1 2 3 4 
– Что?! — Тут уже доктор пришёл в ярость.
    
«Что?! Он смеет мне не верить? Хорошо. Я ему сейчас покажу куклу!»
    
Доктор протянул руку за куклой — и вдруг…
    
Куклы не оказалось. Пока он спал, она выпала из экипажа.
    
Доктор похолодел.
    
«Может быть, это всё сон?» — мелькнуло у него в сознании.
    
Увы! Это была действительность.
    
– Ну! — промычал начальник караула, сжимая зубы и шевеля пальцами, державшими фонарь. — Уезжайте к черту! Я вас отпускаю, чтобы не возиться со старикашкой… Вон!
    
Пришлось повиноваться. Кучер повернул. Экипаж заскрипел, фыркнула лошадь, железные фонари метнулись в последний раз, и бедный доктор поехал обратно.
    
Он не выдержал и заплакал. С ним так грубо разговаривали; его назвали старикашкой; а самое главное — он потерял куклу наследника Тутти!
    
«Это значит, что я потерял голову в самом буквальном смысле».
    
Он плакал. Очки его вспотели, он ничего не видел. Ему захотелось зарыться головой в подушку. Между тем кучер погонял лошадь. Десять минут огорчался доктор. Но вскоре вернулась к нему обычная его рассудительность.
    
«Я ещё могу найти куклу, — обдумывал он. — В эту ночь мало прохожих. Это место всегда пустынно. Может быть, никто за это время не прошёл по дороге…»
    
Он приказал кучеру продвигаться шагом и внимательно осматривать путь.
    
– Ну что?.. Ну что? — спрашивал он каждую минуту.
    
– Ничего не видно. Ничего не видно, — отвечал кучер.
    
Он сообщал о совсем ненужных и неинтересных находках:
    
– Бочонок.
    
– Нет… не то…
    
– Хороший, большой кусок стекла.
    
– Нет.
    
– Рваный башмак.
    
– Нет, — всё тише отвечал доктор.
    
Кучер старался вовсю. Он высмотрел все глаза. В темноте он видел так хорошо, точно был не кучером, а капитаном океанского парохода.
    
– А куклы… вы не видите? Куклы в розовом платьице?
    
– Куклы нет, — говорил кучер печальным басом.
    
– Ну, в таком случае её подобрали. Больше искать нет смысла… Здесь, на этом месте, я заснул… Тогда ещё она сидела рядом со мной… Ах!
    
И доктор снова готов был заплакать.
    
Кучер несколько раз сочувственно потянул носом.
    
– Что же делать?
    
– Ах, я уж не знаю… Ах, я уж не знаю… — Доктор сидел, опустив голову на руки, и покачивался от горя и толчков экипажа. — Я знаю, — сказал он. — Ну конечно… ну конечно… Как мне раньше не пришло это в голову! Она убежала, эта кукла… Я заснул, а она убежала. Ясно. Она была живая. Я сразу это заметил. Впрочем, это не уменьшает моей вины перед Тремя Толстяками…
    
Тут ему захотелось кушать. Он помолчал немного, а потом заявил очень торжественно:
    
– Я сегодня не обедал! Везите меня к ближайшему трактиру.
    
Голод успокоил доктора.
    
Долго они ездили по тёмным улицам. Все трактирщики позакрывали свои двери. Все толстяки переживали в эту ночь тревожные часы.
    
Они приколотили новые засовы и заставили входы комодами и шкафами. Они забили окна перинами и полосатыми подушками. Они не спали. Все, кто был потолще и побогаче, ожидали в эту ночь нападения. Цепных собак не кормили с утра, чтобы они стали внимательнее и злее. Жуткая ночь наступила для богатых и толстых. Они были уверены, что каждую минуту народ может снова подняться. Слух о том, что несколько гвардейцев изменили Трём Толстякам, искололи куклу наследника Тутти и ушли из дворца, распространился по городу. Это очень тревожило всех богачей и обжор.
    
– Черт возьми! — возмущались они. — Мы уже не можем надеяться на гвардейцев. Вчера они подавили восстание народа, а сегодня они направят свои пушки на наши дома.
    
Доктор Гаспар потерял всякую надежду утолить свой голод и отдохнуть. Вокруг не было никаких признаков жизни.
    
– Неужели ехать домой? — взмолился доктор. — Но это так далеко… Я умру от голода…
    
И вдруг он почувствовал запах жаркого. Да, приятно пахло жареным: вероятно, бараниной с луком. А кучер в ту же минуту увидел невдалеке свет. Узкая полоса света шаталась под ветром.
    
Что это было?
    
– Вот если бы трактир! — воскликнул доктор в восторге.
    
Они подъехали.
    
Оказалось, вовсе не трактир.
    
В стороне от нескольких домишек, на пустыре, стоял дом на колёсах.
    
Узкая полоса света оказалась щелью неплотно закрытой двери этого дома.
    
Кучер слез с козёл и пошёл на разведку. Доктор, забыв о злоключениях, наслаждался запахом жаркого. Он сопел, посвистывал носом и жмурился.
    
– Во-первых, я боюсь собак! — кричал кучер из темноты. — Во-вторых, здесь какие-то ступеньки…
    
Всё обошлось благополучно. Кучер взобрался по ступенькам к дверям и постучал.
    
– Кто там?
    
Узкая полоска света превратилась в широкий, яркий четырёхугольник. Дверь раскрылась. На пороге стоял человек. Среди пустого окрестного мрака на этом ярко освещённом фоне он казался плоским, вырезанным из чёрной бумаги.
    
Кучер отвечал за доктора:
    
– Это доктор Гаспар Арнери. А вы кто такие? Чей это дом на колёсах?
    
– Здесь балаганчик дядюшки Бризака, — ответила китайская тень с порога. Она чему-то обрадовалась, заволновалась, замахала руками. — Пожалуйте, господа, пожалуйте! Мы очень довольны, что доктор Гаспар Арнери посетил балаганчик дядюшки Бризака.
    
Счастливый конец! Довольно ночных странствований! Да здравствует балаганчик дядюшки Бризака!
    
И доктор, и кучер, и лошадь нашли приют, ужин, отдых. Дом на колёсах оказался гостеприимным домом. В нем жила бродячая труппа дядюшки Бризака.
    
Кто не слышал этого имени! Кто не знал о балаганчике дядюшки Бризака! Круглый год балаганчик устраивал свои представления на рыночных площадях в дни праздников и ярмарок. Какие здесь были искусные актёры! Как занимательны были их спектакли! И главным было то, что здесь, в этом балаганчике, выступал канатоходец Тибул.
    
Мы уже знаем, что он покрыл себя славой лучшего канатоходца в стране.
    
Свидетелями его ловкости мы были на Площади Звезды, когда по проволоке он прошёл над страшной бездной под пулями гвардейцев.
    
Сколько мозолей выскакивало на руках зрителей, и маленьких и больших, когда Тибул выступал на рыночных площадях! Так усердно хлопали ему и лавочники, и нищие старухи, и школьники, и солдаты, и все, все… Теперь, впрочем, лавочники и франты сожалели о своём прежнем восторге: «Мы ему рукоплескали, а он сражается против нас!»
    
Балаганчик дядюшки Бризака осиротел: гимнаст Тибул покинул его.
    
Доктор Гаспар ничего не сказал о том, что произошло с Тибулом. Умолчал он также о кукле наследника Тутти.
    
Что увидел доктор в балаганчике, внутри дома на колёсах?
    
Его усадили на большом турецком барабане, украшенном пунцовыми треугольниками и золотой проволокой, сплетённой в виде сетки.
    
