1 2 3 4 5 6 7 8 
Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.
      
      
       
        
Царевна, вышедши из бани наконец,
        
Со удовольствием раскидывала взгляды
        
На выбранны для ней и платья и наряды,
        
И не́какой венец.
        
Ее одели там, как царскую особу,
        
В богатейшую робу[11].
        
Нетрудно разуметь, что для ее услуг
        
Горстями сыпались каменья и жемчуг,
        
И всяки редкости невидимая сила,
        
По слову Душеньки, мгновенно приносила;
        
Иль Душенька тогда лишь только что помни́ла,
        
Желаемая вещь пред ней являлась вдруг;
        
Пленяяся своим прекраснейшим нарядом,
        
Желает ли она смотреться в зеркала ―
        
Они рождаются ее единым взглядом,
        
И по стенам пред ней стоят великим рядом,
        
Дабы краса ее удвоена была.
        
Увидев там себя лицом, плечом и задом,
        
От головы до ног,
        
Легко могла судить царевна на досуге
        
О будущем супруге,
        
Что он, как видно, был гораздо не убог.
        
Меж тем к ее услуге
        
В особой комнате явился стол готов;
        
Приборы для стола, и ествы и напитки,
        
И сласти всех родов
        
Являли там вещей довольство и избытки;
        
Не менее и то, что только для богов,
        
В роскошнейшем жилище
        
Могло служить к их пище,
        
Стояло перед ней во множестве рядов;
        
Иной вкусив, она печали забывала,
        
Другая ей красот и силы придавала.
        
Амуры, бегая усердие явить,
        
Хозяйки должности старались разделить:
        
Иной во кравчих был[12], другой носил посуду,
        
Иной уставливал, и всяк совался всюду;
        
И тот считал себе за превысоку честь,
        
Кому из рук своих домова их богиня
        
Полрюмки нектару изволила поднесть,
        
И многие пред ней стояли рот разиня,
        
Хотя амуры в том,
        
По правде, жадными отнюдь не почитались
        
И боле, нежели вином,
        
Царевны зрением в то время услаждались.
        
Меж тем над ней с верхов,
        
В чертогах беспечальных,
        
Раздался сладкий звук орудий музыкальных
        
И песен ей похвальных,
        
Какие мог творить лишь только бог стихов.
        
Вначале райские певицы
        
Воспели красоту сей новой их царицы.
        
Читатель знает сам, приятна ль ей была
        
Такая похвала;
        
Но, впрочем, Душенька решить не возмогла,
        
Приятство ль голосов, достоинство ль скрипицы,
        
Согласие ли арф, иль флейту предпочесть, ―
        
В искусстве все они имели равну честь,
        
И все исполнены единым были духом,
        
Чтоб Душенька в раю
        
Познала часть свою
        
Прикосновением, устами, оком, слухом;
        
Коль можно почитать за правду все слова,
        
У греков есть молва,
        
Что будто бы к сему торжественному хору
        
Нарочно сысканы Орфей и Амфион,
        
И будто, в Душеньку влюбяся по разбору,
        
Играл и правил там оркестром Аполлон.
        
Впоследок хор певиц, протяжистым манером,
        
С приличным не́каким размером,
        
Воспел стихи, возвысив тон,
        
Толико медлено, толико слуху внятно,
        
И их сложение пленяло толь приятно,
        
Что Душенька легко слова переняла,
        
Легко упомнить их могла,
        
И скоро затвердила,
        
И по всему двору впоследок распустила.
        
Потом нескромные зефиры разнесли
        
Стихи сии оттоль по всем концам земли;
        
Потом же таковы и к нам они дошли:
        
«Любови все сердца причастны.
        
И сами боги ей подвластны.
        
Познай ты, Душенька, любовь,
        
И счастие познаешь вновь».
       
       
        
Трикратно песня та пред Душенькой пропета,
        
И пели, наконец, царевне многа лета.
        
Потом одна из нимф явилась доложить,
        
Что время ей уже в постеле опочить.
        
При слове «опочить» царевна покраснела
        
И, как невеста, оробела,
        
Однако спорить не хотела.
        
Раздета Душенька; ведут ее в чертог,
        
И там, как надобно к покою от дорог,
        
Кладут ее в постель на некоем престоле
        
И, поклонившись ей, уходят все оттоле.
        
