1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 
Говорят, что
какой-то странствующий
аскет однажды
остановился
просить пищу
у дома одного
из его предков
и, получив отказ,
обратился к
последнему
и провозгласил,
что в дальнейшем
один из каждого
поколения его
потомков будет
бродяжничать
и просить себе
пищу. Проклятие
или благословение,
но заявление
исполнилось.
Один из родственников
Сундарама Айяра
со стороны отца
надел мантию
цвета охры *
и оставил
дом с посохом
и кружкой для
воды *;
его старший
брат для вида
пошел посетить
соседнюю де­ревню,
а уже оттуда
ускользнул
как санньясин,
отрек­шись
от мира.

С собственной
семьей Сундарама
Айяра, казалось,
не происходило
ничего странного.
Венкатараман
рос нормальным,
здоровым мальчиком.
Его на время
от­правили
в местную школу,
а потом, с одиннадцати
лет, в школу
города Диндигула.
У него был брат,
Нагас­вами,
двумя годами
старше. Через
шесть лет после
Венкатарамана
появился третий
сын, Нагасундарам,
а еще двумя
годами позднее
— дочь, Аламелу.
Счастли­вая,
состоятельная
семья среднего
класса.

Когда
Венкатараману
было двенадцать,
Сундарам Айяр
умер и семья
распалась. Дети
стали жить с
их дядей
по отцу — Суббайяром,
который имел
дом 1
в
окрестности
города Мадурая.
Венкатарамана
послали сначала
в Среднюю Школу
Скотта, а затем
— в Вы­сшую Школу
при американской
миссии. Он не
подавал каких-либо
признаков того,
что когда-нибудь
станет образованным.
Это был атлетический,
уличный тип
мальчика,  которого
привлекали
футбол, борьба
и пла­вание.
Одно его положительное
качество, относящееся
к школе, состояло
в изумительной
памяти, скрывавшей
лень
способностью
повторить урок,
лишь раз его
про­слушав.

Единственной
необычной вещью
в детские годы
был его ненормально
глубокий сон.

Один
из преданных,
Дэвараджа
Мудальяр, описы­вает
в своем дневнике
*,
как Шри Рамана
рассказал об
этом
много лет спустя
в Ашраме, когда
увидел род­ственника,
входящего в
Холл **.

«Увидев
вас, я вспомнил
случившееся
в Дин­дигуле,
когда был мальчишкой.
Ваш дядя, Пери­яппа
Сешайяр, жил
тогда там. В
доме был ка­кой-то
праздник, и
каждый занимался
этим, после
чего вечером
все ушли в храм.
Я остался дома
один.
Сначала я сидел
в передней,
читая книгу,
но через
некоторое время
запер входную
дверь, закрыл
окна и отправился
спать. Когда
они вер­нулись
из храма, то
никакие крики,
стуки в дверь
или
окна не могли
разбудить меня.
Нако­нец, им
удалось
открыть дверь
ключом от
про­тивоположного
дома, и они пытались
разбудить меня,
нанося удары.
Все мальчишки
вволю били меня
и ваш дядя тоже,
но безрезультатно.
Я ничего
не знал об этом,
пока они утром
не рассказали
мне.

...Та же
вещь случилась
со мной также
и в Ма­дурае.
Мальчишки не
отваживались
коснуться
ме­ня, когда
я бодрствовал,
но если они
были мной недовольны,
то приходили,
когда я спал,
делали со мной,
что понравится,
и били сколько
им взду­мается,
а затем клали
обратно на
постель. Я ни­чего
не знал об этом,
пока они не
рассказывали
мне обо всем
на следующее
утро».

Сам Шри
Бхагаван из
всего этого
придавал зна­чение
только крепкому
здоровью. Кроме
того, ночью он
иногда находился
в каком-то полусне.
Может быть, оба
эти состояния
были предвестниками
духовного
пробуждения:
глубокий сон
как способность,
хотя еще неясная
и безрезультатная,
покинуть ум
и глубоко ныр­нуть
за пределы
мысли, и полусон
как способность
на­блюдать
себя объективно
словно свидетель.

