1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 
     

Самую обширную группу рукокрылых, к которой принадлежат до  195 видов из общего числа – 300, составляют гладконосые  (Gymnorhyna).  На носу у них нет листовидных придатков, уши снабжены особым клапаном,  закрывающим раковину, так называемым козелком, острозубчатые коренные зубы  имеют зубцы, похожие на буквы W. Величиной гладконосые бывают от 1 дюйма до 6 дюйм. Водятся они во всех странах света, за исключением Австралии, питаясь почти  исключительно насекомыми, отчасти мелкими позвоночными. По развитию стоят ниже  первой группы, но гораздо подвижнее их. Их полет настолько быстр, что за ними  не угнаться и хищным птицам. Также ловко они бегают и лазают. Разделяются на 3  семейства: короткохвостые  (Brachyura), скрытохвостые  (Gymnura)  и равнохвостые  (Vespertiliones). Первые имеют у основания большого  пальца крыла особую кожицу; летательная перепонка выступает около голеней  далеко за хвост, свободно отгибающийся в сторону. У скрытохвостах летательная  перепонка приросла к хвосту и заходит далеко за него; большой палец лишь  отчасти окружен кожицей. Наконец, у равнохвостых летательная перепонка почти  такой же длины, как хвост. Представителей первого семейства в Европе совсем  нет, из скрытохвостах здесь живет только один вид (на берегах Средиземного  моря), равнохвостых же, или летучих мышей в тесном смысле, насчитывается во  всей Европе до 29 видов. Остановимся на главнейших.    

Очень распространенный род – ушаны  (Plecotus), со  сросшимися над теменем ушами, короткими и широкими крыльями, вследствие чего  они летают не так скоро, как летучие собаки; хвост такой же длины, как  туловище; на ноге со шпорой нет выдающихся боковых лопастей кожи. Зубов –  изобилие; целых 36.    

     

Ушан обыкновенный  (P.  auritus) – в длину всего 31/2 д., из которых половина приходится на хвост;  уши же – более 1 дюйма, т. е. сравнительно с размерами тела – необычайно  велики. Морда – волосистая; мех довольно длинный, сверху серо‑бурый, внизу –  светлее; тонкая и нежная перепонка – гладкая. Суживающийся к концу и  отгибающийся к наружи козелок равняется половине уха. Это животное  распространено по всей Европе до 60° с. ш. и, кроме того, в Сев. Африке и Зап.  Азии и Ост‑Индии; живет повсюду вблизи человеческих жилищ, держась небольшими  группами, даже парами. Летают медленно, не выше 7 саженей по лесным опушкам и в  садах, где отыскивают себе пищу в цветущих растениях, не отказываясь и от  насекомых (бабочек, клещей, пауков). Зимняя спячка ушанов продолжается с  октября по март, но к холоду они не чувствительны: бывали случаи, когда ушаны  покрывались в течение целых недель ледяными сосульками и тем не менее оживали.  Подобно большей части летучих мышей, ушаны сильно страдают от пернатых врагов  (сов и др. птиц), а также хищных млекопитающих (хорьков, куниц, кошек). Неволю  выдерживают дольше других летучих мышей.    

     

Род нетопырей  (Vespertilio) отличается свободными,  т. е. несросшимися, кругловатыми ушами, с удлиненным козелком,  сравнительно широкими и короткими крыльями, коротким хвостом и довольно простым  мехом, сверху серовато‑бурого, снизу – беловатого цвета. Зубов 38. У одних  нетопырей уши длиннее головы, снабжены 9‑10 поперечными складками и выдаются,  если их пригнуть, за конец мордочки.    

Сюда относятся серые летучие мыши  (Myotus), напр.,  распространенная по всей Средней Европе, Сев. Африке и Зап. Азии до Гималаев  обыкновенная серая мышь  (Vespertilio (Myotus) murinus), до 5 д. длины,  из которых 2 д. приходится на хвост; размах крыльев – до 14 дюйм. Летает тяжело, без извивов. Питаются насекомыми, при случае истребляют и своих же более  мелких собратьев. Неволю переносят хорошо, но нелегко приручаются. Другие  нетопыри – водяные летучие мыши (Brachyotus) отличаются более короткими ушами,  которые, будучи пригнуты, не выдаются за конец мордочки. Сюда относится, напр.,  красная водяная мышь  (Vespertilio (Brachyotus) daubentonii), всего 3 дюйм., половину которых составляет хвост. Сверху она – красновато‑бурого цвета, снизу – грязно‑серого.  Живет почти во всей Европе и частью в Азии. Спячка ее продолжается с октября по  март; зимует в дуплах, ямах, пещерах, трещинах и полуразрушенных зданиях.  Охотится за водяными насекомыми, быстро и ловко проносясь над самой  поверхностью воды. Любимое ее местопребывание – большие пруды, с нависшими по  берегам деревьями.    

Род Vesperugo, ранолетающих летучих мышей, отличается  свободными, не сросшимися, закругленными, относительно короткими, мясистыми  темными ушами, в которых находится широкий, внутри с выемкой, а снаружи  выдающийся углом козелок; гибкие, довольно длинные, толстокожие крылья со  шпорцами: хвост длиннее туловища. Зубов 32–34.    

     

Сюда относятся: 1) горные летучие  мыши  (Meteorus), с 32 зуб. и козелком, сверху расширенным и концом  направленным вперед, напр., бродячая летучая мышь  (Vesperugo (Meteorus)  Nilsonii); длина всего, тела ее – 4 дюйм.; мех сверху – черно‑бурый, снизу – светлее, уши – темно‑бурые; концы волос везде светлее коричневого основания,  что образует, по словам Блазиуса, как бы золотой отлив на темно‑коричневом  фоне, придавая меху своеобразный вид. По словам некоторых наблюдателей, напр.,  Нильсона, она распространена на севере чуть не до Полярного круга; впрочем, на  севере ее можно встретить только в конце лета, в начале же лета и весной она  держится южнее. Встречается и на Альпийских горах. 2) Малорослые нетопыри   (Nannugo), сам. малые мыши из всего семейства, с 34 зубами; козелок кверху  суживается, направляясь острием внутрь и в середине достигая наибольшей ширины;  хвост окружен летательной перепонкой. Самый маленький представитель в этой  группе – нетопырь‑карлик  (Vesperugo (Nannugo) pipistrellus), не более 2 дюйм., причем около половины приходится на хвост. Мех – желтовато‑ржаво‑бурый; уши и перепонка –  темнее. Живет почти по всей Европе и большей части Сев. и Средней Азии, до 60°  с. ш.; в гористых местностях поднимается до 7000 футов. Держится вблизи или в самых домах. Позже других летучих мышей начинает спячку, соединяясь  громадными кучами, и раньше всех пробуждается; хорошо переносит непогоду. Полет  его очень быстр и ловок, напоминая, по словам Альтума, полет дневных бабочек.  Нетопыря‑карлика можно до известной степени приручить; он довольно хорошо  переносит неволю, пьет молоко, ловить пущенных к нему насекомых, ест и мертвых,  даже мясо, сырое и вареное. Сам же служит пищей ночных и дневных хищных птиц, а  также хорьков, горностаев, куниц, ласок и даже мышей. Много истребляет этих  животных и человек, не ценя их заслуг по уничтожению вредных насекомых. 3) Кожаны   (Panugo) отличаются от предыдущих устройством козелка, расширяющегося кверху и  имеющего наибольшую ширину выше середины; летательная перепонка густо покрыта  волосами. Обыкновенный кожан  (Vesperugo (Panugo) noctula) один из самых  крупных европейских видов – более 4 д. длины, причем на хвост приходится менее  2 д. Сверху и снизу – одноцветной красно‑бурой окраски. Распространен в Средней  и Южной Европе, Сев.‑В. и Южной Азии, преимущественно в долинах и на  плоскогорьях. Днем забирается в дупла и нежилые строения, зимует в чердаках,  полуразрушенных зданиях и т. п. местах. Летает быстро и ловко; питается  насекомыми.    

Последний род гладконосых – широкоухие  летучие мыши  (Synotus) – служит уже переходной ступенью к след,  семейству, листоносов . Их сросшиеся над черепом уши расширены у  наружных краев, которые оканчиваются между глазами и верхней губой; внутренние  края довольно равномерно закруглены; наружный край имеет глубокую выемку; почти  прямой козелок сужен к основанию, а у своего внешнего края снабжен зубцами;  крылья – стройные, длинные; на задних ногах возле пятки – шпорцы; хвост длиннее  туловища; зубов – 34. Курносый кожан  (S. barbastellus), длиной около 4  д., с хвостом в 2 д., сверху темно‑бурого цвета, снизу светлее. Распространен в  гористых странах Европы, никогда не живет обществами; нрава крайне  миролюбивого. Спячку начинает поздно (в ноябре), причем часто просыпается.  Хорошо выдерживает неволю, быстро ручнеет, представляя довольно приятное  животное.    

     

Представители последнего семейства рукокрылых, листоносы,  кровососы , или вампиры  (Istiophora или Phyllorhina), легко  отличаются от всех вышеуказанных видов особым кожистым придатком на носу,  обыкновенно состоящим из так называемой подковы, длинного гребня и  ланцетовидного придатка, в простейшей же форме – из складки кожи поперек носа;  кроме того, морда вампира покрыта буграми и ямками, что придает этим животным  отталкивающий вид, для них же, вероятно, служит для усиления обоняния.  Листоносы распространены в жарком и умеренном поясах, скрываясь в чаще лесов, в  пещерах, ямах и пр. Пищу их составляют сумеречные и ночные бабочки, жуки,  поденки, комары; но некоторые виды нападают на млекопитающих, даже на человека,  высасывая кровь во время сна.    

Всех листоносов известно в настоящее время до 85 видов,  которые разделяются, по Коху, на след. 4 группы: 1) Pseudophyllata, с  недоразвитым носовым придатком, 2) Monophyllata, с простым придатком, 3)  Dyphyllata, с двойным придатком и 4) Triphyllata, с вполне развитым или  трехраздельным носовым придатком.    

     

Из первой группы укажем на род десмодов   (Desmodus), бесхвостых мышей, с носовым наростом в виде римской цифры V и  широко расставленными ушами с длинным, острым, снаружи зубчатым козелком.  Обыкновенный вид – рыжий десмод  (D. rufus), темно‑бурого цвета; снизу  шерсть блестящая, серебристая, длина – немного более 2 д., размах крыльев –  около 15 дюймов. Водится в покинутых памятниках, пещерах и т. п.  небольшими стаями; в случае защиты отчаянно кусается.    

Род ланцетоносов  (Rhinopoma)  отличается длинным, свободным хвостом и узкой на бедрах летательной перепонкой.  Наиболее известен – египетский ланцетонос  (R. microphyllum), маленький  (2 д. длиною и таким же светло‑серым хвостом) зверек, встречающийся в громадном  количестве в Египте, преимущественно в пещерах, пирамидах.    

     

Представителями летучих мышей с двойным носовым придатком  являются вампиры , в тесном смысле и между ними обыкновенный вампир  , или упырь (Phyllostoma spectrum), самый большой из всех кровососов  Южной Америки. «Ничего не может быть отвратительнее, – говорит натуралист  Бэтс, – выражения лица этого создания, особенно если рассматривать его  спереди. Большие, кожистые, стоящие широко по сторонам головы уши;  прямостоящий, в виде копья, носовой нарост; сверкающие черные глаза – все это  вместе напоминает сказочных домовых. Неудивительно, что народная фантазия  наделила это отталкивающее создание сверхъестественными свойствами. На самом же  деле это – одна из самых неопасных летучих мышей, и безвредность ее хорошо  известна жителям прибрежьев Амазонской реки».    

Вампир представляет собой большую летучую мышь, с толстой и  длинной головой, узким рылом, длинными продолговато‑круглыми ушами и маленькою,  узкой, ланцетовидной носовой пластинкой, расположенной на широком стебле.  Верхняя губа гладкая, а на нижней находятся спереди две большие голые  бородавки. Мех вампира мягкий, цвета вверху темно‑каштаново‑коричневого, а  снизу желтовато‑серо‑коричневого. Летательная перепонка коричневого цвета. Тело  вампира в длину имеет 51/2 дюймов, а крылья в ширину 15. Родиной этого вампира  является главным образом Гвиана, в девственных лесах которой они водятся в  большом количестве. Как мы уже раньше сказали, питаются вампиры главным образом  фруктами и насекомыми. Лишь в случае нужды нападают они на спящих людей или  животных и высасывают у них кровь. В большинстве случаев потеря крови при этом  бывает незначительная, так что серьезной опасности вампиры не могут подвергнуть  ни людей, ни животных. Но все же факт высасывания крови уже сам по себе  настолько отвратителен, что подвергавшиеся ему не могут после вспомнить о нем  без чувства некоторого ужаса.    

Голодные вампиры, летая ночью над спящими равнинами, зорко  высматривают себе добычу. Вот они заметили группу спящих на открытом воздухе  людей. Медленно махая крыльями, кровопийцы летают над своими жертвами.  Удостоверившись в крепости их сна, они опускаются на спящих, прокусывают в  одном месте кожу и начинают сосать теплую кровь.    

Любопытен рассказ Касселя об одном путешественнике, который  позволил вампиру сосать себя, чтобы ознакомиться подробнее с самым актом  сосания крови вампиром:    

«Он лег спать в большой комнате одного дома при открытых  окнах. Среди ночи в комнату влетел огромный вампир. Путешественник еще не спал,  но остался совершенно неподвижен и ждал, что будет делать летучая мышь. Сначала  последняя тихо облетела всю комнату. Сделав это несколько раз, она стала виться  взад и вперед между потолком и спящим. Мало‑помалу она опускалась все ниже и  ниже, наконец совсем опустилась на него, быстро махая крыльями. Таким маханием  она приятно обвевала свою жертву. По словам рассказчика, путешественник и сам  не заметил, как отвратительное животное впилось ему в открытую грудь. Все это  произошло без малейшей боли и сопровождалось приятным обмахиванием крыльев.  Наконец, по прошествии некоторого времени, он стал ощущать боль, не вытерпел и  своими руками задушил вампира».    

Натуралист Уатертон рассказывает про другой случай с  вампиром. Раз он остановился на ночлег, вместе со своим спутником Тарботом, под  соломенным навесом. Вдруг утром на другой день он услыхал, что его товарищ,  вместо утренней молитвы, осыпает кого‑то всевозможными проклятиями.    

– Что с вами случилось? – спросил  натуралист, – Разве что‑нибудь неладно?    

– Что случилось?! – раздражительно воскликнул  Тарбот. – А то, что летучие мыши засосали меня до смерти!    

Уатертон подошел к своему спутнику и нашел последнего всего  в крови.    

– Посмотрите, – протянул ему свои ноги  Тарбот, – как эти адские черти выцедили мою драгоценную кровь!    

Натуралист взглянул и увидел на большом пальце ноги  маленькую ранку, меньше даже укуса пиявки. Через нее вампир высосал, однако, не  менее 10–12 унций крови.    

После того Уатертону не оставалось ничего другого, как  утешить своего спутника замечанием, что едва ли бы какой профессиональный  хирург согласился сделать подобное кровопускание бесплатно.    

Замечательно, что Тарбот даже не проснулся от укуса.    

Как бы то ни было, огромное большинство – если не все –  случаев, где люди будто бы умирали от потери крови, высосанной вампирами,  принадлежит к области фантазии. То же самое и относительно больших  млекопитающих. Бразильские туземцы, положим, уверяли Бурмейстера, что иногда  лошади после укусов вампирами умирали от истощения. Но замечательно, что таких  лошадей хозяева или плохо кормили, или обременяли вьюками; отсюда невольно  возникает сомнение, уж вампиры ли виноваты в гибели животного?    

     

В Европе представителями семейства  листоносов являются подковоносы  (Rhinolophus), с вполне развитым  носовым наростом с 32 зубами. Подкова нароста, начинаясь на верхушке морды,  окружает ноздри и оканчивается большими ветвями у глаз; в средине подковы,  сзади ноздрей, возвышается продолговатый гребень. Между глазами, поперек лба,  находится кожистый ланцет. Ухо устроено проще, без козелка; летательная  перепонка – довольно короткая, отчего эти животные машут крыльями тяжело. Один  из самых обыкновенных в Европе, от Балтийского м. до Кавказа и Средиземного м.,  малый подковонос  (R. hipposideros), длиною 22/5 д., а в размахе крыльев  – 8 дюйм. Шерсть светлая, беловато‑серая, внизу – темнее. Живет в пещерах,  старых рудниках и нежилых строениях. Это – живая, миловидная и занимательная  мышь, но неволи не переносит: часто раздражается, отчего начинается  кровотечение носом, причиняющее потом смерть. Питается насекомыми, но, при  случае, сосет кровь у себе же подобных (напр., ушанов), голубей и т. п. Но  о нападении их на людей ничего не слышно, так что пугаться их не следует.    

Также часто встречается в Средней и  Южной Европе и другой, большой подковонос  (Rh. ferrum‑equinum), длиной  немного более 2 д., с хвостом побольше 1 д. и размахом крыльев в 7 вершк. У  него большой носовой нарост, также большие уши, длинная, густая шерсть,  пепельно‑серая у самцов и красновато‑бурая у самок; внизу – светлее. В горах  водится до высоты 7000 ф., высасывая кровь у серн, козуль и т. п.  животных.    

     

 Отряд IV Хищные  (Carnivora)    

     

Едва ли какой другой отряд млекопитающих представляет такое  богатство видов, как хищные. Представители этого отряда обладают самыми  разнообразными качествами, привычками и нравами. Расстояние, отделяющее  могучего льва или мощного медведя от домашней кошки, по‑видимому, слишком  велико, чтобы соединять их в один отряд, тем не менее, при всем различии,  сходство между ними в некотором отношении настолько значительно, что такое  соединение является вполне правильным.    

Всем представителям этого отряда присущи более или менее  одинаковые нравы, образ жизни и пища. У большинства из них строение  конечностей, зубов, а также желудка в существенных чертах весьма сходно. Конечности  хищных, снабженные четырьмя или пятью пальцами, вооружены более или менее  сильными острыми или притупленными когтями; голова большей частью округленная,  кончик носа голый, большие зоркие глаза, стоячие уши; губы, поросшие усами. Как  на верхней, так и на нижней челюсти у хищных имеется по 6 небольших резцов и по  2 длинных конических клыка, служащих для схватывания добычи. Для разрезывания  мяса этим животным служат задние ложнокоренные зубы верхней челюсти и передние  настоящие коренные нижней челюсти. Эти зубы имеют коронку трехзубчатую и сжатую  с боков. Прочие ложнокоренные зубы также сжаты с боков, но имеют по одному  зубцу, а некоторые настоящие коренные имеют плоскую верхушку для растирания  пищи.    

     

Между зубами наибольшее значение  принадлежит клыкам я острым коренным, так называемым плотоядным зубам. Эти зубы  служат, с одной стороны, самым действенным оружием для нападения, с другой  стороны – для схватывания и раздирания добычи и для разрезывания мяса.  Посредством сильных мускулов и толстых сухожилий челюсти производят сильные и  разнообразные движения.    

     

Все хищные питаются другими животными, и только в виде  исключения некоторые из них едят также плоды, семена и другие растительные  вещества. Однако между ними есть и такие, напр., медведи, которые так же охотно  употребляют иногда растительную пищу, как и мясо.    

     

Почти со всеми хищными человек  находится в открытой борьбе, лишь очень немногих он мог сделать себе полезными  посредством приручения. За то большинство относящихся к нашему отряду животных  с большим или меньшим правом считается вредными и страстно преследуется, причем,  наряду с действительно вредными, подвергаются истреблению и совершенно  безобидные, скорее полезные, чем вредные животные. Ввиду этого изучение  животных нашего отряда особенно важно, чтобы суметь отличить несомненных врагов  человека от его истинных друзей.    

     

Наиболее совершенный тип хищных представляет семейство кошек  (Felidae). Подобного соответствия между строением конечностей и туловища,  подобной правильности и пропорциональности всех частей тела мы не встречаем у  других хищных животных. Каждая отдельная часть тела кошек красива и изящна, а  потому и все животное вполне удовлетворяет нашему эстетическому чувству. Мы  можем, не ошибаясь, считать нашу домашнюю кошку типичным представителем всего  семейства кошек.    

Строение тела кошек можно считать общеизвестным; всякий  хорошо знает сильное и вместе с тем красивое туловище их, округленную голову с  толстой шеей, умеренной высоты ноги с утолщенными концами, длинный хвост и  мягкий мех, окрашенный в цвет, соответствующий окружающей местности.    

     

У кошек имеются очень совершенные  орудия защиты. Зубы их страшны. Клыки имеют вид тонких, длинных, острых, на  конце едва согнутых конусов, которые гораздо длиннее других зубов и могут  наносить смертельные раны. Очень маленькие резцы почти исчезают в сравнении с  ними, и даже сильные, снабженные острыми треугольными зубцами и остриями  коренные зубы кажутся перед ними слабыми и незначительными. В полном  соответствии с зубами находится и мясистый, толстый язык, замечательный тем,  что поверхность его покрыта тонкими роговыми, загнутыми назад, шипами, сидящими  на больших бородавках. Зубы составляют не единственное оружие кошек: в своих  когтях они обладают не менее страшным средством для схватывания добычи,  нанесения ей смертельных ран и для защиты в бою.    

Ступни у кошек кажутся очень короткими  и округленными. Это происходит вследствие того, что последний сустав пальцев  загнут кверху. Таким образом, при ходьбе последние суставы пальцев вовсе не  касаются земли и этим предохраняют от притупления сидящие на них серповидные,  большие и очень острые когти. Во время покоя и при обыкновенной ходьбе эти  последние суставы пальцев сохраняют свое приподнятое положение при помощи двух  упругих сухожилий, из которых одно прикреплено сверху, а другое сбоку суставов;  во время гнева и в минуту необходимости сильный мускул, сухожилие которого  прикреплено к нижней стороне сустава, опускает его, вследствие чего ступня  удлиняется и превращается в такое страшное оружие, подобное которому едва ли  можно найти у других животных. Такое строение ног служит причиной того, что на  отпечатках ног кошек никогда нельзя заметить следа ногтей; тихая же походка  кошек происходит вследствие того, что подошвы ног у них снабжены мягкими, часто  покрытыми волосами, подушками.    

Кошки чрезвычайно сильные и ловкие  звери. Каждое их движение указывает на силу и грациозную подвижность. Почти все  виды этого семейства имеют сходные физические и духовные свойства, хотя тот или  другой вид их иногда стоит в этом отношении впереди других или позади. Все  кошки ходят хорошо, но медленно, осторожно и бесшумно, быстро бегают и способны  делать смелые прыжки, превосходящие в несколько раз длину их тела.    

Только немногие из более крупных видов  неспособны лазать по деревьям, большинство же обладает этим искусством в  высокой степени. Хотя кошки большей частью и не любят воды, тем не менее  плавают они очень хорошо, когда надо. По крайней мере, ни одна кошка не тонет  легко.    

Они умеют также сжимать и свертывать  свое красивое тело, с большой быстротой действуют своими лапами и могут с  большой ловкостью схватывать ими животное даже во время его бега или полета.    

К этому надо прибавить еще большую силу  конечностей кошек и их выносливость. Более крупные виды одним ударом своей  ужасной лапы и силой своего прыжка могут повалить на землю животное, большее  ростом их самих, и могут тащить на известное расстояние значительные тяжести.    

Между органами чувств у кошек всего  более развиты органы слуха и зрения. Первый из них, без сомнения, играет самую  важную роль при их хищнических набегах. Они могут слышать легкий шорох на далеком  расстоянии и правильно оценивать его. Они различают самые осторожные шаги,  самое незначительное шуршание песка под ногами животного и могут посредством  слуха находить добычу, даже не видя ее, хотя ушные раковины у них никогда не  бывают велики. Зрение у них не так развито, хотя его нельзя назвать слабым. На  больших расстояниях глаза кошек, вероятно, не могут видеть, но для зрения  вблизи они превосходны. Зрачок у крупных видов круглый, под влиянием гнева  расширяется, оставаясь круглым, а у мелких видов он имеет форму эллипса и  способен к еще большему расширению. У последних днем, под влиянием яркого  света, он стягивается в узкую полоску, при раздражении же или в темноте  принимает круглый вид. Для осязания служат главным образом длинные усы по  сторонам рта, щетинки над глазами, а также, быть может, кисточки на ушах у  рыси. Если отрезать у кошки усы, то этим поставишь ее в крайне неприятное  положение; она делается в полном смысле беспомощной и теряет способность к  деятельности, обнаруживает заметное беспокойство и неуверенность, которые по  мере отрастания усов пропадают. Лапы также приспособлены для осязания. Впрочем,  все вообще тело кошки весьма восприимчиво в этом отношении. Кошки весьма  чувствительны к внешним ощущениям и обнаруживают очевидное неудовольствие при  неприятном ощущении и большое удовольствие при приятном. Если гладят шерсть  кошки, то этим приводят ее почти в радостное возбуждение; если же шерсть у них  намокнет или подвергнется другому неприятному влиянию, то этим у кошек  вызывается большое озлобление. Обоняние и вкус у кошек стоят почти на одной  степени развития; быть может, вкус несколько более развит, нежели обоняние.  Большая часть кошек, несмотря на свой шероховатый язык, очень чувствительны к  вкусовым ощущениям. Замечательна любовь некоторых кошек к сильно пахучим  растениям, к которым животные с сильно развитым обонянием чувствуют отвращение.    

