1 2 3 4 
Они бросились в кухню, Расмус был сам не свой от волнения. Он представил себе огромную сокровищницу, полную пятиэровиками.
   
Луч фонарика шарил по голым половицам. Оскар осмотрел каждую половичку, попробовал ногой, крепко ли сидит.
   
— Здесь этот тайник!
   
Он быстро вытащил неприбитую половицу возле очага, осветил фонариком пустоту под ней. Там была квадратная дыра, и в ней лежал пакет, аккуратно завернутый в клеенку. Он развернул его.
   
— Ой! — воскликнул Расмус.
   
Там лежали плотно уложенные красивые пачки сто- и тысячекроновых бумажек, зарплата рабочих завода в Сандё. Пятиэровых монет здесь не было, но по испуганным глазам Оскара Расмус понял, что это тоже деньги.
   
— Надо же, сколько денег есть на свете, — сказал Оскар. — А я этого даже не знал.
   
Он радостно вздохнул.
   
Ожерелье тоже лежало, золотая цепь, а на ней висели большие зеленые камни.
   
— Подумать только, теперь фру Хедберг получит назад свое ожерелье. Если только она жива…
   
Оскар стал перебирать пальцами драгоценность.
   
— Я надеюсь, что она жива, что я спою ей еще раз «В каждом лесу свой ручей», а она даст мне тогда пятьдесят эре.
   
— Завтра, — сказал, сияя от радости, Расмус, — завтра мы пойдем к ленсману и отдадим ему деньги, а потом отнесем фру Хедберг ожерелье.
   
Оскар покачал головой.
   
— О нет, этого мы делать не станем. «Все нужно делать хитро!» — сказала баба, ловя вошь пальцами ног.
   
— А как же нам быть тогда? — спросил Расмус.
   
— Я больше не стану совать нос в это осиное гнездо. Не стану связываться со служанками, которые нахально врут, и слушать всякую чушь вроде: «Оскар, что ты делал в четверг?» Нет, мы перепрячем все это в другое место и напишем ленсману новое письмо. Мол, будьте любезны, заберите денежки, а не то они пропадут. А после мы с тобой пойдем снова бродяжничать. Пусть ленсман сам доводит дело до конца, ему за это платят. А я не собираюсь ходить у него на подхвате.
   
Оскар взял рюкзак и начал укладывать в него пачки денег.
   
— Только бы ленсман не схватил меня, когда я понесу на спине эту половину государственного банка. Ведь тогда мне влепят пожизненное заключение.
   
Он взял ожерелье и надел его в шутку на шею Расмуса со словами:
   
— Дай-ка я украшу тебя. Будешь хоть разок в жизни нарядным красавцем, Сейчас ты похож на царя Соломона во всем его великолепии. Хотя веснушек у тебя побольше, чем у него.
   
И фонарик осветил царя Соломона с тощими руками и ногами и зелеными изумрудами на шее.
   
— Да, и волосы у меня к тому же прямые, — сказал он с огорчением.
   
Он дернул ожерелье. Ему хотелось поскорее снять его. Но он не успел.
   
Потому что голоса послышались снова!
  
  
   
    
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
   
   
— Быстрее, — прошептал Оскар. — Бежим отсюда!
   
Они выбежали в сени. Но было уже поздно. Голоса раздавались теперь у входных дверей. Путь им был отрезан.
   
— Быстрее на чердак!
   
Оскар пихнул Расмуса впереди себя на узенькую крутую лесенку, по которой мальчик так весело бегал днем. Теперь он спотыкался, как больной, и он в самом деле чувствовал себя больным, больным от страха. Ведь те двое уже распахнули дверь и вошли в темные сени.
   
Оскар и Расмус остановились, замерли на лестнице. Они не смели шевельнуться, едва дышали, чтобы не выдать себя. Расмус со страхом уставился на две темные тени внизу, превратившие его жизнь в кошмар! Ах, как он ненавидел их!
   
— Ты прав, не было никаких ящиков, когда мы были здесь в прошлый раз.
   
Это был голос Лифа. Вот он рванул дверь в кухню.
   
— И у тебя не хватило ума сообразить, что дело неладно, увидев, что сюда притопала целая фабрика ящиков, — зло заметил Лиан дер. — Неужто тебе не ясно, что сами прийти сюда они не могли?
   
— Да я только после об этом подумал, — ответил Лиф. — Знаешь ведь, как бывает, смотришь на какую-нибудь вещь и будто видишь ее и не видишь. И вдруг чуть погодя… бац! Тебе приходит в голову: «Откуда, черт возьми, взялись эти ящики?»
   
— Видишь и не видишь! В нашей профессии такого позволить нельзя. Теперь придется забирать отсюда деньжата!
   
«Ха! Деньжата уже отсюда перебрались», — подумал Расмус. Несмотря на страх, он ликовал. Но секунду спустя его ликованию пришел конец. Из кухни послышался яростный вопль, потом Лиф завопил:
   
— Скорее! Бежим за ними! Они не могли уйти далеко!
   
Они бросились в сени, свирепые, как разъяренные собаки, рванули дверь и стали искать неведомого врага, отнявшего у них добычу, чтобы найти его и разорвать на куски. На полпути к двери Лиф резко остановился.
   
— Стой! — крикнул он. — Надо сначала поглядеть, не прячутся ли они в доме. Здесь, внизу, нет никого. Может, они на чердаке?
   
Он побежал вверх по лестнице и наткнулся прямо на кулак Оскара, взвыл и рухнул вниз в объятия Лиандера. Расмус, стоя за широкой спиной Оскара, тоже взвыл. Он взвыл потому, что Лиандер направил на них револьвер и голосом, дрожащим от злости, сказал:
   
— Сделай хоть один шаг, и я стреляю!
   
Тут и Лиф успел подняться на ноги. Луч его фонарика осветил двоих на лестнице. Увидев царя Соломона во всем его великолепии, он ахнул.
   
— Ожерелье у сопляка на шее!
   
Грабители уставились на бродяг, не веря своим глазам.
   
— Беги, Расмус! — крикнул Оскар. Он стоял, рослый, широкоплечий, загораживая узкую лестницу. — Беги! — рявкнул он громовым голосом.
   
И Расмус побежал. Словно загнанная крыса, он юркнул вверх по лестнице на маленький ветхий чердак, где ветер раскачивал со скрипом пустые рамы. За окном была крыша пристройки. Он перемахнул через подоконник, прошел по крыше. Прыгать он умел. До земли было несколько метров, и он прыгнул. Он сейчас прыгнул бы даже с колокольни. Расмус слегка ушиб колени, но едва почувствовал это, ведь он был крысой, за которой гналась кошка. Он успел услышать, как Лиф подбежал к углу дома, готовый застрелить его, и побежал так, словно дело касалось жизни и смерти. Да так оно и было, он понимал это.
   
Ах, все вы, уехавшие в далекую Миннесоту! Если бы знали вы, что случилось этой ночью в вашей серенькой деревушке у моря! Здесь бежит между избами испуганный мальчонка с изумрудами на шее, а за ним гонится грабитель. И некому помочь мальчишке. Ведь серые домишки стоят заброшенные, молчаливые, окна их пустые и мертвые. Ничья ласковая рука не распахнет дверь в бурную летнюю ночь. Ничей ласковый голос не крикнет в открытое окно: «Иди сюда, мы спрячем тебя!»
   
Нет, этот босоногий мальчишка в полосатой сине-белой рубашке и заплатанных штанишках из домотканого сукна должен рассчитывать только на свои силы. И он бежит как оголтелый, пытаясь спрятаться за ближайшим домом. Когда-то его называли домом Пера Андерса, но мальчишка, бегущий по этой деревушке много лет спустя, после того как Пер Андерс уехал в Америку, этого не знает. На секунду он останавливается, сердце у него отчаянно колотится. Он пытается сообразить, в какую сторону лучше бежать. Времени на раздумье у него нет. Его преследователь уже завернул за угол. Ветер треплет его волосы, это уже не важный господин в соломенной шляпе, а отчаянный грабитель, которому нужно догнать мальчишку, догнать во что бы то ни стало.
   
Расмус бежит, охваченный паническим страхом. Он бежит быстро, но у его преследователя ноги быстрые, и бежит он еще быстрее. Вот грабитель уже догоняет его. Расмус поворачивает голову и видит, как мелькают его длинные ноги, как развеваются его волосы на ветру.
   
Возле двора Пера Андерса расположен двор Карла Нильса с целой стайкой пристроек. Расмус останавливается за старой столяркой Карла Нильса. Он стоит, не шевелясь, и со страхом ждет своего врага. И вот враг появляется. Но он пробегает мимо. Он не замечает мальчишку, прижавшегося к стене столярной. У Расмуса есть секунда, чтобы отдышаться.
   
