1 2 3 4 
   
Бургомистр. Мы вас проводим.
   
Все. Мы вас проводим. Мы вас проводим.
   
    
Все больше и больше горожан заполняют сцену.
   
   
Илл. Не провожайте меня. Право же, не надо. С какой это стати?
   
Бургомистр. Вы уезжаете, Илл?
   
Илл. Я уезжаю.
   
Полицейский. Куда же вы едете?
   
Илл. Сам не знаю. Сперва в Кальберштадт, а потом и дальше…
   
Учитель. Ага. А потом — дальше.
   
Илл. Лучше бы всего в Австралию. Как-нибудь на это наберу денег. (Продолжает свой путь к вокзалу.)
   
Все. В Австралию! В Австралию!
   
Бургомистр. Ну, а почему это вы вдруг собрались?
   
Илл (смущенно). Нельзя же всю жизнь сидеть на одном месте, год за годом, год за годом… (Бежит на перрон.)
   
    
Горожане окружают его.
   
   
Бургомистр. Эмигрировать в Австралию? Ну, это просто смешно.
   
Врач. И для вас крайне опасно.
   
Учитель. Один из этих кастратов тоже пытался эмигрировать в Австралию.
   
Полицейский. Тут для вас самое безопасное место.
   
Все. Самое безопасное! Самое безопасное!
   
Илл (озирается, как затравленный зверь. Тихо). Я послал в Каффиген письмо начальнику полиции…
   
Полицейский. Ну и что?
   
Илл. Никакого ответа.
   
Учитель. Ваша подозрительность просто непостижима!
   
Бургомистр. Никто и не думает вас убивать.
   
Все. Никто. Никто,
   
Илл. На почте перехватили мое письмо.
   
Художник. Какая чушь!
   
Бургомистр. Начальник почты — депутат магистрата!
   
Учитель. Честнейший человек!
   
Все. Честнейший! Честнейший!
   
Илл. Читайте, здесь написано: «Поезжайте на Юг».
   
Врач. Что из этого следует?
   
Илл. «Посетите действо „Страсти господни“ в Обераммергау».
   
Учитель. Ну и что из этого?
   
Илл. Город строится!
   
Бургомистр. Ну и что из этого?
   
Илл. На всех вас новые штаны.
   
Первый. Ну и что из этого?
   
Илл. Вы становитесь все богаче, все зажиточнее!
   
Все. Ну и что из этого?
   
    
Удар станционного колокола.
   
   
Учитель. Вы же видите, как вас все любят.
   
Бургомистр. Все жители Гюллена вас провожают
   
Все. Весь город. Весь город.
   
Илл. Я об этом не просил.
   
Второй. Разве нам нельзя с тобой попрощаться?
   
Бургомистр. Мы ведь старые друзья.
   
Все. Мы ведь старые друзья! Мы ведь старые друзья!
   
    
Грохот приближающегося поезда. Начальник станции поднимает флажок. Слева появляется кондуктор, он словно только что соскочил с подножки.
   
   
Кондуктор (кричит протяжно). Гюллен!
   
Бургомистр. Это ваш поезд.
   
Все. Ваш поезд. Ваш поезд.
   
Бургомистр. Ну, Илл, счастливого вам пути.
   
Все. Счастливого пути! Счастливого пути!
   
Врач. Прекрасной, долгой жизни.
   
Все. Прекрасной, долгой жизни!
   
    
Горожане толпятся вокруг Илла.
   
   
Бургомистр. Вам пора. Садитесь же, Бога ради, поскорей в этот поезд. Это почтовый до Кальберштадта.
   
Полицейский. Желаю счастья в Австралии.
   
Все. Много счастья! Много счастья!
   
    
Илл стоит неподвижно, вглядываясь в лица провожающих.
   
   
Илл (тихо). Зачем вы все сюда пришли?
   
Полицейский. И вы еще недовольны?
   
Начальник станции. Прошу садиться в вагоны.
   
Илл. Почему вы меня обступили?
   
Бургомистр. Мы и не думали вас обступать.
   
Илл. Пустите меня!
   
Учитель. Мы вас не держим.
   
Все. Мы вас не держим. Мы вас не держим.
   
Илл. Я знаю, один из вас задержит меня.
   
Полицейский. Глупости. Вам стоит только войти в вагон, и вы увидите, что это глупости.
   
Илл. Уходите!
   
    
Все стоят не шелохнувшись. У многих руки засунуты в карманы брюк.
   
   
Бургомистр. Не понимаю, чего вам надо! Идите же, кто вам мешает? Входите в вагон.
   
Илл. Прочь от меня!
   
Учитель. Чего вы боитесь, смешно.
   
Илл (падает на колени). Зачем вы так тесно окружили меня?
   
Полицейский. Он рехнулся.
   
Илл. Вы хотите меня удержать?
   
Бургомистр. Садитесь поскорее в вагон.
   
Все. В вагон! В вагон!
   
    
Молчание.
   
   
Илл (тихо). Один из вас схватит меня, когда я войду в вагон.
   
