайте: как выпишут, так приеду.
    
Аркадий. Какая-то подозрительная покорность — выпишут, приеду.
    
    
Сафонов уходит.
    
    
Сергей. Конечно, покорность, — ты же теперь начальство. И притом — суровое. За что на водителя набросился?
    
Аркадий. Знаем эти визиты. Сначала навестили, а потом увезли. Предупреждаю; если попробуешь — догоню, свяжу и обратно на месяц. Ну, как себя чувствуешь?
    
Сергей. Выписал бы, а?
    
Аркадий. Отстань.
    
Сергей. Я знаю, почему ты не хочешь: тебе просто приятно иметь под рукой родственника.
    
Аркадий. Товарищ майор…
    
Сергей. Да, товарищ военврач.
    
    
Пауза.
    
    
А помнишь, Аркаша, Саратов… Тишина… Клиника… Странно, да?
    
Аркадий (присаживаясь). Да как тебе сказать? Иногда еще странно… Хотя, впрочем, этот госпиталь — еще не война. Сто верст от фронта. Я еще ни одного выстрела не слышал. Вот война кончится, тогда, я надеюсь, нас, врачей, на автобусе вдоль фронта повезут в экскурсию. Вот здесь, скажут, все это происходило, отсюда к вам везли тех, которых вы потом чинили, лечили, зашивали. И мы будем удивляться всему, как самые настоящие штатские люди.
    
Сергей. Значит, ни одного выстрела не слышал?
    
Аркадий. Нет.
    
Сергей. Ну, а бомбежки? Я, например, их, честно говоря, боюсь. А для тебя они, значит, уже не в счет.
    
Аркадий. Бомбежки? Да как тебе сказать? Когда первая была, у меня на очереди к операционному столу восемнадцать человек лежало, некогда было пугаться. А потом привык. Черт его знает, пожалуй, ты прав — война меняет человека, заставляет понять, что в жизни важно, а что — мелочь.
    
Сергей. Верно, Аркаша. По себе могу сказать — ох, не любят люди умирать. Но если уж умирать, то хотят умирать за что-то самое важное. И на войне, когда смерть перед глазами, забываем все наши обиды, неудачи, неурядицы, все, что можно забыть, забываем. А помним только то, чего забыть нельзя. Что помним, за то и умираем.
    
Аркадий. Да, ты прав. Как ни верти, хоть и делал все, что мог, а уже много людей у меня здесь на руках умерло. И странное дело: другой человек у тебя на руках умирает, а ты чувствуешь, что ты жил не так, как надо. Нет, не так я жил, совсем не так. Я здесь почувствовал, что ничего в жизни откладывать нельзя. Ни любви, ни дружбы, ничего. И знаешь что?
    
Сергей. Догадываюсь.
    
Аркадий. Да, я о Жене. Ты сто раз прав. Когда я вернусь, больше ни одного дня этой ерунды… В первый же день все ей скажу, и пусть решает.
    
Сергей. Первые умные слова, которые я слышу от тебя за пятнадцать лет знакомства.
    
Аркадий. Хорошо, смейся. Я уже написал ей письмо с объяснением в любви.
    
Сергей. Молодец! И послал?
    
Аркадий. Нет, завтра пошлю. Я хотел тебе показать.
    
Сергей. Мне? Зачем?
    
Аркадий. Ну, все-таки у тебя опыт. У Варьки лежит, по крайней мере, два пуда твоих писем.
    
Сергей. Неужели два пуда? Хотя, за столько лет… Но они все одинаковые: «Варька! Жду! Хочу видеть! Скорей! Варька! Жду! Хочу видеть! Скорей!» Тебе от меня будет мало проку.
    
Аркадий. Ничего, все-таки почитай.
    
Сергей. Ну, ладно, давай.
    
    
Аркадий передает ему письмо. Вбегает врач.
    
    
Врач. Товарищ военврач!
    
Аркадий. Что такое?
    
Врач. Из авиаполка приехали за вами. Там над аэродромом воздушный бой был. Ихних несколько, но и наш один — капитан. Боятся, не довезут сюда его без операции, на месте просят.
    
Аркадий. Машина готова?
    
Врач. Они на своей.
    
Аркадий. Едем! (Сергею.) Я через час приеду, зайду, договорим. (Уходит.)
    
Сергей (проводив его взглядом, развертывает письмо, проглядывает его). «Я давно люблю тебя»… Правильно, молодец!
    
    
Издалека слышится чья-то песня. На сцене темнеет. Полная темнота. Когда снова появляется свет, в степи уже сумерки. Сергей опять в прежней позе строгает палку. Время от времени Сергей прислушивается. Входит Сафонов.
    
    
Сафонов. Что прислушиваетесь, товарищ майор? Я без гудка, тихо, с конспирацией.
    
