1 2 3 4 
  
  
   
    
ХАРАКТЕРНЫЙ ПРИМЕР
   
   
Рассмотрим такой характерный пример к сказанному выше. Это так называемое альтернативное движение. Оно возникло в семидесятые годы в Германии и других западноевропейских странах как протест против существующего социально-политического строя, против условий труда и образа жизни. Участники движения — в основном молодые безработные «академики», то есть молодые более или менее образованные люди. На первых порах они выдвинули утопические планы преобразования общества в духе социалистов-утопистов и стихийных коммунистов прошлого. Они хотели начать сразу на уровне идеологической утопии с политической перспективой, начать сразу с широкого, но единого движения. Но скоро их переориентировали на создание мелких предприятий в духе фаланстер Фурье и трудовых коммун Оуэна, а также общественных инициативных групп, которые и получили название альтернативных проектов или коллективов. В начале восьмидесятых годов в Западной Германии было 12 тысяч таких проектов и коллективов. В них работало 80 тысяч человек.[129]
   
Выше я сказал, что движение было переориентировано, а не эволюционировало в силу внутренних причин, независимых от внешнего воздействия. Кто и как это сделал? На Западе выработался механизм манипулирования массовыми движениями. Участники альтернативного движения организовали материальную поддержку средствами государства, местных властей, общественных организаций и частных фирм, а также идейную «поддержку» средствами масс-медиа и идеологов.
   
Участники движения хотели установить новые формы совместной (коллективной) жизни и работы в самоопределяющихся и самоуправляющихся коллективах. На место западных ценностей они хотели утвердить такие, как солидарность, общение, самовыражение, творчество. Хотели ликвидировать разделение умственного и физического труда. Установить социальное равенство мужчин и женщин. Ввести совместное воспитание детей. Создать предприятия, социально целесообразные и дружеские в отношении окружающей природы. В этих предприятиях никто индивидуально не должен был извлекать прибыль лично для себя. Все доходы должны были стать общим достоянием. Конкуренция должна была исчезнуть. Новые общественные отношения без наживы за счет частной собственности и без карьеризма должны были вытеснить существующие.
   
Во всем этом легко заметить то, с чего начиналось когда-то коммунистическое (или социалистическое) движение в далеком прошлом, попытки чего имели место в послереволюционной России, что проповедовала марксистская идеология, что отчасти было реализовано в коммунистических странах. Но те, кто манипулировал этим движением, полностью игнорировали исторический опыт на этот счет, и в первую очередь — колоссальный опыт реального коммунизма в Советском Союзе. Последний изображался как "Империя зла", якобы ничего общего не имевшая с наивными идеалами участников альтернативного движения.
   
В это движение включились самые разнообразные движения, начиная от женских и экологических и кончая психотерапевтическими. Образовалось огромное число групп, организаций и мелких предприятий экономического, социального и культурного характера, обычно — от пяти до двадцати членов. Это мастерские, группы прикладного искусства, магазины сельскохозяйственных продуктов, не испорченных удобрениями, детские группы, психотерапевтические, антинаркотические и антиалкогольные организации, свободное радио, кино и театры.
   
Хотя движение приняло широкий размах, его фактически контролировал тот самый механизм, о котором я говорил выше. Существование и состояние движения зависело от финансирования, так как сами альтернативные коллективы были нерентабельными. Поддерживая их, давали тем самым занятие и средства существования большому числу людей, причем в самом активном возрасте. Целью тех, кто манипулировал движением, было не допустить образование единой идеологии, которая очевидным образом стала бы антикапиталистической, помешать политическому объединению, держать движение в таком состоянии, чтобы в любой момент его можно было бы ликвидировать, прикрыв источники финансирования и предоставив его участников самим себе.
   
Но движение само пошло на спад, несмотря на поддержку. Наступило разочарование. Одно дело — идеалы, и другое дело — их реальность. Идиллия возможна лишь на миг, да и то лишь для того, чтобы дать почву для разочарования. Никакое движение не может изолироваться от окружающего мира со всеми его пороками и соблазнами. Никакое движение не может уклониться от действия объективных законов социального бытия. Фактически участники движения вынуждались на полутрущобный образ жизни со всеми его кошмарами. Ничего серьезного из него развиться не могло. Если уж гигантская страна с огромными ресурсами не смогла устоять от действия разрушительных сил истории, так могла ли уцелеть ничтожная песчинка?!
  
  
   
    
ДРУГОЙ ПРИМЕР
   
   
В апреле 1993 года в Вашингтоне состоялась демонстрация гомосексуалистов. Явление это во многих отношениях характерное. Это была самая крупная оппозиционная демонстрация по числу участников — более миллиона. И самая ничтожная с точки зрения социальной значительности цели — она шла с требованием прекратить дискриминацию гомосексуалистов.
   
Не знаю, какова доля биологических причин в самом явлении гомосексуализма. Но как явление массовое оно есть социальная болезнь, обусловленная причинами социальными. Среди этих причин — слабость, непрочность и распад человечности и человечных отношений, невозможность и непрочность семей, трудности иметь детей и тревоги за их будущее, гипертрофия секса, пропаганда сексуальных излишеств и разврата и т. д. Идеология, проповедуя право меньшинств на существование как важнейший признак западной демократии, фактически поддерживает гомосексуализм как массовое движение. Это движение отвлекает на себя большие социальные силы, которые могли бы быть направлены на цели более значительные. Одним словом, пусть лучше гомосексуализм, чем коммунизм! А то, что эта массовая болезнь способствует абсолютному сокращению числа носителей западнизма, то есть западоидов, с этим можно не считаться, — этот фактор пока не так уж актуален.
  
  
   
    
ДРУГИЕ МАССОВЫЕ ЯВЛЕНИЯ
   
   
Современное западное общество есть общество массовых явлений еще в том смысле, что в них участвует большое число людей. Мы говорим, например, что спорт, туризм, наркомания, преступность и т. п. стали массовыми, имея в виду то, что большое число людей занимается спортом, туризмом, употреблением наркотиков.
   
Среди такого рода массовых явлений следует особо выделить такие, когда одним видом деятельности постоянно занимается большое число независимых непосредственно людей. Благодаря современным условиям (образование, средства коммуникации и информации) у них вырабатывается сходное понимание многих явлений действительности и сходная реакция на них. Хотя они лично могут быть не связаны друг с другом, они в некоторых ситуациях поступают сходным образом так, как будто сговорились или получили указание из какого-то единого центра, управляющего ими. Это особенно сильно ощущается в сфере культуры, масс-медиа, науки. Механизм согласованности действий разрозненных индивидов в социально значимых ситуациях пока не изучен.
  
  
   
    
ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ
   
   
Под общественным мнением понимается то, что люди думают по тому или иному поводу. Выясняется общественное мнение путем опросов, включая опросы по социологически разработанным методам, а также путем выслушивания и чтения того, что люди говорят и пишут независимо от специальных опросов. Но ограничиваться сказанным в отношении общественного мнения как элемента гражданского общества было бы крайне недостаточно. Не все, что на уме у людей, входит в общественное мнение, а только некоторая часть думаемого, от которой зависит судьба отдельных общественно значимых явлений (решений правительства, карьеры политиков, книг, фильмов и т. п.). Общественное мнение не является полностью стихийным. Оно формируется и манипулируется какими-то силами общества. Оно используется в чьих-то расчетах, то есть играет роль фактора социальной борьбы. Оно не есть всего лишь сумма мнений отдельных людей. Оно есть результат взаимной информации и обмена мнениями, то есть нечто единое, согласованное. Оно действует не автоматически одним лишь фактом публичности. Оно имеет механизм своего формирования и влияния на ход событий. В наше время решающая роль в этом механизме принадлежит масс-медиа. Само исследование общественного мнения в конкретных случаях есть элемент механизма его формирования, а предание гласности результатов исследования есть элемент механизма его воздействия на общество в желаемом для кого-то духе. Я считаю, что общественное мнение вообще не существует как таковое (то есть именно как мнение общественное!) вне механизма его формирования и публичного обнаружения. Если оно не обнаруживает себя публично, оно остается мнением множества разрозненных индивидов и не превращается в мнение какой-то общественной группы или каких-то масс населения как целого.
   
Каков бы ни был механизм общественного мнения и как бы оно ни использовалось, оно есть элемент гражданского общества. Последнее не обязательно должно быть в оппозиции к правительству и другим элементам западнизма. Оно может одобрять и поддерживать их. Оно плюралистично как по многообразию частей, так и по многообразию и изменчивости позиций.
  
  
   
    
О ДВУХ ТЕНДЕНЦИЯХ ЗАПАДНИЗМА
   
   
Понятие «плюрализм» характеризует различные структурные элементы западного общества с точки зрения их дифференцированности и раздробленности, с точки зрения множественности их составных частей. При этом обычно имеют в виду разделение властей, многопартийность, большое число организаций и движений гражданского общества, идеологическое многообразие.
   
Одни теоретики истолковывают плюрализм как добродетель западного общества, другие видят в нем источник нестабильности общества и удивляются, почему в США, стране классического плюрализма, такая стабильная политическая система. Я думаю, что эта американская стабильность базируется именно на раздробленности общества. Тут государство выступает в роли объединяющего фактора и верховного судьи в улаживании постоянно конфликтующих социальных групп и интересов.
   
В свое время в Западной Европе имела место феодальная раздробленность. Она в конце концов была ликвидирована путем возникновения и усиления централизованной государственности. Нечто подобное происходит на Западе теперь. Тут идет борьба двух противоположных тенденций — тенденции к плюралистической раздробленности и тенденции к ее преодолению. Первая стимулируется деловым аспектом западнизма. Вторая реализуется как усиление государственности, то есть по законам коммунального аспекта западнизма. По этой линии западное общество уподобляется коммунистическому.
   
В пятидесятые и шестидесятые годы на Западе получила распространение теория конвергенции, согласно которой происходит сближение капиталистической и социалистической (коммунистической) социальных систем путем усиления элементов социализма в капиталистических странах и усиления элементов капитализма в социалистических странах, а в будущем произойдет слияние этих систем в смешанное общество, соединяющее в себе положительные свойства каждой из них. Сторонниками этой концепции были. Дж. Гэлбрайт, Р. Арон, П. Сорокин, Я. Тинберген, К. Керр и другие.[130] В семидесятые годы к ней присоединилась концепция, согласно которой социализм и капитализм перенимают друг у друга в основном не положительные, а отрицательные черты. Эту концепцию высказывали Г. Маркузе, Ю. Хабермас и другие.
   
Идея конвергенции отразила объективную тенденцию западного общества к усилению сферы коммунальности, проявившуюся в усилении роли государства в экономике, в образовании класса менеджеров, в элементах планирования, в расширении общественного сектора, в усилении социальной роли государства. Последнее заключалось в том, что государство все более вынуждалось на заботу о социальных нуждах и правах населения своих стран (о рабочих местах, образовании, пенсии, жилье, медицинском обслуживании и т. д.). Образец на этот счет явила Швеция.
   
Но "шведская модель" потерпела крах. Идеологи расценили это как показатель несостоятельности коммунизма (социализма) вообще. Думаю, что для такого вывода тут нет достаточных оснований. Тут напрашивается другой вывод, а именно — что в условиях западнизма тенденция государства уподобиться государству коммунистическому имеет пределы, выход за которые ведет к тяжелым последствиям. Шведские социалисты, находившиеся у власти, перестарались.
   
Рассматриваемая тенденция не означает, будто тут происходит перерастание капитализма в коммунизм, как полагали некоторые теоретики.[131] Такое перерастание в принципе невозможно, так как капитализм и коммунизм имеют разные корни. По той же причине невозможен и противоположный процесс перерастания коммунизма в капитализм. Те явления, которые развились в Советском Союзе в брежневские годы и дали повод некоторым критикам советского общества говорить о его перерождении в капиталистическое, на самом деле были лишь развитием внутренних потенций самого коммунизма, подобно тому, как «социализация» западного общества была лишь развитием внутренних потенций западнизма. В восьмидесятые годы в странах Восточной Европы и в Советском Союзе начался процесс внедрения западной демократии и рыночной экономики. Но произошло это не в силу имманентного развития коммунизма, а вследствие разгрома этих стран в "холодной войне" и насильственной их западнизации. К этой теме я вернусь ниже.
  
  
   
    
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР
   
   
Существование общества западного типа предполагает в качестве необходимого условия производство адекватного ему человеческого материала, то есть достаточно большое число людей, способных жить в этом обществе и своей жизнедеятельностью воспроизводить общественный организм в его существенных чертах — западоидов. С другой стороны, раз общество такого типа существует, процветает и покоряет планету, оно порождает адекватный себе человеческий материал — западоидов. Этот процесс взаимного обусловливания происходит не сам по себе, не автоматически, не бессознательно. Он направляется и подкрепляется особой сферой общества — сферой образования, обучения и воспитания людей, а также манипулирования ими путем воздействия на их сознание и чувства. Эта сфера столь же важна для самосохранения общества, как и рассмотренные выше деловая и коммунальная сферы.
   
В последние десятилетия стали довольно много писать и говорить о том, что эта сфера находится в состоянии кризиса. И не без оснований. Преступность. Насилие. Наркомания. Моральное разложение. Распад семьи. Алкоголизм. Сексуальная распущенность. Крах традиционных ценностей. Причем поражают не отдельные факты сами по себе, а их масштабы. Все исчисляется тысячами, десятками и сотнями тысяч, миллионами. Поражает и то, что всему этому люди подвержены чуть ли не с пеленок. Пороки общества спустились с уровня взрослых в детскую среду. Средства массовой информации переполнены сообщениями о такого рода фактах в жизни школьников, о каких раньше можно было узнать разве что из фильмов и книг о преступном мире в США. Моралисты негодуют. Теоретики ищут объяснения. Энтузиасты, озабоченные оздоровлением общества, изыскивают меры для преодоления всех этих зол. Но все усилия, кажется, идут впустую.
   
Я, однако, не вижу ничего катастрофического в состоянии человеческого фактора на Западе. Я думаю, что оно вполне укладывается в нормы этого общества. Меня интересуют сами эти нормы и вытекающие из них последствия.
  
  
   
    
ОБРАЗОВАНИЕ И ОБУЧЕНИЕ
   
   
Существующая на Западе сфера образования и обучения почти полностью есть продукт западнизма. То, что досталось от прошлого, было переработано и составило ничтожную долю в ней. Западное общество породило такое гигантское разнообразие видов деятельности и социальных позиций граждан, какого не было в прошлой истории и нет ни в каких других обществах современности. Эти виды деятельности и положений различаются с точки зрения подготовки людей к их замещению в самых различных отношениях и на самых различных уровнях. Для выполнения одних достаточно самое примитивное образование и самое краткое и простое профессиональное обучение. Для них не требуются никакие выдающиеся способности. На другом полюсе — профессии, на овладение которыми нужны многие годы образования и профессионального обучения, нужны незаурядные способности. Одни социальные позиции может занять и быть при этом на своем месте любой без какой бы то ни было подготовки, на другие позиции люди многими годами обучаются особым правилам поведения и в особой среде. Если бы не было никаких других причин для социального, материального, интеллектуального и прочего неравенства, то одно это разнообразие видов деятельности и социальных позиций породило бы неравенство граждан и их иерархию.
   
Различие и иерархия учебных заведений в условиях такого разнообразия профессий и социальных позиций, как на Западе, есть абсолютная необходимость самосохранения общества, воспроизводства достигнутого его состояния. На этот аспект жизни общества накладываются другие. Это аспект социальных различий и неравенства, обусловленных другими причинами, а также аспект сферы обучения и образования как особой сферы деятельности людей.
   
Различные подразделения населения используют сферу образования и обучения как сферу своего собственного воспроизводства, борьбы за свои интересы, борьбы за сохранение и улучшение своего социального статуса. Но эта сфера имеет свою структуру, свои потребности и законы бытия именно как особая сфера общества, отличная от других. Она не является непосредственным и точным отражением потребностей общества в образованных и обученных соответствующим образом людях. Социальная структура населения влияет на сферу образования и обучения, навязывая ей многое такое, что не соответствует ее профессиональным функциям. В нее вмешивается государство, политические партии, массовые движения, общественные организации, церковь, культура, пресса.
   
Потребность общества в воспроизводстве гигантского числа индивидов, занятых разнообразной деятельностью и занимающих разнообразные социальные позиции, удовлетворяется не как некий рациональный и чисто деловой процесс, не по каким-то правилам справедливости и целесообразности, а в системе социальных отношений с ее разнообразием, неравенством и иерархией возможностей для молодых людей занимать какие-то позиции. Система социальных отношений имеет свои потребности и свои законы воспроизводства, которые не совпадают с таковыми сферы образования и обучения.
   
Имеющие тут место несовпадения проявляются, например, в том, что система образования и обучения разделяется на два сектора, в которых готовятся люди принципиально различных социальных типов. В одном из этих секторов готовится смена для руководящей элиты общества, в другом — смена для руководимых ею масс. Сейчас первый сектор является в основном частным, второй — государственным.[132] Первый — в основном для детей высших слоев и той части средних слоев, которые в состоянии оплатить дорогое обучение и которые имеют личные связи и привилегии. В первом секторе молодым людям прививают сознание и амбиции будущих правителей, хозяев, вождей и наставников общества. Во втором готовят рабочую силу для предприятий и учреждений. Тут людям дают не знания, а умение работать. Их амбиции искусственно занижаются. Фактически тут производится огромная масса умеющих работать, но невежественных, идеологически оболваненных и манипулируемых масс.
   
Если взять все множество подготовленных (образованных и обученных) людей и все множество требующихся людей разных категорий, то соответствие их устанавливается через постоянные диспропорции и в борьбе за лучшие социальные позиции. Интересный пример на этот счет дает Германия. В 1991 году более трети молодых людей стремилось получить высшее об разование. К концу века ожидается более 40 % таких. Решающим в этой тенденции являются желания родителей, а не жажда образования и не способности детей, как отмечают специалисты. Социальная суть этой тенденции — немцы должны работать головой, а руками должны работать иностранцы. Это соответствует общей тенденции западного общества к росту доли людей, занятых нефизическим трудом с преобладанием роли интеллекта. Тем не менее тут возникла сильная диспропорция между потребностями общества и продукцией системы образования. Судя по прессе, это явление не специфически немецкое, а общезападное.
   
Вследствие рассматриваемых диспропорций в обществе постоянно образуется большое число плохо образованных и плохо обученных людей. Из них пополняются ряды безработных, преступников и деморализованных люмпенов. Возникает также слой людей, формально получающих хорошее образование, но не находящих работы по призванию и по профессии. В него попадают выпускники университетов, дающих слабое общее образование и плохое профессиональное обучение, не имеющие успеха кюнстлеры, не имеющие постоянной работы молодые люди со средним образованием. У этих людей развивается завышенное представление о своей ценности и претензии, не соответствующие их реальной общественной ценности. Это препятствует им заниматься неквалифицированной и низкооплачиваемой работой. Они как-то перебиваются случайными заработками, за счет родственников и общественной благотворительности.
   
Научно-технический прогресс и экономические перемены служат также источником рассматриваемых диспропорций, создавая дефицит подготовленных специалистов для новых профессий и избыток высококвалифицированных специалистов устаревших профессий. Возникла особая категория переучивающихся, данные о которой фигурируют в данных о рабочем рынке.
   
Назову все то, что общество создает и поставляет людям в качестве элементов их образования, средствами образованности. Общая сумма этих средств в западном обществе огромна. Никакие общества прошлого и никакие современные общества не могут конкурировать с западными странами в этом отношении. Средства образованности здесь общедоступны потенциально, то есть если человек захочет ими овладеть, если он имеет достаточные способности, если он располагает средствами существования и временем, то он не встретит социально значимых препятствий в достижении своей цели. Различные деловые и государственные тайны не в счет — они суть капля в океане незапретных средств образованности. Подчеркиваю, что общедоступность средств образованности является лишь потенциальной или условной. Фактически же далеко не все имеют для овладения ими необходимые средства, время и способности.
   
Вследствие изобилия средств образования и их потенциальной общедоступности произошло обесценивание образованности как таковой в качестве элемента системы ценностей. Произошло относительное (а возможно — и абсолютное) сокращение класса высокообразованных людей, способных быть бескорыстными ценителями достижений культуры, включая общую образованность, — исчезла культурная аристократия как особый социальный слой. На тенденцию к этому в свое время обратил внимание еще Токвилль. То, что было функцией культурной аристократии, растворилось в массе людей, профессионально занятых в сфере образования и культуры, и в общей массе населения, получающей какие-то доли образованности.
   
Изобилие средств образования и их потенциальная общедоступность не означают, что эти средства распределяются в обществе более или менее равномерно. И тут, как и во всем прочем, на одном полюсе накапливаются огромные богатства, а на другом — нищета. Сложился класс высокообразованной профессиональной элиты в сфере науки и техники, а также в сфере подготовки кадров для нее. Образованность представителей этого класса является, как правило, однобокой, гипертрофически развитой лишь в одном каком-то направлении, так что этот класс никак не может выполнить функции не то что культурной аристократии, а даже просто просветителей общества. Скорее наоборот. Рассказы жрецов науки о хромосомах, генах, атомах, молекулах, космических структурах, подсознании, рынке, процентах и т. д. производят на сознание людей такое же воздействие, какое производили рассказы жрецов культов прошлого о таинственных силах, волшебствах, чертях, богах, чудесах и т. д. на их современников. Массы населения западных стран при этом остаются на уровне невежества и мракобесия, вполне сопоставимых с таковыми прошлых эпох. Изобилие средств образованности само по себе еще не делает общество высокообразованным с точки зрения состояния его граждан. Считается, что развитие интеллектуально-информационной технологии имеет следствием революцию в сфере образования и обучения. Не придавая особого значения слову «революция», надо признать, что развитие этой технологии действительно имеет существенные последствия в рассматриваемой сфере. Но какие? Отмечу одно из них, касающееся самой сущности западнизма. В процессе образования и обучения есть два аспекта. Первый — развитие в человеке его внутреннего интеллектуального мира и его личных способностей. Второй — развитие способности использовать накопленные богатства сферы образованности и человеческих навыков. Второй аспект образует своего рода вторичный уровень образования и обучения. В последние десятилетия он заметно усилился за счет первого, а развитие интеллектуально-информационной технологии сделало его доминирующим.
  
  
   
    
ВОСПИТАНИЕ
   
   
Воспитанием граждан занимается семья, школа, молодежная среда, среда коллег по работе, знакомые, средства массовой информации, кино, литература, реклама, церковь, короче говоря — все то окружение человека, с которым он имеет дело всю жизнь с рождения и до смерти. Воспитание не есть нечто такое, что длится какое-то время, после которого человек считается воспитанным и воспитание заканчивается. Оно продолжается всю жизнь. Его задача — не просто придать человеку определенные свойства, но и постоянно их подкреплять. Сами эти свойства таковы, что без подкрепления не сохраняются или ослабляются. Воспитание есть процесс жизни человека, рассматриваемый с точки зрения влияния на него его среды, приспособления его к среде и поддержания приспособленности на должном уровне.
   
В западной сфере воспитания людей можно различить то, что передается из поколения в поколение от взрослых детям само по себе, в силу привычек и традиции (скажем, традиционное бытовое воспитание), и то, что делается сознательно и преднамеренно силами людей, занятых в этой сфере профессионально. Эта целенаправленная часть сферы воспитания является огромной по объему, по разнообразию средств и по числу занятых в ней лиц. Мне не попадались суммарные данные на этот счет. Но одно то, что мне довелось лично видеть в магазинах, в телевизионных передачах, в газетах, журналах и кинофильмах западных стран, а также в многочисленных сочинениях специалистов, произвело на меня ошеломляющее впечатление. И одновременно удручающее. Одно дело — производство товаров и услуг в сфере воспитания, и другое дело — характер этих товаров и услуг и человеческий материал как продукция сферы воспитания. Одно дело, например, баснословно огромное число всякого рода фильмов, производимых в западных странах, их артистический профессионализм и техническое совершенство, и другое дело — каковы эти фильмы по содержанию и каковы результаты их воздействия на людей. Тут могучие воспитательные средства фактически поставлены на службу оглупления, идеологического оболванивания и развращения многомиллионных масс людей. Об этом почти в один голос буквально кричат сами же деятели сферы воспитания. Но общество уже не имеет сил препятствовать этому процессу.
   
Объект моего внимания в этом очерке — не Запад вообще, а лишь феномен западнизма. Поэтому я в дальнейшем ограничусь рассмотрением лишь целенаправленной части сферы воспитания.
   
Ядро, стержень и основу западной системы сознательного воспитания людей и манипулирования ими путем воздействия на их сознание и чувства образует совокупность феноменов, которые подобны религии и Церкви в феодальном обществе. Это — идеологическая и сенсологическая (культурологическая) сфера.
  
  
   
    
ТЕРМИН "ИДЕОЛОГИЯ"
   
   
Слово «идеология» на Западе употребляют не очень-то охотно. Вместо него стараются употреблять другие выражения вроде "общественное сознание", «мировоззрение», «социализация», «индоктринация» и т. п. А если оно и употребляется, то, как правило, в негативном смысле. Эта традиция пошла с легкой руки Наполеона и затем была подкреплена Марксом, определившим идеологию как ложную, искаженную и превращенную форму сознания. В наше время смысл термина «идеология» ограничили идеологиями такого рода, как коммунистическая, национал-социалистская и фашистская, которые на Западе стали рассматриваться как исчадия ада. Тем не менее я буду употреблять это слово, полагая, что оно в данном случае имеет больше оснований, чем все прочие выражения, претендующие на аналогичную роль. Причем я буду употреблять его как социологически нейтральный термин, не вкладывая в него никакого негативного смысла. Позитивного тоже.
  
  
   
    
ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ СФЕРА
   
   
Существует широко распространенное убеждение, будто прошедшее столетие было эпохой идеологий, будто эта эпоха прошла и наступила эпоха деидеологизации, или постидеологическая эпоха. Инициаторами этого убеждения были Р. Арон, Д. Белл, К. Поппер и другие западные мыслители.[133] По их мнению, в западных странах наступила эпоха затухания социальных конфликтов и общенационального согласия интересов. Идеологии, выражавшие частные интересы групп, слоев, классов общества, потеряли значение. Их место стала занимать наука. Убеждение, будто наступил конец идеологии, основывается на том факте, что потерпели крах нацистская, фашистская и марксистская идеологии. При этом поразительным образом не замечается или умышленно игнорируется то, что крах одних идеологий еще не есть конец идеологии вообще, что существуют другие формы идеологий, что даже потерпевшие исторический крах идеологии не умерли совсем, а изменили свой вид применительно к новым условиям или возрождаются вновь под другими названиями.
   
Но дело не в этих остатках идеологий, потерявших прежнее значение или даже запрещенных. Не они определяют идеологическое состояние западного общества. Тут появились многочисленные новые идеологии, имеющие распространение и влияние в массах, например, пацифистская, экологическая, феминистская, гомосексуалистская. А главное — все то, что авторы теории постидеологического общества (деидеологизации, конца идеологии) приписывают коммунистической и другим дискредитированным идеологиям, на Западе существует в других формах и в неявном виде, причем в еще более грандиозных масштабах. Идея конца идеологии сама есть идея чисто идеологическая, есть идея западной идеологии, которая в полном соответствии с общими законами идеологии лишь себя считает истиной, а другие формы идеологии — ложью и даже преступлением.
   
Во всех встречавшихся мне работах, в которых в какой-то мере речь шла об идеологии, под идеологией имелись в виду лишь какие-то идеи и учения. Но это лишь часть сложного комплекса явлений, который я буду называть идеологической сферой общества. Эта сфера состоит из следующих трех основных компонентов. Первый из них образует определенная совокупность представлений, понятий, суждений, идей, учений, концепций, убеждений, мнений и т. п. людей обо всем том, что в данных условиях и в данной человеческой общности считается важным для осознания человеком самого себя и своего природного и социального окружения. Я буду называть этот элемент идеологической сферы идеологией.
   
Второй элемент идеологической сферы образует совокупность людей, организаций, учреждений, предприятий и используемых ими средств, так или иначе связанных с разработкой идеологии (можно сказать — с производством идеологических товаров и услуг), с ее распространением и доведением ее до потребителя, то есть до отдельных членов общества и их объединений. Я называю его идеологическим механизмом.
   
