1 2 3 4 5 6 
       

Княгиня       

       

Не хорошо я поняла –      

Что значит ваш этап?      

       

Губернатор       

       

Под караулом казаков      

С оружием в руках,      

Этапом водим мы воров      

И каторжных в цепях,      

Они дорогою шалят,      

Того гляди сбегут,      

Так их канатом прикрутят      

Друг к другу – и ведут.      

Трудненек путь! Да вот‑с каков:      

Отправится пятьсот,      

А до нерчинских рудников      

И трети не дойдет!      

Они как мухи мрут в пути,      

Особенно зимой…      

И вам, княгиня, так идти?…      

Вернитесь‑ка домой!      

       

Княгиня       

       

О нет! я этого ждала…      

Но вы, но вы… злодей!..      

Неделя целая прошла…      

Нет сердца у людей!      

Зачем бы разом не сказать?…      

Уж шла бы я давно…      

Велите ж партию сбирать –      

Иду! мне всё равно!..      

       

– Нет! вы поедете!.. – вскричал      

Нежданно старый генерал,      

Закрыв рукой глаза. –      

Как я вас мучил… Боже мой!..      

(Из‑под руки на ус седой      

Скатилася слеза.)      

Простите! да, я мучил вас,      

Но мучился и сам,      

Но строгий я имел приказ      

Преграды ставить вам!      

И разве их не ставил я?      

Я делал всё, что мог,      

Перед царем душа моя      

Чиста, свидетель Бог!      

Острожным жестким сухарем      

И жизнью взаперти,      

Позором, ужасом, трудом      

Этапного пути      

Я вас старался напугать.      

Не испугались вы!      

И хоть бы мне не удержать      

На плечах головы,      

Я не могу, я не хочу      

Тиранить больше вас…      

Я вас в три дня туда домчу…      

(Отворяя дверь, кричит.)       

Эй! запрягать, сейчас!..      

       

       

      

       

      

       

 Княгиня М. Н. Волконская[17]      

(Бабушкины записки) (1826‑27 гг.)       

       

Глава I      

       

      

       

       

Проказники внуки! Сегодня они      

С прогулки опять воротились:      

– Нам, бабушка, скучно! В ненастные дни,      

Когда мы в портретной садились[18]      

И ты начинала рассказывать нам,      

Так весело было!.. Родная,      

Еще что‑нибудь расскажи!.. – По углам      

Уселись. Но их прогнала я:      

«Успеете слушать; рассказов моих      

Достанет на целые томы,      

Но вы еще глупы: узнаете их,      

Как будете с жизнью знакомы!      

Я всё рассказала доступное вам      

По вашим ребяческим летам:      

Идите гулять по полям, по лугам!      

Идите же… пользуйтесь летом!»      

       

И вот, не желая остаться в долгу      

У внуков, пишу я записки;      

Для них я портреты людей берегу,      

Которые были мне близки,      

Я им завещаю альбом – и цветы      

С могилы сестры – Муравьевой[19],      

Коллекцию бабочек, флору Читы[20]      

И виды страны той суровой;      

Я им завещаю железный браслет[21]…      

Пускай берегут его свято:      

В подарок жене его выковал дед      

Из собственной цепи когда‑то…      

       

Родилась я, милые внуки мои,      

Под Киевом, в тихой деревне;      

Любимая дочь я была у семьи.      

Наш род был богатый и древний,      

Но пуще отец мой возвысил его[22]:      

Заманчивей славы героя,      

Дороже отчизны – не знал ничего      

Боец, не любивший покоя.      

Творя чудеса, девятнадцати лет      

Он был полковым командиром,      

Он мужеством добыл и лавры побед      

И почести, чтимые миром.      

Воинская слава его началась      

Персидским и шведским походом,      

Но память о нем нераздельно слилась      

С великим двенадцатым годом:      

Тут жизнь его долгим сраженьем была.      

Походы мы с ним разделяли,      

И в месяц иной не запомним числа,      

Когда б за него не дрожали.      

«Защитник Смоленска» всегда впереди      

Опасного дела являлся…      

Под Лейпцигом раненный, с пулей в груди      

Он вновь через сутки сражался,      

Так летопись жизни его говорит[23]:      

В ряду полководцев России,      

Покуда отечество наше стоит,      

Он памятен будет! Витии      

Отца моего осыпали хвалой,      

Бессмертным его называя;      

Жуковский почтил его громкой строфой,      

Российских вождей прославляя:      

Под Дашковой личного мужества жар      

И жертву отца‑патриота      

Поэт воспевает[24].   Воинственный дар      

Являя в сраженьях без счета,      

Не силой одною врагов побеждал      

Ваш прадед в борьбе исполинской:      

О нем говорили, что он сочетал      

С отвагою гений воинский.      

