1 2 3 4 5 6 7 8 9 
    
В тот вечер я больше часа просидела перед Красой Земель. Человечки смотрели на меня с нарисованными улыбками. Я всех их знала наперечет. Те двое, которых я сделала самыми первыми, кучу времени тому назад, — кукла из чистилок для трубки в зеленом джемпере и с воздушным змеем и тряпичная куколка с каштановыми волосами, в комбинезоне и с букетом — смотрели особенно пристально. Словно хотели что-то спросить, но я не поняла что.
    
— Господи, — сказала я, — мне очень трудно обладать этой силой и не использовать ее для того, чтобы наказывать плохих людей.
    
Но Бог не ответил.
    
    
Без двадцати шесть хлопнула входная дверь. Папа окликнул меня и пошел на кухню. Я поняла по голосам — с ним пришел Майк. Майк — неверующий, поэтому нам не следует с ним общаться, но папа говорит, он славный парень, так что ничего страшного.
    
Папа с Майком вместе работают на заводе. Как и почти все в нашем городке. На заводе делают сталь для летательных аппаратов. Майк говорит — не такой уж паршивый завод, бывают и похуже. В соседней долине стоит завод, где убивают куриц, и кому-то так надоело их убивать, что он сунул руку в машину. А недавно в газете писали про завод, где все начали болеть, потому что перчатки не защищали их от химикатов, хотя начальство объявило, что все это ерунда. Папа никогда особенно не любил наш завод и всегда приходит домой в скверном настроении — кроме тех случаев, когда с ним Майк.
    
Я встала и вышла на площадку. Спустившись вниз, остановилась завязать шнурок. И тут услышала, как Майк говорит:
    
— Дуг — настоящий поганец. Лучше по возможности с ним не связываться. Я знаю, это проще сказать, чем сделать.
    
Кто-то передвинул стул, папа сказал что-то в ответ — я не расслышала, — а потом Майк сказал:
    
— Да, я тоже слышал.
    
Папа поставил что-то на плиту.
    
— Джим и Дуг вместе ходят на собрания. Чего от таких еще ждать.
    
— Угу. Да уж, — сказал Майк. — Оно и верно.
    
— Это все из-за сокращения часов, — сказал папа. — Некоторым это поперек горла.
    
— Профсоюз только и заседает.
    
Папа сказал:
    
— Толку с того профсоюза.
    
А потом Майк сказал:
    
— Может, толку с него и никакого, но если они объявят забастовку, ничего хорошего не будет. — Он вздохнул. — Ну не это, так что-нибудь другое. С этим разберутся, еще что-нибудь вылезет. Прямо как кротовые норы.
    
Папа сказал:
    
— Я свой контракт даже не читал толком.
    
Я слышала, что он улыбается.
    
А потом они смолкли, я подошла к двери и открыла ее, и Майк сказал:
    
— Добренького вам утречка! — Он всегда это говорит по вечерам.
    
А я сказала:
    
— Как там курочка, снесла яичко? — Потому что именно это я всегда говорю в ответ.
    
Майк сказал:
    
— И как там твои делишки, Фред?
    
Я минутку подумала и ответила:
    
— Творю тут всякое.
    
Майк сказал:
    
— Вот и дело. Почему петух переходил дорогу четыреста семьдесят восемь раз?
    
— Не знаю.
    
— А зацепился подтяжками за фонарный столб.
    
— Класс, — сказала я. Села за стол и стала чистить мандарин.
    
Они продолжали говорить, но не про завод. Через минуту я спросила:
    
— Что такое поганец?
    
Майк посмотрел на папу, а потом сказал:
    
— Поганец — это человек, с которым лучше не иметь дела.
    
Я положила в рот дольку мандарина.
    
— А что такое профсоюз?
    
Папа сказал:
    
— Джудит, а тебе не стыдно подслушивать чужие разговоры?
    
Майк рассмеялся:
    
— Профсоюз — это группа людей, которые тусуются все вместе.
    
— А-а, — сказала я. Подумала про Джемму и Рианну и Кери, потом про Нила и Гарета и Ли. Знаю я, что такое банды. — А почему от него никакого толку?
    
Папа покачал головой и встал. Майк сказал:
    
— Наверное, потому, что эти люди не очень хорошо делают свое дело.
    
— А что они должны делать?
    
Майк сказал:
    
— Ну и допросец! Ну, они пытаются организовать дело так, чтобы рабочие получали по справедливости; по крайней мере, в теории.
    
А потом, когда мы с папой ели ужин, я спросила:
    
— А почему от профсоюза никакого толку?
    
Папа сказал:
    
— С настырностью у тебя все в порядке, да?
    
Я уже собиралась было повторить вопрос, но тут он сказал:
    
— Чтобы чего-то добиться, профсоюз должен быть лучше организован.
    
— А-а.
    
Папа ел быстро. Я смотрела, как в горло ему спускается непрожеванный кусок картошки. Он сказал:
    
— Не тебе об этом переживать.
    
Я прижала картофелину вилкой — посмотреть, как глубоко продавлю, пока не развалится.
    
— А почему они хотят устроить забастовку?
    
— Они считают, что сокращать рабочие часы незаконно.
    
— А это незаконно?
    
Мускулы у папы на челюсти и на виске двигались вверх-вниз.
    
— Что думаю лично я, не имеет никакого значения, Джудит. Значение имеет только то, что мы, как представители Господа на земле, обязаны уважать земных властителей. Иисус говорил: «Кесарю кесарево, Богу Богово».
    
— Но сокращать рабочие часы — это несправедливо?
    
— Иисус учил: «Подставь другую щеку». Мы должны помнить, что всё в Его руках, — сказал папа. — А большинство вещей вообще не стоит того, чтобы из-за них переживать. Большинство вещей — пустяки.
    
Я расшлепала картофелину по тарелке.
    
— Пустяки тоже бывают важными, — сказала я.
    
Папа отложил нож. И сказал:
    
— Так ты ешь или играешься?
    
Я прекратила давить картофелину.
    
— Ем, — ответила я.
   
