1 2 3 4 5 6 7 
Джаспер Хэнсон был младше нас. Прежде от него не исходило никакой угрозы, я даже, честно говоря, считал его нормальным парнем — ну так, он просто как-то неловко здоровался со мной, говорил: «Как дела, чувак?» В общем, совсем не тот тип, от которого ожидаешь, что он возьмет брандспойт и начнет поливать ссаниной. Если говорить честно, в бюрократической системе правительства школы Уинтерпарк Джаспер Хэнсон был, наверное, вторым помощником министра по легкой атлетике и злодеяниям. И когда такого человека повышают до статуса исполнительного вице-президента по расстрелам мочой, необходимо немедленно принимать меры.
    * * *
    
Так что дома я сразу сел за компьютер, зарегистрировал, себе особый ящик и написал письмо своему старому приятелю Джейсону Ворзингтону.
    
     
От: mavenger@gmail.com
     
Кому: jworthington@yahoo.com
     
Тема: Вы, Я, У Бекки Эррингтон, Ваш Пенис, И т. д.
     
Уважаемый мистер Ворзингтон!
     
1. Каждому школьнику, чьи велосипеды пострадали от наезда «Шевроле Тахо», необходимо выдать наличными 200$. Для Вас, с учетом Вашего огромного состояния, это будет несложно.
     
2. Также прекратите писать гадости в туалете.
     
3. Водяные пистолеты? Заряженные мочой? Вы это серьезно? Вырасти уже пора из таких игр.
     
4. Относитесь к другим школьникам с уважением, особенно к тем, у кого не такие крутые друзья, как у Вас.
     
5. Эту же просьбу передайте и другим членам Вашего клана.
     
Я понимаю, что выполнить некоторые из этих задач будет нелегко. Но с другой стороны, мне тоже непросто скрывать прикрепленную к данному письму фотографию от всего мира.
     
Искренне Ваша,
     дружелюбная соседка Немезида
    
    
Ответ пришел уже через несколько минут.
    
     
Слушай, Квентин — да, я знаю, что это ты. А ты знаешь, что не я забрызгал мочой этих первачков. Извини, но я за действия других людей не отвечаю.
    
    
Мой ответ:
    
     
Мистер Ворзингтон,
     
Я понимаю, что Чак с Джаспером Вам не подчиняются. Но я, видите ли, в таком же положении. Я не управляю тем чертенком, что сидит у меня на левом плече. А он твердит, не смолкая: «РАСПЕЧАТАЙ ЭТУ ФОТКУ РАСПЕЧАТАЙ И РАСКЛЕЙ ПО ВСЕЙ ШКОЛЕ ДАВАЙ ЖЕ ДАВАЙ ДАВАЙ ДАВАЙ». А на правом плече сидит крохотный белый ангелочек, который говорит: «Слушай, ну я все же надеюсь, что эти несчастные первокурсники с утра пораньше в понедельник уже получат свои деньги».
     
Вот и я надеюсь, ангелок, надеюсь.
     
С наилучшими пожеланиями,
     Ваша дружелюбная соседка Немезида
    
    
На это он не ответил, да и не нужно было. Говорить-то уже больше было нечего.
    
    
После ужина ко мне зашел Бен, и мы сели играть в «Восстание». Примерно каждые полчаса мы ставили игру на паузу и звонили Радару, который в это время был на свидании с Энджелой. Мы оставили ему одиннадцать сообщений, каждое последующее из которых было более доставучим и похотливым, чем предыдущее. После девяти позвонили в дверь. «Квентин!» — позвала мама. Мы с Беном подумали, что это Радар, остановили игру и вышли. В дверях стояли Чак Парсон с Джейсоном Ворзингтоном. Я подошел, Джейсон сказал: «Привет, Квентин», я кивнул. Джейсон посмотрел на Чака, тот посмотрел на меня и буркнул:
    
— Извини, Квентин.
    
— За что? — спросил я.
    
— За то, что я приказал Джасперу расстрелять первачков мочой, — пробормотал он. И добавил после паузы: — И за велики.
    
Бен раскинул руки, словно собираясь с кем-то обняться.
    
— Ну же, старик, — сказал он Чаку Парсону.
    
— Что?
    
— Подойди.
    
Чак сделал шаг вперед.
    
— Ну, поближе, — добавил Бен.
    
Чак уже вошел в дом, остановившись, наверное, в футе от Бена. И тут вдруг Бен ни с того ни с сего дал Чаку в живот. Тот лишь едва поморщился и немедленно замахнулся, чтобы ответить.
    
— Старик, расслабься, — осадил его Джейс. — Тебе же не больно было. — Потом он протянул мне руку: — Смелый ты, старик. Ну, то есть ты — урод, конечно. Но все же.
    
Я пожал ему руку.
    
На этом они ушли, точнее, уехали на «лексусе» Джейса. Как только я закрыл дверь, Бен взвыл:
    
— ААААА! Господи, моя рука. — Он попытался сжать пальцы в кулак и поморщился. — По-моему, он учебник к животу приклеил.
    
— Это называется «пресс», дружище, — ответил я.
    
— А, да, слышал такое слово.
    
Я похлопал его по спине, и мы вернулись в мою комнату доигрывать. Как только мы начали, Бен сказал:
    
— Ты, кстати, заметил, что Джейс сказал старик? Я же это слово возродил. Какова сила харизмы, а?
    
— Ну, естественно, ты же такой крутой, что в пятницу вечером сидишь играешь в игры и дуешь на отшибленную о чей-то пресс руку. Неудивительно, что сам Джейс Ворзингтон решил сплясать под твою дудку.
    
— Я, по крайней мере, в «Восстании» спец, — ответил он, выстрелив мне в спину, хотя в тот момент мы с ним были в одной команде.
    
Мы еще немного поиграли, а потом Бен свернулся на полу калачиком, прижал контроллер к груди и заснул. Я тоже очень устал — день был тяжелый. Я подумал, что Марго к понедельнику наверняка вернется, хотя все равно гордился тем, что бросил вызов злу.
   
   
    
     
3
    
    
Теперь я каждое утро первым делом смотрел из своего окна на окно Марго — проверял, не появились ли там признаки жизни. У нее висели ротанговые жалюзи, которые она никогда не поднимала, но теперь, когда она уехала, это сделала ее мама или кто-то еще, так что мне стал виден кусочек синей стены и белого потолка. Была только суббота, с тех пор как я видел Марго в последний раз, прошло всего сорок восемь часов, и я понимал, что вряд ли она уже вернулась, но все же, увидев, что жалюзи до сих пор не опущены, немного разочаровался.
    
Почистив зубы, я немного попинал Бена в надежде его разбудить, а потом вышел из комнаты в шортах и майке. За столом я увидел целых пять человек. Своих родителей. И родителей Марго. А еще высокого и крепкого афроамериканца в огромных очках и сером костюме. В руках он держал какую-то папку.
    
— Э, здравствуйте, — поприветствовал я их.
    
— Квентин, — спросила мама, — ты в среду вечером видел Марго?
    
Я вошел в столовую и встал, привалившись спиной к стене, напротив незнакомца. Ответ на такой вопрос я уже обдумывал.
    
— Да, — сказал я. — Она где-то в полночь появилась у окна, мы чуть поговорили, а потом ее поймал мистер Шпигельман и увел домой.
    
— А… после этого ты ее не видел? — поинтересовался отец Марго. Он казался довольно спокойным.
    
— Нет, а что?
    
Мне ответила ее мама — довольно взвинченным голосом.
    
— Видишь ли, Марго, похоже, сбежала. Опять. — Она вздохнула. — Это уже какой… четвертый раз, Джош?
    
— Да я уже со счета сбился, — недовольно ответил он.
    
Тут заговорил этот афроамериканец:
    
— Вы к нам обращаетесь в пятый раз. — Кивнув мне, он представился: — Детектив Отис Уоррен.
    
— Квентин Джейкобсен.
    
Моя мама встала и положила руки на плечи миссис Шпигельман.
    
— Дебби, — сказала она, — как я тебе сочувствую. Это так фрустрирует.
    
Мне этот фокус уже был знаком. Это специальный психологический трюк, называется «эмпатическое слушание». Ты называешь чувства другого человека, чтобы у него создалось ощущение, будто ты его понимаешь. Мама на мне постоянно практикуется.
    
— Меня это не фрустрирует, — ответила миссис Шпигельман, — меня это достает.
    
