1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 
Где с взором ангельским слит сфинксов   взор усталый,      

       

С сияньем золота – игра немых камней;      

Как блеск ненужных звезд, роскошен   блеск холодный      

Величья женщины прекрасной и   бесплодной.      

       

       

       XXVIII

   ТАНЦУЮЩАЯ ЗМЕЯ      

       

       

Твой вид беспечный и ленивый      

  Я созерцать люблю, когда      

Твоих мерцаний переливы      

  Дрожат, как дальняя звезда.      

       

Люблю кочующие волны      

  Благоухающих кудрей,      

Что благовоний едких полны      

  И черной синевы морей.      

       

Как челн, зарею окрыленный,      

  Вдруг распускает паруса,      

Мой дух, мечтою умиленный,      

  Вдруг улетает в небеса.      

       

И два бесчувственные глаза      

  Презрели радость и печаль,      

Как два холодные алмаза,      

  Где слиты золото и сталь.      

       

Свершая танец свой красивый,      

  Ты приняла, переняла      

Змеи танцующей извивы      

  На тонком острие жезла.      

       

Истомы ношею тяжелой      

  Твоя головка склонена –      

То вдруг игривостью веселой      

  Напомнит мне игру слона.      

       

Твой торс склоненный, удлиненный      

  Дрожит, как чуткая ладья,      

Когда вдруг реи наклоненной      

  Коснется влажная струя.      

       

И, как порой волна, вскипая,      

  Растет от таянья снегов,      

Струится влага, проникая      

  Сквозь тесный ряд твоих зубов.      

       

Мне снится: жадными губами      

  Вино богемское я пью,      

Как небо, чистыми звездами      

  Осыпавшее грудь мою!      

       

       

       XXIX

   ПАДАЛЬ      

       

       

Скажи, ты помнишь ли ту вещь, что   приковала      

Наш взор, обласканный сияньем летних   дней,      

Ту падаль, что вокруг зловонье   изливала,      

Труп, опрокинутый на ложе из камней.      

       

Он, ноги тощие к лазури простирая,      

Дыша отравою, весь в гное и в поту      

Валялся там и гнил, все недра   разверзая      

С распутством женщины, что кажет   наготу.      

       

И солнце жадное над падалью сверкало,      

Стремясь скорее все до капли   разложить,      

Вернуть Природе все, что власть ее   соткала,      

Все то, что некогда горело жаждой   жить!      

       

Под взорами небес, зловонье изливая,      

Она раскинулась чудовищным цветком,      

И задыхалась ты – и, словно неживая,      

Готовилась упасть на свежий луг   ничком.      

       

Неслось жужжанье мух из живота   гнилого,      

Личинок жадные и черные полки      

Струились, как смола, из остова   живого,      

И, шевелясь, ползли истлевшие куски.      

       

Волной кипящею пред нами труп   вздымался;      

Он низвергался вниз, чтоб снова   вырастать,      

И как-то странно жил и странно   колыхался,      

И раздувался весь, чтоб больше,   больше стать!      

       

И странной музыкой все вкруг него   дышало,      

Как будто ветра вздох был слит с   журчаньем вод,      

Как будто в веялке, кружась, зерно   шуршало      

И свой ритмический свершало оборот.      

       

Вдруг нам почудилось, что пеленою   черной      

Распавшись, труп исчез, как   побледневший сон.      

Как контур выцветший, что, взору   непокорный,      

Воспоминанием бывает довершен.      

       

И пес встревоженный, сердитый и   голодный,      

Укрывшись за скалой, с ворчаньем мига   ждал,      

Чтоб снова броситься на смрадный труп   свободно      

И вновь глодать скелет, который он   глодал.      

       

А вот придет пора – и ты, червей   питая,      

Как это чудище, вдруг станешь смрад и   гной,      

Ты – солнца светлый лик, звезда очей   златая,      

Ты – страсть моей души, ты – чистый   ангел мой!      

       

О да, прекрасная – ты будешь остов   смрадный,      

Чтоб под ковром цветов, средь сумрака   могил,      

Среди костей найти свой жребий   безотрадный,      

Едва рассеется последний дым кадил.      

       

Но ты скажи червям, когда без   сожаленья      

Они тебя пожрут лобзанием своим,      

Что лик моей любви, распавшейся из   тленья,      

Воздвигну я навек нетленным и святым!      

       

       

       XXX

   DE PROFUNDIS CLAMAVI[45]      

       

       

Пусть в безднах сумрака душа   погребена,      

Я вопию к Тебе: дай каплю сожаленья!      