Незнаемо отколь, тогда явился вдруг
        
В невидимом лице неведомый супруг.
        
А если спросят, как невидимый явился, ―
        
Нетрудно отвечать: явился он впотьмах
        
И был в объятиях, но не был он в очах;
        
Как дух или колдун он был, но не открылся.
       
       
        
Никто не смел раскрыть завесы дел ночных.
        
Не знаю, что они друг с другом говорили,
        
Ни околичностей, при том какие были;
        
Навеки тайна та осталась между их.
        
Но только поутру приметили амуры,
        
Что нимфы меж собой смеялись под тишком,
        
И гостья, будучи стыдлива от натуры,
        
Казалась между их с завешенным ушком.
       
       
        
Супружество могло царевне быть приятно,
        
Лишь только таинство казалось непонятно:
        
Супруг у Душеньки, сказать, и был и нет;
        
Приехал ночью к ней, уехал до рассвета,
        
Без имени без лет,
        
Без росту, без примет,
        
И вместо должного ответа,
        
Скрывая, кто он был, на Душенькин вопрос
        
Просил, увещевал, для некаких ей гроз,
        
Чтоб видеть до поры супруга не желала;
        
И Душенька не знала,
        
С каким чудовищем иль богом ночевала,
        
Неслыхан был подобный брак.
        
Царевна, думая и так о том и сяк,
        
Развязку тайны сей в Оракуле искала;
        
Оракул ей давно супруга описал
        
Страшилищем ужасным:
        
Супруг с Оракулом казался быть согласным,
        
Как будто он себя затем и не казал.
        
Хотя же Душенька противно б разумела,
        
Касавшись до супружня тела,
        
Хотя б казалось ей
        
Из всех его речей,
        
Что будто не был он страшилищем очей, ―
        
Но так Оракул рек и так вещали боги,
        
Что сей супруг ее наносит всюду страх.
        
Или зверины ноги,
        
Иль когти на руках,
        
Иль гнусную фигуру,
        
Так лучше Душеньке урода такова,
        
Который всю страшит натуру
        
Не видеть и не знать, пока она жива.
        
Меж тем как Душенька в постеле
        
Не знала, как решить о деле,
        
Заря гнала ночную тень,
        
И светлый вид воспринял день;
        
Но свет тогда не мог забавить
        
Смущенную цареву дочь,
        
Которая минувшу ночь
        
В забвеньи не могла оставить.
        
Тогда услужный сон, не дожидаясь ночи,
        
Поутру вновь сомкнул ее прекрасны очи.
        
Потом, летаючи вокруг ее лица,
        
Явил супруга ей со всею красотою —
        
Со стройством, нежностью, дородством, белизною,
        
С румянцем краше багреца:
        
Явил подобие младого Аполлона,
        
Иль, можно так сказать, прекрасна Купидона,
        
В восьмнадцать лет иль так почти,
        
Что был он близко двадцати,
        
И был во всей красе и славе.
        
Царевна, в оном сне обманута мечтой,
        
Супруга чает видеть въяве,
        
Хватает тень, кричит: постой!
        
Призра́к в восторг ее приводит,
        
Но сей призра́к от ней уходит,
        
Как будто б удалялся он.
        
Она зовет, бежит и беглеца хватает.
        
Сие движение впоследок прерывает
        
Ее неверный сон:
        
И Душенька в руках, проснувшись, ощущает,
        
Наместо беглеца, свой спальный балахон.
       
       
        
Известно, что тогда супруг, сокрывшись тамо,
        
Желал подслушивать ее любовный бред,
        
Но рок свиданию противился упрямо;
        
Царевна видела супружний только след,
        
И только было то приметить ей возможно,
        
Что он гостил у ней неложно,
        
Что он в отсутствии оставил ей любовь
        
И что любовью сей она тогда сгорала.
        
«Но кто таков был он? но кто?» — твердила вновь,
        
И вновь тогда заснуть желала.
        
И сон опять, кружась над нею с тишиною,
        
Спокоил мысль ее приятною мечтою
        
В другой, как в первый, раз.
        
Не знаю, долго ли мечта сия продлилась,
        
Но Душенька от сна не прежде пробудилась,
        
Как полдень уж прошел и после полдня час.
        
