1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 
И речь застряла в горле у него.
     
     
      
Пал пред величьем Искандара он,
      
Ослабнув телом, страхом сокрушен,
     
     
      
Уста к подножью трона приложил,
      
Молитву по обряду сотворил.
     
     
      
Царь молвил: «Сядь, о деле расскажи,
      
Цель твоего прибытья изложи!»
     
     
      
Сказал носитель тайны, пав во прах:
      
«Сто раз благослови тебя аллах!
     
     
      
Нет сил мне говорить перед тобой…
      
Но обо всем, что велено Дарой,
     
     
      
Коль ты позволишь, речь я поведу,
      
А скажешь — «нет», смиренно прочь уйду».
     
     
      
Посланец Искандару дал понять,
      
Что он о многом должен толковать.
     
     
      
Сказал: «Дара, по милости своей,
      
Взымает дань со всех земных царей.
     
     
      
Берет харадж, по праву древних лет,
      
Хоть в том у нас нужды особой нет.
     
     
      
Но шахи, что зависимы от нас,
      
Что исполняют наш любой приказ,
     
     
      
Харадж не забывают в срок платить,
      
Чтоб о своем покорстве заявить.
     
     
      
Отец твой нам платил, пока был жив,
      
Служил нам преданно — и был счастлив.
     
     
      
Но умер он… Ты сел на отчий трон.
      
Ты б должен делать то, что делал он.
     
     
      
Но не пошел ты по его пути,
      
Решил от послушанья отойти.
     
     
      
Три года с вас налог не поступал.
      
Но царь царей не требовал и ждал.
     
     
      
И наконец гонца решил послать,
      
Чье дело — недоимки собирать.
     
     
      
Но ты с гонцом столь дерзко говорил,
      
Что, знать, забыл — кто есть ты, чем ты был.
     
     
      
Но так как ты — годами молодой —
      
Не стукался о камень головой,
     
     
      
Мы поняли: невежество и тьма
      
Сильны в тебе от малого ума!
     
     
      
Великодушье мы должны явить
      
И, как ребенку, промах твой простить.
     
     
      
Но образумься и не прекословь;
      
Дань собери — к отправке приготовь;
     
     
      
И сам спеши — под царственную сень,
      
Поцеловать высокую ступень!
     
     
      
Чтоб не покрыться пятнами стыда,
      
Будь честен с нами, предан нам всегда.
     
     
      
Увидишь много милостей от нас…
      
Но коль отклонишь царственный приказ,
     
     
      
Тщеславьем и гордынею объят,
      
И дивы злобы дух твой победят, —
     
     
      
Поймем, что буйство младости твоей
      
Благоразумья твоего сильней.
     
     
      
Привез я от великого Дары
      
Тебе, о царь, достойные дары!»
     
     
      
Так краснобай-гонец проговорил
      
И мяч с клюкой пред шахом положил.
     
     
      
Сказал: «Тебе, как юноше, под стать
      
Клюкою мячик по полю гонять!
     
     
      
Тебе приличны — мяч, клюка, майдан.
      
Но царство — это не игра в човган!
     
     
      
Коль вновь ты возразишь царю царей,
      
Стыдясь признаться в слабости своей,
     
     
      
Тебе возмездье ныне, а не месть,
      
И зол своих тебе тогда не счесть.
     
     
      
Ты знай, что больше войск в его руке,
      
Чем семени кунжутного в мешке!»
     
     
      
И принесли мешок посольский тут,
      
В котором был просеянный кунжут.
     
     
      
Проворно это семя на ковре
      
Гонец рассыпал, преданный Даре.
     
     
      
«Вот наше войско! Пусть сочтет его,
      
Кто не боится шаха моего!»
     
     
      
Умолк посол и опустил глаза,
      
Все стихло, будто пронеслась гроза.
     
     
      
С улыбкой Искандар внимал ему,
      
Все высказать — не помешал ему.
     
     
      
Когда гонец все, что хотел, сказал —
      
Он так ему достойно отвечал:
     
     
      
«Дара — чистопородный кей и шах,
      
Быть нам примером призванный в веках.
     
     
      
Но я, тебе внимая, изумлен:
      
Как стал в своих словах несдержан он.
     
     
      
Владык вселенной, как презренный сброд,
      
Достойнейших — рабами он зовет!
     
     
      
Царей, которых во главе людей
      
Поставил бог по мудрости своей,
     
     
      
Дара решил рабами называть?
      