Вкруг реют ужасы, кишат богохуленья,      

Свинцовый горизонт все обнял, как   стена.      

       

Остывший солнца диск здесь катится   полгода,      

Полгода ночь царит над мертвою   страной,      

Ни травки, ни ручья, ни зверя предо   мной;      

На дальнем полюсе – наряднее природа!      

       

Нет больше ужасов для тех, кто одолел      

Неумолимый гнев светила ледяного,      

Мрак ночи, Хаоса подобие седого,      

       

И я завидую всем тварям, чей удел –      

Забыться сном, чей дух небытие   впивает,      

Покуда свой клубок здесь Время   развивает!      

       

       

       XXXI

   ВАМПИР      

       

       

В мою больную грудь она      

Вошла, как острый нож, блистая,      

Пуста, прекрасна и сильна,      

Как демонов безумных стая.      

       

Она в альков послушный свой      

Мой бедный разум превратила;      

Меня, как цепью роковой,      

Сковала с ней слепая сила.      

       

И как к игре игрок упорный,      

Иль горький пьяница к вину,      

Как черви к падали тлетворной,      

Я к ней, навек проклятой, льну.      

       

Я стал молить: «Лишь ты мне можешь      

Вернуть свободу, острый меч;      

Ты, вероломный яд, поможешь      

Мое бессилие пресечь!»      

       

Но оба дружно: «Будь покоен! –      

С презреньем отвечали мне. –      

Ты сам свободы недостоин,      

Ты раб по собственной вине!      

       

Когда от страшного кумира      

Мы разум твой освободим,      

Ты жизнь в холодный труп вампира      

Вдохнешь лобзанием своим!»      

       

       

       XXXII      

       

       

Я эту ночь провел с еврейкою ужасной;      

Как возле трупа труп, мы   распростерлись с ней,      

И я всю ночь мечтал, не отводя очей      

От грустных прелестей, унылый и   бесстрастный.      

       

Она предстала мне могучей и   прекрасной,      

Сверкая грацией далеких, прошлых   дней;      

Как благовонный шлем, навис убор   кудрей –      

И вновь зажглась в душе любовь мечтою   властной.      

       

О, я б любил тебя; в порыве жгучих   грез      

Я б расточал тебе сокровища лобзаний,      

От этих свежих ног до этих черных   кос,      

       

Когда бы, без труда сдержав волну   рыданий,      

Царица страшная! во мраке вечеров      

Ты затуманила холодный блеск зрачков!      

       

       

       XXXIII

   ПОСМЕРТНЫЕ УГРЫЗЕНИЯ      

       

       

Когда ты будешь спать средь сумрака   могилы,      

И черный мавзолей воздвигнут над   тобой;      

Когда, прекрасная, лишь ров да склеп   унылый      

Заменят твой альков и замок пышный   твой;      

       

Когда могильная плита без сожаленья      

Придавит робкую, изнеженную грудь,      

Чтоб в сердце замерло последнее   биенье,      

Чтоб ножки резвые прервали скользкий   путь:      

       

Тогда в тиши ночей без сна и без   просвета      

Пускай тебе шепнет могильная плита,      

Одна достойная наперсница поэта:      

       

«Твоя пустая жизнь позорно прожита;      

О том, что мертвецы рыдают, ты не   знала!»      

Тебя источит червь, как угрызений   жало.      

       

       

       XXXIV

   КОШКА      

       

       

Спрячь когти, кошечка; сюда, ко мне   на грудь,      

  Что лаской нежною к тебе всегда   объята,      

И дай моим глазам в твоих глазах   тонуть,      

  Где слит холодный блеск металла и   агата!      

       

Когда ласкаю я то голову твою,      

  То спину гибкую своей рукой   небрежной,      

Когда, задумчивый, я светлый рой   ловлю      

  Искр электрических, тебя касаясь   нежно,      

       

В моей душе встает знакомое виденье:      

Ее бесчувственный, ее холодный взгляд      

Мне в грудь вонзается, как сталь, без   сожаленья,      

       

И с головы до ног, как тонкий аромат,      

Вкруг тела смуглого струя смертельный   яд,      

Она со мной опять, как в прежние мгновенья.      

       

       

       XXXV

   DUELLUM[46]      

       

       

Бойцы сошлись на бой, и их мечи   вокруг      

Кропят горячий пот и брызжут красной   кровью.      