Сергей. А я, Сафонов, не к вашему гудку прислушиваюсь.
    
Сафонов. Я думал, меня ждете. Что, раздумали?
    
Сергей. Нет, сейчас поедем. Я тут только дождусь, мне нужно… Вы пойдите к машине, посидите еще полчасика.
    
Сафонов (пожав плечами). Есть, товарищ майор. Только ночь будет, растрясу я вас по кочкам.
    
Сергей. Ничего. Идите.
    
    
Сафонов уходит. Сергей опять прислушивается. Входит врач.
    
    
Что, товарищ Антоненко, все еще не приехал Бурмин?
    
Врач. Нет еще. Из чего у вас палочка, товарищ майор?
    
Сергей. Из пропеллера.
    
Врач. И ехать-то ему всего десять километров… Обход надо делать… Из пропеллера, говорите?
    
Сергей. Да, тут недавно во время бомбежки одна их птичка в землю уткнулась — вот принесли мне кусок пропеллера. А то ведь здесь на триста верст ни одного порядочного дерева нет!
    
Врач (разглядывая палку). Ох, и терпение у вас!
    
Сергей. Ну, это когда как.
    
    
Пауза.
    
    
Что ж, Бурмина-то нет, а?
    
Врач. Может, начальнику по телефону звонили, пойду спрошу.
    
Сергей. И правда, сходили бы.
    
    
Врач уходит. Долгое молчание. Сергей рассеянно строгает палку. За сценой слышны голоса. Сергей прислушивается. Встает. Голос Аркадия: «А я вам говорю — сюда!» Двое санитаров вносят на носилках Аркадия. Он очень бледен. Рядом с носилками идет врач.
    
    
Аркадий (хриплым голосом). Отстань, тебе говорю. Не хочу я под брезентом… Здесь положите.
    
    
Санитары ставят носилки.
    
    
Под голову повыше.
    
    
Ему подсовывают что-то попавшееся под голову.
    
    
Врач. Может, попробовать извлечь?
    
Аркадий. Что там извлечь! Что я, ребенок, что ли! Не знаю… когда… Сережа, скажи ему, чтоб отстал! (Врачу.) Будешь ковырять, а что толку? Отстань, дай три минуты пожить спокойно.
    
Врач. Аркадий Андреевич, может быть, все-таки…
    
Аркадий. Ну, жалко вам меня, ну, понимаю, но глупости-то зачем предлагать? Ведь видите сами… Сережа…
    
Сергей (наклоняясь над ним.) Аркаша, как?
    
Аркадий. Так. Шляпы. Нашему сделал операцию, стал пленного перевязывать, — так, шляпы, маузер у него взяли, а другой, маленький, в комбинезоне, не заметили. Всадил, — вот прямо когда нагнулся над ним. (Замечает вопросительный взгляд Сергея, обращенный к врачу.) Все, Сережа, все. Ты что его спрашиваешь? Ты меня спроси, я же лучше знаю. Он ординатор, а я профессор.
    
    
Пауза.
    
    
Везти сюда не хотели, боялись, а я велел. Тебя видеть хотел. Нагнулся над ним… а он… Пристрелили его, так и надо.
    
Сергей. Аркаша, ты не дури, слышишь! (Врачу.) Ну, что вы стоите! Сделайте же что-нибудь.
    
    
Врач за спиной Аркадия делает безнадежный жест.
    
    
Аркадий. Ничего он не может. Я только по дороге, что не доеду, боялся. А сейчас… Почему опять голову опустили? Поднимите.
    
    
Сергей поднимает его за плечи.
    
    
Сторожить не буду… удерешь теперь, да?
    
    
Пауза.
    
    
Что молчишь? Знаю… удерешь… Письмо прочел?
    
Сергей. Прочел.
    
Аркадий. Изорви. Пусть не знает, а то еще хуже. Изорви, слышишь?
    
Сергей. Слышу.
    
Аркадий. Нагнулся к нему, а он… Ты их…
    
    
Долгое молчание.
    
    
(Почти шепотом.) Это хорошо, что бреда у меня нет. Повыше… Выше… (Запрокидывает голову.)
    
    
Сергей медленно опускает его на носилки. Врач и санитары снимают фуражки. Долгое молчание. Сергей, встав, рукавом стирает с глаз слезы, оглядывается на врача и санитаров.
    
    
Врач. Я скажу начальнику, что родным вы напишете.
    
Сергей. Напишу.
    
    
Санитары поднимают носилки и молча уходят вместе с врачом.
    
    
(Механически, не замечая их ухода, повторяет.) Напишу. Напишу. А что я им напишу?
    
    
Входит Сафонов.
    
    
Сафонов. Ну, как, был обход, товарищ майор?
    