   
    
     
Подарок
    
    
В среду Нил Льюис бросил червяка мне в тарелку и затолкал меня в мусорный бак — пришлось стучать, пока меня не услышал наш уборщик мистер Потс. Папа рассердился, увидев мою одежду, и сказал, что у него и без этого неприятностей по горло, но я все равно не сказала ему ничего про Нила, потому что не хотела, чтобы папа пошел жаловаться в школу.
    
Я пошла к себе в комнату и придумала историю про Красу Земель.
    
В четверг Нил выдернул из-под меня стул и попытался поджечь на школьной площадке мою сумку. Когда папа потом увидел сумку, он сказал: «Проклятье, Джудит, деньги не растут на деревьях», и я поняла, что он очень рассердился — в других случаях он не ругается. Я пошла наверх, поиграла с Красой Земель и придумала историю про зонтик, на котором были нарисованы фламинго, и если бы зонтик раскрыли, все фламинго взлетели бы в небо, но они так и не взлетели, потому что девочка, хозяйка зонтика, очень его любила и не хотела, чтобы он намок.
    
В пятницу я сидела, не поднимая головы от тетрадки, и ни разу не посмотрела вокруг, потому что если бы я увидела Нила, я не смогла бы скрыть, как я сержусь. И вот интересно: до того, как у меня появился дар, я не помню, чтобы я когда-нибудь сердилась, мне только было страшно, а теперь я сердилась так, как еще не сердилась никогда, мне казалось, что внутри что-то вовсю молотит крыльями, как Роудраннер,[2] который пытается вырваться наружу.
    
Утром лицо у мистера Дэвиса было цвета оконной замазки. Он поправил очки, и рука его тряслась. На лбу блестел пот. Без десяти одиннадцать он стукнул по столу, порылся в ящике, нащупал бутылку и встал. И сказал:
    
— Я вернусь через пять минут. Сидите тихо и работайте — и помните: я у всех проверю орфографию и пунктуацию!
    
Только он вышел, началось буйство. Я склонилась над учебником и положила голову на руку. Мы писали сочинение в новых тетрадках. Вообще-то я люблю сочинения, но на этот раз тема была «Подарки», а об этом мне писать сложно. Братья не празднуют ни Рождество, ни дни рождения, а папа не покупает подарков, потому что в мире, как он говорит, и так культ вещей и нечего этому потворствовать. Наверное, можно было бы описать один из подарков Джози, но мне не хотелось.
    
Джемма сказала:
    
— А мне на Рождество подарят пони!
    
— А мне батут, — сказала Кери.
    
— А мне ролики, — сказала Рианна.
    
А потом Джемма сказала:
    
— А вы не празднуете Рождество, да?
    
— Нет, — сказала я, — потому что это не день рождения Иисуса. Это день рождения римского бога солнца.
    
Рианна сказала:
    
— И дни рождения тоже.
    
— Нет, потому что это языческие празднества, а в Библии сказано только то, что в дни рождения людям отрубали головы.
    
Кери сказала:
    
— И телевизора у вас нет.
    
— Нет, — сказала я, — потому что когда мама с папой поженились, папа сказал: «Либо телевизор, либо я». Мама сделала неправильный выбор.
    
Они не поняли шутку. Посмотрели на меня как на чокнутую — это когда одна бровь поднята, подбородок задран, лоб нахмурен. А потом Кери сказала:
    
— У тебя ведь нет мамы?
    
Я не ответила.
    
Джемма сказала:
    
— А все-таки Иисус родился в Рождество. Об этом все знают.
    
Она повернулась ко мне спиной, оперлась на руку и вытолкала меня на самый край парты.
    
Но мне было все равно, потому что я вдруг поняла, о чем напишу: я напишу про снег. Это ведь самый замечательный подарок, какой мне подарили за всю мою жизнь, куда ценнее любого рождественского подарка или подарка на день рождения, а писать об этом совершенно безопасно, потому что ведь папа сказал, что нельзя говорить про чудеса, и только про них, а читать мою тетрадку никто не станет, кроме мистера Дэвиса, который под всем, что бы я ни написала, ставит «отлично», — я однажды написала, что лучше умру, чем пойду в школу, а он и за это мне поставил «отлично».
    
Я провела по линейке поля. Поставила сегодняшнее число. Закрыла глаза, и шум, стоявший в классе, стих. Я слышала, как поднимается ветер. Я чувствовала, как холодает. Глаза заполнила белизна. Стало темно.
    
    
Не знаю, долго ли я писала, но вдруг почувствовала что-то за спиной. Обернулась и увидела, что там стоит Нил Льюис, вид у него довольный, будто он только что нашел что-то неожиданное. Он спросил:
    
— Чем занята, психичка?
    
— Ничем, — ответила я.
    
Открыла ящик, чтобы убрать тетрадку, но он меня опередил.
    
Я попыталась схватить тетрадку, но Нил поднял ее повыше. Попыталась еще раз, он поднял ее у меня над головой. Тогда я села совсем тихо и стала смотреть на руки.
    
Нил отыскал страницу, на которой я писала. Начал громко читать:
    
— «Лучший подарок я получила, когда обнаружила, что у меня есть волшебный дар это случилось в воскресенье я сотворила снег…» — Он нахмурился. Потом рассмеялся и заорал: — Уй! Ни фига себе! Джудит — волшебница!
    
Раздались вопли. Раздалось улюлюканье. Все сгрудились вокруг.
    
Нил стал читать дальше:
    
— «Я сотворила снег я сотворила его у себя в комнате я сотворила его из ваты и сахара…»
    
Раздались взвизги.
    
— «Бог показал мне как его создать».
    
Раздались завывания.
    
— «Это было зна… знам… знаме… зна… — у меня нет другого об… объя… объяс… — Нил прочистил горло. — Другого объясн… объясне… — Нил нахмурился. — По мере при… прибли… пре… пред… предна… мы узри… узрим… небы… небывалый рост потусто… явл… явле…»
    
Все таращились на него. Нил сказал:
    
— Что за хрень?
    
И бросил тетрадку мне на грудь.
    
— Спасибо! — сказала я, будто все это было шуткой, но руки тряслись так, что я не смогла открыть ящик.
    
Лицо Нила потемнело. Он нагнулся прямо ко мне, и я снова увидела, какие у него голубые глаза. Он сказал тихо:
    
— Значит, ты — волшебница? Из-за тебя пошел снег?
    