Дом, построенный на манер вагона, состоял из нескольких жилищ, разделённых холщовыми перегородками.
    
Был поздний час. Население балаганчика спало. Человек, открывший дверь и казавшийся китайской тенью, был не кто иной, как старый клоун. Звали его Август. Он нёс дежурство в эту ночь. Когда доктор подъехал к балаганчику, Август готовил себе ужин. Действительно, это была баранина с луком.
    
Доктор сидел на барабане и осматривал помещение. На ящике горела керосиновая лампа. На стенах висели обручи, обтянутые папиросной бумагой, белой и розовой, длинные полосатые бичи с блестящими металлическими ручками, костюмы, осыпанные золотыми кружочками, расшитые цветами, звёздами, разноцветными лоскутами. Со стен глядели маски. У некоторых торчали рога; у других нос напоминал турецкую туфлю; у третьих рот был от уха до уха. Одна маска отличалась огромными ушами. Самое смешное было то, что уши были человеческие, только очень большие.
    
В углу, в клетке, сидел какой-то маленький непонятный зверь.
    
У одной из стен стоял длинный деревянный стол. Над ним висели зеркальца. Десять штук. Возле каждого зеркальца торчала свеча, приклеенная к столу собственным соком — стеарином. Свечи не горели.
    
На столе валялись коробочки, кисточки, краски, пуховки, парики, лежала розовая пудра, высыхали разноцветные лужицы.
    
– Мы удирали сегодня от гвардейцев, — заговорил клоун. — Вы знаете, гимнаст Тибул был нашим актёром. Гвардейцы хотели нас схватить: они думают, что мы спрятали его. — Старый клоун казался очень печальным. — А мы сами не знаем, где гимнаст Тибул. Его, должно быть, убили или посадили в железную клетку.
    
Клоун вздыхал и качал седой головой. Зверь в клетке смотрел на доктора кошачьими глазами.
    
– Жаль, что вы так поздно приехали к нам, — говорил клоун. — Мы вас очень любим. Вы бы успокоили нас. Мы знаем, что вы друг обездоленных, друг народа. Я вам напомню один случай. Мы давали спектакль на Рынке Бычачьей Печёнки. Это было в прошлом году весной. Моя девочка пела песенку…
    
– Так, так… — вспомнил доктор. Вдруг он почувствовал странное волнение.
    
– Помните? Вы тогда были на рынке. Вы смотрели наше представление. Моя девочка пела песенку о пироге, который предпочёл лучше сгореть в печке, чем попасть в желудок толстого дворянина…
    
– Да, да… помню… Дальше?
    
– Знатная дама, старуха, услыхала это и обиделась. Она велела своим носатым слугам выдрать мою девочку за уши.
    
– Да, я помню. Я вмешался. Я прогнал слуг. Дама узнала меня, и ей стало стыдно. Правда?
    
– Да. Потом вы ушли, а моя девочка сказала, что если бы её выдрали за уши слуги знатной старухи, то она не могла бы жить… Вы её спасли. Она этого никогда не забудет!
    
– А где ваша девочка теперь? — спросил доктор. Он очень волновался.
    
Тогда старый клоун подошёл к холщовой перегородке и позвал.
    
Он сказал странное имя, произнёс два звука, как будто раскрыл маленькую деревянную круглую коробочку, которая трудно раскрывается:
    
– Суок!
    
Прошло несколько секунд. Потом холщовая створка приподнялась, и оттуда выглянула девочка, чуть наклонив голову с растрёпанными кудрями. Она смотрела на доктора серыми глазами, немного снизу, внимательно и лукаво.
    
Доктор поднял глаза и обомлел: это была кукла наследника Тутти!
    
    
    
   
  
  
   
    
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
    
СУОК
   
   
    
     
Глава 8
     
ТРУДНАЯ РОЛЬ МАЛЕНЬКОЙ АКТРИСЫ
    
    
Да, это была она!
    
Но, черт возьми, откуда же она взялась? Чудеса? Какие там чудеса! Доктор Гаспар прекрасно знал, что чудес не бывает. Это, решил он, просто обман. Кукла была живая, и когда он имел неосторожность заснуть в экипаже, она удрала, как непослушная девочка.
    
– Нечего так улыбаться! Ваша заискивающая улыбка не уменьшает вашей вины, — сказал он строго. — Как видите, судьба вас наказала. Совершенно случайно я вас нашёл там, где найти вас казалось невозможным.
    
Кукла вытаращила глаза. Потом она замигала, как маленький кролик, и растерянно посмотрела в сторону клоуна Августа. Тот вздохнул.
    
– Кто вы такая, отвечайте прямо!
    
Доктор придал своему голосу возможную суровость. Но кукла выглядела так очаровательно, что сердиться было очень трудно.
    
– Вот видите, — сказала она, — вы меня забыли. Я Суок.
    
– Су-ок… — повторил доктор. — Но ведь вы кукла наследника Тутти!
    
– Какая там кукла! Я обыкновенная девочка…
    
– Что?.. Вы притворяетесь!
    
Кукла вышла из-за перегородки. Лампа ярко освещала её. Она улыбалась, наклонив набок растрёпанную головку. Волосы у неё были такого цвета, как перья у маленьких серых птичек.
    
Мохнатый зверёк в клетке смотрел на неё очень внимательно.
    
Доктор Гаспар был в полном недоумении. Через некоторое время читатель узнает весь секрет. Но сейчас мы хотим предупредить читателя об одном очень важном обстоятельстве, которое ускользнуло от внимательного взгляда доктора Гаспара Арнери. Человек в минуты волнения порой не замечает таких обстоятельств, которые, как говорят взрослые, бьют в глаза.
    
И вот это обстоятельство: теперь, в балаганчике, у куклы был совершенно иной вид.
    
Серые глаза её весело блестели. Сейчас она казалась серьёзной и внимательной, но от её печали не осталось и следа. Напротив, вы бы сказали, что это шалунья, притворяющаяся скромницей.
    
Затем, дальше. Куда же девалось её прежнее великолепное платье, весь этот розовый шёлк, золотые розы, кружева, блёстки, сказочный наряд, благодаря которому каждая девочка могла бы походить если не на принцессу, то, во всяком случае, на ёлочную игрушку? Теперь, представьте себе, кукла была одета более чем скромно. Блуза с синим матросским воротником, старенькие туфли, достаточно серые для того, чтобы не быть белыми. Туфли были надеты на босу ногу. Не думайте, что от этого простого наряда кукла стала некрасивой. Напротив, он был ей к лицу. Бывают такие замарашки: сперва не удостоишь их взглядом, а потом, присмотревшись внимательнее, видишь, что такая замарашка милей принцессы, тем более что принцессы иногда превращаются в лягушек или, наоборот, лягушки превращаются в принцесс.
    
Но вот самое главное, вы помните, на груди у куклы наследника Тутти были страшные чёрные раны. А теперь они исчезли.
    
Это была весёлая, здоровая кукла!
    
Но доктор Гаспар ничего не заметил. Может быть, уже в следующую минуту он разобрал бы, в чём дело, но как раз в эту следующую минуту кто-то постучал в дверь. Тут дела ещё больше запутались. В балаганчик вошёл негр.
    
Кукла завизжала. Зверь в клетке фыркнул, хотя и не был кошкой, а каким-то более сложным животным.
    
Мы уже знаем, кто такой негр. Знал это и доктор Гаспар, сделавший этого негра из самого обыкновенного Тибула. Но никто другой секрета не знал.
    
