1 2 3 4 5 6 
Капитан   Спик назвал это озеро «Ньянца Виктория» («Ньянца» означает «озеро»). В данном месте   оно могло иметь в ширину миль девяносто. В южной его части капитан Спик открыл   целую группу островков, названных им Бенгальским архипелагом. Свои исследования   Спик довел до Мванза, расположенного на восточном берегу озера, где и был   радушно принят султаном. Спик сделал тригонометрическую съемку этой части   озера, но не смог раздобыть лодку, чтобы переплыть через озеро и осмотреть   большой остров Укереве. Остров этот (во время отлива – полуостров) очень   густо населен и управляется тремя султанами.      

«Виктория»   все неслась к северной части озера, о чем доктор очень сожалел. Ему хотелось точно   определить южные его очертания. Берега, над которыми пролетали аэронавты,   заросли густым и колючим кустарником, и их едва можно было разглядеть сквозь   тучи носившихся над ними светло-коричневых москитов. Жить в этой местности было   невозможно, и она была необитаема.      

      

Только   гиппопотамы лежали в густых высоких тростниках или прятались в белесоватых   водах озера.      

На   западе берега не видно, озеро разлилось как море. Расстояние между берегами   настолько велико, что сообщения между ними нет; здесь часто разражаются сильные   бури, так как в этой высокой и открытой местности свирепствуют ветры. Доктору   трудно было теперь справляться со своим шаром; он боялся, что его может отнести   на восток. Но, к счастью, ему удалось попасть в течение, которое умчало   «Викторию» на север; в шесть часов вечера она была над маленьким пустынным   островком, находящимся в двадцати милях от берега, на 0° 30' южной широты и 32°   52' восточной долготы.      

Путешественники   зацепились за дерево, и, так как ветер к вечеру стих, они могли спокойно стоять   на якоре. О том, чтобы спуститься на землю, нечего было и думать. Здесь, как и   по берегам озера, держались густые тучи москитов. Пока Джо укреплял якорь на   дереве, его уже успели искусать москиты, но он не почувствовал никакой злобы к   ним, находя это вполне естественным.      

Доктор   же, настроенный менее оптимистически, отпустил канат якоря, насколько это было   возможно. Он стремился избавиться от безжалостных насекомых; они уже   поднимались к ним с жужжанием, от которого трем друзьям становилось не по себе.   Доктор определил, что высота озера над уровнем моря – три тысячи семьсот   пятьдесят футов, и это совпадало с вычислениями капитана Спика.      

– Ну,   вот мы и на острове, – проговорил Джо, сильно расчесывая себе кожу.      

– Надо   поскорей осмотреть его, – отозвался охотник. – Видимо, кроме этих   милых насекомых, здесь нет ни одной живой души.      

– Надо   вам сказать, что все островки, которыми усеяно озеро, не что иное, как вершины   затопленных водою холмов, – пояснил доктор. – Нам положительно   посчастливилось найти здесь пристанище, ибо берега озера населены свирепыми   племенами. Спите же, благо небо сулит нам спокойную ночь.      

– А   ты, – Самуэль, разве не последуешь нашему примеру? – спросил Дик.      

– Нет,   я не мог бы сомкнуть глаз. Мысли гонят всякий сон. Завтра, друзья мои, если   только ветер будет благоприятным, мы понесемся прямо на север и, быть может,   откроем истоки Нила – эту тайну, не разгаданную до сих пор. Я не в силах   уснуть, когда так близки истоки великой реки!      

Кеннеди   и Джо, которых вопрос об истоках Нила далеко не так волновал, как доктора, не   замедлили крепко заснуть под его охраной.      

В среду,   23 апреля, в четыре часа утра «Виктория» снялась с якоря. Царил еще полумрак.   Ночь неохотно покидала воды озера, над которым стоял густой туман. Но вскоре   его разогнал сильный ветер. «Викторию» несколько минут качало из стороны в   сторону, а затем понесло прямо на север. Фергюссон от радости захлопал в   ладоши.      

– Мы   на верном пути! – закричал он. – Увидим Нил сегодня, или никогда!   Знаете, друзья мои, ведь мы на экваторе! И вот-вот будем в нашем северном полушарии!      

– О!   Так, значит, сэр, вы считаете, что именно здесь проходит экватор? –   спросил Джо.      

– Именно   здесь, мой милый.      

– Вот   как! По-моему, сэр, непременно нужно не теряя времени вспрыснуть это событие.      

– Ну,   давайте выпьем по стакану грога! – смеясь, ответил доктор. – Твой   способ изучать космографию, Джо, совсем не плох.      

Вот как   на «Виктории» был отпразднован перелет через экватор.      

«Виктория»   быстро неслась вперед. На западе виднелся низкий ровный берег, а дальше –   плоскогорья Уганда и Усога. Быстрота ветра все возрастала: она достигала теперь   почти тридцати миль в час.      

По   озеру, точно по морю, шли большие пенящиеся волны. Видно было, что оно очень глубоко.   За все время перелета на нем показалось всего каких-нибудь два грубо сделанных   челнока.      

– Это   озеро, – начал доктор, – расположено так высоко, что оно должно   служить естественным водоемом для больших рек Восточной Африки. Небо возвращает   ему в виде дождей то, что забирает у его истоков в виде испарений.      

– Мне   кажется вероятным, что Нил берет свое начало именно здесь.      

– Увидим, –   проговорил Кеннеди.      

Около   девяти часов утра приблизились к западному берегу, лесистому и, очевидно, пустынному.   Ветер стал относить «Викторию» несколько к востоку, и вдали показался другой берег   озера. Он изогнулся, и на 2° 40' северной широты эта излучина кончалась очень   открытым углом. Вдали поднимались обнаруженные вершины высоких гор, среди   которых по глубокому извилистому ущелью бурлила река.      

Все   время, управляя шаром, Фергюссон не отрывал глаз от местности, над которой они   пролетали.      

– Смотрите,   друзья мои, смотрите! – вдруг закричал он. – Значит, то, что   рассказывали арабы, верно! Они говорили о реке, которая вытекает из северной   части озера Укереве. Теперь она перед вами! Мы летим над нею. Она несется почти   с такой же быстротой, как и мы. И эта струйка воды, бегущая под нами, конечно,   сольется с волнами Средиземного моря. Это Нил!      

– Это   Нил! – повторил за своим другом Кеннеди, заразившись его энтузиазмом.      

– Да   здравствует Нил! – воскликнул Джо, никогда не пропускавший случая весело   пошуметь.      

Громадные   утесы здесь и там загромождали течение этой таинственной реки. Вода бурлила,   образуя стремнины и водопады, и все это еще больше убеждало Фергюссона в   верности его предположений. Сотни потоков, пенясь, неслись с окружающих гор. Видно   было, как из земли выбиваются на поверхность тонкие струйки, как они бегут,   встречаясь, сливаясь, состязаясь друг с другом в скорости, к этой рождающейся   речке, которая принимала их в себя и становилась рекой.      

– Конечно,   это Нил, – убежденно повторил доктор. – Знаете, происхождение   названия этой реки вызывало у ученых не менее жгучий интерес, чем   местонахождение ее истоков. С какими только языками это слово «Нил» не   связывали: и с греческим, и с коптским, и с санскритом[21]. Но все это в конце   концов неважно, раз этому самому Нилу пришлось, наконец, открыть нам тайну   своих истоков.      

– Но   скажи, Самуэль, как убедиться, что это та самая река, которую обследовали   северные путешественники? – спросил охотник.      

– Если   благоприятный ветер продержится хотя бы еще час, мы получим доказательства   самые верные, самые бесспорные и неопровержимые, – ответил доктор.      

Горы   расступались, как бы освобождая место многочисленным селениям и полям кунжута и   сахарного тростника. Туземцы, по-видимому, были очень возбуждены и враждебно   настроены. Очевидно, они скорее были склонны к гневу, чем к поклонению,   принимая аэронавтов отнюдь не за богов, а за чужестранцев. И «Виктория» должна   была держаться вне досягаемости мушкетных выстрелов.      

– А   спуститься на землю здесь будет трудновато, – проговорил шотландец.      

– Ну,   и невелика беда, – отозвался Джо. – Тем хуже для этих дикарей, мы   лишим их приятной беседы с нами.      

– Однако   снизиться все же необходимо хоть на четверть часа, – промолвил   Фергюссон. – Мне нужны доказательства, которые подтвердили бы мои выводы.      

– По-твоему,   это необходимо, Самуэль?      

– Совершенно   необходимо, и мы спустимся, даже если бы понадобилось при этом прибегнуть к оружию.      

– Это-то   мне по вкусу! – воскликнул Кеннеди, поглаживая свой карабин.      

– Словом,   мы спустимся, сэр, когда вам будет угодно, – сказал Джо, начиная   готовиться к бою.      

– Иногда   приходится служить науке с оружием в руках, – заметил доктор. – Между   прочим, это же случилось с одним французским ученым, когда он в горах Испании   измерял земной меридиан.      

– Будь   спокоен, Самуэль, и положись на своих телохранителей, – заявил Дик.      

– Спускаемся,   сэр? – спросил Джо.      

– Нет   еше. Мы раньше поднимемся, чтобы сделать точную съемку местности.      

Водород   расширился; не прошло и десяти минут, как «Виктория» парила уж на высоте двух тысяч   пятисот футов над землей. Отсюда ясно была видна целая сеть речек, впадавших в   большую реку. Большинство из них текло с запада, среди холмов и плодородных   полей.      

– Мы   не более как в девяноста милях от Гондокоро и менее чем в пяти милях от пункта,   которого исследователи достигли с севера, – справившисб по карте, сказал   Фергюссон. – Итак, начнем осторожно снижаться.      

Когда   «Виктория» опустилась больше чем на две тысячи футов, доктор предупредил:      

– Теперь,   друзья мои, надо быть готовыми ко всевозможным случайностям.      

– Мы   готовы! – ответили в один голос Дик и Джо.      

– Прекрасно!      

«Виктория»   неслась вдоль русла реки в каких-нибудь ста футах от него; в этом месте река   была не шире пятидесяти саженей. Туземцы шумно суетились в своих селениях, на   обоих его берегах.      

На втором   градусе Нил образовал водопад, где вода свергалась с высоты около десяти футов.   В этой своей части он был несудоходен.      

– Вот,   наверное, тот водопад, о котором упоминал Дебоно! – воскликнул доктор.      

