1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 
(Тонкие губы с полосками рыжих   румян!),      

Только бы снова воскликнуть:   «Царевна! Царевна!» —      

И услышать в ответ: «Навсегда».      

       

Добрая мама! Надень-ка ты старый   салопчик,      

Да помолись Ченстоховской      

О бедном сыне своем      

И о женщине с черным бантом!      

       

      

 Закат      

       

       

В час, когда пустая площадь      

Желтой пылью повита,      

В час, когда бледнеют скорбно      

Истомленные уста, —      

Это ты вдали проходишь      

В круге красного зонта.      

       

Это ты идешь, не помня      

Ни о чем и ни о ком,      

И уже тобой томятся      

Кто знаком и не знаком, —      

В час, когда зажегся купол      

Тихим, теплым огоньком.      

       

Это ты в невинный вечер      

Слишком пышно завита,      

На твоих щеках ложатся      

Лиловатые цвета, —      

Это ты качаешь нимбом      

Нежно-красного зонта!      

       

Знаю: ты вольна не помнить      

Ни о чем и ни о ком,      

Ты падешь на сердце легким,      

Незаметным огоньком, —      

Ты как смерть вдали проходишь      

Алым, летним вечерком!      

       

Ты одета слишком нежно,      

Слишком пышно завита,      

Ты вдали к земле склоняешь      

Круг атласного зонта, —      

Ты меня огнем целуешь      

В истомленные уста!      

       

21 мая 1908      

Москва      

       * * *      

       

Увы, дитя! Душе неутоленной      

Не снишься ль ты невыразимым сном?      

Не тенью ли проходишь омраченной,      

С букетом роз, кинжалом и вином?      

       

Я каждый шаг твой зорко стерегу.      

Ты падаешь, ты шепчешь — я рыдаю,      

Но горьких слов расслышать не могу      

И языка теней не понимаю.      

       

Конец 1909      

 Душа      

       

       

О, жизнь моя! За ночью — ночь! И ты,   душа, не внемлешь миру.      

Усталая! К чему влачить усталую свою   порфиру?      

Что жизнь? Театр, игра страстей,   бряцанье шпаг на перекрестках,      

Миганье ламп, игра теней, игра огней   на тусклых блестках.      

       

К чему рукоплескать шутам? Живи на   берегу угрюмом.      

Там, раковины приложив к ушам, внемли   плененным шумам —      

       

Проникни в отдаленный мир: глухой   старик ворчит сердито,      

Ладья скрипит, шуршит весло, да вопли   — с берегов Коцита.      

       

Ноябрь 1908      

Гиреево      

       

Возвращение Орфея      

       

       

О, пожалейте бедного Орфея!      

Как скучно петь на плоском берегу!      

Отец, взгляни сюда, взгляни, как сын,   слабея,      

Еще сжимает лирную дугу!      

       

Еще ручьи лепечут непрерывно,      

Еще шумят нагорные леса,      

А сердце замерло и внемлет безотзывно      

Послушных струн глухие голоса.      

       

И вот пою, пою с последней силой      

О том, что жизнь пережита вполне,      

Что Эвридики нет, что нет подруги   милой,      

А глупый тигр ласкается ко мне.      

       

Отец, отец! Ужель опять, как прежде,      

Пленять зверей да камни чаровать?      

Иль песню новою, без мысли о надежде,      

Детей и дев к печали приучать?      

       

Пустой души пустых очарований      

Не победит ни зверь, ни человек.      

Несчастен, кто несет Коцитов дар стенаний      

На берега земных веселых рек!      

       

О, пожалейте бедного Орфея!      

Как больно петь на вашем берегу!      

Отец, взгляни сюда, взгляни, как сын,   слабея,      

Еще сжимает лирную дугу!      

       

20 февраля 1910      

 Голос Дженни      

       

А Эдмонда не покинет      

Дженни даже в небесах.      

Пушкин      

       

       

Мой любимый, где ж ты коротаешь      

Сиротливый век свой на земле?      