       

Войной озабочен, в семействе своем      

Отец ни во что не мешался,      

Но крут был порою; почти божеством      

Он матери нашей казался,      

И сам он глубоко привязан был к ней.      

Отца мы любили – в герое.      

Окончив походы, в усадьбе своей      

Он медленно гас на покое.      

Мы жили в большом, подгородном дому.      

Детей поручив англичанке,      

Старик отдыхал[25].   Я училась всему,      

Что нужно богатой дворянке.      

А после уроков бежала я в сад      

И пела весь день беззаботно,      

Мой голос был очень хорош, говорят,      

Отец его слушал охотно;      

Записки свои приводил он к концу,      

Читал он газеты, журналы,      

Пиры задавал; наезжали к отцу      

Седые, как он, генералы,      

И шли бесконечные споры тогда;      

Меж тем молодежь танцевала.      

Сказать ли вам правду? была я всегда      

В то время царицею бала:      

Очей моих томных огонь голубой,      

И черная с синим отливом      

Большая коса, и румянец густой      

На личике смуглом, красивом,      

И рост мой высокий, и гибкий мой стан,      

И гордая поступь – пленяли      

Тогдашних красавцев: гусаров, улан,      

Что близко с полками стояли.      

Но слушала я неохотно их лесть…      

Отец за меня постарался:      

– Не время ли замуж? Жених уже есть,      

Он славно под Лейпцигом дрался[26],      

Его полюбил государь, наш отец,      

И дал ему чин генерала.      

Постарше тебя… а собой молодец,      

Волконский! Его ты видала      

На царском смотру… и у нас он бывал,      

По парку с тобой всё шатался! –      

«Да, помню! Высокий такой генерал…»      

– Он самый! – Старик засмеялся…      

«Отец! он так мало со мной говорил!» –      

Заметила я, покраснела…      

– Ты будешь с ним счастлива! – круто решил      

Старик, – возражать я не смела…      

Прошло две недели – и я под венцом      

С Сергеем Волконским стояла,      

Не много я знала его женихом,      

Не много и мужем узнала, –      

Так мало мы жили под кровлей одной,      

Так редко друг друга видали!      

По дальним селеньям, на зимний постой,      

Бригаду его разбросали,      

Ее объезжал беспрестанно Сергей.      

А я между тем расхворалась;      

В Одессе потом, по совету врачей,      

Я целое лето купалась;      

Зимой он приехал за мною туда,      

С неделю я с ним отдохнула      

При главной квартире… и снова беда!      

Однажды я крепко уснула,      

Вдруг слышу я голос Сергея (в ночи,      

Почти на рассвете то было):      

«Вставай! поскорее найди мне ключи!      

Камин затопи!» Я вскочила…      

Взглянула: встревожен и бледен он был.      

Камин затопила я живо.      

Из ящиков муж мой бумаги сносил      

К камину – и жег торопливо.      

Иные прочитывал бегло, спеша,      

Иные бросал, не читая.      

И я помогала Сергею, дрожа      

И глубже в огонь их толкая…      

Потом он сказал: «Мы поедем сейчас»,      

Волос моих нежно касаясь.      

Всё скоро уложено было у нас,      

И утром, ни с кем не прощаясь,      

Мы тронулись в путь. Мы скакали три дня,      

Сергей был угрюм, торопился,      

Довез до отцовской усадьбы меня      

И тотчас со мною простился.      

       

       

      

 Глава II      

       

      

       

       

«Уехал!.. Что значила бледность его      

И всё, что в ту ночь совершилось?      

Зачем не сказал он жене ничего?      

Недоброе что‑то случилось!»      

Я долго не знала покоя и сна,      

Сомнения душу терзали:      

«Уехал, уехал! опять я одна!..»      

Родные меня утешали,      

Отец торопливость его объяснял      

Каким‑нибудь делом случайным:      

– Куда‑нибудь сам император послал      

Его с поручением тайным,      

Не плачь! Ты походы делила со мной,      

Превратности жизни военной      

Ты знаешь; он скоро вернется домой!      

Под сердцем залог драгоценный      

Ты носишь: теперь ты беречься должна!      

Все кончится ладно, родная:      

Жена муженька проводила одна,      

А встретит, ребенка качая!..      

       

Увы! предсказанье его не сбылось!      

Увидеться с бедной женою      

И с первенцем сыном отцу довелось      

Не здесь – не под кровлей родною!      

