1 2 3 4 5 6 
– Не знаю... А зачем это?
– Если против солнца, стекло будет отсвечивать и ничего не увидишь, – пояснил низкорослый щуплый человечек, глубоко утонувший в огромном кожаном кресле. – Нужно еще знать время и толщину стекла. Кстати, у вас есть оружие? Малокалиберка здесь не подойдет.
– Автомат?
Человек в кресле качнул головой.
– «Сайга»?
– Это же не охота...
– Может, гранатомет?
Человек сморщил и без того морщинистое лицо.
– Придется работать своим. Это будет стоить дороже. Но зато отпадают проблемы с толщиной стекла. Кстати, вы делаете поправки на инфляцию?
– Доллар только растет.
– Неважно. Жизнь дорожает. И... смерть тоже.
На бледном лице промелькнула улыбка.
– Я думаю, что сумма составит... Как сейчас принято говорить – от пяти тысяч «зеленых». Конкретно – в зависимости от всего комплекса условий и обстоятельств. Кстати, о ком идет речь?
– Это приезжий.
– Кто?
– Резо Ментешашвили, кличка Очкарик.
Если исполнителю это имя что-то и говорило, то вида он не подал. Впрочем, Гена был уверен – через день-два он разузнает об Очкарике все и учтет его авторитет и вес в криминальном мире при определении конечной суммы. Значит, связи у него действительно крутые... И специалист отличный.
С этим мнением согласился бы и подполковник Голубовский. Хотя он и недолюбливал начальника подотдела физических воздействий, но отдавал должное его профессионализму.
– План операции я хотел бы получить за два дня, – сказал майор Плеско.
Он слыл педантом.

Глава шестнадцатая

Каймаков уже столько раз рассказывал свою историю, что выучил наизусть и употреблял одни и те же слова и обороты.
Частные сыщики слушали внимательно, но без особой заинтересованности. Их было двое – мрачноватые мужики с крупными головами, широкоплечие и ширококостные. К их облику подошла бы военная форма или диверсионный камуфляж, как на охранниках у входа, гражданские костюмы с галстуками казались нарочитой маскировкой под обычных чиновников.
Кабинет выглядел весьма заурядно: тесный, с обшарпанными, голыми стенами, кое-где прикрытыми глянцевыми календарями, типовыми канцелярскими столами, раздолбанными стульями.
Вообще, второй этаж «Инсека» сильно отличался от директорского: ни толстого ковролина, ни черных дверей с необычными желтыми ручками, ни шикарной офисной мебели. Видно, сюда не забредали богатые заказчики и не имело смысла тратиться на подобную роскошь.
– Вы не ощущали, что за вами наблюдают?
Детектив постарше, на вид ему было под пятьдесят, обошел стол и, присев на самый край, навис над Каймаковым. Теперь ему приходилось задирать голову, что создавало физический и психологический дискомфорт.
Поза сыщика была не случайной, она отрабатывалась десятилетиями и имела целью оказать именно такое воздействие на собеседника. Потому что сотрудник отдела внутренней безопасности КГБ СССР Морковин двадцать пять лет службы беседовал с предателями – реальными, потенциальными или просто подозреваемыми в этом самом страшном для чекиста грехе, всевозможными оборотнями, подбиравшимися к секретам госбезопасности, кадровыми офицерами иноразведок и должен был добиться от них полной искренности, которая вообще-то совершенно несвойственна подобной публике.
– Ничего я не замечал. – Каймаков отодвинулся, уходя из зоны давления, и это ему удалось, потому что сейчас стул не был привинчен к полу.
– Продолжайте рассказывать. – Второму сыщику через месяц исполнялось сорок пять, и он подлежал увольнению с военной службы по возрасту и выслуге лет. «Инсек» должен был стать второй жизнью отставного майора, и он уже сейчас пытался пустить здесь корни, хотя официально продолжал службу в оперативном отделе ГРУ, где отвечал за обеспечение режима секретности.
Каймаков находился в кабинете один: Юркина вежливо, но настойчиво отправили ждать в машину.
– ...Оказалось, что кастет и шило исчезли, вместо них в свертке оказалось вот это, – он показал кафельную плитку и гвоздь.
– Интересно... Сыщики переглянулись.
– Кто мог это сделать?
– Не знаю.
– Посчитайте. Ваш приятель Левин, эта девица, кто еще?
– На них я не думаю.
– Распространенное заблуждение. Дескать, орудует чужой, явный враг в черной маске, – улыбнулся Морковин. – Многие так считают. А вы слышали поговорку: «Предают только свои»? Как правило, «крот» оказывается близким человеком: друг, родственник, сослуживец, сосед. Иногда – жена.
– Кто еще мог подменить пакет? Подумайте. И потом: как я понимаю, больше вещественных доказательств у вас нет?
– Нет, – кивнул Каймаков. Но тут же вспомнил: – В сейфе есть отпечатки пальцев с кастета!
– Это хорошо. Правда, не исключено, что они тоже исчезли.
– ?!
– Похоже, что вы находитесь в самом центре оперативной разработки. У вас не появлялось чувство, что вами манипулируют?
– На фиг я кому нужен? – жалобно проговорил Каймаков. – Ну богач, ну сын министра – понятно...
– Это мы и постараемся выяснить, – перебил Морковин. – От вас требуется одно: полностью держать нас в курсе дела и выполнять наши рекомендации. Вначале избавьтесь от микрофона в одежде. Вечером мы осмотрим вашу квартиру...
Возвращаясь с работы. Каймаков, следуя инструкции, сел в самый переполненный вагон метро. Он знал, что за ним должны следить, но он втиснулся в дверь последним, значит, наблюдатель находится на некотором удалении и контролировать каждое его движение не сможет. Чего и требовалось достигнуть.
– Не толкайтесь, пожалуйста! – сказал он толстой женщине с объемистой сумкой.
– Тебе надо в такси ездить! – ядовито ответила та.
– Подвиньтесь, я ключи уронил, – попросил Каймаков и попытался присесть, хотя плотность толпы и проклятая сумка делали это крайне затруднительным.
– Да куда ж ты лезешь!
Каймаков запустил руку под воротник и нащупал крохотную металлическую бусину.
– Вы мне сейчас воротник оторвете! – заорал он и сильно рванул.
Бусина на двухсантиметровом «хвосте» оказалась у него в руках. В следующую секунду микрофон-передатчик был заперт в стальной коробочке, экранирующей радиопеленг.
Каймаков выпрямился.
– Женщина, разве так можно!
– А чего ты под ноги лезешь!
Какой-то парень поддержал Каймакова, две приятельницы толстухи тоже не остались нейтральными. Скандал разгорался и выглядел очень естественно.
В отчете бригады наружного наблюдения по этому поводу говорилось: «... аудиоконтроль объекта Кислый прерван из-за потери в толчее метро радиомикрофона, который, по всей вероятности, растоптан толпой, так как радиопеленг исчез. Визуальный контроль объекта осуществлялся до самого дома, при этом ничего подозрительного обнаружено не было».
Когда Кислый переступил порог своей квартиры, он сразу же почувствовал, что тут кто-то побывал. И хотя в данный момент опасность не ощущалась, он привычно схватил топорик и тщательно осмотрелся. Никаких следов, все вещи на местах... И все же... Биологические поля чужих людей нарушили привычную атмосферу. Особое беспокойство вызывал участок пола возле стола. Став на колени. Каймаков зачем-то понюхал потертые доски. Как будто запах химиката... И скатерть вроде сдвинута... И лампочка стала ярче... Или, наоборот, тусклее?
Он набрал номер Вовчика.
– Выпить есть?
– Сашка, куда ж ты, гад, пропал?! Есть, поднимайся!
– Давай ты ко мне. – Каймаков взглянул на часы. Сыщики не сказали, во сколько их ждать, поэтому лучше не покидать квартиру.
Он невидящим взглядом уставился в стену перед собой.
Кастет и шило могли подменить на работе. Димка, Верка, любой сотрудник, зашедший в незапертый кабинет, когда Верка по соседству «снимала стресс», или кто-то специально посланный той же Веркой, умело отвлекшей его на себя. Могли подменить у Верки дома – она сама или кто другой, пока он спал. Если не усложнять картину, то либо Димка, либо Верка, либо кто-то из сослуживцев. Невозможно понять, зачем им это понадобилось?..
В дверь позвонили.
– Ты?
– Я, я, а кто же! Давай открывай быстрее!
Нервно подпрыгивающий Вовчик держал перед собой бутылку «Особой».
– Намагниченная! Для здоровья полезно, вот придумали, сволочи! То все вредно и вредно было, а теперь полезно стало! Ты где ночевал, небось у бабы? А знаешь, что тут случилось?
Вовчик поиграл желваками.
– Какая-то пьяная сволочь как выстрелит среди ночи! Весь дом перебудил! Милиция, хрениция! Из соседей никто не вышел. Я тоже не вышел – знаю, как по ночам выходить... Сволочи!
Он разлил водку, подцепил вилкой кружок очерствевшей колбасы.
– Ну, давай!
Откривившись и открякавшись, Вовчик улыбнулся одобрительно:
– Ну ты сегодня и пьешь! Научили все-таки, сволочи!
Учил Каймакова выпивать по полстакана залпом сам Вовчик, но сегодня тот впервые послушал «учителя».
Через несколько минут ощущение того, что в квартире побывали чужие люди, прошло.
– Новости вчера слушал? – с аппетитом уминая недельной давности колбасу, спросил Вовчик. – Ну сволочи! На квартире семерых убили и в шашлычной двоих! Нет, надо вооружаться! У меня есть обрез, патроны гвоздями набил, гайками – если полезут – кишки повырываю! Еду назад в электричке, держу руку в сумочке и смотрю по сторонам: зырк-зырк!
Вовчик изобразил, как именно он зыркает в поисках потенциальных врагов.
– Но хочу пистолет купить! Не газовое говно, а настоящий, чтоб в карман положить и ходить спокойно... Сволочи!
– Спокойно? А посадят? – возразил Каймаков. Слова Вовчика помогли сформироваться мыслям, шевелившимся в подсознании с момента покушения.
– Это они запросто, – охотно согласился сосед и налил еще по полстакана. – Бандитов не садят, а меня – запросто! Сволочи!
Он поднял стакан.
– Ну и что? Посижу. Я ведь уже сидел: моя устраивала, еще когда вместе жили. Ну и что? Человек для того и создан, чтобы работать, выпивать, сидеть, если понадобится. Это не беда. Главное, перед Богом и людьми чистым остаться! А на сволочей – начхать! Будем живы!
Стаканы ударились, пролилась по пищеводам обжигающая жидкость.
– А меня убить хотели, – пожаловался Каймаков. – Прямо в подъезде. Заехал по чеклану кастетом, хорошо, я «дипломатом» прикрылся. А я его сдуру шилом ткнул. Помнишь, ты видел: мужика «скорая» забрала...
Вовчик смотрел остановившимися глазами. Беспризорное детство научило его чрезвычайно серьезно относиться к подобным сообщениям.
– За что? – предельно конкретно спросил он, и Каймаков уже готов был все рассказать, но сквозь расслабленность опьянения пробилось вдруг осознание реальной ситуации с микрофонами и вездесущими врагами.
– Не знаю... – Он шмыгнул носом. – Может, перепутали, может, в карты проиграли...
– Ну-у-у, сволочи... – выдохнул Вовчик, и выражение лица его изменилось: оно стало хищным, жестким и недобрым. Сейчас он был похож не на работягу, всю жизнь вкалывающего у станка и с безмерной притерпелостью переносящего козни цехового, заводского и более высокого начальства, а на отпетого уличного урку, которым по всей логике бродяжного детдомовского детства и должен был стать.
– Это, наверное, тот твой дружок – пахан кодлы, – с угрозой процедил он. – Зря ты к нему тогда пошел, черт бы с ней, с получкой. С ними только на равных можно, когда за тобой сила. Иначе как кролик удава просишь... Он сейчас поможет, а завтра заглотнет... Снова булькнула водка. Каймаков прикрыл свой стакан, Вовчик не настаивал.
– Не боись, я тебя охранять буду. Я этих гадов хорошо знаю... Сволочи!
На этот раз любимое ругательство имело совершенно иную эмоциональную окраску, чем обычно, и выражало крайнюю степень ненависти.
Коротко прозвонил телефон и тут же смолк.
– Сорвалось. У меня тоже часто так бывает, – прокомментировал Вовчик и выпил.
Звонок повторился. Каймаков поднял трубку. Как он и ожидал, никто не отозвался. Детективы проверяли линию. Через двадцать минут они должны быть здесь.
– У тебя картошка и яйца есть? – спросил Каймаков, хотя наверняка знал ответ.
– Конечно. Хочешь, идем, я пожарю.
– Идем. Осточертела мне сухомятка.
Выпустив Вовчика на лестничную клетку. Каймаков остановился.
– Подожди, газ проверю.
Вернувшись в комнату, он записал Вовчиков телефон на листке бумаги и приписал: «Сосед сказал – ночью стреляли».
Записку придавил коробочкой с радиомикрофоном.
После чего захлопнул дверь и поднялся наверх.
Ровно через двадцать минут, прыснув маслом на петли и легко открыв замок, в квартиру абсолютно бесшумно вошли Морковин и его спутник, который до момента оставления официальной службы скрывал от клиентов свою фамилию, пользуясь той, что была записана в документе прикрытия, – Сидоров. На ногах у обоих были специальные тапки на войлочной подошве, которые выдаются в некоторых музеях для сохранности ценного паркета.
С поисковыми приборами наперевес они быстро обследовали квартиру, Сидоров осмотрел коридор, кухню и санузел. Как и следовало ожидать, здесь все было «чисто».
Когда он прошел в комнату, напарник показал на стену за шифоньером и телефонный аппарат, продемонстрировал микрофон-передатчик и записку.
Достав из оперативной сумки аэрозольную упаковку, Морковин обработал струей люминала пол и, погасив свет, включил ультрафиолетовый фонарик. Возле стола люминесцировало довольно большое пятно неправильной формы. У двери проявилась россыпь мелких брызг. Он сделал соскобы, уложив их в специальные пластиковые капсулы, каждая из которых имела номер – крупную черную цифру на выпуклом сером боку. Оперативные сумки «Инсек» закупил в Германии. Следователи прокуратуры и МВД на местах происшествий пользовались следственным портфелем образца 1947 года, правда, модернизированным.
Морковин и его коллега пробыли у Каймакова не больше десяти минут. Они не оставили ни одного следа, не сдвинули ни одного предмета, очень тщательно собрали свои приборы и инструменты, всосали вакуум-щеткой пыль от соскобов. Если бы кто-то наблюдал за их работой, то решил бы, что они не впервые негласно проникают в чужую квартиру. И был бы прав.
Вовчик с Каймаковым только собирались приниматься за яичницу, как прозвонил телефон.
– Видишь! У них линии перегружены, у сволочей, – добродушно буркнул Вовчик. А Каймаков понял: сыщики ушли. Он понемногу стал привыкать к тайнам, слежке, конспирации, условным сигналам. Больше того, почувствовал притягательность новой жизни – необычной, насыщенной и острой, выгодно отличающейся от пресного и унылого повседневного существования.
А быстротечное происшествие в подъезде воспринималось сейчас как поединок, в котором он без помощи милиции, профсоюза и трудового коллектива победил сильного, тренированного и вооруженного противника. Конечно – везение, несомненно – случайность, но... Дрессировщики сторожевых псов и командиры спецподразделений знают, какое значение для дальнейшей судьбы их питомцев имеет победа в самой важной – первой схватке. Тут не грех и подыграть – от этого зависит карьера бойца.
И Каймаков не думал о случайности победы. Из происшедшего он вынес один, но очень существенный урок: его хотели убить, но он сумел убить врага. А значит, сумеет сделать это еще. Даже без украденного шила.
– Что ты там говорил про пистолет?
Вовчик опасливо зыркнул глазами и понизил голос.
– У нас в цеху один парень делает... Навострился, сволочь! Маленькие, под мелкашку. Доску, «сороковку», насквозь лупит...
– И сколько?
– Дорого, сволочь! Пол – лимона" просит! – Вовчик подмигнул. – Но ему лоджию сварить надо. Баш на баш, и договоримся.
– Мне бы тоже пушка нужна... Жаль, бабок нет... Вовчик удивился.
– Зачем нам два? Ты ж еще вот про что забыл!
Повозившись в кладовке, бывший детдомовец извлек на свет Божий обрез старой, изрядно проржавевшей двустволки.
– Ну-ка, дай...
– Не взводи, заряжена. – Вовчик протянул оружие деревянной частью вперед.
С новым, не испытанным ранее чувством Каймаков взял его, прикинул в руке и несколько раз вскинул, прицеливаясь. Он не просто забавлялся опасной игрушкой, а представлял, как выстрелит и поразит врага. Оттого оружие внушало ему ощущение уверенности и силы.
Мстителю, вскидывавшему пистолет-пулемет «скорпион», это чувство было хорошо знакомо, потому что он часто стрелял в людей. Сейчас он просто тренировался, привыкая к незнакомому автомату.
– Хватит время терять, пошли! – в третий раз сказал Герой. Он уже давно томился в прихожей у железной двери и от нечего делать выглядывал в «глазок».
– Пора, – согласился Смелый, и Арсен загремел ключами, готовясь наглухо запереть свое гнездо.
– Что за парни тут бегают? – неожиданно спросил Герои. – Живут здесь, что ли?
– Какие парни? – насторожился Арсен.
– Молодые, спортивные штаны, кожанки, – как мог, объяснил Герой. – Трое. Один наверху остался, двое вниз спустились.
Арсен подбежал к окну. Его взгляд сразу же зацепился за красный автомобиль без номеров, который его хозяева даже не посчитали нужным оставить где-нибудь в стороне.
– Что?! – Смелый впился взглядом в помертвевшее лицо земляка.
– Они! – выдохнул Арсен. – Те, что в шашлычной стреляли.
– Точно?
– Больше некому!
