1 2 3 4 
Я отвечаю, что благодать, которую они называют «принятием» (acceptance), есть не что иное, как дающаяся даром доброта Небесного Отца, которой Он нас объемлет и принимает в Иисусе Христе. Он облачает нас в невинность Иисуса и именно её принимает в расчёт и благодаря её действию считает нас святыми, чистыми и непорочными. Ибо только праведность Христа, которая одна совершенна, будучи представлена на суд Бога, может выдержать его взгляд. Облечённые в неё, мы получаем вечное прощение наших грехов по вере. Посредством её чистоты скверна и грязь нашего несовершенства будут покрыты и не будут вменены нам, но словно погребены, чтобы не появиться перед Божьим судом, пока не придёт час, когда после смерти нашего ветхого человека благость Божья не совлечёт его с нас в Иисусе Христе, который есть новый Адам, и не даст нам блаженный покой, в котором мы будет ожидать дня воскресения. Тогда, получив нетленные тела, мы будем облечены в небесную славу.


аДунс Скот. Комментарии к Сентенциям, II, XVII, 3, 25-26; Бьель Габриель. Комментарии к Сентенциям (Biel Gabriel. Comm. Sent.), Il, XXVII, qu. 1, art. 2, cone. 4.


ьБонавентура. Комментарии к Сентенциям, IV, XX, pars II, art. 1, qu. 3; Фома Аквинский. Сумма теологии, III, suppl. Q. XXV, art. 1.



13. Если всё это верно, то не существует такого поступка, который мог бы сделать нас угодными Богу. Дела угодны Ему, только если Ему угоден человек, который, облечённый в праведность Христа, получает прощение своих пороков. Ибо Бог не обещал вознаградить жизнью за какие-то отдельные дела, но объявил, что жив будет тот, кто исполнит весь его Закон (Лев 18:5); и наоборот, Он наслал проклятие на всех тех, кто нарушит хотя одно из его установлений [Втор 27:26]. Тем самым опровергается распространённое заблуждение относительно частичной праведности, ибо Бог не принимает никакой иной праведности, кроме полного соблюдения его Закона.
То, что наши противники привыкли болтать о Божьем воздаянии посредством сверхдолжных дел, лишено оснований. Почему? Не возвращаются ли они постоянно к той точке зрения, которая уже опровергнута, а именно, что тот, кто отчасти исполняет Закон, праведен своими делами? Ни один здравомыслящий человек не согласится с ними в том, что они считают решённым вопросом. Господь не однажды свидетельствует, что Он признаёт только такую праведность, которая заключается в полном послушании Закону. Какая дерзость, когда мы, будучи лишены её, дабы не казаться полностью лишёнными славы, то есть приношения себя Богу, совершаем какие-то ничтожные добрые дела и тем самым хотим выкупить то, чего нам недостаёт, дав какое-то иное удовлетворение!
Вышеа все виды этого удовлетворения были вполне убедительно отвергнуты, так что они не должны грезиться нам даже во сне. Здесь я только напоминаю о том, что болтающие на эту тему не сознают, насколько отвратителен Богу грех. Когда они поймут это, то поймут и то, что вся праведность людей, собранная воедино, недостаточна для прощения одного-единственного греха. Мы видим, что человек только за один грех был настолько отвергнут Богом, что утратил всякое средство обрести спасение (Быт 3:17). Следовательно, у нас отнята возможность принести удовлетворение, вследствие чего те, кто обольщается, никогда не дадут удовлетворения Богу, которому неугодно ничто, исходящее от его врагов. А ведь все те, кому Он вменяет грехи, — его враги. Поэтому необходимо, чтобы прежде чем Он посмотрит на какое-то наше дело, все грехи были покрыты и прощены. Отсюда следует, что прощение грехов даётся даром, а те, кто ставит на передний план некое удовлетворение, злобно кощунствуют. Мы же, следуя апостолу, забудем прежнее и будем стремиться вперёд, дабы, идя этим путём, достичь почести вышнего звания (Флп 3:13-14).


аГл. IV, 25 настоящей книги.



14. Как согласовать притязания на некие сверхдолжные дела со сказанным, что, когда мы сделаем всё, что нам приказано, мы — «рабы ничего нестоящие, потому что сделали то, что должны были сделать» (Лк 17:10)? Говоря перед Богом, невозможно притворяться или лгать, но можно лишь утверждать в самих себе очевидное. А Господь велит нам судить по правде и признать в своём сердце, что мы ничего не сделали для Него даром, но лишь возвратили то, что были должны. И с полным основанием: ибо мы — его рабы и принуждены в нашем состоянии к такому служению, которое нам невозможно исполнить, даже когда все наши мысли и все члены не обращены ни к чему иному. Поэтому, когда Он говорит: «после того как вы исполните всё, что вам заповедано», это означает: все праведные дела людей — и более того — как бы должны сосредоточиться в одном человеке. И как же мы, среди которых нет никого, кто не был бы страшно далёк от этого состояния, осмелимся хвалиться, будто добавили что-то к мере праведности? И не нужно ссылаться на то, что если кто-то в чём-то не вполне исполнил свой долг, ничто не препятствует ему когда-нибудь сделать больше необходимого. Нужно держаться такого правила: нам нельзя даже думать о том, что нечто сделанное нами во славу Божью или из любви к ближнему не предписано Божьим Законом. А если это — часть Закона, то не нужно хвалиться добровольной щедростью, к которой на самом деле мы принуждены по необходимости.

15. Совсем не к месту для доказательства своих утверждений они ссылаются на речения св. Павла, когда он хвалится перед коринфянами, что может, если захочет, воспользоваться своим правом и что не только даёт им то, что обязан по своему служению, но и исполняет нечто сверх своего долга, безвозмездно проповедуя им Евангелие (1 Кор 9:1 сл.). Здесь нужно принять во внимание указываемую ниже причину: он делает это, чтобы не причинить обиды немощным (1 Кор 9:12,22). Ибо соблазнители, потрясавшие эту церковь, проникали в неё, прикрываясь тем, что ничего не берут за свой труд, дабы склонить её членов к ложному учению и вызвать неприязнь к Евангелию. Так что св. Павлу пришлось бы либо подвергнуть опасности Христово учение, либо разрушить эти козни. Если для христианина безразлично, нанести обиду или нет, когда он может этого избежать, то я признаю, что апостол принёс Богу нечто большее, чем был обязан. Но если это долг благонамеренного распространителя Евангелия, то я скажу, что он сделал то, в чём состоял его долг. В конце концов, даже если не рассматривать это обстоятельство, остаётся верным сказанное Иоанном Златоустом: по праву рабства принадлежащее рабу принадлежит его господину*
Этого не скрывал и Христос в своей притче. Он спрашивал, станем ли мы благодарить раба, когда проработав целый день, возвратимся вечером домой (Лк 17:7-9). Может статься, что он выполнит большую работу, чем мы осмелились ему поручить. Но если это произошло, то не сделал ли он этого по праву рабства, согласно которому он наш со всем тем, что он может делать?


аИоанн Златоуст. Гомилия на Послание к Филимону, II, 4 (МРС ОСИ, 714).


Я вовсе не говорю о том, какие сверхдолжные дела они желают представить перед Богом. Но я знаю, что это только безделицы, которые Он не предписал и отнюдь не одобряет. И когда придёт время дать отчёт, Он не примет их во внимание. В этом смысле мы готовы согласиться, что это те сверхдолжные дела, о которых пророк говорил: «Кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои?» (Ис 1:12) Но этим фарисеям следовало бы вспомнить, что сказано в другом месте: «Для чего вам отвешивать серебро за то, что не хлеб и трудолюбие своё за то, что не насыщает?» (Ис 55:2) Наши господа учителя могут без всяких затруднений рассуждать об этих материях, расположившись в своих удобных креслах. Но когда Верховный Судья явится на небесах на своём Престоле, все их дефиниции ничему не помогут и исчезнут, как дым. Вот то единственное, чего нам нужно искать: каким доверием должны мы обладать, чтобы защититься на этом Страшном Суде? Ясно, что не тем, о чём болтают и лгут в уголках той или иной сорбонны.

16. Мы должны изгнать из наших сердец два тяжких недуга: доверие к своим делам и какую-либо им похвалу. Св. Писание во множестве мест лишает нас этого доверия и говорит, что вся наша праведность — только скверна и смрад перед Богом, если она не приобретает аромата праведности Иисуса Христа; что она вызывает лишь мщение Бога, если не сопровождается прощением, исходящим от его милосердия. Она не оставляет нам ничего иного, кроме мольбы о великодушии нашего Судьи, дабы обрести его милость, как написано об этом у Давида: не оправдается перед Богом ни один из живущих, если войдёт в суд с рабом Божьим [Пс 142/ 143:2]. И Иов говорит: «Если я виновен, горе мне! если и прав, то не осмелюсь поднять головы моей» (Иов 10:15). Взирая на высшую праведность Бога, которой не могут удовлетворить даже Ангелы, он показывает, что когда человеческие создания предстают перед судейским Престолом Бога, им остаётся лишь умолкнуть. Ибо он не только понимает, что предпочтительнее уступить Богу, нежели сражаться с его суровостью, но и признаёт, что не знает у себя никакой праведности, которая не пала бы пред ликом Бога.
Как только доверие к себе отброшено, необходимо также оставить всякое самовосхваление. Кто станет восхвалять свои праведные дела, если, рассмотрев их, он вострепещет перед Богом? Поэтому нам нужно прийти к тому, к чему зовёт нас Исайя: всё семя Израилево будет оправдано и прославлено Господом (Ис 45:25). Ибо столь же верно и то, что пророк говорит в другом месте: все мы насаждены Господом во славу его (Ис 61:3). Наше сердце тогда будет поистине очищено, когда оно ни в коем случае не будет опираться на доверие к собственным делам, не будет искать в них повода возвышаться и гордиться. А именно такая ошибка вводит людей в легкомысленное и ложное доверие, которое побуждает их искать залог своего спасения в своих собственных делах.

17. Если мы рассмотрим четыре рода причин, формулируемых философами, то не обнаружим ни одной, которая бы относилась к делам Бога, когда речь идёт о нашем спасении. Писание же повсюду учит, что его действительная причина88 — это милость нашего Небесного Отца и его любовь, которой Он незаслуженно одаривает нас. В качестве материальной причины Он даёт нам Христа с его послушанием, благодаря которому Он приобретает для нас праведность. Что касается причины, которая зовётся инструментальной, то что она такое, как не вера? Св. Иоанн соединил эти три утверждения в одно, когда сказал, что «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин 3:16). Что же касается целевой причины, то апостол говорит, что это произошло ради доказательства праведности Божьей и прославления его доброты, и соединяет вместе три причины, о которых мы говорили. Вот что он сказал: «Все согрешили и лишены славы Божией, получая оправдание даром, по благодати Его» (Рим 3:23-24). Он показывает здесь и начало, и источник. Бог жалеет нас в силу своей доброты. Отсюда вывод: жалеет через искупление, которое в Иисусе Христе. Вот субстанция нашей праведности. Отсюда также следует: через веру в пролитую Им кровь, в которой Он показал инструментальную причину; благодаря ей к нам прилагается праведность Иисуса Христа. Далее апостол говорит о цели, о том, что Бог совершил это, дабы показать свою правду, показать, что Он праведен и оправдывает верующего в Иисуса Христа [Рим 3:24]. И тут же, как бы мимоходом, чтобы подчеркнуть, что праведность, о которой он говорит, заключается в примирении между Богом и людьми, апостол прямо указывает, что Иисус дан нам для того, чтобы Отец стал благожелателен к нам.


*Синодальный текст: «...Предопределив усыновить нас Себе чрез Иисуса Христа, по благоволению воли Своей, в похвалу славы благодати Своей, которою Он облагодатство-вал нас в Возлюбленном, в Котором мы имеем искупление Кровию Его... в устроение полноты времён» (Эф 1:5-7,10).


Подобным образом в первой главе Послания к эфесянам апостол учит, что Бог принял нас в свою благодать исключительно по своей милости, что произошло это по ходатайству Христа, что мы получаем эту милость через веру и что всё это имеет целью полное раскрытие славы доброты Божьей [Эф 1:3-14]*. Итак, когда мы видим, что все части нашего спасения суть вне нас, то разве станем мы питать какое-либо доверие к своим делам или хвалиться ими?
Что касается целевой причины, то и самые ожесточённые враги славы Божьей не смогут возразить нам, если не захотят отречься от всего Писания. Когда речь идёт о материальной и инструментальной причинах, то они болтают, будто наши дела пополам с верой участвуют в праведности Христа. Но Писание противоречит и этому, прямо утверждая, что Христос — наша праведность и жизнь и что мы обладаем этим благом только через веру.

15. Святые нередко укрепляются и утешаются, думая о своей невинности и чистоте, а порой громко свидетельствуют о ней. Это происходит двояким образом. Во-первых, сравнивая своё доброе поведение с дурным поведением нечестивых, они извлекают из этого надежду на победу, но не столько благодаря значению или ценности собственной праведности, сколько из очевидности беззакония их врагов. Во-вторых, исследуя самих себя перед лицом Бога, они получают утешение и доверие к Нему в силу чистоты своей совести. Относительно первого вопроса мы поговорим позднее3. Теперь же займёмся немного вторым: как это согласуется со сказанным нами вышеь, а именно, что перед Божьим судом мы ни в коем случае не должны опираться на собственные дела и хвалиться ими?


*Гл. XVII, 14 настоящей книги. Гл. XII, 2 настоящей книги.


Ответ таков: святые, когда речь идёт об основании их спасения, не глядя на собственные дела, всецело устремляют свой взор на доброту Бога. И обращаются к ней прежде всего прочего не только в начале своей блаженной жизни (bйatitude), но видят её перед собой постоянно, всё приобретают в ней и находят покой. Когда совесть положилась на неё, научилась и утвердилась в ней, она может укрепляться также рассмотрением дел как свидетельств того, что Бог живёт и царствует в нас. Это доверие к делам не может иметь места до тех пор, пока всё наше сердечное доверие мы не устремим к одной лишь Божьей милости, и оно отнюдь не значит, что дела оправдывают или могут укрепить человека сами по себе. Поэтому, когда мы отказываемся доверять делам, мы утверждаем только одно: христианская душа не должна смотреть на заслуги как на спасительное прибежище, но всецело полагаться на обетование праведности, данное даром. В то же время мы не отказываем ей в праве искать укрепления и поддержки в знаках Божьего благословения. Ибо все Божьи дары, когда мы вспоминаем о них, подобны лучам света от его лика, которые помогают нам прийти к созерцанию высшего света его благости. Тем более этому должны служить добрые дела, которые Бог даёт нам совершить: они свидетельствуют о дарованном нам Духе усыновления [Рим 8:13-15].
\9. Итак, когда святые укрепляют веру своей чистотой и находят в ней повод для радости, они этим плодом своего призвания показывают, что Бог принял их и сделал своими детьми. Соломон говорит, что в страхе пред Господом — твёрдая надежда (Прит 14:26). Сказано также, что святые, дабы быть угодными Богу, порой доказывают это тем, что ходят пред его лицом верно и с преданным сердцем (4 Цар 20:3). Всё это не для того, чтобы наставлять свою совесть — это имеет ценность только как признак Божьего призвания. Ибо страх перед Богом никогда не бывает таков, чтобы крепко-накрепко утвердить нашу совесть. И все святые отлично понимали и понимают, что не обладают совершенной чистотой, но что к ней примешано множество несовершенств и остатков от плотской жизни. Но поскольку из плодов своего возрождения они извлекают доводы и признаки обитания в них Св. Духа, у них немало оснований для того, чтобы утверждаться в ожидании Божьей помощи во всех их нуждах. Для них очень важно ощутить Бога как Отца. И они не смогут этого добиться, если прежде не познают его доброту, в дальнейшем утверждаясь в ней через обетования Евангелия. Если же они начнут судить себя по делам, то не будет ничего более ненадёжного и жалкого. Ибо дела, оцениваемые сами по себе, в такой же степени вызывают гнев Божий по причине своего несовершенства, в какой в противном случае достигают благоволения Бога, даже если они не совершенно чисты.
В итоге они проповедуют о Божьих благодеяниях таким образом, что ничуть не отклоняются от утверждения о даваемом даром благорасположении, как и свидетельствует св. Павел: мы обладаем всем совершенством вверху и внизу, вдоль и поперёк и вглубь (Эф 3:18)*. Он как бы говорит, что, куда бы ни был обращен наш разум — поднимаясь на вершину мира или продвигаясь в длину или в ширину, — они не должны преступать единственную границу: знание о любви к нам Иисуса Христа — и глуббко размышлять о ней, ибо она заключает в себе все меры. Поэтому апостол говорит, что эта любовь превосходит всякое разумение, добавляя, что когда мы поймём, как любит нас Бог в Иисусе Христе, то исполнимся всей полнотою Божьей (Эф 3:19). В другом месте, радуясь, что верующие побеждают во всех сражениях, он говорит о причине и способе их побед: силою Возлюбившего нас (Рим 8:37).


*Синодальный перевод: «...чтобы вы, укоренённые и утверждённые в любви, могли постигнуть со всеми святыми, чтб широта и долгота, и глубина и высота».



20. Теперь мы видим, что святые не питали никакого доверия к своим делам и никто не приписывал себе каких-либо заслуг (поскольку они рассматривали их как дары Бога, доброту которого сознавали, рассматривали как знаки своего призвания, которое понимали как избрание). Они ничуть не посягали на даваемую даром праведность, которую мы обретаем в Иисусе Христе, ибо она зависит от Него и не может быть ничем заменена. Это очень хорошо показывает св. Августин в следующих словах: «Я не говорю Господу, чтобы Он не оставлял дел рук моих [Пс 137/138:8]. Верно, я ищу Господа моими руками и я не обманываюсь [Пс 76/77:3], но я ни во что не ставлю дел рук моих. Ибо страшусь, что если Бог посмотрит на них, то найдёт больше грехов, чем заслуг. Я говорю только, и молю, и желаю, чтобы Он не презрел дел рук моих. Господи, воззри на Твои дела во мне, а не на мои. Ибо если Ты увидишь моё, то осудишь меня; а если увидишь Твоё, то увенчаешь. Ведь в самом деле, все мои добрые дела — от Тебя»а. Мы видим, что Августин указывает две причины, в силу которых он не осмеливается ссылаться на свои дела перед Богом: во-первых, потому, что всё, что есть в нём доброго, не от него; во-вторых, потому, что всё доброе в нём превосходят его грехи. Отсюда следует, что когда совесть исследует дела человека, то она больше проникается страхом и унынием, нежели уверенностью. Посему этот святой человек не желает, чтобы Бог смотрел на его добрые дела иначе, как ради распознания в них благодати его призвания, дабы он мог завершить начатое дело.

21. Утверждения Писания о том, что добрые дела являются причиной, по которой Господь благотворит своим рабам, следует понимать в точности в том смысле, о котором мы говорили выше: что источник и действенность нашего спасения зиждется в любви Небесного Отца; его материя и субстанция — в послушании Христа; орудие — в просвещении Св. Духом, то есть в вере; цель — в прославлении благости Бога. Это не означает, что Бог не принимает дела как причины низшего порядка. Но почему это происходит? Это происходит оттого, что тех, кого Бог хвоею милостью предназначил к наследию вечной жизни, Он в соответствии со своим промыслом (dispensation) вводит в обладание ею через добрые дела. То, что предшествует по порядку в его промысле, Он называет причиной последующего. Поэтому иногда создаётся впечатление, будто в некоторых местах Писания говорится, что вечная жизнь проистекает от добрых дел. Однако похвала даётся избранным не за них, но потому что Бог оправдывает тех, кого Он избрал, и в конце концов прославляет оправданных (Рим 8:30). Первая милость здесь как бы является определённой степенью второй и называется её причиной.


аАвгустин. Толк, на Пс 137, 18 (MPL, XXXVII, 1783 р.).


Однако, когда нужно указать истинную причину, Писание не напоминает нам о делах, а устремляет к размышлению о милосердии Божьем.
Ведь что означает высказывание апостола: возмездие за грех — смерть, а жизнь вечная — дар Божий (Рим 6:23)? Почему он противопоставляет не праведность греху, а жизнь смерти? Почему не праведность считает он причиной жизни и в то же время говорит, что грех — причина смерти? Если бы он сказал именно так, то сопоставление было бы полным, а фактически оно несовершенно. Но в этом сопоставлении апостол желал выразить истину, а именно, что смертью воздаётся человеку по заслугам, а жизнь заключается единственно в милости Божьей.
Короче говоря, везде, где затрагивается тема добрых дел, вопрос стоит не о том, почему Бог благотворит верным Ему, но лишь о порядке его деяний. Прибавляя благодать к благодати, Он пользуется предшествующим, чтобы умножить последующее, и проявляет свою щедрость таким образом, чтобы мы постоянно думали о незаслуженном нами избрании, которое есть источник всех подаваемых нам благодеяний. Бог любит и ценит происходящие из этого источника дары, которыми Он осыпает нас каждый день. Но, поскольку наш долг — постоянно сосредоточиваться на незаслуженном принятии, которое одно может укрепить наши души, то дары Божьего Духа, коими Он обогащает нас, следует поставить на второе место. Они не должны затемнять первопричину.




Глава XV

О ТОМ, ЧТО ВОСХВАЛЕНИЕ ЗАСЛУГ УНИЧТОЖАЕТ КАК СЛАВУ БОЖЬЮ, ТАК И УВЕРЕННОСТЬ В СПАСЕНИИ


I. Мы уже развязали главный узел этой проблемы: поскольку всякая праведность с необходимостью уничтожается перед лицом Бога, если она основывается на делах, то она покоится исключительно на Божьей милости и на единении со Христом, а следовательно, на вере. Поэтому, чтобы не впасть во всеобщее заблуждение, свойственное не только простому народу, но и учёным мужам, мы должны крепко-накрепко усвоить, что основной тезис именно таков. Ибо когда возникает вопрос: что оправдывает — вера или дела? — наши противники приводят фрагменты из Писания, которые на первый взгляд приписывают делам некую ценность перед Бо-

гом, и тем самьи^ как будто доказывают возможность оправдания делами. На самом деле там лишь утверждается, что Бог в какой-то мере ценит наши дела. В действительности же в Писании ясно указано, что праведность от дел заключается единственно в полном и совершенном исполнении Закона. Отсюда следует, что никто не оправдывается своими делами, кроме людей, достигших такого совершенства, что их нельзя упрекнуть ни в малейшем грехе или проступке. А могут ли дела, хотя они и недостаточны для оправдания, принести человеку благорасположение Бога — это отдельный вопрос.

2. Прежде всего я вынужден возразить против употребления слова «заслуги». Тот, кто первым использовал его применительно к человеческим делам с точки зрения Божьего судаа 89, не сделал ничего полезного для поддержания искренней веры. Впрочем, я бы охотно воздержался от всяких споров в отношении слов. Но я хотел бы, чтобы христиане всегда строго относились к ним и не употребляли без необходимости и некстати слова, чуждые Писанию, что может породить опасные недоразумения и не принесёт полезных плодов. Какая необходимость, спрашиваю я вас, отдавать предпочтение слову «заслуги», когда значение человеческих дел может быть без всякого ущерба выражено по-другому? А раз это слово влечёт за собой множество недоразумений, то мы видим здесь большой вред для всех людей. Ибо, будучи полно гордыни, оно способно лишь затемнить Божью милость и опьянить людей суетным высокомерием.
Я знаю, что его широко использовали древние учители Церкви. И если бы Богу было угодно, они не дали бы этим словечком повода для заблуждения тем, кто пришёл им на смену. Ибо они неоднократно свидетельствовали, что не желали посредством него навредить истине. Так, св. Августин говорит: «Пусть человеческие заслуги тут умолкнут — все они погибли в Адаме. И пусть царит благодать Божья, данная через Иисуса Христа»6. А также: «Святые ничего не приписывают своим заслугам, но всё — Божьей милости»0. И ещё: «Когда человек видит, что всё, что есть в нём доброго, не от него, а от Бога, тогда он сознаёт, что всё похвальное в нём происходит не от его заслуг, но от Божьей милости»а.
Здесь мы видим, что, лишая человека способности творить добро, Августин лишает также всякой ценности его заслуги. Нечто подобное пи-шет и Златоуст: «Все наши дела, которые следуют за даруемым Божьим
аТертуллиан. О воскресении плоти, XV (МР1_, II, 859); Апология, XVIII (МР1_, I, 435); О покаянии, VI (МР1_, I, 1346 р.).
ьАвгустин. О предназначении святых, XV, 31 (МР1_, XI.IV, 983). сЕгоже. Толк, на Пс. 139, 18 (МР1_, XXXVII, 1814). ^го же. Толк, на Пс. 84, 9 (МР1_, XXXVII, 1073).
призванием, суть как бы долг, который мы возвращаем Богу. Эти блага происходят от милости, великодушия и чистой щедрости»3.
Впрочем, оставим в стороне слово и рассмотрим существо дела. Как я уже упоминал5, св. Бернар верно сказал, что как для того, чтобы иметь заслуги, достаточно не приписывать себе никаких заслуг, так и отсутствия заслуг достаточно для осуждения. Однако, вновь и вновь воспроизводя своё толкование, он смягчает жесткость этой формулировки и говорит: «Приложи усилия к тому, чтобы иметь заслуги. Но когда они у тебя будут, пойми, что они тебе дарованы. Полагай в них плод милости Божьей. Поступая так, ты избежишь опасности нищеты, неблагодарности и самомнения. Блаженна Церковь, имеющая заслуги без притязаний на них и имеющая притязания без заслуг.» Чуть ранее св. Бернар пояснил, в каком смысле он использует это слово: «Зачем Церкви заботиться о заслугах, когда она имеет более надёжное средство прославить себя, угождая Богу? Бог не может отвернуться, Он сотворит то, что обещал. Посему не стоит спрашивать, благодаря каким заслугам мы надеемся на спасение, ибо Бог сказал нам: "не для вас Я сделаю это,... а ради святого имени Моего"(Иез 36:22). Следовательно, для того, чтобы заслужить спасение, достаточно знать, что заслуг недостаточно»0.

3. Св. Писание показывает, чего заслуживают наши дела: они не могут выдержать взгляда Господа, ибо полны нечистоты и беззакония. Более того, даже если бы где-нибудь и отыскалось совершенное послушание Закону, то Писание и здесь велит нам считать себя рабами ничего не стоящими, потому что тогда мы бы сделали лишь то, что нам было приказано сделать (Лк 17:10). То есть мы ничего не сделали бы для Бога даром, а только исполнили свой долг перед Ним; за это Он вовсе не должен нас благодарить.
Однако Господь называет дела, которые Он же и даёт нам сделать, «нашими», и не только свидетельствует, что они приятны Ему, но и что они будут Им вознаграждены. Теперь наш долг — не унывать и, вдохновляясь обетованиями, не уставать делать добро [Гал 6:9; 2 Фес 3:13], чтобы не быть неблагодарными за подобное великодушие. Нет ни малейшего сомнения в том, что все наши дела, заслуживающие похвалы, происходят от Божьей милости и что нет ни единой капли добра, которую мы могли бы отнести на свой счёт. Если мы признаем эту истину, то исчезнет не только всякое доверие к заслугам, но и любая другая фантазия. Таким образом, я
аИоанн Златоуст. Гомилия на Книгу Бытия, XXXIV, 6 (MPG, LIII, 321). ьКл. XII, 3 настоящей книги.
сБернар Клервоский. Проповедь на Песнь песней, LXVIII, 6 (MPL, CLXXXIII, 1111 Ьс).
утверждаю, что мы не делим похвалу за добрые дела между Богом и человеком, как поступают софисты3, но всё сполна отдаём Богу. Человеку мы оставляем только одно: он пачкает и оскверняет своей мерзостью дела, которые иначе были бы совершенно добрыми как исходящие от Бога. Ибо каким бы совершенным ни был человек в этом мире, от него не происходит ничего, что не было бы хоть как-то запятнано. Пусть Бог призовёт на суд самые лучшие дела, совершённые людьми, — ив них Он найдёт собственную праведность и человеческое бесчестье. Итак, добрые дела угодны Богу и небесполезны для делающих их, так что они получают в награду великие Божьи благодеяния. Не потому, что они заслуживают этой награды, но потому, что Господь по своей щедрости сам дарует её. Как же неблагодарно — не довольствуясь щедростью Бога, воздающего нам за дела наградой, какой они не заслуживают, впадать в проклятое тщеславие, полагая, будто то, что есть исключительно Божье благодеяние, воздаётся нам по заслугам, за дела!
Я призываю здесь во свидетели здравый смысл человека. Если получивший поле в бесплатную аренду захочет узурпировать права собственника, то не заслуживает ли он за подобную неблагодарность лишения права пользования этим полем? И если раб, освобождённый своим хозяином, не захочет признать своего состояния, но станет приписывать себе права свободнорождённого, то не заслуживает ли он возвращения в рабство? Вот правильный и законный способ пользования оказанными нам благодеяниями: не притязать на большее, чем нам дано, и не отнимать у нашего благодетеля полагающейся ему хвалы. Но вести себя так, чтобы переданное нам казалось в какой-то степени сохраняющимся у него. Если мы обязаны так скромно вести себя по отношению к людям, то пусть каждый задумается, насколько больше он должен Богу.


*Пётр Ломбардский. Сент. II, с^. XXVII, 5 (МР1_, СХСИ, 715).


*В Вульгате, на которую Кальвин нередко ссыается во французском переводе (там книга, откуда взят только что процитированный отрывок, называется «Есс1е51а5йси5»), в приведённом стихе присутствует слово «заслуги» («...по заслугам дел своих»). — Прим. перев.


**В переводе, цитируемом Кальвином (по Вульгате), окончание фразы иное: «...таковые жертвы заслуживают благодати Божьей». — Прим. перев.



4. Я хорошо знаю, что софисты злоупотребляют некоторыми местами Писания с целью доказать, что в нём неоднократно говорится о «заслугах». Они указывают на высказывание Иисуса, сына Сирахова: «Всякой милостыне Он даст место, каждый получит по делам своим» (Сир 16:15)*. А также в Послании к евреям: «Не забывайте также благотворения и общительности, ибо таковые жертвы благоугодны Богу» (Евр 13:16)** 90.
Хотя я мог бы отвергнуть «Книгу премудрости» как неканоническую, я воздержусь от этого. Я лишь отрицаю достоверность приводимых слов, так как по-гречески в ней буквально сказано следующее: «Бог даст место всякой милости: каждый обретёт по делам своим». То, что именно таков истинный смысл этого места и что он был искажён в латинском переводе, видно и из последующих стихов, и из самого высказывания, взятого отдельно. Что же касается Послания к евреям, то они просто лукавят, поскольку греческое слово, которым пользуется апостол, означает лишь то, что такие жертвы приятны (рЫзапБ) Богу.
Этого одного достаточно, чтобы подавить в себе дерзостную гордыню, если мы не хотим преступить меру Писания и придать какую-либо ценность делам. Ибо учение Св. Писания состоит в том, что наши дела запачканы множеством пятен грязи, которые оскорбляют Бога в достаточной мере для того, чтобы Он ожесточился против нас. Тем менее они могут завоевать для нас его милость и благосклонность и побудить благодетельствовать нам. Поскольку по своему несравненному великодушию Бог не исследует наши дела со всей строгостью, Он принимает их как чистые и по этой причине вознаграждает бесконечными благодеяниями как в этой жизни, так и в будущей, хотя эти дела вовсе того не заслуживают. Я не могу принять различения, которое не без лукавства делают некоторые люди, заявляя, будто добрые дела заслуживают Божьих милостей, посылаемых нам в этой жизни, тогда как вечное спасение является наградой только за веру. Ведь Господь обещает нам награду за наши тяжкие труды и венчает нас за борьбу только на небесах.
С другой стороны, приписывать всё новые и новые милости, которые мы каждый день получаем от Бога, заслугам за дела значит отвергать благодать, а это противоречит учению Писания. Ибо, хотя Христос и говорит, что добрый раб, который был верен в малом, будет поставлен над многим (Мф 25:21,29), Он одновременно показывает, что приумножение у верующих — дар его незаслуживаемой благости. «Жаждущие! идите все к водам; даже и вы, у которых нет серебра, идите, покупайте... без платы вино и молоко» (Ис 55:1). Поэтому всё, что дано верующим как предварение их спасения, есть чистое Божье благодеяние, как и вечное блаженство. Но своими милостями, которые Он оказывает нам сейчас ради будущей славы, Бог свидетельствует, что каким-то образом принимает в расчёт наши дела. Дабы засвидетельствовать нам свою беспредельную любовь, Ему угодно воздать эту честь не только нам, но и тем благодеяниям, которые мы получаем из его руки.
Если бы в прошлом эти вещи были рассмотрены и изложены должным образом, то никогда не возникло бы стольких волнений и разногласий. Св. Павел сказал, что нам, дабы построить Церковь, необходимо держаться основания, которое он положил у коринфян, и что никто не может положить другого основания, кроме того, которое есть Иисус Христос (1 Кор 3:10 сл.). Какое же основание имеем мы в Иисусе Христе? Является ли оно лишь началом нашего спасения, довершить которое зависит от нас? И открыл ли Он только путь, по которому мы пошли бы, опираясь на собственное усердие? Это отнюдь не так. Как сказал апостол ранее: мы должны признать, что нам дарована праведность (1 Кор 1:30).
Следовательно, только тот имеет доброе основание во Христе, кто целиком полагает в Нём свою праведность. Ведь апостол не говорит, что Христос послан нам помочь обрести праведность, но что Он и есть наша праведность. В вечности, прежде создания мира, мы были избраны в Нём, то есть не за какие-то заслуги, а по благому произволению Божьему (Эф 1:4). Св. Павел говорит, что смертью Христа мы были искуплены от осуждения к смерти и освобождены от гибели (Кол 1:14,20); что мы приняты во Христе Небесным Отцом, дабы стать его детьми и наследниками [Рим 8:17; Гал 5:5-7]; что мы примирены с Богом кровью Христовой; что мы вне опасности и не погибнем вовек (Ин 10:28); и что, будучи соединены с Ним, мы уже каким-то образом являемся причастниками вечной жизни, войдя благодаря надежде в Царство Божье.
И это ещё не всё: будучи соединены с Иисусом Христом, мы, хотя ещё и безумны сами по себе, имеем Его как свою мудрость перед Богом; хотя мы грешники, Он — наша праведность; хотя мы осквернены, Он — наша чистота. И хотя мы немощны и лишены сил и оружия для битвы с дьяволом, всякая власть, данная Ему на небе и на земле (Мф 28:18), дабы низвергнуть дьявола и сокрушить врата ада, принадлежит нам. Несмотря на то, что мы ещё заключены в смертное тело, Он — наша жизнь. Короче, все эти блага — наши, и во Христе мы обладаем всем. В самих себе — ничем. Итак, мы должны строить на этом основании, если хотим быть храмами, посвященными Господу [Эф 2:21].
Однако в течение долгого времени людей учили совершенно другому. Назывались неведомо какие нравственные свершения, которые якобы делают людей угодными Богу, прежде чем они станут причастны Христу. Как будто Писание лжёт, когда говорит, что «не имеющий Сына Божия не имеет жизни» (1 Ин 5:12). Но если они мертвы, то как они могут породить субстанцию жизни? И разве зря говорится, что «всё, что не по вере, грех» (Рим 14:23)? И разве можно получить добрый плод от худого дерева [Мф 7:18; Лк 6:43]?
Что же оставляют эти злобные софисты Христу, в чём являет Он свою силу? Они утверждают, что Он заслужил для нас первичную благодать (premiere grвce), то есть возможность иметь заслуги, а теперь наша задача в том, чтобы не упустить эту данную нам возможность3. Какое бесстыдство и безумие! Как можно было ожидать такого от тех, кто объявляет себя христианами — и при этом лишает Иисуса Христа его силы и почти что попирает Его ногами? Писание повсюду свидетельствует о Христе, что все верующие в Него оправданы. А эти негодяи учат, будто Он не дал нам иного блага, кроме как открыл возможность оправдаться. Если бы они могли прочувствовать, что значат такие вот высказывания: что всякий, имеющий сына Божия, имеет жизнь (1 Ин 5:12); что всякий верующий перешёл от смерти в жизнь (Ин 5:24), получая оправдание даром, по благодати Его (Рим 3:24), дабы сделаться наследником вечной жизни [Тит 3:7], и что он пребывает в Нём (1 Ин 3:24), соединяясь через Него с Богом; что он причастен жизни Христовой и воссел с Ним на небесах (Эф 2:6) и уже введён в Царство Божье (Кол 1:13), получив спасение.
Подобные высказывания бесчисленны. И они говорят о том, что Иисус Христос не только принёс нам возможность получить праведность и спасение, но что то и другое уже дано нам в Нём. Поэтому, как только мы приобщаемся ко Христу, мы становимся детьми Божьими и наследниками Царства Небесного, причастниками праведности и обладателями жизни. Отвергая ложь софистов, закончу так: мы получили не только возможность что-либо заслуживать, но приобрели все заслуги Христа, потому что приобщились к ним.

7. Вот как софисты сорбоннской школы, матери всех заблуждений, разрушили учение об оправдании верой, в котором заключается существо всякого благочестия. На словах они проповедуют, что человек оправдывается «сформированной верой» (foy formйe), но тут же разъясняют, что это так потому, что дела получают от веры силу и способность оправдывать5 91. От этого создаётся впечатление, что они упоминают о вере как бы не всерьёз — только потому, что не могут совершенно умолчать о ней, ибо именно об этом предмете так часто говорится в Писании. Не довольствуясь этим, они похищают у Бога частицу хвалы за добрые дела, чтобы передать её человеку. Но поскольку они видят, что добрые дела не способ-
аДунсСкот. Сентенции, III, dist. XIX, qu. 1, 8.
ьФома Аквинский. Сумма теологии, II, 1, Q. CXIII, art 4; Q. CXIV. art. 3-4, 8.
ны возвысить человека и даже не могут в собственном смысле называться «заслугами» — если считать их плодами благодати Божьей, — то они выводят их из свободы воли; а именно, они пытаются выжать масло из камня. Конечно, они не отрицают, что благодать является главной причиной, но не желают исключить и свободную волю, из которой проистекают, по их словам, все заслуги92.
И это не только учение современных софистов, но и их великий учитель Пётр Ломбардскийа рассуждал об этом подобным же образом, хотя более сдержанно и разумно5. Удивительное ослепление — читать св.Ав-густина, на которого он часто ссылается93, и не видеть, насколько озабочен этот святой тем, чтобы не оставить человеку ни капли похвалы за добрые дела. Выше, рассуждая о свободе воли, мы приводили немало его высказываний на эту темус.
В его [Августина] сочинениях содержится ещё тысяча подобных им. Так, он запрещает нам выпячивать наши заслуги с целью что-либо присвоить себе, ибо они суть дары Бога. Он говорит, что любая наша заслуга происходит от милости и целиком дана нам ею, а не приобретена нами самими*1 и т.д. Впрочем, не так уж и удивительно, что упомянутый ломбардец не был озарён светом Писания, так как он был не особенно искушён в нём. И всё же нельзя не привести против него и его последователей совершенно ясное высказывание, принадлежащее св. Павлу, который, запретив христианам хвалиться, разъясняет причину, почему для них это непозволительно: «Ибо мы — Его творение, созданы во Христе Иисусе на добрые дела, которые Бог предназначил нам исполнять» (Эф 2:10). Поскольку от нас не исходит никакого добра, пока мы не возрождены, — а наше возрождение целиком и исключительно зависит от Бога, — кощунственно допускать хоть малейшую похвалу себе за добрые дела.
Наконец, хотя софисты без конца твердят о добрых делах, они таким образом наставляют совесть верующих, чтобы те никогда не дерзнули удостовериться в благорасположении Бога к их делам16. Мы же, напротив, вовсе не упоминая о заслугах, посредством нашего учения даём редкостное утешение верующим, когда свидетельствуем, что они угодны и приятны Богу своими делами. Мы даже требуем, чтобы никто не пытался совершить и не совершал никакого дела без веры, то есть не имея в сердце твёрдой, определённой уверенности, что оно угодно Богу.
аВ латинской версии он именуется «их Пифагором», во французском издании Кальвин старался избегать слишком учёных выражений. —Прим. франц. изд. ьПётр Ломбардский. Сент., Il, dist. XXVII, 4 (MPL, СХСИ, 715). сКн. II, гл. II, 8.
Августин. Толк, на Пс 144, 11 (MPI, XXXVII, 1876); Письма, 194, V, 19 (Сиксту Римлянину) (MPL, XXXIII, 880 р.).
$. Посему не допустим, чтобы нас отвратили от этого основания даже на ширину острия иглы — ведь на нём держится всё устроение Церкви. Все служители Бога, на которых Он возложил задачу созидания своего Царства, если возникнет необходимость в особом учении или увещевании, учат, что Сын Божий явился, чтобы разрушить дела дьявола и чтобы те, кто от Бога, более не грешили (1 Ин 3:8). Ибо довольно того, что в прошедшее время мы следовали похотям мира (1 Пет 4:3), а избранные Божий суть орудия его милости, выделенные в чести, и должны быть чисты от всякой скверны (2 Тим 2:20-21). Впрочем, всё это заключено в одном месте, где сказано, что Христос желает иметь таких учеников, которые, отвергнувшись себя и взяв свой крест, последуют за Ним (Лк 9:23). Тот, кто отвергся себя, уже вырвал корень всякого зла: искать чего-либо большего, нежели угодное Христу. Тот, кто взял свой крест и несёт его, расположен ко всяческому терпению и великодушию. Однако пример Христа уже содержит всё то, что присуще благочестию и святости. Ибо Он был послушен Отцу даже до смерти [Флп 2:8]. Он всем сердцем был предан тому, чтобы совершенствовать дела Божьи, расширять и возвышать его славу [Ин 4:34; 7:18]. Он отдал свою жизнь за избавление братьев [Ин 10:15]. Он воздавал добром за зло своим врагам [Лк 6:27,35; 23:34]а.
Если возникнет потребность в утешении, служителям Божьим оно дано в тех же удивительных словах: мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы в нужде, но не отвергнуты; мы в страшных бедах, но не оставлены; мы побиваемы, но не погибаем, ибо носим в нашем теле мёртвость Иисуса Христа, чтобы открылась в нас жизнь его

аТема подражания Христу как у Лютера, так и у Кальвина звучала довольно приглушенно. Понять причину этого нетрудно: они опасались, как бы это не стало средством обойтись без благодати и как бы такое подражание (бедность, безбрачие, терпение унижений) не стало — вместо веры — путём к спасению, оставляющим тем самым место и для заслуг. С другой стороны, поскольку Иисус Христос был Сыном Божьим, люди не в силах воспроизвести все черты этой уникальной жизни. Но даже и в человеческом плане было невозможно в точности воспроизвести, например, такие дела: «пить молодое вино в Иудее, или есть хлеб этой страны, или одеваться в одежду того времени, или носить нетканый хитон». Но всём этом было бы только «пустое и суетное обезьянничанье» (Response а un certain Holandois. — ОС, IX, 592).
Это не мешало Кальвину при случае показать в Иисусе Христе образец доверия к Богу (Comment. Hйbreux, II, 13), образец послушания (Ibid., V, 8), человечности, проявляющейся в прощении грехов (Comment. Colossiens, III, 13), молитвы (Comment. Jean, VI, 11), верности Писанию в борьбе против лукавого (Comment. Matth, IV, 4) и т.д.
Однако для Кальвина истинное подражание Христу заключается в умирании вместе с Ним, погребении вместе с Ним, в воскресении вместе с Ним (см. гл. VII и VIII настоящей книги). Мистики французской школы, такие, как Беруллий (Berulle), Олье (Olier), П. де Кон-дран (Condren), согласны с Кальвином и рассматривали скорее «состояния» Иисуса, нежели его конкретные действия и, вследствие этого, как и Кальвин, настаивали на внутреннем подражании. — Прим. франц. изд.

(2 Кор 4:8-10). «Если мы с Ним умерли, то с Ним и оживём; если терпим [с Ним], то с Ним и царствовать будем» (2 Тим 2:11-12). Если мы уподобляемся Ему в страданиях, то уподобимся и в воскресении (Флп 3:10-11), ибо Отец повелел, чтобы все те, кого Он избрал во Христе, были подобны образу его Сына, «дабы Он был первородным между многимиа братьями» (Рим 8:29). И поэтому ни беды, ни смерть, ни настоящее, ни будущее не могут «отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе» (Рим 8:38-39), но скорее всё происходящее с нами обращается ко благу и спасению. В соответствии с этим учением мы не оправдываем человека перед Богом его делами, но говорим, что все, кто от Бога, возрождены и соделаны новой тварью, так что из-под владычества греха они переходят в царство праведности. Тем самым они своё призвание делают всё более и более твёрдым (2 Пет 1:10) и, подобно деревьям, познаются по плодам [Мф7:20; 12:33].





Глава XVI

О ТОМ, ЧТО ЛЮДИ, ПРЕДСТАВЛЯЮЩИЕ ЭТО УЧЕНИЕ КАК ЛОЖНОЕ, ОКАЗЫВАЮТСЯ КЛЕВЕТНИКАМИ ВО ВСЕХ СВОИХ ДОВОДАХ


аУ Кальвина — «всеми».


