1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 
             Я стану имянемъ единымъ обладать,
       
             По томъ отъ подданныхъ законовъ ожидать;
       
             Какъ плѣнникъ буду я, прикованный ко трону,
       
   380          Вожди другимъ вручивъ, къ стыду носить корону.
       
             На что же мнѣ вѣнецъ?… Возлюбленна моя!
       
             О ты, котору чту не меньше жизни я!
       
             Къ тебѣ я узами сердечными привязанъ;
       
             Но прежде былъ служить отечеству обязанъ,
       
   385          И только сталъ во свѣтъ наслѣдникомъ рожденъ,
       
             По званiю сему ужъ былъ предубѣжденъ,
       
             Въ народномъ щастiи мое блаженство числить,
       
             И собственность забывъ, о благѣ общемъ мыслить.
       
             Душевны слабости и нѣги отметать,
       
   390          Во подданныхъ друзей и ближнихъ почитать,
       
             Вотъ должность Царская… О вѣрная супруга;
       
             Мой первый есть законъ отечеству услуга;
       
             Не отторгай меня отъ бремяни сего,
       
             Которо свято есть для сердца моего;
       
   395          Когда, любя тебя, мой долгъ я позабуду,
       
             Супругъ и Царь тогда достойный я не буду.
      
      
       
                       Скончавшу таковы Монарху словеса,
       
             Казалось, новый свѣтъ излили небеса;
       
             Царица лишь одна объемлющая сына,
       
   400          Какъ солнце зрѣлася въ затмѣнiи едина.
      
      
       
                       Когда отъ слезъ Монархъ Царицу ублажалъ,
       
             Свiяжскiй вдругъ гонецъ въ собранiе вбѣжалъ;
       
             Онъ ужасъ на челѣ и видъ имѣлъ смущенный,
       
             И такъ отвѣтствовалъ Монархомъ вопрошенный:
       
   405                   Измѣна, Государь, измѣна въ царствѣ есть!
       
             Безбожный Царь Алей, забывъ законъ и честь,
       
             Стезями тайными отъ насъ въ ночи сокрылся,
       
             Съ Сумбекою Алей въ Казанѣ затворился;
       
             Боящихся Небесъ я присланъ отъ Бояръ,
       
   410          Сей новый возвѣстить отечеству ударъ.
      
      
       
                       Имѣя Iоаннъ своимъ Алея другомъ,
       
             Казался быть раженъ унынiя недугомъ;
       
             И рекъ въ смущенiи не умѣряя словъ:
       
             Се нынѣшнихъ друзья изпорченныхъ вѣковъ!
       
   415          Несытая корысть ихъ узы разрушаетъ,
       
             И прелесть женская горячность потушаетъ!
       
             Но Адску злобу мы у нашихъ узримъ ногъ;
       
             Намъ храбрость будетъ вождь, подпора наша Богъ!
       
             Велите возвѣстить слова мои народу,
       
   420          И двигнемъ силы всѣ къ поспѣшному походу;
       
             Коломна цѣлiю да будетъ всѣмъ полкамъ,
       
             Куда собраться имъ, куда собраться намъ;
       
             Оттолѣ потечемъ, устроя силы къ брани,
       
             Подъ сѣнiю Орла Россiйскаго къ Казани.
       
   425          Хоть весь на насъ востокъ вооруженный зримъ,
       
             Но съ вами въ брань идущъ я есмь непобѣдимъ!
       
             Царица нѣжная отъ трона удалилась,
       
             И въ сердцѣ у нее надежда поселилась.
      
      
       
                       Едва лишь возгремѣлъ во градѣ трубный гласъ,
       
   430          Духъ брани по сердцамъ простерся въ тотъ же часъ;
       
             И храбрость на стѣнахъ вздремавшая проснулась,
       
             На щитъ, на копiе, на мечь свой оглянулась:
       
             Я вижу въ прахѣ васъ, орудiямъ рекла,
       
             И пыль съ себя стряхнувъ, по стогнамъ потекла.
       
