1 2 3 
   
Оглянулся Иван – никого.
   
– Да здесь я, – опять голос, – в сортире!
   
Видит Иван – сортир, а на двери – замок пудовый. И голос-то – оттуда, из сортира.
   
– Кто там? – спросил Иван.
   
– Да я это, дочка Бабы-Яги… усатая-то, помнишь?
   
– Помню, как же. А чего ты там? Кто тебя?
   
– Выручи меня отсюда, Иванушка… Открой замок. На крылечке, под половиком, ключ, возьми его и открой. Потом расскажу всё.
   
Иван нашёл ключ, открыл замок. Усатая дочь Бабы-Яги выскочила из сортира и стала шипеть и плеваться.
   
– Вот как нынче с невестами-то!.. Ну, змей!.. Я тебе этого не прощу, я тебе устрою…
   
– Это Горыныч тебя туда законопатил?
   
– Горыныч… Тьфу, змей! Ладно, ладно… чердак в кубе, я тебе тоже придумаю гауптвахту, гад.
   
– За что он тебя? – спросил Иван.
   
– Спроси у него! Воспитывает. Полковника из себя изображает – на гауптвахту посадил. Слова лишнего не скажи! Дубина такая. – Дочка Бабы-Яги вдруг внимательно посмотрела на Ивана. – Слушай – сказала она – хочешь стать моим любовником? А?
   
Иван оторопел поначалу, но невольно оглядел усатую невесту: усатая-то она усатая, но остальное-то всё при ней, и даже больше – и грудь, и всё такое. Да и усы-то… это ведь… что значит усы? Тёмная полоска на губе, какие это, в сущности, усы, это не усы, а так – признак.
   
– Я что-то не понял… – замялся Иван. – Как-то это до меня… не совсем… не того…
   
– Ванька, смотри! – раздался вдруг голос Ильи Муромца. – Смотри, Ванька!
   
– Начинается! – поморщился Иван. – Заванькал.
   
– Что начинается? – не поняла невеста, она не могла слышать голос Ильи: не положено. – Можно подумать, что тебе то и дело навяливаются в любовницы.
   
– Да нет, – сказал Иван, – зачем? Я в том смысле, что… значит, это… дело-то такое…
   
– Чего ты мямлишь-то? Вот мямлит стоит, вот крутит. Да так да, нет – нет, чего тут крутить-то? Я другого кого-нибудь позову.
   
– А Баба-Яга-то?
   
– Она в гости улетела. А Горыныч на войне.
   
– Пошли, – решился Иван. – У меня полчаса есть ещё. Побалуемся.
   
Вошли они в избушку… Иван скинул лапоточки и вольготно прилёг пока на кровать.
   
– Устал, – сказал он. – Ох, и устал же! Где только не был! И какого я только сраму не повидал и не натерпелся…
   
– Это тебе не на печке сидеть. Что лучше: салат или яишенку?
   
– Давай чего-нибудь на скорую руку… Время-то – к свету.
   
– Успеешь. Лучше мы яишенку, с дороги-то – посытней. – Дочь Бабы-Яги развела на шестке огонёк под таганком, поставила сковородку.
   
– Пусть пока разогревается… Ну-ка, поцелуй меня – как ты умеешь? – И дочь Бабы-Яги навалилась на Ивана и стала баловаться и резвиться. – О-о, да ты не умеешь ничего! А лапти снял!
   
– Кто не умеет? – взвился Иван соколом. – Я не умею? Да я тут счас так размахнусь, что ты… Держи руку! Руку держи! Да мою руку-то, мою, держи, чтоб не тряслась. Есть? Держи другую, другую держи!.. Держишь?
   
– Держу? Ну?..
   
– Отпускай-ай, – заорал Иван.
   
– Погоди, сковородка перекалилась, наверно, – сказала дочь Бабы-Яги. – Ты смотри, какой ты! А ребёночка сделаешь мне?
   
– Чего же не сделать? – вовсю раздухарился Иван. – Хоть двух. А сумеешь ты с ним, с ребёночком-то? С имя ведь возни да возни… знаешь сколько!
   