9 690




I. С помощью приведённых выше рассуждений и высказываний нетрудно опровергнуть бесстыдные нападки иных злобных людей, которые утверждают, будто мы, уча, что никто не оправдывается и не заслуживает спасения добрыми делами, вообще отвергаем последние и отвлекаем от них людей. А также, что мы открываем слишком лёгкий путь к оправданию, когда говорим, что оно заключается в даваемом даром прощении грехов, и тем самым соблазняем человека на дурные поступки, который и так склонен к ним по природе94. Повторяю, эти клеветнические нападки нами уже опровергнуты, но тем не менее я вкратце отвечу на те и на другие.
Они твердят, что если проповедуется оправдание верой, то ценность добрых дел уничтожается*. Но что если, напротив, она тем самым утверждается и повышается? Ведь мы не фантазируем о такой вере, которая была бы лишена всяких добрых дел, или об оправдании, которое могло бы без них обойтись. Вот ключевой момент проблемы: мы проповедуем веру, необходимо соединённую с добрыми делами, однако праведность полагаем в вере, а не в Делах. Причину этого легко объяснить, если мы воззрим на Христа, к которому обращена вера и от которого она черпает все свои силы. Ибо где источник того, что мы оправданы верой? Он в том, что через неё мы принимаем праведность Христа, который один примиряет нас с Богом. Но ведь мы не можем принять эту праведность, если вместе с нею не принимаем освящения95. И когда говорится, что Христос дан нам как искупление, премудрость и праведность, то тут же добавляется, что Он дан нам и как освящение (1 Кор 1:30). Отсюда следует, что Христос не оправдывает ни одного человека, кого Он одновременно не освящает. Ибо эти благодеяния связаны вечной связью, так что, когда Он просвещает нас своею мудростью, Он искупает нас; когда Он нас искупает, Он нас оправдывает; когда оправдывает, освящает.
Но поскольку сейчас вопрос стоит только об оправдании и освящении, остановимся на них. Хотя их и необходимо различать, Христос нераздельно заключает в Себе то и другое. Мы хотим получить оправдание во Христе? Тогда нужно прежде обладать Им. Но мы можем Им обладать, только если причастны его освящению, ибо Его нельзя разделить на части [1 Кор 1:13]. А поскольку, повторяю, Господь Иисус никому не даёт радости своих благодеяний иначе, как отдавая самого Себя, то Он дарует их вместе и никогда одно без другого. Отсюда ясно, насколько верно утверждение, что мы не оправдываемся без дел, хотя отнюдь не делами, ибо причастность Христу, в котором зиждется наша праведность, непременно заключает в себе и освящение.


*В латинской версии 1559 г. за этой фразой следует замечание: «Я воздерживаюсь от того, чтобы говорить, каковы добрые дела придирающихся к нам ревнителей. Оставим безнаказанной их брань, даже если они весь мир заразили своим распутством. И они принимают оскорблённый вид, когда вера превозносится, а дела принижаются.» — Прим. перев.


**В латинской версии далее говорится: «Здесь, между прочим, следует предупредить моих читателей, что наши противники весьма неразумно толкуют соотношение вознаграждения и заслуг. Это вынуждает меня объяснить его в дальнейшем более чётко. Ибо софисты по всей очевидности не знают, что Бог не менее великодушен, когда вознаграждает за дела, нежели когда Он дарует способность делать добро. Я сделаю это в надлежащем месте. Теперь же достаточно показать, насколько слабы их возражения.» — Прим. перев.



2. Не менее ложно утверждать, что мы отвращаем сердца людей от стремления делать добро, отнимая у них фантазии насчёт заслуг**. Ибо их мнение, что никто не станет заботиться о доброй жизни, когда не рассчитывает на вознаграждение, — тяжкое заблуждение. Если кто-либо ищет только того, чтобы люди служили Богу за вознаграждение и уподоблялись наёмникам, которые продавали бы Ему свои услуги, то это не принесёт никакой пользы. Бог желает быть любим и почитаем свободно и одобряет раба, который не оставил бы своего служения, даже если бы лишился всякой надежды на вознаграждение. Так что если необходимо побудить людей на добрые дела, то нет лучших шпор, чем когда им показывают завершение их искупления и призвания. Именно это делает Слово Божье, которое говорит, что наша совесть очищена от мёртвых дел кровью Христа для служения Богу живому (Евр 9:14); что мы избавлены от руки врагов наших, чтобы «служить Ему в святости и правде пред Ним во все дни жизни нашей» (Лк 1:74-75)*. А также, что благодать Божья является для того, «чтобы мы, отвергнувши нечестие и мирские похоти, целомудренно, праведно и благочестиво жили в нынешнем веке, ожидая блаженного упования и явления славы великого Бога и Спасителя нашего» (Тит 2:11-13); что «Бог определил нас не на гнев, но к получению спасения чрез Господа нашего Иисуса Христа» (1 Фес 5:9); что мы храм Св. Духа, который не позволено осквернять (1 Кор 3:16; Эф 2:21; 2 Кор 6:16); что мы более не тьма, а свет в Господе и потому должны поступать, как чада света (Эф 5:8); что мы призваны не к нечистоте, а к святости и что воля Божья есть освящение наше, чтобы мы воздерживались от блуда (1 Фес 4:7,3); что, поскольку призвание наше — святость, мы не можем исполнить его иначе, нежели чистотою жизни, что мы освобождены от греха, дабы стать рабами праведности (Рим 6:18).


*3десь в латинской версии трактата далее следует: «чтобы, освободившись от греха, мы пестовали праведность в свободном духе (Рим 6:18); что "ветхий наш человек распят" (Рим 6:6); что "мы погреблись с Ним,... дабы, как Христос воскрес из мёртвых,... так и нам ходить в обновлённой жизни" (Рим 6:4)». Подобно этому, если мы умерли со Христом как его члены, мы должны искать горнего, должны быть странниками на земле и стремиться к небесному, где сокровище наше (Кол 3:1-3).» — Прим. перев.


Есть ли более убедительный аргумент, чтобы склонить нас к любви, чем тот, который приводит св. Иоанн? Мы должны любить друг друга, ибо нас возлюбил Бог. Этим дети Бога отличаются от детей дьявола, дети света от детей тьмы, ибо первые пребывают в любви (1 Ин 4:11) [1 Ин 3:10]. Почти то же самое говорит св. Павел: если мы принадлежим Христу, значит, мы члены одного тела и поэтому обязаны помогать друг другу (1 Кор 12:12сл.; Рим 12:4-5). Может ли у нас быть лучшее побуждение к святой жизни, чем то, о котором сказал св. Иоанн: «всякий, имеющий... надежду на Него, очищает себя, так как Он чист» (1 Ин 3:3)? И св. Павел говорит, что, имея обетование усыновления, мы должны очистить себя от всякой скверны плоти и духа (2 Кор 7:1). Из уст самого Христа мы слышим, что Он дал нам пример, которому нам надлежит следовать (Ин 13:15).

3. Эти отрывки я привёл для примера. Если бы я захотел собрать все подобные им, то мне понадобился бы целый том. Все писания апостолов полны доводов, доказательств, убеждений, в которых верующие наставляются в добрых делах и где нет ни одного упоминания о заслугах. Наоборот, они по большей части наставляют в том, что наше спасение заключается в Божьем милосердии, мы же сами ничего не заслужили. Так, св. Павел, на протяжении всего Послания к римлянам изъясняющий, что у нас нет никакой надежды на спасение, кроме Христовой милости, переходя к увещеванию, основывает своё учение именно на этом милосердии, о котором он писал (Рим 12:1). Строго говоря, для доброй жизни нам должно быть достаточно одного-единственного мотива — чтобы в нас прославлялся Бог (Мф 5:16). И если находятся люди, которых не трогает слава Божья, то таковым достаточно вспомнить о Божьих благодеянияха. Но эти фарисеи, настаивая на заслугах, почти силой навязывают людям рабское поведение и ложно внушают нам, что нас нельзя побудить к добрым делам иначе, как их доводами. Как будто Богу очень нравятся такие вынужденные услуги, когда Он говорит, что принимает лишь жертвы, принесённые добровольно, и запрещает что-либо давать с огорчением и по принуждению (2 Кор 9:7).
Я утверждаю всё это не потому, что отвергаю или презираю способ воодушевить нас, который часто используется в Писании. Оно не упускает не единой возможности, чтобы пробудить нас от лени, в том числе и такой, когда обещается воздаяние каждому по делам его (Рим 2:6). Но я не отрицаю, что есть и другой способ, причём он является основным. Более того, я считаю, что не с этого следует начинать. Но главное, я утверждаю, что гордиться заслугами пустое дело, а наши противники, как мы увидим в дальнейшем5, утверждают обратное. Наконец, я говорю, что пользу нам может принести лишь одно единственное учение — что мы оправданы только лишь заслугою Иисуса Христа, к которой причастны через веру, а не какими-то собственными заслугами. Ибо никто не предрасположен к святой жизни, прежде чем не примет и хорошо не усвоит это учение.


аИоанн Златоуст. Гомилия XXVI (на Книгу Бытия), 8 (MPG, LUI, 329). ьГл. XVIII, 3 сл. настоящей книги.


Об этом возвещал ещё пророк, обращаясь к Богу: «У Тебя прощение, да благоговеют пред Тобою» (Пс 129/130:4). Он показал, что нет среди людей никакого почитания Бога, прежде чем они не познают его милость, которая одна есть основание всего. Нам необходимо твёрдо знать, что милость Бога — не только основание должного и доброго служения Ему, но и боязни Его, которую и паписты считают важной для спасения. При этом она не может быть вменена в заслугу, потому что основана на прощении грехов.

4. Так что слишком бесстыдная клевета утверждать, будто мы склоняем людей ко греху, проповедуя даваемое даром прощение грехов, в котором мы видим истинную праведность. Ибо, говоря так, мы, напротив, придаём ей весьма большое значение, а именно утверждаем, что её невозможно сравнить с какими-либо нашими добрыми делами, и поэтому мы можем получить её только даром. Итак, мы утверждаем, что праведность даётся нам даром. Нам, но не Христу, которому она стоила очень дорого: Он купил её своею бесценной святою кровью, ибо не было никакой иной цены, которая могла бы удовлетворить Божий суд. Когда мы учим этому людей, то убеждаем их в том, что эта святая кровь проливается всякий раз, когда они грешат. Мы показываем им, что скверна греха столь велика, что не может быть смыта иначе, кроме как из этого единственного источника. Слушая это, разве не должны они более ужаснуться греху, нежели тогда, когда им говорят, что они могут очиститься от него какими-то добрыми делами? И если есть у них страх Божий, то разве не ужаснутся они при мысли снова свалиться в грязь после того, как были омыты, и тем самым замутить и загрязнить (насколько это в их силах) тот чистейший источник, в котором омыты? У Соломона верующая душа говорит: «Я вымыла ноги мои; как же мне марать их?» (Песн 5:3)
Теперь очевидно, кто на самом деле оскверняет прощение грехов и кто уничтожает достоинство праведности. Наши противники болтают, что Бога можно умиротворить неведомо какими ничтожными приношениямиа, которые не ценнее навоза и всякого сора [Флп 3:8]. Мы же говорим, что оскорбление, наносимое грехом, слишком тяжко для того, чтобы так легко получить прощение. И поэтому эта прерогатива и эта честь принадлежат исключительно крови Христовой. Они твердят, будто праведность, если она в чём-то повреждена, может быть восстановлена неким удовлетворением5.


аБонавентура. Коммент. к Сент., IV, dist. XV, art. 1.; Фома Аквинский. Сумма теологии, III. suppl., Q. XII-XV.


ьФома Аквинский. Цит. соч., Q. XV, art. 1.


сПосвящённые этим вопросам главы V (издания 1541 г.) и IX (издания 1545 г. и последующих) в издании 1560 г. воспроизведены в гл. III-V кн. III. В следующей главе речь о них не идёт. Вероятно, это объясняется ошибкой, допущенной при переводе в 1560 г. — Прим. франц. изд.


Мы же говорим, что она слишком ценна, чтобы приобрести её с подобной лёгкостью, и поэтому для её восстановления мы должны прибегать исключительно к Божьему милосердию. Остальные вопросы, относящиеся к прощению грехов, будут рассмотрены в следующей главе0.
Глава XVII

О СООТВЕТСТВИИ ОБЕТОВАНИИ ЗАКОНА И ЕВАНГЕЛИЯ


I. Теперь мы продолжим обсуждение аргументов, посредством которых Сатана с помощью своих союзников пытается уничтожить или умалить значение оправдания через веру. Полагаю, что мы уже опровергли утверждения клеветников, будто являемся противниками добрых дел. Ведь мы отрицаем оправдание делами не для того, чтобы никто их не творил и не ценил, но для того, чтобы не полагался на них, не хвалился ими и не приписывал им силу спасения. Ибо наша уверенность, наша слава и единственные врата нашего спасения в том, что нам принадлежит Иисус Христос, Сын Божий, и что в Нём мы становимся детьми Божьими, наследниками Царства Небесного, призванными в надежде на вечное блаженство — не собственной добродетелью, а благостью Бога.
Но поскольку враги нападают на нас также с помощью других орудий, нам нужно продолжать отбивать их удары. Во-первых, они напоминают об обетованиях Закона, которые Бог дал тем, кто будет его соблюдать. Они спрашивают, считаем ли мы их утратившими силу (vaines) или в каком-то смысле ещё действительными. Поскольку неразумно называть их утратившими силу, они полагают очевидным, что эти обетования имеют определённое значение, и отсюда заключают, что мы оправдываемся не одной верой96. Ибо Господь сказал: «Если вы будете слушать законы сии, и хранить и исполнять их, то Господь... будет хранить завет и милость к тебе, как Он клялся отцам твоим, и возлюбит тебя,... и размножит тебя, и благословит» (Втор 7:12-13). А также: «Если совсем исправите пути ваши и деяния ваши... и не пойдёте во след иных богов,... то Я оставлю вас жить на месте сём... и Я буду вашим Богом, а вы будете Моим народом» (Иер 7:5-7,23). Я не хочу приводить ещё тысячу подобных речений, которые могут подтолкнуть к такому же выводу, поскольку они не отличаются по смыслу от приведённых. Суть дела сводится к свидетельству Моисея о том, что благословение и проклятие, жизнь и смерть даны нам в Законе (Втор 11:26; 30:15). Значит, нам нужно либо объявить это благословение пустым и бесплодным, либо признать, что оправдание мы получаем не только верой.


аКн. II, гл. VII, 3.


Вышеа мы уже показали, что, оставаясь под Законом, люди остаются проклятыми, как и объявлено всем нарушителям Закона (Втор 27:26). Ибо

Бог ничего не обещает тому, кто полностью и совершенно не соблюдает Закон, а такого человека не существует на свете.
Таким образом, совершенно очевидно, что Закон обрекает весь род человеческий на проклятие и гнев Бога. Если мы хотим освободиться от них, нам необходимо выйти из-под власти Закона и как бы из рабства быть отпущенными на свободу. Не плотскую свободу, которая уводит нас от послушания Закону, ввергает в распущенность и вседозволенность, отпускает узду, сдерживающую наши похоти, толкает ко всяческим излишествам. Но духовную свободу, которая утешает и укрепляет встревоженную и испуганную совесть, показывая ей, что она освобождена от проклятия и осуждения, положенных по Закону. Эту свободу мы обретаем тогда, когда познаём в вере милость Божью во Христе, благодаря которой получаем уверенность в прощении грехов, в освобождении от тяжкого, жалящего чувства, вызываемого Законом.

2. По этой причине даже обетования, данные в Законе, оказались бы бесплодны и бездейственны, если бы Бог по своей благости не помог нам Евангелием. Ибо условие необходимости исполнять Божью волю, которым определяются обетования, никогда не было бы выполнено. Но помощь Господа состоит не в том, чтобы позволить нам заместить часть праведности делами и восполнить недостающее своею добротой, а в том, что Он ради восполнения праведности дал нам Христа своего. Поэтому апостол сначала сказал, что он и прочие евреи, зная, что человек не может оправдаться делами Закона, уверовали в Иисуса Христа. А затем добавил, что это произошло не потому, что вера во Христа помогает им достичь совершенной праведности, а для того, чтобы оправдаться без дел Закона (Гал 2:16). Если верующие отходят от Закона и, дабы получить праведность, каковой не находят в Законе, приходят к вере, то они, безусловно, отказываются от праведности посредством дел. И теперь неважно, насколько приумножать награды, уготованные Законом соблюдающим его: из-за своей испорченности мы не получим ничего, пока не приобретём иную праведность.
Так, Давид, рассказав о наградах, которые Бог приготовил своим служителям, тут же обращается к осознанию грехов, которыми эти награды уничтожаются. Он ярко показывает блага, которые мы должны были бы получить от Закона, но сразу же добавляет: «Кто усмотрит погрешности свои?» (Пс 18/19:13) Тем самым он указывает на препятствие, из-за которого радость не приходит к нам. В другом месте, сказав, что «все пути Господни — милость и истина» к боящимся Его, Давид прибавляет: «Ради имени Твоего, Господи, прости согрешение моё, ибо велико оно» (Пс 24/25:10-11). Таким образом он утверждает, что вначале Божье благоволение к нам было выражено в Законе, если бы мы могли добиться его своими делами. Но собственными заслугами мы никогда его не получаем.

3. Так что же, спросит кто-нибудь, обетования Закона были даны зря, чтобы потом их отнять? Я уже привёл доказательства, что не придерживаюсь такого мнения, но при этом утверждаю, что действие обетовании не доходит до нас, пока они относятся к делам и заслугам. В силу этого, если обетования рассматривать сами по себе, то они в каком-то смысле отменены. Поэтому апостол говорит, что эти чудесные обетования, где Бог дал постановления, исполняя которые человек будет жив (Рим 10:5; Лев 18:5; Иез 20:11), не имеют никакого значения, если мы остановимся на установлениях, и что обетования тогда не принесут нам ничего — как если бы они вообще не были даны. Ибо тому, что в них требуется, не удовлетворяют даже самые святые служители Божьи, которые все далеки от исполнения Закона и отягощены многими его нарушениями. Но когда пришли евангельские обетования, где объявлено, что прощение грехов даётся даром, то они не только нас сделали угодными Богу, но и наши дела — приятными Ему. И Он их не только принимает, но и вознаграждает благословениями, которые раньше, согласно заключённому Им союзу-завету (соуепапсе), полагались за совершенное соблюдение Закона. Итак, я признаю, что награда, обещанная Господом в Законе всем, кто будет блюсти праведность и святость, распространена на дела верующих. Однако при этом нужно внимательно рассмотреть причины, по которым их дела становятся угодными Богу.
Таких причин три. Первая заключается в том, что Господь, отвращая свой взор от дел своих служителей, которые более заслуживают посрамления, чем похвалы, принимает их во Христе и посредством одной лишь веры, без всяких дел примиряет с Собою. Вторая причина состоит в том, что по своей благости и отеческому великодушию Он воздаёт честь их делам, признаёт их достоинство и добродетельность независимо от того, насколько они ценны. Третья причина в том, что Бог принимает эти дела по милости, не учитывая их несовершенства, которым они поражены до такой степени, что скорее должны быть причислены к порокам, нежели к добродетелям.
Отсюда становится очевидным, как ошибались сорбоннские софисты. Они думали избежать всякого противоречия, утверждая, что делами заслуживают спасения не по причине внутренне присущей им благости, а потому, что Бог по своему великодушию считает их таковымиа. Но при

аБонавентура. Комм. кСент., II, с^. XXVII, ап;. II, ди. 3 (в МР1_ отсутствует).
этом они не заметили, что дела, которые они считают достойными, далеки от требований, заключённых в обетованиях Закона, если только им не предшествует незаслуженно вменяемая праведность, опирающаяся на одну лишь веру, а также прощение грехов, посредством которого и самые добрые дела очищаются от присущей им скверны. Так что из названных нами трёх причин, вследствие которых дела верующих принимаются Богом, софисты заметили только одну и обошли молчанием две другие. А они и являются главными.

4. Наши противники ссылаются на высказывание св. Петра, которое приводит св. Лука в Деяниях апостолов: «Истинно познаю, что Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему» (Деян 10:34-35). Из этих слов они выводят аргумент, который кажется им весьма убедительным: если человек приобретает милость у Бога добрыми делами, то, значит, он достигает спасения не одной толь-, ко Божьей милостью. Но Бог так помогает грешнику своим милосердием, что готов спасти его за добрые дела. Однако мы никогда бы не смогли согласовать различные места Писания, если бы не принимали во внимание двоякое приятие (acception) человека Богом. В том, каков человек по природе, Бог не находит ничего, что склонило бы Его к милости, кроме полной немощи. Если же очевидно, что человек, когда он впервые принимается Богом, лишён чего бы то ни было доброго, а напротив, отягощен всякого рода злом, переполняющим его, то за какую же добродетель объявим мы его достойным Божьего призвания? Посему нужно отбросить всякое суетное мечтание о заслугах, ибо Господь нам так ясно показывает своё даваемое даром великодушие.
Сказанное в том же месте Ангелом Корнилию, что его молитва и милостыня дошли до Бога [Деян 10:31], софисты тоже извращённо толкуют в свою пользу, чтобы доказать, что человек готовится к приятию Божьей благодати своими добрыми делами. Но ведь было необходимо, чтобы Корни-лия уже просветил Дух премудрости, ибо он был научен истинной мудрости, то есть страху Божьему. И он был освящён тем же Духом, потому что любил правду, которая, по слову апостола, есть плод Духа (Гал 5:5). Так что всем, что было приятно в нём Богу, Корнилий обладал по благодати Божьей, а вовсе не был подготовлен к её приятию собственными усилиями. В самом деле, в Писании невозможно найти ни единой буквы, которая бы противоречила этому учению: Бог принимает человека в свою любовь только по той причине, что видит его неминуемую гибель, если человек будет предоставлен самому себе. Но поскольку Он не желает этой гибели, Он проявляет милосердие и освобождает человека. Теперь мы видим, что при-

Книга III Глава XVII

ятие исходит не от праведности человека, но представляет собой чистое свидетельство доброты Бога к ничтожным грешникам; в противном случае они были бы более чем недостойны подобного благодеяния.

5. Итак, после того как Бог спас человека из бездны погибели, Он освятил его благодатью усыновления. Ибо Он возродил и преобразил человека к новой жизни, принял его как новое творение вместе с дарами своего Духа [2 Кор 5:17]. Это то приятие, о котором говорит св. Пётр [1 Пет 1:17 сл.]. Верующие после него угодны Богу даже своими делами (1 Пет 2:5), ибо невозможно, чтобы Бог не любил тех благ, которые Он вручил им через своего Духа. При этом нам надлежит постоянно помнить, что они угодны Богу своими делами только потому, что Он по причине не заслуженной ими любви со всё большей щедростью принимает их дела. Ибо от чего происходят добрые дела верующих, как не от того, что Господь, избрав их орудиями для почётного употребления, пожелал украсить их истинной чистотою (Рим 9:21 сл.)? И почему они считаются добрыми — как будто на это ничего нельзя возразить, — если не потому, что добрый Отец прощает пятна и скверну, которыми они загрязнены? Короче, в этом месте св. Пётр разумеет не что иное, как любовь Бога к своим детям, в которых Он видит своё подобие, свой запёчатлённый лик. Вышеа мы объяснили, что возрождение — это как бы восстановление в нас образа Божьего. Посему Господь с полным основанием любит и почитает свой образ везде, где созерцает его. И не случайно сказано, что жизнь верующих, устремлённая к святости и правде, приятна Ему.
Но пока верующие заключены в смертную плоть, они остаются грешниками, их добрые дела только начинаются и они отягощены множеством пороков. Поэтому Бог может быть благосклонен к своим детям и к их делам, только если Он принимает их более во Христе, нежели самих по себе. Здесь нам нужно привести свидетельства того, что Бог благосклонен и благожелателен к людям, ведущим праведную жизнь. Моисей говорил израильтянам: «Господь, Бог твой,... хранит завет Свой и милость к любящим Его и сохраняющим заповеди Его до тысячи родов» (Втор 7:9). Это высказывание вошло у народа в речения, что мы видим, например, в торжественной молитве Соломона: «Господи, Боже Израилев!.. Ты хранишь завет и верность к рабам Твоим, ходящим пред Тобою всем сердцем своим» (3 Цар 8:23). То же самое говорится в молитве Неемии (Неем 1:5).
Основание для этого таково: Господь, заключив союз-завет по своей милости, требует от своих служителей святости и неповреждённое™ жиз-

аКн. I, гл. XV, 4; гл. VI, 3 настоящей книги.

ни, дабы его благость не подверглась осмеянию и поношению и дабы никто не обольщался относительно его милосердия, невозмутимо уклоняясь на ложные пути (Втор 29:18). Поэтому, приняв их в свой завет, Господь желает заставить их посредством этого исполнять свой долг. Тем не менее вначале завет был дан даром и остаётся таковым. Но этой причине Давид, хотя и говорит, что получил награду за чистоту своих рук (Пс 17/18:20-21; 2 Цар 22:20-21), не забывает исходный принцип: это Бог извлёк его из чрева матери, вывел на пространное место и избавил, потому что любил его [2 Цар 22:20]. Говоря так, Давид тем самым утверждал, что дело его благое и праведное, что он ничем не оскорбил данную даром милость Божью, которая предшествует всем добрым делам и благам и представляет собой их источник.

6. Здесь будет нелишним отметить различие между подобными выражениями и обетованиями Закона. К последним не относятся все те, которые встречаются во множестве мест Моисеева Закона, так как среди них есть и несколько евангельских обетовании. Под обетованиями Закона я понимаю исключительно такие, которые соответствуют учению Закона. Эти обетования, как бы их ни называть, обещают воздаяние и награду без всяких условий, если мы будем исполнять предписанное.
Но когда говорится, что Господь хранит обетование своей милости любящим Его, то это делается скорее для того, чтобы показать, каковы те его служители, которые завет с Ним приняли сердцем, нежели для того, чтобы назвать причину благосклонности к ним Бога. Вот основание этого: поскольку Господь по своему великодушию призывает нас в надежде вечной жизни, дабы мы боялись, любили и почитали Его, то все обетования милости, которые мы находим в Писании, явно направлены на то, чтобы мы воздавали Ему честь и поклонение. Всякий раз, когда мы видим, что Господь делает добро соблюдающим Закон, мы должны сознавать, что таким образом Писание посредством признака, который должен быть у них неизменным, показывает, каковы суть дети Божьи. Вспомним, что Он усыновил нас, чтобы мы почитали Его как своего Отца. И чтобы не потерять право на сыновность Божыэ, нам следует стремиться туда, куда ведёт нас его призвание.
При этом нам. нужно убедиться, что исполнение Божьей милости не зависит от дел верующих. А то, что Бог исполняет обетование спасения для тех, кто в ответ на своё призвание ведёт праведную жизнь, означает, что Он обнаруживает в них истинные признаки своих детей — дары своего Духа. К этому следует отнести сказанное в пятнадцатом [четырнадцатом] псалме о жителях Иерусалима: «Господи! кто может пребывать в жилище Твоём? кто может обитать на святой горе Твоей? Тот, кто ходит непорочно, и делает правду, и говорит истину в сердце своём*» (Пс 14/ 15:1 сл).
А также у Исайи: «Кто из нас может жить при огне пожирающем?.. Тот, кто ходит в правде и говорит истину» (Ис 33:14-15). Есть немало и других подобных высказываний. Они записаны не для того, чтобы указать основание, на котором верующие должны стоять перед Богом, а для того, чтобы выразить способ, которым Он призывает их в общение с Собою, удерживает и хранит их в нём. Поскольку Он ненавидит грех и любит праведность, то тех, кого Он хочет соединить с Собою, Бог очищает своим Духом, дабы привести их в согласие со своею природой.
Поэтому, если спросить о первопричине, благодаря которой нам открыты доступ в Царство Божье и средство оставаться в нём, то ответ будет таков: она в том, что Господь однажды усыновил нас своею милостью и постоянно хранит в ней. Если спросить о способе, посредством которого это происходит, то следует обратиться к нашему возрождению и его плодам, о которых говорится в упомянутом псалме и в других местах Писания.

7. Мне представляется значительно более сложным истолковать свидетельства, где добрые дела удостаиваются чести называться праведностью и где говорится, что человек оправдывается ими. Что касается первого, то мы видим, что тут и там Божьи повеления и заповеди именуются «оправданием» и «праведностью». Что же касается второго, то вот пример Моисея: «В сём будет наша праведность, если мы будем стараться исполнять все сии заповеди» (Втор 6:25). А если кто-нибудь возразит, что это — законническое обетование, сопровождаемое невыполнимым условием, то есть другие подобные высказывания, о которых нельзя сказать то же самое. Например, это: «Возврати ему залог,... и тебе поста-вится сие в праведность» (Втор 24:13). Пророк говорит, что Финеесу было вменено в праведность усердие в отмщении за оскорбление Израиля (Пс 105/106:29-31).


*У Кальвина последняя фраза переведена: «у кого руки неповинны и сердце чисто», что соответствует Пс 23/24:4. — Прим. перев.


В связи с этим фарисеи нашего времени находят хороший повод громогласно обвинять нас. Ведь если мы говорим, что праведность по вере должна устранить праведность по делам, то они утверждают обратное: если праведность даётся за дела, то неверно, что мы оправдываемся одной верой. Я готов согласиться с ними в том, что заповеди Закона именуются «праведностью» — ив этом нет ничего удивительного, потому что их соблюдение действительно является ею. Но при этом читатели должны знать, что греки плохо перевели соответствующее еврейское слово, поставив вместо нужного «указание» — «оправдание».
Впрочем, я не хочу спорить о словах, поскольку вовсе не отрицаю, что Божий Закон заключает в себе совершенную праведность. Но поскольку мы обязаны исполнять всё, чего он требует, то если бы даже мы полностью соблюдали его, мы ещё были бы рабами ничего не стоящими [Лк 17:10]. Однако раз Господь воздаёт эту честь исполняющим Закон, называя их праведниками, то не в нашей власти устранять то, что Он дал. Итак, мы охотно признаём, что послушание Закону представляет собою праведность, а соблюдение каждой из заповедей является частью праведности при условии, что не нарушены другие. Но мы отрицаем, что кто-либо может достигнуть подобной праведности в этом мире. И по этой причине мы отвергаем (abolissons) праведность от Закона: не потому, что она недостаточна сама по себе, но потому, что из-за немощи нашей плоти её никак невозможно проявить.
Кто-нибудь может сказать, что Писание называет праведностью не только Божественные предписания, но венчает этим званием также и дела верующих. Например, когда говорится, что Захария и жена его были праведны перед Богом (Лк 1:6). Я отвечу, что здесь скорее имеются в виду дела, соответствующие природе Закона, нежели сами поступки этих людей. К тому же надо бы напомнить читателям о том, что я говорил об ошибочном греческом переводе, который не может быть для нас авторитетным. Однако, поскольку св. Лука не желал ничего менять в том, что он принял в своё время, я не буду настаивать на этом. Совершенно истинно то, что Господь содержанием своего Закона показал людям, какова на самом деле праведность. Но мы проявим её на деле только в том случае, если полностью соблюдём весь Закон. Любое его нарушение оскверняет её. Поскольку Закон учит только праведности, то, если мы внимательно вчитаемся в него, все его заповеди суть праведность. Если же мы посмотрим, как соблюдают заповеди люди, то они не заслуживают какой-либо похвалы за праведность, так как нарушают многие заповеди. И даже когда они творят дела, желая проявить послушание Богу, то дела эти всё равно в какой-то степени порочны из-за несовершенства людейа.
Таким образом, наш ответ заключается в том, что когда дела святых именуются «праведностью», это исходит не от их заслуг, а от их стремления к праведности, предписанной Богом, которая есть ничто, если она несовершенна. Но она не бывает совершенной ни у одного человека на зем-


Прим. франц. изд.

ле. Отсюда следует заключить, что добрые дела сами по себе не заслуживают звания праведности.
$. Теперь я перехожу к вопросу, с которым связаны наибольшие трудности. У св. Павла нет более сильного аргумента в пользу праведности от веры, нежели приводимые им слова Моисея о том, что Аврааму вера была вменена в праведность (Гал 3:6). Но в то же время, согласно пророку, Финеесу было вменено в праведность ревностное служение (Пс 105/ 106:31). Таким образом, то, что св. Павел объясняет верой, можно также вывести и из дел. Поэтому наши противники, словно победа уже у них в руках, постановляют, что, хотя мы не оправдываемся без веры, мы оправдываемся не одной верой, но она должна быть соединена с делами, дабы праведность стала совершенной97. Здесь я прошу всех богобоязненных людей, чтобы они, зная, что мерилом праведности может быть только Св. Писание, тщательно и со смиренным сердцем вместе со мною поразмыслили над тем, каким образом без всяких искажений можно согласовать друг с другом отдельные места Писания.
Св. Павел, который знал, что праведность по вере есть прибежище для тех, кто лишён собственной праведности, смело заключает отсюда, что оправданный верою не нуждается в оправдании делами. С другой стороны, сознавая, что праведность по вере присуща всем служителям Божьим, он далее с той же убеждённостью добавляет, что никто не оправдывается делами [Рим 3:20 и др.]. Напротив, мы оправданы вне зависимости от наших дел. Однако одно дело обсуждать, какова ценность дел сама по себе, и совсем другое — какова она в очах Бога после того, как праведность по вере уже дарована. Если речь идёт о вознаграждении за дела соответственно их собственной ценности, то мы утверждаем, что они недостойны быть явлены перед Божьим ликом. Нет на земле человека, в делах которого заключалось бы нечто, чем он мог бы похвалиться перед Богом. Поэтому остаётся заключить, что все люди, будучи лишены помощи со стороны своих дел, должны оправдываться одною верой. Это оправдание мы определяем так: грешник, принятый в общение со Христом, его милостью примиряется с Богом; омытый кровью Христовой, он получает прощение грехов и, облачённый в праведность Христа словно в свою собственную, может предстать перед судейским Божьим Престолом.
Но когда прощение грехов получено, последующие дела оцениваются по заслугам. Ибо всё несовершенное покрыто совершенством Христа, вся скверна и нечистота смыта его чистотою и более не принимается во внимание. Когда вина за преступления, мешавшая людям делать что-либо приятное Богу, таким образом изглажена, когда пороки и несовершенства, пятнавшие и осквернявшие все добрые дела, искоренены, тогда добрые дела, творимые верующими, почитаются праведными или, что то же самое, вменяются в праведность.

9. Если теперь кто-нибудь, желая напасть на идею праведности через веру, мне возразит, то я прежде всего спрошу его, должен ли человек считаться праведным за два или три добрых дела, если он преступил Закон во всех остальных? Это было бы слишком неразумно. Затем я спрошу его: если даже он праведен по многим своим делам, но виновен лишь в одном,
то и тогда мой противник не может утверждать подобного, поскольку этому противоречит речение Бога, который объявляет, что прокляты все, кто не исполняет всех предписаний (Втор 27:26). Я готов пойти ещё дальше и спросить, существует хотя бы одно такое доброе дело, в котором нельзя было бы обнаружить какой-либо нечистоты или несовершенства? Как оно может быть таковым в очах Божьих, в которых даже звёзды нечисты [Иов 25:5] и Ангелы неправедны (Иов 4:18)*? Поэтому мой противник будет вынужден признать, что нельзя найти ни одного доброго дела, которое не было бы запятнано и испорчено — либо преступлениями, совершёнными человеком в других случаях, либо собственной нечистотой,
так что оно недостойно называться праведным.
Но если установлено, что благодаря оправданию верой дела, которые в противном случае были бы нечистыми, испорченными, недостойными предстать перед Богом (а тем более быть приятными Ему), теперь вменяются в праведность, то зачем нам говорить о праведности от дел, уничтожая тем самым праведность от веры, от которой та происходит и в которой заключается? Разве мы желаем походить на змеиный выводок, где дети умерщвляют матерей? Но ведь утверждения наших противников ведут именно к этому. Они не могут отрицать, что оправдание верой является основанием, началом, причиной, сущностью (matiиre), субстанцией оправдания делами. Тем не менее, они приходят к выводу, что человек не оправдывается верой, потому что в праведность вменяются добрые дела.


*Синодальный перевод: «Ив ангелах Своих усматривает недостатки».


Итак, оставим эти нелепости и будем исповедовать истину, какова она есть: всякая праведность, которая может заключаться в наших делах, происходит и зависит от оправдания через веру, причём последняя от этого не уменьшается, но, скорее, утверждается, ибо её действенность проявляется ярче. Более того, не станем думать, что дела настолько ценятся после оправдания, данного даром, что они замещают его в оправдании человека или оправдывают «пополам» с верой. Ибо если бы праведность по вере не пребывала постоянно во всей полноте, нечистота дел непременно бы обнаружилась, так что они заслуживали бы только осуждения. Поэтому нет никакого противоречия в том, что человек до такой степени оправдывается верой, что становится праведным не только сам, но праведными считаются и его дела, даже если они того и не вполне заслуживают.

10. Тем самым мы не только допускаем, что в делах присутствует некая доля праведности (на чём настаивают наши противники), но и что Бог одобряет их, как если бы они были совершенны, — при условии, что мы будем помнить, на чём основана их праведность. Это устраняет все трудности. Дело становится угодным Богу, когда Он принимает его вместе с прощением. Но откуда берётся прощение, как не от того, что Бог рассматривает нас и всё, что мы делаем, в Иисусе Христе? Мы предстаём праведными перед Богом после того, как становимся членами тела Христова, ибо его невинность изглаживает наши грехи и наши дела считаются праведными, хотя в них прячутся пороки. Но они покрыты чистотою Христа и более нам не вменяются. Поэтому мы можем с полным правом сказать, что верою оправдывается не только человек, но и его дела. Но если праведность дел как таковая происходит от веры и от оправдания, данного даром, то не должно использовать её для разрушения и омрачения благодати, от которой она целиком зависит и даже заключена в ней; праведность соотносится с благодатью, как плод с деревом.
По этой причине св. Павел, желая доказать, что наше блаженство состоит в Божьей милости, а не в наших делах, подчёркивает слова Давида: «Блаженны, чьи беззакония прощены и чьи грехи покрыты; блажен человек, которому Господь не вменит греха» (Рим 4:7-8; Пс 31/32:1-2). Если кто-нибудь в противовес этому захочет привести неисчислимые свидетельства, где на первый взгляд утверждается, что блаженство заключено в наших делах, как, например, «Блажен муж, боящийся Господа» (Пс 111/ 112:1), «кто милосерд к бедным, тот блажен» (Прит 14:21), «который не ходит на совет нечестивых» (Пс 1:1), «который переносит искушение» (Иак 1:12), что «блаженны хранящие суд и творящие правду» (Пс 105/106:3; 118/119:1), что «блаженны нищие духом» и т.д., — то всё это не опровергает истинности сказанного св. Павлом. Ибо те добродетели, о которых говорится в приведённых свидетельствах, никогда не бывают у человека такими, чтобы они были приняты Богом сами по себе. Отсюда следует, что человек остаётся ничтожным до тех пор, пока не будет освобождён от своего ничтожества прощением грехов. Итак, все виды блаженства, о которых говорится в Писании, исчезают и гибнут, так что человек не получает плода ни от одного из них, если вначале он не получит блаженства в прощении грехов. Оно открывает путь всем другим Божьим благословениям. Отсюда следует, что это незаслуживаемое блаженство не только является главным и высшим, но единственным, если только мы не осмелимся утверждать, что оно отменяется теми благословениями, которые заключены в нём одном.
Теперь нет причин для того, чтобы мы поколебались и усомнились при виде того, что верующие часто именуются в Писании праведниками. Я признаю, что они носят это звание за свою святую жизнь. Но поскольку они больше стремились к тому, чтобы следовать праведности, нежели достигли в ней совершенства, то можно сделать вывод, что праведность дел как таковая подчинена праведности по вере, на которой она основана и от которой получает всё то, чем является.

И. Но наши противники продолжают настаивать на своём и утверждают, что св. Иаков противоречит нам с такой очевидностью, на которую невозможно возразить98. Ведь он учит, что Авраам был оправдан за дела и что мы все тоже оправдываемся делами, а не одной верой (Иак 2:14 сл.). Но я задаюсь вопросом, не желают ли они столкнуть св. Иакова со св. Павлом? Если они считают св. Иакова служителем Христа, то его высказывание нужно воспринимать в таком смысле, который не противоречит Христу, говорящему устами св. Павла. А Св. Дух через св. Павла утверждает, что Авраам получил оправдание по вере, а не по делам [Рим 4:3; Гал 3:6] и что посему все мы оправданы вне дел Закона. Тот же Дух объявляет через св. Иакова, что наша праведность заключается не только в вере, но и в делах. Очевидно, что Дух не может противоречить самому Себе. Как же согласовать эти утверждения?
Для наших противников было бы достаточно, если бы это было в их силах, искоренить праведность по вере, которую мы хотели бы видеть утвердившейся в глубинах сердец. Они не слишком озабочены тем, чтобы успокоить совесть. И поэтому легко видеть, как силятся они поколебать праведность по вере, но при этом не предлагают какого-либо мерила праведности, которому могла бы довериться человеческая совесть. Так пусть же они как угодно торжествуют победу, не в силах похвалиться иной победой, кроме той, в результате которой они отняли всякую уверенность в праведности. Пусть же они одержат эту мерзостную победу там, где, погасив всякий свет истины, они ослепят всех своим мраком. Но везде, где останется в силе Божья истина, они ничего не достигнут.
Итак, я отрицаю, что высказывание св. Иакова (которое постоянно у них на устах и из которого они сделали себе непробиваемый щит99) хоть как-то им помогает. Чтобы доказать это, нам следует прежде рассмотреть цель, к которой стремится апостол, а затем показать, как они её искажают. Поскольку в те времена находились люди (и это зло постоянно присутствует в Церкви), которые выставляли напоказ своё неверие, презирая всё характерное для верующих, и тем не менее продолжали лживо хвалиться верою, св. Иаков высмеивает это безумное тщеславие. В его намерения не входит в чём-либо ослабить то, что является истинной верой — он хочет показать, до какой степени ничтожны эти лжецы, тщеславно прикидывающиеся верующими и довольные этим, однако ведущие распутную жизнь. Приняв это во внимание, легко понять, в чём ошибаются наши противники. А ошибаются они дважды: неправильно трактуя слово «вера» и слово «оправдывать».
Св. Иаков, произнося слово «вера», имеет в виду именно это легкомысленное мнение, глубоко отличное от истинной веры. Он позволяет себе сделать уступку, что и прямо показывает такими словами: «Что пользы, братия мои, если кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет?» (Иак 2:14) Он не говорит: «если кто-то имеет веру без дел» — но: «если кто-то хвалится тем, что имеет её». Далее он выражается яснее, насмешливо называя подобную веру худшей, чем знание бесов [Иак 2:19], и наконец именуя её «мёртвой» [Иак 2:20]. Нетрудно понять, что имеет в виду апостол, когда даёт такое определение: ты веруешь, что Бог един. Разумеется, если всё содержание веры свести к тому, что есть только один Бог, то неудивительно, что она не может оправдать. И не следует полагать, что это в чём-то вредит христианской вере, природа которой совершенно иная. Ибо истинная вера оправдывает нас, лишь соединяя с Иисусом Христом, дабы, сделавшись с Ним одним целым, мы участвовали в его праведности. Она оправдывает не тогда, когда мы постигли некое знание о божественном, но тогда, когда она успокаивает человека, убеждая его в милости Божьей.

12. Мы ещё не коснулись цели, ради которой рассматриваем второе их заблуждение. Ведь представляется вполне очевидным, что св. Иаков полагает часть нашей праведности в делах100. Но если мы хотим согласовать это со всем Писанием и с другими же словами апостола, здесь нам необходимо понять иной смысл слова «оправдывать», нежели тот, который вкладывает в него св. Павел. Павел называет оправданием то состояние, когда наша неправедность совершенно изглаживается из памяти и мы становимся праведниками. Если с этой точки зрения прочитать св. Иакова, то окажется, что он некстати привёл свидетельство Моисея о том, что Авраам поверил Богу и т.д. [Быт 15:6; Иак 2:23]. Ибо он сразу же добавляет, что Авраам приобрёл праведность своими делами, так как он не поколебался по повелению Бога умертвить своего сына. И тем самым сбылось Писание, где сказано, что он поверил Богу и это вменилось ему в праведность. Если нелепо полагать, что следствие предшествует своей причине, то или Моисей ложно свидетельствует, будто Аврааму в праведность была вменена вера, или Авраам не заслужил праведности послушанием Богу, которое он проявил, согласившись принести в жертву Исаака.
Авраам был оправдан верою до того, как был зачат Измаил; а Измаил был уже взрослым до рождения Исаака. Так как же мы можем говорить, что он обрёл праведность послушанием, которое проявил много лет спустя? Посему, либо св. Иаков исказил последовательность событий (что невозможно предположить), либо, говоря об оправдании Авраама, он имел в виду, что тот был почитаем за праведника не благодаря заслугам. Так что же получается? Конечно же, апостол подразумевает объявление о праведности перед людьми, а не вменение праведности Богом. Он как бы говорит: праведники по вере подтверждают свою праведность послушанием и добрыми делами, а не лживой и притворной маской веры. Короче, св. Иаков не обсуждает способов нашего оправдания, а требует от верующих такой праведности, которая подтверждалась бы делами. И если св. Павел утверждает, что человек оправдывается без помощи дел, то св. Иаков не допускает, чтобы считающий себя оправданным не творил добра.
Это соображение позволяет нам избавиться от множества сомнений. Ибо наши противники заблуждаются прежде всего в том, что полагают, будто св. Иаков определяет способ оправдания, тогда как он не стремится к иной цели, кроме как разрушить тщеславную самоуверенность людей, которые, желая оправдать своё небрежение к добрым делам, неоправданно притязают на звание верующих. Поэтому, как бы наши противники ни искажали и ни извращали слова св. Иакова, последние выражают две идеи: что суетная видимость веры нас не оправдывает, и что верующий, не довольствуясь видимостью, проявляет свою праведность в добрых делах.