Те игры страшные, тот медный звон и   стук –      

Стенанья юности, растерзанной   любовью!      

       

В бою раздроблены неверные клинки,      

Но острый ряд зубов бойцам заменит   шпаги:      

Сердца, что позднею любовью глубоки,      

Не ведают границ безумья и отваги!      

       

И вот в убежище тигрят, в глухой   овраг      

Скатился в бешенстве врага сдавивший   враг,      

Кустарник багряня кровавыми струями!      

       

Та пропасть – черный ад, наполненный   друзьями;      

С тобой, проклятая, мы скатимся туда,      

Чтоб наша ненависть осталась   навсегда!      

       

       

       XXXVI

   БАЛКОН      

       

       

О цариц царица, мать воспоминаний,      

Ты, как долг, как счастье, сердцу   дорога,      

Ты – воскресший отблеск меркнущих   лобзаний,      

В сумерках вечерних сладость очага,      

О цариц царица, мать воспоминаний!      

       

Вечерами углей жаркое дыханье      

И балкон под дымкой розовых паров,      

Ласки сердца, нежных грудей колыханья      

И чуть внятный шепот незабвенных   слов,      

Вечерами углей жаркое дыханье!      

       

Снова грудь крепчает в глубине   простора,      

В теплой мгле вечерней так хорош   закат!      

Преклоненный силой царственного   взора,      

Нежной крови пью я тонкий аромат;      

Снова грудь крепчает в глубине   простора!      

       

Встала ночь, сгущаясь, черною стеною,      

Но зрачков горячих ищет страстный   взгляд;      

Убаюкав ножки братскою рукою,      

Пью твое дыханье, как прелестный яд;      

Встала ночь, сгущаясь, черною стеною.      

       

Мне дано искусство воскрешать   мгновенья      

И к твоим коленам льнущие мечты;      

В нежном сердце, в теле, что полны   томленья,      

Я ищу, волнуясь, грустной красоты.      

Мне дано искусство воскрешать   мгновенья!      

       

Ароматы, шепот, без конца лобзанья!      

Кто из бездн запретных вас назад   вернет,      

Как лучей воскресших новые блистанья,      

Если ночь омоет их в пучинах вод?      

Ароматы, шепот, без конца лобзанья!      

       

       

       XXXVII

   ОДЕРЖИМЫЙ      

       

       

Смотри, диск солнечный задернут   мраком крепа;      

Окутайся во мглу и ты, моя Луна,      

Курясь в небытии, безмолвна и мрачна,      

И погрузи свой лик в бездонный сумрак   склепа.      

       

Зову одну тебя, тебя люблю я слепо!      

Ты, как ущербная звезда, полувидна;      

Твои лучи влечет Безумия страна;      

Долой ножны, кинжал, сверкающий   свирепо!      

       

Скорей, о пламя люстр, зажги свои   зрачки!      

Свои желания зажги, о взор упорный!      

Всегда желанна ты во мгле моей тоски;      

       

Ты – розовый рассвет, ты – Ночи   сумрак черный;      

Все тело в трепете, всю душу полнит   гул, –      

Я вопию к тебе, мой бог, мой   Вельзевул[47]!      

       

       

       XXXVIII

   ПРИЗРАК      

       

       I

   МРАК      

       

Велением судьбы я ввергнут в мрачный   склеп,      

Окутан сумраком   таинственно-печальным;      

Здесь Ночь предстала мне владыкой   изначальным;      

Здесь, розовых лучей лишенный, я   ослеп.      

       

На вечном сумраке мечты живописуя,      

Коварным Господом я присужден к   тоске;      

Здесь сердце я сварю, как повар, в   кипятке      

И сам в груди своей его потом пожру   я!      

       

Вот, вспыхнув, ширится, колышется,   растет,      

Ленивой грацией приковывая око,      

Великолепное видение Востока;      

       

Вот протянулось ввысь и замерло – и   вот      

Я узнаю Ее померкшими очами:      

Ее, то темную, то полную лучами.      

       

       II

   АРОМАТ      

       

Читатель, знал ли ты, как сладостно   душе,      

Себя медлительно, блаженно опьяняя,      

Пить ладан, что висит, свод церкви   наполняя,      

Иль едким мускусом пропахшее саше?      

       

Тогда минувшего иссякнувший поток      

Опять наполнится с магическою силой,      

Как будто ты сорвал на нежном теле   милой      

Воспоминания изысканный цветок!      