Третий элемент идеологической сферы образует фактическое состояние сознания и чувств людей, которое складывается в результате воздействия на них всей совокупности факторов их жизни, а не только идеологии. Назову его идеологическим состоянием. Оно касается тех же вопросов, что и идеология. Но полного совпадения тут нет. То или иное идеологическое учение может остаться в книгах, которые массы людей не читают, а сознание их может быть заполнено идеологическим содержанием из других источников, — опыт жизни, литература, кино, газеты, беседы со знакомыми и т. д. Да и идеологические учения усваиваются людьми применительно к их индивидуальным способностям и интересам.
   
Надо различать идеологическое состояние отдельных людей, их объединений и общества в целом. Идеологическое состояние объединения людей не есть сумма состояний членов объединения или нечто одинаковое, осредненное для них. Это тем более касается общества в целом. В силу разделения функций в объединениях людей выделяются особые их члены, которые выполняют идеологические функции объединения как целого. Они как-то считаются с идеологическим состоянием прочих членов объединения, но в гораздо большей мере навязывают им идеологию, какую они считают идеологией объединения. Прочие члены объединения не обязательно признают идеологию объединения полностью и безропотно. Они вообще могут не знать ее толком и даже не знать вообще. Важно, чтобы какая-то достаточно влиятельная часть объединения признавала ее. Она формируется различными путями. Может быть занесена извне и навязана «сверху». А в случае общества в целом — это длительный и сложный процесс.
   
Чтобы стать элементом идеологического состояния общества, идеология должна быть адекватна идеологическому состоянию в той его части, которая формируется по другим линиям, в основном — по линии жизненного опыта населения страны. Эта адекватность не есть нечто установленное раз и навсегда, не есть нечто постоянное и неизменное. Тут, как и во всяком сложном жизненном процессе, бывают колебания, нарушения соответствия, конфликты. Сохранение адекватности, о которой идет речь, есть одно из важнейших условий самосохранения общества.
  
  
   
    
ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ СФЕРА ЗАПАДНИЗМА
   
   
Я различаю идеологическую сферу западных стран вообще и специфическую идеологическую сферу западнизма. В первую входит все то, что можно увидеть в идеологической сфере западных стран, в том числе — коммунистическая, нацистская, националистическая, социалистическая и т. п. идеологии. Входит в нее и идеология западнизма. Вторая же сфера есть лишь часть первой. Но часть особая: она есть одна из опор западного общества наряду с теми, которые я рассмотрел выше, есть один из основных элементов западнизма, чего не скажешь о других идеологических феноменах.
   
На Западе бытует убеждение, будто никакой особой западной идеологии вообще не существует. Оно противоречит как истории становления западного общества, так и его современному состоянию. Именно западная идеология была одним из важнейших условий победы западнизма. Разрушение ее привело бы западное общество к гибели. Я вовсе не ставлю в вину Западу то, что он развил мощнейшую идеологическую сферу в себе. Это — не недостаток, а необходимое условие его самосохранения. Я просто поражаюсь тому, что западные идеологи боятся признать этот, казалось бы, очевидный факт. Впрочем, теперь, когда Запад избавился по крайней мере на некоторое время от страха перед коммунизмом, отношение к своей идеологии тут стало меняться. Ведь изменилось же отношение к капитализму настолько, что многие западные теоретики открыто называют его светлым будущим всего человечества!
   
Те, кто отвергает существование особой западной идеологии, представляют себе идеологию в том виде, какой она приняла в коммунистических странах, в особенности Советском Союзе, то есть в виде единого идеологического учения, которое навязывает населению как нечто обязательное слой единого и централизованного идеологического аппарата, являющегося частью государственного аппарата. Но отсутствие в стране единой государственной идеологии и государственного идеологического аппарата еще не означает отсутствие в этой стране всякой идеологии и всяких средств идеологической обработки населения. Если сравнить ту сферу общества, которая в коммунистических странах была подвержена деятельности идеологического аппарата и влиянию государственной идеологической концепции, с аналогичной сферой жизни людей западных стран, то без особого труда можно заметить, что в западных странах и без упомянутых средств идеологии достигается аналогичный результат, причем гораздо эффективнее, на мой взгляд, чем в коммунистических странах. Если употребить слово «оболванивание», обычно применяемое к коммунистическим странам, то можно констатировать как факт, что система идеологического «оболванивания» на Западе является неизмеримо более мощной, чем та, какая была в Советском Союзе в сталинские и даже брежневские годы. Причем это касается не только рядовых граждан, полностью погруженных в сферу действия идеологии, но и профессиональной среды, занятой изучением общественных явлений. Почти все, что мне приходилось читать, смотреть и слушать о Западе, либо имело откровенно идеологический характер, либо было пропитано идеологией, либо вынуждало к определенным идеологическим выводам. Например, даже в вульгарной газетной пропаганде редко можно было встретить такие восторженные дифирамбы частной собственности, капитализму и прочим атрибутам западнизма, как в претендующих на высшую научность книгах Хайека, Поппера и других представителей идеологической элиты Запада.
   
Идеологическая сфера западнизма возникла не путем решения высших властей и навязывания ее обществу сверху, то есть не как искусственное образование. Она сложилась в течение многих десятилетий и даже столетий естественным путем, как часть общего процесса формирования западного общества. Создававшие ее люди не знали, что они создавали именно идеологическую, а не какую-то иную сферу. Во всяком случае, они не ставили перед собой такую цель сознательно, если не считать одну попытку такого рода, о которой буду говорить ниже.
   
Идеологическая сфера западнизма складывалась по самым различным линиям и на различных уровнях как определенная форма понимания мира, человека, познания, общества вообще и нового общественного устройства, как форма самосознания нового общества. Одновременно она складывалась и как организация общественного сознания, и как стандартизация сознания людей, и как совокупность средств ориентации в новой социальной среде и приспособления к ней, и как систем самозащиты общества от разрушающих его и противодействующих ему сил. Подобно тому, как западнизм в целом стал основой и остовом западного общества, его идеологическая сфера стала выполнять эту роль для всей сферы общественного сознания Запада.
   
Идеологическая сфера западнизма является многомерной, как и все прочие его сферы. Ее можно рассматривать не только в том плане, в каком различаются упомянутые выше три элемента ее, но также в том плане, в каком различаются производства, распределение и потребление материальных ценностей и услуг, то есть в плане производства распределения и потребления идей. В этом плане вполне правомерно говорить об идеологическом рынке со всеми его атрибутами, включая "невидимую руку".
   
Идеологическая сфера западнизма не есть нечто статичное, раз и навсегда сложившееся. Она есть динамичный процесс, в котором воспроизводятся некоторые устойчивые элементы, отмирают одни элементы и возникают новые, происходит непрерывная переработка информации о событиях на планете в идеологическую продукцию, то есть в миллионы книг, статей, речей, представлений.
   
Внутри самой идеологической сферы имеет место разделение функций. Если мы скажем, что одна из ее функций — дать людям представление о Вселенной, основанное на достижениях науки, это не значит, что вся идеологическая сфера занимается такой просветительской деятельностью. Этим занимается какая-то ее часть, да и то непостоянно.
   
Есть другие части, в задачу которых входит умышленно создавать ложное представление о каких-то странах, например — о России и о русских. Какие-то люди и учреждения строят проекты будущего общества, другие разрабатывают методы дискредитации враждебных западнизму идей и движений. Одним словом, никакая дефиниция не в состоянии дать исчерпывающее и бесспорное определение этой сферы. Роль определения тут может выполнить только обстоятельное научное исследование. Но мне такое исследование не встречалось. Думаю, что его нет вообще, ибо оно не в интересах самой идеологической сферы.
  
  
   
    
ПРЕДЫСТОРИЯ ИДЕОЛОГИИ ЗАПАДНИЗМА
   
   
20 июня 1796 года в революционном Париже произошло событие, имевшее ничтожное влияние на ход истории и оставившее малозаметный след в памяти человечества, хотя по своей сути оно должно быть отнесено к числу самых характерных явлений становления западнизма. В этот день в Национальном институте наук и искусств, в секции моральных и политических наук выступил с докладом А. Десто де Траси, лидер группы философов, получивших название идеологов. Виднейшими представителями этой группы стали Кабанис и Кондорсе. Доклад Десто де Траси назывался "Проект идеологии". Докладчик предложил проект обобщения и систематизации учений выдающихся мыслителей Ф. Бэкона, Локка, Кондильяка, Гельвеуля и других в виде особой "теории теорий" или науки об идеях — идеологии. Позднее он изложил свой проект в книге "Элементы идеологии".[134] Он не претендовал на то, что создал законченное идеологическое учение. Он рассматривал свое сочинение как первый набросок его. Существенное место в его проекте занимали мысли об использовании идеологии для усовершенствования общественного устройства.
   
После краткого и нешумного успеха «идеологов» их влияние сошло на нет. Наполеон назвал их демагогами и болтунами. Маркс назвал Десто де Траси буржуазным доктринером. Ирония истории тут заключалась в том, что Наполеон сформировался под влиянием идей праотцов западной идеологии (Вольтера, Монтескье, Гельвеция, Руссо, Мабли, Вольнея и других), а Маркс сам стал доктринером, правда — антибуржуазным.
   
Попытка Десто де Траси была первой, на мой взгляд, в истории попыткой создать единое и систематизированное идеологическое учение западнизма. Именно идеологическое, а не какое-то иное. Попытка не удалась и осталась единственной в своем роде. Замечу кстати, что Десто де Траси предвосхитил не только идеологические учения коммунистических стран XX века, но и модные в середине XX века идеи метатеорий, метанаук, метаязыков.
   
То, что я выше сказал о формировании идеологической сферы западнизма в целом, относится и к его идеологии. Последняя не была занесена на Запад извне, как это произошло с марксистской идеологией в России, а возникла и развилась тут имманентно. Она складывалась веками, естественноисторическим путем, в общем процессе духовного и культурного развития народов Запада, а не навязана кем-то сверху как нечто готовое. Будучи сама естественным элементом западнизма, она сложилась по общим законам западнизма и как адекватное ему социальное образование. Адекватное не в том смысле, в каком научные знания считаются адекватными изучаемым объектам (истинными), а в том смысле, что она отвечала условиям своего общества, его культуре, его человеческому материалу, его потребностям.
   
Идеология западнизма создавалась усилиями огромного числа философов, экономистов, социологов, политологов, писателей, политических и общественных деятелей, ученых. Среди создателей ее были такие выдающиеся личности, как Бэкон, Локк, Гоббс, Смит, Милль, Монтескье, Руссо, Гельвеций, Дидро, Вольтер, Гольбах, Кант, Гегель и многие другие, имена которых навечно остались в памяти человечества. XIX век вообще можно назвать идеологическим ураганом. А в XX веке сложилась идеологическая среда, в которой стали принимать участие десятки и сотни тысяч специалистов всякого рода.
   
В создании идеологии западнизма использовались все лучшие достижения западноевропейской культуры. Родоначальники идеологии западнизма не подозревали того, что они выполняли "социальный заказ", а именно — создавали основы для системы обработки и стандартизации сознания людей, создавали своего рода «духовные» координаты для ориентации людей в сложном окружении и потоке событий, создавали систему ограничителей и критериев оценки поведения людей. Продолжателям их дела в развитом западном обществе эта сфера стала представляться уже как нечто само собой разумеющееся.
   
Конечно, были и сохраняются в какой-то мере сейчас национальные различия в идеологии западнизма. Общеизвестны различия во взглядах между родоначальниками английской (Бэкон, Локк, Гоббс, Смит, Милль и другие), французской (Монтескье, Конт, Вольтер, Гельвеций, Монтень и другие) и немецкой (Кант, Гегель, Ницше, Фихте, Шопенгауэр и другие) идеологии. В каждой западной стране идеология вырастала из того лучшего, что создавала ее национальная культура, вырастала как национальное самосознание. Тем не менее идеология западнизма сложилась как явление общезападное. Пожалуй, в области идеологии западное единство начало складываться как единство западнистское раньше, чем в экономической и политической сферах.
  
  
   
    
ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ ИДЕОЛОГИИ ЗАПАДНИЗМА
   
   
Как в историческом процессе формирования, так и в современном состоянии идеология западнизма не была и не является феноменом, отделенным от науки, литературы, живописи, журналистики и даже от религии. Она растворена, рассеяна во всем и вообще не воспринимается как идеология. Подавляющее большинство западных людей не знает, что такое идеология. Попытка «идеологов» периода Великой французской революции отделить ее в качестве особого феномена не могла иметь успеха, хотя и исходила из благих намерений. В коммунистических странах, наоборот, даже школьники знали, что такое идеология. Идеология четко отличалась от прочих явлений культуры, не растворялась в них. Она была заметна, бросалась в глаза, вызывала раздражение и насмешки. Она вообще выглядела как нечто чужеродное и ненужное, хотя на самом деле ее организующая и воспитательная роль была огромна. На Западе нет единой государственной (официально признанной) идеологии в форме целостного учения, как это было в Советском Союзе до недавнего времени. Тут нет книги, о которой можно было бы сказать, что в ней изложены по крайней мере основы идеологии западнизма. Последняя настолько разбросана, можно сказать — растворена в неидеологических явлениях, что ее как будто бы нет совсем. Можно заметить ее отдельные проявления и кусочки, а не нечто более или менее систематизированное и локализованное в откровенно идеологических текстах.
   
Идеология западнизма изложена в бесчисленных монографиях солидных ученых, в учебных пособиях для школьников и студентов, в популярных книгах и статьях для широкого круга читателей, в лекциях по телевидению, в газетных и журнальных статьях. Все то, что называют общественными науками, так или иначе содержит идеологию в больших дозах.
   
Трудно сказать, появится ли когда-нибудь человек, который возродит идею Десто де Траси и создаст суммарное, обобщенное и систематизированное учение наподобие учения Будды, Магомета, Христа или хотя бы марксизма-ленинизма, и это учение будет признано в качестве изложения идеологии западнизма. Скорее всего — нет, так как такое учение не соответствует характеру западного общества как общества западнизма и духу его идеологии. Внешний идеологический хаос тут не случаен, он более соответствует задачам и условиям функционирования идеологии, чем канонизированная система воззрений.
   
Идеология западнизма является плюралистической в том смысле, что состоит из множества различных идей, учений, концепций, направлений мысли. Ее части невозможно механически объединить в единое логическое целое. Эти части зачастую противоречат друг другу, враждуют между собою. Тем не менее этот плюрализм можно рассматривать как разделение труда в рамках некоторого единства и как выражение индивидуальных различий авторов текстов. Во всяком случае, мы говорим об экономике Запада как о чем-то едином, хотя прекрасно знаем об ожесточенной борьбе между ее частями. Мы говорим о политической системе западных стран, зная о борьбе партий и фракций внутри партий. Так почему нельзя в том же смысле говорить о западной идеологии, если даже она кишит внутренней враждой?!
  
  
   
    
ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ СРЕДА
   
   
Хотя на Западе нет единого учения, которое сыграло бы роль государственной идеологии, здесь имеется все же нечто такое, что придает единство и преемственность идеологическому плюрализму. Это идеологическая среда специалистов, работающих в разных учреждениях, но образующих своеобразную касту. Они изучают сделанное в прошлом, осуществляют отбор, обработку и систематизацию идей и учений, издают и переиздают сочинения отобранных авторов, готовят справочники и учебники, короче говоря — осуществляют своего рода канонизацию имен, идей, учений. Эти специалисты изучают современную им общественную жизнь, данные науки и техники, вообще все то, что считают важным и интересным для масс населения. Они осмысливают изучаемое в рамках привычной для них традиции и с принятыми в их среде критериями, производят дальнейший отбор материала в идеологическую сферу. Это организованная работа, осуществляемая из поколения в поколение. Лица, вновь вступающие в эту сферу, получают определенную подготовку, продолжают дело предшественников по тем же правилам. Если они не будут это делать, они не попадут в эту сферу, а попав в нее, не будут иметь успеха и не удержатся в ней. Они обязаны следовать определенным правилам профессиональной идеологической среды, чтобы заработать на жизнь, делать карьеру, приобретать известность.
   
Тут складываются свои группы, школы, течения. Они конфликтуют друг с другом. Но при этом они проявляют терпимость и взаимное внимание. Они сосуществуют и совместно делают одно общее дело. Они суть члены одной корпорации. Они легко опознают друг друга, совместно охраняют свою сферу от посторонних вторжений, угрожающих им как корпорации. Ведь и в рамках единой христианской религии были внутренние враждующие части, не говоря уж о коммунистической идеологии.
  
  
   
    
УРОВНИ ИДЕОЛОГИИ
   
   
В идеологии западнизма можно выделить три уровня — элитарный, пропагандистски-просветительский и житейский. Первый уровень образуют сочинения, претендующие на научность, внеидеологичность, творчество. Тут действительно делаются и научные открытия — идеология питается соками науки. Идеология тут облекается в форму высокого профессионализма. Профессиональный уровень в отношении отдельных проблем, конкретных деталей, эрудированности и формального аппарата тут довольно высок. Но он уживается с банальностью выводов, с игнорированием объективных законов социального бытия, с предрассудками и предвзятыми установками.
   
Второй уровень образует множество книг, статей, лекций и докладов широкого круга специалистов, занятых обучением студентов, выступлениями на конференциях, популяризацией и пропагандой идей, журналистикой. И третий уровень образуют средства человеческой деятельности, которые так или иначе могут быть носителями идеологии, — фильмы, романы, телевизионные передачи, школьные уроки, повседневная пропаганда и даже реклама.
   
Различия этих уровней настолько значительны на первый взгляд, что идеологи высшего уровня никогда не признаются в том, они делают общее дело совместно с идеологами низшего уровня. Тем не менее они делают общее дело. Тут имеет место разделение труда в интересах выполнения разнообразных функций идеологической сферы. Одно дело — выработать рафинированную идеологическую идею с учетом состояния науки, общественного сознания, политической и экономической ситуации и т. д., и другое дело — вдалбливать эту идею в головы обывателей, по необходимости придавая ей примитивный вид.
   
Такое «вертикальное» разделение функций имело место и в идеологии Советского Союза. Аристократы ее, которым было дозволено быть запанибрата с западными коллегами по профессии, с презрением относились к рядовым пропагандистам, поносившим последними словами западных коллег советских идеологических аристократов. Однако рядовые пропагандисты лишь обнажали суть того, что сочиняли аристократы марксизма-ленинизма. Как о коммунистической идеологии нельзя судить лишь по сочинениям Маркса, Энгельса, Плеханова, Ленина и других видных теоретиков марксизма, а нужно опуститься на уровень, на котором идеология поступает к массовому потребителю, так в анализе идеологии западнизма нужно принимать во внимание не только элитарный, но и примитивный потребительский уровень.
   
Идеология для всех одна. Если бы можно было извлечь ее из связи с другими явлениями, в которые она погружена, обнаружилось бы, что она с интеллектуальной точки зрения примитивна на всех уровнях. Различаются, строго говоря, не уровни в ней как таковой, а уровни общих контекстов, в которых она вырабатывается, сохраняется и распределяется. Непримитивны и даже нарочито усложнены эти их контексты. Пилюли идеологии сами по себе не настолько приятны, чтобы люди стали их глотать добровольно и с удовольствием. Они подслащиваются более приятными «веществами» и растворяются в них, чтобы люди могли поглощать их, даже не замечая того. Идеологическая обработка населения западных стран вообще построена не как принудительная обязанность и дополнительная нагрузка, а как развлечение и полезная для потребителей идеологии деятельность.
  
  
   
    
ВНЕКЛАССОВОСТЬ ИДЕОЛОГИИ ЗАПАДНИЗМА
   
   
Идеология западнизма не является идеологией какой-либо социальной группы, партии, слоя или класса. Она есть идеология внегрупповая, внеклассовая, всеобщая. Это не значит, что ее принимают все граждане, все группы, все классы. Это не значит, будто она объединяет все категории и группы граждан, будто она выражает их общие интересы, будто она является идеологией "классового примирения". Это не значит, что она входит во все идеологические концепции и частные идеологические феномены, существующие на Западе. Это означает, что ни один класс, ни один слой, ни одна партия и ни одна социальная группа не заявляет о ней как о своей идеологии. Она возникает, сохраняется и распространяется как особый и самостоятельный элемент общественного устройства. Ее положение в этом отношении сходно с положением государства. Она сохраняет этот статус, если даже отвергается какими-то людьми или группами людей, подвергается критике в каких-то ее проявлениях. Она живет, поскольку она есть сфера жизнедеятельности большого числа людей, занимающих стабильные позиции в обществе, имеющих влияние и сбыт своей продукции, способных отстоять свое положение.
   
В поле влияния идеологии находятся так или иначе все граждане общества, включая и враждебно настроенных. Раз люди читают книги, газеты и журналы, раз они обучаются в школах и университетах, раз они смотрят фильмы, телевидение и рекламу, раз они слушают своих политиков и общественных деятелей, раз они участвуют в каких-то общественных действиях, они вольно или невольно впитывают в себя идеологию западнизма, подвергаются идеологической обработке ("оболваниванию"). И тем самым они поддерживают идеологию. Потребляя продукцию идеологии, они дают ей возможность существовать, — они тем самым питают идеологию. Они просто не могут от нее избавиться, если бы даже захотели. Идеология западнизма в этом смысле есть дело всего общества, всех групп, слоев, классов.
   
Идеология западнизма испытывает влияние других идеологических феноменов и сама влияет на них. Но в нее не входят никакие частные идеологии — она есть особое явление сравнительно с ними. Идеологическая сфера Запада включает в себя многочисленные частные идеологические образования и идеологию западнизма как идеологию общества в целом, основанного на западнизме. Повторяю, подобно государственности, она есть идеология целого и целостности общества.
   
Должен заметить, что и в этом отношении идеология западнизма не является исключением. Советская государственная идеология с самого начала заявила о себе как об идеологии всех «трудящихся», всего общества. Там не было особых идеологий для рабочих, крестьян и служащих. Насмехаясь над коммунистическими идеями дружественных классов и бесклассового общества, идеологи западнизма сами проповедуют идеи классового примирения и единства интересов различных слоев населения, что, как и в случае с советской идеологией, имеет известные основания. Кстати сказать, эта проповедь есть одна из функций идеологии западнизма как идеологии целостности общества.
   
Неклассовая идеология западнизма, как я уже заметил, не предполагает, что с ней все согласны и все принимают ее. Она имеет противников. Многие безразличны к ней и вообще понятия не имеют о том, что таковая существует. Тем не менее она по бесчисленным каналам господствует над сознанием людей. Ею пропитана вся атмосфера, которою дышит сознание людей. Избежать ее власти просто невозможно, живя в западном обществе. Оказывая влияние и на враждебные ей умонастроения, она борется против них не менее ожесточенно, чем религиозные учения прошлого с ересями.
  
  
   
    
ИДЕОЛОГИЯ И НАУКА
   
   
Идеология западнизма зародилась и формировалась как стремление создать научное понимание всего того, что входило в круг интеллектуальных интересов людей, в противовес религиозному учению обо всем этом, то есть о космосе, природе, обществе, человеке, мышлении, познании. Наука осталась источником идеологии и в наше время. И останется до тех пор, пока наука не исчерпает себя и пока существует западнизм. Но наука не становится идеологией. Идеология пожирает науку, но не превращается в то, что она пожирает. Продукты ее «пищеварения» суть нечто иное, чем пища.
   
Наука и идеология различаются по целям, по методам и по практическим приложениям. Наука имеет целью познание мира, достижение знаний о нем. Она стремится к истине. Идеология же имеет целью формирование сознания людей и манипулирование их поведением путем воздействия на их сознание, а не достижение объективной истины. Она использует данные науки как средство, опирается на науку, принимает наукообразную форму и даже сама добывает какие-то истины, если это уже не сделано другими. Но она приспосабливает истину к своим целям, подвергает ее такой обработке, какая необходима для более эффективного воздействия на умы и чувства людей и в какой заинтересованы те или иные группы людей, организации, классы и даже целые народы.
   
Идеология, как и наука, оперирует понятиями и суждениями, строит теории, производит обобщения, систематизирует материал, классифицирует объекты, короче говоря — осуществляет многие мыслительные операции, какие являются обычными в науке. Но между идеологией и наукой и в этом есть существенное различие. Наука предполагает осмысленность, точность, определенность и однозначность терминологии. Она по крайней мере к этому стремится. Утверждения науки предполагают возможность их подтверждения или опровержения. Понимание науки предполагает специальную подготовку и особый профессиональный язык. Наука вообще рассчитана на узкий круг специалистов. В идеологии все эти условия не соблюдаются, причем не вследствие личных качеств идеологов, а вследствие необходимости исполнить роль, предназначенную для идеологии. В результате ориентации на обработку сознания масс людей и на манипулирование ими получаются языковые конструкции, состоящие из расплывчатых, многосмысленных и даже вообще бессмысленных слов, из непроверяемых (недоказуемых и неопровержимых) утверждений, из однобоких и тенденциозных концепций. Результаты науки оцениваются с точки зрения их соответствия реальности и доказуемости, то есть критериями истинности, результаты же идеологии — с точки зрения их эффективности в деле воздействия на сознание людей, то есть критериями социального поведения.
   
Методы идеологии и науки лишь частично совпадают. Но по большей части они настолько различны, что можно констатировать принципиально различные типы мышления — идеологический и научный. Для первого характерным становится априоризм, то есть подгонка реальности под априорные концепции, нарушение правил логики (алогизм) и методологии познания, не говоря уж о научной этике. Приведу пример. В 1992 году группа экономистов по заданию ООН установила, что страны с высоким уровнем жизни имеют более высокий индекс политической свободы, чем страны с низким уровнем жизни. Само это «открытие» не стоит выеденного яйца. Но эти «открыватели» пошли дальше: они сделали вывод, будто причина бедности — политическая система бедных стран. Чтобы преодолеть бедность, эти страны должны перестроить свой социально-политический строй по западным образцам. Вывод сделан с нарушением всех правил логики и методологии науки. Его идеологическая ориентация очевидна — эти «ученые» имели заданную установку и подгоняли под нее свое якобы научное исследование. Примерами такого рода кишат сочинения бесчисленных «исследователей» общественных явлений. Я уже приводил их ранее в другой связи и буду приводить в дальнейшем.
   
Различие ориентации (целей, установок, заданий) науки и идеологии имеет в конечном итоге противоположные результаты. Наука создает понимание реальности, а идеология — принципиальное непонимание, лишь принимающее видимость понимания. Идеология создает иллюзию и имитацию понимания. Непонимание в этом случае есть не просто отсутствие понимания. Оно есть наличие противоположной способности, которая увеличивается, принимает изощренные формы, специально культивируется и достигает огромной силы влияния на умы и чувства людей. Она заполняет собою их. Она поглощает понимание, отпихивает его на задворки сознания, узурпирует его функции, выдает себя за подлинное понимание.
   
Люди, которые руководствуются принципами науки в понимании общественных явлений, суть чрезвычайно редкое исключение. Их почти что нет, а порою они исчезают совсем. Это не случайно. Научное понимание общественных явлений требует высокого уровня образования и гибкости интеллекта, редко и плохо вознаграждается само по себе (то есть если не служит идеологии и политике), не согласуется с обывательскими представлениями, плохо защищено от агрессии со стороны общечеловеческой глупости и от ложной уверенности в том, будто всякий опытный в житейском отношении человек уже тем самым является компетентным судить о фактах общественной жизни.
   
Общественные явления настолько сильно затрагивают интересы людей, что они (люди), воображая, будто выражают объективную истину, на самом деле выражают свои интересы, лишь придавая им обманчивую форму истины. Ко всему прочему, истина, вся истина и только истина о социальных явлениях людям практически не нужна. Им достаточно получать капельки истины, растворенные в идеологической жидкости. А обнаженная истина об общественных явлениях порождает гневное осуждение со стороны всякого рода моралистов и демагогов. Они скорее примирятся со злом, чем с научной истиной, объясняющей закономерность и социальную роль зла.
   
Истины социальных наук в их первозданном виде служат средством удовлетворения любопытства ничтожного числа одиночек, не играющих в обществе никакой видной роли. Они выполняют свою социальную задачу только в качестве материала для идеологии. Идеология же имеет огромные практические приложения. На ней основывается вся грандиозная пропаганда, воспитание масс в нужном духе ("идеологическое оболванивание") и манипулирование массами. Именно идеологически обработанные данные социальных исследований, а не непосредственно научные результаты этих исследований находят применение в деятельности политиков, всякого рода секретных служб, государственных учреждений, партий, общественных деятелей и т. д. Это происходит благодаря тому, что идеология отбирает во множестве возможных истин такие, знание которых непосредственно полезно практически, и придает этим истинам такую интерпретацию, которая ориентирует деятельность заинтересованных лиц в нужном направлении, придает этой деятельности желаемый вид и морально оправдывает ее в их собственных глазах и в глазах масс населения.
   