– Я уже пеленать умею, – похвасталась дочь Бабы-Яги. – Хошь, покажу? Счас яишенку поставлю… и покажу.
   
Иван засмеялся:
   
– Ну, ну…
   
– Счас увидишь. – Дочь Бабы-Яги поставила на огонь яичницу и подошла к Ивану. – Ложись.
   
– Зачем я-то?
   
– Я тебя спеленаю. Ложись.
   
Иван лёг… И дочь Бабы-Яги стала пеленать его в простыни.
   
   
– Холёсенький мой, – приговаривала она, – маленький мой… Сынуленька мой. Ну-ка, улыбнись мамочке. Ну-ка, как мы умеем улыбаться? Ну-ка?..
   
– У-а-а, у-а-а, – поплакал Иван. – Жратеньки хочу-у, жратеньки хочу-у!..
   
Дочь Бабы-Яги засмеялась:
   
– А-а, жратеньки захотели? Жратеньки захотел наш сынуленька… Ну, вот… мы и спеленали нашего маленького. Счас мы ему жратеньки дадим… всё дадим. Ну-ка, улыбнись мамочке.
   
Иван улыбнулся «мамочке».
   
– Во-от… – Дочь Бабы-Яги опять пошла в куть. Когда она ушла, в окно, с улицы, прямо над кроватью, просунулись три головы Горыныча. И замерли, глядя на спелёнатого Ивана… И долго молчали. Иван даже зажмурился от жути.
   
– Утютюсеньки, – ласково сказал Горыныч. – Маленький… Что же ты папе не улыбаешься? Мамочке улыбаешься, а папе не хочешь. Ну-ка, улыбнись. Ну-ка?
   
– Мне не смешно, – сказал Иван.
   
– А-а, мы, наверно, того?.. Да, маленький?
   
– По-моему, да, – признался Иван.
   
– Мамочка! – позвал Горыныч – Иди, сыночек обкакался.
   
Дочь Бабы-Яги уронила на пол сковородку с яишенкой… Остолбенела. Молчала.
   
– Ну, что же вы? Чего же не радуетесь? Папочка пришёл, а вы грустные. – Горыныч улыбался всеми тремя головами. – Не любите папочку? Не любят, наверно, папочку, не любят… Презирают. Тогда папочка будет вас жратеньки. Хавать вас будет папочка… С косточками! – Горыныч перестал улыбаться. – С усами! С какашками! Страсти разыгрались?! – загремел он хором. – Похоть свою чесать вздумали?! Игры затеяли?! Представления?.. Я проглочу весь этот балаган за один раз!
   
– Горыныч, – почти безнадёжно сказал Иван, – а ведь у меня при себе печать… Я заместо справки целую печать добыл. Эт-то ведь… того… штука! Так что ты не ори тут. Не ори! – Иван – от страха, что ли – стал вдруг набирать высоту и крепость в голосе. – Чего ты разорался? Делать нечего? Схавает он… Он, видите ли, жратеньки нас будет! Вон она, печать-то – глянь! Вон, в штанах. Глянь, если не веришь! Припечатаю на три лбa, будешь тогда…
   
   
Тут Горыныч усмехнулся и изрыгнул из одной головы огонь, опалил Ивана. Иван смолк… Только ещё сказал тихо:
   
– Не балуйся с огнём. Шуточки у дурака.
   
Дочь Бабы-Яги упала перед Горынычем на колени.
   
– Возлюбленный мой, – заговорила она, – только пойми меня правильною я же тебе его на завтрак приготовила. Хотела сюрприз сделать. Думаю: прилетит Горыныч, а у меня для него что-то есть вкусненькое… тёпленькое, в простынках.
   
– Вот твари-то! – изумился Иван. – Сожрут и скажут: так надо, так задумано. Во, парочка собралась! Тьфу!.. Жри, прорва! Жри, не тяни время! Проклинаю вас!
   
И только Горыныч изготовился хамкнуть Ивана, только открыл свои пасти, в избушку вихрем влетел донской Атаман из библиотеки.
   