Замешательство продолжалось пять минут. Негр вёл себя самым ужасающим образом. Он схватил куклу, поднял её на воздух и начал целовать в щеки и нос, причём этот нос и щеки увёртывались так энергично, что можно было сравнить целующего негра с человеком, который хочет укусить яблоко, висящее на нитке. Старый Август закрыл глаза и, обалдев от страха, раскачивался подобно китайскому императору, решающему вопрос: огрубить ли преступнику голову или заставить съесть живую крысу без сахара?
    
Туфля слетела с ноги куклы и попала в лампу. Лампа опрокинулась и испустила дух. Сделалось темно. Ужас достиг своих пределов. Тогда все увидели, что начался рассвет. Щели осветились.
    
– Вот уже рассвет, — сказал доктор Гаспар, — и мне нужно идти во дворец Трёх Толстяков вместе с куклой наследника Тутти.
    
Негр толкнул дверь. Серый свет с улицы вошёл в жилище. Клоун сидел по-прежнему, и глаза его были закрыты. Кукла спряталась за перегородку.
    
Доктор Гаспар наскоро объяснил Тибулу, в чём дело. Он рассказал всю историю о кукле наследника Тутти, о том, как она исчезла и как теперь счастливо нашлась здесь, в балаганчике.
    
Кукла прислушивалась за перегородкой и ничего не понимала.
    
«Он его называет Тибулом! — удивлялась она. — Какой же это Тибул? Это ужасный негр. Тибул красивый, белый, а не чёрный…»
    
Тогда она высунула один глаз и посмотрела. Негр достал из кармана своих красных штанишек продолговатый флакон, откупорил его, отчего флакон пискнул, как воробей, и стал лить на себя из флакона какую-то жидкость. Через секунду произошло чудо. Негр стал белым, красивым и не чёрным. Сомнений не оставалось: это был Тибул!
    
– Ура! — закричала кукла и вылетела из-за перегородки прямо на шею к Тибулу.
    
Клоун, который ничего не видел и решил, что произошло самое ужасное, упал с того, на чём сидел, и остался без движения. Тибул поднял его за штаны.
    
Теперь уже кукла без приглашения расцеловала Тибула.
    
– Вот здорово! — говорила она, задыхаясь от восторга. — Как же ты был такой чёрный? А я тебя не узнала…
    
– Суок! — сказал Тибул строго.
    
Она немедленно спрыгнула с его огромной груди и стала перед ним навытяжку, не хуже хорошего оловянного солдатика.
    
– Что? — спросила она как школьница.
    
Тибул положил руку на её растрёпанную голову. Она смотрела на него снизу счастливыми серыми глазами.
    
– Ты слышала, что говорил доктор Гаспар?
    
– Да. Он говорил о том, что Три Толстяка поручили ему вылечить куклу наследника Тутти. Он сказал, что эта кукла удрала из его экипажа. Он говорит, что я — эта кукла.
    
– Он ошибается, — заявил Тибул. — Доктор Гаспар, это не кукла, смею вас уверить. Это мой маленький дружок, эта девочка, танцовщица Суок, мой верный товарищ по цирковой работе.
    
– Правда! — обрадовалась кукла. — Ведь мы с тобой не раз ходили по проволоке.
    
Она была очень довольна, что Тибул назвал её своим верным товарищем.
    
– Милый! — шепнула она и потёрлась лицом об его руку.
    
– Как? — переспросил доктор. — Неужели это живая девочка? Суок — вы говорите… Да! Да! Действительно! Я теперь вижу ясно. Я вспоминаю… Ведь я видел однажды эту девочку. Да… да… Ведь я спас её от слуг старухи, которые хотели побить её палками! — Тут доктор даже всплеснул руками. — Ха-ха-ха! Ну да, конечно. Оттого мне и казалось таким знакомым личико куклы наследника Тутти. Это просто удивительное сходство, или, как говорят в науке, феномен.
    
Всё разъяснилось к общему удовольствию.
    
Делалось всё светлей и светлей. На задворках простонал петух. И тут доктор снова опечалился:
    
– Да, всё это прекрасно. Но это значит, что у меня куклы наследника Тутти нет, это значит, что я её потерял на самом деле…
    
– Это значит, что вы её нашли, — сказал Тибул, прижимая девочку к себе.
    
– Ка-а-ак?
    
– Так… Ты понимаешь меня, Суок?
    
– Кажется, — тихо ответила Суок.
    
– Ну? — спросил Тибул.
    
– Конечно, — сказала кукла и улыбнулась.
    
Доктор ничего не понял.
    
– Слушала ли ты меня, когда мы с тобой представляли перед толпой по воскресеньям? Ты стояла на полосатом мостике. Я говорил: «Алле»! — и ты сходила на проволоку и шла ко мне. Я ожидал тебя посередине, очень высоко над толпой. Я выдвигал одно колено, опять говорил тебе: «Алле!» — и ты, став на моё колено, поднималась ко мне на плечи… Тебе было страшно?
    
– Нет. Ты говорил мне: «Алле!» — значит, надо было быть спокойной и ничего не бояться.
    
– Ну вот, — сказал Тибул, — теперь я тебе тоже говорю: «Алле!» Ты будешь куклой.
    
– Я буду куклой.
    
– Она будет куклой? — спросил доктор Гаспар. — Что это значит?
    
Надеюсь, читатель, что вы поняли! Вам не приходилось переживать стольких волнений и удивлений, как доктору Гаспару, поэтому вы более спокойны и скорее соображаете.
    
Подумайте: ведь доктор до сих пор как следует не выспался. И так приходится удивляться его железному организму.
    
Не успел проснуться второй петух, как всё было решено. Тибул развил подробный план действий:
    
– Ты, Суок, артистка. Я думаю, что, несмотря на свой возраст, ты очень неплохая артистка. Когда весной в нашем балаганчике шла пантомима «Глупый король», ты прекрасно сыграла роль Золотой Кочерыжки. Потом в балете ты представляла переводную картинку и чудно изобразила превращение мельника в чайник. Ты танцуешь лучше всех и лучше всех поешь, у тебя хорошее воображение, и, главное, ты смелая и сообразительная девочка.
    
Суок стояла красная от счастья. Она даже чувствовала себя неловко от этих похвал.
    
– Итак, ты должна будешь разыграть роль куклы наследника Тутти.
    
Суок захлопала в ладоши и поцеловала всех поочерёдно: Тибула, старого Августа и доктора Гаспара.
    
– Постой, — продолжал Тибул, — это не всё. Ты знаешь: оружейник Просперо сидит в железной клетке во Дворце Трёх Толстяков. Ты должна освободить оружейника Просперо.
    
– Открыть клетку?
    
– Да. Я знаю тайну, которая даст возможность Просперо бежать из дворца.
    
– Тайну?
    
– Да. Там есть подземный ход.
    
Тут Тибул рассказал о продавце детских воздушных шаров.
    
– Начало этого хода находится где-то в кастрюле — должно быть, в дворцовой кухне. Ты найдёшь этот ход.
    
– Хорошо.
    
Солнце ещё не встало, но уже проснулись птицы. Зазеленела трава на лужайке, видневшейся из дверей балаганчика.
    
При свете загадочный зверь в клетке оказался обыкновенной лисицей.
    
– Не будем терять времени! Путь предстоит далёкий.
    
Доктор Гаспар сказал:
    
– Теперь вы должны выбрать из ваших платьев самое красивое…
    
Суок притащила все свои наряды. Они были восхитительны, потому что их смастерила сама Суок. Как всякая талантливая актриса, она отличалась хорошим вкусом.
    
Доктор Гаспар долго рылся в разноцветном ворохе.
    
