1 2 3 4 5 6 
   
С ревом боли и гнева хищник сделал гигантский скачок, но на спину ему откуда-то сверху спрыгнул голый мускулистый гигант — и взору Клейтона предстала одна из самых невероятных и фантастических сцен, какая вряд ли смогла бы привидеться даже курильщику опия!
   
Загорелая рука, перевитая железными мускулами, обхватила гривастую шею, и огромное животное, бессильно рвущее когтями воздух, было поднято в воздух так же ловко, как сам Клейтон поднял бы комнатную собачку.
   
Напавший на льва человек являлся олицетворением физического совершенства и гигантской силы, но не на этом зиждилась его уверенность в бою с громадной кошкой: как ни могучи были его мускулы, они все же не могли сравниться с мускулами Нумы. Только ловкости, уму и длинному острому ножу приемыш обезьяны обязан был своим превосходством.
   
И вот уже коричневая блестящая рука несколько всадила нож в незащищенный бок зверя, в то время как вторая рука продолжала удерживать разъяренного льва на весу.
   
Если бы этот бой продлился еще хоть немного дольше, исход его мог бы стать иным. Но яд, которым были смазаны стрелы, проделал свою смертоносную работу очень быстро, и прежде чем Уильям успел вскрикнуть, лев бездыханным вытянулся на земле.
   
Тогда его победитель поставил ногу на мохнатую гриву и, откинув назад длинноволосую голову, издал тот самый ужасающий крик, который однажды уже так испугал Клейтона.
   
На этот раз боевой вопль Тарзана явно не грозил юноше смертью, но все же переживания последних часов оказались для него слишком сильными. Не успел клич человека-обезьяны отзвучать под сводами джунглей, как молодой лорд Грейсток выронил копье и потерял сознание.
   
   
Когда Уильям очнулся, все происшедшее сначала показалось ему кошмарным сном. Но мало-помалу его сознание прояснилось, и он стремительно вскочил на ноги при виде могучего загорелого человека, чью наготу прикрывала только повязка на бедрах: тот сидел перед безжизненным телом льва и с аппетитом поглощал окровавленные полоски сырого мяса. Спутанные черные волосы падали на высокий лоб странного юноши, на груди, ярко выделяясь на гладкой коричневой коже, сверкал золотой усыпанный бриллиантами медальон. На боку у победителя льва болтался охотничий нож в кожаных ножнах, поодаль лежали лук и колчан со стрелами.
   
Клейтон не сразу собрался с мыслями, чтобы обратиться к своему спасителю.
   
Наконец он все-таки решился и заговорил с незнакомцем по-английски — ведь несмотря на свой густой загар, тот был несомненно белым человеком, а черты его лица были так же тонки, как и черты самого Клейтона. Лорд Грейсток сбивчиво поблагодарил за свое спасение и выразил восхищение изумительной силой юноши и его ловкостью.
   
Но все это красноречие пропало впустую: единственным ответом был внимательный взгляд синих глаз и легкое пожатие могучих плеч. Молодой богатырь явно не понимал английского языка. Значит, он не мог быть тем Тарзаном, который прикрепил записку к двери хижины.
   
Клейтон попытался завести разговор по-французски, но ответ, прозвучавший из уст лесного юноши, был похож скорее на обезьянье бормотание вперемешку с рыками дикого зверя.
   
Нет, это явно не Тарзан!
   
Но тогда кто же?
   
Наконец победитель льва насытился, вытер руки о мохнатую гриву, встал и, указывая на джунгли, произнес непонятную фразу. Он явно хотел, чтобы Клейтон последовал за ним в заросли, окутанные почти уже ночным мраком.
   
Некоторое время Уильям колебался, но мысль о том, что он может остаться один в ночном лесу, полном диких зверей, заставила его торопливо догнать дикого человека и пойти рядом.
   
Путь через темные джунгли давался Тарзану куда легче, чем Клейтону. Плохо приспособленный к путешествию в зарослях даже при свете дня, к тому же смертельно уставший, молодой человек чувствовал себя теперь совершенно беспомощным. Они пробирались сквозь полную пугающих звуков чащу, а мягкая мантия непроницаемой лесной ночи все плотнее окутывала их. Кругом раздавались крадущиеся шаги мягких лап, смешанные с похрустыванием ломающихся веток (а может, это хрустели на зубах хищника чьи-то кости?). Исполненные значения для Тарзана, голоса и зовы лесных тварей приводили Клейтона в ужас. Он боялся хоть на шаг отстать от своего провожатого, который двигался легко и быстро, то и дело подгоняя неуклюжего спутника нетерпеливым ворчанием.
   
Уильям чувствовал, что его силы на исходе, он уже готов был в изнеможении лечь на траву, а потом взобраться на дерево, чтобы дождаться там утра… Но страх отстать от лесного богатыря заставлял его переставлять непослушные ноги.
   
Внезапно Клейтон и Тарзан услышали слабый треск револьверного выстрела. Человек-обезьяна уже однажды слышал этот звук и не мог ошибиться!
   
Вслед за первым выстрелом раздался еще один, потом еще и еще…
   
   
Даже уверившись, что матросы покинули берег, две девушки не решились открыть дверь и выйти из хижины.
   
Негритянка то и дело принималась рыдать, оплакивая злосчастный день своего отъезда из дорогого родного Мэриленда, а Джейн, храня внешнее спокойствие, в душе терзалась мучительными предчувствиями. Она боялась не только за себя, но и за тех троих людей, что бродили сейчас в смертельно опасных зарослях ночных джунглей. Снаружи совсем стемнело, в комнате тоже царила темнота, и было слышно, как в близких зарослях раздаются чьи-то вскрики и рев, лай и завывание диких зверей, вышедших на ночной промысел.
   
Внезапно Эсмеральда прекратила всхлипывать: совсем рядом, за самым порогом хижины, прозвучало клокочущее рычанье. На мгновение внутри и снаружи наступила тишина, нарушаемая только неистовым стуком двух сердец. А потом девушки ясно услышали фырканье и царапанье чьих-то когтей, испытывающих прочность двери.
   
Джейн и Эсмеральда крепко прижались друг к дружке.
   
— Тс… тише! — шепнула Джейн.
   
Зверь снова зацарапал дверь и порог, но вскоре понял, что преграда непреодолима, и тогда тихая поступь огромных лап сказала женщинам о том, что их враг крадется вдоль стены хижины. Зверь остановился под окном, и туда устремились испуганные взоры обоих девушек.
   
— Боже милостивый! — взвизгнула негритянка.
   
За частым переплетом веток, которыми было забрано окно, на фоне огромной луны мелькнул силуэт большого зверя. Джейн поняла, что это львица, и зажала рот визжащей служанки.
   
Инстинкт молодой девушки, видевшей до той поры львов только в зоопарке, подсказывал, что надо замереть, затаиться и не дышать… Может, тогда это ужасное чудовище, которое бродит вокруг дома, уйдет и отправится в джунгли на поиски более легкой добычи?
   
Но негритянка, повинуясь другому инстинкту — в минуту опасности звать на помощь — упрямо порывалась завопить… Как вдруг сквозь щели между ветвями окна прямо на нее уставились горящие голодным вожделением глаза огромной львицы. Это зрелище оказалось слишком ужасным для бедной негритянки.
   
— О, Габриелле! — сдавленно вскрикнула она и без чувств соскользнула со скамейки на пол.
   
А Джейн осталась сидеть неподвижно, сжавшись в комочек и замерев под пристальным взглядом хищника. Ей бы очень хотелось тоже потерять сознание, но она не могла.
   
Долго, бесконечно долго стояла львица у окна, положив на подоконник лапы… Наконец решила, что добыча, спрятавшаяся в доме, пожалуй, стоит того, чтобы попытаться до нее добраться, и заскребла когтями решетку.
   
Джейн перестала дышать.
   
Но вот, к ее невероятному облегчению, царапанье прекратилось, и она услышала удаляющиеся шаги. Однако не успела бедняжка перевести дыхание, как львица снова приблизились к окну и возобновила свои попытки с удвоенной силой. Видно, хищница была очень голодна, потому что все яростнее атаковала переплетенные ветки, коротко порыкивая и утробно ворча.
   
Револьвер!
   
Джейн метнулась к сундуку, на котором оставила оружие, полученное от Уильяма, и схватила маленький тяжелый предмет, от которого теперь зависела ее жизнь.
   
А зверь рычал все громче и громче — и вдруг львица бросилась всей тяжестью на расшатанную когтями решетку, ветки в одном месте подались, и помертвевшая от ужаса девушка увидела, как большая лапа и голова животного протиснулись в пролом.
   
Джейн подняла револьвер…
   
В этот драматический миг очнулась негритянка.
   
Первое, что она увидела, открыв глаза, были покрытые пеной клыки громадного зверя.
   
Сейчас самое время было бы снова упасть в обморок, но вместо этого Эсмеральда вскочила на четвереньки и побежала в дальний угол комнаты, пронзительно вопя:
   
— О, Габриелле! О, Габриелле!
   
Негритянка весила около двухсот восьмидесяти фунтов, что не придавало ее фигуре воздушной стройности, даже когда она ходила выпрямившись. Но когда Эсмеральда находила нужным передвигаться на четвереньках, она превращалась в поистине комический персонаж.
   
Львица перестала рычать, озадаченно разглядывая топочущее по комнате странное существо. Подбежав на четвереньках к шкафу, служанка попыталась втиснуть в него свое огромное тело. Ценой неимоверных усилий ей удалось всунуть между полками голову, после чего с неистовым визгом, перед которым бледнели визги любой самой крикливой гориллы из племени Тарзана, Эсмеральда снова упала в обморок.
   
Львица, отскочившая было при этом ужасном звуке, снова попыталась пролезть сквозь решетку.
   
Но Джейн уже была готова к самозащите, и как только лапа и голова просунулись в отверстие между ветвями, прицелилась прямо в морду львицы и нажала на спуск.
   
Сверкнуло пламя, грохот выстрела силился с ревом боли и ярости огромной кошки.
   
Нет, Сабор не была убита! Пуля только нанесла ей болезненную рану в плечо и донельзя разозлила.
   
Едва львица отскочила от окна, девушка несколько раз выстрелила ей вслед, нажимая на спусковой крючок до тех пор, пока в револьвере не кончились патроны. Однако все эти выстрелы, сделанные наугад, в темноту, вовсе не задели львицу. А в следующее мгновение хищница всем телом бросилась на решетку и стала протискиваться в окно. Дюйм за дюймом, издавая непрерывный бешеный рев, Сабор продиралась сквозь остатки плетеных ставней. Вот вслед за головой в хижину пролезло одно предплечье, затем другое, потом когтистая лапа коснулась пола…
   
Джейн глядела на это в полубеспамятстве от страха, выронив из руки бесполезный револьвер и даже не пробуя бежать.
   
Да и куда ей было бежать?
   
Все, что она могла делать — это шаг за шагом отступать в дальний конец комнаты, пока наконец не уперлась спиной в стену.
   
Еще минута невыразимого ужаса — и длинное гибкое тело скользнет в хижину.
  
  
   
    
XV. Лесной бОГ
   
   
Когда Клейтон услышал выстрел, его усталость как рукой сняло.
   
Конечно, выстрелить мог кто-нибудь из матросов, но что, если это сделала Джейн? Что, если ей угрожает опасность? А какие опасности могут подстерегать человека на этом диком берегу, он недавно испытал на собственной шкуре. Вдруг в этот миг девушка пытается защититься от нападения человека или хищного зверя?
   
Судя по всему, те же мысли мелькнули и в голове его спутника, потому что тот резко ускорил шаг и теперь скорее бежал, чем шел, через густой подлесок.
   
Клейтон изо всех сил старался не отставать, но вскоре понял, что это невозможно. Они уже и впрямь бежали — причем все быстрей и быстрей — через такие сплетения трав, колючих кустов и увитых лианами деревьев, что оставалось только дивиться, как обнаженный человек может скользить сквозь этот бурелом, оставаясь невредимым.
   