– Доигрался, сукин сын?! – закричал он на Ивана. – Допрыгался?! Спеленали!
   
Горыныч весь встрепенулся, вскинул головы…
   
– Эт-то что ещё такое? – зашипел он.
   
– Пошли на полянку, – сказал ему Атаман, вынимая свою неразлучную сабельку. – Там будет способней биться – Он опять посмотрел на Ивана… Укоризненно сморщился. – Прямо подарок в кулёчке. Как же ты так?
   
– Оплошал, Атаман… – Ивану совестно было глядеть на донца. – Маху дал… Выручи, ради Христа.
   
– Не горюй, – молвил казак, – Не таким оглоедам кровя пускали, а этому-то… Я ему враз их смахну, все три. Пошли. Как тебя? Горыныч? Пошли, цапнемся. Ну и уродина!
   
– Какой у меня завтрак сегодня! – воскликнул Горыныч. – Из трёх блюд. Пошли.
   
И они пошли биться.
   
   
Скоро послышались с полянки тяжёлые удары и невнятные возгласы. Битва была жестокая. Земля дрожала. Иван и дочь Бабы-Яги ждали.
   
– А чего это он про три блюда сказал? – спросила дочь Бабы-Яги. – Он что, не поверил мне?
   
Иван молчал. Слушал звуки битвы.
   
– Не поверил – решила дочь Бабы-Яги. – Тогда он и меня сожрёт: я как десерт пойду.
   
Иван молчал.
   
Женщина тоже некоторое время молчала.
   
– А казак-то!.. – льстиво воскликнула она. – Храбрый какой. Как думаешь, кто одолеет?
   
Иван молчал.
   
– Я за казака, – продолжала женщина. – А ты за кого?
   
– О-о, – застонал Иван. – Помру. От разрыва сердца.
   
– Что, плохо? – участливо спросила женщина. – Давай я распеленаю тебя – И она подошла было, чтобы распеленать Ивана, но остановилась и задумалась – Нет, подождём пока… Чёрт их знает, как там у них? Подождём.
   
– Убей меня! – взмолился Иван. – Приткни ножом… Не вынесу я этой муки.
   
– Подождём, подождём, – трезво молвила женщина. – Не будем пороть горячку. Тут важно не ошибиться.
   
В это время на поляне сделалось тихо. Иван и дочь Бабы-Яги замерли в ожидании… Вошёл, пошатываясь, Атаман.
   
– Здоровый бугай, – сказал он. – Насилу одолел, А где эта… А-а, вот она, краля! Ну, чего будем делать? Вслед за дружком отправить тебя, гадину?
   
– Тю, тю, тю, – замахала руками дочь Бабы-Яги. – О, мне эти казаки! Сразу на горло брать. Ты хоть узнай сперва, что тут было-то!
   
– А то я не знаю вас! – Атаман распеленал Ивана и опять повернулся к женщине: – Что же тут было?
   
– Да ведь он чуть не изнасиловал меня! Такой охальник, такой охальник!.. Заласкаю, говорит, тебя до умопомрачения… И приплод, мол, оставлю: назло Горынычу. Такой боевитый, такой боевитый – так и обжигает. – И дочь Бабы-Яги нескромно захихикала – Прямо огонёк!
   
Атаман удивлённо посмотрел на Ивана.
   
– Иван…
   
– Слушай её больше! – воскликнул Иван горько. – И правда бы, убить тебя, да греха на душу брать неохота – и так уж там… невпроворот всякого. Хоть счас бы не крутилась!
   
– Но какой он ни боевитый, – продолжала женщина, словно не слыша Ивана, – а всё же боевитее тебя, казак, я мужчин не встречала.
   
– А что, тебе так глянутся боевитые? – игриво спросил Атаман. И поправил ус.
   
– Брось! – сказал Иван – Пропадём. Не слушай её, змею.
   
– Да ну, зачем пропадать… Мы её в плен возьмём.
   