Река   расширялась и была усеяна многочисленными островками; их Самуэль Фергюссон   рассматривал с особым вниманием. Казалось, он ищет какой-то ориентир, которого   ему пока не удавалось найти.      

Несколько   негров подплыли на лодке под самый шар. Кеннеди приветствовал их выстрелом из   карабина. Не причинив им вреда, выстрел этот, однако, заставил их как можно   скорее добраться до берега.      

– Счастливого   пути! – прокричал им Джо. – На их месте я не рискнул бы вернуться, я   бы здорово испугался чудовища, которое ревет и гремит.      

Но вот   доктор Фергюссон схватил подзорную трубу и направил ее на островок посредине реки…      

– Четыре   дерева! – закричал он. – Смотрите, вон там! Действительно, на берегу   островка росли четыре дерева.      

– Это   остров Бенга. Да, конечно, он! – прибавил доктор.      

– Ну,   и что из этого? – спросил Дик.      

– Да   то, что мы с божьей помощью спустимся здесь.      

– Но   там, кажется, есть люди, мистер Самуэль, – заметил Джо.      

– Ты   прав. Если я не ошибаюсь, вон там кучка туземцев человек в двадцать, –   подтвердил Кеннеди.      

– Мы   живо обратим их в бегство, это не так уж трудно, – ответил Фергюссон.      

– Ну,   что ж, сказано – сделано, – ответил Дик. Когда «Виктория» спускалась к   островку, солнце стояло в зените.      

Негры,   принадлежащие к племени макадо, стали громко кричать. Один из них размахивал   шляпой из древесной коры. Кеннеди прицелился в нее и выстрелил, – шляпа   разлетелась на куски.      

Это   вызвало страшное смятение. Негры бросились в реку и вплавь перебрались на тот берег.   Оттуда немедленно посыпались град пуль и туча стрел. Но «Виктория»,   зацепившаяся за расселину скалы, была недосягаема. Джо соскользнул на землю.      

– Лестницу! –   закричал доктор. – Кеннеди, за мной!      

– Что   ты хочешь делать, Самуэль?      

– Давай   спустимся, Дик, – ты мне нужен как свидетель.      

– К   твоим услугам.      

– А   ты, Джо, сторожи хорошенько.      

– Будьте   спокойны, сэр, я за все отвечаю.      

– Ну,   идем же. Дик, – торопил доктор.      

      

Сойдя на   землю, он повел, своего друга к группе скал, возвышавшихся на краю острова.   Здесь он принялся что-то искать среди кустарников и при этом в кровь исцарапал   себе руки. Вдруг он схватил охотника за плечо.      

– Смотри! –   проговорил он.      

– Буквы! –   закричал Кеннеди.      

В самом   деле, на скале очень ясно вырисовывались две буквы: А и Д.      

– А   и Д – это собственноручная подпись Андреа Дебоно, исследователя, дальше всех поднявшегося   вверх по течению Нила, – объяснил доктор.      

– Вот   это действительно неопровержимо, дорогой мой Самуэль!      

– Теперь   ты, наконец, убедился?      

– Это   Нил. Теперь уж сомневаться невозможно.      

Фергюссон   тщательно срисовал эти драгоценные инициалы, точно придерживаясь их величины и   формы, и, взглянув на них в последний раз, сказал:      

– А   теперь вернемся к нашей «Виктории».      

– И   не теряя времени, – прибавил Кеннеди, – ибо, видишь, несколько   туземцев уже собираются плыть сюда.      

– Теперь   для нас это неважно. Пусть бы ветер еще несколько часов нес нас к северу, и тогда   мы будем в Гондокоро, где сможем пожать руки нашим землякам.      

Через   десять минут «Виктория» величественно поднималась в воздух. Доктор Фергюссон, в   ознаменование достигнутого успеха, развернул флаг Англии.      

 ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ      

       Нил. –   «Дрожащая» гора. – Воспоминание о родине. – Рассказ арабов. –   Ньям-ньям. – Умные мысли Джо. – «Виктория» лавирует. – Подъемы   аэростата. – Мадам Бланшар.      

       

– В   каком направлении мы летим? – спросил Кеннеди своего друга, видя, что тот   смотрит на компас.      

– Мы   летим на северо-северо-запад.      

– Черт   побери, это ведь не север!      

– Конечно,   нет, Дик. И боюсь, что нам трудновато будет добраться до Гондокоро. Обидно, но   не надо забывать, что нам уже удалось соединить воедино труды исследователей,   двигавшихся и с востока и с севера. Нет! Жаловаться нам не приходится.      

«Виктория»   мало-помалу удалялась от Нила.      

– Ну,   бросим же последний взгляд на эти широты – предел, которого не могли   переступить самые отважные путешественники, – проговорил Фергюссон. –   Именно здесь обитают те враждебные европейцам племена, о которых упоминали   Питрик, Арно, Миани и молодой путешественник Лежан, которому, надо сказать, мы   обязаны лучшими трудами о верховьях Нила.      

– Значит,   Самуэль, наши открытия не противоречат научным гипотезам? – спросил Кеннеди.      

– Нисколько.   Белая река, Бахр-эль-Абиада, вытекает из озера, громадного, как море; здесь и   берет свое начало Белый Нил; поэзия от этого без сомнения проиграет; этой   королеве рек охотно приписывали небесное происхождение; древние называли ее   Океаном и чуть ли не верили, что она течет прямо с солнца! Но приходится идти   на уступки и время от времени принимать то, чему учит нас наука; ученые, быть   может, будут не всегда, а поэты всегда найдутся.      

– А   вон, видны водопады, – сказал Джо.      

– Это   водопады Македо, находящиеся на третьем градусе широты, – отозвался Фергюссон. –   Да, это они. Как жаль, что нам не удалось еще несколько часов пролететь над   Нилом, – добавил он.      

– Там,   впереди нас, виднеется горная вершина, – заметил охотник.      

– Это   гора Логвек, называемая арабами «Дрожащая» гора[22], – пояснил   доктор. – Все эти места посетил Дебоно, путешествовавший под именем Латиф   Эфенди. Надо сказать, что племена, живущие по берегам Нила, постоянно враждуют   между собой и ведут бесконечные кровопролитные войны. Вы представляете себе,   какой страшной опасности подвергался Дебоно в такой обстановке?      

Тут   ветер стал нести «Викторию» на северо-запад. Чтобы избежать вершины горы   Логвек, пришлось искать иное воздушное течение.      

– Друзья   мои, – обратился Фергюссон к своим спутникам, – в сущности только   сейчас и начинается наш перелет через Африку. Ведь до сих пор мы чаще всего шли   по стопам наших предшественников. Теперь же мы пускаемся в края, совершенно   неведомые. Хватит ли у нас на это смелости?      

– Конечно! –   в один голос крикнули Дик и Джо.      

– Ну,   тогда в путь-дорогу! И да поможет нам небо! Пронесясь над оврагами, лесами и разбросанными   там и сям селениями, наши путешественники в десять часов вечера были у пологих   склонов «Дрожащей» горы.      

      

В этот   памятный день, 23 апреля, «Виктория», увлекаемая сильнейшим ветром, пролетела   за пятнадцать часов расстояние в триста пятнадцать миль.      

Но во   время последней части этого перелета настроение у аэронавтов было подавленное.   В корзине царила полнейшая тишина. Был ли поглощен доктор Фергюссон мыслями о   своих открытиях? Задумались ли его спутники о том, что ожидает их в совершенно   неведомых краях? Все это было, конечно, а в придачу нахлынули еще воспоминания   о родине и далеких друзьях. Один только Джо продолжал смотреть на все   философски, считая совершенно естественным, что родина, находясь так далеко, не   может быть одновременно и здесь. Но он уважал молчание Самуэля Фергюссона и   Дика Кеннеди.      

В десять   часов вечера «Виктория» стала на якорь против «Дрожащей» горы. Здесь путники   плотно поужинали и хорошо выспались, поочередно неся вахту.      

Утром   они проснулись в лучшем настроении, чем накануне. Погода была хорошая, и дул благоприятный   ветер. За завтраком Джо так развеселил своих спутников, что они окончательно   пришли в хорошее настроение.      

Страна,   где они находились, была огромна, на границах ее тянулись горы Лунные и Дарфур.   По величине она равнялась чуть ли не всей Европе.      

– Мы,   должно быть, сейчас летим над местностью, где, по предположениям ученых, находится   царство Усога, – сказал доктор. – Географы считают, что в центре Африки   существует огромная впадина с необъятным озером. Посмотрим, правы ли они.      

– Но   откуда могли взяться подобные предположения? – спросил Кеннеди.      

– Видишь   ли, они основаны на рассказах арабов; это народ словоохотливый, пожалуй даже   слишком. Некоторые из путешественников, побывавших в Казехе и у Великих озер,   встречали там невольников из Центральной Африки и расспрашивали их об их   родине. От сопоставления всех этих рассказов и возникла такая гипотеза. Но надо   сказать, что в таких рассказах всегда бывает какая-то доля истины. Мы видели,   что предположения об истоках Нила оказались верными, – добавил Фергюссон.      

– Да,   ничего не может быть вернее, – отозвался охотник.      

– И   вот на основании таких свидетельств и были сделаны попытки составить карты, конечно,   весьма приблизительной точности, – продолжал доктор. – Одна из таких   карт в моем распоряжении, и я в пути, по мере надобности, буду ее исправлять.      

– А   эта страна вся населена? – спросил Джо.      

– Конечно,   и населена довольно-таки несимпатичными племенами, – ответил доктор.      

– Так   я и думал!      

– Все   эти разрозненные племена известны под общим названием «Ньям-ньям», – рассказывал   доктор, – а это не что иное, как звукоподражательное слово, изображающее   жевание.      

– Отлично! –   воскликнул Джо. – «Ньям-ньям».      

– Но,   знаешь, милый мой Джо, если бы ты лично вызвал это звукоподражание, то, я думаю,   не находил бы его таким забавным.      

– Что   вы хотите сказать, сэр? – вскричал Джо.      

– Да   то, что эти самые туземцы считаются людоедами.      

– И   это достоверно?      

– Совершенно   достоверно. Предполагалось также, что у них есть хвосты, как у четвероногих, но   скоро убедились, что хвосты принадлежат шкурам зверей, которые они носят.      

– Жаль   все-таки, что у них не имеется хвостов: ими так удобно отгонять   москитов, – заметил Джо.      