Но тут пути добра не отыскать.
     
     
      
Мы все — рабы Иездана, только бог
      
Меня своим рабом назвать бы мог.
     
     
      
Пускай твой шах подумал бы сперва
      
Пред тем, как эти вымолвить слова.
     
     
      
Себя с великим богом он сравнил,
      
Грех святотатства страшный совершил
     
     
      
Меня безумцем пьяным он зовет,
      
Дитятею, не знающим забот.
     
     
      
Меня он обвиняет в трех грехах,
      
А сам он богохульствует — твой шах!
     
     
      
Коль уважения меж нами нет —
      
И примирения меж нами нет!
     
     
      
Допустим, что я мал, а он велик, —
      
Но как несдержан у него язык!
     
     
      
Большая птица — аист; но и он
      
От ястреба уходит, устрашен.
     
     
      
Твой царь Дара мне милость оказал,
      
Клюку и мяч в подарок мне прислал.
     
     
      
Я в этом вижу тайный смысл…
      
Ну что ж — В истолкованье он весьма хорош…
     
     
      
Мысль мудрецов, что землю обошла,
      
Нам говорит: земля, как мяч, кругла.
     
     
      
Дара свой смысл в мяче и клюшке скрыл,
      
А бог мне целый мир, как мяч, вручил.
     
     
      
Какая же загадка скрыта в нем
      
В човгане этом с загнутым концом?
     
     
      
Я понял: повелителем времен
      
Човган судьбы вселенной мне вручен,
     
     
      
Чтоб торопил я своего коня,
      
Чтоб мяч отбил у всех, вперед гоня.
     
     
      
Здесь — предсказанье, радостная весть…
      
Да, в этой вести — счастье мне и честь.
     
     
      
Не новую принес сегодня мне
      
Ты притчу о кунжутовом зерне.
     
     
      
Мол, как семян кунжута вам не счесть,
      
Так и числа моим войскам не счесть.
     
     
      
Пусть ваша рать несметна, как кунжут,
      
Ее мои цыплята поклюют!»
     
     
      
И на кунжут, что был среди палат
      
Рассыпан, он принесть велел цыплят.
     
     
      
Все поклевали птицы; и зерном
      
Не поделились даже с муравьем.
     
     
      
Посол Дары глядел, молчал, бледнел;
      
Понуро пристыженный он сидел.
     
     
      
И молвил Искандар: «Встань! Подобру
      
Иди от нас. И извести Дару:
     
     
      
Что слышал здесь, ему ты донеси,
      
В дороге дальней слов не растряси!»
     
     
      
Согбенный от стыда ушел посол, —
      
Не на ногах — на голове ушел.
     
     
      
И распахнулись ворота беды…
      
Взметнулся до небес огонь вражды.
     
     
      
Нахлынул смуты неуемный вал,
      
И мир из хижин бедственных бежал.
     
    
    * * *
    
Дай, кравчий, мне вина! Пусть, опьянев,
    
Я зарычу, как разъяренный лев!
    
    
Во вражий стан ворвусь я пьяным львом
    
И в миг единый разочтусь с врагом.
    
    
Спой мне, певец, в рассветной полутьме
    
Напев воинственный из «Шах-наме».
    
    
Два шаха тронули струну вражды,
    
Так пусть же будут воины тверды.
    
    
О Навои! Покоя в мире нет,
    
Под горьким ветром смуты меркнет свет.
    
    
Коль хочешь мира в наши времена,
    
Не расставайся с чашею вина.
    
    
Круг наших бед земных неисчислим,
    
Но тот, кто пьет, — тот не подвержен им.
    
    
Осуждение вражды, которая является причиной разрушения достояния людей и которая грозит гибелью миру
    
    
О том, как от вражды двух правителей ударила молния бедствий в харман народов мира, а от союза двух друзей пролился дождь милости и потушил языки огня
    НАЗИДАНИЕ
    
Искандар просит Арасту рассказать о причинах войн. Раздоры нежелательны, и войны губительны для всех народов, но случается ли, что война становится неизбежной? Арасту открывает свет в этой тьме и объясняет истинное начало вражды
    
    
Дара поражен словами Искандара, он собирает бесчисленное войско со всех концов света и идет войной против Искандара. Искандар, оказавшись лицом к лицу с этим морем несчастий и селем бедствий, готов повергнуть эту гору опасностей молнией сражения. Оба царя готовятся перевернуть небо вверх дном. Однако знамя государства Дары повергнуто иной бурей, а знамя Искандара сверкает как солнце
    
     
      
Историк древней распри двух царей
      
Так завил кольца повести своей:
     
     
      
Когда посол Дары, что в Руме был,
      
Речь Искандара шаху изложил, —
     
     
      
Все передал, утайки не творя,
      
Что слышал от румийского царя, —
     
     
      
Дара, владыка необъятных стран,
      
Был исступленьем гнева обуян.
     
