1 2 3 
   
Типичная черта моего характера — любой ценой произвести впечатление на окружающих: вызвать восторг, сострадание, страх или любые другие сильные чувства. Возможно, это происходит оттого, что в детстве меня никто не понимал.
   
Когда полночь приблизилась, я вскарабкался на утес, поднял мордочку к луне и принялся делать магические жесты лапами и издавать такой вой, который должен был пронять всех до мозга костей. Иными словами — я вызывал привидение.
   
Колонисты сидели как зачарованные, лишь в ясных глазах Юксаре я увидел иронию и искорку недоверия. Я и сегодня чувствую глубокое удовлетворение от того, что произвел-таки впечатление на Юксаре. Привидение явилось! Оно и в самом деле было прозрачное, без тени, и тут же начало завывать о забытых костях и ужасах из ущелья.
   
Шнырек закричал от страха и спрятал голову в песок. Зато Мюмла сразу же подошла к привидению и протянула ему лапку:
   
— Привет! Как приятно увидеть настоящее привидение. Не хочешь ли отведать нашего супчика?
   
Никогда не знаешь, какой номер выкинут мюмлы!
   
   
Конечно, привидение оскорбилось. Оно растерялось, съежилось, сморщилось и исчезло, превратившись в печальное колечко дыма. Юксаре начал смеяться, и я почти уверен, что привидение слышало этот смех. В общем, ночь была испорчена.
   
Но колонистам пришлось дорого заплатить за свою непростительную бестактность. Последующую неделю просто трудно описать. Никто из нас не мог спать по ночам. Привидение нашло железную цепь и звякало ею до четырех утра. Кроме того, нас будил крик совы, вой гиены, шаркающие шаги и стук в двери, наша мебель начала прыгать по комнате и ломаться.
   
Колонисты были недовольны.
   
— Убери свое привидение, — потребовал Юксаре. — По ночам я хочу спать!
   
— Не могу, — серьезно пояснял я. — Если хоть раз вызовешь привидение, приходится его терпеть.
   
— Шнырек плачет, — упрекал меня Юксаре. — Привидение нарисовало череп на его банке из-под кофе и написало внизу: «ЯД».
   
— Какое ребячество, — ответил я.
   
— И Фредриксон рассердился. Твое привидение накалякало всякие угрозы на «Морском оркестре» и ворует у него стальные пружинки!
   
— В таком случае, — согласился я, — нужно и в самом деле принимать какие-то меры! И немедленно!
   
Я быстренько сочинил обращение и повесил его на двери навигационной каюты. Оно гласило:
   
    
Уважаемое привидение!
    
По ряду причин в следующую пятницу перед заходом солнца состоится собрание привидений. Все жалобы принимаются во внимание.
    Королевская Вольная колония
   
   
    
Примечание. Просим никаких цепей с собой не брать.
   
   
Я долго колебался, как подписать: «Королевская колония» или «Вольная колония». В конце концов решил написать и то и другое. Это придавало обращению определенную солидность.
   
Ответное письмо, написанное красной краской на пергаменте (пергамент был сделан из старого дождевика Фредриксона), оказалось прибитым к двери хлебным ножом Мюмлы-мамы.
   
    
Роковой час настал,
   
   
— писало мое милое привидение. –
   
    
В пятницу, ровно в полночь, в этом пустынном краю раздастся одинокий вой собаки Смерти! Вы, тщеславные слизняки, заройтесь носами в землю, которая загудит от тяжелых шагов Невидимки, ибо ваша Судьба начертана кровью на стене Гробницы! Если захочу, все равно прихвачу с собой железную цепь.
    Привидение по прозвищу Страшило.
   
   
— Ясно, — сказал Юксаре, — похоже, ему очень нравится слово «судьба».
   
— Ты вот что — не смейся на этот раз, — сказал я строго. — Так-то оно и бывает, когда ни к чему на свете не испытываешь истинного уважения!
   
Посоветовавшись, мы послали Шнырька пригласить Фредриксона на свидание с привидением. Конечно, я и сам мог бы пойти, но я помнил слова Фредриксона: «Я не могу показать тебе это, пока оно не будет готово. Ты пришел слишком рано. Мне немножко некогда». Он сказал это, как всегда, вежливо, но каким-то ужасно чужим голосом.
   
Привидение явилось только в двенадцать и известило о своем приходе, издав трижды протяжный вой.
   
— Я здесь! — заявило оно. — Трепещите, смертные, час отмщения забытых костей настал!
   
— Привет! Привет! — сказал Юксаре. — Что ты все воешь о каких-то старых костях? Чьи это кости? Почему ты само с ними не разберешься?
   
Я пнул Юксаре по лодыжке и вежливо сказал:
   
— Приветствую тебя, призрак ущелий! Как поживаешь? Бледно-желтый ужас, оскалив зубы, глядит на заклятый берег.
   
— Перестань меня передразнивать! — разозлилось привидение. — Эти слова позволено говорить одному мне!
   
— Послушай-ка, — сказал Фредриксон, — не мешай-ка спать по ночам. Пугай кого-нибудь другого, ладно?
   
— Да все другие уже привыкли ко мне, — угрюмо ответило привидение. — Даже дронт Эдвард больше не боится.
   
— А я боюсь! — крикнул Шнырек. — Я все еще боюсь!
   
— Очень любезно с твоей стороны! — сказало привидение и поспешно добавило: — Заброшенный караван скелетов воет под ледяным желто-зеленым светом луны!
   
— Дорогое привидение, — ласково сказал Фредриксон, — по-моему, у тебя нервы немного того — не в порядке. Давай договоримся: ты обещаешь пугать кого-нибудь в другом месте, а я научу тебя, как можно пугать по-другому. Идет?
   
— Фредриксон здорово придумывает всякие штуки! — воскликнула Мюмла. — Ты даже не представляешь себе, что можно сделать из фосфора и тонкой жести! Можно до смерти напугать дронта Эдварда!
   
— И Самодержца, — добавил я.
   
Привидение заколебалось.
   
— Можешь, например, заиметь свою собственную (туманную) сирену, — намекнул Фредриксон. — А ты, случайно, не знаешь, как делают фокус с просмоленными нитками?
   
— Нет. А как это? — заинтересовалось привидение.
   