Из сказанного следует, что идеология должна содержать в себе какую-то совокупность знаний, которые могут стать научными, если их извлечь из контекста идеологии и очистить от идеологической шелухи. Она должна быть полезной в том смысле, что какие-то люди, усвоив эту совокупность знаний, могли бы действовать в определенного рода ситуациях так, как будто они имеют для этого необходимые научные знания.
   
В отношении данных естественных наук действуют другие, не менее принудительные причины их идеологического «переваривания». Широкие слои населения проявляют интерес к достижениям науки. Ознакомление их с этими достижениями предполагает популяризацию, рассчитанную на непрофессиональный уровень людей, что само по себе означает искажение результатов науки, упрощение, схематизацию, привнесение в науку чужеродных образных пояснений и т. д. А главное — при этом приходится иметь дело уже с воспитанными в определенном духе массами людей. Чтобы завладеть их вниманием, просветители и популяризаторы науки превращаются в мошенников, придающих скучным самим по себе результатам науки необычный, яркий, сенсационный и даже мистический вид. От науки при этом остаются лишь имена и смутные намеки на их реальные результаты. Основная масса такой продукции оказывается чудовищным извращением научных истин, умело замаскированным под «подлинную» и «новаторскую» науку. Эти извращения порою принимают такой вид, что не только обыватели с примитивным интеллектом, но даже изощренные в интеллектуальной работе профессионалы сами не могут разглядеть, где истина и где мошенничество. Так произошло в XX веке со многими достижениями логики, математики, физики, психологии, биологии. Вся так называемая "научная фантастика" есть фальсификация достижений науки. Она вполне сопоставима с мракобесием невежественного средневековья.
   
Процесс превращения данных науки в средство идеологии и в мошенничество за счет науки есть массовый феномен. В нем участвуют сотни тысяч людей, творящих идеологически пережеванную пищу для сотен миллионов потребителей. Многое в этом процессе происходит стихийно и бессознательно. Но бессознательность тут относительна. Участники процесса отдают себе отчет в том, что от них требует рынок потребителей их продукции, как расценят всесильные масс-медиа их творчество, как отнесутся к их творчеству те, кто им платит деньги и обеспечивает успех. Тут складываются свои традиции, привычки, навыки, школы, штампы.
   
Человек, который самыми безукоризненными научными методами покажет, что почти вся научно-популярная и художественная литература, сложившаяся на основе использования идей логики, математики, физики, психологии и других наук, есть шарлатанство, что научно-фантастические фильмы и романы суть явления антинаучные, такой человек не будет услышан даже в кругах профессионалов.
   
Для подавляющего большинства людей научное понимание объектов, попадающих в сферу внимания идеологии, было и останется навечно недоступным. Оно возможно лишь для исключительных одиночек, да и то лишь частично, при наличии страстного желания вырваться из пут идеологии и при условии самостоятельных профессиональных исследований соответствующих объектов. Оно навсегда останется лишь мимолетным проблеском в идеологическом тумане, в котором человечество обречено двигаться вслепую, наугад и ощупью, воображая, будто его путь освещен светом разума. Надежда на то, что идеология исчезнет и ее место займет наука, является по меньшей мере наивной.
  
  
   
    
ЭМПИРИЗМ ИДЕОЛОГИИ ЗАПАДНИЗМА
   
   
В познании общества, как и в других сферах исследования эмпирических явлений, применяются эмпирические и теоретические методы. В зависимости от того, каким из них отдается предпочтение, можно говорить об эмпирическом и теоретическом подходах к обществу. В XIX веке и ранее доминировал теоретический подход. Во второй половине XX века почти безраздельное господство захватил подход эмпирический, превратившийся в сбор и обработку статистических данных о явлениях, имеющих злободневный интерес, а также опрос определенным образом отобранных граждан по заранее разработанным анкетам и в обработку данных этих опросов.
   
Не буду оспаривать пользу эмпирических методов для решения каких-то частных задач. Но было бы ошибочно преувеличивать их достаточность и надежность. Их результаты зависят от субъективного произвола исследователей и опрашиваемых, от случайностей, от априорных установок и предвзятых убеждений, от пропагандистских целей и от политической ситуации. Эмпирическими данными до такой степени переполнены все сообщения средств массовой информации и профессиональная литература, что можно констатировать своего рода террор эмпиризма. Числа, величины, проценты, свидетельства отобранных граждан, отсортированные факты — это все кажется бесспорным и убедительным. А между тем ничто так не искажает реальность, как манипулирование этими «бесспорными» величинами и фактами. Многочисленные примеры этому приводятся в западных публикациях. Например, по данным Сильвии Брунель[135], в 1982 году считалось точно установленным, что в мире ежегодно умирало с голоду 50 миллионов человек, в то время как число всех умиравших в год людей не превышало 48 миллионов. Аналогично в начале девяностых годов писали, будто ежегодно в мире умирало от голода 15 миллионов детей, тогда как число всех умиравших детей было около 9 миллионов. Эмпирические методы превратились не столько в методы научного познания общества, сколько в средства идеологии и пропаганды. Они ограничивают познание общества сведениями о разрозненных фактах. Но знание фактов еще не есть понимание. Информация о фактах теперь имеется в изобилии, является даже чрезмерной. И это уже стало препятствием на пути понимания, причем для большинства людей препятствием непреодолимым. Масс-медиа захламляют сознание людей информацией настолько, что они вообще перестают что-либо понимать. Тут действует принцип: "Пусть знают все, не понимая ничего!"
  
  
   
    
СУБЪЕКТИВИЗМ ИДЕОЛОГИИ ЗАПАДНИЗМА
   
   
Общество состоит из людей, обладающих интеллектом, волей, способностью ставить цели и добиваться их осуществления, способностью планировать свою деятельность и предвидеть ее результаты, короче говоря — обладающих тем, что можно назвать субъективным фактором. Характерным для идеологии западнизма является непомерное раздувание этого фактора, подчеркивание роли отдельных личностей, особенно политических деятелей. Зайдите в любой книжный магазин! Все полки завалены книгами о выдающихся личностях и книгами самих выдающихся личностей. Включите телевизор! И вы наверняка увидите физиономии каких-то личностей либо в виде объекта непомерного внимания, либо исторгающего потоки слов, долженствующих быть двигателями исторического процесса.
   
На Западе издевались над культом отдельных личностей в коммунистических странах. Но на самом Западе это же самое делается в масштабах, в сотни раз превосходящих эти страны. Тут постоянно создается и поддерживается культ заурядных президентов, премьер-министров, канцлеров, генералов, профессоров, киноактеров, спортсменов и даже преступников. Тут существует целая индустрия производства «выдающихся» личностей, причем индустрия настолько мощная, что западное общество можно считать культистским. А ведь это есть не воздание должного тому, что сделали люди, а идеологическая работа по оболваниванию масс населения. Людям ежеминутно по бесчисленным каналам вдалбливается в голову убеждение, будто их общество и его эволюция суть результат усилий этих выдающихся личностей.
   
Но помимо субъективного фактора в жизни общества имеет место и то, что не зависит от разума, воли, желаний, намерений, планов и решений людей, включая все выдающиеся личности, — объективный фактор. Характерным для идеологии западнизма является преуменьшение, игнорирование и фальсификация сущности и роли объективного фактора.
   
А между тем наличие и роль объективного фактора не менее очевидны, чем фактора субъективного. В общественной жизни участвует огромное число явлений. Далеко не все в ней подконтрольно воле людей. Возникают непредвиденные следствия их деятельности. Людей много, их цели и намерения разнообразны. Суммарный результат их действий далеко не всегда совпадает с тем, к чему стремятся отдельные участники исторического процесса. Люди совершают ошибки в своих расчетах. Возможности их предвидения ограничены. Думая о ближайших результатах своих действий, они не задумываются над более отдаленными их следствиями. Плюс ко всему — далеко не все действия людей включают в себя осознанные цели и предвидение результатов. Многие действия являются автоматичными, машинообразными или животнообразными. Короче говоря, имеется достаточно много причин, вследствие которых совокупный процесс жизни людей приобретает черты объективного процесса природы.
   
Объективный фактор не исчерпывается сказанным. К этому следует добавить еще то, что общественная жизнь происходит в соответствии с объективными, неподвластными воле людей социальными законами. В идеологии западнизма доминирует убеждение, будто никаких объективных законов, аналогичных законам природы, в общественной жизни нет. Это убеждение ложно. Социальные законы суть то в жизни людей и человеческих обществ, что при определенных условиях имеет место с необходимостью, причем независимо от того, осознают люди эти законы или нет, способствуют их проявлению или препятствуют. И с этой точки зрения социальные явления принципиально не отличаются от явлений природы.
   
Сравню в качестве примера один из законов механики Ньютона и один из простейших социальных законов. Закон Ньютона в логически явной форме можно записать так: "Если на тело не действуют никакие внешние силы (это — условие X), то оно будет сохранять состояние покоя или прямолинейного равномерного движения (Y)". Если взять суждение Y отдельно от X, то оно будет ложным, так как можно привести сколько угодно примеров, когда указанные в нем состояния не сохраняются. Условие X в реальности тоже никогда не выполняется с абсолютной точностью, но лишь всегда более или менее приблизительно, относительно. Чтобы открыть этот закон, Ньютон проделал мысленный эксперимент — допустил условие X и путем логических рассуждений получил Y.
   
Представим себе теперь такую ситуацию. Ищущий работу человек стоит перед проблемой выбора одного из двух мест работы, которые одинаковы во всем, кроме одного признака: одно предприятие платит за ту же работу больше, чем другое. Какое из этих предприятий выберет нормальный человек, способный оценить ситуацию выбора и нуждающийся в средствах существования? Очевидно, то, которое больше платит. Человек поступает при этом в соответствии с социальным законом, который можно сформулировать так: если нормальный человек вынужден сделать выбор одного из двух вариантов поведения, одинаковых во всем, кроме одного признака, то он предпочтет тот из этих вариантов, который с его точки зрения имеет для него преимущество в отношении этого признака.
   
В реальности никогда не бывает так, что два варианта одинаковы во всем, кроме одного признака. В реальности действуют многочисленные обстоятельства — неосведомленность людей о положении дел, личные знакомства, обман, реклама, изменения ситуации, традиции, расчеты по многим признакам, ошибки в расчетах. Тем не менее приведенный закон не отменяется, он сохраняет силу как одна из тенденций человеческого поведения, причем в массе человеческих поступков.
   
Социальные законы не являются принципами морали и юридическими нормами, и наоборот, хотя люди, формулируя нормы морали и права, как-то отражают законы социальные, обычно ничего не зная о последних. Когда всякого рода политики и общественные деятели говорят о преобразованиях и организации общества на основе принципов морали и права, они говорят чепуху.
   
Люди могут не считаться с какими-то социальными законами, поступать так, как будто их нет. Но это не означает, что эти законы не имеют силу. Люди и в отношении законов природы часто не считаются с ними, что не отменяет законы, но за что люди так или иначе бывают наказаны. Так и в отношении социальных законов. Примерами такого рода наполнена вся история человечества, особенно в наше столетие, которое считается вершиной развития человеческого разума. Все основные глобальные проблемы, над которыми только теперь задумались правящие и деловые люди Запада, явились результатом именно такого пренебрежения к социальным законам.
   
Авторы сочинений на социальные темы так или иначе говорят о язвах общества и ищут тех, кто виновен в них. Одни при этом называют в качестве источника зол диктаторов и тиранов, другие — капиталистов и феодалов, третьи — партии и организации вроде партий нацистов, партий коммунистов, органов государственной безопасности, четвертые — экономический и технологический прогресс, пятые — чрезмерный рост населения, шестые — идеологии. И никто не называет такой источник зол и таких тиранов человечества, какими являются объективные социальные законы. От этих зол и тиранов человечество не избавится никогда и ни при каких обстоятельствах. Меняя условия своей жизни, люди избавляются от одних тиранов такого рода, но с необходимостью попадают во власть других, порою еще более жестоких. В мире никогда не было, нет и не будет идеального общества всеобщего благоденствия не по вине каких-то злоумышленников, а в силу объективных законов бытия.
   
Существует неосознанный страх познания социальных законов, ибо оно несет людям не столько надежды на лучшее, сколько пессимистические выводы насчет будущего. Плюс к тому — идеологический контроль допускает до всеобщего признания в качестве социальных законов далеко не все законы, которые можно было бы в принципе открыть. Идеология навязывает людям в качестве социальных законов то, что таковыми не является. Такими псевдозаконами набита вся словесная сфера, относящаяся к политике, экономике и вообще к западному образу жизни.
   
Поразительно то, что социологи, отрицающие объективные социальные законы, часто сами дают прекрасные примеры таких законов. Характерен в этом отношении Макс Вебер, который дал блестящее описание феномена бюрократии как организующегося по специфическим социальным законам этой сферы.
   
Наличие субъективного фактора не исключает действие объективных социальных законов, ибо этот фактор сам есть объективное явление. И в отношении его имеют силу свои социальные законы.
  
  
   
    
АНТИДИАЛЕКТИЧНОСТЬ ИДЕОЛОГИИ ЗАПАДНИЗМА
   
   
Диалектика была открыта на Западе, причем до появления марксизма. Она была мистифицирована тем человеком, который сделал самый значительный вклад в нее, а именно — Гегелем. Маркс, взяв диалектику на вооружение в своих исследованиях, не дал ее систематического описания. Он ограничился отдельными разрозненными замечаниями о ней. Его соратник Ф. Энгельс вообще счел диалектический способ мышления Маркса "кокетничанием с Гегелем". Энгельс был первым, кто вульгаризировал диалектику, придав ей вид учения о неких всеобщих законах бытия. Тем самым он чрезмерно обобщил диалектику, распространив ее на сферы познания, где она была лишена смысла (даже на математику!), и оторвав ее от сферы общественных явлений, где она была на месте. Последователи Маркса связали диалектику с политической борьбой, идеологизировали ее, изобразили ее как некое оружие пролетариата. В Советском Союзе учение о диалектике в опошленном виде стало составной частью государственной идеологии. И нет ничего удивительного в том, что на Западе сложилось негативное отношение к диалектике.
   
Пренебрежение западных исследователей социальных явлений к диалектике не поддается разумному оправданию. Исследуемые явления буквально вопят о том, что они живут не по предписаниям и призывам политиков, идеологов и моралистов, а по объективным законам, которые раньше называли законами диалектики. В них имеет место борьба противоположностей, раздвоение единого и поляризация частей, превращение явлений в свою противоположность, возврат в прежнее состояние на новом уровне ("отрицание отрицания"), переход количественных изменений в качественные и т. д. А исследователи, боясь упреков в почтении к диалектике, делают все от них зависящее, чтобы не замечать реальной диалектики социальных объектов, и сочиняют плоские книжки, перенасыщенные «бюрократическими» классификациями и дефинициями.
   
Диалектический метод исследования (метод мышления) не сводится к известным "законам диалектики". Он включает в себя определенную совокупность приемов мысленного эксперимента, которую Гегель и Маркс называли методом восхождения от абстрактного к конкретному. Я еще в 1951–1954 годы дал систематизированное описание этого метода. Но оно встретило враждебное отношение в советской философии, и моя диссертация находилась в фонде запрещенных рукописей до последнего времени. Я убежден в том, что этот метод мог бы стать весьма полезным в описании феномена западнизма. До сих пор «Капитал» Маркса остается уникальным образцом применения его.
  
  
   
    
ИДЕОЛОГИЯ И РЕАЛЬНОСТЬ
   
   
Со времени Наполеона, который с презрением относился к идеологии и идеологам, пошла традиция смотреть на идеологию как на ложное, извращенное отражение реальности. В справочниках и словарях часто идеология так и определяется как ложное учение. Я такой взгляд на идеологию отвергаю. Но я тем самым не хочу сказать, будто идеология дает истинное отражение реальности. Такое утверждение тоже было бы ложно. Тут есть третья возможность, а именно — что идеология ни истинна, ни ложна. Ее вообще нельзя рассматривать с точки зрения истинности и ложности. Отдельные фрагменты, будучи взяты сами по себе, то есть вне их идеологической среды и исключительно с точки зрения их отношения к реальности, могут оказаться истинными и ложными. Подходить же к идеологии в целом с критериями истинности и ложности — это все равно как рассматривать картины Пикассо, Кандинского и ряда других художников XX века того же рода с точки зрения их адекватности какой-то якобы изображаемой реальности.
   
В отношении идеологии и ее частей уместна оценка в соответствии с критериями эффективности воздействия их на умонастроения и поведение людей. При этом утверждения идеологии не непосредственно соотносятся с реальностью, а опосредованно, то есть в качестве факторов поведения людей и их объединений вплоть до целых стран и народов. Идеология извращает реальность. Но она это делает в основе своей не в силу дурных намерений и глупости, а в силу своей роли и средств исполнения роли, то есть изобразительных средств. Лишь на этой морально безупречной основе развивается практика сознательного извращения реальности и соответствующая система приемов. При этом идеология переходит в пропаганду. В сфере идеологии начинают доминировать специалисты, готовые проводить любую пропагандистскую линию за те блага, какие дает им их профессия и положение в обществе, и из корыстных и карьеристских соображений. Как в случае с коммунистической идеологией продолжателями дела ее основателей стала огромная армия беспринципных прохвостов, так и законными наследниками великих основателей идеологии западнизма стали интеллектуальные пигмеи, безнравственные шкурники и карьеристы, не уступающие в этих качествах наследникам Маркса. И это не есть некое перерождение. Это результат нормального естественноисторического развития самой идеологической сферы в силу ее объективных законов.
   
Идеология западнизма возникла в рамках феодального общества как мечта о наилучшем общественном устройстве, якобы соответствующем естественной природе человека, его неким прирожденным потребностям и правам. Когда западнизм начал завоевывать господствующее положение в обществе, обнаружилось, что он несет с собой не только благо, но и зло. Возникла потребность в защите достигнутого и в исправлении недостатков — потребность в апологетике западнизма. И функцию апологетики взяла на себя идеологическая сфера.
   
Апологетика общественного строя не есть нечто сугубо негативное, достойное морального осуждения. Это есть вполне естественное средство самосохранения общества, подобное с этой точки зрения правовым нормам, судам, полиции, армии, бюрократии. Но надо признать, что на Западе вплоть до середины XX века доминировало не апологетическое, а критическое отношение к западнизму. Преобладали социалистические и даже коммунистические идеи, провозглашавшие порочность капитализма. Такое идейное состояние западного общества объясняется множеством причин. Среди них следует упомянуть то, что западная демократия сама создавала условия, благоприятные для процветания критических и даже антизападнистских умонастроений. Кроме того, западнизм еще только начинал свою победоносную историю и был уверен в себе. Когда угрозы его существованию стали (начиная с 1917 года) реальными, апологетика западнизма стала первостепенной задачей его идеологии и пропаганды.
   
К началу девяностых годов стало очевидно, что Запад одержал эпохальную победу над мировым коммунизмом. Апологетика западнизма получила новые основания — радость победы и надежду на будущее. На Западе поднялся буквально ураган восхваления всего западного и очернения всего коммунистического. Еще никогда в прошлом апологетика западнизма не достигала таких гипертрофированных размеров и циничной откровенности. Нашлись мыслители, объявившие капитализм и демократию, особенно в их американском варианте, конечной целью всей истории человечества. Причем эту цель они объявили достигнутой, объявили это завершением, а кое-кто даже концом истории человечества.[136] Средства массовой информации превознесли эту пропагандистскую чепуху как вершину человеческого разума. А ведь еще совсем недавно коммунистическая идеология объявила коммунистическое общество конечной целью и вершиной прогресса, и это служило предметом насмешек на Западе. Теперь западнизм перенял маниакальные претензии поверженного пррливника.
   
Hелепо осуждать идеологию за то, что она дает претенциозное и извращенное отражение реальности, ибо она лишь выполняет свои обязанности) Она не добилась бы успехов в борьбе против коммунизма, если бы акцентировала внимание на таких достижениях коммунизма, как ликвидация безработицы и нищеты, удовлетворение минимальных потребностей всех граждан, всеобщее бесплатное образование и медицинское обслуживание и т. д., а при описании западного образа жизни раздувала бы его негативные черты. Западная советология целиком и полностью стояла на позициях тенденциозно-негативного подхода к коммунизму и тенденциозно-позитивного подхода к западному обществу. Именно благодаря этому она стала эффективным оружием Запада в "холодной войне" против Советского Союза и вообще мирового коммунизма. Если бы вместо этого Запад взял на вооружение строгую науку о коммунистическом и о западном обществе, он такого успеха не добился бы.
   
Апологетика западнизма нуждалась в образе врага, который представлял бы опасность для западного общества и в сравнении с которым последнее выглядело бы как нечто подобное земному раю, во всяком случае — как лучшее из всех возможных общественных устройств. И история сделала такой «подарок» идеологии западнизма: в 1917 году на свет появилось реальное коммунистическое общественное устройство в России. С тех пор антикоммунизм стал превращаться в существенный элемент идеологии западнизма.
  
  
   
    
ЖИЗНЕННЫЕ ЦЕННОСТИ
   
   
Жизненные ценности — это то, что люди считают важным для их жизни, что образует цели и мотивы их деятельности, о чем они мечтают и к чему они стремятся, достижение чего образует смысл их жизни. В западной философии существует особое учение о ценностях — аксиология. Предшественником ее считают Канта. Впервые обстоятельное изложение ее дал Р.Г. Лотце (середина XIX века). Потом к разработке ее приложили руку Риккерт, Виндельбанд, Гуссерль, Вундт, Брентано, Шеллер и другие более или менее знаменитые мыслители.[137] Не буду входить в содержание этого на редкость скучного раздела западной философии. Изложу кратко мои собственные соображения, основанные на личном наблюдении очевидных явлений западной и советской жизни.
   
Жизненные ценности можно классифицировать во многих разрезах, в том числе фундаментальные (первичные) и производные (вторичные), индивидуальные и общественные, реальные и символические, естественные и искусственные. Эти разрезы не исключают друг друга, так что одни и те же ценности могут фигурировать в различных категориях. Фундаментальные индивидуальные ценности касаются естественных потребностей людей в пище, одежде, жилье, семье, общении, здоровье, развлечениях, отдыхе и т. д. и средств их удовлетворения. Как показывает опыт, эти ценности не всегда очевидны. Люди привыкают к ним как к чему-то само собой разумеющемуся, как к дарам природы. И тем более люди, как правило, не отдают себе отчета в том, какой ценой и благодаря каким средствам достигаются эти ценности. А порою люди умышленно отвлекаются от понимания этих средств, ибо оценка их людьми часто не совпадает с оценкой благ, какие благодаря им достигаются. Если бы западным людям систематически разъясняли, каким путем достаются им жизненные блага и какую цену им приходится за них платить, то обаяние этих благ резко сократилось бы.
   
Одна из задач идеологии и заключается в том, чтобы объяснить людям, какими ценностями они обладают или могут обладать в их обществе и благодаря чему. Разумеется, объяснить не на уровне объективной науки, а именно идеологически, то есть идеализируя как сами ценности, так и пути их достижения.
   
Индивидуальные ценности, которые восхваляет и пропагандирует западная идеология, общеизвестны. Это богатство, власть, слава, мастерство, собственность, комфорт, благополучие, сила, здоровье, удовольствия, предпринимательство, свободы, права и т. д. Оргия прославления их достигла апогея в конце "холодной войны", когда стали прославлять все то, что в течение многих веков считалось пороками и наихудшими проявлениями свойств человеческой натуры.
   
Я не считаю это отклонением от норм западнизма. Наоборот, именно в этой оргии дали знать о себе нормы западнизма, долго сдерживавшиеся и маскировавшиеся вследствие ряда исторических обстоятельств. В течение более ста лет велась ожесточенная критика ценностей западнизма как пороков капитализма, так что вера в эти ценности была расшатана еще до того, как она успела укрепиться. Думаю, что негативный опыт национал-социализма, фашизма и коммунизма способствовал тому, что западные люди начали осознавать и ценить те ценности, какие порождал их социальный строй. Но этот процесс не был стихийным. Его организовали и возглавили профессиональные идеологи. Именно идеология вычленила специфические ценности западного общества и установила, что эти ценности суть результат капитализма и демократии.
   
Осознание ценностей западнизма массой населения и принятие их не есть одноактная операция. У людей так или иначе наступает усталость к пропаганде, развиваются критические умонастроения, люди быстро привыкают к тому, что имеют, и забывают о том, чему они обязаны тем, что имеют, а в случае ухудшения жизненных условий начинают приписывать причины ухудшения основам своего общества. Короче говоря, состояние умов и чувств людей подвержено влиянию множества факторов. Задача идеологии — постоянно поддерживать нужное идейно-психологическое состояние общества, вырабатывать и поддерживать в людях иммунитет в отношении антизападнистских влияний, изо дня в день вбивать в головы специфически западнистскую систему ценностей. В период "холодной войны" на Западе наконец-то поняли, что эта работа идеологии должна быть организована на государственном уровне, причем как постоянно действующий элемент системы воспроизводства человеческого материала.
   
Индивидуальные ценности — это то, к чему люди стремятся добровольно, они жаждут иметь их. Людей даже приходится сдерживать в этом их рвении силою власти, права, общественного мнения и другими средствами. Общественные же ценности связаны с интересами человеческих объединений и с обязанностями граждан по отношению к этим объединениям. Добровольно и бескорыстно к этим ценностям стремятся лишь одиночки, выпадающие из нормы. Это общее правило. Люди охотно стремятся к этим ценностям, если они лично вознаграждаются за это властью, карьерой, богатством, почетом, известностью, увлекательностью жизни и работы. За все это идет не менее ожесточенная борьба, чем за доступ к ценностям индивидуальным.
   
Ценности разделяются на естественные и искусственные. Первые рождаются из опыта жизни и подкрепляются им. Вторые же возникают из стремления ограничить негативные следствия первых. Они изобретаются отдельными представителями рода человеческого и навязываются прочим людям путем проповеди, пропаганды и даже насилия. К их числу относятся моральные и духовные ценности. Они изобретаются с целью ограничить негативные проявления человеческой натуры, облагородить и скрыть суть естественных ценностей, дать людям, которым естественные ценности доступны в ничтожной мере, компенсацию и утешение. Эти ценности принимались людьми отнюдь не с распростертыми объятиями и не с ликованием. Христианская церковь и власти прибегали к необычайным жестокостям, чтобы хотя бы немного повысить нравственный уровень масс населения.
   
Важнейшая производная ценность — деньги и все то, что может быть превращено в деньги и принести деньги. Деньги суть универсальная ценность, то есть символ, аккумуляция и возможность реализации любых ценностей. Начиная с некоторого уровня они становятся самоценностью, придавая полностью извращенный характер всей системе ценностей. На эту тему написано и сказано, пожалуй, больше, чем на любую другую социальную тему. Слово «извращенный» я здесь употребляю не в морализаторском негативном смысле, а как обозначение обычной в общественной жизни и эволюции превращений ее феноменов.
   
Вторая производная ценность, конкурирующая с деньгами, — власть над другими людьми. И третья — слава. На эти темы сказано и написано тоже более чем достаточно.
   
Подобно тому, как в деловой сфере символическая и производная экономика берет верх над реальной и основной, в сфере ценностей символические и производные ценности приобретают доминирующее значение. Это имеет следствием извращение всей системы критериев оценки человеческой деятельности. Актеры, играющие роли выдающихся исторических личностей, становятся более известными и популярными, чем сами исторические личности. Исполнители чужих музыкальных произведений становятся известнее их сочинителей и зарабатывают больше, чем последние. Танцоры, боксеры, теннисисты, певцы и прочие развлекатели оттесняют далеко на задний план выдающихся ученых и изобретателей. Парламентские процедуры по поводу законов становятся главнее самих законов. Ураганы в масс-медиа затмевают своими масштабами реальные события, послужившие поводом для них. Короче говоря, вторичные социальные явления начинают восприниматься людьми как более важные, чем те, на основе которых они возникли в качестве подсобных средств, а относящиеся к ним ценности начинают навязываться в качестве ценностей более высокого уровня, чем ценности фундаментальные. В самом жалком положении оказываются те, кто создает самые фундаментальные ценности, а в самом выгодном — те, кто наслаждается жизнью за их счет. Это старо, как мир. От этой «несправедливости» законов социального бытия нет избавления. Каждому — свое!
  