Сергей. Был.
    
Сафонов. Хирург-то вас не задержит?
    
Сергей. Теперь не задержит. (Смотрит себе на ноги.) Сапог у вас нет каких-нибудь?
    
Сафонов. Есть, только старые, ношеные, они вам просторны будут.
    
Сергей. Вот и хорошо. (Поднимает палку и, прихрамывая, идет вслед за Сафоновым.) Разобьем их, Сафонов?
    
Сафонов. А то как же, непременно разобьем, товарищ майор!
    
Сергей (угрюмо). Разобьем их! Чтоб и праху от них не осталось! Чтоб в урнах домой везти нечего было!
    Занавес
   
   
    
     
КАРТИНА ДЕВЯТАЯ
    
    
Вечер следующего дня. Степь. Наполовину зарытая в землю машина — «эмка». В глубине палатка. За сценой женский голос поет последние слова какой-то арии. Аплодисменты. На заднем плане видны фигуры расходящихся после концерта бойцов. Входят Севастьянов и Гулиашвилн.
    
    
Севастьянов. Что же ей говорить?
    
Гулиашвили. То же самое, дорогой: вызвали к командующему, уехал па три дня. И коротко, и на правду похоже.
    
Севастьянов. Не поверит.
    
Гулиашвили. Хорошее известие будет — правду скажем, а пока нельзя.
    
Севастьянов. Когда Сафонова послали?
    
Гулиашвили. Вчера в девять. Два дня. Не знаю, что и думать, дорогой. Хорошо думать — не могу. Плохо думать — не хочу.
    
Севастьянов. Боюсь, проболтается кто-нибудь.
    
Гулиашвили. Если я не проболтаюсь, никто не проболтается.
    
    
Входит лейтенант.
    
    
Лейтенант. Товарищ капитан, артисты в палатке, ужинают. Какие будут приказания?
    
Гулиашвили. Сейчас покушают, потом спать лягут. Утром в машину посадим, на другое место повезем. Куда им завтра?
    
Лейтенант. В политотдел.
    
Гулиашвили. В политотдел свезем. Пойдем посмотрим, как кушают. (Направляются к выходу.)
    
    
Навстречу идет Варя.
    
    
Куда? А кушать?
    
Варя. Я не хочу, я потом…
    
Гулиашвили. Нельзя потом. Сейчас вернусь — уговорю.
    
    
Лейтенант и Гулиашвили уходят.
    
    
Севастьянов (сажая Варю на крыло «эмки»). Это наша с Сережей штаб-квартира. Комаров всех выкурим и спим в ней ночью. Если скучно — радио заводим, там радио есть. Хорошо вы пели. Испытал я удовольствие. И читали тоже хорошо.
    
    
Пауза.
    
    
Этот толстенький смешные рассказы читал, — он что, новый в труппе?
    
Варя (рассеянно). Да. Что вы спросили?
    
Севастьянов. Я спросил: этот толстенький — новый в труппе?
    
Варя. Да, новый. Комик.
    
Севастьянов. Вы что, значит, с самолета — и прямо к нам?
    
Варя. Нет, мы уже утром в политотделе были, а потом у зенитчиков. У нас ведь свое расписание. Мне просто повезло, что в первый же день — сюда.
    
Севастьянов. Очень большое наслаждение приносят бойцам такие концерты.
    
Варя. А мы так и подумали. Пошли в политуправление округа и сказали: «Ваша бригада на фронте, мы тоже хотим туда свою бригаду послать». Вот и приехали. Правда, наша бригада немножко меньше вашей, всего пять человек.
    
    
Входит Гулиашвили.
    
    
Гулиашвили. Зато какие люди!
    
Варя. Я, когда пела, смотрела — у вас много новых лиц, а знакомые не все. Где капитан Стасов? Я ему письмо от жены привезла.
    
Гулиашвили. Нет его. Погиб.
    
Варя. А она посылку хотела — и опоздала. Я видела, как она по платформе бежала, когда поезд уже тронулся.
    
    
Молчание.
    
    
Вано, где Сережа?
    
Гулиашвили. Я же русским языком сказал тебе, что его в штаб армии вызвали.
    
Варя. Петр Семенович, это правда?
    
Севастьянов. Безусловно. Он тут безусловно если не завтра — послезавтра будет, — сами убедитесь.
    
Гулиашвили. Ну, подумай сама, Варя, зачем я тебя обманывать буду? Сама увидишь, сама спросишь, — сам тебе скажет — правдивый человек Вано!
    
Севастьянов. Ну, что вы волнуетесь, Варвара Андреевна?
    
Варя. А я не волнуюсь, я просто должна сегодня видеть Сережу. Непременно сегодня.
    
