Поделиться:
  Угадай писателя | Писатели | Карта писателей | Острова | Контакты

Питер Гент - Сорок из Северного Далласа (Северный Даллас Сорок) [1973]
Язык оригинала: BRI
Известность произведения: Средняя
Метки: prose_contemporary, Драма, Комедия, Роман, Современная проза

Полный текст.
1 2 3 

— Хорошо, хорошо, — отозвался он. — Брось мне ножницы. Максвелл быстро разрезал липкую ленту, затем бинты, фиксировавшие его голеностопы. — Пошли одеваться, и найдём место покурить травки, — сказал Максвелл. Когда мы вышли из раздевалки, массажисты и помощники тренеров принимали душ. Персонал, ответственный за снаряжение, руководил погрузкой ящиков в крытый грузовик, который доставит их прямо в аэропорт Кеннеди, где стоял, ожидая нас, оранжевый «Боинг-727» с кухней, полной сухих куриных сэндвичей и восьмьюдесятью банками тёплого пива. У выхода на стоянку Максвелл неожиданно повернул и направился на трибуну стадиона. Проверив, не уехал ли автобус, я последовал за ним. — Дай сигарету, — попросил Максвелл. В его голосе звучало отчаяние. Я сунул руку за сигаретой. Проигрыши редко расстраивали меня, если, конечно, я сам играл хорошо. Максвелл, наоборот, принимал поражения близко к сердцу, независимо от его личного вклада. Я закурил и глубоко затянулся дымом марихуаны, затем наклонился и передал сигарету Максвеллу, одновременно внимательно рассматривая трибуны в поисках полиции. Я знал, что за каждым сиденьем прячется полицейский. Максвелл сдвинул на затылок свою ковбойскую шляпу, положил ноги на спинку сиденья, затянулся и передал сигарету обратно. Мы докурили её в тишине. Наконец Максвелл поднялся и отбросил окурок. — Ну что ж, — сказал он, спускаясь к автобусу. — Она снова побила меня. Мэри Джейн придержала для нас те же кресла и наполнила карманы на обратной стороне передних сидений крохотными бутылочками «Катти Сарк» и «Джека Даниэльса». Нам пришлось ждать разрешения на взлёт более часа. За это время мы выпили по восемь бутылочек. Кроме того, я принял две таблетки кодеина, а Максвелл одну. Комбинированное воздействие кодеина, марихуаны, алкоголя и тяжёлого рёва двигателей погрузило Максвелла в сон, а меня — в транс. «Скорая помощь» привезла к трапу самолёта Алана Клариджа, с зашитым лицом и в полубессознательном состоянии. Врач предложил поместить его в первом классе, где было больше места, однако постоянные потуги Клариджа на рвоту и капающая изо рта кровь вызвали отвращение у жены Хантера, и Клариджа перенесли к нам. Б. А. включит Клариджа скорее всего в список травмированных игроков, которых, по условиям контракта, клуб имеет право уволить. При этом Б. А. обязательно подчеркнёт, что это не имеет никакого отношения к неудачной игре Клариджа в Нью-Йорке. Алан представлял всего лишь сломанную деталь, которую требовалось заменить. И тренер был прав, всегда прав — аналитически, научно, технически и психокибернетически прав. Футбол превратился в промышленность, а тренер был главным инженером. — Всё в порядке? — Мэри Джейн опустилась в кресло позади нас. Вопрос был адресован мне, но её внимание было поглощено спящим трехчетвертным. Наклонившись вперёд, она провела кончиками пальцев по его густым каштановым волосам. — Как он чувствует себя? — Вроде ничего, — ответил я, не задумываясь над вопросом. К тому же я никогда не знал, как чувствует себя Максвелл. — Конечно, он немного подавлен, — добавил я. — Как он играл! — сказала стюардесса. — Но мы проиграли, — напомнил я. — Да, это верно, — заметила она, поднимаясь из кресла. Я откинул назад спинку и погрузился в сон. «Боинг» резко наклонился, заходя на посадку, и я проснулся. Под крыльями самолёта мелькали огоньки Далласе Я потряс Максвелла за плечо. Пилот нацелил самолёт вдоль Леммон Авеню, и мы, снижаясь, пронеслись над крышами небоскрёбов, отелей, затем ресторанов, парикмахерских и над стоянками автомашин. Когда самолёт подрулил к воротам компании «Бранифф», там уже ожидала большая толпа болельщиков и друзей. Когда мы спустились на бетонную поверхность поля, Максвелл и я свернули в сторону, прошли вдоль здания аэровокзала и влезли через багажное отделение внутрь. — Привет, как поживаете? — Максвелл пожимал руки потрясённых пассажиров, одновременно перешагивая через их чемоданы. Я следовал за ним в нескольких шагах, стараясь выглядеть похожим на агента ФБР. На платной стоянке служащий взял у Максвелла корешок билета и снял трубку телефона. — Ты здорово играл, Сэт. Очень жаль, что этот чернокожий не сумел удержать мяч. Номер пять четыре шесть восемь. Голубой «кадиллак», верно, Сэт? — Максвелл кивнул. Сзади нас выстроилась очередь ожидавших свои автомобили. Хорошо одетый мужчина лет пятидесяти схватил Сэта за плечо. — Сэт Максвелл? — спросил он, всовывая свою руку в ладонь Максвелла. — Я — Харлен Куэйд. Из Тайлера. У нас общие знакомые. — Его глаза блестели от возбуждения. — Ах да, — ответил Максвелл слабым голосом. Он напрягал все силы, чтобы сохранить самообладание. — Бибби и Гордон Мерсер. Я был у них только вчера. — Очень рад. Как поживают Бибби и Гордон? — Максвелл пытался понять, что нужно этому мужчине. — У них всё в порядке. Я видел также Франсин и мальчика. Очень похож на тебя. — Улыбка на лице мужчины стала ещё шире, если это было