Тогда служащие девицы всем собором
        
Царевну вновь одеть пришли
        
И сорок платьев принесли
        
Со всем к тому прибором.
        
В сей день она себе назначила наряд,
        
Который был простее,
        
Затем, что Душенька спешила поскорее
        
Увидеть редкости чудесных сих палат.
        
Я, в том последуя царевнину уставу,
        
Сей дом представить поспешу
        
И все подробно опишу,
        
Что только лишь могло ей там принесть забаву.
        
Вначале Душенька по комнатам пошла,
        
И, тамо бегая, нигде не пробежала
        
Покоя, ни угла,
        
В котором бы она на час не побывала;
        
Оттуда в бельведер[13], оттуда на балкон,
        
Оттуда на крыльцо, оттуда вниз и вон,
        
Чтоб видеть дом со всех сторон.
        
Толпа девиц за ней бежать не успевала,
        
Земфиры лишь одни ей следовать могли
        
И Душеньку везде, как должно, берегли,
        
Чтоб как ни есть она, бежавши, не упала.
        
Она смотрела раза три
        
Сей дом снаружи и внутри.
        
Меж тем зефиры и амуры
        
Казали ей архитектуры
        
И всяки редкости натуры,
        
Которы Душенька, оглядывая вкруг,
        
Желала видеть вдруг,
        
И что смотреть не знала;
        
Одна перед другой со спором взор пленяла,
        
И Душенька б еще пошла по всем местам,
        
Когда б от бегу там
        
Впоследок не устала.
       
       
        
Во отдыхе ж она от сих тогда трудов
        
Смотрела статуи славнейших мастеров:
        
То были образцы красавиц бесподобных,
        
Которых имена, и в прозе, и в стихах,
        
В различных повестях, и кратких и подробных,
        
Бессмертно царствуют в народах и веках.
        
Калисто[14], Дафния, Армида[15], Ниобея,
        
Елена, Грации, Ангелика[16], Фринея[17]
        
И множество других богинь и смертных жен,
        
Очам являясь живо,
        
Во всей красе на диво
        
Стояли там у стен.
        
Но посредине их в начале,
        
На неком высшем пьедестале
        
Самой царевны лик стоял
        
И боле красотой другие превышал.
        
Смотря на образ свой, она сама дивилась
        
И вне себя остановилась!
        
Другая статуя казалась в ней тогда,
        
Какой вовеки свет не видел никогда.
       
       
        
Конечно, Душенька и доле б так осталась
        
Смотреть на образ сей,
        
Которым обольщалась;
        
Но слуги, бывшие при ней,
        
В других местах казали ей,
        
Для новой глаз ее забавы,
        
Другие образы красот ее и славы:
        
До пояса, до ног, в весь рост, до самых пят,
        
Из злата, из серебра, из бронзы иль из стали,
        
И головы ее, и бюсты, и медали;
        
А инде мозаик, иль мрамор, иль агат
        
В сих видах новую бесценность представляли.
       
       
        
В других местах Апелл[18], иль живописи бог,
        
Который кисть его водил своей рукою,
        
Представил Душеньку со всею красотою,
        
Какой дотоле ум вообразить не мог.
        
Желает ли она узреть себя в картинах?
        
В иной — фауны[19] к ней несут Помонин рог[20],
        
И вяжут ей венки, и рвут цветы в долинах,
        
И песни ей дудят, и скачут в круговинах;
        
В другой — она, с щитом престашным на груди,
        
Палладой нарядясь, грозит на лошади,
        
И, боле чем копьем, своим прекрасным взором
        
Разит сердца приятным мором.
        
А там пред ней Сатурн, без зуб, плешив и сед,
        
С обновою морщин на старолетней роже,
        
Старается забыть, что он давнишний дед,
        
Прямит свой дряхлый стан, желает быть моложе,
        
Кудрит оставшие волос своих клочки,
        
И видеть Душеньку вздевает он очки;
        
А там она видна, подобяся царице,
        
С амурами вокруг, в воздушной колеснице.
        
Прекрасной Душеньки за честь и красоту
        
Амуры там сердца стреляют на лету;
        
Летят великою толпою,
        
И все они несут колчаны за плечами,
        
И все, прекрасными гордясь ее очми,
        
Летят, поднявши лук, на целый свет войною.
        