— Берешь обыкновенные нитки, — пояснил Фредриксон. — Привязываешь их к чьим-нибудь ногам, потом прячешься и натираешь нитки смолой… Дьявольски страшно…
   
— На мой дьявольский глаз, ты ужасно симпатичный! — воскликнуло привидение и, свернувшись клубочком, улеглось у ног Фредриксона. — Может, ты и скелет раздобудешь? Говоришь — из тонкой жести? У меня тонкая есть…
   
До рассвета Фредриксон объяснял про пугание и чертил разные пугательные конструкции на песке. Ему явно нравилось это детское занятие.
   
Утром Фредриксон отправился на работу в парк Сюрпризов, а привидение мы избрали в члены Королевской Вольной колонии с присвоением почетного титула «Страх на острове Ужасов».
   
— Послушай-ка, привидение, — сказал я. — Хочешь жить у меня в доме? Мне что-то скучно одному. Ясное дело, я вовсе не трус, но иногда по ночам бывает страшновато…
   
— Клянусь адскими собаками, — начало привидение и стало едва видимым от злости. Но сразу же успокоилось и сказало: — Да, пожалуй, это очень любезно с твоей стороны.
   
Я устроил привидению постель в ящичке из-под сахара, а чтобы ему было уютнее, выкрасил ящик в черный цвет и украсил бордюрчиком из скрещенных костей. На обеденной миске я (к большому удовольствию Шнырька) написал: «ЯД».
   
— Ужасно уютно, — заухало привидение. — Ничего, если я погремлю немножко ровно в полночь? У меня это уже как бы вошло в привычку.
   
— Пожалуйста, греми, — ответил я, — только не дольше пяти минут, и не сломай трамвайчик. Он очень ценный.
   
— Ну ладно, пять минут, — согласилось привидение. — Но за ночь летнего солнцестояния я не отвечаю.
   
  
  
   
    
Глава седьмая,
    
в которой я описываю триумф преображенного «Морского оркестра» и богатое приключениями погружение в морскую глубину
   
   
Вот и миновал день летнего солнцестояния (между прочим, в этот день родилась младшая дочь Мюмлы-мамы — Мю. Ее имя значит: самая маленькая на свете). Цветы распустились, созрели яблоки, поспели и были ведены другие вкусные фрукты, и я, не зная, как это случилось, сделался домовитым домоседом. Дело зашло так далеко, что я даже посадил бархатцы на командирском мостике навигационной каюты и начал играть со Шнырьком и Самодержцем в пуговицы.
   
Ничего необыкновенного не происходило. Мое привидение сидело в углу возле кафельной печки и вязало шарф и чулки — весьма полезное занятие для привидения, у которого плохо с нервами. Вначале ему в самом деле удавалось напугать подданных короля, но потом привидение заметило, что подданным нравится, когда их пугают, и перестало этим заниматься.
   
А Мюмла выдумывала небылицы одна увлекательней другой. Один раз пустила слух, что дронт Эдвард нечаянно растоптал Самодержца! Я, к сожалению, привык всему верить и очень обижаюсь, узнав, что меня обманули и что надо мной насмехаются.
   
Иногда к нам на отмель приходил дронт Эдвард и ругался по старой привычке. Юксаре отвечал ему тем же. А вообще-то Юксаре был ужасным бездельником: ел да спал, загорал, хихикал вместе с Мюмлой-мамой да лазил по деревьям. Сначала он перелезал и через каменные стены, но когда узнал, что это не запрещается, перестал. Тем не менее он уверял, будто чувствует себя здесь отлично.
   
Иногда я видел, как мимо проплывают хатифнатты, и после этого целый день ходил грустный.
   
И еще. Я стал ужасно беспокойный, мне вдруг до смерти надоела благополучная и однообразная жизнь и захотелось, так сказать, отчалить отсюда.
   
Наконец такая возможность представилась.
   
У двери навигационной каюты появился Фредриксон, на голове у него была новенькая капитанская фуражка с двумя позолоченными крылышками!
   
Я бросился опрометью вниз по лестнице.
   
— Привет, Фредриксон! — закричал я. — Ты заставил его летать?!
   
Он положительно замахал ушами.
   
— Ты рассказал об этом кому-нибудь? — спросил я. Сердце у меня сильно колотилось.
   
Он отрицательно покачал головой.
   
И в ту же секунду я снова превратился в искателя приключений. Я чувствовал себя большим, сильным и красивым! Ведь Фредриксон мне первому рассказал, что изобретение готово! Даже Самодержец еще не знал об этом.
   
— Скорее! Скорее! — закричал я. — Давайте укладывать вещи! Я раздам свои бархатцы. Подарю свой дом! Ах, Фредриксон, меня просто распирает от всяких идей и ожиданий!
   
— Это хорошо, — сказал Фредриксон. — Но сначала будет торжественное открытие и экспериментальный полет. Мы же не можем допустить, чтобы король лишился праздника.
   
Экспериментальный полет должен был начаться в тот же день. Преображенный речной пароход, накрытый красной тканью, стоял на помосте перед троном Самодержца.
   
   
— Черное покрывало было бы куда уместнее, — заметило привидение и принялось вязать с таким остервенением, что нитки аж заскрипели. — Или кисея, серая, как полуночный туман. Ну знаете, цвет ужаса.
   
— Надо же такое болтнуть! — сказала Мюмла-мама, которая пришла на открытие, прихватив с собой всех своих детей. — Здравствуй, дорогая дочка! Ты уже познакомилась со своими самыми младшими братцами и сестричкой?
   
— Милая мамочка, значит, у меня опять появились новенькие родственники? — вздохнула Мюмла. — Скажи им, что их старшая сестра — принцесса Королевской Вольной колонии — полетит вокруг Луны на летающем речном пароходе.
   
Братцы шаркнули лапками, а сестричка поклонилась и уставилась на нее.
   
Фредриксон залез под покрывало, чтобы проверить, все ли в порядке.
   
— Что-то застряло в выхлопной трубе, — пробормотал он. — Юксаре! Поднимись на борт и пусти в ход большую щетку!
   
Через минуту большая щетка заработала, и из выхлопной трубы полилась какая-то каша и брызнула Фредриксону в глаза.
   
— Что за ерунда! — оторопел он. — Овсяная каша!
   
Деточки Мюмлы-мамы закричали от радости…
   
— Извините, — сказал, чуть не плача, Шнырек. — Я не выбрасывал остатки завтрака в выхлопную трубу!
   
— В чем дело? — недовольно спросил Самодержец. — Можем Мы начинать Нашу торжественную речь или вы еще не готовы?
   
— Да это все моя малютка Мю! — восторженно пояснила Мюмла-мама. — Такое необыкновенное дитя! Вылить кашу в выхлопную трубу! Надо же такое придумать!
   