Уильям все больше и больше отставал от Тарзана, но продолжал бежать, шатаясь и спотыкаясь — его гнала как тревога за Джейн, так и страх остаться одному в ночных джунглях. Но в конце концов даже все это вместе взятое стало слабее усталости.
   
Уже не раз и не два молодой человек падал, и наконец, упав, оказался не в состоянии подняться. Тарзан вернулся, с нетерпеливым возгласом дернул его за руку, но Клейтон только прохрипел:
   
— Нет… Оставьте меня… Идите!
   
Он был уверен, что дикарь и впрямь покинет его, и мысль о том, какой легкой добычей он станет для любого проголодавшегося хищника, заставила его содрогнуться. Но встать юноша все равно не смог.
   
И тогда Тарзан сделал самую невероятную вещь, которой никак не ожидал от него Уильям Клейтон.
   
Он наклонился, легко взвалил юношу себе на спину — и не успел Клейтон вскрикнуть, как человек-обезьяна вместе с ним оказался на верхушке огромного дерева и понесся вперед с быстротой ветра, прыгая с ветки на ветку.
   
То, что ему пришлось пережить во время этого воздушного путешествия, молодой англичанин не забудет до конца своих дней.
   
Он судорожно обхватил мускулистую шею Тарзана, а лесной человек мчался среди гнущихся и раскачивающихся веток, то и дело преодолевая одним прыжком бездонные черные пропасти между деревьями и используя лианы для самых немыслимых скачков. Приключение со львом показалось Клейтону ничтожным переживанием по сравнению с тем, что ему приходилось испытывать теперь!
   
Кажется, он кричал, и встречный ветер вколачивал его крик обратно в горло, а сумасшедшее существо, неся его на спине, с легкостью перебрасывалось по головокружительной дуге с одной ветки на другую и балансировало, как канатный плясун, над черным морем дремучих зарослей.
   
Тарзан двигался к берегу по прямой так же верно, как сам Клейтон мог бы следовать по лондонской улице в яркий полдень. Эта прямая дорога порой пролегала на высоте сотни футов над землей, и тогда освещенная луной листва деревьев блестела далеко внизу; потом приемыш обезьяны с разгону влетал в зыбкое переплетение ветвей со своей странной ношей на спине и окунался во тьму ночных дебрей.
   
Вскоре Тарзан убедился, что юноша, которого он несет, цепляется за его шею и плечи с такой же силой, с какой детеныши горилл хватаются за материнскую шерсть — и вовсе перестал придерживать Клейтона. Теперь он пустил в ход обе руки, увеличив и без того головокружительную скорость своего полубега-полуполета по деревьям.
   
Это были самые страшные и самые захватывающие мгновения в жизни Уильяма, лорда Грейстока. И чуть ли не каждую секунду он был уверен, что именно этот миг — самый последний в его жизни.
   
Один раз лиана, за которую ухватился Тарзан, не выдержала двойного веса, и они рухнули вниз сквозь толщу ветвей, под которыми не видна была далекая земля. У Клейтона вырвался дикий вопль, но мгновенье спустя Тарзан небрежно схватился за подвернувшуюся ветку. Этот рывок едва не сорвал Уильяма с мокрой от пота спины, на которой он висел. Лишь неимоверным напряжением мышц ему удалось удержаться — но не успел он перевести дыхание и немного расслабиться, как они уже снова мчались над джунглями, и кровь из расцарапанного лба заливала англичанину глаза.
   
Расслабляться было нельзя!
   
Но, боже правый, сколько еще он сможет продержаться? Будет ли конец этой безумной гонке? Несколько раз, когда они взлетали над верхушками деревьев, Клейтону казалось, что впереди поблескивает залитый лунным светом океан… Если это действительно так, и если они мчатся именно туда, может, он и доживет до тех пор, пока кончатся заросли… А может, и нет!
   
Клейтона снова завопил: его сумасшедший спаситель прыгнул, как казалось, в пустоту, где совершенно не за что было ухватиться!
   
Но рука Тарзана безошибочно нашла ветку, которая послужила ему опорой не больше четверти секунды. Потом дерево снова провалилось вниз, и Уильям еле удержался на спине дикаря.
   
Да, человек-обезьяна явно держал путь к берегу, откуда несколько минут назад донеслись звуки выстрелов… Но теперь Клейтон был совершенно уверен, что ему не увидеть конца этого воздушного путешествия.
   
Онемевшие от напряжения руки совсем отказывались ему служить, а дикарь продолжал нестись по деревьям с той же бешеной скоростью. Уильям закричал, умоляя спуститься вниз, но так как юноша вопил почти непрерывно с тех пор, как они пустились в путь по деревьям, Тарзан не обратил внимания на новый крик своего беспокойного спутника.
   
Тревога за девушку, оставшуюся в хижине на берегу, гнала его вперед. Он безошибочно связал звук револьверных выстрелов с опасностью, угрожавшей этому прелестному созданию, и спешил, как только мог, почти позабыв про ношу у себя на спине.
   
И вдруг он почувствовал, как руки, обвивавшие его шею, разжались и соскользнули. Это случилось так внезапно, что он не успел подхватить падающего человека, и Клейтон, ломая ветки и тщетно пытаясь за что-нибудь ухватиться, полетел вниз с девяностофутовой высоты.
   
Это случилось во время очередного прыжка Тарзана, поэтому человеку-обезьяне понадобилось время, чтобы оттолкнуться от раскачивающейся ветки и метнуться обратно, на помощь погибающему соплеменнику.
   
Клейтон падал, как в дурном сне, когда изо всех сил пытаешься проснуться — и не можешь! Он почти не ощущал, как ветки царапают и рвут его кожу — ужас был страшнее боли. Он пролетел футов тридцать, захлебываясь криком, цепляясь за тонкие ветки, которые тут же ломались, лишь ненадолго задерживая его падение… И все-таки сумел ухватиться за сук, который затрещал и прогнулся, но выдержал. Однако Уильям понимал, что не сможет ни подтянуться, ни тем более добраться до ствола по раскачивающейся, зловеще потрескивающей ветке. Его болтающиеся в воздухе ноги не находили опоры, и все, что он мог — это цепляться за ветку с отчаянной силой утопающего и молить бога, чтобы тот послал ему помощь.
   
Помощь свыше подоспела в тот момент, когда ветка начала ломаться. Стальная рука схватила Клейтона за шиворот, рванула вверх… И мгновенье спустя юноша снова вцепился в плечи человека-обезьяны, хотя только что ему казалось, что он уже не в состоянии за них держаться.
   
Инстинкт самосохранения — могучая вещь!
   
Отбросив в сторону последние остатки самолюбия, Уильям не только обвил руками шею Тарзана, но и обхватил его туловище ногами — точь-в-точь, как это делают подросшие детеныши обезьян, перебравшиеся из объятий матерей на их спины.
   
И таким образом двое людей продолжали путь сквозь джунгли — один по-обезьяньи перебрасываясь с дерева на дерево, а другой — судорожно за него цепляясь.
   
   
Заросли кончились.
   
Тарзан проворно спустился с последнего дерева, отмечавшего границу леса, и сбросил со спины доставившего ему столько хлопот молодого человека. Его мнение о самцах своей породы во время недолгого путешествия в обществе Уильяма Клейтона сильно изменилось в худшую сторону. Даже самый бестолковый детеныш гориллы наверняка вел бы себя в такой ситуации толковее и храбрее! Да, белые люди, как и черные, далеко уступали в силе и выносливости народу его матери!
   
Человек-обезьяна презрительно фыркнул, когда белый юноша попытался встать на четвереньки и тут же снова повалился на песок.
   
Однако ему некогда было возиться с этим недотепой — и, оставив лорда Грейстока приходить в себя, приемыш Калы бросился к хижине на берегу, откуда доносился рассерженный рев Сабор.
   
Вдруг рев смолк.
   
Почти полностью протиснувшись в окно, львица перестала рычать, так как отлично видела, что ее добыча никуда не убежит.
   
А Джейн в смертельном ужасе пожалела, что израсходовала все патроны в револьвере, не оставив ни одного для себя. Уж лучше кончить жизнь от собственной руки, чем почувствовать, как клыки и когти хищника рвут твое тело…
   
Она зажмурилась и стала ждать смерти.
   
Вдруг Сабор издала ужасающий вой.
   
Девушка широко распахнула глаза и увидела, как кто-то медленно вытаскивает огромное животное обратно в окно, за которым в лунном свете она рассмотрела силуэт высокого мужчины.
   
Сабор выла, ревела, вслепую молотила когтями, но тот, кто стоял за окном, упорно тянул ее наружу.
   
Потом к человеку, дерзнувшему вступить в единоборство с огромной кошкой, подскочил второй…
   
Это Клейтон, все еще не пришедший в себя после воздушного путешествия, но увидевший, какая страшная опасность грозит Джейн, пришел на помощь вцепившемуся в львиный хвост Тарзану.
   
Впрочем, подмога от человека, который до сих пор шатался от слабости, была невелика, а Тарзан бросил в джунглях все оружие перед тем, как начать свой бешеный бег по деревьям.
   
Только нож был при нем, и он мог бы всадить длинный клинок в бок или спину Сабор, но понимал, что тщедушному белому ни за что не удержать львицу, если он отпустит хвост и потянется к ножнам.
   
Однако львица медленно уступала усилиям могучих мышц Тарзана. Вот уже и плечи ее оказались снаружи…
   
И тогда Клейтон увидел нечто такое, чего небеса не видели со времен юности нашего мира.
   
Человек-обезьяна еще сильнее рванул зверя, полностью выдернув его из окна — и молниеносно вспрыгнул на спину львицы!
   
Тем приемом, который подарил ему когда-то победу над свирепым Теркозом, Тарзан обхватил шею зверя.
   
С воем терзая когтями землю, Сабор бросалась туда-сюда в попытке сбросить с себя противника. Но стальные мышцы напрягались все крепче и крепче, неумолимо пригибая вниз голову хищницы.
   
Клейтону оставалось только стоять и смотреть, как стальные предплечья удивительного человека поднимались все выше к затылку огромной кошки, а ее попытки вырваться становились все слабее.
   
И наконец шейные позвонки львицы с резким хрустом переломились. Длинное желтое тело обмякло, человек разжал стальной захват…
   
Тарзан вскочил на ноги, и море, джунгли и берег услышали его торжествующий победный вопль.
   
А в ответ на этот душераздирающий крик из хижины раздался слабый вскрик Джейн.
   
Клейтон вздрогнул и пришел в себя.
   
С лихорадочной поспешностью он бросился к двери, окликнул девушку, услышал шум поднимаемого засова — и дрожащая, чуть живая Джейн упала ему на грудь.
   
Не скоро до ее сознания дошли уверения, что теперь она в полной безопасности.
   
Какое-то время Уильям и Джейн стояли обнявшись, пытаясь прийти в себя после всего, что им обоим довелось сегодня пережить. Потом Клейтон вспомнил, кому они обязаны своим спасением.
   
— Похоже, добрый дух здешних лесов взял нас под свое покровительство, — пробормотал он. — Я думаю, нам стоит поблагодарить человека, который спас нам жизнь, мисс Портер.
   
— Но кто же он?
   
— Ах, если бы я знал! Он самое удивительное и невероятное существо — вот все, что я могу вам сказать. Я думаю, вы должны посмотреть на него сами, сейчас я попробую его позвать…
   
Однако девушка и слышать не хотела о том, чтобы остаться в хижине, в которой она пережила столько кошмарных минут. По-прежнему тесно прижимаясь к молодому человеку, она вышла из дома вместе с Клейтоном… И при виде распростертого тела мертвой львицы то ли всхлипнула, то ли застонала.
   
Но где же тот, кто голыми руками убил эту огромную кошку? Он бесследно исчез, и Уильям напрасно звал его.
   
Наконец молодые люди вернулись в хижину, где по-прежнему в глубоком и безмятежном обмороке лежала чернокожая служанка.
   
А Джейн, едва за ней закрылась дверь, впервые за эту страшную ночь разразилась рыданиями и долго не могла успокоиться. Наконец ее слезы иссякли, и она сбивчиво рассказала Клейтону обо всем, что пережила с момента его ухода, а тот, в свою очередь, поведал о своих невероятных приключениях.
   