13. Похожая по смыслу цитата из св. Павла, которую любят приводить наши противники, тоже не может им помочь: а именно, «что не слушатели закона праведны пред Богом, но исполнители закона оправданы будут» (Рим 2:13). Я не намерен уходить от этого вопроса, используя решение, предложенное св. Амвросием, который говорит, что исполнение Закона — это вера во Христа3 101. Мне кажется, что это некая уловка, в которой

аПсевдо-Амв"росий. Комм, к Поел, к Рим., II, 13 (МРЦ XVII, 70).
нет необходимости, когда открыт более прямой путь. В этом отрывке св. Павел бичует гордыню евреев, которые хвалились знанием Закона, но в то же время постоянно нарушали его. И чтобы они не гордились одним лишь знанием, он убеждает их, что если мы ищем праведности в Законе, то нам нужно соблюдать его, а не только знать. Мы, конечно, не подвергаем сомнению, что праведность по Закону заключается в добрых делах. Мы также не отрицаем, что в полном соблюдении святости и чистоты заключена истинная праведность. Но это ещё не доказывает, что мы оправдываемся делами, разве что появится человек, который целиком исполнит Закон.
Весь ход рассуждений св. Павла свидетельствует о том, что он не намеревался сказать ничего другого. В равной степени осудив нечестие как евреев, так и язычников, далее он переходит к частностям и говорит, что те, кто согрешил вне Закона, вне Закона и погибнут. Это относится к язычникам. С другой стороны, «те, которые под законом согрешили, по закону осудятся» [Рим 2:12]. Это относится к евреям. Но так как последние, закрывая глаза на свои преступления, хвалятся Законом, апостол добавляет — и это сущая правда, — что Закон дан им не только для слушания, благодаря которому они якобы могут обрести праведность, но для исполнения. Он как бы говорит: ты ищешь правды в Законе? Тогда не говори о слушании, которое само по себе мало что значит, но твори дела, которыми ты можешь показать, что Закон дан тебе не всуе. А поскольку евреям этого недостаёт, то они лишены славы, на которую притязают. Посему из смысла высказывания св. Павла следует сделать противоположный вывод: если праведность по Закону заключается в добрых делах и никто не может похвалиться тем, что удовлетворяет ему своими делами, то праведность от Закона для людей — ничто.

14. Ещё наши противники нападают на нас с помощью мест Писания, где верующие смело предлагают Богу оценить их праведность и желают вынесения приговора в соответствии с нею. Например, Давид восклицает: «Суди меня, Господи, по правде моей и по непорочности моей во мне» (Пс 7:9). А также: «Услышь, Господи, правду... Да воззрят очи Твои на правоту. Ты испытал сердце моё, посетил меня ночью... и ничего не нашёл» (Пс 16/17:1-3). А также: «Воздал мне Господь по правде моей, по чистоте рук моих вознаградил меня; ибо я хранил пути Господни и не был нечестивым пред Богом моим» (Пс 17/18:21-22). И ещё: «Рассуди меня, Господи, ибо я ходил в непорочности моей... Не сидел я с людьми лживыми, и с коварными не пойду... Не погуби души моей с грешниками» (Пс 25/26:1,4,9).
Выше3 я говорил просто об уверенности, с которой верующие относятся к своим делам. Приведённые здесь слова не противоречат этому, если мы их рассмотрим с двоякой точки зрения. Поступая так, верующие желают не того, чтобы была исследована вся их жизнь и в соответствии с нею они были приняты или осуждены Богом, но представляют на его суд какое-то конкретное дело. С другой стороны, они приписывают себе праведность не в сравнении с совершенством Бога, а в сравнении с людьми коварными и порочными.
Во-первых, когда встаёт вопрос об оправдании человека, от него не только требуется, чтобы он был добр и праведен в каким-то частном деле, но чтобы он всецело сохранял праведность на протяжении всей своей жизни — чего нет и никогда не будет ни у кого. Так что в молениях, где святые взывают к Божьему суду, дабы Господь удостоверил их непорочность, они не стремятся похвалиться своей чистотой и безгрешностью, тем, что их не в чем упрекнуть в течение всей жизни. Но, полагая всю надежду на спасение в благости Бога, они в то же время верят, что Он защитник бедных, что Он отомстит нечестивцам за их злодеяния, защитит невинных от обид. И они показывают Богу свои дела, за которые претерпели зло, будучи невиновными.
Во-вторых, представая вместе со своими соперниками перед Божьим Престолом, они не ссылаются на собственную непорочность, которая по строгому суду никак не может сравниться с чистотою Бога. Но поскольку они хорошо знали, что их искренность, праведность и простота по сравнению со злобой, лукавством и коварством их соперников угодна и приятна Богу, они без колебаний взывали к Нему как к Судье между ними и нечестивцами. Так, когда Давид сказал Саулу: «И да воздаст Господь каждому по правде его и по истине его» (1 Цар 26:23), — он не имел в виду, что Бог до конца испытает каждого из них и воздаст каждому по заслугам, а заявлял перед Богом о своей непорочности в противоположность нечестию Саула. И св. Павел, когда он даёт доброе свидетельство о чистоте своей совести в своём служении, о простоте и искренности (Деян 23:1; 2 Кор 1:12), не полагал опереться на эти достоинства, придя на Божий суд. Но, принуждённый к самооправданию клеветою грешников, он защищал от их злословия свою верность и честность, которые, как он знал, известны и угодны Богу. Ибо в другом месте мы читаем, что он не чувствует себя виновным, но тем не оправдывается (1 Кор 4:4). Да, он отлично знал, что Божий суд — совершенно другое дело, чем суждение людей.

'Гл. XIV, 18-20 настоящей книги.
Поэтому, когда люди призывают Бога в свидетели и судьи своей невинности перед лицом злобы лицемеров, то, хотя они предстоят перед одним лишь Богом, они все как один восклицают: «Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, — Господи! кто устоит?» (Пс 129/130:3) А также: «Не входи в суд с рабом Твоим, потому что не оправдается пред Тобой ни один из живущих» (Пс 142/143:2). Не доверяя своим делам, они исповедуют, что милость Божья лучше, нежели жизнь (Пс 62/63:4).
15. В Писании имеется несколько других подобных мест, которые могут смутить некоторых людей. Соломон говорит, что ходящий в непорочности праведен (Прит 20:7) и что на пути правды — жизнь и на стезе её нет смерти (Прит 12:28). На том же основании Иезекииль провозглашает, что поступающий законно и праведно будет жить вечно (Иез 18:9,21; 33:15). Я заявляю, что мы не намерены что-либо скрывать, отрицать или затемнять из всех подобных мест. Но пускай перед нами предстанет хотя бы один человек, обладающий такой непорочностью. А если нет ни одного смертного, обладающего ею, то все либо должны погибнуть на Божьем суде, либо найти прибежище в Божьем милосердии.
В то же время мы не отрицаем и того, что праведность, которой обладают верующие, хотя она несовершенна и заслуживает множества упрёков, всё же является для них некоей ступенью к бессмертию. Но это верно только тогда, когда Господь ниспосылает человеку свою милость, когда не оценивает его дела по достоинству, а принимает их с отеческой благосклонностью, даже если они её вовсе не заслуживают. Здесь мы имеем в виду не только то, чему учат схоласты, а именно, что дела получают свою ценность от благодати Бога, который их принимает. Ведь тем самым они утверждают, что дела, которые в противном случае были бы недостаточны для спасения, становятся достаточными, когда их принимает и одобряет Бог102. Я же, напротив,,утверждаю, что всякие дела, поскольку они либо осквернены другими преступлениями, либо как-то запятнаны сами по себе, не стоят ничего, пока Господь не смоет пятен, которыми они загрязнены и не простит человеку все его прегрешения — что и означает дать ему праведность даром.
Здесь нет необходимости приводить некоторые молитвы св. Павла, где он просит для верующих такого совершенства, чтобы они были полностью невиновны и безупречны перед Божьим судом (Эф 1:4; Флп 2:15; 1 Фес 3:13 и др.). Древние еретики целестинцыа пользовались этими вы-

аЧлены религиозного ордена, основанного о. Пьетро Анджелари (ок. 1215—1296), отшельником из Абруцци (жил на горе Муроне), который впоследствии стал папой под именем Целестина V (июль — декабрь 1294). Позднее орден принял его имя. По своим взглядам целестинцы были близки к «духовным францисканцам». — Прим. франц. изд.

оказываниями для доказательства того, что человек может обрести совершенную праведность в этой жизни. Следуя св. Августину, мы отвечаем, что все верующие должны стремиться к этой цели — однажды предстать перед Богом чистыми и непорочными. Считаем, что этого вполне достаточно. Но поскольку самое лучшее и совершенное состояние, которого мы можем достичь в нынешней жизни, — это лишь каждодневное совершенствование, то мы только тогда достигнем этой цели, когда, освободившись от грешной плоти, целиком сольёмся с нашим Господом3. Я не хотел бы быть слишком упрямым, возражая тому, кто желает приписать святым совершенство, если он определяет его в соответствии со св. Августином, который в своей третьей книге, обращенной к Бонифацию писал так: «Когда добродетель святых мы называем совершенной, это совершенство связано с сознанием несовершенства: в действительности святые в своём смирении сознавали, насколько они несовершенны»5.




Глава XVIII

О ДУРНОЙ АРГУМЕНТАЦИИ, СОГЛАСНО КОТОРОЙ
МЫ ОПРАВДЫВАЕМСЯ ДЕЛАМИ, ТАК КАК БОГ ОБЕЩАЛ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ЗА НИХ


аАвгустин. Об усовершении справедливости человеческой, IX, 20 (MPL, XLIV, 301-302). ьЕго же. Против двух посланий пелагиан (Бонифацию), III, VII, 19 (MPL, XLIV, 602). *У Кальвина порядок цитирования несколько иной. — Прим. перев.




I. Теперь мы объясним те отрывки, в которых говорится, что Бог воздаст каждому по делам его (Мф 16:27), и всё то, что следует из них. «Всем нам должно явиться пред судилище Христово, чтобы каждому получить соответственно тому, что делал, живя в теле» (2 Кор 5:10). «Скорбь и теснота всякой душе человека, делающего злое... Слава и честь и мир всякому, делающему добро» (Рим 2:9-10)*. А также: «Изыдут творившие добро в воскресение жизни» (Ин 5:29). И ещё: «Приидите, благословенные Отца Моего... Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня...» (Мф 25:34-35) и др. К этим отрывкам небезосновательно добавить те, где вечная жизнь называется «воздаянием» (loyer), ибо в них как бы говорится о том, что человеку за дела его будет дана награда (rйmunйration). Например: «Кто боится заповеди, тому воздаётся» (Прит 13:13; а тж. 12:14). И ещё: «Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах» (Мф 5:12; Лк 6:23). А также: «Каждый получит награду по своему труду» (1 Кор 3:8).
Вопрос о воздаянии Богом каждому по его делам можно решить без особых затруднений. Подобные выражения означают скорее последовательность событий, нежели причину, по которой Бог вознаграждает людей. Нет никаких сомнений в том, что наш Господь говорит здесь о степенях совершения нашего спасения: после нашего избрания Он нас призывает; после призвания оправдывает; после оправдания прославляет (Рим 8:30). Он принимает верных Ему в вечную жизнь только по своей милости, но поскольку Он ведёт их к ней путём добрых дел, дабы в них исполнилась его воля, то нет ничего удивительного в том порядке, который Он определил: потому и сказано, что предызбранные увенчаны по их делам, которыми и подготовлены к получению венца бессмертия. По той же причине сказано, что они совершают своё спасение (Флп 2:12), когда, предаваясь добрым делам, размышляют о вечной жизни.
А поскольку им дано повеление стараться не о пище тленной (Ин 6:27), то они приобретают жизнь, веруя в Иисуса Христа. Однако неоднократно добавляется, что нетленную пищу даст им Сын Человеческий. Отсюда следует, что слово «стараться», или «трудиться» не противопоставляется благодати, но лишь предполагает старание и усердие. Поэтому нельзя делать вывод, что сами люди являются совершителями своего спасения или что их спасение происходит от добрых дел. Что же скажем? Сразу после познания Евангелия и просвещения Св. Духом они становятся призванными в общение со Христом и в них начинается вечная жизнь. Потом, в день Иисуса Христа, Господь завершает доброе дело, начатое в них (Флп 1:6). И когда праведностью и святостью они отражают образ своего Небесного Отца, в них завершается Божье дело и они объявляются его законными детьми.

2. Что касается слова «воздаяние», то не следует делать из него вывод, будто наши дела являются причиной нашего спасения. Прежде всего мы должны запечатлеть в своих сердцах, что Царство Небесное — это не плата служителям, а наследие детей, которое получат только те, кого усыновил Бог (Эф 1:5), и не по какой-либо иной причине, кроме этого усыновления. Ибо не сын рабы (как написано) будет наследником, а сын свободной (Гал 4:30). В самом деле, там же, где Св. Дух обещает вечную жизнь в награду за дела, называя её «наследием» или «наследством», Он же показывает, что она исходит откуда-то ещё. Так, Христос, призывая избранных своего
Отца владеть Царством Небесным, перечисляет дела, которые Он желает тем самым вознаградить [Мф 25:35-36]. Но Он тут же добавляет, что они будут владеть им по праву на наследования (Мф 25:4)*. Св. Павел тоже призывает рабов Божьих, хорошо исполнявших свой долг, надеяться на воздаяние от Господа; но он сразу же прибавляет, что это воздаяние наследия (Кол 3:24). Так что мы видим, как Христос и апостолы в весьма выразительных словах предостерегают нас относить вечное блаженство на счёт наших дел — но только на счёт усыновления Богом.
Почему же, спросит кто-нибудь, они так же часто ссылаются на дела? Этот вопрос можно разрешить одним-единственным примером из Писания. Перед рождением Исаака Аврааму было обещано, что в нём благословятся все народы земли и что семя его умножится как звёзды небесные и песок морской (Быт 15:5; 17:2; 18:18). Много времени спустя Авраам по повелению Божьему был готов умертвить своего сына Исаака. Выказав такое послушание, он получает следующее обетование: «Мною клянусь, говорит Господь, что, так как ты сделал сие дело, и не пожалел сына твоего, единственного твоего, то Я благословляя благословлю тебя, и умножая умножу семя твоё, как звёзды небесные и как песок на берегу моря... И благословятся в семени твоём все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего» (Быт 22:16-18). Что же мы видим? Заслужил ли Авраам это благословение своим послушанием, или Оно было ему обещано до того, как было дано то повеление? Здесь перед нами недвусмысленное свидетельство, что Господь вознаграждает дела верующих теми благодеяниями, которые Он им уже обещал, когда они ещё и не думали что-либо делать и когда у Него не было никакой причины им благодетельствовать, кроме собственного милосердия.


*Так в оригинале — Прим. перев.



3. И вовсе не унижением и не насмешкой звучат слова, что Бог вознаграждает наши дела тем, что Он дал даром до их совершения. Он желает, чтобы мы с помощью добрых дел упражнялись в размышлении об исполнении и радости обетованного Им и чтобы путём добрых дел шли к блаженной надежде, осуществление которой Он обещал нам на Небесах. Поэтому с полным основанием говорится, что за них будет получен плод обетовании, ибо бни являются как бы средством, ведущим нас к блаженству (юш88апсе). То и другое хорошо выразил апостол, велевший колоссянам держаться любви в надежде на уготованное им на Небесах, о чём они слышали в истинном слове благовествования (Кол 1:4-5). Говоря, что, как они познали через Евангелие, им уготовано небесное наследие, он указывает,

Книга III Глава XVIII

что надежда на него основана исключительно на Христе, а не на делах. С этим перекликаются слова св. Петра о том, что мы хранимы силой Божьей через веру ко спасению, которое откроется в своё время (1 Пет 1:5). Напоминая, что по этой причине верующие пытаются творить добрые дела, апостол указывает на необходимость стремиться к спасению всю свою жизнь.
Чтобы мы не думали, будто плата, обещанная Господом, должна измеряться соответственно нашим заслугам, Иисус рассказывает притчу, где сравнивает Себя с хозяином дома, который послал работать в свой виноградник всех, кого встретил: одних в первый час, других во второй, третьих в третий, а иных и в одиннадцатый. Когда же наступил вечер, он дал всем одинаковую плату (Мф 20:1 сл.). Краткое и красноречивое толкование этой притчи дано в книге «О призвании язычников» («De vocatione Gentium»), приписываемой св. Амвросию. Так как это древний Учитель, то я предпочитаю пользоваться его словами, нежели своими собственными. «Этим сравнением Господь желал показать, что призвание всех верующих, какими бы ни были их внешние различия, принадлежит единственно его благодати. То, что работавшие только один час приравнены к тем, кто трудился целый день, отражает положение людей, которых Бог, дабы прославить величие своей милости, призывает в конце жизни, чтобы вознаградить их по своему великодушию, а не заплатить за их труд, распространяя на них изобилие своей доброты. Ибо Он избрал их независимо от их дел, дабы трудившиеся долгое время и не получившие больше их поняли, что они получают всё от даров его благодати, а не как плату за свои труды»а.


а1 Псевдо-Амвросий. О призвании язычников, I, XVII (MPL, LI, 670). *45В Синодальном переводе этого выражения нет; наиболее близкими к нему можно считать слова: «тварь освобождена будет от рабства тлению» (Рим 8:21).


Нужно также отметить, что везде, где вечная жизнь именуется наградой за добрые дела, под нею понимается не общение с Богом, когда Он принимает нас в Господе нашем Иисусе Христе, дабы сделать его наследниками, а обладание и наслаждение (fruition) блаженством, которое мы обретём в Царстве Божьем. Это выражено в словах Христа: «И не получил бы... в веке грядущем жизни вечной» (Мк 10:30); или: «приидите... наследуйте Царство» (Мф 25:34), а также в других местах. В связи с этим св. Павел называет откровение, которое будет дано в последний день, нашим усыновлением и выражает это словами «искупление нашего тела» (Рим 8:18 сл.)*. Кроме того, как человек, удалённый от Бога, пребывает в вечной смерти, так и принятый в благодать Бога, дабы общаться и соединиться с Ним, переходит от смерти в жизнь. И происходит это только по милости Усыновителя. И если наши противники продолжают упорство

вать относительно слова «награда», то мы можем противопоставить им то его значение, которое выразил св. Пётр, сказав, что это награда за веру (1 Пет 1:5-9).

4. Поэтому не станем думать, что Св. Дух приведёнными выше обето-ваниями желает вознаградить дела людей, как будто они заслуживают какой-то награды. Ибо Писание не оставляет нам ничего, чем бы мы могли гордиться пред ликом Бога. Скорее наоборот, оно стремится уничтожить нашу гордыню, смирить нас, сокрушить и обратить в ничто. Однако посредством обетовании, о которых говорилось выше, Св. Дух помогает нам в нашей немощи, которая иначе тотчас бы разрушила нас, если бы Он не поддерживал и не утешал верующих.
Прежде всего пусть каждый задумается, насколько тяжко не только отказаться от всех вещей, которые он любит, и оставить их, но также отказаться и от самого себя. И тем не менее это первый урок, который Христос преподаёт своим ученикам, то есть всем верующим. И на протяжении всей их жизни Он удерживает их в дисциплине креста, чтобы они не обращали своих сердец к похотям и земным благам. Короче, обычно Он обращается с ними таким образом, что, куда бы они ни обратили свой взор, то — по понятиям этого мира — видят одно лишь отчаяние. Поэтому св. Павел и говорит, что «если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков» (1 Кор 15:19). И чтобы мы не утратили бодрости духа от смятения, Господь помогает нам и призывает поднять голову вверх и посмотреть дальше, обещая, что мы обретём в Нём блаженство, которого не видим в этом мире. Он называет его наградой, платой и воздаянием не потому, что мы заслужили его своими делами, а потому, что это возмещение за несчастья, беды и притеснения, которые мы терпим на земле. Поэтому нет ничего дурного в том, чтобы по примеру Писания называть вечную жизнь наградой — ведь посредством неё Господь даёт своим рабам вместо трудов отдых, вместо несчастий преуспеяние, вместо скорби радость, вместо бедности изобилие, вместо унижений славу; наконец, Он обращает все страдания, которые они претерпели, в невиданные блага. Так что вполне допустимо рассматривать святость жизни как путь; который не ведёт нас к небесной славе, но благодаря которому Господь открывает нам её, ибо Ему угодно прославить тех, кого Он оправдал и освятил (Рим 8:30).


аФома Аквинский. Сумма теологии, II, 1, Q. CXIV, art. 1.


Только нам не следует придумывать какую-либо связь между заслугой и наградой. Таково превратное толкование софистов3, не видящих цели, которую мы изложили. Но насколько же это нелепо — отворачивать взгляд, когда Бог зовёт нас к той или иной цели. Совершенно ясно, что за добрые дела обещана награда: не для того, чтобы возгордилось наше сердце, а для того, чтобы укрепилась наша слабая плоть. И тот, кто хочет сделать отсюда вывод о каких-то заслугах, приобретаемых делами, или уравновесить то и другое, весьма удаляется от цели, указанной Богом.

5. Поэтому, когда в Писании говорится, что Бог, праведный Судья, даст венец правды своим служителям (2 Тим 4:8), я вместе со св. Августином продолжаю: «Каким образом мог бы Он дать венец как праведный Судья, если бы прежде не дал благодать как милостивый Отец? И могла ли существовать какая-то праведность, если бы ей не предшествовала благодать, оправдывающая нечестивого? И каким образом можно было бы дать этот венец как нечто заслуженное, если бы всё, чем мы обладаем, не было бы нам дано как вовсе не заслуженное?»3 Я со своей стороны добавлю следующее.
Каким образом Бог вменил бы праведность нашим делам, если бы своим великодушием не покрыл в них всё неправедное? Каким образом счёл бы Он их достойными награды, если бы по своей бесконечной благости не изгладил того, что достойно кары? Я добавляю всё это, поскольку св. Августин обыкновенно именует «благодатью» вечную жизнь, которой вознаграждаются дела, — но только как незаслуженным Божьим даром.


'Августин. О благодати и свободном решении, VI, 14 (МР1_, XL.IV, 890).


Однако Св. Писание смиряет нас ещё больше — и одновременно возвышает. Ибо, помимо того, что оно запрещает нам хвалиться делами, поскольку и они — Божий дар, оно показывает нам, что и добрые дела всегда чем-то осквернены. Так что они не могли бы удовлетворить Бога или нравиться Ему, если бы рассматривались по всей строгости; Но дабы мы не уставали в своём усердии, сказано также, что добрые дела угодны Богу, ибо Он помогает нам в них. И хотя св. Августин выражается несколько иначе, чем мы, в том, что касается смысла и сути сказанного, мы находимся в полном согласии. В третьей книге к Бонифацию он сравнивает двух людей, один из которых ведёт столь святую и совершенную жизнь, что его принимают за Ангела, а другой живёт доброй и честной жизнью, но не такой совершенной и святою, как первый. И он заключает: «Этот второй, который по своей жизни, как представляется, стоит ниже первого, тем не менее возвышается над ним благодаря правой вере в Бога, которою он живёт и в соответствии с которой обвиняет себя в своих грехах. За все свои добрые дела он хвалит Бога, отдавая Ему всю славу и оставляя себе все мерзости; и Бог дарует ему прощение за грехи и укрепляет стремление к добрым делам. Поэтому, покинув этот мир, он будет принят в рай. За что же он будет принят, как не за веру? Хотя она не спасает человека без дел, но, поскольку она живёт и действует любовью, она является причиной прощения грехов. Ибо, как сказал пророк, праведный верою жив будет (Abb 2:4), а без неё даже добрые дела превращаются в греховные»3.
Несомненно, в этом отрывке ясно выражено то, о чём мы говорим и на чём более всего настаиваем: праведность дел зависит и проистекает от того, что их принимает Бог вместе с прощением злых дел, то есть милуя, а не судя.

6. Есть и другие отрывки, сходные по смыслу с теми, которые мы только что изложили. Например, сказано: «Приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители» (Лк 16:9). А также: «Богатых в настоящем веке увещевай, чтоб они не высоко думали о себе и уповали не на богатство неверное, но на Бога живого,... чтобы они благодетельствовали, богатели добрыми делами,... собирая себе сокровище, доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной жизни» (1 Тим 6:17-19). Мы видим, что добрые дела сравниваются с богатством, о котором сказано, что мы будем пользоваться им в будущем блаженстве. Я утверждаю, что мы никогда правильно не поймём сказанного здесь, если не обратим взгляд на цель, к которой Св. Дух направляет нас этими словами. Если истинно речённое Христом, что «где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф 6:21), то, как дети века сего изо всех сил стремятся приобрести то, что доставляет радость в этой жизни, так и верующие, зная, что эта жизнь пройдёт как сон, должны собирать вещи, которым они желают непрестанно радоваться там, где будут жить вечно.


'Его же. Против двух посланий пелагиан (Бонифацию), III, V, 14 (MPL, XLIV, 598).


Мы должны поэтому следовать примеру людей, отправляющихся из одного места в другое, чтобы жить там постоянно. Прежде чем уехать, они отправляют туда всё своё добро и для них не составляет большого неудобства обойтись без него короткое время. Они скорее довольны тем, что у них будет больше благ там, где они окончат свою жизнь. Если мы верим, что небо — наша родина и наша обитель, то следует перенести наши богатства именно туда, нежели держать их здесь, чтобы расстаться с ними, когда придётся внезапно уйти. Как же их перенести? Это значит отдать их на нужды бедняков: всё, что отдано им, Господь считает данным Ему (Мф 25:40). Отсюда происходит прекрасное обетование, что

Книга III Глава XVIII

благотворящий бедному даёт взаймы Господу (Прит 19:17). Сказано также: «Кто сеет щедро, тот щедро и пожнёт» (2 Кор 9:6). Ибо вся та любовь, которую мы питаем к нашим братьям, словно отдаётся на хранение в Божьи руки. И Бог как верный хранитель вернёт их нам однажды с великой прибылью.
Значит, скажет кто-нибудь, Бог настолько ценит дела любви, что считает их переданными Ему богатствами? Но кого смутят такие слова, если Писание явно свидетельствует о том же? Однако, если кто-то, желая бросить тень на благость Бога, станет выводить из этого достоинство дел, то эти свидетельства не помогут ему обосновать своё заблуждение. Из них можно сделать лишь тот вывод, что доброта и великодушие Бога по отношению к нам поистине чудесны. Ибо для того, чтобы побудить нас к добрым делам, Он обещает, что ни одно из них не будет забыто, хотя все они недостойны не только награды, но даже простого принятия Богом.

7. Наши противники упорно ссылаются на слова апостола, который, утешая фессалоникийцев в их страданиях, говорит, что они посланы им, дабы фессалоникийцы удостоились Царства Божьего (2 Фес 1:5). Ибо, продолжает он, «праведно пред Богом — оскорбляющим вас воздать скорбью, а вам, оскорбляемым, отрадою... в явление Господа Иисуса с неба» [2 Фес 1:6-7]. В то же время автор Послания к евреям пишет: «Не неправеден Бог, чтобы забыл дело ваше и труд любви, которую вы оказали во имя Его, послуживши и служа святым» (Евр 6:10).
На первую ссылку я отвечаю, что здесь св. Павел не имеет в виду какие-либо заслуги. Он только хочет сказать, что поскольку Небесный Отец избрал нас своими детьми, то Он желает, чтобы мы были подобны его первородному Сыну (Рим 8:29). Поскольку Христос, прежде чем войти в предназначенную Ему славу, претерпел страдания, то и нам многими скорбями надлежит войти в Царство Небесное (Лк 24:26; Деян 14:22). Посему, когда мы терпим страдания во имя Христово, то в нас запечатлеваются знаки, которыми наш Господь обычно метит овец своего стада. Мы потому считаемся достойными Царства Божьего, что носим на наших телах язвы Иисуса Христа (Гал 6:17), которые суть знаки детей Божьих. Сюда же относятся высказывания о том, что мы всегда носим в наших телах мёртвость Христа, чтобы и жизнь его открылась в нас, что мы участвуем в его страданиях, дабы уподобиться Ему в воскресении (2 Кор 4:10; Флп 3:10). Как на причину того, что перед Богом праведно дать отраду тем, кто будет трудиться, св. Павел указывает не на достоинство дел, а на подтверждение надежды на спасение. Он словно бы говорит: так же, как по справедливому Божьему суду полагается отмщение вашим врагам за ос

корбления и муки, которые они вам причинили, то справедливо и вам дать отдых и радость за ваши страдания.
Другой отрывок, где говорится, что добрые дела не должны быть забыты Богом и что Он стал как бы неправеден, если бы их забыл, следует понимать в таком смысле: Господь, дабы пробудить нас от лености, даёт нам надежду на то, что всё сделанное нами во имя его не будет забыто. Нам нужно помнить, что это обетование, как и все прочие, не имеет силы, если ему не предшествует дарованный Богом завет-союз (alliance gratuite), заключённый по его милости, на котором и покоится уверенность в нашем спасении. Вступив в этот союз, нам следует быть уверенными, что по причине щедрости Бога наши дела не останутся без награды, хотя они более чем недостойны её. Поэтому апостол, стремясь укрепить нас в этом уповании, говорит, что не неправеден Бог и что Он сдержит своё обещание. Так что праведность Бога относится скорее к истинности его обетования, нежели к справедливости, согласно которой нам следует воздать нечто должное. Тот же смысл имеет одно замечательное высказывание св. Августина, который, как и этот святой человек, не уставал повторять то, что нам следует твёрдо запечатлеть в своей памяти: «Господь верен, и Он делает Себя нашим должником, не принимая чего-либо от нас, но щедро давая обетования»3.

$. Наши фарисеи ссылаются также на следующие высказывания св. Павла: «Если имею... всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто» (1 Кор 13:2). Также: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» (1 Кор 13:13). И ещё: «Более же всего облекитесь в любовь, которая есть совокупность совершенства» (Кол 3:14). Из двух первых высказываний они пытаются заключить, что мы более оправдываемся любовью, нежели верой, так как это более возвышенная добродетель13.


аАвгустин. Толк, на Пс 32, проповедь II, I, 9 (MPL, XXXVI, 284); Толк, на Пс 109, 1 (MPL, XXXVI, 1445); Толк, на Пс 83,16 (MPL, XXXVI, 1068); Толк, на Пс 16, проповедь CXI, 5, CLVIII, 2, CCLIV, 5-6 (MPL, XXXVIII, 641, 863, 1181).


bEck J. Enchiridion, с. V, prop. IV; Пётр Ломбардский. Сент. Ill, dist. XXIII, 5 (MPL, CXCII, 805-806); Фома Аквинский. Сумма теологии, II, 1, Q. CXIII, art. 4.


сГл. II, 9-13 настоящей книги.


Вышес мы уже объяснили, что в первом высказывании речь не идёт об истинной вере. Мы признаём, что во втором имеется в виду истинная вера, выше которой апостол ставит любовь. Но не потому, что она более достойна, а потому, что более плодоносна, ибо простирается дальше, служит многим, потому, что она навсегда останется в силе, тогда как вера требуется лишь на определённое время [1 Кор 13:8]. Если мы станем рассматривать вопрос о превосходстве, то любовь Божья находится на высшей ступени. Однако апостол Павел здесь об этом не говорит. Ибо он лишь желает убедить нас в том, что мы созидаем друг друга в Боге любовью. Но даже если предположить, что любовь во всех отношениях превосходит веру, то найдётся ли нормальный, здравомыслящий человек, который сделает из этого вывод, что любовь и оправдывает нас в большей степени? Оправдывающая сила веры коренится не в достоинстве дел. Наше оправдание целиком заключено в Божьей милости и заслуге Христа. Когда говорится, что вера оправдывает, то имеется в виду только то, что она заключает в себе праведность, переданную ей Христом.
Теперь, если спросить наших противников, в каком смысле они приписывают любви оправдывающую силу, они ответят, что любовь оправдывает вследствие того, что является добродетелью, угодной Богу, заслугой, благодаря которой, поскольку она принята по его доброте, нам вменяется праведность3. Мы же говорим, что оправдывает вера. Благодаря ей мы не заслуживаем праведность в силу её собственной ценности, но вера представляет собой орудие, посредством которого мы даром получаем праведность Христа. Наши противники, оставляя в стороне Божье милосердие и вовсе не упоминая о Христе, в котором заключена вся полнота праведности, утверждают, что мы оправдываемся через любовь, ибо любовь — более возвышенное достоинство. Это всё равно что утверждать, будто король способен делать ботинки лучше, чем сапожник, потому что он достойнее и благороднее. Одного этого аргумента достаточно, чтобы понять, что все сорбоннские школы никогда не имели ни малейшего представления об оправдании верой.
Если какой-нибудь заядлый спорщик возразит, что я, часто ссылаясь в ходе изложения на св. Павла, безосновательно употребляю слово «вера» в разных значениях, то я отвечу, что имею для этого достаточно вескую причину. Все дары, о которых говорит апостол, каким-то образом сводятся к вере и надежде. Ибо последние относятся к богопознанию, о чём и идёт речь в конце главы [1 Кор 13], где св. Павел всё выражает этими двумя словами. Он как бы говорит: и пророчества, и языки, и дар истолкования, и наука направлены к этой цели, то есть к тому, чтобы вести нас к познанию Бога. В этой смертной жизни мы познаём Бога только через веру и надежду. И поэтому, когда я говорю о вере и надежде, я подразумеваю под ними все дары. Итак, пребывают сии три: вера, надежда, любовь; значит, о каком бы разнообразии даров ни шла речь, они сводятся к этим трём, из которых любовь — главный дар.

аДунс Скот. Комм, к Сент., I, сЛэ^ 17, ди. III, 22.
Из третьего отрывка наши противники делают вывод, что поскольку любовь — совокупность совершенства [Кол 3:14], то она включает и оправдание, которое есть не что иное как совершенство. Но если мы напомним, что св. Павел именует совершенством собрание членов добротно устроенной Церкви, и согласимся, что человек совершенен перед Богом благодаря любви, то что нового они из этого извлекут? Ведь я не раз повторял: мы никогда не достигаем этого совершенства, никогда не испытываем должной любви. Из этого легко заключить, что поскольку все ЛЮДИ мира сего весьма далеки от полноты любви, то нет и никакой надежды на совершенство.
9. Мне не хочется говорить обо всех тех свидетельствах, которые безумные сорбоннские схоласты произвольно извлекают из разных мест Писания, чтобы побороть нас. Ведь они приводят такие смешные ссылки, что я не могу их касаться, если не хочу предстать столь же глупым и неспособным к исследованию. Я закончу с этой темой после того, как поясню речение Христа, которое так им нравится. Я имею в виду его ответ книжнику, который спросил, что необходимо для спасения. «Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди» (Мф 19:17). Что нам ещё нужно, говорят они, если сам Совершитель благодати велит нам приобретать Царство Божье соблюдением заповедей? Как будто неизвестно, что Христос всегда приспосабливал свои ответы к тем, с кем говорил. В этом отрывке о средствах получения вечного блаженства его спросил книжник, учитель Закона; и не вообще, а именно в такой форме: что должны делать люди, чтобы войти в жизнь? Личность вопрошавшего побудила Господа ответить так, а не иначе. Этот книжник, строго державшийся ложного мнения о праведности от Закона, был ослеплён доверием к своим делам. Более того, он не спрашивал ни о чём другом, кроме как о праведных делах, которыми приобретается спасение. Поэтому Иисус и отослал его к Закону, в котором нам дано совершенное зеркало праведности.
Мы тоже ясно и громко проповедуем, что заповеди необходимо соблюдать, что нужно стремиться к праведности в делах. Это должны знать все христиане. Ибо как найдут они прибежище во Христе, если не познают, что претыкаются о гибель и смерть? Как познают они, насколько они уклонились от пути жизни, не уразумев, каков этот путь? Поэтому они не могут считаться наученными находить прибежище во Христе, дабы обрести спасение, пока не узнают, какая пропасть лежит между их жизнью и Божественной праведностью, которая описана в Законе.
Подведём итог. Если мы ищем спасения в наших делах, нам следует соблюсти заповеди, которые учат нас совершенной праведности. Но на
Ю 690
этом нельзя останавливаться, если мы не хотим упасть посередине пути, ибо никто из нас не способен их соблюсти. А поскольку все мы лишены праведности по Закону, то нужно искать другое убежище и другую помощь — веру во Христа. Посему, как в этом отрывке Господь наш Иисус указывает на Закон его учителю, переполненному суетным доверием к своим делам, чтобы тот осознал себя бедным грешником, назначенным к осуждению, так в другом месте Он утешает обещанием своей милости иных людей, которые смирились, осознав это. И утешает, не ссылаясь на Закон: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас,... и найдёте покой душам вашим» (Мф 11:28-29).

10. Наконец, когда наши противники устают от искажений Писания, они пытаются поймать нас во всякие западни и суетную софистику. Прежде всего они упорно твердят, что вера названа «делом» (Ин 6:29), и поэтому мы поступаем дурно, противопоставляя её делам, словно нечто совершенно иноеа. Как будто вера, будучи послушанием воле Божьей, приобретает для нас праведность, являясь нашей заслугой! На самом же деле, приобретая для нас Божью милость, она даёт нам уверенность в праведности Христа, которая по не заслуженной нами доброте Небесного Отца предлагается нам в Евангелии. Читатели простят мне, что я не занимаюсь опровержением этих глупостей, — ведь они настолько легковесны, что рассыпаются сами по себе.
Тем не менее мне кажется уместным ответить на одно возражение наших противников, потому что внешне оно выглядит не лишённым благоразумия и может смутить простых людей. Они говорят, что и противоположные вещи измеряются одной мерой и, поскольку всякий грех почитается нечестием, то и всякое доброе дело должно вменяться в праведность. Ответ, что проклятие людей проистекает от одной лишь неверности Богу, а не от частных грехов103, меня не удовлетворяет. С людьми, утверждающими это, я согласен в том, что источник и корень всех зол — неверие. Ибо это ведёт к забвению Бога и почти что к отречению от Него, откуда проистекают все нарушения его воли. Но когда говорится, что с целью установить праведность или нечестие человека добрые и злые дела взвешиваются на одних и тех же весах, то я решительно возражаю. Ибо праведность от дел — это безупречное послушание Закону. Поэтому никто не может быть праведен по своим делам, если вся его жизнь не представляет собой прямую линию следования Божьему Закону. Как только человек отклоняется от неё в ту или другую сторону, он впадает в нечестие.

аЕск 3. Епспігісііоп, сп. V, ргор. IV.

Отсюда становится очевидным, что праведность заключается никак не в добрых делах, а в полном и неустанном соблюдении Божьей воли. Совсем по-другому судится нечестие. Если кто-нибудь предаётся разврату или грабежу, то одним этим преступлением он повинен смерти, так как оскорбил им величие Бога. Именно в этом пункте жестоко заблуждаются наши софисты. Они не рассматривают грех так, как учит св. Иаков: тот, кто нарушит одну заповедь, виновен во всём, ибо Бог, запретивший прелюбодействовать, запретил и убивать (Иак 2:10-11). Посему нет ничего несообразного, когда мы говорим, что смерть — справедливое воздаяние за всякий грех, ибо все грехи заслуживают гнева и отмщения Бога. Однако было бы дурным способом аргументации переиначивать это на противоположное утверждение и говорить, будто человек может заслужить милость Бога одним-единственным добрым делом, тогда как многими грехами он вызывает его гнев.




Глава XIX О СВОБОДЕ ХРИСТИАНИНА


I. Теперь мы рассмотрим вопрос о свободе христианина (libertй chrestienne), о которой нельзя забывать, намереваясь дать краткое изложение евангельского учения. Это весьма необходимая вещь, без понимания которой сознание лишь с огромным трудом решится предпринять что-либо, будет часто колебаться и претыкаться и всегда тревожиться и смущаться. Отметим, что это одна из составляющих оправдания, которая может нам во многом помочь в постижении его силы. Все богобоязненные люди должны ощутить, что плод этого учения имеет огромную ценность, хотя всякие насмешники и хулители Бога пошло издеваются над ним104. Обезумевшие в своём духовном опьянении, они не знают никаких границ в богохульстве. Поэтому здесь весьма уместно порассуждать на эту тему. Хотя мы неоднократно затрагивали её выше, всё же полезно теперь обсудить её в более или менее полном объёме.
Ибо, как только появляется какое-либо упоминание о свободе христианина, то некоторые люди тотчас дают волю своим похотям, а другие предаются неудержимым страстям, если только снова и снова не приводить в порядок и не укрощать эти легкомысленные умы, которые извращают даже самое лучшее из того, что им предлагают. Прикрываясь этой свободой, одни отказываются от всякого послушания Богу и дают полную свободу своей плоти. Другие, напротив, вовсе не желают слышать о свободе, так как считают, что она устраняет всякий порядок, всякую сдержанность и кротость.
Что же делать, чтобы без вреда пройти через это узкое место? Не лучше ли вообще оставить в стороне вопрос о свободе христианина, дабы избежать всяческих опасностей? Но, как только что было сказано, без его правильного понимания не будут верно восприняты ни Иисус Христос, ни истина Евангелия и не будет достигнут внутренний покой души. Совсем наоборот, надо прилагать все усилия к тому, чтобы столь необходимое учение о христианской свободе не было обойдено молчанием или вообще похоронено и в то же время чтобы были опровергнуты нелепые возражения, которые могут смутить души.

2. По моему мнению, свобода христианина складывается из трёх со-ставляющиха. Первая заключается в том, что сознание верующих, когда оно ищет уверенности в оправдании, возвышается над Законом и забывает о праведности от него. Поскольку Законом (как показано вышеь) никто не оправдывается, то либо нам следует оставить всякую надежду на оправдание, либо нужно сделаться свободными от Закона, причём настолько, чтобы не смотреть на свои дела. Ведь если кто-то помыслит, что для оправдания он должен совершить некие дела, он не сможет определить ни их меры, ни границ, но будет обязан исполнить весь Закон целиком. Поэтому, когда встаёт вопрос о нашем оправдании, мы обязаны отбросить всякую мысль о Законе и своих делах, дабы принять одну лишь милость Божью, и отвратить взгляд от самих себя, дабы устремить его на Иисуса Христа. Ибо вопрос заключается не в том, праведны мы или нет, а в том, каким образом мы, будучи неправедными и недостойными, можем почитаться за праведных. Поэтому, если совесть желает обрести какую-то уверенность, она не должна взирать на Закон.
Из этого не следует, что Закон является излишним для верующих, ибо он способен их научать, воодушевлять, побуждать на делание добра; однако на Божьем Суде он не будет иметь значения для их совести. Нам сле-

а3десь Кальвин следует за Меланхтоном, который в 1522 г. дал аналогичное деление. См. Die Loci communes Philipp Melanchtons in ihrer Urgestalt (hrsg. Plitt G.L. von, Kolde Th.). Leipzig, 1925, S. 218. — Прим. франц. изд.105
ьКн. II, гл. VIII, 3.
дует чётко различать эти два совершенно разных утверждения. Вся жизнь христиан должна быть размышлением о благочестии и упражнением в нём, ибо они призваны к святости (Эф 1:4; 1 Фес 4:3). В том и состоит предназначение Закона, чтобы убеждать их делать должное, прививать им склонность к святости и чистоте. Но когда совесть тревожится о том, как, будучи призванной на Божий Суд, достичь благорасположения Бога, о том, что она Ему ответит, в чём она может найти уверенность и поддержку, — тогда ей не следует сверяться с Законом и думать о его требованиях: она должна будет видеть праведность в одном лишь Иисусе Христе, который превосходит всякую праведность от Закона.