Новое ли поле засеваешь?      

В море ли уплыл на корабле?      

       

Но вдали от нашего селенья,      

Друг мой бедный, где бы ни был ты,      

Знаю тайные твои томленья,      

Знаю сокровенные мечты.      

       

Полно! Для желанного свиданья,      

Чтобы Дженни вновь была жива,      

Горестные нужны заклинанья,      

Слишком безутешные слова.      

       

Чтоб явился призрак, еле зримый,      

Как звезды упавшей беглый след,      

Может быть, и в сердце, мой любимый,      

У тебя такого слова нет!      

       

О, не кличь бессильной, скорбной   тени,      

Без того мне вечность тяжела!      

Что такое вечность? Это Дженни      

Видит сон родимого села.      

       

Помнишь ли, как просто мы любили,      

Как мы были счастливы вдвоем?      

Ах, Эдмонд, мне снятся и в могиле      

Наша нива, речка, роща, дом!      

       

Помнишь — вечер у скамьи садовой      

Наших деток легкие следы?      

Нет меня — дели с подругой новой      

День и ночь, веселье и труды!      

       

Средь живых ищи живого счастья,      

Сей и жни в наследственных полях.      

Я тебя земной любила страстью,      

Я тебе земных желаю благ.      

       

Февраль 1912      

       * * *      

       

Века, прошедшие над миром,      

Протяжным голосом теней      

Еще взывают к нашим лирам      

Из-за стигийских камышей.      

       

И мы, заслышав стон и скрежет,      

Ступаем на Орфеев путь,      

И наш напев, как солнце, нежит      

Их остывающую грудь.      

       

Былых волнений воскреситель,      

Несет теням любой из нас      

В их безутешную обитель      

Свой упоительный рассказ.      

       

В беззвездном сумраке Эреба,      

Вокруг певца сплетясь тесней,      

Родное вспоминает небо      

Хор воздыхающих теней.      

       

Но горе! мы порой дерзаем      

Все то в напевы лир влагать,      

Чем собственный наш век терзаем,      

На чем легла его печать.      

       

И тени слушают недвижно,      

Подняв углы высоких плеч,      

И мертвым предкам непостижна,      

Потомков суетная речь.      

       

Конец 1912      

       * * *      

       

Жеманницы былых годов,      

Читательницы Ричардсона!      

Я посетил ваш ветхий кров,      

Взглянул с высокого балкона      

       

На дальние луга, на лес,      

И сладко было мне сознанье,      

Что мир ваш навсегда исчез      

И с ним его очарованье.      

       

Что больше нет в саду цветов,      

В гостиной — нот на клавесине,      

И вечных вздохов стариков      

О матушке-Екатерине.      

       

Рукой не прикоснулся я      

К томам библиотеки пыльной,      

Но радостен был для меня      

Их запах, затхлый и могильный.      

       

Я думал: в грустном сём краю      

Уже полвека всё пустует.      

О, пусть отныне жизнь мою      

Одно грядущее волнует!      

       

Блажен, кто средь разбитых урн,      

На невозделанной куртине,      

Прославит твой полет, Сатурн,      

Сквозь многозвездные пустыни!      

       

Конец 1912      

 Лары      

       

       

    Когда впервые   смутным очертаньем      

Возникли вдалеке верхи родимых гор,      

    Когда ручей   знакомым лепетаньем      

    Мне ранил сердце —   руки я простер,      

    Закрыл глаза и   слушал, потрясенный,      

Далекий топот стад и вольный клект   орла,      

И мнилось — внятны мне, там, в синеве   бездонной,      

Удары мощные упругого крыла.      

    Как яростно палило   солнце плечи!      

    Как сладостно   звучали из лугов      

    Вы, жизни прежней   милые предтечи,      

Свирели стройные соседних пастухов!      

И так до вечера, в волненье одиноком,      

    Склонив лицо, я   слушал шум земной,      

Когда ж открыл глаза — торжественным   потоком      

    Созвездия катились   надо мной.      