— Но кто же все-таки человек, спасший жизнь и вам, и мне? — прошептала Джейн.
   
— Понятия не имею! Сначала я думал, что это тот самый Тарзан из обезьяньего племени, который прикрепил к дверям записку. Но наш лесной полубог не говорит и не понимает по-английски, так что это никак не может быть он…
   
— Что ж, кем бы он ни был, мы обязаны ему жизнью, и да благословит его бог! Да хранит его всевышний в этих диких и свирепых джунглях!
   
— Аминь, — горячо заключил Клейтон.
   
— И…
   
— Что, Джейн?
   
— О, если бы ваш странный лесной человек — или кто-нибудь еще, кто угодно — позаботился о спасении моего бедного отца! И о спасении дорогого мистера Филандера…
   
— Будем на это надеяться, Джейн, — тихо ответил Клейтон. — Завтра утром я снова отправляюсь на поиски, а пока…
   
— Господи боже, на каком я свете? — раздался жалобный голос.
   
Оба обернулись и увидели, что Эсмеральда наконец-то очнулась и села на полу, вращая глазами.
   
— Вы пропустили самое интересное, Эсмеральда, — устало улыбнулся Уильям. — Но вы все еще в земной юдоли! А теперь всем нам необходимо выспаться и отдохнуть. Надеюсь, в ближайшее время здешняя гостеприимная земля не преподнесет нам никаких сюрпризов!
  
  
   
    
XVI. «В высшей степени замечательно»
   
   
В нескольких милях южнее хижины на песчаной косе пустынного берега стояли два старых джентльмена и очень старались рассуждать логически.
   
Перед ними расстилался безбрежный Атлантический океан, за их спинами был Черный Континент, окаймленный непроницаемой стеной джунглей. В зарослях ревели и рычали дикие звери, но, должно быть, бог любит и хранит чудаков — ни один хищник не наткнулся этой ночью на профессора и его ассистента.
   
Однако оба старика все равно были в отвратительном настроении. Они проделали бесконечный путь в поисках лагеря, стерли ноги и ужасно устали, но так и не отыскали потерянной хижины. Хотелось бы знать, что же именно потерялось — хижина или они сами?
   
В любом случае ситуация была не из лучших, и, несомненно, каждая клетка их серого вещества должна была сосредоточиться на решении жизненно важного вопроса: как вернуться домой? Но поскольку этот вопрос пока что не удалось решить позитивно, ученые сделали передышку, посвятив ее обсуждению куда более важных (в мировом масштабе) вещей.
   
Даже в таком затруднительном положении Самюэль Т. Филандер не лишился присущего ему дара красноречия.
   
— Дорогой мой профессор, я продолжаю отстаивать прежнюю точку зрения: если бы не победа Фердинанда и Изабеллы над маврами, цивилизованный мир в настоящий момент стоял бы на неизмеримо более высокой ступени культуры. Мавры по существу были терпимым и либеральнейшим народом земледельцев, ремесленников и торговцев — то-есть, тем народом, который создал культуру, подобную современной культуре Европы и Америки. В то время как фанатичные католики-испанцы…
   
— Бросьте, дорогой мистер Филандер, — перебил своего секретаря профессор Портер, — сама сущность мавританской религии уже исключала ту возможность, о которой вы говорите. Ислам был, есть и будет могилой научного прогресса, и я всегда утверждал…
   
— Господи боже, профессор, — в свою очередь прервал патрона мистер Филандер, обративший случайно взор в сторону джунглей, — по-моему, к нам кто-то крадется!
   
Профессор Архимед Кв. Портер рассеянно обернулся в направлении, указанном близоруким мистером Филандером, и снова вернулся к обсуждаемому предмету.
   
— Итак, относительно мавританской культуры… Кстати, вы должны научиться достигать той полной сосредоточенности умственных способностей, которая помогает направлять всю силу своего интеллекта на решение конкретной проблемы, а не глазеть то и дело по сторонам! Я неоднократно указывал вам на это. И вот теперь вы прерываете мою речь только для того, чтобы указать на обычного представителя Panthera leo. Итак, что касается культуры мавров…
   
— Господи боже, да ведь это лев! — воскликнул мистер Филандер.
   
— Ну хорошо, лев — если вы настаиваете на употреблении вульгарных слов вместо того, чтобы обратиться к научной классификации.
   
— Но… Но… Профессор, при всем уважении к вам позвольте заметить, что мавры, разбитые в пятнадцатом веке, вряд ли понесут большой ущерб, если мы отложим обсуждение их культуры до того времени, когда этот великолепный экземпляр Panthera leo будет от нас подальше.
   
А вышедший из джунглей лев уже успел приблизиться к ученым и с величавым спокойствием остановился в десяти шагах от громко беседующих людей.
   
В лунном свете, заливающем берег, его мощная фигура и пышная грива представляли на редкость эффектное зрелище.
   
На двух пожилых джентельменов оно произвело такое сильное впечатление, что они стали говорить немного тише.
   
— Крайне предосудительно, крайне предосудительно! — раздраженно воскликнул профессор Портер. — Еще никогда мне не приходилось видеть, чтобы этим зверям позволяли выходить из клетки и бродить на свободе. Надо обязательно доложить о такой возмутительной небрежности местным властям!
   
— Вполне справедливо, — согласился мистер Филандер. — И чем скорей мы это сделаем, тем лучше. Пойдемте же!
   
Схватив профессора за руку, секретарь повлек его прочь.
   
Старики отошли на несколько шагов, и, бросив взгляд назад, обнаружили, что лев следует за ними.
   
— На редкость навязчивое животное, — проворчал профессор Портер. — Итак, как показало мое собственное тщательное исследование мавританской культуры…
   
Мистер Филандер снова обернулся и убедился, что лев не отстает. Зверя явно заинтересовали рассуждения ученого о мавританской культуре. Казалось, он с любопытством прислушивается, шевеля большими круглыми ушами.
   
— Он идет за нами! — пискнул мистер Филандер.
   
— Что? — удивился профессор. Взглянул назад и пожал плечами. — Я усматриваю в ваших репликах упорное стремление увести разговор от обсуждаемого предмета. Если вы чувствуете слабость своих позиций, так и скажите, вместо того, чтобы…
   
Но тут у секретаря сдали нервы.
   
— Бежим! — взвизгнул он и, ухватив патрона за рукав, рысцой припустил по берегу.
   
— Ах, мистер Филандер, мистер Филандер, — на бегу увещевал профессор, — эта неприличная поспешность вовсе вам не к лицу! Если в городе вы не позволяете себе таких легкомысленных прыжков, почему же здесь вам то и дело отказывает чувство собственного достоинства?
   
Но мистер Филандер не отвечал — и мчался все быстрее. Что же касается льва, то, увидев, как два почтенных джентльмена перешли на бег, он тоже сменил величавый неторопливый шаг на легкую рысь.
   
Должно быть, он стремился не упустить ни единого слова из ученой беседы.
   
Однако обоим ученым было сейчас не до бесед! Мистер Филандер несся с такой быстротой, которая бы сделала ему честь на состязаниях в беге, а профессор Портер совершенно неожиданно для себя тоже припустил со всех ног.
   
В близости черногривого льва он наконец-то уловил смутную угрозу своей безопасности и поэтому развил совершенно неприличную скорость. С развевающимися фалдами пальто, сверкая цилиндром, профессор Архимед Кв. Портер мчался вслед за улепетывающим вдоль берега мистера Самюэлем Т. Филандером.
   
Перед ними выдавался узкий мысок, заросший деревьями — к этому-то убежищу и направил мистер Самюэль Т. Филандер свои несолидные прыжки…
   
А из тени рощицы за паническим бегом стариков с интересом наблюдали два зорких глаза.
   
Тарзан, улыбаясь, смотрел на забавную пробежку наперегонки со львом. Он знал, что оба джентльмена вне опасности — Нума явно был сыт и просто забавлялся, ленивой трусцой следуя по пятам двух удирающих во все лопатки стариков. Скорее всего, ему скоро наскучит забава, и он скроется в джунглях.
   
Единственной опасностью для людей было то, что они могли споткнуться и упасть — Тарзан уже убедился, как неуклюжи эти белые…
   
Поэтому он быстро спустился на нижнюю ветку, и когда запыхавшийся мистер Самюэль Филандер очутился под ним, Тарзан нагнулся, схватил его за шиворот, втащил на дерево и посадил в развилку под собой.
   
Еще минута — и та же участь постигла профессора, а Panthera leo, лишившись игрушек, лениво потрусил к своему логову в прибрежных зарослях.
   
Несколько минут двое беглецов, тяжело дыша, цеплялись за ствол дерева, на котором так неожиданно очутились, в то время как Тарзан смотрел на них сверху со смесью насмешки и любопытства.
   
Первым прервал молчание профессор:
   
— Я глубоко огорчен, мистер Филандер, что вы проявили такое отсутствие мужества и самообладания в присутствии одного из низших существ. Из-за вашей робости мне пришлось забыть о своем достоинстве, присущем любому просвященному человеку с истинно научным складом ума!
   
— Профессор Архимед Кв. Портер! — ледяным тоном перебил мистер Филандер. — Вы, кажется, обвинили меня в трусости? Вы намекнули, что бросились бежать только затем, чтобы догнать меня, а не для того, чтобы спастись от разъяренного льва? Берегитесь, профессор Архимед Кв. Портер! Это граничит с намеренным оскорблением!
   
— Ну, ну, мистер Филандер, — проворчал профессор. — Не будем ссориться. Вполне понятно, что человек, стоящий на ошибочных позициях в оценке мавританской культуры, ухватился за первый попавшийся предлог, чтобы сменить тему разговора, прежде чем его оппонент смог его разгромить…
   
— На ошибочных позициях?! Ухватился за первый попавшийся предлог?! Честное слово, если бы не ваш почтенный возраст, я бы… Я!..
   
— Послушайте, Скиппи Филандер! Если хотите драться, снимайте сюртук и спускайтесь на землю! Я живо расшибу вам голову, как сделал это шестьдесят лет назад в переулке за гумном Норка Эванса!
   
— Арк! — воскликнул мистер Филандер. — Господи, как мило с вашей стороны, что вы изволили вспомнить ту драку за гумном старого Эванса! Но если вы как следует напряжете память, вам придется признать, что тогда плакал и просил пощады вовсе не я! Да-да!
   
— Уж не я ли? — вскричал профессор, воинственно сдвигая цилиндр на затылок.
   
Вдруг с вершины дерева, на котором они сидели, раздался звук, очень похожий на смех, заставивший старых спорщиков сразу умолкнуть.
   
— Хм… Хм… Наверное, я слишком погорячился, — проговорил наконец профессор, всматриваясь в листву над своей головой. — Надо сказать, что вы втащили меня на дерево как раз вовремя. Мне следовало бы не ругать, а поблагодарить вас. Вы спасли мне жизнь!
   
— Но я не втаскивал вас на дерево! — возразил мистер Филандер. — Вы не давали мне вставить ни слова, иначе я уже давно сказал бы, что мы оба очутились здесь весьма загадочным и странным образом. Меня как будто подняла в воздух могучая невидимая рука, и…
   
— Со мной произошло то же самое, коллега!
   
— Так кто же нас сюда поднял, коллега? И вдруг это существо до сих пор находится здесь, на дереве?!
   
— Не думаю, что это утверждение достаточно обосновано, мистер Филандер! — возразил профессор, в котором страсть к дискуссиям снова начала брать верх.
   
— Быть может, оно недостаточно обосновано, но тем не менее вполне вероятно! — живо парировал ассистент. — И я думаю, нам следует поблагодарить за свое спасение ото льва это третье лицо… Которое, может быть, сидит в данный момент как раз нам нами.
   
— Где? Что? — беспокойно завертел головой профессор Портер и придвинулся поближе к своему секретарю.
   
Как в это время обезьяний приемыш услышал, как леопард Шита ползет по веткам соседнего дерева. Следовало предупредить голодного хищника, что ему лучше не соваться к владыке горилл, а поискать добычу послабее. И Тарзан издал страшный крик, так хорошо известный всем в джунглях, а теперь — и Джейн Портер и Уильяму Клейтону.
   