— Да, — подтвердил мистер Шпигельман, — после обеда придет мастер. Мы меняем замки. Ей уже восемнадцать. Ну, то есть детектив сказал, что мы ничего не можем сделать…
    
— Ну, — перебил его детектив Уоррен, — я не совсем так выразился. Я сказал, что она уже не несовершеннолетний ребенок, пропавший без вести, у нее есть право уходить из дома.
    
Отец Марго продолжил разговор с моей мамой:
    
— Мы учебу в колледже с радостью оплатим, но с этой… этой глупостью мы мириться не можем. Конни, ей уже восемнадцать лет! А она такая эгоцентричная! Ей пора бы научиться оценивать последствия своих поступков.
    
Мама сняла руки с плеч миссис Шпигельман:
    
— Я бы сказала, что ваши действия должны быть продиктованы любовью.
    
— Конни, она не твоя дочь. Она не об тебя последние десять лет ноги вытирала, как о коврик. Нам надо еще о другом ребенке позаботиться.
    
— Да и о себе тоже, — добавил ее муж. Потом он посмотрел на меня: — Квентин, мне очень жаль, что она и тебя в свои игры втянуть пыталась. Представляешь, как… как нам неловко. Ты отличный парень, а она… ну…
    
Я оттолкнулся от стены и распрямил спину. Я уже был немного знаком с родителями Марго, но в тот день они проявили себя на редкость мерзостно. Охотно верю, что в среду они ее достали. Я посмотрел на детектива. Он перелистывал бумаги в папке.
    
— Раньше она всегда оставляла след из хлебных крошек, верно?
    
— Полунамеки, — сказал мистер Шпигельман, вставая.
    
Детектив положил папку на стол, и отец Марго склонился над ней вместе с ним.
    
— Какие-то полунамеки, — повторил он. — Перед тем как сбежать в Миссисипи, она ела суп с вермишелью в виде букв и оставила в тарелке четыре буквы: М, И, С, П. Поняв, что мы ее сообщение не разгадали, Марго очень разочаровалась, хотя, когда она наконец вернулась, я ей высказал: «И как мы тебя могли найти по единственному слову Миссисипи? Это большой штат, Марго!»
    
Детектив откашлялся:
    
— А когда она ночью ушла в Диснейленд, то оставила подружку Микки-Мауса на своей кровати?
    
— Да, — согласилась ее мать. — Подсказки были. Идиотские. Вы бы из них ничего не поняли, поверьте мне.
    
Детектив поднял глаза:
    
— Мы, конечно, сделаем все, что в наших силах, но мы не в состоянии заставить ее вернуться домой. Думаю, вам не следует ожидать, что ваша дочь объявится в ближайшем будущем.
    
— Я уже и не желаю видеть ее у себя дома. — Миссис Шпигельман поднесла к глазам платочек, хотя дрожащим от слез ее голос назвать было сложно. — Я знаю, что это звучит ужасно, но это правда.
    
— Деб, — сказала моя мама своим терапевтическим голосом.
    
Миссис Шпигельман покачала головой — едва заметно.
    
— Что мы можем сделать? Мы сообщили детективу. Подали заявку. Она уже взрослая, Конни.
    
— Но она — член твоей семьи, хоть и взрослая, — все еще спокойно сказала моя мама.
    
— Ой, да ладно, Конни. Ты считаешь ненормальной мою радость по поводу того, что она убралась? Конечно, это ненормально. Но откуда взялась эта ненормальность, если не от нее! Как искать человека, который заявляет, что вы меня не найдете, но в то же время оставляет какие-то подсказки, которые ни о чем не говорят, и постоянно сбегает? Никак не найдешь!
    
Мои родители переглянулись, а потом ко мне обратился детектив:
    
— Сынок, можем наедине поговорить?
    
Я кивнул. Мы пошли в спальню родителей, он сел в кресло, а я — на краешек их кровати.
    
— Парень, — начал он, устроившись в кресле, — позволь мне дать тебе совет: ни за что не работай на правительство. Потому что работа на правительство предполагает работу на людей. А работая на людей, хочешь, не хочешь, приходится с ними общаться, даже с такими, как Шпигельманы.
    
Я сдержанно рассмеялся.
    
— Парень, я буду говорить откровенно. Они способны воспитывать ребенка не более, чем я способен сесть на диету. Я с ними уже сталкивался, и эти люди мне неприятны. Так что им можешь не говорить, где она, а мне лучше скажи.
    
— Я не знаю, — ответил я. — Честно.
    
— Парень, я думал об этой девчонке. О том, что она делает: в Диснейленд, например, пробралась ночью, так? В Миссисипи поехала, оставив буквы из лапши на тарелке. Эта ее грандиозная кампания, когда она туалетной бумагой дома украсила.
    
— А это вы откуда знаете?
    
Марго организовала эту акцию два года назад, за ночь целых двести домов были обклеены ТБ. Стоит ли упоминать, что тогда меня с собой не взяли?
    
— Говорю же, я уже с ней работал. Так вот, парень, мне твоя помощь нужна: кто все это планирует? Кто автор всех этих безумных идей? Марго — рупор, одного ненормального хватает, чтобы все это запустить. Но придумывает кто? Кто рисует в блокнотиках чертежи, высчитывая, сколько туалетной бумаги пойдет на такую кучу домов?
    
— Я думаю, что все она.
    
— У нее может быть партнер, кто-то, кто помогает ей разрабатывать все эти грандиозные и умные схемы, может, этот тайный помощник даже не на виду у всех, в смысле, не лучшая подружка и не жених. Кто-нибудь, на кого сходу и не подумаешь, — сказал детектив.
    
Он вдохнул, собираясь добавить что-то еще, но я его перебил:
    
— Я не знаю, где она. Богом клянусь.
    
— Я всего лишь проверяю, парень. Но что-то ты все же знаешь, да? Давай с этого и начнем.
    
И я рассказал ему все. Он вызвал у меня доверие. Детектив несколько раз по ходу моего рассказа делал какие-то пометки, но без подробностей. И почему-то — из-за того что я все ему рассказал, а он меня выслушал, записывая что-то в блокнот, из-за того что родители Марго так по-уродски отреагировали на ее исчезновение — почему-то меня впервые охватил страх, что ее не будет еще долго. Когда я подошел к концу рассказа, у меня от волнения уже дыхание сбилось. Детектив какое-то время молчал. Подавшись вперед, он смотрел куда-то мне за спину, пока не увидел то, что ожидал, и только тогда заговорил.
    
— Слушай, парень. Вот как бывает: кто-то — как правило, девчонка — настолько свободолюбив, что не слишком ладит с родителями. Такие дети — как наполненные гелием шарики, привязанные за ниточку. И ниточка эта постоянно натянута. А потом происходит нечто такое, что она рвется, и они могут улететь. Может статься, ты этого шарика больше никогда не увидишь. Приземлится где-нибудь в Канаде или типа того, устроится официанткой в ресторане — и моргнуть не успеет, как окажется, что она подает кофе все тем же угрюмым ублюдкам вот уже тридцать лет. А может, года через три-четыре, или дня через три-четыре, ветер принесет шарик обратно — деньги понадобятся, или просто протрезвеет, или по братишке заскучает. Но, парень, ниточка эта обязательно обрывается.
    
— Да, но…
    
— Погоди, парень, я еще не закончил. Проблема с этими шариками в том, что их слишком много. В небе от них уже тесно, они летают, трутся друг о друга, и все эти шарики в итоге так или иначе оказываются на моем столе, и со временем теряешь веру. Везде эти шары, и у каждого есть мама или папа, или, не дай бог, оба, а ты через какое-то время уже в этой массе отдельные шарики и не различаешь. Смотришь на небо и видишь множество, а каждый по отдельности разглядеть не можешь. — Он снова сделал паузу, потом тяжело вздохнул, словно понял что-то. — Но иногда встречаешь какого-нибудь подростка с большими глазами и огромной копной волос, и не хочется говорить ему правду, потому что он кажется хорошим человеком. Ты ему сочувствуешь, потому что хуже туч шаров, которые вижу я, может быть только то, что видит он: голубое, безоблачное небо всего с одним шариком. Но запомни, когда ниточку перерезают, обратно ее уже не прикрепить. Понимаешь меня?
    
Я кивнул, хотя и не был уверен, что действительно понял.
    