   435          Гдѣ праздность роскоши въ объятiяхъ гнѣздилась;
       
             Тамъ грозная война какъ огнь воспламенилась;
       
             Зажженный пламенникъ несетъ своей рукой,
       
             Летятъ изъ градскихъ стѣнъ утѣхи и покой,
       
             Межъ кроткихъ поселянъ убѣжище находятъ;
       
   440          Граждане шумъ одинъ и ужасъ производятъ.
       
             Уже орудiя звучатъ вокругъ знаменъ,
       
             Отмщенье вырваться готовится изъ стѣнъ;
       
             Брони его блестятъ; прямые Царски други
       
             Съ охотой жизнь несутъ отечеству въ услуги;
       
   445          Въ заботѣ радостной ликуютъ домы ихъ,
       
             Нахмуренна печаль въ слезахъ сидитъ у злыхъ.
      
      
       
                       О вѣчность! обрати теченiе природы,
       
             И живо мнѣ представь изчезнувшiе годы.
       
             Се вѣчность, возмутивъ священну тишину,
       
   450          Мнѣ кажетъ ратниковъ грядущихъ на войну!
       
             Держащiй булаву и щитъ златый руками,
       
             Князь Пронскiй зрится мнѣ предъ конными полками,
       
             Густыми перьями покрытъ его шеломъ,
       
             И мнится, издаютъ его доспѣхи громъ.
       
   455          Не угроженiемъ, не строгимъ разговоромъ,
       
             Но мнится правитъ Князь полки единымъ взоромъ.
       
             Изъ юношей сiя дружина состоитъ,
       
             Которыхъ родъ во всей Россiи знаменитъ.
      
      
       
                       Блестящiй мечь нося, Князь Палецкiй выходитъ,
       
   460          Съ пищалями стрѣльцовъ и съ копьями выводитъ;
       
             Вдали являются они какъ лѣсъ густой,
       
             И молнiи родятъ оружiй чистотой;
       
             Великое они покрыли ратью поле;
       
             Но сильны не числомъ, а храбростiю болѣ.
       
   465                    Но что восхитило вниманiе и взоръ?
       
             Я вижу пламенныхъ Опричниковъ соборъ! [5]
       
             Се войска цѣлаго подпора и надежда,
       
             Сiяетъ, будто огнь, златая ихъ одежда.
       
             Какъ въ храмѣ Божiемъ является олтарь,
       
   470          Такъ зрится мнѣ грядущъ въ срединѣ оныхъ Царь.
       
             На шлемѣ у него орла изображенна,
       
             Царя вельможами я вижу окруженна;
       
             Гдѣ онъ присутствуетъ, и слава зрится тутъ;
       
             Седмь юношей вокругъ оружiя несутъ;
       
   475          Иной идетъ съ копьемъ, иной съ большимъ колчаномъ [6],
       
             Съ великимъ сайдакомъ, съ мечемъ, съ щитомъ, съ тимпаномъ;
       
             Пернаты видятся чеканы вкругъ его.
       
             Въ Монархѣ Бога я представилъ самого,
       
             Когда онъ грозные съ небесъ низводитъ взгляды,
       
   480          Имѣя вкругъ себя перуны, вихри, грады;
       
             Блистаютъ огненны по воздуху лучи,
       
             Какъ звѣзды, съ небеси падущiя въ ночи;
       
             Дрожитъ вселенная, мiръ ужасъ ощущаетъ!
       
             Богъ мститъ, но стрѣлъ еще громовыхъ не пущаетъ,
       
   485          Мнѣ Царь представился въ величiи такомъ,
       
             Бiющiй медленно во звучный накръ жезломъ;
       
             Онъ множитъ въ ратникахъ отважность и вниманье,
       
             Которы громъ несутъ Казанцовъ на попранье.
       
             За нимъ избранные полки съ мечами шли:
       
   490          Возстала пыль, но свѣтъ отъ нихъ сiялъ въ пыли.
       
             Украшенъ сѣдиной, въ служенiи священномъ,
       
             Мнѣ зрится Данiилъ на мѣстѣ возвышенномъ;
       
             Грядуще воинство изъ градскихъ вратъ чредой,
       
             При пѣнiи кропитъ священною водой.
       
   495          Мой слухъ стенанiя съ военнымъ шумомъ внемлетъ;
       
             Братъ брата, сынъ отца прощаяся объемлетъ.
       