  
   
    
КРАХ ЦЕННОСТЕЙ КОММУНИЗМА
   
   
В мире было немало прекраснодушных людей, которые изобретали замечательные системы ценностей, полагая, что стоит людям усвоить их, как мир станет земным раем. Такие люди появляются и сейчас. И вряд ли они переведутся в будущем. Но опыт истории показал, что из этого ничего хорошего не получилось. В России в течение более семидесяти лет пытались привить людям идеальную систему ценностей, используя всю мощь государства и идеологического аппарата, причем не без оснований. Коммунистическое общество на самом деле принесло миллионам людей образ жизни, который послужил реальной основой для системы высших ценностей, можно сказать — сверхценностей, превосходящих в представлении их проповедников те ценности, которые они объявили мещанскими и низменными (материальными). Эти ценности, например, суть следующие. Образование и возможность улучшать жизненную позицию за счет личных способностей, героического труда и достойного поведения в коллективе. Овладение культурой, знаниями и профессией, а также завоевание уважения и почета в своем окружении. Служение народу и стране. Самопожертвование ради интересов коллектива. Самоограничение. Появилось много последователей этой системы идеальных ценностей. Благодаря им были совершены бесчисленные подвиги. Сложился слой образованных и творческих личностей, которые не стремились к материальному благополучию и к карьере. Они довольствовались малым, предпочитая ценности идеального, духовного, морального и т. д. порядка. Но попытка воспитать нового образцового человека в массовых масштабах, то есть в масштабах многомиллионного общества, кончилась провалом. Реальность советского общества оказалась сильнее намерений властей и идеологов. Большинство людей воспринимало навязываемую сверху систему идеальных ценностей поверхностно и формально, лишь для видимости, а система ценностей, навязываемая людям самим опытом их жизни и официально считавшаяся "пережитками прошлого" ("родимыми пятнами капитализма"), глубоко проникала в их души.
   
Но процесс вырождения коммунистической системы ценностей не означал, что на ее место приходила система ценностей западнизма. Тут происходило разрушение первой и разрастание явления иного рода, которое лишь по некоторым внешним признакам напоминало вторую. Рассмотрим в качестве примера ситуацию с трудовой деятельностью. В советской России была предпринята попытка превратить все то, что было связано с трудовым процессом и жизнью первичных деловых коллективов, в главные жизненные ценности. До некоторой степени это удалось. Миллионы людей были захвачены трудовым энтузиазмом и романтикой труда. Западному обществу такое отношение к труду не свойственно. Тут работают, причем много лучше, чем в коммунистическом обществе. Но сам процесс труда и совместная деятельность людей тут не являются ценностью как таковой и в массовых масштабах. Они являются таковыми лишь в порядке исключения, да и то где-то на заднем плане. Тут работа рассматривается прежде всего и главным образом как дело и как техническая организация дела. Они оцениваются исключительно с той точки зрения, с какой они дают жизненные блага. Но сами по себе они не рассматриваются как блага. Они не есть самоцель и ценность независимо от приносимых ими благ. Попытка навязать всему обществу коллективный труд как высшую жизненную ценность в России не удалась. Она имела некоторый успех, пока страна была бедной, общий жизненный уровень был низкий, материальные контрасты были сравнительно слабыми, а новые условия труда для многих были благом сравнительно с прошлым. По мере повышения жизненного уровня, роста образованности и культуры и более резкого расслоения общества стала формироваться новая система ценностей, оттеснившая ценности труда и коллективной жизни на задний план. Плюс к тому для широких слоев населения становилось очевидным, что гораздо большего жизненного успеха добиваются не за счет героического труда и бескорыстного служения обществу, а за счет иных качеств — подхалимства, карьеризма, обмана, демагогии, жульничества, очковтирательства и прочих морально порицавшихся феноменов поведения. Была фальсифицирована сама система оценки качеств работников и вознаграждения лучших, так что лучшие отбирались с учетом качеств, мало общего имевших с реальными трудовыми и коллективистскими качествами людей. В результате верх взяла система ценностей, разрушившая официально навязываемую, но исключающая возможность ее открытого признания, — система ценностей, официально осуждавшаяся как аморальная и преступная. Это не была система ценностей западнизма. Это было явление общества коммунистического, послужившее впоследствии одним из условий успеха западной идеологии и пропаганды в России.
   
Система ценностей западнизма есть отражение реальности западного общества, а не высосана из пальца прекраснодушными мечтателями. Она не навязывается людям сверху как нечто такое, что требует от людей усилия над собой и самоограничения, не приносящих никакой практической выгоды, даже наоборот, приносящих неприятности. И в этом ее преимущество перед коммунистической системой. Тем не менее потребность в возвышенных, идеальных, духовных ценностях ощущается на Западе. Об этом свидетельствуют, например, массовые движения за осмысленную работу, человеческую солидарность, коллективный и бескорыстный труд. Христианская церковь стремится прививать людям высшие моральные и духовные ценности. Различные молодежные движения выражают неудовлетворенность системой ценностей западнизма и стремятся развить какие-то суррогаты ценностей иного рода.
   
В многочисленных литературных произведениях и фильмах изображаются вымышленные ситуации, в которых герои поступают в соответствии с ценностями, какие стремились прививать людям в коммунистической России. Эти ситуации вымышленные. Если они и встречаются в реальности, то не как норма, а как исключение. Но нельзя сказать, что они случайны. Западнизм содержит в себе то, из чего развилось общество коммунистическое.
  
  
   
    
ЦЕННОСТИ И ИДЕАЛЫ
   
   
Ценности и идеалы — не одно и то же. Ценности — то, что люди ценят, а идеалы — то, к чему стремятся. Ценности существуют. Не все ими обладают в одинаковой мере. Для кого-то приобретение их может стать идеалом жизни. Но идеал — то, что еще не существует или чем люди еще не обладают, но что они хотели бы осуществить или иметь.
   
Идеалы бывают индивидуальные и общественные. Разработка последних и навязывание их обществу есть задача «религии» западнизма — идеологии и культуры. Идеалом в коммунистическом обществе было всеобщее благополучие, равенство и справедливость. Это считалось достижимым путем ликвидации капитализма. Идеалом в идеологии западнизма является сохранение, упрочение и навязывание всему человечеству ценностей западнизма. И где-то на заднем плане и между прочим мелькают те же идеалы коммунизма. Поскольку в качестве идеалов рассматривается существующее социальное устройство с его системой ценностей, то западное общество не имеет идеалов в строгом смысле слова, то есть как чего-то такого, чего в реальности нет, но на достижение чего общество ориентируется и толкается своей идеологией.
   
По моим наблюдениям, в западном обществе доминирует не стремление к лучшему будущему, а желание сохранить настоящее и страх потерять достигнутые блага. Если тут и происходит какое-то движение к лучшему, оно есть результат действия бездушных законов западнизма, а не стремлений людей к каким-то идеалам. И это не есть недостаток. Идеалы вообще играют ничтожную роль в истории. Они овладевают людьми лишь на короткий срок и в порядке исключения. Таким историческим исключением, то есть уклонением от общего безыдеального состояния, была ситуация с коммунистическими идеалами. Мне даже кажется, что никаких других общественных идеалов в строгом смысле слова вообще не было и нет. Крах коммунистических идеалов есть просто торжество заурядного, будничного, прозаичного, практичного и т. д. западнизма.
  
  
   
    
СИСТЕМА СОБЛАЗНОВ
   
   
Система ценностей западнизма в современных условиях переросла в систему соблазнов. Это нечто новое сравнительно с тем, что было ранее. В обществе произошел баснословный прогресс в отношении жизненных благ, о котором раньше никто не думал. Западнизм способствовал ему, но он не был запрограммирован в самой природе западнизма, подобно тому, как из природы (сущности, законов) западнизма не вытекает атомная бомба, космические полеты и генная инженерия. Благодаря масс-медиа все достижения в сфере жизненных благ стали общеизвестными. Молниеносно становится общеизвестным все то, что еще только делается в этом отношении, что будет сделано и что считается возможным. А идеология и пропаганда создают иллюзию, будто все эти сказочные блага общедоступны или в принципе могут быть доступными всем. Они играют в данном случае роль Сатаны-соблазнителя, только сулящего всеобщий земной рай.
   
Но в реальности жизненные блага распределяются неравномерно. Их много, но не настолько много, чтобы хватило всем. И они не даются даром. Одни из этих благ доступны очень немногим, другие доступны сравнительно многим, но в разной мере. Причем различия в мере огромные. Одним достаются крохи, другие же имеют по потребностям. В результате многие миллионы людей чувствуют себя обделенными и заражаются завистью к тем, кому доступны современные распропагандированные блага и кому они доступны в большей мере, чем им. Они заражаются жаждой иметь блага, иметь сразу и иметь как можно больше. Эта жажда лишь в ничтожной мере остается движущим мотивом производительной деятельности общества. Она в основном становится идейно-психологическим состоянием людей, влияющим на их поведение совсем в других направлениях, в том числе — в направлении карьеризма, преступлений, приспособленчества. А для большинства людей она становится дополнительным источником пассивных страданий. Они испытывают танталовы муки, видя фантастические современные богатства рядом, но не имея возможности воспользоваться ими.
  
  
   
    
ИДЕОЛОГИЯ И МОРАЛЬ
   
   
Любопытно, что наиболее острая критика состояния сферы "производства человеческого материала" идет из США. Из авторов последних лет хочу сослаться на Джона Зильбера, книга которого с весьма символичным названием "Можно ли спасти Америку?"[138] стала сенсацией, как и многие другие довольно глупые книги, щекочущие нервы обывателей якобы смелыми разоблачениями язв общества. Автор, президент Бостонского университета, говорит не просто об отдельных недостатках, а об упадке всего американского общества. При этом он рисует довольно мрачную картину. И причину этого состояния США он видит в игнорировании моральных принципов и в жалком состоянии всей системы образования и воспитания молодежи. Чтобы американское общество стало здоровым, необходимо, по мысли автора, снова прививать молодежи традиционные моральные ценности (трудолюбие, самодисциплину, чувство ответственности и т. д.). Причем воспитатели своим примером должны отвлекать воспитуемых от соблазнов нашего времени. Почему, спрашивается, книга, в которой говорится о национальном упадке США и в которой рисуется мрачная картина американского общества, не только не вредит автору, чиновнику высокого ранга в сфере образования (он — президент престижного университета), но приносит ему успех и удостаивается высокой похвалы прессы? Да потому, что эта книга — явление идеологическое. Об упадке США в США давно говорят все. Это стало шаблоном и не вызывает никаких эмоций. Это нисколько не вредит завышенному самомнению американцев. Язвы, которые описывает автор, общеизвестны и очевидны всем. Объяснение, которое он дает им, вполне отвечает обывательскому уровню мышления: причина упадка США, по его мнению, есть пренебрежение к традиционным моральным принципам. Проект спасения США сделан автором на том же убогом интеллектуальном уровне: надо прививать детям эти традиционные моральные ценности.
   
Я специально так много говорил об этой книге, чтобы на конкретном примере показать трудность различения идеологического и научного (внеидеологического) подхода к социальным явлениям. Научный подход в данном случае, на мой взгляд, заключается в следующем. То, что считают упадком США, есть существование в диапазоне норм. Это не болезнь, а форма здорового бытия социального организма такого типа. То, что считают кризисом системы воспроизводства человеческого материала, точно так же есть закономерное состояние, соответствующее природе американского общества. Называя его кризисным, идеологи создают впечатление, будто это состояние временное, будто его можно исправить в соответствии с моралистами типа автора рассматриваемой книги, будто можно организовать воспитание и обучение так, что все «кризисные» явления исчезнут и наступит полное благополучие. Впечатление ложное. В то, что нечто подобное возможно, не верят сами идеологи, политики и специалисты в этой сфере, изображающие из себя оптимистов. Но никакой надобности в искусственном оптимизме нет, так как нет оснований и для пессимизма. Большинство принимает такое состояние сферы воспитания и обучения как нечто неизбежное и приспосабливается к нему. И не исключено, что именно попытки исправить ее в соответствии с рецептами моралистов породят еще худшее состояние.
   
Впечатление о перманентном кризисе западной сферы воспитания, образования и обучения возникает потому, что видят бросающиеся в глаза и очевидные отклонения от норм этой сферы, но не видят скрытые нормы, видят внешние проявления законов этой сферы, но не видят того, что эти проявления суть неизбежные следствия самих законов. При этом к отклонениям от норм и к их внешним проявлениям применяют моральные критерии оценки, чуждые природе западнизма. Западное общество не является моральным по самой своей основе. Если США и нужно спасать от чего-то, то здравомыслящие американцы знают, что тут нужны не традиционные моральные ценности, а мощная экономика, армия, секретные службы и та самая идеология, которую с удовольствием потребляют американские школьники, просиживающие перед телевизорами больше времени, чем над учебниками.
   
Утверждая, что западное общество не является моральным, я этим не хочу сказать, будто тут отвергаются моральные принципы, будто это общество аморально. Оно не является моральным, как и всякое другое общество, ибо моральных обществ вообще не бывает. На принципах морали не основывается никакое общество. Эти принципы имеют весьма узкую сферу действия. Вне этой сферы они не обязательно нарушаются — просто для них вне этой сферы нет условий. Люди совершают поступки тут в соответствии с другими принципами, а не по принципам морали.
   
Западное общество является по сути своей расчетливо-прагматичным. Моральное поведение тут является поверхностным и показным. Если же дело касается жизненно важных поступков и решений, если следование принципам морали препятствует достижению важных целей и успеху и тем более если это грозит серьезными неприятностями и потерями, то западные люди без колебаний забывают о моральном аспекте поведения и поступают в соответствии с правилами практического и эгоистического расчета. Западные люди моральны в мелочах, без риска, с комфортом и с расчетом на то, что это видно. И это их качество не есть аморальность. Оно вполне укладывается в рамки морали в том ее виде, как ее представляют себе эти люди. А вне этих представлений мораль вообще не существует как фактор бытия.
   
Американские политики, а вслед за ними многие политики других западных стран стали говорить о некоей моральной политике. Эти разговоры — двойное лицемерие. Во-первых, политика, основывающаяся на принципах морали, есть логический нонсенс. Это все равно что варить еду или играть в футбол, руководствуясь сочинениями специалистов в области морали. Во-вторых, то, что эти же политики творят на деле, не имеет ничего общего с тем, к чему они призывают на словах.
   
Билл Клинтон, выбранный в 1992 году президентом США, издал некий "Моральный кодекс", который явился продолжением и усилением "Морального закона" 1978 года. Клинтон был намерен в соответствии с этим кодексом создавать свою администрацию и заставить ее работать.
   
Я думаю, что сама идея такого кодекса является симптомом неблагополучия с моралью в правящих кругах США, как и в прочих странах, как и в любые времена, ибо сфера политики вообще есть сфера внеморальная. К тому же как "Моральный закон" 1978 года, так и "Кодекс Клинтона" ничего общего, кроме фразеологии, с моралью не имеют. Они суть завуалированная форма документов юридических, адресованных к людям, которые по своему положению в системе власти оказываются фактически неподвластными юридическим нормам. Что общего с моралью имеет, например, запрет лоббизма, использования служебного положения в корыстных целях и сотрудничества с иностранными фирмами?!
   
Поведение людей в западном обществе вообще, а не только в сфере политики, регулируется главным образом и в основе своей не принципами морали, а принципами рассмотренных выше сфер бытия, а также «религией» и «церковью» западнизма, включая идеологию. Идеология же западнизма вообще не имеет никакого морального кодекса и не занимается моральным воспитанием людей.
  
  
   
    
ДВИЖУЩИЕ МОТИВЫ ЗАПАДНИЗМА
   
   
Движущие мотивы (стимулы) того или иного общества разделяются на частичные (или отраслевые) и общие (или суммарные). Это различение, насколько мне известно, никто не делает. А между тем оно существенно. К частичным мотивам относятся, например, мотивы в сфере экономики. В западной идеологии они распространяются на общество в целом. Особенно циничные формы это приняло в Германии после воссоединения.[139] При этом явления, испокон веков считавшиеся пороками, были объявлены самыми благородными и эффективными мотивами западного прогресса. Можно найти банальное объяснение такому повороту мозгов немецких идеологов. Но возникает вопрос: является ли жажда собственности и наживы, стремление к мещанскому комфорту и к наслаждениям и прочие мотивы того же рода на самом деле всеобщими, всеобъемлющими мотивами жизнедеятельности западного общества? Чтобы найти объективный (неидеологический) ответ на этот вопрос, надо принимать во внимание упомянутое выше различение мотивов.
   
На мой взгляд, главным суммарным (или всеобъемлющим) мотивом западного общества в его современном состоянии является принудительно высокий жизненный стандарт большинства населения, для которого этот стандарт зависит от личных усилий. Чтобы удержаться на этом уровне, люди вынуждены проявлять беспрецедентную в истории человечества личную активность, изобретательность и деловитость, вынуждены выкладывать все заложенные в них потенции. Причем они вынуждаются на это в таких массовых масштабах, каких история ранее не знала.
   
На ранних стадиях западнизма люди такого рода были в значительной мере добровольцы, и число их было невелико. Теперь число их превышает во всем западном мире сотни миллионов. И они лишь в ничтожной мере суть добровольцы. У них просто нет другого выбора. Они, может быть, согласились бы на более низкий жизненный уровень, если бы это сделало их жизнь несколько спокойнее, беспечнее и увереннее, но это уже невозможно без крушения всего западнистского образа жизни. На основе этой главной движущей силы западнизма приобретают значение и прочие мотивы, включая стремление к сверхприбылям и к скорейшему успеху в делах. Это, однако, есть лишь продолжение и доведение до крайности главного мотива, а именно — стремления удержаться на среднем уровне, который, несмотря на все его недостатки, заключает в себе в более или менее умеренной дозе все блага и достижения западной цивилизации. Суть этого мотива с субъективной точки зрения — иметь минимум или среднюю порцию современных жизненных благ за счет личных усилий. Главным в мотивации западнизма являются не крайние ее проявления, а средняя норма. Крайности порождаются нормой, но не они порождают норму.
   
Второй по степени важности суммарный мотив современного западного общества — стремление к фактической (а не только юридической) личной свободе, к независимости от окружающих сограждан и к защищенности от жизненных невзгод, что осуществимо только при условии достижения довольно высокого, стабильного и гарантированного материального уровня. Это стремление реализуется как стремление к накоплению средств существования. Средненормальный западный человек есть человек, который с детства должен стремиться к обеспеченной старости, если ему это не гарантировано от рождения.
   
И третий по степени важности суммарный мотив современного западного общества — стремление к покорению планеты как к средству первых двух мотивов. Об этом я буду специально говорить дальше.
  
  
   
    
КУЛЬТУРА
   
   
Идеология западнизма образует единое целое с культурой. Конечно, культура не сводится целиком к идеологии. Будучи средой идеологии и средством внедрения ее в головы людей, она выполняет и другие функции.
   
Положение с термином «культура» может служить образцовым примером тому, в каком состоянии находится западная социальная мысль. Известно 175 определений этого термина.[140] И ни одно из них не является общепринятым и бесспорным. Думаю, что дело тут не в неспособности специалистов найти хорошее определение, которое устроило бы всех, а в том, что такое определение в принципе невозможно в силу характера объекта, который стараются втиснуть в краткую и абстрактную дефиницию. Культура есть сложный и многообразный феномен, отдельные элементы которого нуждаются в несовместимых и даже противоположных определениях. Она настолько тесно переплетена с другими социальными феноменами, что порою их трудно различить даже в абстракции. Выделив одни ее признаки, вроде бы отличающие ее от других феноменов, ты тотчас же найдешь какие-то явления вне культуры с теми же признаками. К тому же состав культуры и ее роль в общественной жизни меняются в зависимости от места и времени. Так что я ограничусь здесь интуитивным смыслом слова «культура», устанавливаемым путем перечисления ее составных частей.
   
В культуру включается литература, музыка, живопись, моды, архитектура, танцы, кино, оформление помещений и т. д. Любой более или менее образованный человек может по крайней мере в важных случаях отличить деятелей и продукты культуры от того, что в культуру не включается. И этого достаточно для привычного словоупотребления.
   
В одной из ранних работ Д. Белла[141] употребляется термин «sensibility» в отношении состояния эмоциональной сферы и вкусов людей, складывающихся под влиянием культуры (он говорил об искусстве). Я считаю полезным по аналогии с термином "сфера идеологии" ввести термин "сфера сенсиологии" для обозначения того объекта, о котором здесь идет речь. Благодаря этому с самого начала внимание ориентируется не на разговоры о культуре вообще, а лишь на ее роль, аналогичную роли идеологической сферы и совместную с последней.
  
  
   
    
ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКАЯ КУЛЬТУРА
   
   
Выражение "западная культура" двусмысленно. Оно обозначает общее состояние культуры в западных странах, а также особый тип культуры, развившийся глав ным образом в странах Западной Европы, так что его можно назвать западноевропейским.
   
Западноевропейская культура как особый тип культуры была создана в основном народами Западной Европы. Выходцы из других мест планеты принимали какое-то участие в ее создании, но либо под ее влиянием, либо как ее фактические деятели, лишь жившие вне стран Западной Европы. Таковым, например, был вклад русских и американцев в западноевропейскую культуру.
   
Началом западноевропейской культуры является эпоха Возрождения. Высшего уровня она достигла в XIX веке. Она представлена общеизвестными великими именами, перечислять которые нет надобности. Специалисты-культурологи могут перечислить критерии, с помощью которых явления западноевропейской культуры можно безошибочно отличить от явлений культур других типов. Я ниже упомяну лишь некоторые ее общие черты, по которым буду сопоставлять с ней культуру западнизма.
   
Западноевропейская культура сложилась как культура высочайшего интеллектуального, морального и профессионального уровня, причем с уточненным и чрезвычайно строгим эстетическим вкусом. Создатели ее были выдающиеся таланты и гении. Их было сравнительно немного. Эта культура сыграла беспрецедентную роль в просвещении и нравственном совершенствовании человечества. Это была культура аристократическая и элитарная в том смысле, что ее творили исключительные личности и ей покровительствовали тоже личности в своем роде исключительные. Эта культура создавалась не как кастово-аристократическая и не как кастово-элитарная. Она создавалась по законам культуры как особого социального феномена (по законам литературы, живописи, музыки и т. д. как таковых) и во всю мощь талантов ее творцов, а не по внешним (культуре как таковой) законам социальной организации общества. Она аристократична и элитарна в том смысле, что не опускалась добровольно или по принуждению до плебейского уровня масс, а, наоборот, возвышала массы до высочайшего интеллектуального, морального и эстетического уровня своего времени, то есть до уровня исключительной части граждан общества. Она была критичной по отношению к самим устоям своего общества и к его идеологии. Она была самой свободной культурой в истории человечества в смысле ее независимости от политики, идеологии и мнений "черни".
   
В XX веке начался упадок западноевропейской культуры как особого исторического типа культуры. Это отмечали многие. Я хочу сейчас сказать лишь о том, как я понимаю этот упадок. Он, на мой взгляд, не есть деградация всякой культуры в Европе. Он заключается в том, что стала относительно снижаться роль западноевропейского типа культуры в общественной жизни Запада. Она утратила роль лидера общественного прогресса, перестала быть просветителем и учителем нравственности и вкусов общества. Относительно сократился ее объем в культурной жизни стран Запада. Ее потеснили явления культуры иного типа. Она не умерла совсем. Она продолжает жить в смысле сохранения того, что уже было создано. Но то, что делается как вклад в нее именно как в особый исторический тип культуры, уже не есть высшее достижение современной культуры. Новые открытия в культуре выходят за ее рамки. Они чужеродны для нее.
  
  
   
    
ЗАПАДНАЯ ИДЕОЛОГИЯ О НОВОЙ КУЛЬТУРЕ
   
   
В упомянутом сочинении Д. Белла говорится, что культура стала наиболее динамичным элементом цивилизации, превзойдя динамизм технологии. Характерной чертой культуры стало неудержимое стремление к поискам новых и оригинальных будущих форм. Ею овладела идея (я бы сказал — мания) изменений и новизны. Причем это стремление не встречает никаких препятствий внутри культуры, а общество с энтузиазмом приняло его. Культура заполонила своей продукцией рынок, и эта продукция жадно пожирается. Культура стала выполнять беспрецедентную роль — роль поисков новой сенсибельности. Искусство стало раскованным, стало ломать все жанры и стили, стало использовать все способы производить сенсации. Даже сумасшествие стало рассматриваться как высшая форма творчества. Новизна приобрела ценность сама по себе. Новое, не встречая сопротивления, стало быстро распространяться, овладевая большими массами людей. С установкой на новизну пришла идеология, согласно которой искусство должно служить авангардом социального прогресса. Поскольку исчерпали себя или дискредитировали себя старые радикальные политические идеи, продолжение радикализма стало возможно не в политике, а в культуре. И культурный авангард взял на себя эту роль.
   
В отличие от социальной структуры, управляемой экономическими принципами рациональности, культура беспорядочна, в ней доминируют иррациональные настроения. Отвергнуты все «буржуазные» ценности. Никакой самодисциплины, никакого самоконтроля. Современная культура не рассматривает себя как отражение социальной реальности, она открывает путь чему-то радикально новому, стремится к утверждению своего приоритета в сфере нравов и морали. Искусство становится все более автономным, деятели искусства сами творят вкусы.
   
Вот в таком духе рисуется новая культура в западной идеологии, причем ее лучшими представителями. Не могу сказать, что все в их описаниях есть ложь. Но не могу сказать, что все в них есть истина. Ни то ни другое. Констатация общеизвестных фактов и их идеологическая (именно идеологическая!) интерпретация. Я на те же факты смотрю иначе.
  
  
   
    
КУЛЬТУРА ЗАПАДНИЗМА
   
   
Тот тип культуры, который вытеснил западноевропейскую культуру и безраздельно овладел западным обществом, есть культура западнизма. Она сложилась в течение длительного, то есть исторического времени. У нее были предпосылки в западноевропейской культуре. Кое в чем она претендует быть продолжением западноевропейской культуры. Но в общем и целом это есть новое явление, противоположное западноевропейской культуре, убивающее ее, в крайнем случае — отводящее ей второстепенную роль. У нее есть свои корни, основы и источники, отличные от тех, из которых вырастала западноевропейская культура. Последняя была настолько сильна, что новая культура западнизма пробилась к жизни и заявила о себе громогласно лишь в XX столетии. И лишь во второй половине XX столетия она завладела ареной истории и стала неотъемлемой частью «религии» западнизма.
   
Еще Сен-Симон высказал идею создания культа искусства (культуры) вместо христианства. На первый взгляд его идея реализовалась. Во всех общественных местах, в учреждениях, в конторах, в ресторанах, на площадях, в частных квартирах, в газетах, в журналах, на обложках книг, на плакатах, в рекламе, в кино, короче говоря — везде и во всем можно видеть «иконы» этого нового культа. Но воскресни сейчас Сен-Симон, он вряд ли был бы в восторге от этого. Та культура, которая стала частью «религии» западнизма, и та культура, которую Сен-Симон хотел сделать «религией» вместо христианства, суть явления различные и в каких-то отношениях взаимоисключающие.
   
Назову основные, на мой взгляд, черты новой культуры. Прежде всего изменились масштабы культуры, ее положение в обществе и роль в жизни людей. Культура западнизма проникла во все сферы жизни людей до такой степени, что грани между этими сферами и культурой стали неопределенными, а отчасти исчезли совсем. Мир буквально наводнился продуктами культуры. Трудно назвать виды деятельности людей и предметы их потребления, в которых не сказывалось бы и не замечалось бы проявление культуры. Дома, парки, средства транспорта, технические сооружения, одежда, посуда, мебель, оформление книг и журналов, реклама, афиши, спорт, сервис, детские игрушки, еда, предметы домашнего обихода… Такого вторжения культуры в повседневную жизнь людей в истории человечества никогда и нигде еще не было.
   
Культура стала общедоступной. Практически подавляющее большинство людей не только постоянно обитает в окружении культуры и потребляет ее непроизвольно, но и может пользоваться достижениями культуры в традиционных формах, — я имею в виду общедоступность музеев, библиотек, телевидения, кино, театров. Огромное число рядовых граждан получило возможность самим заниматься культурной деятельностью — музыкой, изобразительным искусством, танцами, сочинительством. Культура как бы растеклась по обществу, стала необходимым и привычным элементом жизни всех слоев, всех категорий, всех возрастов населения. Так что теперь следует говорить о культурной среде жизни людей, а не об особой культурной сфере, независимой от большинства и доступной немногим.
   