Зато старикам подобный вопль был внове — и поразил их, подобно грому.
   
На сей раз красноречивый мистер Филандер не сумел выдавить не слова, а его патрон перепуганно ухватился за лацканы пиджака секретаря… И, потеряв равновесие, оба тяжело рухнули с развилки на землю.
   
Прошло несколько минут, прежде чем незадачливые джентльмены решились пошевелиться, так как оба были уверены, что таковая попытка выявит у них столько переломов и вывихов, что всякое дальнейшее движение окажется невозможным.
   
Наконец профессор Портер попытался согнуть и разогнуть правую ногу. К его удивлению, нога исправно повиновалась. Он согнул левую ногу и так же легко ее распрямил.
   
— В высшей степени замечательно, в высшей степени замечательно! — пробормотал он.
   
— Слава богу, профессор, вы живы! — прошептал секретарь.
   
— Пока еще не уверен… А вы?
   
Мистер Филандер предпринял осторожное обследование своего организма и убедился, что все его органы функционируют нормально.
   
— Все в порядке! — заверил он. — Это и впрямь в высшей степени замечательно!
   
Вдруг его взгляд упал на странную фигуру, стоявшую возле ствола того дерева, с которого они свалились. Тарзан поспешил убедиться, все ли в порядке с его подопечными.
   
Вид мускулистого гиганта, одетого лишь в набедренную повязку и весело наблюдающего за двумя пожилыми джентльменами, начисто лишил секретаря дара речи.
   
А профессор Портер, ничего не замечая, поднял блестящий шелковый цилиндр, заботливо почистил его рукавом, поплотнее нахлобучил на голову… И тут обнаружил, что мистер Филандер безмолвно и отчаянно указывает на что-то пальцем. Обернувшись и встретившись взглядом с обнаженным загорелым человеком, чей подбородок приходился вровень с верхушкой его цилиндра, ученый тут же вежливо приподнял упомянутый предмет своего гардероба и поклонился.
   
— Добрый вечер, милостивый государь! — сказал он.
   
Ответом ему был блеск белых зубов, приоткрытых в улыбке.
   
Потом гигант выразительным жестом велел обеим почтенным джентльменам следовать за ним и направился к берегу.
   
— Думаю, он хочет, чтобы мы шли за ним, — высказал предположение мистер Филандер.
   
— Да, но куда он может нас привести? — немедленно возразил профессор. — Вы же сами недавно весьма логически обосновали предположение, что лагерь находится к югу отсюда! Значит, этот неразговорчивый молодой человек движется в неприемлемом для нас направлении.
   
— И все-таки рискну утверждать, что этот туземец — а он, несомненно, туземец — ориентируется в данной местности лучше, чем вы или я. Поэтому предлагаю…
   
— Хорошо, мистер Филандер, вы можете довериться вашему туземцу, но для меня доводы разума стоят превыше слепого инстинкта дикаря. Я буду двигаться в прежнем направлении!
   
И профессор явно собирался изложить множество аргументов в защиту своего мнения, но Тарзан, увидев, что оба старика остались стоять на месте, вернулся и прервал речь ученого самым невежливым образом.
   
Он уже достаточно пронаблюдал за этими людьми, чтобы понять, что с ними нужно действовать так же решительно, как с расшалившимися обезьяньими детенышами.
   
И прежде чем профессор Портер успел промолвить:
   
— Итак, во-первых… — железная рука ухватила его за запястье, а вторая мускулистая коричневая рука так же прочно стиснула предплечье его ассистента.
   
И Тарзан зашагал к хижине на берегу океана, ведя за руки тщетно протестующих ученых.
   
Надо признать, присутствие духа не изменило старикам даже в такой отчаянной ситуации. Увидев, что их протесты ни к чему не приводят, они перестали взывать к своему странному поводырю и вернулись к обсуждению мавританскй проблемы, так некстати прерванному львом.
   
К тому времени, как они вконец охрипли в напрасных попытках переубедить друг друга, за крутым изгибом берега показался маленький домик, покинутый ими вчера.
   
А их молчаливый спутник разжал тиски стальных пальцев, и, убедившись, что старики увидели хижину, исчез в ближайших кустах.
   
— В высшей степени замечательно, в высшей степени замечательно! — хрипло произнес профессор. — Должен признать, мистер Филандер, что вы были правы — туземец двигался в нужном направлении.
   
Мистер Самюэль Т. Филандер, готовый обнять весь мир от радости, что их бесконечное путешествие наконец-то завершилось, дрожащим голосом ответил:
   
— По зрелом размышлении я пришел к выводу, что мне и впрямь нужно пересмотреть кое-какие свои воззрения на некоторые аспекты мавританской культуры, профессор!
   
И, заключив таким образом мир, оба друга устремились ко вновь обретенном дому, где их с восторгом и облегчением встретили Джейн и Уильям Клейтон.
   
После объятий, расспросов и сумбурных рассказов о пережитых приключениях остался лишь один невыясненный вопрос, который мучил всех собравшихся в хижине, не исключая двоих ученых спорщиков: кем был тот таинственный защитник и покровитель, который так самоотверженно оберегал от всех опасностей очутившихся на этом диком берегу людей?
   
Только Эсмеральду не тревожили никакие сомнения. Она не раздумывая и весьма категорично заявила, что их спас никто иной, как ангел господень, ниспосланный свыше со специальной миссией оберегать слабых и гонимых.
   
— Если бы вы видели, голубушка, как этот «ангел» пожирал сырое львиное мясо, — засмеялся Клейтон, — вы бы убедились, что он вполне материален.
   
— Я ничего об этом не знаю, масса Клейтон! — возразила служанка. — Но ведь даже ангел мог забыть захватить с собой спички. Может быть, он слишком спешил, когда улетал на землю! А зажарить мясо, не имея спичек, не под силу даже божьему посланцу…
   
— В его голосе нет ничего небесного, — пробормотала Джейн Портер, содрогнувшись при воспоминании об ужасающем реве, возвестившем о победе загадочного юноши над львицей.
   
— К тому же воззрения современной науки не допускают вмешательства небесных сил в дела людей, — заметил профессор Портер.
   
Это был тот редкий случай, когда его коллега и не подумал немедленно кинуться в спор, а наоборот, энергично закивал, соглашаясь с мнением патрона.
  
  
   
    
XVII. Похороны
   
   
За всеми этими треволнениями обитатели хижины совсем забыли про бунтовщиков с «Арроу». А на борту судна давно кипела лихорадочная работа, перемежавшаяся ссорами и перебранками, то и дело вспыхивавшими между матросами.
   
Как только обитатели хижины выспались и немного пришли в себя, они немного удивились, увидев «Арроу» на прежнем месте: все были уверены, что, избавившись от пассажиров, мятежники поспешат поднять паруса и отправиться восвояси. Но даже Клейтон недолго размышлял о причине такой задержки: следовало как можно скорее заделать сломанную львицей решетку окна… И, конечно, убрать из комнаты человеческие кости — мрачное свидетельство трагедии, разыгравшейся здесь в стародавние дни.
   
Профессор Портер и мистер Филандер с огромным интересом приступили к осмотру скелетов. Большие скелеты, по их единодушному мнению, принадлежали мужчине и женщине белой расы, тогда как кости поменьше…
   
— Я склонен думать, что это останки детеныша одного из крупных человекообразных обезьян, — высказал предположение профессор.
   
— Совершенно с вами согласен, коллега, — подхватил ассистент. — Однако я затрудняюсь определить вид данного животного…
   
— Быть может, какая-нибудь разновидность горилл? Правда, даже при поверхностном осмотре видны некоторые существенные отличия этих костей от костей всех известных в данное время науке антропоидов…
   
Пока ученые исследовали удивительную находку, Клейтон тоже нашел нечто весьма примечательное: массивное кольцо на пальце большого скелета. Молодой человек осторожно снял кольцо и вдруг вскрикнул от изумления: на перстне красовался его собственный герб!
   
А Джейн Портер обнаружила в шкафу книги и, открыв заглавный лист одной из них, увидела надпись: «Джон Клейтон. Лондон».
   
— Боже мой, Уильям, что это значит? — воскликнула она, демонстрируя Клейтону свою находку. — На этих книгах имена ваших родственников!
   
— А это, — тихо и серьезно ответил он, — большой родовой перстень Грейстоков. Насколько я знаю, его всегда носил на пальце мой дядя Джон Клейтон, бывший лорд Грейсток, который сгинул в море вместе с пропавшим без вести судном «Фувальда».
   
— Так значит…
   
— Думаю, да. Покойный лорд Грейсток вовсе не утонул. Он умер здесь, в этой хижине, и эти скелеты — останки моего родственника и его молодой жены.
   
— Боже!.. — прошептала Джейн, прижимая руки к груди.
   
— Я много слышал об изумительном обаянии и доброте леди Элис, — продолжал Клейтон. — Слышал от ее несчастных родителей. Но я никогда и подумать не мог, что найду ее кости здесь, на безлюдном африканском побережье. Как причудливо порой переплетаются нити людских судеб и в жизни, и в смерти…
   
С большой торжественностью печальные останки покойных лорда и леди Грейсток были погребены у стен маленькой хижины, а поодаль был похоронен скелетик детеныша Калы.
   
Оба ученых так и не пришли к окончательному мнению, какому же существу принадлежал этот странный скелет. Напрашивалось самое простое объяснение — то был ребенок погибших в этой хижине людей, но… Но!
   
Профессор Портер прочел похоронную службу над свежевыкопанными могилами, и некоторое время все стояли, низко склонив головы, и молча молились.
   
А с верхушек деревьев обезьяний приемыш Тарзан наблюдал этот торжественный и непонятный обряд, чаще всего останавливая взгляд на милом лице и изящной фигуре Джейн Портер.
   
В его наивной душе просыпались новые, дотоле неведомые человеку-обезьяне чувства. Он удивлялся, почему его так интересуют эти люди и почему он опекает их?
   
Несомненно, белые мужчины глупы и никчемны. Даже мартышка Ману сообразительней и проворней их! Если таковы все существа его породы, ему нечего гордиться своим происхождением.
   
Но девушка была как будто создана, чтобы находиться под чьей-нибудь защитой! А он, Тарзан, создан, чтобы защищать ее.
   
Лесной человек дивился, зачем белые люди вырыли в земле большую яму и спрятали туда кости. Все равно никакая самая голодная гиена не позарится на такую добычу! Зачем же прятать то, что не представляет ценности? Другое дело, если бы это было свежее мясо…
   
Повадки его белых соплеменников все больше и больше интриговали Тарзана. Право слово, с ними не соскучишься, не то что с чернокожими, чьи поступки всегда предсказуемы, как поступки любого зверя из джунглей!
   
Когда могила была засыпана землей, маленькое общество направилось к хижине, и Эсмеральда, все еще горько плакавшая по покойным, которых она никогда не знала, случайно взглянула на бухту. Ее плач немедленно смолк.
   
— Взгляните-ка! — взвизгнула она, указывая на «Арроу». — Они уходят!
   
Действительно, корабль медленно направлялся из бухты в открытое море.
   
— Уходят, так и не оставив нам обещанных ружей и патронов, — устало проговорил Клейтон. — Скоты!
   
— Это дело рук Снайпса, я уверена, — заявила Джейн Портер. — Кинг тоже был негодяем, и все же в нем оставалась хоть маленькая капля человечности. Если бы его не убили, он никогда не бросил бы нас здесь на поживу диким зверям…
   
— Нда, очень жаль, что все так получилось, — вздохнул профессор Портер. — Теперь, когда наши деньги в руках этих негодяев, я совершенно разорен!
   
Джейн Портер с грустью посмотрела на отца.
   
— Не жалей об этом, папа. Главное, что все мы живы и целы, правда?
   
— Ты права, моя милая девочка. И к тому же человек с истинно научным складом ума, несомненно, может найти применение своим способностям даже в этом заброшенном месте!
   
И профессор Портер, заложив руки под фалды пальто, медленно направился к джунглям.
   
— Пожалуйста, не уходите далеко! — умоляюще обратилась Джейн к устремившемуся за патроном мистеру Филандеру. — С нас довольно вчерашних переживаний!
   