Все (торжественно). Никто не схватит! Никто!
   
Илл. Я это знаю.
   
Полицейский. Пора. Поезд отходит.
   
Учитель. Садись же наконец в вагон, приятель!
   
Илл. Я знаю, один из вас схватит меня! Один из вас схватит меня!
   
Начальник станции. Отправление!
   
    
Начальник станции поднимает флажок, кондуктор вскакивает на ходу в поезд. Илл, окруженный провожающими, стоит, закрыв лицо руками.
   
   
Полицейский. Видите? Ваш поезд ушел без вас, Илл.
   
    
Все молча медленно расходятся, посреди сцены стоит совершенно подавленный Илл.
   
   
Илл (один). Я погиб.
  
  
   
    
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
   
   
    
Петеров сарай. Слева на паланкине неподвижно восседает Клара Цаханассьян, она в белом подвенечном платье со шлейфом. Дальше слева — стремянка, поодаль телега, старая пролетка, куча грязной соломы; посредине — небольшая бочка.
    
Сверху свисают тряпки, полуистлевшие мешки, все заткано гигантской паутиной. Из глубины сцены выходит дворецкий.
   
   
Дворецкий. Вас спрашивают врач и учитель.
   
Клара Цаханассьян. Пусть войдут.
   
    
Входят врач и учитель, ощупью пробираются в темноте. Наконец, разглядев миллиардершу, кланяются. Теперь они хорошо, добротно одеты, пожалуй, даже элегантно.
   
   
Оба. Сударыня…
   
Клара Цаханассьян (разглядывает их в лорнет). Вы очень запылились, господа!
   
    
Врач и учитель отряхиваются.
   
   
Учитель. Извините, пожалуйста, пришлось карабкаться через старую пролетку.
   
Клара Цаханассьян. А мне захотелось посидеть в Петеровом сарае. Что-то я устала. Свадьба в гюлленском кафедральном соборе совсем вымотала меня. Я уже не девочка. Садитесь вот сюда, на бочку.
   
Учитель. Покорно благодарю. (Садится.)
   
    
Врач продолжает стоять.
   
   
Клара Цаханассьян. Ну и парит! Дышать нечем. Я люблю этот сарай: запах сена, соломы, дегтя… Тут есть что вспомнить. Весь этот хлам — навозные вилы, пролетка, сломанная телега — валялся здесь, еще когда я была молодая.
   
Учитель. Памятное место… (Вытирает пот.)
   
Клара Цаханассьян. Священник говорил очень прочувствованно.
   
Учитель. Первое послание к Коринфянам, глава тринадцатая.
   
Клара Цаханассьян. И вы, господин учитель, тоже неплохо показали себя, хор у вас звучал очень торжественно.
   
Учитель. Бах. «Страсти по Матфею». До сих пор не могу опомниться; какое блестящее общество! Банкиры, кинозвезды…
   
Клара Цаханассьян. Сейчас и банкиры и кинозвезды уже катят в столицу в своих «кадиллаках». На свадебный обед.
   
Учитель. Сударыня, мы не хотим отнимать у вас драгоценное время. Вас с нетерпением ждет молодой супруг.
   
Клара Цаханассьян. Хоби? Я отослала его назад в Гейзельгарштейг вместе с его гоночной машиной.
   
Врач (изумленно). Вы его отослали?
   
Клара Цаханассьян. Мои адвокаты уже начали бракоразводный процесс.
   
Учитель. А что скажут гости, сударыня?
   
Клара Цаханассьян. Их не удивишь. Хотя это, пожалуй, одно из самых коротких моих замужеств. Только с лордом Измаилом все кончилось еще быстрее. А зачем вы пришли?
   
Учитель. Хотели бы поговорить о господине Илле.
   
Клара Цаханассьян. Он что, умер?
   
Учитель. Сударыня! Не забывайте, что мы живем в Европе.
   
Клара Цаханассьян. Что же вам тогда надо?
   
Учитель. Увы, к величайшему сожалению, мои сограждане слишком много себе накупили.
   
Врач. Да, довольно много.
   
    
Оба утирают пот.
   
   
Клара Цаханассьян. Что, задолжали?
   
Учитель. Ужасно.
   
Клара Цаханассьян. А как же убеждения?
   
Учитель. Все мы люди.
   
Врач. И теперь настал час расплаты.
   
Клара Цаханассьян. Вы же знаете, что вам надо делать.
   
Учитель. (храбро). Сударыня! Давайте говорить откровенно. Войдите в наше положение. Вот уже двадцать лет, как я взращиваю на скудной ниве родного городка хрупкие ростки гуманизма, а доктор на своем стареньком «мерседесе» самоотверженно пользует наших чахоточных и рахитиков. Но во имя чего? Ради заработка? Вряд ли. Мы получаем гроши. Тем не менее я отверг завидный пост в кальберштадтской гимназии, а наш почтенный доктор отказался читать курс в Эрлангенском университете. Совершенно бескорыстно? Нет, будем откровенны. Все эти годы мы, а вместе с нами и весь город терпели потому, что нас не покидала надежда на возрождение былого величия Гюллена. Неисчислимы богатства его недр. В долине Пюкенрид есть нефть, в Конрадовом лесу — железная руда. Под ногами у нас сокровища, но о нас забыли. Нам нужны кредиты, нужны деловые контракты, и тогда наша экономика и культура расцветут. Нам есть что предложить. Заводы «Место под солнцем»…
   
Врач. Заводы Бокмана.
   