             Тамъ ратникъ зрится мнѣ покрытый сѣдиной,
       
             Трудами изнуренъ, болѣзнями, войной,
       
             Съ сердечной ревностью на воинство взираетъ,
       
   500          И руки томныя на небо простираетъ;
       
             Открылася его израненная грудь,
       
             О Боже! онъ вскричалъ, благослови ихъ путь!
       
             Съ высокой храмины взирающiй со стономъ;
       
             Но въ духѣ подкрѣпленъ святымъ своимъ закономъ,
       
   505          Родитель сына зря подъ шлемомъ, вопiетъ:
       
             Я можетъ быть съ тобой въ послѣднiй вижу свѣтъ!
       
             Но естьли жизнь свою ты въ полѣ и оставишь,
       
             Коль многихъ ты сыновъ отъ пагубы избавишь!
       
             Небесный обрѣти, или земный вѣнецъ;
       
   510          А естьли я умру, то Царь тебѣ отецъ.
       
             Тамъ смотрятъ матери на чадъ во умиленьѣ —
       
             Но все умолкло вдругъ, зрю новое явленье!
       
             Простерши взоръ къ Царю чертоговъ съ высоты,
       
             Царица нѣжная въ слезахъ мнѣ зришься ты!
       
   515          Какъ будто бы къ себѣ Царя обратно проситъ,
       
             Младенца своего на раменахъ возноситъ;
       
             Растрепанны власы, взоръ томный, блѣдный видъ,
       
             Поколебалъ Царя!… Но стонъ въ груди былъ скрытъ,
       
             Слезъ капли отеревъ, взглянулъ на мечь, на войски,
       
   520          И чувства на лицѣ изобразилъ геройски;
       
             Еще мнѣ видится съ небесъ простерта длань,
       
             Вѣнчающа полки, грядущiе на брань.
      
      
       
                       Но пусть къ Ордамъ несетъ Россiйскiй Марсъ перуны,
       
             Хощу перемѣнить на звучной лирѣ струны;
       
   525          Доколь кровавыхъ мы не зримъ еще полей,
       
             Воззримъ, что дѣлаютъ Сумбека и Алей.
       
             О Музы! лиру мнѣ гремящу перестройте,
       
             И нѣжности любви при звукахъ бранныхъ пойте;
       
             Дабы за вами въ слѣдъ мой духъ быстрѣй парилъ,
       
   530          Внушите пламень вашъ, прибавьте мыслямъ крилъ;
       
             Еще отдалены побѣдоносны брани,
       
             Вѣщайте трепетъ, лесть и хитрости Казани.
      
     
    
    
     
      
ПѢСНЬ ТРЕТIЯ
     
     
      
       
                       Уже блюстители Казанскiя измѣны,
       
             Восходятъ высоко Свiяжски горды стены;
       
             Сумбекѣ городъ сей былъ тучей громовой,
       
             Висящей надъ ея престоломъ и главой,
       
   5          И Волга зря его, свои помчала волны,
       
             Россiйской славою, Татарскимъ страхомъ полны,
       
             Въ Казанѣ смутная опасность возрасла,
       
             Ужасну вѣсть Ордамъ о градѣ принесла;
       
             Надежда отъ сердецъ кичливыхъ удалилась,
       
   10          И матерь безпокойствъ, въ нихъ робость поселилась:
       
             У дня отъемлетъ свѣтъ, спокойство у ночей,
       
             Имъ страшно солнечныхъ сiянiе лучей;
       
             При ясномъ небѣ имъ надъ градомъ слышны громы;
       
             Въ дыму и въ пламени имъ кажутся ихъ домы:
       
   15          Обвитый въ черную одежду общiй страхъ,
       
             Казанцамъ видится на стогнахъ и стѣнахъ;
       
             Кровавый мечь въ рукѣ онъ зрится имъ носящимъ,
       
             Луну дрожащу ссѣчь съ ихъ капищей хотящимъ;
       
             Имъ часто слышится въ полночный тихiй часъ,
       
   20          Поющихъ Христiянъ благочестивый гласъ;
       
             Священный зрится крестъ, рушитель ихъ покою,
       
             Начертанъ въ воздухе невидимой рукою.
       