– Что же, — сказал он, — я думаю, что это платье подойдёт вполне. Оно ничуть не хуже того, что было на искалеченной кукле. Наденьте его!
    
Суок переоделась. В сверкании восходящего солнца стояла она посередине балагана в таком нарядном виде, что, пожалуй, никакая именинница в мире не могла бы с ней потягаться. Платье было розовое. А моментами, когда Суок делала какое-нибудь движение, казалось, что идёт золотой дождь. Платье сверкало, шумело и благоухало.
    
– Я готова, — сказала Суок.
    
Прощанье продолжалось минуту. Люди, представляющие в цирке, не любят слез. Они слишком часто рискуют своей жизнью. Кроме того, нельзя было слишком жарко обниматься, чтобы не испортить платья.
    
– Возвращайся поскорее! — так сказал старый Август и вздохнул.
    
– А я иду в рабочие кварталы. Мы должны сделать подсчёт наших сил. Меня ждут рабочие. Они узнали, что я жив и на свободе.
    
Тибул завернулся в плащ, надел широкую шляпу, тёмные очки и большой приставной нос, который полагался к костюму паши в пантомиме «Поход в Каир».
    
В этом виде его нельзя было узнать. Правда, огромный нос сделал его безобразным, но зато и неузнаваемым.
    
Старый Август стал на пороге. Доктор, Тибул и Суок вышли из балаганчика.
    
День вступил в свои права.
    
– Скорей, скорей! — торопил доктор.
    
Через минуту он уже сидел в экипаже вместе с Суок.
    
– Вы не боитесь? — спросил он.
    
Суок в ответ улыбнулась. Доктор поцеловал её в лоб.
    
Улицы ещё были пустынны. Человеческие голоса слышались редко. Но вдруг раздался громкий собачий лай. Потом собака завизжала и зарычала, точно у неё отнимали кость.
    
Доктор выглянул из экипажа.
    
Представьте, это была та же самая собака, которая укусила силача Лапитупа! Но этого мало.
    
Доктор увидел следующее. Собака боролась с человеком. Длинный и тонкий человек с маленькой головкой, в красивом, но странном костюме, похожий на кузнечика, вырывал у собаки что-то розовое, красивое и непонятное. Розовые клочья разлетались во все стороны.
    
Человек победил. Он выхватил добычу и, прижимая её к груди, побежал как раз в ту сторону, откуда ехал доктор.
    
И когда он встретился с экипажем, то Суок, смотревшая из-за спины доктора, увидела нечто ужасное. Странный человек не бежал, а нёсся изящными скачками, еле касаясь земли, подобно балетному танцору. Зелёные полы его фрака летели за ним, как крылья ветряной мельницы. А на руках… на руках он держал девочку с чёрными ранами на груди.
    
    
    
    
– Это я! — закричала Суок.
    
Она отпрянула в глубь экипажа и спрятала лицо в плюшевую подушку.
    
Услышав крик, похититель оглянулся, и теперь доктор Гаспар узнал в нем учителя танцев Раздватриса.
   
   
    
     
Глава 9
     
КУКЛА С ХОРОШИМ АППЕТИТОМ
    
    
Наследник Тутти стоял на террасе. Учитель географии смотрел в бинокль. Наследник Тутти требовал, чтобы принесли компас. Но это было лишним.
    
Наследник Тутти ожидал прибытия куклы.
    
От сильного волнения он крепко и сладко проспал всю ночь.
    
С террасы была видна дорога от городских ворот к дворцу. Солнце, вылезавшее над городом, мешало смотреть. Наследник держал ладони у глаз, морщился и жалел о том, что нельзя чихнуть.
    
– Еще никого не видно, — говорил учитель географии.
    
Ему поручили это ответственное дело потому, что он, по своей специальности, лучше всех умел разбираться в пространствах, горизонтах, движущихся точках и в прочем подобном.
    
– А может быть, видно? — настаивал Тутти.
    
– Не спорьте со мной. Кроме бинокля, у меня есть знания и точное представление о предметах. Вот я вижу куст жасмина, который на латинском языке имеет очень красивое, но трудно запоминающееся имя. Дальше я вижу мосты и гвардейцев, вокруг которых летают бабочки, а затем лежит дорога… Позвольте! Позвольте!..
    
Он подкрутил бинокль. Наследник Тутти стал на носки. Сердце его забилось снизу вверх, как будто он не выучил урока.
    
– Да, — сказал учитель.
    
И в это время три всадника направились со стороны дворцового парка к дороге. Это капитан Бонавентура с караулом поскакал навстречу экипажу, появившемуся на дороге.
    
– Ура! — закричал наследник так пронзительно, что в дальних деревнях отозвались гуси.
    
Внизу, под террасой, учитель гимнастики стоял наготове, чтобы поймать наследника на лету, если тот от восторга вывалится через каменную ограду террасы.
    
Итак, экипаж доктора Гаспара катил к дворцу. Уже не нужно было бинокля и научных познаний учителя географии. Уже все видели экипаж и белую лошадь.
    
Счастливый миг! Экипаж остановился у последнего моста. Караул гвардейцев расступился. Наследник махал обеими руками и подпрыгивал, тряся золотыми волосами. И наконец он увидел самое главное. Маленький человек, неуклюже, по-стариковски двигаясь, вылез из экипажа. Гвардейцы, почтительно придерживая сабли и отдавая честь, стояли поодаль. Маленький человек вынул из экипажа чудесную куклу, точно розовый свежий букет, перевитый лентами.
    
Это была восхитительная картина под голубеющим утренним небом, в сиянии травы и солнца.
    
Через минуту кукла уже была во дворце. Встреча произошла следующим образом. Кукла шла без посторонней помощи.
    
    
    
    
О, Суок прекрасно играла свою роль! Если бы она попала в общество самых настоящих кукол, то, без всякого сомнения, они приняли бы её за такую же куклу.
    
Она была спокойна. Она чувствовала, что роль ей удаётся.
    
«Бывают более трудные вещи, — думала она. — Например, жонглировать зажжённой лампой. Или делать двойное сальто-мортале…»
    
А Суок случалось в цирке проделывать и то и другое.
    
Словом, Суок не боялась. Ей даже нравилась эта игра. Гораздо сильнее волновался доктор Гаспар. Он шёл позади Суок. Она ступала маленькими шажками, подобно балерине, идущей на носках. Платье её шевелилось, дрожало и шелестело.
    
Сверкали паркеты. Она отражалась в них розовым облаком. Она была очень маленькая среди высоких залов, которые увеличивались от блеска паркетов в глубину, а в ширину — от зеркал.
    
Можно было подумать, что это маленькая цветочная корзинка плывёт по огромной тихой воде.
    
Она шла, весёлая и улыбающаяся, мимо стражи, мимо кожаных и железных людей, которые смотрели как зачарованные, мимо чиновников, которые улыбались впервые в жизни.
    
Они отступали перед ней, давая ей дорогу, точно это была владетельница этого дворца, вступающая в свои права.
    
Стало так тихо, что слышались её лёгкие шаги, звучавшие не громче падения лепестков.
    
А сверху, по широчайшей лестнице, такой же маленький и сияющий, спускался навстречу кукле наследник Тутти.
    
Они были одного роста.
    
Суок остановилась.
    
«Так вот он, наследник Тутти!» — подумала она.
    
Перед ней стоял худенький, похожий на злую девочку мальчик, сероглазый и немного печальный, наклонивший растрёпанную голову набок.
    