физически возможно. Возбуждение переполняло его. Глаза Максвелла наполнились болью. Он тщетно пытался заговорить. — Послушай, приятель, — сказал я, наклоняясь к нефтепромышленнику из Тайлера. — Пошёл вон, пока ещё в состоянии передвигаться без костылей! — Чего ты орёшь? И вообще, кто ты такой? — сердито огрызнулся мужчина. Подъехал автомобиль Максвелла. Сэт всё ещё стоял, опираясь на стенку; его лицо было белым. Я подтолкнул его в сторону машины. Он направился к ней, спотыкаясь. Затем я повернулся и изо всех сил пнул мужчину из Тайлера в голень. Мой автомобиль стоял уже рядом с «кадиллаком». Я подошёл к Максвеллу, сидевшему на месте водителя. Его ноги и голова высовывались наружу. Его сотрясали судороги. С помощью водителя, подогнавшего наши машины, мы перетащили Максвелла в мой «бьюик» и отогнали «кадиллак» Сэта обратно на стоянку. По дороге мне пришлось несколько раз останавливаться. Сэт высовывался наружу и из его рта извергался фонтан пены, пахнущей виски. К тому времени, когда мы подъехали к Северному Далласу, ему было гораздо лучше и он пригласил меня зайти. У дверей нас встретил приятель Сэта по дому, нестриженный пудель Билли Уэйн. Он был единственным, что осталось Сэту от его предыдущей женитьбы на Джудит-Энн. Пудель прыгал вокруг Сэта и норовил лизнуть его в лицо. Я набросил пальто на плечи и направился к выходу. — До встречи во вторник, — сказал я. — До встречи. Ветер усилился. Я подошёл к машине, открыл дверцу и сел за руль. За последние семь дней моя жизнь резко изменилась. И я знал, что всё хорошее принесла в неё Шарлотта. Это она помогла мне разобраться в моих чувствах. После нашей встречи я стал каким-то другим, больше похожим на самого себя. Девушку окружал какой-то магический ореол. Даже находясь от неё вдали, я чувствовал её присутствие. Мне хотелось погрузить лицо в её густые волосы и вдыхать их запах. А больше мне ничего в жизни не хотелось. Понедельник Зазвонил телефон. Десять утра. Мне снилось, что я всё ещё в Нью-Йорке. Телефон не умолкал. Я открыл глаза и поднял трубку. — Тренер приглашает вас приехать к одиннадцати. — Это был голос Руфь, секретаря тренера. — Передай ему, что обязательно приеду, как только заработает сердце. — Что? — Да так. Хорошо, Руфь, я сейчас. Вылезти из кровати оказалось нелёгким делом. За ночь плечо онемело, и процедура утреннего подъёма превратилась в испытание воли. Травмированное колено снова наполнилось жидкостью, и опираться на него было очень больно. Я решил проблему, просто скатившись на пол. Я направился в туалет, с трудом передвигая ноги. Как всегда по понедельникам, я не переставал удивляться, какие страдания может вынести человеческое тело. Когда я согрелся в ванне, стараясь не погружать в воду больное колено, очистил носовые полости от засохшей крови и слизи и вообще пришёл в себя, было уже без пятнадцати одиннадцать. Я сумел добраться до клуба за пятнадцать минут вместо обычных двадцати и ровно в одиннадцать стоял в приёмной, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. Тренер не торопился принять меня, и я завязал разговор с новой секретаршей, красивой чернокожей девушкой. — Как поживаете? — спросил я, прибегая к своему испытанному приёму. — Отлично, — ответила она, не отрывая глаз от раскрытой книги — «Мандинго», романа о рабовладельческой ферме начала XIX века. — Вы уже прочитали то место, где хозяин фермы бросает в котёл с кипятком темнокожего парня, спавшего с его женой? Ответа не последовало. Я продолжал односторонний разговор. — А как вам понравилось то место, где хозяин находит свою дочь обнажённой в объятиях негра на кукурузном поле и отрубает ему мотыгой ягодицу? Впрочем, это из другой книги. Раздался телефонный звонок. Девушка подняла трубку и кивнула мне. — Можете проходить. — Её равнодушие было поразительным. По дороге к кабинету тренера я заметил, что все остальные помещения или пустовали или двери, ведущие в них, были плотно закрыты. Я пришёл к выводу, что кругом подозрительно тихо. Руфь торжественно распахнула дверь в святилище главного тренера, и я увидел отряд кровожадных, одетых в строгие костюмы бизнесменов. Тренер восседал у одного конца длинного овального стола. Представитель клуба и футбольной лиги сидели у стола и в креслах, разбросанных по комнате. Всё это было весьма тревожно. На другом конце стола, напротив тренера, стояло пустое кресло. Он предложил мне сесть. Я оглянулся вокруг. Враждебные, равнодушные лица. Все сидевшие в комнате были мне знакомы, за исключением плотного мужчины с коротко остриженными, редеющими волосами. Ему было за сорок, и, в отличие от остальных, на нём был кричаще безвкусный костюм спортивного покроя. Справа от тренера сидел Конрад Хантер, слева — Клинтон Фут. Я отчётливо слышал постукивание его ноги. Предстоял долгий день, и он напичкал себя наркотиками. Рядом с Футом сидел Рэй Марч, отвечающий за внутренние дела и безопасность футбольной лиги. До этого он прослужил десять лет в ФБР. Рядом с ним также сидели бывшие агенты ФБР. Их обязанности заключались в слежке за игроками и в расследовании их поведения, если оно могло нанести ущерб репутации лиги. Тренер перелистал несколько страниц из пачки документов, лежащих перед ним. Наконец он выбрал один из них