— Постараюсь за ним присмотреть, мисс Портер, хотя это нелегко! — вздохнул секретарь. — Наверное, сейчас он направился к директорам здешнего зоологического сада, чтобы сообщить, что один из их львов разгуливает на свободе. О, мисс Джейн, он большой ученый, но иногда бывает просто невыносим!
   
— Я знаю, мистер Филандер… Но, пожалуйста, приглядывайте за ним! Несмотря на ваши вечные споры, папа искренне уважает вас, прислушивается к вашим суждениям…
   
— Сделаю, что смогу, мисс Портер!
   
И преданный секретарь присоединился к старому профессору.
   
— Не знаю, может, стоило запереть обоих в хижине? — пробормотал Клейтон, наблюдая за величавой прогулкой двух ученых, следующих вдоль берега.
   
— Не думаю, чтобы они смогли уйти далеко после своего вчерашнего многомильного путешествия! — сказала Джейн, с тревогой глядя вслед отцу. — И… Я надеюсь, что наш добрый гений, кем бы он не был, не оставит нас своими заботами и впредь!
   
   
Но Тарзан в этот миг был уже далеко.
   
Он очень заинтересовался отчалившим кораблем, который сам по себе был для него интересной диковиной. Человеку-обезьяне очень хотелось осмотреть эту большую пловучую штуку вблизи, и он отправился к северу от входа в бухту. Переносясь с дерева на дерево, он достиг мыска одновременно с медленно плывущим кораблем и отчетливо увидел, как люди бегают взад-вперед по палубе и тянут какие-то веревки.
   
Дул легкий ветер, и матросы решили поднять все паруса, чтобы ускорить ход.
   
Тарзан с глубоким восхищением следил за плавным скольжением корабля и мечтал очутиться на его борту. Потом его зоркие глаза заметили на далеком северном горизонте легкий намек на дым, и вахтенный «Арроу», должно быть, тоже заметил этот дымок. Несколько минут спустя паруса были вновь спущены и закреплены, и судно повернуло к берегу.
   
Человек на носу время от времени опускал в море веревку, к концу которой был привязан какой-то небольшой предмет. Тарзан не понимал, зачем он это делает? Наконец судно встало на якорь, паруса убрали, на палубе началась бестолковая суматоха. В спущенную на воду лодку поместили большой сундук, дюжина матросов села на весла, и шлюпка понеслась к тому месту, где в ветвях дерева прятался человек-обезьяна.
   
У руля сидел матрос с острым крысиным лицом — тот самый, плечо которого ранило копье Тарзана.
   
Вскоре лодка причалила, матросы выскочили на берег и выволокли на песок сундук. Несколько минут они сердито спорили между собой, а потом человек с крысиной мордочкой (это был Снайпс) повел всех прямо на тот пригорок, где в ветвях высокого дерева притаился Тарзан.
   
— Здесь самое подходящее место, — бросил Снайпс. — Если они застигнут нас с кладом на борту, его тотчас конфискуют, а нас повесят. Закопаем профессорские монеты здесь, а когда все уляжется, вернемся.
   
Возражений не последовало; к дереву живо перетащили вынутые из лодки лопаты и кирки.
   
— Пока будете копать, пусть Питер сделает карту этой местности, чтобы мы потом могли быстро найти это место, — распоряжался Снайпс. — А вы, Том и Биль, возьмите еще двух или трех людей и тащите сюда сундук! Да поживее, лентяи!
   
— А ты что будешь делать, пока мы будем вкалывать? — огрызнулся один из матросов. — Корчить из себя хозяина, джентльмена?
   
— Делай, что говорят! — взвизгнул вожак бунтовщиков. — Иначе отправишься вслед за Гарри!
   
Спорщик сплюнул сквозь зубы, проворчал что-то про мразь, которая строит из себя адмирала, но хмуро взялся за дело.
   
Никто из матросов не любил Снайпса, и его власть над товарищами с тех пор, как он убил Гарри Кинга, первого главаря мятежников, держалась исключительно на наглости и звериной жестокости этого маленького злобного человечка. Даже теперь, с рукой на перевязи, Снайпс внушал своим сообщникам страх — все знали, что при первом же случае непослушания он не задумываясь пустит в ход револьвер; а стрелял этот тип без промаха.
   
Но наконец Снайпс, осыпавший руганью работавших матросов, хватил через край. Он пнул одного из них в бок, и тогда разъяренный моряк так быстро всадил острие кирки в череп своего обидчика, что тот умер прежде, чем успел понять, что произошло.
   
На минуту все остолбенели, уставившись на лежащий на песке труп главаря.
   
Затем один из бунтовщиков сплюнул и буркнул:
   
— Поделом мерзавцу!
   
— Да, Том, ты славно его уделал! — тут же поддержал другой.
   
— Давно было пора проломить ему башку!
   
— Пусть теперь корчит из себя адмирала на том свете!
   
И все снова принялись работать кирками и лопатами — еще дружнее и быстрее, чем под нетерпеливые крики своего главаря.
   
Когда яма была готова и в нее опустили сундук, Том Тарант — матрос, убивший Снайпса — посоветовал сбросить туда же мертвое тело.
   
— Так прежде всегда поступали пираты, — объяснил он. — Пусть дохлый хорек караулит наше сокровище, все равно ни на что другое он не был годен!
   
Другие с хохотом одобрили выдумку, и труп маленького человечка шлепнулся на крышку сундука. Потом яму засыпали и старательно утоптали, прикрыв сверху валежником.
   
Покончив с трудами, матросы вернулись в шлюпку и стали грести к обратно кораблю.
   
Ветер крепчал, дым на горизонте валил теперь большими клубами, и бунтовщики, подняв все паруса, поспешили отплыть на юго-запад.
   
Между тем Тарзан терялся в догадках о цели странных поступков этих непостижимых существ.
   
Что было в сундуке, зарытом матросами? Если сундук им не был нужен, почему они не бросили его в воду, а потащили на берег? Нет, наверное, в деревянном ящике хранится что-то ценное. Они спрятали его здесь потому, что хотят за ним вернуться. Но для чего им понадобилось зарывать вместе с сундуком мертвое тело?
   
Спустившись с дерева, Тарзан достал лопату, предусмотрительно спрятанную матросами в груде валежника, и попытался работать ею так, как это только что делали люди.
   
Сперва он вытащил из ямы труп и бесцеремонно отбросил в сторону. Вслед за трупом легко извлек сундук. Четверо матросов шатались под его тяжестью, но Тарзан поднял его, как будто то была пустая картонная коробка, и взвалив на спину, оттащил подальше в джунгли.
   
Почти без усилий сорвав заколоченную крышку, человек-обезьяна долго и задумчиво изучал содержимое ящика; снова опустил крышку, обвязал свою находку лианой и направился с ней на северо-восток.
   
После пары часов неторопливой ходьбы Тарзан достиг непроницаемой стены колючих кустов и подлеска. Привычно преодолев эту преграду по деревьям, он спрыгнул на землю в амфитеатре, где гориллы собирались в полнолуние для танца Дум-Дум.
   
Приемыш Калы вырыл яму почти в центре арены, опустил в нее сундук, забросал землей и хорошенько утрамбовал.
   
   
Поздно ночью после удачной охоты Тарзан вернулся к хижине, которая отныне не была его безраздельной собственностью.
   
В маленьком домике горел свет — Клейтон нашел там непочатую жестянку керосина и хорошо сохранившуюся лампу.
   
Когда Тарзан подкрался к окну, он с огромным изумлением обнаружил, что внутри хижины светло, как днем!
   
Он часто ломал себе голову, как пользоваться лампой? Картинки в книжках не подсказали ему этого, но обосновавшиеся в доме люди легко справились с загадочным предметом. Кроме того, комнату перегораживала занавеска из парусины; таким образом маленькое помещение было поделено на мужскую и женскую половины.
   
В мужской половине двое ученых, по обыкновению, о чем-то спорили, Клейтон же увлеченно читал одну из книг своего дяди.
   
А по другую сторону занавески, сидя за столом спиной к окну, Джейн покрывала листок за листком мелким убористым почерком. В дальнем конце комнаты на ворохе травы крепко спала негритянка.
   
Тарзан грустно смотрел на белокожую девушку. Волны густых золотистых волос ниспадали ей на спину — человек-обезьяна никогда еще не видел такой длинной и волнистой шерсти. Как бы ему хотелось заговорить с девушкой, коснуться ее кудрей! Но он не смел этого сделать, боясь ее испугать.
   
А Джейн писала своей подруге, от которой ее отделяла сейчас добрая половина земного шара:
   
«Западный берег Африки, около 10 градусов южной широты (так говорит мистер Клейтон). 8-го (?) февраля 18… года.
   
Дорогая Элоиза! Быть может, я напрасно пишу это письмо, ведь оно вряд ли попадет тебе в руки. Но я испытываю огромную потребность рассказать кому-нибудь обо всем, что произошло со мной с тех пор, как я отплыла из Европы на злосчастном „Арроу“.
   
Если мы никогда не вернемся домой (боюсь, что так и случится), это письмо поможет мне спокойнее взглянуть в лицо судьбе, что бы не ожидало меня в грядущем.
   
Как ты знаешь, мой отец решил отправиться в научную экспедицию в Конго, чтобы доказать существование какой-то неслыханно древней цивилизации, последние представители которой якобы обитают по берегам одной из конголезских рек. Но теперь я могу признаться тебе в другой, тайной цели нашей поездки.
   
Дело в том, что некий библиофил, владеющий в Балтиморе магазином книг и редкостей, нашел между страницами старинной испанской рукописи письмо, датированное 1550 годом. В нем подробно рассказывалось о приключениях взбунтовавшегося экипажа испанского галеона, шедшего из Испании в Южную Америку с большим грузом „дублонов“ и „монет в восемь“. Возможно, я неправильно употребляют эти названия, но согласись, они звучат как-то по-пиратски интригующе.
   
В письме, адресованном матросом галеона своему сыну, хозяину торгового судна, давалось подробное описание драгоценного груза. Со времени бунта на корабле прошло много лет, испанский матрос давно стал уважаемым гражданином маленького городка близ Толедо. Но любовь к золоту была в нем так сильна, что на склоне лет он рискнул ознакомить сына с историей того, каким образом он когда-то упустил огромное богатство.
   
В письме со множеством жутких подробностей говорилось о бунте экипажа галеона неделю спустя после отплытия из Испании. Матросы перебили всех офицеров и всех осмелившихся сопротивляться пассажиров. Этой бессмысленной жестокостью они расстроили собственные планы: на борту не осталось никого, кто бы мог прокладывать курс.
   
Галеон носило по волнам туда и сюда целых два месяца, пока наконец не выбросило на маленький островок. Больные, умирающие от цинги, жажды и голода бунтовщики — а выжило их всего десять душ — сумели вытащить из разбитого корабля на берег один из сундуков с золотом.
   
Они зарыли сокровище на берегу и еще три года прожили там, надеясь на спасение. Один за другим бедняги умирали от лихорадки и недоедания, и к исходу третьего года в живых остался только матрос, впоследствии написавший письмо.
   
Когда умер его последний товарищ по несчастью, страшное одиночество толкнуло моряка на безумное предприятие. Еще раньше матросы сколотили из остатков своего разбитого судна плот, но не рискнули пуститься на таком хрупком сооружении в море. Но теперь испанец решил, что лучше довериться волнам, чем погибать в одиночестве в этом пустынном месте — и поднял парус.
   
К счастью, он сразу взял верное направление и через неделю попал в полосу рейсов торговых судов, курсировавших между Вест-Индией и Испанией. Вскоре его подобрал испанский корабль, возвращающийся на родину.
   
Спасенный матрос рассказал обычную историю о кораблекрушении, в котором уцелел только он, но ни словом не упомянул ни о мятеже, ни о зарытом сундуке с кладом. Зато путем осторожных расспросов он выяснил, где находился островок, ставший могилой его товарищей.
   
Хозяин торгового судна был убежден, что, судя по всему, то был один из островов группы Зеленого Мыса, расположенный у западного берега Африки около 16 или 17 градусов северной широты.
   