             Народамъ такъ грозитъ вселенныя Творецъ,
       
             Когда державѣ ихъ готовитъ Онъ конецъ.
      
      
       
   25                    Какъ будто жители Енопскiя Додоны,
       
             Отъ коихъ древнiя родились Мирмидоны,
       
             Разсѣянна Орда, послышавъ грозну брань,
       
             Изъ дальныхъ самыхъ мѣстъ подвиглася въ Казань.
       
             Уже обильные луга опустошили,
       
   30          Которыхъ Россiянъ ихъ праотцы лишили,
       
             Подъ сѣнь Казанскую народы притекли,
       
             Которы святости кумировъ предпочли;
       
             Отъ бурныя Суры, отъ Камы быстротечной,
       
             Семейства движутся Орды безчеловѣчной.
       
   35          Поля оставили и Волжскiй токъ рѣки,
       
             Языческихъ боговъ носящи Остяки,
       
             Ихъ нѣкiй страхъ съ луговъ подъ градски стѣны гонитъ;
       
             Увидя ихъ Казань, главу на перси клонитъ!
       
             Бойницы множитъ вкругъ, огромность стѣнъ крѣпитъ;
       
   40          Но ими окруженъ, народъ не сладко спитъ:
       
             Онъ слышитъ стукъ мечей и трубны въ полѣ звуки,
       
             Возноситъ къ небесамъ трепещущiя руки;
       
             Но Богъ, развратныя сердца познавый въ нихъ,
       
             Ликъ свѣтлый отвратилъ, отринувъ прозьбы ихъ;
       
   45          И мраки въ воздухѣ ихъ вопли препинали!
       
             Упала тма на градъ, тамъ стѣны возстенали!
       
             Казалось небеса паденiемъ грозятъ;
       
             Казанцы томну грудь въ отчаяньѣ разятъ.
       
             Но гордость тяжкому стенанiю не внемлетъ,
       
   50          Изъ моря общихъ золъ главу она подъемлетъ,
       
             И попирающа ногой своей народъ,
       
             Съ его унынiя пожати хощетъ плодъ:
       
             Вѣщаютъ рѣки брань, поля ее вѣщаютъ,
       
             Но духа гордыя Сумбеки не смущаютъ.
       
   55          Въ то время фурiя, паляща смертныхъ кровь,
       
             Рожденная во тмѣ развратная любовь;
       
             Которая крушитъ и мучитъ человѣковъ,
       
             Слывуща нѣкогда Кипридою у Грековъ;
       
             Не та, которая вселенной въ юныхъ дняхъ,
       
   60          Отъ пѣны сребряной родилася въ волнахъ,
       
             Сiя вещей союзъ во свѣтѣ составляетъ;
       
             Другая рушитъ все, все портитъ, разтравляетъ.
       
             Такою былъ Ираклъ къ Омфалѣ распаленъ,
       
             Такой, Пелеевъ сынъ подъ Троей ослѣпленъ;
       
   65          На Ниловыхъ брегахъ была такая зрима,
       
             Когда вздыхалъ на нихъ преобразитель Рима;
       
             Въ очахъ ея покой, въ душѣ ея война,
       
             И токмо вздохами питается она,
       
             Тоской, мученьями и плачемъ веселится.
       
   70          Развратныхъ ищетъ душъ, алкая въ нихъ вселиться.
       
             Пришедша посѣтить восточную страну,
       
             На тронѣ зритъ она прекрасную жену;
       
             Ея cтенанiю, ея желаньямъ внемлетъ,
       
             И пламенникъ она и крылiя прiемлетъ,
       
   75          Сумбекѣ предстоитъ, раждаетъ огнь въ крови,
       
             Вѣщая: тягостны короны безъ любви,
       
             Противна безъ нее блестящая порфира,
       
             И скучны безъ любви блаженствы здѣшня мiра;
       
             Дай мѣсто въ сердцѣ мнѣ, будь жрицею моей,
       
   80          И не страшись войны, коварствъ, ни мятежей.
       