     

Что касается духовных качеств, то кошки в этом отношении  стоят ниже собак, хотя не в такой степени, как обыкновенно думают. Не следует  забывать, что при оценке духовных сил обоих семейств почти всегда имеют в виду  двух главных представителей их: домашнюю собаку, в течение тысячелетий  целесообразно воспитываемую, и оставленную в пренебрежении и подвергаемую  обыкновенно дурному обращению домашнюю кошку. У большинства видов высшие и  благородные духовные свойства всегда обнаруживаются в меньшей степени, нежели  низшие; но та же домашняя кошка, если с ней хорошо обращаться, может служить  доказательством того, что и кошки способны к воспитанию и усовершенствованию  благородных свойств своей природы. Домашняя кошка представляет нам много  примеров привязанности к человеку и большой понятливости. Человек обыкновенно  не дает себе труда изучить способности кошек, а остается при раз установившемся  мнении и воздерживается от самостоятельных наблюдений и опытов. Характер  большинства видов кошек представляет смесь спокойной осторожности, постоянного  лукавства, кровожадности и безумной отваги.    

Кошки встречаются во всех частях Старого Света и Америки. В  Австралии попадаются только одичавшие домашние кошки. Они живут как на  равнинах, так и в горах, как на сухих песчаных местах, так и на сырых и  низменных, как в лесах, так и на полях.    

Кошки берут себе пищу из всех классов позвоночных, но  млекопитающие, несомненно, более других подвержены их нападениям. Некоторые  виды предпочитают птиц, другие, хотя немногие, кроме того, употребляют в пищу и  мясо пресмыкающихся, напр., черепах; есть даже и такие виды, которые занимаются  рыбной ловлей.    

     

По способу нападения почти все кошки  похожи друг на друга. Тихими, неслышными шагами крадутся они с чрезвычайной  внимательностью по той местности, где охотятся, чутко прислушиваясь ко всему  окружающему. Малейший шорох возбуждает их внимание и побуждает исследовать  причину его. При этом они осторожно, в согнутом положении, скользят по почве,  держась по ветру, и, наконец, когда предполагают, что достаточно приблизились,  одним или несколькими прыжками настигают свою жертву, схватывают ее своими  страшными лапами за затылок или бока, сваливают на землю и быстро кусают ее  несколько раз один за другим. Затем они раскрывают немного свои челюсти, но  так, чтобы пойманное животное не могло уйти, внимательно наблюдают за своей  добычей и при малейшем признаке жизни снова кусают ее. Многие издают при этом  рычание, выражающее удовольствие, а также жадность и свирепость, и двигают  кончиком своего хвоста. Большинство кошек имеют отвратительную привычку долго  мучить свои жертвы, предоставляя им возможность бежать на некоторое расстояние,  но в нужный момент снова хватают, затем опять выпускают, еще раз дают бежать,  пока измученное животное не падет от ран. Даже крупные виды боятся животных, от  которых ожидают значительного сопротивления, нападая только тогда, когда они по  опыту знают, что выйдут победителями из предстоящего боя. Даже лев, тигр и  ягуар боятся в первое время человека и почти трусливо уходят от него; но когда  узнают его слабость, то становятся страшнейшими его врагами. Хотя почти все  кошки хорошо бегают, однако почти всегда воздерживаются от продолжительного преследования  добычи, если прыжок их при нападении был неудачен. Только на вполне безопасных  местах они пожирают свою добычу, почему обыкновенно тащат убитое или раненое  животное в скрытое место, где и пожирают его с полным спокойствием и  наслаждением.    

Самки могут обыкновенно родить  нескольких детенышей и редко только одного. Можно сказать, что число их  колеблется между 1 и 6. У некоторых видов их бывает еще больше.  Воспитательницей детенышей бывает мать; отец мало заботится о них. Кошка с ее  котятами представляет весьма привлекательную картину: в каждом ее движении, в  каждом звуке ее голоса видна материнская нежность и любовь. В голосе у нее  слышится такая нежность и мягкость, каких нельзя было и предполагать. С  величайшей заботливостью и вниманием наблюдает она за своими малютками так, что  не может быть никакого сомнения в том, как близки они ее сердцу. В семейных  логовищах кошек наблюдателя поражает чистота, в которой держит мать своих  малюток с самой ранней их юности. Она беспрестанно их лижет, чистит, гладит,  приводит в порядок логовище и не терпит никакой нечистоты поблизости него, Она  защищает детенышей от врагов с полным самоотвержением, и крупные кошки в это  время делаются страшными. У многих видов мать в некоторых случаях должна  защищать детенышей и от отца, который часто пожирает их, особенно когда они еще  слепы. Поэтому‑то, вероятно, все кошки с величайшей заботливостью стараются  скрыть свое гнездо. Когда котята несколько подрастут и сделаются похожими на  настоящих кошек, тогда самец уже не обижает их. Тогда начинается веселая жизнь  котят, у всех видов имеющих большую склонность к играм и забавам. Природные  способности видны в первых движениях котят. Их детские игры суть нечто иное,  как подготовка к серьезной охоте. Все, что двигается, привлекает их внимание.  Ни один шорох не ускользает от них. При малейшем шуме котята настораживают уши.  Сначала хвост матери доставляет им большую забаву. За каждым его движением они  наблюдают, стараясь поймать его или остановить его движение. Мать нисколько не  смущается такими забавами и нарочно продолжает двигать хвостом, предоставляя  этот член своего тела в полное распоряжение котят. Спустя несколько недель  можно уже видеть всю семью занятой оживленнейшими играми, в которых мать,  наравне с котятами, принимает участие. Это замечается как у львиц, так и у  наших домашних кошек. Часто вся семья свертывается как бы в один клубок, причем  один член семьи ловит и кусает хвост другого. С возрастом игры становятся  серьезнее. Маленькие начинают понимать, что хвост составляет часть их самих, и  пробуют свои силы на чем‑либо другом. Мать приносит им небольших животных,  живых или полуживых, и отдает их на потеху котятам, которые старательно и  терпеливо преследуют их, упражняясь в том хищническом ремесле, которое  составляет занятие взрослых. Наконец, мать берет их с собой на охоту, где они  научаются всем уловкам и хитростям, спокойному уменью владеть собой, внезапным  нападениям, короче, всему разбойничьему искусству. Только когда котята станут  совершенно самостоятельными, они отделяются от своих родителей и затем довольно  долгое время ведут одинокую бродячую жизнь.    

     

Кошки стоят во враждебных отношениях со значительной частью  прочего мира животных; поэтому вред, причиняемый ими, чрезвычайно значителен.  Конечно, при этом надо принять во внимание то обстоятельство, что крупные  представители этого семейства живут в странах, чрезвычайно богатых добычей;  даже можно утверждать, что, препятствуя чрезмерному размножению некоторых  жвачных и грызунов, кошки оказываются даже полезными животными. Польза,  приносимая мелкими видами, несомненно, пересиливает причиняемый ими вред.  Добыча их ограничивается мелкими млекопитающими и птицами; особенно полезны они  как беспощадные истребители вредящих полям хозяев грызунов. Домашняя кошка  сделалась для нас совершенно необходимой, но и мелкие дикие кошки приносят нам  довольно много пользы и мало вреда. Кроме того, человек пользуется их мехом, а  в некоторых местах даже ест их мясо.    

Теперь перейдем к описанию отдельных видов кошек, начиная с  тех, которые живут в Старом Свете и отличаются от американских большим  сходством с домашней кошкой.    

Один из самых типичных представителей семейства кошек – королевский  тигр  (Felis tigris), с одной стороны, красивейшее из животных, с другой –  ужаснейший и наиболее опасный для человека из всех хищных зверей. Это истинная  язва всех стран, где он водится. Это настоящий бич Индии, приносящий в жертву  своей свирепости ежегодно страшные человеческие гекатомбы (до тысячи человек).    

Великолепный мех, светло‑желтый, с темными поперечными полосами,  круглая голова, обрамленная длинными бакенбардами, продолговатое туловище более  сажени длиной (230–260 см, причем самки на 30–40 см меньше) и,  наконец, длинный хвост, – такова наружность королевского тигра. Бархатные  лапы скрывают огромные втяжные когти, а пасть вооружена необыкновенно острыми  зубами. Физическая сила тигра может быть сравнима лишь с силой стальных  мускулов африканского льва: одним ударом лапы ужасный зверь может причинить  рану в пять дюймов глубины и переломить бедренную кость верблюда, а в зубах  может тащить целого быка несколько миль. Ловкость исполинской кошки  соответствует ее силе: как змея, крадется тигр к своей добыче, незаметный в  чаще даже для опытного глаза, и одним гигантским прыжком бросается на  несчастную жертву, редко давая промах. Кроме того, он превосходно лазает по  деревьям и отлично плавает даже по быстрой реке.    

Если прибавить сюда беспримерную свирепость и кровожадность,  характеризующую нрав тигра, его хитрость и необыкновенную дерзость, то станет  понятным, почему обитатели Азии считают это животное за исчадие самого ада.    

Любимым местопребыванием полосатых хищников являются  заросшие тростником берега рек, а также непроходимые заросли бамбука и водяных  растений, так называемые в Индии джунгли, где каждая пара хищников имеет свои  определенные логовища.    

Строго говоря, нет ни одного живого существа, которое могло  бы считать себя в безопасности от нападения ужасного хищника. Слон, носорог и  бешеный буйвол – вот единственные противники, которых тигр, и то не всегда,  оставляет в покое. Замечательно, что буйволы не только не боятся огромной  кошки, но даже сами нападают на нее, чего не отваживается делать даже слон. И  часто удары мощных рогов оказываются действительнее когтей тигра. Оттого индус  только тогда и считает себя безопасным в джунглях, когда едет на буйволе, между  тем как едущие на спине слона нередко подвергаются нападению хищника.    

Другие животные, также спасающиеся от когтей тигра, но иным  способом, – павлины и обезьяны, наполняющие леса и камыши Индостана. Если  павлины внезапно взлетают на воздух с резкими криками, если обезьяны вдруг  поднимают страшный гам – это верный признак, что где‑нибудь поблизости крадется  тигр. Тогда человек приготовляет свое оружие, а все прочие живые существа зорко  осматриваются кругом, готовясь бежать.    

Не ограничиваясь животными, царь джунглей не только не  избегает, но даже с особенной охотой нападает и на человека. В Индии,  Индокитае, Туркестане, Персии, на р. Амуре, на островах Яве и Суматре – словом,  везде, где водится свирепая кошка, ежегодно тысячи людей делаются ее жертвами.  Ни огонь, ни вода, ни оружие – ничто не спасает жителей этих стран.    

Особенно часто становятся жертвами кровожадного чудовища  индийские почтальоны, носящие письма. В ущелье Куткум‑Занди одно время лежала в  засаде свирепая тигрица, в течение нескольких месяцев ежедневно умерщвлявшая по  одному человеку из проходивших почтарей. Барабанный бой, факелы, сильный конвой  – все было бесполезно. Подобным же образом однажды Гузуратская провинция была  совершенно отрезана от других областей, так как все почтальоны аккуратно  похищались тиграми, причем один раз хищник вместо человека схватил чемодан с  письмами.    

Даже военные отряды страдают от тигров. Горе солдату, отставшему  от товарищей во время перехода по джунглям: он наверное делается жертвой  чудовища. Форбес передает, что раз тигры в одну ночь сожрали трех хорошо  вооруженных часовых из английского отряда.    

Дерзость свирепой кошки доходит до того, что она врывается в  дома, проникает в деревни, даже города и нередко среди белого дня хватает  прохожих. Раз тигр на о. Яве сломал крышу хижины, схватил одного из восьми  яванцев, сидевших в последней, и уволок его через проделанное отверстие,  несмотря на крик остальных. По словам Буханана, из одного местечка в Индии  тигры похитили в течение двух лет восемьдесят человек! Неудивительно, что  многие деревни на берегах Ганга были брошены жителями единственно из страха  перед этим бичом.    

Многие путешественники сообщают также, что они были  очевидцами, как тигр бросался с берега в воду и плыл к лодке, чтобы напасть на  гребца. Англичанин Тайрер сам испытал подобное нападение. Однажды он ехал по  Гангу из Калькутты на остров Сангар. Достигши берега, он высадился на остров,  но едва успел сделать несколько шагов, как заметил полосатую шкуру ужасного  зверя. Спасаясь от гибели, Тайрер кинулся в воду и поплыл к привезшей его  лодке, которая уже отъехала от берега. Чудовище бросилось за ним и уже  настигало беглеца. Тогда несчастный, не видя иного средства спастись, нырнул  вглубь и долгое время плыл под водой. Когда он вынырнул обратно, то с радостью  заметил, что ужасный преследователь, потеряв из м свою жертву, повернул назад.  Другой тигр приплыл через реку к небольшой барке, несмотря на крики экипажа,  который в ужасе побросался в воду. Взобравшись на палубу, свирепый зверь гордо  уселся в передней части и стал спокойно смотреть, как судно несет по течению.  Когда это надоело ему, тигр кинулся назад в реку, быстро достиг берега и  скрылся в джунглях…    

Терпя страшные бедствия от тигров, человек употребляет все  усилия для борьбы с чудовищами, и лишь в некоторых областях Индии суеверные  жители, считая тигра божеством, не осмеливаются приносить ему никакого вреда.    

Единственное надежное оружие для охоты за тигром – это  огнестрельное или отравленное. Вооруженный хорошим штуцером, знаменитый Генрих  Рамус убил в течение своей жизни около 360 чудовищ. Другой знаменитый охотник  за тиграми, лейтенант Раис, перебил их около 70. Целый остров Косинбазар был  совершенно очищен от тигров одним немцем, которому не раз приводилось умерщвлять  по пяти ужасных кошек в день. Подобные истребители встречаются и среди малайцев  Явы и Суматры, только вместо двухстволок они вооружены неизменным сарбаканом,  маленькая стрелка которого, отравленная ядом, действует вернее даже разрывной  пули. Еще лучше соединять оба способа охоты – бить тигров пулями, отравленными  сильным ядом, напр., стрихнином. Получив малейшую царапину от такой пули, тигр  погибает.    

Раджи и набобы Индии, а также высокопоставленные англичане  часто охотятся на тигра со спины слонов. Эта охота так известна, что нет нужды  ее описывать.    

Другой способ охоты на тигров, нередко употребляемый  князьями в Индии, состоит в следующем. Известное пространство огораживают  высокими бамбуковыми шестами, на которые вешаются крепкие сети. Затем огромная  облава загонщиков, с огнями, барабанами, трещотками, окружает джунгли и  медленно подвигается по направлению к сетям. Время от времени огненные ракеты с  шипением пролетают над чащей, наводя ужас на ее дикое население. Испуганные  тигры несутся к огороженному месту, запутываются в сетях и погибают под  выстрелами охотников.    

Много и других способов придумал человек для истребления  своего ужасного врага. Иногда на том месте, где должен появиться тигр, насыпают  множество листьев, намазанных клеем. Последние плотно пристают к лапам  чудовища, которое зубами пытается содрать их, но взамен того залепляет ими всю  морду. Рассвирепев от напрасных попыток, тигр с яростным ревом начинает  кататься по земле и окончательно превращается в движущуюся массу, залепленную  листьями, ничего не видящую и не слышащую. Между тем, услышав рев беспомощного  врага, охотник бежит по его направлению и легко убивает чудовище.    

Вполне безопасный способ охоты представляет и охота на тигра  в клетке. Устраивают прочную бамбуковую клетку и ставят ее на пути зверя. С  наступлением ночи охотник входит в нее и старается всячески привлечь к себе  внимание тигра. Последний бросается к добыче и, встав на задние лапы, сильно  трясет решетку передними. Этим моментом и пользуются: отравленное копье глубоко  вонзается в грудь зверя, и тигр падает, смертельно раненный.    

Всеми этими способами мало‑помалу удается освобождать от  тигров хотя более населенные страны, и может быть, недалеко уже время, когда  страшное чудовище исчезнет из Азии так же, как его родственник, пещерный тигр,  исчез из Европы.    

Тигр – наиболее распространенный в Азии крупный хищник. Он  не только встречается в жарких странах Азиатского материка, каковы Ост‑Индия,  южное и юго‑восточное побережья Каспийского моря, Туркестан и пр., но заходит  далеко на север через весь Китай, до берегов Амура и дальше. Можно сказать, что  область его распространения лежит между 8º и 53º с.ш. В густых,  непроходимых чащах сибирской тайги, особенно в лесах‑кедровниках, тигр является  такой же грозой для местного населения, как его индийский собрат – для индусов.  Русские поселенцы и рабочие не так еще боятся его, считая зверя только  «большущей кошкой», но китайцы‑работники (манзы) чувствуют панический ужас и  целыми десятками покидают работы, если услышат про тигра. По этой причине во  многих местах Уссурийского края приходилось приостанавливать работы по  постройке великого рельсового пути, пока специально назначенные команды не  очищали местность от хищников.    

     ***    

     

Доп. ред. Наглость последних доходит до  того, что они не стесняются производить свои разбойничьи нападения на глазах  толпы зрителей, среди белого дня.    

В 1893 году, в начале февраля,  громадный тигр, бродивший около с. Черниговки, бросился на толпу крестьян, которые  были заняты в кедровом лесу выделкой шпал, схватил одного рабочего и, несмотря  на его сопротивление, уволок в тайгу на глазах всех. Товарищи несчастного,  опомнившись от неожиданности, пустились вдогонку за зверем. Но последний,  бросив полусъеденный труп рабочего, скрылся в чаще. После этого он недели две  наводил ужас на окрестности с. Черниговки своими нападениями на рабочих.  Отряженные за ним охотники долго не находили его; наконец, 19 февраля, узнав,  что тигр отнял собаку у одного крестьянина, который шел из лесу в село, они  пустились по свежим следам и скоро открыли зверя в густой и высокой, почти; в  рост человека, траве. Увидев врагов, тигр, бросив остатки собаки, стал прыжками  уходить от них. Но меткие пули охотников догнали его. Видя, что ему не уйти,  раненый зверь с яростью бросился на охотников, но пуля, пущенная прямо в лоб,  свалила его… Радости охотников не было конца. Зверь оказался громадной  тигрицей, имевшей от начала морды до основания хвоста три аршина, а с хвостом –  четыре аршина и пять вершков. За шкуру зверя они получили 120 рублей, да 50  рублей премии, итого 170 рублей, которые и были розданы в награду этим храбрым  людям, в течение двух недель без устали караулившим зверя.    

15 февраля, приблизительно в поддень, в  8 верстах от с. Спасского, несколько манз тесали в кедровом лесу камень для  мостов Уссурийской железной дороги. Один из рабочих вышел из хижины, где он  работал, и направился к другой хижине, отстоявшей на 50 шагов от первой. Вдруг  невдалеке, на утесе, показался тигр, который, сделав несколько скачков, ударил  манзу лапой и схватил его зубами за бок, однако, услышав крик других манз,  бросил свою жертву и скрылся за утесами. Но едва товарищи успели подобрать  раненого и унести в хижину, как хищник появился снова. На этот раз он прямо  направился к хижине, несколько раз обошел ее кругом, но, не найдя входа, улегся  перед дверью. Около часа лежал он здесь. Наконец, ожидание наскучило ему, и он  ушел. Но скрывшиеся в хижине манзы были до того перепуганы, что не решались  выйти из своего убежища в продолжение 4 дней, пока за ними не прислали  десятника. Между тем вечером того же 15 февраля, тигр встретил одного китайца,  ехавшего в лес за бревнами. Зверь бросился на лошадь, которая стремглав  полетела прямо в село, и здесь был убит одним храбрым крестьянином. Тигр  оказался самцом, 21/2 аршина длины от начала морды до основания хвоста.    

В конце февраля на верховьях речки  Раковки охотничья команда открыла свежие следы зверя. В тот же день охотники  отправились преследовать его и, зайдя далеко в тайгу, должны были заночевать,  разложив костер. Ночью один из охотников, захватив на всякий случай винтовку,  пошел немного в сторону, чтобы наломать сухих веток для костра. Возвращаясь  обратно, он вдруг увидел громадного тигра, притаившегося шагах в 10 от костра.  Охотник, почти не целясь за темнотою ночи, выстрелил. Раненый зверь вскочил и в  несколько прыжков исчез между деревьями. Потом в продолжение нескольких дней  охотники безуспешно выслеживали этого тигра; наконец, случайно наткнувшись на  полуразрушенную фанзу (китайскую хижину), они вдруг увидели перед дверями ее  преследуемого зверя. Это было для них так неожиданно, что они выстрелили все  разом. Некоторые пули попали удачно. Зверь со страшным ревом повалился было на  землю, но скоро оправился и быстрыми скачками скрылся в тайге. В фанзе же, к  удивлению солдатиков, оказалось несколько манз, которые уже три дня сидели  здесь, запершись, из страха нападения тигра. Усталые охотники решили  остановиться в хижине на отдых. Но на следующую же ночь тигр, несмотря на свои  раны, явился опять к фанзе и даже успел стащить бывшую у китайца собаку, а  затем скрылся. Раздосадованные охотники решили во что бы то ни стало выследить  хищника. Но тут наступили теплые дни. Снег стал быстро таять, и выслеживание  зверя в тайге стало невозможным. Так дело и бросили.    

Гораздо удачнее была охота в другом участке,  где работала команда каторжников. Раз, в конце того же февраля, рано утром один  рабочий вел лошадь к колодцу, отстоявшему от казармы не более 50 шагов. Вдруг  на него бросился тигр, свалил с ног и схватил за ногу. Крик подоспевших людей  заставил зверя бросить свою жертву с переломленной уже ногой. Прибыв на место,  охотники в продолжение нескольких дней выслеживали зверя, который оказался из  хитрых: уходя от охотников в тайгу, он каждый раз возвращался к казармам, как  только прекращали преследование. Промучившись несколько дней, охотники решили,  наконец, поймать зверя на приманку. С этой целью на свежем следу зверя, в 2  верстах от казармы, они привязали к дереву живую собаку и, насторожив 4 ружья,  пошли обратно. Но не успели они отойти и 300 шагов, как услышали, что  оставленная собака стала рваться и визжать; почти в то же время раздалось 4  выстрела, а после них сильный рев зверя. Затем все стихло. Тем не менее  безоружные охотники не решались вернуться к ружьям, а пошли в казарму. На  следующий день, чуть свет, они с новыми ружьями направились к дереву. Собака  оказалась целой, ружья разряженными, а на сильно помятом снегу – большие пятна  крови, которые шли и далее. Охотники пустились по следам и скоро открыли зверя.  Завидев врагов, разъяренный тигр с бешеным ревом кинулся вперед, но несколько  пуль уложили его на месте. Он оказался старым самцом 3 аршин длины.    

С этих пор в окрестностях с. Спасского  и Черниговки стало тихо, и манзы мало‑помалу стали возвращаться к брошенным ими  работам. Однако их ужас перед тиграми был так велик, что они потребовали, чтобы  каждую группу рабочих сопровождал охотник…    

Судя по убитым экземплярам, сибирский  тигр представляет если не отдельный вид, то во всяком случае особую  разновидность обыкновенного королевского тигра (Felis tigris). Главный  отличительный признак его – густая длинная шерсть, окутывающая тело хищника и  образующая на шее как бы небольшую гриву. Эта шерсть служит тигру достаточной  защитой против самых сильных холодов. Далее, хвост сибирского тигра значительно  короче, но зато и вдвое толще, чем у королевского тигра.    

     

Несмотря на всю свирепость и кровожадность тигра, азиатские  властители за несколько столетий до нас уже владели искусством приручать тигров  и даже пользоваться ими во время охоты; да и в любом большом зверинце не  редкость увидеть ручного тигра, проделывающего разные фокусы. Однако никогда не  следует забывать его хищной природы. Как настоящая кошка, тигр выказывает  привязанность и послушание тем лицам, которые ласковы с ним. Но дружелюбие его  весьма подозрительно и продолжается лишь до тех пор, пока он признает в  человеке своего повелителя. Вполне положиться на него никогда нельзя: его  хищнические инстинкты постоянно могут проявиться во всей своей полноте. Поэтому  тигр, даже прирученный смолоду, все‑таки нападает на домашний скот и других  животных, когда вырастет и будет выпущен на свободу. Кроме того, это  свободолюбивое животное чувствует себя в тесной клетке очень несчастно, чем  объясняется его частая раздражительность и дурное расположение духа.    