Учитель. Предприятия Вагнера. Купите их, вдохните в них жизнь, и Гюллен расцветет. Выгодней по-хозяйски, под хорошие проценты вложить миллионы, чем бросить на ветер целый миллиард.
   
Клара Цаханассьян. У меня останется еще два.
   
Учитель. Не губите надежд всей нашей жизни. Мы не просим подаяния. Мы предлагаем сделку, выгодную для обеих сторон.
   
Клара Цаханассьян. Что ж, сделка и вправду выгодная…
   
Учитель. Сударыня! Я знал, что вы не покинете нас в беде.
   
Клара Цаханассьян. Но я не могу ее заключить. Разве я могу купить «Место под солнцем», если оно и так мое?
   
Учитель. Ваше?
   
Врач. А Бокман?
   
Учитель. А Вагнер?
   
Клара Цаханассьян. Тоже мои. Все мое — все ваши фабрики, долина Пюкенрид, Петеров сарай — все ваши улицы, все ваши дома. Мои агенты скупили ваш город со всеми потрохами и закрыли все предприятия. Ваши надежды — мираж, ваше терпение — бессмысленно, ваше самопожертвование — глупость! Вся ваша жизнь пропала ни за грош!
   
    
Молчание.
   
   
Врач. Ужасно!
   
Клара Цаханассьян. Когда меня выгоняли из этого города, была зима. Рыжая девчонка дрожала от холода в своей матроске, а жители смеялись ей вслед. Ведь она была брюхата. Я сидела, синяя от холода, в гамбургском поезде, и, когда в заиндевелых окнах вагона исчезли очертания вот этого сарая, я поклялась, что еще сюда вернусь. И вот я вернулась. Теперь ставлю условия я. (Громко.) Роби и Тоби! Несите меня в «Золотой апостол». Мой девятый уже, верно, там со всеми своими книгами и рукописями.
   
    
Из глубины сцены появляются громилы и поднимают паланкин.
   
   
Учитель. Сударыня! В вас оскорбили женщину, и вы требуете правосудия. Да, вы — подлинная героиня античной трагедии, настоящая Медея. Как мы вас понимаем! Но мы умоляем: забудьте о мести, не доводите нас до отчаяния, помогите бедным, слабым людям честно и достойно прожить свою жизнь. Мы взываем к вашему гуманизму!
   
Клара Цаханассьян. Гуманизм, господа, — бизнес миллионеров. С моими же капиталами устраивают мировой порядок. Мир сделал из меня публичную девку, теперь я сделаю из него публичный дом. Нет денег, расплачивайтесь другим способом, если хотите уцелеть. Честен тот, кто платит, а я плачу. Хотите достатка? Я дам вам его в обмен на мертвеца. (Громилам.) Пошли!
   
    
Громилы уносят паланкин в глубину сцены.
   
   
Врач. Боже мой, что делать?
   
Учитель. Слушаться своей совести, доктор Нюслин.
   
    
На переднем плане справа появляется лавка Илла.
    
Новая вывеска, новый сверкающий стеклом и металлом прилавок, новая касса, дорогие товары. Когда кто-нибудь входит через воображаемую дверь, раздается торжественный перезвон колокольчиков. За стойкой госпожа Илл. Слева входит первый — теперь видно, что он мясник и что дела его идут блестяще; его новый фартук слегка забрызган кровью.
   
   
Первый. Вот это был праздник. Весь Гюллен толпился перед собором.
   
Госпожа Илл. Можно только порадоваться за Клерхен… Сколько она, бедняжка, выстрадала.
   
Первый. Подружками невесты были кинозвезды. Все с такими бюстами.
   
Госпожа Илл. Сейчас это модно.
   
Первый. Журналисты понаехали. Сюда они тоже заглянут.
   
Госпожа Илл. Мы люди простые, господин Хофбауэр. Что им у нас делать?
   
Первый. Они всех выспрашивают. Дайте пачку сигарет.
   
Госпожа Илл. Зеленых?
   
Первый. Американских. Сегодня всю ночь пировали у Штокеров.
   
Госпожа Илл, Записать за вами?
   
Первый. Запишите.
   
Госпожа Илл. Как дела в мясной?
   
Первый. Жаловаться грех.
   
Госпожа Илл.Мнетоже.
   
Первый. Пришлось нанять продавцов.
   
Госпожа Илл. Кончится месяц, и я тоже возьму себе кого-нибудь в помощь.
   
    
Луиза проходит мимо лавки; она элегантно одета.
   
   
Первый. Ну, воображает! Ну и разоделась! Надеется, наверно, что мы убьем Илла.
   