Суок знала, кто такой Тутти. Суок знала, кто такие Три Толстяка. Она знала, что Три Толстяка забрали всё железо, весь уголь, весь хлеб, добытый руками бедного, голодного народа. Она хорошо помнила знатную старуху, которая натравила своих лакеев на маленькую Суок. Она знала, что это всё одна компания: Три Толстяка, знатные старухи, франты, лавочники, гвардейцы — все те, кто посадил оружейника Просперо в железную клетку и охотился за её другом, гимнастом Тибулом.
    
Когда она шла во дворец, она думала, что наследник Тутти покажется ей отвратительным, чем-то вроде знатной старухи, только с длинным и тонким языком малинового цвета, всегда высунутым наружу.
    
Но никакого отвращения она не почувствовала. Скорее ей стало приятно оттого, что она его увидела.
    
Она смотрела на него весёлыми серыми глазами.
    
– Это ты, кукла? — спросил наследник Тутти, протягивая руку.
    
«Что же мне делать? — испугалась Суок. — Разве куклы говорят? Ах, меня не предупредили!.. Я не знаю, как себя вела та кукла, которую зарубили гвардейцы…»
    
Но на помощь пришёл доктор Гаспар.
    
– Господин наследник, — сказал он торжественно, — я вылечил вашу куклу! Как видите, я не только вернул ей жизнь, но и сделал эту жизнь более замечательной. Кукла, несомненно, похорошела, затем она получила новое, великолепное платье, и самое главное — я научил вашу куклу говорить, сочинять песенки и танцевать.
    
– Какое счастье! — тихо сказал наследник.
    
«Пора действовать», — решила Суок.
    
И тут маленькая актриса из балаганчика дядюшки Бризака выступила в первом дебюте на новой сцене.
    
Этой сценой был главный дворцовый зал. А зрителей собралось много. Они толпились со всех сторон: на вершинах лестниц, в проходах, на хорах. Они лезли из круглых окон, переполняли балконы, карабкались на колонны, чтобы лучше видеть и слышать.
    
Множество голов и спин, самых разнообразных цветов и красок, горело в ярком солнечном освещении.
    
Суок видела лица, которые смотрели на неё широко улыбаясь.
    
Повара с растопыренными пятернями, с которых, как клей с веток, стекали красные сладкие соки или коричневые жирные соусы; министры в разноцветных расшитых мундирах, точно обезьяны, переодетые петухами; маленькие пухлые музыканты в узких фраках; придворные дамы и кавалеры, горбатые доктора, длинноносые учёные, вихрастые скороходы; челядь, разодетая не хуже министров.
    
Вся эта масса лепилась ко всему, к чему можно было прилепиться.
    
И все молчали. Все затаив дыхание смотрели на маленькое розовое создание, которое спокойно и с большим достоинством двенадцатилетней девочки встречало эту сотню взглядов. Она совершенно не смущалась. Эти зрители вряд ли были более строгими, чем зрители на площадях, где чуть ли не каждый день представляла Суок. О, то были очень строгие зрители: зеваки, солдаты, актёры, школьники, маленькие торговцы! И тех Суок не страшилась. А они говорили: «Суок — самая лучшая актриса в мире…» И бросали на её коврик последнюю мелкую монету. А между тем за такую маленькую монету можно было бы купить пирожок с печёнкой, который заменял какой-нибудь чулочнице и завтрак, и обед, и ужин.
    
И вот Суок начала разыгрывать свою роль куклы по-настоящему.
    
Она сдвинула носки, потом приподнялась на них, подняла к лицу руки, согнутые в локтях, и, шевеля обоими мизинцами на манер китайского мандарина, начала петь песенку. При этом она покачивала головой в такт мотиву направо и налево.
    
Улыбалась она кокетливо и лукаво. Но всё время она старалась, чтобы глаза её были круглые и широкие, как у всех кукол.
    
Она пела так:
    
     
      
Вот наукой неизвестной,
      
Раздувая в тиглях жар,
      
Воскресил меня чудесно
      
Добрый доктор наш Гаспар.
      
Посмотри: я улыбнулась.
      
Слышишь ли: вздохнула я…
      
Так опять ко мне вернулась
      
Жизнь весёлая моя.
      
Я всю жизнь к тебе спешила,
      
Столько спутала дорог!..
      
Не забудь сестрички милой
      
Имя нежное — Суок!
      
Снова я живою стала,
      
И, заснувши в тишине,
      
Я тебя во сне видала,  —
      
Как ты плакал обо мне!
      
Посмотри: дрожат реснички,
      
Льётся волос на висок.
      
Не забудь твоей сестрички
      
Имя нежное — Суок!
     
    
    
– Суок, — тихо повторил Тутти.
    
Глаза его были полны слез, и от этого казалось, что у него не два, а четыре глаза.
    
Кукла окончила песенку и сделала реверанс. Зал восхищённо вздохнул. Все зашевелились, закивали головами, защёлкали языками.
    
Действительно, мелодия песенки была очаровательна, хотя и несколько печальна для такого молодого голоса, а сам голос звучал такой прелестью, что казалось — исходил из серебряного или стеклянного горла.
    
– Она поёт, как ангел, — раздались в тишине слова дирижёра.
    
– Только песенка её немного странная, — заметил какой-то сановник, звякнув орденом.
    
На этом критика оборвалась. В зал вошли Три Толстяка. Скопление публики могло показаться им неприятным — все бросились к выходам. Повар в суматохе влепил свою пятерню со всем запасом малинового сока в спину какой-то красавицы. Красавица взвизгнула, и при этом обнаружилось, что у неё вставная челюсть, потому что челюсть выпала. Толстый гвардейский капитан наступил на красивую челюсть некрасивым, грубым сапогом.
    
Раздалось: хрясь, хрясь! — и церемониймейстер, подвернувшийся тут же, выругался:
    
– Набросали орехов! Трещат под ногами! Возмутительно!
    
Красавица, потерявшая челюсть, хотела закричать и даже воздела руки, но, увы, вместе с челюстью погиб и голос. Она только прошамкала нечто маловразумительное.
    
Через минуту в зале не было лишних. Остались только ответственные лица.
    
И вот Суок и доктор Гаспар предстали перед Тремя Толстяками.
    
Три Толстяка не казались взволнованными вчерашними событиями. Только что в парке они играли в мяч под наблюдением дежурного врача. Это делалось ради моциона. Они очень устали. Потные лица их блестели. Рубашки прилипли к их спинам, и спины эти походили на паруса, раздутые ветром. У одного из них под глазом темнел синяк в форме некрасивой розы или красивой лягушки. Другой Толстяк боязливо поглядывал на эту некрасивую розу.
    
«Это он запустил ему мяч в лицо и украсил его синяком», — подумала Суок.
    
Пострадавший Толстяк грозно сопел. Доктор Гаспар растерянно улыбался. Толстяки молча оглядывали куклу. Сияющий вид наследника Тутти привёл их в хорошее настроение.
    
– Ну-с, — сказал один, — это вы доктор Гаспар Арнери?
    
Доктор поклонился.
    
– Ну, как кукла? — спросил другой.
    
– Она чудесна! — воскликнул Тутти.
    
Толстяки никогда не видели его таким оживлённым.
    
– Вот и отлично! Она действительно выглядит хорошо…
    
Первый Толстяк вытер ладонью лоб, злобно крякнул и сказал:
    
– Доктор Гаспар, вы исполнили наше приказание. Теперь вы имеете право требовать награды.
    
Наступило молчание.
    
Маленький секретарь в рыжем парике держал перо наготове, чтобы записать требование доктора.
    
Доктор начал излагать свою просьбу:
    
– Вчера на Площади Суда построили десять плах для казни восставших…
    
– Их казнят сегодня, — перебил Толстяк.
    