Я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла шаткая.
    
Он нагнулся еще ниже. Голос зазвучал громче:
    
— А на самом деле ты боишься, да? И сейчас боишься. Того и гляди описаешься от страха. — Он выпятил губу. — Конец света. Надо же! Ой, как страшно.
    
Раздались смех, крики. Нил распрямился, осклабился. Поскакал прочь. И тут внутри у меня что-то поднялось. Поползло по рукам в кончики пальцев, прокралось по шее к волосам. Я услышала, как голос произнес:
    
— Еще будет.
    
Кажется, это был мой голос.
    
Нил сказал:
    
— Что?
    
Кто-то еще сказал:
    
— Мамочки!
    
Я сказала:
    
— Еще будет страшно.
    
На сей раз это точно была я.
    
Лицо Нила вспухло, будто он унюхал какую-то гадость, как, например, когда Гарет пукал. Он придвинулся ближе и тихо сказал:
    
— Ты такое полное чмо.
    
И слова были очень тяжелыми и медленными, будто такими огромными, что и не произнести.
    
А в моей голове было так жарко, что мыслей не осталось. И зрения не осталось. Я сказала:
    
— Я хотя бы читать умею.
    
На секунду настало полное молчание. Потом кто-то засмеялся. Звук заскакал вокруг, будто отпустили пружинку. Запузырился где-то под лампами дневного света, а потом его нагнало и задушило молчание.
    
Лицо у Нила было странным. Оно изменилось, потом, пока я смотрела, изменилось еще раз, будто по нему проходили какие-то тени. Он сказал:
    
— Ты просто вонючая падла.
    
Я встала, раздался какой-то рев, тело мое наполнилось сотрясающейся кровью. Я сказала:
    
— Ты сам падла. Самая поганая падла на свете. Не лезь ко мне, Нил Льюис, а то пожалеешь.
    
— А что ты с ним сделаешь? — проорал кто-то. — Превратишь его в лягушку?
    
— Может, и в лягушку, — сказала я. — Уж как захочу. — Я посмотрела на Нила и тихо сказала: — Я все могу.
    
Потом произошли три вещи. Нил рванулся вперед, я отступила назад, и открылась дверь.
    
Мистер Дэвис сказал:
    
— Почему вы не на своих местах?
    
Мы с Нилом уставились друг на друга, а мистер Дэвис сказал:
    
— А вы двое что, меня не слышали?
    
Нил пошел к своей парте. Мистер Дэвис сказал:
    
— Вот спасибо.
    
Я села, и хорошо, потому что ноги сделались какими-то жидкими.
    
Джемма сказала:
    
— Ничего себе!
    
Кери сказала:
    
— Он тебя убьет.
    
Рианна сказала:
    
— А ты правда волшебница?
    
Я склонилась над учебником. Попыталась отыскать нужную страницу. Но к спине кто-то привязал две невидимые ниточки. Стоило мне двинуться, они двигались тоже. Я обернулась — Нил не спускал с меня глаз. Пока я смотрела, он взял в одну руку карандаш и, не отводя взгляда, переломил его пополам.
    
По мне прокатилась жаркая волна, и я начала падать. И при этом ощутила кое-что еще. Я ощутила покалывания повсюду, будто на тело струился яркий свет, как тогда, когда брат Майклс рассказал мне про горчичное зернышко, как когда я увидела снег.
    
И тогда, снова повернувшись к доске, я подумала про снег, как поначалу он падал тихо-тихо, как снежинки таяли без следа. И как потом он скрыл дома и дороги, и выбелил весь город до чистоты, и заровнял канавы, как исчезла гора и закрылся завод, как отключили электричество, как во всех газетах появились огромные жирные заголовки. Я подумала, как он появился из ниоткуда, пока я спала, и превратил мир из цветного в белый.
   
   
    
     
Решение
    
    
Когда я в тот день вышла из школы, произошло нечто, чего никогда не происходило раньше. Нил, Ли и Гарет ждали меня у ворот на велосипедах, а потом ехали за мной до самого дома.
    
Я заставила себя идти медленно и не оглядываться. Когда я свернула на нашу улицу, они сделали круг, и Нил проехал так близко, что в меня полетел гравий. Они подождали, заметили, в какой дом я вошла, а потом укатили. Я пошла наверх, легла на пол и уставилась в потолок.
    
Мне нравится потолок моей комнаты. На нем всякие пятнышки, а в углу — мохнатые шарики, похожие на сгрудившиеся домики: там живут пауки. Старая паутина свисает, как поникшие флажки после праздника. А абажур на лампе — в форме воздушного шара. Этот абажур сделала мама. Она тоже любила создавать разные вещи. Когда я смотрю на воздушный шар, я думаю про нее и про то, как можно было бы куда-нибудь уехать из нашего городка. Вот и теперь я на него смотрела, но впервые толком не видела.
    
— Господи, — сказала я. — Мне так хочется что-нибудь со всем этим сделать.
    
«Например, что?» — сказал Бог, и я очень обрадовалась, что Он снова со мной заговорил. Я опять почувствовала огонь на спине и в волосах, будто кто-то щелкнул выключателем. Я села.
    
— А зачем мне этот дар, если я не могу им пользоваться? — спросила я.
    
«Твой папа говорит, это опасно», — заметил Бог.
    
— Ты же используешь свою силу.
    
«Использую, — подтвердил Бог. — Но Я — Всевышний».
    
— Я ведь пока пользовалась своим даром, только чтобы делать добро, правда?
    
«Да, — сказал Бог. — Пока — да».
    
— Но я только для этого и хотела получить этот дар, — сказала я. И тут меня вдруг затрясло. — Ненавижу этого гада!
    
«Ты что, забыла о всепрощении?» — напомнил Бог.
    
— Да.
    
Некоторое время мы помолчали.
    
Потом Бог сказал:
    
«Бывает, конечно, и по-другому…»
    
— В смысле?
    
«Ну, ты же знаешь, есть еще и Ветхий Завет. Слышала такое выражение — „око за око“?»
    
— Это из Второзакония.
    