Смелый лихорадочно размышлял. У земляка в Москве свои дела, личные, национальных интересов они не касаются. Но в данной ситуации попробуй разделись по интересам! Если в квартире зажали и убить хотят, то у всех интерес один – выйти живыми! К тому же за одним столом сидели, хлеб-соль кушали... Он привычно схватился за пояс и досадливо поморщился.
– Кинжал, финка есть? И веревку давай... Арсен суетливо бросился на кухню.
– Финки нет, вот ножи.
Смелый перебрал несколько хозяйственных ножей, отложил один, провел пальцем по лезвию.
– Сойдет! В верхней квартире есть кто?
От мотка бельевой веревки он отхватил трехметровый кусок, привязал к нему стальной крюк, извлеченный из дорожной сумки.
– Сейчас никого, ты что хочешь? – Арсен непонимающе следил за приготовлениями, в то время как Мстителю и Герою все было совершенно, ясно.
– Станьте у двери и готовьтесь! – приказал Смелый, выходя на балкон.
– Не вздумайте стрельбу поднимать, тут вам не Карабах, – вякнул Арсен в сосредоточенные спины, но на него уже никто не обращал никакого внимания.
Скинув куртку. Смелый зажал в зубах нож, которым хозяин дома любил чистить картошку, и ловко забросил крюк на перила верхнего балкона. Мускулистая фигура на миг зависла на фоне неба и в несколько движений поднялась наверх.
В верхней квартире никого не было. Смелый воспринял это как должное. Он не проходил специальной подготовки и действовал всегда по наитию, доверяясь интуиции, опиравшейся, правда, на солидный боевой опыт.
И сейчас он не смог бы объяснить, что заставило его снять рубашку и майку, обнажив густо заросший мускулистый торс. Просто где-то в позвоночнике зародился первобытно-хитрый, а потому беспроигрышный план, руководивший каждым его движением.
Мусорное ведро стояло под мойкой. Смелый подцепил ручку средним пальцем правой руки, той, в которой держал нож. На миг прильнув к дверному «глазку», он сразу увидел парня в кожаной куртке, следившего из-за поворота лестницы за третьим этажом. Парень был довольно крепким, но это большого значения не имело.
Распахнув дверь, Смелый спиной вперед вышел на площадку.
– Хорошо смотри, а то сгорит все! – крикнул он невидимому собеседнику и, повернувшись, сбежал вниз.
Он допустил ошибку: между третьим и четвертым этажами не было люка мусоропровода, но Смелый, естественно, об этом не знал. Поскольку чем проще план, тем меньшую роль играют отдельные просчеты, ошибка не имела последствий.
Парень в кожанке отодвинулся, пропуская полуголого мужика, бегущего с мусорным ведром неизвестно куда, и не успел ничего понять, когда холодная сталь пробила ему гортань и глубоко застряла в шейных позвонках.
Подхватив падающее тело. Смелый бесшумно опустил его на бетон, извлек из-под куртки «ПМ» с прибором бесшумной стрельбы, после чего сильным рывком вырвал нож, предусмотрительно отодвинувшись, чтобы не запачкаться струей выплеснувшейся из раны крови. Направив алый густой поток в щель между лестничными маршами, он вернулся в квартиру, собрал свои вещи, сбросил на балкон Арсена и спустился сам.
Дежурившие ниже третьего этажа боевики слышали, как открывалась и закрывалась дверь, как покатилось ведро. Больше никаких звуков не раздавалось до тех пор, пока что-то не капнуло на кожаную куртку, потом на перила, ступеньку, капли слились в струйку... Двое в кожанках и спортивных штанах обнаружили, что это льется кровь, и, охваченные безошибочным предчувствием, бросились наверх.
Труп умело зарезанного сотоварища оказал на них шокирующее воздействие, единственным правдоподобным объяснением могло стать то, что они ошиблись этажом и заблокировали не ту квартиру. Операция сорвалась, следовало уходить. Когда они тащили тело мимо «ошибочно блокированной» квартиры, дверь распахнулась, и они поняли, что ошибка допущена еще большая, чем предполагалось: на пороге стоял молодой кавказец, уверенно наводивший на них удлиненный глушителем ствол. Глаза кавказца блестели.
Смелый легко застрелил обоих двумя выстрелами.
Закутав головы трупов модными «рэкетирскими» куртками, Смелый и Мститель погрузили их в лифт и вскоре затащили на чердак. Герой вылил на лестничной клетке несколько ведер воды: не успевшая свернуться кровь смывается очень легко.
– Вах-вах, у самого дома, – причитал Арсен. Он находился в прострации.
– Хорошо, жены нет, а завтра их найдут, что мне делать? – убито вопрошал он.
– Не бойся. – Смелый осматривал трофеи. – Ты ничего не делал, ты ничего не знаешь.
Кроме пистолета с глушителем, у убитых изъяли два автомата «узи», три тысячи долларов и ключи от красной «Вольво», терпеливо стоящей у дома.
– А в Москве выгодно дела делать, – отметил Герой, и Мститель согласно кивнул.
– Они к войне непривычны, потому нам тут легче... Арсен понемногу приходил в себя.
– Оставайтесь здесь, – предложил он. – На меня работать будете. Знаете, как развернемся!
– А что! – дернулся было Герой, но тут же сник под тяжелым взглядом Смелого.
– У нас на родине работы много, – отрезал он. – Мы сюда зачем приехали? Задание старших выполнить. Сейчас передохнем немного – и вперед! Ты дорогу покажешь.
Через полчаса красная «Вольво» без номеров повезла новых хозяев на Ленинский проспект.
«Торпеды» Седого Эдик и Рудик прибыли к дому Каймакова на десять минут раньше боевиков AHA. Наслушавшись о странных происшествиях вокруг этого заурядного человечка, они решили проявить осторожность и тщательно осмотреться.
Ничего подозрительного у подъезда не замечалось, и вообще между домами не было ни одной живой души. Но их это не успокоило.
– Если его прикрывают как положено, то мы ничего не увидим, пока нам не отвертят бошки, – сказал Эдик.
– Кому он вообще нужен, я не пойму, – ответил подельник. – Больше понта...
– Забыл, как нас застопорили? А трупы со всех сторон? И к бабкам пропавшим он руку приложил... – Эдик тяжело вздохнул.
– Похоже, на него, как на живца, кто-то ловит...
– Кто?
– Кто, кто! Может, безопасность, может, менты. Или воры. Или другая группировка. Я так скажу: раз вокруг него такая каша варится, надо снайпера нанимать!
– Это же сколько «капусты» отвалится!
– Шкура дороже!
Рудик усмехнулся.
– Твоя шкура дороже чужих денег. Но если деньги свои, а шкура чужая – чего ее жалеть! А вон, смотри, – бригада Опанаса!
Между домами медленно катилась красная «Вольво» без номеров.
– Что им здесь делать, у них свое задание, – встревоженно сказал Эдик. – Не нас же их послали «зачистить»...
– Брось! Не из-за какого-то хмыря своих «зачищать». – Но голос Рудика звучал не менее напряженно.
«Вольво» подкатилась ближе.
– Это вообще не они!
Рудик щелкнул предохранителем.
– Ну-ка, мигни.
«Вольво» остановилась. «Ниссан-Патрол» дважды мигнул дальним светом. Свои должны были ответить троекратным включением фар. Но ответа на условный сигнал не последовало.
– Да, не они. – Эдик извлек пистолет. – Неужели ребят побили? И за нами пришли?
В «Вольво» тоже напряженно совещались.
– Дом правильный, подъезд, а кто там мигает?
– Обознались, – уверенно сказал Герой. – Давайте подойду разберусь!
– А вдруг это его охрана?
– Чего охране в машине сидеть! А хоть и охрана, я ж ни на кого нападать не собираюсь! Прикройте на всякий случай... Арсен тяжело вздохнул.
– Давайте лучше отъедем и издали посмотрим. Чует мое сердце – не к добру все!
– Потому что ты к опасностям не привык, – пояснил Мститель. – Нас здесь четыре мужчины, бойца. Три автомата, граната, пистолет. Кто нам что сделает? Если что – разнесем всех в куски и уйдем!
– Ладно, сходи. – Решающее слово всегда оставалось за Смелым. – Спроси закурить, посмотрим – сколько их, что за люди. И спокойно возвращайся.
Герой хлопнул дверцей и вразвалку направился к вездеходу. Между машинами было метров тридцать. Автомат под курткой приятно оттягивал плечо. Жаль, что сверстники из боевой ячейки не видят, как уверенно чувствует он себя в Москве. Правда, ничего оправдывающего прозвище совершить не успел... Смелый – тот показал, что мужчина! Он просил пистолет с глушилкой пристрелить тех двоих – не доверили. Может, и правильно – оружие незнакомое, а промахнуться нельзя...
Зато сейчас он себя покажет, пусть эти московские засранцы в штаны напустят!
Герой сквозь куртку поправил «узи», и характерный жест заметил Рудик. Если у него оставались какие-то сомнения, то они исчезли окончательно.
Синеватое стекло вездехода медленно заскользило вниз. Герой сделал последний в своей жизни шаг. В кабине ярко сверкнуло, немыслимый грохот ударил в голову, разрывая ее на части.
В следующий миг Мститель нажал спуск «скорпиона». Маленький, будто игрушечный пистолетпулемет по скорострельности мало уступает прославленному «узи», которым работал Смелый, перегнувшись с водительского сиденья и вытянув руку с оружием мимо лица съежившегося от ужаса Арсена.
Тридцать пуль, извергнутых двумя стволами в несколько очередей, изрешетили «Ниссан-Патрол». Некоторые расплющились о двигатель, несколько со свистом отрикошетировали от сварного уголка капота, но с полтора десятка пронизали просторное пространство салона. Рудик ойкнул, схватившись за колено, Эдик открыл дверцу и вывалился на землю, ожидая неизбежной боли и мгновенной смерти, но болел только ушибленный локоть. Чтобы уберечься от града свинца, следовало заткнуть стволы противника, и он начал быстро разряжать «ПМ», жалея, что нет автомата.
Из «Вольво» вывалился и отполз в сторону Арсен, освободив сектор обстрела Смелому, тот оперся локтями о сиденье и дал несколько коротких очередей.
Затвор израсходовавшего боезапас «Макарова» застыл в заднем положении, запасной магазин Эдик под пулями искать не стал. Отбросив бесполезное оружие, он на четвереньках бросился прочь.
– Стой, сука, куда! А я?! – заорал вслед Рудик.
В тот же миг пуля «скорпиона» угодила убегающему чуть ниже ягодицы, перебив бедренную артерию. Раненый страшно закричал.
Поняв, что надеяться не на кого, Рудик выбил простреленное лобовое стекло и, положив «беретту» на упор, выстрелил десять раз подряд, делая паузы и восстанавливая прицел.
«Скорпион» лязгнул о землю.
– Уходим, – просипел Мститель, зажимая простреленную грудь.
Смелый выпрямился.
– Арсен, сюда! – крикнул он, включая зажигание.
На счастье, двигатель завелся сразу, Арсена не было. «Вольво» с открытыми дверцами сорвалась с места.
– Уйдут, сволочи! – подпрыгивал у окна Вовчик. В руке он держал обрез со взведенными курками.
Каймаков уже дважды звонил в тридцать второе отделение и один раз – дежурному по городу. «Группа выехала», – сообщали в ответ.
– Дай пальну в сволочей! – неистовствовал Вовчик, размахивая обрезом.
– Брось! – устало сказал Каймаков. – Бесполезно. Все бесполезно...
– Жди, я сейчас! – Рванувшись к двери, бывший детдомовец выскочил на лестницу и понесся вниз.
Каймаков опять набрал номер тридцать второго. Занято!
Красная «Вольво» резко свернула в проезд между домами, дверца захлопнулась.
– Как ты? – спросил Смелый. Мститель не отвечал.
Смелый сделал еще поворот и еле успел нажать на тормоз: навстречу неслась «шестерка» группы немедленного реагирования с мигающим синим маячком на крыше.
– Стоять!!! – заревели на всю округу двадцативаттные динамики. – Выйти измашины!!!
Смелый включил заднюю передачу. Из правого окна «шестерки» высунулась рука с пистолетом. Резко ударили выстрелы: бах! бах! бах!
«Вольво» осела на переднее колесо.
– Черт!
Перегнувшись вправо. Смелый пытался нащупать «узи». Секунды уходили, он понимал, что наступает конец, но собирался прихватить нескольких ментов с собой. Вот он! Отлично сцентрованное оружие удобно легло в руку. Он выпрямился и наткнулся на бешеный взгляд подбегающего бойца в камуфляже, бронежилете и каске.
– А ну!!! Я тебя по земле размажу!!!
Не бронежилет и не нацеленный в упор автомат, а этот рык командира спецгруппы парализовал Смелого. Тело стало ватным, пальцы разжались, но подбежавший этого не видел, а потому сделал выпад прямо через стекло, угодив стволом ему в челюсть. Кость хрустнула, террорист на сутки потерял сознание.
Вовчик вернулся быстрее, чем ожидал Каймаков.
– Трое готовы. Кровищи...
Вовчик смотрел в сторону и озабоченно хмурился, было заметно: его распирает желание чтото рассказать. Вынув из-за пояса обрез, он потер руки, прошелся по комнате, зачем-то заглянул под скатерть.
– Гля, что есть. – Он сунул руку за пазуху. – Жалко, заклинило... Ничего, починим!
За пазухой оказался пистолет с застрявшим в заднем положении затвором.
– На земле валялся, – пояснил Вовчик. – Ничейный.
И, распаляя сам себя, закричал:
– Зачем я буду всякой сволочи лоджию варить за бесплатно!
– Дай сюда. – Каймаков гфотянул руку, взял увесистый механизм, нажал затворную задержку. Лязгнул металл.
– Ух ты, починил! – восхитился Вовчик. – Теперь от кого хошь отобьемся!
Насчет числа убитых он ошибся. В морг отвезли Героя с пулей в голове и Эдика, скончавшегося от острой кровопотери. Мститель после сложной операции выжил, хотя потерял одно легкое и способность участвовать в лихих операциях. Так же, как и Рудик, которому по колено ампутировали ногу.
Смелому лечили сломанную челюсть и сотрясение мозга, состояние его оставалось тяжелым.
Арсен отделался испугом и несколькими ушибами. Выпав из машины, он отполз как можно дальше в сторону и, пригибаясь, побежал между домами. Пистолет с глушителем он бросил по дороге.
Добравшись до своего очага, Арсен сделал одно за другим четыре дела: выпил стакан коньяка, отправил жену к сестре в Чертаново, дал телеграмму в Ереван: «Племянники заболели, вернуться не могут» и, позвонив Ашоту, курировавшему цветочную торговлю столицы, попросил прислать людей забрать три «мокрых чемодана» и организовать охрану его самого.
Потом он сел ужинать, придумывая такую версию случившегося, которая никоим образом не могла умалить его национального и мужского достоинства. Это было очень важно.
Вечеринка у Седого удалась на славу. Были два очень известных спортсмена, модный актер, подающая надежды певица, два ответственных чиновника из городского правительства, управляющий крупного банка.
Для развлечения гостей Лида пригласила трех подружек из околоэстрадного мира. Спортсмены как раз «держали» эту сферу и по ходу дела обещали девчонкам покровительство.
Также между прочим Седой решил вопрос о крупном кредите для своего акционерного общества и здесь же договорился о «прокрутке» кредита, дававшей навар более трехсот процентов.
Все было очень респектабельно: шведский стол, поднос с напитками, бармен, смешивающий коктейли, танцзал с тихой музыкой и приглушенным освещением.
Никто не нажирался, не орал матом, не махал пушкой, не лез при всех на безответную проститутку, как случалось на банно-дачных вечеринках, практиковавшихся раньше.
После свадьбы Лида поставила условие: деловые встречи – дома. И хотя она преследовала свою цель: не дать мужу залезть в чужую вагину, но оказалась права во всех отношениях. Обстановка определяет круг приглашенных и ограничивает их число, тот же Гена Сысоев или Опанас понимают, что дома места всем не хватит, значит – никаких обид.
Седого беспокоило, что Опанас до сих пор не позвонил. Раньше бы он не волновался: мало ли как складывается, но последние неудачи изрядно расшатали нервы.
– Все хорошо, Вальчик? – Незаметно подошедшая Лида взяла его под руку.
Жена была миниатюрной, с кукольным гладким личиком, длинными белыми волосами и пухлыми губками. То, что она умела ими делать, послужило не последним аргументом в пользу женитьбы.
– Нормально. Только меньше глазки строй, – полушутливо сказал Седой. Он ревновал жену.
– Не будь противным! Дать на кухню ребятам выпивки?
– Еще чего! Они на работе.
На кухне толклись телохранители гостей – все официально имели лицензии и разрешение на оружие.
Четырехкомнатная квартира для больших раутов маловата, но Седой уже купил сдвоенные коммуналки на Арбате, после ремонта у него смогут гулять по пятьдесят человек, а в специальной комнате будет накрываться стол для охранников. Он хотел создать известный в Москве дом, куда бы почитали за честь прийти самые знаменитые люди.
Это не загородная сауна, из которой, при любом внешнем лоске, за версту несет предосудительными сделками и развратом.
А в случае каких-либо осложнений самые уважаемые граждане засвидетельствуют его алиби.
Но почему же не звонит Опанас?
Звонки начались, когда гости уже разошлись и Лида пригласила его в ванную помыть спинку. Вначале информатор из милиции сообщил о перестрелке на Ленинском проспекте, в которой фигурировали «Ниссан-Патрол» акционерного общества «Страховка» и красная «Вольво» без номеров. На ней ездила бригада Опанаса.
«С ума сошли! – мелькнула первая мысль. – Неужто чего-то не поделили?»
– Кто в машинах? – не своим голосом спросил он и нервно прокашлялся.
– В «Ниссане» – двое ваших, во второй – какие-то армяне...
– Армяне?!
– А может, азербайджанцы, кто их разберет... Нет, говорят, армяне. Следующие сообщения поступили уже от своих с места перестрелки, из больниц и помогли восстановить картину происшедшего.