Тигр, подобно другому крупному хищнику – льву, не имеет  близко стоящих видов. С тех пор как вымер доисторический пещерный тигр, на  земле существует лишь одна кошка, могущая претендовать на некоторое сходство с  царем индийских джунглей, – это пятнистая пантера , или дымчатый  леопард , который водится в горных лесистых странах Индокитая и Больших  Зондских островов, более известная под туземным малайским названием – харимау‑дахан.  Харимау‑дахан  (Felis nebulosa) напоминает тигра тупой головой с  закругленными ушами, вытянутым туловищем и длинным мягким мехом. Но этим и  ограничивается все сходство: прежде всего, дымчатый леопард гораздо меньше  тигра – длина его туловища всего около 31/2 футов; далее, цвет его меха совсем  другой – чаще всего он пепельно‑серый или коричневато‑серый, испещренный  неправильной формы черными полосами и кольцами; наконец, ноги его сравнительно  очень низки, а хвост очень длинен – на какие‑нибудь полфута короче всего  туловища.    

Уже самое строение тела дымчатого леопарда показывает, что,  в противоположность своему свирепому родственнику, он умеет превосходно лазать  по деревьям. И действительно, другого такого лазуна сыскать трудно: цепляясь  своими длинными когтями, харимау‑дахан чрезвычайно легко и проворно влезает на  самые высокие деревья. Как искусный акробат, он не опасается принимать на  значительной высоте самые неудобные позы – ложится, например, брюхом на  горизонтальную ветвь, опускает свободно по сторонам ветви все четыре лапы и в  такой позе отдыхает.    

На высоте, в чаще древесных ветвей, происходит и охота  дымчатого леопарда. Как это ни странно, однако приходится признать, что харимау‑дахан,  в противоположность другим большим кошкам, довольствуется самой мелкой добычей:  ловит птиц, оспаривает у древесных змей птичьи гнезда, иногда охотится и на  млекопитающих, но только на мелких. А между тем в силе и ловкости этого хищник  не уступит обыкновенному леопарду, который зачастую нападает даже на людей.    

Вообще харимау‑дахан по своей кротости и некровожадности  представляет исключение из всех кошачьих, если не считать гепарда. В неволе он  быстро ручнеет и тогда становится самым милым животным. У известного  путешественника Раффльса были два ручных животных этого вида, и оба привлекали  всеобщее расположение своей игривостью, ласковостью и чистоплотностью. Одно из  них во время переезда в Европу свело на корабле дружбу с маленькой собачкой и  постоянно возилось с нею, тщательно остерегаясь, однако, в играх ушибить или  поранить своего маленького друга.    

В зоологических садах Европы дымчатый леопард долгое время  был величайшей редкостью; даже из больших музеев немногие имели его чучело.  Объясняется это тем, что харимау‑дахан живет часто в совершенно неприступных  местах.    

     

Похожа на дымчатого леопарда, но только  меньше его мраморная кошка , дорал , онкмар  (Felis  marmorata), также ветречающаяся в горных лесах Юго‑Восточной Азии и близ  лежащих островов. По величине она несколько больше нашей домашней кошки, но ее  мягкий, густой мех окрашен в буро‑желтый или красновато‑бурый тон, по которому  раскиданы правильными полосами черные пятна. Живет она на деревьях, в неволе  встречается редко. У меня довольно долго жил красивый мраморный кот. Животное  это имело спокойный нрав, так что его трудно было и раздразнить; ело оно  охотнее птиц и маленьких млекопитающих, говядину же неохотно. Перед  наступлением холодов, несмотря на все наши заботы, этот красивый зверь издох.    

     

Но более всех известна нам из кошек Старого Света дикая  кошка  (Felis catus), так как только она одна еще не совсем истреблена в  Европе. За исключением Скандинавии и Северной России, она живет поодиночке во  всех гористых и лесистых странах: в Германии, Южной Венгрии, на Балканском  полуострове, в Испании, Франции, даже Великобритании; находили ее и в  Закавказье, но в других азиатских странах она, кажется, не встречается. Любимым  ее местопребыванием являются высокоствольные леса, преимущественно хвойные, где  она устраивает себе логовище в ямах, дуплах, расщелинах скал, в каменоломнях. В  холодное время, а также когда у нее детеныши, она постоянно живет в своем  логовище, покидая его только для охоты; летом же обыкновенно постоянно  странствует, ночуя где попало. Когда детеныши еще малы, дикие кошки живут  парами, большей же частью их встречают поодиночке; котята рано приучаются вести  самостоятельную жизнь.    

Некоторые считают дикую кошку родоначальницей домашней, но  это несправедливо: она гораздо больше последней, мех ее гуще, голова – толще,  туловище и хвост короче; кроме того, хвост по всей длине – одинаковой ширины и  потому кажется на конце как бы обрубленным, между тем у домашней кошки он  постепенно утончается к концу. Отличительными признаками считаются еще  желтовато‑белые пятна на горле и темные или черные пятки. Общий тон меха –  бледно‑серый, по которому идут черные полосы; морда – рыжевато‑желтая, уши  снаружи ржаво‑серые; глаза – желтые.    

Похожая по внешности на домашнюю кошку, дикая кошка  значительно превосходит нашего друга дома по хитрости и кровожадности. По  мнению одного немецкого охотника, ни одно животное не может сравняться с нею по  зоркости глаз, горящих ночью, когда она выходит обыкновенно на добычу, подобно  раскаленным углям, по чувству обоняния и уменью подкрадываться к добыче. Она  умеет превосходно выслеживать животных и отлично схватывает их при помощи  удачных прыжков. С хитростью, которая вообще характеризует всех кошек,  подкрадывается она к спящей в своем гнезде птице и к зайцу, заснувшему в своем  логовище, подкарауливает кролика, выходящего из норы, и, вероятно, схватывает и  белок в дуплах деревьев. Обыкновенную ее пищу составляют, впрочем, мыши и  мелкие птицы, на более крупных животных она нападает только в крайности  (вскакивая им на спину и перегрызая шейные артерии); однако бывали случаи,  когда ее нападению подвергались даже молодые косули и олени. Любит она  поживиться и водяной птицей и даже искусно выхватывает из воды рыбу. Далее,  жертвами ее бывают: куницы, хорьки, горностаи, ласки, хомяки… С этой стороны  она является как бы вредным животным, однако польза, приносимая ею человеку  истреблением разных видов мышей, так велика, что перевешивает этот вред.    

Между тем ее отчаянно преследуют. Обыкновенный способ охоты  в Германии и Венгрии – облава, которая загоняет ее на дерево, где охотник и  приканчивает ее посредством меткого выстрела. Иногда же ее приманивают,  подражая писку мыши или посредством зажаренных в масле или жире растений,  напр., ягодами паслена, татарским просом, кошачьей травой (Tenerium marum) и  фиалковым корнем: дикая кошка так сильно увлекается запахом этих растений, что  близко подпускает к себе охотника. Обыкновенно же она трусливо убегает, если не  поставлена в безвыходное положение или не ранена. Чаще всего она старается  спастись, тесно прижавшись к древесным ветвям, так как цвет ее меха вполне  подходит к цвету древесной коры, особенно летом, и только опытный глаз охотника  отличит ее. Однако, в случае нужды, это животное отчаянно защищается, и тогда  шутить с нею нельзя. «Берегись дикой кошки, – говорит Чуди, – и  хорошенько прицеливайся в нее! Если она только ранена, то бросается на  охотника, выгнув спину дугой и подняв хвост; фыркая и рыча, как дикий зверь,  готовится она к защите и смело прыгает на человека; острые когти ее при этом  так глубоко вонзаются в грудь, что ее трудно оторвать, и раны эти с трудом  заживают. Собак она мало боится и даже нарочно спускается с дерева, чтобы  подраться, когда видит, что собака одна. Борьба бывает страшная: кошка яростно  царапается когтями, стараясь попасть в глаза собаки, и защищается с большим  остервенением, пока в ней остается хоть капля жизни. Живуча она ужасно!»    

По свидетельству некоторых охотников, раны, полученные от  дикой кошки, бывают так опасны, что люди нередко умирали от них. Поэтому можно  быть спокойным только тогда, когда она сразу убита наповал и уже не шевелится.    

«Однажды, – рассказывает С.‑Джонс, – я собирался  ловить рыбу на удочку и, чтобы отыскать хорошее место на берегу, полез через  прибрежные скалы. Дело было в горной Шотландии. Случайно нога моя ступила на  кучу вереска и чуть не придавила прятавшуюся там дикую кошку. Животное,  ощетинив шерсть, прошмыгнуло между моими ногами прямо на кучу камней, где и  остановилось, огрызаясь и фыркая, подобно домашней кошке, на окруживших ее  собак. Не имея при себе никакого оружия, я срезал хорошую палку и только было  приблизился к ней на расстояние сажени, как она яростно бросилась на меня прямо  через головы собак. К счастью, я успел предупредить ее сильным ударом, сразу  перебившим ей спинной хребет. Она упала на кучу камней и была немедленно  придушена собаками».    

Другой случай, из старого времени, рассказывает Гоберг. «В 1640 г. около Пардубица, во время охоты на уток, собака выгнала из тростника дикую кошку,  которая бросилась на близ стоящее дерево. Я было прицелился в нее из ружья, но  она снова прыгнула в тростник. Там собака нагнала ее, и между ними началась  отчаянная борьба. Желая помочь своей собаке, я приблизился к месту поединка и  стал колоть кошку шпагой. Но, почувствовав мои удары, та оставила собаку и, вся  израненная, так больно вцепилась мне в руку, что я невольно выпустил свое  оружие. Тут собака, в свою очередь, помогла мне, схватив своего врага за затылок  и тем дав мне время снова взять шпагу; живучий зверь был, наконец, убит…»    

Отличаясь дикостью нрава, дикие кошки, взятые даже очень  маленькими котятами, трудно приручаются, чем и объясняется редкость их  появления в зверинцах. Они постоянно злобствуют и в то же время отказываются от  пищи. Много терпения и выдержанности нужно приложить, чтобы снискать их  доверие. Бывают, однако, случаи, что и взрослые дикие кошки ручнеют, хотя очень  редко.    

От диких кошек нужно отличать одичалых домашних, часто  встречающихся в лесах Средней Европы. Они также сильны и хищны, как дикие, и  похожи на них по цвету шерсти, но отсутствие короткого, как бы обрубленного  хвоста, светлого пятна на горле и темных пятен сразу указывает на их истинное  происхождение. Иногда, впрочем, одичалые кошки происходят от скрещивания  домашних с дикими.    

     

В скалистых местностях Юго‑Восточной  Сибири, в татарских и монгольских степях, а также в Тибете дикую кошку, не  встречающуюся во всей Сибири, заменяет манул, или мала, тунгусов, степная кошка  у забайкальских казаков (Felis manul), по величине близкая к домашней кошке (48 см длины с хвостом в 21 см). Темно‑серебристо‑серый в молодости мех ее испещрен черными  пятнами, грудь черная, но усы белые. Питается главным образом маленькими  животными из породы грызунов, напр., альпийскими зайцами, а также степными  птицами (куропатками и т. п.).    

За родоначальника нашей домашней кошки  можно признать буланую кошку (Felis maniculata), которая водится по всему  Судану, в Абиссинии и Аравии, даже в Палестине; но главной областью обитания ее  является центр Африки, страна Ниам‑Ниам, где туземцы часто ловят ее и держат  вблизи своих жилищ для ловли мышей. Ниам‑ниамские кошки быстро ручнеют. Судя по  мумиям кошек, и древние египтяне держали именно буланых кошек за домашних.    

Размер этой кошки несколько больше  домашней (50 см туловище и около 25 см хвост), но общий облик очень схож с ней: ее мех вверху бледно‑желтый или булано‑серый, на спине рыжеватый,  туловище испещрено узкими темными поперечными полосами.    

Наблюдения над буланой кошкой показали,  что она отличается от домашней только более тонкими костями, что вообще и  составляет отличительный признак диких животных; между тем дикие кошки  отличаются и устройством черепов.    

В зоологических садах мне только раз  привелось видеть буланых кошек (в Лондоне); они были привезены из Палестины и,  очевидно, в очень юном возрасте, так как вели себя тихо и благополучно.  Напротив, бывшая у меня в Африке пожилая кошка никак не могла отстать от своей  природной дикости, свирепости и недоверчивости.    

     

Давно ли человек приручил кошку и сделал ее своим домашним  другом? Когда впервые появилось у него в доме это грациозное, опрятное,  привлекательное животное? – Эти вопросы пока неразрешимы для нас.  Достоверно известно одно, что кошка водилась, в качестве домашнего животного, у  народов глубокой древности.    

К нам, в Европу, она перешла из Египта; по крайней мере  оттуда мы имеем первые исторические сведения о ней. Греческий писатель Геродот  (за 430 лет до Р. X.) говорит следующее: «Если где‑нибудь в Египте случится пожар,  то люди прежде всего бросаются спасать своих кошек, которых тщательно стерегут,  и если пропадет хоть одна кошка, то египтянами овладевает глубокая печаль. Если  же кошка умрет сама собою, то все обитатели дома обстригают себе брови в знак  печали. Мертвых кошек помещают в священные комнаты, бальзамируют и потом  пересылают в город Бубастос». Насколько кошка почиталась древними египтянами,  показывает строгое наказание, которое постигало убившего ее. Диодор Сицилийский  (за 30 лет до Р. X.) сообщает, что «если кто убьет кошку, то должен умереть  сам. Одного несчастного убийцу кошки, римского гражданина, сам царь Птоломей не  мог избавить от смертной казни».    

Из страны древних фараонов кошка стала распространяться в  Азии, потом (около десятого века), перешла в Европу, а отсюда, с открытием  Америки и Австралии, распространилась и по этим странам, так что стала теперь  обыкновенным животным везде. Теперь кошку встретишь и в шалаше номада, и в  раззолоченных палатах богачей, и в хижине бедняка. Для всех кошка желанный друг  и гость, особенно где водятся крысы, эти докучливые ночные грызуны. Однако,  привязываясь к человеку, кошка сохраняет до известной степени свою  самостоятельность и часто на целое лето покидает родной дом или деревню,  несмотря на всю привязанность, какую кошки чувствуют к месту своего рождения и  жительства. Покинув дом, кошка отправляется обыкновенно в лес, где занимается  ловлей лесных и полевых мышей. Впрочем, добычей ее служат там и другие мелкие,  беззащитные млекопитающие, также птицы; некоторые кошки занимаются и рыбной  ловлей.    

Во всех случаях нашему хитрому, вкрадчивому другу помогает  не обоняние, очень слабо развитое, а превосходное зрение, тонкое осязание и  слух. Зрение кошки развито до совершенства, так как она одинаково хорошо видит  как днем, так и ночью. Она обладает замечательной способностью приспособлять  свои глаза к свету: днем, при сильном свете, ее зрачки сильно сжимаются, а  ночью, в темноте, расширяются, благодаря чему кошка может превосходно охотиться  ночью.    

Относительно душевных качеств кошки существуют самые  противоположные мнения: одни считают ее ласковым, милым, интересным зверем,  другие, напротив, говорят, что нет животного хитрее, лукавее и невернее, чем  кошка. Многие даже питают непреодолимое отвращение к кошкам и смотрят на них, как  на животных никуда не годных, что совершенно несправедливо. Присмотритесь  только к этому красивому, маленькому льву и тигру в миниатюре и вы найдете  такие привлекательные черты, которые безусловно заслужат ваше расположение.    

Конечно, кто держит кошку, говорит Ленд, которая царапает и  кусает детей, бьет горшки и тарелки, ворует направо и налево, гоняется за  цыплятами и, в довершение всего, вовсе не ловит крыс и мышей, тот будет  совершенно прав, если убьет, застрелит или утопит ее, и чем скорее, тем лучше.  Но кто держит такую кошку, которая служит лучшей игрушкой для детей, не наносит  в доме ни малейшего вреда, и днем и ночью занимается исполнением своих  обязанностей – ловит крыс и мышей, тот поступит весьма благоразумно, если будет  содержать ее и ухаживать за нею, как за своим благодетелем.    

В благодарность за уход кошки могут сильно привязаться к  своим хозяевам. Некоторые кошки ходили за своими хозяевами, словно собаки, по  двору и саду, по лесу и полю. Я знал двух таких котов, которые весьма любезно  провожали гостей своей хозяйки на расстоянии 10–15 минут ходьбы от дома, потом  ласками и самодовольным ворчаньем как бы прощались с ними и уходили обратно  домой.    

Кошка – высокоодаренное животное. Она ловка, так что, как ни  бросай ее, все‑таки встанет на ноги, и смела настолько, что бросается на врага  гораздо сильнее себя. Смелость кошки настолько известна собакам, что редкая из  них решится броситься на нее. Бывали случаи, когда на одну кошку бросались 5–6  собак, а она все‑таки не сдавалась.    

Вместе со смелостью, кошка обладает неустрашимостью и  присутствием духа. Ее ничем нельзя ни устрашить, ни озадачить. Много говорят об  ее хитрости и лукавстве, и говорят справедливо. С удивительным лукавством она,  точно мертвая, караулит мышиную норку и так же лукаво вся съеживается. Глаза  блестят. Но вот из норки показался мышонок. Казавшаяся мертвой кошка мгновенно  оживает. Один ловкий, стремительный прыжок – и бедный мышонок уже пищит в ее  лапах.    

Про кошку ходит множество рассказов, доказывающих ее ум и  понятливость.    

Одна кошка окотилась на сеновале четырьмя премиленькими  котятами и тщательно укрыла их. Прошло 3–4 недели. Вдруг она появляется у  хозяйки дома, ласкается и точно чего‑то просит, зовет и бегает к двери, как бы  с намерением указать дорогу. Хозяйка следует за нею. Тогда она радостно  бросается на двор, исчезает на сеновале и сбрасывает оттуда вниз, на сено,  одного котенка, затем спрыгивает сама и кладет котенка к ногам хозяйки. Когда  котенка подняли и стали ласкать, она снова бросилась на сеновал и сбросила  оттуда еще 3 котят, одного за другим. Но этих она уже поленилась нести и стала  звать и кричать, как бы требуя взять их. Ленивая мать только тогда понесла их,  когда ей решительно было показано, что ее котят оставят на сеновале. Оказалось,  что у кошки пропало молоко; но зато у нее хватило ума сообразить, что если она  перенесет свое семейство к тем, кто кормит ее, то поможет своей беде.    

У одного господина был кот, который был приучен никогда не  брать ничего со стола. Как‑то в этом доме появилась собака, большая лакомка; с  целью полакомиться она часто прыгала на столы и стулья. Кот смотрел несколько  раз с недовольной миной; наконец, однажды, он поместился около стола и, не  успела собака вскочить на стул, как он уже очутился на столе и угостил лакомку  здоровой пощечиной.    

Необыкновенно умна была кошка лесничего Зальцмана. Ее  приучили не трогать комнатных птиц, клетки с которыми стояли на окнах. Но вот  один из ее котят выказал желание поживиться птичками. Само собой разумеется,  что, как только угадали его намерение, лакомку образумили несколькими ударами и  посадили на пол. Кошка видела попытку котенка и его наказание. С жалобным  мяуканьем она поспешила к нему и принялась зализывать раны. Но питомец ее не  образумился и не прекращал своих попыток. Тогда кошка принялась сама следить за  ним, и, едва он выказывал поползновение прыгнуть на клетку, она вскакивала на  стул и наносила довольно веские удары ветреному питомцу, а однажды наградила  его такими вескими пощечинами, что он навсегда отказался от своих проделок.    

Кошки проявляют иногда замечательную дружбу не только к  человеку, но и к другим животным. Вопреки общественной поговорке нередко  встречаются примеры теснейшей дружбы между кошками и собаками. Рассказывают,  напр., что одной кошке доставляло немалое удовольствие, когда ее друг, собака,  носил ее в зубах по комнате. О другой кошке говорят, что она всегда заступалась  за своего друга‑собаку в собачьих драках и, в свою очередь, находила с ее  стороны деятельную помощь в кошачьих боях. Некоторые кошки выказывали  трогательную привязанность к птицам. Напр., одна кошка постоянно приносила в  зубах трясогузку своего хозяина, когда та вылетала из комнаты. Другая кошка  одного любителя птиц принесла хозяину пропадавшую несколько дней канарейку, не  причинив ей никакого вреда: она не только узнала ее, но и поймала, с явной  целью обрадовать своего хозяина.    

Подобных примеров можно бы было привести множество как  доказательство необыкновенного ума, сообразительности и понятливости кошек.    

Интересна пора любви кошек. Кот в это время дик. Самки,  которые его отыскивают, садятся кругом него. Сидя посреди их, словно паша в  кругу своих покорных рабынь, он сурово ворчит себе под нос густым басом, а  подруги его заливаются тенором, альтом, дискантом на всевозможные лады. Время  от времени музыканты угощают друг друга плюхами; последним занимаются  кошки, – хотя они сами отыскали кота, но все‑таки не хотят, чтобы он  приблизился к ним. Коту приходится брать все с бою. Но вот появляется другой  кот, и соперники с диким ревом бросаются в бой. Они треплют друг друга, вертятся,  сплетаясь между собою, катаются по крыше – словом, буянят хуже отчаянных ночных  повес.    

Раза два, а то и три в год кошка приносит котят, по  нескольку штук разом. Котята – необыкновенно хорошенькие, красивенькие зверьки.  Весело смотреть, как они возятся, играют и шалят со всяким предметом, который  только катится, бежит, ползет или порхает.    

Любовь матери к ним доходит до самоотвержения. Если к кошке,  которая кормит своих детенышей, подойдет собака или другая кошка, то она с  бешенством кидается на них; в это время она неохотно подпускает к себе даже и  хозяев.    

Зато она выказывает тогда сострадание к другим животным.  Известно множество примеров, как кошки кормили молоком щенят, кроликов, белок и  даже своих заклятых врагов – крыс и мышей.    

Словом, стоит только присмотреться к жизни нашего домашнего  друга, и всякий придет к тому мнению, что кошка заслуживает не только самого  лучшего ухода и забот, но и благодарности, а также горячей любви!    

В качестве истребителя мышей кошка незаменимый союзник  человека: в годы, изобилующие мышами, она может истребить в день средним числом  до 20 штук их, а в год 4–7 тысяч или столько же крыс (отсюда, между прочим,  нельзя не видеть, что мыши малопитательны, иначе кошки не могли бы истреблять  их в таком громадном количестве).    

Кроме того, кошки уничтожают вредных для человека насекомых  и даже ядовитых змей (гадюк и гремучих). «Я не раз видел, – говорит  Ренггер, – как в Парагвае, на песчаных и голых местах, кошки убивали и  преследовали гремучих змей. Они ловко наносили им удары лапой, увертываясь в то  же время от укуса врага. Когда змея лежит свернувшись, кошка долго не нападает  на нее, а ходит кругом до тех пор, пока змее не надоест поворачивать за нею  голову; затем вдруг наносит удар и ловко отскакивает в сторону. Так  продолжается до тех пор, пока змея не будет умерщвлена. Тогда не тронув ее  мяса, кошка уходит».    

Несмотря, однако, на всю пользу, приносимую кошкой, ее часто  истребляют. В Голландии, Бельгии и Шварцвальде (в Германии) кошек разводят ради  меха, в других местах питаются их мясом. «Кошачье филе, – сообщает А.  Жоффруа С.‑Илер, описывая свой обед во время осады Парижа, – было  превосходно. Это белое мясо имеет приятный вид, нежно на вкус и напоминает  холодную телятину».    

     

Кошка  (Felis maniculata  domestica) имеет мало разновидностей. Обыкновенные кошки бывают разных мастей  (белые, черные с белыми пятнами, рыжие, желтые, светло‑серые и пр.). Но самой  красивой, бесспорно, следует признать ангорскую кошку  (Felis maniculata  dom. angorensis), с крупным телом, покрытым длинной, мягкой, как шелк, шерстью  чисто белого, желтоватого или сероватого цвета. Путешественник Радде встречал  на юге Сибири красивых серых или сине‑серых ангорских кошек (впрочем,  действительно ли они из Ангоры, судить трудно). По сравнению с домашней  ангорская кошка гораздо неповоротливее, зато умнее и более привязывается к  человеку.    

Затем, упомянем еще о следующих  разновидностях: 1) бесхвостая , или мэнская , кошка, разной  окраски, с высокими задними ногами, благодаря чему она легко прыгает с ветки на  ветку; 2) картезианская  к., отличающаяся длинной мягкой шерстью темно‑синевато‑серого  цвета; 3) хорассанская  к. из Персии, похожая на предыдущую; 4)  куманская  к. с Кавказа; 5) рыжая тобольская ; 6) рыжая и  голубовато‑серая  к. с мыса Доброй Надежды; 7) съедобная китайская ,  с длинной шелковистой шерстью и отвислыми ушами, как у такс, наконец, 8) сиамская   к. с короткой гладкой шерстью чалого цвета; хвост, уши, морда и лапы темно‑бурые.  Эти кошки в большой цене (до 100 и более рублей).    

     

Достаточно бросить один взгляд на льва, чтобы понять, почему  этому зверю еще древние дали название «царь зверей». Храбрость и сила, мужество  и крепость, величавая серьезность и гордое спокойствие – таковы качества,  отражающиеся во всей фигуре льва. Его взгляд светится достоинством истинно царским,  его осанка невольно внушает уважение, во всех движениях чувствуется  самоуверенность и убеждение в победе. Великолепный зверь как будто сам сознает  свою мощь и с неподражаемым совершенством играет роль властелина животного  царства.    