Но вот кошка снова видит крысу. Лиф видит, как Расмус бежит назад, к дому Пера Андерса, и пускается вдогонку. Расмус бежит, задыхаясь, но не останавливаясь ни на секунду. Лиф еще довольно далеко, но все же Расмусу от него не уйти. Он должен поскорее где-нибудь спрятаться. Вот дом Пера Андерса… Расмус врывается туда. Силы небесные, где спрятаться в совсем пустом доме?
   
Здесь есть дровяной ларь. Многие ребятишки играли когда-то в прятки в доме Пера Андерса. Они залезали в ларь и, лукаво ухмыляясь, захлопывали крышку. Но никто из них не сидел в нем с замирающим от страха, отчаянно бьющимся сердцем, как этот мальчик, ожидающий, что в любую секунду безжалостные руки могут вытащить его из этого укрытия. Мышь оказалась захлопнутой в мышеловку. Если Лиф найдет его здесь, он пропал.
   
И вот является Лиф. Расмус слышит, как стучат его шаги по кухонному полу. Грабитель уже здесь. Вот-вот он откроет крышку ларя. Но, видно, Лиф никогда не играл в прятки. Он вбегает в комнату, выскакивает оттуда в сени, поднимается по лестнице на второй этаж, потом карабкается на чердак, кричит и ругается. Он знает, что мальчишка где-то здесь, в доме.
   
Но Расмус уже выбрался из чулана и бежит прочь. Он надеется, что сумел обмануть Лифа, он молит Бога, чтобы грабитель оставил его в покое.
   
Но Лиф видит из окна чулана, что босоногий мальчишка бежит по двору и как мелькают его тоненькие, словно палочки, ноги.
   
В три прыжка и грабитель спустился с лестницы, и вот он снова неотступно преследует Расмуса.
   
Сейчас они мчатся по улице старой деревушки. Когда-то по этой улице мирные волы возили овес на гумно Пера Андерса и сено Карла Нильса, а летними вечерами ребятишки играли себе преспокойно, катая по длинной деревенской улице колесо. Никогда еще никто не бежал здесь, спасая свою жизнь. А сейчас бежит по этой улице босой мальчишка, а за ним гонится грабитель. Но вот улица кончилась, и Расмус бежит вниз, к морю. Неужто парнишка собирается броситься в воду? Грабитель прибавляет ходу, ему не терпится закончить поскорее эту погоню.
   
Впереди полуразвалившаяся пристань и ветхий, накренившийся лодочный сарай.
   
Расмус бежит по мосткам, и доски гнутся под его ногами. Под ногами Лифа они гнутся еще сильнее. Но Лиф торжествующе улыбается, наконец-то мальчишка попался. Бежать по мосткам пристани, что может быть глупее. Ведь назад ему путь отрезан. Сейчас он схватит мальчишку, если только тот не прыгнет в воду и не утонет.
   
Возле сарая мостки заворачивают направо.
   
Расмус бежит по качающимся мосткам. Рубашка вылезла у него из брюк и развевается парусом. Сине-белая рубашка — последнее, что видит Лиф до того, как мальчишка исчезает за лодочным чуланом.
   
Доски трещат под ногами Лифа. Вот-вот… наконец-то этот упорный мальчишка получит по заслугам! Лиф, не снижая скорости, заворачивает за угол.
   
Гулкие шаги Лифа внезапно замирают. Раздается лишь сильный всплеск. Он не успевает даже выругаться, как его накрывает соленая волна. Он пытается выкрикнуть ругательство, но у него получается только: «плл… буль…».
   
Какое-то мгновение Расмус почти счастлив, кое-чему он все же научился в Вестерхаге. Не только окучивать картошку, но и ставить подножки.
   
Кашляя и шипя от злости, Лиф показывается на поверхности воды. Купаться ему почему-то не хочется, хотя здесь отличное место для купания. Злой, как паук, влезает он на мостки, и Расмус, чуть не плача, понимает, что от этого безжалостного человека не избавиться. И все же он будет пытаться. Будет бежать, пока не упадет замертво. Его сердце стучит как бешеное, вот-вот разорвется.
   
Он мчится назад по мосткам, через двор Карла Нильса к дому Пера Андерса. Этот бег кажется ему страшным сном. Он оторвался от своего преследователя, и все же ему не уйти от своего мокрого, разъяренного, беспощадного врага.
   
Вот впереди картофельный погреб Пера Андерса. Расмус заглядывал в него, когда осматривал весь этот двор. Он еще постоял здесь, воображая, будто там у него пятьдесят мешков картошки. Мол, можно напечь сколько хочешь картофельных оладий.
   
Вконец измученный Расмус вваливается в темный погреб. В нем теплится отчаянная надежда, что Лиф еще не очень близко и не заметил, как он сюда влез, что ему не придет в голову искать его в погребе. Надежда на это слабая, и теплится она недолго.
   
Вот он уже слышит, как кто-то берется за вставленный в замок большой ключ. Лиф врывается в погреб. Злой, промокший, он готов разорвать паршивого мальчишку…
   
Но в Вестерхаге Расмус научился не только подставлять ножку. Он научился караулить у двери. Когда противник вбегает, очертя голову, нужно быстро выбежать из комнаты за его спиной. Так Расмус и сделал. Он быстро, как ласка, выскользнул из погреба и в панике, хлопнув дверью, повернул ржавый ключ в замке. Лишь услыхав рев за дверью, он понял, что сделал. Дрожа от страха, но торжествуя, он понял, что запер своего врага в погребе Пера Андерса. Правда, что этот погреб принадлежал когда-то Перу Андерсу, он, конечно, не знал.
   
Теперь ему так не хватало Оскара, что он едва не плакал. Ноги у него дрожали. Он до смерти устал. Ему так хотелось скорее найти Оскара, прямо-таки сердце щемило. А вдруг Оскар уже убит?..
   
Он осторожно и как мог быстро прокрался к «своему» дому. Он осторожно подобрался к нему, ведь он не знал, где находится Лиандер и где Оскар.
   
Уже светает. Скоро над старой деревней переселенцев в Миннесоту взойдет солнце. В эту ночь здесь никто не смог уснуть.
   
Расмус ложится на живот и ужом подползает к кухонному окну. Потом он медленно встает на колени и заглядывает в пустое окно, в котором уже давно нет стекол.
   
Совсем близко от окна, спиной к Расмусу, стоит Лиандер. А у очага, подняв руки вверх, стоит Оскар. В руке у Лиандера револьвер, а рюкзак Оскара лежит у ног бандита.
   
— Ну, стреляй! — говорит Оскар. — Одним бродягой больше на земле, одним меньше, какая разница.
   
— Не сомневайся, у меня пальцы так и чешутся, чтобы пристрелить тебя, — отвечает Лиандер. — Да только я не хочу огорчать ленсмана. Ведь ему так хочется засадить тебя в тюрягу за грабеж в Сандё. Известно это тебе? И за то, что ты обокрал фру Хедберг.
   
— Подумать только, что на свете есть такие свиньи, как ты, — спокойно ответил Оскар. — А что, если я расскажу ленсману, что вы с Лифом за «фрукты»?
   
На глазах у Расмуса выступили слезы. Он знал, что ленсман ни за что не поверит бродяге, ведь Оскар сам ему это говорил.
   
Лиандер грубо расхохотался.
   
— Ну, ну! Давай попробуй.
   
— А разве ты не говорил недавно, что боишься, мол, вдруг фру Хедберг очухается и расскажет кое-что. Например, то, что Анна Стина наврала. Подумай, а что, если старушка все-таки очнется?
   
— Не очнется, — сказал Лиандер сдавленным голосом. — После того что случилось здесь прошлой ночью, чувствует мое сердце, фру Хедберг никогда не очухается. Ни Анна Стина, ни мы рисковать не станем.
   
Расмус сжал кулаки. Изо всех злодеев на свете Лиф и Лиандер хуже всех. Было ясно, что Лиандер, говоря о фру Хедберг, опять задумал что-то худое.
   
— Пеняй на себя, олух, — продолжал Лиандер. — Зачем тебе было совать нос не в свое дело? Так тебе и надо, пусть ленсман посадит тебя. Между прочим, это не так уж страшно, в тюрьме вовсе не так уж плохо, скажу я тебе.
   
— Понятно, ты, поди, не раз там сидел, тебе лучше знать. А уж я постараюсь сделать все, чтобы ты испробовал это еще раз.
   
— Да ты еще глупее, чем я думал, — сказал Лиандер. — Ты что, не понимаешь, ведь сам туда загремишь, как только попытаешься нас ущучить. Если в твоей башке есть хоть капля ума, ты отвалишь отсюда поскорее и никогда больше не сунешь нос в эти края.
   
— И дрожать при каждой встрече с полицейским, — с горечью воскликнул Оскар. — И как только земля держит таких скотов, как ты и Лиф. До чего же мне охота задать тебе прямо сейчас хорошую трепку!
   