Седой вызвал референта и, дожидаясь его прихода, в остолбенелой задумчивости цедил ледяную водку. Он был очень обеспокоен. Не реакцией официальных властей на дерзкую бойню, тут к нему не подкопаешься: пусть все знают, что стреляли его люди, доказать-то ничего нельзя...
Волновало другое. За несколько дней он потерял три боевые бригады – восемь человек. Эти люди ничего не смыслили в бизнесе, не отличались большим умом и полезными знакомствами, их положение в группировке, насчитывающей более пятисот членов, было весьма скромным: они даже не получали дивидендов с прибыли, только оклад и разовые выплаты по конкретным заданиям.
Но именно эти люди определяли силу Седого. Потому что в мире группировок безупречное ведение дел и высококлассные юристы сами по себе ничего не стоят, если ты не можешь обеспечить свои права без суда и арбитража. Только реальная возможность «разобраться по-своему» заставляет с тобой считаться и выполнять условия договоров, отдавать вовремя деньги, соблюдать щепетильность при расчетах. Сотрудники «Страховки» никогда не присваивали денег и не вступали в сговор с конкурентами. И причиной тому не их высокая порядочность и впитанная с молоком матери честность, а пример бывшего бухгалтера, зарезанного на собственной даче. Хотя полностью исключать влияние моральных принципов было бы, очевидно, неверно.
Но всевозможных грабителей и разбойников удерживало от посягательств на кассу «Страховки», конечно, не уважение к частной собственности. Все помнили, как пятеро «залетных» потребовали с Седого два миллиона и были демонстративно расстреляны на блатхате прямо на глазах впечатлительных московских жуликов.
Силу Седого составляло умение его людей врываться в квартиры, офисы, загородные резиденции, останавливать автомобили с охраной, ставить провинившихся к стене, обыскивать и забирать то, что принадлежало группировке, умение идти на стволы, не забывать обид, выслеживать должников и непослушных, а если выделить основное, необходимое силе качество – умение лить кровь.
Именно этим специфическим умением и отличались восемь убитых и выведенных из строя членов организации. Они были профессиональными убийцами, имеющими достаточный опыт проведения специальных акций.
Никто из многочисленных «быков» и «торпед» Седого такого опыта и нужных навыков не имел. Охранники и телохранители, сторожа и порученцы тоже были крутыми ребятами, они могли «наехать», избить, принять участие в «разборке», но без Опанаса, Рудика и остальных членов боевого ядра оставались инертной серой массой, не способной к серьезным операциям.
Можно, конечно, приглашать киллеров со стороны, но наемными силами невозможно обеспечить безопасность организации.
Надо срочно готовить новых «специалистов по крови», но для этого необходимо время.
Седой понял, что сейчас он остался практически беззащитным, и счастье, если никто про то не пронюхает.
Когда взволнованный референт-телохранитель Сысоев добрался наконец до квартиры Седого, он застал шефа совершенно спокойным.
– Заказ на Очкарика пока отмени, – приказал Седой. – Поручи организовать похороны. Узнай, что за армяне, да на рожон не лезь, аккуратно.
Приказы, как всегда, были четкими, ясными и лаконичными. Гена в очередной раз подивился способности шефа владеть собой.
– Да, Валентин Иванович, может, сейчас не время, но...
– Давай выкладывай! – Внутри у Седого все сжалось в предчувствии еще одной неприятности, но внешне он этого не выказывал.
– Позвонил один парень, торговец стволами, у него клиент расплачивался новыми пятидесятитысячниками. И темнил...
– Проверь его сам. Потянешь?
– А чего ж, – ответ прозвучал не очень уверенно.
– Возьми Ивана, вдвоем сподручней.
– Сделаем, – теперь голос референта окреп.
Седой печально вздохнул. В этом и состоит отличие Гены Сысоева, да и других ему подобных, от Рудика и Опанаса.
– Присмотри кандидатов на место Опанаса и остальных. У меня запасная бригада есть, – соврал Седой на всякий случай. – Поэтому спешку не гони. Но и не затягивай.
– Ясно.
– И последнее. У ментов есть такой Кабанов, он командует группой задержания и первым приезжает на вызовы. Когда наши погибли у Клыка, он тоже приехал первым. Надо узнать – кого он там застал. Угрозы и подкуп исключены. Но он пьющий и со своими может быть откровенным. Понятно?
Сысоев задумчиво кивнул.
Клык испытывал те же проблемы, что и Седой. Его личные «специалисты по крови» убиты. Дурь и Скокарь бесследно исчезли. Рваный, похоже, вертит хвостом – пропажа общака не способствовала авторитету. Опереться особо не на кого. Правда, в отличие от Седого он сам мог замочить кого надо. И длительный опыт выживания в волчьей стае подсказывал ходы более безошибочно, чем настольный гангстерский роман Седого. Клык решил убрать Очкарика.
Личная обида не играла роли в этом решении. Во всяком случае, определяющей роли. Очкарик поставил себя над Законом. Он не служил братве, наоборот – использовал авторитет вора в личных целях.
Он вел свою игру, на толковище подыграл «новым», не покарал Змея и других, которые готовы переметнуться или уже переметнусь. Среди братвы очень смутно прошел слушок, что Очкарик хочет осесть в Москве и даже обратился за помощью к властям, чего вор не должен делать никогда, а сделав – перестает быть вором.
Устранение Резо имело и ряд политических последствий. Под подозрение первым Седой попадет: ему Очкарик смертью грозил. Если не доказать, что Резо «ссучился», то его кровь падет на общину, значит, воры должны будут крепче объединиться, чтобы отпор дать. Ничем серьезным это не грозит: силы у грузинской общины войной ослаблены, а в Москве тоже на них со всех сторон наезжают. А вот «новым» перья-то под общий шум пощиплют. И Змею с остальными предателями худо придется.
Своими мыслями Клык поделился с Крестным и Антарктидой. Те в последнее время набирали силу, тесно держались друг за друга, несколько дерзких, нарочито демонстративных убийств безошибочно занесли на их счет. Хотя сами они в том не признавались, но убитые стояли на пути именно у них, и это говорило само за себя. И класс ликвидации бросался в глаза: снайперский выстрел с дальней дистанции. Среди братвы подобных специалистов не было, значит, авторитеты имели контакты, не уступающие возможностям «новых».
Вместе с тем и Клык, и Антарктида четко держались своих и перекраситься в бизнесменов не пытались.
– Согласен, – хмуро кивнул Крестный. – Он Закон забыл, в банкиры собрался. Сейчас за него Седой в мэрии старается. Прописать хотят, чтобы кругом чисто.
– И я – за, – подтвердил Антарктида. – Он нам здесь не нужен. У нас свои расклады... Только как правила соблюсти?
– Ты, я, он, – сказал Клык. – Мы все по союзному уровню. Решили – исполнили. Если захотят с нас спросить, мы ответим!
– Он уже не гость, не судья, – добавил Крестный. – Пока толковище – он под охраной общины. А сейчас он свои личные вопросы решает. Причем всей братве во вред!
– Значит, решили! – Клык пристукнул кулаком по столу, так что дрогнула водка в стаканах.
– Решили.
– Решили.
Три граненых стакана ударились и быстро опорожнились.
– Кто исполнять будет?
Крестный и Антарктида переглянулись.
– Есть человек.
Число высокопрофессиональных киллеров ограничено, а специалистов экстра-класса можно вообще перечесть по пальцам. Ничего удивительного, что Крестный поручил заказ тому же снайперу, который уже слышал о Резо Ментешашвили.
Естественно, маленький бледный человечек с помятым лицом не выказал своей осведомленности и не удивился, что один клиент снимает заказ, а другой его размещает заново. Он вообще ничему не удивлялся: платили ему не за это.
– Семь тысяч баксов. – Он уже знал, сколько стоит Очкарик, а потому сразу назвал цену. – Половину – вперед.
Решая судьбу Резо, Клык не назвал одного весомого аргумента.
После толковищ, «разборок» и правилок расстановка сил в общине изменится, а поскольку сам Клык Закон свято соблюдал – не исключено, опять в гору пойдет. Тем более общак вот-вот вернется: адрес крысятника позорного известен, как Дурь объявится, так и заберет.
Только что-то очень долго нет ни его, ни Скокаря... Какая-то полоса у ребят – то в ментовку загремели, еле вытащили. А сейчас куда?

Глава семнадцатая

Дурь очнулся в маленьком бетонном боксе, куда почти не попадал свет. Дико болели голова и шея. Он вспомнил пустой подвал со странными металлическими шкафами, странного работягу... Неужели это он так его «выключил»?
Бесшумно открылась дверь, потянуло сырым воздухом, по глазам ударил острый луч фонаря.
– Встать! Руки за спину! – рявкнул грубый голос. – Выходи!
Машинально выполнив команду. Дурь оказался в узком коридоре между двумя автоматчиками. Наверху серели прямоугольники зарешеченных окошек. Сапоги конвоя пахли ваксой.
На миг ему показалось, что в беспамятстве он пропустил суд, этап, карантин и уже на полный ход мотает неизвестный срок. Но за что?!
Его вывели во двор. Нет, не зона, похоже, военный городок, и у солдат погон не красный, а черный. Куда ж он попал?
Когда Дуря завели в кабинет к капитану с надменным холодным лицом, он попытался узнать о своем местонахождении.
Тот внимательно осмотрел урку со всех сторон, неторопливо закурил, не предложив, как у них водится, «для душевного расположения», и сказал:
– Вы проникли на особо секретный государственный объект и подозреваетесь в шпионаже. Лучше будет, если вы расскажете правду добровольно. Иначе расскажете все равно, но с осложнениями.
Ноги стали ватными, и Дурь повалился на грубый деревянный стул. Шпионаж! Вот так влип! Тут уж никакая гуманизация не спасет, никак не откупишься, и цацкаться с тобой не станут – мигом мордой к стенке прислонят, запах могилы нюхать!
Он начал плести про анашу и помутненное сознание, про самый обычный подвал и умысел на кражу, но капитан перебил:
– На двери специальный замок. Открывается он особым способом. Кто вас этому научил?
Дурь клялся и божился, что ни с кем, кроме Скокаря, в сговоре не состоял и никаких секретов ни от кого не узнавал.
Капитан немного послушал и кивнул тем, кто стоял за спиной.
Дуря прижали к высокой спинке, специальными ремнями прикрутили руки к подлокотникам, разрезали левый рукав и наложили резиновый жгут повыше локтя.
Капитан откуда-то извлек шприц, набрал из темной ампулы густую розоватую жидкость и умело вколол в вену.
– Посмотрим, что у тебя на уме, – сказал он, включая диктофон.
Через две минуты Дурь начал подробный рассказ о совершенных им и подельниками преступлениях, о притонах и «малинах», местах сбыта краденого и продажи наркотиков – в общем, обо всех тайнах криминальной Москвы.
В соседнем помещении аналогичный рассказ вел Скокарь.
Через несколько часов отредактированные и систематизированные показания граждан России Медведева и Лепешкина, аккуратно перепечатанные на машинке, доставили генералу Верлинову. Он внимательно ознакомился с документом.
Более подробного и откровенного протокола не знало отечественное судопроизводство за всю свою историю, включая беспросветное время царизма.
Преступная биография гражданина Медведева начиналась семнадцать лет назад, когда четырнадцатилетним юношей он зверски изнасиловал шестилетнюю девочку. Потом он многократно насиловал, грабил, воровал, совершал разбойные нападения, хулиганил, в последние годы довольно часто убивал. Лишь за небольшую часть содеянного он был судим, причем суд относился к нему все более и более гуманно.
Жизненный путь Лепешкина не отличался разнообразием, только изнасилований у него было поменьше, зато квартирных разбоев гораздо больше.
В левом верхнем углу каждой преступной автобиографии Верлинов наложил аккуратную резолюцию: «Утилизировать» и четко расписался.
– Как «утилизировать»? – спросил начальник секретариата, которому предстояло отписать документ исполнителю.
– По делам ихним, – рассеянно ответил генерал. – Я думаю, лучше посадить на кол. – Кстати, у нас есть надежные узбеки или туркмены?
– Конечно, есть, – кивнул начальник секретариата и на подколотой исполнительской карточке написал: «Капитану Набиеву. Посадить на кол. Контроль».
Одиннадцатый отдел оставался одним из немногих мест в стране, где приказы исполнялись быстро, точно и в срок.
Изучив сведения о явках преступников, местах сборов «гастролеров», беглых, карманников, рэкетиров и наркоманов, генерал каллиграфически черканул: «Оперативный отдел. Подготовить расчет сил и средств, план операции по единовременной ликвидации данного отребья».
Чуть ниже легла еще одна резолюция: «Отдел внутренней безопасности. Тщательно проверить сведения, изложенные в абзаце N 6. Докладывать постоянно».
В абзаце номер шесть переведенная на язык канцелярских бумаг косноязычная речь Скокаря выглядела так: «По некоторым сведениям, ответственные заказы на убийства исполняет снайпер, работающий в госбезопасности».
Верлинов обвел этот абзац жирной черной линией. Предателей он ненавидел еще больше, чем обнаглевших бандитов.
Последние резолюции вопросов у начальника секретариата не вызвали, и он немедленно передал документы исполнителям.
Вскоре его вновь вызвал генерал.
– Найдите капитана Васильева. Пусть явится ко мне.
– Есть! – Седой подполковник козырнул, четко развернулся через левое плечо и вышел из кабинета.
Дурь и Скокарь томились теперь в одном боксе. «Сыворотка правды» не способствует улучшению самочувствия и оказывает угнетающее воздействие на психику.
– Я все, что знал, вывалил, – тяжело шевеля языком, каялся Скокарь. – Как гнилой орех лопнул!
– И я, – вздыхал Дурь. – Чего никто не знал, сам думал – забыл, и то разболтал.
– Если бы они так на следствии и суде допрашивали, нас бы уже давно расшлепали...
– Всех бы расшлепали или позакрывали. Ни одного делового на воле бы не было!
– Хорошо, ментам закон запрещает...
– Нас-то раскололи! Или закон изменили, или им на него наплевать. В армии свои законы... Особенно за шпионаж...
Внезапно и без того мрачное настроение Дуря окончательно омрачила ужасная догадка.
– А почему нас вместе посадили? До приговора должны раздельно держать!
– Может, уже вынесли? – пробурчал Скокарь. – У них это быстро... Их внимание привлек стук топора.
– Нагнись, я с тебя выгляну...
Скокарь нагнулся, и Дурь, взобравшись ему на спину, прильнул к мутному окошку.
– Что там? – сдавленно прошептал Скокарь. Дурь долго не отвечал. Потом спрыгнул вниз, сплюнул и сел в угол, уткнувшись подбородком в колени.
– Узкоглазые чурки колья тешут. И на наше окно смотрят.
– И что?
– Не знаю. Меня увидели – засмеялись.
Скокарь подскочил к двери, заколотил изо всех сил.
– Чего тебе? – раздалось из коридора.
– Зачем чурки колья ладят? Ржут почему?
– А-а-а, – лениво отозвался солдат. – То для вас.
– Почему для нас? – быстро спросил Скокарь.
– Да потому что вышел приказ вас, гадов, на колья посадить, – буднично пояснили из-за двери.
– Вы что, падлы! – На губах Скокаря вскипела пена. – По какому закону?
– По тому самому, вашенскому. По какому насиловать и убивать можно.
– Нет такого закона! Нет такого закона, падлы рваные! – Скокарь всем телом колотился в стальную дверь, не чувствуя боли. Он расквасил себе нос и губы, лицо было перепачкано кровью так же, как руки и рубаха.
– Адвоката давай! Давай адвоката! – исступленно орал урка. – Я жалобу напишу! Где прокурор?!
– Командиру комендантского взвода пожалуешься. Потерпи, уже скоро. Он тебе и прокурор, и адвокат сразу... За дверью перешли на шепот:
– А правда, кто исполнять будет? Это же не по уставу скомандовать: целься, пли!
– Подумаешь, проблема... Поднял и посадил, а дальше он сам сползет. Прижавшись к холодной стали, Скокарь затаил дыхание и напряженно вслушивался. Его мутило.
– Чтоб сразу не скользнул, там специальную перекладинку делают. Тогда упрется – и сидит как положено.
– А ну... – Одуревший от страха Скокарь развернулся, подбежал к стене под окном, подпрыгнул без всякого смысла – ясно было, что не достанет.
Так же бессмысленно дергался тот мужик, когда они втроем вошли в квартиру и заперли хозяина с женой и дочерью в ванной. Они упаковывали барахло, а Дурь время от времени подмигивал и громко говорил: «Ну, ребята, что будем с бабами делать?» И вслушивался в ту волну ужаса, которая выплескивалась в ответ из мертвой тишины ванной.
И все они вслушивались и ощущали этот ужас, он будоражил, возбуждал и как бы торопил то, что и так было предрешено. Но мужик дергался и суетился, и лицо у него кровенело, как сейчас у Скокаря, и глаза так же таращились, и губы прыгали. В конце концов Дурь перехватил ему бритвой горло, чтобы не мешался...
– А ну, нагнись! – взвизгнул Скокарь. – Я сам гляну, вы все туфту гоните, фуфлометы!
Дурь хотел дать ему в промежность, но сдержался и подсадил к окну.
За мутным стеклом приготовления уже заканчивались, гладко белели два полутораметровых кола, и улыбчивый черноволосый Сайд выбирал место для тех самых перекладинок. Наконец он приколотил их сантиметрах в тридцати от острия.
Понаблюдав за умелыми и целеустремленными действиями солдата, Скокарь вдруг расстегнул пряжку и, выпростав брючный ремень, зацепил его за решетку.
От удара ногами Дурь шарахнулся в сторону и со звериной тоской смотрел, как тело подельника несколько раз выгнулось в конвульсиях и бесформенным кулем обвисло между потолком и холодным бетонным полом.