Госпожа Илл. Бесстыдница.
   
Первый. А где же он сам? Давненько его не видно.
   
Госпожа Илл. Наверху.
   
    
Первый закуривает сигарету, прислушивается, подняв голову.
   
   
Первый. Кто-то ходит.
   
Госпожа Илл. Это он ходит по комнате. Который день ходит.
   
Первый. Нечистая совесть покоя не дает. Подло он тогда поступил с бедной Клерхен.
   
Госпожа Илл. А за что я должна страдать?
   
Первый. Вовлечь девушку в такую беду, черт подери! (Решительно.) Госпожа Илл, надеюсь, ваш муж не будет распускать язык, когда придут из газет.
   
Госпожа Илл. Конечно, нет.
   
Первый. С его-то характером…
   
Госпожа Илл. Мне с ним нелегко, господин Хофбауэр.
   
Первый. Если он вздумает срамить нашу Клерхен, распускать всякие небылицы, будто она предложила деньги за то, чтобы мы его убили или в этом роде. Тогда нам придется вмешаться. И не ради миллиарда (плюет), а потому, что народный гнев не сдержать. Видит Бог, наша добрая Клерхен по его милости довольно настрадалась. (Оглядывается по сторонам.) Здесь вход наверх?
   
Госпожа Илл. Да, к нему только один ход. Это неудобно. Но весной мы тут все перестроим.
   
Первый. Тогда я тут и постою. Мало ли что может быть…
   
    
Первый становится в правом углу, скрестив руки, невозмутимо, как часовой. Входит учитель.
   
   
Учитель. Где Илл?
   
Первый. Наверху.
   
Учитель. Хотя это, собственно, и не в моих привычках, но сейчас мне нужно выпить чего-нибудь покрепче.
   
Госпожа Илл. Наконец-то и вы к нам зашли, господин учитель. У меня есть новая водка. Хотите отведать?
   
Учитель. Одну рюмочку.
   
Госпожа Илл. И вам, господин Хофбауэр?
   
Первый. Нет, спасибо. Мне еще надо съездить в Каффинген. На моей новой машине. Хочу купить поросят.
   
    
Госпожа Илл наливает, учитель пьет.
   
   
Госпожа Илл. Что это вы дрожите, господин учитель?
   
Учитель. Слишком много пью за последнее время.
   
Госпожа Илл. Лишняя рюмочка не повредит.
   
Учитель. Это он там ходит, как маятник? (Прислушивается, подняв голову.)
   
Госпожа Илл. Да, все время ходит из угла в угол.
   
Первый. Не миновать ему Божьей кары.
   
    
Слева входит художник с картиной под мышкой. На нем новый вельветовый костюм, пестрый галстук, черный берет.
   
   
Художник. Господа, будьте осторожны, два журналиста уже расспрашивали меня об этой лавке.
   
Первый. Опасно.
   
Художник. Я сделал вид, будто ничего не знаю.
   
Первый. Мудро.
   
Художник. А это вам, госпожа Илл. Только что снял с мольберта. Еще краска не высохла. (Показывает картину.)
   
    
Учитель сам наливает себе еще рюмку.
   
   
Госпожа Илл. Портрет моего мужа.
   
Художник. Искусство в Гюллене начинает расцветать. Это настоящая живопись, а?
   
Госпожа Илл. Как живой.
   
Художник. Масло. Останется на века.
   
Госпожа Илл. Я повешу портрет в спальне. Над кроватью. Альфред стареет. И кто знает, что может случиться? Приятно, если останется что-нибудь на память.
   
    
Перед лавкой проходят две женщины, которых мы видели во втором действии, но теперь элегантно одетые; они рассматривают товары в воображаемой витрине.
   
   
Первый. Ох уж эти бабы! Собрались в новое кино средь бела дня. Ведут себя так, будто мы и впрямь убийцы.
   
Госпожа Илл. Сколько стоит портрет?
   
Художник. Триста.
   
Госпожа Илл. Сейчас я не смогу заплатить.
   
Художник. Неважно. Я подожду, госпожа Илл, охотно подожду.
   
Учитель. А он все ходит.
   
    
Слева появляется второй.
   
   
Второй. Идут журналисты!
   
Первый. Смотрите, только молчать! Молчать как могила.
   
Художник. Смотрите, чтобы он к ним не вышел.
   
Первый. Об этом уж я позабочусь.
   
    
Гюлленцы выстраиваются справа. Учитель, который уже выпил полбутылки, остается у прилавка. Входят двое газетчиков с фотоаппаратами.
   
   
Первый газетчик. Добрый вечер, господа хорошие.
   
Горожане. Здравствуйте.
   
Первый газетчик. Вопрос первый: как вы себя в общем и целом чувствуете?
   
Первый (смущенно). Конечно, мы рады приезду госпожи Цаханассьян…
   
Художник. Тронуты до глубины души.
   
Второй. Горды.
   
Первый газетчик. Вопрос второй, специально к хозяйке этого магазина. Говорят, вы отбили жениха у Клары Цаханассьян?
   