и начал внимательно читать его, держа перед собой двумя руками. — Фил, — спросил он, не поднимая глаз, — где ты был во вторник на прошлой неделе? С вечера вторника до утра среды? — Как? — не понял я. — Вечером, в прошлый вторник, — терпеливо повторил тренер. — Где ты был в это время? Я посмотрел вокруг ещё раз. В кресле Эммета Хантера сидел О’Мэлли, адвокат клуба и старинный друг семьи Хантеров. Это был отталкивающий, жирный человек с багровым лицом. Казалось, что он всё время сдерживает дыхание. Сетка кровеносных сосудов, лопнувших от алкоголя, покрывала его толстые щёки. — Не помню, — ответил я наполовину правдиво. Одно было ясно — им это было известно и не нравилось. — А зачем это вам? — Отвечай на вопрос, — вмешался Клинтон Фут, глядя на меня свирепым взглядом. Я надеялся, что врач не дал ему слишком много допинга; говорить тогда с ним будет трудно, почти невозможно. — Что случилось? В чём меня обвиняют? — Лучше отвечайте на вопросы, молодой человек. — Голос Марча напомнил мне голос директора школы, узнавшего, что это я написал «говно» на дверях туалета для девочек. Сравнение заставило меня усмехнуться. Напряжение в комнате ещё увеличилось. — Не сомневаюсь, что это вам хорошо известно, — заметил я. — И всё-таки нам хотелось выслушать твои объяснения, — сказал тренер. Наверно, ему хотелось показать своё сочувствие и беспристрастность. — К тому же это будет лучше для тебя самого. — Клинтон Фут представил необходимость ответа на вопросы как мудрое решение проблемы. Постукивание его ноги отдавалось у меня в висках. Я понял, что не миновать крупных неприятностей. Я покачал головой, прибегая к единственной защите — безразличию. — Мистер Риндквист, — нарушил тишину Клинтон Фут. Плотный незнакомец пересёк комнату и встал за спиной тренера. У него было морщинистое, с резкими чертами лицо и большие мясистые руки. Узкие, бегающие глазки имели трудноуловимый цвет — светло-карий. Он выглядел опасным противником. — Меня зовут Джордж Риндквист. Я работаю в полиции нравов города Далласа. В свободное время я помогаю мистеру Марчу расследовать случаи недостойного поведения игроков. Голова Клинтона Фута кивала в такт словам Риндквиста. Выступление было тщательно отрепетировано. — Несколько недель тому назад мистер Марч поручил мне наблюдение за Филипом Эллиотом, служащим футбольного клуба. И тут я вспомнил, где видел Риндквиста. Несколько месяцев тому назад он уговорил меня выступать на банкете в пользу семей двух полицейских, погибших в автомобильной катастрофе. — …я следил за подозреваемым с того момента, когда получил указание мистера Марча и до его посадки в самолёт, якобы вылетавший в Нью-Йорк. — Самолёт и вправду прилетел туда, — заметил я. Глаза Клинтона Фута сверкнули. Он с трудом подавлял ярость. — Продолжайте, мистер Риндквист, — сказал главный менеджер. — Я прочту вам записи моих наблюдений за последнюю неделю. — Риндквист говорил с тщательной дикцией профессионального свидетеля. — В понедельник я начал следить за подозреваемым в восемь утра, когда он проследовал в Форт-Уэрт, к ресторану «Биг Бой», где встретился с несколькими мужчинами… — Извините меня, — прервал я, машинально поднимая руку. — А вам удалось опознать кого-нибудь из них? — Нет, не удалось. — И вы не заметили абсолютно никаких примет? — Никаких, — быстро ответил Риндквист, нервно переводя взгляд на Клинтона Фута. — Продолжайте, Джордж, — ободряюще сказал Фут. — Трое вышеупомянутых мужчин вместе с подозреваемым погрузили охотничьи ружья и другое снаряжение в кузов грузовика и поехали по старому Уэзерфордскому шоссе. Я решил, что они отправились на охоту и прекратил слежку, опасаясь быть обнаруженным. — Ну разумеется, — подал я реплику. — Заткнись! — рявкнул Фут, ударяя ладонью по столу. Лицо у него покраснело. — Ждал на стоянке рядом с рестораном. Вернулись они после обеда. — Риндквист посмотрел сначала на Марча, потом на Клинтона. Я пожал плечами. — Выехав из Форт-Уэрта, подозреваемый вернулся в Даллас и поехал к дому на Мейпл-Стрит, где принял участие в вечеринке. Я опять держался на расстоянии, чтобы… — В чьей квартире была вечеринка? — спросил я. — Сам знаешь, — буркнул полицейский. — Ты был на ней. Раздался смех. — Это верно, — заметил я. — Но ведь у тебя всё записано. Тебе платят за это. — Не знаю, — огрызнулся Риндквист. — Мистер Эллиот, — прервал Марч, опуская ладонь на руку Клинтона Фута, когда тот был уже готов в ярости вскочить из-за стола. — Это не суд. Мистер Риндквист информирует нас о том, что, по его мнению, относится к делу. Я закрыл глаза и опустил голову на грудь. — Продолжайте, Джордж. Полицейский продолжал свой рассказ, избегая всех подробностей. — Я видел, как подозреваемый курил марихуану вместе с другим неопознанным мужчиной. — С присущей ему деликатностью Риндквист не сумел опознать Сэта Максвелла — самого знаменитого атлета в спортивной истории Техаса. — Вы говорите, он курил марихуану? — спросил Клинтон Фут, не отрывая взгляда от поверхности стола. — Дело в том, что курильщики марихуаны, — Риндквист произнёс эти слова с таким же отвращением, с каким говорил о неграх, прокажённых или мексиканцах, — держат сигарету в ладонях, собранных в горсть, делают короткие частые затяжки, задерживая дым