Он встал:
    
— Я все же думаю, что она скоро вернется, парень. Если тебе от этого легче станет.
    
Мне понравилось сравнение Марго с шариком, но, по-моему, детектив был склонен драматизировать: подумал, наверное, что я жутко переживаю, а у меня был лишь короткий приступ волнения. Я знал, что она вернется. Чуть сдуется и снова спустится в Джефферсон-парк. Так всегда бывало.
    
    
Потом мы с детективом вернулись в столовую, и он сказал, что снова хочет зайти к Шпигельманам, заглянуть в ее комнату.
    
Мама Марго обняла меня и сказала:
    
— Ты всегда был таким милым мальчиком, извини, что пришлось впутать тебя в эту идиотскую историю.
    
Господин Шпигельман пожал мне руку, и они ушли. Как только дверь закрылась, мой папа выдохнул:
    
— Ух.
    
— Ух, — согласилась с ним мама.
    
Папа обнял меня за плечи:
    
— Неблагоприятная ситуация, да, дружище?
    
— Они придурки, — сказал я.
    
Мои предки всегда радуются, когда я ругаюсь при них. По лицам вижу. Потому что это означает, что я им доверяю, что я могу быть самим собой с ними. Но сейчас они все равно казались какими-то печальными.
    
— Родители Марго переживают жесточайшие приступы нарциссизма, когда она выкидывает подобные фокусы, — объяснил мне папа.
    
— И это мешает им быть хорошими родителями и успешно воспитывать детей, — добавила мама.
    
— Придурки, — повторил я.
    
— Честно говоря, — ответил папа, — ты, скорее всего, прав. Ей, наверное, нужно внимание. Видит бог, я бы от него тоже не отказался, если бы мне попались такие родители.
    
— Когда Марго вернется, — сказала мама, — она, наверное, жутко расстроится. Ведь они ее бросают! Отказываются от нее, когда ей особенно необходимо чувствовать себя любимой.
    
— Может, пусть она у нас поживет, когда вернется, — предложил я и, только сказав это, осознал, насколько крута эта идея.
    
У мамы тоже вспыхнул взгляд, но потом она что-то такое прочла на папином лице и ответила обычным сдержанным голосом:
    
— Ну, мы точно будем ей рады, хотя это и вызовет определенные трудности — ведь ее родители живут по соседству. Но когда она вернется в школу, скажи ей, что мы ее приглашаем конечно же, а если она не захочет жить именно здесь, у нас есть и другие возможности, чтобы ей помочь, все можно обсудить.
    
Тут вышел Бен — судя по его прическе, ученые явно что-то напутали с силой притяжения.
    
— Мистер и миссис Джейкобсен — рад вас видеть, как всегда.
    
— Доброе утро, Бен. Я даже не была уверена, что ты у нас ночуешь.
    
— Да я и сам не был уверен. Что-то случилось?
    
Я рассказал ему о визите детектива и Шпигельманов и о том, что Марго теперь формально считается пропавшим без вести взрослым. Когда я закончил свой рассказ, он кивнул и ответил:
    
— Наверное, стоит обсудить это дело за тарелочкой горяченького «Восстания».
    
Я улыбнулся, и мы пошли в мою комнату. Вскоре пришел Радар, и меня тут же выгнали из команды, потому что нам предстояла сложная миссия, а я, несмотря на то что был единственным владельцем этой игры, особого успеха в ней не достиг. Я наблюдал за тем, как они ходят по кишащей упырями космической станции.
    
Бен сказал:
    
— Гоблин, Радар. Гоблин.
    
— Вижу.
    
— Иди сюда, подонок маленький. — Бен резко крутанул контроллер. — Папочка отправит тебя через Стикс на паруснике.
    
— Что это ты в свою ругань греческую мифологию начал вплетать? — поинтересовался я.
    
Радар рассмеялся, а Бен заколотил по кнопкам, вопя:
    
— Жри, гоблин, жри! Как Зевс сожрал Метиду!
    
— Я склонен думать, что она вернется к понедельнику, — сказал я. — Школу никто особо не стремится пропускать, даже Марго Рот Шпигельман. Может, она у нас до конца учебного года поживет.
    
Радар ответил путано, как и полагается, когда ты играешь в «Восстание»:
    
— Я даже не понимаю, чего она сбежала, из-за того сзади чертяка, не, чувак, лучевой пушкой его, что с этим своим поссорилась? Я-то думал, что у нее к таким склеп где, слева, что ли вещам иммунитет.
    
— Не, — сказал я, — дело не в этом, ну, я так думаю. По крайней мере, не только в этом. Марго Орландо просто ненавидит, она называет его бумажным городом. Ну, потому что он весь фальшивый и хлипкий. Думаю, она от него просто отдохнуть решила.
    
Я выглянул из окна и тут же заметил, что кто-то, наверное, детектив, опустил жалюзи в комнате Марго. Но смотрел я не на жалюзи. А на наклеенный на них черно-белый постер. На снимке был изображен чуть сгорбленный мужчина, смотрящий вперед. На губе висит сигарета. На плече — гитара, а на ней выведено краской: «ЭТОТ ИНСТРУМЕНТ УБИВАЕТ ФАШИСТОВ».
    
— У Марго в окне что-то есть.
    
Музыка из игры смолкла, Радар с Беном опустились на колени рядом со мной.
    
— Это только что появилось? — спросил Радар.
    
— Я миллион раз эти жалюзи видел, — ответил я, — но постера на них раньше не было.
    
— Странно, — сказал Бен.
    
— Сегодня утром предки Марго сказали, что она иногда оставляет подсказки, куда ушла, — добавил я. — Но они всегда очень расплывчатые, все равно ничего не поймешь, пока она не вернется.
    
А Радар уже взялся за дело — стал искать эту цитату в своей Мультипедии.
    
— Это Вуди Гатри, — сказал он. — Певец в стиле фолк, годы жизни 1912–1967. Пел о жизни рабочего класса. Типа «Эта земля — твоя». Коммунист, в некотором смысле. Вдохновитель Боба Дилана.
    
Радар проиграл кусочек из песни. Высоким скрипучим голосом Гатри пел о профсоюзах.
    
— Я напишу автору этой статьи, спрошу, замечает ли он какую-то явную связь между этим Вуди Гатри и Марго, — пообещал Радар.
    
— Я отказываюсь верить, что ей нравится его творчество, — сказал я.
    
— Да уж, — добавил Бен, — он поет, как пьяный Кермит с раком горла.
    
Радар открыл окно, высунул голову, посмотрел по сторонам:
    
— Кью, я думаю, что сообщение оставлено тебе. Разве кто-то еще из ее знакомых смог бы его увидеть?
    
Я покачал головой.
    
Бен тут же добавил:
    
— Он на нас так смотрит, словно требует внимания. И голову так склонил, видите? Как будто бы он не на сцене, а в дверях у тебя стоит или типа того.
    
— Мне кажется, он приглашает нас войти, — ответил я.
   
   
    
     
4
    
    
Ни на дверь соседнего дома, ни на гараж мое окно не выходило, их можно было увидеть только из гостиной, поэтому Бен продолжил игру, а мы с Радаром вышли в гостиную и сели якобы посмотреть телек, хотя сами пристально следили за домом Шпигельманов. Мы ждали, когда родители Марго уйдут. Черная «Краун Виктория» детектива Уоррена все еще стояла перед их домом.
    
    
Он уехал минут через пятнадцать, но потом прошел еще целый час, прежде чем дверь снова открылась. Мы с Радаром смотрели какую-то дурацкую комедию про обкурков, и я уже почти вник в сюжет, когда вдруг Радар сказал: «Гараж». Я спрыгнул с дивана и подошел к окну, чтобы получше рассмотреть, кто в машине. Мистер и миссис Шпигельман. А Руфи осталась дома. «Бен!» — крикнул я. Он мигом вылетел, и, как только Шпигельманы свернули с Джефферсон-вэй на Джефферсон-роуд, мы вышли на улицу. Было тепло и влажно.
    
Мы пошли к дому по газону. Я позвонил в дверь и услышал клацанье когтей Мирны, а потом она принялась лаять, как ненормальная, глядя на нас через боковое окно. Руфи открыла дверь. Она была милой девчонкой лет, наверное, одиннадцати.
    
— Привет, Руфи.
    
— Привет, Квентин, — ответила она.
    
— А мама с папой дома?
    