А там свирепый Марс, рушитель мирных прав,
        
Увидев Душеньку, являет тихий нрав:
        
Полей не обагряет кровью,
        
И наконец, забыв военый свой устав,
        
Смягчен у ног ее, пылает к ней любовью.
        
А там является она среди утех,
        
Которы ей везде предходят
        
И вымыслами игр повсюду производят
        
В лице ее приятный смех.
        
А инде грации царевну окружают,
        
Ее различными цветами украшают,
        
И тихо вкруг ее летающий зефир
        
Рисует образ сей, чтоб им украсить мир;
        
Но в ревности от взглядов вольных,
        
Умеривая ум любителей свобод
        
Иль будто бы странясь от критик злокрамольных,
        
Скрывает в списке он большую часть красот;
        
И многие из них, конечно чудесами,
        
Пред Душенькою вдруг тогда писались сами.
        
Везде в чертогах там
        
Царевниным очам
        
Торжественны ей в честь встечалися предметы:
        
Везде ее портреты
        
Являлись по стенам,
        
В простых уборах и нарядных
        
И в разных платьях маскарадных.
        
Во всех ты, Душенька, нарядах хороша:
        
По образу ль какой царицы ты одета,
        
Пастушкою ли где сидишь у шалаша,
        
Во всех ты чудо света,
        
Во всех являешься прекрасным божеством,
        
И только ты одна прекраснее портрета.
        
Потомство ведает, что сей чудесный дом,
        
Где жители тебя усердно обожали,
        
Сей храм твоих красот амуры соружали,
        
Амуры украшали,
        
Амуры образ твой повсюду там казали,
        
Амуры, наконец,
        
Примыслили к лицу, на всякий образец,
        
Различные уборы,
        
Могущие привлечь твои прелестны взоры.
        
Угоден ли какой наряд
        
И надобны ль тебе обновы?
        
Увидишь, что они готовы,
        
Что твой уже примечен взгляд,
        
И из твоей воздушной свиты
        
Зефир пришел тебе донесть,
        
Что все обновы были сшиты, ―
        
Когда прикажешь их принесть?
       
       
        
Желал бы описать подробно
        
Другие редкости чудесных сих палат,
        
Где все пленяло взгляд
        
И было бесподобно;
        
Но всюду там умом
        
Я Душеньку встречаю,
        
Прельщаюсь и потом
        
Палаты забываю.
        
Не всяк ли дом, не всяк ли край
        
Ее присутствуем преобращался в рай?
        
Не ею ль рай имел и бытность и начало?
        
И если я сказал о сих палатах мало,
        
Конечно в том меня читатели простят;
        
Я должен следовать за Душенькую в сад,
        
Куда она влечет и мысли всех и взгляд.
       
       
        
В счастливых сих местах земля была нагрета
        
Всегдашним жаром лета,
        
И щедро в круглый год
        
Произрощала плод
        
Без всяких непогод.
        
Толпа к царевне слуг навстречу прилетела,
        
И каждый тщился там не быть при ней без дела:
        
Водить, рассказывать иль просто забавлять.
        
Весь двор внимал тому, что Душенька хотела
        
Побегать, погулять;
        
И в рощах иль в садах, где только лишь являлась,
        
Ее пришествием натура обновлялась:
        
Древа склоняли к ней листы,
        
Как будто бы тогда влечение познали,
        
И тихим шумом лишь друг другу возвещали
        
Под тению своей царевны красоты;
        
И травы и цветы,
        
Раскидываясь вновь, в сей день, для них приятный,
        
Удвоили в садах свой запах ароматный.
        
Но боле там ясмин[21] пред прочими блистал
        
И где царевна шла, навстречу вырастал.
        
Она ясминный дух с отменою любила,
        
И те цветы себе в букет употребила.
        
Счастливый сей букет приколонный на грудь,
        
Как будто, оживлен клонился к ней прильнуть.
        
Приникли хоры птиц, подслушав шум древесный,
        
И за амурами стремились в путь известный,
        
Чтоб Душеньку увидеть вблизь;
        
Одни над нею вкруг вились,
        
Другие перед ней летали
        
И много меж собой в сем диве щебетали.
        
Не видно было там ночных зловещных птиц,
        
Ниже́ угрюмых лиц;
        
Не смели приставать сварливые сатиры,
        
И веяли одни тишайшие зефиры.
        