– Я именно это и имею в виду. Моя просьба такова: я прошу даровать всем пленникам жизнь и свободу. Я прошу отменить казнь вовсе и сжечь эти плахи…
    
Рыжий секретарь, услышав эту просьбу, уронил от ужаса перо. Перо, отлично заострённое, вонзилось в ногу Второго Толстяка. Тот закричал и завертелся на одной ноге. Первый Толстяк, обладатель синяка, злорадно захохотал: он был отомщён.
    
– Черт возьми! — орал Второй Толстяк, выдёргивая из ступни перо, как стрелу. — Черт возьми! Эта просьба преступна! Вы не смеете требовать таких вещей!
    
Рыжий секретарь удрал. Ваза с цветами, которую он опрокинул на ходу, летела за ним и рвалась на части, как бомба. Полный получился скандал. Толстяк выдернул перо и швырнул его вдогонку секретарю. Но разве при эдакой толщине можно быть хорошим копьеметателем! Перо угодило в зад караульного гвардейца. Но он, как ревностный служака, остался неподвижен. Перо продолжало торчать в неподходящем месте до тех пор, пока гвардеец не сменился с караула.
    
– Я требую, чтобы даровали жизнь всем рабочим, приговорённым к смерти. Я требую, чтобы сожгли плахи, — повторил доктор не громко, но твёрдо.
    
В ответ раздались крики Толстяков. Получалось такое впечатление, будто кто-то ломает щепки.
    
– Нет! Нет! Нет! Ни за что! Они будут казнены!
    
– Умрите, — шепнул доктор кукле.
    
Суок сообразила, в чём дело. Она снова встала на носки, пискнула и покачнулась. Платье её затрепетало, точно крылья у пойманной бабочки, голова опустилась, — каждую секунду кукла готова была упасть.
    
    
    
    
Наследник бросился к ней.
    
– Ах! Ах! — закричал он.
    
Суок пискнула ещё печальнее.
    
– Вот, — сказал доктор Гаспар, — вы видите? Кукла снова потеряет свою жизнь. Механизм, заключённый в ней, слишком чувствителен. Она окончательно испортится, если вы не исполните моей просьбы. Я думаю, что господин наследник будет не очень доволен, если его кукла станет негодной розовой тряпкой.
    
Гнев охватил наследника. Он затопал ногами, как слонёнок. Он зажмурил глаза и замахал головой.
    
– Ни за что! Слышите, ни за что! — кричал он. — Исполните просьбу доктора! Я не отдам моей куклы! Суок! Суок! — разрыдался он.
    
Конечно, Толстяки сдались. Приказ был дан. Помилование было объявлено. Счастливый доктор Гаспар отправился домой.
    
«Я буду спать целые сутки», — размышлял он по дороге.
    
Въезжая в город, он уже слышал разговоры о том, что на Площади Суда горят плахи и что богачи очень недовольны тем, что казнь бедняков не состоится.
    
Итак, Суок осталась во Дворце Трёх Толстяков.
    
Тутти с нею вышел в сад.
    
Наследник мял цветы, напоролся на колючую проволоку и чуть не свалился в бассейн. От счастья он ничего не замечал.
    
«Неужели он не понимает, что я живая девочка? — удивлялась Суок. — Я не дала бы себя так провести».
    
Принесли завтрак. Суок увидела пирожные и вспомнила, что только в прошлом году осенью ей удалось съесть одно пирожное. И то старый Август уверял, что это не пирожное, а пряник. Пирожные наследника Тутти были великолепны. Десять пчёл слетелись к ним, приняв их за цветы.
    
«Ну как же мне быть? — мучилась Суок. — Разве куклы едят? Разные бывают куклы… Ах, как мне хочется пирожного!»
    
И Суок не выдержала.
    
– Я хочу кусочек… — сказала она тихо. Румянец покрыл её щеки.
    
– Вот хорошо! — обрадовался наследник. — А прежде ты не хотела есть. Прежде мне было так скучно завтракать одному. Ах, как хорошо! У тебя появился аппетит…
    
И Суок съела кусочек. Потом ещё один, и ещё, и ещё. И вдруг она увидела, что слуга, следивший издали за наследником, смотрит на неё; и мало того: смотрит на неё с ужасом.
    
У слуги был широко раскрыт рот.
    
Слуга был прав.
    
Ему никогда не случалось видеть, чтобы куклы ели.
    
Суок испугалась и уронила четвёртое пирожное, самое рассыпчатое и с виноградиной.
    
Но дело обошлось благополучно. Слуга протёр глаза и закрыл рот.
    
– Это мне показалось. Жара!
    
Наследник говорил без умолку. Потом, устав, он замолчал.
    
Было очень тихо в этот жаркий час. Вчерашний ветер, как видно, залетел очень далеко. Теперь всё застыло. Даже птицы не летали.
    
И в этой тишине Суок, сидевшая рядом с наследником на траве, услышала непонятный, равномерно повторяющийся звук, подобный тиканью часов, спрятанных в вату. Только часы делают «тик-так», а этот звук был такой: «тук-тук».
    
– Что это? — спросила она.
    
– Что? — Наследник поднял брови, как взрослый человек в минуту удивления.
    
– А вот: тук-тук… Это часы? У тебя есть часы?
    
Опять наступила тишина, и опять в тишине что-то тукало. Суок подняла палец. Наследник прислушался.
    
– Это не часы, — сказал он тихо. — Это бьётся моё железное сердце…
   
   
    
     
Глава 10
     
ЗВЕРИНЕЦ
    
    
В два часа наследника Тутти позвали в классную комнату. Это был час уроков. Суок осталась одна.
    
Никто, конечно, не подозревал, что Суок — живая девочка. По всей вероятности, настоящая кукла наследника Тутти, находящаяся теперь во власти учителя танцев Раздватриса, вела себя с не меньшей непринуждённостью. Должно быть, очень искусный мастер сделал ту куклу. Правда, она не ела пирожных. Но, может быть, наследник Тутти прав: может быть, действительно у неё просто не было аппетита. Итак, Суок осталась одна.
    
Положение её было затруднительное.
    
Огромный дворец, путаница входов, галерей, лестниц.
    
Страшные гвардейцы, неизвестные суровые лица в разноцветных париках, тишина и блеск.
    
На неё не обращали внимания.
    
Она стояла в спальне наследника, у окна.
    
«Нужно выработать план действий, — решила она. — Железная клетка с оружейником Просперо находится в зверинце наследника Тутти. Я должна проникнуть в зверинец».
    
Вы уже знаете, что наследнику не показывали живых детей. Никогда, даже в закрытой карете, его не возили в город. Он рос во дворце. Его учили наукам, читали ему книги о жестоких царях и полководцах. Тем людям, которые его окружали, запрещено было улыбаться. Все его воспитатели и учителя были худые, высокие старики с плотно сжатыми губами и скулами цвета пороха. Кроме того, все они страдали несварением желудка. А при такой болезни человеку не до улыбок.
    
Наследник Тутти никогда не слышал весёлого, звонкого смеха. Только иногда до него доносился хохот какого-нибудь пьяного колбасника или самих Толстяков, угощавших своих не менее толстых гостей. Но разве это можно было назвать смехом! Это был ужасный рёв, от которого делалось не весело, а страшно.
    
Улыбалась только кукла. Но улыбка куклы не казалась Толстякам опасной. И, кроме того, кукла молчала. Она не могла бы рассказать наследнику Тутти о многих вещах, скрытых от него дворцовым парком и стражей с барабанами у железных мостов. И поэтому он ничего не знал о народе, о нищете, о голодных детях, о фабриках, шахтах, тюрьмах, о крестьянах, о том, что богачи заставляют бедняков трудиться и забирают всё себе, что сделано худыми руками бедняков.
    