— Успокойтесь, мадам, — довольно холодно сказал Фредриксон.
   
— Так Мы можем начинать или нет? — ерепенился король.
   
— Начинайте, Ваше величество, — ответил я.
   
Громко запищала туманная сирена, потом приблизился Добровольный оркестр хемулей, и Самодержец под ликующие крики собравшихся уселся на трон. Когда все замолчали, он сказал:
   
— Наш бестолковый старый народ! Сейчас подходящий случай сказать вам несколько глубокомысленных слов. Взгляните на Фредриксона, Нашего Придворного Изобретателя. Он приготовил Нам самый большой сюрприз: нечто для передвижения по земле, по воде и по воздуху. Задумайтесь! Вот вы нюхаете табак в своих норах, что-то грызете, в чем-то роетесь, хлопочете не по делу и болтаете чепуху. А ведь Мы по-прежнему ожидаем от вас больших дел. Наши злосчастные, невезучие возлюбленные подданные! Постарайтесь придать немного блеска и славы Нашим холмам, а если это вам не под силу, то прокричите, по крайней мере, «ура!» герою дня!
   
Грянуло дружное «ура!» — да так, что земля задрожала.
   
Хемули заиграли Королевский праздничный вальс, и, осыпанный дождем из роз и японских жемчужин, вперед вышел Фредриксон и дернул за шнур. Какое мгновение! Покрывало медленно сползло с парохода. Перед нами была незнакомая, странная крылатая металлическая машина! Мне стало ужасно грустно. Но тут я увидел нечто такое, что примирило меня с этим преображением: на пароходе ярко-синей краской было выведено прежнее название — «Морской оркестр»!
   
Добровольный оркестр хемулей грянул гимн Самодержцу, ну вы же его знаете, с припевом: «Теперь-то все вы удивились, ха-ха-ха!» Мюмла-мама растрогалась до слез.
   
Фредриксон надвинул фуражку на уши и поднялся на борт в сопровождении Королевской Вольной колонии (дождь из роз и японских жемчужин продолжался), и тут же к пароходу кинулись дети Мюмлы-мамы.
   
— Извините! — вдруг закричал Шнырек и спрыгнул вниз со сходней. — Я не решаюсь! Подняться в воздух? Меня снова укачает!
   
Он нырнул в толпу и исчез.
   
В то же мгновение машина вздрогнула и зарычала. Дверцы плотно захлопнулись, и «Морской оркестр» нерешительно заерзал на помосте. Затем он так сильно качнулся, что я упал навзничь.
   
Когда я робко глянул в окно, то увидел внизу верхушки деревьев парка Сюрпризов.
   
— Он летит! Летит! — закричал Юксаре.
   
Я не нахожу слов, чтобы передать удивительное чувство, охватившее меня, когда мы воспарили над землей. Внезапно я ощутил себя легким и элегантным, как ласточка, все заботы покинули меня, я был быстр, как молния, и непобедим. Прежде всего мне доставляло несказанное удовольствие смотреть вниз на тех, кто остался на земле и с испугом или восхищением пялился на меня. Это был прекрасный, но, к сожалению, короткий миг.
   
«Морской оркестр», описав мягкую дугу и нацепив усы из белой морской пены, заскользил по воде у самого берега острова Самодержца.
   
— Фредриксон! — закричал я. — Давай еще полетаем!
   
Он поглядел на меня невидящим взглядом, глаза у него были очень голубые, и весь он светился каким-то тайным торжеством. «Морской оркестр» погружался прямо в море! Пароход наполнился зеленым прозрачным светом, а за окнами иллюминаторов поплыли, кружась, стаи пузырьков.
   
— Сейчас мы погибнем, — сказала малышка Мю.
   
Я прижал нос к стеклу. «Морской оркестр» зажег еще гирлянду лампочек на передней части судна. Они освещали темноту морской пучины слабым дрожащим светом.
   
Мне стало немного жутко. Вокруг ничего, кроме зеленого мрака. Мы плыли в вечной ночи и полной пустоте. Фредриксон выключил мотор, и «Морской оркестр» бесшумно заскользил вниз, опускаясь все ниже и ниже. Все молчали. Откровенно говоря, мы такого не ожидали.
   
   
Только у Фредриксона уши от радости стояли торчком. На нем была новенькая капитанская фуражка, украшенная двумя маленькими серебряными плавниками.
   
В этой невыносимой тишине я постепенно стал различать странный шепот — с каждой секундой он становился все отчетливее и громче. Казалось, тысячи испуганных голосов на все лады повторяли одни и те же слова: «Морская собака, морская собака, морская собака…»
   
Дорогие читатели, попробуйте произнести много раз «морская собака» — предостерегающе и очень медленно, — вам наверняка станет страшно!
   
Теперь мы уже смогли различить множество маленьких теней, выплывавших из темноты. Это оказались рыбы и морские змеи, и у каждой на голове был фонарик.
   
— Почему же они не зажигают фонарики? — удивилась Мюмла-мама.
   
— Может, батарейки сели, — предположила Мюмла. — Мама, а кто такая морская собака?
   
Рыбы подплывали к «Морскому оркестру», с большим любопытством осматривали его и явно что-то хотели нам сказать.
   
— Дело плохо, — сказал Юксаре. — У меня скверное предчувствие! Я нюхом чую, что они почему-то боятся зажечь лампочки. Подумать только, не смеют зажигать лампочки, которые сами же несут на голове!
   
— Может, морская собака запретила, — прошептала Мюмла, сама не своя от любопытства. — У меня была тетка по материнской линии, которая ужасно боялась зажигать свой примус, а когда наконец решилась, все взлетело на воздух вместе с ней!
   
— Сейчас мы сгорим, — сказала малышка Мю.
   
Рыбы подплывали все ближе. Они прямо прилипали к «Морскому оркестру» и таращились на наши лампочки.
   
— Они хотят сообщить нам что-то важное, — догадался я.
   
Тогда Фредриксон включил свой беспроволочный слуховой аппарат. Сначала послышалось шипенье, а потом раздался тысячеголосый жалобный вой:
   
— Морская собака! Она приближается, она все ближе и ближе… Погаси свет! Погаси скорее свет! Тебя съедят… Сколько ватт у тебя, бедняга кит?
   