Стоя на коленях у окна, Расмус кивнул. Да уж, было бы здорово, если бы Оскар отлупил Лифа хорошенько. Ведь Оскар сильный, как бык, гораздо сильнее Лиандера. Но ведь у Лиандера этот ужасный револьвер, нацеленный на Оскара. Если бы только не этот револьвер…
   
На земле возле окна лежал обломок доски. Даже не сознавая хорошенько, что он делает, Расмус схватил его. Как во сне, не раздумывая, он быстро поднял доску и изо всех сил ударил Лиандера по правому локтю. Лиандер взвыл от боли и от злости, а револьвер, описав красивую дугу, упал на кухонный пол. С радостным рычанием Оскар бросился на Лиандера, и они покатились по полу. Расмус со страхом смотрел на них. Он подпрыгнул от волнения и грыз ногти. Он никогда не мог спокойно смотреть, как люди дерутся.
   
А тут они дрались так, что только пыль стояла столбом. Лиандер был тоже сильный, и они со стонами катались по полу. Каждый из них старался схватить револьвер.
   
Револьвер!.. Расмус опомнился. Револьвер! Лиандер ни за что не должен схватить его.
   
Расмус бросился в кухню, ноги у него дрожали. Пол в кухне ходил ходуном. Они катались, как бешеные, размахивая руками, пиная друг друга ногами, просто некуда было ступить. Лиандер тянул руку к револьверу, подвигаясь к нему все ближе и ближе.
   
Расмус поддал эту поганую черную штуковину с такой силой, что она отлетела в угол. Потом он взял ее дрожащими руками. Эта штука была такая противная, что он держал ее в руке с отвращением. Расмус продолжал смотреть и смотреть, как они катались по полу, стонали и колошматили друг друга.
   
Сжимая револьвер, Расмус помчался к мосткам на берегу. Его тошнило, но думать сейчас об этом было некогда. Он стоял, всхлипывая, и смотрел на качающиеся под ветром ветви берез. Солнце только что поднялось над островками в море, гребни волн сверкали и переливались. Чайки проснулись. Они летали над старой деревней и кричали, как будто им тоже было страшно. Нет, им нечего было бояться. Страшно было лишь одному ему. Он так устал, что ему хотелось лечь и умереть. Но еще ему хотелось избавиться от револьвера. С плачем он побежал по камням, ветер чуть не валил его с ног. Но все же он добрался до пляжа уехавших в Миннесоту. Он посмотрел на револьвер с гримасой отвращения и швырнул его в сине-зеленую воду.
   
Едва он успел это сделать, как тут же пожалел. Ведь револьвер мог понадобиться Оскару для защиты. Но было уже поздно. Револьвер лежал на дне в рыбьем царстве, на десятиметровой глубине, и будет лежать там всегда.
   
Расмус потащился назад по прибрежным камням. А навстречу ему шел Оскар. Волосы у него были взлохмачены, одежда растрепана, рюкзак на спине, выражение лица ожесточенное и в то же время довольное. При виде Оскара Расмусу еще сильнее захотелось плакать, но он с силой глотнул, загнав глубже ком в горле.
   
— Уходим отсюда, быстро!
   
— А где Лиандер?
   
— Лиандер прилег вздремнуть у очага, а куда подевался Лиф?
   
— Я запер его в картофельном погребе, — устало ответил Расмус.
   
Оскар поглядел на него, широко улыбаясь.
   
— Да ты у меня герой! В самом деле, я вижу, ты не из трусливых.
   
— Ну да, я ужас как боялся, — сказал Расмус и заплакал. — Лиф скоро выберется оттуда, дверь погреба прогнила.
   
— А куда ты дел револьвер?
   
— Бросил его в море, — ответил Расмус и заплакал еще сильнее.
   
Ведь теперь Оскар разозлится на него. Лиф выберется из погреба, и Оскару очень пригодился бы этот револьвер.
   
Но Оскар не разозлился. Он только кивнул и пошутил:
   
— «И так сойдет», — сказал мужик, у которого горели волосы. Какие из нас с тобой стрелки! Однако надо поскорее убираться отсюда.
   
Расмус вздохнул. Поторапливаться он был не в силах. Он ничего не в силах был делать и умоляюще посмотрел на Оскара.
   
— Сейчас я ничего не могу делать. Могу только спать.
  
  
   
    
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
   
   
И вот он снова в Вестерхаге. Сейчас придет фрёкен Хёк и велит ему рвать крапиву. Ведь его разбудило кудахтанье кур, знакомое надоедливое кудахтанье этих глупых куриц, которых он терпеть не мог.
   
Расмус осторожно открыл глаза. Да, в самом деле, рядом с ним вышагивали какие-то курицы. Но это были вовсе не белые легорны, каких держали в Вестерхаге, а совсем незнакомые маленькие пестрые. А он сам лежал на полу в комнате, которую раньше никогда не видел. Здесь был открытый очаг, а перед очагом сидел Оскар и пил кофе с маленькой седой старушкой в клетчатом переднике. Они наливали кофе в блюдечки, дули на него, пили и беседовали.
   
— Да уж, ясное дело, жаль бродяг. Ведь им приходится всю жизнь мотаться по дорогам, — сочувственно сказала она. — И на небо-то они не попадут.
   
— Ну, уж это, Крошка Сара, ты загнула! — возмутился Оскар. — Ты думаешь, что попадешь на небо только за то, что всю жизнь просидела у плиты? Смотри, как бы не просчитаться!
   
Старушка сунула в беззубый рот кусочек сахара и многозначительно покачала головой.
   
— Поживем — увидим, — ответила она. — Поживем — увидим!
   
Расмус пошевелился, ему хотелось, чтобы Оскар заметил, что он проснулся. Но маленькая старушка первая это заметила.
   
— Тебе, верно, тоже охота выпить кофейку? — спросила она, глядя на него добрыми, наивными глазами. — Кофе да хлебушка. Тебе еще надо съесть много караваев, прежде чем вырастешь.
   
Оскар засмеялся.
   
— Знаешь ли ты, что этот паренек настоящий герой? — сказал он, кивнув в сторону Расмуса. — Всем героям герой, вот что я тебе скажу. Но хлебца ему уж точно надо поесть.
   
Тут Расмус вспомнил. Он вспомнил эту ночь, когда ему пришлось, хочешь не хочешь, стать героем. У него до сих пор болело все тело.
   
Но, как он пошит к Крошке Саре, Расмус не помнил. Он только смутно помнил, как Оскар нес его на руках, а над ними с криками махали крыльями чайки.
   
Расмус оглядел комнату, где куры расхаживали с таким видом, точно это был их курятник. Комната была бедная, убогая, грязная. Но до чего же славно было здесь очутиться. На огне уютно кипел трехногий кофейник, рядом сидел Оскар и спокойно посмеивался.
   
Крошка Сара налила Расмусу кофе в синюю чашку с отбитой ручкой. Потом она взяла хлебный нож и отрезала ему здоровенный ломоть ржаного хлеба.
   
— Масло получишь в другой раз, — сказала она, — сегодня у меня его нет.
   
Расмус взял хлеб. Он был липкий, с темной непропеченной полоской. Но Расмусу нравился непропеченный хлеб, он обмакнул его в кофе и стал есть. Было ужасно вкусно.
   
— Крошка Сара добра к бродягам, — продолжал Оскар. — Она уж точно попадет на небо.
   
Крошка Сара кивнула.
   
— Но сначала пусть сходит к ленсману. Уж ты не откажи, снеси ему письмо поскорее.
   
Крошка Сара озадаченно почесала затылок. Ее голова походила на клубок белой шерсти.
   
— Однако говорить я с ним не буду, — испуганно сказала она. — Ни словечка ему не скажу. Только подам письмо и уйду. А не то он велит мне переселяться в богадельню.
   
Оскар успокаивающе похлопал ее по плечу.
   
— И не надо ничего говорить. Отдай письмо, и этого довольно. Будем надеяться, что все тогда уладится.
   
Крошка Сара никак не могла успокоиться. Она, как ребенок, боялась неизвестной опасности.
   
— Ох, как мне неохота идти. Но пастор говорит: «Будьте добры к бедным». А Оскар беден.
   
Оскар засмеялся, видно ему нравилось быть бедным.
   
— Ах-ах-ах, Крошка Сара, будь ко мне добра. Я беден, как вошь.
   
Крошка Сара горестно потрясла головой.
   
— Только сперва я должна покормить кур.
   
— Ах-ах-ах, будь добра и к курам!
   
Крошка Сара поманила пестрых куриц и исчезла за дверью.
   
Оскар поглядел на Расмуса, который сидел на грязной постели, расстеленной на полу, и допивал из кружки последние капли.
   
— Кофе в постели, не худо! — воскликнул Оскар. — Но сейчас я хочу рассказать тебе, что я сделал, покуда ты тут храпел. Я написал ленсману целый роман.
   