У
нас нет фотографии
Шри Бхагавана
в его от­роческие
годы. Он рассказал
нам в своем
обычном колоритном
стиле, полном
смеха, как в
школе делали
групповую
фотографию
и ему дали держать
тяжелый том
— чтобы выглядел
прилежным. Но
села муха, и
как
раз в момент
съемки он поднял
руку — отогнать
ее прочь.
Найти снимок,
однако, не было
возможности,
и, вероятно,
ни одного отпечатка
уже не осталось.

Первым
предчувствием
Рассвета был
отблеск си­яния
Аруначалы.
Школьник Венкатараман
ничего не читал
о религиозной
теории. Он знал
только, что
Ару­начала
— очень святое
место, и это
должно было
стать предчувствием
судьбы, потрясшей
его. Однажды
юно­ша встретил
одного из старших
родственников,
кото­рого знал
в Тиручули, и
спросил, откуда
тот прибыл.
Старик ответил:
«С Аруначалы».
Внезапное
осознание, что
святая гора
была реальным,
осязаемым
местом на земле,
которое люди
могут посещать,
захлестнуло
Венкатарамана
таким благоговением,
что он смог
только, запинаясь,
пробормотать:
«Что! С Аруначалы?
Где он?» *

Родственник,
удивленный
в свою очередь
невеже­ством
неопытного
юноши, объяснил,
что Аруначала
— это Тируваннамалай.

Шри Бхагаван
позднее сослался
на этот эпизод
в первой строфе
своих стихов
«Восемь строф
Аруна­чале».

«Слушайте!
Он стоит как
бесчувственная
Гора. Его действие
таинственно,
недоступно
человече­скому
пониманию. С
возраста наивности
в моем уме сияло
сознание, что
Аруначала был
чем-то исключительно
величественным,
но даже когда
мне довелось
узнать от другого,
что Он — то же,
что и Тируваннамалай,
то я не осознал
Его зна­чения.
Когда Он привлек
меня к Себе,
успокаивая
ум, я подошел
близко и увидел
Его стоящим
не­движимо».

Это
событие произошло
в ноябре 1895 года,
не­задолго
перед шестнадцатилетием
по европейскому
исчислению
и семнадцатилетием
по индийскому.
Вто­рое предчувствие
пришло вскоре
после него.
Теперь оно было
вызвано книгой.
Снова была
волна сбива­ющей
с толку радости
при ощущении,
что Божествен­ное
можно проявить
на земле. Его
дядя достал
экзем­пляр
Перия
пуранам — историй
житий 63 тамильских
святых. Венкатараман
получил книгу
и, прочитав,
был захвачен
экстатическим
восторгом, что
такая вера,
та­кая любовь,
такая божественная
пылкость возможны,
что была такая
красота в
человеческой
жизни. Рас­сказы
об отречении,
ведущем к
Божественному
Союзу, вселили
в него благоговение
и чувство подражания.
Нечто более
великое, чем
все грёзы, чем
все стрем­ления,
здесь было
провозглашено
реальным и
возмож­ным,
и это открытие
заставило его
трепетать в
сча­стливой
признательности.

С этого
времени струя
осознания, или
сознавания,
которую Шри
Бхагаван и его
преданные
определяют
как «медитация»,
начала пробуждаться
в нем. Не со­знавание
чего-либо кем-то,
лежащим по ту
сторону двойственности
субъекта и
объекта, но
состояние
бла­женного
сознания,
превосходящего
сразу и физический
и ментальный
планы, и, однако,
совместимого
с пол­ным
использованием
физических
и умственных
спо­собностей.

Глава
2
Пробуждение
Эта
струя сознавания,
лелеемая непрерывным
уси­лием, всегда
становится
более сильной
и более по­стоянной,
пока в конце
концов не приводит
человека к
Самореализации,
к сахаджа
самадхи,
состоянию,
в котором чистое
и блаженное
сознавание
неизменно и
непрерываемо,
но все-таки не
угрожает обычным
вос­приятиям
и активностям
жизни. В действительности
очень редко
это Осуществление
достигается
в течение земной
жизни. В случае
Шри Бхагавана
оно произош­ло
только
несколькими
месяцами позднее
*
и без по­иска,
без приложения
усилия, без
сознательной
под­готовки.
Сам он описал
случившееся
так.