На непредвиденный случай в нижнем шве майки у него имелась половинка бритвенного лезвия. В любой момент можно вскрыться... Да и раз ремни не отобрали, шнурки – никто вздернуться не мешает, как этот очкун. Конечно, если действительно впереди кол светит, то лучше вены вскрыть. Но Дурь не верил. Хоть взяли их лихо, уколами раскололи – не могут вот так, запросто, на кол насадить. На понт берут, путают. Поживем еще, там видно будет.
Васильев вошел в кабинет генерала. Верлинов, как всегда, выглядел кандидатом на цэковский банкет. Отутюженный костюм, крахмальная рубашка, безукоризненный пробор в густых, с изрядной сединой волосах, ускользающе тонкий аромат дорогого французского одеколона.
Доброжелательно поздоровавшись, хозяин предложил капитану сесть.
– Вы проявили бдительность, пресекли проникновение в спецобъект, задержали двух опасных уголовных преступников, допросы которых многое дали для разработки концепции охраны безопасности государства и граждан... Васильев не воспользовался наступившей паузой, и Верлинов довольно кивнул.
– Это позволяет сделать вывод о том, что нарушение инструкции, повлекшее гибель вашего напарника, явилось досадной случайностью, которая никогда больше не повторится.
– Так точно, товарищ генерал. – Васильев обозначил намерение стать «смирно», но, повинуясь движению руки начальника, остался в прежней позе.
– Поэтому я хочу поручить вам ответственную задачу. Обеспечение физической безопасности нашей группы, проводящей операцию за пределами России. Сохранность документации должна гарантироваться на сто процентов. Количество людей, оснащенность и вооружение – на ваш выбор. Вопросы?
– Где проводится операция?
Верлинов встал, подошел к стене, отдернул шторку, открывая карту бывшего СССР. Васильев тоже поднялся и сделал несколько шагов вперед.
– Здесь, – кончик указки ткнулся в карту. – В пустыне Каракумы – на территории суверенного Туркменистана.
– Когда начало операции?
– Нас сдерживают две вещи: бурильные трубы компании «Калифорнийские геологические исследования» и несколько представителей животного мира пустыни Мохаве. И то и другое будет в нашем распоряжении через три-четыре дня. Операцию начнем немедленно.
– Рапорт о схеме охраны и требуемых ресурсах я представлю к завтрашнему утру. Могу сегодня ночью.
Верлинову ответ понравился.
– В десять утра я вас жду.
Генерал крепко пожал капитану руку и проводил до двери кабинета. Там дожидался начальник секретариата.
– Только что сообщили, что один из задержанных покончил с собой... Повесился, – после паузы уточнил он.
– Вызовите дознавателя, задокументируйте, сообщите военному прокурору, – распорядился генерал.
И тут же спросил:
– Вы подобрали среднеазиатов?
– Кого? Ах, туркменов... Да, они уже закончили колья.
– Какие колья? – Верлинов наморщил лоб.
– Согласно вашей резолюции – посадить на кол двух преступников. Но один повесился.
Генерал очень внимательно посмотрел на исполнительного седого подполковника.
– Значит, все уже готово?
– Конечно.
– А как воспринято личным составом?
– С одобрением. Говорят – давно пора.
– Место, исполнители?
– Все определено.
Верлинов задумался.
– Вообще-то среднеазиатов я хотел готовить к командировке. И просил подобрать их именно для этого. Но раз так... Пришлете их позднее.
Он еще немного подумал.
– А почему второй не повесился?
– Не могу знать, – покачал головой начальник секретариата.
– Так давайте спросим. Это представляет значительный психологический интерес! Пусть доставят его сюда.
– Приостановить подготовку?
– Не надо. Раз машина запущена и маховик набирает обороты... Начальник секретариата не всегда понимал генерала Верлинова, но виду не подавал, тем более непонимание касалось исключительно второстепенных вещей.
Когда Дуря привели, генерал отпустил автоматчиков и выслал из кабинета начальника секретариата.
– Почему повесился ваш товарищ? – Верлинов не предложил задержанному сесть и сам стоял в двух метрах от него, широко расставив ноги и засунув кулаки в карманы брюк.
– Слабак, испугался... – Сейчас, в кабинете начальника. Дурь полностью уверился в том, что посадка на кол – обычное ментовское запугивание.
– А вам не кажется, что он правильно распорядился своей судьбой и выбрал менее мучительную участь?
– Чего вы меня выспрашиваете? Его и опросите!
Дурь напрягся, примеряясь к аккуратной фигуре генерала. Рано или поздно наступает подходящий момент. Похоже, сейчас он наступил.
Словно уловив мысли собеседника, начальник одиннадцатого отдела внимательно взглянул ему в глаза.
И тут же все существо рецидивиста, его отбитые почки, сломанные ребра, перебитая нога, покрытый шрамами череп воспротивились зарождающемуся замыслу. Он отчетливо понял, что никакой подходящий момент не наступил и что вовсе не по глупости или неосмотрительности остался с ним один на один хозяин кабинета.
Мускулы расслабились, кулаки безвольно разжались.
– Видите ли, – мягко объяснил Верлинов. – Мертвые не отвечают на вопросы. К тому же его мотивация совершенно понятна. А ваша – нет. Потому я спрашиваю вас. Скажите, если ьашй, э-э-э, коллеги узнают, что за все совершенные вами преступления вас посадили на кол... Что они предпримут? Я имею в виду – не бросят ли они преступное ремесло?
– Да никто в такую туфту не поверит! – скривил губы Дурь. Он тоже засунул руки в карманы.
– Ну почему же? – удивился генерал. – Мы можем показать фотографии, прокрутить видеопленку по телевидению, можем, наконец, исполнить это публично, где-нибудь на Манежной площади... Сомнений как раз ни у кого не будет! Интересно другое: если мы проявим способность за какой-нибудь час узнать обо всех преступлениях человека и сурово наказать его – не обязательно сажать на кол: можно отрубить голову, руку или ногуу, сварить в кипящем масле, повесить... Изменится ли поведение преступников?
Из всего сказанного Дурь понял одно: психологические штучки-дрючки. Никто не собирается его сажать на кол, но предлагают представить, а что будет, если... Действительно интересно... Дурь немного подумал.
– Ясное дело – многие отойдут. Особенно молодняк, фраера... Да и кто останется – попритихнут. И потом – все равно их же переведут одного за другим... Нет, тогда всем – амба!
Верлинов удовлетворенно кивнул.
– Вы совершенно здраво рассуждаете, и наши мнения полностью совпадают...
«Сейчас отпустит, куда он денется, – решил Дурь. – Ну и косяк упорол Скокарь!»
– ...В условиях реальной суровой ответственности преступный мир качественно изменится, выродится и фактически перестанет существовать. Но вернемся к вам. Почему вы не последовали примеру товарища, чтобы облегчить свою участь?
– Да какую участь? Что вы меня на пушку берете? Кто меня на кол посадит? Кто прикажет? Кто за это отвечать будет? Кишка у вас у всех тонка!
Верлинов удовлетворенно кивнул.
– Теперь мне понятна и ваша мотивация. Вы просто не верите в возможность применения к вам жестоких мер. Хотя сами неоднократно и легко применяли их к другим людям. Заметьте, в отличие от вас они были ни в чем не виноваты.
«Вольтанутый какой-то, – подумал Дурь, – Сейчас будет проповеди читать».
– Но на этот раз вы ошиблись. Сейчас вас действительно посадят на кол. В известной мере это случайность, результат слишком серьезно воспринятой шутки. Но, с другой стороны, случайность есть проявление закономерности. Со злом невозможно бороться методами добра. И общество созрело, чтобы это понять. И принять шутку за приказ. А когда люди исполняют приказ, отменять его тактически неверно и глупо. Сегодня мы начнем движение по новому пути. Вы станете первым объектом и осознаете, насколько неправильно поступали с неповинными людьми, все поймете и раскаетесь. Вы вспомните мудрость своего товарища и позавидуете ему. Прощайте.
Верлинов нажал клавишу селектора и коротко бросил:
– Уведите.
Дурь тупо соображал, что ему наговорил странный хмырь. Думал он недолго: через десять минут его действительно посадили на кол. Произошло это в угольном складе котельной полигона одиннадцатого отдела. Два прапорщика – ветераны Афгана выполнили процедуру по всем правилам.
Пропустили веревку в рукава и завязали на спине, получилось, что он обхватил себя руками. Потом уложили на бок, связали щиколотки и подогнули ноги. Один прапор тщательно мазал мылом деревянный предмет, больше всего напоминающий кий. Конец был почему-то затуплен. Второй по шву распорол брюки. Процедура напоминала насильственное клизмирование, которому Дурь пару раз подвергался в зонах, когда заделывал мастырки, чтобы вызвать заворот кишок.
Намыленное дерево проскользнуло без усилий, как клистирная трубка, не вызвав неприятных ощущений. Потом его взяли под локти и легко, словно приготовленного к закланию барана, подняли в воздух? – жалкого, со скрюченными ногами и торчащим сзади «кием». В голове была полная пустота.
В утрамбованном, покрытом угольной пылью земляном полу имелось глубокое свежепросверленное отверстие, толстый конец кола плотно вошел в него и накрепко застрял.
– Ну, пошел!
Прапоры отпустили локти, скрюченное тело скользнуло вниз, и Дурь, как и обещал генерал, все понял и осознал. Ему завязали рот, поэтому наружу вырывалось лишь утробное мычание. Умирал он три часа и очень завидовал Скокарю. И здесь Верлинов оказался прав.
В конце дня военный дознаватель осмотрел трупы и составил акт о самоубийстве двух неизвестных лиц, задержанных за проникновение на территорию секретной войсковой части и имевших при себе оружие. Ввиду очевидности картины в возбуждении уголовного дела было отказано, а трупы кремировали в той же котельной.
В десять утра следующего дня капитан Васильев, как и обещал, представил начальнику одиннадцатого отдела подробный рапорт, суть которого изложил устно:
– Численность подразделения охраны зависит от двух факторов: обстановки в районе проведения операции и взаимодействия с местной властью.
– Район неспокойный, – перебил Верлинов. – Недалеко – афганская граница, тропы контрабандистов: наркотики, оружие... Банды таджикской оппозиции. Местная власть пообещает полное содействие, но как это выполнит... Восток – дело тонкое. Лучше рассчитывать на свои силы.
– При хорошей подготовке и экипированности личного состава достаточно двадцати человек. Для страховки я бы взял двадцать пять. Этого вполне хватит на случай стычек с контрабандистами. Но если предполагать возможность целенаправленного ведения против нас боевых действий, надо исходить из другого расчета.
– Группа не представляет интереса для продуманного и направленного нападения. – Верлинов просмотрел рапорт, сделал несколько пометок, кивнул. – Десять бойцов может представить «Альфа». У вас не будет возражений?
– Никаких, хотя... Для пустыни больше подходят люди с афганским опытом.
– Они все проходили там «обкатку». И у нас, в роте охраны спецсооружений, много «афганцев».
– Да, – генерал будто внезапно что-то вспомнил. – Вы перехаживаете в звании уже больше двух лет? Кажется, двадцать семь месяцев?
Васильев кивнул.
– Хорошо, комплектуйте группу. И подбирайте снаряжение.
Намек генерала был предельно ясен. Успешное выполнение задания сулило два просвета на погоны и новые перспективы.
Пятнадцать добровольцев Васильев отобрал в тот же день. Одиннадцать прапорщиков и четыре младших офицера – все побывали «за речкой» и имели опыт боевых действий. К вечеру через КПП полигона прошли десять рослых мужчин в камуфляже без знаков различия. У них имелсясвой старший; когда Васильев хотел разбить их на тройки и смешать с остальными, тот сказал, что лучше этого не делать: группа хорошо сработалась и четко взаимодействует в любых ситуациях. Поразмыслив, капитан был вынужден с ним согласиться. Он разбил бойцов на две ударные десятки, а пятерых выделил в маневренную группу усиления.
На следующий день Васильев со старшими подразделений отправился на склад арттехвооружений. Специальное и замаскированное оружие решили не брать, сосредоточившись на средствах ведения боя, позволяющих добиться перевеса над противником на дистанциях 500-800 метров. Как правило, действуя на плоской открытой местности, противостоящие стороны не могут сократить это расстояние.
Взяли четыре самозарядные винтовки Драгунова с оптическими прицелами – мощное и точное оружие, опасное до двух километров, двенадцать ручных пулеметов, два станковых, четыре автомата с подствольными гранатометами, новейший плазменный огнемет «шмель» и портативный сорокамиллиметровый миномет. На всякий случай Васильев выписал ракетный комплекс «стрела» со снарядами «земля-воздух». Набрали много гранат, причем «альфовцы» предпочли мощные «Ф-1». Каждый из них, кроме того, вооружился двадцатизарядным «стечкиным» в пластмассовой кобуре. С избытком запаслись патронами и взрывчаткой.
– Вы что, парни, хотите Америку завоевать? – спросил завскладом – рябой прапорщик с плутоватыми, как у большинства его материально ответственных собратьев, глазами. – Куда вам двадцать цинков патронов? Я с вами грыжу наживу!
– Давай шевелись, – сухо сказал Васильев. – Грыжа – дело твое личное, а насчет Америки не волнуйся – мы туда не собираемся.
Однако подготовка к той же самой операции, на которую была задействована группа Васильева, проводилась и на Американском континенте. Правда, старый Джошуа не подозревал о своей причастности к оперативной комбинации русской контрразведки, и, если бы ему сказали, что без него лопнет план «Расшифровка», призванный изменить политическое будущее России, он бы этому, конечно, не поверил.
Потрепанный «Лендровер» выехал из Нидлса – небольшого городка на границе Калифорнии и Аризоны перед самым рассветом. Когда солнце начало припекать, вездеход катился по пустынной выжженной равнине, и Джошуа во все горло распевал песни своей молодости. Он родился в Иньокерне, расположенном на восточных отрогах Сьерра-Невады, и прожил в этих краях уже шестьдесят пять лет. Джошуа нравилась пустыня, и она не имела от него тайн.
В пятьдесят первом, когда прошел слух, что в Мохаве имеются алмазные трубки, он водил искателей удачи по всей южной части пустыни между озером Солтон-Си и рекой Колорадо. Слух оказался обыкновенной «уткой», запущенной газетчиками, и Джошуа с самого начала знал, что никаких богатств здесь нет.
Позже, в начале шестидесятых, любители острых ощущений платили немалые деньги за то, чтобы побывать в Долине Смерти, и Джошуа организовывал экспедиции в этот земной ад. Индейцы племени шошонов назвали зловещее место «томеша», что означает «горящая земля». И действительно, в узкой горловине, зажатой между хребтами Амаргоса и Панаминт, земля почти горит: температура поверхности достигает девяносто четырех градусов по Цельсию, ящерицы время от времени переворачиваются на спину, чтобы охладить обожженные лапки. Белое марево сгустившегося воздуха раскалено до пятидесяти пяти градусов, человек здесь теряет литр жидкости в час, и, если у него кончится вода, бедняга за день превратится в высушенную мумию.
Джошуа проложил короткие маршруты по краю Долины Смерти, туристы ничем не рисковали, но получали полное впечатление об одном из самых страшных мест на земле. Фирма извлекала вполне приличный доход и обеспечила Джошуа безбедную старость. Он уже мог не заботиться о заработке, но деятельная натура требовала дела, потому он и взялся выполнить просьбу странного незнакомца. Тем более что тот щедро платил.
Когда появился ориентир – высокая, около десяти метров юкка с толстым стволом, часы показывали одиннадцать. Подогнав «Лендровер» к дереву и внимательно осмотрев ветки над головой, чтобы не прозевать гремучника Митчела, Джошуа съел несколько сандвичей с ветчиной и сыром, налил из термоса кружку густого янтарного чая. Горячая жидкость способствует теплообмену и очень полезна в пустыне, хотя большинство людей этого не понимают – пьют ледяное пиво или пепси из походных холодильников и тем нарушают тепловой баланс организма.
За последние годы только раз Джошуа встретил понимающего человека. Высокий рыжий геолог, искавший то ли воду, то ли нефть, возил с собой термос чая и заваривал чай на костре во время привалов. Его спутник, китаец или японец, тоже запомнился: он ловко разделывал змей, пил кровь и ел густо посоленное сырое мясо. Джошуа этого не одобрял, хотя каждый имеет право выбирать себе пищу по вкусу. Может, и этот незнакомец собирается пустить пресмыкающихся на еду?
Джошуа немного поразмышлял. Нет, вряд ли. Тогда бы он точно знал, чего хочет. И договаривался бы о регулярных поставках. К тому же в радиусе тысячи миль нет места, где можно заработать хотя бы десять центов, продавая блюда из змеиного мяса.
Скорей всего он действительно собирается открыть зоопарк, собрав представителей животного мира со всех пустынь мира. Но почему тогда он не хочет брать гремучников? На ядовитых змей люди смотрят с большим интересом. Если они, конечно, за толстым стеклом.
Джошуа сделал последний глоток чая, надел широкополую, как в вестернах, шляпу и встал. В конце концов, это не его дело. Человек платит деньги и заказывает товар. Какие мысли в его голове – никого не интересует.
Сам Джошуа не любил совать нос в чужие дела; И не терпел находиться в центре внимания. Когда геолог, понимавший в чае, и его спутник-змееед погибли, в Нидлс понаехала целая куча людей – представители геологической компании, страхового общества, репортеры... Потом появились федеральные агенты, и шериф Эдлтон зашевелился. А старый Джошуа оказался в центре событий – ведь именно он провел с покойными последние две недели.
И почему-то все считали, что он полностью в курсе их мыслей, дел и планов, как будто речь шла о ближайших родственниках! Он плюнул и уехал в пустыню, но толстый Эдлтон разыскал его и привез обратно, федералы заставляли опознавать останки и выспрашивали, не заметил ли он чего-то необычного или странного в поведении погибших или в обстоятельствах их смерти.