Хотя в системе царства животных льва и ставят в число кошек,  однако, по своей наружности, «царь зверей» резко отличается от прочих  представителей кровожадного кошачьего семейства. Особенно выделяет его огромная  голова и длинная густая грива, которая и придает льву горделивый царственный  вид. Туловище могучего зверя – крепкое, сжатое, кпереди более толстое; шерсть  короткая, разных цветов, начиная от желтого и кончая черным; хвост длинный,  оканчивающийся на конце кистью, в середине которой спрятан когтеобразный  роговой придаток; длина взрослого льва, не считая хвоста, – 6 футов (1,6–1,9 метра) и хвоста – 75–90 см, высота у затылка – 3 фута (80‑100 см).    

В прежнее время львы были распространены во всех трех частях  Старого Света, так что античные герои Греции имели возможность украшать себя  львиной шкурой, добытой в рукопашном бою. В настоящее время они водятся лишь в  Африке и Юго‑Западной Азии: Персии, Аравии и Индостане.    

На этом пространстве обитают разные породы львов,  отличающиеся своей величиной и цветом шерсти. Самая большая разновидность – варварийский  лев  (Felis leo barbarus), населяющий Северную Африку; за ним следует темноцветный  капский лев  (F. l. capenis); в Западной Африке живет сенегальский лев   (F. l. senegalensis), с гривой светлых оттенков; гораздо меньше их лев  персидский  (F. l. persicus); наконец, в Индии, в Гузурате, обитает,  оспаривая власть у тифа, гузуратский лев  красно‑желтого или желто‑бурого  цвета, еще больше варварийского (до 269 см длины и 106 см высоты).    

Несмотря на разницу во внешнем виде, львы всех пород  отличаются замечательным сходством в нравах. Они повсюду живут или одиночно,  или супружескими парами. Каждая чета имеет в своем владении определенную  область, в центре которой находится резиденция «царя зверей», его логовище.    

Днем могучее животное или лежит в логовище, или бродит в  лесной чаще, или, спокойно растянувшись, располагается на какой‑нибудь  возвышенности и отсюда наблюдает за окрестностями, словно строя планы ночной  охоты. В это время «царь зверей» относительно безопасен; нередко случается, что  люди и животные без вреда проходят под самым носом отдыхающего днем льва.    

Иное дело ночью.    

Вот село солнце… Кочующий араб загнал свое стадо в  безопасную «серибу», огороженную десятифутовой изгородью из колючих мимоз. Овцы  блеяньем созывают ягнят; выдоенные коровы мирно пережевывают жвачку. Целая стая  собак окружает их, оберегая от хищников. Горе гиене и даже леопарду, которые  вздумают подойти близко к ограде «серибы»! С яростным лаем кидаются на  разбойника бдительные стражи, и хищник, после короткой борьбы, принужден  удалиться. В кочевье водворяется тишина. Все засыпает. Ночной мрак все гуще и  гуще опускает на землю свой покров…    

Вдруг словно глухие раскаты грома раздаются вдали, заставляя  вздрогнуть все живое. «Эсед (возмутитель)! эсед!» – шепчут проснувшиеся арабы,  и точно, полное возмущение и смятение воцаряются в спокойной дотоле «серибе».  Обезумевшие овцы, дрожа всем телом, мечутся из стороны в сторону. Козы начинают  жалобно кричать. Коровы сбиваются в тесную кучу. Привязанные верблюды стараются  оторвать привязь. Храбрые собаки с визгом прячутся под защиту своего хозяина.  Сам владелец «серибы» в ужасе дрожит, не смея выйти из шатра со своим жалким  копьем.    

А громовой рев приближается все ближе и ближе. Вот уже у  самой ограды раздаются его оглушительные раскаты. Еще минута, и грозный «сабаа»  – истребитель стад, одним прыжком перелетает изгородь. Его глаза горят в ночной  темноте зловещим светом, хвост яростно бьет воздух, могучие когти взрывают  землю. С свирепым наслаждением смотрит чудовище на окаменевших животных,  выбирая жертву… Скачок – и молодой бык с разорванной шеей грузно падает на  землю; могучие челюсти схватывают добычу и закидывают на спину; еще гигантский  прыжок – и лев переносится с жертвой за ограду «серибы», где и скрывается во  мраке ночи. Оставшиеся в живых обитатели кочевья мало‑помалу оправляются от  ужаса.    

Таковы ночные нападения льва. К счастью, благородный зверь  далеко не отличается той кровожадностью, какая характеризует тигра и леопарда;  он никогда не убивает из одной страсти к убийству. И все‑таки, несмотря на это,  содержание каждого льва стоит окрестному населению ежегодно около  1500 руб. По вычислению Боврея, пятьдесят львов, жившие в его время в  провинции Константин, требовали для своего пропитания в течение всей жизни на  десять миллионов франков скота.    

Нельзя, впрочем, сказать, что лев всегда питается домашним  скотом. Предметами его охоты служат все вообще животные, домашние и дикие,  большие и малые; в случае нужды «царь зверей» не пренебрегает даже саранчой. Но  способ его охоты на осторожных диких животных значительно отличается от того  открытого нападения, какое он производит на стада домашнего скота. Охотясь за  робкой антилопой или быстрой, как ветер, жирафой, лев подстерегает их в засаде  или осторожно подкрадывается к ним против ветра.    

Заросшие кустарниками места для водопоя наиболее  благоприятны для таких засад. Это знают быстроногие обитатели пустыни, и не  иначе, как с величайшими предосторожностями, приближаются к ним. Вот к  зеленеющему оазису направляется из песков пустыни стадо полосатых зебр.  Мучительная жажда давно уже палит их иссохшие языки, ноздри раздуваются, чуя  вблизи живительную влагу, глаза горят нетерпением, но умные животные  пересиливают себя и стройным эскадроном следуют за вожаком. Последний – весь  слух и внимание. Внимательно осматриваясь кругом, с настороженными ушами, с  напряженным обонянием, медленно подвигается он к зеленеющей группе, среди  которой журчит отрадный источник… В оазисе все тихо: ни один листок не  шелестит, ни одна травка не колышется… Но это кажущееся спокойствие не  обманывает опытного вожака… Он протягивает уже свою красивую голову в зеленую  чащу листьев, а через мгновение становится на дыбы и, испуская короткое ржанье,  несется назад, в знойные пески пустыни. За ним бешеным галопом летит все стадо…  В тот же момент гигантский скачок выносит из засады яростного льва. Видя  неудачу, «царь зверей» останавливается и, словно пристыженный, медленными  шагами скрывается в прежней засаде.    

Но горе тому животному, на которого обрушится страшный  прыжок! Как пораженная молнией, падает несчастная жертва, и только гигант  жирафа пытается нести на себе ужасного всадника. В смертельной тоске несется  бедное животное, пока не подкосятся быстрые ноги, пока не поникнет высокая  голова и страшные когти не перервут грациозной шеи…    

Обыкновенно лев охотится один, но иногда супружеская чета  охотится совместно, а иной раз для той же цели собирается целое стадо львов.  Один английский охотник передает интересный случай подобного рода.    

Небольшое стадо зебр, говорит он, беззаботно паслось на  равнине, не подозревая, что пара львов с детенышами тихо подкрадывалась к ним  все ближе и ближе. Лев и львица составили правильный план атаки и так осторожно  пробирались в густой траве, что бдительные животные совершенно не замечали  страшной четы. Таким образом последняя приблизилась к стаду на расстояние  прыжка. Вдруг вожак заметил врагов и подал сигнал тревоги. Но было уже поздно:  лев перескочил через траву и кустарники и с быстротой молнии обрушился на  зебру, которая в тот же миг упала под ним. Прочие в ужасе разбежались.    

Подобные охоты львы предпринимают или тогда, когда животное  слишком осторожно, или когда оно слишком велико, как, например, буйвол. Рогатый  великан, со своим грозным оружием, не под силу даже мощному «царю зверей», а  слепое бешенство делает буйвола вдвойне опасным противником. Это не робкая  антилопа, и, прежде чем овладеть такой добычей, львам приходится выдержать  отчаянную борьбу. Исход боя сомнителен. Часто случается, что великан гибнет в  схватке, побежденный не столько силой, сколько ловкостью противников. Но если  лев не успеет увернуться от всесокрушающего удара рогов, ему нет спасения.  Обезумевшее от ярости животное топчет и рвет своего царственного врага, иногда  подбрасывая его на воздух, подобно мячу. Покончив с одним, рогатый исполин  принимается за другого противника, которого не спасают ни страшные зубы, ни  мощные когти. Иногда подобным же образом расправляется с «царем зверей» и дикий  кабан.    

Схватив добычу, лев уносит ее в свое логовище и там  устраивает кровавый пир. Здесь особенно разительно проявляется необыкновенная  мускульная сила могучего зверя. Для него ничего не стоит, с целым быком на  спине, перепрыгнуть десятифутовую изгородь и затем пробежать с добычей целую  милю. По словам Томсона, однажды охотники верхом целых пять часов гнались за  львом, уносившим двухгодовалого бычка, и не могли догнать.    

Еще рельефнее выставляет силу льва следующий арабский  рассказ. Однажды лев кинулся на утолявшего жажду верблюда и хотел утащить его в  лес. Но в ту же минуту из воды вынырнул громадный крокодил и схватил верблюда  за шею. Между противниками завязался спор: один тянул вверх, другой – вниз.  Кончилось тем, что верблюд был разорван на две части.    

Умертвив добычу, лев начинает насыщаться ею, причем нередко  его пиру мешают коршуны и гиены. Обыкновенно трусливые при встрече с «царем  зверей», гиены, завидев добычу, становятся безумно смелыми. Один охотник видел,  как три пятнистых гиены, ворча и скаля зубы, смело бросились отнимать у мощного  зверя его обед, и только страшный удар лапой, замертво положивший одну,  заставил двух других образумиться.    

«Лев – человеческое животное, – говорит Шейтлин, –  подобно тому, как и между людьми есть люди скотские». Эти слова германского  натуралиста в высшей степени метко обрисовывают характер «царя зверей».  Действительно, царственный зверь обладает многими качествами, которые резко  выделяют его из ряда других животных и приближают к человеку: он – верный  супруг и нежный отец; его мужество и храбрость стоят вне всяких сомнений; его  характер полон благородства и совершенно чужд той кровожадности, какой  отличаются все прочие члены семейства кошачьих; наконец, лев – животное в  высшей степени умное, понятливое и сообразительное.    

Супружеская верность мощного зверя – факт, который  подтверждают все наблюдатели. Лев никогда не покинет своей львицы, заботится о  ней, защищает от врага и добывает пищу. Очень часто царственная чета делит  пополам все заботы по добыванию добычи и вместе производит нападение на  «серибы» арабов или на дикого буйвола.    

Родительское чувство также развито у «царя зверей» очень  высоко. Львица‑мать до последних сил готова защищать своих детенышей и ни при  какой опасности не покидает их. Лев‑отец не уступает ей в самоотвержении: он  присматривает за детьми, когда мать их уходит на водопой, заботится о  пропитании семьи и до последней капли крови готов защищать родное логовище.    

Молодые львята рождаются обыкновенно в количестве от двух до  шести и первое время являются беспомощными зверьками, ростом с котенка. На  втором месяце они начинают ходить и играть. В это время трудно себе представить  зрелище более грациозное, чем львица со своими детьми: красивые зверьки, точно  котята, резвятся друг с другом, к удовольствию матери, которая любовно смотрит  на их забавы.    

Через полгода львица перестает кормить своих детенышей, и  они начинают сопровождать родителей в их набегах. Величина их в это время  достигает величины порядочной собаки. Голос, прежде совершенно походивший на  мяуканье кошки, становится сильнее и полнее. На третьем году у самцов начинает  пробиваться грива, но лишь на шестом году «царь зверей» достигает своего  полного развития. Именно в этом возрасте у него появляется тот могучий голос,  который арабы так удачно называют «раад» – гром и который приводит в ужас все  живое. Заслышав его, замолкает гиена, утихает яростный леопард, обезьяны в  страхе взбираются на высочайшие вершины деревьев, антилопы бросаются в бешеный  галоп, дрожит и волнуется сам флегматичный верблюд, лошадь встает на дыбы и  бешено рвется, собака с визгом жмется к ногам хозяина…    

Этот голос особенно характерен для могучего зверя: он  выражает его мощь и силу, безграничную отвагу и неодолимое мужество. Своим  гневным рычанием «царь зверей» словно вызывает желающего померяться с ним. И  кто бы ни принял вызов, отважное животное не задумывается вступить в бой.  Только человека и страшится «царь зверей»: высокий рост «царя природы» поселяет  в нем недоверие к своим силам, а спокойствие и мужество человека еще более  усиливают это впечатление. Этим объясняются нередкие случаи, где лев отступал  даже перед безоружными людьми.    

Когда араб встречает на дороге льва, то он идет прямо на  зверя, махая саблей или ружьем, но остерегаясь наносить удары или стрелять. Он  только кричит своему страшному противнику: «О, ты, вор, грабитель большой  дороги! Ты, сын того, который никогда не говорил «нет»! Не думаешь ли ты, что я  тебя боюсь? Разве ты не знаешь, чей я сын? Встань и дай мне дорогу!..» Лев  спокойно ждет, пока путник подойдет к нему ближе, затем встает и ложится на  некотором расстоянии, но опять поперек дороги. Таким образом, человеку  приходится выдерживать целый ряд страшных испытаний. Счастье его, если ему не  изменит мужество, если, как выражаются арабы, он «хорошо держит свою  душу», – могучий зверь не решается напасть на него и оставляет смельчака в  покое.    

Но если лев заметит, что человек боится его, или, наоборот,  если смельчак чем‑нибудь разъярит зверя, тогда единственное средство спасения –  хороший выстрел; бегство редко может спасти человека, так как лев в состоянии  нагнать, даже лошадь. Опытные наблюдатели утверждают, что человеку,  встретившему льва, всегда можно заранее узнать, что ожидает его: если лев не  машет хвостом, значит, он сыт и настроен мирно, тогда можно смело идти на  страшного зверя и прогнать его с дороги; если же, наоборот, лев колотит себя хвостом  по спине и трясет гривой, тогда следует готовиться к неизбежному бою.    

В общем львы Северной Африки гораздо безопаснее для  человека, чем южноафриканские. Это и понятно: племена Южной Африки находятся  между собою в беспрерывной войне; зачастую тела убитых врагов остаются  непогребенными и служат пищей львам; а отведав человеческого мяса, лев  предпочитает его всякому другому. Такой лев‑людоед нередко нападает на целый  лагерь и уносит одного из спящих.    

Что касается великодушия в характере льва, то это качество,  подмеченное еще древними, долгое время служило предметом спора. Некоторые  путешественники, как Шейтлин, поют гимны рыцарским качествам могучего зверя,  другие же представляют «царя зверей» просто разбойником, из засады  подстерегающим добычу. И то и другое мнение не чуждо крайностей. Несомненно,  что лев – хищное животное, живущее убийством и насилием, но в то же время в его  характере, сравнительно с другими хищниками, есть и черты благородства: он  никогда не убивает из любви к убийству, как тигр, но всегда – или будучи вызван  на бой, или побуждаемый голодом; он помнит оказанное добро, не чужд  благодарности, иногда щадит слабых. В этом отношении интересен следующий  рассказ Лихтенштейна.    

Путешествуя по Южной Африке, этот исследователь зашел в дом  одного бура и разговорился с ним. «Два года тому назад, – рассказал ему,  между прочим, хозяин, – с того места, где мы теперь с вами стоим, я сделал  рискованный выстрел. Однажды моя жена сидела подле дверей дома и смотрела за  детьми, которые играли около нее; я в это время был на дворе и возился с  телегой. Вдруг среди белого дня явился большой лев и улегся в тени на пороге.  Жена, оцепенев от ужаса, но зная, как опасно бежать, не тронулась с места; дети  в страхе бросились на колени. Их крики привлекли мое внимание, я поспешил к  дверям, и можете представить, что почувствовал, увидев льва. Хотя животное еще  не заметило меня, однако гибель моя казалась несомненной. Тем не менее я  решился подойти к окошку той комнаты, где стояло мое заряженное ружье. По  счастью, оно находилось так близко от окна, что я мог достать его рукой. Еще  счастливее было то обстоятельство, что дверь из этой комнаты в другую, у входа  которой лежал лев, была открыта, и я мог через свое окно вполне видеть страшную  сцену. Сначала я медлил стрелять, но вдруг зверь зашевелился, как будто  готовясь прыгнуть. Тогда я больше не колебался, тихо ободрил жену и, призвав на  помощь Бога, выстрелил прямо в лоб, между его сверкающими глазами. Пуля  просвистела как раз мимо локонов моего сына, и, к неописуемой моей радости,  мощный хищник был убит наповал».    

Если даже предположить, что этот лев был сыт, все‑таки нужно  вспомнить, что другие хищники, напр., леопард, в подобном случае не устояли бы  против своей кровожадности. Вообще замечено, что лев почти никогда не трогает  детей.    

Помимо всех перечисленных нравственных достоинств «царь  зверей» обладает и высокими, для зверя, качествами ума: он рассудителен,  понятлив и умен; ему доступны понятия о времени, пространстве и т. п.  Особенно ясно проявляются эти качества у ручных львов.    

     

Приручить льва, пойманного в молодом  возрасте, не представляет никакого труда. Могучее животное до такой степени  привыкает к своему хозяину, что ходит за ним, как собака. В Хартуме у меня была  такая львица, прежде принадлежавшая Латиф‑паше, губернатору Судана.  «Бахида», – имя львицы, – так полюбила меня, что повсюду следовала за  мной, ласкаясь при всяком удобном случае; иногда она даже ночью забиралась на  мою постель и будила меня своими ласками. Держали ее на дворе, где Бахида  бегала совершенно свободно и вскоре приобрела господство над всем животным  населением двора. К большинству животных она относилась чрезвычайно гордо,  дразнила и пугала их, но вред наносила редко; только два раза она умертвила и  съела – однажды обезьяну, а в другой раз барана, с которым перед тем играла. Из  всех сожителей она боялась лишь марабу; при первом же знакомстве гигантская  птица уселась на спину Бахиды и так отделала последнюю своим коническим клювом,  что львица принуждена была признать себя побежденной. По отношению к своим  хозяевам она была всегда кротка и честна; даже будучи однажды наказана, она уже  через несколько минут подошла ко мне ласкаться. Иногда она ложилась на землю и  потом вдруг делала скачок на подходящего человека – но без злого умысла,  единственно с целью поиграть. В Каире я мог водить ее с собою по улицам на  веревке. Впоследствии, находясь уже в Берлинском зоологическом саду, Бахида  узнала меня после двухлетней разлуки.    

Подобный случай – далеко не  исключительный. Из практики так называемых укротителей львов видно, как  послушны иногда бывают могучие животные: по приказанию укротителя они скачут,  напр., через обручи, позволяют класть укротителю руку или даже голову в свою  пасть и проделывают десятки различных фокусов. Следует, однако, помнить, что и  в ручном льве иногда вдруг пробуждается природная дикость; оттого‑то редкий из  укротителей кончает своей смертью.    

Интересен следующий рассказ о ручном  льве маркиза Ватерфорда, жившего в половине прошлого века и отличавшегося  эксцентричностями. Раз в гости к маркизу приехал лондонский епископ. После  обильного обеда с возлияниями высокопочтенный гость прилег немного отдохнуть.  Вдруг в дверь кто‑то тихо постучал. «Войдите», – сказал епископ. В ту же  минуту дверь отворилась и в комнату вошел громадный лев. Преподобный отец едва  не умер со страху… Это был ручной зверь, которого лорд Ватерфорд таким образом  ввел в комнату гостя, желая испытать мужество последнего.    

Кроме человека, львы нередко  привязываются и к другим животным, например к собакам. В Антверпенском саду  одно время жила львица, которая свела тесную дружбу с жившей в ее клетке  маленькой собачкой. Интересно было видеть, говорит Гартвиг, как мощная  африканка, лежа на спине, обнимала огромными лапами свою маленькую подругу и,  играя, перебрасывала ее из стороны в сторону.    

Приручение львов было известно еще в  древности. В Карфагене Ганнон поплатился за это даже ссылкой, так как его  сограждане предположили, что человек, занимающийся укрощением львов, способен  подчинять себе и людей. Некоторые римские триумфаторы въезжали в город, в  триумфальном шествии, на колеснице, запряженной львами. Львиный бой в цирке  всегда составлял одно из любимейших удовольствий римлян. Знаменитый Сулла  заставил драться в цирке сотню львов, Помпеи – 600, а Цезарь – 400. Адриан  нередко убивал в цирке за один раз по сотне могучих зверей; Марк Аврелий  однажды приказал сотню их расстрелять стрелами. В эпоху мученичества травля  христиан львами была в большом ходу, и крик черни: «Christianos ad leones» –  нередко оглашал собою улицы и площади Вечного города.    

     

Громадный вред, приносимый львами населению Африки, главное  богатство которого составляют стада, является причиной, почему и арабы, и  негры, и европейские поселенцы Черного материка стараются истреблять могучих  животных всеми возможными средствами. Однако охота на «царя зверей» сопряжена с  такими опасностями, что в некоторых местах Судана мусульманские жители  предпочитают платить ему ежегодную дань или же прибегают, для защиты своих  стад, к талисманам. Суеверный суданец‑магометанин покупает за порядочные деньги  у духовенства «геджаб», то есть лоскуток бумаги, исписанный изречениями из  корана, и вешает на ограду своей «серибы». Лев – животное справедливое, любимое  Богом, уверен бедняк, он слушает слова пророка и не тронет «серибы», защищенной  «геджабом»… Может быть, так бы и было, если бы «царь зверей» был грамотен.    

Самое лучшее – охотиться на льва одному, или вдвоем, с  хорошим огнестрельным оружием. Так именно охотился на мощных зверей знаменитый  «истребитель львов», Жюль Жерар, офицер алжирских спагов, которого местные  арабы считали за полубога. Еще лучше иметь при этом свору хорошо дрессированных  собак, как это делал Кумминг. Следующий рассказ свидетельствует, однако, что  иногда охота на льва с собаками ведет только к гибели последних.    

Герой рассказа – старый охотник‑бур, живший в Капской земле,  около фермы которого однажды поселился лев. Охотник по следам узнал, какого  соседа дал ему Бог, и решился быть настороже. В первую же ночь могучий зверь  сделал экскурсию к ограде фермы, но без всякого вреда. Бур стал уже думать, что  лев испугался его собак, однако следующая затем ночь разочаровала его: могучим  прыжком хищник перескочил ограду, умертвил лучшего вола колониста и уволок его  с собою.    

Бур немедленно отправился по следам разбойника, взяв с собою  вооруженного слугу‑готтентота и полдюжины собак. Логовище зверя находилось  среди так называемого «клофа», длинного и широкого оврага, густо поросшего  кустарником. Так как проникнуть в чащу было и крайне опасно, и почти  невозможно, то колонист составил следующий план: заняв сам место у одной  окраины оврага, он послал к другой готтентота, а собак пустил в самый клоф –  выгонять зверя. Чуткие животные скоро открыли льва, и среди чащи раздался их  громкий лай. Однако вскоре же лай стал ослабевать, и охотник кликнул собак  назад. Из полдюжины вернулись лишь две и то одна страшно изуродованная, –  прочих лев умертвил.    

Страшно рассерженный, вернулся старый охотник на ферму и  решил всю следующую ночь караулить врага. Лев, однако, не пришел. Тогда бур  следующую ночь решился провести, вместе с верным готтентотом, в засаде, которая  была устроена на деревьях, возвышавшихся по дороге от логовища льва до фермы.  Лев, однако, этой дорогой не проходил, и поутру охотники вернулись домой ни с  чем. Какова же была ярость старого бура, когда он узнал, что, в то время как он  сидел на дереве, хищный сосед другой дорогой забрался на ферму и похитил  прекрасную лошадь!    

Вне себя от гнева, колонист задумал опасное предприятие: он  решился один, лишь с неизменной двухстволкой, пробраться в клоф и напасть на  «царя зверей» в самом его логовище. Предприятие было крайне рискованное, однако  упрямый бур не обращал внимания на грозившую опасность и немедленно отправился  в густую чащу клофа.    

В Африке, когда охотник подкрадывается к зверю, ему больше  всего мешают мелкие пташки и обезьяны: первые, заметив человека, начинают  беспокойно щебетать и перелетать с места на место; вторые принимаются  гримасничать и заводят страшный гам. Старый и опытный охотник, бурь ухитрился,  однако, ползти так, что его не заметил никто. Проползши таким образом шагов  пятьдесят, он заметил между деревьями остатки растерзанной лошади, откуда  заключил, что логовище льва недалеко. И действительно, едва успел он спрятаться  за ближайшим кустом, как заметил перед собою, шагах в двадцати, косматую голову  «царя зверей». Настала решительная минута. Очевидно, зверь узнал о приближении  какого‑то существа, но еще не знал, где оно притаилось. Боясь выдать себя  малейшим движением, бур лежал неподвижно, как статуя.    