     
      
Стал, как огонь, от головы до ног
      
Он, пред которым трепетал Восток.
     
     
      
«Тьфу!» — обращаясь к небу, он кричал,
      
Упрек земле и небу обращал.
     
     
      
Как молния небес, метался он,
      
Как в лихорадке, содрогался он.
     
     
      
И чтобы гнев души своей унять,
      
Приказ он отдал — войско собирать.
     
     
      
И хлынули, как реки в океан,
      
Полки из ближних и далеких стран.
     
     
      
Иран, Туран, Монголия, Китай,
      
Где мира обитаемого край,
     
     
      
Откуда солнце поутру встает, —
      
Все поголовно поднялись в поход.
     
     
      
И побережья западных морей
      
Послали всех мужчин царю царей.
     
     
      
И люди Африки, и тех земель,
      
Где вечный сумрак, стужа и метель, —
     
     
      
Все на могучий клич войны пришли,
      
И не прийти — ты скажешь — не могли.
     
     
      
Волнуясь, по долинам и горам,
      
Без края простираясь по степям,
     
     
      
Необозримо воинства текли, —
      
Цари, султаны, ханы их вели.
     
     
      
И так был шум идущих войск велик,
      
Что высшей сферы неба он достиг.
     
     
      
Лишь Зангибар, и Рум, и Франгистан
      
Людей не слали в Кей-Кубадов стан,[17]
     
     
      
Затем, что Искандарову в те дни
      
Власть добровольно приняли они.
     
     
      
Текли войска в течение двух лет,
      
Сошлись войска, каких не видел свет.
     
     
      
Небесных звезд бесчисленней полки,
      
Несметней, чем пустынные пески.
     
     
      
И негде было им шатры разбить,
      
Рек не хватило коней напоить.
     
     
      
Туда, где сбор войскам назначен был,
      
Шах, нетерпенья полный, поспешил.
     
     
      
Когда такую рать он увидал,
      
Сильней в нем пламень мести запылал.
     
     
      
Сказал: «Коль двинусь на небо в поход —
      
Я отступить заставлю небосвод!»
     
     
      
Цари и шахи, данники Дары,
      
Меж тем несли бесценные дары, —
     
     
      
Хоть каждый дома грозным был царем,
      
Здесь кротко нес сильнейшего ярем.
     
     
      
Плеск ликованья загремел в войсках,
      
Когда предстал пред ними шаханшах.
     
     
      
Не осенял дотоле небосклон
      
Султана величавее, чем он.
     
     
      
Всех войск вожди — цари — к Даре пришли,
      
Склоняясь перед троном до земли,
     
     
      
У ног Дары целуя прах земли, —
      
И этим честь и славу обрели.
     
     
      
Кто удостоен был у шахских ног,
      
Пав на лицо, поцеловать песок, —
     
     
      
Тот мог быть счастлив: на его дела
      
Печать благоволения легла.
     
     
      
Так до жары полуденной с утра
      
Рабов венчанных принимал Дара.
     
     
      
Средь них был Чина властелин хакан,
      
Был падишах индийцев — Кара-хан.
     
     
      
Был Тимур-Таш — орды кипчакской хан,
      
Был Pec-Варка — египетский султан.
     
     
      
Был Фарангис — король страны Хавран,
      
Был Давали — султан земли Ширван.
     
     
      
Там царских сыновей толпа была,
      
Там полководцам не было числа.
     
     
      
Все также возвеличились они
      
Лобзаньем Кейянидовой ступни,
     
     
      
Вниманьем сильного вознесены,
      
Величием его осенены.
     
     
      
И столько в дар сокровищ привезли,
      
Что их и за сто лет бы не сочли
     
     
      
Все счетчики великого царя,
      
Не зная сна, усердием горя.
     