3. Этому посвящено почти всё Послание к галатам. Всех, кто ложно толкует его, утверждая, будто св. Павел выступает лишь за свободу от об-рядова, легко опровергнуть с помощью аргументов самого Павла. Ведь он говорит, что Христос, сделавшись для нас клятвою, искупил нас от клятвы Закона (Гал 3:13). Он призывает, чтобы мы хранили свободу, которую даровал нам Христос, и не подвергались игу рабства. «Вот, я Павел говорю вам: если вы обрезываетесь, не будет вам никакой пользы от Христа. Ещё свидетельствую всякому человеку обрезывающемуся, что он должен исполнить весь закон» [Гал 5:2-3]. А также: «Вы, оправдывающие себя законом, остались без Христа, отпали от благодати» (Гал 5:4). Тем самым он, безусловно, отвергает более существенные вещи, нежели свободу от обрядов. Я согласен, что св. Павел говорит здесь и об обрядах, потому что он выступает против лжеапостолов, которые пытались вернуть Хри-станскую Церковь под древнюю сень Закона, от которого она освободилась с пришествием Христа.
Но чтобы окончательно решить этот вопрос, нужно поднять его на более высокий уровень, к подлинному его источнику. Во-первых, поскольку иудейские образы затемняли свет Евангелия, обнаруживается, что в Иисусе Христе мы имеем полное и ясное выражение всего того, прообразом чего были обряды и церемонии Моисеева Закона. Во-вторых, поскольку лжеучители, с которыми апостол имел дело, внушали народу ложное мнение, что соблюдения законнических ритуалов достачно для обретения благодати Божьей, он'настаивает прежде всего на том, что люди не в состоянии обрести праведность перед Богом никакими делами и тем более ничтожными внешними обрядами. Дабы успокоить нашу совесть, он показывает, что смертью Христа мы освобождены от проклятия Закона (Гал 4:5), тяготевшего над всем человеческим родом. Это как раз относится к вопро-
аИероним. Крмм. к Посланию к галатам, предисловие (МР1_, XXVI, 331 р.); Псевдо-Амвросий. Комм, к Посланию к галатам (МР1_, XVII, 357 р.).
су, который мы рассматриваем. И наконец, он отстаивает свободу совести (libertй des consciences), объявляя, что она не связана с соблюдением каких-либо внешних ритуалов106.
Вторая составляющая свободы христианина, которая зависит от первой, состоит в следующем: совесть служит Закону не по его необходимому принуждению, но, будучт свободна от ига Закона, добровольно подчиняется воле Божьей3. Пока совесть постоянно пребывает в страхе и ужасе перед Законом, она никогда не будет свободно, добровольно и с чистым сердцем послушна Божьей воле, если сначала не освободится подобным образом. Мы кратко и ясно поясним это на одном примере. Заповедь Закона заключается в том, чтобы мы любили Господа всем нашим сердцем, всею душою и всеми силами (Втор 6:5). Для исполнения этой заповеди прежде всего необходимо, чтобы душа была чиста от всяких иных помышлений, сердце очищено от всякого иного желания, чтобы к этому прилагались все наши силы. Однако даже те, кто дальше других продвинулся по Божьему пути, далеки от такого состояния. Ибо хотя они и любят Бога искренне и с сердечным чувством, большая часть их сердец и душ всё ещё заполнена плотскими желаниями, которые тащат их назад и мешают стремиться к Богу так, как подобает. Они пытаются идти дальше, однако плоть ослабляет их силы и отвлекает их на самоё себя.
Что же им делать, когда они видят, что прилагают все силы к исполнению Закона? Они желают, стремятся, силятся, но не достигают должного совершенства. Если они будут смотреть на Закон, то увидят, что всё, что они могут предпринять, проклято. И не надо обманываться, полагая, что твоё дело не вполне дурно, хотя и несовершенно, и поэтому Бог примет наличествующее в нём добро. Ибо Закон требует совершенной любви и осуждает всякое несовершенство, если только его суровость не будет смягчена во всех отношениях. Пусть человек, ценящий свои дела, хорошенько поразмыслит, и тогда он поймёт, что то, что он считал отчасти хорошим, является преступлением Закона, ибо оно несовершенно.
Все наши дела сопряжены с проклятием со стороны Закона, если они оцениваются его мерилом. И где бедным душам найти решимость совершить какое-либо дело, если они не ожидают за него ничего, кроме про-

аЭтот второй аспект свободы христианина соответствует одной из основных тем, развиваемых Лютером в его трактате «О свободе христианина» (1520). — Прим. франц. изд. [Epistola Lutheriana ad Leonem decimum summum pontificem. Одно из современных изд. на нем. яз.: Martin Luthers Schrift: Von der Freiheit eines Christenmenschen. Berlin, 1961. — Прим. перев.] клятия? С другой стороны, освобождённые от суровых повелений Закона или, скорее, от всей его суровости, они увидят, что призваны Богом с отеческой нежностью. И тогда они с радостью и сердечной чистотою будут следовать туда, куда Ему угодно их повести. Короче, те, кто связан узами Закона, подобны рабам, которым хозяева дают задание на каждый день. Они считают, что ничего не сделали и не осмеливаются предстать перед своими хозяевами, если не выполнили в точности всего, что им было поручено. А дети, с которыми их отцы обращаются свободнее и нежнее, не боятся показать им свою неумелую и незавершённую работу и, даже обладая какими-то пороками, верят, что их послушание и добрая воля приятны отцу, хотя они и не сделали всего того, чего желали.
Нам следует быть похожими на детей и не сомневаться, что нашему бесконечно доброму и снисходительному Отцу приятно наше служение, даже если оно несовершенно и не лишено пороков. Он подтверждает это устами пророка: «Буду миловать их, как милует человек сына своего, служащего ему» (Мал 3:17). Слово «миловать» означает здесь благожелательно поддерживать, закрывая глаза на пороки и недостатки; ведь Господь упоминает также и служение. Нам очень необходима эта уверенность, без которой мы трудились бы напрасно. Ибо Бог не прославляется нашими делами, если они действительно не совершаются в его честь. А как мы можем что-то делать в его честь, когда нас одолевают страхи и сомнения, когда мы не уверены, оскорбляем ли мы Бога или почитаем?


*У Кальвина менее точная ссылка (с точки зрения Синодального текста) — Рим 6:12. — Прим. перев. 4



6. Вот почему автор Послания к евреям все добрые дела древних отцов соотносит с верой и оценивает их по вере (Евр 13:2-17). Знаменательный фрагмент, посвященный подобной свободе, имеется также в Послании к римлянам, где св. Павел утверждает, что грех не должен господствовать над нами, ибо мы не под Законом, а под благодатью (Рим 6:14)*. Призвав верующих к тому, чтобы грех не царствовал в их смертных телах и чтобы они не предавали своих членов греху в орудие неправды, он велит им представить себя Богу как оживших из мёртвых в орудия праведности [Рим 6:12-13]. Поскольку они могли бы возразить, что ещё носят плоть, полную похотей, и что грех всё ещё живёт в них, апостол даёт им утешение, проистекающее от свободы от Закона. Он словно бы говорит: хотя верующие ешё не чувствуют, что пламя греха в них угасло, и они ещё не зажили жизнью, исполненной праведности, они не должны отчаиваться и терять мужество, как будто Бог гневается на них за остаток греха. Ибо Божьей милостью они освождены от Закона, и дела их больше не будут оцениваться по его мерилу. А те, кто сделает отсюда вывод, будто можно спокойно грешить, поскольку мы более не пребываем под Законом, могут легко понять, что к ним эта свобода никак не относится: её цель — побудить и направить нас на благое.

7. Третья составляющая свободы христианина учит нас не придавать значения перед Богом внешним вещам, которые сами по себе не имеют значения107 и которые мы можем либо делать, либо не делать. Понимание этой свободы нам также весьма необходимо. Если у нас его нет, то наша совесть никогда не найдёт покоя и не будет конца предрассудкам. Сейчас многим людям стало ясно, что мы поступаем плохо, затевая дискуссии об употреблении мяса, о соблюдении определённых дней, об одежде и о прочих, как им кажется, пустяках. Однако эти вещи всё-таки важнее, чем представляется некоторым. Ибо, когда сознание сковано этими путами, оно вступает в бесконечный лабиринт и срывается в глубокую пропасть, откуда нелегко выбраться. Если кто-либо начинает сомневаться, позволительно ли использовать лён для простыней, рубашек, носовых платков, салфеток, то он вскоре засомневается, дозволено ли пользоваться пенькой, и в конце концов станет колеблеться по поводу употребления биче-вы. Или ему придёт в голову, что если нельзя есть без салфетки, то нельзя и обходиться без носового платка. Если кто-то станет думать, что употребление изысканно приговленной пищи не разрешено, то в конечном счёте он утратит уверенность, что можно пребывать в мире с Богом, поедая чёрный хлеб и простую пищу, потому что ему всегда будет казаться, что можно поддерживать жизнь ешё более простой пищей. Если его начнут мучить угрызения совести при потреблении хорошего вина, то вскоре он не осмелится выпить даже прокисшее или выдохнувшееся и наконец откажется от воды, которая лучше и чище обычной. Он дойдёт до того, что будет считать большим грехом ходить поперёк соломенного настила108.
Здесь речь идёт не о лёгких сомнениях нашей совести, но о сомнениях, угодно ли Богу — чья воля неизбежно должна предшествовать всем нашим планам и делам, — что мы чем-то пользуемся или не пользуемся; а его воля неизбежно предшествует всем нашим планам и делам. Отсюда с необходимостью выходит, что одни будут брошены в бездну отчаяния, которая их поглотит; другие, отбросив всякий страх Божий и намереваясь пройти через все препятствия, не найду пути. Ибо все охваченные подобными сомнениями, куда бы они ни оборачивались, всегда наталкиваются на смятение совести.
$. «Я знаю, говорит св. Павел,., что нет ничего в себе самом нечистого; только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто» (Рим 14:14). Этими словами он всё внешнее подчиняет нашей свободе109, дабы уверенность в ней укрепилась перед Богом в нашей совести и в нашем сознании. Но если нас вводит в смущение какой-нибудь предрассудок, то вещи, которые по своей природе были чисты, становятся для нас нечистыми. Поэтому апостол говорит: «Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает. А сомневающийся, если ест, осуждается, потому что не по вере; а всё, что не по вере, грех» (Рим 14:22-23).
Люди, зажатые всеми этими ограничениями, но из-за желания показать себя смелыми и отважными решающиеся на всё вопреки своей совести, не отворачиваются ли тем самым от Бога? С другой стороны, те, кто более всего проникся страхом Божьим, вынуждены делать многое вопреки своей совести и оттого охвачены многими страхами, так что в конце концов падают. Люди, пользующиеся чем-то именно таким образом — либо дерзко, вопреки своей совести, либо со страхом и смущением, — не получают ничего из Божьих даров и лишены действия благодати. Ибо толь-. ко благодать (как свидетельствует св. Павел) освящает эти дары для нашего употребления (1 Тим 4:4-5). Действие благодати происходит от сердца, постигающего благость и щедрость Бога в его дарах. Многие понимают, что вещи, которыми они пользуются, суть блага от Бога, и восхваляют Его своими делами, но они не ценят, что эти блага именно даны им Богом, и поэтому как они могут возблагодарить Его как своего Дарителя и Благодетеля?
Итак, мы видим, какую цель преследует эта свобода: чтобы мы могли без угрызений совести и душевного трепета употреблять Божьи дары как нам повелено. Имея такую убеждённость, наши души могут пребывать в покое и в мире с Богом и постигать его щедрость по отношению к нама. В этом заключаются все обряды, соблюдение которых объявлено свободным, дабы совесть не принуждалась к ним как к необходимости и дабы люди сознавали, что их соблюдение подчинено тому, чтобы укреплять нас и устремлять к Богу.
9. При всём этом необходимо глубоко осознать, что свобода христианина во всех своих составляющих носит духовный характер, что вся её сила направлена на успокоение перед лицом Бога робкой совести — мучается ли она сомнениями в прощении грехов; или страшится того, что Дела человека, будучи несовершенны и запятнаны нечистотою плоти,
аИз этого явствует, что Кальвин был далёк от пуританской узости и вообще от всякого аскетизма. — Прим. франц. изд.
неугодны Богу; или же пребывает в смущении относительно пользования не имеющими большого значения вещами. Поэтому она плохо воспринимается теми людьми, которые желают украсить ею свои плотские похоти, чтобы злоупотребить Божьими дарами ради своих вожделений, теми, кто полагает, что не обладает ею, если считается при этом с другими, и потому пользуется этой свободой, не обращая внимания на своих слабых братьев. В наши дни распространён грех первого рода. Находится немного людей, которые не позволяли бы себе роскошествовать в пирах, одежде, жилищах, отличающихся броским великолепием и пышностью, которые бы не гордились всем этим перед другими и не хвалились бы своим достоянием. И всё это оправдывается и извиняется ссылками на свободу христианина. Такие люди говорят, что эти вещи не имеют значения. Я бы согласился с ними, если бы все эти вещи были безразличны и для них. Но если они страстно желают их, если раздуваются от гордости, если предаются безудержному расточительству, то, значит, они запятнаны пороками.
Несущественные вещи хорошо характеризует св. Павел: «Для чистых всё чисто; а для осквернённых и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть» (Тит 1:15). Посему прокляты богатые, которые ныне утешаются, беспечные, смеющиеся, лежащие на ложах из слоновой кости, прибавляющие дом к дому и поле к полю, на чьих пирах звучат цитры, гусли и тимпаны и льётся вино (Лк 6:24; Ам 6:1-6; Ис 5:8,12). Конечно, и слоновая кость, и золото, и всякое богатство суть превосходные Божьи творения, дозволенные и даже предназначенные для пользования людям. И нигде не запрещено смеяться, или развлекаться, или приобретать новые владения, или наслаждаться игрой музыкальных инструментов, или пить вино. Всё верно. Но когда какой-либо человек обладает изобилием благ, утопает в наслаждениях, опьяняет душу и сердце страстями и похотями и постоянно ищет новых, тогда он весьма удаляется от освящённого и законного пользования Божьими дарами.
Так пусть же они оставят свои дурные страсти, свои безумные излишества, свою суетную роскошь и гордыню, чтобы пользоваться Божьими дарами с чистой совестью. Когда они настроят свои сердца на умеренность, то узнают правила доброго использования этих даров. Когда же умеренности недостаёт, то даже самые простые и дешёвые удовольствия переходят всякие границы. Очень верно сказано, что под серым, невзрачным покровом нередко обитает пурпур отваги, а под шёлком и бархатом часто скрывается смиренное сердце. Поэтому пускай каждый в соответствии со своим положением живёт бедно, средне или богато, но так, чтобы все сознавали, что Бог питает его ради жизни, а не ради наслаждений.
Чтобы вслед за св. Павлом они познали закон свободы христианина — быть довольным тем, чем у них есть, уметь сносить поношение и похвалу, скудость и изобилие, нужду и богатство (Флп 4:11-12).
10. Многим свойственно и второе заблуждение, о котором мы говорили: люди хотят показать свою свободу, причём неудержимо и бесстыдно, каким-то свидетелям. При этом они часто обижают своих слабых, немощных братьев. Сейчас нередко находятся люди, которые считают, что лишаются свободы, если не едят мяса по пятницам110. Я не упрекаю их в том, что они едят мясо. Но нужно выбросить из головы ложное мнение, будто не может быть свободы, если не показывать её другим по каждому поводу. Нужно понять, что своею свободой мы ничего не приобретаем перед людьми — но только перед Богом и что она заключается более в воздержании, нежели в пользовании. Если кто-то твёрдо уверен, что по отношению к Богу для него не имеет значения, ест ли он мясо или яйца, одевается в чёрное или красное, то этого достаточно. Тогда освобождается совесть, для которой и предназначены плоды этой свободы. Если он откажется от мяса на всю остальную жизнь и никогда не сменит цвета своей одежды, он не станет менее свободным. И именно в том он свободен, что его совесть свободно отказывается от этого.
Тот род людей, о котором мы говорили, с большой для себя опасностью претыкаются на том, что они не принимают во внимание слабость своих братьев, которых мы должны поддерживать, не совершая даже малейших поступков, могущих привести их в смущение. Кто-нибудь возразит, что иногда полезно проявить свою свободу перед людьми. Согласен. Но мы должны пользоваться этим средством очень осторожно, не пренебрегая обязанностями перед немощными, заботу о которых поручил нам Господь.

II.. Далее я скажу несколько слов о пререканиях и оскорблениях (scandales)111 — как их различать, каких из них нужно остерегаться, на какие можно не обращать внимания, — так, чтобы каждый мог принять решение о степени своей свободы по отношению к другим людям. Прежде всего нам следует знать об общем различии между наносимым и принимаемым оскорблении, поскольку об этом различии прямо говорится в Писании и достаточно ясно толкуется, в чём оно состоит. Если человек по легкомысленной невоздержанности или из невоздержанной запальчивости в неподобающее время или в неподобающем месте сделает что-то такое, от чего необразованные и немощные люди сочтут себя оскорблёнными, то можно утверждать, что нанесено оскорбление, что тот человек совершил проступок, так как своим прегрешением он вызвал некое огорчение. И вообще можно сказать, что пререкание по какому-либо предмету происходит тогда, когда согрешает тот, кто первый заговорил об этом предмете.
Оскорбление считается принятым, если что-либо произошло не по причине несдержанности или неразумия одних, а стало поводом к пререканиям и скандалу по злой воле или дурному намерению других112. В этом случае оскорбление не «нанесено», но неблагочестивые люди без оснований сочли его таковым. В первом случае только неразумные и слабые чувствуют себя оскорблёнными. Во втором таковыми считают себя суровые и преисполненные гордыни люди. Поэтому в первом случае мы говорим о ставших источником пререканий немощных, во втором — о фарисеях. И нам следует так умерять и ограничивать свою свободу, чтобы считаться со слабостью наших немощных братьев, но отнюдь не с гордыней фарисеев.
Св. Павел во многих местах указывает нам, что мы должны уступать немощным: «Немощного в вере принимайте без споров о мнениях» (Рим 14:1). Там же: «Не станем же более судить друг друга, а лучше судите о том, как бы не подавать брату случая к преткновению или соблазну» (Рим 14:13). Многие другие речения апостола направлены к той же цели, и лучше прочитать их в соответствующих местах Писания, чем приводить здесь. Суть их в том, что «мы, сильные, должны сносить немощи бессильных и не себе угождать: каждый из нас должен угождать ближнему, во благо, к назиданию» (Рим 15:1-2). В другом месте апостол говорит: «Берегитесь однако же, чтобы эта свобода ваша не послужила соблазном* для немощных» (1 Кор 8:9). «Всё, что продаётся на торгу, ешьте без всякого исследования, для спокойствия совести... Совесть же разумею не свою, а другого... Не подавайте соблазна ни Иудеям, ни Еллинам, ни церкви Божией» (1 Кор 10:25,29,32). А также в другом месте: «К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти; но любовью служите друг другу» (Гал 5:13). Конечно, это так. Свобода дана нам не в ущерб нашим немощным ближним, которым мы обязаны служить всем и во всём, движимые любовью. Она дана нам для того, чтобы, пребывая в мире с Богом своею совестью, мы жили в мире также и с людьми.


*У Кальвина — «оскорблением» (offense).


Что касается оскорбления и соблазна в отношении фарисеев, то, как вести себя в этом случае, нас учат слова Господа. Он велит оставить их, не принимать в расчёт, ибо они слепцы и поводыри слепых (Мф 15:14).
Ученики предупредили Иисуса, что фарисеи оскорблены его учением. Он им ответил, что фарисеи достойны презрения и не имеет смысла обращать внимание на то, что они оскорбились и соблазнились.

12. Однако при этом остаётся неясным один вопрос: кого нам следует считать немощными, а кого фарисеями. Если мы не решим его, то я не знаю, как мы можем пользоваться нашей свободой в отношении пререканий, поскольку в этом случае пользование ею сопряжено с большой опасностью113. Но я убеждён, что св. Павел вполне разрешил этот вопрос — как всем своим учением, так и примерами добровольного ограничения свободы или же пользования ею вопреки возможным распрям. Взяв с собою Тимофея, он обрезал его; но он не согласился обрезывать Тита (Деян 16:3; Гал 2:3). Действия различны, но нет никаких изменений намерия и воли. Ибо в обрезании Тимофея, будучи свободен от всего, он стал рабом иных и поступил ради евреев как еврей, чтобы приобрести евреев. Для тех, кто были под Законом, он, словно тоже будучи под Законом, сделал так, чтобы приобрести пребывающих под Законом. Ради немощных он поступил как немощый, чтобы приобрести немощных. Для немощных он сделался всем, чтобы спасти многих (1 Кор 9:19-22), как сам об этом и написал. Здесь положен предел нашей свободе: мы можем воздерживаться от неё, если это принесет добрый плод.
Апостол свидетельствует, почему он настойчиво отказывался обрезать Тита: «Но они и Тита, бывшего со мною, хотя и Еллина, не принуждали обрезаться. А вкравшимся лжебратиям, скрытно приходившим подсмотреть за нашею свободою, которую мы имеем во Христе Иисусе, чтобы поработить нас, мы ни на час не уступили и не покорились, дабы истина благовествования сохранилась у вас» (Гал 2:3-5). Мы видим здесь необходимость хранить нашу свободу, когда лжеучители пытаются поколебать совесть немощных своими заповедями.
Нам нужно во всём следовать любви и иметь целью наставление ближних. Св. Павел говорит: «Всё мне позволительно, но не всё полезно; всё мне позволительно, но не всё назидает. Никто не ищи своего, но каждый пользы другого» (1 Кор 10:23-24). Ничего нет яснее и очевиднее этого правила: мы должны пользоваться своей свободой так, чтобы это служило назиданию наших ближних. И когда это нужно нашему ближнему, мы обязаны от неё воздержаться. Были люди, которые в воздержании от свободы в этом отношении буквально следовали предостережениям св. Павла, не видя в свободе ничего иного, кроме служения любви. Но в сущности они ради своего покоя хотели, чтобы было искоренено всякое упоминание о свободе. На4самом же деле пользоваться этой свободой иногда столь же похвально и полезно для наставления ближних, как и ограничивать её ради их блага. Христианин должен постоянно помнить, что Бог подчинил ему всё внешнее ради того, чтобы он был освобождён для делания во имя любви к ближнему.

13. Всё, чему я учил относительно пререканий, относится к вещам несущественным, которые сами по себе ни хороши ни дурны. Ибо важных вещей нельзя избегать из-за опасения каких-либо пререканий. Как наша свобода должна быть подчинена любви к ближним, так и наша любовь должна быть подчинена чистоте веры. Здесь всегда нужно сообразовываться с любовью, однако так, чтобы из-за любви к ближнему не был оскорблён Бог. Я не одобряю невоздержанности тех, кто прибегает к скандалу и всегда готов скорее разрубитиь узел, нежели распутывать его. Но, с другой стороны, я не принимаю доводы тех, кто, собственным примером вводя других в богохульства, притворяется, что для них это необходимо, дабы не портить отношений с ближними. Как будто при этом они не наставляют своих ближних на зло, особенно когда те барахтаются в одной и той же грязи без всякой надежды выбраться из неё. И когда встаёт вопрос о том, чтобы наставить своего ближнего учением или примером своей жизни, они говорят, что его нужно питать молоком, и тем самым удерживают его в дурных и опасных заблуждениях.
Св. Павел хорошо говорит, что он питал коринфян молоком (1 Кор 3:2). Но если бы в их времена совершалась месса, разве апостол совершил бы её, желая дать им молока? Нет, потому что молоко — не яд. Значит, они лгут, делая вид, что якобы питают тех, кого жестоко умерщвляют под видом этой сладости. И даже если мы согласимся, что это притворство на какое-то время полезно, до каких же пор они будут ограничивать своих детей молоком? Ведь ясно, что если они так и не дорастают до того, чтобы питаться свежим мясом, значит их никогда не кормили хорошим молоком.
Есть два соображения, которые мешают мне выступать против этих людей более решительно. Во-первых, их утверждения не заслуживают опровержения — настолько они пресны и бездарны. Во-вторых, не хочу повторяться, поскольку рассмотрел этот вопрос в других книгах3. Я хотел бы, чтобы читатели усвоили следующее. Если дьявол и мир пытаются своими уловками отвратить нас от того, что повелел Бог, или помешать нам исполнить его слово, то нам нужно с радостью преодолеть всё, что пре-пятсвует нам на нашем пути. И какая бы опасность нам ни угрожала, мы

аОС, V, 239 е.; VI, 537 е.; 589 е.; 617 е.; VIII, 1 в,; 399; VIII 1 в.; 369 в.; IX, 581 в.
не вправе ни на шаг отступить от того, что исходит от Божьей власти. Ни под каким предлогом нам не разрешено ничего делать без его позволения, какими бы отговорками мы ни прикрывались.
Поскольку верующие благодаря привилегии свободы, которую их совесть получила от Иисуса Христа, избавлены от уз и от необходимости соблюдения того, что Господь считает для них несущественным, то мы заключаем, что совесть верующих освобождена из-под власти людей. Ибо не подобает умалять хвалу, которую следует воздавать Иисусу Христу за это благодеяние, или отказываться от его плодов, столь полезных для нашей совести. Недопустимо недооценивать то, что, как мы видели, так дорого стоило Иисусу Христу: ведь эта свобода приобретена для нас не серебром и не золотом, но его собственною кровью [1 Пет 1:18-19].
Поэтому св. Павел, ничуть не колеблясь, говорит, что смерть Христа была бы для нас напрасной, если бы мы подчинялись людям [Гал 2:21]*. В нескольких главах Послания к галатам он он рассуждает не о чём ином, как о том, что Иисус Христос погиб бы для нас и свет его угас бы, если бы наша совесть не стояла твёрдо в свободе, от которой она несомненно бы отпала, если бы в угоду людям дала связать себя законами и постав-новлениями114 (Гал 5:1-4).
Поскольку понять эту истину крайне важно, то её необходимо изложить яснее. Ибр когда в наши дни произносят хотя бы слово в пользу отказа от человеческих установлений, тут же поднимается страшный шум, — исходящий либо от мятежников, либо от клеветников, — будто отвергается и отбрасывается всякое послушание со стороны людей .
Чтобы выйти из этого затруднения, необходимо отметить, что человек управляется двояким образом. Один род управления, или власти (rйgime), — духовный; посредством его совесть научается божественным предметам, всему тому, что относится к благочестию и набожности. Другой род власти — политический, или гражданский, благодаря которому человек учится исполнять общественные и гражданские обязанности, что необходимо для поддержания нормальных отношений между людьми.
Обычно эти два рода власти принято называть духовной и светской (temporelle) «юрисдикцией»115. Эти наименования достаточно уместны, так как они отражают тот факт, что первый род власти относится к жизни души, а второй служит потребностям земной жизни, причём не толь-

синодальный перевод: «А если законом оправдание, то Христос напрасно умер».
ко для того, чтобы люди могли питаться и одеваться, но и чтобы создавать законы, в соответствии с которыми мы способны честно и справедливо относиться друг к другу. Первый род власти пребывает во внутреннем человеке, второй формирует и совершенствует лишь внешнюю нравственность. С позволения читателей я буду именовать первый род «духовным царством», а второй — «гражданским», или «политическим». Итак, поскольку мы разграничили эти сферы, нам следует рассмотреть каждую в отдельности и не смешивать их. Ибо в человеке существуют как бы два мира, которые могут управляться разными «царями» и разными законами.
Это разграничение убеждает нас, что всё то, чему учит Евангелие относительно духовной свободы, не противоречит правам и основаниям земной политики. Оно не утверждает, будто бы христиане не должны подчиняться человеческим законам, поскольку их совесть свободна перед Богом, или будто бы они освобождены от всякого служения по плоти, так как освобождены по духу. Более того, рассматривая установления, которые, как представляется, касаются власти духовного рода, можно впасть в заблуждение. Поэтому необходимо проводить различие и между отдельными подобными установлениями, чтобы выяснить, которые из них законны, то есть соответствуют Слову Божьему, а которые должны быть отвергнуты. О земной политике мы поговорим в другом месте3.
Сейчас я не буду говорить и о церковных законах, поскольку их рассмотрение более уместно в четвёртой книге, где речь пойдёт о власти Церквиь. Здесь же мы пока подведём итог нашему обсуждению. Рассматриваемый предмет не приводил бы ни к каким трудностям (о чём я уже говорил), если бы многие сами не запутывались, забывая о разграничении политики и совести, то есть о юрисдикции внешней и гражданской, с одной стороны, и духовного суда, производимого совестью, с другой.
У св. Павла есть, однако, место, связанное с более серьёзными трудностями: то место, где он говорит, что начальникам надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести (Рим 13:1,5). Ведь отсюда следует, что совесть подчиняется гражданским законам. А если это так, то всё сказанное нами выше, а также то, что мы ещё имеем сказать о духовной власти, теряет всякий смысл. Чтобы разрешить эти сомнения, необходимо прежде всего понять, что такое «совесть» (conscience). Само слово помогает нам прояснить этот вопрос. Когда мы говорим, что люди знают то, что постиг их разум, то употребляем слово «знание», «ведение»
аКн. IV, гл. XX. ьКн. IV, гл. X-XI.
(science). Когда же у них возникает ощущение Божьего суда, которое выступает в качестве свидетеля, не позволяющего им скрыть свои прегрешения, но открывающего их перед престолом Великого Судьи, и словно удерживает их в узах, то такое ощущение называется «совестью»*. Это как бы посредствующее звено между Богом и людьми, ибо последние, испытав подобное ощущение в своих сердцах, не в состоянии предать забвению осознание добра и зла: оно преследует их, пока они не признают себя виновными в нанесении оскорбления. Именно это имел в виду св. Павел, когда говорил, что совесть свидетельствует вместе с людьми, когда их мысли то обвиняют, то оправдывают их перед Божьим судом (Рим 2:15-16)**.
Обыкновенное знание может угаснуть в человеке. Поэтому чувство, влекущее человека к Божьему судейскому престолу, — словно стражник, который поставлен, чтобы следить за ним и раскрывать то, что человек с лёгкостью скрыл бы, если б мог. Вот откуда произошла старинная поговорка: совесть подобна тысяче свидетелей3. По той же причине св. Пётр называет добрую совесть залогом спокойствия духа, когда верующий, полагаясь на милость Христа, смело предстаёт пред ликом Бога (1 Пет 3:21)***. А в Послании к евреям апостол, говоря, что верующие не имеют уже никакого сознания греха (Евр 10:2), тем самым утверждает, что они прощены и освобождены от грехов, дабы не мучиться более угрызениями совести.


*Во французском и латинском языках связь между рассматриваемыми понятиями и словами выражена гораздо более явно, чем в русском: science (scientia) — conscience (conscientia). Приставка «con-» (со значением «со-») отражает то самое присутствие «свидетеля», о котором говорит Кальвин. — Прим. перев.


**Синодальный перевод: «...о чём свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую, — в день, когда... Бог будет судить тайные дела человеков».


аКвинтилиан. Об образовании оратора, V, XI, 41.


***Синодальный перевод: «...обещание Богу доброй совести спасает воскресением Иисуса Христа».



16. Посему, дела имеют определённое значение для людей, а совесть имеет своей целью Бога. Добрая совесть — это не что иное, как внутренняя неповреждённость сердца. Именно в этой связи св. Павел говорит, что исполнение Закона заключается в любви, чистой совести и нелицемерной вере (1 Тим 1:5). И несколько ниже он показывает, чем совесть отличается от обычного знания: он говорит, что некоторые отпали от веры, ибо отвергли добрую совесть (1 Тим 1:19). Тем самым он показывает, что чистая совесть — это живое стремление чтить Бога и непритворное усердие в том, чтобы жить чисто и свято.

Иногда слово «совесть» употребляется применительно к человеческим делам. Например, в Деяниях апостолов св. Павел говорит, что он прилагает усилия к тому, чтобы «всегда иметь непорочную совесть пред Богом и людьми» (Деян 24:16). Но это сказано в том смысле, что люди пользуются видимыми плодами, порождаемыми совестью. Однако в собственном смысле слова совесть, как я уже говорил, обращена к Богу и Его имеет своей целью.
Мы утверждаем поэтому, что тот или иной закон связывает совесть в том случае, когда он принуждает человека к чему-то не по отношению к ближним, но лишь самого по себе, как если бы он имел дело только с Богом. Вот пример. Бог заповедал нам не только хранить чистоту сердца от всякой скверны, но и хранить себя от всяких скверных слов и от всякой невоздержанности, ведущей к разврату. Моя совесть склонна исполнять этот закон, даже если бы на земле не оказалось ни единого живого человека. Поэтому если я проявлю невоздержанность и развращённость, то этим не только оскорбляю и ввожу в соблазн своих братьев, но и становлюсь виновным перед Богом как преступивший то, что было Им запрещено лично мне.
В отношении несущественных вещей есть ещё одно соображение. Мы должны воздерживаться от смущения и оскорбления своих братьев, даже если при этом совесть наша чиста и свободна. Св. Павел показывает это, говоря об идоложертвенном: «Если кто скажет вам: "это идоложер-твенное", — то не ешьте ради того, кто объявил вам, и ради совести... Совесть же разумею не свою, а другого» (1 Кор 10:28-29). Предупреждённый верующий согрешил бы, оскорбляя ближнего такою едой. Но хотя Бог велит ему воздерживаться от подобной пищи ради любви к ближнему и хотя этому повелению необходимо подчиняться, совесть верующего не перестаёт от этого пребывать в свободе. Так что мы видим, что этот закон накладывает ограничения на внешние поступки, оставляя совесть свободной.

Глава XX

О МОЛИТВЕ, КОТОРАЯ ЯВЛЯЕТСЯ ОСНОВНЫМ УПРАЖНЕНИЕМ В ВЕРЕ И ПОСРЕДСТВОМ КОТОРОЙ МЫ КАЖДОДНЕВНО ПОЛУЧАЕМ БОЖЬИ БЛАГОДЕЯНИЯ116


I. Из сказанного выше становится ясно, что человек лишён всякого блага и что он испытывает недостаток во всём, что связано с его спасением. Поэтому, если он хочет восполнить этот недостаток, ему необходимо выйти за пределы самого себя и искать помощи извне. Далее, нам было показано, что наш Господь свободно открывает Себя нам в своём Сыне Иисусе Христе, предлагая через Него взамен наших страданий полное счастье, а взамен нищеты — изобилие и открывая в Нём все свои сокровища и небесные богатства, дабы вся наша вера была устремлена на его возлюбленного Сына, все ожидания связывались с Ним и вся надежда покоилась в Нём.
В этом заключена тайная, сокровенная философия, которую нельзя постичь посредством силлогизмов. Её постигают те, кому Господь открыл глаза и дал способность видеть его свет [Пс 35/36:9]. Верою мы научены, что то благо, которое нам необходимо и которого нам недостаёт в нас самих, заключено в Боге и в его Сыне, Господе нашем Иисусе Христе, которому Отец дал всю полноту своих благословений и щедрот, чтобы из неё, как из изобильного источника, мы получали всё. Поэтому всё мы должны искать в Нём: в молитвах — личных (priиres) и общих (oraisons) — мы должны просить у Него то, чем, как мы знаем, Он обладает. Ибо иначе познать Бога как творца, хозяина и подателя всех благ, который зовёт нас просить их у Него, и не обращаться к Нему, ничего не просить — настолько же бессмысленно, насколько безумно поступил бы тот, кто презрел бы и спрятал под землёй сокровище, которое ему было порученоа. Поэтому апостол, стремясь показать, что не может быть истинной веры, если из неё не исходит призывание, устанавливает такой порядок вещей: вера про-

аНеобходимость молитвы проистекает, таким образом, из абсолютной суверенности Бога. Всё есть его милость, его дар. Следовательно, чтобы всё получить, обо всём надо просить. Молитва является условием духовного обогащения. «В особенности, писал Кальвин женевской Церкви, наблюдайте за личными и общими молитвами, ибо если всякое ваше упование, как и подобает, покоится в Боге, то налицо все основания для того, чтобы ваше сердце усердно возносилось к Небесам, чтобы призывать и вымаливать милосердие, кото-Рое вы надеетесь получить от Бога.» (ОС, ХЬ, 255.) — Прим. франц. изд.
исходит от Евангелия и наставляет нас молиться Богу (Рим 10:14). А несколько ранее он говорит, что Дух усыновления, который запечатлевает веру в наших сердцах, подкрепляет нас и даёт нам мужество без страха говорить о наших желаниях Богу и с невыразимым волнением взывать: «Авва, Отче!» (Рим 8:15,26). Теперь нам нужно более подробно рассмотреть эту тему, которой ранее мы касались лишь по случаю и как бы мимоходом.
2. Доступ к богатствам, которые мы имеем в Боге, мы получаем путём молитвы. Она являет собой связь людей с Богом, посредством которой, будучи введены в его истинный Храм, который есть Небо, люди призывают Его и как бы требуют исполнить обетования. Опыт, который Он им даёт, когда это необходимо, состоит в том, что они верят в истинность простых слов Божьих, верят, что это не ложь и не суетаа.
Поэтому мы не видим ничего иного, чем Бог призвал бы нас надеяться на Него, кроме того, что Он заповедал нам просить об этом в молитвах. Таким образом, совершенно справедливо сказанное нами, что в молитвах мы ищем и находим сокровища, которые по вере нашей показаны нам в Евангелии.
Невозможно точно объяснить словами, насколько необходимо для нас совершение молитвы и в сколь разнообразных формах проявляется её польза. Разумеется, не без оснований Небесный Отец свидетельствует, что вся уверенность в нашем спасении заключена в призывании его имени (Иоил 2:32). Ибо тем самым мы взываем к присутствию Бога и Он нам являет его — как по своему провидению, благодаря которому Он показывает, что постоянно заботливо думает о нас, так и по своей силе, с которой Он нас защищает и утешает в немощах и нужде. А также по своей доброте, с которой Он принимает нас в свою милость, хотя мы и отягощены грехами. Короче, мы призываем Бога в молитве для того, чтобы Он полностью раскрыл перед нами своё присутствие. От этого наша совесть обретает необычайный покой. Ибо, рассказав Господу о нуждах, терзающих нас, мы получаем вполне достаточное успокоение, поскольку понимаем, что ничего из наших страданий не сокрыто от Того, чья благосклонность к нам для нас очевидна, а власть помочь — несомненна5.

аКальвин, как и Лютер, видит в исполнении молитвенного прошения род опытного подтверждения веры. Ср.: Luther. Werke in Auswahl. Berlin, 1959, Bde. 1-4; B. 4, S. 175. Его проповедь на эту тему впервые появилась в «Enchiridion piarum precationum» и не раз вдохновляла Кальвина. Согласно Н.Вайсу (Weiss), этот труд был опубликован в Страсбурге в 152? г. (Bulletin de la Sociйtй de l'histoire du protestantisme franзais, 1888, p. 502.) — Прим. франц. изд.
ьКальвин любил говорить о мире, который приносит молитва: «Вот преимущество, которое получают от отеческого благорасположения Бога верные Ему: если на какое-то время
3. Кто-нибудь может возразить, что из этого следует, будто Бог не знает, чем мы отягощены и о чём нам следует просить. А значит, излишне просить Его о чём-либо в молитвах.Но ведь мы привыкли обращаться к тем, кто не озабочен нашими делами и совершенно к ним безразличен. Однако люди, приводящие такие доводы, не понимают, ради какой цели наш Господь наставляет верных Себе молиться. Он повелел это не ради Себя, а ради нас. Он желает, чтобы за Ним было признано его право, поскольку вполне справедливо, когда люди признают, что всё полезное им и ими желаемое исходит от Бога, и выражают это в молитвах. Однако пользу от этой жертвы, которой прославляется Бог, извлекаем мы сами. Поэтому святые отцы — тем более, что они не были столь уверены в благодеяниях Бога по отношению к ним, сколь были уверены в них в отношении других, — так страстно устремлялись к молитве. Я приведу только один пример: Илия, уверенный в Божественном предначертании, смело обещает дождь царю Ахаву и при этом не устаёт усердно молиться в беде и семь раз посылает своего служителя посмотреть, не пришёл ли дождь (3 Цар 18:41-43). Он делал это не потому, что сомневался в обетовании, которого он был посланником, но потому, что знал, что его долг — в полном смирении прибегнуть к Богу, дабы его вера не уснула в лености3. Поэтому, хотя Бог делает всё, чтобы уберечь нас, даже когда мы настолько ошеломлены, что не чувствуем окружающего нас зла, и хотя порой Он помогает нам прежде, чем мы воззовём к Нему, тем не менее нам совершенно необходимо усердно Ему молиться. Во-первых, для того, чтобы наше сердце воспламенялось горячим желанием всегда искать Его, любить и прославлять, к чему мы привыкаем, когда видим в Нём единственное своё прибежище во всех своих нуждах, видим единственные врата спасения. Во-вторых, для того, чтобы наше сердце никогда не волновали желания, свидетелем которых мы не хотим видеть Бога, — а так происходит, когда мы выставляем перед его очами все наши чувства и, можно сказать, раскрываем перед Ним все глубины нашего сердца. Более того, для того, чтобы мы были готовы принять его благодеяния с истинной признательностью и благодарением, ибо в молитве мы постигаем, что они исходят из его руки. И ещё: чтобы, получив просимое, мы считали, что Бог внял нашим мольбам, и вследствие этого

они оказываются разочарованными в своём уповании, они не отказываются открыться Богу и избавляются — словно в его лоне — от своего смущения и своих горестей.» (Комм, на Пс 22, 2). «Главное во всех наших просьбах состоит в том, чтобы Бог господствовал над нами ради мирного согласия, способного подчинить нас его доброй воле.» (Вторая проповедь о страстях; ОС, XLVI, 848.) — Прим. франц. изд.
аОб этой молитве Илии см.: «Прововедь о Второзаконии» (Sermon sur le Deuteronomie; ОС, XXVI, 682). — Прим. франц. изд.
развили в себе склонность размышлять о Божьем великодушии. К тому же мы получаем величайшее наслаждение от благ, которыми одаривает нас Бог, сознавая, что получили их по нашим молитвам. Наконец, нужно молиться для того, чтобы Божье провидение утвердилось в нащих сердцах благодаря тому, что мы постигаем на опыте в силу своих скромных способностей. Ибо мы видим, что Бог не только не оставляет нас и дает нам искать Его и молить в нужде, но и что в его власти, выслушав нас, помочь верным Ему. И мы видим, что Он не питает их пустыми обещаниями, но поддерживает, когда это необходимо, своею рукою. По всем этим причинам Отец, полный любви, никогда не засыпает и не перестаёт действовать, но порой подаёт знаки, чтобы побудить нас к молитвам и прошениям, поскольку это необходимо из-за нашей лености и забвения3.
Поэтому слишком большим извращением было бы говорить — с целью отвратить нас от молитвы, — будто излишне чего-то домогаться нашими просьбами у Божественного Провидения, которое и без того наблюдает за всеми вещами на свете и хранит ихь. Ибо Господь, напротив, свидетельствует, что Он близок ко всем призывающим Его в истине (Пс 144/145:18).
Столь же безумно утверждать, что нет никаких оснований просить о вещах, которые Господь готов дать нам по своей воле. Ибо Он желает, чтобы мы ценили благодеяния, исходящие от его щедрости, которой Он одаривает нас по нашим молитвам. Наряду со многими другими местами Писания об этом свидетельствуют памятные слова псалма: «Очи Господни обращены на праведников, и уши Его — к воплю их» (Пс 33/34:16). Несомненно, что спасение верующих — в воле Божьей, но Господь, однако, желает, чтобы они упражняли свою веру в призывании Его и благодаря этому пробуждались от небрежения и не отупевали от него. Так, глаза Бога следят за тем, чтобы помогать в их нуждах слепцам, но тем не менее Он желает и с нашей стороны молений, дабы ещё с сильнее подтвердить свою любовь к нам. Итак, верно и то, что «не дремлет и не спит хранящий

аКальвин, с точки зрения которого пастор не отличается от теолога, нередко излагал принципы «Наставления» в своих письмах: «Правда, что Бог нередко оставляет нас в скорби и прежде чем действенно явит, что Он услышал наши молитвы, Он держится как бы в отдалении с целью усилить наше желание и испытать наше терпение. Поэтому не следует считать, будто вы до тех пор молились зря, но, скорее, нужно набраться мужества, чтобы всё более и более усердствовать в молитвах.» (Письмо одной женщине (Lettre а une femme); ОС, XIII, 139.) «Поймите, что чаще всего Бог понимает желание своих детей, но не тотчас подаёт им свою помощь и благоволение, ибо желает побудить их к призыванию его доброты.» (Женевским верующим (Aux fidиles de Genиve); OC, Xb, 255.) — Прим. франц. изд.
bCp. Сенека. Письмо XXXI, 3. — Прим. франц. изд.
Израиля» (Пс 120/121:4), и то, что Он отступает, словно забыв о нас, когда видит нас обленившимися и умолкнувшими.
Первейшее правило должной и доброй молитвы (oraison) таково: нам следует так настроить свой ум и своё сердце, как это подобает людям, входящим в общение с Богом117. Что касается нашего ума, то он должен освободиться от плотских забот и помышлений, которые отвращают его от Бога или мешают взирать на Него прямым и неосквернённым взглядом, так, чтобы не только всецело отдаться молитвенному настроению, но и насколько возможно возвыситься над самим собой. Я, однако, не требую, такого освобождения нашего ума, чтобы его не тревожила, не беспокоила, не мучила никакая забота. Скорее наоборот, необходимо, чтобы пылкая молитва воспламенялась нашими тревогами и горестями. Ведь мы видим, что святые Божьи служители терзались страшными муками и потому имели больше причин взывать к Божьему попечению; они возвышали к Нему свой голос из глубины, из бездны смерти (Пс 129/130:1). Я имею в виду, что нужно отбросить все посторонние заботы, которые колеблют ум в разные стороны, отвращая его от Неба, подавляя и пригибая к земле. А под словами, что наш ум должен возвыситься над самим собой, я подразумеваю, что не следует выказывать перед Богом то, о чём мы в своём безрассудстве и ослеплении привыкли мечтать, не следует замыкаться в своём тщеславии и суете, но возвышаться до чистоты, достойной Бога, до той чистоты, которой Он от нас требует.
В особенности следует соблюдать две вещи: во-первых, желающий молиться должен прилагать к молитве все свои чувствования и усердие и не отвлекаться, как мы к тому привыкли, на мимолётные мысли. Ибо нет ничего более противного почтению, которое мы обязаны воздавать Богу, чем подобная «лёгкость», происходящая оттого, что мы позволяем себе играть и притворяться, словно Бог для нас не значит почти ничего. И нам следует тем упорнее упражняться в этом усердии, чем отчётливее мы осознаём, как трудно достичь подобной сосредоточенности. Ибо ни один человек не способен до такой степени предаваться молитве, чтобы ему не приходили в голову никакие мимолётные фантазии, прерывающие ход молитвы или замедляющие его, отвлекая дух.
Поэтому здесь нам стоит задуматься, насколько мерзко и непростительно в тот момент, когда Бог зовёт нас и позволяет говорить с Ним как с близким существом, злоупотреблять своей человеческой природой, смешивая Небо и землю, так что Бог уже не удерживает наш дух в тесной связи с Собою. Выходит, что мы как будто бы имеем дело с каким-то незначительным человеком и, прося его о чём-либо, прерываем разговор и отвлекаемся на что-то другое. Нам следует знать, что никто и никогда не будет должным образом настроен на молитву, если не проникнется чувством величия Бога, представ перед этим величием освобождённым от всех земных мыслей и чувств. С этим связан обычай воздевать руки вверх, дабы люди понимали, что они останутся весьма далеки от Бога, если не вознесут свои чувства к Небу, стремясь приблизиться к Господу. Как сказано в псалме: «К Тебе, Господи, возношу душу мою» (Пс 24/25:1). В Писании часто употребляется это выражение — «возносить молитву»[например, Ис 37:4], дабы те, кто желает, чтобы Бог внял их мольбам, не погрязали в житейских мелочах. Суть сказанного заключается в том, что чем большую щедрость проявляет Бог по отношению к нам и чем милостивее зовёт нас избавиться от наших горестей в его лоне, тем менее достойны мы прощения, если столь великое и несравненное благодеяние не возьмёт верх в наших сердцах надо всем остальным; оно должно вырвать нас из самих себя, дабы мы совершенно сознательно отдали все свои силы и чувства молитве. Этого не может произойти, если сознание твёрдо и упорно не противостанет всем преградам, препятствующим ему устремиться ввысь.
Ещё один затронутый нами вопрос состоит в том, чтобы не просить более того, что нам позволяет Бог [Пс 61/62:8; 144/145:19]. Ибо хотя Он повелевает нам изливать перед Ним своё сердце (Пс 61/62:9), Он всё же не освобождает нас от узды, сдерживающей наши неумеренные, безрассудные, то есть порочные страсти. Когда Бог обещает вершить дела по желанию верующих, Он не простирает Своего человеколюбия до таких пределов, чтобы подчиняться всем их устремлениям. В этом тяжко согрешают очень многие: они не только осмеливаются докучать Богу своими безумствами без всякого почтения и стыда и представлять перед его престолом то, что они в своём заблуждении считают хорошим, но до такой степени исполняются наглости и глупости, что без всяких угрызений совести просят у Бога удовлетворения своих вожделений, которые они не осмелились бы открыть людям.
Ещё языческие писатели смеялись над такой дерзостью и даже выказывали ненависть к ней. Но порок царил во все времена. И потому случалось так, что самые честолюбивые из язычников выбирали своим покровителем Юпитера, алчные — Меркурия, жадные до знаний — Аполлона и Минерву, воинственные — Марса, блудники — Венеру. И ещё сегодня, когда речь идёт о молитве Богу, люди в своих безрассудных и немыслимых желаниях позволяют себе чересчур многое, словно они развлекаются с подобными им же товарищами. Но Бог не терпит, чтобы его любовь и щедрость подвергались осмеянию. Осуществляя своё верховное право, Он подчиняет наши желания своей воле, чтобы удерживать их в узде. Поэтому нам следует всегда помнить правило св. Иоанна: «И вот, какое дерзновение мы имеем к Нему, что, когда просим чего по воле Его, Он слушает нас»(1 Ин5:14).
Впрочем, поскольку наши способности слишком слабы, чтобы достигнуть подобного совершенства, нам следует искать средства для их усиления. Так как наш ум должен пристально взирать на Бога, необходимо, чтобы сердечное чувство следовало за ним. Однако наши ум и чувства погрязли в низких материях или, лучше сказать, пали, то есть направлены в противоположную сторону. Посему Бог, дабы помочь нам в нашей немощи, даёт нам в качестве наставника своего Духа, который учит нас и указывает, чего нам позволительно просить, а также направляет наши чувства. И поскольку мы не знаем, как и о чём нужно молиться, то Дух подкрепляет нас и «ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (Рим 8:26). Собственно говоря, не сам Дух молится и воздыхает, но, возвышая нас в доверии к Богу, подвигает нас на добрые и святые прошения и вызывает у нас воздыхания, которые усиливают молитву. Никакие силы нашей природы не способны на это. Поэтому не без основания св. Павел называет воздыхания, которые мы возносим к Богу под водительством Св. Духа, неизреченными118. Люди, обладающие подлинным молитвенным опытом, не раз переживали такую растерянность и тревогу, что не знали, с чего начать молитву. И даже когда они пытались что-то лепетать, они оказывались столь скованы и смущены, что не осмеливались продолжать. Отсюда следует, что дар молитвы — это особенный дар.
Сказанное не означает, что мы должны оставить молитвы Св. Духу и обольщаться в своей лености, к которой слишком склонны. Многие насмешники скажут здесь, что нужно ожидать, когда Бог привлечёт к Себе наши души, ибо Он видит, что они заблудились. Но именно потому, что нам противны небрежение и неразумие, мы жаждем помощи. В самом деле, когда св. Павел велит нам молиться духом и умом (1 Кор 14:15), он не устаёт призывать нас к усердию и бдению. Это означает, что Св. Дух, наставляя нас на молитву, обнаруживает свою силу таким образом, что не препятствует усилиям, которые мы проявляем со своей стороны. Ибо Бог желает испытать, с какою силой вера воспламеняет наши сердца.
6. Второе правило молитвы состоит в том, чтобы, молясь, мы постоянно ощущали свои недостатки и убожество и, твёрдо убеждённые в необходимости того, о чём мы просим, выражали своё прошение с горячим чувствома 119. Многие проговаривают молитвы так, будто исполняют нудную повинность, или читают их по книгам, словно платят Богу оброк. И хотя они признают, что молитва должна происходить от сердечного желания, так как для них было бы великим несчастьем оказаться лишёнными помощи Господа, которого они о чём-то молят, всё-таки обнаруживается, что они делают это по привычке, потому что сердца их остаются холодными, как лёд, и они всерьёз не думают о просимом. Правда, и их толкает к молитве неопределённое и смутное чувство необходимости, но оно не захватывает их до такой степени, чтобы они на самом деле вознамерились искать утешения в своей немощи.
Вряд ли можно отыскать вещь более ненавистную Богу, нежели то притворство, когда просящий у Него прощения за свои грехи в глубине души не считает себя грешником. Ибо это насмешка над Богом. Как я уже говорил недавно, все поражены ещё одним пороком: люди для очистки совести просят у Бога того, что полагают иметь без его вмешательства или что уже находится у них в руках. Другое прегрешение, хотя и представляется более лёгким, тоже не может быть терпимо: многие бормочут свои молитвы вне живого размышления, потому что их научили, что «жертвой» Богу является только молитвословие.
Итак, необходимо, чтобы верующие всегда остерегались представать перед ликом Бога с какой-либо просьбой, если только они горячо этого не жаждут и жаждут получить именно от Него. Ешё важнее следующее: хотя на первый взгляд кажется, что вещи, касающиеся исключительно славы Божьей, никак не связаны с нашими потребностями, это не означает, что о таких вещах мы должны просить с меньшим пылом и горячностью. Ибо, когда мы молим, чтобы святилось имя Божье, мы, так сказать, обязаны алкать и жаждать этого освящения.