в лёгких. Их легко опознать. Именно так курил сигарету подозреваемый. Я чувствовал, что мир вокруг меня рушится, но не мог ни остановить, ни даже замедлить этот процесс. — Вскоре после того как подозреваемый выкурил сигарету с марихуаной, — продолжал Риндквист, — он… Я вскочил на ноги и ткнул в полицейского пальцем. — Ты уверен, жирный недоносок, что это была марихуана? Паршивый… — Мой голос и гнев затихали по мере того, как я искал и не мог найти подходящего оскорбления. — Ну смотри, парень! — завопил полицейский и шагнул ко мне, сжимая кулаки. Затем он оглянулся вокруг, ища поддержку. Рэй Марч пришёл на выручку. — Мы хорошо понимаем, мистер Эллиот, — его голос звучал бесстрастно, — что мистер Риндквист высказывает лишь своё предположение. Но вы должны признать, что он имеет огромный опыт. Именно поэтому мы наняли его. — Почему бы вам не застрелить меня сразу? — Вы можете дерзить, однако вам предъявлены серьёзные обвинения. Продолжайте, Джордж. Полицейский взглянул на Клинтона Фута, который ободряюще кивнул. — Как я уже сказал, — Риндквист снова посмотрел в блокнот, — вскоре после того как подозреваемый выкурил сигарету с марихуаной, я прекратил наблюдения и возобновил их во вторник, когда он вышел с тренировочного поля и проследовал к небоскрёбу Конрада Хантера, где пробыл около двух часов. Затем он поехал к Твин Тауэрз, где провёл ночь. — В какой квартире провёл ночь мистер Эллиот? — Клинтон злобно посмотрел на меня, затем откинулся на спинку кресла. Его правая нога нервно подрагивала. — В квартире двести сорок пять, сэр. — Риндквист даже не посмотрел в свои записи. — Там проживает… — Это неважно, — впервые заговорил О’Мэлли. — К делу это не имеет никакого отношения. Губы Риндквиста уже сложились в слово «Джоанна». Сбитый с толку, он начал запинаться. — Подозреваемый часто там ночует. — Риндквист перевёл взгляд с Клинтона на Марча, затем на О’Мэлли, не понимая, где допустил ошибку. — Знаете, кто вы все? Паршивые ублюдки, — заметил я. Оскорбление идеально подходило к каждому из присутствующих, включая меня самого. — Около полуночи, — продолжал Риндквист, снова обретя спокойствие, — я поехал к дому подозреваемого и произвёл там обыск, обнаружив наркотики и множество порнографических изданий. — И прихватил двадцать долларов, — добавил я. На моё замечание никто не обратил внимания. Я понял всю бессмысленность сопротивления и начал готовиться к завершению дела. — На следующий день, — Риндквист спешил закончить свои показания, гордясь успешно проведённым расследованием моих похождений. Я понимал, что выводы уже сделаны, оставалось только объявить приговор, — я возобновил наблюдения, когда подозреваемый вышел со стадиона после тренировки. Он поехал к дому некоего Харви Лероя Белдинга, подозреваемого в употреблении и продаже наркотиков, известного революционера и агитатора. — Настоящий Че Гевара, — пробормотал я. — Пока подозреваемый находился там, я обыскал его автомобиль и сфотографировал найденные там наркотики. Фотографии я передал вам. — Клинтон Фут поднял два поляроидных снимка над головой. Его рука заметно дрожала. Детектив закончил описывать события моей недели, упомянув драку в Рок-Сити и снова не сумев опознать ни одного из присутствующих, за исключением Шарлотты. Он не забыл упомянуть о её странных отношениях «с молодым ниггером». — Я рад, что всё это было на самом деле, — улыбнулся я. — Мне начало казаться, что у меня мания преследования. Клинтон Фут перевёл глаза с Риндквиста на меня. Его глаза блестели. Риндквист закончил своё повествование тем, что я поднялся по трапу самолёта, «якобы вылетавшего в Нью-Йорк», и сел. Клинтон взглянул на него и показал глазами на дверь. Полицейский встал и вышел из кабинета. — Спасибо, Джордж, — сказал Клинтон в сторону закрывшихся дверей и повернулся ко мне. — Хочешь добавить что-нибудь? — Во-первых, — медленно начал я, — мне хотелось бы поблагодарить всех присутствующих за их хлопоты. Клинтон Фут потерял самообладание. — Да кто же ты такой, ради всего святого? — завопил он. Его лицо перекосилось от ярости. — Всего лишь игрок с неисчислимым количеством травм. Такие продаются за полтинник дюжина. Ты полагаешь, что на тебя снизошла благодать? У меня пересохло во рту. — Ты здесь потому, что мы тебя купили, — продолжал он, обведя рукой собравшихся в комнате. — Мы, и никто другой. И шестьдесят миллионов болельщиков согласятся со мной. — Он показал жестом на Даллас за окнами комнаты. — Может быть, лучше спросить их самих? — ответил я, придя в себя после взрыва его ярости. — Что? — Голова Клинтона повернулась ко мне. На его лице была гримаса удивления и гнева. — Мы дали тебе работу, платили хорошие деньги. — Из кучи бумаг, лежащих перед ним, Клинтон вытащил мой стандартный контракт игрока. — Попробуй где-нибудь это заработать. Марч схватил его за руку. Клинтон попытался вырваться, затем посмотрел на Марча. — Ну ладно, — сказал он наконец и опустился в кресло. — Так вы хотите что-нибудь добавить? — спросил Марч. Я покачал головой. — Фил, — заговорил тренер, — ведь я беседовал с тобой за те годы, которые ты провёл в клубе, не один раз? Я кивнул. — О чём мы говорили? — Ну, главным образом о том, почему мне лучше сидеть на скамейке запасных. — По