– Возможно,   что и удобно, но, видишь ли, милый мой, это надо отнести к области басен: это   вроде собачьих голов, которые. путешественник Брён-Ролле якобы видел у   некоторых племен.      

– Собачьи   головы! Ну, это тоже удобно: можно лаять и питаться человеческим мясом.      

– Ну   вот что, к несчастью, достоверно, – продолжал доктор, – так это то,   что племена эти чрезвычайно свирепы и очень падки до человеческого мяса,   которое всегда жаждут раздобыть.      

– Уж,   надеюсь, они не польстятся на мою особу! – воскликнул Джо.      

– Смотрите-ка,   чего захотел! – заметил охотник.      

– Да,   да, мистер Дик. Если когда-нибудь мне и суждено быть съеденным во время голода,   то я хочу, чтобы мною воспользовались вы с моим доктором. Но кормить собой   негров… Фу! Никогда! Я умер бы от стыда.      

– Хорошо,   милый мой Джо, – отозвался на это Кеннеди. – Значит, решено: в случае   чего, мы с Самуэлем будем на тебя рассчитывать.      

– К   вашим услугам, господа.      

– А   знаешь. Дик, почему Джо сказал нам это? – вставил доктор. – Да чтобы   мы его как можно лучше откармливали.      

– Что   же? Быть может, и так, – согласился Джо. – Ведь человек весьма   эгоистичное животное.      

После   полудня небо заволокло теплым туманом, поднимавшимся от земли. Сквозь него едва   можно было различить, что делалось внизу. И вот доктор, боясь наткнуться на   какую-нибудь вершину, решил сделать остановку в пять часов. Ночь прошла   благополучно, без всяких приключений, но ввиду полнейшей темноты пришлось быть   особенно настороже.      

На   следующее утро подул очень сильный муссон. Ветер врывался снизу во впадины шара   и трепал вовсю придаток, через который проходили в шар трубки с газом. Его   пришлось укрепить веревками, что очень ловко проделал Джо. При этом он   убедился, что шар по-прежнему закрыт совершенно герметически.      

– Это   обстоятельство вдвойне важно для нас, – заметил Фергюссон. – Прежде   всего мы не теряем драгоценного газа, а кроме того, не оставляем вокруг себя   легко воспламеняющегося вещество, которое в конце концов загорелось бы и   вызвало бы пожар.      

– Да,   это было бы довольно неприятным приключением, – проговорил Джо.      

– А   скажи, Самуэль, мы в этом случае стремглав полетели бы на землю? –   поинтересовался Дик.      

– Стремглав   – нет. Газ горел бы спокойно, и мы спускались бы постепенно. Подобный случай произошел   с французской воздухоплавательницей, мадам Бланшар. Она, пуская фейерверк,   умудрилась поджечь свой шар. Но она не полетела камнем вниз и уцелела бы, если   бы ее корзина не стукнулась о какую-то трубу, причем эта злосчастная мадам   Бланшар была выброшена на землю.      

– Будем   надеяться, что ничего подобного с нами не случится, – сказал   охотник. – До сих пор наш полет мне не казался опасным, и я не предвижу   препятствий, которые помешали бы нам благополучно добраться до цели.      

– Я   тоже держусь твоего мнения, дорогой Дик, – сказал Фергюссон. – Надо   заметить, что до сих пор несчастья с воздухоплавателями всегда происходили или   по их неосторожности, или вследствие плохого устройства шаров. И вообще на   несколько тысяч сделанных подъемов приходится не более двадцати смертных   случаев. Для аэронавтов наибольшую опасность представляют спуски и подъемы. И   тут мы Должны быть особенно осторожны и предусмотрительны.      

– А   теперь надо завтракать, – заявил Джо, – и пока мистер Дик не найдет   способа угостить нас добрым куском дичи, придется довольствоваться мясными   консервами и кофе.      

 ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ      

       Небесная   бутылка. – Сикомор-пальма. – Мамонтовые деревья. – «Дерево   войны». – Проект крылатой колесницы. – Битва двух племен. –   Резня. – Вмешательство свыше.      

       

Ветер   усиливался и делался порывистым. «Виктория» все время меняла направление. Ее   бросали то к северу, то к югу, и она никак не могла встретить постоянное   воздушное течение.      

– Мы   как будто несемся быстро, но в сущности не очень-то подвигаемся вперед, –   проговорил Кеннеди, заметив частые колебания магнитной стрелки.      

– «Виктория»   летит со скоростью по крайней мере полутораста километров в час, – отозвался   Фергюссон. – Наклонитесь оба, и вы увидите, с какой быстротой мелькают все   предметы под нами. Взгляните-ка! Этот лес будто несется нам навстречу.      

– И   вот он уже сменился поляной, – заметил охотник.      

– А   вместо поляны теперь селенье, – объявил через несколько минут Джо. –   Ну, до чего же озадаченные и растерянные лица у этих негров!      

– Оно   и понятно, – ответил доктор. – Ведь когда французские крестьяне   впервые увидели воздушный шар, они начали стрелять в него, приняв за какое-то   чудище. После этого, согласитесь, что же взять с суданского негра. Ему-то уж   совершенно простительно таращить глаза при виде нашей «Виктории».      

– Ей-ей,   мне очень хочется, – конечно, с вашего, сэр, позволения, сбросить пустую   бутылку! – заявил Джо, когда «Виктория» пронеслась над одним селением   футах в ста от земли. – Если только эта бутылка целой и невредимой долетит   до негров, они, пожалуй, начнут ей поклоняться, а разбейся она-из ее осколков,   верно, понаделают себе талисманов.      

Говоря   это, Джо швырнул вниз бутылку; она тотчас же разлетелась вдребезги, а туземцы с   пронзительными криками разбежались по своим хижинам.      

– Взгляните-ка   вон на то дерево! – немного погодя закричал Кеннеди. – Сверху оно   одной породы, а снизу – другой.      

– Ну   и страна! Подумайте только, здесь деревья растут одно над другим! –   закричал Джо.      

– На   обломанный ствол сикомора нанесло плодородной земли, а в один прекрасный день   ветром бросило туда же зерно пальмы, и оно там проросло, как обыкновенно   прорастает в грунте.      

– Вот   славный способ! – воскликнул Джо. – Я его непременно введу у нас в   Англии. Это было бы очень недурно для лондонских парков. И уж говорить нечего,   как этим можно увеличить количество фруктов в садах! У нас были бы сады в   несколько этажей. Особенно такая штука пришлась бы по вкусу мелким   землевладельцам.      

      

В этот   момент надо было поднять «Викторию», чтобы перелететь через вековой банановый   лес вышиной более трехсот футов.      

– Что   за великолепные деревья! – воскликнул Кеннеди. – Я не могу себе   представить что-либо красивее этих величественных лесов. Ты только взгляни,   Самуэль!      

– Да,   дорогой Дик, в самом деле эти бананы удивительно высоки, – отозвался Фергюссон. –   Но, надо тебе сказать, в лесах Америки они никого не поразили бы.      

– Как?   Ты хочешь сказать, что существуют еще более высокие деревья?      

– Да,   конечно, – так называемые мамонтовые. В Калифорнии, например, нашли кедр вышиною   в четыреста пятьдесят футов. Это будет повыше башни на здании парламента и   самой высокой египетской пирамиды. Ствол внизу имеет сто двадцать футов в   окружности, а судя по концентрическим слоям его древесины, ему не более не   менее как целых четыре тысячи лет с лишним.      

– Ну,   тогда, сэр, здесь нет ничего удивительного, – вмешался в разговор   Джо. – Если живешь четыре тысячи лет, так уж, понятно, будешь высокого роста!      

Пока   доктор рассказывал, а Джо подавал реплики, лес кончился и на смену ему   показалось множество хижин, расположенных вокруг площади. Посредине площади   одиноко росло дерево. При виде его Джо закричал:      

– Ну,   если на этом дереве четыре тысячи лет растут подобные цветы, то я его не поздравляю!      

И он   указал на ствол гигантского сикомора, кругом заваленный человеческими костями.   Цветы же, о которых говорил Джо, были недавно отсеченные человеческие головы,   висевшие на кинжалах, воткнутых в кору дерева.      

      

– У   людоедов такое дерево называется «деревом войны», – пояснил   Фергюссон. – Индейцы сдирают кожу с головы своих жертв, а африканцы – те   отсекают им всю голову.      

– Это,   конечно, вопрос моды, – заметил Джо. Но уже селение с окровавленными   головами скрылось из глаз, а вместо него развернулась картина не менее   отталкивающая: там и сям валялись брошенные на растерзание гиенам и шакалам   полуобглоданные человеческие трупы.      

– Это,   должно быть, трупы преступников, – сказал доктор. – По крайней мере я   знаю, что в Абиссинии преступников кидают на съедение диким зверям.      

– Не   скажу, чтобы это было более жестоко, чем виселица, – отозвался   шотландец. – Только грязнее, вот и все.      

– А   на юге Африки, – продолжал рассказывать доктор, – преступника   запирают в его собственной хижине со всем его скотом, быть может, даже и с   семьей, а затем поджигают. Вот это действительно жестокость. Но если виселица   менее жестока, то все-таки я согласен с Кеннеди, что и это варварство.      

Тут Джо   разглядел своими зоркими глазами несколько стай хищных птиц, паривших в   воздухе, и указал на них своим спутникам.      

– Да   это орлы! – закричал Кеннеди, смотря в подзорную трубу. – Чудесные   птицы! Они несутся с неменьшей быстротой, чем мы.      

– Только   бы они не напали на нас, – проговорил Фергюссон. – Эти орлы, поверьте,   для нас страшнее диких зверей и диких племен!      

– Вот   еще! Мы их живо разгоним ружейными выстрелами, – отозвался охотник.      

– Я   предпочел бы все-таки, дорогой Дик, не прибегать к твоему искусству, –   возразил Фергюссон, – ведь тафта, из которой сделан шар, не выдержит и   первого удара их клюва. Но, к счастью, мне кажется, наш шар скорее напугает   этих страшных птиц, чем привлечет их.      

– Ах!   Мне пришла мысль! – воскликнул Джо. – Сегодня положительно они   приходят ко мне целыми дюжинами. Знаете, если бы нам умудриться запрячь этих   самых орлов в нашу корзину, они потащили бы нас по воздуху.      

– Этот   способ предлагался серьезно, – заметил доктор, – но боюсь, что он   мало применим к таким норовистым существам.      