Далее в своем письме сыну испанец подробнейшим образом описал и сам остров, и место, где они зарыли клад, и даже вложил в конверт карту с указанием точного места, где спрятано сокровище.
   
Вот это испанское золото и задумал отыскать мой дорогой отец — о чем сообщил мне лишь тогда, когда „Арроу“ была уже на полпути к цели!
   
Когда мне открылась истинная цель нашей экспедиции, я приуныла, потому что хорошо знала, каким непрактичным мечтателем всегда оставался мой милый папа. А узнав, что он отдал за карту и письмо чуть ли не все наши деньги, да к тому же занял целых десять тысяч долларов у Роберта Канлера, дав ему вексель на эту сумму, я ушла к себе в каюту, дорогая Элоиза, и, не буду скрывать, проплакала до утра.
   
Мистер Канлер не потребовал никакого обеспечения, и я знала, что грозит мне в том случае, если папа не сможет заплатить по векселю. О, как я ненавижу этого коварного и жестокого бизнесмена!
   
Но какой смысл плакать и жаловаться, если сделанного все равно не исправишь?
   
Я постаралась не впадать в отчаяние, хотя ни мистер Филандер, ни мистер Клейтон, который присоединился к нам в Лондоне, нимало не верили в существование испанского клада.
   
Представь же себе наше удивление и ликование, когда мы легко обнаружили нужный остров и в самом деле нашли там клад!! В большом, обитом железом дубовом сундуке, завернутом в несколько слоев промасленной парусины, было полным-полно золотых старинных монет! Ящик оказался таким тяжелым, что четыре матроса еле сумели его поднять.
   
Я и теперь не могу удержаться от слез, моя дорогая подружка, когда вспоминаю, как радовались мы при виде этого сокровища и каким кошмаром вскоре обернулось наше ликование!
   
Этот злосчастный клад, уже послуживший причиной гибели стольких людей, и нам не принес ничего, кроме горя. Искушение завладеть богатством слишком сильно подействовало на невежественных, грубых матросов, из которых состоял экипаж „Арроу“, и через три дня после того, как судно покинуло бухту острова, моряки взбунтовались точно так же, как когда-то испанцы, и тоже перебили всех офицеров.
   
Я просто не в силах описать этот кошмар, и молю бога об одном: чтобы тебе, Элоиза, никогда не пришлось пережить ничего подобного!
   
Мятежники собирались убить и нас, но их главарь, дюжий громила по имени Кинг, воспротивился новому преступлению. Тогда они решили высадить нас в каком-нибудь пустынном месте и доставили на африканское побережье, где я сейчас и нахожусь. Кажется, это самое безлюдное, страшное и дикое место на всем континенте! Конечно, я не одна, со мной мой бедный папа, его преданный секретарь мистер Филандер, моя служанка Эсмеральда и мистер Клейтон… И все-таки очень трудно не падать духом в такой ситуации, в какой мы все оказались.
   
Сегодня бунтовщики отплыли, бросив нас на произвол судьбы и даже не оставив нам оружия и патронов. Мистер Клейтон говорит, что негодяев ждет та же учесть, что и бунтовщиков испанского галеона, потому что Кинг, единственный человек, умевший управлять кораблем, пал от руки своего товарища сразу же после высадки.
   
Как бы мне хотелось, Элоиза, познакомить тебя с мистером Клейтоном. Он — милейший человек и, если я не ошибаюсь, очень сильно влюбился в твою несчастную подругу.
   
Уильям Клейтон — единственный сын лорда Грейстока, наследник его титула и поместья. Но могу признаться, это меня как раз не волнует. Ты знаешь, как я отношусь к американкам, выходящим замуж за иностранных аристократов и кичящихся потом своим глупым титулом. Уж лучше бы Клейтон был свободнорожденным американцем!
   
Правда, бедняга не виноват в своем происхождении. И, надо признаться, в том ужасном положении, в котором мы казались, он ведет себя ничуть не хуже любого из пионеров, осваивавших Дикий Запад. А это самый лестный отзыв, какой я могу дать о мужчине.
   
Теперь перехожу к самому интересному. С тех пор, как мы очутились на этом берегу, мы испытали множество приключений, о которых ты не прочтешь ни в одном из наших с тобой любимых романов.
   
В первый же день папа и мистер Филандер ухитрились заблудиться в джунглях, и за ними охотился настоящий лев.
   
Мистер Клейтон пошел на поиски и тоже едва не стал жертвой диких зверей, а Эсмеральда и я… У меня и сейчас начинают дрожать руки при одном воспоминании о том, что мы пережили! Пожалуй, ты не поверишь, если я в подробностях опишу, как в хижину, где мы прятались, пыталась ворваться львица. О, это была просто „ужасть“, как сказала моя Эсмеральда.
   
А теперь приготовься выслушать самое удивительное. Здесь, в джунглях, где полным-полно кровожадных зверей, живет какое-то изумительное существо, явно посланное нам во спасение. Папа, мистер Филандер и мистер Клейтон видели этого человека и говорят, что он — белый, очень молодой юноша, обладающий силой дикого слона, подвижностью обезьяны и храбростью льва.
   
Он не говорит по-английски и таинственно исчезает после совершения очередного доблестного поступка; так он бесследно исчез после того, как спас меня от разъяренной львицы, убив ее (Клейтон сам это видел!) голыми руками…
   
Элоиза, я вижу, ты качаешь головой и скептически улыбаешься, думая о том, какая же фантазерка твоя подруга. Но люди, никогда не покидавшие цивилизованных стран, даже представить себе не могут, какие загадочные и грозные чудеса таятся в местах, подобных тому, где я очутилась! О, как бы мне хотелось убедить тебя, дорогая, что каждое написанное мною слово — правда! И как бы мне хотелось наконец увидеть моего лесного спасителя… Папа и мистер Клейтон уверяют, что он красив, как молодой бог.
   
Но у нас есть еще другой, не менее таинственный сосед. Он прикрепил к двери нашей хижины записку, написанную по-английски печатными буквами. Вот о чем в ней говорится: „Это дом Тарзана, убийцы зверей и многих черных людей. Не трогайте вещи, принадлежащие Тарзану. Подпись — Тарзан из племени обезьян“.
   
Ну разве это не удивительно?
   
И мы думаем, что именно этот Тарзан спас мистера Клейтона, бросив копье в плечо матроса, который собирался выстрелить Уильяму в спину… Я назвала наследника лорда Грейстока Уильямом? Право же, я не хотела.
   
Но теперь ты видишь, дорогая Элоиза, что твоя подруга никак не может пожаловаться на скуку.
   
Матросы оставили нам очень мало провианта, и мы не знаем, как будем добывать пищу, хотя мистер Филандер говорит, что мы сможем просуществовать до бесконечности на диких плодах и орехах, которыми изобилуют здешние джунгли.
   
А теперь я собираюсь отдохнуть на забавной постели из трав, сооруженной для меня мистером Клейтоном. А завтра обязательно продолжу письмо, которое, боюсь, ты никогда не прочтешь, дорогая Элоиза.
   
Тем не менее — не прощай, а до свиданья!
   
Любящая тебя Джейн Портер. Элоизе Стронг, Балтимор, М. Мэриленд.»
   
Джейн, донельзя утомленная пережитым, отложила карандаш, улеглась на покрытую охапками душистой травы кровать и заснула так крепко, что не услышала, как в окно скользнула чья-то быстрая тень. Впрочем, пришелец двигался так бесшумно и осторожно, что его не услышали ни мужчины за парусиновой занавеской, ни негритянка, громко храпящая в углу.
  
  
   
    
XVIII. Жертва джунглей
   
   
На следующее утро Джейн Портер разбудила всех мужчин и свою верную Эсмеральду громким криком.
   
На столе, где она вчера оставила свое письмо, лежали спелые плоды в количестве достаточном, чтобы доотвала накормить обитателей хижины… Но самым удивительным было не это!
   
Рядом с письмом, адресованном Элоизе, лежала бумажка, где четкими печатными буквами было выведено: «Я, Тарзан, из племени обезьян, люблю вас. Я хочу всегда жить с вами в этом доме. Я буду носить вам самые лучшие плоды, самых нежных оленей, самую вкусную дичь. Я буду охотиться для вас. Я — величайший из охотников джунглей. Я буду сражаться за вас. Я — самый могучий из бойцов джунглей. Тарзан, самый сильный боец из племени обезьян, любит вас.»
   
— Самое странное любовное послание, которое я когда-либо видел! — воскликнул Клейтон, ознакомившись с текстом записки. — И, по-моему, оно адресовано вам, мисс Портер… Если только этого загадочного Тарзана из джунглей не очаровала наша Эсмеральда.
   
Но Джейн было сейчас не до шуток.
   
Листок трепетал в ее пальцах, по спине пробегала холодная дрожь.
   
— Подумать только, — пробормотала она, — что это страшное существо, по-видимому, следило за мной, когда я писала. А потом проникло в нашу хижину… О господи!
   
— Но ведь этот гость не сделал вам ничего плохого, — поспешил успокоить Клейтон испуганную девушку. — И даже оставил доказательство своей любви в виде этих великолепных плодов… Надо признать, и в этой дикой глуши встречаются джентльмены!
   
В глубине души он тоже был встревожен странным поклонником мисс Портер, но старался говорить весело и спокойно, чтобы утешить бедняжку.
   
В тот же день Клейтон накрепко заделал пробитое львицей окно, однако ничего страшного не происходило. Наоборот — почти каждый день обитатели хижины получали таинственные подарки в виде свежей дичи и спелых плодов. Проблема продовольствия, таким образом, была разрешена, хотя ни разу людям не удавалось увидеть того, что доставляет им пищу.
   
Тарзан с удовольствием охотился за дичью для чужестранцев. Он чувствовал, что ни одна из его прежних забав не может сравниться с радостью заботы о благополучии и безопасности прекрасной белой девушки.
   
Но человек-обезьяна, бесстрашно ступавший в бой с диким львами, гориллами и леопардами, не мог преодолеть странную робость, заставлявшую его прятаться от соплеменников. День шел за днем, а Тарзан продолжал оставаться для обитателей хижины незримым загадочным существом.
   
Постепенно белые люди освоились в непривычной для них обстановке и осмеливались уходить от дома все дальше и дальше. Не проходило и дня без того, чтобы профессор Портер с озабоченно-безучастным видом не шел прямо в пасть смерти. А мистер Самюэль Филандер, тенью следовавший за патроном, начал думать, что джунгли вовсе не так опасны, как об этом можно судить из книг.
   
Уильям Клейтон собрал на высоком северном мысе бухты огромную груду сухих веток, которую можно было зажечь, если на горизонте вдруг появится корабль. Молодой человек жил надеждой, что однажды это случится, и целыми днями дежурил возле своего импровизированного «маяка».
   
Джейн Портер и Эсмеральда чаще всего проводили дни в поисках съедобных плодов, хотя негритянка очень неохотно соглашалась переступать границу берега и джунглей.
   
Во время таких прогулок Тарзан обычно безмолвно сопровождал женщин, передвигаясь по веткам над их головами, и присматривал за безопасностью белой девушки.
   
Но и в те часы, когда он не видел Джейн, его мысли были постоянно полны ею. Если бы он мог с ней поговорить! Но человек-обезьяна не знал звуков людского языка, а карандаш, которым он один-единственный раз вывел свое неуклюжее признание в любви, оказался бессилен выразить вихрь противоречивых мыслей и чувств, обуревавших его с тех пор, как он впервые увидел Джейн Портер. И часто джунгли вздрагивали от дикого крика Тарзана, в котором тот пытался излить свою страсть и смятение.
   
Однако не только Тарзан часто появлялся рядом с хижиной на берегу.
   
Маленькие, свирепые глазки из-под низко нависших бровей с некоторых пор тоже пристально следили за обитателями дома.
   
   
В тот день Тарзан с утра охотился в джунглях и, убив большого окапи, с удовольствием набил себе живот еще теплым дымящимся мясом. Остальное он решил отнести белым людям.
   