    
Молчание. Гюлленцы явно перепуганы.
   
   
Госпожа Илл. Кто это говорит?
   
    
Молчание. Газетчики с равнодушным видом пишут в своих блокнотах.
   
   
Первый газетчик. Два толстеньких слепых старичка госпожи Цаханассьян.
   
    
Молчание.
   
   
Госпожа Илл (нерешительно). Ну и что же рассказывают эти старички?
   
Второй газетчик. Все.
   
Художник. Черт бы их подрал.
   
    
Молчание.
   
   
Второй газетчик. Говорят, Клара Цаханассьян и хозяин этой лавки лет сорок назад чуть было не поженились. Верно?
   
    
Молчание.
   
   
Госпожа Илл. Верно.
   
Второй газетчик. Господин Илл здесь?
   
Госпожа Илл. Он в Кальберштадте.
   
Все. Он в Кальберштадте.
   
Первый газетчик. Да, мы представляем себе их роман. Господин Илл и Клара Цаханассьян росли вместе, жили по соседству, ходили в одну школу, гуляли по лесу… Первые поцелуи, еще совсем невинные, ну а потом господин Илл встретил вас, для него это было нечто новое, неизведанное, словом, страсть.
   
Госпожа Илл. Да, страсть. Все произошло точь-в-точь, как вы рассказываете.
   
Первый газетчик. Нас не проведешь, госпожа Илл. Клара все поняла, в ней заговорило благородство, и она отошла в сторону, а вы с господином Иллом поженились…
   
Госпожа Илл. По любви.
   
Гюлленцы (с облегчением). По любви.
   
Первый газетчик. По любви.
   
    
Справа появляются оба слепца, которых тащит за уши Роби.
   
   
Слепцы (голосят). Мы больше не будем ничего рассказывать! Мы больше не будем ничего рассказывать!
   
    
Обоих слепцов уводят в глубь сцены, где их ожидает Тоби с кнутом.
   
   
Второй газетчик. Ну а ваш муж, госпожа Илл, — по-моему, это было бы вполне естественно — ваш муж хотя бы изредка не жалеет о своем выборе?
   
Госпожа Илл. Не в одних деньгах счастье.
   
Второй газетчик. Не в одних деньгах счастье.
   
Первый газетчик. Эту истину нам, людям современным, следовало бы зарубить себе на носу.
   
    
Слева появляется сын. Он в замшевой куртке.
   
   
Госпожа Илл. Это наш сын, Карл.
   
Первый газетчик. Прекрасный молодой человек.
   
Второй газетчик. Известно ли ему об отношениях…
   
Госпожа Илл. У нас в семье нет тайн. Мы с мужем всегда повторяем: то, что известно Богу, должны знать и наши дети.
   
Второй газетчик. Дети все знают.
   
    
В лавку входит дочь, она в спортивном костюме, в руке теннисная ракетка.
   
   
Госпожа Илл. А вот и наша дочь Оттилия.
   
Второй газетчик. Прелестная девушка.
   
Учитель. (вдруг вскакивает). Сограждане! Я ваш старый учитель, я тихо пил и молча слушал. Но теперь я хочу произнести речь и рассказать о возвращении нашей Клерхен в Гюллен. (Взбирается на бочку, ту самую, что стояла в Петеровом сарае).
   
Первый. Вы что, спятили?
   
Второй. Молчать!
   
Учитель. Сограждане! Я хочу сказать правду, даже если из-за этого мы навсегда останемся нищими.
   
Госпожа Илл. Вы пьяны, господин учитель, как вам не стыдно?
   
Учитель. Мне стыдно? Это тебе должно быть стыдно, подлая баба, это ты собираешься предать мужа!
   
Сын. Заткнись!
   
Первый. Убирайся!
   
Второй. Вон!
   
Учитель. Дело зашло слишком далеко!
   
Дочь (умоляюще). Господин учитель!
   
Учитель. Ты меня огорчаешь, детка. Ведь все это ты должна была сама сказать, а приходится кричать мне, старому учителю.
   
    
Художник насаживает ему портрет Илла на голову.
   
   
Художник. Вот тебе! Видно, хочешь опять лишить меня заказов.
   
Учитель. Протестую! Протестую перед лицом мировой общественности. В Гюллене готовится злодейство!
   
    
Горожане бросаются на учителя, но в эту минуту справа, в старом потрепанном костюме выходит Илл.
   
   
Илл. Что творится у меня в доме?
   
    
Гюлленцы оставляют учителя и в страхе смотрят на Илла. Гробовая тишина.
   
   
Зачем вы влезли на бочку, учитель?
   
    
Учитель сияет. Он радостно смотрит на Илла.
   
   
Учитель. Чтобы сказать правду, Илл. Я хочу рассказать представителям прессы правду. И слова мои, как трубный глас, разнесутся по всей земле. (Покачнувшись.) Ибо я — гуманист, друг древних эллинов, поклонник Платона.
   
Илл. Замолчите.
   
Учитель. Как?
   
Илл. Слезайте.
   
Учитель. А как же с человечеством?
   