Он достал из кармана пиджака сплошь исписанную бумажку и протянул ее Расмусу.
   
— Ты хочешь, чтобы я это прочитал? — спросил Расмус.
   
— Да, сделай милость.
   
Расмус взял бумажку и стал читать. Писать красиво Оскар, прямо скажем, не умел. Пожалуй, у него получалось еще хуже, чем у Расмуса.
   
    
«Я ничево не зделал. Я невинен как невеста. Нет вовсе ничево: Пусть ленсман знает что в Сандё деньги украли два типа. Звать их Лиф и Лиандер. А живут они на постоялом дворе если ищо не съехали оттуда. Тетушку Хедберг ограбили то же они хотя служанка врет на меня а я тут непричем. Я невинен как невеста. Я только стаял и пел возле ее дома. В каждом лесу свой ручей. Спрасите тетушку Хедберг если она не померла. Проганите Анустину а нето тетушке Хедберг не жить. Вить у этих людей стыда нету. А ожирелье я спрятал и деньги тоже такую кучу денег я отрадясь не видывал. Прачитайте втарую бумашку чтоб знать где я их спрятал нето они пропадут. Письмо принесет вам Крошка Сара. Сам я не смею. Никто не верит брадяги а сам я пайду дальше. Хачу быть свабодным раз я невинен как невеста и ничего не зделал.
    Остаюсь ваш Счастливчик
    Оскар
   
   
    
Не оставляйте Анустину адну с тетушкой Хедберг».
   
   
Расмус свернул бумажку и отдал ее Оскару.
   
— А где ты спрятал деньги? — спросил он.
   
— В потайном месте. Не спрашивай где. Пусть ты и всем героям герой, но я не хочу впутывать тебя по уши в это дело. Узнаешь в другой раз. Я написал об этом ленсману на другой бумажке, которую вложу в это письмо.
   
«В другой раз я узнаю это, и хлеб мне маслом намажут тоже в другой раз», — подумал Расмус.
   
Они лежали на пригорке за домом Крошки Сары и ждали. Оскар не хотел уходить, прежде чем узнает, что ленсман и в самом деле получил письмо. Но Крошка Сара все не возвращалась. Ее не было уже четыре часа, и Оскар начал волноваться.
   
— Да уж, из этих чокнутых старушонок плохие почтальоны! — сказал он. — Кто знает, что ей придет в голову!
   
Но Расмусу нравилось лежать и отдыхать. Он снова поспал. Потом они немножко перекусили. Солнце грело жарко, сосны, защищавшие от ветра домишко Крошки Сары, источали запах смолы, белый кот старушки ласкался к Расмусу, мурлыкая. Все было прекрасно.
   
Глядя на кота, Расмус вспомнил свой сон. Ему приснилось, что у него есть кот, только черный, такой же, как котенок фру Хедберг. Он всю жизнь мечтал иметь свою собственную зверюшку, и Гуннар тоже. Они с Гуннаром часто толковали об этом. Но Гуннар говорил, что в приюте детям не разрешалось заводить никаких животных, разве что насекомых в голове. Правда, их тоже заводить не позволялось, фрёкен Хёк тут же являлась с частым гребнем.
   
Но этой ночью Расмусу приснился маленький черный котенок, его собственный. Он кормил его селедкой с картошкой. Такую еду кошки едят только во сне. Вспомнив, какой хорошенький был этот котенок, Расмус рассмеялся.
   
— Ты чему это смеешься? — спросил Оскар.
   
— Мне приснилось во сне, что мой кот на окне…
   
— Мне приснилось во сне, что мой кот на окне! — передразнил его Оскар. — Я гляжу, ты сочиняешь стихи, складно выходит.
   
— А ты знаешь, что ел мой кот? — спросил Расмус.
   
— Поди, полевок.
   
— Вовсе не полевок, а селедку с картошкой. Он был такой хорошенький…
   
— Котята не едят селедку с картошкой, — заметил Оскар.
   
— А мой ел.
   
Они помолчали немного, глядя на верхушки сосен. Расмус держал на руках кота Крошки Сары.
   
— Мне приснилось во сне, что мой кот на окне… — напел Оскар.
   
…уплетает селедку с картошкой!.. — подхватил Расмус и весело хихикнул.
   
Оскар подумал немного и пропел:
   
    
     
Хочешь верь, хочешь нет,
     
Но мой кот на обед
     
ест картошку с…
     
…соседнею кошкой! —
    
   
   
с восторгом крикнул Расмус. — Оскар, да у нас получилась почти что песня.
   
— Это и есть песня, — ответил Оскар и, достав гармошку, стал подбирать мелодию, которую только что пропел.
   
Так, продолжая ждать Крошку Сару, они играли и пели без конца свою кошачью песенку:
   
    
     
Мне приснилось во сне,
     
что мой кот на окне
     
уплетает селедку с картошкой.
     
Хочешь верь, хочешь нет,
     
но мой кот на обед
     
ест картошку с соседнею кошкой.
    
   
   
Надо же, как легко сочинять песни! Расмус решил насочинять их много-много. Про кошек и собак, а может, даже про ягнят. Конечно, они не такие занимательные, как «Для тебя я убила дитя» или «Послушайте ужасную историю», но ведь нельзя же все время петь про убийства! После кошмарных ночных приключений с Лифом и Лиандером он был сыт ужасными историями.
   
Но вот пришла Крошка Сара. Вид у нее был очень довольный.
   
— Ленсмана дома не было, — сказала она, кротко улыбаясь беззубым ртом. — Он куда-то отправился ловить жуликов. А мне ждать было некогда, кто знает, когда он вернется!
   
— А ты все-таки отдала письмо? — с тревогой спросил Оскар. — Кому-нибудь из полицейских?
   
Крошка Сара виновато покачала пушистой головой.
   
— А мы-то сидели здесь так долго и ждали тебя, — сказал Оскар. — Что же ты делала все это время?
   
— Да я торопилась назад, — заверила их Крошка Сара. — Я только попила кофе у Фии Карл Исак. — А что, в письме было что-то важное?
   
Старушка стояла в клетчатом платочке на голове и в полосатом переднике и пощипывала листики черной смородины с куста, будто была занята делом и ей недосуг думать о письме.
   
Оскар вздохнул.
   
— Да нет, Крошка Сара, не очень важное. Вижу, ты точно попадешь на небо.
   
   
— А я-то писал это письмо кровью сердца, — сказал Оскар позднее, по дороге к Фие Карл Исак, чтобы забрать потерянное письмо. Они были почти у цели, уже показался дом Фии у дороги, и вдруг, словно из-под земли, перед ними выросли двое полицейских. Это были те же самые полицейские, что и в прошлый раз.
   
   
Оскар разозлился. Таким злым Расмус его еще не видел. И неудивительно, полицейские вели себя с ним так, словно это был не безобидный бродяга, а самый отъявленный негодяй на свете.
   
— Забери у него револьвер! — крикнул один.
   
Они оба бросились к нему и начали его обыскивать.
   
— Нет у меня никакого револьвера и никогда не было! — заорал на них Оскар. — Даже в детстве у меня не было пистолета-хлопушки, хотя я со слезами клянчил его у мамаши.
   
Их повели в контору ленсмана. Один из полицейских стал что-то писать про них на бумаге, а другой стоял и держал Оскара, будто тот собирался бежать.
   
Расмуса никто не держал. Да этого и не требовалось, потому что мальчик изо всех сил прижался к Оскару. Что за собачья жизнь! Ни минуты покоя. То грабителей бойся, то ленсмана, то полицейских!
   
Но Оскар не боялся. Он разозлился.
   
— Я хочу говорить с ленсманом! — крикнул он и стукнул кулаком по столу под носом у полицейского, который сидел и писал.
   
— Ленсман в гостях на обеде и придет на службу только завтра утром, — сказал державший его полицейский.
   
— На обеде! В гостях! — завопил Оскар. — А я, невинный, как невеста, должен стоять здесь.
   
— Это мы уже слышали, — сказал тот, кто писал. Его звали Бергквист, во всяком случае так называл его второй полицейский. — Ты до того заврался, что сам веришь своим словам, — продолжал Бергквист. — Но на этот раз ты здорово влип. И хорошо, таких, как ты, нельзя оставлять на свободе.
   
Оскар застонал от злости, потом повернулся к полицейскому, который держал его, и спросил, указывая на Бергквиста:
   
— Можно мне назвать его бараньей башкой, или за это штраф?
   
— Будь спокоен, получишь и штраф! Давай-ка лучше успокойся и скажи, как тебя зовут, Бергквисту надо записать.
   
— Оскар. А тебя как звать-то?
   
— Меня? Андерссон, но это к делу не относится. А фамилию свою назови?
   
— Она тоже к делу не относится. Зови меня просто Оскаром, за это штрафа не будет.
   
Андерссон ухмыльнулся, видно он был добрее того, кто писал.
   