Он легко взвалил на плечи тушу и двинулся по знакомой тропе. Вскоре ему в лицо повеяло дыхание океана…
   
И вдруг впереди раздался такой душераздирающий женский крик, что Тарзан, уронив свою добычу, вихрем кинулся на голос.
   
Клейтон тоже услышал вопль Эсмеральды, услышали его и профессор Портер, и мистер Филандер. Через несколько минут все мужчины собрались у хижины, забрасывая друг друга взволнованными вопросами. Джейн Портер и Эсмеральды нигде не было видно!
   
После короткого спора о том, откуда именно послышался крик, Клейтон бросился в джунгли в сопровождении обоих стариков, громко окликая Джейн и ее служанку. И почти сразу мужчины наткнулись на распростертое черное тело.
   
Эсмеральда была жива и, кажется, невредима, но лежала в глубоком обмороке. Юноша принялся звать:
   
— Эсмеральда! Эсмеральда, очнитесь! Что случилось? Бога ради, скажите, где мисс Портер?
   
Негритянка медленно открыла глаза. Посмотрела на Клейтона, на взволнованных ученых…
   
— О, Габриелле! — простонала она. — Хоть бы мне умереть, господи, только бы не видеть эту ужасную образину! Это был сам дьявол, говорю вам, это был дьявол!
   
— Какой еще дьявол? Что случилось? Говори же! — гаркнул Клейтон, тряся негритянку за плечи.
   
— Дьявол забрал мою бедную мисси Джейн! — взвизгнула Эсмеральда, отбивая дробь зубами. — Он схватил бедняжку и утащил туда, на деревья! Черный, мохнатый, страшный дьявол! О, моя бедная госпожа! — и негритянка принялась рыдать вперемешку с жалобными причитаниями.
   
— Кто унес мою дочь? — крикнул профессор Портер.
   
— Должно быть, это была горилла, — высказал здравое предположение мистер Филандер, и все мужчины с ужасом переглянулись.
   
— Горилла? Не знаю! — всхлипнула Эсмеральда. — Я-то, прости меня, господи, подумала, что это был дьявол… Но, может, это один из тех, кого вы зовете горильмантами. О, моя бедная крошка, моя маленькая птичка, моя бедняжка! — и Эсмеральда снова разразилась рыданиями.
   
Клейтон уже рыскал вокруг в поисках следов, но не нашел ничего, кроме примятой травы. Что это могло ему дать?
   
Не зная, куда бежать, где искать похищенную чудовищем девушку, трое мужчин тем не менее весь день прочесывали джунгли. Лишь когда спустилась ночь, они волей-неволей были вынуждены прекратить поиски и, уставшие, отчаявшиеся и исцарапанные, вернулись в хижину. Убитые горем близкие Джейн Портер безмолвно сидели в маленькой комнате, не зная, что им предпринять и на что решиться.
   
Наконец профессор Портер прервал молчание. Тон его уже не был тоном ученого педанта, разводящего теории об абстрактном и неведомом. Это был голос человека действия, исполненный вместе с тем такой тоски, что больно было слышать тихие слова старика.
   
— Сейчас я лягу, — сказал он, — и постараюсь заснуть. А как только рассветет, возьму с собой немного еды и снова пойду искать Джейн. Я буду искать мою дочь, пока не найду ее живой или мертвой. Без нее я не вернусь!
   
Его товарищи ответили не сразу. Каждый из них был погружен в свои печальные мысли, и каждый знал, что старый профессор сделает, как сказал. А это значило, что отец Джейн никогда не вернется из джунглей.
   
Наконец Клейтон встал и, положив на руку на плечо старика, проговорил:
   
— Я пойду с вами.
   
— Я знал, что вы так скажете, мистер Клейтон, но думаю, вам не стоит этого делать. Вряд ли вы — или кто-нибудь другой — сможет помочь моей Джейн. Я иду лишь для того, чтобы погибнуть с ней вместе. Мне нестерпима мысль, что моя дорогая маленькая дочурка лежит одинокая и покинутая всеми в страшных джунглях. Одни и же те стебли и листья покроют нас с ней, и одни и те же дожди будут поливать наши кости. Я пойду потому, что она была моей дочерью, существом, которое я больше всего любил!
   
— Я пойду с вами, — повторил Клейтон.
   
Старик поднял голову и внимательно посмотрел на его энергичное суровое лицо. Быть может, впервые он прочел на этом лице любовь, давно таившуюся в сердце юноши.
   
Обычно профессор Портер был слишком занят своими учеными мыслями, чтобы замечать мелкие факты, случайные слова, которые давно бы подсказали любому другому отцу, что молодые люди становятся все ближе друг другу. Но теперь внезапное озарение открыло ему истину, и он кивнул.
   
— Хорошо, отправимся вдвоем.
   
— А меня вы не берете в расчет? — обиженно спросил мистер Филандер.
   
— Нет, мой дорогой старый друг, — возразил профессор Портер, — всем вместе идти не следует. Было бы слишком жестоко оставить здесь бедную Эсмеральду совсем одну; да и вряд ли трое смогут добиться большего результата, чем двое. И так уже слишком много костей покоится на этом берегу. Пойдемте, господа, попытаемся поскорей заснуть. С первыми лучами солнца я и мистер Клейтон отправимся в лес.
  
  
   
    
XIX. Бой
   
   
С того времени, как Тарзан, приемыш обезьян, ушел из племени горилл, стаю постоянно раздирали распри и ссоры. Теркоз оказался жестоким и капризным вожаком; многие из более слабых и робких обезьян, на которых он чаще всего срывал свой буйный нрав, покинули стаю, укрывшись в глубине джунглей.
   
Оставшимся гориллам тоже становилось совсем невмоготу терпеть постоянные придирки Теркоза, и наконец один из стариков вспомнил прощальный совет Тарзана.
   
— Если у вас будет жестокий повелитель, — сказал, покидая стаю, прежний вожак, — пусть никто из вас не пытается восстать против него в одиночку. Вместо этого соберитесь все вместе и задайте ему хорошую трепку. Тогда ни один властитель не осмелится больше преступать законы обезьяньего народа.
   
Вспомнив этот совет, гориллы только ждали подходящего случая — и дождались.
   
Теркоз набросился на молодую самку, очутившуюся у него на дороге, и стал дубасить ее. Лучшего повода для наказания вожака трудно было придумать!
   
Теркоз едва успел нанести визжащей обезьяне второй удар, как пять огромных горилл-самцов дружно бросились на него.
   
В душе сын Тублата был отъявленным трусом, какими обычно бывают задиры и среди обезьян, и среди людей. Он и не подумал принять бой, а сразу скрылся в ветвях деревьев, а вслед ему долго неслись насмешливые крики соплеменников.
   
На следующий день изгнанный вожак сделал три попытки вернуться, но стая была сыта по горло его злобными выходками — Теркоза вновь и вновь решительно прогоняли прочь. Наконец огромный самец навсегда бежал в джунгли, воя и рыча от ненависти и бешенства.
   
Несколько дней он скитался без цели, а гнев его рос и рос… Выйдя на берег океана, Теркоз увидел там деревянное логово, в которое когда-то захаживала его стая. Теперь в странной берлоге поселились белые люди, отдаленно напоминающие приемыша Калы Тарзана… При воспоминании об этом существе, так жестоко избившем и унизившем его, рычание само собой начинало клокотать в горле гориллы, и огромные лапы сжимались, словно стискивали горло ненавистного врага.
   
Теркоз долго наблюдал за обитателями хижины; а особенно пристально — за двумя женщинами. Когда он жил в стае, у него было четыре самки, но теперь он остался один… И все чаще в голове огромного антропоида ворочалась мысль о том, что одна из человечьих самок могла бы стать его новой женой. Некоторое время Теркоз колебался, кому отдать предпочтение — черной женщине или белой. Негритянка куда больше походила на обезьяну его племени и цветом и величиной…
   
На окончательный выбор гориллы повлиял случай. Однажды изгнанный вожак заметил ненавистного Тарзана, прячущегося в ветвях дерева на краю джунглей и наблюдающего за обеими девушками. И даже такой тупой зверь, как Теркоз, сразу заметил и правильно истолковал огонь, вспыхивающий в глазах его врага всякий раз, когда тот смотрел на маленькую белую самку со странной, очень длинной и светлой шерстью на голове.
   
Тарзан тоже хочет эту женщину? Значит, она достанется Теркозу!
   
Но, опасаясь в открытую столкнуться с таким могучим противником, как приемыш Калы, самец стал выжидать удобный момент…
   
И такой момент наступил.
   
   
Первым чудовище заметила Эсмеральда и издала свой знаменитый вопль, лишь немногим менее страшный, чем боевой вопль большой обезьяны. Джейн Портер взглянула туда, куда указывала ее служанка, и увидела громадного черного зверя, мягко спрыгнувшего на землю в пяти футах от нее. Джейн была храброй девушкой, но при виде мохнатого монстра с длинными ручищами и злобно оскаленной пастью тоже издала слабый крик. Громче крикнуть она не смогла, потому что у нее прехватило дыхание.
   
А в следующий миг волосатые пальцы больно схватили ее за плечи и подняли в воздух. Горилла вспрыгнула на ветку и скрылась, унося свою драгоценную добычу.
   
Как только это случилось, Эсмеральда поступила так, как всегда поступала в критические моменты, требовавшие полного присутствия духа. А именно — упала в обморок.
   
   
Если бы Джейн Портер тоже потеряла сознание (что было бы вполне естественно в такой ситуации), ей не пришлось бы вынести кошмара путешествия по деревьям в объятьях огромной гориллы.
   
Она чувствовала нестерпимую боль от стискивающих ее грубых рук, ощущала зловонное дыхание зверя, слышала шелест веток, по которым мчался ее похититель, и ужас перед огромной гориллой смешивался с ужасом перед пустотой, над которой они летели.
   
То, что с ней происходило, было так немыслимо и дико, что Джейн не кричала и не боролась. Да и как можно бороться, когда тебя тащат по вершинам деревьев?
   
Бедное дитя! Если бы она знала, кто и зачем несет ее все дальше и дальше в непроходимую глушь джунглей!
   
   
Крик, который встревожил Клейтона и обоих стариков, привел Тарзана прямо к месту, где лежала Эсмеральда, гораздо быстрей этих троих. Он почти не обратил внимания на целую и невредимую служанку, сосредоточившись на более важных вещах.
   
Быстро обследовав землю и ближайшие деревья, Тарзан понял все, что здесь случилось, так ясно, как будто видел похищение собственными глазами. И к тому времени, как трое мужчин прибежали на крик и нашли негритянку, приемыш обезьян уже мчался по свежему следу, который никакой другой человеческий глаз не смог бы заметить, а тем более правильно истолковать.
   
Больше всего следов обнаруживалось на концах ветвей, где антропоид перебрасывался с ветки на ветку, но по ним трудно было установить направление движения похитителя, потому что под тяжестью тела ветка склоняется вниз и неизвестно, подымалась или спускалась по ней обезьяна. Зато ближе к стволу виднелись следы, ясно указывавшие на направление движения Теркоза. Вот тут, на ветке, большой лапой беглеца раздавлена гусеница, и Тарзан инстинктивно чувствовал, куда обрушится потом та же большая лапа… И действительно находил на соседнем дереве микроскопическую частичку уничтоженного червя или несколько светлых волосинок.
   
Далее он видел маленький кусочек коры, сорванный ногтями — положение излома указывало на направление пути обезьяны. Там и сям на какой-нибудь большой ветке или на стволе, которых коснулось волосатое тело, виднелись черные шерстинки.
   
Так, почти не замедляя бега, Тарзан мчался по горячим следам.
   
Но больше всего помогал ему запах, потому что ноздри человека-обезьяны были так же чувствительны, как ноздри собаки.
   
Есть люди, которые думают, что существа низшего порядка от природы одарены природой лучшими обонянием, чем человек, но в известной степени это дело упражнения и тренировки. Жизнь людей не так сильно зависит от их органов чувств. Способность к рассуждению освободила человека от многих обязанностей; чувства его до известной степени атрофировались — например, мышцы, управляющие ушами и волосяным покровом головы, перестали выполнять прежние функции вследствие недостаточной тренировки.
   