— Да будет мрак, да будет мрак, — сказало одобрительно мое приведение. — Черная ночь окутывает кладбище своим черным покрывалом, а черные пустынные гавани…
   
— Тише… — шикнул на него Фредриксон. — Я что-то слышу…
   
Мы замерли. Откуда-то издалека доносилось слабое, как пульс, постукивание. Как будто кто-то приближался к нам большими пружинистыми толчками. В один миг все рыбы исчезли.
   
— Ой! Сейчас нас съедят, — пропищала малышка Мю.
   
— Я, пожалуй, уложу малышей, — решила Мюмла-мама. — Ну-ка быстро в постель!
   
Крошки послушно встали в круг и стали помогать друг дружке расстегивать пуговицы на спине.
   
   
— Посчитайте себя сами, — сказала мама. — Я сегодня что-то немножко не в форме.
   
— А ты нам почитаешь? — закапризничали малыши.
   
— Ну ладно, — согласилась Мюмла-мама. — На чем это мы в прошлый раз остановились?
   
Дети затрубили в один голос:
   
— …это кровавое… дело… одноглазого… Боба… промолвил… полицейский инспектор… Твигс… и… вытащил… трехдюймовый… гвоздь… из… уха… убитого… это… должно быть… случилось.
   
— Хорошо, хорошо, — сказала Мюмла-мама. — Только давайте побыстрее…
   
А странный шум становился все громче. «Морской оркестр» беспокойно качался, слуховой аппарат шипел, как кошка. Я почувствовал, что шерсть у меня на затылке встала дыбом, и закричал:
   
— Фредриксон! Погаси лампочки!
   
Но прежде чем свет погас, мы все-таки успели увидеть чудовище. Морская собака была ужасна и отвратительна, а может быть, это нам показалось именно потому, что мы только мельком взглянули на нее.
   
Фредриксон включил мотор, но он так сильно волновался, что не мог управлять судном. Вместо того чтобы подниматься, «Морской оркестр» стремительно пошел вниз.
   
На дне он пустил в ход свои гусеничные приспособления и пополз по песку. По нашим окнам скользили водоросли, будто что-то нащупывающие пальцы. Во мраке и тишине слышалось тяжелое дыхание собаки. Вот среди морской травы мелькнула серая тень. Ее желтые глаза испускали два световых луча. Словно прожекторы, они обшаривали борт нашего судна.
   
— Все под одеяло! — скомандовала Мюмла-мама своим деткам. — И не высовывайтесь до тех пор, пока я не разрешу!
   
В то же мгновение на корме послышался страшный хруст — морская собака принялась грызть руль.
   
Но тут огромная волна подняла и опрокинула «Морской оркестр» вверх тормашками. Водоросли полоскались по дну, как распущенные волосы, а вода бурлила. Нас швыряло из стороны в сторону. Дверцы шкафов распахнулись, оттуда вылетела посуда и все остальное: крупа, башмаки Мюмлиных малышей, вязальные спицы привидения, и, что самое неприятное, опрокинулась банка Юксаре с табаком. И все вещи в туче табака исполняли жуткий танец. Вдобавок из морского мрака послышался вой, от которого встали дыбом шерстинки на хвосте у каждого из нас.
   
   
Потом наступила тишина, леденящая кровь тишина.
   
— Мне больше нравится летать, — откровенно призналась Мюмла-мама, — а не нырять. Интересно, сколько детенышей у меня осталось? Посчитай-ка их, милая доченька!
   
Но едва Мюмла начала считать, как громовой голос проревел:
   
— Так вот вы где, морровы дети! Никак думали, что сумеете скрыться от меня на дне морском? От меня не спрячетесь! Не спрячетесь от того, кому вы всегда забываете сказать «до свидания»!
   
— Кто это? — воскликнула Мюмла-мама.
   
— Догадайся с трех раз! — засмеялся Юксаре.
   
Фредриксон включил свет, и тут дронт Эдвард, окунув голову в море, поглядел через иллюминатор на всю нашу компанию. Мы старались держаться как ни в чем не бывало и вдруг увидели, что в воде плавают клочья шерсти, кусочки хвоста и усов и еще что-то. Это было все, что осталось от морской собаки! Дронт Эдвард раздавил ее, как яйцо.
   
— Эдвард! Дружище! — радостно закричал Фредриксон.
   
— Этого мы никогда не забудем, — заявил я. — Ты спас нас в самую последнюю минуту!
   
— Малыши, поцелуйте дядю! — воскликнула Мюмла-мама, растроганная до слез.
   
— О чем это вы говорите? — удивился дронт Эдвард. — Держите свою ребятню! Пострелята еще вздумают залезть мне в уши! Нет! Вы явно становитесь все хуже и хуже! Я все пятки себе оттоптал, пока разыскивал вас, а теперь вы хотите улизнуть от ответственности, да еще подхалимничаете!
   
— Ты растоптал морскую собаку! — крикнул Юксаре.
   
— Что ты говоришь! — удивился дронт Эдвард, подпрыгивая. — Опять я кого-то растоптал? Как раз сейчас, когда не на что устроить похороны… Но уж тут-то я ни при чем, честное слово! — И вдруг, разозлившись, закричал: — И, между прочим, как это вы позволяете своим собакам путаться у меня под ногами? Сами и виноваты!
   
И, глубоко оскорбленный, дронт Эдвард побрел от нас прямо по воде. Но сделав несколько шагов, все-таки оглянулся и сказал:
   
— Завтра утром приду к вам выпить кофейку. И чтобы он был крепкий!
   
И вдруг — еще один сюрприз — морское дно осветилось!
   
— Мы, что ли, горим? — спросила малышка Мю.
   
Но мы не горели! Это огромные стаи рыб плыли к нам, сверкая множеством огней: карманными фонариками, судовыми и штормовыми фонарями, обычными лампочками накаливания и карбидными лампами, а у некоторых рыб с каждого уха свисали еще и крошечные настенные светильники. Вся рыбья компания была вне себя от радости и благодарности.
   
Море, совсем недавно такое мрачное, переливалось всеми цветами радуги. Ковры из морской травы стали голубыми, и на них ярко выделялись фиолетовые, красные и ярко-желтые анемоны, а морские змеи стояли от радости на голове.
   
Наше возвращение было триумфальным. «Морской оркестр» бороздил море вдоль и поперек — мимо наших иллюминаторов проплывали мириады морских звезд. Лишь с наступлением утра, вялые и сонные, мы повернули назад, к острову Самодержца.
   
  
  
   
    
Глава восьмая,
    
в которой я сообщаю обстоятельства свадьбы Шнырька, легкой лапой касаюсь своей драматической встречи с мамой Муми-тролля и под конец глубокомысленно завершаю свои мемуары
   
   
   
В десяти милях от берега мы заметили лодку, которая подавала сигналы бедствия.
   