моему мнению, ты, Фил, превосходный ресивер, — продолжал он. — Ни у кого в лиге нет таких рук, как у тебя Ты — отличный игрок, но и остальные ребята в клубе ничем не хуже. Именно поэтому все вы играете в нашей команде. Однако для футбола нужен не только талант. Он требует дисциплины и преданности. Нужно не только брать у спорта, но и что-то давать взамен. — Б. А., — произнёс я. — Мне трудно стоять, я не могу дышать носом, ни разу за последние два года я не спал более трёх часов подряд — и всё из-за того, что части моего тела разбросаны по футбольным полям отсюда до Кливленда. Разве я не отдал что-то спорту? — Я имел в виду нечто другое, — возразил тренер. — Ты должен жить по правилам, созданными теми, кто любит игру и многое принёс в жертву ради неё. Нельзя менять то, что не нравится тебе. — Это действительно забавно, Б. А. — прервал я. — Вы меняете всё по своей прихоти, превратили футбол в деловое предприятие ради одного — денег. Тренер нахмурился. — Ты считаешь себя умнее других, — сказал он. — Мне знакомы все бесконечные аргументы о коррупции в профессиональном спорте. Я им не верю. И к тому же я слишком хорошо знаю тебя. Он взял со стола папку с результатами моих психологических тестов. — Ты стремишься достичь спортивных вершин, полагаясь только на себя. У тебя нет близких друзей или родственнике. Тебе никто не нужен. Ты представляешь угрозу для команды именно по той причине, по какой ты полезен для неё. Стремясь достичь многого, в случае неудачи ты приходишь к выводу, что тебя предали. Если тебя не сдерживать, ты разрушишь всё, что кажется причиной твоих неудач. — Он посмотрел на меня. — Нам нужен способ контролировать людей, подобных тебе. — Почему бы вам не прибегнуть к фронтальной лоботомии? — Ты упорно не хочешь понять меня, — продолжал тренер. — Тебе претит мой холодный, логический подход к футболу. Но ты не можешь подавить в себе личные чувства. Ты отказываешься жить по правилам. — Ну разве вы не видите это сами? — Я начал терять самообладание. — Вы контролируете мою жизнь, но не хотите считать меня человеком. Я — ваша собственность, но иметь со мной что-то общее вы отказываетесь. Как должен я понимать это? Лицо тренера оставалось бесстрастным. — Моё дело — выигрывать футбольные матчи, а не заниматься чьими-то личными чувствами, — равнодушно сказал он. — Мне наплевать, нравлюсь я тебе или нет, но я настаиваю, чтобы меня уважали. — Б. А., нельзя заставить людей уважать себя. У вас нет равных в искусстве выигрывать матчи, но это ещё не делает вас исключительным существом, исполненным божьей благодати. — Самое главное в футболе — это побеждать! — Тренер старался скрыть эмоции за маской равнодушия. — Для этого многое приносится в жертву. Но именно это превращает игроков в настоящих мужчин, превратило нашу страну в величайшую страну мира. Нас боятся и уважают. А ты отказываешься идти на жертвы. — Если для этого нужно походить на вас, то я действительно отказываюсь. Если вы полагаете, что это простое расхождение во взглядах на жизнь, тогда вы глупы. — Я опустился в кресло, измученный битвой, которой даже не было. — Ну что ж, — сказал тренер. Его глаза были холодны, как кусочки льда. — Вопрос прост. Люди должны, и я подчёркиваю — должны, поддаваться контролю. Ты не хочешь. Значит, ты должен уйти. Рэй Марч достал из кармана сложенный лист бумаги и внимательно прочитал его. Затем посмотрел на меня. — Когда президенту лиги впервые сообщили о выдвинутых против вас обвинениях… — Обвинениях? Я не слышал никаких обвинений. Всего лишь отрывки из дневника жирного соглядатая. — Мистер Эллиот, вы всё ещё думаете, что это суд. Вы ошибаетесь. Нас интересует только одно — поведение игрока, подрывающее репутацию профессионального футбола. Именно в этом вы обвиняетесь, и не без оснований. — Так чем же вам не нравится моё поведение? — Вы курите марихуану. — И что ещё? — Близкие отношения с девушкой, — ответил Марч, подобострастно глядя на Конрада Хантера, сидящего напротив. — Но ведь она не замужем. — Я видел, насколько всё это бесполезно. Наступила тишина. Присутствующие смотрели друг на друга усталыми глазами. Всем давно надоела эта комедия. Меня охватило предчувствие неминуемого конца. Я начал задыхаться. — Послушайте, — начал я, стараясь овладеть собой. — Вы не можете не понимать, что этого слишком мало. Значит, есть какие-то другие причины. Мне искренне жаль, если я причинил вам неприятности. Но, чёрт побери, до начала прошлой недели-девушка даже не была обручена. Что касается марихуаны — господи, я вынужден принимать куда более сильные наркотики только для того, чтобы выйти на поле. И вы сами даёте их мне. — Курение марихуаны преследуется по закону, — прервал меня Клинтон Фут. — О, бросьте, — простонал я. — Вы отлично знаете, что большинство игроков курят марихуану, принимают наркотики. Один парень из Бостона сказал мне, что способен играть только благодаря им. А что девушка? У нас игроки спят с жёнами друг друга. И каждый… — Поведение других нас не интересует, — вмешался Марч. — Только ваше. — Но почему именно моё? Почему? Может быть, вы просто ошибаетесь? — Мы не ошибаемся! — Клинтон Фут вскочил на ноги. В руке он держал мой смятый контракт. Ему тоже надоела игра, и он хотел