Но Тарзан, обезьяний приемыш, был исключением из правил. С раннего детства его существование зависело от остроты зрения, слуха, обоняния, осязания. Менее всего у Тарзана было развито чувство вкуса, он мог с почти одинаковым удовольствием есть роскошные плоды и сырое мясо, долго пролежавшее в земле; в этом, впрочем, он мало чем отличался от некоторых утонченных гурманов! Зато все прочие чувства, очень слабо развитые у цивилизованных людей, служили Тарзану почти так же безотказно, как диким зверям, рядом с которыми он жил.
   
Теркоз услышал звук погони и понял, что ему придется или бросить добычу, или остановиться и принять бой. Некоторое время он колебался, потом принял решение и быстро спустился с дерева на небольшую открытую поляну, которую природа как будто нарочно создала для драки.
   
Он все еще крепко держал девушку, когда Тарзан, точно леопард, прыгнул на эту природную арену.
   
Внезапное появление белого человека подействовало как бодрящее вино на измученную, близкую к обмороку Джейн Портер.
   
По описаниям Клейтона, своего отца и мистера Филандера она сразу догадалась — это то самое загадочное существо, которое не раз спасло им жизнь. Девушка приветствовала появление Тарзана слабым возгласом и протянула руки к неожиданному защитнику.
   
Но Теркоз грубо оттолкнул ее и издал такой ужасающий рев, что закачались лианы на деревьях. Джейн Портер в ужасе зажала уши. Надежда, затеплившаяся в ее сердце при появлении лесного юноши, почти угасла. Разве человек, каким бы сильным он ни был, мог победить такого кошмарного зверя?
   
Они сшиблись, как два разъяренных быка и, как два волка, старались добраться до горла друг друга. Против длинных клыков обезьяны у человека было узкое лезвие ножа.
   
Джейн Портер прильнула к стволу большого дерева, крепко прижав руки к груди, и широко раскрытыми глазами смотрела на бой огромной обезьяны с лесным человеком.
   
Когда мускулы спины и плеч схватившегося с гориллой юноши вздулись от напряжения и огромный бицепс и предплечье остановили страшные клыки, завеса веков цивилизации и культуры лопнула и перестала существовать перед помутившимся взором девушки из Балтиморы.
   
А когда длинный нож в третий раз упился горячей кровью Теркоза, и громадная туша рухнула на землю — спасенная женщина бросилась к мужчине, который сражался за нее и отвоевал в жестоком бою, так, как это делали женщины сотни веков назад.
   
А Тарзан?
   
Впервые в жизни он не отпраздновал победу торжествующим диким кличем. Вместо этого он схватил девушку в объятия и стал осыпать поцелуями ее дрожащие губы.
   
Несколько мгновений Джейн не пыталась высвободиться из сильных загорелых рук. Прикосновения лесного юноши заставили ее трепетать от чувства, которого она никогда не испытывала прежде. И впервые — робко и неумело — дочь профессора Портера ответила на жадный нетерпеливый поцелуй мужчины.
   
А потом завеса воспитания, условностей и культуры упала так же внезапно, как и взвилась.
   
Лицо Джейн Портер вспыхнуло ярким румянцем, она отпрянула от Тарзана и попятилась.
   
Тарзан не понял, что произошло. Девушка, которую он любил, которую только что спас, которая минуту назад отвечала на его поцелуи, вдруг оттолкнула его, и в глазах ее вспыхнул такой же страх, как тогда, когда она смотрела на похитившую ее уродливую гориллу. Что он сделал не так? В чем он перед ней провинился?
   
Ужас в глазах Джейн ранил его больнее клыков Теркоза. Тарзан нерешительно взял тонкую белую руку, на которой виднелись синяки от страшных пальцев гориллы… Но это прикосновение, вместо того, чтобы успокоить бедняжку, оказало совершенно противоположное действие. В безумном ужасе Джейн рванулась прочь, а когда лесной дикарь остановил ее, с тонким жалобным криком принялась колотить крошечными кулачками по его широкой загорелой груди.
   
У Тарзана вырвался сдавленный стон, какого не смогла бы исторгнуть самая жестокая полученная в схватке рана.
   
Буря противоречивых чувств бушевала в его душе, и наконец обезьяний приемыш сделал то, чего прежде не собирался делать.
   
Он подхватил женщину на руки и понес ее в джунгли.
   
Джейн, молчавшая, пока ее уносила обезьяна, на этот раз захлебнулась воплем и снова стала колотить кулаками по твердому, как скала, телу лесного дикаря. Но это было так же бесполезно, как осыпать ударами настоящую скалу.
   
   
Рано утром четверо людей в хижине у моря были разбужены пушечным выстрелом.
   
Клейтон первым выбежал наружу — и увидел, что за входом в маленькую бухту стоят на якоре два судна.
   
Одно было странно знакомым — ну конечно же, это «Арроу»! На борту второго корабля — небольшого военного крейсера — толпилось много людей.
   
Однако оба судна стояли на значительном расстоянии от берега, и Клейтон с ужасом подумал, что моряки могут не заметить хижину на берегу и людей возле дома.
   
И пока Эсмеральда бешено размахивала над головой красным фартуком, Клейтон бегом бросился к северному мысу бухты, к своему сигнальному костру.
   
Ему показалось, что прошла целая вечность, пока он добрался до огромного вороха сухих ветвей и кустарника. Трясущимися руками юноша разжег огонь — и с отчаянием увидел, что на «Арроу» подымают паруса, а крейсер уже двинулся вперед. Он помчался на самую крайнюю точку мыса, снял с себя рубашку и, привязав ее к длинной ветке, размахивал самодельным флагом над головой, пока не онемели руки.
   
Однако суда все удалялись, и молодой человек потерял уже всякую надежду, как вдруг толстый столб дыма, поднявшийся над лесом черной колонной, привлек внимание дозорного на крейсере, и тотчас дюжина биноклей была направлена на берег.
   
Оба судна повернули обратно. Потом «Арроу» остановился, покачиваясь на волнах, а крейсер медленно направился к берегу.
   
В двадцати ярдах от мыса он встал на якорь, к мысу заскользила шлюпка. Первым из нее выпрыгнул молодой офицер и пошел к берегу по колено в воде.
   
— Господин Клейтон, я полагаю? — спросил он.
   
— Слава богу, вы пришли! — был торопливый ответ. — Может быть, еще и теперь не поздно!
   
— Не поздно — что? — осведомился офицер. — Мы двинулись сюда, как только увидели ваш сигнал…
   
Натягивая рубашку, которую он отвязал от ветки, сбиваясь и путаясь в словах, Клейтон рассказал о том, что вчера была похищена юная девушка и что им нужны вооруженные люди, чтобы прочесать джунгли.
   
— Дьявол! — воскликнул офицер. — Если бы мы явились раньше… Но вечер и целая ночь в джунглях, в лапах огромной обезьяны… Бедная девушка, не знаю, чем теперь ей можно помочь!
   
От крейсера отвалило еще несколько шлюпок. Клейтон отчаянно умолял офицера поскорей послать людей в джунгли — как знать, может, еще не поздно? — и к его горячим просьбам присоединились наконец-то примчавшиеся на мыс запыхавшиеся старики и плачущая Эсмеральда.
   
Среди офицеров последней шлюпки был командир корабля. Услышав историю о похищении Джейн Портер, он печально покачал головой, но все-таки выкликнул охотников сопровождать профессора Портера и Клейтона в их поисках.
   
Охотников набралось даже больше, чем могли надеяться близкие пропавшей девушки, и командир выбрал двадцать матросов и двух офицеров — лейтенанта Арно и лейтенанта Картера. Пока лодки перевозили на берег продовольствие, патроны и оружие, Клейтон расспрашивал Арно — того самого офицера, который первым высадился на мыс — как случилось, что они пришли к этому побережью, да еще в сопровождении мятежной «Арроу»?
   
Оказалось, что месяц тому назад дозорный военного крейсера увидел «Арроу», шедшую на юго-запад под всеми парусами, но без флага. Когда судну просигналили, веля подойти, оно, наоборот, резко сменило курс, явно стараясь уклониться от встречи. Заподозрив неладное, крейсер пустился в погоню, но более легкому паруснику удалось улизнуть. Военный корабль опять пошел на юго-восток, и на нем уже успели забыть о приключении с погоней, как вдруг рано утром, пару недель тому назад, вахтенный опять заприметил знакомое судно, мотающееся по волнам — было видно, что им никто не управлял. Фок-шток и контр-бизань были подняты, как будто судно пытались поставить носом по ветру, но недавний шторм разодрал в клочья полотнища парусов.
   
Сперва командир решил переждать, пока ветер уляжется, и тогда уже пойти на сближение, но потом заметил человеческую фигуру, цепляющуюся за перила и слабо машущую тряпкой.
   
Тотчас спустили шлюпку, и она пристала к борту «Арроу». Зрелище, встретившее моряков на палубе этого судна, было самым безотрадным. Около дюжины мертвых и умирающих людей катались туда-сюда при килевой качке, живые вперемешку с мертвецами. Два трупа были обглоданы до костей — отчаявшиеся матросы дошли до людоедства.
   
Призовая команда скоро поставила на судне необходимые паруса, живым членам злосчастного экипажа оказали посильную помощь, а мертвых, завернув в брезент, привязали к палубе, чтобы товарищи могли опознать их прежде, чем они будут брошены в пучину. Оставшиеся в сознании матросы рассказали своим спасителям печальную историю о кладе, искушении, бунте и высаженных на пустынном берегу пассажирах.
   
История эта нам уже известна, поэтому нет смысла ее повторять.
   
А вот что произошло после отплытия «Арроу».
   
Так как на борту не осталось никого, кто бы мог управлять судном, вскоре после выхода в море начались споры о том, где они находятся и какого курса следует держаться. Три дня бунтовщики плыли на восток, но земли все не было видно; тогда они повернули на север, боясь, что северные ветры отнесли их к югу от Африки. Два дня шли они шли курсом северо-восток… И попали в штиль, продолжавшийся почти неделю. Вода иссякла, а через день кончились и запасы пищи.
   
Положение становилось все хуже, и на палубе каждый день раздавались проклятья в адрес испанского золота, из-за которого они влипли в это дерьмо. Один матрос сошел с ума и прыгнул за борт. Вскоре другой матрос вскрыл себе вены и стал пить собственную кровь. Когда он умер, его тоже бросили за борт, хотя некоторые требовали, чтобы трупы держали на борту. Голод постепенно превращал людей в диких зверей.
   
За два дня до того, как их встретил крейсер, мятежники так ослабели, что не могли уже управлять судном; в тот день умерло еще три человека. На следующее утро оказалось, что один из трупов частью съеден.
   
Весь день люди лежали и сверкающими глазами смотрели друг на друга с жадностью изголодавшихся хищных зверей. А на другое утро уже два трупа оказались обглоданными почти до костей.
   
Но эта еда каннибалов их мало подкрепила, потому что отсутствие воды было куда более сильной пыткой, чем голод. И тогда появился крейсер.
   
Когда выжившие поправились, вся история бунта была с их слов тщательно занесена в вахтенный журнал, но матросы «Арроу» оказались слишком невежественными, чтобы суметь указать, в каком именно месте берега были высажены профессор и его спутники. Поэтому крейсер медленно плыл вдоль всего побережья, изредка давая пушечные сигналы. Военные исследовали каждый дюйм берега в подзорные трубы.
   
Ночью они становились на якорь, утром снова продолжали упорные поиски… И наконец-то судьба им улыбнулась!
   
Офицер рассказал Клейтону, что они стреляли из пушек еще вчера, но далеко за мысом, и, вероятно, эти звуки не были услышаны обитателями хижины.
   
— Если бы знать!.. — мрачно проговорил молодой офицер, но не закончил фразы, взглянув на окаменевшее лицо Уильяма Клейтона.
   
Клейтону казалось, что время остановилось, что они попусту теряют драгоценные секунды, но наконец-то все приготовления к спасательной экспедиции были завершены, и небольшой отряд во главе с двумя офицерами и с профессором Портером в арьергарде отправился на почти безнадежные поиски.