       

Саше пахучее, кадильница алькова,      

Ее густых кудрей тяжелое руно      

Льет волны диких грез и запаха   лесного;      

       

В одеждах бархатных, где все еще   полно      

Дыханья юности невинного, святого,      

Я запах меха пью, пьянящий, как вино.      

       

       III

   РАМКА      

       

Как рамка лучшую картину облекает      

Необъяснимою, волшебной красотой,      

И, отделив ее таинственной чертой      

От всей Природы, к ней вниманье   привлекает,      

       

Так с красотой ее изысканной слиты      

Металл и блеск камней и кресел   позолота:      

К ее сиянью все спешит прибавить   что-то,      

Все служит рамкою волшебной красоты.      

       

И вот ей кажется, что все вокруг   немеет      

От обожания, и торс роскошный свой      

Она в лобзаниях тугих шелков лелеет,      

       

Сверкая зябкою и чуткой наготой;      

Она вся грации исполнена красивой      

И обезьянкою мне кажется игривой.      

       

       IV

   ПОРТРЕТ      

       

Увы, Болезнь и Смерть все в пепел   превратили;      

Огонь, согревший нам сердца на миг,   угас;      

И нега знойная твоих огромных глаз      

И влага пышных губ вдруг стали   горстью пыли.      

       

Останки скудные увидела душа;      

Где вы, пьянящие, всесильные   лобзанья,      

Восторгов краткие и яркие   блистанья?..      

О, смутен контур твой, как три   карандаша.      

       

Но в одиночестве и он, как я, умрет –      

И Время, злой старик, день ото дня   упорно      

Крылом чудовищным его следы сотрет…      

       

Убийца дней моих, палач мечтаний   черный,      

Из вечной памяти досель ты не исторг      

Ее – души моей и гордость и восторг!      

       

       

       XXXIX[48]      

       

       

Тебе мои стихи! Когда поэта имя,      

Как легкая ладья, что гонит Аквилон[49],      

Причалит к берегам неведомых времен      

И мозг людей зажжет виденьями своими –      

       

Пусть память о тебе назойливо гремит,      

Пусть мучит, как тимпан[50], чарует, как   преданье,      

Сплетется с рифмами в мистическом   слиянье,      

Как только с петлей труп бывает   братски слит!      

       

Ты, бездной адскою, ты, небом   проклятая,      

В одной моей душе нашла себе ответ!      

Ты тень мгновенная, чей контур   гаснет, тая.      

       

Глумясь над смертными, ты попираешь   свет      

И взором яшмовым и легкою стопою,      

Гигантским ангелом воздвигшись над   толпою!      

       

       

       XL

   SEMPER EADEM[51]      

       

       

«Откуда скорбь твоя? Зачем ее волна      

Взбегает по скале, чернеющей   отвесно?»      

– Тоской доступной всем,   загадкой всем известной      

Исполнена душа, где жатва свершена.      

       

Сдержи свой смех, равно всем милый и   понятный,      

Как правда горькая, что жизнь – лишь   бездна зла;      

Пусть смолкнет, милая, твой голос,   сердцу внятный,      

Чтоб на уста печать безмолвия легла.      

       

Ты знаешь ли, дитя, чье сердце полно   света      

И чьи улыбчивы невинные уста, –      

Что Смерть хитрей, чем Жизнь, плетет свои   тенета?      

       

Но пусть мой дух пьянит и ложная   мечта!      

И пусть утонет взор в твоих очах   лучистых,      

Вкушая долгий сон во мгле ресниц   тенистых.      

       

       

       XLI

   ВСЕ НЕРАЗДЕЛЬНО      

       

       

Сам Демон в комнате высокой      

Сегодня посетил меня;      

Он вопрошал мой дух, жестоко      

К ошибкам разум мой клоня:      

       

«В своих желаниях упорных      

Из всех ее живых красот,      

И бледно-розовых и черных,      

Скажи, что вкус твой предпочтет?»      

       

«Уйди!» – нечистому сказала      

Моя влюбленная душа:      

«В ней все – диктам[52], она мне стала      

Вся безраздельно хороша!      

       

В ней все мне сердце умиляет,      

Не знаю „что", не знаю   „как";      

Она, как утро, ослепляет,      

И утоляет дух, как мрак.      

       

В ней перепутана так сложно      

Красот изысканная нить,      

Ее гармоний невозможно      

В ряды аккордов разрешить.      

       

Душа исполнена влиянья      

Таинственных метаморфоз:      

В ней стало музыкой дыханье,