— Только что уехали, — сказала она. — В «Таргит». — У нее были такие же большие глаза, как у Марго, только светло-карие. Она посмотрела на меня, от волнения поджав губы: — Ты полицейского видел?
    
— Да, — сказал я. — По-моему, хороший.
    
— Мама говорит, будем думать, что Марго просто пораньше уехала в колледж.
    
— Ага.
    
Типа лучший способ решить загадку — это решить, что загадки никакой нет. Но я уже не сомневался в том, что Марго оставила ключи к разгадке.
    
— Слушай, Руфи, нам надо сходить в комнату твоей сестры, — сказал я. — Марго ведь тебя иногда просит сделать что-то по большому секрету от родителей. Вот сейчас то же самое.
    
— Марго не любит, когда в ее комнату кто-нибудь заходит, — ответила Руфи. — Кроме меня. Ну и мамы иногда.
    
— Но мы же ее друзья.
    
— Она не пускает друзей к себе в комнату, — настаивала она.
    
Я наклонился к ней:
    
— Руфи, прошу тебя.
    
— И вы еще хотите, чтобы я маме с папой не рассказывала.
    
— Верно.
    
— Пять баксов, — ответила она.
    
Я собирался поторговаться, но Радар достал пятерку и отдал ей.
    
— Если увижу машину, скажу, — заговорщически добавила Руфи.
    
Я присел, чтобы как следует почесать энергичную старушку Мирну, а потом мы побежали вверх по лестнице, в спальню Марго. Взявшись за дверную ручку, я осознал, что не видел эту комнату лет с десяти.
    
Я вошел. Там оказалось намного аккуратнее, чем можно было ожидать от Марго, хотя, возможно, мама убрала. Справа стоял шкаф, готовый лопнуть от одежды. У двери обувная стойка — тоже куча всего, от балеток до туфель на высоченном каблуке. Похоже, из одежды она почти ничего не взяла.
    
— Я за комп, — сказал Радар.
    
Бен рассматривал жалюзи.
    
— Постер на скотче, — сказал он.
    
Больше всего меня удивило то, что я увидел у стены возле стола: книжные полки в высоту — с меня и в ширину — еще раза в два больше, забитые виниловыми пластинками. Их там были сотни.
    
— В проигрывателе «А Love Supreme» Джона Колтрейна, — сообщил Бен.
    
— Боже, это просто гениальный альбом, — ответил Радар, не отвлекаясь от компьютера. — Вкус у нее хороший.
    
Я озадаченно посмотрел на Бена, и он объяснил:
    
— Саксофонист такой был.
    
Я кивнул.
    
Радар, набирая что-то на клавиатуре, добавил:
    
— Поверить не могу, что Кью ни разу Колтрейна не слышал. Я, пожалуй, не встречал более яркого свидетельства существования Господа Бога, чем его мастерство.
    
Я принялся просматривать пластинки. Они стояли в алфавитном порядке по имени исполнителя, я отыскал букву Г. Диззи Гиллеспи, Джимми Дейл Гилмор, «Грин Дэй», «Гуидед Би Воикес».
    
— У нее, похоже, тут все, что только возможно, кроме Вуди Гатри, — прокомментировал я. А потом снова начал с А.
    
— Учебники все еще тут, на столике у кровати, — сообщил Бен, — плюс какие-то книги. Дневника нет.
    
Но меня увлекла музыкальная коллекция Марго. Ей нравилось все. Я даже представить не мог, что она интересовалась таким старьем. Я видел, как она слушает плеер, пока бегает, но не подозревал, что она такая фанатка. Я почти ничего этого никогда в жизни не слышал, и меня удивило, что новинки до сих пор выпускают на виниле.
    
Изучив букву А, я перешел к Б, пробравшись через «Битлз», «Блайнд бойз ов Алабама» и «Блонди» я двинулся быстрее — настолько быстро, что заднюю обложку «Mermaid Avenue» Билли Брэгга я увидел, только когда уже перешел к «Баззкокс». Я остановился, сдал назад, достал пластинку Билли Брэгга. На первой стороне обложки была помещена фотография городских домов. А с задней на меня смотрел Вуди Гатри. На губе повисла сигарета, на плече — гитара с надписью: «ЭТОТ ИНСТРУМЕНТ УБИВАЕТ ФАШИСТОВ».
    
— Эй, — позвал я.
    
Бен подошел ко мне.
    
— Ничего себе, — сказал он. — Хорошая находка.
    
Радар повернулся на стуле и добавил:
    
— Впечатляет. Интересно, внутри что.
    
К сожалению, там оказалась лишь пластинка. Пластинка как пластинка — в точности, как тысячи других. Я поставил ее в проигрыватель, через какое-то время до меня даже дошло, как его включить, пластинка закрутилась, и я опустил иголку. Какой-то чувак пел песню Вуди Гатри. И куда лучше, чем он сам.
    
— Это что, какое-то дикое совпадение?
    
Бен стоял с конвертом в руках:
    
— Смотрите. — Он показывал на список композиций.
    
Название «Племянница Уолта Уитмена» было обведено черной ручкой.
    
— Интересно, — отреагировал я.
    
Мама Марго говорила, что ее подсказки ни к чему не приводили, но я теперь знал, что таких подсказок — целая цепочка и предназначены они, похоже, мне. Я тут же вспомнил, как Марго мне сказала в «СанТрасте», что я ей больше нравлюсь, когда веду себя уверенней. Я перевернул пластинку и поставил ту самую песню. «Племянница Уолта Уитмена» открывала вторую сторону. В общем, неплохо.
    
Тут я увидел в дверном проеме Руфи. Она смотрела на меня.
    
— Руфи, не подскажешь, где искать? — спросил я.
    
Она покачала головой.
    
— Я уже смотрела, — хмуро сказала она.
    
Радар взглянул на меня и кивнул головой в ее сторону.
    
— Посторожи, пожалуйста, чтобы нас родители не застали, — попросил ее я.
    
Руфи кивнула и ушла. Мы закрыли дверь.
    
— Что такое? — спросил я Радара.
    
Он подозвал нас к компу.
    
— За неделю до исчезновения Марго долго висела на сайте Мультипедии. Я сужу по тому, сколько времени она была залогинена. Но Марго стерла всю историю, так что я не знаю, на каких страницах она была.
    
— Слушай, Радар, а посмотри, кто такой Уолт Уитмен, — сказал Бен.
    
— Поэт, — ответил я. — Девятнадцатого века.
    
— Прекрасно. — Бен аж глаза закатил. — Стишки.
    
— Что в этом плохого? — спросил я.
    
— Поэзией только эмо интересуются. Боль. О, боль. И вечный дождь. В моей душе.
    
— Да, Шекспир, наверное. — Мне не хотелось говорить на эту тему. — У него племянницы были? — спросил я у Радара.
    
Он уже открыл статью об Уитмене. Тот оказался тучным мужиком с огромной бородой. Я его стихов не читал, но на вид он казался хорошим поэтом.
    
— Знаменитых не было. Тут упоминаются два брата, но неизвестно, были ли у них дети. Наверное, смогу найти, если надо.
    
Я покачал головой. Я не видел в этом смысла. Я снова принялся осматривать комнату. На нижней полке помимо пластинок было еще и несколько книг — учебники со средней школы, потрепанные «Изгои», старые номера подростковых журналов. Разумеется, ничего связанного с племянницей Уолта Уитмена.
    
Потом я просмотрел книги на столике у кровати. Ничего интересного.
    
— По идее, у нее должна бы оказаться книга с его стихами, — предположил я. — Но ее, похоже, нет.
    
— Есть! — возбужденно сказал Бен.
    
Он сидел на коленях у книжной полки, я подошел к нему и увидел ее. Это была тоненькая книжечка, втиснутая между двумя учебниками в самом низу. Уолт Уитмен. «Листья травы». Я ее вытащил. На обложке была его фотография, светлые глаза поэта смотрели прямо на меня.
    
— Неплохо, — ответил я.
    
Бен кивнул.
    
— Может, уже пойдем отсюда? Можешь считать меня старомодным, но я бы предпочел с ее предками не знакомиться.
    
— Мы ничего не упустили?
    
Радар встал.
    
— Ну, мне кажется, что она пока весьма прямолинейна, в книге должно что-то быть. Хотя это странно — ты не обижайся, конечно, но раньше Марго всегда эти ключи оставляла родителям, с чего вдруг она на тебя-то перекинулась?
    