«Это
произошло
приблизительно
за шесть не­дель
до того, как я
навсегда покинул
Мадурай, что
было огромной
переменой в
моей жизни. Все
слу­чилось
совершенно
неожиданно.
Я сидел один
в комнате на
первом этаже
дома моего
дяди. Я ред­ко
болел и в этот
день, как обычно,
чувствовал
себя хорошо.
Но вдруг сильный
страх смерти
ов­ладел мной.
Ничто в состоянии
моего здоровья
не могло послужить
поводом к этому,
да я и не пытался
найти объяснение
или причину
страха. Просто
ощутил, что „я
собрался умереть”,
и стал думать,
что надо делать
в этом случае.
У меня не было
даже мысли
посоветоваться
с доктором,
моими родственниками
или друзьями,
так как я чувствовал,
что должен
решить эту
проблему сам,
здесь и теперь.

Шок
страха смерти
заставил мой
ум обратить­ся
вовнутрь, и я
мысленно сказал
себе: „Сейчас
пришла смерть,
но что это значит?
Что есть то,
что умирает?
Это умирает
тело”. И я сразу
ин­сценировал
приход смерти.
Я лежал, жестко
вы­тянув члены,
как бы умерщвляя
плоть, имитируя
труп, чтобы
возможно более
реально провести
ис­следование.
Я задержал
дыхание и плотно
сжал губы, так
что ни один
звук не мог
вырваться
на­ружу, и ни
слово „я”, ни
другое слово
не было произнесено.
«Ладно, — мысленно
сказал я себе,
—
это
тело умерло.
Оно будет отвезено,
как труп, к месту
кремации, сожжено
и превратится
в прах. Но умру
ли я со смертью
тела? Разве
тело — это „Я”?
Оно безмолвно
и инертно, но
я продолжаю
чувствовать
полную силу
своей индивидуальности
и даже слышать
голос „Я” внутри
себя, отдельно
от него. Значит,
„Я” — Дух, превосходящий
тело. Тело умирает,
но Дух, превосходящий
его, не может
быть затронут
смертью. Это
означает, что
„Я”
— бессмертный
Дух». Все это
не было тусклой
мыслью, а вспыхнуло
во мне ярко,
как живая Ис­тина,
которую я воспринял
непосредственно,
поч­ти
без участия
мыслительного
процесса. „Я”
было
чем-то очень
реальным,
единственной
реальной вещью
в моем состоянии,
и вся сознательная
ак­тивность,
связанная с
моим телом,
была сконцен­трирована
на этом „Я”. С
этого момента
„Я”, или истинное
Я,
Атман,
мощным очарованием
сфо­кусировало
на себе мое
внимание. Страх
смерти исчез
раз и навсегда.
С того времени
погружение
в Атман
не утрачивается.
Другие мысли
могут приходить
и уходить, как
различные
музыкальные
тона, но Я
остается
словно основной
тон шрути,
на
который опираются
и с которым
смешиваются
все остальные
тона 1
. Занято ли тело
разговором,
чтением
или чем-нибудь
еще, я постоянно
сосре­доточен
на Я.
До
этого кризиса
я не имел ясного
восприятия
моего истинного
Я
или
сознательного
влечения к
Нему. Я не чувствовал
ощутимого или
ясного интереса
в Нем, а еще менее
— какой-либо
наклонности
к постоянному
пребыванию
в Нем».

Описанное
так просто, без
претенциозности
или многословия,
достигнутое
Состояние может
показать­ся
не
отличающимся
от эгоцентризма,
но это вызы­вается
только двусмысленностью
в словах «Я»
и ис­тинное
Я.
Различие
выявляется
в отношении
к смерти, ибо
человек, чьи
интересы центрированы
на эго, то есть
«Я» как отдельном
индивидуальном
бытии, «я», страшится
смерти, которой
угрожает ему
растворение
эго. Однако в
переживании
юного Венкатарамана
страх смерти
исчез навсегда
при осознании,
что «Я» было
единым с всеобщим
бессмертным
Я,
Атма­ном,
который
суть Дух и истинное
Я
каждого
чело­века. Будет
даже недостаточным
сказать, что
он познал свое
Единство с
Духом, поскольку
тут подразумевается
отдельное «Я»,
которое узнало
это, тогда как
«Я» в нем было
само, и сознательно,
Духом.