Гулиашвили. Ну, а если завтра… нет, я, конечно, понимаю…
    
Варя. Нет, Вано, ты не понимаешь, ничего не понимаешь. Я должна его видеть, потому что…
    
Гулиашвили. Что потому что? Ну, говори же, что потому что? Я так не могу…
    
Варя. Мы были в политотделе утром, и там… там…
    
Гулиашвили. Что там? Что там? Или я сейчас пойду звонить туда… что там?
    
Варя. Там не знали, что я… и при мне сказали, что Аркаша погиб.
    
Севастьянов. Как погиб! Как он мог погибнуть? Глупости там болтают! Не верь им!
    
Варя. Они сказали, что профессор Бурмин погиб при исполнении обязанностей и что надо кого-нибудь вместо него. Вместо него… Аркаша… Но ведь он… я же думала, что увижу его, а оказывается, тогда последний раз был на вокзале, а я не знала, что последний, я шутила с ним, что он смешной очень в военной форме. И над Сережей тоже шутила, что он так долго меня обнимает, что проводники боятся — увезет с собой без билета. Но его я увижу! Увижу! Да?
    
Севастьянов. Конечно, Варвара Андреевна, конечно, увидите.
    
Варя. Я попрошусь и поеду туда, где он, хоть на один час. Мне разрешат?
    
Гулиашвили. Конечно, разрешат.
    
Варя. Вы не сердитесь, что я так. Я… я сейчас буду совсем в порядке. Там у вас ужин, я тоже пойду ужинать. Со всеми.
    
Гулиашвили (обняв ее за плечи, идет с ней к палатке). У меня апельсин есть. Любишь апельсин?
    
Варя (механически). Да.
    
Гулиашвили. Сейчас тебя провожу, схожу — принесу.
    
    
Варя и Гулиашвили скрываются в палатке.
    
    
Севастьянов (один, кричит). Левшин!
    
    
Входит танкист.
    
    
Сейчас «эмку» заправьте, поедете в полевой госпиталь, найдете» Сафонова, из-под земли достанете и узнаете, что с майором. Идите.
    
    
Входит Гулиашвили.
    
    
Гулиашвили. Даже не знаешь, что говорить ей. Мы живы, а Аркадий убит. Что с ней делать?
    
Севастьянов. Прежде всего достать апельсин, ты же за ним пришел.
    
Гулиашвили. Апельсин? Какой апельсин? Нету у меня никакого апельсина!
    
    
Прихрамывая, опираясь на палку, входит Сергей, за ним Сафонов.
    
    
Сергей. Кто тут апельсинами торгует, а?
    
Гулиашвили (обнимая его). Дорогой! Вырос, красивый стал, не узнать.
    
Сергей. Ты на меня смотри, чего ты в гимнастерку-то уткнулся?
    
Гулиашвили. Так. Ближе рассматриваю. Возьми его, Севастьянов, — что он, в самом деле, такой красивый — плакать хочется.
    
    
Сергей молча обнимается с Севастьяновым.
    
    
Севастьянов. Что долго ехал?
    
Сергей. Растряс он меня вчера ночью, сегодня у летчиков полдня отлеживался. Потом в штаб являлся… Сафонов, похищение благополучно окончено, теперь идите выполняйте свои прямые обязанности. Машину в укрытие заведите.
    
    
Сафонов уходит.
    
    
Ну, как тут у вас, Севастьянов?
    
Севастьянов. Третий день отдыхаем.
    
Сергей. События какие?
    
Севастьянов. События? Есть тут для тебя одно событие. Пойдем, капитан, пришлем ему это событие.
    
    
Севастьянов вместе с Гулиашвили направляется к палатке.
    
    
Сергей. Куда вы?
    
Гулиашвили. Сейчас, дорогой, одну минуту.
    
    
Оба скрываются в палатке, Сергей стоит в некоторой растерянности. Из палатки выходит Варя.
    
    
Варя (вглядывается, бросается на шею Сергею). А мне сказали, что тебя вызвали куда-то.
    
Сергей. Соврали. Ранили меня. В госпитале был…
    
Варя. В госпитале?.. В каком? В том, где… в том, где Аркаша?
    
Сергей (с запинкой). Нет, не в том. В другом. А что?
    
Варя. В другом…
    
Сергей. А что ты, что ты так… как-то…
    
Варя. Нет, я ничего.
    
Сергей (заглядывает ей в глаза). Всё такие же. Только вот что: слезы — это ни к чему, Варька.
    
Варя. А сам?
    
Сергей. Мне можно. По слабости здоровья. Я же ранен был.
    
    
Пауза.
    
    
Как ты попала?
    
Варя. Я не одна. Мы впятером от театра по всем частям поедем.
    
Сергей. А я вот возьму и в своей части тебя оставлю. Придется им вчетвером дальше ехать, а?