– Мы   бы их выдрессировали, – развивал свою идею Джо, – вместо удил надели   бы на них наглазники, с помощью которых мржно было бы, закрывая то один, то   другой глаз, поворачивать их налево и направо, а закрывая им оба глаза,   заставлять их останавливаться.      

– Уж   позволь мне, милый Джо, предпочесть твоей орлиной упряжке попутный ветер – это   и вернее и не требует пищи, – ответил доктор.      

– Пусть   будет по-вашему, сэр, но от своей мысли я всетаки не отказываюсь.      

Был   полдень. «Виктория» последнее время подвигалась медленнее: земля уже не   неслась, а только проходила под нею.      

Вдруг   раздались крики и свист. Путешественники нагнулись. Взору их предстало зрелище,   очень их взволновавшее. Два племени с ожесточением сражались, пуская в воздух   тучи стрел. Воины, стремясь уничтожить друг друга, не замечали появления   «Виктории». В этой чудовищной свалке участвовало приблизительно человек триста,   и большинство из них было окровавлено. Вся эта картина производила самое отвратительное   впечатление.      

Когда,   наконец, «Виктория» была замечена, битва на время прекратилась, но завывания   стали еще ужаснее, и в корзину полетело несколько стрел, из которых одна   пронеслась так близко, что Джо умудрился схватить ее.      

– Давайте-ка   поднимемся повыше, где нас не достанут стрелы, – крикнул Фергюссон. –   Будем как можно осторожнее! Рисковать нам нельзя.      

Битва возобновилась;   снова были пущены в ход топоры и копья. Не успевал кто-нибудь свалиться на   землю, как его противник уже отсекал ему голову. В этой бойне принимали участие   и женщины: они подбирали отрубленные окровавленные головы и складывали их на   поле битвы. Между женщинами происходили схватки из-за этих отвратительных   трофеев.      

– Ужасное   зрелище! – с омерзением воскликнул Кеннеди.      

– Скверные   людишки, – проговорил Джо. – А впрочем, одень их в военную форму, и   они были бы не хуже всяких других солдат.      

– Меня   так и подмывает принять участие в этой битве! – вырвалось у охотника,   размахивающего своим карабином.      

– Ни   в коем случае! – крикнул Фергюссон. – Зачем нам вмешиваться в то, что   нас совсем не касается? Ты хочешь разыграть роль провидения, а сам даже не   знаешь, кто тут прав, а кто виноват. Скорее, скорее подальше от этого   отталкивающего зрелища! Если бы великие полководцы могли взглянуть вот так, сверху,   на театр своих действий, они, пожалуй, потеряли бы вкус к проливаемой ими крови   и завоеваниям.      

Вождь   одной из диких орд выделялся своим огромным ростом и геркулесовской силой. В одной   его руке было копье, которое он то и дело вонзал в гущу вражеского отряда, в   другой – топор, которым он работал не менее беспощадно. Вдруг этот Геркулес   отшвырнул далеко от себя копье, бросился к одному раненому, отсек топором ему   руку, схватил ее и с наслаждением впился в нее зубами.      

– Ах,   какой отвратительный зверь! – закричал Кеннеди. – Нет, я более не в   силах терпеть!      

И вождь   с простреленной головой свалился навзничь. Тут воины его словно оцепенели. Эта   сверхъестественная смерть вождя страшно напугала их и в то же время воодушевила   их противников. В один миг половина сражавшихся убежала с поля битвы.      

– Поищем   повыше течение, которое поскорее унесло бы нас отсюда, – промолвил доктор. –   Это зрелище, признаться, возбудило во мне отвращение.      

Но   Фергюссону не удалось улететь своевременно. И наши путешественники увидели, как   победители набросились на убитых и раненых, как вырывали они друг у друга еще   тёплые куски человечьего мяса и с жадностью пожирали их.      

– Тьфу!   Это омерзительно! – крикнул Джо.      

Но вот   «Виктория», увеличившись в объеме, стала подниматься. Еще несколько минут до   нее долетал вой озверевшей орды, и затем ее унесло на юг, а ужасающая сцена   резни и людоедства осталась позади. Шар летел над холмистой местностью, по   которой текли к востоку многочисленные речки и ручьи; они без сомнения впадали   в те притоки озера Ну и реки Газелей, любопытное описание которых дал Лежан.      

С   наступлением ночи «Виктория», пролетев в этот день сто пятьдесят миль, бросила   якорь у 27° восточной долготы и 4° 20' северной широты.      

 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ      

       Странные   крики. – Ночное нападение. – Кеннеди и Джо на дереве. – Два   выстрела. – «Ко мне! На помощь!» – Ответ по-французски. –   Утро. – Миссионер. – План спасения.      

       

Ночь   была очень темна. Доктор Фергюссон не мог определить, где именно они спустились.   Якорь зацепился за вершину очень высокого дерева, которое едва вырисовывалось в   ночном мраке. Как всегда, доктор нес первую вахту с девяти часов вечера, а в полночь   его сменил Кеннеди.      

– Смотри   же, Дик, сторожи хорошенько, – наказал ему доктор.      

– А   разве есть что-либо новое!      

– Нет   как будто. Но мне показалось, что внизу, под нами, слышатся какие-то неясные крики.   Ведь в сущности я не знаю, куда нас занес ветер, а излишняя осторожность   повредить не может.      

– Ты,   Самуэль, должно быть, слышал вой диких зверей.      

– Нет,   мне почудилось совсем другое… Ну, одним словом, при малейшей тревоге буди меня   немедленно.      

– Можешь   быть совершенно спокоен.      

      

Доктор   еще раз внимательно прислушался, но кругом все было тихо, и он, бросившись на постель,   скоро заснул. Все небо было покрыто густыми тучами, но в воздухе не   чувствовалось ни малейшего ветерка. «Виктория», держась на одном только якоре,   была совершенно неподвижна.      

Кеннеди,   пристроившись в корзине так, чтобы было удобно наблюдать за горелкой, в то же   время внимательно вглядывался в темноту. Порой ему казалось, как это бывает у   людей беспокойных или настороженных, будто внизу мелькает какой-то слабый свет.   На мгновение ему даже представилось, что он ясно видит этот свет в каких-нибудь   двухстах шагах, но он блеснул и исчез с быстротой молнии. Вероятно, это был   один из тех световых узоров, которые глаз видит в глубоком мраке. Кеннеди было   успокоился и снова стал нерешительно всматриваться в темноту, как вдруг резкий   свист прорезал воздух.      

Что это?   Крик животного, ночной птицы или это кричит человек?      

Кеннеди,   сознавая всю опасность положения, собирался уже разбудить своих товарищей, но   тут ему пришло в голову, что, кто бы это ни был, люди или звери, они во всяком   случае находятся не так уж близко. Дик осмотрел свои ружья и стал вглядываться   в темноту. Вскоре ему показалось, что какие-то неясные тени крадутся к их   дереву. В это мгновение из-за туч проскользнул луч луны, и Кеннеди ясно увидел   группу каких-то существ, двигающихся в темноте.      

Ему   пришло на память приключение с павианами, и, не медля более, он дотронулся до   плеча доктора. Тот сейчас же проснулся.      

– Будем   говорить тише, – прошептал Кеннеди.      

– Что-нибудь   случилось?      

– Да,   надо разбудить Джо.      

Когда   Джо выскочил, охотник рассказал то, что он видел.      

– Неужели   снова эти проклятые обезьяны? – тихо проговорил Джо.      

– Возможно.   Но, тем не менее, надо принять все меры предосторожности, – сказал   Фергюссон.      

– Мы   с Джо спустимся по лестнице на дерево, – заявил Кеннеди.      

– А   я в это время, – добавил доктор, – подготовлю все, чтобы «Виктория»   смогла в случае надобности мигом подняться.      

– Значит,   сговорились.      

– Ну,   так спускаемся, – сказал Джо.      

– Смотрите   же, без крайней необходимости не пускайте в ход оружия, – напутствовал их   доктор. – Совершенно излишне обнаружить в этой местности наше присутствие.      

Дик и   Джо ответили ему кивком головы. Они бесшумно соскользнули на дерево и уселись   на разветвлении крепких ветвей, за которое держался якорь. Некоторое время они,   сидя неподвижно среди листвы, молча прислушивались. Вдруг послышалось какое-то   шуршание по коре дерева. Джо схватил шотландца за руку.      

– Слышите? –   прошептал он.      

– Да,   что-то приближается.      

– Быть   может, это змея. Помните, вы слышали свист?      

– Нет,   в нем было что-то человеческое.      

«Уж   лучше все-таки дикари, – подумал про себя Джо, – терпеть не могу   гадов».      

– Шум   усиливается, – снова прошептал через несколько минут Кеннеди.      

– Да,   кто-то карабкается сюда.      

– Ты   наблюдай за этой стороной, а я за той, – шепотом проговорил охотник.      

– Хорошо.      

Они были   одни на крепкой большой ветке, поднимавшейся прямо из гущи исполина-баобаба. В   густой листве царил не проглядный мрак. Вдруг Джо наклонился к уху Кеннеди и   прошептал:      

– Негры.      

До их   слуха даже долетело несколько слов, произнесенных вполголоса внизу. Джо вскинул   ружье на плечо.      

– Подожди, –   остановил его шепотом Дик.      

Дикари   действительно взбирались на баобаб. Они карабкались со всех сторон, скользя по   веткам, как змеи, и подвигались медленно, но уверенно. Их можно было узнать по   запаху тел, смазанных зловонным жиром. Вскоре на уровне ветки, на которой   сидели Кеннеди и Джо, показались две головы…      

– Стреляй! –   скомандовал шотландец.      

Двойной   выстрел прокатился, как гром, и замер среди болезненных воплей. В мгновение ока   вся ватага исчезла.      

Но среди   воя вдруг прозвучал крик – удивительный, неожиданный, невероятный! Человеческий   голос совершенно ясно крикнул по-французски:      

– Ко   мне! На помощь!      

Кеннеди   и Джо были безмерно изумлены и мигом взобрались обратно в корзину.      

– Вы   слышали? – спросил Фергюссон.      

– Конечно.   Подумайте только! Этот невероятный голос: «Ко мне! На помощь!» Француз в руках   этих варваров!      

– Быть   может, какой-нибудь путешественник или миссионер?      

– Несчастный! –   воскликнул охотник. – Его терзают, может быть, убивают.      