покончить с ней как можно скорее. — У нас есть свидетели, и в соответствии с контрактом президент лиги имеет право дисквалифицировать тебя, что он и сделал сегодня в восемь утра. — Он разорвал контракт, смял его и бросил на стол. — Ты выброшен на улицу, приятель. — Главный менеджер опустился в кресло, довольный собой. О’Мэлли, юрисконсульт клуба, развернул смятый контракт, сложил разорванные куски, передал мне какой-то документ. — Подпишите, мистер Эллиот. Это — ваш добровольный отказ от всех обязательств клуба. Нам хотелось, чтобы всё обошлось без скандала. — Клинтон, ты не имеешь права, — запротестовал я. — Имею. — Он постучал карандашом по столу. — Хочу напомнить тебе, что у Риндквиста масса доказательств. На твоём месте я постарался бы исчезнуть. — Мистер Эллиот. — Равнодушие Марча было поразительным. — Когда президенту лиги сообщили о выдвинутых против вас обвинениях, он сразу принял меры, чтобы защитить ваши права. Когда он убедился, что гарантирована полная объективность, он дал согласие на расследование. Марч продолжал говорить, но я не слышал его слов. Перед моими глазами проносилась вереница образов. Я глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки. — …президент попросил меня зачитать следующее заявление от его имени. Бывший агент ФБР начал читать. — Моя задача, как президента лиги, состоит в том, чтобы руководить ею и гарантировать её безупречную репутацию. Руководство лиги считает, что с точки зрения сохранения доброго имени профессионального спорта желательно обнаружить и изгнать нарушителя из нашей среды, не привлекая к этому внимания общественности… Я примирился с безумием происходящего. Вот я сижу и пытаюсь убедить людей, которых не интересует правда. Им хочется изгнать меня из профессионального футбола и лишить права обратиться в суд. Я подписал расписку и передал её О’Мэлли. Толстяк улыбнулся и кивнул. — Вы нарушили привилегии профессионального атлета и больше не можете рассчитывать на нашу защиту. Я твёрдо убеждён, что ваше вероломное поведение наносит вред профессиональному футболу и тем идеалам и ценностям, которые мы отстаиваем. Внезапно я почувствовал, что непосильный груз, давивший меня, исчез. Мне показалось, что я впервые вижу эту комнату. Игра подошла к своему закономерному концу. Меня подловили на пустяке. Я не был побеждён и не ушёл с поля. Меня просто дисквалифицировали. Фактически это означало, что я побил рекорд, но его отказались признать. А это было уже их проблемой. Потому что единственная реальная часть игры — это я сам, и только я один могу оценивать свои поступки. Всё. Мне не нужно больше бороться за право на жизнь. Сейчас я спущусь вниз, сяду в машину и поеду в Лакоту. Там я спрошу, хочет ли Шарлотта, чтобы я остался с ней. Теперь я свободен. Видит Бог, я наконец свободен. — Поэтому с девяти утра сегодня вы отстраняетесь от игры в профессиональный футбол. Ваш контракт объявляется недействительным, и ваш клуб не будет выплачивать вам деньги. По сути дела, им был нужен не я. Им требовался мой трёхлетний контракт. Восстановить его через суд было безнадёжным делом. Только по-настоящему верующий или безумец может обратиться с гражданским иском в техасский суд, ища управу на монополию, права которой защищает государство. Рэй Марч уже заканчивал, когда я встал и направился к выходу. У двери я повернулся и ещё раз посмотрел на людей, обращающихся с другими людьми, как со скотом. Я улыбнулся им, покачал головой и вышел. — Подписано президентом футбольной лиги, — крикнул Марч вдогонку. Где-то в прериях недалеко от Амарильо образовалась область пониженного давления, и воздух из Далласа устремился туда. Как только я вошёл на стоянку, порыв ветра распахнул полы моего пиджака. Холодный декабрьский ветер пронизывал до костей, однако его всемогущая сила действовала как-то успокаивающе. Я чувствовал, что в природе назревают перемены. Наклонившись вперёд и преодолевая давление ветра, я пошёл к машине. Рядом остановился «кадиллак» Максвелла. — Привет, Сэт. Он нажал на кнопку, и стекло с правой стороны плавно опустилось. Глаза Сэта были скрыты за тёмными очками. Он смотрел вперёд и молчал. — Ты уже пришёл в себя после вчерашнего? — спросил я. Сэт кивнул. Я подошёл к «кадиллаку», наклонился и пробежал отсутствующим взглядом по сиденьям машины, обтянутым белой и синей кожей. — Что случилось? — спросил он наконец. — Тебя вызывал тренер? — Да, — ответил я, не понимая, как он попал сюда. — Он не поставил меня в стартовый состав. — Это мне известно. О чём был разговор? — раздражённо спросил он. — Откуда это тебе известно? — спросил я. — Ведь ты не можешь знать, что случилось утром. — Ты что-нибудь говорил обо мне? — О тебе? Господи, Хантер, Куинлэн, Фут и этот Марч из президентского гестапо. Они все были там. Меня вышвырнули на улицу. Я замолчал, ожидая ответа Максвелла. Молчание. — Откуда ты узнал, что я буду утром у тренера? Не отвечая, он молча смотрел вперёд. Затем он нахмурился и почесал затылок. — Спасибо, старик, что ты ничего не сказал обо мне. Он включил автоматическое сцепление. Коробка передач едва слышно загудела, и огромная машина плавно двинулась с места. — Эй! — крикнул я, делая шаг назад. — Как ты узнал, что я буду здесь? Сэт! Как ты