Наконец, лев успокоился и, не видя кругом ничего  подозрительного, опустил голову. Тогда охотник взвел оба курка своего ружья.  Слабого щелканья их было достаточно, чтобы могучий зверь вторично с  беспокойством поднял голову… В этот момент раздался выстрел… Раненый лев с  ужасающим ревом вскочил со своего ложа… Второй выстрел, однако, свалил его  окончательно. Солнце не успело еще сесть, как шкура льва уже висела на дверях  фермы; работники‑готтентоты блаженствовали в восторге от победы своего  господина и от водки, которой он щедро угостил их на радостях.    

Немногие, однако, решаются один на один вступать в борьбу с  «царем зверей». Подобные смельчаки попадаются только среди европейцев. Что  касается арабов и негров, то они обыкновенно нападают на льва целой толпой. Мне  рассказывали об одной такой охоте, в которой приняли участие четыре араба с  ружьями и дюжина нубийцев, вооруженных копьями. Выведенные из терпения страшным  опустошением, которое производил лев в окрестных стадах, храбрецы решились  напасть на царственного зверя в самом его логовище.    

Изумленный неожиданным посещением, лев медленно поднялся и  направился на толпу врагов, как раздался залп из четырех ружей, сопровождаемый  целой тучей копий. Получив несколько ран, из которых, однако, ни одна не была  смертельной, разъяренное чудовище бросилось на ближайшего нубийца и страшным  ударом лапы повалило его на землю. Другой нубиец, с копьем в руке, кинулся  выручать товарища, но получил такой же удар. Остальные в испуге хотели уже  спасаться бегством, как один юноша пристыдил трусов: вооруженный, кроме копья,  длинной палкой, он смело подошел к свирепому зверю и изо всех сил ударил его  палкой по переносице. Удар был настолько силен, что лев лишился чувств и упал.  Победитель продолжал наносить ему новые удары, пока, наконец, чудовище не  испустило последнее дыхание.    

Еще грандиознее бывают облавы, устраиваемые на льва арабами  Атласа. На борьбу с «царем зверей» выходит целое племя. Все способные носить  оружие приближаются к логовищу и окружают его тройным рядом. Передние криком и  бранью стараются выгнать зверя из его убежища. «Эй, ты, собака, собачий  сын! – сыплется цветистая брань арабов. – Ты, происшедший от собак и  производящий собак! Несчастный истребитель стад! Чертов сын! Вор! Негодяй! Ну,  так ли ты храбр, как кажется! Ну, покажись так же днем, как ты делаешь это  ночью! Приготовляйся! Ты должен идти против людей, сыновей мужества, друзей  войны!» Если брань не помогает, в чащу делают на удачу несколько выстрелов.  Наконец, лев теряет терпение и с гневным ревом выходит из логовища. Его  встречают диким криком и ружейными залпами; сначала стреляет первый ряд, потом  второй, затем третий. Обыкновенно могучий зверь не успевает сделать и одного  прыжка, как падает под тучей пуль. Но иногда разъяренное чудовище, прежде чем  получит смертельную рану, успевает растерзать многих несчастных. А однажды, по  словам Жерара, лев обратил даже в бегство всю толпу охотников, человек двести,  хотя последние и были вооружены огнестрельным оружием. При этом свирепый зверь  убил одного араба и шестерых ранил.    

Знаменитый Ливингстон едва не погиб, принимая участие в  облаве на льва. Он выстрелил в зверя из обоих стволов и стал снова заряжать их,  как вдруг раненый лев прыгнул на миссионера, схватил зубами за руку, повалил и  стал трясти, как крысодав трясет крысу. Стоявший рядом с путешественником  туземец, по имени Мебальва, также выстрелил в льва из обоих стволов, но ружье  дало осечку. Тогда чудовище, бросило Ливингстона и кинулось на Мебальву.  Отбивать последнего поспешил другой туземец, вооруженный копьем. Лев схватил и  его. Тем временем Ливингстон успел оправиться и двумя выстрелами положил  чудовище на месте. Его плечо оказалось совершенно раздробленным, и рука  путешественника, после того как зажили раны, осталась кривой.    

Этот и подобные случаи ясно показывают, с какими опасностями  сопряжена охота на льва даже при большом числе охотников. Еще хуже, когда лев  предупреждает нападение и сам первый бросается на противников. Так именно было  с одним германским путешественником. Вместе с толпой дагомейцев он отправился  раз на поиски льва; однако поиски в течение целого дня были безуспешны, и  охотники, утомившись, расположились на ночлег у подошвы высокой скалы. В  полночь, когда все спали, свирепый зверь пробрался на вершину скалы, отсюда  мощным скачком бросился вниз, схватил одного дагомейца и скрылся с ним. Все  попытки спасти несчастного были напрасны.    

Кроме больших облав, охота на льва производится и другими  способами. Арабы нередко ловят могучих животных живьем в глубокие, до пяти  сажень глубиной, ямы. Лишь только лев попадет в такую ловушку, у ее отверстия  собирается целая толпа народа: мужчин, женщин и детей. Все они кричат, неистово  ругают бессильного зверя, осыпают его камнями и в конце концов убивают из  ружей. Обыкновенно лев в таком случае покоряется своей судьбе с замечательным  спокойствием. Труп, весящий иногда более десяти пудов, вытаскивается из ямы  веревками.    

Гораздо более опасен следующий способ охоты, также часто  употребляемый арабами Алжира и Марокко. Заметив, по следам, дорогу льва,  охотник выкапывает в стороне от нее яму около шести футов глубины, садится в  нее с ружьем в руках и закрывает отверстие ямы ветками. Здесь охотнику  приходится сидеть иногда несколько ночей, прежде чем лев вздумает пройти  прежней дорогой. Завидев, наконец, царственного зверя, араб подпускает его  ближе и стреляет в голову или сердце. Редко первый же выстрел убивает льва  наповал: обычно лишь раненный, «царь зверей» в ярости мечется по сторонам,  отыскивая противника. Этим пользуется охотник и вторым выстрелом наносит  смертельную рану.    

Убедившись в смерти ужасного врага, араб вылезает из своего  убежища и зажигает около трупа костер, у которого и проводит остаток ночи; если  же охотник опасается, что поблизости бродит львица, то, зажегши костер,  привязывает к ногам убитого льва веревку, влезает на ближайшее дерево и сидит  на нем до утра, подвесив труп на крепкой ветви, – иначе последний  сделается добычей прожорливых шакалов и гиен.    

С наступлением утра охотник спешит в кочевье за ослом или  тележкой – перевезти труп. Лошадь и мул для этой цели непригодны, так как под  страшной ношей они дрожат и не могут сделать ни одного шага. Нагрузив осла  телом павшего противника, счастливец с триумфом отправляется сначала в свой  дуар (кочевье), население которого восторженно приветствует победителя, затем –  в город. Если дело происходит в Алжире, то прежде всего охотник везет льва в  «Арабское бюро», где получает установленную награду – 50 франков. Затем шкуру  зверя он продает дубильщику за 100–150 франков, мясо – мяснику, а сердце делит  на куски и раздает детям своего дуара, «чтобы они выросли храбрецами». Всего  удачная охота приносит арабу до 300 франков, не считая славы. Поэтому нередко  убивший льва до того пристращается к охоте за благородным зверем, что бросает  всякое другое занятие.    

Если мы добавим, что некоторые племена Центральной и Южной  Африки бьют львов отравленными стрелами, то этим исчерпаем все способы охоты на  могучего «царя зверей».    

Еще со времен древности натуралисты не могут твердо  установить, считать ли пантеру и леопарда за разные виды или следует соединить  их в один вид. Леопард  (Felis pardus) – длиной 170–200 см,  причем 60–80 см занимает хвост – имеет круглую голову с мало выдающейся  мордой, основной фон его шерсти – бледно‑красновато‑желтый, темнеющий на спине  и более светлый на груди и брюхе; по этому фону густо разбросаны небольшие  черные пятна. Некоторые экземпляры приобретают, по‑видимому, совершенно темный  цвет, как, напр., абиссинские блестяще‑буро‑черные леопарды, называемые в  Абиссинии гезела. Глаза леопардов имеют зеленовато‑желтую радужную оболочку и  круглый зрачок.    

Напротив, пантера  (Felis panthera), по мнению  некоторых исследователей, несколько больше, 200–240 см длины, из которых  82–96 приходится на хвост. Голова у нее не так велика, морда – продолговато‑округлая,  выдающаяся; далее, ноги относительно гораздо толще, лапы – больше. Основной  светлый охряно‑желтый цвет окраски переходит на спине в темно‑красновато‑желтый,  внизу и на внутренней стороне конечностей – в желтовато‑белый, как у леопарда,  но выступает гораздо резче. Пятна, испещряющие шкуру, – гораздо крупнее,  радужная оболочка – желтого цвета.    

Торговцы и охотники так и отличают леопарда, как более  мелкое и плотнее сложенное животное, а пантеру – как более крупное и тоньше  сложенное. Наконец, иные считают африканскую форму этих животных леопардом, а  азиатскую – пантерой, хотя в Северной Африке леопардов называют пантерами, а в  Цейлоне различают обе формы. Но так как и пантера и леопард сходны по своему  характеру и образу жизни, то мы опишем их совместно.    

     

Водящееся на о‑вах Суматра и Ява  животное некоторые выделяют в отдельный вид под названием зондской , или  длиннохвостой , пантеры (Felis variegata). Она отличается сравнительно  маленькой длинной головой, удлиненной (а не короткой, как у леопарда или  пантеры) шеей, очень вытянутым телом и большим, почти равным телу хвостом.  Кроме того, пятна на шерсти меньше, темнее и раскиданы гуще, отчего мех  приобретает синевато‑черный отблеск, особенно если смотреть на него по шерсти.  Основной цвет – темный охряно‑желтый. Радужная оболочка – зеленовато‑желтого  цвета.    

Напротив, так называемая черная  пантера , или черный леопард  (Felis melas), представляет нечто  иное, как более черные экземпляры того же животного, встречающиеся на Зондских  о‑вах и Малакке. Окраска их совершенно похожа на окраску черной кошки.    

Область распространения леопарда   (или пантеры) очень велика: этот хищник встречается по всей Африке, Южной Азии,  Малой Азии, в Туркестане доходит до нижнего течения Амударьи и заходит даже в  Южный Дагестан. Местом его пребывания служат и леса, густые и высокие, и степи,  и поля (в населенных местностях), наконец, даже горы (до 3000 м высоты в Абиссинии). Голос леопарда негромкий, и, по словам Пехуэль‑Леше, можно передать  его словом «хура‑ак»; в случае испуга или в состоянии раздражения этот хриплый  звук раздается в виде сухого кашля, смешанного с дребезжащим ворчаньем, похожим  на ворчанье бешеной собаки.    

     

По наружности леопард, без сомнения, самая совершенная из  всех кошек на земном шаре. Из всей семьи последних лев, конечно, внушает нам  уважение своим величием, и мы охотно признаем в нем царя зверей; тигр является  самым ужасным представителем свирепого общества кошек; мех оцелота, конечно,  цветистее и пестрее, чем меха прочих парделей; но относительно стройности  сложения, красоты и рисунка меха, относительно грации и красоты в движениях эти  кошки, как и все остальные, далеко уступают леопарду.    

К сожалению, внутренние качества леопарда не соответствуют  наружной красоте: он хитер, лукав, коварен, дик, зол, кровожаден и мстителен.  Это наиболее опасный хищник во всей Африке, отечестве леопарда. Для стад он  является настоящим бичом, и скотоводы боятся его больше, чем самого льва, так  как «царь зверей» всегда довольствуется одним животным, леопард же, забравшись  в стадо, в одну ночь может задушить тридцать – сорок баранов.    

Стоит послушать тот богатый запас брани и проклятий, который  изливают туземцы Африки на пойманного леопарда.    

– Подлая, трусливая собака, – приветствовал один  кафр, описываемый Драйсоном, леопарда, попавшего в западню, – жалкий  истребитель кур, наконец ты попался… Помнишь ли ты рыжего с белым теленка,  которого зарезал в прошлом месяце? Это был мой теленок! Трус, оборванец! Отчего  ты не подождал тогда, пока я приду с копьем и палкой? Ты, конечно, думал, что  шкура твоя станет лучше, когда ты нажрешься по горло! Но теперь тебе не  вырваться!    

– Посмотри, посмотри, подлец, на мое копье! –  кричал другой, грозя пойманному зверю. – Я вонжу его тебе в сердце так же,  как теперь вонзаю в землю. А, мошенник! Покажи мне твои зубы: они пойдут мне на  ожерелье, а твое сердце я изжарю…    

Вдруг, во время этой трогательной речи, леопард сделал  мощный скачок на решетку клетки – и храбрецы рассыпались куда глаза гладят…    

Но этот красивый хищник опасен не для одних домашних  животных – он часто уносит и детей. Миссионер Филиппини передает, что в Менза,  главном селении земли Богос (на севере Абиссинии), леопард в течение трех  месяцев утащил и съел восьмерых детей. Нередки случаи нападения зверя и на  взрослых людей, даже хорошо вооруженных. Сам бургомистр города Капштадта  однажды подвергся, вышедши за город, такому нападению. Леопард вцепился ему  когтями в голову, а зубами схватил его за шею. Но бургомистр храбро защищался;  он стал руками бороться со своим противником, и они оба упали на землю. Уже  совершенно измученный, он напряг свои последние силы, притиснул голову  разъяренного зверя к земле, вытащил свой дорожный нож и перерезал леопарду  горло; но сам он долго потом страдал от ран.    

Бэкер‑паша передает о подобном же случае, бывшем с одним из  его солдат. Последний, ничего не подозревая, беспечно шел лесом. Вдруг из  кустов выпрыгнул леопард и одним могучим скачком бросился на несчастного.  Солдат упал на землю, и страшный зверь стал терзать его зубами и когтями. К  счастью, на помощь солдату скоро прибежали товарищи и убили хищника.    

При такой свирепости и ловкости леопарда понятно, почему у  кафров победитель опасного животного пользуется таким почетом. Одетый в  «каррос» из шкуры леопарда, с ожерельем из зубов зверя на шее и хвостом его на  поясе, храбрец свысока посматривает на своих товарищей, на поясе которых  печально болтаются одни скромные хвосты обезьян.    

Охота на леопарда производится самыми разнообразными  способами. В тех местностях, где живут европейцы, свирепого зверя ловят в  капканы и ловушки или вешают на дерево кусок мяса, а внизу втыкают в землю  острые железные зубья: леопард прыгает на приманку, но, не достав ее, падает на  зубья. Упомянутый выше Филиппини поймал около 25 леопардов в западни, по  устройству похожие на огромные мышеловки. Между прочим, один раз у него попал в  такую западню сам «царь зверей», лев; увидев себя пойманным, он яростно ударил  лапой по захлопнувшейся двери, сломал ее и скрылся.    

Столь же безопасна охота на леопарда с огнестрельным оружием  и хорошими собаками. Зато немногие смельчаки решаются ходить на леопарда один на  один, без собак. Обыкновенно они обматывают себе левую руку толстой шкурой, а в  правую берут острый, широкий кинжал. Если ружье даст промах, охотник  подставляет бросившемуся на него зверю левую руку, а правой всаживает в сердце  леопарда кинжал. Еще оригинальнее способ охоты на леопарда, употребляемый  арабами.    

– В окрестностях нашего города, – говорил мне один  арабский шейх из Розереса, – леопарды попадаются очень часто. Но их не  боятся, потому что мы – «сыны силы» и легко одолеваем всякого зверя. Охота на  леопарда – сущий пустяк. Если он влезет на дерево, то надо просто подойти к  последнему и велеть зверю слезть. Он послушается, и тогда его можно заколоть.    

Я выразил свое удивление словам шейха.    

– Да, – продолжал араб, – заставить леопарда  сойти с дерева очень легко. Свое прекрасное имя «ниммр» он считает насмешкой и  приходит в страшное негодование, когда его зовут так. Наши молодцы пользуются  этим: они берут два острых копья, идут под дерево, держат оба копья возле себя,  направивши их вверх, так что остроконечия стоят над головой, и громко кричат:  «Сходи, ниммр, сходи, трус, испятнанный плут, сходи, если у тебя хватит  смелости!» От этих слов леопард приходит в бешенство, забывает всякую  осторожность и слепо бросается на нападающих, но попадает, конечно, на оба  копья и прокалывает ими свое сердце.    

Леопард, пойманный взрослым, хотя и ручнеет в неволе, но  никогда не становится ручным вполне, – его коварный нрав и природная  свирепость могут всегда проявиться совершенно неожиданно. Леопарды, пойманные  молодыми, наоборот, становятся кротки в неволе, охотно ластятся к хозяину,  мурлычат, трутся о клетку, – словом, во всем напоминают кошек.    

     

Близко к леопарду подходит ирбис  , или снежный леопард  (Felis uncia), называемый в Тибете икар, сиг,  сагак,  по величине почти одинаковый с пантерой (220 см), но ниже ее. Основная окраска – беловато‑серая с светло‑желтым оттенком, более темная на  спине и белая внизу. Тело покрыто крапчатыми кольцами с темной серединой; на  спине тянется темная линия, переходящая и на хвост. Встречается в гористых  местностях Туркестана, Алтая, Бухары, Памира, Кашмира и Тибета, далее, по‑видимому,  в Юго‑Восточной Сибири, в степях по Сунгари; по сообщениям тунгусов, охотно  взбирается на деревья. О жизни его в неволе ничего не известно; хотя в 1871 г. два ирбиса были в Московском зоологическом саду, но наблюдений над ними не  производилось, к тому же они скоро умерли.    

Крапчатая кошка , или кошка‑рыболов  , в Индии – банбирал, багдаша, махбаграл , на Цейлоне хандун‑дива   (Felis viverrina), не больше дикой кошки (105–118 см, причем хвост 29–32),  покрыта грубым, без блеска, мехом, трудно определимого желто‑буро‑серого цвета  с черными крапинками. Глаза с круглым зрачком, бронзово‑желтого цвета; живет в  Индии, Индокитае, Южном Китае и Малакке в болотистых лесах; питается кроме  млекопитающих и птиц рыбой и даже моллюсками. Сила у нее такая, что однажды  экземпляр, принесенный Блейту, умертвил ручного леопарда, хотя тот был вдвое  больше ее. В неволе она дика, злобна и неприручима, хотя, по мнению некоторых,  ее вовсе не трудно приручить. Выделяет сильный запах, что делает содержание ее  неприятным.    

Гораздо более распространена маленькая  пятнистая кошка , карликовая кошка , леопардовая кошка, вагати,  чита, билла, банбирал  индусов, римау‑акар  малайцев (Felis  bengalenis), приблизительно равная по величине нашей домашней кошке, но тоже  выделяющая сильный запах (мускус). Она встречается во всей Южной (даже в  Гималаях) и Юго‑Восточной Азии, доходя к северу до Амура. Основной цвет наверху  – буровато‑серый, снизу – белый, пятна темно‑ржаво‑бурые вверху и черно‑бурые  снизу. Отличительный признак – 4 продольных полоски, из которых две, начинаясь  над глазами, поворачивают к плечам, разделяясь потом на пятна, а две других  идут сначала по бокам носа и переходят на спину, постепенно превращаясь в  пятна. Глаза с круглым зрачком, бурого цвета. О жизни ее на свободе мало  известно. На Зондских о‑вах, как говорят, она живет на деревьях, нападая оттуда  даже на ягнят. В неволе, по крайней мере, пойманные взрослыми, эти кошки очень  злы и по малейшему поводу приходят в бешеную ярость. Но молодые сравнительно  легко ручнеют, хотя и не отличаются доверчивостью.    

Сервал,  кустарниковая кошка у  переселенцев Южной Африки, чунсуагелив, барабара  – у некоторых народов  Африки (Felis cerval) является соединительным звеном между кошками и рысями: он  худощав, высок, голова удлинена, уши большие, яйцевидно закругленные на концах,  зрачок глаз – продолговато‑округлый; шерсть грубая, густая и длинная. Величина 1,35 мм, причем 30–35 см хвост. Желтовато‑серый основной цвет его меха, разных оттенков, покрыт  небольшими темными пятнами. Область его распространения – степи Алжира, Конго,  Южной Африки, скалы Белого Нила и пр. Пищей служат зайцы, молодые антилопы,  ягнята и пр. Днем сервал прячется и спит, выходя на добычу ночью. Мясо его в  большой чести у языческих народов, магометане же его не едят. Старые сервалы в  неволе свирепы и раздражительны, молодые же принадлежат к числу самых милых  кошек: они следуют за своим воспитателем, прижимаются к нему, трутся о платье и  при этом мурлычат, подобно домашней кошке. Подобно ей же, они любят прыгать,  играть с шарами или же развлекаться игрой с собственным хвостом.    

     

Самым замечательным представителем американских одноцветных  кошек должен быть признан кугуар, серебряный лев , или пума   (Felis concolor), длиной в 1,2 м при хвосте в 65 см, широко распространенный не только в Южной Америке, а даже в Мексике и Соед. Штатах до  Канады. Густая, короткая и мягкая шерсть пумы окрашена в темно‑желтовато‑красный  цвет; на груди – светлее; голова серая. Любимым местопребыванием его являются в  лесистых местностях лесные опушки, в пампасах – густая трава. Днем пума спит на  деревьях или в траве, ночью же выходит на добычу.    

До последнего времени образ жизни и характер этого  любопытного зверя были выяснены очень мало. Тем интереснее сведения, не так  давно опубликованные английским натуралистом Хэдзоном, изучавшим пуму в родной  стране этого животного – Лаплате.    

Крайне ошибся бы тот, кто, основываясь на прозвище кугуара,  стал бы представлять его себе чем‑то вроде африканского льва. По наружности это  – просто кот, только кот огромных размеров. Зато храбрость кугуара – чисто  львиная: он не отступает ни перед каким врагом, кроме человека; да и последнего  он нисколько не боится, хотя никогда – не нападает на него и вообще – странный  факт – выказывает по отношению к двуногому повелителю земли какую‑то приязнь.  Еще удивительнее то обстоятельство, что пума никогда (Ее нападает на совершенно  беззащитных домашних животных: овец, телят и т. п. Пуме как будто нравится  добывать себе добычу непременно ценой; труда и усилий. Не трогая какого‑нибудь  заблудившегося барана, она в то же время охотно готова употреблять всевозможные  уловки, чтобы овладеть проворным гуанако или быстроногой лошадью. Отсюда тот  странный факт, что в населенных пумами местах Лаплаты табуны лошадей постоянно  терпят опустошения, тогда как овцы и коровы спокойно пасутся без всякого  призора. В иных местах, напр., в Патагонии, коневодство даже прямо невозможно  из‑за пум: они нападают на лошадей и разрывают их на глазах у хозяев. Даже  дикая лошадь не водится в тех частях пампасов, где многочисленны пумы.  Обыкновенный крик пумы, когда она крадется за добычей, – короткое «у‑у».  Не ограничиваясь гуанако, вигонями, лошадьми и т. п. животными, кугуар не  боится нападать и на крупных хищников, не исключая даже ягуара, самого сильного  и самого опасного из диких зверей Америки, а в Калифорнии, где нет ягуаров,  пума нередко вступает в единоборство с медведем. В то же самое время не только  взрослый человек, но даже дитя могут вполне безопасно пройти мимо лежащей в  засаде пумы. За эту черту характера гаучосы пампасов дают кугуару прозвище  «amigo del cristiano» (друг христианина). Среди них циркулирует много  рассказов, доказывающих ту странную симпатию, какую пума питает к человеку, и  вот, например, один из них. Раз человек около тридцати охотников собрались  верхом поохотиться на страусов и других степных птиц. Проездив по пампасам  целый день и лишь к вечеру собравшись на отдых, они вдруг заметили, что одного  из их товарищей не хватает, хотя лошадь его и явилась. Охотники порешили, что  пропавший сделался жертвой какого‑нибудь несчастного случая, и на следующий  день с рассветом отправились на его поиски. К счастью, поиски оказались  удачными: они скоро нашли несчастного лежащим на земле, со сломанной ногой, и  тот рассказал им следующее. Через час после того, как он, свалившись с лошади,  без движения упал на землю, к нему подошел откуда‑то взявшийся кугуар. Зверь не  выказал, однако, никаких враждебных намерений: словно не видя лежащего  человека, он растянулся подле него на траве и некоторое время лежал спокойно.  Вдруг что‑то, казалось, встревожило пуму; животное встало и куда‑то скрылось,  опять показалось и опять скрылось. В то же время раненый услышал невдалеке  рычание «унце» (ягуара). Несчастный считал себя уже погибшим. Ужасный хищник  пампасов с каждой минутой подходил все ближе и ближе к тому месту, где лежал  охотник. Наконец, последний мог разглядеть в темноте сумерек фигуру страшного  зверя, очевидно чуявшего легкую добычу. В эту минуту рев пумы присоединился к  рычанию ягуара, и голоса обоих зверей, становясь все более и более  озлобленными, слились в один ужасающий концерт: очевидно, две гигантские кошки  готовились вступить в бой. Однако ягуар, несмотря на всю свою силу и  свирепость, не решился принять вызова и удалился. Через некоторое время он,  однако, опять вернулся, но опять встретил готового к бою кугуара. Следующие  попытки хищника имели такой же результат, и лишь под самое утро противники  скрылись из глаз раненого. Таков факт, хотя на первый взгляд он и кажется  маловероятным.    