Илл. Да сядьте вы!
   
    
Молчание.
   
   
Учитель. (протрезвев). Сесть! Человечество должно сесть… Пожалуйста… раз уж вы сами пошли против правды. (Слезает с бочки и садится. Картина все еще у него на голове.)
   
Илл. Извините. Он пьян.
   
Второй газетчик. Вы — господин Илл?
   
Илл. Что вам от меня надо?
   
Первый газетчик. Какое счастье, что нам все же удалось с вами встретиться. Нам необходимо сделать несколько снимков. Вы нам не откажете? (Оглядывается по сторонам.) Бакалея, посуда, скобяные товары… Придумал! Мы снимем, как вы продаете топор.
   
Илл (помедлив). Топор?
   
Первый газетчик. Мяснику. Чем естественней, тем лучше. Дайте-ка сюда это орудие убийства. Покупатель берет топор в руки, взвешивает его, раздумывает, а вы в это время перегибаетесь через прилавок и уговариваете покупателя. Прошу вас. (Ставит его в соответствующую позу.) Более естественно, господа, более непринужденно.
   
    
Газетчики щелкают фотоаппаратами.
   
   
Первый газетчик. Хорошо, очень хорошо.
   
Второй газетчик. Не будете ли вы так любезны положить руку на плечо вашей супруги? Сын пусть станет слева, дочь — справа. А теперь, прошу вас, сияйте от счастья, сияйте, сияйте, радостно, изнутри, от всей души, сияйте.
   
Первый газетчик. Вы превосходно сияли.
   
    
Несколько фотокорреспондентов пробегают вдоль левой кулисы. Один из них кричит, заглянув в лавку.
   
   
Фотокорреспондент. У старухи Цаханассьян новый жених! Они гуляют в Конрадовом лесу.
   
Второй газетчик. Опять новый?
   
Первый газетчик. Пошли. Готовая обложка для «Лайфа»!
   
    
Оба газетчика стремглав выбегают из лавки. Молчание. Первый еще держит в руках топор.
   
   
Первый (с облегчением). Пронесло!
   
Художник. Извини нас, учитель. Но если мы хотим уладить это дело, пресса ничего не должна знать. Понятно? (Выходит из лавки.)
   
    
Второй следует за художником. Но потом останавливается перед Иллом.
   
   
Второй. Мудро, в высшей степени мудро: главное, не болтать глупостей. Впрочем, такому негодяю, как ты, все равно никто не поверит. (Уходит).
   
Первый. Нас еще пропечатают в журнале, Илл.
   
Илл. Наверняка.
   
Первый. Мы еще прославимся.
   
Илл. Если это можно назвать славой.
   
Первый. Дай мне сигару.
   
Илл. Пожалуйста.
   
Первый. Запиши за мной.
   
Илл. Само собой.
   
Первый. Честно говоря, ты поступил с Клерхен как последний подлец. (Собирается уходить.)
   
Илл. Положи топор, Хофбауэр.
   
    
Первый колеблется, потом отдает топор. Все в лавке молчат. Учитель по-прежнему сидит на бочке.
   
   
Учитель. Вы меня простите. Я выпил несколько рюмок, не то две, не то три…
   
Илл. Есть о чем говорить…
   
    
Семья Илла выходит из лавки направо.
   
   
Учитель. Я хотел вам помочь. Но на меня все навалились, да вы и сами не захотели этого… (Снимает с головы картину.) Ах, Илл, разве мы люди? Этот гнусный миллиард сидит у нас в душе как заноза. Мужайтесь, боритесь за свою жизнь, надо связаться с газетами, вам теперь нельзя терять ни минуты.
   
Илл. Я больше не буду бороться.
   
Учитель (удивленно). Скажите, вы что, совсем потеряли голову от страха?
   
Илл. Нет, но я понял, что не имею права.
   
Учитель. Не имеете права? Бороться с проклятой старой шлюхой, которая на глазах у всех меняет мужей как перчатки и скупает наши души?
   
Илл. В конце концов виноват я.
   
Учитель. Виноваты?
   
Илл. Я сделал Клару такой, какая она есть, и себя таким, каким стал: паршивым бакалейщиком. Так что же мне теперь делать, учитель из Гюллена? Изображать невиновного? Все это дело моих рук — и кастраты, и дворецкий, и гроб, и этот миллиард. Я не могу ничем помочь ни себе, ни вам. (Берет разорванную картину и разглядывает ее.) Мой портрет.
   
Учитель. Ваша жена хотела повесить его в спальне над кроватью.
   
Илл. Кюн нарисует новый. (Кладет портрет на прилавок.)
   