узнал? «Кадиллак» с рёвом промчался по дороге, ведущей к шоссе и влился в поток машин, мчащихся на север. — Подонок, — тихо сказал я. Сел в машину, выехал на Мокингбёрд и направился домой. Мне было тяжело, но одновременно я испытывал и чувство облегчения, почти ликования. Как сказал тренер, футбол учит преодолевать жизненные трудности. Должно быть, я овладел этим искусством. В футболе я находил спасение от одиночества и никчёмности. Но теперь я начал понимать, что имела в виду Шарлотта. У меня должна быть своя внутренняя ценность, человеческое достоинство, присущее мне одному. Я свернул с Мокингбёрд и поехал через Хайлэнд-Парк, где жили избранные. Вдоль улицы и за воротами особняков стояли автомобили, на покупку которых не хватило бы моего заработка за год. Я подумал о том, сколько разорванных связок, растянутых мышц и кровавых царапин нужно заиметь, чтобы заработать на один из этих «мерседесов» или «роллс-ройсов», принадлежащих мистеру Бизнесмену. Я и он не были равными. Для него я был всего лишь развлечением. У моего дома стоял, стуча мотором, «кадиллак» священника. Наверно, Джонни была внутри, распевала церковные гимны и очищала пепельницы. Ей требовалось на это немного времени. Я никогда не курил дома, а окурки с марихуаной проглатывал. Наружная дверь была приоткрыта. Я с трудом распахнул её, и она заскрипела по паркету гостиной. В сырую погоду дверь так перекашивалась, что мне не удавалось её запереть. Я был рад, что уезжаю отсюда. — Как поживаете, мистер Фил? — спросила она, выбрасывая мусор в камин. — Отлично, Джонни, — рассеянно ответил я. — Отлично. — Меня поразила правдивость ответа. Действительно, я испытывал чувство какой-то радости, предвкушения счастья. В мою жизнь вошло что-то новое — трепетное ожидание. Да, я был хорошим футболистом и трудился на поле, не жалея сил. Но я играл, потому что это мне нравилось, и не в их силах лишить меня этой радости. Для меня этого было достаточно. — Джонни, мне придётся отказаться от твоих услуг. Я переезжаю. — О-о-о, — на мгновение её лицо нахмурилось, затем расплылось в широкой улыбке. — Ничего, мистер Фил. Мистер Энди и мистер Кларидж приглашали меня работать в их новом доме. Я хотела поговорить с вами. — Ну, тогда отлично, Джонни. Передай им, что можешь взяться за работу уже сегодня. И вот ещё, Джонни. — Я вытащил из кармана несколько смятых банкнот. — Вот пятьдесят долларов. Я хочу заплатить за первую страницу в вашей церковной программе. Только постарайся уж на этот раз правильно написать моё имя. — Большое спасибо, мистер Фил. Священник будет очень доволен. Большое спасибо. — Она широко улыбнулась и начала снимать фартук. Я вошёл в спальню, чтобы решить, что взять с собой и что оставить. Я опустился на кровать, вспоминая проведённые здесь бессонные ночи. Иногда я не мог уснуть из-за боли, но в основном из-за страха, подползающего к горлу и ждущего, когда я закрою глаза. Все мои ужасы, всё ещё висевшие под потолком и вдоль стен, казались теперь бессмысленными и глупыми. Мало хорошего я видел здесь; разве что какая-нибудь девушка, проходящая через мою жизнь, дарила краткие мгновения счастья. Я вытащил из-под кровати старый чемодан, бросил туда три пары джинсов и несколько свитеров, и отнёс в машину. Затем я вернулся обратно, выдернул вилку цветного телевизора из розетки и поставил его на кровать. Потом написал записку домовладельцу, вложил в конверт плату за месяц и добавил, что он может забрать себе всё, что ему понравится. По дороге к машине я остановился и положил письмо в почтовый ящик. — Мистер Фил. Я сложил вещи на заднее сиденье «ривьеры» и повернулся к Джонни, которая смотрела на меня из машины священника. — Да, Джонни, — отозвался я. — Дядя Билли Бэнк вернул кассету обратно. Старый «кадиллак» развернулся и выехал на улицу. Я кивнул, вспомнив о кассете. Громкий металлический щелчок, донёсшийся из-под машины, говорил о том, что священник переключил сцепление с заднего хода на передний. — Дядя Билли сказал, что он не сможет использовать её в своей программе, — выкрикивала Джонни, высовываясь из окна и поворачиваясь ко мне. — Он сказал, что вы… Священник прибавил скорость и дребезжащий, дымящий автомобиль скрылся за поворотом. Последние слова Джонни утонули в облаке голубого дыма. — Конечно, не может, — сказал я. — Никак не может. Я положил руки на крышу машины и посмотрел на ветхий дом напротив. Старость уже поглотила передние ступеньки. Развалюха была занята стариком, которого я видел несколько раз, когда он, шаркая ногами, шёл к почтовому ящику. Ящик всегда оказывался пустым. Я пожалел, что был для старика плохим соседом. — Ну что ж, старина, — произнёс я, обращаясь к умирающему дому. — По-видимому, никто из нас не услышит звонка от президента. Я сел в кресло водителя, приподнял руль поудобнее и отъехал от тротуара, даже не посмотрев, закрыта ли наружная дверь. Машина с рёвом неслась по бетонной автостраде, ведущей к Лакоте. Шарлотта ждёт меня. Стоя во дворе ранчо, в своей свободной рубашке, туго обтягивающей грудь, сунув руки в карманы джинсов, она улыбнётся мягкой, нежной улыбкой, начинающейся скорее от глаз, чем от губ. Мы сразу отправимся в постель. А может быть, устроимся прямо на прохладной траве и покажем