             Мечтами лестными Сумбеку услаждаетъ,
       
             И сладкiй ядъ свой пить Царицу убѣждаетъ;
       
             Она какъ плѣнница за ней стремится въ слѣдъ,
       
             Закрывъ свои глаза, идетъ въ пучину бѣдъ.
       
   85                    Сумбекѣ на яву, Сумбекѣ въ сновидѣньѣ,
       
             Столицы и вѣнца является паденье,
       
             Ей вопли слышатся, ей тѣни предстоятъ:
       
             Лишишься царства ты! и день и нощь твердятъ.
       
             Ея трепещетъ тронъ, и нѣкiй духъ незримый
       
   90          Отъ юности ея на Камѣ ею чтимый,
       
             Сей духъ, Перуновымъ разрушенный огнемъ,
       
             Сумбекѣ видится и нощiю и днемъ;
       
             Онъ перси молнiей являетъ опаленны,
       
             Кровавое чело и члены раздробленны.
       
   95          Жестокая любовь! колико ты сильна!
       
             Ни страха, ни угрозъ не чувствуетъ она.
       
             Сумбека собственну напасть пренебрегаетъ,
       
             Не къ браннымъ помысламъ, къ любовнымъ прибѣгаетъ,
       
             Къ сему орудiю коварствующихъ женъ;
       
   100          О! кто не знаетъ ихъ, тотъ подлинно блаженъ!
       
             Она казалась быть Ордынцами владѣя,
       
             Киприда красотой, а хитростью Цирцея,
       
             Для выгодъ собственныхъ любила Царскiй санъ;
       
             Смущали душу въ ней, не брани, Князь Османъ [7],
       
   105          Прекрасный юноша, но гордый и коварный,
       
             Любовью тающiй, въ любви неблагодарный;
       
             Османъ, Таврискiй Князь, былъ нравами таковъ,
       
             Какъ лютая змiя, лежаща межъ цвѣтовъ:
       
             Приближиться къ себѣ прохожихъ допущаетъ,
       
   110          Но жало устремивъ, свирѣпость насыщаетъ.
       
             Сумбекѣ агнца онъ въ лицѣ своемъ явилъ,
       
             И сердце страстью въ ней какъ жаломъ уязвилъ.
       
             Царица пламенной любовiю возженна,
       
             Жестокимъ Княземъ симъ была пренебреженна,
       
   115          Познала, что уже обманута она,
       
             Не вѣренъ ей Османъ, она ему вѣрна;
       
             Эмира взоръ его и сердце отвратила,
       
             Которую какъ дщерь Сумбека возрастила.
       
             Часы отсутствiя, въ свиданьѣ мрачный взглядъ,
       
   120          Во грудь Царицыну вливали смертный ядъ.
       
             Утѣхи, коими до днесь она питалась,
       
             Изъ сердца вонъ ушли, надежда въ въ немъ осталась,
       
             Надежда! слабый другъ нещастливыхъ людей,
       
             Единой тѣнью льститъ послушницѣ своей.
       
   125          Когда умножилась народныхъ скорбей сила,
       
             И робость вкругъ нее спокойство погасила;
       
             Когда Казань власы въ отчаяньѣ рвала,
       
             Она въ чертогъ къ себѣ Сеита призвала.
       
             Сей извергъ первый былъ чиновникъ ихъ закона;
       
   130          Хотѣла удалить его она отъ трона;
       
             Ему противенъ былъ и страшенъ Князь Османъ;
       
             Адъ былъ въ душѣ его, въ устахъ кипѣлъ обманъ;
       
             На кровь Османову гортань его зiяла;
       
             Сему вступившему Сумбека вопiяла:
      
      
       
   135                    Мы гибнемъ всѣ теперь! се близокъ грозный день,
       
             Который вѣрную сулитъ Казани тѣнь!
       
             Прибѣгнуть надлежитъ боговъ моихъ ко храму:
       
             Иди, почтенный мужъ, иди теперь на Каму,
       
             Богатства въ даръ богамъ и жертвы понеси,
       
   140          Живущихъ тамъ духовъ отвѣта испроси,
       
             На насъ ли громъ они, или на Россовъ клонятъ?
       