Подобных рассказов о великодушном отношении пумы к двуногому  царю природы можно набрать не один десяток. Уэтам передает, например, еще о  следующем происшествии. Один дровосек, возвратившись вечером в свою хижину, с  ужасом почувствовал, что какое‑то большое животное трется об его ноги.  Присмотревшись внимательнее, он узнал в ночном посетителе кугуара. Поднявши  хвост и нежно мурлыкая, пума, словно простая домашняя кошка, ласкалась к  дровосеку, пробираясь между его ногами, а иногда ложась на пол и давая ему  легкие удары лапой. Перепуганный дровосек не расположен был, однако, играть с  такой кошкой и ударил пуму, после чего та бросилась из хижины вон.    

К этому надо прибавить, что в XVII веке миссионеры Нижней  Калифорнии, стада которых опустошались пумами, никак не могли заставить  туземцев приняться за истребление последних. Индейцы смотрели на  «чимбика», – так они называли пуму, – как на священное животное, и ни  за что не хотели причинить ему ни малейшего вреда.    

Пума играет почетную роль также в одной истории, имевшей  место в XVI веке. В 1536 году, передает Рюи‑Диац‑де‑Гузман, Буэнос‑Айрес, тогда  еще незначительный городок, был осажден индейцами. Скоро между осажденными  начался голод. Не будучи в силах переносить его муки, некоторые жители,  несмотря на строгое запрещение властей и опасность от краснокожих, убегали из  города. Между такими беглецами была одна молодая женщина, по имени Мальдонада.  Покинув Буэнос‑Айрес, она некоторое время скиталась в его окрестностях, попала  к индейцам, которые не причинили ей, однако, никакого зла, а через несколько  месяцев опять вернулась в город. Начальник города обвинил ее в измене и  приговорил к растерзанию дикими зверями. Несчастную отвели за милю от города в  пустынное место, привязали к дереву и бросили. Через два дня исполнители  приговора снова явились сюда, надеясь найти от осужденной одни кости, но каково  было их изумление, когда они увидели Мальдонаду живой и невредимой! Молодая  женщина рассказала, что все это время пума сторожила ее, храбро защищая от всех  других зверей. Услышав об этом, начальник города увидел здесь перст Провидения  и освободил Мальдонаду от всякого наказания.    

Если даже в диком состоянии пума не проявляет кровожадности  по отношению к человеку, то тем более это можно сказать о ручных пумах. Азара в  течение четырех месяцев держал у себя дома молодого кугуара, и за все это время  последний ни разу не выказал каких‑нибудь свирепых наклонностей. Подобно  молодой кошке, он любил возиться, прыгать, играть с людьми, любил ловить  пролетающих бабочек, но и только. Хэдзон знал другого домашнего кугуара,  который жил у хозяина около восьми лет и также никогда не проявлял ни малейшей  свирепости. Если к нему приближались люди, он ласково мурлыкал и терся о колени  посетителей, прося, чтобы его погладили. Любимым занятием его было – играть с  платком или мячиком.    

     

Ближайшим родственником пумы можно  считать ягуарунди  (Felis jaguarundi) гатомуриско  бразильцев,  стройное, тонкое животное, несколько напоминающее своим вытянутым телом и  длинным хвостом куницу. Голова маленькая, глаза довольно большие, уши  округленные, мех короткий и густой – темного серовато‑бурого цвета. Длина  туловища – 55 см, хвост – 32. Живет он парами по опушкам лесов и в  кустарниках, встречаясь на огромном пространстве от Парагвая до Панамы.  Жертвами его нападения бывают не только мелкие, но и крупные животные: подобно  рыси, ягуарунди вцепляется им в шею, прокусывает ее и не отцепляется до тех  пор, пока животное не умрет. На людей он, по‑видимому, боится нападать, так что  охота на него не представляет опасности, причем трусость его доходит до того,  что даже самка не осмеливается защищать своих детенышей и позорно покидает,  обращаясь в бегство. Неволю эти хищники переносят хорошо, но не плодятся в ней.  Приручить их, особенно в молодости, не представляет труда, хотя они и не  обнаруживают особенной привязанности к человеку. Кроме того, они никак не могут  преодолеть своей хищной натуры и постоянно гоняются за домашними курами.    

Еще длиннее – эйра  (Felis  eyra), которую бразильцы называют гато‑вермельо  (красная кошка). Это –  небольшое животное (длиною в 53 см, с хвостом в 32, а вышиной только 27),  покрытое мягкой почти равномерно светло‑желтовато‑красной шерстью, отличающееся  ненасытной кровожадностью и неукротимой жестокостью. К неволе быстро привыкает,  но остается, по‑видимому, равнодушным к своему хозяину.    

     

Самый же страшный хищник между пятнистыми и полосатыми  кошками Нового Света – ягуар , или унца  (Felis onza),  достигающий длины 150, даже 180–200 см, при вышине – 80; покрыт коротким,  густым, мягким, блестящим мехом, несколько более длинным на горле, груди и  животе. Основной тон шерсти – красновато‑желтый, кроме нижней части туловища и  внутренней стороны ног, где преобладает белый цвет. Пятна – неправильные, окаймлены  желтовато‑красными или черными полосками. Нередко встречаются и черные  экземпляры. По‑видимому, существует несколько разновидностей ягуаров.    

Название ягуар или, на языке южноамериканских туземцев,  гуаранов, – ягуаретте – означает «собачье мясо»; испанцы же называют это  животное тигром, а португальцы – онса. Ягуар распространен по Новому Свету, от  Аргентины до юго‑западной части Соединенных Штатов; живет в лесах по берегу рек  или в покрытых травой болотистых местностях, выходя на добычу в утренние или  вечерние сумерки, а также в светлые, лунные ночи, но никогда днем или темной  ночью.    

Нападению его подвергаются не только мелкие животные, но и  крупные, даже кайманы; любит он также и черепах. Острое зрение и превосходный  слух помогают ему издали чуять добычу, к которой он подбирается, как настоящая  кошка, крадучись, ползком, затем одним‑двумя прыжками кидается на нее и  перекусывает горло. Говорят, что он бросается даже за своей добычей и в воду.  Больше всего от него страдает рогатый скот и лошади; впрочем, волы и быки сами  часто обращают его в бегство.    

Интересна рыбная ловля ягуаров. «Когда однажды, в жаркий  летний вечер, – рассказывает Ренггер, – я возвращался в лодке с охоты  на уток, сопровождавший меня индеец заметил на берегу ягуара. Мы подплыли к тому  месту и спрятались, чтобы посмотреть, что он будет делать. Он сидел,  свернувшись на выступе берега, где течение было сильнее, около того места, где  обыкновенно водится хищная рыба, называемая туземцами «дорадо». Ягуар  пристально смотрел в воду, иногда нагибаясь вперед, как будто высматривал что‑то  на дне. Спустя 15 минут я увидел, как он быстро опустил лапу в воду и выбросил  оттуда на берег большую рыбу. Отсюда я убедился, что он ловит рыбу так же, как  домашняя кошка».    

По отношению к людям ягуар, мало знакомый с ними, выражает  только любопытство и уступает им дорогу; но, познакомившись с ними, скоро  утрачивает свою робость и тогда делается людоедом. Иногда ягуары осмеливаются  даже влезать на стоящие у берега суда и таскать оттуда собак, до которых они так  лакомы, или мясо, причем огонь, обыкновенно отпугивающий других хищников, не  страшен для них.    

«Мы заметили, к своему удивлению, – пишет  Гумбольдт, – что ягуары совсем не боялись нашего огня. Они переплывали  рукав реки, отделявший нас от берега, и утром мы слышали рев их на близком  расстоянии». В другом месте своего рассказа тот же наблюдатель сообщает, что  ягуар выхватил однажды из самой середины их лагеря любимую собаку всего  общества и уволок ее. Собака, которая вечером слышала рев ягуара, забилась под гамак  своего господина, но утром все‑таки исчезла.    

Знаменитый «рев» ягуара, о котором упоминает натуралист, в  действительности, впрочем, далеко не так страшен: подобно леопарду и тигру,  этот хищник не принадлежит к громко кричащим животным; он только ворчит,  хрюкает, воет или мяукает.    

В воде ягуар чувствует себя, по‑видимому, отлично.  «Однажды, – передает Ренггер, – в бытность мою в 1819 г. в Асунсионе мне пришлось быть свидетелем следующего происшествия. Ягуар плыл с другого  берега реки. Трое иностранных матросов, несмотря на предостережение парагвайца,  схватили ружья, бросились в лодку и поехали навстречу ягуару. Подъехавши на  расстояние 1–2 метра, передний матрос выстрелил и ранил зверя. Но прежде,  нежели матросы успели опомниться, ягуар ухватился за борт лодки и вскочил в  нее, несмотря на удары веслами и прикладом. Тогда матросы сами поспешили  оставить лодку, бросившись за борт в воду. Ягуар же, оставшись в лодке, улегся  там и преспокойно плыл вниз по реке, пока, заметив за собой погоню других  охотников, не прыгнул сам в воду и не спасся на другом берегу».    

Молодых ягуаров можно приручить, но они должны быть пойманы  еще сосунами, иначе не сладить с их хищной натурой. Движения ручных животных  легки и грациозны; они ластятся к сторожу и заигрывают с ним, подобно домашней  кошке. Но все‑таки с ними нужно постоянно держаться настороже, так как ручной  ягуар никогда не прочь показать хозяину свои острые зубы. Напрасно ему  отпиливают клыки и резцы и обрезают когти; он может причинить много вреда одной  своей силой. Я видел однажды, как такой искалеченный ягуар, на которого дети  садились без боязни, напал на ухаживавшую за ним десятилетнюю негритянку, в  припадке гнева, одним ударом лапы повалил ее на землю, и, несмотря на то, что  ребенка тотчас же вырвали, он своим беззубым ртом так придавил ей руки, что она  потерь» сознание и пришла в себя только через несколько часов. Легче  приручаются самки, хотя и им чужды чувства благодарности к хозяину.    

От скрещивания ягуара с леопардом и пантерой в неволе  происходят способные к размножению ублюдки; такова, напр., серая пантера – от  скрещивания ягуара и черной пантеры.    

Причиняя страшный вред поселенцам, ягуары подвергаются  ожесточенному преследованию со стороны человека. За ними охотятся и со  стрелами, намазанными ядом кураре, и просто с одним кинжалом, и с собаками,  наконец, верхом. Первый способ охоты, конечно, самый безопасный; также и  последний, когда охотники накидывают на зверя лассо и потом, пустившись в  галоп, волочат его по земле. Другое дело – выступать один на один: тут нужно  большое самообладание. Охотник, завернув левую руку в овечью шкуру, а правую  вооружив кинжалом, отправляется с 2–3 собаками по следам ягуара, подходит к  нему близко и старается раздразнить зверя. Тот, придя в ярость, подобно  медведю, кидается на человека, стоя на задних лапах. Тогда охотник всовывает в  раскрытую пасть его свою левую руку, а правой в то же время наносит сильные  удары.    

Вместо кинжала охотники вооружаются иногда копьем; но тогда  отправляются на охоту вдвоем: один с копьем, а другой – с вилами, которыми он и  прижимает зверя к земле; первый в это время колет его, а собаки, дергая зверя  за хвост и другие нежные органы, не дают ему броситься на охотников.    

Мех ягуара не особенно высоко ценится в Южной Америке, но  мясо молодых считается вкусным, напоминая свинину. Затем, некоторые части тела  употребляются южноамериканцами в качестве лекарства. Так, думают, что жир  помогает от глистов, зола костей – против зубной боли и пр.    

Заканчивая описание обширного рода кошек, мы должны  упомянуть еще о следующих, более мелких американских представителях его. Это:  1) чати, 2) оцелот, 3) тигровая кошка, 4) длиннохвостая кошка и 5) пампасовая  кошка. Все они, за исключением оцелота, очень редки в наших зоологических  садах, да и тот в неволе не дает никакого представления о своем настоящем  характере.    

     

Чати , или мбаракайя   (Felis mitts), походит несколько на ягуара, но отличается ростом (80 см длины, хвост 30) и основным, более желтоватым, чем красным, цветом шерсти, как у леопарда;  по этому фону разбросаны неправильные черные пятна; нижняя часть туловища –  совершенно белая. Водится в Ю. Америке до Патагонии и причиняет поселянам  большой вред, нападая на домашнюю птицу, причем ловко пролезает в самые узкие  отверстия и перепрыгивает через высокие частоколы. Страсть к курам проявляется  у него и в ручном состоянии, несмотря на то, что по характеру чати – ласковое,  привязчивое животное.    

К чати примыкает оцелот  (Felis  pardalis), длиной до 1,3 метра, из которых 40–45 см занимает хвост.  Туловище довольно широкое, заканчивающееся заостренным хвостом; уши короткие,  широкие, зрачки – продолговатой формы; мех густой, блестящий, красивого  пестрого рисунка; основной цвет – буровато‑серый или красновато‑желто‑серый.  Местом обитания оцелота является большая часть Ю. Америки до Парагвая на юге и  южная часть Сев. Америки; встречается чаше всего в лесах, скалистых и  болотистых местностях, вдали от поселений; выходит на добычу ночью, выбирая для  этого бурные, темные ночи. Пищей ему служат птицы и мелкие млекопитающие  (напр., крысы, мыши, затем – более крупные (свиньи, обезьяны). Хорошо лазает по  деревьям и отлично плавает. Приручить оцелота не стоит большого труда, и в  неволе он – очень грациозное, ласковое животное; но давать ему волю нельзя: он  передушит всех домашних птиц.    

Тигровая кошка  (Felis tigrina),  называется также маргуай , а испанцами – тигрилло, еще меньше оцелота  (длина туловища 50 см, хвост 30). Мягкий мех имеет по бокам бледно‑желтую  окраску, а снизу – белую. По образу жизни и в неволе сходна с оцелотом, только  гораздо миловиднее и более кротка; незаменима для истребления домашних грызунов  – крыс и мышей.    

В бразильских лесах чаще встречается длиннохвостая  кошка  (Felis macrura), с нашу домашнюю кошку, но отличается маленькой  головой, большими глазами, округленными книзу и заостренными кверху ушами и  сильно загнутыми беловатыми когтями. Основной цвет шерсти – рыжевато‑серый,  снизу белый, на котором разбросаны темно‑бурые пятна. Очень опасна для домашних  птиц.    

Напротив, пампасовая кошка   (Felis pajeros) считается совершенно безвредным существом. По серовато‑серебристому  цвету меха выступают темные или бледно‑ржаво‑бурые полосы, которые разбегаются  по всему туловищу сверху и спереди, вниз и назад. Величина – до 130 см, из которых хвост занимает 30. Пищей ее служат в пампасах небольшие грызуны; больше об ее  жизни ничего не известно; вероятно, прирученная и она охотилась бы за мышами.    

     

Другой род семейства кошачьих, представители которого широко  распространены по лесам, степям и пустыням Старого Света, за исключением  Австралии, представляет рысь (Lynx). Сюда относятся животные, легко отличимые  по своим ушам, оканчивающимся кисточками, затем, в большинстве случаев, по  густым бакенбардам и короткому, недоразвитому хвосту. Рассмотрим следующие  виды: болотную рысь, степную,  или каракала, полярную,  или  пишу, рыжую, обыкновенную  и пардовую рысь.     

Болотная рысь , или джунглевая кошка  (Lynx  chaus), представляет собой довольно стройное животное не более 3 фут. длины (90 см, из которых 22–27 хвост), покрытое желто‑серой или серо‑бурой, с темными  полосами, шерстью, а в Индии, – впрочем, редко, – попадаются черные  экземпляры. Глаза зеленовато‑желтые. Областью распространения этого вида  является большая часть Африки и южная, а также и западные части Азии, особенно  Персия, Сирия, Индостан, Каспийское побережье; в Гималаях она поднимается до  высоты 8500 футов. Во всех этих странах любимое ее местопребывания – леса, а  где их нет, напр., в Нильской равнине или джунглях Индии, то – сухие места  среди болот, в камышах и тростниках, наконец, хлебные поля. Днем и ночью можно  заметить этого хищника, неслышно крадущегося, подобно настоящей кошке, за  добычей; прижимаясь к земле и поводя ушами, животное, как змея, скользит в  траве и вдруг одним прыжком бросается на добычу… Пища ее состоит из мышей и  крыс, а также разных птиц – степных курочек, камышовок, ржанок, кур, голубей,  наконец, из зайцев, тушканчиков и т. п. На более крупных животных она  никогда не нападает, а человека, по‑видимому, избегает, хотя при случае,  особенно раненная, отчаянно защищается. В неволе рысь ведет себя, как и другие  дикие кошки: злобно и бешено, если попадет в неволю взрослой, и напротив,  добродушно, ласково, если попадет к человеку детенышем.    

Дюмихен рассказывает, что раз, во время путешествия по  Египту, ему пришлось быть в храмах Дендера. Здесь он услышал, что под полом  бывшая с ним его собака возится с каким‑то животным. Проникнув в подземелье,  путешественник с изумлением заметил, что это была болотная рысь; животное,  очевидно, попало сюда в поисках летучих мышей, но не сумело найти выхода и  казалось совсем истощенным. Дюмихен взял его с собой, накормил, приласкал, и с  тех пор рысь так привязалась к своему спасителю, что всюду следовала за ним,  как верный друг; подружилась она и с собакой, и они целыми днями мирно играли  вместе.    

     

Степная рысь , или каракал   (Lynx caracal), немного меньше предыдущей (длина – 65–75 см, хвост 25);  ноги у нее выше, тело тонкое, с длинными, узкими, заостренными ушами с  кисточкой. Худощавая, стройная фигура и сильные ноги, приспособленные для  быстрого бега, делают этого хищника настоящим «сыном пустыни», а темный или  светлый серовато‑желтый, без пятен, цвет шерсти как нельзя лучше сливает ее с  почвой и делает трудноотличимой (черные полосы встречаются у этой рыси только  на голове). Болотная рысь населяет всю Африку и Южную Азию и охотится не только  на мелких, но и на крупных животных.    

В неволе это – пренеприятное животное.  Стоит подойти к клетке, где оно лежит, по‑видимому, спокойно, чтобы возбудить  его гнев. Оно сердито вскакивает тогда и с фырканьем и урчаньем бросается на  зрителя, как бы желая растерзать его своими острыми когтями, или же забивается  в самый дальний угол клетки и, прижав к черепу длинные уши и сверкая глазами,  ворчит без конца.    

Ни в одном зоологическом саду не  удавалось приручить каракала, а между тем в Индии давно уже не только отлично  приручают его, но и дрессируют для охоты на птиц, лисиц, зайцев, павлинов и пр.    

Полярная рысь , или пишу  (Lynx borealis), один из важнейших пушных зверей Северной Америки и вместе с  тем – величайшее из животных этого рода, водящихся там: длина ее достигает  почти 4 фут., из которых 5 д. занимает хвост (точнее – 1,15 метра, и 13 см хвост). Длинный, густой, мягкий мех ее имеет буровато‑серебристо‑серую  преобладающую окраску; пятна почти незаметны и сливаются с общим тоном: светло‑серое  лицо обрамлено такой же бородой, кроме черного пятна под челюстями; летом мех  принимает более рыжеватый оттенок, а зимой – более серебристо‑белый.  Местопребыванием рыси являются лесистые страны Северной Америки, на юге до  Великих озер, на западе – до Скалистых гор. По описанию некоторых наблюдателей,  напр., Ричардсона, полярная рысь довольно труслива и охотится лишь за зайцами  да мелкими грызунами, от человека же и собак всегда бежит. Однако, вероятно, и  она в случае нужды сумеет защитить свою шкуру. В неволе она угрюма и спокойна,  но недружелюбна. Вместе с водящейся также в Америке рыжей рысью  (Lynx  rufus) этот вид является наиболее ценным для человека из всех диких кошек, так  как мех полярной рыси ценится довольно высоко (до 15–20 руб. шкурка).    

     

Самой красивой, большой и сильной из всего рода Lynx  следует, бесспорно, признать обыкновенную рысь  (Lynx vulgaris). Плотное  сложение, сильные ноги и мощные лапы, напоминающие лапы тигра, – все это с  первого взгляда указывает на большую силу животного. Довольно длинные,  заостренные уши оканчиваются кисточкой черных густых (длиной в 4 см) волос, тело же одето густым, мягким рыжевато‑серым с рыже‑бурыми пятнами мехом, который  свешивается по обе стороны бороды в виде бакенбард. Глаза бронзово‑желтого  цвета с крупным зрачком.    

В прежнее время обыкновенная рысь была распространена по  всей Европе, но теперь область ее распространения ограничивается лесами России,  Скандинавии, Альп и Карпатов; в южных странах Европы, напр., в Греции, Италии и  Испании, нашу рысь заменяет родственная ей пардовая рысь, в остальных же местах  нашей части света она совершенно истреблена; так, в Англии рысь исчезла уже  давно, в Германии же последний экземпляр ее был убит в 1846 году.    

По своим размерам рысь – самый большой представитель  семейства кошек в северных лесах. Взрослая рысь по величине не уступит своему  близкому родственнику – леопарду. Длина ее тела достигает иногда четырех футов,  высота в шейке – двух футов, а вес – 90 фунтов и более.    

При такой величине рысь обладает соответственной силой и  общей всем кошкам ловкостью, а потому немудрено, что является очень опасным  врагом для многих обитателей леса. Не говоря уже об оленях, даже огромный лось  иногда подвергается нападению рыси. Отлично лазая по деревьям, рысь обыкновенно  избирает своим наблюдательным пунктом одну из нижних ветвей; здесь она лежит,  вытянув тело вдоль сука, закрытая листвой, и терпеливо по целым дням поджидает  добычу; если какой‑нибудь неосторожный олень покажется вблизи засады, хищник  или прямо бросается на него сверху, или делает три‑четыре огромных прыжка и,  вскочив на спину жертвы, перекусывает ей шею. Бывали случаи, когда подвергшиеся  таким нападениям животные далеко убегали со своим страшным всадником. Так,  однажды в одну из норвежских деревень прибежало перепуганное стадо коз; на  одной из них сидела молодая рысь, так глубоко запустившая свои когти в тело  жертвы, что сама не могла их вытащить; несчастная коза в испуге бросалась из  стороны в сторону, пока, наконец, подоспевшим людям не удалось подстрелить ее  врага.    

Подобно многим другим своим родственницам, рысь отличается  крайней кровожадностью и истребляет жертв больше, чем может съесть. Нередки  примеры, когда одна рысь заедала целое стадо овец в несколько десятков голов.  Оттого за рысью охотятся с большей ненавистью, чем за каким‑нибудь другим  хищником. Охота производится обыкновенно с опытными собаками, которые, открыв  рысь на дереве, лаем призывают охотника, сами оставаясь на почтительном  расстоянии. Рысь обыкновенно не трогается с места, так как нисколько не боится  собак. Этим пользуется охотник и, подойдя к дереву, стреляет в зверя. Но тут уж  надо целить вернее! Раненая рысь – очень опасный враг: она яростно бросается  охотнику на грудь и глубоко вонзает свои когти и зубы в его тело. Несчастные случаи  на охоте за рысью далеко не составляют редкого исключения. Тем не менее охота  за рысью, особенно там, где этих зверей встречаешь довольно часто, напр., в  России, в Сибири, постоянно привлекает многих охотников – отчасти потому, что  рысь, как уже было сказано, очень вредный зверь для стад, отчасти же потому,  что рысий мех за красоту своего рисунка ценится довольно дорого. В Восточной  Сибири цена хорошей рысьей шкуры равняется цене трех собольих, шести волчьих,  двенадцати лисьих и сотни беличьих мехов. Богатые инородцы, особенно якуты,  охотно носят верхнее платье из рысьего меха; зачастую последний идет также на  шапки.    

Водится рысь обыкновенно в самых непроходимых лесах,  особенно в лесистых ущельях и оврагах, наполненных буреломом. Здесь она  проводит день, ночью же выходит на охоту. Если лес обилен дичью, рысь  ограничивается ею и не трогает домашних животных: косули, олени, барсуки,  сурки, зайцы, рябчики, тетерева, даже белки и мыши составляют тогда ее поживу;  в противном случае голодный хищник нападает на стада и даже делает попытки  пробраться в овечьи и козьи хлевы. В Швейцарии был случай, когда рысь,  пробираясь в козий хлев, прорыла под стеной ход и уже просунула внутрь свою  голову, как в этот момент была замечена бывшим в хлеве козлом; недолго думая, храбрый  Васька наклонил свои рога, разбежался и нанес рыси несколько таких почтенных  ударов, что хищник остался в норе мертвым.    