– Пойдём, Атаман: у нас времени вовсе нету. Вот-вот петухи грянут.
   
– Ты иди, – велел Атаман, – а я тебя догоню. Мы тут маленько…
   
– Нет, – твёрдо сказал Иван. – С места без тебя не тронусь. Что нам Илья скажет?
   
– Мх-х, – огорчился казак. – Ну, ладно. Ладно… Не будем огорчать Муромца. До другого разочка, краля! Ишь ты, усатая. Ох, схлестнёмся мы с тобой когда-нибудь… усы на усы! – Атаман громко засмеялся – Пошли, Ивашка. Скажи спасибо Илье – он беду-то почуял. А ведь он остерегал тебя, чего не послухал?
   
– Да вот… вишь, мы какие боевитые… Не послухал.
   
Иван с Атаманом ушли.
   
А дочка Бабы-Яги долго сидела на лавочке, думала.
   
– Ну, и кто же я теперь? – спросила ока сама себя. И сама же себе ответила: – Вдова не вдова и не мужняя жена. Надо кого-нибудь искать.
   * * *
   
В библиотеке Ивана и донца встретили шумно и радостно.
   
– Слава богу, живы-здоровы.
   
– Ну, Иван, напужал ты нас! Вот как напужал!..
   
– Ванюша! – позвала Бедная Лиза. – А, Ванюша!
   
– Погоди, девка, не егози, – остановил её Илья, – дай сперва дело узнать: как сходил-то, Ванька? Добыл справку?
   
   
– Целую печать добыл – вот она. – И Иван отдал печать.
   
Печать долго с удивлением разглядывали, крутили так, этак… Передавали друг другу. Последним, к кому она попала, был Илья: он тоже долго вертел в огромных пальцах печать… Потом спросил всех:
   
– Ну, так… А чего с ней делать?
   
Этого никто не знал.
   
– И зачем было посылать человека в такую даль? – ещё спросил Илья.
   
И этого тоже теперь никто не знал. Только Бедная Лиза, передовая Бедная Лиза, хотела выскочить с ответом:
   
– Как это ты говоришь, дядя Илья…
   
– Как я говорю? – жёстко перебил её Муромец. – Я говорю: зачем надо было посылать человека в такую даль? Вот – печать… Что дальше?
   
Этого и Бедная Лиза не знала.
   
– Садись, Ванька, на место и сиди, – велел Илья. – А то скоро петухи грянут.
   
– Нам бы не сидеть, Илья! – вдруг чего-то вскипел Иван. – Не рассиживаться бы нам!..
   
– А чего же? – удивился Илья. – Ну, спляши тогда. Чего взвился-то? – Илья усмехнулся и внимательно посмотрел на Ивана. – Эка… какой пришёл.
   
– Какой? – всё не унимался Иван. – Такой и пришёл – кругом виноватый. Посиди тут!..
   
– Вот и посиди и подумай, – спокойно молвил Илья.
   
– А пошли на Волгу! – вскинулся и другой путешественник, Атаман. Он сгрёб с головы шапку и хлопнул её об пол. – Чего сидеть?! Сарынь!..
   
Но не успел он крикнуть свою «сарынь», раздался трубный глас петуха: то ударили третьи. Все вскочили на свои полки и замерли.
   
– Шапка-то! – вскрикнул Атаман. – Шапку оставил на полу.
   
– Тихо! – приказал Илья – Не трогаться! Потом подберём… Счас нельзя.
   
В это время скрежетнул ключ в дверном замке… Вошла тётя Маша, уборщица. Вошла и стала убираться.
   
– Шапка какая-то… – увидела она. И подняла шапку. – Что за шапка?! Чудная какая-то – Она посмотрела на полки с книгами – Чья же это?
   
Персонажи сидели тихо, не двигались… И Атаман сидел тихо, никак не показал, что это его шапка.
   
Тётя Маша положила шапку на стол и продолжала убираться.
   
Тут и сказке нашей конец. Будет, может быть, другая ночь… Может быть, тут что-то ещё произойдёт… Но это будет уже другая сказка. А этой – конец.