— Это наверняка Самодержец! — воскликнул я. — Неужто там произошла революция? В такую-то рань? (Это не похоже на его подданных.)
   
— Революция? — переспросят Фредриксон и прибавил скорость. — Ох, не случилось бы чего с моим племянником!
   
— Как дела? — крикнула Мюмла-мама, едва мы притормозили у королевской лодки.
   
— Дела? — крикнул в ответ Самодержец. — Я хочу сказать, дела идут совсем не так, как надо. Вы немедленно должны вернуться на сушу.
   
— Наконец-то забытые кости потребовали отмщения, — угрожающе пробурчало привидение.
   
— Это все ваш маленький Шнырек натворил, — сообщил, отдуваясь, король и вскарабкался на борт. — Эй, кто-нибудь, позаботьтесь о лодке! Мы собственной персоной изволили отправиться за вами, потому что вовсе не надеемся на Наших подданных.
   
— Но при чем здесь Шнырек? — удивился Юксаре.
   
— Да при том, — сказал король, — что Мы очень любим свадьбы, но пустить семь тысяч клипдассов и злую тетку Хемулихи на королевский праздник Мы не можем никак!
   
— А кто собирается жениться? — заинтересовалась Мюмла-мама.
   
— Мы ведь уже изволили сказать! Шнырек! — отвечал Самодержец.
   
— Невероятно, — не поверил Фредриксон.
   
— Да, да, да, женится прямо сейчас! — нервно утверждал Самодержец. — На зверюшке Сос. Да прибавьте же вы скорость! Они влюбились друг в друга с первого взгляда, обменялись пуговицами, носились вдвоем как угорелые, дурачились, а потом послали своей тетке (хотя я слышал, что ее уже съели) и семи тысячам клипдассам телеграмму с приглашением на свадьбу. И Мы готовы проглотить Нашу собственную корону, если они не изгрызут и не перероют все королевство!
   
— Что? Тетку Хемулихи пригласили на свадьбу? — спросил я, потрясенный.
   
— Что-то вроде этого, — мрачно отвечал Самодержец. — Какая-то тетка, у которой только половина носа, и к тому же презлющая. Мы любим сюрпризы, но предпочитаем устраивать их сами.
   
Берег приближался…
   
На самой оконечности мыса стоял Шнырек, а рядом с ним — зверюшка Сос. «Морской оркестр» причалил. Фредриксон швырнул канаты нескольким подданным, которые явно любовались нами.
   
— Ну-ну! — сказал он.
   
— Извините! — воскликнул Шнырек. — Но я женился!
   
— А я вышла замуж! — прошептала Сое и поклонилась.
   
   
— Но ведь Мы велели вам подождать до обеда, — расстроился Самодержец. — Теперь веселая свадьба не получится!
   
— Извините, но мы никак не могли ждать так долго, — сказал Шнырек. — Мы так влюблены друг в друга!
   
— Ах, дорогие мои! — Мюмла-мама, всхлипывая, бросилась вниз по сходням. — Поздравляю! До чего же она хорошенькая, эта зверюшка Сос! Поздравьте их, деточки, они поженились.
   
   
Но тут Снифф прервал чтение мемуаров Муми-папы. Он резко поднялся и сказал:
   
— Стоп!
   
— Папа читает нам про свою юность, — с упреком сказал Муми-тролль.
   
— И про молодость моего папы, — подчеркнул Снифф с неожиданной важностью. — Я уже столько слышал про Шнырька, но ни слова про зверюшку Сос!
   
— Я забыл про нее, — пробормотал Муми-папа. — Она попала в мою книгу только теперь…
   
— Ты забыл про мою маменьку? — заорал Снифф.
   
Дверь отворилась, и в спальню заглянула Муми-мама.
   
— Вы не спите? — удивилась она. — Мне показалось, кто-то звал маму.
   
— Это я! — воскликнул Снифф и соскочил с кровати. — Подумать только! Твердят тебе все время про разных пап, пап, пап, а потом ты вдруг безо всякого предупреждения узнаешь, что у тебя и мама тоже есть!
   
— Так ведь это вполне естественно, — удивилась Муми-мама. — Насколько я понимаю, у тебя была прекрасная мама. А сколько у нее было пуговиц!
   
Снифф строго взглянул на Муми-маму:
   
— Правда?
   
— У нее имелось множество пуговичных коллекций. — И еще камни, ракушки, бусинки, все что угодно! Снифф задумался.
   
— Если уж разговор зашел о мамах, — сказал Снусмумрик, — так что же было у Юксаре с этой круглой Мюмлой? Выходит, и у меня была мама?
   
— Конечно, — отвечал Муми-папа. — И к тому же очень славненькая.
   
— Тогда, значит, и малышка Мю моя родственница? — удивленно воскликнул Снусмумрик.
   
— Ну ясное дело, ясное дело! — заулыбался папа. — Только не прерывай меня. Ведь это мои мемуары, а не справочник о родственницах!
   
— Можно ему читать дальше? — спросил Муми-тролль.
   
— Пусть читает, — разрешили Снифф и Снусмумрик.
   
— Спасибо! — с облегчением сказал папа и продолжал поучительное чтение.
   
   
Шнырек и Сос получали подарки целый день. Под конец банка из-под кофе переполнилась. Тогда молодожены принялись складывать пуговицы, камешки, ракушки, обивочные гвоздики и прочее (все не берусь перечислить) в одну кучу.
   
Шнырек держал Сос за лапки и был сам не свой от счастья.
   
— Ужасно приятно быть женатым, — сказал он.
   
— Возможно, — ответил Фредриксон. — Однако, послушай-ка, разве обязательно надо приглашать тетку Хемулихи? И клипдассов?
   
— Извините, но ведь они огорчатся, если им не придется погулять на свадьбе, — объяснил Шнырек.
   
— Да, но пригласить тетку, тетку! — закричал я.
   
— Знаешь что, — откровенно признался Шнырек, — я не так уж сильно по ней соскучился! Но извини меня! Меня мучает совесть. Ведь это я пожелал, чтобы кто-нибудь был так любезен и съел бы ее!
   
— Гм, — заметил Фредриксон. — В этом что-то есть.
   
В ожидании прибытия пакетбота на холмах и на берегу столпились подданные Самодержца. Его величество сидел под балдахином на троне, установленном на самом высоком холме, готовый подать знак Добровольному оркестру хемулей.
   