             Вручатъ ли имъ Казань, иль насъ отсель изгонятъ:
       
             Когда цвѣтущiе вела я тамо дни,
       
             Отвѣты ясные давали мнѣ они;
       
   145          Противу Христiянъ питающей злодѣйство,
       
             Мнѣ страшное открыли чародѣйство;
       
             Могла я приказать свѣтиламъ течь назадъ;
       
             Но царствуя Ордой, забыла грозный адъ;
       
             Внушенiя боговъ притомъ не забывала:
       
   150          Я кровь Россiйскую рѣками проливала.
       
             За жертвы таковы награды я хощу:
       
             Народу, сыну я спасенiя ищу;
       
             И естьли помнишь ты и любишь Сафгирея,
       
             Спѣши, вниманiе къ его вдовѣ имѣя,
       
   155          Спѣши для царства ты, для вѣры, для себя!
       
             Коль сила есть въ богахъ, послушаютъ тебя….
       
             Сеитъ съ молчанiемъ отъ трона удалился,
       
             На многи дни въ степяхъ походъ его продлился.
       
             Сумбека преуспѣвъ Сеита отдалить,
       
   160          Намѣрилась престолъ съ Османомъ раздѣлить.
      
      
       
                       Но Богъ намѣренья людскiя разрушаетъ,
       
             И гордость какъ тростникъ дхновеньемъ сокрушаетъ,
       
             Зритъ наши Онъ сердца съ небесной высоты,
       
             Людскiе помыслы развѣетъ какъ мечты.
       
   165                    Увидя жителей отчаянныхъ Казани,
       
             Взносяшихъ къ небесамъ трепещущiя длани;
       
             Престольный видя градъ уныньемъ пораженъ,
       
             Внимающа дѣвицъ рыданiе и женъ,
       
             Сумбека собственну тревогу въ сердцѣ скрыла,
       
   170          Народъ созвавъ, лице и голосъ притворила.
      
      
       
                       О мужи храбрые! Она вѣщаетъ имъ,
       
             Которыхъ трепеталъ и Грецiя и Римъ,
       
             Которы имянемъ Чингиса и Аттилы,
       
             Явили страшными свои народамъ силы;
       
   175          Которыхъ мужествомъ исполненъ цѣлый свѣтъ;
       
             Вы, коихъ Скиѳами вселенная зоветъ!
       
             Скажите мнѣ, сеголь колѣна вы потомки,
       
             Которы славою во всей вселенной громки?
       
             Гдѣ нынѣ время то, какъ ваши праотцы,
       
   180          Давали Княжески по выбору вѣнцы?
       
             Какъ полночь робкая, въ Казань простерши длани,
       
             Намъ вѣрностью клялась и приносила дани!
       
             Довольно было намъ содѣлать знакъ рукой,
       
             Чтобъ градамъ ихъ пылать и рушить ихъ покой,
       
   185          Возжечь въ народѣ семъ войну междоусобну,
       
             Родства оковы рвать и зависть сѣять злобну.
       
             Еще на тѣхъ горахъ стоитъ нашъ гордый градъ,
       
             На коихъ страшенъ былъ его Россiи взглядъ.
       
             Еще ты Волжская струя не уменьшилась;
       
   190          А прежней лѣпоты Казань уже лишилась;
       
             Взведемъ ли очи мы на сѣверъ съ нашихъ горъ,
       
             Тамъ нашей власти вкругъ уже не кажетъ взоръ;
       
             Но что я говорю о даняхъ и о славѣ,
       
             Законы ихъ Цари даютъ моей державѣ!
       
   195          И щастье учинивъ упрямый оборотъ,
       
             Порабощаетъ ихъ закону мой народъ;
       
             Свiяжскъ раждается, коль дивныя премѣны!
       
             Уже къ намъ движутся Россiйски съ громомъ стѣны.
       
             Но кто сiи враги, которы намъ грозятъ,
       
   200          Которы ужасомъ сердца у васъ разятъ?
       
             То наши данники, то слабые народы,
       
             Которыхъ жизни мы лишали и свободы.
       