Вытащив из багажника мешки, прут и рогатину, Джошуа направился к зарослям креозотового кустарника, где обитал подходящий экземпляр. Более двух часов, обливаясь потом под палящим солнцем, старик разгребал растительный опад под кустами и засовывал прут в прикорневые норки. Почти сразу ему удалось поймать зеброхвостую ящерицу, несколько раз попадались слепозмейки, не представляющие интереса для заказчика. Дал он уползти и желтобрюхому полозу, потому что незнакомец хотел получить яркого представителя пустыни Мохаве, не встречающегося в других районах мира.
Наконец из-под очередного куста метнулось черное, перехваченное красными кольцами тело королевской змеи. Джошуа бросился следом, нацеливая рогатину. Он еще сохранил достаточно ловкости и силы, чтобы не упустить добычу.
Прижав голову пресмыкающегося рогатиной, он приготовил мешок и, ухватив крепкими пальцами змею за шею, поднял сильно бьющееся мускулистое тело в воздух. Потеряв опору, пленница на миг затихла и тут же оказалась в мешке. Быстро завязав горловину, Джошуа, довольный, вернулся к машине и тронулся в обратный путь.
Необычного и странного в смерти геологов было хоть отбавляй. Что могло взорваться с такой силой? Газ, вырвавшийся из скважины? Джошуа не высказывал своего мнения по поводу официальной версии, но за полвека блужданий по пустыне ему не приходилось слышать о подобных случаях. А куда делся третий? Незадолго до того, как Джошуа оставил лагерь геологов, к ним присоединился еще один парень, как он сказал – из Лон-Пайна. Значит, трупов должно быть три! А если их все же два – должен быть живой свидетель или хотя бы его следы! Кстати, в Лон-Пайне никто не пропадал, и вообще, человека, которого описывал Джошуа, там никогда не видели.
Зато в местной гостинице был убит заезжий коммерсант, чего здесь не случалось уже сорок лет, с тех пор как картежник Джек застрелил в пьяной драке молодого Симса. Убийство произошло в день катастрофы у геологов.
Темная история. Недаром столько людей проявили к ней интерес. Но долгая жизнь в пустыне отучила Джошуа удовлетворять чье-то любопытство. Лучше всего прикинуться старым, потерявшим память пнем. Потому что некоторые вопросы откровенно пахли смертью. Джошуа не смог бы объяснить, как он это определил. Но когда здоровенный угрюмый лоб, назвавшийся репортером, а три месяца спустя еще один хмырь с бегающими глазами выспрашивали разные мелочи и подробности, он уловил излучаемую волну угрозы и почувствовал себя единственным и чрезвычайно опасным свидетелем.
Пришлось завести собак и таскать всюду с собой заряженный дробовик. Может, это было излишним, но Джошуа руководствовался мудрым принципом, не раз спасавшим ему жизнь: если речь идет о собственной безопасности, то лучше переоценить опасность и перестраховаться в мерах защиты.
Если бы старик знал, что здоровяк – репортер" на самом деле являлся сотрудником подотдела физических воздействий Главного разведуправления России по прозвищу Карл, он бы не посчитал, будто переоценил опасность.
Вечером к небольшому домишке Джошуа подкатил пыльный, явно взятый напрокат «Шевроле» заказчика. Джошуа передал мешок с королевской змеей и другой, поменьше, – с двумя ящерицами семейства игуановых. Взамен он получил триста долларов. Обе стороны остались довольны сделкой, хотя коммерцией она была только для старика, а для давнего агента КГБ СССР по прозвищу Джо – эпизодом боевой операции.
Через час на развилке дорог Джо увидел условное помаргивание фар и ответил соответствующей серией вспышек. Потом выгрузил мешки у дорожного знака и уехал. По соображениям конспирации он не должен был знать, кто забрал груз.
В течение ночи мешки перегружались еще несколько раз. После последнего участка пути опытные руки сделали ящерицам и змее усыпляющие инъекции, их упаковали в прочные ящики со льдом, которые, минуя таможенный, санитарный и пограничный контроль, были погружены в самолет, вылетающий в Москву. Этим же рейсом официально следовало закупленное Министерством геологии буровое оборудование.
Когда самолет взмыл в воздух, резидент бывшего ПГУ с облегчением перевел дух. Медленно спадало напряжение в замкнутой на него агентурной сети, охватывающей Запад США. От «пикового» режима напряженной работы десятки людей возвращались к привычной, размеренной жизни. Боевая операция для них была завершена. Службе внешней разведки о проведенной акции не сообщалось. Так предписывалось в шифровке, переданной по личному каналу председателя КГБ, а резидент был достаточно опытен, чтобы не нарушать приказы подобного уровня, какие бы изменения ни происходили в далекой России.
В Москве операция только разворачивалась. Неожиданно Верлинов столкнулся с препятствием, которого совершенно не предвидел.
– Я устал, у меня нервы ни к черту... Я в отставке, наконец!
В обычной квартире обычного дома, расположенного в обычном районе Москвы, жил человек с нарочито усредненным именем – Иван Петрович Иванов, в прошлом нелегал Первого главного управления, десять лет проработавший на Западе США, реализовавший ответственную операцию, чудом спасшийся от смерти и ускользнувший от идущих по следу агентов ФБР. Не было ничего удивительного, что он хотел покоя.
– Я отказываюсь! Отказываюсь наотрез! – Хозяин отводил взгляд, Верлинову послышался тяжелый дух перегара. Что ж, так часто бывает... Годы нервных перегрузок, постоянные стрессы не проходят бесследно.
– Подберите похожего человека, загримируйте, я позанимаюсь с ним. – Бывший нелегал понимал, что если к нему явился лично генерал госбезопасности, то отвертеться будет непросто. Но он старался.
– Мы гримируем человека под Чена, – пояснил Верлинов. – Два актера – это уже кино. Нам нужен железный первый план. Чен мертв, его ни о чем не попросишь. Поэтому я прошу вас.
– Я никогда не заставлял себя просить...
У человека заметно дрожали руки и подергивалась щека. Старый Джошуа узнал бы, конечно, рыжего геолога, понимающего толк в чае, но непременно отметил бы, что он сильно сдал. Верлинов подумал, что его тоже придется гримировать.
– Но есть предел крепости, я уже выработал свой ресурс! Может быть, я сломался рано, но этот последний год под подозрением меня доконал, а особенно покушение... Я стоял на грани, понимаете, на грани...
– Конечно, понимаю, – мягко сказал генерал. – Но сейчас никакого риска нет. Вы не покидаете территорию СССР, с вами постоянно находятся вооруженные бойцы охраны. Что может случиться? Пять минут перед видеокамерой – и все! Вся экспедиция займет три, от силы пять дней! Мы можем вывезти вас раньше, спецрейсом...
– Я боюсь выходить из дома! Я болен, мне надо лечиться! Ну снимите меня здесь, в какомнибудь павильоне, или сделайте наложение...
– Пленка должна быть абсолютно подлинной. Но раз у вас расстроены нервы, мы вам поможем. У нас есть психотерапевт-гипнотизер, он модифицирует вашу личность. Исчезнут опасения, пропадет чувство тревоги, страха...
– Правда? – На лице разведчика мелькнула тень надежды.
– Конечно! – уверенно сказал Верлинов. Собеседник вышел из глухой защиты, у него появился интерес к разговору. Это главное. Самое трудное – заставить сделать первый шаг. Потом весь путь проходится незаметно.
В течение следующего часа начальник одиннадцатого отдела рассказывал отставному разведчику о многочисленных успехах психотерапии, и почти все, о чем он говорил, было правдой.
– У меня невроз, мания преследования, я это прекрасно понимаю, – оживившись, говорил разведчик, и то, что он проявлял критичность самооценки, являлось хорошим признаком. – Меня направляли в санаторий, и в нашей больнице я лежал... Но сильного специалиста у них, видно, нет: микстуры, пилюли, капли да витаминные уколы.
– Сегодня же вы начнете курс. – Верлинов глянул на часы. – В шестнадцать к вам приедут. Только... Вы знаете, как ревниво врачи относятся к вмешательству других специалистов. Поэтому лучше не говорите ничего своему доктору.
– Само собой, – кивнул разведчик. – Да я уже давно в поликлинику не ходил – все равно толку нет!
– И еще... – осторожно, прощупывающе продолжал Верлинов. – С выделением Службы внешней разведки в самостоятельное ведомство иногда возникают проблемы взаимодействия... Та же конкуренция. Поэтому я попрошу не сообщать вашему куратору о наших контактах.
Хозяин молчал. Каждый разведчик, вернувшись «с холода», получает пожизненного куратора – действующего сотрудника разведки, решающего все возникающие вопросы: от бытовых проблем до обеспечения безопасности. Основная же задача кураторства далека от альтруизма – постоянный и повседневный контроль за «бывшим», который до самой смерти остается носителем секретов, иногда очень важных. Неискренность с куратором – серьезный проступок.
Однако данный случай – особый. В конце концов, только государственный идиотизм расчленил единый организм КГБ на куски, которые вынуждены иметь секреты друг от друга.
– Хорошо. – Разведчик наконец кивнул.
– Отлучку придется залегендировать. Вы же раньше периодически выезжали на рыбалку?
– Да, с этим проблем не будет.
– Ну и отлично. – Верлинов встал и крепко пожал руку бывшему нелегалу.

Глава восемнадцатая

Платонова привезли в ГУВД, в отдел по борьбе с коррупцией. Допрос вел следователь военной прокуратуры. Майор милиции – хозяин кабинета и капитан из службы внутренней безопасности одиннадцатого отдела сидели слева и справа от подозреваемого, то ли охраняя его, то ли участвуя в допросе.
– Почему «военной»? – сразу же, как следователь представился, задал Платонов мучающий его вопрос.
– Уголовное дело возбуждено по факту разглашения государственной тайны. Возможна переквалификация на измену Родине в форме шпионажа. Вы – сотрудник военизированной организации. Поэтому расследование относится к нашей компетенции, – четко объяснил следователь.
Платонов уловил из данного ответа только одно – вляпался он по самые уши. И неважно, что все вокруг безнаказанно воруют, хулиганят, грабят, убивают, берут взятки, беззастенчиво растаскивают страну на большие и маленькие куски, – его отделили от всех, вытащили за ухо из общей кучи на обозрение и за жалкие полмиллиона раскрутят на всю катушку: и в газетах ославят, и по телевизору взяточника в погонах покажут, и под трибунал отдадут, а он как грохнет: к исключительной мере!
И хотя в последнее время даже злодеев, – десятки жизней загубивших, милуют или просто держат годами без исполнения приговора, его, Ваню Платонова, обязательно расшлепают и еще сделают главным виновником всех бед народных: почему бандиты обнаглели вконец? Да потому что он, сволочь, у рецидивиста взятки берет!
– Что размечтался? – Грубый голос следователя вырвал Платонова из оцепенения.
– Повторяю вопрос: откуда вы узнали о майоре милиции Еремкине?
«Надо в отказ идти, пока не поздно, – мелькнула спасительная мысль. – Урки никогда не признаются...»
– Человек какой-то обратился, где, мол, найти майора Еремкина... – выдал лейтенант давешнюю «заготовку».
И тут же получил чувствительный удар в бок.
– Нет в природе майора Еремкина, идиот, – прогудел контрразведчик. – Никто не мог его спрашивать! Это прикрытие на случай опасности! Оно секретно. Как ты узнал государственный секрет?! Неужто ты и вправду шпион?!
Подозреваемый с минуту молчал. Из двух зол надо выбирать меньшее. Лучше быть взяточником, чем шпионом.
Он глубоко вздохнул и начал выкладывать все так быстро, что следователь едва успевал записывать. Контрразведчик включил крохотный диктофон. Несколько раз он насторожился: зачем бандитам капитан Васильев? И фамилия Клячкина показалась знакомой; отлучившись к другому телефону, он навел справки, узнав, что об этом человеке следует разговаривать с майором Межуевым.
Допрос закончился. Одеревеневший Платонов долго читал протокол и все время нервно зевал. Подпись получилась неровной: рука дрожала.
Военный следователь выписал протокол задержания.
– Куда его? – спросил он, дойдя до последней строчки.
– Пока к нам. – Майор из отдела по борьбе с коррупцией снял трубку внутреннего телефона.
– С содержанием в ИВС ГУВД Москвы, – продиктовал сам себе следователь, расписался, извлек из круглой коробочки печать, подышал и поставил четкий фиолетовый оттиск.
Два сержанта увели задержанного.
– Это дело не наше, я передаю его по подследственности, территориалам. – Следователь захлопнул тонкую папку с не подшитыми еще бланками обыска и допросов и стал заполнять соответствующее постановление.
Такое решение никого не удивило, ибо было оговорено с самого начала. Всерьез считать коррумпированного чиновника шпионом мог только идиот. Но обычная гражданская прокуратура по нескольку месяцев решает вопрос о возбуждении уголовного дела и зачастую не находит для того оснований. А на телефонный запрос о несуществующем майоре она бы вообще не отреагировала: мало ли кто что спрашивает!
Потому три присутствующих здесь представителя военизированных ведомств прикинулись идиотами, и военный прокурор им в этом подыграл. В результате выяснен вопрос о причине интереса Платонова к фигуре прикрытия органов контрразведки, одновременно разоблачен взяточник, добыты улики. Когда выяснилось, что шпионажем здесь не пахнет, военный следователь, естественно, передает дело доследовать своим гражданским коллегам. Все просто, изящно и эффективно.
Дописав постановление, военный следователь поднял голову.
– Ну что?
Контрразведчик тоже выжидающе смотрел на хозяина кабинета.
– Нет вопросов, мужики! Сейчас только закуску организую...
В сейфе у майора отыскалась водка, дежуривший по отделу молодой лейтенант принес хлеба, сыра и колбасы, потом сбегал в ближайший киоск за консервами и литровой бутылью пепси-колы.
Майор разлил на троих.
– Тебе дежурить, а мы на сегодня отработали, – пояснил он лейтенанту.
– Пей колу и перекуси с нами.
– За успешное окончание! – Следователь слегка хлопнул по папке свежего уголовного дела.
Три крепкие ладони накрыли сверху стаканы и беззвучно ударились костяшками.
– Будем!
Наступила сосредоточенная тишина – оголодавшие мужики навалились на бутерброды.
– Хорошо расслабляет, – сказал хозяин кабинета. – Когда сердце хватает, приму сто грамм – и как рукой!
– Интересно все-таки человек устроен. – Следователь откусил большой кусок колбасы. – Если у него есть потребность выпить – он и пьет. И никто ему не запретит, хоть что делай!
– Да... Уж скольким головы поотворачивали после восемьдесят пятого – бесполезно! – Майор налил по второй.
Снова сошлись в бесшумном чоканье костяшки рук, умеющих разяще пользоваться оружием и обыкновенной ручкой.
– Человека вообще не переделаешь, – продолжил майор. Лицо его раскраснелось. – Сколько хищников мы в камеры отправили, а толку? У блатных железный Закон: кто у своих ворует – того в гроб кладут. А что надо с нашими предателями делать?
– Тоже в гроб? – спросил лейтенант. Возможно, потому, что не пил, он держался как посторонний и даже ничего не ел.
– Не знаю. Но если два года давать – другим какой пример?
– Мне кажется, кому надо – вообще ничего не дают. Мелочь какая попадется – осудят. А крупняк – прорвал сеть и ушел. Или доказательств не хватило, или обстановка изменилась, или заболел сильно. Что-нибудь обязательно найдется, но не будет он в зоне париться! У меня брат в колонии работает, рассказывает: одна шушера в зоне! Ни авторитетов, ни начальников – работяги да приблатненная шелупень!
– Это верно, Витя. – Майор разлил остатки водки. – Но сие от нас не зависит. Вот они что-то могут, – он показал на военного следователя. – Они, – кивнул на контрразведчика.
– Раньше – да! Теперь и мы ничего не можем, – сказал контрразведчик.
Следователь молча кивнул.
На этот раз стаканы ударились без предосторожностей.
Старшие выпили водку, лейтенант – пепси.
– Кто же может? – спросил он. – Если милиция, военная прокуратура и контрразведка бессильны? Кто? Мне кажется, сейчас только бандиты все могут. Да банкиры всякие.
– Хозяин нужен. – Контрразведчик вытянул руку и с силой сжал кулак. – Чтоб мог команду дать и строго спросить!
– И чтобы слуг своих не давал в обиду! – подхватил майор. – Не отказывался от приказов, не подставлял, не заставлял челюсти разжимать, когда ты после долгой гонки хищника схавал! Да не пинал тебя за это!
– А квартиры нужно людям давать? Оклады нормальные? За жирными ворами следить нужно? – Следователь стукнул кулаком по столу. – Кто это обязан делать? Я, ты или ты?
– Ладно, мужики, пора по домам. Мне только позвонить... С другого телефона.
Лейтенант повел контрразведчика в свой кабинет.
– Сейчас он позвонит – и за нами приедут, – сказал следователь и икнул. – Шутка.
Майор улыбнулся, но без особого веселья.
Контрразведчик соединился с дежурным и передал сообщение для майора Межуева. При этом он контролировал, чтобы дверь в кабинет была плотно прикрыта и оставшийся в коридоре, лейтенант ничего не слышал. Пьянка – пьянкой, дружба – дружбой, а конспирация – конспирацией. Если человек и выпивши это понимает, значит, он профессионал. Если нет – сявка с удостоверением.
Передачу информации от сотрудников службы внутренней безопасности задерживать не принято. Дежурный одиннадцатого отдела заглянул в нужный журнал и узнал, что майор Межуев работает с агентом на конспиративной квартире номер четыре. Он немного подумал. Дело деликатное, лучше не лезть со звонками.
Дежурный перечитал сообщение. «Авторитет Юго-Запада Зонтиков (Клык) настойчиво интересовался Клячкиным и получил его установочные данные». Ничего экстренного в сообщении не усматривалось.
Дежурный посмотрел на часы. Двадцать два сорок. Можно подождать до утра.
К окошку круглосуточного филиала «Мосгорсправки» подошел неопределенного возраста человек с заметной седоватой щетиной на бугристом лице.