Шнырек и Сос сидели в свадебной лодке, сделанной в виде лебедя.
   
Все были очень взволнованны и обеспокоены, потому что весть о тетке Хемулихи и о ее нраве уже успела облететь всю страну. Кроме того, были серьезные основания бояться, что клипдассы погубят государство и объедят все деревья в парке Сюрпризов. Однако никто не сказал об этом ни слова новобрачным, которые безмятежно продолжали обмениваться пуговицами.
   
— Как ты думаешь, можно ее напугать и выгнать отсюда с помощью фосфора или просмоленных ниток? — спросило мое привидение, не прекращая вышивать черепа на грелке для чайника — подарке зверюшке Сос.
   
— Ее этим не проймешь, — мрачно сказал я.
   
— Она опять примется всех воспитывать, — предсказал Юксаре. — Она может даже запретить нам залечь в спячку, когда наступит зима, и заставит ходить на лыжах.
   
— А что значит ходить на лыжах? — спросила Мюмла.
   
— Передвигать ноги по замерзшим осадкам.
   
— Еще чего не хватало! Какой ужас!
   
— Видно, все мы скоро умрем, — сказала малышка Мю.
   
В этот момент в толпе пронесся боязливый шепот — пакетбот приближался.
   
Добровольный оркестр хемулей грянул гимн «Да живет наш бестолковый народец», и свадебный лебедь отчалил от берега. Несколько мюмлят от волнения плюхнулись в море, туманная сирена завыла, а Юксаре потерял самообладание и убежал.
   
А мы увидели, что пакетбот пуст, и только тут сообразили, что семь тысяч клипдассов вряд ли могли на нем уместиться. С берега неслись возгласы, выражавшие одновременно облегчение и разочарование. Один-единственный маленький клипдасс спрыгнул на лебедя, который быстро развернулся и поплыл обратно к берегу.
   
— Так как же теперь быть? — спросил Самодержец. От нетерпения он не мог усидеть на троне и прибежал на берег. — Всего один маленький клипдасс?!
   
— Да это же наш старый знакомый! — воскликнул я. — И у него в лапках огромный пакет!
   
— Стало быть, ее все же съели, — сказал Фредриксон.
   
— Тихо! Тихо! Тихо! — крикнул король и покрутил ручку туманной сирены. — Дайте дорогу Клипдассу! Ведь он посол!
   
Толпа расступилась и дала дорогу новобрачным и Клипдассу, который застенчиво притрусил к нам и положил пакет на землю. Углы пакета были слегка обглоданы, но в целом он выглядел вполне прилично.
   
— Ну-ну-у? — спросил Самодержец.
   
— Тетка Хемулихи просила передать привет… — сказал Клипдасс и стал беспокойно шарить по карманам своего выходного костюмчика.
   
Все запрыгали от нетерпения.
   
— Да поторопись же ты, поторопись! — крикнул король.
   
Наконец Клипдасс достал скомканное письмо и с важным видом заявил:
   
— Тетка Хемулихи научила меня писать. Я знаю почти весь алфавит! Все буквы, кроме в, э, и, й! Она мне диктовала, а я писал. Вот что она говорит. — Клипдасс перевел дух и начал с трудом читать:
   
    
«Дороге дет! С огромным сожаленем, с чустом угрызеня соест несполненного долга пшу т строчк. Я нкак не могу прехать на ашу садьбу, но надеюсь, меня простте за тако отраттельны поступок. Поерьте, я польщена, рада, что ы обо мне скучаете, я пролла рек слез от досады, что малыш Шнырек решл женться. Не знаю, как ыразть благодарность за то, что ы спасл меня, не дал Морре меня съесть, за то, что ы познакомл меня с очаровательным клпдассам. Должна прзнаться, что мне с клпдассам ужасно хорошо, даже садебны пр не может ыманть нас з дома. Мы целым дням граем осптательные гры, мечтаем о полезно для здороя зме с быстрым скольженем по снегу. Чтобы хоть немного обрадоать ас, посылаю садебны подарок, надеюсь, он украст кофеную банку Шнырька!
    
Шестьсот деяносто деять прето от клпдассо.
    
С благодарностью любою.
    Тетка Хемулх».
   
   
На холмах все замерло.
   
— Что такое «отраттельный»? — спросил я.
   
— Ясное дело — отвратительный, — отвечал Клипдасс.
   
— А тебе нравятся воспитательные игры? — осторожно спросил Фредриксон.
   
— Ужасно нравятся! — сказал Клипдасс.
   
Я сел, слегка ошарашенный.
   
— Будь добр, разверни пакет! — крикнул Шнырек. Клипдасс торжественно перегрыз веревочку, и все увидели фотографию тетки Хемулихи в полный рост: тетка Хемулихи — королева клипдассов.
   
— А нос у нее вовсе не отъеден! — воскликнул Шнырек. — Как я счастлив! Вот здорово!
   
— Дорогой, взгляни на рамку, — сказала Сос.
   
Мы все взглянули и ахнули. Рамка была из настоящего испанского золота с розами из топазов и хризолитов по углам. А по внутреннему краю шла полоска из бриллиантов (обратная сторона была украшена простенькой бирюзой).
   
— Как ты думаешь, их можно отковырнуть? — поинтересовалась Сос.
   
— Конечно, можно! — восторженно крикнул Шнырек.
   
И как раз в эту минуту со стороны залива донесся громовой голос:
   
— Ну! Семьсот пещер в моей маленькой конуре! Я знай себе жду утреннего кофе, а ни один из вас и не думает удружить старому Эдварду!
   
   
Прошло уже несколько дней с тех пор, как Муми-папа рассказал о свадьбе Шнырька. Папа сидел с семьей на веранде. Был ветреный сентябрьский вечер. Муми-мама сварила кофе, приготовила бутерброды с джемом и по-праздничному украсила дом.
   
— Ну так что же?.. — с интересом спросила она.
   
— Сегодня я закончил писать мемуары, — сказал папа. — Заключение будет записано в сорок пять минут седьмого. Я имею в виду последнюю фразу. И вы сами решите, понравится ли вам она.
   
— А там ничего не будет сказано о том, как ты бродяжничал с хатифнаттами? — спросил Снусмумрик.
   
— Нет, — ответил папа. — Понимаешь, это должна быть поучительная книга.
   
— Потому-то и надо было об этом написать! — воскликнул Снифф.
   
— Ш-ш-ш… — погрозила ему коготком Муми-мама. — А я появлюсь в этой книге? — И при этом ужасно покраснела.
   