несчастному телёнку, что он потерял. Я даже не обратил внимания на то, что передние ворота были распахнуты настежь — так мне хотелось увидеть Шарлотту. У дома стоял «континенталь» Боба Бодроу. Наверно, он в доме, уговаривает её вернуться. Я набью ему морду, стоит Шарлотте моргнуть глазом. Дверь «континенталя» была открыта, и шум работающего двигателя мрачно сливался с резким гудом, означающим, что водитель оставил ключи в машине. Я протянул внутрь руку, выключил двигатель и положил ключи на сиденье. Два кота лениво валялись у входа в кухню. Они посмотрели на меня голодным взглядом, очевидно ожидая очередную порцию бычьих яичек. В доме была тишина. Моя тревога нарастала. Может быть, их даже нет в доме. Следовало бы заглянуть в амбар. Я вошёл в кабинет. На диване сидел Бодроу. Он был щегольски одет в светло-синий костюм с широким галстуком в красно-голубую полоску. Он спокойно посмотрел на меня. — Мне показалось, что кто-то приехал, — сказал он. На брюках были большие тёмно-коричневые пятна. — Они в спальне, — добавил он и почесал щёку. На кофейном столике лежал сине-стальной «магнум» 0,357 калибра. Бодроу подложил под него журнал, чтобы не исцарапать лакированную поверхность столика. Теперь они были всего лишь рваными кусками белой и коричневой плоти. Крупнокалиберные пули разорвали на части их тела. Смерть Шарлотты была, по-видимому, мгновенной. Пуля пробила ей щёку и разнесла половину головы. Другая пуля ударила её в грудь, свисавшую окровавленным лоскутом кожи. Дэвид скончался от потери крови. Огромная кровавая полоса тянулась за ним к углу, где он лежал, скорчившись. Кисть левой руки была почти оторвана, и повёрнутая вверх ладонь смотрела умоляюще. Через спину и ягодицы были пропаханы две глубокие борозды. — Я застал их в постели рано утром, — спокойно объяснил подошедший Бодроу. — Его дикие глаза бегали по моему лицу. Он хихикнул. — А ты и не знал, что она спала с ниггером. Я подошёл к столику, взял револьвер и повернулся к нему. — Ты думал, что обманул меня, — глядя мне в лицо снизу вверх и не переставая хихикать, сказал он. Его белые мокасины были пропитаны кровью и стали коричневыми. — Вы оба смеялись надо мной. Теперь я буду смеяться! — он замолчал и посмотрел мне прямо в глаза. — Я хотел быть твоим другом! — выкрикнул он, указывая на меня пальцем. — Ты мне нравился! Я поднял руку и прицелился ему в лицо. Он даже не моргнул глазом. Я отвернулся, стараясь, чтобы брызги не попали на меня. — Он не заряжен, — сказал Бодроу. Боёк опустился на стреляную гильзу с громким щелчком. Бессильная ярость охватила меня. Я перепрыгнул через столик, подняв револьвер высоко над головой, зацепился за что-то и упал на Бодроу. Он завопил, как резаная свинья. Я снова замахнулся. На этот раз ствол револьвера скользнул по его лбу, и мушка прочертила глубокую царапину, из которой потекла кровь. — Прекрати! — завизжал он и быстро пополз в сторону от дивана. — Ты сошёл с ума! Я размахнулся изо всех сил. Тяжесть револьвера придавала удару убийственную силу. Каким-то образом указательный палец оказался между спусковой скобой и его черепом. Раздался хруст. Бодроу рухнул на пол. Моя рука онемела, и револьвер выпал из бессильных пальцев. Я начал бить его ногами — чтобы убить. Но он был слишком жирным и свернулся в клубок. — Дерись, сукин сын, сволочь! Вставай и дерись! Я повернулся и побежал в кухню за ножом. У меня перехватило горло. Я не мог дышать. Рыдания сотрясали меня. Я опустился на пол, и меня вырвало. Я лежал на полу довольно долго. В дверях появился Бодроу. Он поправил галстук и разгладил пиджак. Кровь всё ещё капала из раны, и плечо пиджака было красным. Револьвер был засунут за пояс. Он посмотрел на меня, с сожалением покачал головой и подошёл к телефону. — Старина, — произнёс он, набирая номер. — Ты — ненормальный. Когда шериф со своими помощниками закончили осмотр, уже стемнело. Бодроу увели. Трупы были отправлены в морги в Лакоте — для белых и чёрных. После того как шериф записал мои показания, а врач наложил шину на сломанную кисть, я вышел из дома и сел на землю в амбаре. Я ни о чём не думал, просто сидел и смотрел. Бычок с любопытством поглядывал на меня из соседнего стойла. Когда я наконец вышел из амбара, около моей «ривьеры» стоял лишь автомобиль шерифа. В темноте смутно виднелись очертания его фигуры с сапогом на бампере «форда». — Он что — твой друг? — Нет. — Так вот. Мы нашли рюкзак с марихуаной в спальне убитой, и к тому же этот Бодроу застал её в кровати с ниггером. Если он купит себе хорошего адвоката, вряд ли его посадят. — Шериф задумчиво покачал головой. — Такая красивая девушка, — пробормотал он. — Зачем она это сделала? Потом он выпрямился и подошёл к двери «форда». — Ну, до встречи. — Он помахал рукой. Шериф включил двигатель. Мгновенно ночь озарилась красными и синими огнями. Машина тронулась с места, потом вдруг остановилась, словно шериф что-то вспомнил. — Эй! — крикнул он. — Желаю успеха в воскресном матче! Автомобиль с рёвом умчался по дороге, разбрасывая гравий. Я слышал, как завизжали шины, когда он свернул на шоссе. Рёв сирены стих. Облокотившись на забор, я смотрел на молчаливое пастбище и прислушивался к отдалённым звукам жизни.

The script ran 0.008 seconds.