Учитель. (с трудом встает, покачиваясь). Отрезвел. В один миг отрезвел. (Подходит, пошатываясь, к Иллу.) Вы правы. Абсолютно во всем виноваты вы. А теперь, Альфред Илл, я хочу вам сказать нечто принципиальное. (Стоит совершенно прямо перед Иллом, слегка покачиваясь.) Вас убьют. Я это знаю с первого дня, и вы это знаете уже давно, хотя никто в Гюллене не смеет сказать это вслух. Искушение слишком велико, а наша бедность слишком горька. Но я скажу вам больше того. Я сам стану соучастником убийства. Я чувствую, как постепенно превращаюсь в убийцу. Вера в гуманность мне не поможет. Вот почему я стал пьяницей. Мне страшно, Илл, также, как и вам было страшно. Сегодня я еще понимаю, что когда-нибудь, в один прекрасный день, и по нашу душу явится старая дама, и тогда с нами произойдет то же, что сейчас с вами; но скоро, быть может, через несколько часов я перестану это понимать. (Молчание.) Дайте еще бутылку водки.
   
    
Илл ставит на прилавок бутылку. Учитель, поколебавшись, берет ее.
   
   
Запишите за мной. (Медленно уходит.)
   
    
Семья Илла снова появляется в лавке.
   
   
Илл (как сквозь сон, оглядывается по сторонам). Все новенькое, все по последней моде. Чисто, приятно. Я всегда мечтал иметь такую лавку. (Берет у дочери ракетку.) Ты играешь в теннис?
   
Дочь. Несколько раз ходила на уроки.
   
Илл. По утрам, правда? Вместо того чтобы бежать на биржу труда?
   
Дочь. Все мои подруги играют в теннис.
   
    
Молчание.
   
   
Илл. Я видел тебя за рулем, Карл, из своего окна.
   
Сын. Это «оппель-олимпия», не такая уж дорогая машина.
   
Илл. Когда ты научился водить машину?
   
    
Молчание.
   
   
Когда палит солнце? Раньше тебе приходилось в эти часы выпрашивать работу на вокзале.
   
Сын. Да, бывало. (Чтобы скрыть смущение, выносит направо бочку, на которой сидел пьяный учитель.)
   
Илл. Я искал свой выходной костюм. И наткнулся на меховое манто.
   
Госпожа Илл. Я взяла его примерить. Все залезают в долги, Фреди. Только ты нервничаешь. Твои страхи просто смешны. Кто же не понимает, что все это обойдется и ни один волос не упадет с твоей головы. Клерхен не захочет довести дело до конца. Я ее знаю, у нее слишком доброе сердце.
   
Дочь. Конечно, папа.
   
Сын. Пойми же ты это наконец!
   
    
Молчание.
   
   
Илл (медленно). Сегодня суббота. Я хочу прокатиться на твоей машине, Карл, один-единственный раз. На нашей машине.
   
Сын (нерешительно). Прокатиться?
   
Илл. Пойдите приоденьтесь. Прокатимся все вместе.
   
Госпожа Илл (нерешительно). Мне тоже ехать? Пожалуй, это не очень удобно.
   
Илл. Почему неудобно? Иди накинь свое манто. Воспользуемся случаем, обновим его. А я пока закрою кассу.
   
    
Жена и дочь выходят направо, сын налево, Илл садится за кассу, слева появляется бургомистр с ружьем.
   
   
Бургомистр. Добрый вечер, Илл. Занимайтесь своим делом. Я к вам на минутку.
   
Илл. Милости просим.
   
    
Молчание.
   
   
Бургомистр. Принес вам ружье.
   
Илл. Спасибо.
   
Бургомистр. Заряжено,
   
Илл. Мне оно не нужно.
   
Бургомистр (прислоняет ружье к прилавку). Сегодня вечером собрание городской общины. В «Золотом апостоле». В зрительном зале.
   
Илл. Я приду.
   
Бургомистр. Все придут. Будет обсуждаться ваше дело. Мы оказались в довольно трудном положении.
   
Илл. И я так считаю.
   
Бургомистр. Предложение будет отклонено.
   
Илл. Возможно.
   
Бургомистр. Конечно, ручаться нельзя…
   
Илл. Конечно.
   
    
Молчание.
   
   
Бургомистр (осторожно). А в этом случае вы тоже подчинитесь нашему решению, Илл? Ведь на собрании будут присутствовать представители газет.
   
Илл. Газет?
   
Бургомистр. Да, а также радио, телевидения и кинохроники. Ситуация весьма щекотливая, и не только для вас, но и для нас, уж поверьте. Город наш, где родилась Цаханассьян и где она венчалась в соборе, стал так знаменит, что будет сделана специальная передача о наших старых демократических обычаях.
   
Илл. Вы намерены обнародовать предложение Цаханассьян?
   
Бургомистр. Намеком, только посвященные поймут, о чем идет речь.
   
Илл. То есть то, что речь пойдет о моей жизни.
   
    
Молчание.
   
   
Бургомистр. Я уже проинформировал прессу в том смысле, что… возможно… госпожа Цаханассьян пожертвует нам определенную сумму и что вы, Илл, будете в этом деле посредником — как друг ее юности. А то, что вы были ее другом, теперь уже известно всем. Таким образом внешне вы будете оправданы, как бы потом ни обернулось дело.
   
Илл. Очень мило с вашей стороны
   
Бургомистр. Сказать по правде, я сделал это не ради вас, а ради вашей честной, благородной семьи.
   