Фергюссон   тщетно старался скрыть свое волнение. – Тут нет никаких сомнений, –   наконец, проговорил он, – какой-то несчастный француз попал в руки   дикарей. И, конечно, мы не тронемся отсюда, раньше чем сделаем все возможное   для его спасения. По нашим ружейным выстрелам он должен был понять, что явилась   неожиданная помощь, он верит, что это вмешательство провидения. Ведь правда,   друзья мои, мы с вами не отнимем у него этой последней надежды? Как ваше   мнение?      

– Мы   совершенно согласны с тобой, Самуэль! Распоряжайся нами!      

– Обсудим   же теперь, что нам делать, а с рассветом постараемся его выручить, –   сказал Фергюссон.      

– Но   как нам отделаться от этих подлых негров? – проговорил Кеннеди.      

– Когда   я вспоминаю, как эти негры удирали, для меня совершенно очевидно, что они не   знакомы с огнестрельным оружием, – продолжал доктор, – значит, нам   нужно будет использовать их ужас. Но обождем рассвета и уж тогда, сообразуясь с   местностью, выработаем план спасения.      

– Этот   бедняга должен быть где-нибудь поблизости, – заметил Джо, – так как…      

– Ко   мне! Ко мне! – раздался тот же голос, но уже более слабый!      

– Варвары! –   закричал, весь трясясь от волнения, Джо. – А что, если они прикончат его   еще этой ночью?      

– Слышишь,   Самуэль, – бросился Кеннеди к своему другу, хватая его за руку, –   если они прикончат его ночью!      

– Это   мало вероятно, друзья мои. Дикие племена умерщвляют своих пленников обыкновенно   среди бела дня: им, видите ли, для этого непременно нужно солнце, –   пояснил доктор.      

– Ну,   а что, если мне воспользоваться ночной темнотой и пробраться к этому несчастному? –   промолвил шотландец.      

– Тогда   и я пойду с вами, мистер Дик, – предложил Джо.      

– Постойте,   постойте, друзья мои! Этот план делает честь вашему сердцу и вашей храбрости,   но вы подвергаете опасности всех нас и еще больше можете повредить тому, кого   мы хотим спасти.      

– Почему   же? – возразил Кеннеди. – Ведь эти дикари страшно перепуганы. Они   разбежались и больше не вернутся.      

– Дик,   умоляю тебя, послушайся меня! Поверь, я имею в виду общее благо. Если бы ты   случайно попался им в руки, все бы пропало.      

– Но   этот несчастный? Он ждет, надеется. И никто не отзывается, никто не идет на помощь.   Ему уже, верно, начинает казаться, что ружейные выстрелы ему только   померещились.      

– Его   можно успокоить, – заявил доктор Фергюссон. И, поднявшись, доктор приложил   ко рту руку в виде рупора и прокричал на том же языке, на каком взывал о помощи   неизвестный:      

– Кто   бы вы ни были, не теряйте надежды! Три друга думают и заботятся о вас.      

В ответ   на это раздался ужасный вой, заглушивший, без сомнения, ответ пленника.      

– Его   убивают! Его прикончат! – закричал Кеннеди. – Наше вмешательство   только ускорило его смертный час. Надо действовать!      

– Но   каким образом, Дик, подумай, что можно сделать в таком мраке?      

– Ах,   если бы было светло! – воскликнул Дик.      

– Ну,   хорошо, а если б был день, что бы ты тогда сделал? – каким-то особенным   тоном спросил доктор.      

– Ничего   не может быть проще, Самуэль, – ответил охотник. – Я спустился бы на   землю и стрельбой разогнал бы этот сброд.      

– А   ты, Джо, что сделал бы? – обратился к нему Фергюссон.      

– Я,   сэр, поступил бы более осторожно. Дал бы знать пленнику, в каком направлении   ему бежать.      

– Но   каким же образом?      

– Привязал   бы записку к стреле, которую, помните, я поймал на лету, или же громко сказал   бы ему это, благо дикари не понимают нашего языка.      

– Ваши   планы несбыточны, друзья мои. Спастись бегством этому несчастному страшно   трудно, если б даже он сумел ускользнуть от своих мучителей. Твой же проект,   дорогой Дик, при твоей отваге да еще благодаря страху, который мы нагнали на   них стрельбой, быть может, и удался бы. Но провались он – тебе грозила бы   гибель, и нам пришлось бы спасать уже не одного, а двоих. Нет! Надо действовать   иначе – так, чтобы все шансы на успех были на нашей стороне.      

– Но   действовать немедленно, сейчас же, – настаивал охотник.      

– Может   быть, и так, – проговорил Фергюссон, как бы подчеркивая эти слова.      

– Да   неужели, сэр, вы в силах рассеять эту тьму?      

– Кто   знает, Джо…      

– Ах,   сэр! Если только вы сделаете нечто подобное, я сейчас же заявлю, что вы – самый   великий ученый в мире!      

Доктор   несколько минут помолчал. Видимо, он обдумывал какой-то план. Оба, Дик и Джо, с   трепетом смотрели на него. Они были страшно взволнованы этим совершенно   необычайным положением.      

      

Вскоре   Фергюссон заговорил:      

– Вот   мой план: у нас еще не тронут балласт в двести фунтов. Мне кажется, что этот   пленник, – он ведь изнурен, измучен, – не может весить больше самого   тяжелого из нас. Следовательно, у нас во всяком случае остается лишним   шестьдесят фунтов балласта, и его можно сбросить, чтобы скорее подняться.      

– Объясни,   пожалуйста, что ты думаешь предпринять? – попросил Кеннеди.      

– А   вот что. Ты сам понимаешь. Дик, что если мне удастся захватить пленника и я   сброшу количество балласта, равное ему по весу, то равновесие шара не будет   нарушено. Но если придется как можно скорее подниматься, чтобы ускользнуть от   этой оравы негров, мне понадобится прибегнуть к более энергичным средствам, чем   моя горелка. И вот для этого в нужную минуту и придется сбросить остаток   балласта.      

– Видимо,   это так, – согласился Дик.      

– Но   здесь есть и отрицательная сторона, – продолжал Фергюссон. – Чтобы   спуститься потом, мне понадобится выпустить количество газа, пропорциональное   излишку сброшенного балласта. Конечно, газ вещь очень ценная, но можно ли   думать об этом, когда вопрос идет о спасении человеческой жизни!      

– Ты   совершенно прав, Самуэль: мы должны пойти на любые жертвы, чтобы спасти этого   человека.      

– Приступим   же к делу, – сказал Фергюссон. – Начните с того, что переместите   балласт к борту корзины так, чтобы его сразу можно было сбросить.      

– А   как быть с темнотой?      

– Пока   она скрывает наши приготовления, а когда они будут закончены – рассеется. Держите   оружие наготове. Быть может, придется стрелять. Чем мы располагаем? Один   выстрел из карабина, четыре из двух ружей, двенадцать из двух револьверов,   всего семнадцать. Мы можем сделать все семнадцать в четверть минуты. А может   быть, стрелять не понадобится. Ну что, вы готовы?      

– Готовы, –   ответил Джо.      

Балласт   поместили у борта, зарядили оружие.      

– Прекрасно, –   одобрил доктор. – Будьте же внимательны. Ты, Джо, сбрасывай балласт, а ты.   Дик, хватай пленника. Но помните: ничего не делать без моего распоряжения. А   теперь, Джо, ступай скорей, отцепи якорь и мигом возвращайся назад в корзину.      

Джо   проворно спустился вниз по канату и через несколько минут вернулся обратно. «Виктория»,   получив свободу, повисла в воздухе почти неподвижно.      

В это   время доктор убедился, что в смесительной камере есть достаточно газа, чтобы в   случае надобности пустить в ход горелку, не прибегая к помощи бунзеновской   батареи. Потом он взял два хорошо изолированных проводника, служивших для   разложения воды, и, порывшись в своем дорожном чемодане, достал оттуда два   заостренных уголька, которые и прикрепит к концам проводников.      

Оба его   друга смотрели на то, что он делает, ровно ничего не понимая, но молчали. Закончив   свою работу, Фергюссон стал посреди корзины и, взяв в каждую руку по проводнику   с угольками, сблизил их концы.      

И вдруг   яркий, ослепительный, невыносимый для глаз свет вспыхнул между остриями угольков.   Огромный сноп электрического света прорезал ночной мрак.      

– Ах,   сэр! – вырвалось у Джо.      

– Ни   слова! – прошептал доктор.      

 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ      

       Сноп света. –   Миссцонер. – Похищение при электрическом свете. –   Священник-лазарист. – Слабая надежда на выздоровление миссионера. –   Заботы доктора. – Самоотверженная жизнь. – Полет над вулканом.      

       

Фергюссон   стал направлять яркий сноп электрического света в разные стороны. Наконец, он   остановил его на одном месте, и оттуда сразу донеслись вопли ужаса. Дик и Джо   смотрели во все глаза на представившееся им зрелище.      

Баобаб,   над которым почти неподвижно висела «Виктория», рос посреди лужайки. Среди   полей кунжута и сахарного тростника разбросано было штук пятьдесят низких хижин   с коническими крышами, а вокруг них кишело многочисленное племя негров. Почти   под самой «Викторией», в каких-нибудь ста футах от нее, стоял столб. У подножия   его виднелось человеческое существо – молодой человек лет тридцати, с длинными   черными волосами, полуголый, худой, окровавленный и израненный; он склонил   голову на грудь, как распятый Исус. Выстриженные на макушке волосы говорили о   том, что на этом месте недавно была тонзура.      

– Это   миссионер! – закричал Джо. – Священник!      

– Бедняга!   Несчастный! – восклицал Дик.      

– Мы   его спасем, – уверял доктор. – Спасем. При виде шара, похожего на   огромную комету с ярко сверкающим хвостом, негры, понятно, пришли в ужас. Слыша   их вопли, пленник поднял голову. В глазах его блеснуло выражение надежды, и, не   отдавая себе отчета в том, что происходит вокруг него, он протянул руки к своим   неожиданным спасителям.      

– Он   жив! Он жив! – радостно закричал Фергюссон. – Слава богу! А дикари в   полнейшем ужасе. Мы его спасем. Вы готовы, друзья мои?      

– Готовы,   Самуэль.      

– Ну,   Джо, туши горелку.      

Приказ   доктора сейчас же был выполнен. Едва заметный ветерок нес «Викторию» к пленнику;   одновременно шар, вследствие охлаждения газа, мало-помалу спускался. Еще минут   де сять «Виктория» плавала в волнах света. Ферпоссон все направлял на толпу   ослепительный сноп лучей, от которого негры, придя в неописуемый страх, один за   другим забились в свои хижины. Площадка опустела. Доктор был прав, возлагая   надежды на сверхъестественное появление «Виктории», бросающей солнечные лучи   среди ночного мрака.      