Бог сказал:
    
«Молодец, ворон не считаешь. „Душу за душу, око за око, зуб за зуб, руку за руку“. Видишь ли, Мне надоело, что Меня шпыняют почем зря. И теперь, если люди делают Мне больно, Я отвечаю им тем же. Это Мой Основополагающий Закон. Правда, не знаю, зачем Я тебе про это рассказываю. Ты и сама это знаешь».
    
— Что Ты хочешь этим сказать?
    
«Что кое-кому можно и отплатить той же монетой», — ответил Бог.
    
— Ты правда так думаешь?
    
Бог почесал в затылке — а может, в бороде. Я услышала, как Он что-то чешет.
    
«Да», — сказал он в конце концов.
    
— Правда?
    
«Да, — сказал Бог. На сей раз голос Его звучал увереннее. — Нужно же с этим что-то делать».
    
— Как здорово, что Ты тоже так думаешь! — сказала я. — А как же быть с папой?
    
«Да он все равно не верит, что ты можешь творить чудеса, — сказал Бог. — Ты за него не переживай. А что именно ты собиралась сотворить?»
    
— Да так, мелочь какую-нибудь, — сказала я. — Ничего особенного. Для начала.
    
«Мне это нравится, — сказал Бог. — Мне нравится твой стиль».
    
Сердце у меня заколотилось.
    
— И все будет хорошо? — спросила я.
    
«Разумеется, — ответил Бог. — Вернее, Я так думаю. Ты же сама сказала — мелочь. Вряд ли с мелочи будет такой уж большой урон. Пора угостить мальчишку его собственной микстурой».
    
— Уррра! — Я вскочила.
    
«Только вот что Я тебе должен сказать: Я не могу обещать, что все выйдет именно так, как тебе хочется».
    
— Ну и ладно.
    
«Тебя это не смущает?»
    
— Нет!
    
Бог засмеялся:
    
«Ну так вперед!»
   
   
    
     
Как сотворить человека
    
    
Человека можно сотворить вот как. Вам понадобятся: моток мохера, хлопковая тряпочка, нейлоновая ткань для зонтика, универсальный клей, пластилин, чистилки для трубки, краска (акриловая), корректировочная лента, зубочистки, шерстяная нитка.
    
1) Слепите из пластилина сапоги, голени, руки, ладони, голову и шею. Проделайте в них зубочистками дырочки для проволоки. Дайте пластилину застыть.
    
2) Вклейте в дырочки чистилки для трубок, согните, чтобы вышла фигурка. Позвоночник должен получиться достаточно тонким, чтобы гнулся, и достаточно прочным, чтобы не ломался.
    
3) Приделайте человеку нос (в данном случае — вздернутый), два глаза (например, голубых), рот (с большими зубами) и еще что захочется (веснушки).
    
4) Сделайте человеку волосы из мохера (рыжеватые, прилизанные). Придайте ему выражение (нахмуренные брови, слезы).
    
5) Обмотайте чистилки шерстяной ниткой. Отмерьте, потом обрежьте.
    
6) Раскрасьте сапоги (или кроссовки). Оденьте его в брюки (или спортивные штаны; черный хлопок и корректировочная лента). Наденьте на него пальто (или спортивную куртку: ткань для зонтика).
    
7) Дуньте ему в легкие, оживите его.
   
   
    
     
Стук в дверь
    
    
Я поставила человечка, которого сотворила, среди других людей. Они стояли вокруг и указывали на него пальцами. Человечек пытался вырваться из окружения, но его не пускали. Он кидался то туда, то сюда, но ему не давали проходу. Тогда он сел и заткнул уши пальцами. Я смотрела на него, и мне делалось все легче. Я понятия не имела, что будет дальше, но, что бы ни было, я знала: Нилу Льюису это не понравится.
    
Потом я села писать дневник. Когда хлопнула входная дверь, я спрятала дневник под половицу и побежала вниз. В ногах было так, будто я только что пробежала кросс, а сердце стучало в ушах.
    
    
В тот вечер папа зажег камин в передней комнате — это значило, что у него хорошее настроение. Именно в передней комнате хранятся все мамины вещи: черное пианино с золотыми подсвечниками, швейная машинка «Зингер» с педалью внизу, бело-розовый диванчик и два кресла, на которые она сшила чехлы, занавески с люпинами и мальвами, подушки, которые она вышила. Когда я подрасту, мне разрешат пользоваться маминой машинкой.
    
В передней комнате было здорово, будто на корабле. Дождь и тьма ломились в окна, но внутрь проникнуть не могли. Бушевал ветер, волны вздымались все выше, брызги перелетали через борта, но у нас было сухо и уютно. Папа потягивал пиво, а я налила себе лимонада и слушала Найджела Огдена, лежа на животе в полукруге света от камина.
    
Я рисовала стоящего на земле ангела из Книги Откровений, того, который дал апостолу Иоанну книжку, сладкую как мед и горькую одновременно. А ведь именно это и сказал в моем сне тот старик о камне, который я выбрала, а я так и не поняла, что это значит. Я все думала, важно ли, что на первом месте, а что на втором, горечь или сладость, попыталась вспомнить, в каком они шли порядке, но так и не вспомнила.
    
Я люблю Откровение. Оно почти все — про конец света, только последние несколько глав — о том, как все будет после, в Красе Всех Земель.
    
— А Армагеддон — он какой будет? — спросила я.
    
— Это будет величайшее событие в истории, — сказал папа, голос его звучал спокойно и добродушно. Он глубоко уселся в кресло и вытянул ноги.
    
Я поднялась на колени.
    
— А громы и молнии будут?
    
— Возможно.
    
— А землетрясения?
    
— Может быть.
    
— А град пойдет, а огненные шары будут кататься по улицам?
    
— Бог все свершит так, как сочтет нужным.
    
— Но ведь это довольно странно, правда? — сказала я. — Убить столько людей…
    
— Ничего странного, — ответил папа. — Ты же помнишь, их уже много лет пытаются предупредить.
    
— Ну а если один-другой не услышали предупреждений? — спросила я. — Не по своей вине? Ну, если, например, они не слушали, потому что кто-то сказал им не слушать? Бог их простит?
    
Я посмотрела на свою картинку. Лицо ангела было строгим. На руках буфами выступали мускулы. Вид был такой — не простит.
    
— Господь способен читать в сердцах, Джудит, — сказал папа. — Наше дело — предоставить все эти вещи Его воле.
    