Социальная среда жизни людей стала неизмеримо эстетичнее, чем когда-либо в истории человечества. Прекрасное заполонило мир до такой степени, что люди уже воспринимают его как нечто само собой разумеющееся или вообще не замечают его. Тут, пожалуй, произошло нарушение меры, наступило перепроизводство культуры, и она утратила ту ценность в глазах людей, какую она имела в эпохи ее дефицита.
   
Основными потребителями культуры стали широкие слои населения, занятые повседневной деятельностью и не имеющие возможности получать социальное образование и усовершенствовать свои эстетические вкусы, не имеющие времени на такое отношение к культуре, какое имело место в прошлом в узком кругу праздных людей с утонченными вкусами и неторопливым образом жизни. Это, естественно, сказалось на самом характере культуры. Культура, рассчитанная на сотни миллионов рядовых граждан, вовлеченных в динамичную и напряженную жизнь современного общества, стала адекватной своему потребителю и, более того, сама со своей стороны стала формировать массы людей в духе общей ситуации в их странах и на планете.
   
Следующий важнейший признак культуры западнизма — ее масштабы как сферы производства культуры, то есть с точки зрения числа людей, учреждений, организаций и материальных средств, занятых в ней. В истории человечества эта сфера никогда не достигала таких размеров ни относительно, ни тем более абсолютно. По доле занятых в ней людей она превзошла сельское хозяйство и стала сопоставимой с промышленностью.
   
Хотя число тех, кто непосредственно занят творческой деятельностью (писателей, художников, композиторов и т. д.), колоссально возросло сравнительно с прошлым, их процент в общем числе тех, кто так или иначе занят в сфере культуры, резко сократился. Произошло разжижение творческого ядра культуры как в смысле распределения творческих функций между большим числом творцов культуры, так и в смысле разрастания нетворческой части ее. Творческий потенциал культуры западнизма в этом смысле сократился сравнительно с культурой западноевропейской.
   
Необычайно расширились и усовершенствовались технические средства производства культуры. Развитие новых технических средств (фотография, звукозапись, радио, кино, телевидение) привело к тому, что они сами превратились в новые формы культуры, заняв в ней главенствующее положение. И им суждено было стать могильщиками социальных, моральных и эстетических ценностей, какие вносила в мир культура западноевропейская.
   
Культура стала сферой капиталистического бизнеса. Сложилось все расширяющееся производство предметов культуры и зрелищ. Сфера культуры превратилась в рынок. Высшими критериями ценности продуктов культуры стали отношения спроса и предложения. Рыночная цена вытеснила эстетическую оценку. Масштабы творческой личности стали определяться не тем, что она внесла в свою сферу сравнительно с предшественниками, а тем, каков ее рыночный успех. Судьями качеств произведений культуры стали эксперты масс-медиа, руководствующиеся отнюдь не критериями эстетики, морали, просвещения, гуманизма. Все это общеизвестно, и нет надобности продолжать описание этого аспекта дела.
   
У истоков культуры западнизма стояли личности выдающиеся. Их было не так уж много. Имена их общеизвестны: Эллиот, Пруст, Джойс, Пикассо, Брак, Кандинский, Шенберг, Веберн, Кафка, Керкьегор, Ионеско, Бекетт и т. д. Когда дело культуры взяли в свои руки бизнесмены и масс-медиа, на смену им пришли многие тысячи посредственностей. Основную массу творцов новой культуры составили люди средних интеллектуальных и творческих способностей. Новаторство ее иллюзорно, поверхностно, мелочно. Оно в основном есть результат недостатка таланта и мастерства, а не избытка их. Это культура в основном посредственностей и для посредственностей. Гений и талант в ней допускаются лишь в ничтожных размерах и лишь в таких формах, какие не угрожают всеобъемлющей власти посредственности. Большинство деятелей культуры, общественно признаваемых в качестве талантов и гениев, на самом деле суть лишь имитация таковых, раздутая в средствах массовой информации сверх всякой меры.
   
Главными фигурами в культуре стали бизнесмены и организаторы непомерно разросшейся по числу участников той сферы общества, которая связана с эксплуатацией и реализацией потенций культуры. Причем и в множестве деятелей культуры, образующем творческое ее ядро, главными фигурами стали лица, вторичные по отношению к творчеству как таковому, — исполнители, имитаторы, интерпретаторы, компиляторы, эксплуататоры культуры прошлого, плагиаторы и т. п. Характерным примером на этот счет может служить процесс создания кинофильмов и использования их, а также деятельность множества людей, так или иначе связанных с этим. Попробуйте среди десятков тысяч людей, занятых в этом деле, найти личности, сопоставимые с такими величинами западноевропейской культуры, как Шекспир, Бальзак, Гюго, Достоевский! А когда творчество гигантов прошлого используется в рамках культуры западнизма, им отводится роль второстепенная, с их творчеством обращаются так, как будто они суть заурядные сочинители пошлых сценариев для пошлых голливудских фильмов.
   
Для гигантского числа писателей, художников, создателей фильмов и прочих деятелей культуры невозможно всем быть не то что гениями, но даже мало-мальски способными творцами нового и первооткрывателями. Есть пределы в самой культуре как таковой для подлинного новаторства в рамках эстетических критериев. Надо любыми путями выделиться, произвести впечатление, привлечь к себе внимание, урвать известность и деньги — к этому вынуждают законы рынка культуры. Поэтому успех достигается не за счет подлинных творческих достижений, а за счет разрушения всяких сдерживающих рамок, включая рамки морали и эстетики. Безудержное псевдоноваторство оттеснило на задний план новаторство в смысле западноевропейской культуры.
   
Многие авторы отмечали отсутствие в современной западной культуре больших имен, сопоставимых с гениями прошлого. Это не значит, будто гении перестали рождаться. Они рождаются. И может быть, в большем числе, чем ранее. Но в условиях современного западного общества они просто не имеют возможности проявиться в качестве таковых и быть замеченными. Их заслоняет огромное число посредственностей, имитирующих гениев и более удобных в культурной жизни общества. То, что раньше делал один гений, теперь растаскивается и молниеносно реализуется десятками и сотнями ловкачей, имеющих достаточно высокий уровень профессиональной подготовки. Масс-медиа способствует созданию извращенной системы оценок творческих достижений, раздувая сверх всякой меры сенсационные посредственности и замалчивая настоящее творчество.
   
Многие авторы отмечали также бессодержательность современного западного искусства. Думаю, тут мало констатировать этот факт. Дело тут в том, что изменилось само понятие содержания искусства, то, что в западноевропейской культуре считалось формальными средствами изображения какого-то содержания, в искусстве западнизма само стало содержанием. Изобразительные эффекты, не требующие интеллекта, стали сутью искусства. Искусство с высокоинтеллектуального уровня опустилось на уровень примитивно-эмоциональный.
   
Характерным для искусства западнизма является уход от реальности, сознательный антиреализм. Создается вымышленный мир, не обязательно положительный, но и отрицательный, главное — чтобы он был ярким, полным соблазнов и приключений, с сильными страстями любого сорта, с захватывающими ужасами, со сверхчеловеческими существами и ситуациями. Один немецкий социолог заметил, что жизнь становится все серее и скучнее, а фильмы и книги — все ярче. Литература, кино и телевидение создают ложное впечатление, будто «маленькие» люди ведут интересную и социально насыщенную жизнь. В реальности же их жизнь есть мещанская скука и столь же унылая работа по обеспечению этой скуки.
   
Сотни тысяч людей, творящих непрерывным потокам продукцию культуры для сотен миллионов себе подобных, не могут создать ничего иного. Сотни миллионов потребителей культуры и не требуют ничего иного. Достигшие высокого совершенства средства культуры приобрели самодовлеющее значение и стали ее подлинным содержанием. Искать в ней какое-то иное содержание так же бессмысленно, как искать чистоту в грязных политических и экономических махинациях.
   
Культура западнизма приспособилась к тому человеческому материалу, на который она рассчитана, и одновременно приспособила этот материал к тому, что она способна производить. Она имеет успех, поскольку рассчитана на самые широкие слои, на самые примитивные потребности, на самые примитивные вкусы, на самый убогий менталитет. При этом высшие классы и образованные слои общества отнюдь не сохранили для себя некую элитарную культуру, являющуюся продолжением и развитием культуры западноевропейской. Они в первую очередь стали потребителями современной плебейской культуры, поощрили и поддержали ее, возвели ее на пьедестал высших достижений, способствовали извращению всей ситуации в сфере культуры. В Древнем Риме аристократия имела привилигированные места, но смотрела те же зрелища, что и плебс, причем аристократия стремилась видеть зрелища ближе и детальнее.
  
  
   
    
КИНО
   
   
Кино возникло в XX веке и является по самому своему рождению элементом культуры специфически западнистской. На первых порах оно испытало огромное влияние западноевропейской культуры, особенно литературы, и подарило миру бессмертные шедевры. После Второй мировой войны имела место вспышка кино именно в качестве продолжения традиций западно-европейской культуры. Но затем начался стремительный процесс его западнизации, можно сказать — голливудизации. Необычайно возросла производительность киноиндустрии. Высочайшего уровня достигла техника кино, исполнительское искусство актеров, режиссура и вообще все то, что касалось технологии изготовления фильмов. Кино стало ведущим видом искусства, начало оказывать влияние на прочие виды. Но при этом с точки зрения того, что считалась главным в западно-европейском искусстве, а именно — с точки зрения содержания фильмов, оно утратило все основные признаки искусства, превратилось в то, что бесчисленные критики культуры западнизма стали называть антиискусством. Бессодержательность, аморализм, проповедь разврата, извращений и насилия, идейное убожество, эмоциональный примитивизм, уход от реальности или искажение ее и прочие явления, порицаемые с точки зрения критериев западноевропейской культуры, стали характерными качествами западного кино. Отдельные фильмы, которые можно считать подлинными произведениями искусства, стали редким исключением.
  
  
   
    
ЛИТЕРАТУРА
   
   
В западноевропейской культуре литература занимала главенствующее положение, хотя писателей было сравнительно немного, книг печаталось тоже мало сравнительно с нынешними масштабами, тиражи книг были невелики. Теперь число писателей выросло в сотни раз сравнительно с XIX веком, а число книг стало астрономически огромным. Если измерять прогресс этими параметрами и тем, сколько времени человечество тратит на чтение, то вывод следовало бы сделать весьма оптимистический, а именно — в пользу колоссального прогресса литературы. Но такого рода критерии в данном случае суть средства идеологии. На самом деле положение литературы в современной культуре Запада и ее состояние таковы, что оптимизм тут был бы по меньшей мере неуместен. Литература утратила ведущую роль в культуре. Xoтя печатаются миллионы книг и журналов, основная масса печатаемой продукции образует резкую противоположность тому, что составляло основу и ядро литературы западноевропейской. Интеллектуальный и эстетический уровень ее чрезвычайно низок, а с моральной точки зрения она превратилась в средство развращения и дезорганизации масс. Подавляющее большинство печатаемых книг таково, что на сочинение их не нужен ни ум, ни особый литературный талант, ни длительные усилия. Оцениваются книги не специфическими критериями литературного творчества, а с точки зрения финансового успеха, газетных сенсаций, социального статуса авторов и т. п. Творческий аспект литературы оказался делом десятистепенной важности. Доминирующей стала тривиальная литература, вообще не имеющая никаких творческих амбиций. Вот несколько величин, характерных на этот счет. По газетным данным 1991 года, было продано книг Хайнца Конзалика — 76 миллионов экземпляров, Жеки Коллинз — 100 миллионов, Сидни Шелдона — 100 миллионов, Гарольда Роббинса — 220 миллионов, Барбары Картленд — 500 миллионов. Ни одному великому писателю прошлого такой «успех» не снился. Конечно, можно сказать, не хочешь — не читай! Но это пустое морализаторство. Читатель манипулируется, а тривиальная литература занимает место в душах людей и опустошает их кошельки.
  
  
   
    
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ
   
   
Положение с идеологическим механизмом на Западе во многих отношениях противоположно тому, какое имело место в Советском Союзе и других коммунистических странах до восьмидесятых годов нашего века. Там существовал единый и централизованный идеологический аппарат. Он был создан искусственно решениями высших властей и был навязан обществу «сверху». Он составил часть системы власти и управления. Он очевидным образом отличался от других учреждений. Его специальной функцией было все то, что связано с идеологией, с ее разработкой и охраной, с идеологической обработкой населения и идеологическим контролем. В нем профессионально работало множество служащих. Он вторгался во все сферы общества, стремился контролировать все аспекты жизнедеятельности людей. Он принуждал граждан к изучению идеологии, что стоило им немало усилий, вовлекал их в идеологические мероприятия. Он был очевиден всем, противостоял населению как нечто внешнее их жизни и даже постороннее, для значительной части граждан служил объектом насмешек и даже ненависти.
   
В западном обществе такого рода идеологического механизма нет. Но это не значит, что тут вообще нет никакого идеологического механизма. Тут существует свой механизм, по размерам и по характеру деятельности вполне сопоставимый с таковым коммунистических стран, а во многих отношениях превосходящий последний. Он сложился естественным путем как составной элемент общего процесса формирования культуры, системы образования и воспитания, средств массовой информации, учреждений государства, гражданского общества. Сложился как-то незаметно, без специальных решений высших властей. Власти, создавая какие-то учреждения, понятия не имели о том, что тем самым участвовали в создании его. Он до сих пор не обособился в виде особой системы лиц и учреждений. Функции его в той или иной мере и форме выполняют школы, университеты, исследовательские учреждения, газеты, журналы, издательства, телевидение, литература, кино, реклама, бесчисленные организации, партии, движения и т. д. Он распылен в обществе, растворен в жизнедеятельности таких элементов общества, которые сами по себе идеологическими не являются. Одним словом, его как будто бы нет совсем.
   
Именно как будто нет, так как фактически он есть. Если задаться целью вычленить его из тела общества, то это можно сделать в любой стране. Aмериканский социолог Барбара Эренрейх[142] пишет о "профессиональном среднем классе", в который входят учителя, журналисты, профессора, инженеры, терапевты и государственные чиновники, как о "фабрике идеологии и ценностей США". По ее словам, этот «класс» составляет 20 % населения. Я думаю, что такая большая величина получается от неопределенности понятий и критериев измерения. Тем не менее она отражает реальность. "Фабрика идеологии и ценностей" США действительно огромна. Число людей, занятых в ней, не меньше (если не больше) занятых непосредственным производительным трудом. И прочие страны Запада не так уж далеки от США в этом отношении.
   
Функции идеологов в западных странах выполняют философы, социологи, психологи, историки, политологи, журналисты, писатели, политики, советники в учреждениях власти и в партиях, сотрудники секретных служб и органов пропаганды. Имеются особые исследовательские учреждения, агентства и центры, так или иначе занятые проблемами идеологии. По крайней мере во многих газетах, журналах, издательствах, учебных заведениях и т. д. есть люди, выполняющие функции идеологического контроля. Они решают, что писать и как писать, что говорить и как говорить, что печатать и что нет. Они решают, какие делать фильмы, какие составлять программы для телевидения, что и как пропагандировать, какие устраивать зрелища и массовые действия с идеологической подоплекой, какие проводить кампании, как отбирать и препарировать информацию.
   
Короче говоря, все то, что в коммунистических странах делалось по инициативе особого аппарата и по принуждению, на Западе тоже делается, но делается как бы само собой, без видимого принуждения со стороны государства, в неявной форме, без особых усилий со стороны тех, кто подвергается идеологической обработке, часто — как развлечение и приятное времяпровождение, а также как бизнес.
   
Положение в идеологической сфере с рассматриваемой точки зрения подобно положению в экономике. Тут тоже можно говорить о некоем рынке идей, который функционирует так, как будто им управляет "невидимая рука". Тут есть те, кто производит и сохраняет идеологию, то есть предлагает идеологические товары и услуги. Они доступными им средствами доводят свою продукцию до потребителей, то есть до идеологически обрабатываемых сограждан. Тут имеет место самое настоящее, а не метафорическое потребление идеологической продукции — слушание, чтение, видение. И на этом рынке играет свою роль спрос, с которым считается предложение и который сам формируется предложением. И на этом рынке "невидимая рука" не есть нечто лишь воображаемое. Это — определенная система лиц, учреждений, организаций и т. д., вступающих в определенные контакты, достаточно хорошо подготовленных, чтобы оценить положение на идеологическом рынке, и извлекающих для себя определенную выгоду. Одним словом, идеологический механизм западнизма является именно таким, какой требуется для самосохранения общества такого типа и какой соответствует природе этого общества.
   
Такой идеологический механизм не вызывает негативную реакцию у идеологически обрабатываемых людей, как в коммунистических странах, ибо его как будто бы нет совсем. Если что-то вызывает недовольство, то это характер фильмов или телевизионных передач, обилие детективной и порнографической литературы, освещение событий в газетах, реклама, школьные и университетские программы и т. д., но вовсе не идеология и не идеологическое насилие. Ты свободен! Хочешь — покупай, не хочешь — не покупай! Хочешь — смотри, не хочешь — не смотри! Хочешь — слушай, не хочешь — не слушай! Хочешь — участвуй в каких-то мероприятиях (собрания, манифестации, лекции и т. п.), не хочешь — не участвуй! Ты вроде бы свободен. Тот факт, что ты просто не в состоянии вырваться из поля идеологии, остается скрытым от тех, кто так или иначе испытывает его влияние.
   
Тут как на рынке товаров и услуг. Ты волен покупать или не покупать что-то конкретное, волен выбирать. Но ты все равно вынужден что-то покупать или выбирать. Твои возможности и потребности уже сформированы применительно к условиям рынка. Человек не может жить с закрытыми глазами и ушами, не может полностью изолироваться от всего того, что несет с собой какую-то информацию, что человек вынужден смотреть, читать и слушать, в чем ему приходится принимать участие. Человек просто не в силах уклониться от идеологических пилюль и капель, растворенных во всем, что проходит через его сознание. Человек вроде бы предоставлен самому себе. Но среда, в которой он живет, не предоставлена самой себе. Среда формируется, а человек приспосабливается к ней. Среда формирует человека.
   
В западной системе идеологической обработки людей нет надобности специально, явно и принудительно вдалбливать в головы людей идеологию. Такой метод лишь временно имеет успех и ненадежен. Гораздо эффективнее действует другой метод, а именно — дать людям идеологическую свободу, создать иллюзию отсутствия идеологического поля вообще и даже идеологического хаоса, растворяя в жизненном пространстве людей идеологические капли, на заглатывание которых не требуются никакие усилия и способности. Важно лишь не давать при этом другим вносить в идеологический хаос какую-то явную и организованную идеологию — деидеологизировать людей в этом смысле. Но при этом неустанно вносить в такой идеологический хаос свои банальные идеи, отвечающие потребностям «деидеологизированных» сограждан. Идеологическая свобода в условиях западного идеологического поля есть гораздо более сильное средство идеологического оболванивания масс, чем идеологическое принуждение.
   
Но эта свобода сильно преувеличена в самой западной идеологии и пропаганде. Это скорее искусственно созданный для определенных кругов населения и в определенных границах идеологический хаос, в котором удобно проводить свою совсем не хаотичную линию. Это, можно сказать, «допороговое» явление, не влияющее существенным образом на идеологическое состояние общества. Но за этими границами, то есть когда речь идет о возможности серьезного влияния на идеологическую атмосферу, вступает в силу мощный идеологический контроль. Пиши и говори, что хочешь! А что в том толку? Чтобы тебя услышало и поняло хотя бы небольшое число людей, нужна трибуна — пресса, телевидение, радио, книжная торговля. А до трибуны допускают не всякого. Хозяева трибун тоже свободны: свободны допускать до трибун тех, кто их устраивает, и не допускать тех, кто не устраивает. Чтобы воспользоваться свободой высказывания идей, нужны средства, а они сами суть рычаги идеологического механизма.
   
В отношении лиц и идей, которые властителями идеологической сферы считаются неприемлемыми, все начинают действовать так, как будто получили инструкцию из какого-то единого центра. Хотя такого центра формально нет, существует механизм согласованных действий. Решения вырабатываются авторитетными специалистами, советниками представителей власти, особыми учреждениями. А масса идеологических работников подготовлена соответствующим образом и имеет опыт работы. Так что нужно незначительное время и порою едва заметные намеки, чтобы механизм идеологии сработал согласованно. Поразительно то, что западный идеологический механизм, несмотря на отсутствие формальной централизации и единства, в последние десятилетия работал быстрее, чем коммунистический, более гибко и адекватно реагировал на обстоятельства. Именно жесткость, обнаженность, прямолинейность, бюрократизм и армейская дисциплинированность коммунистического идеологического аппарата оказались одной из причин его кризиса.
  
  
   
    
"ЦЕРКОВЬ" ЗАПАДНИЗМА
   
   
Если роль идеологии и культуры западнизма сопоставимы с ролью религии в феодальном обществе, то аналогом церкви может служить совокупность людей, учреждений, организаций и предприятий, занятых в сфере производства, сохранения и распределения продуктов «религии» западнизма. Грубо говоря, все элементы «церкви» западнизма можно разделить на три группы. К первой группе относится то, что можно назвать общественным сектором «церкви», а именно — различного рода государственные учреждения, включая секретные службы, исследовательские институты, университетские кафедры, общества, клубы, агентства, комиссии. Ко второй группе относится все то, что можно назвать частным сектором «церкви», а именно — множество предприятий, поставляющих продукты «религии» на рынок идеологии и культуры, и "невидимая рука", управляющая механизмом этого рынка. К третьей группе относится совокупность людей, учреждений и предприятий, образующих то, что принято называть словом «масс-медиа» или просто «медиа». Это своего рода Ватикан «церкви» западнизма со всей совокупностью учреждений вплоть до местных приходов.
   
В последнее десятилетие появился целый ряд исследований масс-медиа. Назову здесь работы Жан-Франсуа Равеля[143], Нила Постмена[144] и Вольфганга Крауса[145], из которых я почерпнул много полезных сведений. Я не претендую на то, чтобы конкурировать с такими авторами в описании этой сферы западнизма. Я изложу лишь то мнение, которое у меня выработалось о ней именно как об элементе западнизма.
  
  
   
    
МАСС-МЕДИА
   
   
Выражением «масс-медиа» или просто «медиа» принято обозначать совокупность таких явлений современного западного общества, как радио, телевидение, газеты, журналы, различные периодические, спорадические и одноразовые издания типа газет и журналов, а также другие средства, выполняющие аналогичные функции. Этимологически это выражение означает множество средств массовой информации. Но функции этих средств вышли за пределы распространения информации. Они оказались более разнообразными и более серьезными. Кроме того, они теперь суть не просто сумма различных явлений. Они образовали особую целостную сферу западного общества со своими законами (правилами) существования и функционирования. Так что я здесь буду игнорировать этимологический аспект рассматриваемого выражения и употреблять его как социологический термин, причем без всякой дефиниции, просто как обозначение известных всем явлений, упомянутых выше (радио, телевидение, газеты и т. д.).
   
После Второй мировой войны в эволюции западной медиа произошел грандиозный качественный «скачок» — она оформилась в одну из важнейших сфер общества. Так что ее теперь следует рассматривать не просто как множество разрозненных явлений со сходными свойствами, а как единое целое со сложной структурой, с разнообразными частями и функциями. Исторические условия этого «скачка» суть следующие: 1) колоссальный количественный рост составных элементов медиа; 2) их техническое усовершенствование; 3) изобретение новых средств; 4) усовершенствование их работы; 5) возникновение разнообразных связей между ними; 6) расширение сферы их деятельности и усиление их роли в общественной жизни.
   
О масштабах медиа дают некоторое представление такие данные. В конце восьмидесятых годов в США было 1645 ежедневных газет с тиражом 63 миллиона экземпляров, 8000 еженедельных газет, 11 200 иллюстрированных и периодических изданий, более 9000 коммерческих и 1420 некоммерческих радиостанций, 1440 телевизионных станций (три четверти из них — коммерческие), 9900 кабельных систем. В Западной Германии в 1985 году было 1253 ежедневных газеты и 6900 журналов, в 1989 году было 4,9 миллиона радиоаппаратов и 4,2 миллиона телевизоров.[146]
   
Социально-экономический статус медиа разнообразен и изменчив. Так, в США в момент написания этого очерка в телевидении господствовали коммерческие станции, но были и некоммерческие, поддерживаемые государством. В частном медиа-бизнесе в 1988 году в США было занято около 480 миллиардов долларов.[147] В большинстве стран Западной Европы радио и телевидение были общественными корпорациями, поддерживаемыми в финансовом отношении правительствами. В 1980 году наметилась тенденция к приватизации (Мардох, Максвелл, Берлускони).
   
Аналогично обстоит дело с централизацией и децентрализацией. В некоторых странах пресса была централизована (Австрия, Англия), в других — децентрализована (Германия, Голландия, Швеция), в третьих — смешанный вариант (Франция, Бельгия, Дания). Потом произошли какие-то изменения, но варианты остались те же. Причем изменения в разных частях медиа происходили и происходят в разных направлениях и комбинациях.
   
Централизация медиа, в которой упрекали коммунистические страны, видя в этом один из пороков коммунизма, вполне уживается с приватизацией. Примером тому может служить медиа США.[148] Хотя централизация ее была выражена неотчетливо, она имела место! Локальные телевизионные станции, например, зависели от национальных медиа-концернов в отношении программ. Менее 10 % их передач составляли местные программы, а в основном передачи составляли программы трех больших станций и кинофильмы. В сфере известий две станции (ЮПИ и АР) играли роль централизующих органов. Четыре из пяти телевизионных станций в 100 наиболее плотно заселенных областях принадлежали группам, во владении которых находились многие другие средства-медиа. Значительная часть газет находилась в руках немногих концернов. Например, фирма Ганетти в 1985 году владела 86 ежедневными газетами. Лишь 50 городов США имели конкурирующие друг с другом газеты.
   
Тенденция к концентрации и централизации медиа есть проявление общих законов капитализма. Но сводить ее к этому ошибочно. Медиа есть не просто одна из сфер приложения капитала. Она есть нечто большее, выходящее за рамки бизнеса. Это и информация, и дезинформация, и апологетика, и критика, и услуги властям и бизнесу, и оппозиция к власти и к бизнесу, и проповедь морали, и проповедь разврата, и просвещение, и оглупление, и борьба идей и интересов, и отражение жизни, и искажение реальности, и делание жизни, короче говоря — квинтэссенция общественной жизни во всех проявлениях ее субъективного фактора. Медиа есть арена общественной жизни, ставшая сама одним из важнейших факторов этой жизни. Она состоит из десятков тысяч учреждений, организаций, предприятий. В ее работу вовлечены в качестве сотрудников сотни тысяч людей. Она привлекает для участия в своей работе миллионы людей всех социальных категорий. Медиа — это могущественный инструмент формирования сознания, чувств и вкусов огромных масс людей и инструмент воздействия на них в желаемом для кого-то духе. Но это такой инструмент, который сам осознает себя в качестве силы, использующей всех прочих и все остальное в качестве инструмента своей власти над обществом.
   
Формально не существует единый центр управления медиа. Но фактически он функционирует так, как будто получает инструкции из некоего руководящего центра наподобие ЦК КПСС. Тут есть своя "невидимая рука". Она почти совсем не изучена научно. Данные о ней редко попадают в печать. Ее образует сравнительно небольшое число лиц, которые санкционируют рекомендации, выработанные более широким кругом политиков, бизнесменов, политологов, журналистов, советников и т. д., и подают сигнал к согласованной деятельности медиа по определенным проблемам. Имеется большое число опытных сотрудников учреждений медиа, которые сразу угадывают новую установку и даже опережают "высшую инстанцию". И в дело немедленно вступает огромная армия исполнителей, подготовленных выполнить любые задания в духе новой установки. Между людьми, образующими этот механизм, имеют место бесчисленные личные контакты. Почти вся работа этого механизма протекает как своего рода функциональная самоорганизация (так я называю этот тип организации), а не как система документально фиксируемых команд и отчетов об их исполнении. Такой механизм скрыт и неуязвим от нападок извне.
   
Медиа сложилась именно такой, какая требуется обществу и какая тут вообще возможна. Нелепо винить ее в очевидных недостатках, игнорируя то, что ее недостатки имеют не меньший спрос, чем достоинства. И что считать недостатком? С какими критериями оценивать работу медиа? Она выполняет свои функции, причем лучше, чем прочие социальные институты. Но лучше не с точки зрения моралистов, ратующих за некую правдивость и справедливость, а с точки зрения обработки людей в нужном для общества духе и с точки зрения удовлетворения потребностей людей именно в такой продукции для их разума и чувств.
   