А Бергквист состроил кислую мину и сказал:
   
— Это что еще за тон? Изволь отвечать как положено!
   
— Изволь катиться подальше! — ответил Оскар и обратился к Андерссону: — Неужто мне, в самом деле, нельзя назвать Бергквиста бараньей башкой? Правда, что меня за это оштрафуют? А если я встречу настоящую баранью башку и назову его Бергквистом, за это меня никто не засадит?
   
Он громко расхохотался, наклонился над столом, посмотрел в упор в глаза Бергквисту и сказал с нажимом:
   
— Бергквист! Настоящий Бергквист, вот ты кто!
   
Бергквист побагровел и сказал Андерссону:
   
— Посади его во второй номер, а завтра ленсман поубавит ему спеси!
   
Андерссон взглянул на Расмуса.
   
— А что с этим делать?
   
И тут Бергквист сказал что-то ужасное:
   
— Он убежал из Вестерхаги, отвезем его назад.
   
Перед Расмусом разверзлась пропасть, все беды и печали мира нахлынули на него черной волной. Вернуться в Вестерхагу? Значит, конец всему. Да, для него жизнь кончена! Оскара он потеряет, его посадят в тюрьму. А его самого они запихают в приют, куда он ни за что не хочет. Ни за что на свете он не хочет там жить, ни за что!
   
Мгновение Расмус стоял, уставясь на Бергквиста широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Но от него сочувствия ему ждать не приходилось. В отчаянии он огляделся по сторонам в поисках выхода. Ведь должен же быть какой-то выход!
   
В открытое окно широкой полосой врезалось солнце, полоса света падала на пол и освещала мрачную контору ленсмана. Это была золотая дорога, которая вела к свободе.
   
Расмус не раздумывал, не помня себя, он бросился наутек, как зверек, бегущий из неволи. Он слышал, как ему кричат вдогонку, но не остановился, чтобы расслышать их слова. Быстро, как молния, помчался он по пустынной улице. Накануне он ехал по ней в телеге с молочными бидонами, но теперь он этого не помнил. Мысли перемешивались у него в голове, он просто бежал под гору к маслобойне, как испуганный кролик, прыгал по нагретым солнцем булыжникам, не глядя ни вправо, ни влево. Бежал, ничего не видя, не зная, куда бежит.
   
Людей на улице не было. Но возле самой пивоварни сюда из переулка свернули двое. Расмус не заметил их, пока не столкнулся с ними. Он чуть было не ткнулся головой в живот одному из них. Этот человек грубо схватил его за плечи и остановил.
   
— Полегче на поворотах! — сказал Лиф. — С тобой-то нам и охота потолковать.
  
  
   
    
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
   
   
— Да, сейчас мы с тобой побеседуем! — рявкнул Лиф и потащил его за высокий забор, окружавший маслобойню. Там не было ни души, и Расмус оказался здесь беспомощной добычей.
   
Лиф с силой потряс его за плечи.
   
— Отвечай быстро, не то будет худо. Где твой приятель, этот бродяга?
   
— Оскара забрали в полицию, — устало ответил Расмус.
   
Он уже устал бояться, а убить его все же они, поди, не посмеют.
   
Лиф и Лиандер молча переглянулись. Видно, они были напуганы еще сильнее, чем Расмус.
   
— Он влип, — сказал Лиандер. — Да, Хильдинг, ты знаешь, на кого он будет валить вину. Пора нам смываться отсюда быстрее ветра.
   
Лиф удержал Расмуса железной рукой.
   
— Говори быстро, при себе были деньги у Оскара, когда его взяли?
   
Расмус не мог догадаться, лучше сказать «да» или «нет», и потому промолчал. Но Лиф стал сильно трясти его, будто думал, что ответ застрял у мальчишки в горле и нужно вытряхнуть его оттуда.
   
— Что он сделал с деньгами?
   
— Спрятал их, — ответил Расмус. — В потайном месте. Я не знаю где.
   
— Хильдинг, нельзя терять время! — нервно сказал Лиандер.
   
— Помолчи, — оборвал его Лиф. — Ясное дело, он будет во всем винить нас. Но если мы смоемся, это будет для нас то же самое, что признаться ленсману, мол, мы виноваты. Нет, остынь, тут как никогда нужна выдержка.
   
Он повернулся к Расмусу:
   
— При тебе допрашивали Оскара?
   
Расмус покачал головой.
   
— Ленсман еще не допрашивал Оскара, он обедает в гостях. Ушел на целый день.
   
Лиф радостно свистнул.
   
— Понятно, ведь фру Русен празднует пятидесятилетие. Слава Богу! Значит, ленсман весь вечер просидит на постоялом дворе и допрашивать не будет. Ну а завтра может быть уже поздно.
   
Он наклонился к Лиандеру и что-то шепнул ему на ухо. Расмус не расслышал его слова. Они долго шептались у него над головой, и потом Лиф сказал:
   
— Послушай-ка, карапуз, что ты скажешь, если мы вытащим для тебя Оскара из кутузки?
   
Расмус с недоумением уставился на него. Ясное дело, он больше всего на свете хотел, чтобы Оскар был на свободе. Но чтобы Лиф и Лиандер хотели освободить его?! Этого он никак не мог понять. Неужто в них есть хоть что-нибудь хорошее? Может, они пожалели его потому, что он остался один? Внезапно он почувствовал себя таким одиноким! При мысли о том, как ему одиноко без Оскара, на глазах у него выступили слезы, и он тихо пробормотал:
   
— Да, спасите Оскара, будьте так добры.
   
Лиф больно ущипнул его за шею.
   
— Мы ужасно добрые, будь уверен. Только навостри уши, слушай, что я тебе говорю, и запоминай. Во-первых, ты пойдешь к Оскару и все ему расскажешь.
   
Расмус испуганно посмотрел на него.
   
— Не могу, они меня схватят и отправят назад, в приют.
   
Лиф потерял терпение.
   
— Будешь делать, что мы тебе говорим! Как только стемнеет, ты прокрадешься к Оскару. Тюрьма находится в маленьком доме во дворе у ленсмана.
   
— А если там караулят полицейские? — спросил Расмус.
   
— Никто там не караулит. Они заперли Оскара и ушли. А ты можешь подобраться к окну с решеткой на задней стене.
   
Расмус кивнул. Это не так уж страшно. Ради Оскара он готов был на все.
   
— И ты скажешь ему, что мы придем и выпустим его сегодня ночью. Дядя Лиандер большой мастер по отпиранию замков.
   
— Не болтай лишнего, — грубо оборвал его Лиандер. — Мы придем и выпустим его, но при одном условии, понятно?
   
— Да, значит, вот какое дело, — продолжал Лиф. — Пусть гонит все деньги, ясно? Нам срочно надо сменить климат, а на это нужны деньжата.
   
— А если Оскар не согласится? — с испугом спросил Расмус.
   
— Ему достанется ожерелье, — сказал Лиф. — Пусть не говорит, что мы поступаем не по совести.
   
Видно, эти люди не знали Оскара. Они думали, что Божью кукушку можно подкупить ожерельем. Они, конечно, думали, что он забрал деньги и ожерелье для себя. Нет, они не знали Оскара.
   
— А вдруг он все-таки не захочет? — повторил Расмус.
   
Лиф разозлился.
   
— Я понимаю, что ума у него мало, но не круглый же он идиот! Спроси у него, может, он собирается сидеть там долгие годы? Ведь винить во всем станут его, а не нас. Так ему и скажи. Уж я сумею его убедить. И между прочим, нечего и спрашивать Оскара, хочет он этого или нет. Один револьвер он у нас свистнул, но мой-то при мне остался, и я прихвачу его нынче ночью, так ему и скажи.
   
Расмус получил еще кучу наставлений. Ему было велено спрятаться за поленницей дров во дворе маслобойни и лежать там до вечера. Ни за что не показываться на улицах, чтобы не влипнуть. И он сам, и Оскар не должны говорить, что знают Лифа и Лиандера.
   
— Ты пойдешь туда, как только начнет темнеть, — приказал Лиф. — Когда сделаешь, что мы тебе велели, вернешься сюда и будешь ждать нас. Мы придем за тобой в двенадцать ночи.
   
— Но я есть хочу, — сказал Расмус. Он сунул руку в карман и достал две пятиэровые монетки, которые Оскар дал ему. — Можно я схожу и куплю на них пару булочек?
   
— Никуда ты не пойдешь! Давай сюда деньги!
   
Лиф схватил монетки, и они оба ушли. Расмус сидел за поленницей, сам не свой от возмущения. Что за проклятые бандиты! Им бы только грабить и грабить, час от часу не легче! Грабеж в Сандё был подлый, разбойный. Обокрасть фру Хедберг — поступок еще подлее. Но отобрать у него монетки — подлость неслыханная!
   