Когда он мне это напомнил, мне стало легче, и я продолжила рисовать ангела. Закончив, я показала его папе.
    
У ангела были голубые глаза и волосы как солнце. Одной ногой он стоял в Египте, а другой — в Алжире.
    
— Это Великая Рифтовая долина, — сказала я на случай, если папа не заметит.
    
Папа сказал:
    
— Замечательно. — А потом сказал: — А почему ангел обеими ногами стоит на земле?
    
— Что?
    
— Он должен одной ногой стоять на море.
    
— Правда?
    
Я открыла Откровение, 10-ю главу. Папа оказался прав. Но если теперь закрасить Алжир синим, он в результате станет фиолетовым, да и форма выйдет неправильная. Я спросила:
    
— А это очень важно?
    
Сама-то я знала, что важно, потому что ангел — это не только аллегория, но еще и символ, то есть он наделен особым значением, как вот Предопределение, а значит, и все детали исполнены особого смысла. Я взяла резинку. И тут грохнул почтовый ящик. Три коротких удара.
    
Папа пошел к дверям. Открыл, но я не услышала никаких голосов.
    
— Кто там? — спросила я, когда он вернулся.
    
— Никого. — Он подбросил дров в камин и отхлебнул пива.
    
— Никого?
    
— Никого.
    
— А-а, — сказала я.
    
Я стала стирать ангелу ногу, но под резинкой все размазалось. Я вздохнула:
    
— А может, ангел просто подвинулся. Или у него нога замерзла в воде.
    
Пока я говорила, почтовый ящик грохнул снова, три коротких удара. На этот раз еще до того, как папа открыл дверь, я услышала стук калитки и смех. Я выглянула из-за шторы, но никого не увидела.
    
Когда папа вернулся, я спросила:
    
— Кто там?
    
— Мальчишки балуются. — Он подбросил еще дров в камин.
    
— А-а, — сказала я.
    
Папа казался спокойным, но я видела, что он сердится. Он терпеть не может, когда в дверь громко стучат или когда ею хлопают, потому что в нашу дверь вставлено красивое витражное стекло с изображением дерева — его восстановила мама. Папа часто говорит, какое оно замечательное. Я взяла чистый лист бумаги и нарисовала голову ангела. Не хотелось больше думать о том, что сказал папа. Я как раз начала раскрашивать голову, когда почтовый ящик грохнул снова.
    
На этот раз папа пошел к задней двери. Я услышала вопль, топот бегущих ног, потом стукнула калитка.
    
Через минуту папа вернулся, смеясь. Он сказал:
    
— Я их застал врасплох!
    
— Кого?
    
— Мальчишек.
    
По моему телу прошла горячая волна.
    
— А что они делали?
    
— Безобразничали.
    
— А они убежали?
    
— Да. Бросились наутек, как только меня увидели. Не ждали, что я зайду сзади.
    
Я посмотрела на ангела.
    
— А как они выглядели? — спросила я.
    
— Да просто мальчишки. Примерно твоего возраста. У одного вихры светлые. Рослый такой. Не из твоих приятелей?
    
До того мне было жарко, а теперь стало холодно. Ангел смотрел на меня голубыми глазами.
    
— Нет, — сказала я. — Нет у меня таких приятелей.
   
   
    
     
Воскресенье
    
    
От некоторых вещей никакие чудеса не спасут. Сегодня выяснилось, что Джози связала мне пончо.
    
Мэй сказала:
    
— Да нет, это шаль!
    
— Да ты что! — сказала Элси. — Это пончо.
    
— Оранжевое, с кисточками и с ракушками, — сказала Мэй.
    
— Где это там ракушки? — спросила Элси. — А я думала, это жемчужины.
    
— Ракушки, — сказала Мэй. — Мелкие, с дырочками.
    
— В любом случае, она тебя ищет, — сказала Мэй.
    
— Как тебе повезло! — сказала Элси.
    
До самого начала собрания я пряталась в туалете.
    
    
Выступал в этот раз Альф. Язык его был в хорошей форме, так и мелькал в уголках рта.
    
— И чего же ждет от нас Господь, братья? — спросил он. Огляделся свирепо — лицо красное, глаза выпучены.
    
Через полчаса у меня от его голоса разболелась голова — а может, от запаха тети Нел; от нее нынче пахло сильнее обычного. Желтые пластмассовые розы — и те выглядели какими-то понурыми.
    
Голос Альфа звучал все громче. Он размахивал руками. Я испугалась, как бы он не запутался в проводе от микрофона.
    
— Чего же ждет от нас Господь, братья? — повторил он.
    
Когда он произнес это в третий раз, я не выдержала, подняла руку и сказала:
    
— Чтобы мы регулярно заполняли отчеты?
    
Потому что обычно правильный ответ был именно таким. Но тут все рассмеялись. Папа потом объяснил, что Альф задал так называемый риторический вопрос, которому положено просто висеть в воздухе, ответа никто не ждет.
    
Альф сказал, что я права, разумеется, Господь ждет, что все мы будем регулярно заполнять отчеты, а еще Он ждет от нас от всех веры.
    
Я впилась ногтем в корешок Библии. У меня-то есть вера. Никто и не подозревает какая. Я такое могу, что им даже и не представить. Если бы они это знали, не стали бы надо мной смеяться. Если бы знали, они бы страшно удивились.
    
Я не могла не думать о том, как это странно: никто и не заметил, что я теперь — Орудие Господа. Я думала, что этому уже пора хоть как-то проявиться. Потом решила, что попрошу у дяди Стэна адрес брата Майклса. Уж он-то, решила я, точно отнесется к чудесам серьезно.
    
    
После собрания я подошла к дяде Стэну и дернула его за рукав. И сказала:
    
— Скажите, вы не могли бы дать мне адрес брата Майклса? Или телефон.
    
— Брата Майклса?
    
— Да.
    
— Зачем тебе, малыш?
    
— Я хочу рассказать ему про горчичное зернышко и еще про одно чудо.
    
Стэн улыбнулся:
    
— Хорошее дело.
    
— Что?
    
— Ну, я поищу.
    
— А-а…
    
— Напомни, если забуду принести на следующее собрание, — сказал Стэн. И стал складывать бумаги в портфель.
    