Я пожал плечами. Ответа я не знал, хотя надежда конечно же была: Марго хотела убедиться, что я смогу действовать уверенно. Может, на этот раз она хотела, чтобы ее нашли и чтобы это сделал я. Возможно, что после того как она выбрала меня в ту самую длинную ночь, она выбрала меня еще раз. И вероятно, того, кто ее найдет, ждут несказанные богатства.
    
    
Вскоре после того как мы вернулись ко мне, Бен с Радаром ушли — точнее, после того как они оба по разу просмотрели книгу и не нашли никаких других явных подсказок. Я достал из холодильника холодную лазанью, взял Уолта и пошел к себе. Это была копия первого издания «Листьев травы», выпущенная издательством «Пингвин Классик». Я немного почитал предисловие, а потом стал просто листать. Там было несколько подчеркиваний, сделанных синим цветом, все — в дико длинном стихе под названием «Песнь о себе». А две строки были подчеркнуты зеленым:
    
     
      
Прочь затворы дверей!
      
И самые двери долой с косяков![4]
     
    
    
Почти всю вторую половину дня я пытался разгадать смысл этой цитаты, думая что, может, Марго хочет, чтобы я перестал быть таким паинькой и начал побольше хулиганить. Еще я по нескольку раз прочел все подчеркнутое синим:
    
     
      
Ты уже не будешь брать все явления мира из вторых
      
или третьих рук…
     
    
    
     
      
Ты перестанешь смотреть глазами давно умерших…
      
или питаться книжными призраками…
     
    
    
     
      
Я, праздный бродяга.
     
    
    
     
      
Все идет вперед и вперед, ничто не погибает.
      
Умереть — это вовсе не то, что ты думал, но лучше.
     
    
    
     
      
Если об этом не знает никто во вселенной, я доволен,
      
Если знают все до одного, я доволен.
     
    
    
Подчеркнуты были и последние строфы «Песни о себе» целиком.
    
     
      
Я завещаю себя грязной земле, пусть я вырасту моей
      
любимой травой,
      
Если снова захочешь увидеть меня, ищи меня у себя под
      
подошвами.
      
Едва ли узнаешь меня, едва ли догадаешься, чего я хочу,
      
Но все же я буду для тебя добрым здоровьем,
      
Я очищу и укреплю твою кровь.
      
Если тебе не удастся найти меня сразу, не падай духом,
      
Если не найдешь меня в одном месте, ищи в другом,
      
Где-нибудь я остановился и жду тебя.
     
    
    
Я читал все выходные, стараясь разглядеть ее саму в оставленных для меня строках стихотворения. Они никуда не могли меня привести, но я все равно обдумывал их снова и снова, потому что не хотел ее разочаровать. Марго хотела, чтобы я смотал оставленную ею нитку в клубок, прошел по следу из хлебных крошек и наткнулся на нее.
   
   
    
     
5
    
    
В понедельник утром произошло нечто странное. Я опоздал — это было нормально, мама отвезла меня в школу, что тоже было нормально, потом я какое-то время болтал с ребятами, но и это было нормально, после чего мы с Беном собрались идти на урок — тоже как обычно. Но как только мы открыли стальную дверь репетиционной, на лице Бена появилась смесь радости и ужаса, как будто фокусник выбрал его из толпы, чтобы распилить пополам на глазах у публики. Я проследил за его взглядом.
    
Джинсовая мини-юбка. Обтягивающая белая футболка. Глубокий овальный вырез. Невероятная смуглая кожа. Такие ноги, что забываешь обо всем остальном. Идеальные каштановые вьющиеся волосы. Значок с надписью: «Я — КОРОЛЕВА БАЛА». Лэйси Пембертон. И она шла к нам. В репетиционную.
    
— Лэйси Пембертон, — прошептал Бен, хотя она была всего в трех шагах и не могла его не услышать, она даже притворно застенчиво улыбнулась, когда прозвучало ее имя.
    
— Квентин, — позвала она.
    
Меня особенно удивило, что она вообще в курсе, как меня зовут. Она кивнула, приглашая меня за собой, и я пошел — мимо репетиционной, к ряду шкафчиков. Бен не отставал.
    
— Привет, Лэйси, — сказал я, как только она остановилась.
    
Я уловил запах ее духов — ими же пахло в ее джипе, и я вспомнил, как полетели в стороны куски зубатки, когда мы отпустили сиденье.
    
— Говорят, ты был с Марго.
    
Я молча посмотрел на нее.
    
— В ту ночь, с рыбой. Которую вы сунули в мою тачку. И Бекке в шкаф. И Джейсу в окно бросили.
    
Я все смотрел на нее. Не знал, что сказать. Можно прожить длинную и полную приключений жизнь, и Лэйси Пембертон с тобой даже не заговорит ни разу, но когда такое невиданное событие все же происходит, ляпнуть что-нибудь не то не очень хочется. Так что за меня ответил Бен.
    
— Ну да, они вместе в ту ночь тусили, — сказал он так, будто мы с ней были классные друзья.
    
— Она на меня разозлилась? — через несколько секунд спросила Лэйси. Она стояла, опустив взгляд, я даже видел ее коричневые тени.
    
— Что?
    
Ответила она тихо, голос едва заметно дрогнул: и Лэйси Пембертон вдруг стала не Лэйси Пембертон. А, типа, обычным человеком.
    
— Ну… как это сказать, я что-то не то сделала, из-за чего Марго так распсиховалась?
    
Мне опять пришлось задуматься, как лучше ответить.
    
— Гм, ну, ей не понравилось, что ты не сказала ей про Джейса с Беккой. Но ты же знаешь Марго. Она скоро все забудет.
    
Лэйси пошла прочь по коридору. Мы с Беном так и остались стоять, но через некоторое время она сбавила шаг. Она хотела, чтобы мы последовали за ней. Бен меня подтолкнул, и мы догнали ее.
    
— Я про Джейса с Беккой даже не знала. Вот в чем дело. Боже, надеюсь, я вскоре смогу ей все объяснить. Я какое-то время боялась, что она навсегда смоталась, но потом открыла ее шкафчик — я знаю код, и там все фотки до сих пор и учебники, все на месте.
    
— Это хорошо, — ответил я.
    
— Да, но ведь уже дня четыре прошло. Почти рекорд даже для нее. Блин, отстойно, понимаешь — Крейг знал, а я нет. Меня это так взбесило, что я с ним порвала, и теперь у меня и пары на выпускной нет, и лучшая подруга куда-то свинтила, может, она сейчас в Нью-Йорке или еще где и думает про меня такое, чего бы я НИ ЗА ЧТО не сделала.
    
Я метнул взгляд на Бена, он — на меня.
    
— Мне надо в класс уже, — сказал я. — Но почему ты думаешь, что она в Нью-Йорке?
    
— По-моему, она за пару дней до того, как смоталась, говорила Джейсу, что в Америке есть только одно место, где нормальный человек может жить хотя бы полунормальной жизнью — и это Нью-Йорк. Хотя, может, она это просто так сказала. Не знаю.
    
— Ладно, я побегу.
    
Я знал, что Бену ни за что не убедить Лэйси пойти с ним на выпускной, но он заслужил хотя бы возможность попытаться. Я побежал к своему шкафчику, на пути мне попался Радар, и я на ходу взъерошил ему волосы. Он разговаривал с Энджелой и какой-то первокурсницей из оркестра.
    
— Это не мне надо говорить спасибо, а Кью, — сказал он, и она крикнула:
    
— Спасибо за двести баксов!
    
Я, не оглядываясь, прокричал в ответ:
    
— Ты не меня, ты Марго Рот Шпигельман благодари. — Ведь это она дала мне необходимый инструмент.
    
Я достал из шкафчика тетрадь по математике, да так и остался на месте, даже после того как прозвенел второй звонок; я стоял посреди коридора, а мимо меня неслись в разные стороны ребята, я чувствовал себя разделительной полосой на шоссе. Кто-то еще поблагодарил меня за двести баксов. Я улыбнулся в ответ. Теперь школа казалась настолько моей — у меня за все прошлые годы не было такого чувства. Мы восстановили справедливость для лишившихся великов ребят из оркестра. Со мной заговорила Лэйси Пембертон. А Чак Парсон передо мной извинился.
    