       

Май 1911      

       

К музе      

       

       

Я вновь перечитал забытые листы,      

    Я воскресил   угасшее волненье,      

    И предо мной опять   предстала ты,      

    Младенчества   прекрасное виденье.      

    В былые дни, как   нежная подруга,      

    Являлась ты под   кров счастливый мой      

    Делить часы   священного досуга.      

В атласных туфельках, с девической   косой,      

С улыбкой розовой, и легкой, и   невинной,      

    Ты мне казалась   близкой и родной,      

    И я шутя назвал   тебя кузиной.      

О муза милая! Припомни тихий сад,      

Тумана сизого вечерние куренья,      

    И тополей   прохладный аромат,      

    И первые уроки   вдохновенья!      

    Припомни всё:   жасминные кусты,      

    Вечерние,   мечтательные тени,      

    И лунный серп, и   белые цветы      

    Над озером   склонявшейся сирени…      

    Увы, дитя! Я   жаждал наслаждений,      

    Я предал всё: на   шумный круг друзей      

    Я променял   священный шум дубравы,      

Венок твой лавровый, залог любви и   славы,      

    Я, безрассудный,   снял с главы своей —      

    И вот стою один   среди теней.      

Разуверение — советчик мой лукавый,      

И вечность — как кинжал над совестью   моей!      

       

Весна 1910      

 Стансы      

       

       

Святыня меркнущего дня,      

Уединенное презренье,      

Ты стало посещать меня,      

Как посещало вдохновенье.      

       

Живу один, зову игрой      

Слова романсов, письма, встречи,      

Но горько вспоминать порой      

Свои лирические речи!      

       

Но жаль невозвратимых дней,      

Сожженных дерзко и упрямо, —      

Душистых зерен фимиама      

На пламени души моей.      

       

О, радости любви простой,      

Утехи нежных обольщений!      

Вы величавей, вы священней      

Величия души пустой…      

       

И хочется упасть во прах,      

И хочется молиться снова,      

И новый мир создать в слезах,      

Во всем — подобие былого.      

       

Январь 1909      

       

В альбом      

       

       

Вчера под вечер веткой туи      

Вы постучали мне в окно.      

Но я не верю в поцелуи      

И страсти не люблю давно.      

       

В холодном сердце созидаю      

Простой и нерушимый храм…      

Взгляните: пар над чашкой чаю!      

Какой прекрасный фимиам!      

       

Но, внемля утро, щебет птичий,      

За озером далекий гром,      

Кто б не почтил призыв девичий      

Улыбкой, розой и стихом?      

       

Лето 1909      

Гиреево      

 Поэту      

       

Со колчаном вьется мальчик,      

С позлащенным легким луком      

Державин      

       

       

    Ты губы сжал и   горько брови сдвинул,      

А мне смешна печаль твоих красивых   глаз.      

    Счастлив поэт,   которого не минул      

    Банальный миг,   воспетый столько раз!      

       

    Ты кличешь смерть   — а мне смешно и нежно:      

Как мил изменницей покинутый поэт!      

    Предчувствую   написанный прилежно,      

    Мятежных слов   исполненный сонет.      

       

    Пройдут года. Как   сон, тебе приснится      

Минувших горестей невозвратимый   хмель.      

    Придет пора   вздохнуть и умилиться:      

    Над чем рыдала детская   свирель!      

       

    Люби стрелу   блистательного лука.      

Жестокой шалости, поэт, не   прекословь!      

    Нам все дается   первая разлука,      

    Как первый лавр,   как первая любовь.      

       

Весна 1908      

Гиреево      

       

Дождь      

       

       

Я рад всему: что город вымок,      

Что крыши, пыльные вчера,      

Сегодня, ясным шелком лоснясь,      

Свергают струи серебра.      

       

Я рад, что страсть моя иссякла.      

Смотрю с улыбкой из окна,      

Как быстро ты проходишь мимо      

По скользкой улице, одна.      

       

Я рад, что дождь пошел сильнее      

И что, в чужой подъезд зайдя,      

Ты опрокинешь зонтик мокрый      

И отряхнешься от дождя.      

       

Я рад, что ты меня забыла,      

Что, выйдя из того крыльца,      

Ты на окно мое не взглянешь,      

Не вскинешь на меня лица.      

       

Я рад, что ты проходишь мимо,      

Что ты мне все-таки видна,      

Что так прекрасно и невинно      

Проходит страстная весна.      

       

7 апреля 1908      

Москва      

 Милому другу      

       

       

Ну, поскрипи, сверчок! Ну, спой,   дружок запечный!      

Дружок сердечный, спой! Послушаю   тебя —      

    И, может быть, с   улыбкою беспечной      

    Припомню все: и   то, как жил любя,      

       

И то, как жил потом, счастливые   волненья      

В душе измученной похоронив   навек, —      

    А там, глядишь,   усну под это пенье.      

    Ну, поскрипи!   Сверчок да человек —      

       

Друзья заветные: у печки, где   потепле,      

Живем себе, живем, скрипим себе,   скрипим,      

    И стынет сердце   (уголь в сизом пепле),      

    И все былое —   призрак, отзвук, дым!      

       

Для жизни медленной, безропотной,   запечной      

Судьба заботливо соединила нас.      

    Так пой, скрипи,   шурши, дружок сердечный,      

    Пока огонь   последний не погас!      

       

8 августа 1911      

Звенигород      

       

Мыши      

       

       

       1      Ворожба      

Догорел закат за речкой.      

Загорелись три свечи.      

Стань, подруженька, за печкой,      

Трижды ножкой постучи.      

       

Пусть опять на зов твой мыши      

Придут вечер коротать.      

Только нужно жить потише,      

Не шуметь и не роптать.      

       

Есть предел земным томленьям,      

Не горюй и слез не лей.      

С чистым сердцем, с умиленьем      

Дорогих встречай гостей.      

       

В сонный вечер, в доме старом,      

В круге зыбкого огня      

Помолись-ка нашим ларам      

За себя и за меня.      

       

Свечи гаснут, розы вянут,      

Даже песне есть конец, —      

Только мыши не обманут      

Истомившихся сердец.      

       

Январь 1913      

       

       2      Сырнику      

Милый, верный Сырник, друг незаменимый,      

Гость, всегда желанный в домике моем!      

Томно веют весны, долго длятся зимы, —      

Вечно я тоскую по тебе одном.      

       

Знаю: каждый вечер робко скрипнет дверца,      

Прошуршат обои — и приходишь ты      

Ласковой беседой веселить мне сердце      

В час отдохновенья, мира и мечты.      

       

Ты не разделяешь слишком пылких бредней,      

Любишь только сыр, швейцарский и простой      

Редко ходишь дальше кладовой соседней,      

Учишь жизни ясной, бедной и святой.      

       

Заведу ли речь я о Любви, о Мире —      

Ты свернешь искусно на любимый путь:      

О делах подпольных, о насущном сыре, —      

А в окно струится голубая ртуть —      

       

Друг и покровитель, честный собеседник,      

Стереги мой домик до рассвета дня…      

Дорогой учитель, мудрый проповедник,      

Обожатель сыра, — не оставь меня!      

       

Осень 1913      

       

       3      Молитва      

Все былые страсти, все тревоги      

Навсегда забудь и затаи…      

Вам молюсь я, маленькие боги,      

Добрые хранители мои.      

       

Скромные примите приношенья:      

Ломтик сыра, крошки со стола…      

Больше нет ни страха, ни волненья:      

Счастье входит в сердце, как игла.      

       

(Осень 1913)      

 Звезда над пальмой      

       

       

За окном — ночные разговоры,      

Сторожей певучие скребки.      

Плотные спусти, Темира, шторы,      

Почитай мне про моря, про горы,      

Про таверны, где в порыве ссоры      

Нож с ножом скрещают моряки.      

       

Пусть опять селенья жгут апахи,