Но он плохо знал Лифа. Через пять минут тот вернулся, протянул мешочек и сказал:
   
— На, ешь! И сиди тихонько за поленницей, не двигайся с места до поры.
   
И он исчез. Расмус долго смотрел ему вслед. Странные, однако, эти жулики. То они гонятся за тобой, как дикие звери, то несут тебе булочки!
   
Он открыл мешочек и заглянул в него. Тут он еще сильнее удивился. Там было пять булочек с корицей, каждая по две эре. Всего на десять эре. А кроме этого было сахарное печенье и пряники. Это Лиф купил уже на свои деньги. На мгновение Расмус готов был даже похвалить Лифа. По крайней мере, не придется умирать с голоду в этой тюрьме.
   
Да, ведь он сидел почти что в тюрьме, в тесном промежутке между поленницей и забором, похожим на узкий и длинный тюремный коридор. Правда, с двух сторон здесь есть выход, заключенные из него могли бы и убежать. Тюрьма должна быть хорошенько заперта.
   
Он взял несколько поленьев, заложил ими оба прохода и стал воображать, будто он и вправду узник Эльвборгской крепости, как тот человек в песне Оскара:
   
    
     
…в железной клетке я сижу теперь.
     
Ах, я несчастный узник, бедный зверь!..
    
   
   
Но, видно, не так уж страшно сидеть в тюрьме, ему даже нравилось здесь.
   
В заборе была небольшая дырка. Он поглядел в нее, не подплывут ли сюда украшенные цветами гондолы. Но увидел лишь булыжники пустынной улицы. Тогда он стал исследовать поленницу и тут услышал звуки, от которых его прямо-таки бросило в жар. Внутри поленницы раздавался слабый писк. Он пригляделся и увидел в пустоте между поленьями птичье гнездо.
   
— Ой-ой-ой! — прошептал Расмус. — Ой-ой-ой!
   
В гнезде было три птенца, они были живые и пищали. Крошечные, живые, ну просто чудо! Он долго стоял, не шевелясь, и чувствовал себя самой счастливой птицей из всех птиц в этой крепости. Он сел на землю рядом с гнездом и открыл пакет с булочками. Жаль, что не было воды запить их, у него пересохло в горле.
   
Видно, тут были люди, которые жалели бедных птичек, запертых в крепость. На столбе ворот маслобойни стоял кувшин с молоком. Видно, какая-то забывчивая работница купила молоко и оставила его.
   
Расмус помедлил немного, пытаясь решить, как сильно человека должна мучить жажда, чтобы он мог выпить чужое молоко. Ведь все равно на этой жаре оно скоро прокиснет. Вряд ли хозяйка молока рассердится, если он отопьет немножко, прежде чем оно превратится в простоквашу.
   
До чего же вкусно было запивать булочки с корицей, сахарное печенье и пряники молоком! Он наливал молоко в крышку кувшина, макал в него булочки, потом понемножку отпивал, из крышки, стараясь пить как можно меньше, лишь бы не есть всухомятку. Правда, его немного мучила совесть, но все же он пытался оправдаться. Мол, раз двое опасных негодяев заперли его здесь, должен же кто-нибудь позаботиться о том, чтобы он не умер от жажды.
   
Он накормил и птенцов намоченными крошками булочек. Они склевывали крошки с его ладони маленькими клювами, и это было так приятно. Эти хорошенькие птички были единственными друзьями несчастного узника, томящегося за решеткой темницы. Весь мир давным-давно забыл про беднягу, лишь одни пичужки подбодряли его своим щебетанием, сохраняя ему верность. Они останутся с ним до смертного часа.
   
Думая об этом, он всплакнул. Потом он снова превратился в Расмуса и заплакал еще сильнее, потому что ему так не хватало Оскара.
   
Потом, стоя возле тюрьмы, он услышал знакомый голос Оскара из-за окна с решеткой и, отчаянно всхлипывая, зашептал в темноте:
   
— Оскар, ты должен позволить им выпустить тебя отсюда. Не могу же я оставаться совсем один.
   
— Ой-ой-ой! — огорченно воскликнул Оскар. — Пойми же, не могу я связываться с ворами!
   
Расмус продолжал долго всхлипывать.
   
— Но ведь мы можем после уйти отсюда и бродяжничать… Ведь у меня нет никого, кроме тебя!
   
— Ясное дело, нет. А вот окаянный ленсман сидит себе в гостях. Но я доберусь до него, если даже мне для этого придется опрокинуть эту тюрягу!
   
Он заревел, как зверь:
   
— Идите сюда, все Бергквисты, каждая баранья башка, которая только меня слышит! Идите сюда, а не то переверну вверх дном эту кутузку! Хочу говорить с ленсманом!
   
Расмус даже подпрыгнул от страха. Он огляделся в поисках, куда бы спрятаться. Здание тюрьмы от сада ленсмана отделяла сухая канава, через которую был перекинут мостик, чтобы ленсману было ближе ходить из своего желтого дома в контору. Расмус залез под мостик и слушал, как Оскар беснуется в своей камере.
   
— Позовите сюда ленсмана, вам говорят! Слышите вы меня, глухие тетери? Я хочу сделать признание, немедленно!
   
В желтом доме ленсмана было темно. И в конторе его тоже не было света. Видно, Бергквист и Андерссон тоже ушли на вечеринку. Во всяком случае, на крики Оскара никто не пришел. И под конец он заорал:
   
— Тогда пеняйте на себя, если я сбегу нынче ночью!
   
Услышав эти слова, Расмус вздрогнул. Оскар все-таки собирался бежать. Вот это здорово! Расмусу было наплевать, что будет с деньгами, с ожерельем и со всем на свете, лишь бы Оскар снова зашагал вместе с ним по дороге.
   
   
Два часа спустя они уже снова шагали по дороге. Но за ними как две темные тени шли Лиф и Лиан дер. У Лифа в руке был револьвер.
   
Лиф был прав, говоря, что Лиандер большой мастер открывать замки. Ему понадобилось всего лишь пятнадцать минут, чтобы выпустить Оскара. А Лиф в это время стоял на стреме. Расмус тоже стоял на карауле, а Лиф железной рукой держал его за шиворот. Ни полицейские, ни ленсман так и не появились.
   
— Да, пусть они теперь пеняют на себя, — повторил Оскар.
   
На спящий городок уже опустилась ночь, все спали, будто на свете вовсе не было никаких воров. Лишь на постоялом дворе царило веселье. Когда они тихонько ступали по пустынной улице, направляясь в сторону таможни, до них долетали звуки гармошки.
   
Вот они снова приближались к домику Крошки Сары.
   
— Где ты спрятал деньги? — шепотом спросил Расмус.
   
— Скоро увидишь, — с горечью ответил Оскар.
   
Они наконец пришли. Вот в сумерках летней ночи показался домишко Крошки Сары, окруженный кустами смородины и старыми яблонями. Крошка Сара сладко спала и знать не знала, что какая-то странная процессия, распахнув калитку ее садика, прокралась мимо домика и поленницы дров и углубилась в густой лесок.
   
В этом лесу, неподалеку от опушки, возвышался огромный каменистый курган. Откуда он взялся, никто не знал. Если он и был остатком древности, то был на него мало похож — просто большая груда камней!
   
Подойдя к кургану, Оскар остановился, потом обернулся и со злобой посмотрел на Лифа и Ли-андера.
   
— Вот оно что, так вы здесь, ученички воскресной школы, а я-то боялся, что потерял вас по дороге.
   
— Об этом не печалься, — ответил Лиф, — нас ты так просто не потеряешь.
   
Он держал заряженный пистолет наготове. Увидев это, Оскар сделал гримасу.
   
— Уж стрелять-то ты, верно, не станешь, не люблю шума.
   
— Не стану, просто дождусь, когда ты отдашь нам деньги и уберешься подальше, — спокойно сказал Лиф.
   
— Ах-ах-ах! И где же это я их спрятал?
   
Оскар надвинул кепку на глаза и почесал затылок.
   
— Где-то здесь, — продолжал он и широким жестом показал на всю груду камней.
   
— Мы не собираемся играть в искателей кладов, не надейся, — огрызнулся Лиф.
   
Лиандер дрожал от волнения.
   
— Давай-ка пошевеливайся! Дело спешное, не ясно тебе, что ли, бычище туполобый?
   
Небо над верхушками деревьев начало бледнеть, и в тусклой, предрассветной рани лицо Лифа казалось усталым и изможденным. Он яростно пыхтел сигаретой и дергался.
   
— Ну, долго нам еще ждать?
   
Оскар вздохнул и сказал, обращаясь к Расмусу:
   
— Пусть ленсман пеняет на себя. Ты можешь подтвердить, я сделал все, что мог.
   
— Да! — ответил Расмус.
   