     
      
Когда ж даров окончился прием,
      
По чину, наивящим чередом, —
     
     
      
Велел великий царь царей Дара
      
Вождей и шахов звать под сень шатра.
     
     
      
Подобен небосводу был шатер —
      
Так полы он широко распростер.
     
     
      
И венценосцам сесть Дара велел
      
Вкруг трона, на котором он сидел.
     
     
      
Как слуги, полководцы стали в круг, —
      
У трона места не было для слуг.
     
     
      
И, обозрев испытанных в бою,
      
Владыка мира начал речь свою:
     
     
      
«Вот в чем причина сбора войск моих
      
И нарушенья мирных дел мирских.
     
     
      
Как только Файлакус — румийский хан —
      
Ударил в погребальный барабан,
     
     
      
Власть захватил его безумный сын,
      
Текущий криво, как вода стремнин,
     
     
      
Неукротимый, как степной огонь,
      
И непокорный, словно дикий конь.
     
     
      
Он — данник мой. Четвертый год настал
      
С тех пор, как дань платить он перестал.
     
     
      
Столь гордым он в своем безумье стал.
      
Когда же я гонцов к нему послал,
     
     
      
Чтоб разузнать о положенье дел
      
И почему платить он не хотел, —
     
     
      
И сразу все расчеты с ним свести,
      
И сразу взять всю дань и привезти, —
     
     
      
Моим послам он дерзко отказал!
      
Он много слов бессвязных им сказал,
     
     
      
Необоснованных и наглых слов.
      
И снова я послал к нему послов,
     
     
      
Чтоб от его главы отвеять зло,
      
Но наставленье в пользу не пошло:
     
     
      
Глупец! Он так ответил дерзко мне,
      
Что кровь моя вскипела, как в огне!
     
     
      
Решил я слов напрасно не терять,
      
Решил я уши наглому надрать.
     
     
      
Вот каково начало, — отчего
      
Потрясено все мира существо!»
     
     
      
Умолк он. Поднялись за шахом шах,
      
Все — в ратных искушенные делах.
     
     
      
И лицами опять к земле припав,
      
И пыль у ног Дары поцеловав,
     
     
      
Сказали: «Как причиной столь пустой
      
Мог быть смущен властителя покой!
     
     
      
Румийский царь приличьям не учен,
      
Любым из нас он будет укрощен!
     
     
      
А тысяч сорок всадников пошлем,
      
Проучим мы его — в песок сотрем!»
     
     
      
Дара сказал: «Уж раз собрал я вас, —
      
Рум будет местом отдыха для нас.
     
     
      
Что Рум? На Франгистан и Зангибар
      
Направить мы теперь должны удар,
     
     
      
Дойти до крайних мира берегов,
      
Вселенную очистить от врагов —
     
     
      
Дней за десять! Свидетель — вечный бог, —
      
Никто придумать лучше бы не мог».
     
     
      
Судьба царю вложила речь в уста.
      
Нет от судьбы лекарства, нет щита!
     
     
      
И, как с судьбой, никто не спорил с ним…
      
И воротились все к войскам своим.
     
     
      
Не спали ночь — готовились в поход.
      
Едва багряно вспыхнул небосвод,
     
     
      
Рать, как гроза, на запад потекла.
      
Когда до Искандара весть дошла,
     
     
      
Что на него Дара — владыка стран —
      
Несется, как песчаный ураган,
     
     
      
Неотвратим, громаден и жесток, —
      
Он — Искандар — беспечным быть не мог.
     
     
      
Навстречу он лазутчиков послал —
      
О каждом вражьем шаге узнавал…
     
     
      
Спокойный, полный мужества и сил,
      
Он способы защиты находил,
     
     
      
Не зная отдыха и сна, — пока
      
Не подготовил так свои войска,
     
     
      
Что каждый рядовой его двустам
      
Врагам противостал бы, как Рустам.[18]
     
     
      
И, дивною отвагой облечен,
      
Сам ринулся врагам навстречу он,
     
     
      
Как буря на простор морских валов,
      
Как лев рычащий на табун ослов.
     
     
      
И весть о том до войск Дары дошла
      
И ужасом гордыню потрясла, —
     
     
      
Как никому не ведомый царек
      
На властелина мира выйти мог?
     
     
      
Когда же переходов семь дневных
      
Всего лишь оставалось между них, —
     
     
      
Все медленнее обе стороны
      
Сходились, осторожности полны.