Он, что ли, не услышал, что я сказала?
    
— Дядя Стэн, — сказала я. — Я сотворила чудо! Я устроила снегопад!
    
— Правда? — сказал он.
    
Я сказала:
    
— В каком смысле — «правда»?
    
Опять сделалось жарко.
    
— Джудит… — сказал он и положил ладонь мне на голову.
    
— Я ничего не выдумываю! — сказала я. — Я вообще-то не собиралась вам об этом говорить, оно как-то само вылетело, — но поэтому мне и нужен адрес брата Майклса. Это очень важно. Я ведь не знаю, что мне делать дальше. С моим даром.
    
— Ну уж брат Майклс тебе точно что-нибудь посоветует, зайчонок, — сказал дядя Стэн. — Ладно, я пойду, мне нужно поговорить с Альфом…
    
Мог бы и не трудиться выдумывать повод; я увидела, что к нам приближается ярко-розовая шляпа с оранжевыми перьями. Джози так и рыскала глазами по залу.
    
— Мне тоже пора, — сказала я и проскользнула в последний ряд.
    
Похоже, если Джози сама не сумеет меня поймать, устроит общую облаву.
   
   
    
     
Пятое чудо
    
    
Когда в понедельник утром я вошла в класс, у стола мистера Дэвиса стояла женщина. Трудно было сказать, сколько ей лет, потому что она была совсем маленького роста, однако я подумала — примерно столько же, сколько и папе. Волосы у нее были рыжие, забранные под головную повязку, а еще круглые очки и маленькие ладони, как будто в цыпках. Волосы казались красноватыми, и ладони тоже были красноватые. Волосы ее мне понравились. Я подумала, хорошо бы сделать такие же кому-нибудь из моих человечков. Я бы взяла яркую оранжевую шерсть и потом поставила бы прядки торчком.
    
Женщина пыталась открыть ящик, но в результате весь стол сдвигался с места.
    
— Нужно стукнуть сверху, — сказала я.
    
— А-а. — Она нахмурилась, стукнула, и ящик открылся. Она засияла и посмотрела на меня. — Спасибо. Ты кто?
    
— Джудит.
    
— А я — миссис Пирс, — сказала она. — Буду пока замещать мистера Дэвиса.
    
— А-а, — сказала я. — А с ним что случилось?
    
— Он неважно себя чувствует. Ничего особенно страшного.
    
Она снова улыбнулась. Зубы у нее были совсем мелкие, и два верхних росли криво, так что краешки торчали наружу. Зубы миссис Пирс мне понравились. И голос тоже. Он напоминал зеленые яблоки.
    
Она сказала:
    
— А ты чего не на линейке, Джудит?
    
— Я туда не хожу. Я не должна соприкасаться с Миром.
    
— А-а, — сказала миссис Пирс. Потом моргнула. — А чего так?
    
— А это Вертеп, — ответила я.
    
Миссис Пирс взглянула на меня попристальнее, шмыгнула носом и сказала:
    
— Ну ты, собственно, не много теряешь.
    
Она еще раз стукнула по столу, ящик выскочил снова и попал ей по локтю. Она прикрыла глаза и что-то пробормотала. А вслух сказала:
    
— Да, к такому сразу не привыкнешь.
    
Тут открылась дверь, и вошли остальные.
    
Уставились на миссис Пирс. Она сидела на столе мистера Дэвиса, закинув ногу на ногу.
    
— Доброе утро, класс номер восемь, — сказала она. — Меня зовут миссис Пирс. Я тут немножко с вами позанимаюсь.
    
— А где мистер Дэвис? — спросила Анна.
    
— Он приболел, — сказала миссис Пирс. — Но я уверена, что он скоро поправится. А пока нам придется притереться друг к другу. Я привыкла все делать по-своему, так что готовьтесь к переменам.
    
В дальнем конце класса послышалась какая-то возня. Потом бумажный самолетик ударился о мою голову. На нем было написано «ПАДЛА». Миссис Пирс шмыгнула носом и потянулась к журналу.
    
— Для начала, — сказала она, — вот эти три мальчика — да, вы, — пересядут за первую парту. Потрудитесь назвать мне свои имена.
    
— Мэтью, Джеймс и Стивен, мисс, — сказал Нил.
    
Миссис Пирс улыбнулась.
    
— По счастью, мистер Дэвис нарисовал мне план рассадки. Вы Гарет, Ли и Нил, верно?
    
— Да, мисс, — сказал Гарет. — Я Мэтью, это Джеймс, а это Стивен.
    
Миссис Пирс спрыгнула со стола.
    
— Давайте, юноши. — Она принялась сдвигать две парты. — Подъем!
    
— Мне никак, мисс, — сказал Нил.
    
— Это еще почему?
    
— Я не могу найти сумку, мисс.
    
— А-а, — сказала миссис Пирс. — И давно ты ее потерял?
    
— Не знаю, мисс, — сказал Нил.
    
По лицу его прокралась улыбка. Раздался смех.
    
— Это не помешает тебе пересесть, — сказала миссис Пирс.
    
Нил сделал вид, что зацепился за стул, и начал так и этак дергать куртку.
    
— Вот ведь бедолага, — сказала миссис Пирс. — Он сам даже встать не может. Даст кто-нибудь Нилу ручку?
    
Все снова засмеялись, но на сей раз — вместе с миссис Пирс.
    
Нил отцепился от стула и вразвалочку зашагал вперед. Миссис Пирс выдвинула для него стул, он сел задом наперед, глядя на остальной класс. Все снова засмеялись.
    
Миссис Пирс улыбнулась.
    
— Да вы настоящий клоун, мистер Льюис. Одна беда: вы теперь учитесь в моем классе, а у меня нет времени на разные фокусы. Потрудитесь достать учебники. Вы разве не видите, что мы все вас ждем?
    
Нил почесал в затылке.
    
— Не могу, мисс.
    
— Почему?
    
— Потерял, мисс.
    
— Учебники?
    
— Да, мисс.
    
— Как, прямо все?
    
— Да, мисс.
    
— И часто ты теряешь вещи, Нил?
    
— Не знаю, мисс.
    
Снова раздался смех.
    