      

Корзина   приблизилась к земле. Несколько смельчаков-негров, видя, что добыча ускользает   от них, вернулось, испуская громкие крики. Кеннеди схватил свой карабин, но   доктор запретил ему стрелять. Миссионер не был даже привязан к столбу – это   было лишнее при его полнейшем изнеможении. Он стоял на коленях, не имея сил   держаться на ногах. В ту минуту, когда «Виктория» коснулась земли, охотник, откинув   в сторону свой карабин, схватил в охапку миссионера и втащил его в корзину. В   это же мгновение Джо сбросил на землю двухсотфунтовый балласт.      

Доктор   был уверен, что «Виктория» должна понестись вверх с необыкновенной быстротой,   но, вопреки его ожиданию, она, поднявшись на три-четыре фута, внезапно   остановилась.      

– Кто   нас держит? – в ужасе закричал доктор.      

С дикими   криками к «Виктории» мчалось несколько дикарей.      

– Ах! –   воскликнул Джо, наклонившись над бортом. – Один из этих свирепых негров уцепился   за низ нашей корзины.      

– Дик!   Дик! – крикнул доктор. – Ящик с водой!      

Дик   сразу понял мысль своего друга и, схватив один из ящиков с водой, весивший   более ста фунтов, вышвырнул его за борт.      

Освободившись   от балласта, «Виктория» сразу подпрыгнула вверх футов на триста, и толпа, видя,   что пленник уносится от нее в луче ослепительного света, огласила воздух   неистовым ревом….      

– Ура! –   радостно вскрикнули Кеннеди и Джо. Тут «Виктория» снова рванулась ввысь, и на   этот раз больше, чем на тысячу футов.      

– Что   случилось? – спросил Кеннеди, от толчка едва удержавшийся на ногах.      

– Ничего, –   ответил Фергюссон. – Просто этот негодяй, наконец, покинул нас.      

      

Джо,   быстро нагнувшись над бортом корзины, увидел, как дикарь с распростертыми руками   летел вниз, как он несколько раз перевернулся в воздухе и, наконец, грохнулся о   землю.      

Доктор   разъединил провода, и наступила полнейшая тьма. Был час ночи. Француз, все   время лежавший в обмороке, открыл глаза.      

– Вы   спасены, – сказал ему Фергюссон.      

– Спасен   от мучительной смерти, да, – с печальной улыбкой ответил француз   по-английски. – Благодарю вас, братья, но не только дни мои, а самые часы   сочтены. Немного мне осталось жить.      

И   миссионер, вконец обессиленный, впал в забытье.      

– Он   умирает! – закричал Дик.      

– Нет,   нет, – ответил Фергюссон, наклоняясь над французом. – Но он очень   слаб. Давайте положим его под тент.      

Они   осторожно уложили на постель это жалкое, исхудалое тело, все покрытое шрамами и   свежими ранами от ножей и огня. Доктор нащипал из своего носового платка   немного корпии и наложил ее на раны, предварительно промыв их. Он действовал   умело и ловко, как настоящий врач. Затем, вынув из своей аптечки подкрепляющее   средство, он влил несколько капель в рот миссионера. Тот едва имел силы прошептать:   «Благодарю, благодарю».      

Доктор,   видя, что больному необходим полный покой, опустил над ним тент, а сам снова   занялся своим шаром. «Викторию», учитывая присутствие на ней четвертого   пассажира, освободили в общем от балласта в сто восемьдесят фунтов, и она   держалась в воздухе без помощи горелки. На рассвете легкий ветерок тихонько   понес «Викторию» к северо-западу. Фергюссон подошел к спящему миссионеру и   несколько минут наблюдал за ним.      

– Если   бы только мы могли сохранить спутника, посланного нам небом! – промолвил   охотник. – Есть ли хоть какая-нибудь надежда?      

– Да,   Дик, при хорошем уходе, на таком чистом воздухе.      

– Сколько   выстрадал этот человек! – проговорил взволнованный Джо. – Ему нужно   было больше смелости, чем нам. Шутка ли: одному идти к этим племенам!      

– Вне   всякого сомнения, – отозвался охотник.      

Доктор   весь день не хотел будить миссионера; в сущности это был даже не сон, а   дремота, прерываемая стонами и тихими жалобами. Состояние больного не   переставало беспокоить Фергюссона.      

Под   вечер «Виктория» остановилась и неподвижно простояла среди мрака всю ночь. Джо   и Кеннеди сменяли друг друга у постели больного, а Фергюссон все время один нес   вахту.      

На   следующее утро «Виктория», поднявшись в воздух, уклонилась чуть-чуть к западу.   День обещал быть великолепным. Вдруг больной несколько окрепшим голосом позвал   своих новых друзей. Сейчас же подняли края тента, и он с наслаждением стал   вдыхать свежий утренний воздух.      

– Как   вы себя чувствуете? – спросил Фергюссон.      

– Как   будто лучше, – ответил больной. – А до сих пор, друзья мои, мне все   казалось, будто я вас вижу во сне. Признаться, я с трудом отдаю себе отчет в   том, что случилось. Скажите, кто вы такие? Как вас зовут? Я хочу знать это,   чтобы помянуть вас в своей последней молитве.      

– Мы   английские путешественники, – сказал Фергюссон, – пытаемся на   воздушном шаре перелететь через Африку, и вот по пути нам посчастливилось   спасти вас.      

– У   науки есть свои герои, – сказал миссионер.      

– А   у религии – свои мученики, – откликнулся шотландец.      

– Вы   миссионер? – спросил доктор.      

– Я   священник миссии лазаристов. Вас мне послало небо. Но моя жизнь кончена. Расскажите   мне о Европе, расскажите о Франции, – ведь уже целых пять лет я ничего не   знаю о своей родине.      

– Пять   лет! Один среди этих дикарей! – воскликнул Кеннеди.      

– Это   души, которые нуждаются в искуплении, – ответил молодой священник. –   Это братья, дикие и невежественные, которых только церковь может наставить и   цивилизовать.      

Фергюссон   долго рассказывал миссионеру о его родной Франции. Тот жадно слушал, и тихие   слезы струились по его щекам. Время от временной брал в свои лихорадочно   горящие ладони то руки Кеннеди, то руки Джо и пожимал их. Доктор приготовил   больному несколько чашек чаю, и тот выпил их с наслаждением. Бедняга   почувствовал некоторый прилив сил, смог приподняться и, видя, что он несется по   ясному небу, даже улыбнулся.      

– Вы   отважные путешественники, – начал он, – ваше смелое предприятие   завершится благополучно; вы-то увидите ваших родных, друзей, вашу родину, вы…      

Несчастный   так ослабел, что его пришлось сейчас же снова уложить. Несколько часов он находился   в состоянии полной прострации, похожем на смерть. Фергюссон не отходил от него   и не мог сдержать своего волнения: он чувствовал, что эта жизнь уходит.   «Неужели, – думал доктор, – мы так скоро потеряем того, кого вырвали   из рук мучителей?» Доктор снова перевязал ужасные раны и принужден был   пожертвовать большей частью своего запаса воды, чтобы освежить пылающее в лихорадочном   жару тело страдальца. Вообще он самым нежным и разумным образом ухаживал за   ним. К французу мало-помалу возвращалось сознание, но, увы, не жизнь.      

Умирающий   прерывистым голосом рассказал доктору свою историю. Когда он начал, Фергюссон попросил   его говорить на родном языке:      

– Я   понимаю его, а вас это менее утомит.      

Миссионер   был молодой человек родом из Бретани, из бедной семьи. Деревня Драдон, где он   вырос, находилась в центре департамента Мобриана. Он очень рано почувствовал   влечение к духовному поприщу. Ему мало было самоотверженной жизни священника,   он хотел опасностей и вступил в орден миссионеров, основателем которого был св.   Винцент-Павел.      

В   двадцать лет он покидает свою родину для негостеприимных берегов Африки, и   оттуда, преодолевая всякие препятствия, перенося всевозможные лишения, молясь,   он пешком добирается до поселений диких племен, живущих по притокам Верхнего   Нила. Прошло два года, а дикари все еще не внимали его проповедям, не   откликались на его пылкие призывы, неверно истолковывали его человеколюбие. И   вот он попадает в плен к одному из самых свирепых племен – ньямбара, где с ним   очень плохо обращаются. И все же он учит, наставляет, молится. Когда однажды   племя, у которого он был в плену, после одного из частых побоищ с соседями,   разбегается, бросив его на поле битвы, как мертвого, он все-таки не считает   возможным вернуться на родину и, верный евангельским заветам, продолжает   скитаться по Африке. Самым спокойным временем для него было то, когда его   считали сумасшедшим. Он и на новых местах изучает местные наречия и упорно   продолжает свое дело. Еще два долгих года он странствует по этим местам,   повинуясь сверхчеловеческой силе, дарованной ему богом. Последний год проводит   он среди «барафри», одного из самых диких племен – ньям-ньям. Несколько дней   тому назад умер их вождь, и злосчастного миссионера почему-то обвиняют в его   неожиданной смерти. И вот решают принести его в жертву. Уже в течение почти   двух суток длятся его пытки, и ему предстоит, как верно предвидел доктор,   умереть на следующий день при ярком свете солнца, как раз в полдень. Услышав   звук ружейных выстрелов, он инстинктивно кричит: «Ко мне! Ко мне!» А когда до   него доносятся с неба слова утешения, ему кажется, что все это сон.      

– Я   не жалею, – прибавил он, – о жизни, которая уходит; она принадлежит   богу.      

– Не   теряйте надежды, – сказал ему доктор. – Мы подле вас и вырвем вас у   смерти, как вырвали у ваших мучителей.      

– Так   много я не прошу, – кротко ответил миссионер. – Слава богу, что мне   дана перед смертью великая радость пожать дружеские руки и услышать родную   речь.      

Миссионер   снова ослабел. День прошел между надеждой и страхом. Кеннеди был очень подавлен,   а Джо украдкой утирал слезы.      

«Виктория»   еле подвигалась; самый ветер, казалось, хотел дать покой умирающему.      