Годы
спустя Шри
Бхагаван так
разъяснил это
раз­личие Полю
Брантону, искателю
с Запада 1.

Поль
Брантон: Что
такое, в точности,
это истинное
Я,
о
котором
Вы говорите?
Если Ваши слова
— правда,
то тогда в человеке
должно быть
другое «Я».

Бхагаван:
Может ли человек
обладать двумя
подлин­ностями,
двумя «Я»? Чтобы
понять это,
человеку необходимо
сначала анализировать
себя, потому
что
из-за укоренившейся
привычки думать,
как другие, он
никогда не
видит свое «Я»
правильным
способом. У
него нет верной
картины себя,
он слишком
долго отождествлял
себя с телом
и мозгом. Поэтому
я и предписываю
вам заняться
этим исследованием:
«Кто я?»

Вы
просите меня
описать вам
это истинное
Я.
Что
можно сказать?
Оно — ТО, из которого
личное «я»
поднимается
и в котором
последнее
должно исчезнуть.

ПБ: Исчезнуть?
Как может человек
утратить чувство
своей индивидуальности?

Б:
Первая и самая
главная из всех
мыслей, первород­ная
мысль
в уме каждого
человека —
мысль «я». И
вообще только
после рождения
этой мысли
могут появляться
любые другие
мысли. Только
после лич­ного
местоимения
первого лица,
«я», возможно
по­явление
личного местоимения
второго лица
— «вы».
Если вы можете
следовать за
нитью «я» до
тех пор, пока
она не приведет
вас обратно
к своему источ­нику,
то обнаружите
его первой
возникающей
и по­следней
исчезающей
мыслью. Это
переживание
можно испытать
самому.

ПБ: Вы
подразумеваете,
что возможно
проводить такое
умственное
исследование
внутри себя?

Б:
Конечно. Возможно
идти вовнутрь
до тех пор, пока
последняя
мысль, «я»,
постепенно
не исчезнет.

ПБ: И что
тогда останется?
Человек превратится
в идиота или
станет совершенно
бессознательным?

Б:
Нет. Наоборот,
он достигнет
того сознания,
которое бессмертно,
и станет действительно
мудрым, когда
пробудится
для своего
истинного Я,
являющегося
подлинной
природой человека.

ПБ: Но
чувство «я»,
конечно, также
должно принад­лежать
этой подлинной
природе?

Б:
Чувство «я»
принадлежит
личности, телу
и рассудку.
Когда человек
впервые познаёт
свое истинное
Я,
нечто
другое поднимается
из глубин его
бытия и овладевает
им. Это нечто
лежит за пределами
ума. ОНО бесконечно,
божественно,
вечно. Некоторые
называют Его
Царством Божиим,
другие — душой,
еще другие —
Нирваной,
индуисты
— Освобожде­нием.
Вы можете называть
Его как хотите.
Когда Оно узнаётся,
человек на
самом деле не
теряет се­бя;
скорее, он себя
находит.

До
тех пор пока
человек не
отправится
в этот поиск
истинного Я,
сомнение
и неуверенность
бу­дут следовать
за его шагами
по жизни. Величайшие
цари и государственные
деятели пытаются
управ­лять
другими, когда
в тайниках
своих сердец
знают,
что не могут
управлять
собой. Тем не
менее ве­личайшая
сила находится
в распоряжении
человека,
проникшего
в свои сокровенные
глубины... Какая
польза от знания
чего-либо, если
вы еще не знаете,
кто вы ЕСТЬ?
Люди избегают
этого исследования
истинного Я,
но
что еще более
достойное
следует предпринять?

Эта
вся садхана,
или
духовная практика,
заняла только
полчаса времени
и все-таки ее
предельная
важ­ность для
нас состоит
в том, что тут
была
садхана,
устремление
к свету, а не
Пробуждение
без усилия.
Ведь Учитель,
или Гуру, обычно
ведет своих
учеников по
Пути, который
протоптал сам.
Что Шри Бхагаван
завершил за
полчаса — не
просто садхана
всей
жизни, но для
большинства
духовных практиков