Я так хорошо знал эти стены — и теперь у меня начало возникать чувство, что и они меня тоже знают. Прозвенел и третий звонок, а я все стоял, толпа поредела. И только через некоторое время я все же пошел на математику и сел на место сразу после того, как мистер Джиминес начал свою очередную бесконечную лекцию.
    
Я взял с собой «Листья травы», положил книжку на колени и снова принялся перечитывать подчеркнутые строки в «Песни о себе», пока мистер Джиминес писал что-то на доске. Прямых указаний на Нью-Йорк я не увидел. Через несколько минут я передал сборник Радару, он немного почитал и написал в ближайшем ко мне уголке своей тетради: «Зеленые подчеркивания должны что-то означать. Может, она хочет, чтобы ты раскрыл двери своего восприятия?» Я пожал плечами и ответил: «Или просто читала два раза с разными фломастерами».
    
Через несколько секунд я посмотрел на часы — всего лишь в тридцать седьмой раз за этот урок — и увидел за дверью Бена: он танцевал от радости, как сумасшедший.
    * * *
    
Когда звонок позвал меня на обед, я бросился к своему шкафчику, но Бен каким-то образом меня обставил, а еще каким-то образом Лэйси Пембертон снова оказалась рядом с ним. Он лип к ней, чуть ссутулив плечи, чтобы смотреть прямо в лицо. У меня иногда при разговоре с Беном начинался приступ клаустрофобии, и это при том, что я не был сексапильной девчонкой.
    
— Привет, — сказал я, подойдя поближе.
    
— Привет, — отозвалась Лэйси, явно воспользовавшись возможностью сделать шаг назад. — Бен рассказал мне, как обстоят дела с Марго. В ее комнату никто никогда вообще не заходил. Она говорила, что предки не разрешают ей гостей приглашать.
    
— Серьезно?
    
Лэйси кивнула.
    
— Ты знала, что у Марго миллион пластинок?
    
— Нет, мне Бен только что сказал! Марго о музыке никогда не говорила. Ну, то есть она комментировала, когда по радио что-то прикольное крутили, например. Но в целом — нет. Какая она странная.
    
Я пожал плечами. Может, Марго и странная, а может, это мы все странные. Лэйси не смолкала.
    
— Мы как раз говорили о том, что Уолт Уитмен из Нью-Йорка.
    
— В Мультипедии написано, что и Вуди Гатри там довольно долго прожил, — добавил Бен.
    
Я кивнул:
    
— Легко могу поверить, что она именно туда и двинула. Но думаю, что надо найти следующую подсказку. Не может же все кончаться на книге. В этих подчеркиваниях наверняка что-то зашифровано, или еще что есть.
    
— Можно я во время обеда почитаю?
    
— Ага, — согласился я. — Если хочешь, отксерю в библиотеке.
    
— Не, я просто посмотрю. Я-то в стихах не разбираюсь. К тому же у меня там, то есть в Нью-Йорке, кузина учится, я послала ей объявление. Она распечатает и расклеит в музыкальных магазинах. Я понимаю, конечно, что их там до фига, но все же.
    
— Хорошая идея.
    
Они пошли в сторону столовки, я тоже.
    
— Слушай, — спросил Бен у Лэйси, — а платье у тебя какого цвета?
    
— Гм, типа сапфировое, а что?
    
— Хочу быть уверен, что мой смокинг подойдет, — пояснил он.
    
Я впервые видел, чтобы Бен так нелепо лыбился, а это о многом говорит, потому что он и так-то довольно нелепый.
    
Лэйси кивнула:
    
— Хорошо, главное, чтобы мы не выглядели совсем уж как из одного набора. Может, тебе все же классику предпочесть: черный смокинг и черный жилет?
    
— Пояс, думаешь, не надо?
    
— Ну, можно, только не с гигантскими складками, ага?
    
Они продолжили обсуждать эту тему — я так полагаю, идеальная ширина складок на поясе к смокингу может стать предметом многочасовых дискуссий; я слушать перестал, встав в очередь за пиццей. Бен нашел себе пару на выпускной, а Лэйси нашла парня, который будет рад обсуждать грядущий выпускной часами. Теперь у всех есть пара — то есть за исключением меня, но я идти и не собирался. Единственная девчонка, с которой я хотел бы пойти, пустилась в праздные странствия или что-то вроде того.
    
Когда мы сели, Лэйси принялась читать «Песнь о себе» и сказала, что ей не кажется, будто в этом есть какой-то особый смысл, и вообще, по ее мнению, это не в духе Марго. В общем, мы так и не поняли, что она хотела нам этим сказать, если вообще хотела. Лэйси протянула мне книжку, и они с Беном вернулись к обсуждению выпускного.
    
    
После обеда я решил, что смысла перечитывать эти цитаты нет, но мне то и дело становилось скучно, и я снова доставал книжку из рюкзака и клал ее на колени. В самом конце учебного дня, седьмым уроком, у меня был английский. Мы только начали «Моби Дика», поэтому доктор Холден много распространялась о рыбалке в девятнадцатом веке. На парте у меня лежал «Моби Дик», а на коленях — Уитмен, но даже тот факт, что я находился в кабинете английского, не помог. Зато я умудрился целых несколько минут не смотреть на часы, так что очень удивился, когда зазвенел звонок, и дольше остальных складывал вещи в рюкзак. Когда я повесил его на плечо и направился к двери, доктор Холден улыбнулась мне и сказала:
    
— Значит, Уолт Уитмен?
    
Я робко кивнул.
    
— Хороший поэт, — признала она. — Настолько хороший, что я даже почти не против того, чтобы ты читал его на моих уроках. Но все же не совсем.
    
Я тихонько извинился, вышел и направился к стоянке для старшекурсников.
    
    
Пока Бен с Радаром музицировали, я сидел в ЗПЗ, оставив двери открытыми, чтобы его продувало сквознячком. Я пытался читать «Записки Федералиста», по которым у нас на следующий день должен был быть тест, но мысль постоянно возвращался к замкнутому кольцу загадок: Гатри, Уитмен, Нью-Йорк, Марго. Она уехала в Нью-Йорк слушать фолк? Может, существует тайная Марго — любительница фолка, с которой я не знаком? Может, она поселилась в квартире, где некогда жил один из них? Но почему она решила мне об этом сообщить?
    
В боковом зеркале я увидел Бена с Радаром, Радар шагал быстро, размахивая футляром с саксофоном. Они поспешно забрались в уже открытый ЗПЗ, Бен повернул ключ, мотор зафыркал, мы принялись надеяться, он снова зафыркал, мы еще понадеялись, и он, наконец, с бульканьем ожил. Бен немедленно выехал со стоянки, и только когда кампус остался позади, завопил:
    
— ТЫ, БЛИН, МОЖЕШЬ В ТАКОЕ ПОВЕРИТЬ! — Он начал лупить по гудку, но тот, естественно, не работал, так что Бен кричал в такт своему стуку: — БИ-БИ! БИ-БИ! ПУСТЬ БИБИКНЕТ ТОТ, КТО С НАСТОЯЩЕЙ ЗАЙКОЙ ЛЭЙСИ ПЕМБЕРТОН! БИ-БЭЙБИ-БИ!
    
Бен не затыкался почти всю дорогу.
    
— Знаешь, в чем причина? Помимо отчаяния? Мне кажется, они с Беккой Эррингтон поссорились из-за этой, ну, измены, и теперь ей стало стыдно еще и за мою кровавую репутацию. Она этого, конечно, не сказала, но по поведению ясно. Так что в итоге Кровавый Бен вступает в и-иг-ру.
    
Я был очень за него рад и все такое, но меня все же больше занимала необходимость отыскать Марго.
    
— Ребят, у вас хоть какие-нибудь идеи есть?
    
Я какое-то время ждал, а потом Радар посмотрел на меня в зеркало заднего вида и сказал:
    
— Эта фраза про двери — единственная выделена другим цветом, к тому же она более странная, чем все остальные, незаконченная мысль, так что, я думаю, надо копать здесь. Прочти-ка ее еще раз.
    
— «Прочь затворы дверей!/И самые двери долой с косяков!» — ответил я.
    
— Надо признать, что Джефферсон-парк — не лучшее место для того, чтобы снимать закоснелые двери с косяков, — предположил Радар. — Вдруг она это хотела сказать. Она же вроде Орландо бумажным назвала? Может, Марго просто объясняет, почему сбежала.
    
Бен притормозил перед светофором, а потом повернулся к Радару:
    
— Старики, по-моему, вы зайку Марго на слишком высокий пьедестал вознесли.
    