аВ изданиях «Наставления» 1541—1557 гг. это было третьим правилом молитвы («Третье правило должно состоять в том, чтобы всякий раз, когда мы просим о чём-то для нас полезном, мы непритворно ощущали свою нищету... и с искренним чувством молили о получении просимого.») В изданиях 1551—1557 гг. правила относительно молитвы образовывали 7-й раздел главы XV настоящей книги. В 1560 г. Кальвин изменил порядок изложения правил и в качестве второго дал третье правило из предыдущих изданий. Третье правило теперь соответствует изданиям 1541—1557 гг. — Прим. франц. изд.


*У Кальвина: «...поёт хвалу Богу».



7. Если кто-нибудь возразит, что мы не всегда испытываем одну и ту же потребность, то я, конечно, соглашусь. Это различие хорошо подметил св. Иаков, который говорил: «Злостраждет ли кто из вас? пусть молится. Весел ли кто? пусть поёт псалмы*» (Иак 5:13). Здравый смысл показывает нам, что, поскольку мы слишком слабы и порочны, Бог по

буждает нас молиться о том, что необходимо сейчас и чего требуют обстоятельства. Это то самое «время благопотребное» (Пс 31/32:6), о котором говорит Давид. И как он учит во множестве других мест, чем больше нас мучают досада, горести, страхи и прочие искушения, тем более открыт нам доступ к Богу, словно Он сам призывает нас к Себе. Столь же верно и сказанное св. Павлом, что нам следует молиться во всякое время (Эф 6:18). Ибо даже если мы преуспеваем во всём, чего только можно пожелать, и у нас есть множество поводов радоваться, всё же не проходит и минуты, чтобы наша немощь не побуждала нас к молитве. Если у кого-то скопились огромные запасы хлеба и вина, он не сможет проглотить и куска хлеба, если на него не распространяется Божье благословение. Его наполненные амбары и подвалы не являются основанием для того, чтобы не молиться о хлебе насущном. А если мы оглядимся вокруг и увидим, какое несчётное число опасностей нависает над нашей головой и непрестанно нам угрожает, то страх и ужас не позволят нам пребывать в небе-режении, а убедят, что повод для молитвы имеется во всякий час.
Но лучше всё это познаётся через духовную нищету. Ибо когда же такое количество грехов, в которых повинен каждый из нас, может оставить нас в покое, не заставляя молить о прощении? Какую передышку дадут нам искушения, чтобы нам не нужно было просить о помощи? Более того, жажда узреть наступившее Царство Божье и воспринять прославленное Божье имя должна до такой степени увлекать нас — и не временами, а постоянно, — чтобы из неё всегда проистекала готовность к прошению и молитве. Нам отнюдь не без причины так часто велят быть усердными в молитве. Я говорю не о том упорстве, о котором речь ещё впереди3. Я имею в виду, что Писание, увещевая нас непрестанно молиться, порицает нас за тугодумие и леность, за то, что мы не чувствуем, насколько необходимо нам усердие и прилежание.
Рассматриваемое здесь правило закрывает все лазейки для лицемерия, для всех уловок и ухищрений, к которым прибегают люди, чтобы солгать Богу. Я утверждаю, что у таких людей отнимается привилегия взывать к Господу, ибо Он обещает быть близким к тем, кто призывает Его в истине [Пс 144/145:18], и провозглашает, что ищущие Бога всем сердцем найдут Его.
Те, кому нравится валяться в своей грязи, этого вовсе не желают. Ибо правильная молитва требует раскаяния. В Писании часто повторяются слова, что Бог не слушает неправедных, что их молитвы, как и их жертвы, Ему отвратительны. И в самом деле, вполне справедливо, что перед людь

ми, закрывающими своё сердце, Бог закрывает свой слух и что те, кто своим упрямством вызывает его суровость, почувствуют, что Он неумолим. Устами пророка Исайи Бог грозит лицемерам, что когда они умножают свои моления, Он не слышит их, ибо руки их полны крови (Ис 1:15). Также у Иеремии: «Я... увещевал их... Но они не слушались... И когда воззовут ко Мне, не услышу их» (Иер 11:7-8,11). Ибо Бог почитает величайшим оскорблением то, что грешники, которые всю свою жизнь оскверняли его священное имя, тщеславятся, будто они суть его верные. И Он жалуется устами Исайи, что евреи приближаются к Нему своими устами, сердце же их далеко от Него (Ис 29:13).
Бог говорит здесь не только о молитвах, но показывает, что всякое притворство в служении Ему отвратительно в его очах. К этому относятся слова св. Иакова: «Просите и не получаете, потому что просите не на добро, а чтобы употребить для ваших вожделений» (Иак 4:3). Верно, что молитвы святых основаны не на их собственном достоинстве (это мы рассмотрим позже3).
Тем не менее вовсе не излишне утверждение св. Иоанна о том, что чего мы ни попросим, получим от Бога, потому что соблюдаем его заповеди (1 Ин 3:22). Это так, ибо двери перед нами закрывает нечистая совесть. Отсюда следует, что никто не молится Богу должным образом и не получит исполнения своих прошений, кроме тех, кто служит Ему чисто и искренне. Поэтому пусть человек, желающий молиться, возненавидит свои пороки, пусть проникнется настроением и самой личностью жалкого нищего. А это невозможно без покаяния.

5. Третье правило связано с двумя первыми. Оно заключается в том, что человек, предстающий перед Богом для молитвы, должен отбросить всякие фантазии относительно собственного достоинства, отбросить всякое самомнение. Ему следует отречься от того, чтобы полагаться на самого себя, смиренно отдать всю славу Богу из опасения, что, доверившись себе хоть немного, он будет уничтожен перед лицом Бога вместе со всем своим суетным тщеславием. У нас есть множество примеров подобной кротости, способности умалиться, которая убивает в рабах Божьих всякое высокомерие. Среди них более свят тот, кто, представая перед Господом, более унижает себя и смиряется. Даниил, который получил столь великие свидетельства из Божьих уст, тем не менее молится так: «Мы повергаем моления наши пред Тобою, уповая не на праведность нашу, но на Твоё великое милосердие. Господи, услыши! Господи, прости! Господи,

аСледующие разделы настоящей главы.
внемли и соверши, не умедли ради Тебя Самого, Боже мой, ибо Твоё имя наречено на городе Твоём и на народе Твоём» (Дан 9:18-19). Не нужно думать, что, согласно народному обычаю, Даниил представляет себя одним из многих, простым человеком из народа: Даниил говорит как отдельный грешник, который прибегает к Божьей милости. Ведь он прибавляет: «исповедовал грехи мои и грехи народа моего» [Дан 9:20].
Давид также подаёт нам достойный пример смирения: «Не входи в суд с рабом Твоим, потому что не оправдается пред Тобой ни один из живущих» (Пс 142/143:2). Исайя от лица народа молится такими словами: «Но вот, Ты прогневался, потому что мы издавна грешили... Все мы сделались как нечистый, и вся праведность наша как запачканная одежда; и все мы поблекли, как лист, и беззакония наши, как ветер, уносят нас. И нет призывающего имя Твоё, который положил бы крепко держаться за Тебя; поэтому Ты сокрыл от нас лицо Твоё и оставил нас погибать от беззаконий наших. Но ныне, Господи, Ты — Отец наш; мы — глина, а Ты — образо-ватель наш, и все мы — дело руки Твоей. Не гневайся, Господи, без меры и не вечно помни беззаконие. Воззри же, мы все народ Твой» (Ис 64:5-9). Здесь легко заметить, что они не полагаются ни на что иное, кроме как на то, что считают себя принадлежащими Богу, и не отчаиваются, что не будут приняты под его защиту. Иеремия говорит о том же: «Хотя беззакония наши свидетельствуют против нас, но Ты, Господи, твори с нами ради имени Твоего» (Иер 14:7). Поэтому в пророчестве, приписываемом Варуху, хотя подлинный его автор неизвестен, в духе истинной святости сказано, что Богу воздают славу глаза потусклые и душа, скорбящая и поверженная в уныние огромностью своих грехов, душа согбенная, немощная и алчущая. «Не по правдам отцов наших мы повергаем моление сие пред лицом Твоим, Господи, Боже наш. Но, будучи милосерд, сжалься над нами, потому что мы согрешили пред Тобою» (Книга пророка Варуха 2:18-20).
9. Итак, приготовление к доброй молитве и её начало состоят в том, чтобы, смиренно и чистосердечно признав свои грехи, попросить Бога о милости. Не следует полагать, будто самые святые люди получают что-либо от Господа, прежде чем Он милостиво примирится с ними. Бог может быть благосклонен лишь к тем, кому Он прощает прегрешения. Поэтому не удивительно, что даже святые открывают двери молитвы этим ключом. Это видно из многих фрагментов псалмов. Давид, молясь не о чём ином, как только о прощении своих грехов, тем не менее восклицает: «Грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай; по милости Твоей вспомни меня Ты, ради благости Твоей». Там же: «Призри на страдание моё и на изнеможение моё и прости все грехи мои» (Пс 24/25:7,18).
Здесь мы видим, что недостаточно каждодневно держать в памяти только недавно совершённые грехи, но нужно стараться вспоминать и о тех грехах, о которых мы, может быть, по прошествии времени позабыли. В другом отрывке тот же пророк, сознаваясь в тяжком преступлении, доходит от него даже до чрева матери своей, в котором он уже был заражён всеобщим грехом (Пс 50/51:7). Не для того, чтобы под прикрытием испорченности всех людей в Адаме приуменьшить собственную вину, но чтобы собрать воедино все грехи своей жизни. И тогда, строго осудив себя, он скорее вымолит прощение у Бога. Хотя святые не всегда просят прощения за свои грехи явно выраженными словами, однако, если мы внимательно вчитаемся в их молитвы, воспроизведённые в Писании, мы тотчас заметим, что я сказал правду: они осмеливались молиться, надеясь только на Божье милосердие, и поэтому начинали именно так: стремились примириться с Богом и утишить его гнев. Любой человек, честно исследовав свою совесть, не только не решится раскрыть перед Богом свои страсти и желания, но ужаснётся приблизиться к Нему, если только не доверится одной его чистой милости и милосердию.
Есть еще другой, особый путь покаяния, когда, прося Бога отвести свою руку и не наказывать их, молящиеся признают, что они заслужили наказание, — ибо был бы нарушен всякий порядок в мире, если бы от причины было отнято следствие. Нам нужно остерегаться следовать глупым больным, которые, не задумываясь о корнях своей болезни, стремятся излечить только досаждающие им её внешние проявления. Они хотят, чтобы им сняли головную боль или боль в груди, и не беспокоятся, что при этом не обращают внимания на лихорадку. Нам нужно больше заботиться о том, чтобы Бог был благосклонен к нам, нежели о том, чтобы Он проявлял свою милость во внешних знаках, ибо Он желает именно такого порядка. Мало пользы даст нам ощущение щедрости Бога, пока наша совесть не почувствует, что Он умиротворён и благосклонен к нам и готов явить свою любовь. Это показывают нам слова Иисуса Христа. Исцеляя расслабленного, Он говорит: «Прощаются тебе грехи твои» (Мф 9:2). Этими словами Он призывает сердца желать главного — чтобы Бог принял нас в свою милость, и лишь затем Он являет плод этого примирения, помогая нам.
Помимо этого особого раскаяния верующих в пороках, в которых они чувствуют себя виновными в данное время, с целью получить прощение, нельзя опускать общее вступление (prйface), когда верующие признают себя грешниками; это делает их молитву угодной Богу. Ибо молитвы будут исполнены только тогда, когда их основание — даваемая даром милость Божья. Об этом говорит св. Иоанн: «Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи и очистит нас от всякой неправды» (1 Ин 1:9). Вот почему согласно Закону молитвы, чтобы быть угодными Богу, сопровождались пролитием крови. Народ должен был удостовериться, что он не будет удостоен высокой привилегии призывания Бога пока не очистится от своей скверны и не исполнится доверия к доброте и милости Бога.

10. Не подлежит сомнению и то, что порой святые, чтобы легче получить от Бога просимое, призывали на помощь свои праведные дела. Так, Давид говорит: «Сохрани душу мою, ибо я добр» (Пс 85/86:2)*. Подобное произносит и Езекия: «Вспомни, что я ходил пред лицом Твоим верно... и делал угодное в очах Твоих» (Ис 38:3; 4 Цар 20:3). Но тем самым эти люди желали лишь засвидетельствовать, что они благодаря своему возрождению суть дети Божьи, которым Он обещал своё благорасположение. Как мы уже видели3, Бог через своего пророка учит, что очи его обращены на праведников и уши его — к воплю их (Пс 33/34:16). Согласно апостолу Иоанну, мы получаем просимое, соблюдая Божьи заповеди (1 Ин 3:22). Это не означает, что молитвы исполняются благодаря нашим заслугам. Нет, подобным образом Господь хочет утвердить доверие к Нему тех, кто чувствует, что совесть его чиста и неповреждена, в ком нет лицемерия; а так должно быть со всеми верующими. Ибо, как говорит у св. Иоанна прозревший слепой, грешников Бог не слушает (Ин 9:31). А под грешниками мы разумеем людей, которые, не имея ни малейшего желания делать добро, заснули в своих грехах и потому их сердца никогда не отдадутся истинному призыванию Бога, которого они не стремятся почитать и которому не желают служить. Итак, высказывания святых, где они вспоминают о своей чистоте и невинности, соответствуют обетованиям, что ожидаемое всеми рабами Божьими будет им даровано.


*В Синодальном тексте — «...ибо я благоговею пред Тобою». аРаздел 3 настоящей главы.


Более того, этот подход к молитве представляется почти естественным, когда святые сравнивают себя со своими врагами, умоляя Бога избавить их от вражеских злоумышлении. И нет ничего удивительного в том, что при таком сравнении они вспоминают свои праведные дела и чистоту сердца, чтобы побудить Бога помочь им и поддержать их, ибо дело их справедливо. Мы отнюдь не лишаем душу верующего возможности радоваться чистоте своей совести перед Богом и тем самым убеждаться в непреложности обетовании, которыми Господь утешает своих верных служителей. Но мы учим, что твёрдая уверенность получить от Бога просимое основывается исключительно на его святом милосердии — вне всякой зависимости от наших заслуг.

II. Четвёртое правило молитвы состоит в том, что мы, поверженные в искреннем самоуничижении, всё-таки осмеливаемся молиться и имеем твёрдую уверенность в том, что молитвы наши будут услышаны. На первый взгляд, предощущение Божьего гнева и уверенность в Божьей милости противоречат друг другу. И всё же они вполне согласуются, если нам, подавленным собственными пороками, придаёт силы единственно благость Бога. Как мы говорили выше3, вера и раскаяние связаны неразрывной связью. Однако последнее нас ужасает, а вера даёт радость. Поэтому в наших молитвах они должны соединиться. Это соединение страха и уверенности выразил Давид всего в нескольких словах пятого псалма: «А я по множеству милости Твоей войду в дом Твой, поклонюсь святому храму Твоему в страхе Твоём» (Пс 5:8). В «милости» он видит веру. Но он не отрекается и от страха — не только потому, что величие Бога принуждает нас к Его почитанию, но и потому, что наша порочность заставляет нас забыть о всяком самомнении и всякой дерзости, дабы удерживать нас в страхе.
Не нужно воображать себе доверия, которое ласкает душу и даёт ей усыпляющий покой, освобождая от тревоги и смущения. Ибо это значило бы потворствовать тем, кто, желая для себя всего, ни к чему не прилагает усердия, не имеет никаких желаний, не обеспокоен никаким страхом. И потому это хорошая «шпора» для святых — чтобы они взывали к Богу, когда, согбенные под тяготами, они настолько измучены ими, что готовы пасть, если только на помощь не придёт вера. Ибо посреди всех несчастий благость Бога изливается на них тогда, когда, истерзанные своими тяготами, они стонут и трепещут в предчувствии будущих несчастий. И тогда, прибегая к доброте Бога, которая озаряет их, они утешаются и возрождаются, чтобы терпеливо сносить все тяготы, и надеются на хорошее будущее и на освобождение от невзгод.
Поэтому необходимо, чтобы молитва верующего исходила из этого двойного чувства и содержала в себе то и другое. Нужно, чтобы молящийся страдал из-за наличного зла и тревожился в предвидении несчастий, которые могут произойти, но при этом прибегал к Богу, не сомневаясь, что Он готов протянуть ему руку помощи. Нельзя выразить словами, насколько Бог гневается на нас за недоверие, когда мы просим у Него благ, которых не ожидаем от Него получить. Посему нет ничего более прису

щего природе молитвы, нежели этот закон: она не улетает в никуда, но следуют за верой как за поводырём. Именно об этом законе говорил Иисус Христос: «Всё, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, — и будет вам» (Мк 11:24). Это подтверждается и в другом месте: «И всё, что ни попросите в молитве с верою, получите» (Мф 21:22). В согласии с этими словами св. Иаков говорит: «Если же у кого из вас недостаёт мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упрёков, — и дастся ему. Но да просит с верою, ни мало не сомневаясь» (Иак 1:5-6).
Противопоставляя вере слово «сомневаться», которое обозначает и сомнение и растерянность, апостол точно выражает то, что несёт с собою вера. Не менее примечательны и другие его слова: те, кто молит Бога неуверенно и рассеянно, не решив в сердце своём, будет ли исполнено прошение, не получит ничего. Поэтому апостол сравнивает сомневающихся с морской волной, ветром поднимаемой и развеваемой [Иак 1:6]. И вот почему в другом месте он называет молитвой веры такую молитву, которая должным образом представлена для принятия Богом (Иак 5:15)*.
В самом деле, если Бог так часто повторяет, что даст каждому по вере его, то, значит, мы недостойны что-либо получить без веры. Короче говоря, именно благодаря вере получаем мы всё то, о чём просим в молитвах3. Именно об этом говорится в прекрасном изречении св. Павла, которое должным образом не принимают во внимание обленившиеся люди: «Как призывать Того, в Кого не уверовали? Как веровать в Того, о Ком не слышали?.. Итак вера от слышания, а слышание от слова Божия» (Рим 10:14,17). Полагая в вере источник молитвы, как одну ступеньку перед другой, апостол достаточно ясно показывает, что с сердечной чистотою к Богу могут взывать только те, кто познал его великодушие и человеколюбие через проповедь Евангелия, проповедь понятную и близкую нам.


*В Синодальном переводе Иак 5:15: «И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему».


а«Бог не почитает правомерными молитвы, если они не происходят от веры и не связаны с нею» (Комм, на Псалмы, 21/22:5.) Поэтому Кальвин мог сказать о вере, что она «мать наших молитв» (Комм, на Деян., 7:22). — Прим. франц. изд.


П 690



12. Наши противники не задумываются о необходимостти этого. Однако когда мы учим верующих молиться Богу в твёрдой уверенности, что Он любит их и желает исполнить их прошения, то все паписты воспринимают это как сущее безумие. Но если бы у них была хотя бы частица подлинного молитвенного опыта, то они бы поняли, что невозможно искренне молиться, не будучи убеждённым в Божьей любви и доброте. А поскольку только тот может постичь силу веры, кто испытал её в своём сердце, я ничего не добьюсь, если стану спорить с ними. Ведь они обнаруживают, что имеют лишь смутное представление о вере. А призывание Бога таково, что прежде всего оно показывает нам, что такое эта убеждённость и насколько она необходима. Тот, кто этого не видит, тем самым показал, что его сознание и совесть закостенели самым чудовищным образом. Посему оставим этих слепцов и будем твёрдо верить словам св. Павла, сказавшего, что никто не может взывать к Богу, кроме тех, кто через Евангелие познал его милость и уверен, что всегда найдёт Его, если ищет [Рим 10:14].
Разве это молитва, когда человек говорит так: Господи, я действительно сомневаюсь, что Ты хочешь исполнить моё моление. Но я прибегаю к Тебе, потому что у меня горе, чтобы Ты помог мне, если я этого достоин? Святые, молитвы которых мы читаем в Писании, так не поступали. Сам Св. Дух учит нас не поступать так, когда велит словами апостола с дерзновением приступать к престолу благодати, чтобы получить милость (Евр 4:16). А в другом месте сказано, что мы имеем дерзновение и надёжный доступ к Богу через веру во Христа (Эф 3:12). Поэтому если мы хотим, чтобы наша молитва принесла плоды, то мы должны крепко, как бы двумя руками держаться за уверенность получить просимое, уверенность, которой требует от нас Бог и к которой призывают нас своим примером святые. Ибо Богу угодна только молитва, происходящая от веры, основанная на твёрдой надежде.
Казалось бы, здесь достаточно одного слова — «вера». Однако апостол добавляет слова «надёжный доступ»* и «дерзновение», чтобы отличить нас от неверующих, которые кое-как молятся вместе с нами, но словно наугад. Поэтому и сказано от имени всей Церкви: «Враги мои обращаются назад, когда я взываю к Тебе; из этого я узнаю, что Бог за меня» (Пс 55/ 56:10). И ещё: «Рано предстану пред Тобою и буду ожидать» (Пс 5:4). Из этих слов становится ясно, что молитва как бы бесполезно выбрасывается на ветер, если она не соединена с надеждой, которая для нас словно высокая башня, находясь на которой мы спокойно ожидаем Божьей помощи. Этому соответствует порядок, который нас призывает соблюдать св. Павел. Прежде чем подвигнуть верующих во всякое время молиться духом со старанием и постоянством, он убеждает их взять щит веры, шлем спасения и меч духовный, который есть слово Божье (Эф 6:16-18).


*3десь, как и в ссылке на Эф 3:12, Кальвин употребляет слово «fiance» — «доверие», «уверенность». — Прим. перев.


В то же время читателям следует помнить, что вера не должна быть ни разрушена, ни поколеблена сознанием нашего ничтожества, нищеты и скверны. Верующие в самом деле ощущают, что они почти совсем задавлены глыбой своих грехов, и знают, что не только лишены всякого добра, с помощью которого они могли бы приобрести благорасположение Бога, но и отягощены множеством злых дел, по причине которых Бог вполне естественно представляется им устрашающим. И однако они не перестают обращаться к Нему, и их не пугает чувство, будто нет у них в Нём убежища. Это происходит именно потому, что молитва — единственный вход в это убежище. Ибо молитва предписана нам не для того, чтобы дерзко возноситься перед Богом или получать награду за что-то своё, а для того, чтобы исповедовать наши грехи и тем самым избежать осуждения, чтобы оплакивать своё убожество, как дети в семье жалуются отцу, желая найти у него облегчение. Более того, именно бремя наших грехов, будучи непереносимым, должно быть полно жалящих игл, чтобы побуждать нас к молитве Богу. Так своим примером учит нас пророк: «Исцели душу мою; ибо согрешил я пред Тобою» (Пс 40/41:5). Я сознаю, что уколы этих игл могут оказаться смертельными, если того не упредит Бог. Но этот добрый Отец по своему бесконечному великодушию и любви дал нам лекарство, вполне способное исцелить нас от всех напастей, смягчить наши тревоги, избавить от опасений и страхов и привлечь к Нему. Тем самым Бог не только устранил все препятствия, но и освободил нас от сомнений, открыв перед нами мощёную дорогу.

13.Прежде всего, повелевая нам молиться, Бог отвращает нас от низменного упрямства, из-за которого мы не повинуемся Ему120. Он не мог дать более явного и точного повеления, нежели то, что выражено в псалме: «Призови Меня в день скорби» (Пс 49/50:15). Поскольку в отношении религии и служения Богу во всём Писании нет ничего, что предписывалось бы нам чаще, то я не буду останавливаться на этом слишком долго: «Просите, — говорит наш Небесный Господь, — и дано будет вам... Стучите, и отворят вам» (Мф 7:7). Помимо повеления, здесь как необходимое добавление содержится и обетование. Ибо, хотя все признают, что повелениям Бога необходимо повиноваться, многие, когда Он зовёт их, отступают назад, если только Он не пообещает, что услышит их молитвы и даже сделает первый шаг им навстречу. Поэтому все те, кто прибегает ко всяческим увёрткам, лишь бы не идти прямой дорогой к Богу, — не только дикари и мятежники, но и убеждённые неверующие, ибо не верят Божьим обетованиям.
На это следует обратить тем большее внимание, что лицемеры, притворяясь смиренными и кроткими, горделиво пренебрегают Божьими предписаниями и нисколько не верят его словам, когда Он с таким человеколюбием зовёт их к Себе. Более того, они отнимают у Бога важнейшую часть служения Ему. Ибо Он, отказавшись от жертв, которые почитал благом, как и всякую святость тех далёких времён, провозглашает, что высшая ценность для Него — это призывание его Имени в день скорби. Поэтому, когда Бог требует от нас принадлежащее Ему и побуждает нас повиноваться с чистым сердцем, нет ничего, что может заставить сомневаться в Божьем прощении. Сколько свидетельств читаем мы в Писании, в которых нам дано повеление молиться Богу, столько поднято перед нами знамён, чтобы воодушевить нас на это. Было бы безрассудно предстать перед лицом Бога, если бы прежде Он нас не призвал. Но его гласом перед нами открывается выровненная дорога, как Он и провозгласил через своего пророка: «Я... скажу: это Мой народ, и они скажут: "Господь — Бог мой"» (Зах 13:9). Мы видим, что Бог идёт впереди своего народа и желает, чтобы народ шёл за Ним. Поэтому не надо бояться, будто мелодия, которую задаёт Он сам, не сладка и не угодна Ему. Пусть нам прежде всего придут на память торжественные и величественные слова, обращенные к Богу в псалме, которые дадут возможность преодолеть любые препятствия: «Ты слышишь молитву; к Тебе прибегает всякая плоть» (Пс 64/ 65:3). Невозможно пожелать ничего более прекрасного и драгоценного, чем эти слова, которые убеждают, что самой природе Бога глубоко присуще вознаграждать тех, кто о чём-то молит Его.
Отсюда пророк заключает, что путь открыт и широк не только для небольшого числа людей, но для всех смертных созданий. Он обращает свой голос ко всему человеческому роду: «Призови Меня в день скорби; Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня» (Пс 49/50:15). В соответствии с этим Давид, чтобы получить просимое, напоминает Богу об обетовании, которое Он ему дал: «Так как Ты, Господи,... открыл рабу Твоему, говоря: "устрою тебе дом"*, то раб твой уготовал сердце своё, чтобы молиться Тебе» (2 Цар 7:27). Здесь мы видим, что Давид чувствовал бы себя смущённым и оставленным, если бы не укреплялся обетованием. По той же причине он вспоминает общую истину о том, что Бог исполняет желания боящихся Его (Пс 144/145:19).


*У Кальвина — «объявил свою волю твоему служителю».


Читая все псалмы подряд, можно заметить, что нить текста как бы разрывается, чтобы дать место речам о могуществе Бога, о его благости, о надёжности его обетовании. На первый взгляд представляется, что Давид, вставляя эти речи, неудачно прерывает свои прошения. Но верующие достаточно хорошо знают на опыте, что их пыл быстро охлаждается, если они не разжигают огонь, ища подтверждений. Поэтому при молитве не будут излишними размышления о природе и слове Бога. Не станем пренебрегать примером Давида, дополнявшего молитвы речами, которые могут укрепить немощный и томящийся дух.
14. Как не удивляться, что эта сладость обетовании едва трогает нас или даже вовсе нисколько не волнует! Большинство людей, занятых своими суетными хлопотами, оставляет источник воды живой и обращается к разбитым, иссохшим водоёмам (Иер 2:13), предпочитая их щедрости Бога, которая даром изливается на них. «Имя Господа — крепкая башня, — говорит Соломон. — Убегает в неё праведник и безопасен» (Прит 18:10). Пророк Иоиль, предсказав близость страшных бедствий, прибавляет обетование, которое нельзя забывать: «Всякий, кто призовёт имя Господне, спасётся» (Иоил 2:32). Это обетование, как свидетельствует св. Пётр (Де-ян 2:21), звучит на протяжении всего Евангелия. Но с превеликим трудом можно найти хотя бы одного человека из ста, которого бы это подвигло приблизиться к Богу. Он сам восклицает устами Исайи: «Тогда ты воззовёшь, и Господь услышит... Сбудет, прежде нежели они воззовут, Я отвечу» (Ис 58:9; 65:24). В другом месте Бог оказывает такую честь всей своей Церкви, так что сказанное относится ко всем членам Тела Христова: «Воззовёт ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его» (Пс 90/91:15).
Однако, как я уже говорил, моё намерение не в том, чтобы собрать здесь все свидетельства Писания на эту тему, но лишь в том, чтобы выбрать самые красноречивые, которые заставят нас почувствовать, с каким человеколюбием Бог зовёт нас к Себе и какова наша неблагодарность, которая словно кость в горле, удушает все наши помыслы и крепко держит, чтобы мы отвегли этот выход, даже после того, как мы преолодели нашу немощь, впрямь задеты за живое, но из-за собственной медлитленности никак не решаемся. Поэтому пусть всегда звучат в ушах наших такие слова: «Близок Господь ко всем призывающим Его, ко всем призывающим Его в истине» (Пс 144/145:18); а также приведённые выше речения Исайи и Иоиля, в которых Бог уверяет нас, что будет внимательно выслушивать наши молитвы и даже что Он, словно приятным благоуханием жертвы, наслаждается ими; когда мы возлагаем на Него все наши тяготы и заботы. Возможность приносить Богу наши прошения — удивительный и бесценный плод Его обетовании. Не сомневаясь и не трепеща, но во всеоружии его слова мы осмеливаемся называть Его Отцом, ибо Он сам внушил нам это именование, без сладости которого мы ужасались бы Божьему величию. Благодаря всем этим увещаниям в нас рождается твёрдое убеждение, что мы имеем достаточно оснований полагать, что Бог внимателен к нашим молитвам и снисходителен к нам, ибо наши молитвы основаны не на заслугах — вся их ценность и уверенность получить просимое заключена в Божьих обетованиях и зависит только от них. Так что нет необходимости ни в какой-либо иной опоре, ни в том, чтобы смотреть куда-то ещё.
Теперь нам надлежит поговорить о следующем. Хотя мы вовсе не так совершенны и святы, как святые отцы, пророки и апостолы, всё же, поскольку повеление молиться относится к нам так же, как и к ним, и поскольку, если мы принимаем Слово Божье, у нас одна с ними вера, то мы разделяем с ними это право и эту привилегию. Ибо, как мы уже видели3, Бог, провозглашая, что Он будет благосклонен и человеколюбив ко всем, даже к самым презираемым людям мира сего, даёт твёрдую надежду, что они получат просимое. Посему нам следует хорошо усвоить эти общие правила, распространяющиеся на всех — от самых великих до самых малых. Нам нужно только привнести в молитву чистоту сердца, недовольство собой и ненависть к самим себе, смирение и веру, дабы не бесчестить имя Божье никаким лицемерием, призывая Господа притворной и приукрашенной молитвой. Совершенно очевидно, что добрый Отец не отвергнет и не презрит тех, кого Он не только призывает прийти к Нему, но и побуждает к этому насколько только возможно и всеми средствами.
Вот как Давид воспринял способ молитвы, о котором я только что говорил: «Так как Ты, Господи,... открыл рабу Твоему,... то раб Твой уготовал сердце своё, чтобы молиться Тебе такою молитвою. Итак, Господи мой, Господи! Ты Бог, и слова Твои непреложны, и Ты возвестил рабу Твоему такое благо! И ныне начни и благослови дом раба Твоего» (2 Цар 7:27-28). С этим перекликается сказанное в другом месте: «Сотвори служителю твоему то, что заключено в слове Твоём» (Пс 118/119:76; 78/79:9)*. И весь израильский народ, сделав из своих молитв щит, напоминающий о союзе с Богом, объявил, что не следует молиться боязливо: ведь молитва — это повеление Бога. И в этом они следовали примеру своих святых отцов, в особенности Иакова, который, признав, что он недостоин всех тех милостей, какие получил из руки Божьей, всё-таки говорит, что осмеливается просить новых милостей, ибо Бог обещал благоволить ему (Быт 32:10-12)ь.
Как бы ни пытались красоваться неверующие, очевидно, что, не имея прибежища в Боге, когда у них возникает в нём нужда, не ища и не умо-
аРаздел 12 настоящей главы.
"Синодальный перевод: «Да будет же милость Твоя утешением моим, по слову Твоему» (Пс 118:76). «Помоги нам, Боже, Спаситель наш, ради славы имени Твоего» (Пс 78:9).
ьРедакция раздела 14 до этого места в издании 1560 г. принципиально отличается от порядка изложения во всех предыдущих изданиях. — Прим. франц. изд. [Во французском издании приводится соответствующий текст публикаций 1541—1557 гг. — Прим. перев.]ляя Его о помощи, они похищают у Бога принадлежащую Ему честь, как если бы они творили для себя чуждых богов и идолов. Ибо, поступая так, они отрицают, что Бог — совершитель всех благ. Напротив, нет более действенного средства для избавления верующих от всяческих тревог, нежели внушить им такую мысль: так как, молясь, они повинуются велению Бога, который объявляет, что нет для Него ничего угоднее послушания, то ничто не может замедлить их радостного движения вперёд. И от этого ешё яснее становится сказанное мною раныпеа: свободное от сомнений дерзновение молиться вовсе не противостоит страху, почтению и вниманию, которые порождает в нас Божье величие. В самом деле, ведь совсем не удивительно, что Бог возносит униженных.
Здесь уместно сопоставить несколько отрывков из Библии, которые кажутся противоречащими друг другу. Иеремия и Даниил говорят, что они повергают пред Богом свои моления (Иер 42:9; Дан 9:18). А у Иеремии в другом месте ещё сказано: «Да падёт наше прошение пред лицо Бога, дабы Он сжалился над остатком народа своего»(Иер 42:2)**. С другой стороны, нередко говорится, что верующие возносят свои молитвы. Езекия говорит так, когда просит пророка Исайю ходатайствовать за Иерусалим (4 Цар 19:4)*. Подобно этому Давид просит, чтобы его молитва вознеслась ввысь, как фимиам (Пс 140/141:2). Причина этого различия в том, что верующие, хотя и убеждены (persuadez) в отеческой любви Бога, свободно приступают к Нему и не сомневаются, моля о помощи, которую Он обещал им по своей доброй воле, всё же движимы не такой уверенностью (asseurance), которая бы внушила им небрежение или самомнение, или же лишила всякого стыда. Они приближаются к Богу соответственно степеням его обетовании и всегда склоняются перед Ним в смиренении.


**В Синодальном переводе — «принеси же молитву».



15. Здесь возникает несколько вопросов. В Писании рассказывается, что Бог иногда исполнял прошения, которые исходили не из смиренного и спокойного сердца. Так, у Иофама были веские причины проклинать жителей Сихема и желать их гибели (Суд 9:20). Но поскольку он был движим гневом и жаждой мести, то, казалось бы, Бог, сотворив то, о чём просил Иофам, поощрил неукротимую и безудержную страсть. Очевидно, что Самсон был одержим тем же пламенем, когда говорил: «Господи Боже!.. Укрепи меня,... чтобы мне в один раз отмстить Филистимлянам» (Суд 16:28). Хотя в этом желании есть частица доброго усердия, в нём преобладает порочная и неумеренная страсть. Бог дал ему желаемое. На первый взгляд, отсюда можно заключить, что, хотя молитвы не соответствуют правилу Слова Божьего, они всё-таки оказываются действенными. На это я отвечаю, что непреложный закон, данный на все века, не должен отменяться несколькими отдельными примерами. Более того, Бог порой вызывает в некоторых людях особые душевные движения — откуда и проистекает это разнообразие, — ибо тем самым Он выделяет их из общего ряда. Мы должны хорошо помнить ответ, который Иисус Христос дал своим ученикам, когда они неразумно пожелали последовать гневным деяниям Илии. Он сказал, что они не знают, каким духом ведомы (Лк 9:55).
Но нужно пойти дальше и сказать, что желания, которые Бог исполняет, не всегда Ему угодны. Но Он желает научить всех так, чтобы сказанное в Писании люди испытали на собственном опыте: что Бог помогает немощным и слышит стоны несправедливо обиженных, прибегающих к Нему; что по этой причине Он производит суд, когда угнетённые обращают к Нему свои стенания, сколь бы недостойны ни были они получить что-либо. Ибо множество раз, карая жестокость, грабительство, насилие, злоупотребления и иные злодеяния нечестивых, сдерживая дерзость, гнев и тираническую власть сильных мира сего, Бог являл делом, что Он желает помочь несправедиво униженным и оскорблённым, даже если они — бедные слепцы, которые молятся не зная кому. В сто седьмом [106-м] псалме особенно ясно сказано, что молитвы, которые не доходят до небес по вере, порой всё же оказываются действенными. Ибо Бог преклоняет ухо своё к молитвам, которые естественное чувство вызывает у неверующих так же, как и у верующих, и к которым Он проявляет благосклонность, обнаруживающуюся в этом псалме (Пс 106/107:6,13,19).
Значит ли это, что Бог, исполняя прошения, подобные воплю, тем самым объявляет, что они Ему угодны? Нет, но когда Он не отвергает неверующих и исполняет их прошения, хотя вовсе не одобряет их, то этим он желает явить своё милосердие в ещё более ярком свете. Кроме того, Бог желает побудить усерднее молиться своих верных служителей, если они увидят, что вопли и стенания даже мирских людей порою не остаются без ответа. Из этого не следует, чтобы верующие отвращались от данного им закона или завидовали тем, чьи молитвы исполняются описанным выше образом, как будто те многое приобретают, получая просимое. В другом местеа мы уже сказали, что Бог подобным образом внял притворному раскаянию царя Ахава (3 Цар 21:29), чтобы показать, как легко Он может примириться со своими избранниками, когда они, искренне обратившнись,

аГл. III, 25 настоящей книги.
придут к Нему просить о примирении. Поэтому Он жалуется на евреев, ибо они, получив от Бога избавление от бедствий и испытав на опыте, как легко Он прощает, вернулись к беззаконию и мятежу (Пс 105/106:43). Ещё явственнее это обнаруживается в истории Судей. Этот не раз побеждённый народ возрыдал, и, хотя в его слезах не было ничего, кроме лицемерия и лжи, Бог избавил его от врагов своею рукою. Короче говоря, как Бог повелевает солнцу изливать свой свет на добрых и злых [Мф 5:45], так не презирает Он стонов тех, на чьей стороне правда и чьи беды достойны его помощи, пусть даже их сердца нечисты. Однако Бог исполняет их мольбы не ради их спасения. По отношению к хулителям его доброты Он не являет Себя спасителем, когда их насыщает.
Более сложный вопрос может возникнуть в связи с Авраамом и Самуилом. Первый, не будучи вооружён каким-либо Божьим словом, молился за Содом (Быт 18:23-32), второй — за Саула вопреки явному запрету (1 Цар 15:11). Так же поступал Иеремия, желая молитвою отвратить погибель от Иерусалима (Иер 32:16 сл.). Ибо хотя они были достойны отвержения, казалось слишком жестоким лишать их веры. Я надеюсь, что умиротворённые души удовлетворит такое решение. Опираясь на общий принцип, согласно которому Бог велит жалеть даже тех, кто этого недостоин, можно сказать, что эти люди вовсе не были лишены веры из-за подобного сострадания, хотя они отчасти исказили его смысл. Св. Августин говорит на эту тему весьма осторожно: «Как святые могут молиться с верою, прося у Бога того, что протвиворечит его установлению? Это происходит потому, что они молятся в согласии с Божьей волей — не той, которая сокрыта от нас и неизменна, но той, которая воодушевляет людей, дабы услышать их иным образом, так, как Он знает в силу своей мудрости»3. Это очень полезное определение. Ибо согласно своему непостижимому плану Бог направляет всё происходящее в мире таким образом, что молитвы святых, даже если у них к вере примешана какая-то оплошность или заблуждение, не будут ни напрасными, ни бесплодными.


аАвгустин. О граде Божием, XXII, II, 2 (МРЬ, ХЫ, 753)24.