Папа сделал три больших глотка из своего большого стакана с соком и ответил:
   
— Слушай меня внимательно, сынок, ведь в последнем отрывке рассказывается о том, как я нашел твою маму.
   
Тут он открыл черную тетрадь и стал читать.
   
   
Наступила осень, и серые дожди надолго заволокли остров Самодержца густым туманом.
   
Я был твердо уверен в том, что наш блистательный эксперимент с «Морским оркестром» был только началом большого путешествия в огромный мир. Однако вышло иначе. Это приключение оказалось вершиной нашей жизни, самым замечательным событием, но без продолжения.
   
По возвращении домой, когда суматоха, связанная со свадьбой Шнырька, улеглась, Фредриксон начал совершенствовать свое изобретение. Одно изменял, другое пристраивал, прилаживал, шлифовал, чистил, красил, и под конец «Морской оркестр» стал походить на нарядную гостиную.
   
Иногда Фредриксон устраивал прогулки с Самодержцем или Королевской Вольной колонией, но к обеду всегда возвращался.
   
Я мечтал отправиться дальше, чахнул от тоски по большому миру, который ждал меня и никак не мог дождаться. А дождь лил сильнее и сильнее, и все время находилась работа: то надо было чинить руль, электропроводку или канатный люк, то что-нибудь переделывать.
   
Пришло время штормов.
   
Дом Мюмлы-мамы сдуло ветром, а дочь ее, Мюмла, простудилась, оттого что спала на дворе. Дождь накапал и в кофейную банку Шнырька. У одного меня был нормальный дом с хорошей печкой. Что оставалось делать? Разумеется, все потерпевшие, измученные неудачники поселились у меня в доме. Теперь мы жили одной семьей и вели самую обыкновенную жизнь, а мне от этого становилось все скучнее и скучнее.
   
Не могу описать, как это скверно, когда твои друзья либо женятся, либо становятся королевскими изобретателями. Сегодня ты входишь в беспечную компанию любителей приключений, готовых отправиться в любой путь, как только наскучит оставаться на одном месте. Отправляйся, куда только захочешь, перед тобой карта всего мира… И вдруг… Путешествия перестают их интересовать! Им хочется жить в тепле! Они боятся дождя! Они начинают собирать вещи, которые некуда поместить! Они говорят только о разных пустяках… Ни на что серьезное они уже решиться не могут… Раньше они прилаживали парус, а теперь строгают полочки для фарфоровых безделушек. Ах, разве можно говорить об этом без слез!
   
Хуже всего было то, что домоседы заразили и меня своим оседлым настроением. Чем уютнее мне становилось сидеть с ними у камина, тем труднее было снова стать свободным и смелым, как морской орел. Вы понимаете меня, дорогие читатели? Я сидел взаперти, все помыслы мои были о свободе, а за окном бушевал шторм и лил дождь.
   
В тот особенно важный вечер, о котором я сейчас расскажу, погода была прескверная. Крыша дрожала и скрипела, порывы юго-западного ветра рвали на части идущий из трубы дым, дождь сильно стучал по крыше веранды (я переделал капитанский мостик в веранду, пристроив к ней узорчатые перила).
   
— Мама! Ты почитаешь нам вслух? — попросили малыши Мюмлы-мамы, лежа в кроватках.
   
— Конечно, почитаю, — отвечала Мюмла-мама, — на чем мы остановились?
   
— …Полицейский… инспектор Твигс… медленно… подкрался… ближе! — отбарабанили малыши.
   
— Хорошо, — сказала им мама. — «Полицейский инспектор Твигс медленно подкрался ближе. Что это там блеснуло, дуло револьвера? Полный холодной решимости нанести карающий удар, он скользнул дальше, остановился и снова начал продвигаться вперед»…
   
Я рассеянно слушал Мюмлу-маму, ведь этот рассказ я знал почти наизусть.
   
— А мне эта история нравится, — сказало привидение, вышивая на черном фланелевом мешочке для гвоздей скрещенные белые кости и поглядывая на часы.
   
Шнырек сидел у самого камина и держал Сос за лапку. Юксаре раскладывал пасьянс. Фредриксон лежал на животе и рассматривал картинки в книге «Путешествие по океану». В доме было тепло и уютно. Чем дольше я глядел на все это, тем беспокойнее становилось у меня на душе. По лапкам забегали мурашки. Дребезжащие оконные стекла то и дело облизывала морская пена.
   
   
— А каково плыть по морю в такую ночь… — сказал я.
   
— Восемь баллов. Если не больше, — подхватил Фредриксон и продолжал разглядывать волны на картинках.
   
— Пойду-ка гляну, какая погода, — пробормотал я и выскользнул за дверь. С минуту я стоял неподвижно и прислушивался.
   
Грозный шум волн наполнял мрак, окружавший меня. Я принюхался, прижал уши к голове и пошел навстречу ветру. Шторм, рыча, тут же набросился на меня, и я зажмурил глаза, чтобы не видеть неописуемо страшных сил, вырвавшихся на свободу осенней ночью. Лучше не думать о таких кошмарных вещах…
   
Впрочем, это был один из немногих случаев, когда я вовсе ни о чем не думал… Я знал лишь, что мне нужно спуститься к берегу, к ревущим волнам. Это было предчувствие. В жизни оно часто приводит к удивительным результатам.
   
Луна вышла из-за ночных туч, и в ее свете мокрый песок засиял, как металл. Волны с грохотом бились о берег, словно строй белых драконов, которые, выпустив когти, кидаются на препятствие, отступают со скрежетом назад, в темноту, и снова возвращаются.
   
Я и сейчас содрогаюсь от этих воспоминаний!
   
Что же заставило меня наперекор ночи и холоду (а для муми-тролля нет ничего хуже холода) блуждать в ту знаменательную ночь, в ту самую ночь, которая послала Муми-маму на наш остров? (Ах, игра свободного случая — что это за удивительная вещь!)
   
   
Уцепившись за дощечку, она плыла по волнам; ее то кидало, словно мяч, в залив, то уносило назад в море. Я ринулся на отмель и закричал изо всех сил:
   
— Я здесь!
   
Вот она появилась снова. Она выпустила доску из лапок, и ее несло на гребне волны прямо ко мне. Не моргая, смотрел я на приближающийся ко мне водяной вал. Через секунду потерпевшая была в моих объятиях, и мы беспомощно закружились в кипящем водовороте.
   