Под   вечер Джо объявил, что на западе виден какой-то очень яркий свет.   Действительно, небо было словно в огне. На более северных широтах, пожалуй,   можно было бы принять это за северное сияние. Доктор стал внимательно наблюдать   за таким редким явлением.      

– Это   не может быть не чем иным, как действующим вулканом, – наконец, проговорил   он.      

– А   ветер как раз. несет нас туда, – заметил с тревогой Кеннеди.      

– Ну,   и что же? – отозвался доктор. – Мы пролетим над ним на такой высоте,   где будем в безопасности.      

Прошло   каких-нибудь три часа, и «Виктория» уже неслась над горами. Она была на 24° 15'   восточной долготы и 4° 42' северной широты. Под нею из огнедышащего вулкана   лились потоки расплавленной лавы и высоко взлетали обломки скал… Казалось,   какая-то огненная влага низвергается ослепительным каскадом. Зрелище было   великолепное, но опасное, ибо ветер продолжал упорно гнать «Викторию» в сторону   этой раскаленной атмосферы.      

Раз   нельзя было обойти это препятствие, надо было перелететь через него. Горелка   заработала вовсю, и «Виктория», поднявшись на высоту шести тысяч футов,   пронеслась саженях в трехстах от вулкана. Умирающий миссионер мог со своего   ложа созерцать действующий вулкан, откуда вырывались ослепительные снопы огня.      

– Как   это прекрасно, – произнес он, – и как бесконечно могущество   всевышнего. Мы чувствуем его даже в самых страшных явлениях природы.      

      

Потоки   раскаленной лавы покрывали склоны горы словно огненным ковром. Нижняя часть   «Виктории», отражая море пламени, сияла в ночной темноте. В корзине   чувствовался сильный жар, и доктор Фергюссон стремился как можно скорее уйти от   этого опасного места. К десяти часам вечера вулкан казался лишь красной точкой   на горизонте, а «Виктория», опустившись в более низкую зону, спокойно продолжала   свой полет.      

 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ      

       Гнев Джо. –   Смерть праведника. – Бдение над покойником. – Безводная   местность. – Погребение. – Глыбы кварца. – Галлюцинация   Джо. – Драгоценный балласт. – Открытие золотоносных пород. – Джо   в отчаянии.      

       

Чудесная   ночь спустилась на землю. Обессиленный миссионер тихо дремал.      

– Нет,   он больше не придет в себя, – проговорил Джо. – А ведь он так еще   молод, бедняга, ему тридцати нет.      

– Да,   он умрет на наших руках, – подтвердил доктор с отчаянием. – Дыхание   его все слабеет, и я бессилен сделать чтолибо для его спасения.      

– Ах,   негодяи, – крикнул Джо, на которого иногда нападали внезапные приступы   гнева. – Подумать только, что этот достойный священник нашел еще слова,   чтобы пожалеть их, оправдать, простить!      

– Посмотри,   Джо, какую прекрасную ночь посылает ему бог, его последнюю ночь. Больше он не будет   страдать.      

Вдруг   француз прерывающимся голосом что-то проговорил. Фергюссон подошел к нему. Умирающему   было трудно дышать, он просил поднять края тента. Когда это было исполнено, он   с наслаждением вдохнул в себя чистейший воздух прозрачной ночи. Звезды   трепетали над ним, а луна как бы окутывала его белым саваном своих лучей.      

– Друзья   мои, – сказал священник слабеющим голосом. – Я ухожу. Да поможет вам   бог завершить ваше дело. Да вернет он вам за меня мой долг благодарности.      

– Не   падайте духом, – ответил ему Кеннеди. – Это лишь временный упадод   сил. Вы не умрете! Можно ли умереть в такую прекрасную летнюю ночь!      

– Смерть   пришла за мной, – возразил миссионер. – Я знаю. Что ж! Дайте мне   встретить ее лицом к лицу. Смерть – начало вечной жизни, конец земным трудам.   Поставьте меня на колени, братья, прошу вас!      

Кеннеди   приподнял его, но бессильное тело свалилось ему на руки.      

– Боже   мой, боже мой, – воскликнул умирающий проповедник. – Сжалься надо   мной.      

Его лицо   просияло. Вдали от земли, радости которой не были им изведаны, среди ночи,   посылавшей ему свой тихий свет, под небесами, к которым он взлетал, точно в   каким-то чудесном вознесении, он как будто уже начал жить другой, новой жизнью.      

Собравшись   с силами, он благословил друзей, которые всего лишь один день как стали его друзьями,   и снова упал на руки Кеннели, по лицу которого текли обильные, крупные слезы.      

– Умер, –   сказал доктор, наклонившись над ним. – Умер.      

И три   друга, точно сговорившись, опустились на колени и стали молиться.      

– Завтра   утром, – спустя несколько минут сказал Фергюссон, – мы похороним его   в земле Африки, земле, орошенной его кровью.      

Всю   остальную ночь над телом по очереди бодрствовали доктор, Кеннеди и Джо. Ни единым   словом не нарушили они благоговейного молчания, все плакали.      

На   следующее утро подул южный ветер и тихо понес «Викторию» над обширным плоскогорьем.   Тут были и потухшие вулканы и бесплодные лощины. Воды кругом не видно было и   следа. Нагроможденные друг на друга скалы, валуны, беловатые мергельные ямы –   все свидетельствовало о полнейшем бесплодии почвы.      

Около   полудня доктор решил для погребения миссионера опуститься в котловину, окруженную   скалами первозданных плутонических пород. Эта гористая местность была для него   подходящим приютом; вместе с тем здесь были благоприятные условия для   приземления «Виктории», которая за неимением деревьев не могла быть поставлена   на якорь. Но теперь, как объяснил своему другу Фергюссон, для спуска было   необходимо выпустить соответственное количество газа: ведь при похищении   миссионера пришлось выбросить весь балласт. Доктор открыл клапан во внешней   оболочке шара, часть водорода вышла, и «Виктория» спокойно опустилась на дно   котловины.      

Не   успела она коснуться земли, как доктор сейчас же закрыл клапан. Джо прыгнул и,   держась одной рукой за борт корзины, другой стал кидать в нее камни до тех пор,   пока вес их не сравнялся с его собственным. Теперь уж он мог начать действовать   обеими руками. И вот, когда Джо положил в корзину больше пятисот фунтов камней,   доктор и Кеннеди в свою очередь сошли на землю. «Викторию» уравновесили, и   теперь она не могла подняться с земли.      

Фергюссон   обратил внимание на то, что камней для установления равновесия потребовалось   совсем немного, – они были необычайно тяжелыми. Всюду лежали обломки   кварца и порфира.      

«Вот так   странное открытие!» – подумал про себя доктор. В это время Кеннеди и Джо в   нескольких шагах от него искали место для могилы. В балке, закрытой со всех   сторон, стояла невыносимая жара, словно в натопленной печке. Полуденное солнце   почтл отвесно бросало в нее свои палящие лучи.      

Сначала   понадобилось очистить место от валявшихся на нем обломков скал. Затем была вырыта   могила, достаточно глубокая, чтобы дикие звери не смогли добраться до трупа.      

В эту   могилу друзья благоговейно опустили тело француза; его засыпали землей и в виде   памятника навалили несколько больших обломков скал.      

Доктор   стоял неподвижно, глубоко погруженный в свои мысли. Он даже не слышал, как товарищи   звали его, чтобы отправиться вместе с ними на поиски убежища от зноя.      

– О   чем ты так задумался, Самуэль? – спросил Кеннеди.      

– Я   думаю о том, что за странные контрасты встречаются в природе и до какой степени   удивительны бывают случайности. Знаете, в какой земле погребен этот человек,   так мало ценивший все земные блага?      

– Что   ты хочешь сказать, Самуэль? – заинтересовался шотландец.      

– Представьте   себе: этот священник, давший обет бедности, покоится в золотом руднике…      

– В   золотом руднике?! – в один голос закричали Кеннеди и Джо.      

– В   золотом руднике, – спокойным тоном подтвердил доктор. – Камни,   которые вы небрежно отшвыриваете ногами, содержат в себе золото.      

– Быть   не может! Быть не может! – повторял Джо.      

– В   трещинах сланца вы легко можете обнаружить золотые самородки, – продолжал   доктор.      

Тут Джо,   как сумасшедший, бросился к валявшимся повсюду камням. Кеннеди был не прочь   последовать его примеру.      

– Да   успокойся же, мой милый Джо, – обратился к нему Фергюссон.      

– Ну,   сэр, говорите, что вам угодно…      

– Да   что ты, Джо! Такой философ, как ты…      

– Эх,   сэр, здесь уж не до философии!      

– Подумай   хорошенько, милый мой, к чему нам все это богатство? Ведь мы не можем взять его   с собой, – уговаривал доктор.      

– Как?   Не можем взять его с собой? Хорошее дело!      

– Слишком   большая тяжесть для нашей корзины, Джо. Я даже не хотел тебе говорить об этом,   чтобы у тебя не явилось напрасных сожалений.      

– Как,   бросить все эти сокровища! – твердил Джо. – Бро сить наше   богатство!.. Оно ведь действительно наше. Все это бросить?      

– Берегись,   друг мой, как бы ты не заболел так называемой «золотой лихорадкой», – смеясь,   сказал доктор. – Неужели покойник, которого ты похоронил, не преподал тебе   урока суетности всего мирского?      

– Все   это хорошо! – ответил Джо. – Но ведь золото! Мистер Кеннеди,   послушайте, – продолжал Джо, – вы мне поможете набрать хоть несколько   этих миллионов?      

– Но   что же мы с ними станем делать, бедный мой Джо? – отозвался Кеннеди,   который не мог удержаться от улыбки. – Мы ведь явились сюда не богатство   наживать, да и вывезти его отсюда нельзя.      

– Эти   миллионы – вещь тяжелая, в карман их не положишь, – добавил доктор.      

– Ну,   тогда нельзя ли эту самую руду взять с собой вместо песка, как балласт? –   спросил Джо, прижатый к стене.      

– Хорошо,   на это я согласен, – ответил Фергюссон, – но с условием: не корчить   гримас, когда нам придется выбрасывать за борт целые тысячи фунтов стерлингов.      

– Целые   тысячи фунтов стерлингов! – растерянно повторил Джо. – Да неужели и   вправду все это – золото, сэр?      

– Да,   друг мой, это место – резервуар, который природа веками набивала своими сокровищами.   Этого золота хватит, чтобы обогатить целые страны. Тут, в этой пустыне, –   и Австралия и Калифорния, вместе взятые.      