Миссис Пирс прошагала в дальний конец класса и вытащила из угла сумку.
    
— Это, случайно, не твоя сумка?
    
— Нет, мисс. Не моя. — Нил с ухмылкой повернулся к Ли.
    
— Вот как, — сказала миссис Пирс. — Что же, в таком случае сумка со всем содержимым останется у меня, пока не найдется ее владелец. А ты потрудись, пожалуйста, к концу недели обзавестись новыми учебниками и школьными принадлежностями.
    
Она бросила сумку в шкаф, где хранились пособия, захлопнула дверцу, заперла, а ключ положила в карман.
    
Нил сказал:
    
— Эй!
    
— Что такое?
    
Нил оскалился и повернулся вперед. Потряс парту.
    
— Не хочу я тут сидеть, тут погано.
    
— Да почему же, Нил? — сказала миссис Пирс. — Отсюда ведь лучше видно доску.
    
Я громко рассмеялась. Зажала рот ладонью, но было уже поздно. Нил обернулся, глаза его сверкнули. Только я почему-то не отвернулась, а глянула ему прямо в глаза.
    
— Ладно, с этим разобрались, — сказала миссис Пирс. — Вернемся к уроку. Сегодня мы будем читать стихи.
    
— Стихи? — повторила Джемма.
    
— Вот именно, Джемма, — сказала миссис Пирс. — Хорошее стихотворение пробуждает ум как ничто другое. И все потому, что поэты никогда не говорят в точности, что они имеют в виду, — по крайней мере, хорошие поэты. Они находят другие пути донести до нас смысл. Рисуют картинку или как бы рассуждают о чем-то другом, — в обычной речи мы тоже рисуем картинки, например, мы же говорим «ножка стола» или «солнечное настроение», «я встал с левой ноги», «ледяной взгляд», «кипучий гнев».
    
Она записала все эти фразы на доске.
    
— Давайте посмотрим, сколько вы сможете отыскать в этом стихотворении картинок, с помощью которых описано солнце. Написал его Роберт Льюис Стивенсон, называется оно «Зима».
    
     
      
Зимой спит солнце допоздна,
      
Сопит, ворочаясь со сна.
      
Висит недолго средь равнин
      
Кроваво-красный апельсин…
     
    
    
— Ну, — сказала миссис Пирс, дочитав стихотворение, — кто какие картинки заметил?
    
— Я, — сказала Анна. — Солнце спит.
    
— Хорошо. И как это помогает нам понять, что именно хотел сказать поэт?
    
— Делается понятно, что зимой солнце встает поздно, — сказала Анна.
    
— Хорошо, — сказала миссис Пирс. — Да, все правильно. Зимой световой день короче. А еще?
    
— Солнце — темно-красный апельсин, — сказал Мэтью.
    
— Замечательно, — сказала миссис Пирс. — И о чем это говорит?
    
— О цвете.
    
— Правильно, — сказала миссис Пирс. — Вы замечали, что зимой солнце гораздо краснее? И закаты ярче. А какие еще картинки есть в этом стихотворении?
    
— Ветер обжигает, как перец, — сказала Рианна.
    
— Верно, — сказала миссис Пирс. — Довольно странный образ. Почему, как ты думаешь, поэт это написал?
    
— Потому что на морозе в носу щиплет? — сказала Рианна.
    
— Да. Замечательно, — сказала миссис Пирс. — Я смотрю, у вас в классе полно будущих поэтов! А еще иногда от ветра щекотно, замечали? Кроме того, возможно, поэт имел в виду град. Ну, теперь вы видите, что картинки делают стихотворение богаче, интереснее?
    
— Там еще сказано, что у солнца морозное дыхание, — сказал Стивен.
    
— Правильно, морозное дыхание, от его дыхания остаются морозные узоры. — Миссис Пирс улыбнулась. — Там есть еще одна картинка, с помощью которой мы можем представить себе, что происходит.
    
— Земля присыпана сахаром, как праздничный пирог, — сказал Люк.
    
— Именно! — сказала миссис Пирс. — И как это нам помогает понять смысл стихотворения?
    
— Потому что снег похож на сахарную пудру, — сказал Люк.
    
— Правильно, — сказала миссис Пирс. — А может, речь идет об изморози. Иногда изморозь бывает пышной и рассыпчатой, как снег. — Она повернулась к доске и записала все фразы. — Так, — сказала она, снова поворачиваясь к нам, — а кто-нибудь знает, как называются эти картинки, которые рисует поэт?
    
Она подождала, потом взяла мел и снова повернулась к доске.
    
— Метафоры, — сказала Джемма. Посмотрела на меня, улыбнулась.
    
— Отлично! — сказала миссис Пирс. — Да, если мы описываем одну вещь через другую, это называется метафора. Кто-нибудь может привести другие примеры метафор?
    
— Скачок веры, — сказала я. И посмотрела на Джемму.
    
— Отлично! — сказала миссис Пирс. — Хотя эту метафору не так-то просто растолковать. Вера означает твердую убежденность в чем-то. Сказать, что вера — это скачок, значит сказать — ты шагаешь в пустоту, перепрыгиваешь там с места на место и не падаешь. Я правильно описала, Джудит?
    
Я кивнула.
    
— Хорошо, — сказала она. — Однако, если говорить точно, только четыре из пяти картинок, которые использует Роберт Льюис Стивенсон, являются метафорами; последняя, где поэт сравнивает зимний пейзаж с присыпанным сахаром пирогом, является сравнением. — Она написала на доске слово «сравнение». — Кто-нибудь может сказать, в чем разница между метафорой и сравнением? — спросила миссис Пирс.
    
Я уставилась на стихотворение. Я не могла понять, к чему клонит миссис Пирс. А потом вдруг поняла. Я подняла руку.
    
— Да, Джудит.
    
— Земля — как праздничный пирог, — сказала я. — Но при этом она же не пирог.
    
— Верно, — сказала миссис Пирс. — Можешь объяснить подробнее, Джудит?
    
— Солнце спит, оно — кроваво-красный апельсин, ветер — обжигает. А земля только как праздничный пирог.
    
Я почувствовала на себе взгляд Джеммы.
    
Щеки у миссис Пирс стали розовыми.
    