Три Толстяка хотели воспитать злого, жестокого наследника. Его лишили общества детей и устроили ему зверинец.
    
«Пусть он смотрит на зверей, — решили они. — Вот у него есть мёртвая, бездушная кукла, и вот у него будут злые звери. Пусть он видит, как кормят тигров сырым мясом и как удав глотает живого кролика. Пусть он слушает голоса хищных зверей и смотрит в их красные дьявольские зрачки. Тогда он научится быть жестоким».
    
Но дело сложилось не так, как хотели Толстяки.
    
Наследник Тутти прилежно учился, слушал страшные летописи о героях и царях, смотрел с ненавистью на прыщавые носы воспитателей, но не становился жестоким.
    
Общество куклы он полюбил больше общества зверей.
    
Конечно, вы можете сказать, что двенадцатилетнему мальчику стыдно развлекаться куклами. В этом возрасте многие предпочли бы охотиться на тигров. Но здесь была некая причина, которая в своё время откроется.
    
Вернёмся к Суок.
    
Она решила дождаться вечера. В самом деле, кукла, шатающаяся среди бела дня в одиночестве по дворцу, могла бы возбудить подозрение.
    
После уроков они снова встретились.
    
– Ты знаешь, — сказала Суок, — когда я лежала больная у доктора Гаспара, мне приснился странный сон. Мне снилось, что я из куклы превратилась в живую девочку… И будто я была цирковой актрисой. Я жила в балагане с другими актёрами. Балаган переезжал с места на место, останавливался на ярмарках, на больших площадях и устраивал представления. Я ходила по канату, я танцевала, умела делать трудные акробатические штуки, играла разные роли в пантомимах…
    
Наследник слушал её с широко раскрытыми глазами.
    
– Мы были очень бедные. Очень часто мы не обедали. У нас была большая белая лошадь. Её звали Анра. Я ездила на ней и жонглировала, стоя на широком седле, покрытом рваным жёлтым атласом. И лошадь умерла, потому что целый месяц мы имели слишком мало денег, чтобы хорошо кормить её…
    
– Бедные? — спросил Тутти. — Я не понимаю. Почему же вы были бедные?
    
– Мы представляли перед бедняками. Они бросали нам маленькие медные монеты, а иногда после представления шляпа, с которой клоун Август обходил зрителей, оставалась совершенно пустой.
    
Наследник Тутти ничего не понимал.
    
И Суок рассказывала ему, пока не наступил вечер. Она говорила о суровой нищенской жизни, о большом городе, о знатной старухе, которая хотела её выпороть, о живых детях, на которых богачи натравливают собак, о гимнасте Тибуле и оружейнике Просперо, о том, что рабочие, шахтёры, матросы хотят уничтожить власть богачей и толстяков.
    
Больше всего она говорила о цирке. Постепенно она увлеклась и забыла о том, что рассказывает сон.
    
– Я очень давно живу в балаганчике дядюшки Бризака. Я даже не помню, с каких пор я умею танцевать, и ездить верхом, и крутиться на трапеции. Ах, каким я научилась чудесным штукам! — Она всплеснула руками. — Вот, например, в прошлое воскресенье мы представляли в гавани. Я играла вальс на абрикосовых косточках…
    
– Как — на абрикосовых косточках?
    
– Ах, ты не знаешь? Разве ты не видел свистка, сделанного из абрикосовой косточки? Это очень просто. Я собрала двенадцать косточек и сделала из них свистки. Ну, тёрла о камень, пока не получилась дырочка…
    
– Как интересно!
    
– Можно свистеть вальс и не только на двенадцати косточках. Я умею свистеть и ключиком…
    
– Ключиком? Как? Покажи! У меня есть чудный ключик…
    
С этими словами наследник Тутти расстегнул ворот своей куртки и снял с шеи тонкую цепочку, на которой болтался небольшой белый ключ.
    
– Вот!
    
– Почему ты прячешь его на груди? — спросила Суок.
    
– Мне дал этот ключ канцлер. Это ключ от одной из клеток моего зверинца.
    
– Разве ты прячешь у себя ключи от всех клеток?
    
– Нет. Но мне сказали, что это самый важный ключ. Я должен его хранить…
    
Суок показала наследнику своё искусство. Она просвистела чудную песенку, держа ключ кверху дырочкой возле губ, сложенных в трубку.
    
Наследник пришёл в такой восторг, что даже забыл о ключе, который ему поручили хранить. Ключ остался у Суок. Она машинально сунула его в кружевной розовый карман.
    
Наступил вечер.
    
Для куклы приготовили особую комнату, рядом со спальней наследника Тутти.
    
Наследник Тутти спал и видел во сне удивительные вещи: смешные носатые маски; человека, нёсшего на голой жёлтой спине огромный, гладко обтёсанный камень, и толстяка, ударявшего этого человека чёрной плёткой; оборванного мальчика, который ел картошку, и знатную старуху в кружевах, которая ехала верхом на белой лошади и насвистывала какой-то противный вальс при помощи двенадцати абрикосовых косточек…
    
А в это время совсем в другом месте, далеко от этой маленькой спальни, в одном из концов дворцового парка происходило следующее. Вы не думайте, ничего особенного не происходило. Не только наследнику Тутти в эту ночь снились удивительные сны. Сон, заслуживающий удивления, приснился также гвардейцу, заснувшему на карауле у входа в зверинец наследника Тутти.
    
Он сидел на каменном столбике, прислонившись спиной к решётке, и сладко дремал. Сабля его в широких блестящих ножнах лежала между его коленями. Пистолет очень мирно торчал из-за шёлкового чёрного шарфа на его боку. Рядом, на гравии, стоял решетчатый фонарь, освещавший сапоги гвардейца и длинную гусеницу, которая упала прямо на его рукав с листьев.
    
Картина казалась совершенно мирной.
    
Итак, караульный спал и видел необыкновенный сон. Ему снилось, что подошла к нему кукла наследника Тутти. Была она точь-в-точь как сегодня утром, когда её привёз доктор Гаспар Арнери: то же розовое платье, банты, кружева, блёстки. Только теперь, во сне, она оказалась живой девочкой. Она свободно двигалась, оглядывалась по сторонам, вздрагивала и прижимала палец к губам.
    
Фонарь освещал всю её маленькую фигурку.
    
Гвардеец даже улыбался во сне.
    
Потом он вздохнул и сел более удобно, прислонившись к решётке плечом и уткнув нос в железную розу в узоре решётки.
    
Тогда Суок, видя, что караульный спит, взяла фонарь и на цыпочках, осторожно вошла за ограду.
    
Гвардеец храпел, а ему, спящему, казалось, что это в зверинце ревут тигры.
    
    
    
    
На самом деле было тихо. Звери спали.
    
Фонарь освещал небольшое пространство. Суок медленно подвигалась, вглядываясь в темноту. К счастью, ночь не была тёмной. Её освещали звезды и свет развешанных в парке фонарей, долетавший до этого отдалённого места сквозь верхушки деревьев и строений.
    
От ограды девочка прошла по короткой аллее, между низкими кустарниками, покрытыми какими-то белыми цветами.
    
Затем она сразу почувствовала запах зверей. Он был знаком ей: однажды вместе с балаганчиком ездил укротитель с тремя львами и одним ульмским догом.
    
Суок вышла на открытую площадку. Вокруг что-то чернело, как будто стояли маленькие домики.
    