Функции и свойства медиа многообразны, так что при желании можно создать любую их характеристику, как позитивную[149], так и негативную, причем как в том, так и в другом случае опираясь на достоверные данные. В дополнение к сказанному выше отмечу еще некоторые черты медиа, не придавая им никакой субъективной оценки.
   
Медиа стала не орудием сбора и распространения информации, производимой кем-то другим, а производителем, контролером и властителем информации. Она имеет свои мощные и профессионально обученные кадры для этого. В ее распоряжении фактически все силы общества, как-то связанные с информацией. Она формирует информацию по своим правилам, придает информации вид, отвечающий ее интересам. Информационный поток, минующий ее, ничтожен сравнительно с тем, какой проходит через нее, а роль его еще ничтожнее. Она сконцентрировала в себе основные и наиболее влиятельные информационные потоки и силы общества.
   
Медиа вторгается во все сферы общества — в политику, экономику, культуру, науку, спорт, бытовую жизнь. Ей до всего есть дело. Она не просто влияет на умы и чувства людей. Она проявляет власть над ними, причем власть диктаторскую. Эта власть осуществляется по многим каналам. Назову основные из них.
   
Медиа буквально приковывает к себе внимание подавляющего большинства населения западных стран, снабжая людей в изобилии практически любой нужной им информацией, сплетнями, развлечениями, сенсациями. Она обладает для этого неограниченными средствами, самой совершенной технологией и отработанными приемами. Невозможно подсчитать, сколько времени и сил тратят люди, просиживая перед телевизорами, читая газеты и журналы, слушая радио. Никакая церковь не может с этой точки зрения сравниться с «церковью» западнизма. Она удобна и с точки зрения способа вовлечения людей в ее деятельность. Человек может потреблять продукцию медиа в одиночку, сидя дома, находясь в транспорте, даже во время работы.
   
Уже одно то, что телевидение приковывает к своим экранам сотни миллионов людей, удерживая их от выхода на улицу и от образования неподконтрольных масс, делает медиа в современном перенаселенном, практически безбожном, нетерпеливом и алчном мире важнейшим средством манипулирования людьми.
   
Вторым важнейшим каналом всевластия медиа является то, что она контролирует и направляет всю интеллектуальную и творческую деятельность общества, создавая паблисити творцам произведений культуры, давая им оценку, отбирая их, показывая их. Медиа присвоила себе функции публичного судьи того, что производит культура, предопределяя само это производство с точки зрения тематики, идейной ориентации и эстетических вкусов. Она определяет то, какой круг людей выпускается на арену культуры, какие произведения, какие идеи, какие моды. Не гений и ум творцов произведений культуры определяет их судьбу, а отношение к ним масс-медиа. Она в состоянии возвеличить ничтожное и бездарное, если оно соответствует ее интересам и конъюнктуре, и не допустить к жизни великое и талантливое, если такого соответствия нет.
   
Третьим важнейшим каналом всевластия медиа является то, что она дает трибуну политикам и арену для политических спектаклей. Она раздувает и использует непомерное тщеславие политиков. Она влияет на их успехи и неудачи, порою роковым образом. Без нее немыслимы никакие выборные кампании, парламентские баталии, встречи, визиты, выступления, демонстрации, массовые движения, партийные мероприятия и вообще все важнейшие явления общественно-политической жизни западных стран.
   
Наконец, медиа сконцентрировала в себе общественное мнение и гражданское общество, став их рупором и одновременно лишив их самостоятельности. Они нашли в медиа свою организующую силу, отчуждая ей свою собственную независимость и власть. Медиа стала чем-то вроде «государства» для внегосударственной жизни общества.
   
Критики медиа обращают внимание на то, что ее средства находятся во владении каких-то других сил, что ею кто-то управляет как своим орудием. Я не отвергаю это. Но я считаю, что не в этом суть дела. Средства медиа могут принадлежать частным лицам, государству, общественным организациям, корпорациям, банкам. Ее может использовать крупный капитал, правительство, какие-то клики и группы. Но все это не лишает ее той роли, какую она играет в обществе, и ее положения в системе прочих социальных феноменов. Она занимает такое положение и играет такую роль в обществе, которые позволяют ей со своей стороны диктовать свою волю всем тем, кто в какой-то мере манипулирует ею, и своим формальным хозяевам. Все те, кто считается ее хозяевами и манипуляторами, вынуждены подчиняться самим тем условиям, благодаря которым они хозяйничают и манипулируют медиа. Тут скорее имеет место сговор и дележ власти между более или менее равными по силе сообщниками, чем отношение господства и подчинения. Хозяин газеты, например, влияет на политическую линию газеты. Но одновременно он сам подвластен своей газете как феномену, играющему особую роль в обществе.
   
Медиа есть безликое божество западного общества, которому поклоняются и все те, кто считается или воображает себя ее хозяевами и начальниками. Самое большее, что на самом деле эти люди делают, это прислуживание своему божеству в качестве его жрецов, разумеется — за хорошую плату и за прибыли. Медиа есть социальный феномен, концентрирующий и фокусирующий в себе силу безликих единичек общественного целого — зрителей, читателей, ученых, артистов, идеологов, политиков, спортсменов и прочих граждан. Это их коллективная власть, выступающая по отношению к каждому из них по отдельности как власть абсолютная. Сила церкви в эпоху феодализма ведь тоже была не в сравнительно небольшом числе церковников, а во всей массе населения, принимавшего церковь и привносившего в нее кусочки своего отчужденного "я".
  
  
   
    
РЕКЛАМА
   
   
Важным орудием формирования человеческого материала является реклама. Это не просто пропаганда товаров и услуг. Это пропаганда системы ценностей и образа жизни Запада. В рекламе идеологическое оболванивание людей выступает в самой вульгарной, а значит — в самой широкодоступной и действенной форме. Классическим образцом рекламы является, конечно, американская. Она не просто отражает сложившийся образ жизни США. Она участвует в его формировании, сохранении и пропаганде. Рекламируется свобода, активность, успех, удовольствия, спортивность, бодрость, моложавость. Рекламируется прежде всего экономический успех. Воплощением его изображается фигура миллиардера, начавшего якобы с нуля и благодаря своим вполне законным и моральным усилиям в течение немногих лет ставшего баснословно богатым. Рекламируется патриотизм, означающий непомерно преувеличенное восхищение Америкой, превознесение всего американского. Американский рекламный стиль — экстремальные преувеличения во всем, что рекламируется, высочайшая стилизация банальностей, превознесение обычного как из ряда вон выходящего, агрессивность, стремление привлекать к себе внимание, масштабность. Американская реклама во всех социально значимых отношениях есть квинтэссенция идеологии и пропаганды западнизма в его крайней форме американизма.
  
  
   
    
ЗАПАДНИЗМ И РЕЛИГИЯ
   
   
Идеология западнизма касается тех же проблем, что и религиозные учения. Но она расширила круг этих проблем и дает их решение, в принципе отвергающее религиозные учения. Она зародилась с претензией на научное решение этих проблем, как отрицание религиозного мракобесия. Хотя она сейчас терпимо относится к религии, это не устраняет ее антирелигиозность по существу. Она терпит религию, поскольку та не в состоянии конкурировать с ней и не мешает ей выполнять ее функции. Последняя состоит не в создании новой веры, а в исключении из людей всего того, что привносила и привносит в них вера. Идеологическая обработка человека есть так или иначе его духовное опустошение. Жалобы деятелей церкви на падение веры имеют реальные и неустранимые, на мой взгляд, основания.[150]
   
Одновременно говорят и о подъеме религии, о религиозном ренессансе и даже о конце эпохи атеизма.[151] При этом ссылаются на страны Восточной Европы и бывшего Советского Союза. Ссылка явно неосновательная, так как эти страны — не Запад. К тому же массы людей собирались там под «знаменами» церкви не из потребности в вере, а по причинам иного рода, в том числе — по причинам политическим. Гораздо серьезнее для аргументации здесь была бы ссылка на США, где подавляющее большинство населения считается верующими и регулярно молится.
   
Положение религии в обществе характеризуется не только и не столько тем, какое число людей считает себя верующими, совершает религиозные обряды и платит церковные налоги, сколько тем, какую роль религия и церковь играют в общественной жизни и как религиозные верования сказываются на поведении людей. С этой точки зрения роль религии и церкви в странах Запада ничтожно мала в сравнении с факторами западнизма, а поведение людей в еще меньшей мере определяется принципами веры.
   
Не являются на этот счет исключением и США. Еще Токвилль заметил, что религия правила в духовной жизни людей в США. И теперь нигде в западных странах религия так не сильна, как в США. Здесь религия вмешивается в повседневную жизнь людей, в культуру и в политику. Причем не играет роли, к какой религии причисляют себя верующие. Лишь бы это была религия. Уже один этот религиозный плюрализм говорит о том, что американская религиозность есть исторически сложившаяся форма проявления феномена совсем иного рода, чем религия, а именно — идеологии. Положение тут похоже на положение монархии в английской демократии. Это исторический курьез — безбожная идеология в лицемерной религиозной оболочке. К тому же роль религии тут сильно преувеличена. Если исследовать поведение людей научными методами, результат окажется обескураживающим: сколько бы американцы ни молились, ведут себя они в гораздо меньшей мере по правилам религии, чем явно атеистические народы Запада. Бог американцев, как и прочих западоидов, — обычные земные блага, какие им может дать западная цивилизация и какие они сами могут урвать благодаря ей.
   
Религия всегда подкреплялась склонностью людей к заблуждениям, к вере в сверхъестественные силы и чудеса, одним словом — к мракобесию. И от себя религия привносила в это большую долю. Эта склонность сохранилась у западных людей, несмотря на просвещение и прогресс науки. В наше время даже образованные люди верят в астрологию, гадания, гороскопы. К этим старым верованиям добавились новые, возникшие благодаря достижениям науки и техники, — вера в инопланетян, в возможность перемещения во времени и даже в посмертное существование в какой-то сверхнаучной форме. К развитию этого современного мракобесия приложила руку идеология западнизма в лице ее элитарной верхушки. В этом отношении идеология идет рука об руку с религией.
  
  
   
    
ОБРАЗ ЖИЗНИ
   
   
Выражение "западный образ жизни" является, пожалуй, одним из наиболее часто употребляемых в речах и статьях на темы о Западе. Но что при этом имеют в виду? Обычно демократию, капитализм, рынок, плюрализм и т. д., короче говоря — все те феномены западного общества, которые известны и без особого выражения "западный образ жизни". Однако есть аспект западного общества, отличный от прочих, а именно — то, как западнизм проявляется в личной жизни западных людей. Тут выражение "западный образ жизни" нелишне. Я и буду использовать его для этого.
   
Итак, что значит "жить по-западному"? Однозначно ответить на этот вопрос нельзя. И западный миллиардер живет по-западному. И бездомный нищий, добывающий пропитание из помоек, сражаясь с крысами, живет по-западному. И обезумевшая от миллионов и славы кинозвезда живет по-западному. И блестяще одаренная выпускница университета, которая в течение многих лет не может получить работу даже низкооплачиваемой учительницы школы, живет по-западному. И зарабатывающий миллионы долларов менеджер, который является членом бесчисленных советов, комитетов и комиссий, живет по-западному. И безработный в третьем поколении живет по-западному. И занимающаяся от скуки наркотиковым бизнесом наследница многомиллиардного состояния живет по-западному. И несовершеннолетняя девочка, зарабатывающая на пропитание проституцией, живет по-западному. И бездарный писатель, пошлые сочинения которого расходятся в десятках миллионов экземпляров, живет по-западному. И талантливый писатель, который не может заработать литературным трудом на самое скромное существование, живет по-западному. Все они живут по-западному. Очевидно, ответом на вопрос "Что значит жить по-западному?" должно стать обстоятельное исследование жизни различных категорий людей западных стран. Я здесь ограничусь лишь короткими заметками на этот счет, которые дополнят мое понимание западнизма.
  
  
   
    
ЖИЗНЕННЫЙ СТАНДАРТ
   
   
Когда я в 1978 году оказался на Западе, меня спрашивали, сколько денег я получал в Москве в качестве профессора. Я называл величину своей зарплаты. Западные теоретики и журналисты переводили ее в доллары и делали вывод, будто советский профессор имел жизненный уровень ниже, чем американский солдат. Я пытался убедить моих собеседников в том, что жизненный стандарт (уровень жизни) определяется многими факторами, а не только величиной зарплаты. Так, я платил гроши за квартиру. Налог был мизерный. Медицинское обслуживание было бесплатным, причем не таким уж плохим, как изображала западная пропаганда. И тратил я деньги не в Западной Европе и не в США, а в России. Кроме того, в жизненный стандарт входят и такие факторы, как гарантированная работа, условия образования и трудоустройства детей, доступ к культуре, положение в коллективе, сфера общения и многие другие. Если все это принять во внимание, то мой жизненный уровень был выше такового американского генерала, а не то что солдата.
   
Но мои слова не производили никакого впечатления, ибо противоречили идеологической установке считать западный жизненный уровень самым высоким в мире и измерять его величиной дохода.
   
Жизненный стандарт той или иной страны характеризуется тем, какими жизненными благами располагают граждане этой страны, как они распределяются, как добываются различными категориями граждан и как все это влияет на их образ жизни. Далеко не все в жизненном стандарте зависит от характера социального строя. Многое зависит от обстоятельств иного рода — от природных условий, от исторических традиций, от положения среди других стран. И далеко не всегда измерение жизненного стандарта размерами денежных доходов и сравнение различных стран по этому критерию дает объективно верные выводы. Лишь в западном обществе как в обществе денежного тоталитаризма жизненный стандарт характеризуется прежде всего и главным образом тем, какими денежными суммами располагают его члены для удовлетворения своих потребностей. Но и здесь есть качественный или содержательный аспект. Отмечу некоторые его черты.
   
Материальный уровень западных людей различных категорий образует шкалу, на одном конце которой можно видеть баснословные богатства, на другом — беспросветную нищету. Между этими полюсами имеют место многочисленные ступени, образующие постепенный переход от одной крайности к другой. В этом континууме доходов можно выделить две «точки», которые определяют уровень бедности и уровень богатства. Уровень бедности есть уровень, ниже которого люди не имеют средств для удовлетворения минимума нормальных материальных потребностей. Уровень богатства есть уровень, выше которого люди имеют средств больше, чем это требуется для удовлетворения максимума нормальных материальных потребностей. Нормальные материальные потребности — это некоторый комплект потребностей, которые общество признает в качестве нормы и на удовлетворение которых достаточно иметь деньги. Он заключен в довольно обширном диапазоне, границы которого не абсолютны, но все-таки могут быть установлены более или менее приблизительно опытным путем.
   
Следует признать, что уровень богатства и уровень бедности западных стран выше, чем других обществ. Диапазон нормальных потребностей шире. Класс богатых многочисленнее и богаче. Подавляющее большинство граждан живет выше уровня бедности. Класс бедных в процентном отношении меньше класса благополучных. Так что западное общество в материальном отношении является самым зажиточным в истории человечества. Но это не означает, что оно превосходит прочие общества в других отношениях.
   
Для значительной части (если не для большинства) западных людей высокий жизненный стандарт есть не нечто такое, что они могут выбрать по своей воле, и не просто изобилие средств удовлетворения потребностей, а прежде всего нечто принудительное и дорогостоящее. Свобода выбора есть лишь выбор наивыгоднейшего варианта в рамках принудительности, да и то, как правило, иллюзорная. Попытки как-то снизить степень принудительности путем снижения занятости на работе и соответственно снижения дохода удаются лишь хорошо обеспеченным одиночкам.
   
Высокий жизненный стандарт для рассматриваемой части населения западных стран означает дороговизну жизни. Возьмем проблему жилья. Конечно, многие имеют свое собственное жилье, доставшееся по наследству. Это значительно облегчает жизнь, так как покупать или снимать жилье стоит очень дорого. Во многих случаях эта статья трат достигает половины доходов. Покупать жилье в кредит — значит становиться неоплатным должником банка. К кредиту на квартиру прибавляется кредит на автомашину, без которой нормальная жизнь в условиях Запада просто немыслима. Содержание и эксплуатация машины стоит значительных денег. Дорого обходится больничная касса. Если ты здоров и редко прибегаешь к услугам врачей, платить все равно приходится. К этому вынуждает угроза внезапных больших трат, например — за операции и пребывание в больнице. Затем идут расходы на налоги, на страхование жизни и имущества, на адвокатов, на советников по налогам. Дорого обходятся дети. Порою плата за их образование стоит больших денег. Образование с какой-то гарантией иметь работу доступно немногим. Это своего рода инвестиция капитала. Трудности и хлопоты с детьми — одна из главных причин того, что прирост западоидов ничтожен и даже прекратился совсем. Дорого обходится отдых во время отпусков, мебель, кухонная аппаратура и прочие элементы привычного образа жизни. Плюс выплаты в фонд социального страхования и многое другое.
   
Важнейшая проблема для трудоспособного западоида, не имеющего большого капитала, который позволил бы ему быть свободным человеком, это найти занятие, дающее ему доход соответственно его жизненным претензиям. А это не так-то просто. А если такое занятие найдено, это не означает, что оно гарантировано как нечто постоянное. Потому характерным состоянием людей тут является неуверенность в будущем, страх потерять работу и опуститься на более низкий уровень, стремление накопить средства на черный день и на обеспеченную старость. Эта жизненная установка вынуждает на бережливость и расчетливость, производящие впечатление скаредности, а многих вынуждает на преступления. Она превращает массу людей в поразительно скучные, серые и безликие существа, смолоду думающие об обеспеченной старости.
   
Люди вынуждены прилагать неимоверные усилия к тому, чтобы их счет в банке не опускался много ниже нулевого уровня. Теория немецкого экономиста Палу Мартина[152], согласно которой основной движущей силой капитализма являются долги, выглядит не так уж нелепо. Средний западный человек есть не просто гомо экономикус, как его иногда называют на Западе, а скорее гомо банкус.[153] Дело тут не столько в том, что он использует банк как удобное средство, сколько в том, что банк использует его как свое собственное средство наживы.
   
Нет надобности описывать то, какие жизненные блага доступны богатым людям на Западе в наше время. Еще никогда в истории человечества богатые не жили на таком уровне и в таком количестве. Характерной для нашего времени является сильная тенденция максимально рационализировать процесс жизни в соответствии с достижениями науки, техники и медицины. Сохранение здоровья и молодости стало важнейшим элементом богатства, так же как бытовой комфорт, доступ к достижениям цивилизации и способность разумно наслаждаться ее благами. Сложилась целая индустрия и культура рационального использования богатства. Но одновременно действуют и последствия чрезмерности богатства со всеми его пороками.
   
Следует заметить, что интеллектуальный, культурный и моральный уровень "высшего света" нисколько не превышает таковой средней части населения. В прошлом богатство было путем к культуре и к образу жизни, которые были недоступны без него. Теперь просто не существует особая культура более высокого уровня, чем общая культура, которая была бы недоступна прочим гражданам. Конечно, билеты на фестивали в Бай-ройте или в Зальцбурге не по карману большинству жителей западных стран. Но посещение таких фестивалей и прочие дорогие развлечения сами по себе нисколько не возвышают их посетителей над прочим человечеством в культурном, интеллектуальном и моральном отношении. Кое для кого это удовольствие, а для большинства — престижный элемент их образа жизни, подобный этикеткам престижных фирм на одежде. Одним словом, сложился не слой, аналогичный аристократии прошлого, а лишь более высокий уровень мещанства. Западнистское общество по своей изначальной природе есть общество мещанское.
   
Уровень бедности западных стран выше, чем в других странах. Это означает, что западные бедняки в массе своей богаче бедняков незападных стран. Но для западных бедняков мало осознавать это, чтобы быть довольными своим существованием. Они ощущают себя обездоленными сравнительно с благополучными слоями и сравнительно с теми благами, которые производит их общество и на которые они считают себя вправе рассчитывать. Кроме того, в западных странах бедность означает нечто большее, чем бедность в обществах другого типа, ибо тут отсутствие материальных средств означает отсутствие доступа ко всем прочим жизненным ценностям.
  
  
   
    
РАЗВЛЕЧЕНИЯ
   
   
Формула "Хлеба и зрелищ!", которую принято относить к Римской империи, имеет силу и в отношении западного общества, причем в удесятеренной степени. «Хлебом» западоиды обеспечены настолько, что Запад стал величайшим соблазном для всего человечества. А что касается зрелищ, то тут создано такое изобилие, какое еще сто лет назад не могло вообразить самое пылкое воображение.
   
Из сущности западнизма не вытекает ни радио, ни кино, ни телевидение, ни прочие современные изобретения, приносящие развлечения. Но эти изобретения оказались очень кстати. Они оказались адекватными потребностям западнизма в средствах пассивного развлечения в одиночку. Нет надобности говорить о том, какую роль в жизни западных людей приобрело телевидение. С точки зрения массовости охвата людей и времени, проводимого ими перед экранами телевизоров, оно стоит на первом месте среди средств развлечения. Оно позволяет развлекаться с удобствами, независимо от других людей, без всяких усилий и за низкую плату. А с точки зрения диапазона и разнообразия зрелищ оно вне конкуренции.
   
На втором месте после телевидения идут, пожалуй, зрелища, собирающие толпы людей, и сборища с участием многих людей. Это на первый взгляд есть противоположность тенденции к развлечению в одиночку, а по сути дела это есть явление того же рода, оборотная сторона ее. Эти сборища и зрелища суть особые явления, отличные от театров, фильмов, концертов, цирка и других представлений, предназначенных для развлечения, причем для развлечения индивидуального, хотя тут и собирается вместе много людей. Зрелищем может стать все, что угодно, специально не предназначенное для развлечения, но организованное так, что именно театральный аспект выходит на первый план. И вторая черта зрелищ — расчет на массовое восприятие, то есть на людей как членов толпы, массы.
   
В зрелища превращаются спортивные соревнования, а многие специально изобретаются для этого. В зрелища превращаются медицинские операции, суды, визиты важных персон, парламентские заседания, парти известных личностей, юбилейные заседания и приемы, парады, шествия, демонстрации, церковные проповеди, природные катастрофы, сцены голода и военных разрушений, выборы президентов. И даже сцены покушений и захвата заложников. Современная технология позволяет делать увлекательные зрелища из всего, даже из незначительных явлений. Как справедливо заметил Нил Постмен, все превращается в шоу-бизнес (зрелищные мероприятия). Все должны развлекать, дабы иметь успех. Происходит «голливудизация» всей общественной жизни. Точно так же в зрелища превращаются различного рода сборища, предназначенные не только для развлечения других, но и для участия в массовых развлечениях. Наблюдая эти зрелища и зрелищные сборища, невольно начинаешь думать, что за внешним великолепием, пышностью и зрелищностью жизни Римской империи скрывался такой образ жизни, что пришедшая ему на смену христианская цивилизация со всей ее первоначальной скромностью, серостью и скукой явилась в какой-то мере избавлением и облегчением.
   
Невольно напрашивается и другое сравнение. На Западе подвергались всяческому осмеянию торжественные заседания, празднества и парады в Советском Союзе. Но то, что тут делали и делают сами, во много раз превышает советскую театральность, парадность и торжественность. По сравнению с тем, как в США праздновали «победу» в фиктивной войне с Ираком и в Англии «победу» в смехотворной войне за Фолклендские острова, празднества в Советском Союзе по поводу победы в величайшей в истории человечества войне 1941–1945 годов с Германией выглядят ужасающе бледно, скромно, мизерно. От таких сравнений становится грустно. Чем ничтожнее «победы», тем помпезнее становятся ликования по их поводу.
   
Характерной чертой западных средств развлечения, массовых как с точки зрения скопления людей в одном месте, так и с точки зрения охвата населения, является их неинтеллектуальность и бездуховность. Спорт, туризм, танцы, музыка, парти, секс, еда, алкоголь, наркотики — во всем этом обнаружить какие-то крупицы интеллектуальности и духовности можно только при большом желании. Развлечения интеллектуальные и духовные распылены в океане других, оттеснены на задворки и извращены. Тут как в случае отравления природной среды — от него в конечном итоге начинают страдать все. Вся сфера развлечения в конце концов оказывается духовно опустошенной и отравленной чисто внешними эффектами.
   
В годы после Второй мировой войны производство и предложение средств развлечения выросло во много раз сравнительно с прошлыми годами. Они стали разнообразнее, изощреннее, доступнее. Одновременно происходил и процесс их психологического обесценивания. В этом свою роль сыграло, конечно, их изобилие. Но дело не только в этом. Средства развлечения поверхностны, не затрагивают глубоко психологическое состояние людей. А сами люди в массе воспитаны и натренированы жить так, что у них уже не может быть иного отношения к развлечениям. Складывается устойчивое состояние всеобщей скуки и склонность к извращенным формам поведения.
  
  
   
    
ДИНАМИЗМ
   
   
Характерной чертой западного образа жизни после Второй мировой войны стал необычайный динамизм. Идеология и психология перемен с неслыханной доселе силой овладела западным обществом. Жизнь превратилась в мелькание вещей, людей, идей, мод, книг, фильмов, сенсаций. Впечатление такое, будто общество куда-то лихорадочно торопится, не имея ни минуты на остановку и покой. Перемены, перемены, перемены! Перемены во что бы то ни стало, в чем угодно, не считаясь с последствиями. Причем перемены не всегда к лучшему и часто не имеющие разумного объяснения. Лишь бы что-то изменить, лишь бы изобрести что-то новое.
   
Такой динамизм имеет основания в самом характере западного общества, что общеизвестно. Он является удобным средством поддержания интенсивного обмена веществ в обществе и идейно-психологического тонуса людей. Он поддерживается искусственно всеми влиятельными силами общества — бизнесом, государством, медиа, идеологией, пропагандой.
   
Динамизм уживается, однако, с консерватизмом социальным. Тут любая более или менее сенсационная новинка и перемена громогласно провозглашается революцией и новой эпохой, а в своих основах общество устраивается так, чтобы исключить всякие радикальные социальные преобразования. Динамизм фактически оказывается поверхностным, в значительной мере иллюзорным и суетным. Выдержать его достаточно долго — на это нужны большие усилия. Хотя западоиды более способны на это, чем другие народы, но и у них возможности не беспредельны. Уже сейчас можно заметить признаки усталости и стремления к более замедленному темпу жизни.
  
  
   
    
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ
   
   
Многочисленные западные авторы констатировали факт изменения человеческого материала, причем, как правило, в негативной форме, в форме жалоб на падение нравственности, рост преступности, обезличивание, обесчеловечивание, духовное опустошение и т. д. Безусловно, эти жалобы имеют основания в фактах повседневной жизни людей. Но останавливаться на этом было бы весьма односторонне и поверхностно. На мой взгляд, то, что эти авторы воспринимают как деградацию человека, есть лишь оборотная сторона и следствие прогресса человека. Всякий прогресс и регресс относительны. Важно — с какими критериями мы к ним подходим.
   
Изменение в человеческом материале Запада действительно произошло. Оно заключается, на мой взгляд, прежде всего в том, что произошли изменения, касающиеся западоидов. Оно, во-вторых, заключается в том, что изменился состав населения западных стран. Я рассмотрю сначала и главным образом первые изменения.
   
Комплекс черт западоидности изменился в смысле степени их развитости, ролей и пропорций в массе западоидов. Одно дело — западоиды как условие возникновения и становления западнизма. И другое дело — западоиды как продукт торжествующего западнизма. В первом случае западоиды проявили себя в одних качествах, во втором же случае они изготовляются с комплексом качеств, в котором первые суть лишь часть, к тому же в трансформированном виде. В этот второй комплекс входят не только такие качества, которые необходимы для воспроизводства западнизма и самосохранения общества, но и такие, которые не соответствуют этой потребности, но без которых невозможны качества необходимые. Общество воспроизводит нужный для своего самосохранения человеческий материал, но делает это так, что производится и многое такое, без чего желательно было бы обойтись.
   
Основные качества западоидов, без которых западнизм вообще был бы невозможен, общеизвестны, — расчетливость, изобретательность, инициативность и т. д. Они прекрасно описаны в великой литературе прошлого. Я их называю качествами западоидности. Какая судьба постигла их в современном западном обществе? Они стали всеобъемлющими как в смысле распространения в массе людей, так и в смысле проявления их в массе поступков каждого из них по отдельности. Если раньше люди с заметными чертами западоидов более или менее часто встречались в массе людей, а черты западоидности они проявляли в исключительных случаях, то теперь вся масса коренного населения западных стран стала обладателем этих черт в той или иной мере, а черты эти проявляются во всех их мало-мальски серьезных жизненных ситуациях. Раньше можно было говорить о «растворе» западоидности в чем-то другом. Теперь же надо говорить о «растворе» чего-то другого в сплошной западоидности. Западное общество стало обществом западоидности, включающим в себя посторонние вкрапления и остатки незападоидности.
   