— Все слышали? — сказала она. — Сравнение предполагает, что одно «похоже» на другое. Метафора же утверждает, что одна вещь является другой, той, с которой ее сравнивают. Итак, существуют сравнения и метафоры, и то и другое — картинки, и то и другое — интересные способы описать предмет или явление. Но, — тут ее голос зазвучал тише, — одно сильнее другого, одно гораздо выразительнее. Как вы думаете, что? — Она подняла брови, приободряя нас. — Не переживайте, я вовсе не жду, что вы знаете правильный ответ.
    
Что выразительнее? — гадала я. Вроде как сравнения и метафоры — почти одно и то же. Тогда я еще раз посмотрела в текст, и мне показалось, что в строке про кроваво-красный апельсин есть нечто такое, чего нет в строке про праздничный пирог, и тут я поняла, в чем тут дело: вторая строка звучала не так хорошо.
    
Увидев, что я подняла руку, миссис Пирс просияла. Она сказала:
    
— Да, Джудит?
    
— Метафора сильнее, — сказала я.
    
— Почему ты так думаешь?
    
Я покраснела. Теперь я выгляжу полной дурой, будто бы сказала наобум, а я не наобум, просто не могу объяснить, почему я в этом уверена.
    
Я чувствовала, что Джемма смотрит на меня. И Нил тоже. Но даже это не помогло; я не могла объяснить. Миссис Пирс снова повернулась к доске.
    
— Подсказка содержится в самом слове. Слово «метафора» состоит из двух греческих корней: «мета», что значит «между», и «феро», что значит «переносить». Метафоры переносят значение с одного слова на другое.
    
И тут я вспомнила как кто-то когда-то сказал: недостаточно представлять, каков будет новый мир, нужно побывать там. Сказал это брат Майклс. И еще он сказал, что это можно, если есть вера.
    
— Потому что мы оказываемся прямо там, — сказала я, не поднимая руки; все обернулись в мою сторону. Я покраснела. — В смысле — прямо там. В смысле, не просто рядом. — Щекам стало жарко. — Метафора — это не когда мы воображаем какую-то вещь, это сама вещь.
    
Глаза миссис Пирс сделались такими острыми — того и гляди уколют, но они не укололи. Они стали электрическим током, который шел от нее ко мне, этот ток заполнил и согрел меня.
    
— Да, — сказала она в конце концов. — Это когда слово не говорит о чем-то, а становится самой этой вещью. — Она положила мел, целую секунду мы смотрели друг на друга, и мне казалось, что я лечу. А потом секунда прошла, она отряхнула руки и сказала: — Итак, дорогие мои ученики, теперь все пишем стихи с метафорами.
    
    
Под конец этого утра, когда миссис Пирс наводила порядок в шкафу с канцелярией, у Джемминого локтя упал свернутый из бумаги шарик. Я не заметила, откуда он прилетел, но видела, как Джемма зажала его в кулаке. Немного подержала там, потом развернула. Хихикнула, нарисовала что-то, снова свернула бумажку и перебросила Нилу Льюису. Нил развернул, ухмыльнулся. Передал бумажку Ли, у того дернулись плечи. Он передал бумажку Гарету.
    
Миссис Пирс подняла голову. И сказала:
    
— Чему вы смеетесь? Давайте тогда уж посмеемся всем классом.
    
На минуту-другую все стихло, а потом бумажка снова упала на нашу парту. Джемма пискнула — так трудно ей было сдерживать смех. Написала что-то, скатала шарик и бросила обратно Нилу. Нил тоже что-то написал и бросил ей. Джемма слишком громко прихлопнула бумажку, миссис Пирс уперла руки в бока. И сказала:
    
— Прекратите, что бы вы там ни делали.
    
Целых четыре минуты все было спокойно. Потом Нил перебросил бумажку Джемме. Она улетела слишком далеко и приземлилась у моих ног.
    
Миссис Пирс положила тюбики с краской, которые держала. И сказала:
    
— Подбери бумажку. Да, ты, Джудит! И прочитай вслух, пожалуйста.
    
Я подняла бумажку, развернула. Увидела там что-то странное. Наверху было написано «Метафора». Ниже нарисована девочка, стоящая на коленях перед мужчиной. Из штанов у мужчины что-то торчало. Вроде как змея.
    
По мне прошла волна жара, а потом стало тошнить. Под картинкой было написано четыре слова. Одним из них было мое имя.
    
— Ну, давай, — сказала миссис Пирс. — Читай вслух.
    
Я посмотрела на нее.
    
— Читай, Джудит! — сказала она. — В этом классе не должно быть никаких секретов.
    
— «Джудит круто работает языком», — прочитала я.
    
По классу прошелестел вздох.
    
У миссис Пирс был такой вид, будто ее ударили по лицу. Она подошла ко мне, взяла у меня бумажку.
    
— Садись, Джудит, — сказала она тихо. Потом вернулась к своему столу. — Так, — произнесла она бодрым голосом. — Давайте проверим, как вы справились с дробями. Какой правильный ответ в первом примере?
   
   
    
     
Забастовка
    
    
— Как школа? — спросил папа, вернувшись домой.
    
— У нас новая учительница, — сказала я. — Она нам читала стихи.
    
— Хорошо, — сказал папа. Налил воды в чайник.
    
— Она читала стихотворение про зиму.
    
— Надо же! — Он накрыл чайник крышкой, включил.
    
— И мы говорили про метафоры.
    
— Хорошо.
    
— А потом писали стихи, миссис Пирс похвалила мое стихотворение.
    
— Хорошо, — сказал папа. — Очень хорошо. — Он положил обе руки на столешницу, посмотрел на них. Потом сказал: — Джудит, на следующей неделе я буду возвращаться поздно. Меня будут привозить на автобусе, это дольше, чем обычно.
    
— На автобусе?
    
— Да. — Папа снял руки со столешницы. — У нас бастуют.
    
— А ты все равно будешь ходить на работу?
    
— Конечно. — Он вытащил несколько картофелин из ящика под раковиной. — Кесарю — кесарево, Богу — Богово.
    
— А почему тебя будут привозить домой на автобусе?
    
— Всех, кто не участвует в забастовке, будут возить на автобусе, — сказал папа. Пустил воду.
    
— Почему?