Ему было очень жаль Оскара. Какая досада, что деньги заберут грабители. Одно утешение, что ожерелье останется у Оскара и что теперь, когда все эти страхи улетучатся, они снова будут бродяжничать. И если даже фру Хедберг уже не поправится, ее дочка в Америке хотя бы получит красивое ожерелье своей матери.
   
Оскар поднялся на курган. Лиф и Лиандер следовали за ним по пятам. Расмусу казалось, что они смотрят на Оскара жадно, как шакалы. Расмус замерз до того, что его бил озноб, но он не спускал с Оскара глаз.
   
— Да, это здесь, — сказал Оскар и начал разбирать камни. Он кидал булыжники, и они скатывались вниз. Гулкий, противный стук камня о камень нарушал тишину леса.
   
Лиф и Лиандер стояли за спиной Оскара. Они, вытаращив глаза, следили за каждым его движением и судорожно глотали от напряжения. И вот на свет Божий снова показался пакет, завернутый в клеенку. Лиф и Лиандер дружно кинулись на него.
   
— Подавитесь своим награбленным добром! — воскликнул Оскар и плюнул, скорчив презрительную гримасу.
   
— А ну-ка сосчитай деньги! — крикнул Лиандер. — Он мог припрятать кое-что для себя!
   
— Вошь ползучая, вот ты кто! — сказал Оскар и снова плюнул.
   
Лиф отдал револьвер Лиандеру и принялся считать. Он уселся на камни и стал считать сотенные и тысячные бумажки. У Расмуса потемнело в глазах. Ожерелье тоже лежало в пакете, и Лиф засунул его в карман.
   
— Послушай-ка, — сказал ему Оскар. — Ожерелье тебе ни к чему, дай-ка мне его.
   
— Да, мы хотели отдать его тебе, — ответил Лиф, — да только я передумал. Не получишь ты никакого ожерелья!
   
— Ты что, спятил? — завопил Лиандер. — Не понимаешь, что ли! Ведь это единственный способ заставить его молчать. Тогда он уж точно будет нашим соучастником. Отдай ему ожерелье, сказал тебе!
   
— Соучастником?.. Да катитесь вы подальше! — крикнул Оскар. — Не собираюсь я связываться с бандитами и ворами. Просто отдам ожерелье фру Хедберг, ясно вам, ворюги?
   
Лиф и Лиандер переглянулись. Наступило зловещее молчание.
   
— Слыхал, что он говорит? — спросил Лиф. — Этим ему пасть не заткнешь.
   
— Да уж не надейтесь. С вами заодно я не буду ни за что на свете! Пока жив.
   
— Пока жив, не будешь! — подхватил Лиандер и бросил на Оскара взгляд, который заставил Расмуса задрожать еще сильнее. — Ясное дело, пока жив! Однако есть другой способ заставить тебя замолчать. Понятно?
   
Он поднял револьвер.
   
— Не стреляй! — крикнул Лиф. — Ты точно спятил!
   
— Дурак буду, если не выстрелю! Тут у нас двое лишних свидетелей, и я собираюсь оставить их на могильном кургане.
   
Он снова поднял револьвер. И тут Расмус дико закричал:
   
— Не стреляй!
   
И бросился, не помня себя, к Оскару. Он обхватил руками его ноги и отчаянно кричал:
   
— Не стреляй! Не стреляй!
   
И тут раздался выстрел. Он все-таки прогремел. Но пуля вылетела не из револьвера, который был нацелен на Оскара. Она вылетела из другого оружия и со страшной силой выбила из рук Лиандера револьвер, который перелетел через весь курган.
   
— Оскар, ты убит? — взвизгнул в страхе Расмус.
   
— Да нет, не убит я! — ответил Оскар.
   
Он уставился в чащу леса. Это оттуда раздался выстрел. Кто-то прятался за густыми елями.
   
Лиф и Лиандер, оба побледневшие, тоже смотрели в ту сторону. А увидев, что оттуда выходят полицейские, побледнели еще сильнее. Полицейские вышли из леса с оружием в руках. Они бросились к бандитам, прыгая по камням.
   
— Я протестую! — заорал Лиф, когда на его руках защелкнулись наручники. — Я протестую!.. Этот бродяга… Это на него надо надеть наручники! Взгляните, пожалуйста, на этот пакет, завернутый в клеенку! Это он его здесь закопал!
   
— Поберегите свое красноречие! — сказал ленсман.
   
Он внезапно тоже появился на кургане и пронзительно глядел на Лифа и Лиандера. Оскар в отчаянии схватил его за руку.
   
— Ленсман! Клянусь, я невинен, как невеста!
   
Ленсман кивнул.
   
— Да, Оскар, я целых полчаса стоял за елкой и знаю, что ты невинен, как невеста.
  
  
   
    
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
   
   
— И как же все это случилось? — спросил Оскар.
   
Он сидел на стуле для посетителей в конторе ленсмана, в его личном кабинете. Ленсман пригласил его туда и угостил дорогой сигарой, которую достал из ящика на столе.
   
— Как это вы, господин ленсман, ухитрились появиться в самый нужный момент? — спросил Оскар, попыхивая сигарой.
   
За спиной Оскара стоял Расмус. Он вдыхал с удовольствием прекрасный аромат, но съеживался, стараясь быть как можно меньше и незаметнее. Ему хотелось, чтобы ленсман забыл о его присутствии.
   
Правда, ленсман был к ним добр. Ведь он явился вовремя и спас им жизнь. Остаток ночи они спали у него в желтом доме, а утром его служанка накормила их в кухне завтраком. А сейчас он сидел за столом и записывал все, что Оскар рассказывал ему про Лифа и Лиандера. К тому же он угостил Оскара сигарой. Хоть он и добрый, а все же в его власти отсылать мальчиков в приют, не спросив, хотят они того или нет. Поэтому Расмус старался стать незаметным и не попадаться ему на глаза.
   
— Я получил твое письмо, Оскар, — объяснил ленсман. — Вчера поздно вечером. Я сидел на постоялом дворе. Как раз, когда подали кофе с пуншем, мне сказали, что кто-то желает поговорить со мной. Я велел сказать, что занят и не могу прийти. Лучше бы я этого не говорил. Потому что вдруг притащилась эта ядовитая старуха Фиа Карл Исак.
   
— Фиа Карл Исак, — повторил Оскар. — Я никак не думал, что это Фиа Карл Исак…
   
— Да, да, именно Фиа Карл Исак, маленькая, можно сказать, ядовитая старушка. Я сидел за столом, а она вошла и подала мне письмо. «Не дело сидеть за столом без толку за большую зарплату и не делать ровно ничего!» — сказала она и объяснила, что нашла это письмо. На полу у себя в сенях.
   
— Ах, эта Крошка Сара, — пробормотал Оскар.
   
— Она поняла, что речь идет о чем-то важном, ведь она прочитала письмо. И велела мне лишь принять меры.
   
— Фие надо дать медаль, — сказал Оскар.
   
— Да, и тебе, Оскар, надо дать медаль, — продолжал ленсман. — Я был глуп и несправедлив, поверив служанке фру Хедберг, что им угрожал револьвером бродяга. Но, как только я получил письмо, понял, что Оскар невиновен. Я не такой дурак, чтобы не признавать своих ошибок.
   
Довольный Оскар кивнул.
   
— Да, да. «Теперь я тоже могу видеть», — сказала баба, отрезав себе веко. Хорошо, что под конец все выяснилось.
   
Он выдувал целые клубы дыма, а Расмус вдыхал его. Сигары пахли чем-то вкусным, господским. Он не сводил глаз с ленсмана и не переставал думать о приюте, хотя слушать ленсмана было так интересно.
   
Ленсман поблагодарил Оскара за то, что тот предупредил его, рассказал ему все про Анну Стину.
   
— Прочитав письмо, я помчался к фру. Хедберг и, оказалось, пришел вовремя. Ведь как раз вечером накануне она пришла в себя. И хотя я не думал, что Анна Стина способна на самое худое, но все же надежнее было арестовать ее.
   
— Как вы считаете, господин ленсман, поправится фру Хедберг? — с беспокойством спросил Оскар.
   
— Надеюсь, что поправится. Я только что был у нее и отдал ожерелье. Могу сказать, что она обрадовалась.
   
— Значит, в следующий раз она опять даст мне пятьдесят эре, — сказал Оскар. — А что, Анну Стину арестовали?
   
— Конечно. Как раз, когда мы привели ее в тюрьму, Оскар убегал оттуда. Мы втроем пошли за ним следом, Бергквист, Андерссон и я.
   
— Этот Бергквист — баранья башка, — сказал Оскар.
   
— Может, ты и прав, но он лучше всех в полиции стреляет из револьвера. Может, ты, Оскар, заметил это прошлой ночью?
   
— Да, ни одна баранья башка не являлась на подмогу как раз вовремя.
   
Он поднялся со стула.
   
— Стало быть, я теперь свободный и могу уйти, когда захочу?
   