Колоссально, в общей совокупности — в тысячи раз, возросло число таких действий людей, для осуществления которых потребовались качества западоидности. Но при этом произошло измельчение основной массы этих действий. Качества западоидности стали использоваться в бесчисленных поступках, которые кажутся пустяковыми в сравнении с самими качествами. Западоидность для основной массы западных людей и для основной массы их поступков превратилась в мелочный житейский педантизм. Человек, затевавший в свое время дело с риском потерять состояние, и человек, приобретающий на небольшую сумму денег акции какой-то компании почти со стопроцентной гарантией, оба поступают как западоиды. Таких, как первый, было и есть немного, а таких, как второй, — десятки миллионов. Разница, я думаю, очевидна.
   
Существует убеждение, будто западный человек стал безликим существом. Но по самому смыслу слова «стал» это означает, будто человек раньше не был таким. А каким же он был? Авторы, писавшие об обезличивании человека, предполагали, будто раньше человек был индивидуализированной личностью. Некоторые авторы даже утверждают, будто человек от рождения является индивидуализированной личностью, а в современном обществе стал утрачивать это качество. Такую концепцию развивали, например, Эрик Фромм, Олдос Хаксли, Конрад Лоренц.[154]
   
Я считаю такие убеждения просто вздорными. Западные люди и остались индивидуалистами в том смысле, в каком об этом говорилось выше, то есть "разумными эгоистами". Но они в подавляющем большинстве никогда не были индивидуализированными личностями. И тем более они никогда не были и не являются таковыми от рождения. Личностями люди не рождаются. Они становятся ими в силу обстоятельств их социального бытия, да и то в редких случаях. В том смысле, в каком люди индивидуализированы от рождения, индивидуализированы даже клопы и червяки. Проблема человека как индивидуальной личности вообще есть проблема социальная, причем современная.
   
Лишь в современном западном обществе впервые в истории появилась возможность для формирования человека как индивидуализированной личности не в порядке исключения, а в массовых масштабах. Но именно сам факт массовости исключил реализацию этой возможности для подавляющего большинства людей. Если взять отдельного человека в отношении к возможностям, которые ему в принципе предоставляет современное общество, то он вроде бы должен быть индивидуальной личностью. Но таких людей слишком много, и это низводит их почти всех на уровень деиндивидуализированных единичек массы. Порождая у многих людей потребность в том, чтобы быть уникальной личностью, массовость этого явления исключает возможность удовлетворения потребности.
   
Никому не запрещено становиться миллионером, президентом страны, кинозвездой и т. д., и пропаганда трубит о равных возможностях для всех на этот счет. А многим ли это удается?! Никому не запрещается становиться уникальной личностью, но лишь немногим это удается на деле. Для этого нужен такой «пустяк», как общественное признание человека в качестве личности. А общество имеет для этого свои критерии отбора. Индивидуализированные личности всегда были и останутся исключениями. Меняется лишь их тип и процент в массе безликих «единичек». В западном обществе этот процент выше, чем в других обществах, но не настолько велик, чтобы удовлетворить всех претендующих на статус личности.
   
Упомянутые авторы утверждают также, будто произошло некое обесчеловечивание человека. Чтобы судить о том, насколько это утверждение верно, надо иметь точный список признаков человечности и произвести эмпирическое исследование того, какие из этих признаков исчезли или ослабли. Такое исследование практически невозможно, так как нет данных о прошлом состоянии людей с этой точки зрения, да и о нынешнем состоянии вряд ли такие данные можно получить. И что считать человечностью? Злобность, мстительность, жестокость, зависть и прочие порицаемые свойства людей не менее человечны, чем доброта, великодушие, любовь, заботливость, сострадание и прочие поощряемые свойства тех же людей. И попробуйте разделить их в реальности! Так что противоположное утверждение имеет не менее прав на существование, чем утверждение об обесчеловечивании человека.
   
Но впечатление, будто произошло обесчеловечивание человека, имеет реальные основания. На мой взгляд, они таковы. В огромном числе случаев то, что люди имели благодаря «человеческим» качествам других людей (благодаря их "человечности"), теперь они это имеют благодаря более сильным и надежным средствам, а именно благодаря деньгам, власти, славе, правовым нормам, договорам, открытиям науки и медицины, короче говоря — благодаря средствам надприродным и внеморальным, можно сказать — сверхчеловеческим. Если и произошло какое-то обесчеловечивание человека, то не за счет опускания его вниз, а за счет осверхчеловечивания, то есть за счет прогресса. Деградация человека была платой за его прогресс.
   
Число случаев, о которых идет речь, настолько велико, а их пример настолько заразителен, что они стали оказывать решающее влияние на состояние всего человеческого материала западного общества. Если, например, в любом возрасте и с любыми внешними данными возможно при желании иметь за деньги молодого и красивого партнера для сексуальных развлечений, если тебе на помощь приходит медицина и сексуальная техника, позволяющая иметь удовольствие больше и лучше, чем благодаря человеческой любовной страсти, как правило выдуманной и преувеличенной писателями, то никакая человечность в этом деле не может конкурировать с ее сверхчеловечным заменителем. Если какие-то человеческие достоинства становятся источником денег и успеха, то никакой нормальный западоид не будет их консервировать или раздавать другим даром.
   
Тоска по человечности отражает тот факт, что сверхчеловеческие средства удовлетворения человеческих потребностей доступны далеко не всем, а у тех, для кого они доступны в изобилии, наступает от них пресыщение. К теме сверхчеловечности я еще вернусь ниже.
   
При характеристике современного западного человека часто отмечают его внутреннюю упрощенность и даже опустошенность. В какой мере это справедливо и почему создается такое впечатление?
   
Современный западоид выглядит внутренне (идейно, духовно, психологически) упрощенным сравнительно с типом человека, который возникает и является довольно распространенным в условиях сравнительно высокого уровня цивилизации, праздного образа жизни, неторопливой жизни, отсутствия риска и ненужности инициативы и т. д. Этот тип человека развивает в себе повышенную способность к рефлексии, к неустойчивости настроений, к стремлению уклоняться от принятия самостоятельных решений и к прочим качествам, которые стали рассматриваться как признаки некоей богатой «духовной» жизни. Разумеется, для развития таких не-западоидных качеств нужны природные задатки, встречающиеся далеко не у всех народов.
   
Психологически тут на самом деле имеет место более сложный, гибкий, изменчивый, запутанный с точки зрения внутренних переживаний человеческий тип, чем западоид. Но это не есть более высокоразвитый тип человека и не есть более высокий уровень человека. Скорее наоборот. Западоид выглядит сравнительно с человеком такого типа так же, как выглядит чистое помещение с аккуратно расставленной мебелью в сравнении с сараем или чердаком, заваленным всяким хламом. Западный человек есть человек более организованный, рациональный и расчетливый, чем человек со сложной внутренней (духовной) жизнью.
   
Личности со сложной внутренней жизнью, какие изображала западная литература прошлого, либо были выдуманы писателями, либо существовали как исключение, да и то не в такой яркой форме. На самом деле они были гораздо скучнее и примитивнее. При всем при том эти личности были свободны, имели достаточно времени для самоанализа (как правило — кустарного) и размышлений. Средства коммуникации были не такие, как они начали развиваться после Первой мировой войны, так что образованный человек, который мог поддержать беседу, имел ценность. Объектов культуры было не так уж много. Книги были редкостью и ценились. Одним словом, для богатой внутренней жизни нужны определенные условия. Это материальная обеспеченность хотя бы на минимальном уровне, праздность, любопытство, образованность, информационный и культурный голод, интерес к человеку. Теперь на Западе для большинства людей этого нет. Объекты культуры имеются в изобилии. От людей некуда податься. Информация избыточна. Развлечений сколько угодно. Люди заняты и озабочены, им не до праздных размышлений. Нет жизненных гарантий. Нужно все силы вкладывать в дело или работу. Сознание людей ориентировано иначе. Исключительные личности теряются в океане средних. Они не привлекают к себе внимания. Они не поощряются и не культивируются. Культивируются личности, отвечающие природе западнизма. Как правило, это иллюзорные и ложные величины.
   
Западнизм рационализировал человека. Он исключил из его "внутреннего мира" все излишнее, всякий психологический хлам, идейную запутанность, склонность к избыточной рефлексии, чрезмерную опосредованность между идеей и делом. Зато западнизм сделал человека более надежным для построения человеческих объединений огромного масштаба и с высоким уровнем социальной организации.
   
Западоид есть высший уровень эволюции человека. Это искусственно выведенное существо, а не результат чисто биологической эволюции. О нем с полным правом можно сказать, что это сверхчеловек. Никакой прогресс не дается даром. Сверхчеловек — это не то всесторонне развитое и совершенное во всех отношениях существо, о котором говорили мечтатели прошлого, а именно реальный западоид, то есть внутренне упрощенное, рационализированное существо, обладающее средними умственными способностями и контролируемой эмоциональностью, ведущее упорядоченный образ жизни, заботящееся о своем здоровье и комфорте, добросовестно и хорошо работающее, практичное, расчетливое, смолоду думающее об обеспеченной старости, идеологически стандартизированное, но считающее себя при этом существом высшего порядка по отношению к прочему (незападному) человечеству.
  
  
   
    
СВЕРХЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО
   
   
Западнизм, породив особый тип человека — западоида, породил и особый тип личных отношений между людьми.
   
Я разделяю личные отношения людей на два уровня — человечный и сверхчеловечный. К первому уровню я отношу такие личные отношения между людьми, которые строятся на основе личных симпатий и антипатий людей друг к другу. При этом человек имеет или не имеет ценность для другого как таковой, то есть независимо от его социального статуса (богатства, известности, должности) и независимо от практических расчетов другого. Эти отношения бывают «душевными», доверительными, искренними, проникающими в тайники сознания. Они имеют свои плюсы. Это внимание к ближнему, сочувствие, сострадание, солидарность переживаний, бескорыстность, взаимопомощь, соучастие. Они имеют и минусы. Это, например, бесцеремонное вторжение в чужую душу и личную жизнь, стремление контролировать поведение ближних, насилие над индивидом со стороны окружающих путем чрезмерного внимания, несоблюдение дистанции в отношениях, потеря уважения вследствие наблюдения людей с близкого расстояния, стремление к поучительству, раздражение, грубость.
   
Для западнизма характерны личные отношения между людьми, которые я отношу ко второму уровню — к сверхчеловечным отношениям. Они обладают другими качествами сравнительно с человечными, в значительной мере — противоположными. Они возникли как результат приспособления западоидов к условиям своего общества. Основные из этих условий суть следующие.
   
Смысл жизни западоидов свелся в конечном счете к двум пунктам: 1) добиваться максимально высокого жизненного уровня или хотя бы удержаться на достигнутом; 2) добиваться максимальной личной свободы, независимости от окружающих и личной защищенности. Первое стремление делает человека прагматичным, второе толкает его на самоизоляцию.
   
Западоид имеет настолько мощную правовую защиту, что практически он лишь в ничтожной мере нуждается или совсем не нуждается в поддержке коллектива по работе и общественных организаций. Естественно, ослабляется или пропадает совсем внимание последних к нему в личном отношении. Если общественные организации и проявляют заботу о нем, как это делают профсоюзы, например, то он при этом фигурирует как представитель класса, а не как индивидуальная личность. Внимание других организаций к нему имеет место постольку, поскольку оно оплачивается.
   
К сказанному следует добавить бытовые удобства, телефон, телевидение, автомобиль, изолированное жилье, возможность обслуживать себя, отсутствие надобности в тесных контактах с соседями, напряженную работу. Важную роль сыграла необходимость защищаться от негативных проявлений человечных отношений. При этом люди невольно ослабляли и даже заглушали совсем позитивные стороны человечных отношений, неразрывно связанные с негативными.
   
С точки зрения сверхчеловечных отношений человек не имеет ценности сам по себе. Даже в тех случаях, когда кажется, будто он ценен сам по себе (например, красив, здоров, сексуален, умен), он ценен как предмет удовлетворения потребностей. Способности человека имеют ценность для других, поскольку они могут реализоваться в жизненном успехе, и другие могут за его счет поживиться.
   
Проблему "Быть или иметь?" западнизм решил в пользу «Иметь». Но он не отбросил «Быть», а отождествил его с «Иметь». Его формула "Быть — значит иметь". Если у тебя много денег и высокий социальный статус, так что за твой счет могут поживиться другие, то ты можешь иметь и дружбу, и любовь, и внимание, и заботу. Правда, они суть эрзацы. Но они ничуть не хуже человечных отношений такого рода. Не надо идеализировать человечные отношения. Качество сверхчеловечных отношений, как правило, выше, чем человечных. И они надежнее человечных. Человечные друзья предают не реже, а чаще сверхчеловечных. А о любовницах и говорить нечего. То же самое можно сказать и о прочих отношениях.
   
Сверхчеловечные отношения являются неглубокими. Они легче устанавливаются и безболезненно обрываются. Они расчетливы, предполагают выгодность и полезность. Они не так обременительны, как человечные. При этом сохраняется дистанция, спасающая от бесцеремонных вторжений посторонних в твою душу и личную жизнь. Они позволяют не тратить зря время, силы, чувства, мысли и средства. Они искусственные, «деланые». Это позволяет людям скрывать подлинные мысли и чувства, быть «социабельными», то есть более терпимыми в общественной жизни. С этой точки зрения общество западоидов напоминает великосветское общество, только в «разжиженном» виде и в массовом исполнении.
   
Мне не раз приходилось слышать от выходцев из России, что улыбки, вежливость и услужливость в западных магазинах, ресторанах и общественных учреждениях лицемерны, неискренни. Это верно. Но что лучше — искреннее, идущее от души хамство или искусственная, лицемерная вежливость? Изобретение искусственных ("лицемерных") личных отношений есть одно из важнейших достижений западнизма. Следствием сверчеловечных отношений является холодность и сдержанность, равнодушие к судьбе ближнего, дефицит «душевности», одиночество, ощущение ненужности и другие явления западного образа жизни, прекрасно описанные в западной литературе и показанные в западных кинофильмах. Родители спешат избавиться от детей, а дети потом — от родителей. Бабушки и дедушки не занимаются внуками. Душевная депрессия вследствие дефицита человечных отношений стала обычным состоянием миллионов людей. Многие компенсируют отсутствие человечности участием в преступных бандах, в массовых движениях, в примитивных коммунах, в алкоголизме и наркотиках.
  
  
   
    
ЗАПАДОИДЫ И НЕЗАПАДОИДЫ
   
   
Население западных стран состоит не только из западоидов, но и из массы людей иного типа. Число последних довольно велико и постоянно возрастает. Происходит относительное сокращение числа западоидов в западных странах. Более того, наметилась тенденция к абсолютному сокращению числа западоидов вследствие сокращения рождаемости. Например, в Германии это сокращение становится настолько ощутимым, что приток в страну иностранцев становится жизненно необходимым. Это уже превратилось в необратимый процесс, породивший проблемы, аналогичные проблемам с цветными в США. Эта ситуация является общезападной. Проблемы в отношении иностранцев во Франции не уступают по остроте Германии.
   
Конечно, западный образ жизни оказывает огромное влияние на незападоидов. Пока западоиды в западных странах в большинстве, пока их сила преобладает, создается иллюзия, будто воспроизводство необходимого для западнизма человеческого материала за счет незападоидов не есть проблема. Идеология и пропаганда поддерживают эту иллюзию, загоняя Запад в ловушку. Влияние социальной среды на людей велико, но не беспредельно. Незападоиды могут до известной степени имитировать западоидов, могут быть соучастниками в их деятельности, но не могут превратиться в западоидов в массовых масштабах настолько, что исчезнет полностью их несоответствие требованиям западнизма. Зато обратное влияние незападоидов на западоидов, имеющее следствием снижение уровня западоидности последних, неотвратимо. Падать вниз легче, чем карабкаться вверх.
  
  
   
    
ЛУЧШИЙ ИЗ МИРОВ
   
   
Западная идеология и пропаганда создают образ Запада как лучшего из миров, когда-либо существовавших и существующих на планете. Но лучший — это не значит хороший и безупречный. Самый высокий карлик еще не есть великан. Самый умный дурак еще не есть мудрец.
   
Целью моей книги является описание не Запада вообще, а лишь феномена западнизма. Поэтому я намеренно избегал собирания фактов, снижающих образ Запада как лучшего из миров. Если задаться целью создать мрачную картину современного Запада, то бесчисленные книги, статьи, телевизионные передачи, фильмы, спектакли и прочие западные источники дают для этого более чем достаточно материала. Приведу в качестве примера только маленький кусочек из того, с чем мне вольно или невольно приходилось знакомиться во время жизни на Западе.
   
Социологический опрос граждан США в 1990 году показал, что моральное состояние американского общества было весьма далеко от той радужной картины, какую рисовала пропаганда американского образа жизни в мире. По данным Д. Паттерсона и П. Ким[155], две трети населения одобряли насилие, две трети не участвовали в жизни своей общины, более 70 % не знали своих соседей, 20 % детей познали секс до 13 лет, 60 % по крайней мере один раз были жертвами преступлений.
   
В 1991 году в американских газетах можно было регулярно читать следующее. Глубокий пессимизм царствует в США. Все большее число американцев чувствует себя бедными и неуверенными в будущем. Более 50 % думают, что жизненный стандарт падает, что их дети не имеют шансов на лучшее будущее. Две трети обеспокоены необеспеченностью в старости. Столько же не способны оплачивать расходы на медицинское обслуживание. Доходы среднего класса остались на уровне 1973 года, что ниже уровня 1960 года. Налоги выросли на 40 % доходов (в 1960 году было 24 %).
   
Следующий 1992 год не принес улучшения. Скорее наоборот. Мне часто попадались на глаза статьи в западной прессе, в которых говорилось о разрушении инфраструктур в США, о росте трущоб, о безнадежном состоянии системы образования и воспитания, о росте налогов, о сокращении шансов для представителей низших слоев подняться в более высокие, одним словом — о кризисе "американской модели" организации общества и об ослаблении ее престижа. В конце апреля и начале мая 1992 года США были потрясены бунтами черных в Лос-Анджелесе, Сан-Франциско и других городах. Для их подавления пришлось пустить в ход армию. И это в стране, которая всемерно и всемирно рекламируется как самая богатая и самая демократичная за всю историю человечества.
   
Не менее мрачные сведения можно было узнать из средств массовой информации стран Западной Европы. В Германии в начале 1992 года было более миллиона людей без минимальных бытовых условий и даже не имеющих крыши над головой, более трех миллионов безработных, четыре миллиона нуждающихся в социальной помощи. Вся страна была охвачена волной забастовок. Бастовали даже работники общественных служб (почты, транспорта, уборки мусора), ввергнув страну в состояние, близкое к хаосу и панике. Прирост экономики упал до 1 %, а затем прекратился совсем. Начался спад, рост безработицы, увеличение налогов, рост цен на предметы потребления. В 1993 году весь мир был потрясен вспышкой ненависти к иностранцам.
   
В 1993 году положение во всем западном мире еще более ухудшилось. Слова «стагнация» и «кризис» стали обычными в лексиконе средств массовой информации. К этому присоединились разоблачения коррупции в политическом классе. Все рекорды на этот счет побила Италия.
   
Многие негативные явления западного образа жизни не являются случайными и преходящими. Они суть не избежные следствия западнизма и его постоянные спутники. Это общеизвестно и даже не оспаривается в идеологии и пропаганде с особой убежденностью. Я хочу коснуться еще двух негативных явлений западного образа жизни, которые во многих отношениях характерны и дополняют общую картину западнизма, а именно душевных болезней и преступности.
   
Прогресс западного общества порождает противоречивые следствия. С одной стороны, бытовой комфорт, питание, спорт, медицина, гигиена очевидным образом способствуют улучшению здоровья людей и усовершенствованию биологического вида. А с другой стороны, имеет место рост числа инвалидов от рождения, алкоголизма, наркомании, склонности к насилию и извращениям, импотенции, аллергии, гомосексуализма, новых видов эпидемий. Страшной угрозой над человечеством навис СПИД. Подлинным бичом Запада стали душевные заболевания. Об этом писали многие авторы.
   
Согласно статьям в американских и немецких газетах и журналах, которые мне иногда попадались на глаза в 1991–1993 годы, от десяти до пятидесяти миллионов человек на Западе пользуются услугами всякого рода целителей человеческих душ. А сколько миллионов не может позволить себе такое?! Мало кто из вовлеченных в дело исцеления душевных болезней и тем более из неспособных оплатить лечение или уклоняющихся от него заинтересован в предании гласности реального положения вещей. Положение с душевными болезнями для подавляющего большинства жителей Запада подобно положению с зубными болезнями в прошлые века, когда даже у королей полностью выгнивали зубы, а придворные дамы вынуждены были с помощью ароматных веществ и вееров скрывать зловоние, исходившее из их ртов. Люди в большинстве случаев даже не отдают себе отчета в том, что они душевно больны.
   
Многие посещают психиатров и психоаналитиков только для того, чтобы поговорить с полной откровенностью и "очистить душу". Они нуждаются в собеседнике, который постарался бы их выслушать и сделать хотя бы вид, будто понимает их. И платят за это немалые деньги. Они платят деньги за то, чтобы поговорить с кем-то "по душам"! Значит, они в своем окружении не могут найти такого собеседника. И это следствие сверхчеловечных личных отношений западнизма.
   
Большинство душевно страдающих людей попадает в лапы к шарлатанам и жуликам. Время от времени разражаются скандалы, благодаря которым подноготная этого аспекта жизни людей вылезает наружу. Так, в 1990 году в США разразился шумный скандал такого рода в связи с самоубийством студента Гарвардского университета. Однако те, кто эксплуатирует общество в этом аспекте, обладают властью заглушить серьезную критику.
   
Главную роль в сфере целителей человеческих душ играют психоаналитики (фрейдисты). Весьма частные открытия Фрейда раздули до масштабов эпохальных, чуть ли не величайших в истории. Фрейдизм превратился в своего рода эрзац-религию и эрзац-идеологию. Все книжные магазины завалены сочинениями жрецов ее. Основы ее вдалбливают детям в школах. Без нее немыслима нынешняя литература, кино, театр. Никакая научная критика не способна остановить ее триумфальное шествие по миру. Не колеблют ее авторитета и разоблачения того, что она превратилась в сферу разврата самого изощренного сорта.
   
Не лучше и другие целители душ. Гештальт-терапия, второе рождение (Rebirthing), психодрама, гипноз, медитация, биологическая обратная связь — какие только методы «лечения» не выдуманы! И все они имеют своих апостолов и своих верующих. Недавно появились новые, например — «со-зависимость» и "дикий человек". В первом людям предлагается найти в себе "заброшенного и оскорбленного ребенка", во втором — возродить в себе "заглушенную дикость". Успех огромный. Трудно себе представить, до какого уровня мракобесия опускаются люди, поддающиеся влиянию этих шарлатанов. Причем люди образованные.
   
Неужели нормальная медицина не может тут занять подобающее ей место? А где она, эта "нормальная медицина"?! Она не более эффективна, чем все шарлатанские псевдонауки. К тому же у медицины есть один дефект: она стремится лечить, и потому к ней предъявляются претензии как к средству лечения. А к психоанализу и прочим явлениям того же рода такие претензии фактически не предъявляются. От них ждут вовлеченности в какой-то иной образ жизни, отличный от привычного западнистского, ждут иллюзий и чудес. Ждут того, что дает алкоголь и наркотики, только другими методами.
   
Постоянно изобретаются какие-то фармокологические средства от душевных заболеваний. Например, началась сенсация по поводу «Процак», средства от душевной депрессии. Мир целителей-шарлатанов сначала было встревожился. Над ним вроде бы нависла угроза в виде дешевого, общедоступного и эффективного конкурента. Но прошло немного времени, и восстановилось статус-кво. Генная терапия тоже капитулировала перед шарлатанами, ибо тут и нужны шарлатаны, а не ученые и врачи. Вылечить то, что есть закономерное следствие и проявление основ образа жизни общества, в принципе невозможно. Западное общество обречено жить с такими болезнями до конца. Это плата за превращение человека в сверхчеловека, а личных отношений людей — в сверхчеловечные.
  
  
   
    
ЦАРСТВО ПРЕСТУПНИКОВ
   
   
О преступности на Западе много пишут. Огромное внимание ей уделяют средства массовой информации. А о том, какое место занимает изображение преступности в кинофильмах, телевизионных передачах и литературе, и говорить не приходится. Например, в 1992 году в немецком телевидении каждую неделю показывали 4000 убийств (по данным Джо Гребеля, исследователя проблемы насилия). Если бы вдруг запретили в кино, телевидении и литературе изображать преступления, то в этой сфере культуры и бизнеса произошла бы катастрофа.
   
Осуществляются и профессиональные исследования преступности. Но как? Немецкий социолог Вернер Брунс[156], предпринявший попытку эмпирического исследования вида преступности, которую он назвал социальной (в отличие от экономической), жаловался на то, что свободное от идеологии исследование этого вида преступности невозможно в силу вовлеченности в нее партий, союзов предпринимателей, профсоюзов и других влиятельных сил. Думаю, что нечто подобное можно сказать и об исследовании других видов преступности.
   
Сочинялись и сочиняются теории преступности. Могу упомянуть, в частности, работы таких теоретиков, как Э. Дюркгейм, Р.К. Мертон, С. Ламнек, К.Д. Опп, Е.Х. Сасерленд. Во всех известных мне теориях феномен преступности рассматривается как нечто универсальное, а не как элемент того или иного типа общественного устройства. Я же хочу обратить внимание именно на эту сторону западной преступности.
   
Западное общество есть общество правовое в том смысле, что в нем юридические нормы в первую очередь и главным образом ограничивают социально значимые поступки людей, а не моральные или какие-то иные. Так что в основе специфически западнистской преступности лежат такие два принципа. Первый: если западоид может совершить преступление в своих интересах, будучи уверен в том, что ему удастся избежать наказания, он совершает его. Только страх разоблачения и наказания, а также практическая невозможность или чрезмерная трудность совершить преступление удерживают западоида от него. Второй принцип: если западоид, совершивший преступление, не разоблачен и официально не осужден как преступник, он преступником себя не ощущает. Никакие моральные принципы и "общечеловеческие чувства" сами по себе не могут остановить западоида от совершения важного для него по результатам и неразоблачимого (по его мнению) преступления. Никакие угрызения совести не мучают западоида, совершившего неразоблаченное преступление. Западоид в принципе есть потенциальный, а в огромном числе случаев — и фактический преступник. Западное право построено так, что оно создает возможности для формально наказуемых, но фактически ненаказуемых преступлений и даже вынуждает на них. Например, гигантское количество налогоплательщиков, а также владельцев и распорядителей предприятий вынуждены изыскивать всяческие способы не соблюдать налоговый режим. И такие способы в изобилии содержатся в самом праве. Трудно сказать, каков процент случаев несоблюдения договорных обязательств. По моим наблюдениям, он очень высок. Случаи, когда явные преступники благодаря умелой и, разумеется, хорошо оплаченной защите уходят от заслуженного возмездия, суть обычное явление западного образа жизни.
   
В силу самих условий жизни западных людей всякого рода преступления образуют необходимый ("нормальный") элемент их непреступной в целом жизнедеятельности. С этой точки зрения чуть ли не все члены общества так или иначе и хотя бы изредка совершают какие-то преступления. Если с абсолютной педантичностью следовать букве законов, то надо большинство граждан зачислять в преступники и наказывать. Но, к счастью для общества, это не происходит. Правовая система имеет какие-то допуски. И за всеми не уследишь.
   
В криминологической литературе различают «классические» преступления (убийства, кражи, обман и т. д.) и «экономические» (укрывательство от налогов, махинации с субсидиями, спекуляции земельными участками, валютные махинации и т. п.). Вторые стали предметом внимания сравнительно недавно в связи с тем колоссальным ущербом, какой они наносили обществу. По мнению специалистов, ущерб этот превысил тот, какой наносят все воры и грабители, включая грабителей банков, вместе взятые. Несколько лет назад упомянутый выше В. Брунс выделил в особую категорию преступления, связанные с социальными услугами, назвав их социальными (преступления в сфере социального страхования, пособий по безработице, жилья, больниц и т. п.).
   