Как дорого стоил мне первенец мой!      

Два месяца я прохворала.      

Измучена телом, убита душой,      

Я первую няню узнала.      

Спросила о муже. – Еще не бывал! –      

«Писал ли?» – И писем нет даже. –      

«А где мой отец?» – В Петербург ускакал. –      

«А брат мой?» – Уехал туда же.      

       

Мой муж не приехал, нет даже письма,      

И брат и отец ускакали, –      

Сказала я матушке: «Еду сама!      

Довольно, довольно мы ждали!»      

И как ни старалась упрашивать дочь      

Старушка, я твердо решилась;      

Припомнила я ту последнюю ночь      

И всё, что тогда совершилось,      

И ясно сознала, что с мужем моим      

Недоброе что‑то творится…      

       

Стояла весна, по разливам речным      

Пришлось черепахой тащиться.      

       

Доехала я чуть живая опять.      

«Где муж мой?» – отца я спросила.      

– В Молдавию муж твой ушел воевать.      

«Не пишет он?…» Глянул уныло      

И вышел отец… Недоволен был брат,      

Прислуга молчала, вздыхая.      

Заметила я, что со мною хитрят,      

Заботливо что‑то скрывая;      

Ссылаясь на то, что мне нужен покой,      

Ко мне никого не пускали,      

Меня окружили какой‑то стеной,      

Мне даже газет не давали!      

Я вспомнила: много у мужа родных,      

Пишу – отвечать умоляю.      

Проходят недели – ни слова от них!      

Я плачу, я силы теряю…      

       

Нет чувства мучительней тайной грозы.      

Я клятвой отца уверяла,      

Что я не пролью ни единой слезы, –      

И он, и кругом всё молчало!      

Любя, меня мучил мой бедный отец;      

Жалея, удвоивал горе…      

Узнала, узнала я всё наконец!..      

Прочла я в самом приговоре,      

Что был заговорщиком бедный Сергей:      

Стояли они настороже,      

Готовя войска к низверженью властей.      

В вину ему ставилось тоже,      

Что он[27].   Закружилась моя голова…      

Я верить глазам не хотела…      

«Ужели?…» В уме не вязались слова:      

Сергей – и бесчестное дело!      

       

Я помню, сто раз я прочла приговор,      

Вникая в слова роковые;      

К отцу побежала, – с отцом разговор      

Меня успокоил, родные!      

С души словно камень тяжелый упал.      

В одном я Сергея винила:      

Зачем он жене ничего не сказал?      

Подумав, и то я простила:      

«Как мог он болтать? Я была молода,      

Когда ж он со мной расставался,      

Я сына под сердцем носила тогда:      

За мать и дитя он боялся! –      

Так думала я. – Пусть беда велика,      

Не все потеряла я в мире.      

Сибирь так ужасна, Сибирь далека,      

Но люди живут и в Сибири!..»      

       

Всю ночь я горела, мечтая о том,      

Как буду лелеять Сергея.      

Под утро глубоким, крепительным сном      

Уснула – и встала бодрее.      

Поправилось скоро здоровье мое,      

Приятельниц я повидала,      

Нашла я сестру – расспросила ее      

И горького много узнала!      

Несчастные люди!.. «Всё время Сергей      

(Сказала сестра) содержался      

В тюрьме; не видал ни родных, ни друзей…      

Вчера только с ним повидался      

Отец. Повидаться с ним можешь и ты:      

Когда приговор прочитали,      

Одели их в рубище, сняли кресты,      

Но право свиданья им дали!..»      

       

Подробностей ряд пропустила я тут…      

Оставив следы роковые,      

Доныне о мщенье они вопиют…      

Не знайте их лучше, родные!      

       

Я в крепость поехала к мужу с сестрой.      

Пришли мы сперва к «генералу»,      

Потом нас привел генерал пожилой      

В обширную мрачную залу.      

«Дождитесь, княгиня! мы будем сейчас!»      

Раскланявшись вежливо с нами,      

Он вышел. С дверей не спускала я глаз,      

Минуты казались часами.      

Шаги постепенно смолкали вдали,      

За ними я мыслью летела.      

Мне чудилось: связку ключей принесли,      

И ржавая дверь заскрипела.      

В угрюмой каморке с железным окном      

Измученный узник томился.      