Илл. Понимаю.
   
Бургомистр. Признайте, что мы ведем честную игру. Вы до сих пор молчали. Отлично. Но будете ли вы молчать и впредь? Если вы решили заговорить, нам придется кончить это дело без всякого собрания общины.
   
Илл. Понимаю.
   
Бургомистр. Ну, так как же?
   
Илл. Я рад, что мне теперь угрожают открыто.
   
Бургомистр. Я вам не угрожаю, Илл, это вы угрожаете нам. Если вы заговорите, нам волей-неволей придется действовать. Принять превентивные меры.
   
Илл. Я буду молчать.
   
Бургомистр. Что бы ни решило собрание?
   
Илл. Я ему подчинюсь.
   
Бургомистр. Прекрасно. (Пауза.) Я рад, что вы согласны предстать перед судом своих сограждан. Значит, в вас еще теплится совесть, но разве не лучше, если бы нам для этого вовсе не пришлось собираться?
   
Илл. Что вы хотите этим сказать?
   
Бургомистр. Вы только что сказали, что ружье вам не нужно. Может, оно вам все же понадобится?
   
    
Пауза.
   
   
Тогда мы скажем даме, что приговор приведен в исполнение, и получим деньги, ничего не делая. Поверьте, я промучился не одну ночь, прежде чем решился к вам с этим прийти. Ведь, по существу, ваш долг — покончить с собой, вы же человек порядочный и обязаны отвечать за свои поступки. Не так ли? И вы должны сделать это как патриот, из любви к родному Гюллену. Вы же видите, какую мы терпим нужду, как страдаем от нищеты, как чахнут наши дети…
   
Илл. Ну, сейчас вам не на что жаловаться.
   
Бургомистр. Илл!
   
Илл. Послушайте, бургомистр! Я вынес все муки ада! Я видел, как вы погрязаете в долгах, как с ростом достатка ко мне все ближе подкрадывается смерть. Если бы вы избавили меня от этого страха, от этой медленной пытки, все было бы иначе и я взял бы у вас ружье. Ради вас. Но я сам поборол свой страх. Сам. Мне было тяжко, но я это сделал. И пути назад нет. Вам придется стать моими судьями. Я подчинюсь приговору, каким бы он ни был. Для меня это будет правосудием, чем это будет для вас — не знаю. Дай Бог, чтобы приговор не сокрушил вас самих. Можете меня убить, я не стану молить о пощаде, протестовать, защищаться, но избавить вас от этого поступка я не могу.
   
Бургомистр (берет ружье). Жаль, вы упускаете последнюю возможность себя обелить, стать хоть мало-мальски порядочным человеком. Впрочем, от вас этого трудно требовать.
   
Илл. Хотите прикурить, господин бургомистр? (Дает ему прикурить.)
   
    
Бургомистр уходит. Появляется госпожа Илл в меховом манто, дочь в красном платье.
   
   
Илл. Какая ты нарядная, Матильда.
   
Госпожа Илл. Это настоящий каракуль.
   
Илл. Да, ты теперь барыня…
   
Госпожа Илл. Только дороговато…
   
Илл. И у тебя красивое платье, Оттилия. Но не слишком ли кричащее?
   
Дочь. Ну вот еще, пала. Посмотрел бы ты на мой вечерний туалет.
   
    
Лавка исчезает. На машине подъезжает сын.
   
   
Илл. Красивая машина. Всю жизнь я бился как рыба об лед, чтобы сколотить хоть маленький капиталец и пожить в свое удовольствие, ну хотя бы купить такую машину. А теперь, раз машина куплена, надо попробовать, каково на ней ездить. Ты, Матильда, сядь сзади со мной, а Оттилия пусть садится с Карлом.
   
    
Усаживаются в машину.
   
   
Сын. Сто двадцать дает запросто.
   
Илл. Не надо ехать быстро. Я хочу полюбоваться на здешние места, на городок, где я прожил чуть не семьдесят лет. Старые улицы стали такие чистые, многие дома уже отремонтированы, из труб вьется дымок, на подоконниках цветет герань, в садах — подсолнечник и розы, играют дети, гуляют парочки. Как современно новое здание на площади Брамса.
   
Дочь. Смотрите, врач на своем новом «мерседесе».
   
Илл. А равнина и холмы сегодня словно позолочены. Просто удивительно, какие огромные тени падают на землю. А там вдали, на горизонте, будто великаны, шагают экскаваторы вагнеровских заводов и трубы заводов Бокмана.
   
Сын. Скоро они задымят.
   
Илл. Что ты сказал?
   
Сын (громче). Скоро они задымят. (Сигналит.)
   
Госпожа Илл. Странные трехколесные машины.
   
Сын. Это «мессершмитты». Каждый ученик имеет теперь такой.
   
Дочь. С'est terrible.[1]
   
Госпожа Илл. Оттилия совершенствуется во французском и английском языках.
   
Илл. Полезное занятие. А вот и «Место под солнцем». Давно я не был в этих местах.
   
Сын. Заводы должны быть расширены.