             О! ежели сiи враги ужасны вамъ,
       
             Возмите посохи, ступайте ко стадамъ;
       
   205          Не шлемами главы, украсьте ихъ вѣнцами,
       
             Женоподобными гордитесь вы сердцами:
       
             И въ роскошахъ уснувъ на гордыхъ сихъ брегахъ,
       
             Гдѣ прежде обиталъ духъ бодрости и страхъ,
       
             Забудьте предковъ вы, отечество забудьте;
       
   210          Или проснитеся и паки Скиѳы будьте.
       
             Надежды въ браняхъ вамъ когда не подаетъ,
       
             Во мнѣ мой слабый полъ, сыновнихъ юность лѣтъ,
       
             Что дѣлать? Я должна супруга вамъ представить,
       
             Который бы умѣлъ Ордынскимъ царствомъ править;
       
   215          Подъ видомъ бодрости Сумбека скрыла страсть;
       
             Уничижаяся, усилить чаетъ власть,
       
             И виды льстивые дающая обману,
       
             Не къ благу общему, склоняетъ мысль къ Осману.
      
      
       
                       Но вдругъ въ окружности, спирался гдѣ народъ,
       
   220          Изшедый нѣкiй мужъ является изъ водъ;
       
             Предсталъ онъ весь покрытъ и тиной и травою,
       
             Потоки мутные отряхивалъ главою,
       
             Очами грозными Казанцовъ возмущалъ;
       
             Увы, Казань! увы! стеная онъ вѣщалъ,
       
   225          Не жить Ордынцамъ здѣсь!… Смущенные рѣчами
       
             Казанцы бросились къ видѣнiю съ мечами;
       
             Но посланъ тартаромъ, иль волею небесъ,
       
             Сей мужъ невидилъ сталъ, и яко дымъ изчезъ.
      
      
       
                       Боязнь, которая ихъ чувства убивала,
       
   230          То знаменiе имъ въ погибель толковала.
       
             Пророчествомъ сiе явленiе почли;
       
             До самыхъ облаковъ стенанья вознесли;
       
             Свое производя изъ вида примѣчанье,
       
             Во смутномъ весь народъ является молчаньѣ;
       
   235          На лицахъ кажется, на смутныхъ ихъ очахъ,
       
             Тоска, отчаянье, унынiе и страхъ.
      
      
       
                       И се! предсталъ очамъ Казанскихъ золъ рачитель;
       
             Сеитъ, закона ихъ начальникъ и учитель;
       
             Какъ будто страстною мечтою пораженъ,
       
   240          Или кровавыми мечами окруженъ;
       
             Или встрѣчающiй мракъ вѣчный адской ночи:
       
             Имѣлъ онъ блѣдный видъ, недвижимыя очи;
       
             Въ трепещущихъ устахъ устахъ языкъ его дрожалъ,
       
             Какъ страшнымъ львомъ гонимъ въ собранiе вбѣжалъ.
       
   245          Прiобретающи вельможи раны къ ранамъ,
       
             Казались каменнымъ подобны истуканамъ.
       
             Собравъ разсѣянныхъ своихъ остатокъ силъ,
       
             И руки вознося, сей старецъ возгласилъ:
       
             О братiя мои и други! горе! горе!
       
   250          Иль молнiями насъ постигнетъ небо вскорѣ;
       
             Или уста свои разторгнувъ страшный адъ,
       
             Поглотитъ насъ самихъ и сей престольный градъ;
       
             Сквозь мраки вѣчности я вижу руку мстящу,
       
             Огонь, войну и смерть на насъ послать хотящу;
       
   255          Я слышу день и нощь, смутясь вѣщаетъ онъ,
       
             Я слышу въ воздухѣ, подземный слышу стонъ!
       
             Ходилъ не давно я спокоить духъ смущенный,
       
             На Камскiе брега, во градъ опустошенный,
       
             Опредѣленiе проникнути небесъ:
       
   260          Тамъ агнца чернаго на жертву я принесъ,
       
             И вопросилъ духовъ, во градѣ семъ живущихъ,
       
             Въ сомнительныхъ дѣлахъ отвѣты подающихъ;
       
             Заросъ въ пещеру путь къ нимъ терномъ и травой;
       
             Отвѣта долго ждавъ, я вдругъ услышалъ вой,
       
   265          Отчаянье и стонъ во храмѣ нами чтимомъ;
       
             И вдругъ покрылась вся поверхность чернымъ дымомъ;
       
             Увидѣлъ я изъ ней летящую змiю,
       
             Въ громахъ вѣщающу погибель мнѣ сiю:
       
             Напрасно чтутъ меня и славятъ человѣки;
       
   270          И вы погибнете и я погибъ на вѣки!
       