Эта классификация лишь частично отражает реальность западной преступности, причем в весьма смутной форме. За ее пределами остаются преступления в "политическом классе", в административно-бюрократическом аппарате, в деятельности партий и правительств, в выборных кампаниях, в секретных службах, в полиции, в сфере идеологии, пропаганды, культуры, медиа. Все западное общество пронизано преступностью во всех сферах, аспектах, слоях и т. д., а нормальная жизнь происходит на грани преступности. Однако исследования и описания преступности остаются поверхностными, фрагментарными и хаотичными, что характерно для состояния социальной мысли на Западе вообще.
   
Я ни в коей мере не претендую на создание теории преступности и картины ее в западном обществе. К тому, что я уже сказал выше о ней, сделаю еще несколько дополнений.
   
На Западе сложилась особая сфера преступности, аналогичная нормальному бизнесу. Она включает в себя преступные предприятия, начиная от мелких и кончая гигантскими концернами. О ней совсем недавно заговорили как об организованной преступности. Она за короткий срок достигла таких масштабов, что ее теперь включают в число самых страшных бедствий современности. С ней борются, но не очень-то успешно. Дело в том, что она есть законное дитя западнизма, она смыкается и переплетается с обычным бизнесом, разными путями легализуется и перерастает в последний.
   
Колоссальных размеров достигла преступность на уровне повседневной жизни людей. Я бы назвал ее социально-бытовой. Она стремительно растет. Например, в Германии в 1971 году было зарегистрировано 2,4 миллиона преступлений такого рода, а в 1991 году — 5,3 миллиона. Во Франции в этом году было зарегистрировано 3,7 миллиона таких преступлений. Но этот рост не прекратился. Всего через год число зарегистрированных преступлений в Германии выросло на один миллион. А сколько осталось незарегистрированными?!
   
Специалисты отмечают рост жестокости преступников, снижение их возраста, рост процента девушек-преступниц и широкое распространение преступности в среде детей школьного возраста.
   
Изолированное жилье и правовая защита от вторжения в частную жизнь почти полностью исключают контроль за целой сферой жизни людей, в которой сложились условия для поступков на грани преступности и для преступлений. Последние практически остаются неосуждаемыми, неразоблачаемыми и ненаказуемыми. Лишь в исключительных случаях эта сфера преступности становится объектом внимания медиа. Так, например, произошло в Германии в начале 1993 года в отношении сексуальных злоупотреблений родителей с малолетними детьми и избиениями их. Еще раньше случаи такого рода были предметом сенсаций в США.
   
О непосредственных причинах роста социально-бытовой преступности пишут много, поскольку эти причины сами суть вторичные явления западнизма, — безработица, ослабление и распад семьи, кризис системы воспитания и образования, идейный вакуум и т. д. Специалисты смотрят пессимистически на возможность успешной борьбы с ростом преступности. И они имеют на то основания. Чтобы эта борьба была успешной, нужно либо перестраивать сами основы общества, либо прибегать к таким жестоким мерам, которые разрушили бы радужный миф западной демократии. Пусть уж лучше асоциальные элементы воруют, грабят, насилуют и убивают, чем социально озабоченные элементы ставят под сомнение сами основы западного общества. Более ста лет Запад жил в страхе перед коммунизмом. Слава Богу, наконец-то избавились от него. Так зачем наживать новый?! А преступность — где и когда люди жили без нее?! К тому же, как считают некоторые теоретики, стоит ослабить определения преступлений, как картина преступности будет выглядеть совсем иначе, гораздо более оптимистично.
   
Последнее замечание не есть всего лишь теоретический курьез. На Западе замечается тенденция внести в законодательство такие изменения, вследствие которых поступки людей, считавшиеся преступлениями, начинают рассматриваться как вполне законные. Классическим примером на этот счет может служить ситуация с гомосексуализмом. Хотя какая-то дискриминация на этот счет сохранилась, за гомосексуальные связи людей уже не наказывают как преступников. Разумеется, это преподносится как дальнейшее развитие демократии.
   
В том же направлении действует сама система наказаний за преступления и условия содержания заключенных, которые выглядят слишком мягкими сравнительно с совершенными преступлениями. Теоретики, разумеется, находят «доказательства» для их утверждения, будто жестокость наказаний не снижает уровня преступности. Но на то они и теоретики. Если потребуется, они с таким же рвением будут доказывать, будто награды за преступления способствуют снижению уровня преступности.
   
Рассматриваемая тенденция, однако, не мешает принятию суровых мер в отношении некоторых категорий людей, например — в отношении «правых» и «левых», считающихся угрозой демократии.
   
Возникли и прогрессируют новые формы преступности. Например, в Германии в 1983 году было зарегистрировано более 7,5 тысячи преступлений в отношении окружающей среды, а в 1992-м — почти 26 тысяч. Это только зарегистрировано. По мнению специалистов, большая часть преступлений такого рода вообще не регистрируется. В 1987 году мир был потрясен разоблачениями компьютерных преступлений. В том году в Германии их зарегистрировали более 3 тысяч. А в 1992 году зарегистрировали уже более 12 тысяч. Это лишь малая доля преступлений такого рода, так как еще нет достаточного числа квалифицированных специалистов по ним.
   
Рост преступности всех родов, начиная от бытовой и кончая преступностью в политическом классе, начиная от мелкого карманного воровства и кончая махинациями с компьютерами, с необходимостью порождает рост средств государства по борьбе с нею и рост трат на это. Но государство просто не поспевает в этом отношении за прогрессом преступности по числу специалистов, по их квалификации и по технической оснащенности. Оно преуспевает лишь в кинофильмах и криминальных романах. Потому растут частные средства защиты от преступности. Например, в Германии в них в 1993 году было занято 270 тысяч человек, то есть больше, чем в государственной полиции. Положение в других западных странах ничуть не лучше, чем в Германии.
   
Положение с преступностью является весьма характерным с точки зрения оценки западной демократии и ее перспектив. С одной стороны, демократия предполагает личную защищенность граждан от тех, кто покушается на них и их имущество. Но одновременно демократия создает благоприятные условия для преступности, которая становится угрозой именно для этого фундаментального фактора демократии. Общество не может удержать преступность в каких-то более или менее терпимых рамках (о полном ее преодолении и речи быть не может!), не ограничивая демократию. Западное общество вынуждено во имя демократии посягать на демократию, порою вообще отказываясь от нее. Классическим примером на этот счет является допуск национал-социалистов к власти в Германии с целью спасти демократию от угрозы со стороны коммунизма. Но, как говорят русские, хрен редьки не слаще.
  
  
   
    
ЯЗВЫ БЛАГОПОЛУЧИЯ
   
   
Значительная часть язв западного общества есть следствие достоинства западного образа жизни. Можно сказать, это суть язвы благополучия. Ничего исключительного в этом нет. Люди страдают не только от голода, но и от обжорства, не только от чрезмерного труда, но и от безделья. Любое благо порождает зло, становясь массовым и преступая меру. Изолированное жилье, например, есть благо. Но как массовое явление оно способствует изоляции людей друг от друга, эгоизму, одиночеству, душевной депрессии. Улучшение условий жизни и прогресс медицины имеют следствием увеличение продолжительности жизни людей и выживание больных, которые раньше были обречены. В результате возрастает пропорция инвалидов от рождения и стариков, становящихся тяжелым балластом для общества. Неумолимо растет число людей, нуждающихся в уходе со стороны здоровых. В Германии, например, в 1993 году было зарегистрировано 2 миллиона людей, не способных обслуживать себя. Для подавляющего большинства стариков жизнь превращается в тяжелое наказание, в кошмар, в животное или даже растительное существование. Теоретики сейчас утверждают, будто жизнь людей вообще рассчитана на 500 лет. Трудно вообразить больший кошмар, чем массы стариков, переваливших за сотню лет. И уже теперь такие «открытия» сеют тревогу в души людей, думающих, будто долголетие есть абсолютное благо. И такого рода случаев, когда зло с необходимостью порождается добром, не счесть. Западное общество лишь в ничтожной мере способно противостоять негативным следствиям своих позитивных достижений, ибо они порождаются самими основами общества. Общество вынуждено идти на уступки, постепенно признавая явления зла в качестве нормы и включая их в число благ цивилизации. Если это общество со временем погибнет, то одной из главных причин этого будут не неудачи его, а доведенные до абсурда успехи.
  
  
   
    
НОВЫЙ ПЕРИОД В ИСТОРИИ ЗАПАДА
   
   
Новый период в истории Запада начался после Второй мировой войны. В этот период западнизм принял тот вид, как я описал его выше в моей книге. Определились основные тенденции дальнейшей эволюции Запада.
   
Первые сорок лет этого периода были годами "холодной войны" — беспрецедентной в истории человечества войны, в огромной степени определившей будущее не только самого Запада, но и всего человечества. Естественно, я не могу обойти молчанием это великое событие.
  
  
   
    
ИСТОРИЧЕСКИЙ ВРАГ
   
   
Западнизм исторически формировался в борьбе с феодализмом. Но его первые же общественно значимые успехи породили для него нового врага, врага не из прошлого, каким был феодализм, а из будущего, как до недавнего времени казалось многим. Имя этого врага — коммунизм.
   
Надо различать коммунизм как особую идеологию ("идеологический коммунизм") и коммунизм как особый тип организации общества ("реальный коммунизм"). А в идеологическом коммунизме надо различать коммунистические идеи в том их виде, в каком они впервые появились на свет, и тот их вид, какой они приняли в XIX и XX веках. Предтечей идеи коммунистического общества как основы будущей комму мистической идеологии был английский мыслитель, и государственный деятель Томас Мор (1478–1535). В 1516 году он опубликовал свою знаменитую и, я в этом уверен, бессмертную книгу, которую потом для краткости стали называть «Утопией». В ней он изложил идеи относительно идеального общества, которые впоследствии вошли в описание "полного коммунизма" Маркса. Через сто лет после Мора (в 1623 году) итальянец Томазо Кампанелла написал книгу "Государство Солнца", в которой изложил проект общества, близкий по основным идеям проекту Мора. Те же идеи до Маркса развивали французы Мабли, Кабе, Сен-Симон и Фурье, а также англичанин Оуэн.
   
Маркс придал идеям коммунизма такой вид, что коммунистическая идеология стала первой в истории человечества массовой идеологией в строгом смысле слова и сыграла огромную историческую роль. Марксизм стал идеологией революционных и реформаторских партий, был «спущен» в массы посредством систематической пропаганды. Вплоть до 1917 года идея коммунистического общества была монополией западных интеллектуалов. В Россию, будущую родину реального коммунизма, она была занесена с Запада. Так что встав на путь воинствующего антикоммунизма, Запад обрушился на свое собственное детище.
   
Надо, далее, различать коммунистическую идеологию как идеологию масс и партий в некоммунистических странах и коммунистическую идеологию как государственную идеологию общества коммунистического. Задача первой — возбудить и организовать массы на преобразование общества в духе коммунистических идей, задача второй — сделать сознание людей адекватным условиям реального коммунизма, который мало общего имел с коммунистическим идеалом. Это различие сказалось на всех характеристиках идеологии. В советскую государственную идеологию фактически вошла лишь часть утверждений дореволюционного марксизма, причем в переработанном виде.
   
Превращение марксизма в государственную идеологию в Советском Союзе и других коммунистических странах послужило одной из причин его упадка. Практика реального коммунизма надолго отбила охоту к нему во всем мире. Среди других причин упадка марксизма как массовой идеологии следует назвать то, что капитализм не сошел со сцены истории, как предрекал Маркс, а укрепился и на данном отрезке истории как будто бы выиграл соревнование с коммунизмом. A пролетариат, в котором марксисты видели могильщика капитализма, стал играть роль второстепенную, сократился численно, переродился и перестал быть опорой коммунистических идей.
   
Крах марксизма не означает конец коммунистической идеологии вообще, ибо не исчезли порождающие ее причины. Часть программы коммунистов захватили всякого рода рабочие, народные, социалистические и т. п. партии, массовые движения вроде «зеленых» и «альтернативных», профсоюзы и даже религиозные секты. Коммунистические идеи «растворились» в идейном болоте современности.
   
В отношении реального коммунизма тоже необходимо различать отдельные попытки создания мелких коммунистических общин и целые общества коммунистического типа. Первые возникали и в прошлом, возникают и сейчас на Западе. Классическим образцом второго может служить общественный строй в России, сложившийся после революции 1917 года и существовавший до конца восьмидесятых годов. Я подробнейшим образом описал общество этого типа в моих сочинениях и отсылаю к ним заинтересованного читателя.[157]
   
Западная идеология и пропаганда изображает реальное коммунистическое общество как нечто выдуманное марксистами и навязанное населению России сверху силой и обманом. Эта концепция ложная. Коммунистическое общество есть социальная организация масс населения, а не просто политический режим, который можно изменить распоряжениями начальства. Он сложился в Советском Союзе не по марксистскому проекту и не по воле марксистских идеологов, а в силу объективных законов организации больших масс населения в единый социальный организм. Он явился результатом исторического творчества миллионов людей. Люди, строившие его, либо вообще не имели никакого понятия о марксизме, либо знали его весьма смутно и интерпретировали его на свой лад. То, что получилось на деле, лишь по некоторым признакам похоже на марксистский проект. Утверждая это, я ни в коем случае не подвергаю сомнению роль марксистских идей в борьбе людей за реальный коммунизм. Я этим лишь хочу подчеркнуть то, что реальный коммунизм формируется и существует по своим объективным законам, ничего общего не имеющим с марксистскими идеалами и не подвластным воле отдельных людей.
   
Коммунизм приходит в жизнь различными путями. В России он возник в результате краха, явившегося следствием Первой мировой войны, революции и Гражданской войны. В страны Восточной Европы он был привнесен Советской Армией, разгромившей гитлеровскую Германию. Но при всех разнообразиях исторических путей возникновения коммунизма в том или ином уголке земного шара общим является то, что он возникает не на пустом месте и не является абсолютно чужеродным той стране, где он завоевывает себе место.
   
Корни коммунизма существовали и существуют в той или иной форме в самых различных обществах. Существовали они и в предреволюционной России. Существуют они и в странах Запада. Без них вообще невозможно никакое достаточно большое и развитое общество. Это суть социальные феномены, которые я называю феноменами коммунальности. Лишь в определенных условиях они могут стать доминирующими в обществе и породить специфически коммунистический тип общества, реальный коммунизм.
   
Западная идеология и пропаганда изображали и продолжают изображать коммунистическое общество как средоточие всех мыслимых зол ("империя зла", как выразился о советской России американский президент Рейган). Бесспорно, это общество обладало недостатками, и они подвергались жесточайшей критике с первых дней его существования. Но оно обладало и достоинствами, которые долгое время служили заразительным примером для многих сотен миллионов людей на планете. На Западе гораздо больший страх вызывали именно эти достоинства, а не ужасы коммунизма. Западу еще только предстоит сражаться за многое такое, что в советской России было реальностью, несмотря на чудовищно неблагоприятные исторические условия.
  
  
   
    
"ХОЛОДНАЯ ВОЙНА"
   
   
Коммунизм с первых же шагов на исторической арене выступил как явление антикапиталистическое. Естественно, он не мог вызвать симпатий у носителей западнизма. А после Октябрьской революции 1917 года в России ненависть к нему и страх перед ним стали непременным элементом западной жизни. Советский Союз стал заразительным примером для многих народов мира. В самих западных странах стало угрожающе расти коммунистическое движение. Реакцией на это явилось возникновение национал-социализма в Германии и фашизма в Италии и Испании, которые на время остановили угрозу внутреннего коммунизма на Западе.
   
Первая военная атака Запада на коммунизм в России имела место уже в 1918–1920 годы. Она провалилась. Лидерам западных стран удалось в ходе Второй мировой войны направить агрессию Германии против Советского Союза. Но попытка разгромить его военным путем и руками Германии не удалась. В результате победы над Германией Советский Союз навязал свой строй странам Восточной Европы и колоссально усилил свое влияние в мире. Усилились коммунистические партии в Западной Европе. Советский Союз стал превращаться во вторую сверхдержаву планеты с огромным и все растущим военным потенциалом. Угроза мирового коммунизма стала вполне реальной.
   
Но было бы ошибочно сводить взаимоотношения Запада и коммунистического мира исключительно к противостоянию социальных систем. Россия задолго до революции 1917 года стала сферой колонизации для западных стран. Революция означала, что Запад эту сферу терял. Да и для Гитлера борьба против коммунизма ("большевизма") была не столько самоцелью, сколько предлогом для захвата "жизненного пространства" и превращения живущих на нем людей в рабов нового образца. Победа Советского Союза над Германией и расширение сферы его влияния в мире колоссальным образом сократили возможности Запада в отношении колонизации планеты. А в перспективе над Западом нависла угроза вообще быть загнанным в свои национальные границы, что было бы равносильно его упадку и даже исторической гибели.
   
В этой ситуации идея особого рода войны против наступающего коммунизма — идея "холодной войны" — возникла как нечто само собой разумеющееся.
   
Хотя считается, что "холодная война" закончилась, еще продолжается борьба Запада против мирового коммунизма, и далеко не все, что с ней связано, стало достоянием истории. Может быть, со временем будет опубликован правдивый и обстоятельный труд о ней. Но пока она еще остается в сфере интересов политики, идеологии и пропаганды. Ниже я изложу то представление о ней, какое у меня сложилось как у человека, прожившего основную часть жизни в этот период, бывшего очевидцем многих ее эпизодов и знакомившегося с письменными источниками из чисто интеллектуального любопытства, а не в качестве заинтересованного активного участника сражений.[158]
   
Инициатива "холодной войны" принадлежала Западу, в первую очередь — США. Это не скрывалось. Наоборот, это оправдывалось как некая благородная борьба против "советского тоталитаризма".[159] Обычно называют такие события, положившие начало "холодной войны". В 1946 году Черчилль высказал идею "железного занавеса" от советского влияния в Европе. В 1947 году появилась доктрина Трумэна, в которой впервые был употреблен термин "холодная война". Доктрина призывала ограничить советское (коммунистическое) проникновение в Европу. В том же году Джордж Ф. Кеннан сформулировал доктрину создания плотины от советского проникновения в Европу. Был принят план Маршалла, имевший целью помочь странам Западной Европы встать на ноги и противостоять советскому влиянию. В 1949 году основано НАТО. В 1950 году в Вашингтоне была разработана основополагающая стратегическая установка в отношениях с Советским Союзом — директива Совета Национальной Безопасности №68.[160] Эта директива определила политику США на весь период "холодной войны" и сам характер войны. После этого началась оргия доктрин, планов, установок, рекомендаций и мероприятий, продолжавшаяся все годы "холодной войны" и не закончившаяся до сих пор[161] Обычно выражение "холодная война" употребляется как обозначение конфликта между коммунистическим и западным мирами, особенно между США и Советским Союзом, начавшегося сразу после окончания Второй мировой войны. Его назвали «холодным», поскольку не были вовлечены вооруженные силы во всю мощь и непосредственно в отношения между противниками. По единодушному признанию политических и идеологических лидеров Запада, «горячая» война с использованием современного оружия была бы безумием. Она привела бы к гибели обоих противников и сделала бы планету вообще непригодной для жизни. К тому же сложилось убеждение, что коммунистические режимы свергнуть военным путем невозможно.[162] Так что «горячая» война ограничилась «малыми» войнами и участием в войнах между другими странами.
   
Фактически "холодная война" вышла далеко за рамки просто послевоенного конфликта между США и СССР. Она явилась продолжением антисоветской политики лидеров Запада в период между мировыми войнами и войны Германии с ее союзниками против СССР в 1941–1945 годы. По своему размаху она охватила всю планету и все сферы жизни человечества — экономику, политику, дипломатию, идеологию, пропаганду, культуру, спорт, туризм. Использовались все средства воздействия на людей — радио, телевидение, секретные службы, конгрессы, дискуссии, культурный обмен, подкуп, паблисити. Использовались любые поводы, любые уязвимые точки противника, любые человеческие слабости — национальные разногласия, религиозные предрассудки, любопытство, тщеславие, корысть, зависть, критические умонастроения, страх, склонность к приключениям, эгоизм, любовь и т. д. Одним словом, это была, пожалуй, первая в истории человечества глобальная и всеобъемлющая война нового типа.
   
"Холодная война" не ограничилась сдерживанием советского проникновения в Европу. Она превратилась в борьбу против расползания коммунизма по всей планете. Целью ее стало вообще полное разрушение Советского Союза и всего блока коммунистических стран. Разумеется, это облекалось в идеологическую фразеологию освобождения народов от ига коммунизма, помощи в овладении западными (в первую очередь — американскими) ценностями, борьбы за мир и дружбу между народами, за демократические свободы и права человека.
   
В ходе "холодной войны" имели место случайности, импровизация, колебания, коррективы, стихийность. Но основы ее стратегии и тактики были разработаны заранее. Война велась планомерно, с поразительной педантичностью, начиная от крупных политических акций и кончая мельчайшими деталями действий отдельных людей в отдельных операциях. Это не было тайной за семью печатями. Все это нашло выражение в речах политических деятелей, в сочинениях бесчисленных теоретиков, в первую очередь — армии советологов и кремлинологов, образовавшей интеллектуальный штаб войны.
   
Решающая роль в войне принадлежала США. Но на их стороне участвовал весь Запад. Это была война Запада, возглавляемого США. Запад, имея превосходство над противником во всех отношениях, навязал ему свой тип войны. Война велась в чисто западном духе, то есть так, как на Западе делались и делаются дела большого масштаба, — как строятся корабли, аэропорты, самолеты, как выполняются космические программы.
   
Со стороны Запада война была бизнесом со всеми его качествами. Она была не просто тратами в смысле потерь, как это имело место в «горячих» войнах прошлого, а инвестицией сил и средств по законам западнизма. Необычайный подъем западной экономики и вообще всей жизненной активности на Западе в 1946–1986 годы был не случайным совпадением с "холодной войной". Он в огромной (если не решающей) степени был обязан именно этой войне. Конец войны ознаменовался экономическим спадом на Западе и общей тенденцией к снижению всей жизненной активности.
   
"Холодная война" была войной особого типа, первой в истории человечества специфически западнистской войной. Хотя противники обладали вооружением, каким ранее не обладала ни одна армия, они не пустили его в ход непосредственно друг против друга. Общепринятое объяснение этого факта — применение современного оружия привело бы к гибели обоих противников и к мировой катастрофе. Но когда в смертельной схватке опасения последствий останавливали противников?! Американцы все-таки сбросили две атомные бомбы на Японию! Конечно, страх имел место, и он всячески раздувался искусственно. И это само по себе было оружием "холодной войны". Гонка вооружений и политика на грани «горячей» войны были со стороны Запада войной на истощение противника. Советский Союз и его союзники вынуждались на непосильные траты.
   
Тот факт, что противники не уничтожали живую силу друг друга, тоже стал оружием Запада. Сохраняющееся и даже увеличивающееся население становилось дополнительной обузой. Людей надо было кормить, одевать, снабжать жильем, обеспечивать работой. Население Советского Союза за годы "холодной войны" выросло более чем на сто миллионов. Такую нагрузку не выдержала бы ни одна западная страна. В результате воссоединения Германии к населению Западной Германии добавилось всего семнадцать миллионов человек, имевших довольно высокий уровень жизни. И одна из богатейших стран мира оказалась в почти катастрофическом состоянии. А в Советском Союзе добавилось более ста миллионов, причем безо всего, можно сказать — голых! Да еще с повышенными претензиями, подогретыми западной пропагандой.
   
Главным оружием в "холодной войне" были средства идеологии, пропаганды и психологии. Запад бросил колоссальные людские силы и материальные средства на идеологическую и психологическую обработку населения Советского Союза и его сателлитов, причем не с добрыми намерениями, а с целью деморализовать людей, оболванить, пробудить и поощрить в них самые низменные чувства и стремления. Расчет был на самый низкий интеллектуальный уровень и на самые низменные качества людей.
   
Ставилась задача атомизировать общество идейно, морально и политически. Расшатывать социальные и политические структуры. Лишать массы способности к сопротивлению. Разрушать идейно-психологический иммунитет населения противника. В качестве средства использовалась мощная пропаганда, отвлекавшая внимание людей от социальных проблем на секс, интимную сферу кинозвезд и гангстеров, на преступность, извращенные формы удовольствия. Провоцировались и раздувались национальные и религиозные чувства, создавались и навязывались ложные мифы и кумиры.
   
В эту работу были вовлечены многие десятки (если не сотни) тысяч специалистов и добровольцев, включая агентов секретных служб, университетских профессоров, журналистов, туристов. Работа велась с учетом опыта прошлого, особенно геббельсовской пропагандистской машины, а также достижений психологии и медицины, особенно — психоанализа. Перефразируя слова одного западного социолога (не помню его имя), можно сказать, что в "холодной войне" победил не капитализм, а лучшие средства оболванивания людей, действовавшие от его имени.
   
Опыт "холодной войны" разрушил целый ряд предрассудков, столетиями владевших умами людей. Считалось, например, что народ надолго обмануть невозможно. "Холодная война" дала блестящий пример тому, что с современными средствами идеологической обработки людей и манипулирования массами народ легче обмануть, чем отдельного человека, причем обмануть надолго, на любое время, пока есть смысл и средства для этого.
   
Педантично используя идеологически-психологическое и экономическое оружие в течение сорока лет, не скупясь на баснословные траты, Запад (и главным образом США) полностью деморализовал советское общество, и прежде всего его правящие и привилегированные слои, а также его идеологическую элиту и интеллигенцию. В результате вторая сверхдержава мира капитулировала в течение поразительно короткого времени. Думаю, что на Западе не ожидали такого исхода "холодной войны".
   
Принято считать, будто поражение Советского Союза и его сателлитов в "холодной войне" доказало несостоятельность коммунистического социального строя и преимущество строя капиталистического. Я считаю это мнение ложным. Поражение коммунистических стран обусловлено сложным комплексом причин, среди которых сыграли свою роль и недостатки коммунистического строя. Но это еще не есть доказательство нежизнеспособности и несостоятельности коммунистического типа общественного устройства. Победа капиталистического Запада точно так же обусловлена сложным комплексом причин, среди которых сыграли свою роль и достоинства капитализма. Но это еще не есть доказательство преимуществ капитализма.
   
Запад использовал слабости Советского Союза, в том числе дефекты коммунизма. Он использовал также свои преимущества, в том числе достоинства капитализма. Но победа Запада над Советским Союзом не была победой капитализма над коммунизмом. "Холодная война" была войной конкретных народов и стран, а не абстрактных социальных систем. Можно привести примеры противоположного характера, которые истолковываются как «доказательство» преимуществ коммунизма перед капитализмом. Это, например, молниеносная индустриализация Советского Союза, реорганизация промышленности в ходе войны с Германией и победа над ней, а также ситуация в коммунистическом Китае сравнительно с капиталистической Индией. Но и эти примеры ничего не доказывают сами по себе.
   
Реальное коммунистическое общество существовало слишком короткое время, причем в крайне неблагоприятных условиях, чтобы делать категорические выводы о его несостоятельности. "Холодная война" даже отдаленно не отвечает условиям лабораторного эксперимента. Чтобы сделать вывод о том, что тут капитализм победил коммунизм, нужно было, чтобы противники были одинаковы во всем, кроме социального строя. Ничего подобного в реальности не было. Запад просто превосходил Советский Союз по основным факторам, игравшим решающую роль в "холодной войне".
   
Последующее развитие событий показало, что понимание сущности исторического процесса в период "холодной войны" как борьбы двух социальных систем — капитализма и коммунизма — было поверхностным и в конечном счете ошибочным. Тут за сущность процесса приняли его историческую форму. По сути дела это была борьба Запада за выживание и за господство на планете как необходимое условие выживания. Коммунистическая система в других странах была средством защититься от этих претензий Запада. Коммунистические страны переходили сами к нападению. Но инициатива истории исходила не от них, а от Запада. Она пряталась в глубинах исторического потока, порою скрывалась умышленно. Историческая инициатива не есть программа партий и правительств. Она редко осознается людьми в адекватной ей форме. Коммунизм стал объектом атаки со стороны Запада, поскольку сопротивляющийся Западу и отчасти атакующий его мир принял коммунистическую форму. Он мог сопротивляться и даже временами побеждать лишь в такой форме. Потому именно на коммунизме сосредоточилось внимание. Кроме того, борьба против коммунизма давала Западу оправдание всему тому, что он предпринимал на планете в эти годы. Поражение коммунистических стран в "холодной войне" лишило Запад этого прикрытия его истинных намерений.