Но это также не должно быть примером для подражания, ибо Бог не прощает святых, которые перешли определённую границу. Поэтому тогда, когда нет бесспорных обетовании, мы должны молиться как бы при некотором условии. В этом нас убеждает Давид, когда молится таким образом: «Восстань, Господи,... пробудись для меня на суд, который Ты заповедал» (Пс 7:7). Здесь он показывает, что имеет особое обетование, достаточное для того, чтобы просить о временном благодеянии; в противном случае он не был бы в нём уверен.
16. Теперь нам надлежит подчеркнуть, что всё выведенное нами из четырёх правил доброй молитвы, не должно приниматься с такой строгостью, будто Бог отвергает любые молитвы, в которых нет совершенства веры и покаяния, горячего усердия и такой кротости в выражении своих просьб — то есть таких молитв, что за них нельзя было бы ни в чём упрекнуть. Мы уже говорилиа, что хотя Бог даёт нам свободу приближаться к Нему в молитве, мы должны постоянно сохранять кротость и почтение, никогда не отпускать узду, сдерживающую наши желания, чтобы не желать более того, что позволено Богом. Далее, чтобы не порочить Божье величие, нам следует возноситься ввысь своим духом, освобождаться от пут мира сего и быть настроенными на чистое поклонение Богу.
Никто никогда не исполнял этого в той полноте, которая от нас требуется. Даже если оставить в стороне простых людей, сколько жалоб найдём мы у Давида, в которых чувствуется какая-то чрезмерность! Не оттого, что он по своей воле хотел спорить с Богом, или насмехаться над Ним, или возражать против его суда, но потому, что, претыкаясь и падая в своей немощи, он не находил другого способа избавиться от своих страданий и бед. Однако Бог принимает даже такой способ молитвы и прощает наши невежество и глупость, когда мы не можем выразить какого-то должного желания. Без этой снисходительности Бога у нас не было бы никакой возможности молиться. И вот, хотя Давид был полон решимости покориться всему, что угодно Богу, и молился с великим терпением и надеждой получить просимое, порой он вскипал неумеренной страстью, которая весьма далека от первого изложенного нами правила молитвы. В конце тридцать девятого [38-го] псалма явственно обнаруживается, что этот святой пророк был охвачен настолько сильной тревогой и печалью, что перешёл всякую меру: «Отступи от меня, — говорит он Богу, — чтобы я мог подкрепиться, прежде нежели отойду, и не будет меня» (Пс 38/ 39:14). Можно было бы сказать, что это — отчаявшийся человек, который не желает ничего, кроме как сгнить в своём зле и вовсе не замечает руки Божьей. Но это неистовство исходит не из вероломного и окаменевшего сердца, не из желания изгнать Бога прочь, как это случается с отверженными. Он просто жалуется, что для него невыносим гнев Божий. При подобных искушениях у верующих часто возникают желания, несовместимые со словом Божьим. В состоянии ожесточения они здраво не оценивают того, что дозволено и необходимо. Верно, что любые молитвы, запятнанные подобными пороками, заслуживают быть отвергнутыми. Но Бог хранит своих святых и покрывает их недостатки при условии, что они стенают от них, порицают себя и тотчас возвращаются и тотчас раскаиваются в них.
Они грешат также против второго правила, потому что вынуждены преодолевать свою холодность, а также потому, что их нищета и немощь не настолько их тестнят, чтобы заставить молиться как должно. Кроме того, им случается настолько отклоняться от верного пути, что их умы погружаются во мрак. Поэтому необходимо, чтобы Бог простил их и за это. Тогда их молитвы — или вялые, или неумело выраженные, или ежеминутно прерывающиеся, или уклоняющиеся в сторону — всё же будут услышаны и приняты.
Бог естественным образом вложил в сердца людей правило, согласно которому молитвы не истинны, не таковы, какими должны быть, если дух не возносится ввысь. Отсюда происходит привычка воздевать руки — о чём мы уже говорили3 121, — которая практиковалась во все времена у всех народов и сохраняется до сих пор. Но сколько отыщется людей, которые были бы убеждены в своей отягощённости грехами и низости, ибо душа их пригибается к земле? Что же касается прощения грехов, то, хотя ни один из верующих, молясь Богу, не забывает об этом, но лишь обладающие подлинным молитвенным опытом сознают, что они не приносят и десятой части жертвы, о которой говорит Давид и которая состоит в сокрушённом духе: «Сердца сокрушённого и смиренного Ты не презришь, Боже» (Пс 50/51:19). Таким образом, они должны просить двойного прощения. Во-первых, чувствуя себя виновными во многих грехах, которые тем не менее не трогают их до такой степени, чтобы они возненавидели себя до глубины души, они молят, чтобы подобная медлительность не принималась в расчёт на Божьем суде. Во-вторых, из-за того, что они получили пользу от раскаяния и страха перед Богом и что, оскорбив Бога, они охвачены скорбью, и просят принять их в Божью милость.
Слабость веры и несовершенство верующих оскверняют и портят молитвы, если им не предшествует доброта Бога. Однако неудивительно, что Он терпит этот недостаток, ибо не раз так немилосердно испытывает верующих и насылает на них столь жестокие бедствия, что кажется, будто Он намеренно желает погасить их веру. Это очень тяжкое искушение, если верующие вопиют: «Господи, Е^оже сил! доколе будешь гневен к молитвам народа Твоего?» (Пс 79/80:5) — как будто, молясь Ему, они лишь ещё сильнее разжигают его гнев. Или, когда Иеремия восклицает: «Когда я взывал и вопиял, задерживал молитву мою» (Плач 3:8), — то нет никакого сомнения, что он мучился сильнейшим потрясением. В Писании не

мало подобных примеров, из которых явствует, что вера святых часто смешивалась с сомнением и растерянностью и дейстовала так, что, веруя и надеясь, они обнаруживали, что в них таится неверие.
Когда они не достигали того, чего следовало желать, то тем больше усилий должны были прилагать к тому, чтобы исправить свои пороки и приблизиться к совершенному правилу молитвы. Но при этом должны были осознавать, в какую глубину зла погружены, ибо, ища лекарства, они навлекают на себя новые болезни. Нет ни одной молитвы, которой не презрел бы Бог, если бы не закрывал глаза на множество осверняющих её пятен. Я рассказываю об этих вещах не для того, чтобы верующие набрались смелости простить себе хотя бы немногое, но для того, чтобы, сурово упрекая себя, они силились преодолеть эти препятствия. И хотя Сатана стремится перекрыть им все пути, пусть они идут дальше, убеждённые, что вопреки множеству препятствий их чувство и их пыл не перестанут Быть угодными Богу, а их просьбы будут исполнены — ибо они продвигаются к цели, которой нельзя достичь слишком быстро.

17. Но поскольку ни один человек не достоин обращаться к Богу и представать перед его ликом, то, чтобы освободить нас от этого стыда, который мучает нас или должен мучить внутри нашего естества, Небесный Отец дал нам своего Сына, Господа нашего Иисуса Христа, в качестве Посредника и Ходатая перед Ним (1 Тим 2:5; 1 Ин 2:1). Благодаря Ему мы можем свободно приблизиться к Богу, будучи убеждены, что имеем такого Заступника, который ни в чём не может быть отвергнут Отцом, и что нам ни в чём не будет отказано, если мы просим во имя его. К этому относится всё то, чему мы учили о вере в предыдущих частях книги. Ибо обетование указывает нам на Иисуса Христа как на Посредника и, когда надежда получить просимое не основывается на Нём, она лишается блага молитвы. В самом деле, если нам на ум приходит устрашающее величие Бога, то невозможно не испугаться и не почувствовать себя сокрушёнными и изгнанными по причине своего недостоинства. Это чувство проходит только тогда, когда вперёд выступает Иисус Христос и встречает нас, дабы сменить престол устрашающей славы на престол благодати, к которому апостол зовёт нас приступить с доверием, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помощи (Евр 4:16).
Поэтому, как нам повелено взывать к Богу, а тем, кто будет делать это, обещано, что будут услышаны, так же ясно нам повелено взывать к Богу во имя Господа нашего Иисуса Христа и обещано, что мы будем услышаны во всём, о чём попросили во имя его. «Доныне, говорит Иисус, вы ничего не просили во имя Моё; просите и получите... И если чего попросите во имя Моё, то сделаю, да прославится Отец в Сыне» (Ин 16:24; 14:13). Тем самым Он вне всякого сомнения открывает, что все те, кто взывает к Богу от иного имени, нежели имя Иисуса Христа, нарушают заповедь Бога и противятся его воле. И значит, они не имеют никакого обетования что-либо получить от Него. Ибо, как говорит св. Павел, «все обетования Божий в Нём "да" и в Нём "аминь"» (2 Кор 1:20). То есть все Божьи обетования утверждены, определены и надёжны в Иисусе Христе и в Нём непременно исполнятся.

15. Следует обратить внимание на время произнесения заповеди: так, Иисус Христос велит своим ученикам видеть убежище в его заступничестве после того, как Он вознесётся на Небо. «В тот день будете просить во имя Моё» (Ин 16:26), — говорит Иисус. Совершенно очевидно, что с самого начала молящийся бывал услышан только благодаря милости Посредника. Поэтому Бог повелел в Законе, чтобы священник, которому одному позволено входить в святилище, нёс на плечах имена двенадцати колен Израилевых и столько же драгоценных камней на груди (Исх 28:9-12,21); а народ должен оставаться в отдалении, чтобы произносить свои прошения устами священника. Жертвы должны были подтверждать молитвы и придавать им действенность. Эта церемония показывала, что всем нам запрещено представать перед ликом Бога, и поэтому мы нуждаемся в посреднике, который предстанет от нашего имени, понесёт нас на своих плечах и на своей груди, чтобы мы были услышаны через него. И чтобы молитвы, которые никогда не бывают лишены хотя бы малой скверны, были очищены пролитием крови.
Мы видим, что святые, дабы получить просимое, основывали свою надежду на жертвах, которые, как они знали, установлены для того, чтобы исполнились все их молитвы. Давид говорит: «Да воспомянет [Господь] все жертвоприношения твои и всесожжение твоё да соделает тучным» (Пс 19/20:4). Тем самым он открывает, что с самого начала Бог был умиротворён заступничеством Иисуса Христа, чтобы исполнить желания верующих. Для чего Иисус Христос — если вернуться к только что рассмотренной теме — назначил новый день, когда ученики его будут молиться во имя его, если не для того, чтобы сегодня эта милость, став более явной, заслуживала куда большего почтения? Несколько раньше Иисус высказался в том же смысле: «Доныне вы ничего не просили во имя Моё; просите и получите» [Ин 16:24]. Дело не в том, что ученики были совершенно невежественны и никогда не говорили «да» о служении Посредника — ведь все евреи были проникнуты этой истиной. Но дело в том, что они ещё не имели явного знания о том, что Иисус Христос, вознесшись на Небо, должен стать Ходатаем в более узком смысле, чем прежде. И чтобы смягчить тоску, которая овладела учениками из-за его близящегося отсутствия, Он им объявляет об этом, принимая на Себя миссию Заступника. Он уверяет их, что до того времени они были лишены особенного благодеяния, которым воспользуются теперь, когда получат больше свободы взывать в Богу, ибо их Ходатай будет на Небе. Как сказал апостол, его кровью наш путь туда стал новым и живым (Евр 10:19-20). И по той же причине наша испорченность стала менее простительной, если мы не примем всей душою этого бесценного благодеяния, которое предназначено именно нам.

\9. Поскольку Иисус Христос — наш единственный путь и единственный доступ к Богу, то наши противники, не считая Его таковым, теряют всё, что приблизило бы их к Богу, и могут найти у его Престола лишь гнев, ужас и суд. И поскольку Бог назначил и поставил нашим Главой и Поводырём единственно Иисуса Христа, то те, кто отворачивается от Него или мало Его почитает, стремятся, насколько это в их силах, стереть Божий знак.
Но Иисус Христос поставлен единственным Посредником, через заступничество которого Бог становится к нам благосклонным и прощающим. Хотя мы почитаем ходатайства святых, которыми они взаимно просят у Бога спасения для себя и других, на что указывает св. Павел (1 Тим 2:1), мы ставим условие, чтобы эти ходатайства всегда зависели от единственного ходатайства Иисуса Христа и ни в коем случае не умаляли его. Поскольку они основаны на чувстве любви, которым мы связаны друг с другом как члены, то их условием является единение (unitй) с нашим Главой. А поскольку эти ходатайства приносятся во имя Иисуса Христа, то не свидетельствуют ли они, что никто не может получить помощь благодаря молитвам других, если его заступником не будет Иисус? Своим заступничеством Он нисколько не мешает тому, чтобы мы питали Церковь молитвами друг за друга. Посему не подлежит сомнению, что все ходатайства Церкви должны относиться и устремляться к заступничеству Иисуса Христа. Здесь мы обязаны хранить себя от неблагодарности: Бог, не обращая внимания на наше недостоинство, не только даёт каждому возможность молиться за себя, но допускает и принимает наши молитвы друг за друга. Бог оказывает нам честь быть представителями его Церкви, нам, которые вполне заслужили того, чтобы были отвергнуты даже их молитвы за себя. Так что какой гордыне мы бы предались, если бы злоупотребили подобной щедростью, затемняя славу Иисуса Христа!
20. То, что бормочут нынешние софисты, будто Христос — посредник при искуплении, а верующие — при заступничестве, есть чистая ложь122. Словно Христос, освобождённый от временного посредничества, получил вечную миссию ради своих рабов. Вот так воздают они Христу великую честь, отделяя для Него маленькую частицу той славы, которая по праву Ему принадлежит во всей полноте! Но Писание подходит к этому совсем по-другому, и верующего должна убеждать его простота, а не уловки этих обманщиков. Когда св. Иоанн говорит, что если бы кто согрешил, то мы имеем Ходатая пред Отцом, Иисуса Христа (1 Ин 2:1-2), то он не имеет в виду, что Иисус когда-то был нашим Ходатаем, но приписывает Ему миссию вечного Заступника. И св. Павел утверждает, что Иисус Христос, сидя одесную Бога, ходатайствует за нас (Рим 8:34). А когда в другом месте св. Павел называет Его единственным Посредником между Богом и людьми (1 Тим 2:5), то не вспоминает ли он о молитвах, о которых упоминал ранее? Сказав тогда, что должно молить Бога за всех людей, теперь он подтверждает эту мысль и говорит, что един Бог, един и Посредник, приближающий к Нему всех людей.
В самом деле, св. Августин не рассматривает Иисуса Христа иначе, когда говорит: «Христиане в своих молитвах просят Бога друг за друга. Но Тот, кто молится за всех, а за Него не молится никто, есть истинный и единственный Посредник (Евр 10:19 сл.). Павел, будчи одним из главных членов [Церкви], но тем не менее лишь членом, и зная, что Господь Иисус, истинный Священник всей Церкви, вошёл в Божье Святилище не в образе и подобии, а в истине, просит верующих молиться за него. Однако при этом он не делает себя посредником между Богом и людьми, а требует, чтобы все члены тела так же хорошо молились за него, как он молится за других, дабы у всех была забота друг о друге и сострадание друг к другу (Рим 15:30; Эф 6:18-19; Кол 4:3; 1 Кор 12:25). Тем самым молитвы друг за друга всех членов Церкви, которые ещё трудятся на земле, должны подниматься к Главе, который предшествует им на Небесах и от которого мы получаем прощение своих грехов. Ведь если бы св. Павел был посредником, то другие апрстолы тоже были бы ими. И таким образом имелось бы множество посредников, что не соответствует сказанному в другом месте: есть единственный Посредник между Богом и людьми, для которого мы тоже одно, если сохраняем единство веры в союзе мира» (Эф 4:3)а. Этот отрывок взят из второй книги против Пармениана. На эту тему Августин рассуждает также в труде, посвященном девяносто четвёртому [93-му] псалму: «Если ты ищешь посредника, который приведёт тебя к Богу,

аАвгустин: Против Послания Пармениана, II, VII, 16 (МР1_, Х1_1И, 60).
то Он на Небе и молится там за тебя, ибо Он умер ради тебя на земле»а. Мы правы, что не воображаем себе Христа стоящим на коленях и смиренно молящимся. Но вместе с апостолом мы понимаем, что Он так предстаёт пред лицом Бога, что силы его смерти хватает на постоянное заступничество. При этом условии — что Он вошёл в Небесное Святилище — Он один может представлять молитвы народа, который отнюдь не близок к Богу.

21. Что касается святых, которые, уйдя из этого мира, живут со Христом, то, если мы возносим к ним какую-либо молитву, не станем воображать, будто они имеют какой-либо иной путь, кроме Христа. Он есть единственный путь, и их прошения Бог принимает не иначе, как во имя Иисуса. Св. Писание, уводя нас от всех прочих, призывает к одному Христу, ибо Небесному Отцу угодно, чтобы всё было собрано в Нём. Поэтому слишком большая глупость, если не безумие, рассчитывать на доступ к Богу через святых, когда мы отделяем их от Иисуса.
А кто станет отрицать, что именно это не делалось прежде и не делается теперь, во времена папства? Чтобы добиться благорасположения Бога, паписты ссылаются на заслуги святых и их именем призывают Бога, чаще всего забывая об Иисусе. Разве это не означает передавать им миссию заступничества, которую мы связываем со Христом? И кто — Ангел или дьявол — когда-либо шепнул людям хотя бы одно слово о заступничестве святых, которое они выдумали? В Писании об этом не сказано ничего. По какой же причине его измыслили? Несомненно, когда человек ищет какой-то дополнительной помощи, о которой ничего не сказано в Слове Божьем, то этим он явно демонстрирует свою немощь. И если призвать в свидетели совесть тех, кто настаивает на заступничестве святых, то обнаружится, что это происходит исключительно от их растерянности — как будто им не хватает Христа или Он слишком строг для них. Этими сомнениями они чудовищно бесчестят Христа и отнимают у Него звание единственного Посредника, которое было дано Ему Отцом как исключительная прерогатива и потому не может быть перенесено на кого-либо ещё. Поступая так, наши противники затемняют славу его рождения, отрицают Крест, уничтожают хвалу за все его дела и страдания, ибо ничто не направлено к иной цели, кроме как к признанию Иисуса единственным Посредником.
Одновременно они отвергают благоволение Бога, который объявил Себя их Отцом. Ибо Он не будет их Отцом, если они не считают Иисуса Христа своим Братом. А ведь они отвергают Его, не признавая, что Он испытывает к ним братское чувство, которое так сладко и нежно, как никакое

аЕго же. Толк, на Пс 94, 6 (МР1_, XXXVII, 1220 р.).
другое в мире. Поэтому Писание представляет Его нам совершенно особенным образом, направляет нас к Нему и убеждает, чтобы мы оставались в Нём. «Он является — пишет св. Амвросий, нашими устами, которыми мы говорим с Отцом, нашими глазами, которыми мы смотрим на Отца, нашей правой рукой, которую мы предлагаем Отцу, — без чего посредник не имеет доступа ни к Богу, ни к нам, ни к святым»а.
Если в поисках извинения они ссылаются на то, что смысл всех их торжественных молитв в храмах угоден Богу благодаря Иисусу Христу, то это легкомысленная отговорка. Ибо заступничество Иисуса Христа профанируется не в меньшей степени, когда его смешивают с молитвами и заслугами умерших святых, нежели когда о нём вовсе забывают и говорят только о святых. Более того, во всех своих литаниях, гимнах и чтениях, где они славят святых вне всякой меры, не говорится ничего нового об Иисусе Христе5.

22. Безумие в этом отношении дошло до такой степени, что природу предрассудка, который, когда отброшены поводья, не перестаёт эпатировать людей без всякой меры, мы можем наблюдать в действии. С тех пор как в святых начали видеть посредников, на каждого из них возложили особую задачу, так что в полном соответствии с разнообразием дел и намерений то одного то другого просят быть ходатаем в каком-то особенном деле. Более того, каждый выбирает своего «личного» святого и доверяется его покровительству, как бы защищающему его от Бога. Произошло не только то, что боги были воздвигнуты в соответствии с числом городов (за что пророк упрекал израильтян [Иер 2:28; 11:13]), но и то, что они были созданы в соответствии с множеством лиц, так что каждый имеет своего бога. Но если у этих людей есть чувство, устремлённое к воле Бога, пусть они увидят в ней и к ней отнесут все свои желания. А тот, кто нашёптывает им другую молитву, нежели молитву о желании наступления Царства Божьего, относится к ним слишком по-плотски и слишком жестоко, и даже унижает их. Отсюда можно рассудить, как следует воспринимать всеобщую фантазию, будто думать о святых означает иметь влечение к кому-то одному и должным образом почитать его. Наконец, некоторые не удерживаются от ужасного святотатства, призывая святых не только как заступников и ходатаев, но и как поводырей к спасению. Вот куда падают несчастные люди, когда однажды выходят за поставленные им границы, то есть за пределы Слова Божьего.
аАмвросий. Об Исааке и душе, VIII, 75 (MPL, XIV, 557).
относительно дискуссии о заступничестве святых ср. Eck John. Enchiridion, XV p. (De veneratione sartctorum). Здесь Кальвин опровергает его аргументы. — Прим. франц. изд.
Я не говорю о других зрелищах нечестия, более тяжких и недостойных, которым предаются паписты без всякого стыда, хотя они ненавистны Богу, Ангелам и людям. Падая на колени перед образами св. Варвары, св. Екатерины и других подобных святых, созданных по их прихоти, они бормочут «Отче наш». Те, кто величает себя прелатом, кюре или проповедником, не только не исправляют и не запрещают эти оргии, но, скорее, приветствуют их, тем более что имеют от них неплохой доход. Но даже если они пытаются умыть руки при виде этого гнусного святотатства, поскольку не допускают его на своих мессах и вечернях, под каким предлогом могут они запретить кощунства, которые сами произносят во весь голос, когда молят св. Элигия или св. Медарда123 оберегать с Небес своих служителей и подавать им помощь? И когда молят Деву Марию приказать своему Сыну исполнить их просьбы? Когда-то Карфагенский собор запретил, чтобы какая-либо молитва, произносимая в алтаре, была обращена к святыма. Вполне возможно, что добрые епископы того времени, уже не способные вообще устранить или сдержать раж толпы, искали по крайней мере лекарства, которое было лекарством лишь наполовину: чтобы общественные молитвы не были заражены безумной набожностью, которую вносили ханжи, говорившие: «Sancta Maria» или «Sancte Petre, ora pro nobis»*. Но иные разжигались ещё более, то есть с дьявольской назойливостью, и без колебаний относили к тому или иному лицу то, что свойственно Богу и Иисусу Христу.


* «Святая Мария» или «Святой Пётр, молись о нас», (лат.)



23. Если некоторые пытаются доказать, что подобное заступничество может быть обосновано словами Св. Писания, то это напрасная трата времени. Они утверждают, что там часто говорится о молитвах Ангелов. И не только об этом, но и о том, что Ангелы своими руками возносили к Богу молитвы верующих. Здесь я с ними согласен. Но если им кажется позволительным сравнивать умерших святых с Ангелами, то они должны доказать, что святые суть служебные духи, посланные ради нашего спасения (Евр 1:14), и что им поручено служение направлять нас на всех наших путях (Пс 90/91:11), быть вокруг нас, увещевать, утешать и постоянно оберегать (Пс 33/34:8). Ибо всё это возложено на Ангелов, а не на святых. Так что из многообразных служений, посредством которых Писание проводит различие между Ангелами и людьми, обнаруживается, что говорить о тех и других одновременно, не выделяя две природы, — это всё равно что болтать сущий вздор*. Никто не осмелится исполнять миссию адвоката в судебном заседании перед земным судьёй, если он не принят должным образом в этом качестве. Откуда же исходит для этих червей и жаб великое право ставить образцами и ходатаями перед Богом тех, кому никогда не была дана подобная милость?
Заботу о нашем спасении Бог захотел поручить Ангелам, и поэтому они пребывают на публичных собраниях, а Церковь для них — это театр, где они с восхищением созерцают великую и многоразличную мудрость Бога. Люди, которые присущее Ангелам переносят на других, искажают и извращают установленный Богом порядок. А этот порядок должен оставаться нерушимым. Они с необыкновенной лёгкостью ссылаются на свидетельства Писания относительно этого предмета. В частности, приводят слова Господа, сказанные Иеремии: «Хотя бы предстали пред лицо Моё Моисей и Самуил, душа Моя не приклонится к народу сему» (Иер 15:1). И формулируют такой довод: если бы Бог не хотел указать, что умершие молятся за живых, то как бы мог Он говорить таким образом о Моисее и Самуиле, которые уже умерли? Я же, напротив, рассуждаю следующим образом: поскольку Бог объявляет, что Моисей и Самуил не молились в ту пору за народ Израиля, то, значит, мёртвые не совершают молитв за живых. Задумаемся: кто из святых так заботился о народе, как Моисей, который превосходил всех прочих в человечности, доброте и отеческом попечении? А из слов пророка можно сделать вывод, что тогда Моисей не просил за народ. Поэтому, если они прибегают к таким беспомощным уловкам — заключают, что мёртвые молятся за живых, так как Бог сказал: «Хотя бы предстали пред лицо Моё Моисей и Самуил», — то у меня есть более надёжные основания утверждать, что Моисей не молился, причём в условиях крайней необходимости для народа, о котором Бог сказал: «Если бы он молился, его прошения не были бы исполнены». Отсюда следует, что не молится и никто другой, ибо Моисей в доброте и великодушии превосходит всех.


*Кальвин употребляет здесь французскую поговорку: «sauter du coq а l'asne» («перепрыгивать с осла на петуха»). — Прим. перев.


Вот как поражает наших противников в их ухищрениях меч, которым они думают обладать. Ведь это просто насмешка — толковать это речение иначе, нежели в том простом и ясном смысле, который оно имеет. Ибо наш Господь не подразумевал ничего иного, кроме того, что Он не простит этот народ, даже если бы у него^ыли такие ходатаи, как Моисей или Самуил, по молитвам которых Бог когда-то сделал так много. Этот же смысл можно без труда вывести из сходного речения Иезекииля: «Если бы нашлись в ней сии три мужа: Ной, Даниил и Иов, — то они праведностью своею,... говорит Господь Бог, не спасли бы ни сыновей, ни дочерей, а они, только они спаслись бы» (Иез 14:14,16). Этим Он хотел сказать: если бы двое воскресли и жили в городе. Ибо третий, Даниил, был ещё жив и хорошо известно, что тогда, во цвете своих юных лет, он был образцом истинной праведности. Посему оставим тех, о ком Писание явно свидетельствует, что путь их окончен. И св. Павел, вспоминая Давида, не говорит, что он молитвами помогает своим последователям, но говорит только, что он в своё время послужил Богу (Деян 13:36).

24. Они снова возражают и спрашивают, не хочу ли я отнять у них всякое чувство любви, тогда как на протяжении всей жизни они горели любовью и благочестием. На это я отвечаю, что не хочу, любопытствуя, разбирать, что они делают или о чём думают. Также маловероятно, чтобы они шатались в разные стороны из-за различных желаний, Вероятнее, что их воля сосредоточена на постижении Царства Божьего. Однако Царство Божье не в меньшей степени заключается в уничтожении нечестивых, нежели в спасении верующих. Если это так, то нет никакого сомнения в том, что их любовь заключена в причащении телом Христовым и не идёт дальше, чем позволяет природа их причащения. Но даже если мы допустим, что таким образом они молятся за нас, отсюда не вытекает, что они жертвуют своим покоем, заботясь о земных вещах, и тем более не вытекает, что их следует призывать в молитвах.
Это вовсе не связано с тем, что живущие на земле люди в публичных молитвах молятся друг за друга [1 Тим 2:1-2; Иак 5:15-16]. Ибо такие молитвы служат для поддержания между ними любви, когда они разделяют нужды друг друга и принимают их на себя. Они молятся также и по Божьей заповеди и потому не лишены обетовании: а это два важнейших атрибута молитвы. Всё это отсутствует в отношении умерших, с которыми Господь не оставил нам никакой связи, когда взял их от нас; и им, насколько можно предполагать, Он не оставил связи с нами (Эккл 9:5-6).
И если кто-нибудь заявит, что невозможно, чтобы у них не сохранилась та любовь, которую они имели при жизни, ибо они связаны с нами верою, то я спрошу, кто нам открыл, что у них такие большие уши, которые позволяют слышать наши слова? Такие острые глаза, которые позволяют видеть наши нужды? Совершенно верно, софисты в своих школах болтают неведомо что; например, будто свет лика Божьего столь ярок, что, созерцая его, святые видят в нём, как в зеркале, то что происходит внизу. Но утверждать подобное, и особенно с такой дерзостью, как это делают софисты, — не что иное, как желание с помощью наших дурманящих мечтаний вторгнуться в тайные суды Бога без почтения к его слову и попрать
Писание, где столько раз говорится, что плотские помышления суть вражда против мудрости Бога (Рим 8:7), которое вообще осуждает суету наших чувств и низвергает наш разум, чтобы привести нас единственно к воле Божьей.

25. Другие свидетельства, на которые они ссылаются для поддержания своей лжи, чудовищно ими искажены. Они, например, говорят, что Иаков в предсмертном благословении попросил, чтобы к его имени и к именам отцов, Авраама и Исаака, взывали его наследники (Быт 48:16)*. Здесь прежде всего нужно рассмотреть, какова была форма взывания у израильтян. Они не звали на помощь своих отцов, но лишь просили у Бога, чтобы Он помнил о его служителях Аврааме, Исааке и Иакове. Таким образом, этот пример ничего не даёт тем, кто обращает свои речи к святым. Но эти ленивые и лишённые разума болваны не понимают, что значит взывать к имени Иакова и с какой целью нужно к нему взывать; поэтому неудивительно, что они так глупо ошибаются.
Чтобы это понять нам, нужно отметить, что подобное выражение встречается в другом месте Писания. Исайя говорит, что женщины взывают к именам мужчин, когда объявляют их своими мужьями и обещают считать их главами и подчиняться им (Ис 4:1)**. Следовательно, взывание израильтян к имени Авраама состояло в том, что, считая его основателем их рода, они хранили в памяти это славное имя как имя отца. И делает это Иаков не потому, что озабочен поддержанием своей репутации, но потому, что понимает: счастье его потомства заключается в той непреложной истине, что по праву наследников оно будет пользоваться плодами союза, который заключил с ним Бог. И он желает детям того, что считает их наивысшим благом: чтобы они были признаны его детьми и продолжателями его рода. Ибо это не что иное, как передача из рук в руки заключённого союза. С другой стороны, преемники, выражая память об этом в своих молитвах, не ищут убежища в заступничестве мёртвых, а как бы напоминают Господу об обетовании, в котором Он засвидетельствовал, что будет к ним благорасположен и щедр ради Авраама, Исаака и Иакова.


*Синодальный перевод: «Ангел... да благословит отроков сих; да будет наречено на них имя моё и имя отцов моих Авраама и Исаака, и да восстанут они во множество посреди земли». '


**Синодальный перевод: «И ухватятся семь женщин за одного мужчину в тот день, и скажут: "свой хлеб будем есть, и свою одежду будем носить, только пусть будем называться твоим именем, — сними с нас позор"».


А о том, чтобы верующие не почивали на заслугах своих отцов, мы имеем достаточное свидетельство пророка, говорящего от имени всей Церкви: «Только Ты — Отец нащ; ибо Авраам не узнает нас и Израиль не признает нас своими; Ты, Господи, — Отец наш,... Искупитель наш». И всё-таки он тут же добавляет: «Обратись ради рабов Твоих, ради колен наследия Твоего» (Ис 63:16-17). Они не фантазируют о каком-то заступничестве, но вспоминают о благодетельности союза. А что сейчас, когда у нас есть Господь Иисус, которым вечный союз милосердия не только заключён, но и подтверждён и имя которого должно больше других звучать в наших молитвах? Поскольку достопочтенные доктора хотели бы заставить поверить, что эти слова свидетельствуют о заступничестве святых, я их спрашиваю, почему в этой огромной стае, почти что в муравейнике святых у них не нашлось местечка для Авраама, отца всей Церкви? Это очень любопытно — из какой грязи или из какой своры вытаскивают они своих святых. Пусть они мне ответят, пристойно ли, что Авраам, которого Бог предпочёл всем прочим и которому оказал высшую честь, забыт и попран? Но так как каждый хорошо знает, что такого обычая никогда не существовало в древней Церкви, эти бесцеремонные люди, чтобы спрятать его новизну, молчат о святых, живших во времена Закона. Как будто, вводя тысячи имён, они заслуживают прощения за тот новый и незаконный способ, которым это делают.
Ссылки некоторых людей на псалом, где верующие молят Бога сжалиться над ними ради любви к Давиду (Пс 131/132:1,10) очень легко отвергнуть: ведь отнюдь не требовалось, чтобы Давид прибегал к помощи святых. Если мы посмотрим, на какой ступени стоял Давид, то увидим, что в этом он был отделён от всего сообщества святых; целью этого было подтверждение союза, который заключил с ним Бог. Св. Дух больше смотрит на обетование, нежели на личность человека, и через это обетование вновь и вновь передаёт заступничество Иисуса Христа. В Давиде более всего замечательно то, что он был образом Иисуса Христа, и поэтому его нельзя сравнивать с кем-либо.

26. Иные люди движимы тем соображением, что молитвы святых часто исполнялись. Почему? Конечно, потому, что они молились. Пророк говорит: «На Тебя уповали отцы наши; уповали, и Ты избавлял их. К Тебе взывали они... и не оставались в стыде» (Пс 21/22:5-6). Будем же молиться по их примеру, чтобы, как и они, быть услышанными. Но это лишает всякого разумного основания утверждение (которое делают наши противники), что никто не будет услышан, кроме тех, кто был услышан раньше. Насколько лучше утверждение св. Иакова! «Илия, говорит он, был человек подобный нам, и молитвою помолился, чтобы не было дождя: и не было дождя на землю три года и шесть месяцев. И опять помолился: и небо дало дождь, и земля произрастила плод свой» (Иак 5:17-18). Так что же? Разве он заключает, что Илия обладал особенным преимуществом и к нему нам следует обращаться? Нет. Напротив, апостол показывает вечную силу чистой и святой молитвы, чтобы подвигнуть нас молиться таким же образом. Мы недостаточно ценим великодушие и быстроту, с которыми Бог исполняет прошения верных Ему. Опыт святых, которые были услышаны, убеждает нас больше полагаться на Божьи обетования: в них Бог не говорит, что слышит одного или двух, но говорит, что слышит всех, кто призывает его Имя.
Неведение наших противников тем менее простительно, что они, как представляется, сознательно отвергают многие свидетельства Писания. Давид часто получал избавление благодаря вмешательству Божьей силы. Разве об этом рассказывается для того, чтобы привлечь внимание к Давиду, или для того, чтобы сегодня мы получали помощь благодаря его заступничеству? Ведь Давид говорит совершенно другое: «Вокруг меня соберутся праведные, когда Ты явишь мне благодеяние» (Пс 141/142:7/8). А также: «Увидят праведники, и убоятся, и будут уповать на Господа» (Пс 51/52:8; 39/40:4). «Сей нищий воззвал, — и Господь услышал и спас его от всех бед его» (Пс 33/34:7). Есть много подобных прошений, в которых Давид умоляет Бога исполнить их ради того, чтобы верующие не оставались в смятении, но набрались мужества для твёрдой надежды. Сейчас нам достаточно привести одно речение: «За то помолится Тебе каждый праведник во время благопо-требное» (Пс 31/32:6). Я особенно охотно привожу это место, потому что святоши, продающие свой язык, чтобы бессовестно поддерживать тиранию папы, не стыдятся сделать из неё щит для доказательства служения святых. А Давид хотел лишь показать плод, который рождается от великодушия и человеколюбия Бога, когда он обращает к Нему своё прошение.
Мы должны отметить, что опыт Божьей милости, — как по отношению к нам, так и по отношению к другим — вообще немало помогает в утверждении истинности Слова Божьего. Я не буду приводить много мест, где Давид рассказывает о полученных им Божьих благодеяних как об опоре, необходимой для доверия к будущему, ибо, читая псалмы, их можно увидеть повсюду. В этом отношении он следует патриарху Иакову, который когда-то подал пример: «Недостоин я всех милостей и всех благодеяний, которые Ты сотворил рабу Твоему» (Быт 32:10). Давид говорит об обетовании — но не о нём одном, а тотчас упоминает и о его действии, чтобы набраться мужества верить, что Бог всегда будет относиться к нему так, как он уже испытал. Ведь Бог не похож на смертных людей, которые сожалеют, что когда-то были слишком щедры, или видят, что их возможности истощаются. Он же хочет, чтобы Его оценивали согласно его собственной природе, как это умеет делать Давид: «Ты избавлял меня, Господи, Боже истины» (Пс 30/31:6). Воздав Богу хвалу за спасение, он добавляет, что Бог истинен, так как, если бы Он не был всегда подобен Себе, из его благодеяний было бы невозможно извлечь твёрдый аргумент в пользу того, чтобы молиться Ему с доверием. Но если всякий раз мы видим, что, помогая нам и нас поддерживая, Бог даёт свидетельство своего великодушия и верности, то не нужно бояться, что Он желает нас обмануть или что наше ожидание окажется напрасным, когда мы придём к Нему.

27. Общий итог таков. Поскольку Писание учит, что взывать к Богу — это главная часть служения Ему, и поскольку для Бога наш труд во имя его — более высокое почитание, нежели все жертвы, то явное кощунство обращать молитвы к кому-то иному. Поэтому в псалме сказано: «Если бы мы... простёрли руки наши к богу чужому, то не взыскал ли бы сего Бог?» (Пс 43/44:21-22). Далее, так как Бог желает, чтобы к Нему взывали с верой, велит нам слагать свои молитвы по правилам, записанным в его Слове, и так как мать молитвы — основанная на нём вера, то, едва мы отворачиваемся от Слова, молитва портится. На протяжении всего Писания мы видим, что молитва должна быть обращена к одному только Богу. Мы видим также, что миссия заступничества принадлежит одному Иисусу Христу и ни одна молитва не угодна Богу, если её не освящает Посредник.
Мы уже показали, что, хотя верующие просят и молятся друг за друга, это ни в чём не умаляет заступничества Иисуса Христаа. Ибо все, от первого до последнего, когда молятся Богу за себя и за других, опираются на Него.
Одновременно мы доказали, что распространять это на умерших глупо и безосновательно5: нигде не сказано, что им когда-то было велено молиться за нас. Писание часто призывает нас исполнять этот долг по отношению друг к другу; что касается мёртвых, то о них не сказано ни слова. Св. Иаков, призывая нас признаваться друг перед другом в проступках и молиться друг за друга (Иак 5:16), умалчивает о тех, кого больше нет в мире. Одного этого достаточно, чтобы осудить заблуждение относительно призывания святых и обращения к ним как к ходатаям: начало должной и доброй молитвы исходит от веры, а вера — от слышания Слова Божьего (Рим 10:17). В Слове Божьем ничего не сказано о святых как о заступниках. Приписывать им состояние и служение, которого им не дал Бог, — чистое суеверие. Ибо, хотя в Писании даётся множество форм молитвы, там невозможно найти ни одного примера поиска верующими заступника среди умерших. Но папство, однако, полагает, что без этого молитвы ничего не стоят.
аРаздел 20 настоящей главы. ьРаздел 21 настоящей главы.

Примечательно, что этот предрассудок проистекает из чистого неверия: люди не довольствуются Иисусом Христом как единственным Посредником или совершенно лишают Его этой славы. Это легко доказывается их бесстыдством, потому что у них нет более надёжного довода в пользу заступничества святых, нежели ссылка на то, что мы недостойны приближаться к Богу. Согласен, это верно. Но из этого мы заключаем, что они ничего не оставляют Иисусу Христу, ибо считают ничем его ходатайство и заступничество за нас и высокомерно не берут Его в расчёт, устремляясь больше к св. Георгию, св. Ипполиту124 и другим подобным личинам.

2$. Хотя в узком смысле слова молитва содержит лишь прошения, но прошение и благодарение настолько близки друг к другу, что вполне допустимо поставить их рядом. Виды молитв, о которых св. Павел пишет Тимофею [1 Тим 2:1 сл.], относятся к первому типу — прошениям у Бога. Совершая их, мы показываем Ему свои желания, чтобы попросить как того, что служит прославлению его имени, так и того, что требуется для нашей пользы и блага. В благодарениях Богу мы прославляем Его за благодеяния и при этом объявляем, что всё доброе приходит к нам от его щедрости. Давид постиг эти две разновидности молитв. Он сказал: «Призови Меня в день скорби; Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня» (Пс 49/50:15).
Св. Писание не без оснований убеждает нас непрестанно совершать молитвы обоих видов. Ибо, как было показано в другом месте и как красноречиво свидетельствует опыт, наша никчёмность столь велика и нас со всех сторон теснит столько трудностей и несчастий, что у всех есть достаточно причин воздыхать перед Богом и умолять Его о милости. А если некоторые не побиты невзгодами, то грехи побуждают к молитвам даже святых людей. Что же касается хвалебной жертвы и благодарения, то разделять их преступно, так как Бог постоянно нанизывает одно доброе дело на другое, чтобы побудить нас благодарить Его, какими бы медлительными и ленивыми мы ни были. Короче, щедрость Божьих благодеяний, обильно и непрерывно даруемых нам, и чудеса его дел, с какой бы стороны на них ни смотреть, представляются столь великими, восхитительными и нескончаемыми, что у нас всегда будет достаточно поводов и причин хвалить, славить и превозносить Бога, благодарить Его всегда и за всё.
А чтобы лучше это понять — ибо вся наша надежда и всё наше заключены в Боге и, как было показано вышеа, и мы, и то, чем мы владеем, и то, что нас касается, может процветать только по его благословению, — следует и самих себя и всё своё непрестанно препоручать Богу. Далее,

всё, что мы мыслим, говорим и делаем, пусть мыслится, говорится и делается под его рукою, по его воле и в надежде на его помощь. Ибо Господь наш проклинает тех, кто полагается на самого себя и на других, строит планы, вынашивает замыслы и что-либо предпринимает помимо воли Господней, не взывая к Богу и не прося его помощи (Иак 4:13-14; Ис 30:1; 31:1). Уже не раз было сказано, что Богу воздают подобающую честь только тогда, когда считают Его Совершителем всякого блага. Отсюда следует, что мы должны принимать всё как бы из его рук, непрестанно благодаря, и что нет хорошего способа пользоваться постоянно исходящими от Него дарами, если мы так же постоянно не прославляем и не благодарим Бога.
Когда св. Павел говорит, что все Божьи блага для нас освящаются Словом и молитвой (1 Тим 4:4-5), то этим он показывает также, что без Слова и молитвы они не освящены. Под Словом он разумеет веру, отвечающую этому Слову, в которое нужно веровать. Таким образом, никакие Божьи блага не освящаются для нас без молитвы и без веры. Давид даёт нам хороший урок, когда, получив ещё одно благодеяние от Бога, говорит, что в его уста вложена новая песнь (Пс 39/40:4). Тем самым он утверждает, что наше молчание не лишено неблагодарности, если какое-то благодеяние Бога мы принимаем, не воздавая Ему хвалу. Ибо всякий раз, делая нам добро, Он подаёт нам повод благословлять Его. Так и Исайя, возвещая об удивительной милости Бога, призывает верующих петь Ему новую, неслыханную песнь (Ис 42:10). В этом же смысле следует понимать слова Давида: «Господи! отверзи уста мои, и уста мои возвестят хвалу Твою» (Пс 50/51:17). Подобно этому Езекия и Иона объявляют, что после их избавления они будут прославлять благость Бога в храме (Ис 38:20; Ион 2:10). Это правило Давид дал всем верующим: «Что воздам Господу за все благодеяния Его ко мне? Чашу спасения приму и имя Господне призову» (Пс 115/116:3-4). Ему последовала вся Церковь, как мы видим в другом псалме: «Спаси нас, Господи, Боже наш,... дабы славить святое имя Твоё, хвалиться Твоею славою» (Пс 105/106:47). А также: «Призрит на молитву беспомощных и не презрит моления их. Напишется о сём для рода последующего, и поколение грядущее восхвалит Господа... Дабы возвещали на Сионе имя Господне и хвалу Его в Иерусалиме» (Пс 101/102:18-19,22).
Всякий раз, когда верующие умоляют Бога о помощи во имя его, заявляя, что недостойны получить что-либо во имя своё, они обязуются благодарить Его и обещают чисто и праведно пользоваться Божьими благодеяниями и говорить о них громко и открыто. Так Осия говорит об искупительном будущем Церкви: «Отними всякое беззаконие и прими во благо, и мы принесём жертву уст наших» (Ос 14:3). В самом деле, Божьи благодеяния не только предполагают, чтобы мы прославляли Бога устами, но и естественным образом побуждают нас любить Его. Давид говорит: «Я люблю Господа, потому что Он услышал голос молитвы моей» (Пс 114/ 116:1)*. В другом месте, рассказывая о полученной им помощи, он восклицает: «Возлюблю Тебя, Господи, крепость моя!» (Пс 17/18:2). Ибо никогда никакие хвалы не будут угодны Богу, если они не исходят из источника любви125.
Более того, нам следует знать правило св. Павла: все прошения, не сопряжённые с благодарением, испорчены и порочны. Апостол говорит так: «Всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания перед Богом» (Флп 4:6). Поскольку многие, охваченные и движимые печалью, усталостью, нетерпением, горечью боли и страхом, проговаривают свои молитвы с какой-то досадой, апостол призывает верующих сдерживать свои страсти, так чтобы ещё до того, как они получат просимое, они не уставали славить Бога радостным сердцем. А если молитвы и благодарения должны совершаться подобным образом, то насколько следует нам быть преданными Богу, если Он даёт нам возможность радоваться желаемому! Мы учили, что наши молитвы освящаются заступничеством Иисуса Христа, без которого они были бы осквернёнными. Также и апостол, повелевая нам приносить жертву хвалы через Иисуса Христа (Евр 13:15), предупреждает, что наши уста недостаточно чисты и могут славить имя Божье только посредством жертвы Христа. Отсюда я заключаю, что люди одурманены папством и большинство из них изумляется, когда Иисуса Христа называют Ходатаем.
По этой причине св. Павел требует непрестанно молиться и благодарить (1 Фес 5:17-18). Это, добавлю я, для того, чтобы наши желания во все делах, во всякое время и во всяком месте возносились к Богу с величайшим усердием, на какое мы только способны, — дабы ожидать от Него всякого блага и славить Его, ибо Он даёт нам постоянный повод молиться и славить.