— В смысле? — не понял я.
    
— Затворы с дверей, — ответил он, — двери с косяков.
    
— Ну, да, — подтвердил я.
    
Снова зажегся зеленый, и Бен надавил на газ. ЗПЗ затрясся так, как будто сейчас развалится, но потом все же поехал дальше.
    
— Это не стихи. И не метафора. Это руководство к действию. Надо пойти в ее комнату и снять замок с двери, а дверь — с косяка.
    
Радар посмотрел на меня, а я — на него.
    
— Иногда, — сказал он, — идиотизм Бена оборачивается гениальностью.
   
   
    
     
6
    
    
Приехав ко мне, мы перешли через узкую полоску травы, отделявшую мой дом от дома Марго — как и в субботу. И снова дверь открыла Руфи, она сказала, что родители вернутся только в шесть; Мирна Маунтвизель возбужденно нарезала вокруг нас круги. Мы поднялись по лестнице. Руфи принесла нам ящик с инструментами из гаража, после чего мы какое-то время смотрели на дверь Марго. Мы не были мастерами на все руки.
    
— Ну, и что делать-то, черт? — спросил Бен.
    
— При Руфи не ругайся, — сказал я.
    
— Руфи, ты не протии, если я буду говорить «черт»?
    
— Мы в чертей не верим, — ответила она.
    
Радар перебил нас:
    
— Ребята. Ребята, дверь.
    
Он выудил из ящика с барахлом крестовую отвертку, опустился на колени и принялся скручивать ручку с замком. Я взял отвертку побольше, чтобы открутить петли, но там винтов вообще не оказалось. Я снова уставился на дверь. Руфи все это надоело, и она пошла вниз смотреть телик.
    
Радар снял ручку, и мы все, по очереди, заглянули в круглую дырку с необработанным деревянным краем. Там никакого послания не было. Ни записки, ничего. Я расстроился и перешел к петлям, гадая, как же снять их. Я принялся открывать-закрывать дверь, пытаясь понять, как там все устроено.
    
— Этот идиотский стих такой длинный, — сказал я, — неужели старик Уолт не мог уделить строчку-другую тому, как снимается дверь с косяка?
    
Только услышав ответ Радара, я понял, что он снова включил комп.
    
— Согласно Мультипедии, у нас тут двустворчатая торцевая петля. Надо просто отверткой выдавить штырек. Какой-то умник тут еще пошлость приписал. Ох, Мультипедия, любезнейшая, станете ли вы когда-либо точной?
    
Как только Мультипедия сообщила нам, что делать, дело пошло на удивление быстро. Я вытолкнул штырек из всех трех петель, а Бен снял дверь. Я осмотрел и петли, и дверную коробку. Но ничего особенного не увидел.
    
— На двери ничего нет, — констатировал Бен. Мы поставили ее обратно, а Радар вколотил штырьки на место ручкой отвертки.
    
    
Мы с Радаром пошли к Бену, дом которого по планировке был похож на мой, играть в «Ярость Арктики». Мы дошли до «игры в игре» — пейнтбол на леднике. Если попадешь противнику по яйцам, получаешь дополнительные очки. Очень изощренно.
    
— Старик, да она точно в Нью-Йорке, — сказал Бен.
    
Я заметил, как из-за угла показалось дуло, но и с места сдвинуться не успел, как он уже выстрелил мне между ног.
    
— Черт, — буркнул я.
    
Радар добавил:
    
— Похоже, что все ее прошлые подсказки указывали на какое-то место. Она говорит Джейсу о Нью-Йорке; потом указывает нам на двух человек, которые прожили там почти всю жизнь. Все сходится.
    
— Старик, она этого хочет, — сказал Бен. Я уже к нему подкрался, а он нажал на паузу. — Чтобы ты поехал в Нью-Йорк. Что, если это единственный способ найти Марго, согласно ее замыслу? Именно поехать туда?
    
— Что? Там миллионов двенадцать человек.
    
— Может, у нее тут есть доверенное лицо, — предположил Радар, — которое сообщит ей, что ты поехал.
    
— Лэйси! — воскликнул Бен. — Это точно она! Да! Тебе сейчас же надо садиться в самолет. Лэйси об этом узнает, сообщит ей, а Марго встретит тебя в аэропорту. Да. Старик, я тебя сейчас домой отвезу, ты соберешь вещи, а потом я доставлю тебя в аэропорт, ты купишь билет по своей кредитке, предназначенной только для экстренных случаев, Марго узнает, каким ты стал крутым мужиком, таким крутым, что Джейсу Ворзингтону и не снилось, и в итоге мы все трое пойдем на выпускной с самыми классными телками.
    
Я не сомневался в том, что рейс на Нью-Йорк будет скоро. Из Орландо, куда ни захочешь попасть, — вылет скоро. Но вот во всем остальном я уверен не был.
    
— Если ты позвонишь Лэйси… — сказал я.
    
— Она не признается! — воскликнул Бен. — Ты только подумай, сколько они уже прикидываются — наверное, они лишь сделали вид, что поссорились, чтобы ты не заподозрил, что именно она — поверенная Марго.
    
— Не знаю, как-то не особо складывается, — засомневался Радар.
    
Он говорил что-то еще, но я почти не слушал. Я смотрел на застывшую картинку игры и обдумывал ситуацию. Если Марго с Лэйси только притворились, что поссорились, Лэйси и с парнем своим, значит, порвала не по-настоящему? И ее беспокойство за подругу тоже было наигранным? Она показывала нам многочисленные письма — получается, фальшивые — отклики на объявления, которые развесила ее кузина в музыкальных магазинах Нью-Йорка. Нет, не может такого быть, Бен придумал идиотский план. Тем не менее, радовало, что у нас появился хоть какой-то план вообще. Но до конца учебного года оставалось всего две с половиной недели, и если я улечу в Нью-Йорк, то пропущу как минимум два дня — уж не говоря о том, что меня убьют родители, если я куплю билет на самолет по своей резервной кредитке. Чем больше я эту идею обдумывал, тем глупее она казалась. А вдруг я смогу увидеть ее прямо завтра… Но нет.
    
— Я школу не могу пропустить, — сказал наконец я. И продолжил игру. — У меня завтра тест по французскому.
    
— Знаешь, — ответил Бен, — ты такой романтичный, просто жуть.
    
Поиграв еще несколько минут, я пошел домой через Джефферсон-парк.
    
    
Мама мне однажды рассказала про больного мальчика, с которым она работала. До девяти лет он был совершенно нормальным, а потом у него умер папа. Несмотря на то что в мире полно девятилеток, у которых умирают отцы, мало кто из них сходит с ума; этот пацан, похоже, оказался не как все.
    
Он взял карандаш и стальной компас и начал рисовать на бумаге кружочки. Все они были ровно два дюйма в диаметре. Он обводил и обводил компас, пока лист не становился совершенно черным, а потом брал новый и начинал все с начала, и так каждый день, с утра до вечера; в школе он тоже рисовал эти кружочки, даже на тестах. Мама объяснила мне, что это повторяющееся действие, которое он придумал себе, помогало ему справляться с болью утраты, но вскоре привычка стала оказывать пагубное влияние. Ну так вот, мама с ним поговорила, заставила поплакать о папе, или что там еще у них было, парнишка прекратил рисовать круги и, предположительно, будет жить еще долго и счастливо. Но я иногда думаю об этом пацане, потому что мне кажется, что я его понимаю. Мне всегда нравилась монотонность. Мне, наверное, скучная жизнь никогда не казалась скучной. Я сомневаюсь, что смог бы объяснить это человеку вроде Марго, но рисовать всю жизнь кружочки — казалось мне довольно разумным сумасшествием.
    
Поэтому я не должен был беспокоиться по поводу своего решения не лететь в Нью-Йорк. Это же все равно была глупая затея. Но пока я следовал заведенному порядку весь вечер и следующий день, меня глодала эта мысль, мне казалось, что размеренная жизнь отдаляет меня от встречи с Марго.
   
   
    
     
7
    
    
Во вторник вечером — Марго не было уже шесть дней — я поговорил с родителями. Не то чтобы я прямо принял какое-то серьезное решение, просто так сложилось. Я сидел за кухонным столом, папа нарезал овощи, а мама обжаривала говядину на сковородке. Папа принялся высмеивать меня за то, что я так долго читаю одну тоненькую книжонку, а я ответил:
    
— Вообще-то это не школьная программа; просто кажется, что Марго оставила мне в ней какой-то ключ.
    