– Мама, найди адресок друга, в гости приехал. – В щель под стеклом протолкнулась мятая бумажка, завернутая в пятитысячную купюру.
«Мама», которая была лет на семь моложе посетителя, безразлично придвинула телефон и соединилась с картотекой.
– Клячкин Виктор Васильевич, пятьдесят пятого года, уроженец Владикавказа, – привычно пробубнила она в трубку без всякого выражения и эмоций.
Дежурная провернула огромный металлический барабан, перебрала толстую стопку карточек, извлекла нужную. В правом верхнем углу краснел аккуратный прямоугольник.
– Карточка на контроле, – понизив голос, сообщила она. – Запомни хорошенько клиента, уйдет – перезвонишь. Теперь слушай адрес: проспект Мира...
Через несколько минут дежурная записала на небольшом листке приметы человека и время обращения: двадцать два сорок пять. Листок она подколола к карточке, а карточку вернула в барабан.
В двадцать три ноль пять адресный формуляр гражданина Клячкина вновь пришлось отыскивать среди сотен тысяч картонных бланков. На этот раз описание клиента так отличалось от первого, что было совершенно непонятно, зачем столь разным людям понадобился один и тот же адресант.
Действительно, вид Мечика сразу выдавал в нем недавнего «сидельца», и двое ждавших на просматриваемом из окна горсправки углу сотоварищей принадлежали к той же категории.
Солидно подкативший на «Ауди-200» «прикинутый» Гена Сысоев и сидевший за рулем второй референт Седого – Иван внешним видом претендовали на принадлежность к столичной элите.
Но внешними отличиями дело и заканчивалось, принципы и личностные установки практически совпадали, а цели поиска Клячкина и вовсе были одинаковыми.
Виктор Клячкин находился в отличном расположении духа. Возвратившись от Металлиста, он внимательно осмотрел покупку, разрядил и снарядил обойму, несколько раз щелкнул затвором, попробовал носить – в кобуре, за поясом, в кармане.
Непривычность предмета создавала впечатление, что пистолет выделяется и заметен даже неопытному глазу. Но, покрутившись перед зеркалом, Клячкин убедился, что это не так. В плечевой кобуре «вальтер» не просматривался под пиджаком совсем, засунутый за пояс, лишь слегка оттопыривал левую полу, но создавал впечатление, что может быть легко утерян. Карман он, несмотря на миниатюрные размеры, оттягивал заметно, зато всегда находился под рукой, и привычного, не привлекающего внимания движения было достаточно, чтобы ладонь легла на мелко рифленную рукоять.
Клячкин попробовал быстро выхватить оружие из кобуры и убедился, что это не так легко, как в крутых боевиках: сунулся под пиджак – и в следующий миг пальнул в противника. Приходилось тянуться в глубину подмышки, расстегивать ремешок, из неудобного положения выцарапывать рукоятку... Часто пальцы попадали во внутренний карман или путались в подкладке, а иногда рука промахивалась и вместо нырка к кобуре скользила по внешней поверхности пиджака. То ли боевики врали, то ли мгновенное выхватывание требовало многолетней тренировки.
Клячкин решил, что кобура годится для надежного ношения, но перед «делом» пистолет надо держать в кармане. То же самое говорил и Металлист, значит, его советам можно доверять.
Вставив снаряженную обойму, Клячкин передернул затвор и сдвинул флажок предохранителя, закрывая красную точку. Сорвавшись, щелкнул курок, у него похолодело внутри, но тут же пришло понимание: выстрела не произошло благодаря умной конструкции. Он сунул в карман уже не кусок мертвого металла, а одушевленную вещь, способную надежно защитить в критическую минуту.
Следующие два часа Клячкин занимался кропотливой работой. Извлекая из сумки по одной пачке нарезанной бумаги, он накладывал сверху и снизу пятидесятитысячные купюры, плотно обтягивал полиэтиленом и «Молнией» аккуратно заваривал швы. Получались тугие блестящие розовые блоки, точно такие, как спрятанные на чердаке.
Он не знал точно, зачем это делает: проявлял себя инстинкт Фарта, привыкшего к осторожности в делах с большой «капустой».
Уложив «куклы» в сумку и задвинув ее под кровать, Клячкин отправился на кухню, но не успел ничего приготовить, как раздался звонок в дверь. Осторожно глянув через «глазок», он щелкнул замком.
Радостные и оживленные, как друзья после долгой разлуки, в квартиру ввалились Валентин Сергеевич Межуев и Семен Григорьев.
– Все, что заказывали. – Семен показал большой палец – символ полного успеха и потащил тяжеленную сумку на кухню.
Валентин Сергеевич обнял Клячкина за плечи и провел в комнату. Под влиянием флюидов, исходивших от чекиста, Клячкин на ходу трансформировался в Асмодея.
– Держи – Валентин Сергеевич протянул взятый накануне паспорт, и Асмодей, раскрыв его, обнаружил штамп постоянной московской прописки в той самой квартире, в которой сейчас находился.
– Это раз! А вот довесок...
Межуев бросил перед ним абонентскую книжку на телефон, зарегистрированный на Клячкина В. В. по адресу прописки. Асмодея удивил номер. Этот телефон стоял в квартире, из которой он более четырех лет назад отправился в тюрьму.
– Как вы это сделали? – вырвалось у него. – И зачем?
– Маленький сюрприз! Не надо память напрягать. И потом – вдруг старый знакомый надумает позвонить. Впрочем, не отвлекайся на детали. Продолжаем список заказов!
Валентин Сергеевич, явно довольный, повернулся к кухне.
– Семен, где ты там?
– Ужин готовлю, – с легкой обидой отозвался тот, но, поняв, что от него требуется, подошел и выложил на журнальный столик пластмассовую коробочку в виде маленького чемоданчика.
– Это два!
Жестом фокусника Семен открыл ее. В углублении на красном бархате покоился пистолет, точно такой же, как тот, что лежал в кармане у Асмодея. Правда, стрелял он не пробивающими кости и плоть кусочками металла, а облачком газа, не способного причинить материальный вред и лишь оказывающего шокирующее воздействие.
Семен положил рядом кобуру и две прозрачные коробочки с патронами.
– Умеешь обращаться?
– Откуда? – Асмодей покачал головой.
– Показываю! Видишь патроны с желтым пыжом? Это газовые. На трех метрах выводят противника из строя. А вот эти, зеленые – шумовые. Грохот, огонь – и все. Чисто психологический эффект. А заряжаем по-хитрому...
Семен вставил в обойму пять блестящих латунных цилиндриков с желтой маркировкой, потом два с зеленой. Вогнал магазин в рукоятку, дослал патрон в ствол, включил предохранитель.
– Готово! Надо только сдвинуть флажок и нажать спуск. Первые два выстрела – холостые, если они не подействуют, третий выбросит газ... Ясно?
Асмодей кивнул.
– Отлично! – Семен вложил пистолет в кобуру и, словно сбрую на лошадь, надел ее на Клячкина.
Тот пытался воспротивиться, однако прапорщик был настойчив:
– Чтобы привыкнуть к оружию, надо носить его постоянно. Привыкай! Потом покажу, как быстро вынимать. Да, вот еще что забыл.
Семен вручил Асмодею картонку разрешения на газовое оружие.
– А фотографию где взяли? – удивился Клячкин.
– С паспорта пришлось переснять, – пояснил Григорьев и добавил: – Фирма веников не вяжет!
– Это три! – Валентин Сергеевич ткнул пальцем в разрешение.
Клячкин удовлетворенно сунул документ в карман.
Боевой и газовый «вальтеры» практически неотличимы, если его случайно прихватят с оружием, то разрешение снимет все вопросы.
– И, наконец, четыре!
Межуев выложил учетную карточку информационного центра на судимое лицо. Судимым лицом являлся Виктор Васильевич Клячкин, который тут же изорвал карточку в клочья и спустил в унитаз.
– Все просьбы выполнены. – Валентин Сергеевич широко развел руками. – А сверх того Семен набрал всяких вкусностей, Ирочка скучает и ждет звонка... Друзьям надо создавать радости в жизни!
Чекист доверительно тронул агента за колено.
– Девочка осталась тобой довольна. Во всех отношениях!
Вторую часть фразы Валентин Сергеевич выделил. Асмодей дал Ирине сто пятьдесят тысяч, и Межуева интересовал источник благосостояния подопечного, но тот либо не заметил намека, либо не собирался удовлетворять любопытства курирующего офицера.
– Ужин готов! – крикнул из кухни Семен.
В отличие от Седого у Клыка имелся постоянный резерв проверенных людей, из которых он мог формировать личную гвардию. В зоне каждый на виду, о каждом все известно: как живет, чем дышит, о чем думает. И почти каждый день освобождается или уходит в побег братуха, которому можно доверять.
Новые люди были остро необходимы: Рваный уже не докладывал каждый день о делах, не спрашивал указаний, как-то раз даже позволил себе не явиться по вызову. Гвоздодер сказался больным, но недавно провел несколько «дел» самостоятельно.
Вчера Рваный пришел как ни в чем не бывало и назначил «стрелку» на выезде из Москвы: дескать, человек какой-то про общак рассказать хочет.
А чего самому Рваному не рассказал? И почему Рваный в глаза смотреть остерегается? Не понравилось пахану это, только пожевал губами, лезвие с одной щеки за другую перегоняя, смолчал, но выводы сделал.
Новые люди крайне нужны. Как раз эта троица и подвернулась.
Мечик откинулся по звонку. Карандаш вернулся после ссылки. Челюсть выписался из психиатрички. Как положено, обратились к братве, на блатхате и встретились, хотя знали друг друга давно: сводила судьба в зонах, крытых, на пересылках. Близко не сходились, но, схлестнувшись по случайности, стали вместе гужеваться: водку пить, калики глотать да о делах думать.
На первое дело сам положенец послал. Клык – фигура в зонах известная. Он всех троих прощупал: один псих, второй с душком непонятным, а Мечик – жулик правильный и серьезный, его потом и приблизить можно.
С ним Клык и переговорил с глазу на глаз. Так что один Мечик знал, за чем идут, а Карандаша и Челюсть использовал «втемную», для подмоги.
Парадная дверь запиралась на цифровой замок, потому обошли со двора, там и ломать не пришлось – настежь открыто. Поднялись аккуратно по лестнице на шестой этаж: Карандаш вверх на стрем. Челюсть – вниз, а Мечик ухо к щели приложил и замер.
Через пять минут махнул рукой, и все трое двинулись дальше, аж до тринадцатого этажа.
– Ждать надо, – тяжело отдуваясь, сказал Мечик, когда остановились у чердачной двери и Челюсть возился в замке. – Люди там. Пусть уйдут или спать лягут.
Они походили по чердаку, выискивая подходящее место, и устроились на выступе вентиляционного канала. В десяти сантиметрах от ягодиц Мечика, под кирпичной кладкой, лежали пятьсот миллионов рублей – около половины разыскиваемой общиной суммы.
Референты Седого Гена и Иван удобно устроились в машине и, слушая музыку, наблюдали за нужными окнами. Гена изрядно волновался. Металлист продиктовал ему номера купюр, а бухгалтер подтвердил, что это те самые деньги. Теперь следовало их отнять.
Отнимать большие деньги всегда непросто. А этот парень из деловых и кличка удачливая – Фарт, к тому же оттянул срок, а это многому учит... Но главное, вооружился, сука, до зубов: пушка, граната!
Нет, добром не отдаст. Придется кровь лить... У Гены под мышкой тринадцатизарядный «браунинг», он его для форса иногда носил да чтоб припугнуть кого. Но вот так: войти в квартиру и мочить... Он совершенно не представлял, что сможет это сделать. К тому же тот не пустит просто так или первый мочить начнет...
– Ну, что делать будем? – в который раз за вечер спросил Гена.
Иван пошевелился, сиденье скрипнуло под тяжелым телом. У него тоже имелся ствол, но не было навыков и желания пускать его в ход.
– Откуда я знаю! – раздраженно отозвался он. – Надо позвонить шефу и сказать: «Нашли, деньги у него, следим, присылай бригаду».
– Так мы и есть бригада...
– При чем здесь мы? Есть специальные люди для таких дел!
Внезапно Гена понял, что если бы у шефа имелась замена Опанасу, то они бы не сидели здесь и не вели этого дурацкого разговора. И, может быть, Седой специально подталкивает их на скользкий, кровавый путь, чтобы из них и сделать замену! Решение логичное, потому что их он хорошо знает...
– Ладно, посмотрим, – холодно сказал Гена. Они всегда были с Иваном на равных, но сейчас в отношениях что-то менялось, и он чувствовал, что занимает лидирующее положение.
– Мы здесь для того, чтобы сделать дело! Значит, будем делать! Посадим его в машину и привезем к Седому вместе с бабками! А если дернется, деваться некуда – стреляй! Понял?
– Понял, – неожиданно послушно ответил Иван.
Гене это очень понравилось.
Асмодей, удобно развалившись, полулежал в глубоком кресле. Плечевая кобура с пистолетом придавали ему вид секретного агента из голливудского боевика. Впрочем, он таковым и являлся.
Валентин Сергеевич, тоже в вольной позе, сидел в кресле напротив. Теперь, когда агент был ублажен и вкусно накормлен, можно переходить к делу.
– Как печень, не беспокоит? – участливо поинтересовался Валентин Сергеевич.
– Да нет. Иногда чуть-чуть, когда выпьешь. Чего вы вдруг вспомнили?
– Не знаю, наверное, по ассоциации. С соседом тебе тогда повезло. Не храпел, не пердел, не занудничал.
– Да, Боб – отличный парень! Я бы с удовольствием повидался с ним при случае...
– Надеюсь, случай скоро представится!
Асмодей выпрямился.
– Ах, вот оно что...
– Центральное разведывательное управление США проводит операцию на нашей территории, – совершенно другим тоном, строго и внушительно заговорил майор. Веселый и добродушный Валентин Сергеевич исчез. Курирующий офицер контрразведки был сдержан и официален.
– По имеющимся данным, ему понадобится агент из числа российских граждан. С учетом предыдущих контактов и некоторых других факторов можно с высокой степенью вероятности ожидать, что он выйдет на вас. Мы в максимальной степени упростили эту задачу: адрес и телефон гражданина Клячкина можно легко узнать в справочном бюро. Никакая специальная легенда не нужна: у вас настоящая и очень убедительная биография. Особенно в последние годы...
– Уж это точно! – грустно усмехнулся Асмодей.
– Неясно, где вы были и что делали после освобождения... Асмодей молчал.
– Я бы не стал этого выяснять, но, когда ведешь игру с иноразведкой, все детали должны быть отработаны до мелочей. Это очень важно. Эмоции, личные желания и сантименты в расчет не принимаются.
Контрразведчик вздохнул.
– Итак, где вы находились после выхода из колонии?
– Где, где... – Асмодей снова усмехнулся. Он знал, что рано или поздно этот вопрос зададут: у сотрудника спецслужбы, даже негласного, не должно быть «белых пятен» в биографии. И он заготовил несколько более или менее удовлетворительных ответов, к достоинству которых относилась полная непроверяемость. Хотите – верьте, хотите – нет. Но если в дело замешано ЦРУ, полная непроверяемость не годится, потому что это обычный признак разведлегенды. Надо отвечать правду.
– Бомжевал. Вокзалы, ночлежки, чердаки.
Межуев несколько секунд помолчал. Это все объясняло, но одна деталь не вписывалась...
– Однако «Две совы» явно не бесплатная столовка. И наряд на вас не бродяжий. И Ирочке вы заплатили настолько щедро... т
– Я нашел деньги. Совершенно случайно. И довольно крупную сумму... Но это известно только мне и вам. ЦРУ подобные подробности не интересуют.
Улыбка Межуева разрядила возникшее напряжение. Теперь это снова был рубаха-парень, заглянувший в гости к старому приятелю.
– Мне приятно, что мы продолжим интересное, плодотворное сотрудничество. Они могут обратиться за адресом в горсправку. Мы контролируем все запросы по твоей фамилии, поэтому предупредим заранее. То же с телефоном. Но не исключено – они найдут неофициальные каналы. К тому же ты дал Смиту свой номер.
– Разве?
– Да. Вы говорили о лекарствах, он пообещал содействие, и ты продиктовал телефон. Потом перешли к женам и тещам...
– Ну и память!
Майор покачал головой.
– За последние дни я прослушал все кассеты аудиоконтроля вашего «люкса». Тридцать часов непрерывных разговоров. Безумно интересно!
– Однако!
– Что делать. Операция началась. И мы, и вы должны находиться в полной боевой готовности. Телефон может зазвонить в любой момент.
Как часто бывает в кинофильмах и редко в жизни, тут же раздался телефонный звонок.
Межуев и Асмодей оцепенели. Звонок повторился. Из кухни выбежал Семен. Он смотрел на аппарат так, будто это была бомба с часовым механизмом, отстукивающим последние секунды. И взгляд майора... Асмодей очень отчетливо понял, что слова о боевой готовности для контрразведчиков вовсе не красивое преувеличение.
– Поднимите трубку, – напряженно сказал Межуев.
Гладкая пластмасса скользила, и Асмодей крепче сжал влажную ладонь.
– Позовите Веронику, – сказала трубка страстным густым голосом.
– Вы ошиблись номером...
Задвигались соляные статуи Семена и Валентина Сергеевича, Асмодей вытер платком вспотевший лоб и ладони.
Телефон зазвонил опять.
– Я же сказал, что вы ошиблись! Здесь нет никакой Вероники!
– Здравствуйте. Мне не нужна Вероника. Мне нужен Виктор Васильевич Клячкин.
Можно отлично выучить язык и говорить без акцента, но построение фраз все равно выдаст иностранца.
– Я слушаю... Контрразведчики вновь напряженно застыли.
– Здравствуйте, Виктор! Как себя чувствует ваша печень?
Через девять лет человек не должен быстро узнавать кратковременного знакомца.
– Печень как печень, не жалуюсь. А кто это говорит?