Содержимые в неволе рыси могут быть причислены к самым  привлекательным из всех кошек. Правда, по сравнению с настоящими кошками они  кажутся угрюмыми, упрямыми и ленивыми, неподвижно лежат половину дня на одной и  той же ветви; но эта неподвижность – только кажущаяся. Присмотритесь  внимательней и вы увидите, как движутся уши и хвост, доказывая, что чувства  зверя постоянно настороже. Рысь ведет себя с достоинством; спокойно и  пристально смотрит она на брошенный кусок мяса, медленно приближается к нему,  схватывает его с быстротой молнии, учащенно виляя при этом своим коротким  хвостом, но ест умеренно и спокойно. Другое дело, когда она увидит проходящее  мимо животное: она вся настораживается тогда, принимая красивую позу хищника,  находящегося в ожидании. Она не обращает даже ни на что внимания, будучи  поглощена созерцанием соблазнительной для нее добычи. Если же последняя  удаляется от нее, то рысью овладевает сильное нетерпение, и она начинает  прыгать по клетке, с удивительной быстротой поворачиваясь во все стороны.    

К сожалению, содержать в неволе это красивое животное не так‑то  легко: если оно хорошо переносит холод, то зато является крайне требовательным  к пище: ест только лучшее мясо и требует перемены даваемого ей корма, иначе  скоро умирает.    

Совсем другое дело, если ей предоставить свободу. Один  наблюдатель, Левис, рассказывает, что у него была молодая рысь, до того  привыкшая к нему, что ходила за ним по пятам, словно собака, всегда отзываясь  на свою кличку Люси. Это животное было выдрессировано для охоты и вело себя  образцово, слушаясь малейшего знака хозяина. Как у настоящей охотничьей собаки,  у нее было развито чувство чести и стыда.    

«Однажды, – говорит Левис, – мне пришлось  наблюдать оригинальную сцену. В нашей усадьбе был выкопан большой пруд. В  ноябре он замерз; лишь посредине его вырубили прорубь, в которой теперь  полоскались гуси. Моя рысь смотрела на птиц алчным взором. Низко присевши на  льду, она ползком подвигалась вперед, виляя от нетерпения хвостиком. Но вот  гуси заметили врага. Тогда наша любительница охоты приседает и, как камень из  пращи, кидается, расставив лапы, в середину испуганного стада, не подозревая,  на какой обманчивой стихии покоится желанная добыча. Вместо того чтобы каждой  лапой схватить по гусю, она шлепается в холодную воду, так как все птицы быстро  выскочили из воды или нырнули. Я считал теперь гусей, рассеявшихся по гладкому,  как зеркало, льду, погибшими, но, к удивлению, вместо того, чтобы овладеть  добычей, мокрая рысь сконфуженно проскользнула между беззащитными гусями,  опустив голову и каждым движением выражая свой стыд, потом на много часов  спряталась в уединенном месте. Голод, страсть к охоте и прирожденная кровожадность  не могли подавить в ней стыда перед неудачным нападением.    

Пользуясь полной свободой, Люси всегда была весела, подвижна  и здорова, хотя питалась неправильно, так как в деревне в иное время и совсем  нельзя достать свежего мяса.    

Самой своеобразной чертой ее характера была ожесточенная  ненависть к кошкам: она не могла равнодушно пропустить ни одного из этих бедных  животных, чтобы мгновенно не растерзать ее. Все они боялись ее больше собак.  Наконец, ее страсть грозила полным исчезновением в поселке всех «кисонек», и я  уступил ее в другие руки. Потом вскоре узнал, что бедное животное запрятали в  клетку; привыкши к свободе, оно не вынесло этой жизни и скоро околело».    

Мех рыси, особенно северных пород, всегда в хорошей цене (до  15 р.), да и мясо считается вкусным, поэтому это животное подвергается  усиленному преследованию со стороны охотников.    

     

В Южной Европе наша рысь заменяется  несколько меньшим (не более 1 м) родичем ее – пардовой рысью  (Lynx  pardinus), покрытой рыжевато‑серым с черными пятнами и полосами мехом и с  буровато‑серой бородой. На Пиренейском полуострове, где она особенно часто  встречается, местопребыванием ее служат сплошные леса, где розмарин и  вечнозеленый дуб образуют рощи. Образ жизни ее такой же, как у ее северного  родича; главная пища – дикие кролики, которыми так богата Испания. За ней точно  так же усиленно охотятся частью из‑за ее белого мяса, похожего по вкусу,  говорят, на телятину, частью – из‑за меха, идущего на куртки и шапки.    

     

Третий род семейства кошек, охотничьи леопарды , или гепарды  , представляет для зоолога большой интерес в том отношении, что является  соединительным звеном между кошками и собаками. Латинское название гепарда –  Cynailurus – как нельзя лучше характеризует этого зверя; он в самом деле –  полусобака и полукошка. Его мех своей пестротой похож на шкуру леопарда, но  своей жесткостью напоминает мех собаки. Голова гепарда, с ее низкими, широкими  ушами, походит на кошачью, но длинные ноги с высунутыми наружу тупыми ногтями –  собачьи, а хвост опять напоминает кошку. Характер гепарда точно так же  напоминает и собаку, и кошку. Хитрость и лукавство, присущие кошачьей породе,  соединены в нем с добродушием, миролюбием и понятливостью собаки.    

Гепардов в настоящее время различают несколько видов; это:  1) чита  (Cynailurus jubatus), или азиатский гепард ; 2) фаххад   (C. guttatus), или африканский гепард ; 3) крапчатый гепард  (C.  soemmerriningii) и 4) шерстистый гепард  (C. laneus). Эти виды очень  сходны между собой, различаясь лишь в мелочах; так, у читы цвет меха – светло‑желтовато‑серый  с черными пятнами, покрывающими и живот, кончик хвоста черный, а у фаххада  черные пятна разбросаны по желто‑оранжевому полю, живот белый и без пятен;  кончик хвоста – белый и т. п. Крапчатый гепард отличается от фаххада более  темным основным цветом и более мелкими пятнами, а также большой гривой на шее и  длинными волосами на темени; шерстистый гепард имеет толстое тело и толстые  ноги, темно‑чалые пятна на светло‑рыжем фоне и одноцветную голову. Размеры их  почти одинаковы: длина тела – 3 фута с 2–3 дюймами, длина хвоста – 2 фута, высота тела – столько же.    

Живет гепард преимущественно в степных местностях: Юго‑Западной  Азии (Персии, Туркестане), а также в Северо‑Восточной Африке; травоядные  обитатели этих стран служат ему главной пищей. Так как все степные животные,  напр., антилопы, газели и т. п., отличаются большим проворством, гепард  же, напротив, не в состоянии бегать долго и быстро, то во время охоты ему  необходимо пускать в ход всю свою хитрость. И в этом отношении гепард  действительно не уступит лучшей собаке: тихо, неслышно ползет он к добыче,  прижимаясь к земле, и только подкравшись на близкое расстояние, решается на  открытое нападение. Но одной способностью, свойственной большинству кошек, он  не обладает: он не умеет лазить. Голос его также оригинален. Гепард мурлычет,  подобно кошке, только грубее и глубже; в раздражении же он фыркает, подобно  своим родичам, также свирепо щелкает зубами и при этом издает глухое ворчание,  которое Блейт сравнивает с блеянием козы.    

Врожденная способность гепардов к охоте давно уже подмечена  туземцами Азии, которые с давних пор приручают их в качестве охотничьих  животных: отсюда немецкое название гепарда Jagdleopard – охотничий леопард.  Иосиф Барбаро, путешественник XV века, видел у одного армянского князя сто дрессированных  для охоты гепардов. Монгольские ханы прежнего времени держали этих зверей в еще  большем количестве – целыми тысячами. И в настоящее время охота с гепардами в  общем ходу на Востоке, особенно в Персии и Индии, где туземцы успешно  дрессируют читу, тогда как фаххад с той же целью приручается арабами Сахары и  абиссинцами.    

Вот как один из очевидцев описывает подобного рода охоту.    

«Погонщик верблюдов, – их обыкновенно употребляют для  отыскания дичи и для устройства охоты, – сообщил нам, что за полмили  пасется стадо газелей. Мы тотчас решили преследовать их с нашими гепардами.  Каждый гепард помещался на открытой тележке, запряженной парой волов. Животные  были привязаны недоуздком к верхней части телег; кроме того, провожатые держали  их за ремни, связывавшие им ноги, а на головах гепардов были кожаные шапочки,  закрывавшие им глаза. Так как газели чрезвычайно пугливы, то лучший способ  приблизиться к ним – сидя в охотничьей телеге, которая устраивается так же, как  обыкновенные крестьянские тележки; животные привыкли к этим последним и  подпускают их на 70, даже на 50 сажень… У нас были с собой три гепарда, и мы  подвигались к месту, где были замечены газели, так что одна телега следовала от  другой на расстоянии около 100 аршин. В таком порядке въехали мы в поле  хлопчатника, где увидели четырех газелей. Кучер моей телеги сумел подъехать к  ним всего на 35 сажень, после чего с гепарда были сняты шапочка и путы. Заметив  добычу, зверь тотчас прилег к земле животом и медленно стал ползти к газелям,  прячась на пути за каждое возвышение. Но едва газели заметили его, как гепард  вскочил, в несколько мгновений очутился среди них, схватил самку, пробежал с  нею около 70 сажень, затем ударом лапы повалил животное на землю. Другой  гепард, выпущенный вслед за первым, сделал четыре‑пять отчаянных прыжков, но,  промахнувшись, бросил преследование и с мурлыканьем возвратился назад в свою  тележку… Когда пойманная газель была убита, один из охотников надел на гепарда  шапочку, отрезал добыче голову, собрал кровь в деревянную чашку и поставил ее  перед гепардом. Кроме того, ему дали, по праву охоты, одну ногу газели».    

Уже из этого рассказа видно, как сравнительно легко  становится гепард ручным. По нашему мнению, ни одна из кошек, за исключением  разве льва, не может сделаться такой ручной. Будучи приручен, гепард теряет  всякие следы дикости и отличается замечательным добродушием. Ему никогда не  придет в голову перекусить тонкую веревку, которой его привяжут. Подходить к  нему, гладить и ласкать можно без всякого опасения. Только присутствие других  хищных животных выводит его из себя.    

У меня был настолько ручной гепард, что я водил его с собой  по улицам на веревке, вместо собаки. Однажды я привязал Яка, – так звали  гепарда, – к длинной бечевке, намотал последнюю на руку и таким образом  повел его гулять. По дороге мне встретились две большие дворняжки, лениво  шедших наперерез. Желая знать, что будет делать гепард, я спустил бечевку.  Тотчас Як лег на землю и тихо пополз к собакам, которые, остановившись, с  удивлением смотрели на невиданного зверя. Наконец, гепард подполз достаточно  близко, вскочил на ноги, в три‑четыре прыжка догнал одну из собак и ударами лап  повалил ее на землю. Бедная дворняжка перепугалась до смерти и принялась  жалобно выть. Все другие собаки, бывшие на улице, принялись ей вторить, что  собрало на месте происшествия кучу народа. Видя это, я оттащил гепарда от его  добычи и поспешил увести домой.    

В другой раз мне удалось устроить турнир между Яком и  пленным леопардом. Леопард этот отличался замечательно бешеным нравом, –  это был «черт в образе кошки». Обыкновенно он сидел на цепи в клетке, но в день  боя клетку отперли и цепь удлинили, привязав к ней веревку. Затем я позвал  гепарда. Як был в чрезвычайно добродушном настроении и откликнулся на зов  довольным мурлыканьем. Едва, однако, он заметил леопарда, как добродушие его  мигом исчезло: глаза выпучились, грива встала дыбом. Як зафыркал и храбро  бросился на врага. Тот принялся яростно отбиваться, но скоро был повален на  землю. Однако тут‑то он и сделался особенно страшен: лежа на спине, он наносил  Яку такие раны когтями, что я стал опасаться за жизнь своего любимца. Но гепард  словно не чувствовал ран: он продолжал храбро кусать своего врага и победил бы  его окончательно, если бы я не прекратил драки, облил противников холодной  водой. Леопард с бешеным рычаньем поспешил спастись в свою клетку; что касается  Яка, то через несколько минут он пришел в свое обычное благодушное настроение.    

Еще лучше характеризует гепарда следующий случай. Когда я  жил в Александрии, некоторые из моих соотечественниц зашли ко мне, чтобы  взглянуть на мои коллекции, но не застали дома. При следующей встрече я шутя  пообещал дамам привести к ним некоторых своих зверей и вскоре, узнав, что эти  дамы собрались вместе, решил на самом деле исполнить свое обещание. Взяв своего  Яка, я привязал его на веревку и отправился в гости. Когда прислуга увидела  меня вместе с таким спутником, то хотела поднять тревогу, но я успокоил ее и,  поднявшись вместе с Яком во второй этаж, в дверях залы попросил у бывших там  дам позволения войти с собакой. Позволение, конечно, было дано, и гепард вслед  за своим хозяином вошел в залу. Увидев страшного зверя, дамы перепугались,  подняли крик и в отчаянии вскочили на большой круглый стол. Но это повело лишь  к тому, что Як тоже вскочил к ним и, добродушно мурлыча, принялся ласкаться то  к одной, то к другой. Мало‑помалу страх дам прошел, и они принялись гладить  гепарда, а через некоторое время он сделался их общим любимцем.    

Из этих рассказов видно, что гепард, походя наружностью на  кошек, своим характером, однако, гораздо больше походит на верных, добродушных  друзей человека – собак.    

Подобно тому, как гепард является соединительным звеном  между кошками и собаками, так фосса  служит переходом от кошек к  виверрам.    

     

Единственный представитель этого рода –  мадагаскарская фосса , или хорьковая кошка , как называют ее –  Cryptoprocta terox. По общему виду, устройству морды и втягивающимся когтям ее  можно было отнести к семейству кошек, но яйцевидные уши, более длинные, нежели  у кошек, усы, особые железы под хвостом, откуда фосса выбрызгивает на своих  врагов вонючую жидкость, все это противоречит этому предположению, сближая  фоссу с виверрами.    

Что касается ее образа жизни и  привычек, то в этом отношении осталось еще много темного, так как ни один  европеец еще не имел возможности наблюдать ее. Между тем эта оригинальная кошка  очень обыкновения на Мадагаскаре, и по всему острову идет о ней худая слава,  как о первой любительнице домашней птицы. Словом, ее репутация не выше нашей  лисы, пожалуй, только фосса – еще больший разбойник, так как, не ограничиваясь  курами и гусями, смело нападает и на поросят. В то же время, вооруженная своим  вонючим выделением, которого не может никто вынести, фосса почти не боится  никаких врагов. Туземцы, правда, ненавидят ее от души, но все‑таки и страшно  боятся встречи с нею.    

Путешественник Поллен рассказывает по  этому поводу забавную историю. Цудсе, его слуга – охотник, встретил однажды  фоссу, которая при его появлении выразила фырканьем свое удивление (обыкновенно  же она ворчит, почти как собака). Вместо того чтобы пойти на ненавистного  врага, перепуганный охотник, дрожа всем телом, бросил ружье, влез на дерево и  оставался там, пока животное не скрылось в ближайших кустах.    

Между тем туземцы очень лакомы до мяса  фоссы и при случае не прочь достать его. Обыкновенно они подманивают зверя на  живого петуха и издали поражают его стрелами или пулями.    

С внешней стороны фосса нельзя сказать  чтобы красивый зверь: ее длинное (более 21/2 фут.), вытянутое туловище,  снабженное длинным (до 2 фут.) хвостом, покрыто коротким, густым и жестким  мехом красновато‑желтого цвета; ноги – низенькие (всего 6 дюйм.). Впрочем, когда этот зверь крадется со своими кошачьими ухватками за добычей, он не лишен  некоторой грациозности.    

     

Семейство виверровых  (Viverridae) отличается от  кошек длинным, тонким, на коротких ногах телом относящихся к нему животных;  длинной, тонкой шеей, на которой сидит вытянутая голова с небольшими глазами,  длинным, большей частью висячим хвостом, четырех – или пятипалыми ногами, у  многих втяжными когтями. Характерный признак представляют также находящиеся под  хвостом особые железы, выделяющие пахучее вещество, которое иногда скопляется в  особом мешке. Зубы виверр, в числе 36 или 40, как у настоящих хищников; клыки –  большие, острые и тонкие, резцы – мелкие, коренные – зубчатые, острые.  Распространены виверры главным образом в Африке и Южной Азии; в Австралии их  совсем нет, в Америке встречается только один вид, в Европе, по побережью  Средиземного моря, – 3 вида. Местопребыванием их служат самые разнообразные  местности: степи, пустыни, леса, речные берега; они ютятся и в расщелинах скал,  и в дуплах деревьев, и в земляных норах, наконец, просто в кустарниках.    

     

По образу жизни виверры – большей  частью ночные животные, быстрые, живые; лишь некоторые из них можно назвать  ленивыми; большинство их живет на земле, а немногие – на деревьях. Из чувств  лучше всего развито обоняние, с помощью которого виверры и находят свою добычу  (большей частью вредных для человека мелких животных). На втором месте по  остроте стоит зрение; зрачок у одних – круглый, у других – щелевидный.    

Слух, а также осязание и вкус заметно  менее развиты, хотя стоят все‑таки не низко, так как многие виверры, напр.,  различают сладость плодов; другие относятся не безразлично к пахучим  выделениям, вообще свойственным этим животным.    

Виверры и страннохвосты распространяют  заметный мускусный запах. Утверждали, что в замкнутом пространстве последний  невыносим, но я не замечал этого; по мне, вонь от куниц или волков гораздо  неприятнее.    

Со стороны умственного развития виверр  не следует ставить очень низко. По крайней мере, и на свободе, и в неволе я  замечал в них ум, и способность к усвоению, и чувство симпатии или антипатии.  По моему мнению, мало животных, которые бы легче приручались, чем виверры. Но добродушными  их во всяком случае нельзя назвать: не только по отношению к животным других  видов, а даже к экземплярам того же вида виверры относятся недоверчиво,  фыркают, злятся, кусаются и дерутся, так что едва можно разнять их.    

Настоящая дружба между этими животными  чрезвычайно редка; впрочем, мне пришлось наблюдать чету очень нежных супругов.  Матери довольно нежно любят своих детенышей, число которых колеблется от 1 до  6. Детеныши легко свыкаются с неволей, довольствуясь сырым мясом, молоком с  хлебом и плодами; но очень чувствительны к влиянию погоды и любят чистое  помещение. Виверр держат то для ловли крыс или мышей, то для добывания  драгоценного цибета, то ловят из‑за меха, а местами – из‑за мяса.    

     

Виверр делят обыкновенно на две группы: кошконогих   (Ailuropoda) с втяжными когтями, и собаконогих  (Cynopoda) с невтяжными  когтями. К первой группе прежде всего относятся собственно виверры . Это  – животные с вытянутым в длину телом, но на довольно длинных ногах, с пятью  пальцами и повислым хвостом; уши – широкие, короткие, глаза с круглым зрачком,  умеренной величины, морда острая, мех мягкий. Наиболее известна – африканская  циветта  (Viverra civetta), ростом со среднюю собаку (70 см длины, и хвостом в 35 см), по наружности представляет среднее между куницей и кошкой.  Толстое тело ее оканчивается широкой, выпуклой головой с несколько заостренной  мордой, короткими, острыми ушами и косо прорезанными глазами с круглым зрачком.  Густой, грубый и довольно редкий мех, переходящий на спине в черно‑бурую гриву,  имеет красивый пепельно‑серый, иногда желтоватый основной фон, на котором  выступают многочисленные круглые и угловатые черно‑бурые пятна; на шее эти  пятна белые, точно так же, как и морда на конце.    

Родиной циветты являются главным образом страны Нижней и  Верхней Гвинеи (хотя она встречается и в Восточной Африке), где она живет на  бесплодных плоскогорьях и горах, скудно поросших растительностью. Днем она  спит, а ночью выходит на добычу, нападая на мелких млекопитающих, птиц, а в  случае нужды поедая земноводных и даже плоды и корни.    

Пойманные молодыми циветты скоро свыкаются с неволей,  пойманные же старыми всегда остаются дикими и раздражительными; будучи  рассержены, они сгибают спину, как кошки, поднимают гриву дыбом и издают  хриплый звук, несколько похожий на ворчание собаки. Сильный запах мускуса,  издаваемый этими животными в неволе, делает их едва выносимыми для слабонервных  людей. Зато выделяемый ими цибет, прежде служивший лекарственным средством, а  теперь входящий, как существенная составная часть, во многие благовония,  доставляет порядочный доход. Для этой цели раньше держали циветту во многих  городах Италии, Германии и Голландии, а также в Каире.    

     

Для добывания этого вещества животное  крепко привязывают к прутьям клетки, затем пальцами выворачивают железистый мешок  и выдавливают жирное, маслянистое, похоже на сало содержимое его, после чего  смачивают мешок кокосовым молоком или молоком животных, чтобы успокоить боль,  причиняемую виверре при выдавливании. Обыкновенно эту операцию производят  дважды в неделю. Свежий цибет представляет белую пену, которая затем буреет,  несколько теряя свой запах. Затем его подвергают очистке: намазав на листья  бетеля, очищают от волос, потом моют водой, а после – лимонным соком и,  наконец, сушат на солнце. Сухой цибет сохраняют в прохладном помещении, в  жестяных или оловянных коробках. Лучшим сортом считают цибет азиатской виверры,  с Буру, одного из Молукских о‑вов, затем идет яванский цибет, наконец,  бенгальский и африканский. Обыкновенно самцы доставляют меньше цибета, нежели  самки, но зато лучшего качества. В настоящее время торговля этим пахучим  веществом сильно упала, так как ему все более и более предпочитают мускус.    

По словам Чекки, в Каффе ежегодно ловят  до 200 виверр; получаемый пахучий продукт продается по цене 0,6–1,8 марки (30–90 коп.)  за вес талера, т. е. 27 грамм.    

Что касается значения цибета для самих  животных, то этот вопрос остается еще не выясненным; полагают, впрочем, что  цибет служит средством для привлечения животных другого пола.    

     

Несмотря на давнишнее, по‑видимому, знакомство человека с  циветтой, образ жизни этого животного и до сих пор точно не изучен, равно как и  содержание в неволе. У меня были циветты, два детеныша, тихие и скучные,  спавшие целый день. Но скоро один загрыз другого в драке, а потом и сам умер от  полученных ран. Другие виверры, которых я наблюдал, мало отличались от них:  днем они также спали, а ночью начинали безостановочно бегать по своему  помещению мелкими, скорыми шагами, выказывая замечательную ловкость и гибкость.  В это время они проявляли сильный аппетит, а днем часто не обращали внимания на  самые лакомые куски. Живую добычу они схватывали с быстротой молнии, не тратя  времени на подкрадывание и другие ухищрения при нападении. В Лондонском  зоологическом саду циветты успешно размножались.    

     

Почти то же, что можно сказать об  африканской циветте, относится и к азиатской , или настоящей , циветте   (Viverra zibetha), немного больших размеров (длина тела – 89 см, хвост – 56), с более острой мордой и длинными ушами. Шерсть, нигде не образующая гривы,  темная, буровато‑желтая, на которой выступают частые темно‑рыжие пятна,  сливающиеся на спине в широкую черную полосу. Распространена по всему  Индокитаю, где живет в рощах и кустарниках, занимаясь кражей уток и кур.    

В том же Индокитае, а также и  Индостане, за исключением стран по Инду и западной части Раджпутана,  встречается другой вид виверры, расса  (Viverra malaccensis),  значительно меньших размеров (60 см), но с более длинным хвостом и большими ушами, при очень узкой морде. Говорят, она бродит и днем, ловко лазая по  деревьям. Расса мечет 5–6 детенышей. Малайцы держат ее в неволе из‑за  доставляемого ею цибета; кормят они ее рисом и бананами или, для перемены,  птицами; от кормления бананами, говорят, получается особенно благовонный цибет.    

По моим наблюдениям, это – крайне  красивое, подвижное, гибкое и ловкое животное, напоминающее по грациозности  своих движений нашу кошку. Она ходит, держась высоко на вытянутых ногах,  садится, как кошка и собака, часто встает на задние ноги, подобно грызунам, и  «служит», как собачка. Ее чуткий нос находится в постоянном движении; она  обнюхивает все, что дают; жадно бросается на живых животных всякого рода,  хватает их зубами, душит, некоторое время играет, как кошка, затем быстро  пожирает. Голос ее представляет сердитое кошачье ворчание; кроме того, она  фыркает; в гневе щетинит шерсть и распространяет сильный запах цибета.  Особенную живость она обнаруживает утром и вечером. Супруги живут мирно, но с  другими животными даже того же вида и эта циветта постоянно не в ладах;  особенно злобно она бросается на кошек и собак, если их держать перед нею. В  зоологических садах она размножается.    

Генетта  (Viverra genetta),  единственная виверра, встречающаяся в Европе, отличается очень вытянутым телом,  пятипалыми ногами и длинным хвостом. Величина ее тела – 50 см, хвост – 40 см; голова маленькая, с длинной мордой и короткими, широкими ушами. Глаза  с таким же зрачком, как у кошек, днем кажущимся щелью. Пахучего вещества (с  запахом мускуса) выделяется мало. Основной фон короткого, густого и гладкого  меха – светло‑серый; пятна черные и белые. Настоящее отечество этого крайне  изящного, но при этом очень хищного и кровожадного, злого и смелого зверька –  горы Атласа; но он встречается в Испании и Южной Франции. Днем он прячется,  ночью же выходит на добычу, неслышно скользя от камня к камню, от куста к  кусту, старательно нюхая и прислушиваясь по всем направлениям, всегда готовый  при малейшем признаке присутствия живого маленького животного напасть на него и  задушить. Главная его пища – крысы и мыши, затем – птицы и их яйца.    