Фонтаны силились подняться в высоту,
        
Чтоб лучше видеть им царевны красоту,
        
Которую толпа окружна заслоняла;
        
И если Душенька вблизи от них гуляла,
        
Они стремились пасть с высот к ее ногам.
        
В водах плескаючись, наяды
        
Нетерпеливо ждали там
        
Ее пришествия к счастливым их брегам.
        
Иные взлезли на каскады
        
Смотреть на путь ее, главы свои подняв,
        
И, Душеньку узрев, бросались к ней стремглав;
        
В сем общем торжестве натуры
        
И сами каменны над токами фигуры,
        
От удивления везде разинув рот,
        
Из внутренностей вдруг пускали много вод.
        
Сей вид представил ей различных тварей род
        
В изображениях неисчислимо многих:
        
Ползущих, скачущих, пернатых, четверногих;
        
И все творения и чуды естества
        
Явилися тогда в счастливой сей державе
        
К услугам Душеньки, или к ее забаве,
        
Иль к славе торжества.
        
Оттуда шла она в покрытые аллеи,
        
Которые вели в густой и темный лес.
        
При входе там, в тени развесистых древес,
        
Открылись новые художные затеи.
        
Богини, боги, феи,
        
Могучие богатыри
        
И славные цари
        
В былях и в небылицах
        
Являлись тамо в лицах,
        
Со описанием, откуда, кто, каков.
        
И, словом, то была история веков.
        
Притом услужные амуры
        
Различны повести старались рассказать;
        
И тамо Душенька, среди чудес натуры,
        
Нашла в явлениях свой род, отца и мать;
        
И с самой точностью, в безлюдной сей пустыне,
        
Весь мир являлся ей, как будто на картине.
        
Хотя ж гулянье по лесам
        
Особо Душенька любила
        
И после каждый день ходила,
        
Со свитой и одна, к тенистым сим местам,
        
Но в сей начальный день не шла в густые рощи,
        
Иль ради наступившей нощи,
        
Или, не зря дороги в лес,
        
Боялась всяких там чудес,
        
Иль нежные в ходьбе ее устали ноги;
        
И Душенька оттоль пошла назад в чертоги.
        
Не стану представлять
        
Читателю пред очи
        
Приятны сны ее в последовавши ночи;
        
Он сам удобно их возможет отгадать.
        
Но дни бывали там причиною разлуки,
        
И дни, среди утех, свои имели скуки.
        
По слуху, говорят,
        
Что Душенька тогда пускалася в наряд;
        
Особо же во дни, когда сбиралась в сад,
        
Со вкусом щеголих обновы надевала.
        
На свете часто слух имеет правды склад:
        
Прилично было то, что Душенька гуляла
        
И скуку иногда гульбою прогоняла.
       
       
        
В один из оных дней,
        
Прошедши в лес далече,
        
Царевна там на встрече
        
Увидела ручей,
        
Который по дуброве,
        
Как будто бы на зов,
        
Пред нею вытек внове.
        
Но красота брегов,
        
При токе вод хрустальных,
        
Скрывалась в рощах дальных,
        
И обольщенный взор
        
Вела потом до гор,
        
Откуда чисты токи,
        
Прервал земли упор,
        
Давали ей из нор
        
Растительные соки.
        
Тогда открылся грот,
        
Устроенный у вод
        
По новому манеру;
        
Он вел потом в пещеру,
        
Где солнечны лучи
        
Светили лишь при входе
        
И где, журча, ключи,
        
Подобно как в ночи,
        
Во мрачнейшей свободе
        
Являли скрытый вид
        
Иль таинство в природе.
        
История гласит,
        
И знают то в народе,
        
Что Душенька, вошед
        
В неведомый ей след,
        
При темном дел начале
        
Идти не смела дале.
        
Но чудом тамо вдруг,
        
Без всякой дальней речи,
        
Невидимо супруг
        
Схватил ее под плечи,
        
И в самой темноте,
        
На некой высоте
        
Из дернов зеленистых,
        
При токах вод ручьистых,
        
С собою посадил
        
И много говорил
        
И прозой и стихами,
        
Как водится меж нами.
        
Не ведает никто,
        
В каких словах на то