– Клетки, — прошептала Суок.
    
Сердце её сильно билось.
    
Она не боялась зверей, потому что люди, представляющие в цирке, вообще не трусливы. Она опасалась только, что какой-нибудь зверь проснётся от её шагов и света фонаря, зарычит и разбудит караульного.
    
Она подошла к клеткам.
    
«Где же Просперо?» — волновалась она.
    
Она поднимала выше фонарь и заглядывала в клетки. Всё было неподвижно и тихо. Свет фонаря разбивался о прутья клеток и слетал неровными кусками на туши спящих за этими прутьями.
    
Она видела мохнатые толстые уши, иногда вытянутую лапу, иногда полосатую спину… Орлы спали, раскрыв крылья, и походили на старинные гербы. В глубине некоторых клеток чернели какие-то непонятные громады.
    
В клетке за тонкой серебряной решёткой сидели на жёрдочках, на разной высоте, попугаи. И когда Суок остановилась у этой клетки, ей показалось, что один из них, который сидел ближе всех к решётке, старый, с длинной красной бородой, открыл один глаз и посмотрел на неё. А глаз его был похож на слепое лимонное зерно.
    
И мало того: он быстро закрыл этот глаз, точно притворился спящим. При этом Суок показалось, что он улыбнулся в свою красную бороду.
    
«Я просто дура», — успокоила себя Суок. Однако ей стало страшно.
    
То и дело то тут, то там среди тишины что-то пощёлкивало, похрустывало, пищало…
    
Попробуйте ночью зайти в конюшню или прислушайтесь к курятнику: вас поразит тишина, и вместе с тем вы будете слышать очень много маленьких звуков — то движение крыла, то чавканье, то треск насеста, то тоненький голос, выскочивший, точно капелька, из горла спящей птицы.
    
«Где же Просперо? — снова подумала Суок, но уже с большей тревогой. — А вдруг его казнили сегодня и в его клетку посадили орла?»
    
И тут из темноты чей-то хриплый голос сказал:
    
– Суок!
    
И тут же она услышала тяжкое и частое дыхание и ещё какие-то звуки, точно скулила большая больная собака.
    
– Ах! — вскрикнула Суок.
    
Она метнула фонарь в ту сторону, откуда её позвали. Там горели два красноватых огонька. Большое чёрное существо стояло в клетке подобно медведю, держась за прутья и прижав к ним голову.
    
– Просперо! — тихо сказала Суок.
    
И в одну минуту передумала целую кучу мыслей:
    
«Почему он такой страшный? Он оброс шерстью, как медведь. В глазах у него красные искры. У него длинные, загнутые когти. Он без одежды. Это не человек, а горилла…»
    
Суок готова была заплакать.
    
– Наконец-то ты пришла, Суок, — сказало странное существо. — Я знал, что я тебя увижу.
    
– Здравствуй. Я пришла тебя освободить, — промолвила Суок дрогнувшим голосом.
    
– Я не выйду из клетки. Я сегодня околею.
    
И опять послышались жуткие, скулящие звуки. Существо упало, потом приподнялось и снова прижалось к прутьям.
    
– Подойди, Суок.
    
Суок подошла. Страшное лицо смотрело на неё. Конечно, это было не человеческое лицо. Больше всего оно походило на волчью морду. И самое страшное было то, что уши этого волка имели форму человеческих ушей, хотя и покрыты были короткой твёрдой шерстью.
    
Суок хотела закрыть глаза ладонью. Фонарь прыгал в её руке. Жёлтые пятна света летали по воздуху.
    
– Ты боишься меня, Суок… Я потерял человеческий облик. Не бойся! Подойди… Ты выросла, похудела. У тебя печальное личико…
    
Он говорил с трудом. Он опускался всё ниже и наконец лёг на деревянный пол своей клетки. Он дышал всё чаще и чаще, широко раскрывая рот, полный длинных жёлтых зубов.
    
– Сейчас я умру. Я знал, что увижу тебя перед смертью…
    
Он протянул свою косматую обезьянью руку. Он чего-то искал в темноте. Раздался звук, как будто выдернули гвоздь, и потом страшная рука протянулась сквозь прутья.
    
В руке была небольшая дощечка.
    
– Возьми это. Там записано всё.
    
Суок спрятала дощечку.
    
– Просперо! — сказала она тихо.
    
Ответа не последовало.
    
Суок приблизила фонарь. Зубы оскалились навсегда. Мутные, остановившиеся глаза смотрели сквозь неё.
    
– Просперо! — закричала Суок, роняя фонарь. — Он умер! Он умер! Просперо!
    
Фонарь потух.
   
  
  
   
    
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
    
ОРУЖЕЙНИК ПРОСПЕРО
   
   
    
     
Глава 11
     
ГИБЕЛЬ КОНДИТЕРСКОЙ
    
    
Гвардеец, с которым мы познакомились у входа в зверинец как раз в тот момент, когда Суок стянула у него решетчатый фонарь, проснулся от шума, поднявшегося в зверинце.
    
Звери рычали, выли, пищали, ударяли хвостами по железным прутьям, птицы хлопали крыльями…
    
Гвардеец зевнул со страшным треском, потянулся, больно ударившись о решётку кулаком, и наконец окончательно пришёл в себя.
    
Тогда он вскочил. Фонаря не было. Мирно блестели звезды. Благоухал жасмин.
    
– Черт возьми!
    
Гвардеец плюнул с такой злобой, что плевок полетел, как пуля, и сбил чашечку жасмина.
    
Звериный концерт гремел с нарастающей силой.
    
Гвардеец поднял тревогу. Через минуту сбежались люди с факелами. Факелы трещали. Гвардейцы бранились. Кто-то запутался в сабле и упал, разбив нос о чью-то шпору.
    
– У меня украли фонарь!
    
– Кто-то прошёл в зверинец!
    
– Воры!
    
– Мятежники!
    
Гвардеец с разбитым носом и другой гвардеец с разбитой шпорой, а также остальные, раздирая темноту факелами, двинулись против неизвестного врага.
    
Но ничего подозрительного в зверинце не обнаружилось.
    
Тигры ревели, разевая красные вонючие пасти. Львы бегали по клеткам в большой тревоге. Попугаи устроили целый кавардак. Они вертелись, создавая впечатление разноцветной карусели. Обезьяны раскачивались на трапециях. А медведи пели низким, красивым басом.
    
Появление огня и людей ещё больше растревожило эту компанию.
    
Гвардейцы осмотрели все клетки.
    
Всё было в порядке.
    
Даже фонаря, оброненного Суок, они не нашли.
    
И вдруг гвардеец с разбитым носом сказал:
    
– Стой! — и поднял высоко факел.
    
Все посмотрели наверх. Там чернела зелёная крона дерева. Листья не двигались. Была тихая ночь.
    
– Видите? — спросил гвардеец грозно. Он потряс факелом.
    
– Да. Что-то розовое…
    
– Маленькое…
    
– Сидит…
    
– Дураки! Знаете, что это? Это попугай. Он вылетел из клетки и уселся там, черт бы его побрал!
    
Караульный гвардеец, поднявший тревогу, сконфуженно молчал.
    
– Нужно его снять. Он переполошил всех зверей.
    
– Верно. Лезь, Вурм. Ты моложе всех.
    
Тот, кого назвали Вурмом, подошёл к дереву. Он колебался.
    
– Лезь и сними его за бороду.
    
Попугай сидел неподвижно. Перья его розовели в гуще листьев, освещённой факелами.
    
Вурм сдвинул шляпу на лоб и почесал в затылке.
    
– Я боюсь… Попугаи кусаются очень больно.