– И   все это будет зря пропадать?! – воскликнул Джо.      

– Возможно.   Во всяком случае, вот что я сделаю, милый мой, тебе в утешение…      

– Не   так-то легко утешить меня, сэр, – уныло перебил его Джо.      

– Вот   послушай. Я сейчас точно определю, где находится это золотоносное место. По возвращении   в Англию ты сможешь сообщить о нем своим соотечественникам, если ты уж так уверен,   что золото их осчастливит.      

– Конечно,   сэр, я сам вижу, что вы правы. Что же, покоряюсь, раз уж никак нельзя поступить   иначе. Значит, наполним корзину этой драгоценной рудой, и все, что от нее   останется к концу нашего путешествия, будет чистым выигрышем.      

      

Тут Джо   с жаром принялся за работу и вскоре погрузил в корзину около тысячи фунтов драгоценного   золотоносного кварца. Доктор, улыбаясь, наблюдал за его работой. Сам он в это   время был занят определением места могилы миссионера.      

Он   высчитал, что она находится на 22° 23' восточной долготы и 4° 55' северной   широты.      

Взглянув   в последний раз на холм, под которым покоился прах француза, Фергюссон   направился к «Виктории». Ему хотелось поставить хотя бы скромный грубый крест   над этой могилой, затерянной в африканской пустыне, но в окрестностях не видно   было ни единого деревца.      

– Бог   приметит это место, – сказал он.      

Доктор   был серьезно озабочен и охотно отдал бы много золота за небольшое количество   воды. Надо было бы пополнить запас ее; он сильно уменьшился оттого, что   пришлось выбросить ящик с водой, когда в корзину «Виктории» вцепился негр. Но в   таких выжженных солнцем местах воды не было, и это не могло не тревожить   доктора. Огонь в горелке надо было беспрестанно поддерживать, и Фергюссон уже   начинал бояться, что воды может не хватить даже для утоления жажды. Подойдя к   корзине, доктор увидел, что она завалена камнями, но, не проронив ни слова,   влез в нее. Кеннеди также занял свое обычное место, а за ними взобрался и Джо;   он не мог не бросить алчного взгляда на остающиеся в котловине сокровища.      

Доктор   зажег горелку, змеевик стал нагреваться, и через несколько минут газ начал расширяться,   но «Виктория» не двигалась с места. Джо молча с беспокойством посматривал на   Фергюссона.      

– Джо! –   обратился к нему доктор. Тот ничего не ответил.      

– Разве   ты меня не слышишь? – повторил доктор.      

Джо   знаком показал, что слышит, но не желает понимать.      

– Сделай   мне одолжение, Джо, сейчас же выбрось часть руды на землю, – сказал Фергюссон.      

– Но,   сэр, вы ведь сами мне позволили…      

– Я   позволил тебе этой рудой заменить балласт, вот и все.      

– Однако…      

– Что   же, в самом деле тебе хочется, чтобы мы навеки остались в этой пустыне?      

Джо   бросил отчаянный взгляд на Кеннеди, но тот сделал знак, что ничем не может ему   помочь.      

– Ну   что же, Джо?      

– А   разве ваша горелка не действует, сэр? – спросил упрямый Джо.      

– Ты   сам прекрасно видишь, что горелка действует, но наша «Виктория» не поднимется,   пока ты не сбросишь часть балласта. Джо почесал за ухом, взял самый маленький   кусок кварца, взвесил его сперва на одной руке, потом на другой, подбросил его   – в нем могло быть фунта три или четыре – и в конце концов выбросил. «Виктория»   не шелохнулась.      

– Ну,   что? – проговорил он. – Мы все еще не поднимаемся?      

– Нет   еще, – ответил доктор. – Продолжай. Кеннеди не мог не засмеяться.      

Джо   сбросил еще с десяток фунтой, но «Викторин» по-прежнему не двигалась. Джо побледнел.      

– Эх   ты, бедняга! – промолвил Фергюссон. – Пойми только: Дик, ты и я – все   вместе мы весим, если я не ошибаюсь, немногим больше четырехсот фунтов, и раз   руда заменяла этот вес, то тебе придется выбросить по крайней мере такое же ее   количество.      

– Целых   четыреста фунтов выбросить! – жалобно закричал Джо.      

– Да,   и еще немного, чтобы подняться. Ну, смелей!      

Джо   принялся выкидывать балласт, испуская тяжелые вздохи. Время от времени он приостанавливался   и спрашивал:      

– Что,   начали мы подниматься?      

И ему   неизменно отвечали:      

– Нет,   стоим на месте.      

– Права   же, двинулись! – крикнул он, наконец.      

– Еще,   еще! – скомандовал Фергюссон.      

– Но   «Виктория» поднимается, я убежден в этом.      

– Говорят   тебе, бросай! – вмешался Кеннеди.      

Тут Джо   с отчаянием схватил еще камень и вышвырнул его из корзины. «Виктория» в то же   мгновение поднялась футов на сто и, попав в благоприятное течение, вскоре   перелетела через окрестные горы.      

– Теперь,   Джо, – сказал доктор, – у тебя осталось еще целое состояние, и, если   только удастся сохранить до конца нашего путешествия весь этот кварц, ты будешь   обеспечен на всю жизнь.      

Джо   ничего не ответил и с довольным видом улегся на свое каменное ложе.      

– Ты   только подумай, Дик, – обратился Фергюссон к своему другу, – какое   могучее действие оказывает золото даже на лучшего в свете человека. А вообще,   сколько страстей, сколько жадности, сколько преступлений мог бы породить такой   золотой рудник! Как это печально!      

За этот   день «Виктория» пролетела девяносто миль к западу. По прямой линии она была   теперь на расстоянии тысячи четырехсот миль от Занзибара.      

 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ   ЧЕТВЕРТАЯ      

       Ветер   спадает. – Близость пустыни. – Недостаток воды. – Ночи на   экваторе. – Беспокойство Самуэля Фергюссона:– Истинное положение   вещей. – Решительные ответы Кеннеди и Джо. – Еще одна ночь.      

       

«Виктория»,   зацепившись якорем за одиноко растущее, почти высохшее дерево, всю ночь   простояла совершенно спокойно. Это дало возможность путешественникам хоть   немного выспаться, в чем они очень нуждались.      

Утром   небо снова стало прозрачно-ясным, а солнце жгучим. «Виктория» поднялась в воздух.   После нескольких тщетных попыток доктору все же удалось напасть на слабое   воздушное течение, которое понесло их к северо-западу.      

– Мы   что-то совсем не подвигаемся вперед, – заметил Фергюссон. – Если я не   ошибаюсь, мы сделали половину нашего пути приблизительно в десять дней, а при   скорости, с которой мы движемся теперь, нам, чтобы закончить его, пожалуй,   потребуются целые месяцы. Это тем более досадно, что нам грозит опасность   остаться без воды.      

– Ну,   мы найдем ее, – отозвался Дик. – Невозможно, чтобы на таком огромном   пространстве не встретилось какой-нибудь речонки, ручейка или пруда.      

– Очень   бы хотелось этого.      

– А   уж не груз ли Джо замедляет наш ход? – спросил Кеннеди, желая подразнить   славного малого. Ему это доставляло удовольствие потому, что была минута, когда   он сам поддался «золотой лихорадке». Но, ничем не высказав своего волнения, он   теперь мог выступать в роли философа. Впрочем, Кеннеди держался   добродушно-шутливого тона.      

Джо   жалобно посмотрел на шотландца. Но доктор ничего не ответил на вопрос своего   друга. Он думал не без тайного ужаса о необъятных просторах Сахары: там ведь,   он знал, проходят порой целые недели, прежде чем караван наткнется на воду. И   Фергюссон с особым вниманием всматривался во всякую видневшуюся лощинку.      

От этой   тревоги и печальных воспоминаний о происшествиях последних дней настроение у   путешественников заметно изменилось. Они мало говорили. Каждый был погружен в   собственные мысли.      

Славный   Джо, побывав на руднике, точно переродился. Он стал молчалив; он жадными   глазами поглядывал на нагроможденные в корзине камни; сегодня они ровно ничего   не стоят, завтра они станут бесценным кладом.      

Между   тем самый вид этой части Африки будил беспокойные мысли. Местность делалась все   пустыннее. Не было видно не только селений, но даже и отдельных хижин.   Растительность исчезала; кое-где виднелись заросли каких-то низкорослых   растений, напоминавшие шотландские вересковые поля. Среди беловатых песков и   раскаленных камней попадались чахлые мастиковые деревья и колючий кустарник. Там   и сям показывались первичные породы земной коры в виде скал с резкими и острыми   контурами. Все эти предвестники безводной пустыни заставляли еще больше   призадуматься доктора Фергюссона, Казалось, ни один караван никогда не   осмеливался пройти по этим пустынным местам. Были бы видны следы стоянок,   белели бы кости людей и животных, а здесь кругом не было ничего. Чувствовалось,   что вот-вот безбрежные пески одни будут царить в этом унылом крае.      

      

А   отступать невозможно. Надо двигаться вперед во что бы то ни стало. Доктор   только об этом и думал. Он жаждал бури, которая промчала бы их над этой   пустыней, но, увы, на небе не было видно ни единого облачка. За этот день   «Виктория» не пролетела и тридцати миль.      

Если бы   хоть воды было достаточно, но ее оставалось всего навсего три галлона. Фергюссон   выделил один из этих галлонов для утоления невыносимой жажды, вызываемой   палящим зноем было уже девяносто градусов[23],   а два оставил для питания горелки. Они могли дать только четыреста восемьдесят   кубических футов газа, а горелка расходовала около девяти кубических футов в   час. Значит, воды может хватить только на пятьдесят четыре часа полета. Это   было точное и непререкаемое математическое вычисление.      

– Всего   пятьдесят четыре часа! – заявил доктор своим товарищам. – Но из боязни   пропустить какой-нибудь ручеек, источник или хотя бы лужу я твердо решил не   летать ночью, поэтому в нашем распоряжении есть еще три с половиной дня, и вот   за это время нам совершенно необходимо раздобыть воду. Считаю своим долгом   предупредить вас об этом. Я оставил для питья лишь один галлон воды, и нам надо   очень скупо ее расходовать.      

– Что   ж, выдавай нам порции, – отозвался охотник. – А отчаиваться еще рано:   ведь, по твоим словам, у нас в запасе три с половиной дня, не так ли?      

– Совершенно   верно, дорогой мой Дик.