— Ясное дело. И вместе с этим толковым парнишкой из Вестерхаги…
   
Ленсман посмотрел на Расмуса.
   
Расмус не стал ждать, что ленсман скажет дальше. Несколько секунд, и он оказался у двери, выскочил из дома и помчался во всю прыть. Но, услышав позади крик: «Подожди меня, Расмус!», он оглянулся и увидел бегущего к нему Оскара с подпрыгивающим рюкзаком на спине.
   
— Не позволяй ему забрать меня! — крикнул, задыхаясь, Расмус, когда Оскар догнал его. — Я хочу остаться с тобой!
   
— Ой-ой-ой! — озабоченно воскликнул Оскар. — Тогда скоро меня арестуют за похищение ребенка. Дети не должны бродяжничать.
   
— Ну, хотя бы до тех пор, пока кто-нибудь не захочет взять меня. Я скоро найду кого-нибудь.
   
В глубине души он сам в это не верил. Говоря эти слова, он чувствовал, что обманывает Оскара. Нет, он не верил, что найдется человек, который возьмет его к себе.
   
Но на этот раз он ошибся.
   
   
Они шли весь долгий день, и Расмус начал уставать.
   
— А где мы будем ночевать, как ты думаешь?
   
Оскар бодро топал по пыльной дороге. Он мог сколько угодно идти без устали.
   
— Да уж закуток, где можно поспать, всегда найдем, — успокоил он Расмуса.
   
— Где я только не спал с тех пор, как сбежал из приюта. Две ночи я спал на сеновалах, одну ночь в пустом доме на полу, одну у Крошки Сары и одну у ленсмана. Интересно, где сегодня придется ночевать, любопытно, если не знаешь заранее.
   
— Ой-ой-ой, до чего же любопытно! — засмеялся Оскар.
   
Расмус мечтательно поглядел на алое вечернее небо.
   
— Интересно, где мне придется спать все остальные ночи в жизни?
   
— Ой-ой-ой, как интересно!
   
Некоторое время они шли молча. Дорога была узкая и ухабистая, там и сям ее преграждала изгородь с воротами.
   
— Я сегодня открыл шестнадцать ворот, — заявил Расмус. — Нарочно посчитал их. А вон впереди еще одни ворота, правда, они открыты.
   
— Да, на этой дороге всегда было много ворот, — сказал Оскар.
   
— Откуда ты знаешь? Ты что, ходил по ней раньше?
   
— Ходил, много раз.
   
Они прошли в ворота. На столбе была прибита дощечка с надписью:
   Тот, кто закрыл ворота, молодчина,
   А ты опять не запер их, скотина!
   
— Видно, последним здесь шел скотина, — заметил Оскар. — Давай посидим, полюбуемся природой.
   
И в самом деле, по другую сторону изгороди раскинулся красивый луг с мягкой зеленой травой и пестрыми цветами.
   
Расмус притворил ворота, по крайней мере он-то уж не хотел быть скотиной. Оскар сидел на траве среди колокольчиков и ромашек, и Расмус улегся рядом с ним. До чего же приятно было дать отдых усталым ногам!
   
— Был бы я коровой, я бы стал пастись на этом лугу и ни за что не ушел бы отсюда, — сказал Оскар.
   
Он задумчиво почесал голову.
   
— Собственно говоря, странно, что мне не сидится на одном месте, а все тянет бродяжничать. Ведь куда ни придешь, везде одно и то же. Трава, цветы, лес, солнце и луна, дома, которые построили для себя люди. Сам не пойму, почему мне не сидится на одном месте.
   
— Да, хотя все время идти и идти тоже интересно.
   
— Но ведь зимой на ногах ногти трескаются, — продолжал Оскар. — Уж лучше жить в доме.
   
Вот послышался топот копыт и стук колес. Расмус побежал во всю прыть к воротам. Кто знает, может, удастся заработать монетку?
   
Вот показалась повозка, маленький возок с передним и задним сиденьями. На переднем сиденье сидел один человек.
   
— Это Нильссон из Стенсэтры, — сказал Оскар. — Хороший крестьянин.
   
Расмус широко распахнул ворота и низко поклонился проезжавшему крестьянину из Стенсэтры.
   
— А ты вежливый паренек, — сказал крестьянин и придержал лошадь.
   
Тут он заметил Оскара, сидевшего на траве у дороги.
   
— Никак это ты, Оскар? Так ты снова в наших краях? Пора, пора!
   
Оскар кивнул.
   
— Да, да, вот я и снова здесь. Может, подвезешь нас?
   
— Садитесь, подвезу!
   
Оскар и Расмус быстро уселись на заднее сиденье, и повозка покатила.
   
— Ты заслужил монетку за то, что открыл мне ворота, — сказал крестьянин и протянул Расмусу пятиэровик.
   
Расмус покраснел от восторга. В последнюю неделю пятиэровые монетки просто градом сыпались на него, чудеса да и только!
   
Он украдкой посмотрел на крестьянина. Он показался ему добрым. Вовсе не старый, загорелый, а глаза синие-синие.
   
— А где ты, Оскар, нашел этого паренька? — спросил крестьянин и показал через плечо большим пальцем на Расмуса.
   
— Подобрал на дороге, — ответил Оскар. — Он хочет побродить со мной малость.
   
— А отца с матерью у него нет, которые о нем бы позаботились?
   
— Нет у него, у бедолаги, никого!
   
Расмус сидел молча и нарочито пристально смотрел на заходящее солнце. Он чувствовал себя неловко, оттого что они вслух говорили о нем.
   
— Если хочешь знать, могу сказать, что он сбежал из приюта. А теперь ищет людей, которые захотели бы взять его к себе.
   
Хозяин Стенсэтры кивнул.
   
— Вот оно что. Я так было и подумал, не тот ли это мальчишка из Вестерхаги, про которого было написано во вчерашней газете?
   
Он повернулся и посмотрел Расмусу в лицо, но взгляд этот был добрый.
   
— А почему ты сбежал из приюта? — спросил он.
   
Расмус продолжал смотреть на закат и не ответил. Но, когда крестьянин повторил вопрос, он тихо сказал:
   
— Я не хотел там жить.
   
Быть может, крестьянина удовлетворило это объяснение, потому что больше он не стал расспрашивать мальчика.
   
Ухабистая дорога и дальше петляла, им на пути повстречались еще несколько ворот, и Расмус с охотой открывал их. Под конец они подкатили к такому крутому пригорку, что Оскар и Расмус не осмелились дольше сидеть в повозке, они спрыгнули и пошли рядом.
   
— Скоро дойдем до Стенсэтры, — сказал Оскар.
   
Поднявшись на пригорок, они увидели крестьянскую усадьбу. Красивые красные домики стояли на высоком холме. Освещенные вечерним солнцем, они казались такими приветливыми и гостеприимными.
   
— Может, спросить, нельзя ли нам здесь заночевать? — шепнул Расмус Оскару.
   
Но когда они свернули на дорогу, ведущую к усадьбе, крестьянин сам спросил:
   
— Не хотите ли зайти перекусить?
   
— Что скажешь, Расмус, а? — насмешливо спросил Оскар.
   
— Спасибо, хотим! — выпалил мальчик.
   
Оскар учил его не отказываться от угощения.
   
Мол, кто знает, когда придется есть в следующий раз.
   
— Мне думается, будет не только угощение, но и наставление, — сказал Оскар крестьянину.
   
Ответа не последовало.
   
Немного погодя они уже сидели за большим откидным столом в кухне Стенсэтры и ели пальм со свининой. Хозяин ел вместе с ними, а хозяйка налила Расмусу молока и дала ему ломоть хлеба, щедро намазанный маслом. При этом она засмеялась и сказала:
   
— Много бродяг сиживали у меня в кухне, но такой маленький в первый раз.
   
Расмусу она понравилась. У нее были светлые пышные волосы и доброе серьезное лицо. Одним словом — красивая.
   
Расмус ел и слушал, как Оскар рассказывал про Лифа и Лиандера, про ожерелье фру Хедберг.
   
— Об этом напишут в газетах не сегодня-завтра, — с гордостью добавил Оскар. — Тогда прочитаете про меня и про Расмуса, героя из героев.
   
Фру Нильссон сидела и смотрела на Расмуса. Под конец она не выдержала и отвернулась.
   
— Бедняжка, — сказала она. — Так тебе плохо жилось в Вестерхаге?
   
Расмус уставился на тарелку и не ответил.
   
— Ну а что это за Вестерхага? — продолжала фру Нильссон. — Мы много раз собирались поехать туда и взять ребенка на воспитание, да так и не собрались. Хотели поехать прошедшей зимой, но тут у меня рука разболелась.
   
— Да, все было как-то недосуг, — согласился хозяин.
   
Расмус поднял голову и поглядел на фру Нильссон.
   
— Вы, поди, хотели взять девчонку, — робко сказал он.
   
Хозяйка улыбнулась.