29. Непрестанная молитва (priиre) — долг каждого человека в отдельности. Он, однако, не распространяется на общественные молитвы (oraisons): они не могут быть непрестанными, но могут и должны совершаться в установленном порядке по общему согласию Церкви, когда люди пожелают собраться вместе. И поэтому есть определённые, четко установленные часы молитв. Эти часы безразличны для Бога, однако необходимы для людей. При этом следует принимать во внимание удобство каждого человека и, как сказал св. Павел, всё происходящее в Церкви должно быть благопристойно и чинно (1 Кор 14:40).
*Синодальный перевод: «Я радуюсь, что Господь услышал голос мой, моление моё».

Это не противоречит тому, чтобы любая Церковь всегда стремилась молиться как можно чаще, особенно когда она испытывает какую-либо нужду. Об усердии в молитве, приближающемся к непрестанности, мы скажем в конце главы3. Оно не имеет ничего общего с суеверными длиннотами и повторами в молитвах, запрещёнными нам нашим Господом (Мф 6:7). Ибо Он запрещает не усердие и упорство, не постоянство, частоту и пылкость молитв, а учит нас не думать, будто суетной болтливостью и надоедливостью мы можем принудить Бога исполнить наши прошения, как будто Его, словно человека, можно убедить болтовнёй. Нам известно, что лицемеры, не задумываясь о том, что они имеют дело с Богом, превращают моления чуть ли не в помпезные триумфыь. Они подобны фарисею, благодарившему Бога за то, что он не таков, как прочие люди, и возносившемуся перед ними; он, признавая себя должником Бога, словно хотел добиться репутации святого (Лк 18:11 сл.).
Длинные молитвы сейчас в ходу у папистов. Они происходят из того же источника: одни, машинально бормоча «Аве Мариа» и по сотне раз перебирая чётки, лишь попусту тратят время; другие — в основном каноники и монахи, — днём и ночью распевая в церквах и читая молитвенники, фарисействуют перед народом. Болтать подобным образом означает играть с Богом, как с маленьким ребёнком. Поэтому нас не должно удивлять, что Иисус Христос закрывает перед этой болтовнёй двери Церкви, где должны звучать только предельно искренние, сердечные молитвы. Есть ещё одно заблуждение, близкое к описанному, которое тоже отвергает Иисус Христос. Лицемеры, желая покрасоваться, ищут многих свидетелей и больше, чем выразить в молитве свои глубокие чувства, хотели бы молиться на рынке на виду у людей, чтобы заслужить их похвалу.
Как уже было сказано0, цель совместной молитвы заключается в том, чтобы наш дух возвышался и устремлялся к Богу, дабы прославлять Его и воздавать Ему хвалу и просить помощи в нужде. Поэтому нетрудно понять, что суть молитвы спрятана в сердце и в уме. Более того, молитва — это внутреннее желание, преобразившееся и направляемое к Богу, который знает тайны сердца. Поэтому Господь наш Иисус Христос, когда захотел дать верное молитвенное правило, велел нам войти в комнату, затворить дверь и молиться там Небесному Отцу, дабы Он, проникающий во все тайны, услышал нас и избавил (Мф 6:6). Приведя пример лицеме-

аРаздел 51.
b «Я никому не навязываю никакого закона, мне лишь бы хотелось, чтобы строгость наших молений показывала, какое почтение испытываем мы к имени Божьему». (A l'Eglise franзaise de Londres. — ОС, XIV, 365.) — Прим. франц. изд.
сРаздел 4 настоящей главы.
ров, которые, устраивая из молитв зрелища, тщеславно ищут славы и награды у людей, Он учит, как нужно совершать молитву: войти в комнату и молиться, затворив дверь. Я полагаю, что этими словами Иисус учит нас искать такого убежища, которое поможет нам заглянуть в собственное сердце и погрузиться в него умом, и обещает, что через внутреннее сердечное переживание мы приблизимся к Богу. А наши тела должны быть его истинными храмами.
Говоря так, Он не отрицал допустимости и полезности молитвы в других местах, а лишь объявил, что молитва есть тайное действие и исходит прежде всего из сердца и ума. От них она требует покоя, свободы от плотских чуств и мирских забот. Не случайно сам Господь Иисус, желая предаться молитве, удалялся от людского шума (Мф 14:23; Лк 5:16). Но, скорее, Он делал это, чтобы своим примером убедить нас не пренебрегать тем, что возвышает наше сердце и побуждает его к доброй молитве — ибо само по себе оно слишком хрупко и рассеянно. И как Он, если представлялась возможность, совершал молитвы среди толпы, так и мы не должны смущаться воздевать руки к небесам на всяком месте во всякое время, когда это необходимо (1 Тим 2:8)126. Мы должны поступать так ещё и потому, что тот, кто отказывается молиться в собрании верующих, не знает, что такое молиться в уединении, в стороне и у себя дома. Верно и обратное: тот, кто не умеет молиться в уединении дома, даже часто посещая общественные собрания, молится на них рассеянно, потому что мнение людей для него важнее, чем тайный суд Бога.
Дабы общие молитвы Церкви не были в небрежении, Бог украсил их прекрасными определениями, в особенности когда назвал свой храм «домом молитвы» (Ис 56:7). Этим Он показал, что молитва — главный род служения Ему. Повелев воздвигнуть храм, Бог соорудил скамью, чтобы собрать на ней верующих, которые при общем согласии будут чтить и прославлять Его. Здесь нужно вспомнить и замечательное обетование: «Тебе, Боже, принадлежит хвала на Сионе и Тебе воздастся обет» (Пс 64/65:2). Этими словами пророк утверждает, что никогда молитвы Церкви не будут напрасны и бесплодны, ибо Бог всегда даёт верным Ему повод радостно прославлять и воспевать Его. Хотя прообразы Закона исчезли, но, поскольку этим ритуалом Бог хотел утвердить в нас единство веры, нет сомнений, что обетование относится и к нам. Иисус Христос подтвердил его, а св. Павел учит, что оно остаётся в силе навечно.

30. Так как Бог велит своему народу совершать общие молитвы, то требуется, чтобы для этого были храмы, в которых люди, отказывающиеся от молитвенного общения с народом Божьим, не могут оправдаться заявлением, что исполняют Божье повеление у себя дома. Ибо Тот, кто обещает исполнить всё, что двое или трое соберутся вместе просить во имя его [Мф 18:19-20], ясно свидетельствует, что Он не отвергает совместных молитв — лишь бы не было в них тщеславия и самопревозношения, а, напротив, было чистое искреннее чувство, исходящее из самого сердца.
Если таково законное использование храмов (а что оно таково, не подлежит сомнению), то нам нужно остерегаться считать их обителями Бога (как считалось многие годы), где наш Господь лучше нас слышит, или приписывать им какую-то тайную святость, благодаря которой наши молитвы становятся приятнее Богу. Ибо если подлинные Божьи храмы — это мы сами, то, желая воззвать к Богу в его подлинном храме, необходимо молиться внутри себя. Оставим то грубое и плотское мнение евреям и язычникам, ибо у нас есть повеление поклоняться Богу в духе и истине (Ин 4:23) независимо от места.
Верно, что в древности по Божьему повелению Храм был предназначен для совершения молитв и жервоприношений. Но это было тогда, когда истина лишь проступала из густой тени; теперь, когда она провозглашена открыто, непозволительно останавливаться на каком-либо материальном храме. Впрочем, и в древности Храм был дан евреям не для того, чтобы они замкнули присутствие Бога внутри его стен, но чтобы научить их видеть в нём образ подлинного Храма. Поэтому св. Стефан сурово обличал тех, кто так или иначе полагал, будто Бог живёт в рукотворных храмах; а их предшественников разубеждал пророк Исайя (Ис 66:1).

31. Совершенно очевидно, что славословия и воспевания в молитвах ничего не значат перед лицом Бога и ничуть не приближают нас к Нему, если не исходят из чистого чувства и из глубин сердца127. Напротив, они оскорбляют Его и вызывают на нас Божий гнев, когда исходят только изо рта. Ибо это — поношение святейшего имени Бога, насмешка над его величием, как Он и объявил через своего пророка. Хотя он говорит о притворстве любого рода, здесь имеется в виду и этот порок: «Так как этот народ приближается ко Мне устами своими и языком своим чтит Меня, сердце же его далеко отстоит от Меня, и благоговение их предо Мною есть изучение заповедей человеческих, то вот, Я ещё необычайно поступлю с этим народом, чудно и дивно, так что мудрость мудрецов его погибнет и разума у разумных его не станет» (Ис 29:13-14; Мф 15:8-9).
Мы не считаем, однако, что слово или пение нехороши. Но мы полагаем их полезными, когда они вызваны сердечным чуством и усиливают его. Ибо они укрепляют стремление человека, которое без них весьма хрупко и легко уклоняется в сторону, если не получает разного рода поддержку и не удерживается в размышлении о Боге. Более того, поскольку все наши члены, каждый на своём месте, должны славить Бога, то очень хорошо, что язык, сотворенный Богом для возвещения и возвеличивания его имени, используется именно для этого — в слове и пении. Он особенно потребен в молитвах, совершаемых публично на собраниях христиан. На них мы должны показать, что, почитая Бога единым духом и единой верой, также хвалим Его общим и единым словом, почти что едиными устами (Рим 15:6). Хвалим перед людьми, чтобы каждый ясно слышал исповедание веры своего брата, стремился воссоздать в себе эту веру и укрепить её.

32. Что касается пения в церквях, то я мимоходом замечу, что оно не только возникло очень давно, но существовало ещё в апостолькие времена, как можно заключить из слов св. Павла: «Буду петь духом*, буду петь и умом» (1 Кор 14:15). А также в Послании к колоссянам: «Научайте и вразумляйте друг друга псалмами, славословием и духовными песнями, во благодати воспевая в сердцах ваших Господу» (Кол 3:16). В первом отрывке апостол показывает, что нужно воспевать сердцем и устами; во втором — он хвалит духовные песни, с помощью которых верующие получают друг от друга наставление.


*У Кальвина — «устами». аАвгустин. Исповедь, IX, 7, 13 (МР1_, XXXII, 770). ьЕгоже. Пересмотры, II, 11 (МР1_, XXXII, 634). сЕго же. Исповедь, X, 33, 50 (МР!_, XXXII, 800).


Однако у св. Августина мы читаем, что пение не всегда было распространено повсеместно. Он рассказывает, что петь начали во времена св. Амвросия в Милане, когда Юстина, мать императора Валентиниана, преследовала христиан51; оттуда пение распространилось по западным церквам. Несколько раньше он сказал, что этот обычай пришёл из церквей Востока, где он соблюдался всегдаь. Во второй книге «Пересмотров» св. Августин говорит, что в Африке в его время пение было принято. Очевидно, что если пение так глубоко укоренено, что преподносится Богу и его Ангелам, то оно есть украшение, придающее больше достоинства хвале Богу, и хорошее средство воодушевления сердец, дабы они стали более пылкими в молитве. Но нужно постоянно следить за тем, чтобы уши не были более внимательны к гармонии пения, нежели умы — к духовному смыслу слов. В другом месте св. Августин высказывает опасение: он хотел бы, чтобы повсюду соблюдались правила пения, установленные Афанасием, то есть пение было бы скорее чтением. Он, однако, добавляет, что когда он вспоминает о плодах научения, которые получил, слушая церковные распевы, то склоняется к противоположному мнению, то есть одобряет пениес 128.
Когда высказываются так сдержанно, то не остаётся сомнений в священности и пользе духовных песнопений. Напротив, когда песни и мелодии сочиняются лишь для удовольствия слуха — а таковы фиоритуры и всё музицирование папистов, а также то, что именуется прерывистой музыкой и четырёхголосным пением, —то это не подобает величию Церкви и не может быть сколько-нибудь угодно Богу.

33. Отсюда становится ясным также то, что публичные молитвы должны совершаться не на греческом языке среди говорящих по-латыни, не на латинском среди говорящих по-французски или по-английски (так ранее обычно было повсюду), а на разговорном языке данной страны, чтобы молитвы могло понять всё собрание. Ибо они должны служить для созидания и наставления всей Церкви, которой непонятный шум не приносит никакого плода. А на тех людей, в ком нет ни капли любви и человечности, должен хоть немного подействоать авторитет св. Павла, высказывание которого совершенно ясно: «Если ты будешь благословлять духом*, то стоящий на месте простолюдина как скажет "аминь" при твоём благодарении? Ибо он не понимает, что ты говоришь. Ты хорошо благодаришь, но другой не назидается» (1 Кор 14:16-17). А теперь кто не изумится необузданной дерзости, которую проявили и всё ещё проявляют паписты, вопреки запрету апостола распевающие и взывающие на чужом и незнакомом языке, на котором чаще всего сами не понимают ни слова и только хотят, чтобы понимали другие?
Св. Павел указывает, что мы должны идти другим путём. «Что же делать? Стану молиться духом**, стану молиться и умом; буду петь духом, буду петь и умом» (1 Кор 14:15). В этом отрывке, где мы употоребляем слово «голос», апостол пользуется словом «дух», подразумевая дар речи. Многие, желая удивить, злоупотребляли переводом и отделяли язык от ума. Но мы всегда должны помнить о том, что язык в отрыве от ума и сердца не может не быть отвратителен Богу — как в уединённой молитве, так и в публичной.


*У Кальвина — «непонятно». **У Кальвина — «голосом».


Более того, мы должны помнить, что пылкость и сила желания (vouloir) должны быть так велики, чтобы превзойти всё выразимое на человеческом языке. Наконец, в личной молитве сам язык перестаёт быть необходимым. Он нужен лишь потому, что внутренняя мысль не может двигаться сама по себе: посредством сильной эмоции она обращается к языку и приводит его в действие. Хотя иногда лучшие молитвы — это безмолвные молитвы, часто бывает, что сердечное чувство столь пылко, что приводит в движение язык и другие члены без всяких честолюбивых стремлений молящегося. Так Анна, мать Самуила, желая молиться, «говорила в сердце своём, а уста её только двигались» (1 Цар 1:13). И верующие каждый день переживают нечто подобное, когда в молитвах вздыхают и испускают стоны без всякого желания со своей стороны. Что касается внешнего вида и положения тела, которые мы обычно наблюдаем при молитвах (коленопреклонения, распущенные волосы), то это упражнения, посредством которых мы стремимся выразить величайшее почтение к Богу.

34. Теперь нам нужно научиться не только способу совершения молитвы, но также стилю и образцу, который наш Небесный Отец дал нам через своего возлюбленного Сына, Господа нашего Иисуса Христа (Мф 6:9-13; Лк 11:2-4). Постигая этот образец, мы сможем почувствовать непостижимую благость и любовь. Ибо Он не только призывает и побуждает нас обращаться к Нему при любой нужде, как дети обращаются к своему отцу всякий раз, когда их вынуждают обстоятельства. Но, зная, что мы не можем в должной мере понять ни того, как велика наша нищета и немощь, ни того, что именно нужно просить у Бога и что нам полезно, Он пожелал помочь нам в нашем невежестве и заместить самим Собой то, чего недостаёт нашему духу. Посему Он дал нам образец молитвы, в котором, как на картине, изобразил всё, что позволено желать от Него, всё, что может быть нам полезно, всё, что мы должны просить у Него. Эти великодушие и щедрость могут принести нам особенное утешение. Ибо мы видим и убеждаемся, что не просим чего-либо незаконного, непозволительного, чуждого Ему, не просим чего-либо, что Ему неугодно, когда мы следуем его правилу и молимся почти что его устами.


*У Платона —«Зевс-повелитель» (он цитирует неизвестного автора). — Прим. перев. аПлатон. Алкивиад II, 142е-143а.


12 690


Платон, видя, что в желаниях и просьбах людей к Богу проявляется их неразумие, что исполнение этих просьб лишь навредит им, заявляет, что наилучший вид молитвы был описан древним поэтом: просить Бога* делать нам добро независимо от того, молим мы о нём или нет, и отвратить от нас зло, даже если мы хотим, чтобы оно постигло наса. Это верная точка зрения для язычника, поскольку он видит, как опасно просить Бога о том, чего требует наша похоть. В то же время в этих словах выражена наша беда: мы не можем без опасений раскрыть рот, чтобы чего-либо попросить у Бога, если Св. Дух не подкрепит нас и не научит доброй молитве (Рим 8:26). Такая привилегия тем более ценна, что Сын Божий почти вложил в наши уста слова, которые освобождают наш дух от сомнений и колебаний.
35. Эта молитва, или молитвенное правило включает шесть прошений (геяие8Іез)а. У меня есть основание не соглашаться с теми, кто делит её на семь прошений129, так как евангелист излагает молитву именно в шести частях. Говоря «не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого», он соединяет два члена в одно прошение. Он как бы говорит: не попусти, чтобы мы были побеждены искушением, но помоги нам в нашей немощи и освободи нас, пока мы не пали.
Древние учителиь дают именно такое толкование. Отсюда легко понять, что добавление св. Матфея, которое некоторые считают седьмым прошением, является разъяснением шестого и должно относиться к нему. Хотя молитва такова, что в каждой её части нужно прежде всего видеть Божью славу, и хотя нам необходимо, чтобы всё, о чём в ней говорится, совершилось, как мы того просим, тем не менее первые три прошения прямо выражают желание прославить Бога. Произнося их, мы должны думать только о Божьей славе и забыть о самих себе. В трёх других прошениях говорится о вещах, о которых нам следует просить для удовлетворения наших нужд.


аЛютеране и католики считают, что в Молитве Господней содержится семь прошений. Кальвин видит в ней только шесть, разделяя их на две группы по три. Следуя древним учителям, он считает, что «не введи нас в искушение» и «избавь нас от лукавого» образуют два члена одного прошения. — Прим. франц. изд.


ьАвгустин. Энхиридий к Лаврентию, СХ\/ (МР1_, Х1_, 285); Псевдо-Златоуст. Толк, на Еванг. от Матфея (незаконч.), XIV (МР6, ІЛ/І, 714).


Когда мы молимся, чтобы святилось имя Божье, Бог хочет испытать, бескорыстно ли мы любим и чтим Его или же делаем это как наёмники. Поэтому мы должны думать не о собственной пользе, но лишь о его славе — без всякого иного чувства и стремления, без всякой иной цели. Но даже и в этом случае молитва обращается нам на пользу. Ибо когда святится Имя Божье — как мы о том просим, — оно одновременно освящает и нас. Но, как уже сказано, мы не должны оглядываться на свою пользу: даже если бы не было никакой пользы и мы не получали бы ничего, мы не перестали бы желать и молитвенно просить освящения Божьего Имени и всего того, что относится к Божьей славе. Это видно на примерах Моисея и св. Павла, с которыми не случилось никакого зла, когда они отвернулись от себя и даже страстно возжелали собственной гибели, чтобы слава Божья возрастала и его Царство преумножалось, даже если им будет нужно пострадать (Исх 32:32; Рим 9:3). В то же время, когда мы молим дать нам хлеб наш насущный на сей день, то, хотя просим о вещи для себя и своей пользы, мы при этом должны прежде всего искать Божьей славы. Ибо если какая-либо вещь не преумножает его славу, у нас не должно быть желания просить о ней и обладать ею. Теперь начнём изложение молитвы.
ОТЧЕ НАШ, СУЩИЙ НА НЕБЕСАХ
Здесь, в самом начале молитвы выражено то, о чём мы только что говорили: все наши молитвы должны быть направлены и обращены к Богу во Имя Иисуса Христа, ибо ни одна из них не может быть принята Им через другое имя. Называя Бога нашим Отцом, мы обращаемся к Нему во Имя Иисуса Христа. Мы не могли бы Его так называть, и было бы дерзостью и безрассудством объявлять себя его детьми, если бы мы не сделались таковыми по его милости, явленной в Иисусе Христе. Он есть его истинный собственный Сын по природе (naturel) и был дан нам Богом как брат, дабы то, что присуще Ему по природе, стало нашим через дарение и усыновление — если только мы в твёрдой вере примем это великое благодеяние. Как говорит св. Иоанн, Бог-Отец дал всем, кто веруют в его единородного Сына, великое превосходство и привилегию* быть чадами Божьими (Ин 1:12). Поэтому Он называется нашим Отцом и желает, чтобы и мы Его так называли, освобождая нас от всяческих сомнений сладостной любовью, заключённой в его Имени. Ибо нет большей любви, чем отеческая.


*В Синодальном переводе — «власть».


Бог не мог бы дать более надёжного свидетельства своей беспредельной любви к нам, нежели желание, чтобы мы назывались его детьми (1 Ин 3:1). Но его любовь к нам сильнее, чем любовь земных отцов к своим детям, поскольку она совершенна и обнимает своей благостью и милосердием всех людей на земле. Если бы могло случиться так, что все отцы утратили бы любовь и отеческое чувство к своим детям и оставили их, Бог нас никогда не оставит, ибо Он не может отречься от самого Себя (Пс 26/27:10; Ис 63:16; 2 Тим 2:13). У нас есть его обетование, данное Богом через Сына, Искупителя нашего, который сказал: «Если вы, будучи злы, умеете деяния благие делать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него» (Мф 7:11). А пророк говорит: «Забудет ли женщина грудное дитя своё?., но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя» (Ис 49:15). А если мы его дети, то, как ребёнок не может уйти под присмотр чужого — разве лишь по причине жестокости и бесчеловечности своего отца или его слабости и немощи, — так и мы не можем искать помощи где-либо ещё, кроме как у нашего Небесного Отца, не бесчестя Его, не будучи нищими и бессильными, грубыми и жестокими.
Нам нельзя ссылаться на то, что нам страшно обращаться к Богу из-за своих грехов: мол, как бы благосклонен и великодушен Он ни был, наши грехи вызывают Его гнев. Ибо если среди людей у сына нет лучшего защитника перед отцом, чем он сам, когда, смиренно и послушно сознаваясь в своём проступке, сын просит о милосердии, а отцовское сердце не может лгать, будто его не трогает и не волнует такая просьба, — то как поступит Отец милосердия и Бог всякого утешения (2 Кор 1:3)? Разве не услышит Он плача и стенаний детей своих, молящихся Ему о себе, которых Он сам призывает к этой молитве, и не исполнит скорее все их собственные просьбы, чем просьбы о них, идущие от других, к кому они могли бы прибегнуть, сомневаясь и не доверяя доброте и милосердию Бога?
Это великое отеческое милосердие мы видим в притче, где показан отец, который ждёт лишь просьбы о прощении от сына, покинувшего его, расточившего своё достояние и нанесшего отцу тяжкую обиду. Но когда отец видит, что сын возвращается к нему, то узнаёт его издалека, бежит невстречу, бросается ему на шею, утешает его и милостиво принимает (Лк 15:20 сл.). Предложив нам пример великодушия и любви человека, Господь пожелал научить нас, сколь большей милости, любви и великодушия должны мы ожидать от Бога, который не просто Отец, но превзойдёт всех отцов добротою и состраданием, если мы вручим себя его милости, хотя мы — неблагодарные, мятежные и плохие дети. И чтобы дать нам больше уверенности в том, что, если мы христиане, Он по отношению к нам именно такой Отец, Бог пожелал называться не просто «Отцом», но «Отцом нашим»! Мы как бы говорим: Отче, так любящий своих детей, так милостиво прощающий, мы, твои дети, молимся Тебе, уверенные, что Ты — наш Отец, который испытывает к нам только отеческое чувство, хотя мы и недостойны такого Отца, хотя и творим дурные дела, хотя мы очень несовершенны и немощны.
Однако, поскольку наши души слишком испорчены, чтобы постигнуть беспредельность Божьей милости, Бог дал нам не только Иисуса Христа — залог нашего усыновления, но послал нам во свидетели своего Св. Духа, который дал нам власть громко и открыто провозглашать: «Авва, Отче!» (Гал 4:6). Поэтому всякий раз, когда испорченность будет отбрасывать нас назад, мы должны умолять Бога, чтобы, устранив слабость, которая делает нас боязливыми, Он через посредство этого Духа милосердия подвигнул нас на дерзновенную молитву.

3$. Этим нам вовсе не предписывается, чтобы каждый человек в отдельности называл Бога своим Отцом, но предписывается, чтобы все вместе мы называли Его нашим Отцом, и как следствие указывается, сколь братскими должны быть отношения между людьми, ибо все мы — дети одного Отца и пользуемся по его щедрости одинаковым правом и званием. А поскольку один у нас Отец (Мф 23:9) и от Него исходят все блага, какие мы можем иметь, у нас не должно быть никакого до такой степени обособленного и разделённого блага, чтобы мы не были готовы, в случае необходимости с открытым и щедрым сердцем передавать его друг другу в общее пользование. Когда мы готовы должным образом помогать друг другу, то нет ничего, что могло бы больше пойти на пользу нашим братьям, нежели наше прошение за них всемилостивому Отцу. Если Он к нам благорасположен, то нечего больше и желать. Несомненно, это наш долг перед Отцом здесь, на земле. Ибо тот, кто по-настоящему, чистым сердцем любит себя и желает себе добра и чести как отцу семейства, одновременно любит всё своё семейство и трудится на благо ему. Так что если мы испытываем к Небесному Отцу доброе чувство, то нам нужно выразить это чувство к Божьему народу, к Божьему дому и Божьему наследию, которое Отец так почтил, что назвал полнотою в своём единородном Сыне (Эф 1:23).
Значит, молитва христианина должна быть построена так, чтобы она была общей и охватывала всех его братьев во Христе: не только тех, кого он видит и считает таковыми сейчас, но всех живущих на земле людей, о которых мы не знаем, как определил поступить с ними Господь, но которым, уповая на лучшее, мы обязаны желать всяческого блага. Особенно доброе чувство мы должны питать к своим по вере, как и советует нам, среди прочего, св. Павел (Гал 6:10). Это люди, которые, насколько мы можем судить, суть истинно верущие и служители Бога. Итак, все наши молитвы должны быть такими, чтобы охватывать ту общину, которую наш Господь установил в своём Царстве и в своём доме.

39. Это не препятствует личным молитвам за себя и за других постольку, поскольку наше чувство не отворачивается от пользы общины и от заботы о её сохранении, но целиком им способствует. Хотя сами по себе такие молитвы совершаются в одиночестве, однако, будучи направлены к общей цели, они не перестают быть общими. Это легко понять с помощью аналогии. Бог велел помогать в нуждах вообще всем бедным. И те, кто, делая так, творит милосердие, раздаёт своё добро людям, которые, как он видит или знает, нуждаются в нём, — те исполняют заповедь. Исполняют несмотря на то, что они не раздают всем, кто хоть в чём-то нуждается, — или потому, что всех не знают, или потому, что на всех не достанет. Так же не противятся Божьей воле люди, которые, видя рядом с собой церковную общину и думая о ней, совершают отдельные молитвы, когда своими словами, но единым чуством и сердцем просят Бога за себя и за других, о чьих нуждах Он пожелал дать им знать.
Это так, хотя не всё совпадает в отношении молитвы и в отношении милостыни. Нашим имуществом мы в состоянии помочь только тем людям, о бедности которых знаем. Но молитвой мы можем и должны помогать даже тем, о которых не знаем или которые удалены от нас на огромное расстояние. Это происходит вследствие общего характера молитв (gйnйralitй des oraisons), охватывыющих всех детей Божьих, в число которых входят и те далёкие братья. Сюда можно отнести призыв св. Павла к верующим его времени воздевать к небу чистые руки (1 Тим 1:8). Предупреждая, что в случае разделения дверь перед их молитвами будет затворена, он велит верующим соединиться в искреннем согласии.

40. Далее сказано: «сущий на небесах». Из этого не следует делать вывод, будто Бог пребывает на небесной сфере. Ибо Соломон засвидетельствовал: «небо и небо небес не вмещают Тебя» (3 Цар 8:27). И сам Господь через своего пророка сказал, что небо — престол его, а земля — подножие ног его (Ис 66:1 ; Деян 7:49; 17:24). Тем самым Бог объявляет, что не живёт в каком-то определённом месте, но пребывает везде и заполняет Собою всё. Но так как наше неведение и слабость разума не позволяют иначе представить себе его славу, могущество, высоту и надмирность, то Он обозначает их для нас как «небеса» — самое высокое и великое, что мы только можем созерцать. Поскольку, постигая тот или иной предмет, наши чувства всегда привязывают его к какому-то месту, о Боге сказано, что Он обитает превыше всего, дабы, пожелав Его найти, мы возвысились над всеми чувствованиями души и тела. Кроме того, такой способ выражения указывает, что Бог не подвержен какой-либо порче или изменению. Наконец, из него следует, что Он своею силой поддерживает весь мир и управляет им.
Поэтому сказать «сущий на небесах» значит сказать, что Бог обладает беспредельным величием и высотой, непостижимой сущностью, неописуемым могуществом, вечным бессмертием. Это выражение должно подвигнуть нас к тому, чтобы, думая о Боге, мы оторвали сердца и умы от всего мирского, не воображали в Боге ни единой частицы плотского и земного, не пытались приспособить Его к нашим мирским меркам, к нашим низким чувствам. Это выражение должно нам также помочь утвердиться в доверии к Богу, ибо оно указывает, что своим Провидением (providence) Он правит землёю и небом.
Итак, под именем «Отец» нам предстаёт Бог, явившийся в образе своего Сына, дабы мы призывали Его в твёрдой вере. При этом имя «Отец», под которым Бог становится близок Нам, должно не только укреплять наше доверие к Нему, но и удерживать наш ум в узде, чтобы вера и ум не стремились к каким-либо неведомым или воображаемым божествам. Ведомые единственным Сыном, они долждны подниматься к Тому, кто есть единственный Отец Ангелов и людей. Далее, поскольку Престол Бога утверждён на небе, мы видим, что Он правит миром, и, значит, мы приходим к Нему не напрасно: по своей доброй воле Бог заботится о своих созданиях. «Надобно, говорит апостол, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть* и ищущим Его воздаёт» (Евр 11:6). Здесь Иисус Христос соединяет то и другое в своём Отце, чтобы на Него была обращена наша вера, а также чтобы мы были убеждены, что Он не забыл о нашем спасении, поскольку свой промысел распространил и на людей.
Это принципы, в соответствии с которым св. Павел даёт нам правила доброй молитвы. Прежде чем призвать нас открыть свои нужды Богу он говорит: «Не заботьтесь ни о чём», «Господь близко» (Флп 4:6,5). Отсюда ясно, что те, кто не абсолютно убеждён в истинности речения «око Господне над боящимися Его» (Пс 32/33:18), сами уродуют свои молитвы, пребывая в сомнениях и растерянности.

[Первое прошение: ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЁ]


*У Кальвина — «что Он есть Бог».



41. Первое прошение состоит в том, чтобы святилось Имя Божье. Необходимость такого прошения должна вызывать у нас страшный стыд. Ибо что можно помыслить более гнусного, нежели зрелище затемнённой — частично нашей неблагодарностью, частично нашей злобой — Божьей славы? Хуже того, нашей гордыней и разнузданными страстями слава его, насколько это в наших силах, уничтожена вообще. Верно, слава Божьего Имени сияет вопреки нечестивцам, а они должны погибнуть вместе со своим беспутством, наполненным кощунствами. Пророк не без оснований восклицает: «Как имя Твоё, Боже, так и хвала Твоя до концов земли» (Пс 48/49:11). Где бы ни являлся Бог, там невозможно не обнаружить его силу, то есть могущество, доброту, мудрость, справедливость, милосердие, истину, которые восхищают нас и побуждают петь Ему хвалу. Поскольку мы столь вероломно крадём у Бога его святость на земле и не можем сохранить её должным образом, то нам по крайней мере следует молить Господа, чтобы Он сам её сохранил. То есть мы должны просить, чтобы Богу воздавалась честь по достоинству, чтобы люди говорили и думали о Нём с особенным почтением. Почтению противостоит небрежение, а оно влечёт за собой профанацию. Этот порок всегда был очень присущ миру, он и теперь ещё слишком характерен для него. Отсюда проистекает необходимость этого прошения; оно было бы излишне, если бы у нас обнаружилось хоть немного благочестия.
Если же Имя Божье святится как подобает, то есть прославляется более всех прочих, то в этом прошении мы должны видеть повеление молить Бога не только о том, чтобы Он оградил своё Имя от всякого нечестия и небрежения, но и том, чтобы Он укротил и смирил всех людей130 и сделал их способными почитать и прославлять Его как должно. Бог открывает нам Себя — отчасти в своём слове, отчасти в своих делах, — но мы не святим Бога должным образом, если не отдаём Ему его достояния. И так как всё, что мы получаем, исходит от Него, то суровость Бога не менее ценна и полезна для нас, чем его великодушие: в многообразии своих дел Он запечатлел знаки (marques) своей славы, которые по праву заслуживают хвалы на всех языках. Совершив эту хвалу, Св. Писание получит полную власть над нами; но что бы ни произошло, Бог не перестанет быть благословенным, как Он того достоин, пока существует мир.
В этом прошении мы молимся также о том, чтобы погибло всякое нечестие, пятнающее святое и священное Божье Имя, чтобы изгладились всякие насмешки, хула и ропот, несовместимые с его освящением, и чтобы величие Бога, подавившего и поправшего эти кощунства, возрастало изо дня в день ко всё большей славе.

[Второе прошение: ДА ПРИИДЕТ ЦАРСТВИЕ ТВОЁ]

42. Второе прошение заключается в том, чтобы наступило Царство Божье. Хотя это прошение не содержит ничего нового или существенно отличного по сравнению с первым, тем не менее есть основания поставить его отдельно. Ибо если мы хорошенько задумаемся над своей медлительностью и тугодумием, то, чтобы охватить наиболее существенные вещи, нам будем необходимо расширить рамки обсуждения. После того, как мы получили повеление просить Бога, чтобы Он покорил и в конце концов уничтожил всё, что пятнает его святое Имя, добавляется второе прошение, вполне согласующееся с первым: чтобы наступило Царство Божье. Хотя вышеа мы определили и объяснили природу этого Царства, здесь я вкратце повторю, что Бог считает Царством, когда люди, отвергнувшие себя и презирающие мир и земную жизнь, предаются Божьей праведности и стремятся к небесной жизни.
Владычество Бога имеет две стороны. Первая состоит в том, что Он силой своего Духа исправляет и смиряет все желания плоти, которые, словно разъярённая толпа, борются против Него. Вторая заключается в том, что Бог формирует все наши чувства, чтобы подчинить их своей власти. Поэтому человек, стремящийся правильно совершить это прошение, должен начать с себя и пожелать очиститься от всякой испорченности, которая нарушает в его сердце покой Царства Божьего и пятнает его чистоту. Кроме того, поскольку слово Божье — это как бы монарший скипетр, здесь мы имеем повеление молиться о том, чтобы Бог склонил умы и сердца всех людей к добровольному послушанию его слову. Это происходит тогда, когда Бог дотрагивается до них и вселяет таинственное вдохновение к познанию силы слова, дабы люди ставили его превыше всего и воздавали ему такую честь, которой оно заслуживает. В дальнейшем мы обратимся к грешникам, которые противятся Божьему владычеству с отчаянным упорством и злобой.
Итак, Бог возвышает своё Царство, принижая мир, — однако делает это различным образом: Он укрощает безудержную алчность одних, обуздывает гордыню других или уничтожает её, если обуздать её невозможно. Нам следует желать, чтобы это происходило каждый день, дабы Бог собрал церкви всего мира, число которых Он увеличивает, которые Он обогащает своими дарами и добрый порядок в которых поддерживает. И напротив, молиться, чтобы Он ниспроверг всех врагов чистоты своего учения, разрушил их планы, расстроил их попытки и усилия. Здесь обнаруживается, что нам не без оснований повелено думать о постоянном возрастании Царства Божьего: ведь никогда состояние людей не было столь хорошим, чтобы они были чисты от всякой скверны порока и процветали в неповреждённой чистоте. Совершенное состояние наступит лишь со вторым пришествием Иисуса Христа, когда, как говорит св. Павел, будет Бог всё во всём (1 Кор 15:28)131.
Таким образом, эта молитва должна вырывать нас из плена мирских по-хотей, отделяющих нас от Бога, при которых его Царство не имеет в нас действенности и силы. Она должна также воспламенять в нас желание и стремление умертвить свою плоть и терпеливо нести крест — ибо Бог желает, чтобы его царство утверждалось именно таким средствами. И нас не должно смущать, что внешний человек испорчен, если внутренний — обновлён [2 Кор 4:16]. Для Царства Божьего необходимо, чтобы Бог делал нас причастниками своей славы, покоряя нас своей праведности. Это происходит в том случае, если каждый день Бог открывает свою сияющую истину, чтобы победить, изгнать и наконец совершенно уничтожить всякие сатанинские басни и ложь о своём Царстве. Это происходит, когда Бог хранит верных Ему, направляет их на праведный путь Св. Духом и утверждает их в добре; когда Он, напротив, разрушает коварные заговоры своих врагов, устраняет их ловушки и обманы, предвидит и обнаруживает их интриги и сокрушает их бунт, — пока вообще не убьёт Антихриста духом своих уст [2 Фес 2:8] и не уничтожит всякое беззаконие светом своего пришествия.
[Третье прошение: ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ И НА ЗЕМЛЕ, КАК НА НЕБЕ]

43. Третье прошение таково: пусть осуществится воля Божья на земле, как на небе. Это целиком зависит от царской воли Бога и не может быть отделено от его Царства. Однако это прошение добавлено не зря, но из-за нашего крайнего невежества: нам трудно понять, что означает «да приидет Царствие Твоё». Поэтому третье прошение следует понимать как указание на то, что Бог будет Царём мира тогда, когда все люди подчинятся его воле. Здесь речь не идёт о его тайной воле, которая властвует надо всем и всё ведёт к угодной Богу цели. Ибо сколь бы яростно Сатана и нечестивцы ни восставали и ни боролись против Него, Он осуществляет свой непостижимый план, согласно которому может не только отбить все их нападения, но и подчинить их своему игу и сделать с их помощью то, что Он постановил.
Здесь нам нужно увидеть иную волю Бога — его призыв к добровольному послушанию. Небо сопоставляется с землёй потому, что Ангелы добровольно служат Богу и готовы исполнить все его повеления, как сказано об этом в псалме (Пс 102/103:20). Вот и нам даётся повеление молиться о том, чтобы — как на небе не происходит ничего, кроме того, что повелел Бог, и Ангелы пребывают в праведности — и земля была укрощена, чтобы исчезли с неё всякое упрямство и испорченность и она покорилась Божьему владычеству. Прося об этом, мы должны отречься от всех плотских желаний. Тот, кто не смирится и не подчинит все свои чувства Богу, противостоит насколько может его воле, ибо всё исходящее от нас порочно. Таким образом эта молитва приводит нас к отказу от самих себя, к тому, чтобы Бог управлял нами, как Ему угодно. А также чтобы, уничтожая нашу природную испорченность, Он творил в нас новое сердце и новый дух [Пс 50/51:12], дабы мы никогда не смущались ни малейшими плотскими чувствами, мятежными по отношению к Богу, но пребывали в полном согласии с его волей. Одним словом, чтобы мы не пожелали ничего от себя, но чтобы наши сердца вёл его Дух и из глубины наших душ учил нас любить угодное Богу и ненавидеть ненавистное Ему. Отсюда необходимо, чтобы Бог разбил и уничтожил все желания, противные его воле.
Таковы три первых прошения Молитвы. Совершая их, мы должны иметь перед глазами одну лишь славу Божью и забыть о себе, не думать о

собственной пользе. Мы получим её, но не нужно её искать. И хотя в своё время мы, несомненно, обретём всё необходимое, нам не следует думать об этом, желать этого и просить, даже в случае очень большой нужды. Поступать так следует для того, чтобы иметь право объявить себя служителем Бога, рабом его ради чести его как нашего Господа и Отца, совершенно преданным Ему, насколько это в наших силах. Поэтому все, кто не стремится преумножать Божью славу и для этого молиться, чтобы святилось Имя Бога, наступило его Царство и совершилась его воля, — все они не заслуживают быть в числе детей и служителей Бога. А так как это наступит вопреки их желанию, то будет им на смятение и погибель.

[Четвёртое прошение: ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ ДАЙ НАМ НА СЕЙ ДЕНЬ]

44. Далее следует вторая часть Молитвы, в которой мы опускаемся к собственной пользе. Это не значит, что, отстраняясь от Божьей славы и попирая её (к ней, свидетельствует св. Павел, мы должны относить и пищу, и питьё — 1 Кор 10:31), мы просим только о полезном для себя. Нет. Но согласно тому, в чём мы уже наставленыа, здесь обнаруживается различие: в трёх первых прошениях Бог целиком привлекает нас к Себе, дабы испытать ту честь, которую мы Ему воздаём. Затем Он дозволяет нам думать также и о своих нуждах, но с одним условием: чтобы мы не желали ничего, помимо того, что во всех щедро подаваемых Им благодеяниях преумножает его славу. Ибо нет ничего более справедливого, чем жить и умереть для Господа [Рим 14:8].
И всё же в этом прошении мы просим у Бога того, что сохраняет нашу жизнь и удовлетворяет наши потребности. А через это мы просим у Него всё, в чём нуждается наше тело. Не только того, что мы едим и во что одеваемся, но всего, что Бог считает для нас добрым и полезным, дабы мы пользовались подаваемыми Им благами в мире и спокойствии. Вообще говоря, в этом прошении мы возлагаем на Бога заботу о нас, поручаем себя его промыслу, чтобы Он питал, поддерживал и хранил нас. Этот всемилостивый Отец не презирает взять под защиту и наше тело, чтобы наша вера закалялась в низких и мелких вещах, когда мы ждём от Него всего необходимого — вплоть до крошки хлеба и капли воды.
Безусловно, наша испорченность столь велика, что о своём теле мы заботимся намного больше, нежели о душе. И поэтому люди, не способные доверить Богу свою душу, весьма озабочены своим телом и постоянно ду-мают чем жить и во что одеться. Если у них не всегда имеются в изобилии хлеб, вино и прочая пища, они дрожат от страха перед нуждой. Как уже было сказано, тень нашей испорченной жизни заботит нас гораздо больше, чем вечное бессмертие. С другой стороны, те, кто благодаря прочному доверию к Богу избавился от забот о теле, с верою ожидают от Него более важных вещей — вплоть до спасения и вечной жизни. Следовательно, ожидание от Бога вещей, которые постоянно причиняют нам столько тревог и страдания, — нелёгкое и немаловажное испытание веры. Но для нас весьма полезно для нас освободиться от неверия, почти что вошедшего в кровь и плоть всех людей.
То обстоятельство, что некоторые переносят это на «сверхсущностный (8ирег8иЬ81аШле1) хлеб»132, мне представляется несогласным с речением Иисуса Христа [Мф 6:11]. Если бы мы в этой хрупкой жизни не считали Бога нашим Отцом-кормильцем, молитва оказалась бы повреждённой и как бы разорванной на части. Основания, которые приводят эти люди, чересчур невежественны: мол, недопустимо, чтобы дети Божьи, которые должны быть духовными, не только сами желали земных вещей, но и вовлекали в эти желания Богаа 133. То есть как будто его благословение и отеческая забота не изливаются на питьё и пищу, которые Он нам даёт, или как будто зря написано, что к нашему служению Богу приложимы обетования, относящиеся как к этой жизни, так и к будущей (1 Тим 4:8). И хотя прощение грехов ценнее телесной пищи, Иисус Христос поставил на первое место самое малое, чтобы подвести нас к двум следующим прошениям, которые относятся к небесной жизни. Здесь Он помогает нам по причине нашего тугодумия.
Итак, Бог велит нам молиться о хлебе насущном, чтобы мы удовольствовались долей, которую Небесный Отец дал каждому, и не захватывали ни зёрнышка всяческими непозволительными уловками. В то же время мы должны помнить, что хлеб становится нашим в результате дарения, потому что, как сказал Моисей, никакой труд и усердие не принесут нам ничего, если не будет на нас Божьего благословения (Лев 26:20). Никакое количество пропитания не пойдёт нам на пользу, если не превратится в пищу по доброте Бога. Это значит, что богачи нуждаются в его щедрости не меньше, чем бедняки, так как со все их наполненные до предела амбары и подвалы будут словно опустошены, если Божья милость не позволит им воспользоваться их хлебом.


аТертуллиан. Об ораторском искусстве, VI (МР1_, I, 1262); Августин. О Нагорной проповеди, II, VII, 25-27 (МРЦ XXXIV, 1279 р.).