             Змiй пламенной стрѣлой ко западу упалъ,
       
             Внимающiй ему окамененъ я сталъ.
       
             О други! сиры ставъ въ опасностяхъ безмѣрныхъ,
       
             Пойдемъ и призовемъ Срацинъ единовѣрныхъ;
       
   275          Они на вопли женъ, на слезы притекутъ,
       
             И нашу зыблему державу подопрутъ….
       
             Вѣщая тѣ слова, онъ ризу раздираетъ,
       
             Возкрикнувъ: тако Богъ насъ въ гнѣвѣ покараетъ!
       
             Ко суевѣрiю сей склонный человѣкъ,
       
   280          Но хитрый въ вымыслахъ, Сумбекѣ въ страхѣ рекъ:
       
             Имѣя смутну мысль и душу возмущенну,
       
             Когда приближился я къ лѣсу освященну,
       
             Гдѣ солнца не видать, ни свѣтлыя зари,
       
             Гдѣ наши древнiе покоятся Цари;
       
   285          Увидѣлъ предъ собой я блѣдну тѣнь дрожащу,
       
             И мнѣ сiи слова съ стенанiемъ гласящу:
       
             О старче! поспѣшай, Сумбекѣ объяви,
       
             Да сладостной она противится любви.
       
             Хощу, да изберетъ себѣ она въ супруга,
       
   290          Престола Царскаго и пользы общей друга;
       
             Тогда вашъ градъ пророкъ къ спокойству призоветъ!
      
      
       
                       Подобно какъ Борей въ пучинѣ зареветъ,
       
             У плавателей страхъ искуство ихъ отъемлетъ,
       
             Разсудку здравому никто уже не внемлетъ:
       
   295          Такъ стекшiйся народъ мутился въ оный часъ;
       
             Пронзаетъ облака смѣшенный нѣкiй гласъ;
       
             Но гордость при такихъ волненiяхъ не дремлетъ,
       
             Притворство видъ любви къ отечеству прiемлетъ;
       
             Вельможи гордые на тронъ завистно зрятъ,
       
   300          Народъ склонить къ себѣ желанiемъ горятъ.
       
             Казанскiй Князь Сагрунъ [8] заслуги изчисляетъ,
       
             Которыми права къ державѣ подкрѣпляетъ,
       
             Чего намъ ждать? онъ въ грудь бiющiй говоритъ;
       
             Погибли мы, когда Москва насъ покоритъ!
       
   305          Мы будемъ изъ своихъ селенiй извлеченны,
       
             И горъ во внутренность на вѣки заключенны;
       
             Отниметъ свѣтъ у насъ блестящiй тотъ металлъ,
       
             Который у враговъ Казани, богомъ сталъ.
       
             Нѣтъ мира намъ съ Москвой! коль градъ спасти хотите,
       
   310          Другова, иль меня на царство изберите….
       
             Сеитъ со Княземъ симъ единомысленъ былъ,
       
             Въ немъ нравы онъ, своимъ подобные любилъ.
       
             Тебѣ принадлежитъ, онъ рекъ, съ Сумбекой царство.
       
             Ты знаешь, какъ спасать отъ Россовъ государство.
       
   315          Но злобу посрамить и гордость ихъ попрать,
       
             Алея предлагалъ Гирей Царемъ избрать;
       
             Уже Алей, онъ рекъ, два раза нами правилъ,
       
             Но видя нашу лесть, Казанскiй тронъ оставилъ;
       
             Взовемъ къ нему еще, корону поднесемъ:
       
   320          Чрезъ то Свiяжскъ падетъ, чрезъ то себя спасемъ.
      
      
       
                       Когда сомнѣнiемъ Сумбека колебалась,
       
             И сердцемъ къ нѣжностямъ любовнымъ преклонялась;
       
             Является вдали, какъ новый Энкеладъ,