– Помните больницу? Мы лежали в одной палате...
– А-а-а! – обозначил Асмодей радостное узнавание. – Это вы, Роберт?
– Да, это я. Рад, что вы меня помните. Прошло много лет. Как вы живете?
– По-разному. Сейчас неплохо. Когда вы приехали в Москву?
– Пару дней назад. Я аккредитован на конгрессе политологов. Вы что-нибудь про него слышали?
– Боюсь, что нет. Мне осточертела политика.
– Да, у вас ее было слишком много... Виктор, я хочу с вами увидеться, поговорить. У меня есть отличное лекарство, специально для вас.
– Очень любезно, Роберт. Очень любезно с вашей стороны. Я с удовольствием встречусь с вами! Как долго вы пробудете в Москве?
– Несколько дней. Но лучше не откладывать. Завтра вы свободны?
– Сейчас подумаю... Клячкин выдержал паузу.
– Да, со второй половины дня.
– Тогда в три часа. У южного входа в гостиницу «Россия». Вас это устраивает?
– Да, конечно.
– Тогда до завтра.
Асмодей медленно опустил трубку на рычаг.
Межуев показал ему большой палец.
– Здорово! Полная естественность. Пауза узнавания, раздумья о завтрашнем дне... Молодец!
Асмодей осел на ближайший стул. Короткий телефонный разговор вымотал его полностью.
– Подробно запишите, что он сказал, – попросил майор. – Мы не подключались к линии – это легко контролируется из посольства. Лучше не рисковать.
Несколько раз контрразведчик прошелся по комнате. Внутри все дрожало, как после мгновенной тяжелой нагрузки. Оперативный расчет оправдался: Роберт Смит «клюнул». Но это только первый шаг. Одно неточное слово или неловкое движение Асмодея – и он уйдет. Значит, операция «Пески» окажется ненужной, а в нее уже вбуханы десятки тысяч долларов! И «Расшифровка» попадет под угрозу провала! А от нее зависит судьба Системы органов госбезопасности!
Владевшее майором возбуждение требовало каких-то действий. Подумав, он набрал номер дежурного.
– Межуев. Для меня есть сообщения? Так. Кто передал? Читайте. Во сколько поступило? Почему не доложили немедленно?! Напрасно! Получите взыскание!
Бросив быстрый взгляд на прилежно пишущего Асмодея, Межуев перенес телефон на кухню, встретив вопросительный взгляд варящего кофе Семена, приложил палец к губам и кивнул в сторону гостиной. Под мягкий треск телефонного диска прапорщик аккуратно закрыл дверь.
– Картотека? «Симферополь». – Межуев помнил ежедневно сменяемые пароли наизусть. – Майор Межуев. Посмотрите контроль по Клячкину. Да, будьте добры.
– Вот так. – Контрразведчик кивнул с видом человека, убедившегося в том, что сбылись его наихудшие предположения.
– Диктуйте...
Он пощелкал пальцами, и Семен поспешно положил на круглый обеденный стол блокнот и авторучку.
– Ну что? – спросил прапорщик, когда Валентин Сергеевич перестал писать и задумчиво откинулся на узком полукруглом диванчике.
– Оружие при тебе? – вместо ответа спросил майор.
– Обижаете. – Все знали, что Григорьев любил пистолет и никогда с ним не расставался.
– Остаешься здесь до утра, – приказал Межуев, и поскольку Семен ждал объяснений, дал их: – Нашего друга ищут преступники. Причем серьезные преступники. И кто-то еще. Может, тоже бандиты, но другие. За последний час две группы получили этот адрес. Наверняка они где-то поблизости.
– Сколько их? – Прапорщик деловито облизнул губы.
– Трое и двое. Это только те, кого видела дежурная в адресном.
– Пусть привезут автомат и бронежилет. И пришлют двоих обшарить дом.
Майор немного подумал.
– Лучше задействовать милицию. Сейчас доложу Дронову.
Семен взглянул на часы.
– Половина первого ночи.
– Ничего, стерпит.
Межуев был прав. Как и другие сотрудники Системы, подполковник Дронов ожидал от успешного проведения «Расшифровки» многого не только для органов государственной безопасности, но и для себя лично. И ничего плохого в этом не было, потому что только личная заинтересованность движет реальным живым человеком, хотя в былом, вымышленном штатными пропагандистами и агитаторами мире идеальные картонные человечки руководствовались исключительно директивными указаниями, идеологическими предписаниями и коммунистической сознательностью. Жизнь показала, что это ровным счетом ничего не стоит.
Дронов ожидал от успеха операции вполне конкретных и реальных вещей: звания полковника и должности заместителя начальника одиннадцатого отдела. При дальнейшей трансформации отдела в самостоятельный главк должность автоматически становилась генеральской, а возраст еще позволял ему поносить расшитые золотом погоны.
Поэтому звонок подчиненного в столь позднее время не вызвал раздражения, а только любопытство: какие новости принесло развитие событий?
Откинув одеяло, Дронов взял аппарат и прямо в трусах и майке прошел в кабинет, осторожно переставляя в темноте мускулистые волосатые ноги и безошибочно обходя невидимые стол, стул, выступ трюмо. Плотно прикрыв за собой дверь, он включил свет, опустился во вращающееся рабочее кресло и сказал только одно слово:
– Докладывайте.
Как опытный службист, Межуев доложил вначале о приятных вещах: сотрудник ЦРУ Роберт Смит вышел на связь с Асмодеем, что и предусматривалось разработанным планом. Не успел подполковник от души похвалить участников операции, как майор скорбно сообщил: план может быть сорван уголовниками, преследующими Асмодея.
– За что? – Дронов пришел в ярость.
– Не знаю. Да это в конкретной ситуации роли не играет.
– Да... Сейчас вышлю ударную группу.
– Может быть, лучше задействовать милицию?
– Надо действовать параллельно – слишком высока ставка!
Дронов достал из обвисшего на стуле пиджака записную книжку.
– Записывай номер. Николай Иванович. Это милицейский полковник, скажешь, что по моему поручению, и передашь приметы. А группу я всетаки подниму...
Через десять минут по Главному управлению внутренних дел Москвы была объявлена тревога. Искали белую «Ауди» и людей с приметами Гены Сысоева и Ивана, которые подозревались в разбойном нападении. Указывался и ожидаемый район появления предполагаемых преступников.
В том же районе и даже в конкретном доме были замечены трое неизвестных, похожих по приметам на беглецов из Армавирского следственного изолятора.
Автомобильные рации донесли сообщения до экипажей патрульно-постовой службы, ГАИ, вневедомственной охраны, десятков других специальных машин. Отделение ОМОНа направили прочесать подозрительный дом.
Микроавтобус с ударной группой одиннадцатого отдела мчался к месту нахождения Клячкина.
Виктор Васильевич Клячкин, он же Фарт, он же Адвокат, он же Таракан и он же Асмодей, в оперативных планах московской резидентуры ЦРУ получил псевдоним Проводник. Об этом последнем он ничего не знал. Да и прозвища прошлых лет осели в глубинах его сознания. Сейчас он пребывал в сущности Асмодея.
Асмодей стоял в просторной, с высоким потолком комнате, носящей не явный, но все же ощути – мый отпечаток казенного неуюта.
Полукруглый эркер выходил на залитый ярким, чуть желтоватым светом уличных фонарей проспект. Несмотря на позднее время, по нему в несколько рядов мчались автомобили. Ровный шелестящий гул трущихся об асфальт шин достигал шестого этажа.
«О чем там они совещаются за закрытой дверью?»
Будто услышав его мысли, Семен вышел из кухни и стал рядом, глядя в высокое, со старинной рамой окно.
Прапорщик воспринимал проспект совсем не так, как Асмодей. Он искал опасность. Подозрительных людей на почти пустых тротуарах видно не было. А вот белая иномарка, из которой удобно наблюдать за окнами конспиративной квартиры, ему не понравилась.
Сейчас приедут милиция, ударная группа и, конечно, спугнут неизвестных наблюдателей. Кстати, какой марки подозрительная машина? Неужели «Ауди»?!
Резко повернувшись, прапорщик прошел на кухню, пошептался с Межуевым и выскочил в прихожую.
– Аккуратней там! По номеру один! – услышал он, набрасывая пальто.
Хлопнула дверь. Этот звук разбудил Карандаша, дежурящего на следующей площадке. Перегнувшись через перила, он убедился, что сбегающий по лестнице человек вышел из двенадцатой квартиры. И кинулся на чердак доложить, что путь свободен.
Семен на ходу переложил пистолет из открытой поясной кобуры в правый карман пальто. Патрон, как всегда, в стволе, большой палец на предохранителе, указательный – на спуске. Тем самым нарушалась инструкция, но Семен всю жизнь работал не в кабинетах, а «в поле» и хорошо знал цену бюрократическим перестраховкам. А также то, на чьей шкуре они сказываются.
– Один ушел, – почти не понижая голоса, сообщил Карандаш в темноту чердака.
– Чего орешь! – отозвался Мечик. И скомандовал: – Пошли!
Межуев вышел из кухни и вместе с Асмодеем смотрел в окно эркера. Его интересовала белая «Ауди» и то, что сейчас произойдет.
– Вы можете найти мою жену? – неожиданно спросил Клячкин. – И еще: когда все закончится, я хочу уехать за границу. Мне нужна помощь.
– Жену? – рассеянно переспросил майор. – Поможем. А второй вопрос надо согласовывать с начальством. В принципе вполне возможно. Особенно сейчас.
Семен еще не вышел. Видно, спускается пешком.
– Чтобы уехать за границу, нужны деньги, – как бы размышляя вслух, произнес Межуев. – Много денег.
– Мы уже говорили на эту тему, – резко сказал Асмодей.
– С тех пор кое-что изменилось, – не отставал майор.
– Что же?
– Вас разыскивают преступники из банды Клыка. И еще какие-то типы. Как думаете, почему?
– Не знаю, – растерялся Асмодей.
– А я знаю. Бесхозных денег не бывает! Сегодня вечером две компании довольно подозрительных личностей получили ваш адрес...
– А кто выставил меня как приманку?
– Но не для бандитов! Будь вы откровенней, мы смогли бы не допустить их к данным адресного бюро!
– Откуда они узнали фамилию? – убитым тоном спросил Асмодей.
Межуев пожал плечами.
– Значит, они могут в любой момент заявиться сюда?
– Мы принимаем меры... Майор напряженно смотрел в окно. Григорьев не появлялся.
Резко засвистел чайник. В тот же миг во входную дверь вставили ключ.
– Семен почему-то вернулся, – сам себе сказал Межуев и устремился на кухню.
Асмодей продолжал смотреть в окно. Семен Григорьев оказался наконец в поле зрения – он переходил дорогу.
Дверь открылась.
Внизу затормозил микроавтобус, из него выскочили люди с чемоданчиками в руках. Семен на миг обернулся и ускорил шаг.
«Кто же открыл дверь?» – ворохнулась в сознании тревожная мысль.
Асмодей медленно повернулся.
На пороге стоял высокий сутулый человек с иссиня-бледным бугристым лицом, заросшим седой щетиной. В руке он держал большой черный пистолет. Сзади вынырнул еще один. У него было звероподобное лицо дегенерата, аномально большая челюсть и огромный нож.
– Где бабки, фуцан позорный? – страшным голосом спросил первый. – Гони мигом, а то кишки на шею намотаю!
Быстро пройдя через комнату, Мечик упер ствол «ТТ» Клячкину в грудь, прямо напротив сердца. Левой рукой он вытащил из плечевой кобуры Асмодея газовый «вальтер».
– Мент, что ли? – поинтересовался Челюсть. – Ментов мочить надо!
– Не мент, но сейчас замочишь. Где бабки?
Глаза человека ничего не выражали. Окоченевшему от ужаса Клячкину показалось, что перед ним мертвец.
– Молчишь, сука, – зловеще процедил бандит. – Сейчас запоешь...
Он сделал несколько шагов назад и, не глядя, протянул напарнику отобранный «вальтер».
– Дай перо, я его пластать буду...
Единственным местом у Клячкина, которое что-то ощущало, была ладонь правой руки. Он стоял в той же позе, в которой две минуты или вечность назад смотрел в окно, – широко расставив ноги и засунув руки в карманы брюк. И то, что врезалось в правую ладонь, было намертво стиснутой рифленой рукоятью пистолета.
Челюсть подошел к подельнику, забрал пистолет и сунул вместо него нож
– большой поварской нож с прогнутым от многократной точки лезвием. На миг Мечик отвлекся, удобней перехватывая стертую скользкую ручку.
В ту же секунду кто-то опытный, сидящий в Клячкине, – может, славящийся хитростью Фарт или набравшийся чужого опыта Адвокат, а может, умеющий выбирать момент Таракан, – сдвинул предохранитель, вытянул руку из кармана и направил в грудь нападающего. Тот уловил движение и вскинулся навстречу, но Клячкин не медлил и не подавал дурацких киношных команд: как только рука распрямилась, палец автоматически вдавил опуск.
В комнате выстрел грохнул неправдоподобно сильно, тонко зазвенела люстра, заложило уши, сердце на миг остановилось, пропустив очередной удар.
Пуля пробила Мечику шею и вырвала кусок щеки у стоящего сзади Челюсти. Мечик захрипел и конвульсивно дернулся. «ТТ» выстрелил еще громче, чем «вальтер». Челюсть с воем бросился на выход. Мечик, выронив пистолет, повалился на пол, а Клячкин стоял неподвижно, не понимая – жив он или нет.
Карандаш держал Межуева на кухне под стволом обреза, когда раздались выстрелы, он невольно повернулся, и майор с силой ударил ногой по руке с оружием. Обрез взлетел по крутой траектории и оказался на посудном шкафу. Карандаш растерянно проводил его взглядом, потом посмотрел на полезшего под пиджак противника и опрометью бросился наутек.
Обнажив оружие, контрразведчик пустился в погоню и в прихожей столкнулся с обезумевшим Челюстью. Их пистолеты выстрелили одновременно. Шумовой патрон исправно сотряс воздух и произвел вспышку, а штатная пуля пээма перебила ключицу. Челюсть выронил «вальтер» и, продолжая выть, выбежал на лестничную площадку.
Снизу мчались люди с автоматами, поэтому Челюсть вслед за Карандашом рванул наверх, на чердак. Оттуда можно попасть в соседний подъезд и скрыться... Но уголовники не знали, что во вторую чердачную дверь в этот момент входят бойцы ОМОНа.
Семен Григорьев подошел к белой «Ауди-200» справа сзади, наудачу рванул дверцу, она распахнулась, и прапорщик тихо сказал:
– Не двигаться, госбезопасность.
Стрелять в человека, севшего на заднее сиденье справа, у водителя нет никакой возможности, если он не левша. Пассажиру тоже это довольно затруднительно, не обойтись без резких движений, которые легко упреждаются сидящим сзади. Поэтому Семен чувствовал себя очень уверенно. Как, впрочем, и всегда.
– Ты – руки на руль, ты – на панель!
Он упер ствол в затылок пассажира.
– Знаешь, что это? Молодец!
Прапорщик провел по левому боку Гены и сразу нашел то, что искал.
– Доставай. Только медленно. Протянешь рукояткой вперед.
Через секунду он довольно присвистнул.
– Ого, какая пушка! Небось «лимона» два отвалил!
– Привез. Триста долларов.
Спокойствие тона обладателя «браунинга» насторожило оперативника.
– Небось по разрешению МВД? – саркастически спросил он.
– А как же? Контрабандой, что ли! Возьмите в нагрудном кармане.
– Вынимай!
Григорьев взял кожаную с золотым тиснением книжечку.
– Гляньте налево.
Гена и Иван повернули головы. Два молодых человека с «дипломатами» в руках внимательно наблюдали за машиной.
Семен прочел разрешение.
– И у второго есть?
Иван протянул свое.
– Частный охранник акционерного общества «Страховка», – повторил прапорщик.
– Это Юго-Западная группировка?
– Точно, – скромно подтвердил Гена.
– Совсем обнаглели, – сказал Григорьев неизвестно про кого. Действуя от имени госбезопасности, он не без труда получил разрешение на газовый пистолет для Клячкина. Раз пять ему было сказано, что сделано большое одолжение.
"Мне бы ни в жисть не разрешили «браунинг», – подумал Семен и обозлился.
– Поверни физиономию! – Он ткнул Гену в шею.
– Теперь ты... Приметы совпадали.
– Что делали в адресном?
– Нельзя, что ли?
– Зачем вам этот парень? – построжавшим голосом спросил Григорьев.
– Он нам деньги должен. Миллиард триста миллионов рублей.
Сысоев медленно повернулся и посмотрел оперативнику в лицо.
– Сумма большая, так что придется отдавать, даже с такой «крышей».
Он пожал плечами.
– Очень жаль, ребята, я понимаю – вы в доле, но ничего не поделаешь!
Раздался пронзительный крик, и нелепая черная фигурка, размахивая конечностями, пролетела вдоль желтого фасада тринадцатиэтажного дома и шлепнулась об асфальт.
– Что это? – скривился Гена.
– Тот, кто за полчаса до тебя получал адрес нашего парня, – догадался Семен.
– Я все понимаю, – повторил референт Седого. – Вам не хочется отдавать деньги. Но поймите, такую сумму никуда не спишешь. Слишком много людей здесь завязано, слишком большие интересы. Так что придется возвращать.
– Хотите с госбезопасностью потягаться?
Дернувшийся уголок рта обнажил золотую коронку. Улыбка получилась зловещей.
– Я же объяснил, – поежившись, сказал Гена Сысоев. – Сумма слишком большая. Посоветуйтесь со своими старшими, если надо, «стрелку» назначим, пусть они между собой решают.
Семен Григорьев представил подполковника госбезопасности Дронова или генерала Верлинова, идущего на переговоры с главарем новых российских гангстеров... А ведь этот мордастый говорит совершенно серьезно! Да, мир перевернулся.
Семен даже не заехал в рожу наглому бугаю, хотя вряд ли смог бы четко объяснить, что его удержало.