Они смолкли, и я рассказал про Вуди Гатри и Уитмена.
    
— Да, ей явно нравятся эти игры с недосказанностью, — прокомментировал папа.
    
— Я не виню девочку в том, что ей хочется внимания, — сказала мама, а потом добавила, обращаясь ко мне, — но это не значит, что ты должен нести ответственность за ее благополучие.
    
Папа сбросил морковь с луком в сковороду:
    
— Да, верно. Конечно, никто из нас не сможет поставить Марго диагноз, пока мы ее не увидим, но я думаю, что она скоро вернется.
    
— Не будем строить предположений, — тихонько сказала ему мама, как будто я не услышал бы.
    
Папа хотел что-то ответить, но я перебил:
    
— А мне что делать?
    
— Окончить школу, — ответила мама. — И доверять Марго — она может сама о себе позаботиться, эта способность у нее хорошо развита.
    
— Согласен, — добавил папа.
    
А после ужина, уйдя к себе и включив «Восстание» без звука, я понял, что они обсуждают эту тему. Слов я не разобрал, но они оба были довольно взволнованы.
    
    
Ближе к ночи позвонил Бен на мобильник.
    
— Привет, — сказал я.
    
— Старик, — начал он.
    
— Да, — ответил я.
    
— Я пойду с Лэйси за обувью.
    
— За обувью?
    
— Ага. С десяти до полуночи скидка тридцать процентов. Она хочет, чтобы я помог ей выбрать туфли на выпускной. У нее, конечно, уже есть какие-то, но я к ней вчера заходил, и мы согласились, что они не… ну, понимаешь, туфли для выпускного должны быть просто идеальными. Так что эти она хочет вернуть, а потом мы едем в «Бердинс», а там мы собираемся типа…
    
— Бен, — сказал я.
    
— Что?
    
— Чувак, я не хочу обсуждать туфли Лэйси. Я даже скажу почему: у меня есть такая штука, из-за наличия которой меня обувь для выпускного совершенно не интересует. Член называется.
    
— Я просто нервничаю и никак не могу перестать думать о том, что она мне серьезно нравится, не просто потому что мы вместе на выпускной идем, а в том смысле, что она классная и мне нравится с ней тусить. Мы же будем танцевать там, а представь, если мы будем целоваться прямо посреди танцпола, и все такие: «Вот это ни фига себе», так что всё, что они там обо мне выдумывали и трепали, всё это затрещит по швам…
    
— Бен, — снова перебил я, — просто прекрати слюни пускать, как идиот, и все будет нормально.
    
Он еще какое-то время нес эту чушь, но потом мне удалось распрощаться.
    
    
Я лег, и на меня навалились депрессивные мысли по поводу этого выпускного. Я отказывался расстраиваться из-за того, что не иду туда, но я — как бы это ни было глупо и нелепо — мечтал о том, чтобы успеть найти Марго и уговорить ее пойти туда со мной. И все это должно было случиться в самый последний момент, в субботу ночью. Потом мы войдем в праздничный зал в Хилтоне в джинсах и поношенных майках, успевая только на последний танец, и закружимся, все остальные будут показывать на нас пальцами и дивиться возвращению Марго, а мы, танцуя фокстрот, выскользнем из зала на улицу и побежим есть мороженое. Так что да, я, как и Бен, предавался смехотворным фантазиям по поводу этого выпускного. Но я, по крайней мере, вслух о них не распространялся.
    
Бен иногда делался эгоцентричным идиотом, и мне приходилось напоминать себе, что я в нем вообще нашел. Даже если бы у него и не было никаких достоинств, мысли ему иногда приходили на диво гениальные. Например эта, с дверью. Она себя не оправдала, но все равно была хороша. Просто, видимо, Марго хотела сказать мне что-то другое.
    
Мне.
    
Эти ключи — мои. Значит, и двери — тоже мои!
    * * *
    
Чтобы попасть в гараж, мне сначала надо было пройти через гостиную, а там перед теликом сидели родители.
    
— Хочешь посмотреть с нами? — предложила мама. — Они уже близки к разгадке.
    
Это было телешоу, где расследуются преступления.
    
— Нет, спасибо, — отказался я и пролетел мимо них через кухню в гараж.
    
Я отыскал самую широкую отвертку с прямым наконечником, сунул ее за пояс своих шортов цвета хаки и покрепче затянул ремень. В кухне я взял печенье и, двигаясь немного неловко, пошел обратно к себе через гостиную; пока на экране разворачивалось расследование, я вынул все штырьки из своей двери. Когда вышел последний, дверь скрипнула и начала отходить, так что я одной рукой открыл ее на максимум, чтобы она уперлась в стену. И тут из верхней петли вывалился крохотный кусочек бумаги — размером примерно с мой ноготь. Вполне в духе Марго. Зачем прятать что-либо у себя, если можно засунуть это ко мне? Я задумался, когда и как она успела это сделать. А еще я не смог сдержать улыбку.
    
Это был обрывок газеты «Обозреватель Орландо». Я понял, что это именно она, потому что на оборванном краешке было напечатано «тель Орландо 6 Мая, 2». Как раз в тот день она и сбежала. Записка явно была от нее. Я узнал почерк:
    
     
8328 Бартлсвилль-авеню.
    
    
Чтобы поставить дверь на место, надо было забивать штыри, а это бы точно привлекло внимание родителей, поэтому я оставил открытую дверь висеть на петлях. Положив штырьки в карман, я сел за комп и нашел на карте адрес с записки. Названия этой улицы я раньше никогда не слышал.
    
Она оказалась в тридцати четырех и шести десятых мили от меня, ехать нужно было по Колониал-драйв почти что до города с названием «Рождество». Я приблизил снимок здания со спутника — черный прямоугольник, облицованный чем-то неярким, серебристым, за ним — трава. Может, это фургон? Размер сложно было оценить, потому что вокруг была только зелень.
    
Я набрал Бена и рассказал ему все.
    
— Значит, я был прав! — обрадовался он. — Не терпится рассказать Лэйси, она тоже считает, что это была крутая идея!
    
На мнение Лэйси я внимания не обратил.
    
— Ну, я поеду, наверное.
    
— Конечно, надо ехать. И я с тобой. Давай в воскресенье утром, я, конечно, жутко устану после выпускного, но фиг с ним.
    
— Нет, я сейчас прямо выезжаю.
    
— Старик, темно же. Не поедешь же ты в этот странный дом с таинственным адресом в темноте. Ты что, ужастики не смотришь?
    
— Может, она там.
    
— Ага, а также там может оказаться демон, питающийся исключительно поджелудочными молодых парней, — спорил он. — Боже, ты хоть до завтра подожди, правда, после репетиции мне надо заказать ей корсаж и домой заехать на случай, если она в сети и написала мне что-нибудь, потому что мы в последнее время много переписываемся…
    
Я перебил:
    
— Нет, я еду сегодня же, я хочу ее видеть.
    
Круг сужался. Если потороплюсь, может, через час я ее уже увижу.
    
— Старик, я тебе не позволю ехать не известно куда среди ночи. Я должен прикрыть твою задницу.
    
— Завтра утром, — сказал я, в первую очередь себе. — Завтра утром поеду.
    
Мне, в общем-то, уже начинала надоедать моя стопроцентная посещаемость. Бен молчал. Я лишь слышал, как он выпускает воздух через передние зубы.
    
— Да, я чувствую, что заболеваю, — сказал наконец он. — Жар, кашель, все болит и ноет.
    
Я улыбнулся. Попрощавшись с ним, я тут же набрал Радара.
    
— У меня тут Бен на другой линии, — ответил он, — я тебе сейчас перезвоню.
    
И перезвонил через минуту. Я даже поздороваться не успел.
    
— Кью, у меня такая жуткая мигрень. Я завтра точно в школу не смогу прийти.
    
Я засмеялся.
    
Потом я разделся, оставшись только в трусах и майке, высыпал мусор из ведра и поставил его рядом с кроватью. Завел будильник на безбожно ранний час — шесть утра — и все оставшееся время тщетно пытался заснуть.
   
   
    
     
8
    
    
На следующее утро в комнату вошла мама и сказала:
    
— Ты даже дверь не закрыл, соня.
    
Я открыл глаза и ответил: