1 2 3 4 5 6 7 8 
    
– Пойдем сюда, – сказала она, потащив меня к тропинке справа.
    
– Но сюда нельзя, – возразил я, желая играть по правилам.
    
– Пошли, – настаивала она.
    
– Хочешь, чтобы нам на головы рухнуло подгнившее дерево? – припугнул я ее.
    
– Мы убежим, если оно начнет падать, – сказала она.
    
– Ох… – Я запричитал, качая головой. – Мисс Энни, вы плохая, – сказал я, изображая Хэтти Макдэниел в роли Мамушки из «Унесенных ветром».
    
– Ага.
    
Она согласно кивнула и повела меня к дорожке справа.
    
– Плохое оправдание для лесника, – заметил я.
    
Несколько мгновений спустя мы оказались на наклонном участке скалы, спускающемся к краю утеса, который был от нас всего ярдах в пятнадцати.
    
– Видишь? – сказал я ей, стараясь не улыбаться.
    
– Хорошо, тогда вернемся, – согласилась она, подавив улыбку. – По крайней мере, теперь мы знаем, почему нельзя было сюда идти.
    
Я посмотрел на нее с притворной суровостью.
    
– Ты всегда приводишь меня туда, куда идти не следует, – сказал я.
    
Она кивнула с довольным видом.
    
– В этом моя обязанность – делать твою жизнь увлекательной.
    
Мы стали перебираться через вершину ската, направляясь в сторону другой тропинки. Поверхность скалы была скользкой от слоя сухих игл, и мы шли друг за другом, я – сзади.
    
Энн прошла лишь несколько ярдов, когда вдруг оступилась и упала на левый бок. Я бросился к ней и тоже поскользнулся. Пытался встать, но не мог. Меня разбирал смех.
    
– Крис.
    
Ее встревоженный голос заставил меня быстро взглянуть в ее сторону. Она стала скользить вниз по скату, и каждая попытка остановиться приводила к тому, что она сдвигалась еще дальше вниз.
    
– Не шевелись, – сказал я. Мое сердце вдруг сильно забилось. – Раскинь пошире руки и ноги.
    
– Крис… – Голос ее задрожал. Она старалась делать, как я говорил, но соскальзывала все дальше. – О Господи, – в испуге бормотала она.
    
– Замри, – велел я ей.
    
Она послушалась и почти перестала соскальзывать. Я неуклюже поднялся на ноги. Мне было не дотянуться до нее. А попытайся я подползти к ней, мы оба заскользили бы к краю.
    
Я снова поскользнулся и упал на одно колено, зашипев от боли. Потом осторожно подполз к верху ската, на ходу разговаривая.
    
– Не двигайся сейчас, просто не двигайся, – говорил я. – Все будет хорошо. Не бойся.
    
И вдруг все вернулось опять. Это уже когда-то было. Я мгновенно испытал облегчение. Я найду упавшую ветку, протяну ей вниз и вытащу ее на безопасное место. А потом обниму, расцелую, и она…
    
– Крис!
    
Ее крик заставил меня вздрогнуть. Пораженный ужасом, я смотрел, как она соскальзывает к краю.
    
В панике позабыв обо всем, я нырнул вниз по скату, устремившись к ней и вглядываясь в ее побелевшее от ужаса лицо.
    
– Крис, спаси меня, – молила она. – Спаси меня. Пожалуйста, Крис!
    
Я в ужасе закричал, когда она, оказавшись на краю, пропала из виду. Послышался жуткий крик.
    
– Энн! – истошно завопил я.
    
Я резко проснулся с сильно бьющимся сердцем, быстро поднялся и огляделся по сторонам.
    
У дивана стояла Кэти, помахивая хвостом и поглядывая на меня с выражением, я бы сказал, озабоченности. Я положил руку ей на голову.
    
– Ладно, ладно, – пробормотал я. – Сон. Мне приснился сон.
    
Почему-то мне показалось, она поняла мои слова. Я приложил к груди правую ладонь и почувствовал тяжелые удары сердца. «Почему мне приснился этот сон? – недоумевал я. – И почему он окончился совсем не так, как было в действительности?» Вопрос не давал мне покоя, и я огляделся по сторонам, потом позвал Альберта по имени.
    
Я вздрогнул от неожиданности, когда он в тот же миг – да, Роберт, именно в тот же миг вошел в комнату. Он улыбнулся, видя мою реакцию, потом, присмотревшись, понял, что я чем-то встревожен, и спросил, в чем дело.
    
Я рассказал ему о сне и спросил, что это может значить.
    
– Возможно, это был какой-то символический «след», – сказал он.
    
– Надеюсь, больше не осталось, – содрогаясь, проговорил я.
    
– Это пройдет, – уверил он меня. Вспомнив, как стояла около меня Кэти во время пробуждения, я сказал об этом Альберту.
    
– У меня было странное ощущение, что она понимает мои слова и чувства, – сказал я.
    
– Здесь существует такое понимание, – откликнулся он, наклоняясь и гладя ее по голове. – Правда, Кэти?
    
Она помахала хвостом, глядя ему в глаза. Я выдавил из себя улыбку.
    
– Когда ты сказал: «подумай обо мне, и я приду», ты не шутил.
    
Он с улыбкой выпрямился.
    
– Здесь так и бывает, – согласился он. – Когда хочешь кого-то увидеть, стоит лишь подумать о нем, и этот человек появится. Разумеется, если он этого хочет – как я хотел быть с тобой. Ведь у нас с тобой всегда было родство душ. Даже если нас разделяли годы, мы были, так сказать, на одной волне.
    
Я в изумлении заморгал.
    
– Повтори это! – попросил я.
    
Он повторил, и у меня челюсть отвисла, не сомневаюсь.
    
– У тебя губы не шевелятся, – вымолвил я. Он рассмеялся при виде моего лица.
    
– Как получилось, что я не замечал этого раньше?
    
– Я раньше так не делал, – признался он. Его губы не двигались. Ошеломленный, я уставился на него.
    
– Как же я могу слышать твой голос, если ты не разговариваешь?
    
– Так же, как я слышу твой.
    
– Мои губы тоже не шевелятся?
    
– Мы общаемся через сознание, – ответил он.
    
– Невероятно, – сказал я. Подумал, что сказал.
    
– По сути дела, здесь довольно сложно разговаривать вслух, – услышал я его голос. – Но большинство вновь прибывших некоторое время не осознают, что не пользуются голосами.
    
– Невероятно, – повторил я.
    
– Но как эффективно, – сказал он. – Язык – скорее барьер для понимания, нежели содействие. Кроме того, посредством мысли мы в состоянии общаться на любом языке без переводчика. И еще, мы не ограничены словами и предложениями. Качество общения улучшается благодаря вспышкам чистой мысли.
    
– А теперь, – продолжал он, – поскольку я носил этот костюм, тебя не удивит мой внешний вид. Если не возражаешь, я вернусь к своему естественному одеянию.
    
Я понятия не имел, что он хочет этим сказать.
    
– Хорошо? – спросил он.
    
– Конечно, – сказал я. – Не знаю, что…
    
Вероятно, это произошло, пока я моргал. На Альберте больше не было белой рубашки и брюк. Вместо этого на нем появилась мантия, цвет которой гармонировал с окружавшим его сиянием. Длиной до пят, она свисала красивыми складками и была перехвачена в талии золотым пояском. Я заметил, что Альберт босой.
    
– Ну вот, – сказал он. – Так мне гораздо удобнее. Я уставился на него – боюсь, несколько невежливо.
    
– Мне тоже придется носить такое? – спросил я.
    
– Вовсе нет, – сказал он. Не знаю, что было написано у меня на лице, но мой вид явно его развеселил. – Выбор за тобой. Что пожелаешь.
    
Я оглядел себя. Признаюсь, немного странно было увидеть ту же одежду, что была на мне в день аварии. И все же я не представлял себя в мантии. Она казалась мне чересчур «божественной».
    
– А теперь, – молвил Альберт, – возможно, тебе захочется получить более полное представление о том, где ты находишься.
   
   
    
     
В ТОМ-ТО И ПРОБЛЕМА
    
    
Когда мы вышли из дома, случилось нечто странное. Во всяком случае, мне это показалось странным. Альберт же не удивился. Даже Кэти не прореагировала так, как можно было ожидать.
    
Появившаяся в небе жемчужно-серая птица стремительно опустилась на левое плечо Альберта, заставив меня вздрогнуть.
    
Слова Альберта поразили меня еще больше.
    
– Это та птица, за которой ухаживала твоя жена, – сообщил он. – Я берегу ее для Энн.
    
– Птица, за которой ухаживала моя жена? – удивился я и невольно взглянул на Кэти.
    
В жизни при виде птицы она залилась бы неистовым лаем. Здесь собака оставалась совершенно спокойной.
    
Альберт объяснил, что Энн постоянно занималась ранеными птицами, выхаживая их. Все спасенные ею птицы – а их были десятки – находились здесь, в Стране вечного лета, ожидая ее. Альберт знал даже, что одно время местные ребятишки звали Энн Птичьей Леди Хидден-Хиллз.
    
Я мог лишь покачать головой.
    
– Невероятно, – сказал я.
    
Он улыбнулся.
    
– О, ты увидишь вещи куда более невероятные, – пообещал он и, погладив птицу, обратился к ней: – Как поживаешь?
    
Я не удержался от смеха, когда птица затрепетала крыльями и зачирикала.
    
– Не хочешь ли ты сказать, что она ответила? – спросил я.
    
– Да, по-своему, – согласился Альберт. – То же самое, что с Кэти. Скажи ей: «Привет!»
    
Мне было немного неловко, но я сделал, как он сказал. Птица мгновенно уселась на мое правое плечо, и мне и вправду показалось, Роберт, что между нами произошел какой-то обмен мыслями. Не знаю, как передать, что именно это было, знаю только, что это было очаровательно.
    
Потом птица снова взлетела, и Кэти напугала меня, пролаяв один раз, словно с ней прощаясь. «Невероятно», – подумал я, когда мы стали удаляться от дома.
    
– Я заметил, что в доме нет зеркал, – сказал я.
    
– Они бесполезны, – откликнулся Альберт.
    
– Потому что они в основном тешат наше тщеславие? – поинтересовался я.
    
– Более того, – ответил он. – Людям, чья внешность так или иначе пострадала в течение жизни, ни к чему смотреть на себя. Иначе они стали бы застенчивыми и не смогли бы сконцентрироваться на самоусовершенствовании.
    
Я задумался о том, какая внешность у меня, понимая, что, если во мне есть что-то неприятное, он все равно не скажет.
    
Мы начали подниматься по травянистому склону, и я постарался об этом не думать. Кэти бежала впереди. Я с удовольствием подумал о том, какая она ухоженная. Энн была бы так счастлива ее увидеть. Они проводили вместе много времени. Энн буквально не могла выйти из дома без собаки. Бывало, мы подсмеивались над безошибочным чутьем, с каким Кэти догадывалась о намерении Энн выйти из дома. По временам это казалось явно сверхъестественным.
    
Перебирая в голове эти мысли, я глубоко вдыхал свежий, прохладный воздух. Эта температура казалась для меня идеальной.
    
– Вот почему это место называют Страной вечного лета? – спросил я, пускаясь в эксперимент, чтобы узнать, понял ли Альберт мой вопрос.
    
Он понял и ответил:
    
– Отчасти. Но также и потому, что это место может отразить представление каждого человека о совершенном счастье.
    
– Будь Энн здесь со мной, оно было бы совершенным, – молвил я, не в силах избавиться от мыслей о ней.
    
– Будет, Крис.
    
– Тут есть вода? – спросил я вдруг. – Лодки? Так Энн представляет себе небеса.
    
– Есть и то и другое, – ответил он. Я поднял глаза на небо.
    
– Здесь когда-нибудь темнеет?
    
– Не полностью, – сказал Альберт. – Правда, сумерки у нас бывают.
    
– Почудилось ли это мне, или свет в кабинете действительно потускнел, когда я собирался спать?
    
– Потускнел, – подтвердил Альберт. – В соответствии с твоей потребностью отдохнуть.
    
– Ведь это неудобно – когда нет смены дня и ночи? Как вы планируете своё время?
    
– По виду деятельности, – ответил он. – Разве в жизни люди, как правило, делают не то же самое? Время работать, время есть, время отдыхать, время спать?
    
Мы делаем то же самое – с той разницей, разумеется, что нам не надо есть или спать.
    
– Надеюсь, и моя потребность во сне скоро отпадет, – сказал я. – Меня не привлекает перспектива видеть сны такого рода, какой только что меня посетил.
    
– Эта потребность отпадет, – успокоил меня Альберт.
    
Оглядевшись по сторонам, я недоверчиво присвистнул.
    
– Полагаю, я привыкну ко всему этому, – сказал я с некоторым сомнением. – Правда, поверить невероятно трудно.
    
– Ты не представляешь, как долго мне пришлось к этому привыкать, – признался Альберт. – Труднее всего было поверить в то, что меня пустили в такое место, которого, по моим понятиям, не существует.
    
– Ты тоже в это не верил! – воскликнул я с облегчением.
    
– Верят очень немногие, – продолжал он. – Некоторые произносят пустые слова. Другие даже хотят поверить. Но верят немногие.
    
Остановившись, я наклонился, чтобы снять ботинки и носки. Подняв, я понес их в руках, когда мы пошли дальше. Трава под ногами была мягкой и теплой.
    
– Нет необходимости их нести, – сказал Альберт.
    
– Не хотелось бы захламлять такое красивое место.
    
Он рассмеялся.
    
– Не беспокойся, – сказал он. – Через некоторое время они исчезнут.
    
– В матрице?
    
– Точно.
    
Я остановился, чтобы положить ботинки на траву, потом догнал Альберта. Кэти легко бежала с нами рядом. Альберт заметил взгляд, который я бросил назад, и улыбнулся.
    
– Не сразу, – сказал он.
    
Через несколько минут мы добрались до вершины холма и, остановившись, окинули взглядом пейзаж. При ближайшем рассмотрении можно было сравнить его с Англией – или, возможно, Новой Англией – в начале лета: роскошные зеленые луга, густые леса, красочные островки цветов и искрящиеся ручьи – все это накрыто куполом насыщенного голубого цвета со снежно-белыми облаками. Тем не менее ни одно место на Земле не могло сравниться с этим.
    
Я глубоко вдыхал воздух. Я чувствовал себя совершенно здоровым, Роберт. Прошла не только боль от травм после аварии, но никаких следов боли не было также в шее и пояснице; ты ведь знаешь, у меня были проблемы со спиной.
    
– Я так хорошо себя чувствую, – признался я.
    
– Значит, ты смирился с тем, что находишься здесь, – сказал Альберт.
    
Я не понял и спросил, что это значит.
    
– Многие люди попадают сюда, убежденные в том, что пребывают в том же физическом состоянии, как и в момент смерти, – объяснил он. – Они считают себя больными, пока не осознают, что попали в место, где болезни сами по себе не существуют. Только тогда они становятся здоровыми. Сознание – все, помни об этом.
    
– И, кстати говоря, – признался я, – похоже, я и соображать стал лучше.
    
– Потому что тебе больше не мешает физическая субстанция мозга.
    
Глядя по сторонам, я заметил фруктовый сад с деревьями, похожими на сливовые. Я подумал, что этого не может быть, и у меня в голове возник вопрос.
    
– Ты сказал, что здесь нет нужды в еде, – сказал я. – Значит ли это, что и пить никогда не хочется?
    
– Мы получаем питание непосредственно из атмосферы, – ответил он. – Свет, воздух, цвета, растения.
    
– Так у нас нет желудков, – догадался я. – Нет органов пищеварения.
    
– В них нет необходимости, – согласился он. – На Земле наши организмы извлекают все полезное из пищи, в которой изначально содержится энергия солнца. Здесь мы непосредственно потребляем эту энергию.
    
– А что происходит с репродуктивными органами?
    
– У тебя они все еще есть, потому что ты считаешь, что они должны быть. Со временем, когда ты осознаешь их ненужность, они исчезнут.
    
– Это странно, – сказал я.
    
Он покачал головой с печальной улыбкой на устах.
    
– Представь себе людей, чья жизнь зависит от этих органов, – предложил он. – Кто даже после смерти продолжает считать их необходимыми, поскольку не может помыслить о существовании без них. Эти люди не бывают удовлетворенными, никогда не достигают совершенства. Это лишь иллюзия, но им от нее не освободиться, и она бесконечно препятствует их прогрессу. Вот что странно, Крис.
    
– Могу это понять, – признал я. – И все-таки нас с Энн связывали и физические отношения тоже.
    
– И здесь есть люди, любящие друг друга, которых связывают сексуальные отношения, – сказал он, в очередной раз меня удивив. – Рассудок способен на все, что угодно, – всегда помни об этом. Конечно, со временем эти люди обычно начинают понимать, что здесь физические контакты не столь полны, как при жизни.
    
– По этой причине, – продолжал он, – нам совсем не следует пользоваться нашими телами; мы лишь ими обладаем, потому что они нам знакомы. Стоит захотеть, и мы можем выполнить любую функцию только с помощью сознания.
    
– Ни голода, – сказал я. – Ни жажды. Ни усталости. Ни боли. Никаких проблем.
    
– Я бы этого не сказал, – возразил Альберт. – Если не считать снижения потребностей, о которых ты говорил, – и отсутствия необходимости зарабатывать деньги, – все остается прежним. Все те же проблемы. И человеку приходится их решать.
    
Его слова заставили меня подумать об Энн. Было тревожно думать о том, что после всех перенесенных в жизни невзгод она не найдет здесь отдохновения. Это казалось мне несправедливым.
    
– Помни, что здесь она найдет и поддержку, – сказал Альберт, снова прочитав мои мысли. – Очень продуманную и деликатную.
    
– Мне бы лишь хотелось дать ей об этом знать, – сказал я. – Никак не могу избавиться от этого чувства опасения за нее.
    
– Ты по-прежнему разделяешь ее страдания, – откликнулся он. – Надо выкинуть это из головы.
    
– Тогда я полностью потеряю с ней контакт, – ужаснулся я.
    
– Это не контакт, – возразил он. – Энн ничего не знает – а тебе это только мешает. Теперь ты здесь, Крис. И в этом все дело.
   
   
    
     
СИЛА РАЗУМА
    
    
Я понимал, что он прав, и, несмотря на постоянную тревогу, старался выбросить тягостные мысли из головы.
    
– Ходьба пешком – единственный способ перемещения здесь? – спросил я, чтобы переменить тему разговора.
    
– Конечно нет, – ответил Альберт. – У каждого есть собственный способ быстрого перемещения.
    
– Как это?
    
– Поскольку здесь не существует пространственных ограничений, – разъяснил он, – путешествие может быть мгновенным. Ты видел, как быстро я к тебе пришел, когда ты позвал меня по имени. Я это сделал, подумав о своем доме.
    
– И все путешествуют таким образом? – с удивлением спросил я.
    
– Те, кто хотят, – сказал он, – и могут себе это представить.
    
– Я не улавливаю.
    
– Все происходит в сознании, Крис, – напомнил он. – Никогда этого не забывай. Те, кто считает, что транспортировка ограничивается машинами и велосипедами, будут путешествовать на них. Те, кто полагает, что единственный способ перемещения – ходьба, будут ходить. Понимаешь, здесь существует огромная разница между тем, что люди считают необходимым, и тем, что действительно необходимо. Если ты внимательно посмотришь вокруг, то увидишь транспортные средства, теплицы, магазины, фабрики и так далее. Все это не нужно, но существует, потому что некоторые люди считают, что эти вещи нужны.
    
– Ты научишь меня путешествовать в мыслях? – спросил я.
    
– Разумеется. Все дело в воображении. Представь себя мысленно в десяти ярдах от того места, где ты сейчас находишься.
    
– И это все? 
    
Он кивнул.
    
– Попробуй.
    
Я закрыл глаза и попробовал. Сначала я ощутил вибрацию, потом вдруг почувствовал, что начинаю скользить вперед в наклонном положении. Испугавшись, я открыл глаза и огляделся. Альберт был примерно в шести футах позади меня, Кэти бежала рядом, помахивая хвостом.
    
– Что произошло? – спросил я.
    
– Ты остановился, – сказал Альберт. – Попробуй еще. Не надо закрывать глаза.
    
– Это произошло не мгновенно, – заметил я. – Я чувствовал, что двигаюсь.
    
– Все потому, что это для тебя внове, – объяснил он. – После того как привыкнешь, это будет происходить мгновенно. Попробуй еще раз.
    
Я взглянул на полянку под березой ярдах в двадцати от нас и представил, как я там стою.
    
Движение было настолько стремительным, что я с ним не совладал. Издав удивленный вопль, я упал на землю, не почувствовав боли. Оглядевшись по сторонам, я увидел, что ко мне с лаем бежит Кэти.
    
Альберт оказался около меня раньше ее; не знаю, как ему это удалось.
    
– Ты слишком стараешься, – сказал он со смехом. Я смущенно улыбнулся.
    
– Ну, по крайней мере, было не больно.
    
– Больно не будет никогда, – откликнулся он. – Наши тела невосприимчивы к повреждениям.
    
Я поднялся на колени и потрепал Кэти, когда она ко мне подошла.
    
– Это ее пугает? – спросил я.
    
– Нет-нет, она знает, что происходит.
    
Я поднялся, думая о том, как все это понравилось бы Энн. Представляя себе улыбку на ее лице, когда она впервые попробует. Ей всегда нравилось новое, волнующее; нравилось делиться со мной впечатлениями.
    
Пока ко мне не вернулись мои опасения, я выбрал вершину холма в нескольких сотнях ярдов от нас и мысленно представил, что стою там.
    
Снова ощущение вибрации; я бы сказал, изменяющейся вибрации. Не успел я и глазом моргнуть, как уже был там.
    
Нет, не там. Я в замешательстве огляделся по сторонам. Альберта и Кэти нигде не было видно. Что же теперь я сделал не так?
    
Передо мной вспыхнул свет, и голос Альберта произнес:
    
– Ты улетел слишком далеко.
    
Я стал его высматривать. Моргнув раз, другой, я заметил его с Кэти на руках прямо перед собой.
    
– Что это была за вспышка света? – спросил я, пока он ставил собаку на землю.
    
– Моя мысль, – ответил он. – Мысли тоже можно передавать.
    
– Значит, я могу послать свои мысли Энн? – быстро спросил я.
    
– Будь она к ним восприимчива, то получила бы некоторые, – ответил он. – Но, к сожалению, чрезвычайно трудно, если вообще возможно, послать ей мысли.
    
И снова я постарался заглушить потаенную тревогу, рождавшуюся вместе с мыслями об Энн. Следовало верить словам Альберта.
    
– А мог бы я мысленно отправиться в Англию? – задал я первый пришедший в голову вопрос. – Я, конечно, имею в виду здешнюю Англию; полагаю, здесь она есть.
    
– Да, действительно, – сказал он. – И ты можешь туда отправиться, потому что делал это в жизни и знаешь, что именно себе представлять.
    
– Где в точности мы находимся? – спросил я.
    
– В аналоге Соединенных Штатов, – ответил он. – Человеку свойственно настраиваться на волну своей страны и народа. Дело не в том, что нельзя жить, где захочешь. Важно, что тебе было там комфортно.
    
– Значит, здесь существует эквивалент каждой страны на Земле?
    
– На этом уровне, – ответил Альберт. – В высших сферах национального сознания не существует.
    
– Высших сферах? – Я снова был в замешательстве.
    
– В доме Творца нашего много покоев, Крис, – сказал он. – Ты, например, найдешь здесь особые небеса для каждого направления богословия.
    
– Какое же, в таком случае, правильное? – спросил я, совершенно сбитый с толку.
    
– Все, – сказал он, – и ни одно. Буддисты, индуисты, мусульмане, христиане, иудаисты – все имеют свои представления о жизни после смерти, отражающие их верования. У викингов была своя Валгалла, у американских индейцев – охотничий рай, у зелотов – город золота. Все это реально. Все эти понятия являются частью всеобщей реальности.
    
– Ты найдешь здесь и таких, которые считают бессмертие души чепухой, – продолжал он. – Они колотят по нематериальным столам нематериальными кулаками и фыркают даже при упоминании о жизни вне материи. В этом величайшая ирония заблуждений. Помни об этом, – закончил он. – Любое явление в жизни имеет свой аналог в загробной жизни. Это относится как к самым прекрасным, так и к самым отвратительным вещам.
    
Когда он это сказал, у меня мороз пошел по коже – не знаю почему, да я и знать не хотел. Я торопливо перевел разговор на другое.
    
– Теперь мне в этой одежде как-то неловко, – сказал я.
    
Я говорил импульсивно, но, произнеся эти слова, понял, что сказал правду.
    
В голосе Альберта послышалась озабоченность.
    
– Не из-за меня ты так чувствуешь?
    
– Совсем нет. Просто… – Я пожал плечами. – Ну и как же мне переодеться?
    
– Так же, как перемещался в пространстве.
    
– С помощью воображения, сознания? 
    
Он кивнул.
    
– Всегда с помощью сознания, Крис. Его значение невозможно переоценить.
    
– Хорошо.
    
Закрыв глаза, я представил, что на мне мантия наподобие той, что у Альберта. В тот же миг я снова ощутил ту же вибрацию, на этот раз словно вокруг меня одно мгновение порхали тысячи бабочек. Сравнение неточное, но лучше ничего не могу придумать.
    
– Получилось? – спросил я.
    
– Посмотри, – отозвался он.
    
Я открыл глаза и посмотрел на себя.
    
И не удержался от смеха. Дома я часто носил длинный велюровый халат, но то, что на мне было в тот момент, ничем его не напоминало. Мне стало немного стыдно из-за своей веселости, но я не мог с собой совладать.
    
– Все нормально, – с улыбкой молвил Альберт. – Многие люди смеются, впервые увидев свою мантию.
    
– Она не такая, как у тебя, – заметил я. Моя была белая, без пояска.
    
– Она со временем изменится, как и ты, – сказал он.
    
– Как это получается?
    
– Путем наложения ментальных образов на идеопластическую среду твоей ауры.
    
– А можно еще раз? 
    
Он хмыкнул.
    
– Попросту говоря, на Земле бывает, что человека делает одежда, здесь же процесс прямо противоположный. Атмосфера вокруг нас отличается податливостью. Она в буквальном смысле воспроизводит изображение любой передаваемой мысли. За исключением наших тел, ни одна форма не стабильна, пока концентрированная мысль не сделает ее таковой.
    
Я лишь снова покачал головой.
    
– Невероятно.
    
– Что ты, Крис, – возразил Альберт. – В сущности, вполне вероятно. На Земле перед созданием чего-то материального необходимо создать эту вещь в уме, верно? Когда материя не принимается в расчет, все творение становится исключительно ментальным, вот и все. Со временем ты придешь к пониманию силы разума.
   
   
    
     
МЕНЯ ВСЕ ЕЩЕ ПРЕСЛЕДУЮТ ВОСПОМИНАНИЯ
    
    
Пока мы двигались дальше и Кэти трусила рядом, я начал понимать, что мантия Альберта с золотым пояском обозначает некий его повышенный статус, а моя мантия – статус «новичка».
    
Он опять прочел мои мысли.
    
– Все зависит от того, кем ты себя мыслишь, – сказал он. – Какую работу выполняешь.
    
– Работу? – недоуменно спросил я. Он усмехнулся.
    
– Удивлен?
    
Я не знал, как ответить на этот вопрос.
    
– Как-то никогда об этом не думал.
    
– Как и большинство людей, – сказал Альберт. – Или, если и думали, мысленно представляли себе потусторонний мир чем-то вроде вечного воскресенья. Ничего похожего на правду. Здесь больше работы, чем на Земле. Однако… – Он поднял палец вверх, когда я попытался вставить слово. – Работы, выполняемой добровольно, ради удовольствия ее сделать.
    
– И какую же работу выполнять мне?
    
– Тебе решать, – сказал он. – Поскольку нет необходимости зарабатывать себе на жизнь, работа должна приносить максимум удовольствия.
    
– Что ж, я всегда хотел писать нечто более важное, чем сценарии, – признался я.
    
– Так сделай это.
    
– Сомневаюсь, что смогу сосредоточиться, пока не узнаю, все ли в порядке с Энн.
    
– Придется тебе оставить все как есть, Крис, – покачал головой Альберт. – Это вне твоей досягаемости. Нацелься на писательство.
    
– Какой в этом смысл? – недоумевал я. – К примеру, если здесь ученый напишет книгу о каком-нибудь революционном открытии, какой от этого будет толк? Здесь это никому не понадобится.
    
– Понадобится на Земле, – сказал он.
    
Я этого не понял, пока он не объяснил, что на Земле ни один человек не совершает в одиночку ничего революционного; все жизненно важные знания поступают из Страны вечного лета – передаются таким способом, что их может воспринять более чем один человек.
    
Когда я поинтересовался, что он имел в виду под словом «передаются», он пояснил: происходит передача мыслей – хотя ученые здесь постоянно пытаются разработать систему, с помощью которой можно было бы иметь непосредственный контакт с земным уровнем.
    
– Ты хочешь сказать, вроде радио? – спросил я.
    
– Что-то вроде.
    
Эта идея показалась мне настолько неправдоподобной, что надо было все обдумать, прежде чем говорить на эту тему.
    
– Так когда мне начинать работу? – наконец задал я вопрос.
    
На уме у меня было вот что: полностью погрузиться в какое-то дело, чтобы время шло быстрее и мы с Энн поскорее снова были вместе.
    
Альберт рассмеялся.
    
– Дай себе небольшую отсрочку, – сказал он. – Ты только что прибыл. Сначала предстоит усвоить основные правила.
    
Он улыбнулся и похлопал меня по плечу.
    
– Я рад, что ты хочешь работать. Слишком многие прибывают сюда с желанием расслабиться. Поскольку потребностей здесь нет, это легко достижимо. Правда, такое существование скоро становится однообразным. Человек может даже заскучать.
    
Он объяснил, что здесь есть все виды работ с некоторыми очевидными исключениями. Не было отделения здравоохранения или санитарии, пожарных частей и полицейских участков, как не было и пищевой, и швейной промышленности, систем транспортировки, врачей, адвокатов, риэлторов.
    
– Меньше всех, – добавил он с улыбкой, – нужны здесь гробовщики.
    
– А что стало с людьми, работавшими в этих областях?
    
– Они работают где-то еще. – Его улыбка угасла. – Или некоторые из них продолжают делать то же, что и раньше. Не здесь, разумеется.
    
Снова это леденящее чувство: намек на «другое место». Я не хотел об этом знать. Еще раз я осознал собственное желание переменить тему разговора – правда, совершенно не сознавая, почему мне этого хотелось.
    
– Ты сказал, что объяснишь про третью сферу, – напомнил я.
    
– Хорошо. – Он кивнул. – Имей в виду, я не специалист, но…
    
Он объяснил, что Земля окружена концентрическими сферами существования, отличающимися по глубине и плотности, причем Страна вечного лета третья по счету. Я спросил, сколько их всего, и он ответил, что не уверен, но слышал, будто их семь – и самая нижняя, рудиментарная, фактически является земной.
    
– Так я был именно там? – спросил я. Он кивнул, а я продолжал: – Пока не отправился наверх.
    
– При описании этих сфер неправильно употреблять слова «вверх» и «вниз», – заметил Альберт, – Все не так просто. Наш мир удален от Земли лишь на расстояние вибрации. В действительности все существования совпадают.
    
– Значит, Энн и вправду близко, – высказал я предположение.
    
– В каком-то смысле, – ответил он. – И все же разве она осознает, что ее окружают телевизионные волны?
    
– Да, если включит телеприемник.
    
– Но сама она не приемник, – сказал он.
    
Я собирался спросить его, можем ли мы помочь ей найти приемник, когда вспомнил случай с Перри. Я решил, что ответа на этот вопрос нет. Я не мог снова подвергать ее такому испытанию.
    
Я оглядел цветущий луг, по которому мы шли. Он напомнил мне о луге, увиденном мною в Англии в 1957-м; помнишь, я тогда работал над сценарием. Я проводил выходные в загородном доме режиссера и воскресным утром, очень рано, выглянул из окна моей комнаты на прелестный луг. И вот я вспомнил его насыщенную зеленую тишину – и это вызвало в памяти все очаровательные места, виденные мною в жизни, чудесные мгновения, которые я испытал. «Было ли это еще одной причиной, почему я так упорно боролся со смертью?» – думал я.
    
– Видел бы ты, как боролся я, – сказал Альберт, снова прочитав мои мысли; похоже, он мог это делать, когда ему заблагорассудится. – Прошло шесть часов, прежде чем я умер.
    
– Почему?
    
– В основном потому, что был убежден: иного существования не будет, – сказал он.
    
Я вспомнил, что, умирая, узнал о происходящем в соседней комнате.
    
– Кто была та старая женщина? – спросил я, опять воспользовавшись его осведомленностью о моих мыслях.
    
– Ты ее не знал, – ответил он. – По мере того как угасали твои физические чувства, обострялись психические, и ты на короткое время достиг состояния ясновидения.
    
На меня снова нахлынули воспоминания о пережитой смерти. Я спросил Альберта, почему ощущалось покалывание, и он ответил, что это мой эфирный двойник отделялся от нервных окончаний моего физического тела. Я не понял, что означает «эфирный двойник», но в тот момент не стал спрашивать, потому что хотел задать другие вопросы.
    
К примеру, о том шуме, напоминающем звук рвущихся нитей. Оказывается, это отрывались нервные окончания – начиная от ступней и вверх, до мозга.
    
А что это был за серебряный шнур, соединяющий меня с телом, когда я над ним парил? Альберт объяснил, что это кабель, соединяющий физическое тело с эфирным двойником. Огромное количество нервных окончаний, встречающихся у основания черепа и вплетенных в вещество мозга. Волокна, собранные в эфирную «пуповину» и прикрепленные к макушке.
    
Цветной мешок, вытаскиваемый наверх шнуром, как выяснилось, означал удаление моего эфирного двойника. Слово «тело» происходит от англосаксонского «bodig», означающего «жилище, обиталище». Понимаешь, Роберт, это и есть физическое тело. Временное жилище для истинной сути человека.
    
– Но что произошло после моей смерти?
    
– Тебя «привязали» к Земле, – сказал Альберт. – Это состояние должно было окончиться приблизительно через три дня.
    
– А как долго оно продолжалось?
    
– По земным меркам? Трудно сказать, – ответил он. – По меньшей мере несколько недель. Может быть, дольше.
    
– Это казалось бесконечным, – вспомнил я с содроганием.
    
– Неудивительно, – согласился он. – Мучения находящихся в этом состоянии могут быть невыразимо ужасными. Не сомневаюсь, что тебя еще преследуют воспоминания.
   
   
    
     
ВОСПОМИНАНИЯ ОТХОДЯТ В ТЕНЬ
    
    
– Почему все казалось таким смутным? – продолжал я допытываться. – И было на ощупь таким… влажным – единственное слово для описания этого, которое пришло на ум.
    
Как сказал мне Альберт, все происходило в самой плотной части земной ауры, водном пространстве, ставшем источником мифов о водах Леты, о реке Стикс.
    
Почему я был не в состоянии видеть после смерти дальше десяти футов? Потому что, когда умирал, видел не дальше этого и унес с собой свое последнее впечатление.
    
Почему я чувствовал себя вялым и заторможенным, не способным ясно мыслить? Потому что две трети моего сознания оказались бездействующими, а рассудок был все еще окутан эфирной субстанцией, являющейся частью моего физического мозга. Таким образом, мое поведение сводилось к инстинктивным повторяющимся реакциям этой субстанции. И я чувствовал себя тупым, жалким, одиноким, напуганным.
    
– И утомленным, – прибавил я. – Мне все время хотелось спать, но не удавалось.
    
– Ты пытался достигнуть второй смерти, – сообщил Альберт.
    
И снова я был ошеломлен.
    
– Второй смерти?
    
– Наступающей во время сна и позволяющей сознанию еще раз прожить земную жизнь, – сказал он.
    
Меня удерживало от этого сна необычайное горе Энн и мое желание ее утешить. Вместо того чтобы очиститься «приблизительно за три дня», я оказался в плену, так сказать, снохождения.
    
Дело в том, Роберт, что недавно умерший человек находится в том же расположении духа, что и в момент смерти, будучи доступным для влияний земного плана. Это состояние угасает во время сна, но в моем случае сумеречного состояния воспоминания на время ожили. Позже все это осложнилось из-за влияния Перри.
    
– Я знаю, Ричард лишь хотел помочь, – сказал я.
    
– Разумеется, – согласился Альберт. – Он хотел убедить твою жену в том, что ты существуешь, – выражение любви с его стороны. Но, поступив так, он, сам того не зная, способствовал дальнейшей отсрочке твоей второй смерти.
    
– Я по-прежнему не понимаю, что ты подразумеваешь под моей второй смертью, – недоумевал я.
    
– Сброс твоего эфирного двойника, – терпеливо продолжал объяснять он. – Когда оставляешь позади его оболочку, чтобы твой дух – или астральное тело – мог перемещаться дальше.
    
– Это то, что я видел во время сеанса? – с удивлением спросил я. – Своего эфирного двойника?
    
– Да, к тому времени ты от него избавился.
    
– Он был похож на труп, – с отвращением произнес я.
    
– Это и был труп, – согласился Альберт. – Труп твоего эфирного двойника.
    
– Но он разговаривал. Отвечал на вопросы.
    
– Только как зомби. Его сущность исчезла. Так называемая астральная оболочка – не более чем совокупность умирающих молекул. У нее нет подлинной жизни или интеллекта. Тот молодой человек, сам того не зная, оживил своей психической энергией оболочку, а его рассудок подсказывал ответы.
    
– Как кукла, – сказал я, припоминая то, что подумал в тот момент.
    
– Совершенно верно, – кивнул Альберт.
    
– Вот почему тогда на сеансе Перри меня не видел.
    
– Ты оказался вне поля его психического зрения.
    
– Бедная Энн, – вздохнул я. Воспоминания причиняли боль. – Для нее это было ужасно.
    
– И могло бы причинить ей вред, если бы это продолжалось, – добавил Альберт. – Контакты с нефизическим состоянием бытия могут нежелательно сказаться на живых.
    
– Если б только она знала про это, – удрученно произнес я.
    
– Если б только все на Земле об этом знали, – откликнулся он.
    
Понимаешь, Роберт, отношение людей к умершим может быть губительным. Поскольку сознание усопшего уязвимо для впечатлений, чувства оставшихся на Земле могут оказать на него мощное воздействие. Глубокая печаль создает вибрации, фактически заставляющие усопшего страдать, удерживая его от дальнейшего продвижения. По сути дела, оплакивать умерших неправильно – это продлевает процесс их приспособления к потустороннему миру. Усопшим требуется время для достижения состояния второй смерти. Церемония похорон предполагает мирный уход человека и не должна превращаться в скорбный ритуал.
    
Тебе известно, Роберт, что при соборовании происходит помазание семи телесных центров, заключающих жизненно важные органы, для того чтобы помочь умирающему удалить из этих органов жизненную силу в ходе подготовки полного ее удаления через серебряный шнур? А отпущение грехов умирающему делается для окончательного отделения серебряного шнура и удаления из тела всей эфирной субстанции.
    
Существует много такого, что может облегчить наступление смерти. Воздействие на определенные нервные центры. Определенные звуки. Особое освещение. Тихое распевание специальных мантр, сжигание особых благовоний. Все это направлено на то, чтобы умирающий мог сконцентрироваться на своем уходе.
    
И самое важное, в течение трех дней после смерти следует кремировать останки.
    
Я рассказал Альберту о своем теле на кладбище, о том ужасающем мгновении, когда его увидел.
    
– Она не хотела, чтобы тебя сжигали, – сказал он, – она тебя так любит и хочет, чтобы ты был рядом, чтобы можно было тебя навещать и разговаривать с тобой. Это вполне понятно, но заслуживает сожаления, поскольку там – вовсе не ты.
    
– Что такое есть в кремации, чего нет в погребении?
    
– Сжигание освобождает усопшего от связи, удерживающей его вблизи физического тела, – ответил он. – Кроме того, в экстремальных случаях, когда шнур трудно оторвать даже после смерти, огонь моментально его отсекает. А после того как сброшена астральная оболочка, она не разлагается медленно рядом с телом, над которым парит, а быстро уничтожается в пламени.
    
– Эта упомянутая тобой связь, – продолжал я расспрашивать. – Ведь именно она принудила меня пытаться увидеть собственное тело?
    
Он кивнул.
    
– Людям нелегко забыть свои тела. У них сохраняется желание увидеть то, что они когда-то считали собой. Это желание может превратиться в манию. Вот почему кремация очень важна.
    
Пока он говорил, я думал о том, почему увеличивается моя растерянность. Почему я продолжал связывать все его высказывания со своими тревожными мыслями об Энн? Чего я боялся? Альберт все время уверял меня, что мы снова будем вместе. Почему я не мог допустить этого?
    
Я снова подумал о своем пугающем сне. Альберт назвал его «символическим переносом». В этом был смысл, но сон меня по-прежнему тревожил. Теперь меня беспокоила каждая мысль об Энн, и даже счастливые воспоминания почему-то отошли в тень.
   
   
    
     
СНОВА ТЕРЯЮ ЭНН
    
    
Альберт неожиданно сказал:
    
– Крис, мне придется тебя ненадолго оставить. Надо кое-что сделать.
    
Я смутился.
    
– Извини. Мне не приходило в голову, что я отнимаю у тебя время, необходимое для другого.
    
– Вовсе нет. – Он похлопал меня по спине. – Я пришлю кого-нибудь, чтобы тебя сопровождали. А пока будешь ждать – ты спрашивал про воду, – возьми меня за руку.
    
Я сделал так, как он велел.
    
– Закрой глаза, – сказал Альберт, взяв Кэти на руки.
    
В тот же миг я ощутил стремительное движение. Но оно кончилось так быстро, что могло мне лишь померещиться.
    
– Теперь можешь посмотреть, – сказал Альберт. Когда я открыл глаза, у меня перехватило дыхание.
    
Мы стояли на берегу великолепного озера, окаймленного лесом. Я с изумлением смотрел на его просторы. Поверхность воды была спокойной, лишь иногда на ней появлялась небольшая рябь, играющая на свету всеми цветами радуги. Вода поражала своей кристальной чистотой.
    
– Никогда не видел столь красивого озера, – признался я.
    
– Я подумал, оно тебе понравится, – сказал Альберт, опуская Кэти на землю. – Увидимся позже в моем доме. – Он стиснул мою руку. – Отдыхай, – добавил он.
    
Я успел лишь моргнуть, и Альберт исчез. Так просто. Ни вспышки света, никакого признака исчезновения. В одно мгновение он был здесь, а в следующее его не было. Я посмотрел на Кэти. Она не выказала никакого удивления.
    
Я обернулся и посмотрел на озеро.
    
– Оно напоминает мне озеро Эроухэд, – сказал я Кэти. – Помнишь, у нас там был загородный дом? – Она помахала хвостом. – Было мило, но здесь намного лучше.
    
Там сквозь зелень деревьев проглядывала пожухлая листва, линию берега портили какие-то развалины и над поверхностью озера по временам клубился туман.
    
Это озеро было совершенством, как и воздух и лес. Я подумал, что Энн здесь понравилось бы.
    
Меня тревожило, что даже в окружении подобной красоты я не в силах забыть ее душевные страдания. Почему мне никак не избавиться от этой тревоги? Альберт все время повторял, что я должен это сделать. Почему, в таком случае, тревога меня не покидала?
    
Я сел рядом с Кэти и погладил ее по голове.
    
– Что со мной творится, Кэти? – спросил я.
    
Мы посмотрели друг другу в глаза. Она действительно меня понимала – сомнений не оставалось. Я почти ощущал исходящую от нее волну сочувствия.
    
Собака лежала возле меня, а я пытался прогнать из души печаль, вспоминая о временах, проведенных на озере Эроухэд. Мы, бывало, ездили туда с детьми по выходным и на целый месяц летом. В то время я успешно работал на телевидении, и помимо загородного дома нам принадлежал катер, стоявший на пристани в Норт-Шоре.
    
Мы проводили на озере много летних дней. Утром, после завтрака, мы, бывало, готовили в дорогу ленч, надевали купальники и отправлялись на машине на пристань, взяв с собой Кэти. Мы отправлялись на катере в нашу любимую бухточку на южной оконечности озера, где дети – Ричард и Мэри, Луиза с мужем, когда они приезжали к нам в гости, надевали водные лыжи и мчались за катером. В то время Йен еще был маленьким, и мы купили ему лыжи-сани, которые он окрестил «капитан Молния». Энн тоже нравилось на них кататься, потому что у нее не получалось на лыжах.
    
Мне вспомнилось, как Энн лежала на этих водных санях, скачущих по темно-голубым водам озера, и задыхалась от смеха. Я вспоминал, как ехал на них Йен, хохоча от удовольствия, особенно в те моменты, когда у него получалось встать на ходу.
    
На время ленча мы бросали якорь в этой бухте, ели сэндвичи и чипсы, запивая холодной содовой водой, вынутой из ящика со льдом. Солнце припекало наши спины, и мне доставляло невыразимое удовольствие смотреть на Энн и наших прелестных загорелых детей, пока мы вместе закусывали, разговаривали и смеялись.
    
Но счастливые воспоминания не помогали. Они лишь усиливали мою тоску – ведь прошедшего больше не вернешь. Меня терзало одиночество. Мне так не хватало Энн, не хватало детей. Почему я говорил им о своей любви не так уж часто? Вот если б нам вместе оказаться в этом очаровательном месте. Если бы только мы с Энн…
    
Я нетерпеливо себя одернул. Я был на небесах, подумай – на небесах, и все-таки томился. Я победил смерть, и вся моя семья ее победит. Мы все обязательно снова будем вместе. Что со мной происходило?
    
– Пошли, Кэти, – сказал я, быстро поднимаясь. – Давай прогуляемся.
    
Я все больше и больше вникал в суть слов Альберта о том, что разум – это все.
    
Когда мы отправились вдоль берега, я на миг подумал: вдруг Альберт хотел, чтобы я остался на том месте, куда он меня привел, и чтобы этот «кто-то» меня нашел. Но потом я осознал, что, кто бы он ни был, он найдет меня, просто обо мне подумав.
    
Перед нами расстилался пляж, и мы пошли по нему. Под ногами был мягкий песок – нигде ни камней, ни гальки.
    
Остановившись, я опустился на колени и набрал пригоршню песка. В нем не было твердых частичек – плотный по фактуре, но мягкий на ощупь, как порошок. Я дал песку сыпаться между пальцами и смотрел, как падают крошечные многоцветные гранулы. Подняв руку, я вгляделся в них более внимательно. По форме и цвету они напоминали миниатюрные драгоценные камешки.
    
Стряхнув оставшийся песок с рук, я встал. Песок не прилип к ладони или коленям, как это было бы на Земле.
    
И снова мне пришлось в недоумении покачать головой. Песок. Пляж. Озеро в окружении густого леса. Голубое небо над головой.
    
– А люди сомневаются в том, что потусторонний мир существует, – сказал я Кэти. – Я и сам сомневался. Невероятно.
    
Я много раз мысленно и вслух повторил последнее слово – и не только с удовольствием.
    
Подойдя к кромке воды, я стал с близкого расстояния вглядываться в тонкое кружево прибоя. Вода казалась холодной. Вспоминая прохладу озера Эроухэд, я осторожно попробовал воду ногой.
    
Ощутив прикосновение воды, я вздохнул. Она была довольно прохладной и излучала приятные вибрации энергии. Я посмотрел на Кэти. Она стояла в воде рядом со мной, и это заставило меня улыбнуться. При жизни она никогда не заходила в воду – очень ее боялась. Здесь она казалась вполне довольной.
    
Я заходил в озеро, пока вода не дошла до голеней. Дно было такое же гладкое, как и пляж. Наклонившись, я опустил в воду руку и ощутил поднимающуюся по ней энергию.
    
– Как здорово, Кэти, а? – сказал я.
    
Она взглянула на меня, помахав хвостом, и я снова ощутил прилив счастья, видя ее такой, как в лучшие годы.
    
Я выпрямился, держа в ладони горсть воды. Она неярко светилась, и я почувствовал, как в кончиках пальцев пульсирует ее энергия. Как и прежде, сбегая по коже, вода не оставляла влаги.
    
Мне стало любопытно, произойдет ли то же самое с моей мантией, и я по пояс погрузился в воду. На этот раз Кэти не пошла за мной, а сидела на берегу, наблюдая. Мне не показалось, что ей страшно, просто она решила подождать.
    
Теперь я погружался в энергию и шагал, пока вода не дошла до шеи. Казалось, меня завернули в слегка вибрирующий плащ. Хотелось бы мне подробнее описать это ощущение. Пожалуй, можно сказать, будто на каждую клеточку тела успокаивающе действовал низковольтный электрический разряд.
    
Резко наклонившись назад, я почувствовал, как поднимаются мои ноги, и лег на воду, слегка покачиваясь и глядя в небо. «Почему там нет солнца?» – недоумевал я. Меня это не беспокоило; приятнее было смотреть на небо без ослепительного блеска, мешающего глазам. Было просто любопытно.
    
Меня мучил еще один вопрос. Я не мог умереть, я уже был мертв. Нет, не мертв, это слово – первичная неточность человеческого языка. Я хочу сказать, я понимал, что не могу утонуть. Что случится, если я опущу лицо под воду?
    
Перевернувшись на живот, я посмотрел под воду. Глазам совсем не было больно смотреть сквозь воду. Более того, я видел все совершенно отчетливо – чистое дно, без камней и водорослей. Сначала, по привычке, я сдерживал дыхание. Потом, сделав над собой усилие, я осторожно вдохнул, думая, что поперхнусь.
    
Вместо этого рот и нос омыла восхитительная прохлада. Я открыл рот, и это ощущение охватило также горло и грудь, придавая мне еще больше бодрости.
    
Перевернувшись на спину, я закрыл глаза и продолжал лежать в прохладной водяной колыбели, вспоминая о тех временах, когда мы вместе с Энн и детьми проводили время в нашем бассейне. Каждым летом – особенно по воскресеньям – мы, бывало, наслаждались «семейными днями», как называл их Йен.
    
У нас была горка, и Энн с детьми любили мчаться по ней, обрушиваясь в воду. Я улыбнулся, вспоминая, как Энн с криком восторга, смешанного со страхом, неслась по изогнутому желобу, зажав пальцами нос, и, выгнув в воздухе тело дугой, плюхалась в воду с громким плеском, а через секунду ее сияющее лицо показывалось на поверхности.
    
У нас была сетка для водного волейбола, и мы подолгу играли, ныряя и плескаясь, смеясь, крича и подшучивая друг над другом. Потом Энн приносила блюда с фруктами и сыром и кувшин сока; мы болтали, а немного погодя снова начинали играть в волейбол и скатываться с горки, часами плавали и ныряли. Когда наступал вечер, я, бывало, разжигал уголь в барбекю и жарил курицу или гамбургеры. То были долгие чудесные вечера, и я с радостью их вспоминал.
    
Я припомнил, что после того, как мы поженились, Энн долго еще не умела плавать. Она боялась воды, но в конце концов отважилась на несколько занятий, чтобы научиться.
    
Я вспомнил то время, когда мы с ней посещали клуб Девиль в Санта-Монике. Был воскресный вечер, и мы с ней спустились в цокольный этаж, где размещался огромный, построенный по олимпийским стандартам бассейн, в котором занималась Энн.
    
Для нас это был ужасный месяц. Мы едва не развелись. Это было связано с моей работой, а Энн, беспокоясь за меня, не отпускала меня в командировки. Я потерял крупный договор на сценарий в Германии, и это расстроило меня больше, чем следовало бы. Меня всегда страшила финансовая нестабильность – что-то из нашего прошлого, Роберт, когда разводились мама с папой, годы Депрессии. Одним словом, я погорячился, Энн – тоже, сказав, что не хочет жить со мной.
    
Однажды вечером мы отправились в ресторан, чтобы обсудить детали нашего развода. Сейчас это кажется мне немыслимым. Я живо помню этот вечер: какой-то французский ресторан в Шерман Оукс, мы двое, сидящие за ужином, который не лезет в глотку, и не спеша анализирующие все частности нашего развода. Пункт: оставить ли дом в Вудлэнд-Хиллз? Пункт: будем ли мы делить детей? Пункт… Нет, не могу больше. Даже передавая тебе эти слова, я испытываю к тому вечеру непреодолимое отвращение.
    
Мы подошли так близко – были буквально на волосок от края. Или это лишь казалось. Возможно, ничего страшного и не было. Но тогда это казалось неизбежным. До предпоследнего момента. Момента, наступившего после спокойной дискуссии, когда мы должны были фактически расстаться: я, собрав вещи, уезжаю, оставив Энн. Потом вдруг до нас дошло. Это было бы для нас просто немыслимо – словно, разводясь, мы добровольно позволили бы разорвать себя надвое.
    
Так что этот день в Девиле стал первым днем нашего примирения.
    
Бассейн казался огромным, потому что, кроме нас, в нем никого не было. Энн поплыла поперек, начиная с глубокого края. Она проделала это уже несколько раз, и я обнял ее, чтобы поздравить – без сомнения, с гораздо большей пылкостью, чем обычно, из-за нашего примирения.
    
И вот она поплыла снова.
    
Она была на полпути, когда вдруг, глотнув воды, захлебнулась и начала барахтаться. Я был рядом и быстро ее схватил. У меня на ногах были ласты, и, изо всех сил молотя ими, я мог удержать нас обоих на плаву.
    
Я почувствовал, как она крепко схватила меня за шею, и увидел страх на ее лице.
    
– Все в порядке, милая, – сказал я. – Я тебя держу.
    
Я был рад, что на мне ласты, иначе я не смог бы ее удержать.
    
Теперь воспоминания вновь исказились. Поначалу мне было немного не по себе, но в целом я не терял уверенности, потому что откуда-то знал, что это уже произошло раньше, что я тогда помог ей добраться до края бассейна и она вцепилась в бортик – испуганная, задыхающаяся, но целая и невредимая.
    
На этот раз было по-другому. Я не мог ее туда дотащить. Она казалась слишком тяжелой, а моим ногам было не под силу нас удержать. Она отчаянно боролась, потом заплакала.
    
– Не дай мне утонуть, Крис, прошу тебя.
    
– Конечно, не дам. Держись, – сказал я.
    
Я изо всех сил молотил ногами, но не мог удержаться на поверхности. Мы оба погрузились под воду, потом снова всплыли. Энн выкрикивала мое имя пронзительным от страха голосом. Мы снова погрузились, и я увидел под водой ее искаженное от ужаса лицо, мысленно услышал ее крик: «Пожалуйста, не дай мне умереть!» Я знал, что она не могла произнести этих слов, но тем не менее ясно их слышал.
    
Я протянул к ней руки, но вода становилась все более мутной, и я не видел Энн ясно. Я чувствовал, как ее пальцы хватаются за мои, потом выскальзывают. Я судорожно хватал руками воду, но не мог дотянуться до жены. Сердце мое бешено заколотилось. Я пытался ее разглядеть, но вода была темной и мутной. Я метался вокруг в невыразимом отчаянии, пытаясь нащупать Энн. Я был там. Я действительно был в той воде – беспомощный, ни на что не способный – и снова терял Энн.
   
   
    
     
КОНЕЦ ОТЧАЯНИЮ
    
    
– Привет!
    
Я поднял голову, внезапно пробудившись от сна. На берегу вблизи Кэти я увидел ореол света. Поднявшись, я смотрел на него, пока он не померк, тогда я увидел стоящую там молодую женщину в бледно-голубой мантии.
    
Не знаю, почему я это сказал. Что-то знакомое было в ее позе, цвете и длине волос… И еще – Кэти была рада ее видеть.
    
– Энн? – спросил я.
    
Она секунду помолчала, потом ответила:
    
– Леона.
    
Тогда я ее разглядел. Конечно, то была не Энн. Такого ведь не могло быть. Я на миг подумал, уж не послал ли Альберт эту женщину, потому что она могла мне напомнить Энн. Но я не мог в это поверить и решил, что мое предположение абсурдно. Как бы то ни было, теперь я видел, что она не похожа на Энн. Это сон заставил меня увидеть ее такой, как мне хотелось.
    
Выйдя на берег, я оглядел себя. С моей мантии стекала вода. Но ткань высохла еще до того, как я подошел к женщине.
    
Погладив Кэти по голове и выпрямившись, она протянула мне руку.
    
– Меня послал Альберт, – сказала она.
    
Ее улыбка была очень ласковой, аура вокруг нее имела устойчивый голубой оттенок, почти совпадающий с цветом мантии.
    
Я сжал ее руку.
    
– Рад познакомиться, Леона, – сказал я. – Думаю, ты знаешь, как меня зовут.
    
Она кивнула.
    
– Ты думал, я твоя жена, – сказала она.
    
– Я о ней думал, когда ты появилась, – объяснил я.
    
– Не сомневаюсь, воспоминания приятные.
    
– Сначала были приятными, – ответил я. – Правда, потом стали неприятными. – Я поежился. – Просто ужасными.
    
– О, мне жаль. – Она взяла меня за руки. – Бояться нечего, – уверила она меня. – Твоя жена присоединится к нам раньше, чем ты думаешь.
    
Я почувствовал исходящий от нее поток энергии, такой же, как от воды. Я понял, что и у людей должно быть то же самое. Вероятно, я этого не заметил, когда Альберт взял меня за руку, – или, возможно, для ощущения потока надо держаться обеими руками.
    
– Спасибо, – сказал я, когда она отпустила мою руку.
    
Надо было постараться мыслить позитивно. Два разных человека мне сказали, что мы с Энн будем снова вместе. Безусловно, надо это принять.
    
Я принужденно улыбнулся.
    
– Кэти была так рада тебя видеть, – сказал я.
    
– О да, мы хорошие друзья, – откликнулась Леона.
    
Я указал в сторону озера:
    
– До чего интересно побывать в воде.
    
– Правда ведь?
    
Когда она это сказала, я вдруг мысленно задал себе вопрос, откуда она и сколько времени находится в Стране вечного лета.
    
– Мичиган, – молвила она. – Тысяча девятьсот пятьдесят первый. Пожар.
    
Я улыбнулся.
    
– К чтению мыслей тоже надо привыкнуть, – сказал я.
    
– Это не совсем чтение мыслей, – откликнулась она. – У всех нас есть сокровенный внутренний мир, но определенные мысли более доступны. – Она показала рукой на ландшафт. – Не хочешь еще прогуляться?
    
– С удовольствием.
    
Когда мы отошли от озера, я оглянулся назад.
    
– Хорошо было бы иметь дом с видом на озеро, – сказал я.
    
– Уверена, у тебя он будет.
    
– Моей жене это тоже понравится.
    
– Ты можешь приготовить дом к ее появлению, – предложила она.
    
– Да?
    
Эта идея меня обрадовала. В ожидании Энн можно заняться чем-то определенным: подготовкой нашего нового дома. Это плюс работа над какой-нибудь книгой заставят время бежать быстрее. Я ощутил прилив восторга.
    
– Океаны здесь тоже есть? – спросил я. Она кивнула.
    
– Чистейшие, спокойные, без приливов и отливов. Ни штормов, ни волнения на море.
    
– А яхты?
    
– Конечно есть.
    
Очередная волна радостного ожидания. Энн будет также ожидать парусная шлюпка. А может быть, она предпочтет иметь дом у океана. Как приятно будет ей увидеть дом нашей мечты на океанском побережье и яхту для морских прогулок.
    
Я глубоко вдохнул свежий, душистый воздух, чувствуя себя неизмеримо лучше. Случай в бассейне был лишь сном – искаженное впечатление от происшедшего когда-то неприятного инцидента.
    
Пора начать вживаться в мое новое существование.
    
– Куда отправился Альберт? – спросил я.
    
– Он помогает тем, кто находится в нижних сферах, – ответила Леона. – Там всегда много работы.
    
Выражение «нижние сферы» опять вызвало у меня смущение. «Другие» места, о которых говорил Альберт; «нехорошие» места – они, вероятно, были столь же реальны, как и Страна вечного лета. Альберт, по-видимому, отправился туда.
    
На что они были похожи?
    
– Интересно, почему он этого не упомянул, – сказал я, стараясь не допустить в душу тревогу.
    
– Он понимает, что не стоит усложнять твое вхождение в этот мир, – мягко проговорила Леона. – Он бы сказал это в свое время.
    
– Не буду ли я навязчивым, если останусь в его доме? – спросил я. – Следует ли мне создать собственный?
    
– Не знаю, возможно ли это сейчас, – ответила она. – Пребывание в доме Альберта не должно тебя нисколько смущать. Я знаю, он очень рад принять тебя у себя.
    
Я кивнул, озадаченный ее словами о том, что я пока не могу иметь собственный дом.
    
– Надо заработать право, – ответила она на мой невысказанный вопрос. – Это случается почти со всеми из нас. У меня ушло много времени на то, чтобы получить право на дом.
    
Из ее слов я понял, каким чутким оказался Альберт, не сказав мне, что в тот момент у меня не было другого выбора, как только остаться у него. «Не важно», – подумал я. Меня это не беспокоило. Я никогда не отказывался идти своим путем.
    
– Альберт, должно быть, очень знающий человек и многого достиг здесь, – заметил я.
    
– Да, конечно, – откликнулась она. – Не сомневаюсь, ты заметил его мантию, как и ауру.
    
«Ладно, – сказал я себе. – Задавай вопросы, начинай учиться».
    
– Хотелось бы узнать про ауру, – решился я спросить. – Можешь мне что-нибудь рассказать? Например, существует ли она в жизни?
    
– Да, для тех, кто ее видит, – сказала Леона. – Это свидетельствует о присутствии эфирного двойника и духовного тела.
    
Знаешь, Роберт, эфирный двойник существует в физическом теле до смерти, а духовное тело существует в эфирном двойнике до второй смерти, и каждый имеет собственный серебряный шнур. Шнур, соединяющий физическое тело с эфирным двойником, самый толстый; а тот, что соединяет эфирного двойника с духовным телом, имеет около дюйма в диаметре. Третий шнур, тонкий, как паутина, связывает духовное тело с… ну она точно не знала. «Полагаю, с чистым духом, – сказала она. – И кстати, я знаю об ауре потому, что это один из предметов моего изучения здесь».
    
– Ты ведь не думаешь, будто Альберт предполагал, что я буду задавать такие вопросы, верно? – спросил я.
    
В ответ она лишь улыбнулась.
    
Она продолжала говорить, объяснив мне, что аура эфирного двойника простирается на дюйм или два за пределы физического тела; аура духовного тела – на несколько футов за пределы эфирного двойника, причем яркость увеличивается при удалении от затемняющего воздействия тела.
    
Она рассказала мне, что все ауры выглядят по-разному и цветовой диапазон неограничен. Люди, неспособные думать о чем-то выходящем за пределы материального восприятия, имеют ауры, цвет которых колеблется от красного до коричневого. Ауры несчастных душ излучают насыщенный, гнетущий зеленый цвет. Излучение светло-фиолетового цвета означает, что человек приближается к более духовному сознанию. Бледно-желтый указывает на то, что человек грустит и тоскует по утраченной земной жизни.
    
– Без сомнения, именно так выглядит моя аура, – сказал я.
    
Она не ответила, а я улыбнулся.
    
– Знаю, – сказал я. – И зеркал нет. 
    
Она улыбнулась мне в ответ.
    
«Я настроюсь позитивно», – поклялся я себе. Пусть прекратится отчаяние.
   
   
    
     
ЗНАТЬ СУДЬБУ ЭНН
    
    
– Вот он, – сказала Леона.
    
Я посмотрел вперед, с изумлением взирая на открывшийся вид. Я был настолько поглощен ее объяснениями, что не заметил в отдалении город.
    
Я говорю – город, Роберт, но до чего он отличался от городов на Земле. Никакой мутной дымки от смога, выхлопных газов, никакого шума от транспорта. Вместо этого – ряды удивительно красивых зданий всевозможных конфигураций, высотой не более двух-трех этажей. Все они застыли в тишине прозрачного воздуха. Ты видел Музыкальный центр в Лос-Анджелесе? Он может дать отдаленное представление об увиденной мною чистоте линий, правильном использовании соотношения пространства и массы, чувстве умиротворяющего единообразия.