Он только выщелкнул патроны из оружия «референтов».
– Сейчас вы никого не охраняете, нечего с заряженными пушками по Москве гулять!
И, выйдя из пахнущей новой кожей «Ауди», сильно хлопнул дверцей. Возвращаясь в конспиративную квартиру, Семен застал следующую картину: пятеро бойцов ударной группы, уже спрятавшие оружие в «дипломаты», сверху и снизу блокировали шестой этаж. На площадке у входа сидел под охраной омоновцев скованный наручниками угрюмый мужик, который часто вздрагивал и непрерывно икал. Из двери напротив выглядывал дородный мужчина в халате, сверху глазели на происходящее любопытствующие соседи.
«Пиздец всей конспирации», – подумал Семен и, представив, какой шум поднимет Дронов, втянул голову в плечи.
В длинном коридоре пол и стены были заляпаны кровью. На полу гостиной лежал мертвец с огромным ножом в руке. Ковер под его головой набух от крови.
– Видал? – нервно дергая шеей, из спальни выглянул Межуев. – Позвонил еще раз Дронову – чуть ухо не лопнуло. Сейчас приедет.
– Как дело было? – спросил прапорщик.
Межуев остервенело почесал щеку.
– Открыли дверь, вошли, я думал – ты вернулся, один мне обрез в морду, двое в комнату... Он мотнул головой в сторону Асмодея.
– Я из газовика пальнул, у него пистолет выпал, я схватил – и в них. Одного наповал, другого ранил, – рассказал тот.
Клячкин уже подобрал гладенькую никелированную пулю с косыми черными вмятинами нарезов. Раневой канал из «ТТ» вряд ли отличается от вальтеровского.
– Раненый газовик схватил и по дороге в меня саданул. – Межуев продолжал чесаться. – А я в него. Они потом по крыше убегали, и он вниз слетел...
– Да видел я, – рассеянно процедил Григорьев. – А этот, живой, все время в кухне был?
Майор кивнул.
– Значит, так. – Прапорщик не участвовал в переделке и сохранил способность трезвого анализа ситуации. – Грабители проникли в мою квартиру...
По легенде конспиративная квартира принадлежала гражданину Григорьеву, что было удостоверено во всех соответствующих документах.
– ...напали на дальнего родственника. – Он указал на Асмодея. – Завязалась драка, и в кутерьме тот, что разбился, случайно застрелил того, что мертвый. Третий пытался скрыться, но был задержан милицией. Таким образом, ни к кому из нас вопросов нет.
– А ведь верно... Межуев заметно приободрился.
– Правда, моя пуля в плече... Но сути дела она никак не меняет. С судебной экспертизой договоримся.
Майор подумал.
– Документы прикрытия только гражданские. – Он повернулся к Асмодею.
– А вам придется рассказать Смиту о нападении грабителей. Зная криминальную обстановку в Москве, он вряд ли удивится.
– Хорошо, если наш друг расскажет, куда он дел миллиард триста миллионов рублей, – добавил прапорщик. – Юго-Западная группировка собирается вернуть их любой ценой и считает, что мы в доле. Это большое осложнение, и его надо отрегулировать.
– Сколько-сколько? – переспросил Межуев сдавленным голосом. – Да, на них действительно можно выехать за кордон!
Асмодей секунду подумал.
– Ладно. Сейчас я вам все расскажу!
Он подошел к кровати, нагнулся, вытащил сумку и щелкнул «молнией».
– Вот то, что ко мне попало.
Семен запустил руки в груду розовых, обтянутых пластиком блоков.
– Е-мое, я никогда и не видал столько!
– Вытащите любую пачку.
– Любую?
– Да. Сверху, из середины... Или снизу.
Семен подцепил денежный кирпич.
– И вы тоже.
Межуев покопался в сумке.
– Пусть этот.
– Нож есть? – спросил Асмодей.
– Зачем нож? – Железные пальцы прапорщика легко разорвали полиэтилен. Чистые розовые листки рассыпались по кровати.
– Теперь вторую!
Но и следующий «кирпич» оказался «куклой».
– Вот так! – Асмодей сгреб бумагу в сумку, а сумку сунул под кровать.
Четыре купюры остались у него в руке.
– Таким способом я наскреб на одежду и личные расходы.
– А где же миллиард? – шумно сглотнул Григорьев.
– Фиг его знает! Ясно одно – настоящий миллиард мне бы никто не дал. А так – очень красиво подставили и присвоили денежки!
– Кто? – нормальным тоном спросил Межуев.
– Кто-то из этих пауков. И не низшего уровня. А свору натравили на меня. Потому и хочу сдернуть отсюда... Межуев прислушался.
– Приехали. Придется докладывать обо всем. Дело серьезное. Чувствую, надерут нам задницы.
Из прихожей раздавался властный и довольно раздраженный голос Дронова.

Глава девятнадцатая

Валерий Антонович Верлинов проснулся, как всегда, около семи. Иногда он открывал глаза в половине, иногда – без пяти, сегодня электронное табло высвечивало шесть сорок пять.
Упруго спрыгнув с кровати, он вышел на просторную застекленную лоджию, открыл раму, поеживаясь, размялся и взялся за гири.
В семь он принял душ, побрился японской бритвой «Национала», служившей ему уже почти пятнадцать лет и нуждающейся в замене, спрыснул лицо дорогим лосьоном и, накинув халат, прошел на кухню.
Просторная трехкомнатная квартира была обставлена если и не аскетично, то, во всяком случае, без генеральского шика: всю мебель, холодильник и телевизор Верлинов купил много лет назад и, поскольку вещи служили исправно, не видел оснований их менять. Он вообще был консервативен, привыкал к одежде, обстановке, людям вокруг и не терпел резких изменений в прилегающем микромире.
Единственным отличием его квартиры от тысяч ей подобных были бронированные стекла в окнах и лоджии и система аудиоэкранировки. Использование служебного положения для обеспечения безопасности семьи генерал считал оправданным.
Европейский завтрак уже ждал его: два яйца всмятку, тосты, масло, мед, кофе. Жена варила сардельки внуку – дочь вышла замуж второй раз и жила у мужа: по соображениям безопасности Верлинов не мог допускать в семью чужого человека.
Когда он допивал кофе, на кухню выбежал Борька, чмокнул деда в щеку и взгромоздился на стул напротив.
– Деда, этот мальчик много зарабатывает?
– Какой мальчик?
– Которого по телевизору показывают. Он машины моет, а потом идет с дядей в банк для солидных клиентов. Значит, он солидный клиент?
– Про него, шалопая, в газете писали, – вмешалась жена. – Бросил школу, хулиганит, стекла бьет... Какой же он солидный? Хулиган, и все!
– А я солидный клиент?
– Сейчас ты еще мальчик, – ответил Верлинов. – Учись хорошо, тогда из тебя толк выйдет.
– Деда, а вы с бабой акции МММ купили? – спросил Борька, уплетая сардельку и запивая томатным соком.
– А зачем?
– Так разбогатеть! Ты что, не видел? Их все покупают и радуются...
– Помнишь, как лиса Алиса и кот Базилио посоветовали Буратино посадить золотые монеты?
Борька, не переставая жевать, кивнул.
– И что получилось?
– Обманули. Они же были жулики.
– Здесь – то же самое.
– Да-а-а? – Глаза у внука широко раскрылись. – Значит, по телевизору жуликов показывают?
Бабушка погладила Борьку по голове.
– Сейчас жулья хватает. Везде расплодились.
Верлинов промокнул губы салфеткой и встал.
– Скоро мы им хвосты прижмем!
Он обошел стол, клюнул Борьку в макушку и на миг задержался, ощущая, как теплые биоимпульсы от детского тельца живительно промывают его энергетические каналы, зашлакованные подозрительностью, жесткостью и теми крупицами, которые неизбежно образуются при постоянном противостоянии злу и являются не чем иным, как точно таким же злом.
Пройдя в кабинет, генерал надел темно-серый костюм, голубую рубашку и синий галстук, привычно повесил на брючный ремень слева мягкую замшевую кобуру и отработанным жестом вставил в нее изящный, совершенной формы «маузер H-S», выпущенный по лицензии в Италии несколько лет назад и подаренный римским резидентом ПГУ.
Табельный «Макаров» так же, как и приготовленный на случай боевых операций «стечкин», лежал в большом сейфе служебного кабинета, и их Верлинов носил еще реже, чем генеральскую форму.
Семь сорок пять. Предстояло приступать к выходу из дома и переезду на службу, что для генерала не являлось столь обыденным делом, как для миллионов москвичей, потому что именно на этом отрезке его могли убить.
Дом принадлежал Второму главку КГБ СССР и охранялся, но при нынешнем уровне терроризма это мало что значило. Поэтому в назначенное время телохранитель в лифте поднимался на последний – шестнадцатый – этаж и спускался пешком, а водитель, наоборот, пешком поднимался. Они встречались на седьмом и звонили условным сигналом.
Выглянув в «глазок» двери из легированной стали, генерал выходил и пешком спускался к выходу. Три охранника «держали» прилегающую территорию, пока он садился на заднее сиденье бронированной, с форсированным мотором «Волги». Водитель занимал свое место, телохранитель прыгал рядом, и машина срывалась с места, следом шла «Волга» сопровождения. Иногда она вырывалась вперед, а так как внешне машины не различались, то определить, в какой едет генерал, было невозможно. Только эта нехитрая предосторожность вдвое снижала шансы на успех покушения.
Меры безопасности были разработаны давно, когда угроза могла исходить от внешнего врага, задумавшего обезглавить советскую контрразведку. Поскольку подобная возможность существовала чисто теоретически и ни разу за всю историю не пыталась стать реальной, ухищрения охраны превратились просто в почетный церемониал.
В последние годы положение резко изменилось. Улицы и дороги Москвы, как, впрочем, и всей России, заполонили откровенные бандиты, ездящие по купленным правам на краденых машинах, набитых к тому же оружием.
И вероятность столкновения лоб в лоб с пьяным водителем выскочившей на встречную полосу иномарки либо автоматной очереди из «мерса», которого ты обогнал на светофоре, была настолько велика, что охрана ориентировалась на них больше, чем на происки засланных ЦРУ террористов.
Откинувшись на мягкую спинку сиденья, генерал, как и всегда, думал о делах. Ночное происшествие на конспиративной квартире настолько обеспокоило его, что еще неделю назад он бы отказался от использования агента с сомнительными историями о подмененных бумагой деньгах и с вполне конкретными неприятностями. Но сейчас давать обратный ход поздно, и этот чертов Асмодей подлежал всяческой охране и защите как ключевое звено важной операции. Придется перевести его на другую квартиру и обеспечить постоянное физическое прикрытие.
Но какая наглость у новых гангстеров! Готовы назначить «разборку» могущественному ведомству, одного названия которого в прежние времена оказалось бы достаточным, чтобы они намочили штаны! И хотя времена изменились и нет уже того могущества, на что они надеются? Ударная группа разнесет в клочья любое их «войско»!
В душе генерала шевелилось еще какое-то неприятное чувство, и, сосредоточившись, он понял, что это осадок от разговора с внуком. Из детей и подростков целенаправленно делали болванов! Идиотами считали и старшее поколение, весь народ в целом. Круглые сутки молодцы с рожами пройдох убеждают сограждан доверить им свои деньги для приумножения. Мастерски сделанные клипы открывают путь к процветанию, мужественности и силе: курите сигареты, жрите «сникерсы», жуйте жвачку – и все будет у вас о'кей! С убедительностью и настойчивостью наперсточников сотни фондов, акционерных обществ и банков приглашают покупать абсолютно неликвидные акции. Советскому человеку, привыкшему, что его приглашают в дело только для того, чтобы обмануть, сулят баснословные доходы, которых можно добиться быстро и, самое главное, ничего не делая. Как? Дело десятое, только дайте нам свои денежки!
Самое удивительное, что, приученный десятилетиями промывания мозгов доверять официозу, простой человек неспособен перестроиться и, воспринимая кривляющегося на экране проходимца как представителя государства, послушно несет ему горбом добытые тысячи, а государство и пальцем не шевелит, чтобы помешать мерзавцу их при – карманить. Где, на какомуровне сомкнулись интересы государственных чиновников и аферистов всех мастей против интересов среднего россиянина?
Верлинову мало что было нужно лично для себя, а необходимое вполне позволяли иметь генеральская зарплата и занимаемое положение. Но он хотел, чтобы Борька и сотни тысяч его сверстников росли не в королевстве кривых зеркал среди шутов, мошенников и бандитов, а в нормальном, правильном мире. Именно это все более убеждало его в необходимости окончательно принять решение, которое уже созрело.
За размышлениями Верлинов чуть не забыл о важном. Сегодня выходила в свет статья Кислого.
– Остановите на перекрестке, у киоска! – приказал он.
Водитель сбавил скорость. Телохранитель поднес ко рту микрофон:
– Плановая остановка возле киоска...
Верлинов сам вышел из машины и подошел к металлической будочке. Недовольные охранники окружили его кольцом, встревоженно осматриваясь по сторонам. Они не терпели нарушений графика движения.
Генерал купил две хрустящие, пахнущие краской газеты, не торопясь, вернулся к машине.
Материал должен был располагаться на четвертой полосе, внизу. Так и оказалось. Броская рубрика: «Газета ведет расследование», жирный заголовок: «Мыло для подземной войны», солидная, гораздо более солидная, чем в штатном расписании института, типографская подпись: «А. Каймаков, социолог». Набранный мелким шрифтом редакционный комментарий, мнение военных экспертов. Бомба! Верлинова удивляло только одно: Министерство обороны и ГРУ не чинили появлению статьи никаких препятствий, хотя не могли не получить заблаговременную информацию о ее содержании.
Генерал нашел кнопку, и толстое стекло отделило его от водителя и телохранителя. Он взял радиотелефон, набрал номер.
– Здравствуйте, Верлинов. Вы уже читали газеты? Прочтите, есть очень интересная статья: «Мыло для подземной войны». Да. Да. Хватит на два парламентских расследования. Послезавтра? А чего ждать? Ах так... Ладно, до связи...
«Волга» генерала въехала на огороженную территорию штаб-квартиры одиннадцатого отдела.
В то же утро на одной из правительственных дач собрались восемь человек, чьи лица были хорошо известны в руководящих кругах канувшего в Лету Союза. Они входили в костяк рухнувшего режима, представляя собой симбиоз партийной номенклатуры и ответственных работников КГБ СССР. Периодические перетасовки перемещали их из кабинетов на площади Дзержинского в апартаменты на Старой площади и наоборот.
И хотя ЦК КПСС и КГБ СССР перестали существовать, все они сохранили персональные машины, дачи, охрану, сановитый вид и возможности. Возможности даже расширились, потому что раньше требовалось соблюдать правила игры и при определенных обстоятельствах мог наступить спрос, зачастую довольно строгий. Теперь же все барьеры и ограничения сняты, и на смену использованию как собственного государственного добра пришло откровенное и почти неприкрытое превращение государственного в свое.
– Откладывать больше нельзя, нас опередят другие, – начал высокий плотный мужчина с обрюзгшим лицом. – Я зондировал вопрос на всех уровнях и почти уверен, что мы найдем полное понимание.
– Почти? – Похожий на колобка толстячок с блестящей лысиной вытянул вперед пухлый пальчик. – Почему «почти»?
– Потому что у многих наш дурачок вызывает активное неприятие. Они не хотят связывать себя со столь одиозной фигурой.
– Но ведь ясно, что он всего лишь фигура прикрытия, марионетка! – Колобок пошевелил растопыренными пальцами.
– Это не столь однозначно, – возразил высокий. – Есть мнение, что, сев на трон, он поведет свою игру.
– Ерунда, – вмешался коренастый брюнет, напоминающий в профиль хищную птицу. – С его сомнительной национальностью...
– Она как раз несомненна, – хохотнул Колобок. – Но, если еврей выгоден антисемитам, они считают его русским!
– Кхе, кхе, – деликатно покашлял маленький аккуратный человек в очках с тонкой золоченой оправой, и все почтительно замолчали.
– Он был у меня вчера. И, как хотите, я не поверю, что он попытается порвать пуповину. Он просто не знает, что ему делать. Зато готов стать знаменем борьбы и уверен в победе.
– Чуть-чуть выждем. Василий Александрович гениально придумал с водкой.
– Какой водкой? – удивился брюнет.
– Ты как раз был в Париже. Скоро появится водка, названная его именем. И портрет на этикетке. И цена – ниже «Столичной». Это самая убойная, неотразимая пропаганда.
– Кстати о водке. – Высокий открыл портфель и извлек бутылку «Смирновской».
Человек в очках отрицательно качнул головой.
– У меня встреча в Администрации Президента. Может, проведут к самому.
– Ну дохнешь на него, большое дело. – Высокий налил водку в складной стакан, выпил, глубоко втянул носом воздух. – Хорошо! Кому еще?
Больше желающих не нашлось. Он завинтил пробку, с треском сложил стакан и спрятал все в портфель.
– Значит, я через своих людей в Думе будирую вопрос о досрочных выборах. Так? Ориентировочный срок – осень этого года. Может, зима. Что еще?
– У меня вот какое предложение, – проговорил толстячок.
Совещание продолжалось.
Резо Ментешашвили находился в плохом настроении. Похоже, он впервые в жизни не разобрался в ситуации и совершил серьезную ошибку. Московская община осталась недовольна его последним разбором. Поговаривали о сборе всеобщего сходняка, чтобы дать ему по ушам.
За всем этим стоят Крестный и Антарктида. И, конечно. Клык. Змей оказался пустышкой: когда вопрос встал ребром, выяснилось, что авторитета у него-то и нет. Многие прямо так и сказали: «Кто есть Змей? Я такого вора не знаю!»
А Крестный с Антарктидой по всему бывшему Союзу малявки разослали, и им поверили, того и гляди вправду сходку соберут. Клык по зонам весть прогнал, там у него вес большой, уже пошел хипиш, что Очкарик ссучился.