С неведомой мне ранее силой я крепко-накрепко уперся ногами в песчаное дно и выбрался на берег. Волны жадно хватали меня за хвост, а я упирался, боролся и наконец положил свою прекрасную ношу на берег, в безопасном, подальше от жестокого моря, месте. Ах, это было совсем не то, что спасать тетку Хемулихи! Ведь теперь это был муми-тролль, как и я сам, но еще красивее, чем я: маленький тролль женского рода, которого я спас!
   
Она села и запричитала:
   
— Где моя сумка? Спасите же мою сумку!
   
— Вы держите ее в своих лапках, — сказал я.
   
— Ах, так она при мне! — воскликнула она. — Какая радость…
   
Она тут же открыла ее и, порывшись, извлекла пудреницу.
   
— По-моему, морская вода испортила пудру, — огорченно сказала она.
   
— Не важно, вы и без нее прекрасны, — галантно заметил я.
   
Она взглянула на меня — о, это был неописуемый взгляд! — и сильно покраснела.
   
   
Позвольте мне остановиться на этом столь значительном рубеже моей бурной молодости, позвольте мне закончить свои мемуары на том, как Муми-мама — самая прекрасная из муми-троллих — вошла в мою жизнь! Она ласковым и понимающим взглядом посмотрела на все мои ребячества, и я стал вести себя здраво и разумно, и вместе с тем жизнь моя утратила очарование дикой свободы… Эта утрата, по-видимому, и засадила меня за мемуары.
   
Все, о чем я пишу, случилось ужасно давно, но теперь, когда я оживил в памяти эти события, мне кажется, что подобное могло бы произойти со мной снова, хотя уже на совершенно иной лад.
   
Я откладываю в сторону перо, которым писал свои мемуары, твердо уверенный в том, что прекрасная пора приключений наперекор всему не окончена — ведь это было бы довольно печально.
   
Пусть каждый достойный уважения муми-тролль задумается над моими переживаниями, моим мужеством, здравым смыслом, моими добродетелями, а возможно, и над моими глупостями (если он еще не принял решение набираться ума-разума на собственном опыте)…
   
На этом мемуары заканчиваются. Но за ними следует важный эпилог.
   
Переверните страницу!
   
  
  
   
    
Эпилог
   
   
Муми-папа отложил перо и молча окинул взглядом свою семью.
   
— Молодец! — растроганно сказала Муми-мама.
   
— Молодец, папа, — подтвердил Муми-тролль. — Теперь ты стал знаменитым.
   
— Это почему же? — прямо-таки подскочил папа.
   
— Прочтут твои мемуары и решат, что ты знаменитый, — уверенно заявил Муми-тролль.
   
Писатель весело помахал ушами.
   
— Может статься!
   
— Ну а потом, — крикнул Снифф, — что было потом?
   
— Ах, потом… — Папа сделал неопределенный жест, подразумевавший дом, семью, сад, Муми-дол, вообще все, что идет следом за молодостью.
   
— Дорогие дети, — робко сказала Муми-мама, — потом началось это…
   
Внезапно веранда задрожала от порыва ветра. Хлынул дождь.
   
— Каково-то плыть по морю в такую ночь, — пробормотал папа словно про себя.
   
— Ну а мой папа как же? Юксаре? Что с ним сталось? И что было с мамой? — спросил Снусмумрик.
   
— А со Шнырьком? — крикнул Снифф. — Куда ты дел моего единственного папу? Уж я не говорю про его коллекцию пуговиц и про зверюшку Сос!
   
На веранде наступила тишина.
   
И тут, именно в самый важный для всей этой истории момент, в дверь постучали. Раздались три сильных, коротких стука.
   
Муми-папа вскочил.
   
— Кто там?
   
Кто-то басом ответят:
   
— Отвори! Ночь мокрая и холодная!
   
Муми-папа широко распахнул дверь.
   
— Фредриксон! — крикнул он.
   
И на веранду действительно вошел Фредриксон, стряхнул с себя капли дождя и сказал:
   
— Привет! Привет! Не сразу мы вас нашли.
   
— Ты ни капельки не постарел! — восторженно воскликнул Муми-папа. — Ах, как замечательно! Ах, какая радость!
   
Тут послышался глухой голос:
   
— В такую роковую ночь забытые кости стучат громче, чем когда-либо! — И из рюкзака Фредриксона, приветливо улыбаясь, выползло привидение собственной персоной.
   
   
— Добро пожаловать! — сказала Муми-мама. — Не хотите ли кофе?
   
— Спасибо, спасибо, — отвечал Фредриксон. — Чашечку мне и чашечку привидению. И еще несколько чашечек для тех, кто еще за дверью.
   
— А там еще кто-нибудь? — спросила Муми-мама.
   
— Родители пришли. Только они вроде как стесняются.
   
Снифф и Снусмумрик выбежали прямо под дождь, а там стояли их папы и мамы! Они мерзли, но ужасно стеснялись, оттого что так долго не давали о себе знать. Там стоял Шнырек и держал за лапку зверюшку Сос, а еще стояли большие чемоданы с коллекцией пуговиц. Тут же были Юксаре с погасшей трубкой во рту, и растроганная до слез Мюмла-мама, и Мюмла, и тридцать четыре малыша Мюмлы-мамы, и, конечно, малышка Мю (которая нисколечко не подросла). И когда они все вместе поднялись на веранду, стало так тесно, что стены ее выгнулись наружу.
   
Эту ночь невозможно описать!
   
   
Такого количества вопросов, восклицаний, объятий, объяснений и чашек кофе еще не видела ни одна веранда, а когда папа и мама Сниффа начали раскладывать пуговицы по сортам и тут же подарили сыну половину коллекции, поднялась такая суматоха, что Мюмла-мама собрала своих детей и стала прятать их по шкафам.
   
— Тихо! — прикрикнул на них Фредриксон. — Завтра…
   
— Завтра… — повторил Муми-папа с юношеским блеском в глазах.
   
— Завтра мы снова отправляемся на поиски Приключения! — объявил Фредриксон. — Мы улетаем на «Морском оркестре»! Все вместе. Мамы, папы и дети!
   
— Не завтра, а уже сегодня! — уточнил Муми-тролль.
   
И туманной предрассветной ранью вся компания высыпала в сад. На востоке небо уже чуть посветлело в ожидании восхода солнца, а оно уже было готово вот-вот взойти. Ночь кончалась, и все очень хотело начаться сначала.
   
Распахнулись новые ворота в Невероятное и Возможное. Начался Новый День, когда все может случиться, если ты не имеешь ничего против этого.