Слова «на сей день» или «на каждый день» (как сказано у другого евангелиста [Лк 11:3]), то есть «ежедневно», указывают на необходимость обуздать кипящую в нас непомерную алчность по отношению к временным вещам, особенно когда она влечёт за собой другие грехи. Если у нас изобилие вещей, то мы стремимся к изобилию в похотях, наслаждениях, роскоши и других проявлениях излишества и распутства. Поэтому нам повелено просить только то, что удовлетворяет действительную нужду, день за днём, и просить с верою, что если Небесный Отец накормит нас сегодня, то Он не забудет о нас и завтра. Поэтому какое бы изобилие благ мы ни имели, каким бы богатым и счастливым ни был наш дом, как бы ни были полны наши амбары и погреба, нам всё равно нужно постоянно просить о хлебе насущном. При этом нам следует быть убеждёнными в том, что всякое достояние — ничто, если наш Господь не сделает его добродетельным и плодоносным, изливая на него своё благословение, и что само достояние, находящееся у нас в руках, не наше, если Богу не угодно всякий час уделять нам от него и давать в пользование.
Поскольку понять это людям мешает гордыня, Господь дал замечательное свидетельство на все времена, послав своему народу манну в пустыне с целью показать нам, что не одним хлебом живёт человек, но словом, исходящим из Божьих уст (Втор 8:3; Мф 4:4). Это значит, что только его могущество поддерживает силы и самоё жизнь человека, даже если оно изливается на нас в виде плотских вещей. Но одновременно Господь предупреждает, что Он отнимет питающую силу у хлеба, так что те, кто будет его есть, не насытятся (Лев 26:26), и лишит живительной силы воду, так что пьющие её будут погибать от жажды. А тот, кто не доволен своим хлебом насущным, но охвачен похотью, алчностью и безграничными желаниями или же успокоен изобилием и уповает на своё богатство, но всё-таки совершает это прошение, тот лишь насмехается над Богом. Первые просят у Него то, чего вовсе не желают и даже презирают, то есть только хлеба насущного, и как могут прячут от Бога свою жадность и ненасытность — тогда как в искренней молитве нужно до конца открывать Ему своё сердце. А вторые просят того, чего они не ожидают от Бога, не полагаясь на Него, так как думают, что у них уже всё есть.
Когда мы произносим «хлеб наш», для нас становится очевидной и более понятной милость и доброта Бога, благодаря которой нашим делается то, что нам вовсе не принадлежит [Втор 8:18]. Впрочем, я не особенно воюю с теми, кто полагает, что слово «наш» означает хлеб, добытый честным трудом, без обмана и ущерба для других, ибо всё добытое нечестно не является нашим. Слова «дай нам» показывают, что, каким бы трудом и какими бы средствами мы его ни получили, хлеб — всегда чистый Божий Дар, хотя и достаётся нам трудом наших рук, или умением и прилежанием, или какими-то ни было иными средствами.
[Пятое прошение: И ПРОСТИ НАМ ДОЛГИ НАШИ, КАК И МЫ ПРОЩАЕМ ДОЛЖНИКАМ НАШИМ]

45. Это значит: прости нам нашу вину (offense) или наш долг. В это прошение, а также в следующее за ним Иисус Христос вкладывает всё, что касается спасения наших душ. Ибо духовный союз, который Бог заключил со своей Церковью, предполагает два условия: его закон написан в наших сердцах, и Он милостив к нашим беззакониям (Иер 31:33; 33:8). Здесь наш Господь Иисус начинает с прощения. Затем Он добавляет вторую милость — чтобы Бог защитил нас силою своего Духа и дал нам Его в помощь, дабы нас не могли одолеть никакие искушения. Называя грехи долгами, Он указывает, что за них мы заслуживаем наказания. Нам невозможно дать за них удовлетворение, если мы не будем освобождены этим прощением (rйmission), которое есть милосердное прощение, даваемое даром. Господу угодно великодушно изгладить наши грехи — без всякой оплаты, но удовлетворяясь собственным милосердием в Иисусе Христе, которого Он предложил в жертву умилостивления за все наши грехи (Рим 3:24-25).
Поэтому те люди, которые рассчитывают удовлетворить Бога своими заслугами, и те, кто пытается добиться прощения как-нибудь иначе, заплатив долг неким неведомым способом, не могут получить это даваемое даром прощение. Произнося эту молитву, они подписывают себе обвинительный приговор и даже сами свидетельствуют о своём осуждении. Они суть должники, если не освободятся от долгов незаслуженным прощением, которого они, однако, не получают, но, скорее, отвергают его, ссылаясь на свои заслуги и добрые дела. Поступая так, они не умоляют Бога о милости, а хотят сами оправдаться перед его судом.
Что до тех, кто в своих фантазиях выдумывает такое совершенство, которое освободило бы людей от необходимости умолять о прощении134, то пусть у них будут такие ученики, каких они захотят. Но нужно помнить, что всех тех, кого они привлекают к себе, они отнимают у Иисуса Христа, ибо Он, призывая своих верных исповедовать вину, принимает и оправдывает их не иначе как грешников. Он не льстит им, поощряя их грехи, но знает, что верующие никогда не бывают настолько свободны от немощи плоти, чтобы не быть на Божьем суде обвиняемыми.
Хорошо желать, чтобы, избавившись от всех долгов, мы могли радостно объявить перед Богом, что чисты от всякой скверны, и трудиться для этого изо всех сил. Но поскольку Богу угодно воссоздавать в нас свой образ постепенно, так, чтобы в нашей плоти всегда оставалась некоторая порча, то не стоит пренебрегать этим лекарством. Если Иисус Христос властью, данной Ему Отцом, повелевает нам всю жизнь искать прибежище в молитве о прощении грехов, то как вынести этих новоявленных безрассудных учителей, которые, гоняясь за призраком совершенной святости, пытаются ослепить простых людей и заставить их поверить, будто они чисты от всякой скверны?! Это не что иное, свидетельствует св. Иоанн, как представлять Бога лживым (1 Ин 1:10).
Тем же способом эти путаники вдребезги разбивают союз с Богом, в котором заключено наше спасение, ибо из двух его условий одно они перечёркивают. Поступая так, они вообще ниспровергают союз и, разламывая нераздельное, становятся не только богохульниками, но злобными и жестокими грешниками, ибо повергают бедные души в отчаяние. Более того, они беззаконно поступают с собой и себе подобными, так как засыпают в глупости, которая противоположна Божьему милосердию. Что касается их возражений, будто, желая наступления Царства Божьего, мы просим об уничтожении греха, то это совершенно школярский софизм. Ведь первая часть Молитвы побуждает нас искать высшего совершенства, а вторая заставляет взглянуть на нашу немощь. Обе части прекрасно согласуются: стремясь к высшей цели, мы не должны пренебрегать необходимыми для этого целебными средствами.
Наконец мы просим, чтобы это прощение было дано нам так, как мы прощаем наших должников, то есть как прощаем причинивших нам зло, оскорбивших делом или словом. Мы не прощаем вины греха, ибо это во власти одного Бога (Ис 43:25). Простить так, как надлежит, значит добровольно очистить своё сердце от всякого гнева, ненависти, стремления отомстить и позабыть все нанесённые нам обиды, отрешившись от недоброжелательства к кому бы то ни было. Поэтому нам следует просить у Бога прощения грехов, только когда мы сами должным образом простим всем обидевшим и обижающим нас. Если же мы удерживаем в сердце ненависть, полны желания отомстить или думаем, как навредить своим врагам, обидчикам и недоброжелателям, более того — если мы не пытаемся от всей души помириться с ними, утешить их, жить с ними в мире, любви и милосердии, оказывать им всяческие услуги, то в этой молитве мы просим Бога не прощать наши грехи. Ибо, прося у него прощения, мы обязаны прощать других. А значит, если мы этого не делаем, то просим не делать и Бога. Что такие люди получат в ответ на свою просьбу, кроме более тяжкого осуждения?
В заключение нужно заметить, что прошение «прости, как мы прощаем должникам нашим» не означает, будто, прощая других, мы заслуживаем прощения у Бога. Здесь Он лишь хочет помочь нам, зная хрупкость нашей веры. И добавил эти слова как знак, указывающий нам, что Он наверняка дал нам прощение грехов, ибо мы наверняка знаем, что дали его другим, если наше сердце полностью очистилось от всякой ненависти, зависти, недоброжелательности и мстительности. Кроме того, этими словами Он хотел показать, что исключает из числа своих детей тех, кто, с лёгкостью готовый мстить и с трудом прощающий, упорствует во вражде и кто, удерживая в себе неприязнь и возмущение по отношению к ближнему, молит Бога забыть о возмущении по отношению к нему. Такие люди не смеют называть Бога своим Отцом. В Евангелии от Луки Иисус Христос красноречиво говорит об этом [Лк 6:35 сл.]

[Шестое прошение: И НЕ ВВЕДИ НАС В ИСКУШЕНИЕ, НО ИЗБАВЬ НАС ОТ ЛУКАВОГО]

46. Как мы уже говорили, шестое прошение соответствует обетованию, которое дал нам Бог, написав свой закон в наших сердцах [Прит 3:3; 2 Кор 3:3]. Но поскольку мы не можем служить Богу, не ведя непрерывной борьбы — и борьбы тяжкой, требующей огромных усилий, — то здесь мы просим, чтобы Он вооружил нас мощным оружием, подал помощь и защитил, дабы у нас хватило сил одержать победу. Мы убеждены в том, что нуждаемся не только в усмирении и воспитании к послушанию Богу благодатью Св. Духа, но и в его укрепляющей помощи, дабы стать непобедимыми в отношении козней Сатаны и его нападений.
Есть множество видов искушений. Все дурные состояния нашего сознания, приводящие нас к нарушению Закона и вызванные либо нашей собственной похотью, либо дьяволом, суть искушения. Даже вещи, которые сами по себе вовсе не дурны, из-за козней дьявола становятся для нас искушениями, когда являются в нашем воображении для того, чтобы их предмет отвратил нас от Бога (Иак 1:2,14; Мф 4:1,3; 2 Фес 3:5). Эти искушения влекут нас или вправо или влево. Вправо нас отвлекают богатство, сила, почести и тому подобное. Часто кажущиеся добрыми и светлыми, они ослепляют человека и своей сладостью опьяняют его, чтобы заставить позабыть Бога. Влево нас уводят нищета, бесчестье, презрение, горести и тому подобное. Своей беспощадностью они приводят нас в смятение, пугают, лишают доверия и надежды и наконец совсем отчуждают от Бога. И вот, в этом шестом прошении мы просим у Бога, нашего Отца, чтобы Он не попустил нам поддаться искушениям, действующим против нас, — как производимым в нас нашей похотью, так и внушаемым дьяволом. И просим о том, чтобы Он поддержал и укрепил нас своею рукой, дабы благодаря его силе мы стали тверды, могли противостоять всем нападениям злобного врага, какие бы мысли он ни внушал нам; чтобы, с одной стороны, мы обращали во благо то, что он нам внушает, а с другой, не погрязали в самодовольстве, когда преуспеваем в каком-либо деле, и не отчаивались даже в самых тяжких горестях.
Мы, однако, не просим избавить нас от всех искушений. Они нам безусловно необходимы, дабы бодрствовать, иметь добрые стремления и не поддаваться лени. Недаром Давид желал быть искушённым Господом, и Господь не без оснований каждый день искушает верных Ему, наказывая их бесчестьем, нищетой, нравственными терзаниями и прочими видами бремени креста (Пс 25/26:2; Быт 22:1; Втор 8:2; 13:3; 2 Пет 2:9). Но Бог искушает совсем иначе, нежели дьявол. Дьявол искушает, чтобы погубить, проклясть, смутить, уничтожить. Напротив, Бог искушает, чтобы проверить на опыте преданность рабов своих через умерщвление, очищение и прижигайте их плоти, испытывая её, ибо плоть, не подавленная подобным образом, ропщет и бунтует сверх всякой меры. Кроме того, дьявол нападает предательски и внезапно, чтобы подавить нас прежде, чем мы подумаем о нападении; Бог же не попускает искушений больших, чем мы способны вынести, и находит добрый выход из них, так чтобы мы могли перенести всё, что Он нам посылает (1 Кор 10:13).
Не имеет особенного значения, понимаем ли мы под словом «лукавый» дьявола или грех. Ибо Сатана — противник, готовящий нашу гибель; грех — оружие, которым он пользуется, чтобы поработить нас и погубить. Поэтому смысл нашего прошения заключается в том, чтобы никакое искушение не победило и не поработило нас, но чтобы силою нашего Господа мы твёрдо противостояли всем нападениям врага. А это значит не поддаваться искушениям, дабы, находясь под защитой нашего Господа, будучи уверенными в его заботе, стать победителями греха, смерти, врат ада и всего царства дьявола. Это и есть быть избавленными от лукавого.
Посему здесь нужно глубоко осознать, что не в нашей власти вступить в битву с дьяволом, этим сильным и страшным бойцом, не в нашей власти выдержать его нападения и противостать его насилию. В противном случае было бы глупостью или насмешкой просить у Бога того, что мы уже имеем. Те, кто самоуверенно готовится бороться с дьяволом, не вполне понимают, с каким врагом им предстоит сражаться, как он силён и хитёр в этом сражении, как хорошо вооружён разнообразным оружием135. Но мы просим избавления от его силы, как от пасти рыкающего льва (1 Пет 5:8), каждую минуту будучи готовы к тому, что он разорвёт нас своими когтями и зубами и наконец поглотит, если наш Господь хоть немного отдалится от нас. И вместе с тем, будучи уверены, что если Господь придёт нам на помощь и будет сражаться за нас без нашего участия, то его силой и мы покажем силу (Пс 59/60:14). Пусть другие как угодно полагаются на свою свободную волю и на силу, которой они якобы обладают. Нам же достаточно знать, что одной лишь силою Божьей мы противостоим врагу и можем всё то, что мы можем.
В этом прошении содержится большее, нежели кажется на первый взгляд. Ибо если Дух Божий — наша сила в борьбе против Сатаны, то мы никогда не победим, не избавившись прежде от немощи плоти и не исполнившись силой Духа. Поэтому, прося об избавлении от Сатаны и греха, мы просим о постоянном приобретении новых Божьих милостей, чтобы, достигнув совершенства, мы победили всякое зло. Иным представляется, что нет оснований просить Бога о том, чтобы Он не ввёл нас в искушение, ибо это противоречит его природе: как свидетельствует св. Иаков, Бог не искушает никого (Иак 1:13-14). Но здесь даётся лишь частичный ответ на вопрос: да, похоть — это, собственно говоря, причина всех одолевающих нас искушений, и поэтому они вменяются нам в вину. В самом деле, св. Иаков лишь хочет показать, что напрасно и неправедно пытаться возложить на Бога ответственность за пороки, в которых мы виновны сами. Это не противоречит утверждению, что Бог, когда Ему угодно, отдаёт нас во власть Сатане, чтобы тот толкал нас на путь проклятия, порабощал безудержными страстями и тем самым ввергал в искушение согласно справедливому, но скрытому, тайному суждению. Ибо причина того, что делает Бог, ясная для Него, неведома людям. Из этого я заключаю, что такой способ выражения (св. Иакова) вполне допустим, если мы хорошо сознаём, что многократные угрозы Господа обрушить гнев и мщение на отверженных, поражая их ослеплением и жестокосердием, — не предостережения малым детям.

47. Эти три прошения, в которых мы вручаем Богу самих себя и всё то, что нас касается, со всей очевидностью подтверждают сказанное нами ранееа: молитвы христиан должны быть общими и устремлёнными к утверждению Церкви и её пользе, к преуспеванию сообщества верующих. Ибо в этих прошениях никто не говорит о том, чтобы что-то было дано ему отдельно от других, но все вместе просим мы о нашем хлебе, о том, чтобы были прощены нам грехи, чтобы не были мы введены в искушение, но избавлены от лукавого. После всех прошений указана причина, от которой происходит великое дерзновение просить и уверенность получить. Эта причина, хотя она и отсутствует в латинских книгах136, настолько соответствует сказанному, что о ней нельзя умолчать: чтобы Царство, сила и слава принадлежала Богу во веки веков.

[ИБО ТВОЁ ЕСТЬ ЦАРСТВО И СИЛА И СЛАВА ВО ВЕКИ. АМИНЬ]
В этом наша вера обретает твёрдый и надёжный покой. Если бы мы возносили молитвы Богу, взирая на свои достоинства, то кто бы осмелился раскрыть рот перед Ним? Но на самом деле, хотя мы более чем немощны, более чем недостойны и не имеем ничего, чтобы похвалиться перед Богом, у нас всегда есть возможность молиться и никогда не исчезает доверие, потому что Отец наш не может лишиться Царства, силы и славы.
В заключение Молитвы звучит «аминь». Им выражается пылкое желание получить исполнение всех прошений, высказанных Богу. И подтверждается упование, что всё, о чём мы молились, нам будет дано и будет совершенно. Ибо это обетовано Богом, который не может лгать137. Всё это полностью соответствует сказанному вышеа: Господи, сделай то, о чём мы просим, ради Имени твоего, а не ради любви к нам или нашей праведности [Дан 9:18-19]. Говорящие так святые не только показывают, для чего они молятся, но и объявляют, что недостойны получить что-либо, если Бог сам не найдёт оснований им это дать. И посему всё их доверие заключено в одной только доброте Бога, которой Он обладает по природе.

4£. Всё, что мы должны, равно как и всё, что мы вправе просить у Бога, содержится в этой Молитве и в молитвенном правиле. Они даны нам нашим добрым Пастырем Иисусом Христом, которого Отец послал как Наставника (Docteur) и которого одного, согласно его желанию, мы должны слушать и слушаться (Мф 17:5). Он всегда был его вечной мудростью. Будучи Богом и став человеком, Он — великий Божий Посланец, данный людям. Эта Молитва настолько совершенна, что любое не согласное с нею дополнение направлено против Бога и никогда не будет Им дозволено. В ней Он объявляет всё то, что Ему угодно, всё то, что нам нужно, и всё то, что Он хочет нам датьь.


аРазделы 8 и 41 настоящей главы.


ьАвгустин. Письмо 130, XII, 22 сл. (MPL, XXXIII, 502 р.).


Поэтому люди, которые желают пойти дальше и полагают получить от Бога нечто иное, не содержащееся и не подразумеваемое в этой Молитве, хотят, во-первых, добавить что-то своё к Божественной Премудрости (а это — великое богохульство). Во-вторых, они не удовлетворяются Божьей волей и не покоряются ей. В-третьих, они не будут услышаны, потому что молятся без веры. Невозможность для них молиться с верою совершенно очевидна: для них как бы нет слова Божьего, а если вера не опирается на него, то она вообще не может существовать. Те, кто, не подчиняясь правилу Наставника, позволяет себе в своих желаниях и молитвах следовать за собственными фантазиями, не только ничего не воспринимают от слова Божьего, но, насколько это в их силах, противостоят ему. Тертул-лиан очень верно называл эту Молитву «Законной Молитвой»а, молчаливо подразумевая, что все прочие незаконны и неправильны.
Мы не хотим быть поняты таким образом, будто мы настолько привязаны к этой Молитве и к этому молитвенному правилу, что не считаем позволительным изменить в ней хоть слово и, совершая молитву, пользоваться другими выражениями. Повсюду в Писании нам даётся множество молитв, весьма отличных от этой, но написанных тем же Духом. Их использование очень полезно. Дух усердно внушал верующим многие молитвы, которые совершенно не совпадают друг с другом словами и формой. Мы лишь хотим убедить читателей, что никто не должен искать, ожидать и просить иного, нежели то, что в сжатом виде содержится в этой Молитве. И хотя просьбы различаются словами, суть их ничуть не меняется. Совершенно очевидно, что все другие молитвы в Писании и молитвы, которые совершают верующие, согласуются с этой. В самом деле, невозможно отыскать никакой другой молитвы, — а тем более предпочесть её, — которая была бы сопоставима по совершенству с «Отче наш». Ибо нам не дано ничего и нельзя помыслить ничего лучшего, чтобы восхвалить Бога, ничего лучшего, что человек должен желать для собственной пользы и преуспевания. И всё это выражено так хорошо и совершенно, что у всех отнята надежда придумать лучшую молитву. Итак, будем помнить, что эта Молитва есть изложение Премудрости Божьей, которое учит тому, что она пожелала, и хочет того, что необходимо.
Как было сказано, нам следует непрестанно воздыхать и молиться [1 Фес 5:17], устремляя наши сердца к Богу. Но, так как из-за нашей слабости мы часто нуждаемся в помощи, а из-за лености — в пробуждении, будет хорошо, если каждый для молитвенного упражнения выберет себе определённые часы, которые будет проводить в молитве и в течение которых целиком отдаст ей все чувствования своего сердца. Это могут быть часы нашего пробуждения по утрам в преддверии труда и всего, что мы должны сделать в наступающий день; час принятия пищи и восстановления наших сил благодаря Божьим дарам, а также некоторое время после того, как мы их приняли; час окончания наших дневных трудов и время отдыха. При этом нужно избегать суеверного соблюдения часов, а также

аТертуллиан. О бегстве преследуемых, II (МРЦ II, 126).
мысли, что этими молитвами мы выполнили свой долг перед Богом и можем чувствовать себя удовлетворёнными всё остальное время.
Но пусть это будет упражнение в дисциплине и научение, которые совершенно необходимы при нашей глупости; они должны выполняться как можно чаще и постоянно усложняться. Главным образом мы должны следить за тем, чтобы всякий раз, когда мы испытываем боль из-за какого-то несчастья или бедствия или видим, что её испытывают другие, тотчас сердцем обращаться к Богу с призывом о помощи. Также никакой успех, который пришёл к нам или, как мы знаем, к другим, не следует оставлять без хвалы и благодарения Богу — в них мы должны прославлять его силу и доброту.
Наконец, при всякой молитве нам нужно глубоко сознавать, что нельзя связывать Бога с какими-либо обстоятельствами, определять Его, помещать или ограничивать во времени, пространстве, способе действий при исполнении наших прошений. Ибо этой Молитвой мы научаемся не подчинять Бога какому-либо закону, не навязывать Ему какие-либо условия, а покоряться его воле и намерениям, дабы делаемое Им делалось тем способом, в то время и в том месте, какие Ему угодны. Поэтому прежде чем обратиться к Нему с прошением, касающемся нас и наших нужд, мы просим, чтобы совершилась его воля. Тем самым мы уже подчиняем Ему свою волю, дабы, сдерживаемая его уздой, она не желала подчиниться себе самой, а полагала Бога хозяином и господином всех своих движений.

51. Если наши сердца будут воспитаны в подобном послушании и если мы допустим законам Божественного провидения руководить нами, то мы легко научимся сохранять упорство в молитве и ожидать в терпении нашего Господа, подчиняя свои желания его воле. И Господь убедит нас, что, хотя Он не является нам, Он всегда пребывает с нами и в своё время объявит, что никогда уши его не были глухи к нашим прошениям, пусть бы даже людям казалось, что Он отверг и презрел их. Это послужит нам чудесным утешением, чтобы мы не огорчались и не отчаивались, если порою Бог не исполняет наших первых желаний. К отчаянию привыкли люди, которые переполнены непомерными страстями и так призывают Бога, что если Он сразу не предстаёт перед ними и не выполняет прошения явным образом, то они тут же воображают, что Он прогневался на них, и, потеряв всякую надежду быть услышанными, перестают Его призывать. В отличие от них, мы, разумно умеряя свои упования, должны пребывать в постоянстве и усердии, которые внушает нам Писание. В псалмах Давида и других верующих часто можно видеть, что, когда казалось, будто, молясь, они только толкут воду в ступе и Бог глух к их прошениям, они не прекращали молитв. И в самом деле, слову Божьему придают авторитет, которого оно заслуживает, только если верят ему, пусть даже всё наблюдаемое в мире ему противоречит.
Кроме того, это будет для нас хорошим лекарством, чтобы остерегаться искушать Бога и не вызывать его гнев своим нетерпением и навязчивостью, как поступают те, кто готов жить в согласии с Ним, только торгуясь и заключая сделки, будто Бог — раб их желаний, которого они хотели бы подчинить своим требованиям. Если же Он тотчас не исполняет их, они ожесточаются, гневаются, проклинают, ропщут и грозят. Нередко, гневаясь и негодуя, Бог соглашается и даёт им то, в чём, милуя и любя, Он отказывает другим. Пример этому мы находим в истории детей Израилевых, для которых было бы много лучше, если бы Бог не исполнил их прошений, чем иметь мясо и птицу, которых Он дал им во гневе (Числ 11:18,33).

52. Если даже в самом конце, после долгого ожидания наше сознание (sens) неспособно понять, какую пользу принесут нам молитвы, и не видит никакого плода от них, наша вера убеждает нас в том, что едва воспринимают чувства: мы получим от Бога всё доброе и полезное, ибо наш Господь неоднократно уверяет, что Он заботится о нас в переносимых нами невзгодах, после того как мы однажды рассказали Ему о них; и что Он сделает так, что в нищете мы получим изобилие, в скорби — утешение. И даже если мы потеряем всё, Господь Бог никогда не удалится от нас, потому что Он не может обмануть ожидание и терпение верных Ему. Его одного нам хватит на всё. Ибо Он заключает в Себе все блага, которые откроет нам в Судный день, когда полностью явит своё владычество.
Следует заметить, что, даже когда Бог сразу исполняет наши прошения, Он не делает этого в явном виде, а словно держит нас в неведении относительно внешнего. И в то же время Он чудесным образом выполняет просьбы и показывает, что мы просили не напрасно. Об этом говорит св. Иоанн: «А когда мы знаем, что Он слушает нас во всём, чего бы мы ни просили, знаем и то, что получаем просимое от Него» (1 Ин 5:15). На первый взгляд это утверждение кажется несколько многословным, однако оно весьма полезно для того, чтобы убедить нас: хотя Бог не потворствует нам и не одаривает по нашему желанию, Он не перестаёт быть к нам человеколюбивым и благожелательным, так что наше упование, основывающееся на его слове, никогда не будет обмануто.
Более всего прочего верующим необходимо укрепляться в таком терпении. Они не выдержат, если оно не станет опорой для них. Ибо, чтобы испытать своих верных, Господь прибегает к суровым средствам: порой

Он не просто жестоко испытывает их, но доводит до крайности и надолго оставляет их в этом состоянии, прежде чем дать им вкусить сладость своей любви. Как сказала Анна, прежде чем оживить, Он умерщвляет, прежде чем дать жизнь, низводит в преисподнюю (1 Цар 2:6)*. Что могли бы они, скорбные, безутешные и полумёртвые, кроме как впасть в отчаяние, если бы их не ободряла мысль: на них взирает Бог, и им уготован хороший выход изо всех нынешних испытаний? И хотя у них есть эта уверенность, они не прекращают молиться. Ибо, если в нашей молитве не будет постоянства и усердия, она не принесёт никакой пользы.





Глава XXI

О ПРЕДВЕЧНОМ ИЗБРАНИИ, КОТОРЫМ БОГ ПРЕДНАЗНАЧИЛ ОДНИХ К СПАСЕНИЮ, А ДРУГИХ К ОСУЖДЕНИЮ3


I. В том, что завет жизни (alliance de vie) проповедан всему миру не в равной степени и даже там, где он проповедан, не в равной степени воспринят всеми людьми, проявляется чудесная тайна Божьего суда. Ибо нет сомнений, что это различие угодно Богу. А если очевидно, что по желанию Бога одним даётся спасение, а другим в нём отказано, то это влечёт за собой великие вопросы. Ответить на них можно, только лишь научая верующих тому, что они должны постигать в отношении Божьего предопределения.


*Синодальный перевод: «Господь умерщвляет и оживляет, низводит в преисподнюю и возводит».


аВ предыдущих изданиях книги Кальвин рассматривал предопределение (prйdestination) одновременно с провидением (providence). В самом деле, учение о предопределении было


Этот предмет многим представляется очень запутанным, так как они не находят каких-либо причин, по которым Бог мог определить одних к спасению, а других к смерти139. Однако вскоре обнаруживается, что они сами запутались вследствие недостатка здравого смысла. Более того, в этой тайне, которая их ужасает, мы видим, до какой степени учение о предопределении не только полезно, но приятно и сладостно, благодаря плодам, которые оно приносит. Мы никогда не убедимся как следует, что источник нашего спасения — дающаяся даром Божья милость, пока не познаем предвечное избрание Божье. Оно откроет нам Божью милость в противопоставлении: Он не принимает без различия всех людей в надежду на спасение, но даёт одним то, в чём отказывает другим.
Каждый согласится, что незнание этого принципа умаляет славу Божью и весьма мешает подлинному смирению: оно не даёт увидеть причину нашего спасения исключительно в Боге. Но поскольку знать это совершенно необходимо, вспомним сказанное св. Павлом, а именно: он узнал одного только Бога, который безотносительно к каким-либо делам избирает тех, кого Он сам установил: «В нынешнее время, по избранию благодати, сохранился остаток. Но если по благодати, то не по делам; иначе благодать не была бы уже благодатию. А если по делам, то это уже не благодать; иначе дело не есть уже дело» (Рим 11:5-6)140. Чтобы познать, что мы получаем спасение только от щедрости Бога, нужно обратиться к Божьему избранию. А значит, люди, пытающиеся ослабить это учение, из-за своей неблагодарности затемняют как могут то, что они должны славить и возвеличивать во весь голос, и с корнем вырывают смирение141. Св. Павел ясно свидетельствует, что когда спасение людей связывается исключительно с благодатным избранием Божьим, тогда открывается, что Он спасает по собственной воле тех, кого хочет. И это — не получение платы: она нам вовсе не следует.


для него лишь частным случаем учения о провидении. В этом он следовал за св. Фомой Аквинским: «Predestinatio... pars providentiae» («предопределение... часть провидения») (Фома Аквинский. Сумма теологии, I, qu. XXIII, art. I). В издании 1560 г. проблема предопределения рассматривается отдельно, причём к прежнему тексту добавлены новые, довольно пространные рассуждения. Кальвин пришёл к выводу, что предопределение увенчивает и проясняет искупительный труд, одновременно являясь его основой. Его адекватное рассмотрение возможно лишь с христологических позиций. Избрание осуществляется во Христе. (См. ОС: VI, 233 p.; VIII, 85-140; 249-366; IX, 253-266; 269-318; LVIII, 17-206.) — Прим. франц. изд.


Те, кто затворяет двери, так что люди не осмеливаются войти, дабы вкусить это учение, одинаково оскорбляют и Бога и людей. Ведь без этого ничто не научит нас смириться должным образом и мы не почувствуем сердцем, до какой степени обязаны Богу. В самом деле, Христос свидетельствует, что ни в чём другом мы не найдём опоры, позволяющей сохранить доверие и твёрдость духа. Чтобы укрепить нас и избавить от страха посреди стольких невзгод, ловушек и смертельно опасных нападений, короче — чтобы сделать нас непобедимыми, Он обещает, что данное Ему для сбережения Отцом не погибнет вовек (Ин 10:28-29). Поэтому нам следует понять, что все, кто не сознаёт себя принадлежащим к особенному (peculier) народу Божьему, жалки и несчастны, ибо они пребывают в постоянной тревоге. А те, кто закрывает глаза на названные нами три рода

пользы и хочет разрушить это основание, очень мало думают о собственном благе и о благе всех верующих*. И становится для нас явной Церковь, которая (как очень хорошо сказал св. Бернар) иначе не могла бы ни обнаружиться среди творений, ни быть познана ими, поскольку чудесным образом сокрыта как в лоне предопределния к блаженству, так и под тяжкими угрозами проклятия, бедственно поразившего людейь.
Но прежде чем идти дальше в рассмотрении этого предмета, мне необходимо сделать предварительные замечания, предназначенные для двух категорий людей. Дискуссия о предопределении сама по себе довольно сложна, а людское любопытство сделало её совсем запутанной и даже опасной, ибо человеческий разум не в состоянии ограничить или сдержать себя. Поэтому он блуждает окольными путями и пытается подняться слишком высоко, желая — как будто это возможно — не оставить у Бога ни единой тайны и рассмотреть Его со всей придирчивостью. Поскольку мы видим немало людей, впавших в эту дерзкую самоуверенность, которые в других отношениях вовсе не дурны[1], то нам следует объяснить им, как нужно себя вести в данном случае. Во-первых, пусть они вспомнят, что, исследуя предопределение, они вступают в святилище Божьей мудрости. А каждый, кто проникает в него чересчур уверенно и дерзко, никогда не сможет удовлетворить своё любопытство, но окажется в лабиринте0, из которого не найдёт выхода. Неразумно, чтобы вещи, которые Бог пожелал сокрыть и от познания которых удержал нас, разбирались подобным образом; чтобы высота премудрости, которой, согласно желанию Бога следует скорее поклоняться (чтобы и нам исполниться её), нежели понимать её, была подчинена человеческому разумению, желающему проникнуть даже в вечность. Тайны воли Бога, которые Ему угодно было нам сообщить, засвидетельствованы Им в его слове. А Ему было угодно сообщить то, что, как Он полагает, касается нас и нам полезно.
«Мы вступили на путь святой веры, пишет св. Августин, так будем постоянно держаться его. Он приведёт нас в обитель Царства Небесного, где сокрыты все сокровища знания и мудрости. Ибо Господь Иисус отнюдь не укорял апостолов, которых возвёл в столь высокое достоинство, когда говорил им: "Ещё многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить" (Ин 16:12). Мы должны идти вперёд, должны укрепляться, должны веровать, — чтобы наши сердца стали способны к вещам, которых мы пока не можем постичь. Если смерть захватит нас в этом состоянии, то вне этого мира мы узнаем вещи, о которых здесь едва догадываемся»*. То есть, если однажды к нам придёт мысль, что слово Божье — это единственный путь, ведущий нас к познанию того, что нам дозволено знать о Боге, и единственный факел, освещающий то, что нам дозволено в Нём видеть, то одна эта мысль избавит нас от дерзости и безрассудства. Ибо мы будем знать, что, выйдя за пределы Писания, мы ступим на бездорожье, погружённое во тьму, где можно только блуждать, спотыкаться и падать на каждом шагу. Твёрже всего прочего мы должны запомнить: желать иного знания о предопределении, нежели данное в слове Божьем, — это всё равно что желать ходить по неприступным скалам или видеть в темноте; это подобно безумию.


аАвгустин. Толк, на Еванг. от Иоанна, LIII, 7 (MPL, XXXV, 1777).


ьОб «учёном незнании, но учёном Св. Духом» (docta ignorantia, sed docta Spiritu Dei) говорил ещё св. Августин. См.: Августин. Письмо 130 (к Пробу), XV, 28 (MPL, XXXIII, 505)143.


СВ латинских изданиях 1539-1554 гг., а также в предыдущих французских изданиях речь идёт о величии и славе Бога, которые нельзя безнаказанно испытывать и измерять (scrutare). Тот, кто попытается это сделать, будет раздавлен этой славой (opprimatur a gloria). Именно такова мысль Кальвина, хотя стих Притчей, процитированный в издании 1560 г., даёт основания предположить, будто здесь имеется в виду человеческая слава. — Прим. франц. изд.


а3десь Кальвин несомненно имеет в виду Меланхтона, а также членов бернского магистрата, которые пытались уклониться от любых дискуссий о предопределении. Возможно,


И не нужно стыдиться, что чего-то не знаешь об этом предмете: в неведении здесь заключено более учёности, чем в учёном знанииь. Нам полезно удерживать себя от познания, переживание которого опасно и способно помутить рассудок, — а значит, вредоносно. Если же нас возбуждает любопытство, весьма присущее нашему духу, то, чтобы усмирить его, у нас всегда под рукой такая сентенция: «Как не хорошо есть много мёду, так домогаться славы не есть слава (Прит 25:27)с. Для нас лучше с корнем вырвать эту дерзость, если мы видим, что она не ведёт ни к чему, кроме гибели.
С другой стороны, есть люди, которые, желая исправить это зло, пытаются похоронить почти что всякое воспоминание о предопределении. По крайней мере они предостерегают от стремления так или иначе познать его, словно это какая-то опасная вещьс1. Хотя эта воздержанностьпохвальна, равно как похвально желание, чтобы к Божьим тайнам люди приступали с великим почтением, однако если они опускаются слишком низко, то это не приносит пользы человеческому уму: он не позволяет так просто себя укротить. Поэтому, чтобы соблюсти здесь меру, нужно обратиться к слову Божьему, где нам дано правило надёжного уразумения. Ибо Писание — это школа Св. Духа, где не пропущено ничего спасительного и полезного для познания и не преподносится ничего, что не было бы необходимо знатьа.
Итак, нам не следует препятствовать верующим исследовать то, что сказано в Писании о предопределении, чтобы не казалось, будто мы хотим отнять благо, вручённое им Богом, или укорять Св. Духа за то, что Он рассказал о вещах, о которых правильнее было бы умолчать. Позволим же христианину слушать и понимать целиком всё учение, с которым к нему обращается Бог. Но пусть он всегда проявляет сдержанность: когда он видит, что священные Божьи уста закрыты, он должен закрыть перед собой пути исследования. У нас появятся верные ограничения, если, исследуя, мы будем следовать за Богом, так чтобы Он всегда был впереди; и наоборот, когда Он перестанет учить, прекратим и мы желать дальнейшего понимания.


он также намекает на Цвингли, выражавшего пожелание, чтобы об этом предмете проповедовали как можно реже и сдержанней. В то же время Буцер был согласен с Кальвином относительно вреда, который наносит верущим замалчивание проблемы предопределения. — Прим. франц. изд.


аКальвин часто утверждал, в особенности относительно предопределения, что Писание открывает нам всё, что необходимо знать. Буцер разделял его мнение (по крайней мере в том, что касается предопределения). — Прим. франц. изд.


Опасность, пугающая людей, о которых мы только что говорили, не столь велика, чтобы из-за неё не слушать внимательно и усердно всё, что говорит Бог. Примечательно суждение Соломона, что слава Божья — облекать тайной слово[2] (Прит 25:2). Но, поскольку благочестие и здравый смысл показывают, что это суждение не следует применять вообще ко всему, что-то мы должны выделять, — дабы, прикрываясь сдержанностью и скромностью, не получать удовольствия от грубого невежества и не обольщаться им. Так, Моисей выделяет для нас всё необходимое такими немногими словами: «Сокрытое принадлежит Господу, Богу нашему, но Он объявил нам свой Закон, нам и детям нашим[3]» (Втор 29:29). Мы видим, что он призывает свой народ прилежно исследовать содержащееся в Законе учение, ибо Богу было угодно объявить его. И одновременно Моисей удерживает тот же народ в строгих рамках учения — по той единственной причине, что не позволено смертным вникать в тайны Бога.
4. Я знаю, что при таком отношении к предопределению богохульники тут же находят повод для осуждения, злословия, клеветы и насмешек. Но если мы будем бояться этого, то нам придётся умолчать о важнейших аспектах веры. Впрочем, нет почти ни одного из них, которого эти люди не извращали бы своим кощунством. Мятежный дух возбуждается не меньше, когда слышит о единой сущности Бога в трёх Лицах или о том, что Бог, создавая человека, предвидел, что произойдёт в дальнейшем. Эти грешники не могут удержаться от насмешек и когда им говорят, что мир был создан не более чем пять тысяч лет назад: они спрашивают, почему Бог при всём своём могуществе так долго почивал. Разве для того, чтобы прекратить подобные кощунства, нам надо перестать говорить о божественности Христа или о Св. Духе? Надо молчать о сотворении мира? Скорее наоборот. Божественная истина в этом отношении столь же могущественна, как и во всём остальном. И не боится злословия нечестивцев. Св. Августин отлично показывает это в книжке, озаглавленной им «О даре постоянства»а. Мы видим, что лжеапостолы, хулившие учение св. Павла, не добились ничего и были постыжены. Очень поверхностна точка зрения некоторых людей, будто весь этот спор был опасен (даже для верующих), будто он противоречил нуждам проповеди, ослаблял веру, смущал и удручал сердца. Св. Августин не скрывает, что его порицали за слишком свободную проповедь о предопределении. Впрочем, ему не составило труда опровергнуть все замечания5.
Что касается нас, то, поскольку появляются многочисленные абсурдные возражения против распространяемого нами учения, то стоит разобрать каждое из них в отдельности и по порядку. Пока же хочу заверить всех в том, что мы не исследуем те предметы, которые Бог пожелал сокрыть, но и не отрицаем те, о которых Он объявил во всеуслышание, дабы Он не осудил нас за чрезмерное любопытство, с одной стороны, и за неблагодарность, с другой. Прекрасно сказал св. Августин, что мы можем уверенно следовать за Писанием, которое снисходит к нашей малости, словно мать к слабости своего ребёнка, когда учит его ходить0.
Что же касается тех людей, которые до такой степени осмотрительны и робки, что хотят, дабы не тревожить свои немощные души, полного отказа от доктрины предопределения, то в какой цвет перекрашивают онисвою гордыню144? Ведь они косвенно обвиняют Бога в неосмотрительности — как будто Он не предвидел опасности, которую эти наглецы думают «мудро» устранить! Поэтому всякий, кто объявляет учение о предопределении нежелательным, открыто злословит и клевещет на Бога: будто Он по недосмотру обнародовал учение, которое только вредит Церкви.

5. Человек, который желает считаться богобоязненным, не осмелится напрямую отрицать предопределение, которым Бог одних предназначил к спасению, а других к вечному осуждению. Однако многие искажают учение о предопределении различными бреднями, особенно люди, стремящиеся подчинить его предведению, или предзнанию (prescience)[4]1. Мы утверждаем, что Бог предвидит все вещи, ибо целиком располагает ими. Но говорить, что Бог избирает или отвергает потому, что предвидит, значит путать всё на свете145. Когда мы говорим о предзнании Бога, то имеем в виду, что все вещи всегда были и навечно останутся в его поле зрения, так что в его знании нет ни будущего, ни прошлого. Все вещи присутствуют перед Ним и присутствуют таким образом, что Он не представляет их Себе посредством различных образов — подобно тому как вещи, о которых мы вспоминаем, появляются перед нашим взором силой воображения. Он действительно видит их и смотрит на них, словно они у Него перед глазами. Мы утверждаем, что это предведение охватывает все сферы мира и все творения.
Предопределением мы называем предвечный замысел Бога, в котором Он определил, как Он желает поступить с каждым человеком146. Бог не создаёт всех людей в одинаковом состоянии, но предназначает одних к вечной жизни, а других к вечному проклятию. В зависимости от цели, для которой создан человек, мы говорим, предназначен ли он к смерти или к жизни.


аС точки зрения Кальвина, устанавливать причинную связь между предведением и предопределением значит ставить волю Бога в зависимость от внешней причины этой воли и, следовательно, отрицать абсолютную незаслуженность избранничества. В этом Кальвин расходится с Буцером, который отождествлял предведение и предопределение. — Прим. франц. изд.


Бог свидетельствует о предопределнии не только каждого отдельного человека, но и всего рода Авраамова. Он привёл его в качестве примера того, что именно Он по своему желанию повелевает, какой должна быть судьба каждого народа. Моисей говорит: «Когда Всевышний[5] давал уделы народам и расселял сынов человеческих, тогда поставил пределы народов по числу сынов Израилевых» (Втор 32:8). Избранность (йlection) совершенно очевидна: в лице Авраама, как в сухом и мёртвом стволе, избран народ иотделён от других народов, которые отвергнуты. Причина этого не указывается, и только Моисей, дабы лишить народ всякого повода к самодовольству, показывает потомкам Авраама, что всё их достоинство коренится в бескорыстной любви Бога. Как о причине избавления он говорит о том, что Бог возлюбил их отцов и избрал потомство после них (Втор 4:37). Более красноречиво Моисей высказывается в другом месте: «Не потому, что вы были многочисленнее всех народов, принял вас Господь,... но потому, что любит вас Господь» (Втор 7:7-8). Этот довод он повторяет неоднократно, например: «Вот у Господа, Бога твоего, небо и... земля... Но только отцов твоих принял Господь и возлюбил их, и избрал вас, семя их после них» (Втор 10:14-15). Он также велит народу хранить себя в чистоте и святости, ибо он избран как особенный[6] народ [Втор 7:6]. В другом месте Моисей убеждает его в том, что единственная причина, по которой Бог оберегает свой народ, — любовь Бога к нему (Втор 23:5).
Верующие единым духом подтверждают это: «Избрал нам наследие наше, красу Иакова, которого возлюбил» (Пс 46/47:5). К этой незаслуженной любви они относят все красоты, которыми одарил их Бог, — не только потому, что знают, что сами не могли бы приобрести их никакими заслугами, но и потому, что сам святой патриарх Иаков не был столь добродетелен, чтобы добиться для себя и своих потомков их высокого преимущества. С целью ещё сильнее поразить всякую гордыню Моисей часто упрекает евреев за то, что они ничуть не заслужили чести, оказанной им Богом, ибо они народ жестоковыйный и свариливый (Втор 9:6). Пророки неоднократно подчёркивают избранничество, чтобы пристыдить евреев за их нечестие: ведь из-за собственной неблагодарности те уронили своё достоинство.
А теперь пусть те, кто пытается приписать избрание, соделанное Богом, человеческой добродетели или добрым делам, ответят на такой вопрос: когда они видят, что Бог предпочёл один род всему остальному миру, и когда слышат из уст Бога, что не было ничего, что могло бы хоть на мгновение побудить Его любить больше всех прочих вот это маленькое немощное стадо, к тому же злобное и испорченное, — тогда будут ли они роптать на Бога за то, что Ему было угодно дать именно такой пример своей милости? Впрочем, их ропот и возражения не помешают Богу совершать своё дело. Бросая небу обиды, словно камни, они не поразят и не уничтожат его справедливость, но все камни падут на их головы.
Народ Израиля вспоминал о незаслуженном избрании147, когда хотел возблагодарить Бога или с большей надеждой посмотреть в будущее. «Он,говорит пророк, сотворил нас, а не мы сотворили себя[7]; мы — Его, Его народ и овцы паствы Его» (Пс 99/100:3). Отрицательное предложение здесь вовсе не лишнее — оно добавлено, чтобы исключить нас. Ведь мы должны не только в доступной нам мере понимать, что Бог — податель всех благ, каковые мы имеем в избытке, но и что Он сам побудил Себя дать их нам, так как не нашёл в нас ничего достойного такой чести. В другом месте пророк убеждает сынов Израилевых, что они должны искать прибежища в Божьей воле, провозглашая, что они — семя Авраамово, рабы Бога и сыны Иакова, Божьи избранные (Пс 104/105:6). Рассказав о непрестанных благодеяниях, которые они получали как плоды своего избрания, пророк заключает, что Бог так щедро дал их потому, что вспомнил о завете [Пс 104/105:42]. С этими словами перекликается песнь всей Церкви: «Они не мечом своим приобрели землю, и не мышца их спасла их, но Твоя десница и Твоя мышца и свет лица Твоего; ибо Ты благоволил к ним» (Пс 43/44:4). Нужно заметить, что упоминание о земле — это видимый знака тайного Божьего избрания, посредством которого они получили усыновление. Призыв, с которым Давид обращается к народу в другом месте, преследует ту же цель: «Блажен народ, у которого Господь есть Бог, — племя, которое Он избрал в наследие Себе» (Пс 32/33:12).