«Жена к вам приехала!..» Бледный лицом,      

Он весь задрожал, оживился:      

«Жена!..» Коридором он быстро бежал,      

Довериться слуху не смея…      

       

«Вот он!» – громогласно сказал генерал,      

И я увидала Сергея…      

       

Недаром над ним пронеслася гроза:      

Морщины на лбу появились,      

Лицо было мертвенно‑бледно, глаза      

Не так уже ярко светились,      

Но больше в них было, чем в прежние дни,      

Той тихой, знакомой печали;      

С минуту пытливо смотрели они      

И радостью вдруг заблистали,      

Казалось, он в душу мою заглянул…      

Я горько, припав к его груди,      

Рыдала… Он обнял меня и шепнул:      

– Здесь есть посторонние люди. –      

Потом он сказал, что полезно ему      

Узнать добродетель смиренья,      

Что, впрочем, легко переносит тюрьму,      

И несколько слов одобренья      

Прибавил… По комнате важно шагал      

Свидетель: нам было неловко…      

Сергей на одежду свою показал:      

– Поздравь меня, Маша, с обновкой. –      

И тихо прибавил: – Пойми и прости, –       

Глаза засверкали слезою,      

Но тут соглядатай успел подойти,      

Он низко поник головою.      

Я громко сказала: «Да, я не ждала      

Найти тебя в этой одежде».      

И тихо шепнула: «Я всё поняла,       

Люблю тебя больше, чем прежде…»       

– Что делать? И в каторге буду я жить      

(Покуда мне жить не наскучит). –       

«Ты жив, ты здоров, так о чем же тужить?      

(Ведь каторга нас не разлучит?)»       

       

– Так вот ты какая! – Сергей говорил,      

Лицо его весело было…      

Он вынул платок, на окно положил,      

И рядом я свой положила,      

Потом, расставаясь, Сергеев платок      

Взяла я – мой мужу остался…      

Нам после годичной разлуки часок      

Свиданья короток казался,      

Но что ж было делать! Наш срок миновал –      

Пришлось бы другим дожидаться…      

В карету меня подсадил генерал,      

Счастливо желал оставаться…      

       

Великую радость нашла я в платке:      

Целуя его, увидала      

Я несколько слов на одном уголке;      

Вот что я, дрожа, прочитала:      

«Мой друг, ты свободна. Пойми – не пеняй!       

Душевно я бодр и – желаю       

Жену мою видеть такой же. Прощай!       

Малютке поклон посылаю…»       

       

       

      

       

       

Была в Петербурге большая родня      

У мужа; всё знать – да какая!      

Я ездила к ним, волновалась три дня,      

Сергея спасти умоляя.      

Отец говорил: «Что ты мучишься, дочь?      

Я всё испытал – бесполезно!»      

И правда: они уж пытались помочь,      

Моля императора слезно,      

Но просьбы до сердца его не дошли…      

Я с мужем еще повидалась,      

И время приспело: его увезли!..      

Как только одна я осталась,      

Я тотчас послышала в сердце моем,      

Что надо и мне торопиться,      

Мне душен казался родительский дом,      

И стала я к мужу проситься.      

       

Теперь расскажу вам подробно, друзья,      

Мою роковую победу.      

Вся дружно и грозно восстала семья,      

Когда я сказала: «Я еду!»      

Не знаю, как мне удалось устоять,      

Чего натерпелась я… Боже!..      

Была из‑под Киева вызвана мать,      

И братья приехали тоже:      

Отец «образумить» меня приказал.      

Они убеждали, просили,      

Но волю мою сам Господь подкреплял,      

Их речи ее не сломили!      

А много и горько поплакать пришлось…      

Когда собрались мы к обеду,      

Отец мимоходом мне бросил вопрос:      

– На что ты решилась? – «Я еду!»      

Отец промолчал… промолчала семья…      

Я вечером горько всплакнула,      

Качая ребенка, задумалась я…      

Вдруг входит отец, – я вздрогнула…      

Ждала я грозы, но, печален и тих,      

Сказал он сердечно и кротко:      

– За что обижаешь ты кровных родных?      

Что будет с несчастным сироткой?      

Что будет с тобою, голубка моя?      

Там нужно не женскую силу!      

Напрасна великая жертва твоя,      

Найдешь ты там только могилу! –      

И ждал он ответа, и взгляд мой ловил,      

Лаская меня и целуя…      

– Я сам виноват! Я тебя погубил! –      

Воскликнул он вдруг, негодуя. –      

Где был мой рассудок? Где были глаза?      

Уж знала вся армия наша… –      

И рвал он седые свои волоса:      

– Прости! не казни меня, Маша!      

Останься!.. – И снова молил горячо…      

Бог знает как я устояла!      

Припав головою к нему на плечо,      

«Поеду!» – я тихо сказала…