Генетту очень легко приручить, и в  неволе она очень добродушна; с себе подобными, в противоположность  вышеописанным видам, она живет в мире и согласии. В Марокко ее держат для ловли  крыс и мышей, вместо домашней кошки. В доме этот чистоплотный, изящный зверек  очень приятен, если бы не запах мускуса, испускаемый им, и многими совершенно  непереносимый.    

Мало отличающийся от собственно виверр линсанг   (Prionodon gracilis) выделяется Грэем в качестве представителя особого рода.  Очень острая голова, необыкновенно вытянутое тело (в 70 см с хвостом), почти равный ему хвост и лишенный гривы гладкий мех – таковы внешние признаки  этого животного. Зубов – 38. Шерсть светло‑серая или желтовато‑белая с темно‑бурыми  пятнами и полосами. Родина линсанга – Б. Зондские о‑ва, Малакка и Сиам. Кроме  него, на материке Азии встречаются еще: 1) пятнистая тигровая циветта (Р.  pardicolor) и 2) P. maculosus, до 90 см величины.    

     

К циветтам довольно близки также пальмовые куницы ,  или страннохвосты  (Paradoxurus), хвост которых имеет у некоторых видов  свойство закручиваться в кольца, отчего, по‑видимому, и происходит их название.  На ногах у них по 5 пальцев с выдвижными когтями, которыми они схватывают  добычу, подобно кошкам; глаза – кошачьи, зубов – 40. Запах выделяемой жидкости  нисколько не похож на тот, который издают циветты, у некоторых видов он крайне  противен. Все страннохвосты живут в Южной Азии и на близких к ней островах,  преимущественно Зондских. Выходят на добычу ночью, отлично лазают и гоняются за  птицами и мелкими млекопитающими. Впрочем, иногда они предпочитают растительную  пищу, производя набеги на сады и плантации.    

     

Индийская пальмовая куница , на  Цейлоне – угудора  (Paradoxurus niger), по строению и окраске меха  напоминает генетту, а по величине равняется домашней кошке (45–55 см длины  с таких же размеров хвостом). Основная окраска темно‑бурая, почти темная;  местами испещрена белыми пятнами. Водится на Цейлоне и в Индостане, в лесах и  степях, а равно и в селениях. Любит плоды (особенно ананасы, а также кофе), но  наносит большой ущерб и птичьим дворам. Легко приручается.    

В Индокитае и на Зондских о‑вах этот  вид заменяется другим – малайской пальмовой куницей  (или музангом (P.  hermaphroditus), несколько менее предыдущего и с более коротким, грубым мехом.  Окраска изменчива; некоторые животные имеют желтоватый основной тон с черными  пятнами; брюхо серое, шея беловатая. Эти животные часто нападают на кофейные  плантации, пожирая плоды, но переваривая только мясистую, сочную оболочку их, а  зерно выбрасывая вместе с калом, так что оно оказывается совершенно  неповрежденным. Яванцы передавали Юнгхуну, что это даже лучшие семена кофейного  дерева, вероятно, потому, что животное выбирает только самые хорошие плоды.  Кроме того, музанг питается еще птицами, яйцами их и насекомыми, которых ловит  очень ловко.    

Беннет рассказывает об одном музанге,  бывшем у него в неволе. «Он был кроток и играл, как котенок; ложился на спину,  забавлялся брошенной веревкой и издавал при этом тихое мурлыканье, похожее на  барабанную трель. Очень часто он забавлялся таким образом со своим длинным  хвостом. Если ему мешали во время еды, он сердито ворчал. Воду он пил, лакая,  как собака или кошка, причем был нечистоплотен и часто становился передними  лапами в чашку с водой… Это было вообще капризное, непостоянное создание, и  когда не исполняли его желания, он страшно злился, бешено схватывал за руку  первого попавшегося и, наверное, прокусил бы ее насквозь, если бы его молодые  зубы могли это сделать. При этом он раздувал щеки и злобно поводил своими длинными  усами, испуская своенравные крики и ворчание. Когда его трогали рукой, он  тотчас принимался зализывать это место языком и торопился запрятаться в темный  угол.    

По временам, когда музанг скучал, он  кричал так громко и пронзительно, что его крик разносился по всему кораблю, на  котором мы плыли. Ночью шум становился еще неистовее: музанг бегал взад и  вперед, визжал и кричал без умолку, не давая никому спать. Чтобы предотвратить  этот шум, я надумал потом давать ему птичьи косточки, чем он и занимался всю ночь.  Он охотно ел мясо всякой птицы, но еще больше любил различные фрукты. После  обеда он был в самом лучшем расположении духа и позволял себя ласкать, но  никогда не выказывал при этом ни малейшего удовольствия. Днем он спал,  свернувшись по‑кошачьи в клубок, ночью бодрствовал».    

К этому я могу присоединить, что  музанги редко уживаются друг с другом, не только с другими животными.  Исключение представляла жившая у меня пара, но те зато аккуратно пожирали  собственных своих детей.    

Относительно хватательной способности  хвостов музангов, о которой говорят некоторые, я сильно сомневаюсь и никогда не  замечал у своих пленников, чтобы они хватали что‑нибудь хвостом.    

Вид пагума  (P. larvatus),  живущий в Китае и на Формозе, резко отличается от предыдущих своими большими,  короткими треугольными плотоядными зубами; величина же его одинаковая с теми.  Окраска его густого роскошного меха на голове – черная, на щеках, горле и шее –  серая, на спине – желтовато‑серая. Днем пагума спит, ночью же оживляется. Жара  для нее неприятна и возбуждает одышку.    

К однородному типу со страннохвостами  относится еще одно неуклюжее хищное животное, напоминающее речную выдру. Это – мампалон   (Cynogale bennetii), водящееся на Малакке, Суматре и Борнео. Короткое (в  60–65 см) туловище его, покрытое желтовато‑бурым с черным мехом,  оканчивается длинной, заостренной мордой; ноги и хвост – короткие, подошвы  голые, на лапах по пяти пальцев, наполовину соединенных между собой перепонкой  и вооруженных выгнутыми когтями. Особенно замечательны в нем большие усы,  состоящие из длинных желтовато‑белых щетин. Животное это умеет ловко лазать по  деревьям; питается рыбой, птицами и плодами.    

Наконец, к страннохвостам присоединяют  обыкновенно одно оригинальное животное Западной Африки (Лоанго, Камерун, Конго,  Нигер), с невыдвижными когтями, нандинию  (Nandinia binotata), по форме  головы напоминающую кинкажу и маки, а туловищем – страннохвоста. Мягкий мех ее  сверху – темный, с черным рисунком, снизу – светлый желтовато‑белый. Размер – 80 см, на долю хвоста приходится 40 см; зубов – 40; резцы очень малы, треугольные, клыки  большие, кривые, бороздчатые, как у галаго; задние коренные – маленькие,  круглые и плоско‑бугорчатые, что составляет отличительный признак зубов хищных  плотоядных животных и полуобезьян. Глаза, как у маки, с узким прорезом в  большой радужной оболочке; короткие, круглые уши напоминают уши кинкажу.    

По образу жизни нандиния также  напоминает, по словам Гааке, маки и кинкажу, Влезая куда‑нибудь, она  противопоставляет большой палец на ноге прочим; корм свой таскает на сук  дерева, чтобы там съесть его, крепко придерживая передними лапами. Нрав –  мечтательный, как у лемура. Питается птицами и плодами, а в неволе отлично  ловит крыс и мышей.    

     

В группу виверр с невыдвижными когтями мы должны прежде  всего выделить знаменитых мангуст , или ихневмонов . Мангусты  (Herpestes) имеют вытянутое цилиндрическое тело на низких ногах, голову  маленькую, с заостренной мордой, глаза маленькие, с круглым или немного  продолговатым зрачком, уши короткие, закругленные, на ногах по 5 пальцев; мех  жесткий, с длинными волосами; зубов – 40, больших, крепких.    

Наиболее известная из мангуст – ихневмон, или фараонова  крыса  (Herpestes ichneumon), священное животное древних египтян, служившее  у них олицетворением слабого человека, который не может обходиться без  посторонней помощи. И действительно, по словам Страбона, это животное никогда  не нападает на больших змей без того, чтобы не позвать на помощь своих  товарищей. Сообщались и еще более поразительные наблюдения: будто бы, например,  ихневмон прыгает в разверстую пасть крокодила, прокусывает ему горло,  прогрызает сердце и, умертвив таким образом, открывает себе окровавленный путь  к обратному выходу из тела чудовища.    

Исследование новейших натуралистов совершенно поколебали  веру в эти легенды.    

Взрослый ихневмон – побольше нашей кошки; длина его туловища  – 68 см, а хвост – 45. Стройное, коренастое туловище его поддерживается  короткими ногами; ступни голые, пальцы на ногах почти до половины соединены  перепонкой. Длинный хвост, благодаря густым волосам, покрывающим его у корня,  кажется очень толстым и заканчивается кистью; глазные впадины голые, отчего еще  больше выступают маленькие огненные глаза с круглыми зрачками. Уши короткие,  закругленные. Мех состоит из густого подшерстка ржаво‑красного цвета и длинных  черных волос (6–7 см) с желтовато‑белыми кольцами, а на конце бледно‑желтых,  отчего вся шкура животного приобретает зеленовато‑серую окраску, вполне  соответствующую местопребыванию животного. На голове и спине мех – темнее, на  боках и внизу – светлее.    

Фараонова крыса распространена не только по всей Африке, но  и по Индостану, выбирая преимущественно густо поросшие берега рек и тростники.    

По своим нравам она напоминает родственных ей куниц: также  обладает неприятным запахом, хитростью, кровожадностью и искусством воровать; в  то же время она в высшей степени труслива, осторожна и подозрительна: никогда  не увидишь ее в открытом поле, а всегда – по закоулкам. Прожорливость ее  изумительна: она поедает и зайцев, и птиц, и змей, ящериц, насекомых, червей и,  вероятно, плоды.    

Своеобразна походка животного: оно как будто ползет по  земле, так как короткие ноги его совершенно закрываются длинной шерстью. На  добычу ихневмон выходит, особенно летом, целой семьей, растянувшись цепью.  Впереди идет «сам», тщательно осматриваясь по сторонам. При виде какой‑нибудь  птички он начинает бесшумно скользить между стеблями, затем делает 2–3 прыжка и  настигает добычу. Страсть ихневмона к хищничеству стоит выше потребностей  голода, так как он умерщвляет больше животных, чем может съесть; поэтому  современные египтяне от души ненавидят его как разорителя их птичников.    

Голос ихневмона слышно только тогда, когда он ранен,  обыкновенно же он не издает ни одного звука.    

Главный враг этого животного – человек; охота на него  считается, по мнению египтян, благочестивым делом; и стар и млад вызываются  участвовать в ней. Охотятся на ихневмонов при помощи облав. Когда же хищник  спасется в свои норы, его выгоняют оттуда длинными шестами. Но хищник очень  живуч; кроме того, умея плавать, часто спасается водой.    

Что касается содержания в неволе, то с этой стороны  ихневмоны довольно приятны: их легко приручить, они различают голос хозяина и  следуют за ним, как собака. Неприятно только, что они постоянно что‑нибудь  грызут, даже книги; зато в присутствии их дом обеспечен от нашествия крыс и  мышей, так как хищник быстро истребляет их.    

Альпинус рассказывает про своего ручного ихневмона, который  спал с хозяином, как собака, и играл, как кошка. Пропитание он снискивал сам,  время от времени пропадая из дому и возвращаясь с довольным видом. Он был очень  чистоплотен, хитер, смел, храбро нападал на больших собак, безбоязненно  умерщвлял кошек, ласок и мышей и производил страшные опустошения среди кур.    

Живший у меня экземпляр тоже можно было назвать интересным;  это было добродушное животное, только не терпевшее никаких соседей: он не  терпел не только кошек или собак, а даже и своих родичей – мунго, постоянно  поднимая страшную драку.    

     

Прочие мангусты и по виду, и по образу  жизни похожи, в общем, на ихневмона. Между ними укажем прежде всего на мунго,  или мунгос, англичан (Herpestes mungo), небольшого зверька светло‑серого цвета,  величиной поменьше ихневмона (туловище 40–50 см), живущего в Индии.    

Близко к нему стоит золотопыльная  , или яванская мангуста  (Herpestes javanicus) еще меньше ростом (55 см, из которых 20 приходится на хвост); она одета в темно‑бурую с золотистым отливом шубку.    

Как и все его родственники, мунго  принадлежит к числу хищных животных; крысы, мыши, ящерицы, скорпионы, птицы –  все это нередко становится его добычей. Но особенно замечательно, что этот  маленький зверек отваживается нападать на всех ядовитых змей, не исключая даже  страшной кобра‑ди‑капелло, очковой змеи, перед которой отступает сам тиран  индийских джунглей – тигр. Быстрота и ловкость, с какой мунгос в этом случае  нападает на чудовище, поистине удивительны; молнией кидается он на  рассвирепевшую гадину и, схватив ее за затылок, мгновенно раскусывает ей  голову.    

Доктор Раушенберг однажды был  свидетелем подобного поединка, и вот как описывает он бой мунго с коброй‑ди‑капелло:    

«Мой друг, доктор, положил на пол залы  небольшую змею, которая тотчас подняла голову и стала озираться кругом. Потом  он взял полувзрослого мунго и, погладив его, опустил на землю в нескольких  шагах от змеи. Зверек устремил свои маленькие глаза на врага и осторожно  подвинулся к нему, так что змея обратила на него внимание. Тогда он мгновенно  кинулся на гадину, схватил зубами за голову, несколько раз встряхнул и принялся  с яростным ворчанием бегать по комнате, время от времени продолжая теребить  змею, которую вскоре и умертвил совершенно».    

Малайцы утверждают, что, будучи укушен  очковой змеей, мунго бежит отыскивать горький корень растения мунго, съедает  его, затем возвращается к месту поединка. И в этих уверениях есть доля правды:  многие точные наблюдатели подтверждают верность этого факта, хотя другие, как  Гарсфильд, относят его к области басен.    

Приручается мунго очень легко и в  ручном состоянии – очень приятное домашнее животное: он добродушен, весел, но  главное – гораздо лучше всякой кошки умеет очищать дом от крыс и мышей.    

Из европейских мангуст, сродных с  ихневмоном, нужно упомянуть о меконе , или мелончилло  (Herpestes  widdringtonii), темно‑сером с светлым крапом зверьке до 1,1 метр с хвостом (последний – 50 см), водящемся в Испании. Хвостовые волосы его идут на кисти  художников.    

Но более замечательна – зебровая  , или полосатая мангуста  (Herpestes fasciatus), самое маленькое  животное из всего семейства (длина туловища – 40 см, а хвост – 20), покрытое полосатым мехом, состоящим из правильно расположенных темных и  светлых поперечных полос. Водится в Африке (Ю. и Средней, до Абиссинии) и так  же хищна, как и ее родичи, впрочем, предпочитает более птиц. Гейглин сообщает,  что при охоте за некоторыми птицами, напр., степными куропатками, эта мангуста  подманивает добычу, удачно подражая ее голосу.    

Голос зебровых мангуст вообще очень  оригинален: они щебечут, выделывая им трели и свистя, как птицы, или же  испускают тихие протяжные крики, а иногда громкий лай. В гневе и возбуждении  они злобно тявкают и рычат.    

В Западной Африке ее часто держат  европейцы в домах, подобно кошкам; веселый нрав, игривость, хлопотливость и  чистоплотность делают ее общей любимицей.    

Крабовая мангуста , или урва   (Herpestes urva), темно‑буро‑серого с черным цвета, служит переходом от мангуст  к россомахам: морда ее вытянута и заострена, туловище узкое и сильное, пальцы  на ногах соединены перепонками. Размеры ее – 80–90 см, из которых до 30  занимает хвост. Водится в Непале и ближайших окрестностях. Из своих подхвостных  желез урва выпрыскивает на врагов вонючую жидкость; гнездится в земле, подобно  родичам.    

Кузиманзе  (Crossarchus  obscurus), живущая в западной Африке (Гвинея), по форме морды и по подхвостному  мешку приближается к сурикате, а по числу пальцев представляет настоящую  мангусту. Туловище у нее плотное, круглая голова оканчивается острой мордой;  хвост средней длины, ноги довольно высокие; уши маленькие, круглые, глаза с  круглым зрачком, снабженные третьим неполным веком; длинный язык и  закрывающийся подхвостный мешок. Длина – около 55 см, из которых 20 занимает хвост. Грубый мех однообразно бурого цвета. Своей походкой и  торопливыми движениями это животное напоминает нашего ежа. В неволе кузиманзе  очень веселы и сильно привязываются к человеку. Отыскивая в земле личинок  насекомых, это животное даже в неволе любит постоянно буравить землю своей  острой мордочкой. С недавних пор кузиманзе стали привозить в Европу живыми.    

Далее, к мангустам относят еще  несколько животных, у которых на передних лапах – 5 пальцев, а на задних только  4, и подошвы ног отчасти покрыты волосами. Такова, напр., лисицевидная  мангуста  (Cynictis penicillata) до 70 см длины, из коих 30 занимает хвост; шерсть гладкая, рыжеватого цвета; хвост пушистый; живет в песчаных местностях  Африки; очень дикого нрава, но вместе с тем хитра и ловка.    

Суриката  (Suricata  tetradactyla) – маленькое животное (25–30 см с таким же хвостом), на  высоких ногах, с хоботообразным рылом и четырехпалыми лапами; когти на передних  ногах так длинны и крепки, что с помощью их животное вырывает себе глубокие  ходы. Живет в Африке от о. Чад до Капа. По наружности представляет среднее  между мангустами и куницами. Мех довольно грубый, серовато‑бурый с желтоватым  оттенком и темными полосами. Суриката берет пищу передними лапами; бегая взад и  вперед, испускает тихий крик, похожий на «уй, уй». Приручается очень легко и  платит любовью за любовь, огрызаясь на того, кто ее дразнит и беспокоит. В доме  полезна, как беспощадный истребитель крыс и мышей.    

Представителем сем. виверр в Новом Свете  является какамицли  мексиканцев (Bassaris astuta), до 95 см длины, из которых 25 относится на долю хвоста. По строению тела напоминает лисицу; шерсть  мягкая, морда острая, уши острые, торчащие, глаза большие. Шерсть – темная,  буровато‑серая, внизу – светлее, с примесью черного. Живет и в скалах, и в  дуплах деревьев, и даже в покинутых строениях, питаясь маленькими  млекопитающими, птицами и насекомыми. По живости и игривому нраву какамицли  напоминает белку; мексиканцы так и называют его «кошачьей белкой». Если выгнать  его из дупла, то он, загибая хвост на спину, принимает те же позы, как и белка,  только не может садиться на задние ноги. Лазает какамицли превосходно, но не  может так ловко прыгать, как белка. Мексиканцы часто приручают это животное,  употребляя его для ловли домашних грызунов.    

     

Семейство хорьковых  (Mustelidae), более богатое  видами и родами, чем предыдущее, заключает в себе разнообразных животных по  строению тела, зубной системе и устройству конечностей. В общем можно сказать,  что все они имеют вытянутое тело, на коротких ногах, с 4–5 пальцами. У заднего  прохода, подобно виверрам, находятся особые железки, выделяющие вонючую  жидкость. Кожа обыкновенно покрыта густой, тонкой шерстью, делающей этих  животных особенно драгоценными в глазах человека. Скелет состоит из очень  тонких костей; лопатки широкие; ключицы не развиты. В зубной системе заметны  большие острые клыки. Когти большей частью не втяжные. Живут хорьковые, за  исключением Австралии, во всех частях света, населяя леса, сады, поля и даже жилище  человека. Часть их представляет водных животных. Зимой живущие на севере виды  впадают в спячку, однако не все: часть их остается деятельной круглый год.    

По характеру хорьковые – ловкие, подвижные животные с хорошо  развитыми чувствами. Что касается душевной деятельности, то они умны, хитры,  недоверчивы, осторожны, смелы, кровожадны. Питаются они всеми животными, какие  под силу им, начиная с птиц и кончая насекомыми, а некоторые любят плоды.    

Детеныши, в числе 2‑10, родятся слепыми и долго  воспитываются родителями; они очень легко приручаются.    

Польза, приносимая хорьковыми человеку пушниной или же  истреблением вредных грызунов, должна была бы заставить его относиться более  милосердно к этим животным; между тем они истребляются с ужасающей быстротой.    

Всех хорьковых разделяют обыкновенно на 3 группы: 1) пальцеходящие  , или куницы (Martidae), 2) стопоходящие , или барсучьи   (Melidae) и 3) водные,  или выдровые  (Lutridae).    

Первое место в группе куниц занимают собственно куницы   (Mustela), животные среднего роста, с длинным, тонким туловищем, на коротких  ногах; морда у них острая, уши довольно короткие, почти треугольные, ноги  пятипалые с острыми когтями; заднепроходные железы выделяют мускусную жидкость;  мех мягкий, волоски его длинные; зубов – 38.    

Настоящая куница  (Mustela martes) – красивое,  грациозное, хищное животное, 55 см длины, с хвостом в 30 см. Мех сверху темно‑бурый, у морды чалый; на лбу и щеках – светло‑рыжий, бока и брюхо –  желтоватые; горло окрашено в красивый желтый цвет, что служит отличительным  признаком этого животного. Куница распространена по всей Европе, а в Азии от  Алтая до истоков Енисея. Самые крупные животные живут в Скандинавии, где и мех  у них вдвое гуще и длиннее, чем, например, у немецких куниц, а окраска серее.  Любимое местопребывание куниц – густые леса, где они живут исключительно на  деревьях, гнездясь в дуплах или покинутых гнездах белок и хищных птиц. На  добычу, которую составляют не только мелкие животные, но и средние, например,  зайцы, она выходит ночью, нападая внезапно и сдавливая своим жертвам  дыхательное горло; любит также охотиться и на птиц, а иногда нападает и на  пресмыкающихся.    

Детеныши появляются в апреле; их нетрудно вскормить в  неволе, питая молоком с хлебом, затем – мясом, яйцами, медом и плодами.    

«29 января, – пишет Ленц, – мне принесли молодую  куницу, только что вынутую из дупла. Зверек был не больше крысы, и движения его  были еще медленны. Он все старался спрятаться в какую‑нибудь норку и все  кусался, но уже через день стал довольно ручным, пил теплое молоко и ел булку.  Несмотря на юность, моя куничка отличалась чистоплотностью… Я мог заметить, как  постепенно развивался у нее вкус. На другой день ей принесли лягушку, –  она не хотела и глядеть. Но едва впустили в клетку живого воробья, как  маленький хищник набросился на него и сожрал с перьями… Потом она стала есть  ягоды, яйца. Если она была сыта, то целыми часами играла с впущенными к ней  птичками. Преинтересно также забавлялась она с молодыми хомячками: она  беспрестанно прыгала и скакала около злобно фыркавшего хомячка и била его по  голове то правой, то левой лапой; если же была голодна – не долго думая, сразу  перегрызала ему череп и съедала его с костями, кожей и шерстью».    

Когда куница подросла до 3/4 своего нормального роста, Ленц  стал давать ей змей и ужей. Сначала она пугалась и боялась притронуться, потом  постепенно смелела и, наконец, жадно набрасывалась.    

«Пока она была молода, – продолжает наблюдатель, –  она охотно играла с людьми. Но позднее забава эта стала опасной, так как она  без всякого умысла стала крепко впиваться своими острыми клыками в руку.  Настоящей привязанности к своему воспитателю она никогда не обнаруживала, хотя  и не делала зла. Но в черных глазах ее всегда замечалась жадность и свирепость.  Когда она лежала, бывало, в своем гнезде, то часто слышалось ворчание, похожее  на тихую барабанную дробь. Я никогда не замечал, чтобы она тявкала, как хорек,  но, когда очень зла, она громко ворчала…»    

Не все куницы, однако, так мало привязываются, к  воспитателям. Фрауенфельд рассказывает: «Я видел куницу, которая, как собака,  бежала за моим братом из Тулона в Вену через леса, на расстояние многих миль. В  Вене эта куница устроила себе логовище в сарае, в углу которого скопила большую  кучу голубиных и куриных перьев и остатков птиц, которых она загрызала во время  своих ночных экскурсий. Утром она бежала из сарая во второй этаж дома, где жил  мой брат, скребла дверь и ворчала, чтобы ее впустили. Затем ей давали кофе с  молоком, который она очень любила, а после этого она весело играла с детьми и  была очень довольна, если ей позволяли улечься у кого‑нибудь на коленях и там  растянуться».    

«Другая куница, – пишет Гришов, – была так ручна,  что я мог брать ее на руки и ласкать. Она подружилась с собакой‑крысоловкой и  весело играла с ней, носясь по комнатам, иногда сидя верхом на своем друге, как  обезьяна. Иногда они немного ссорились; тогда куница удалялась в бочонок, где  была ее постель, а собака становилась подле и ждала. Куница дулась,  обыкновенно, не долго, скоро выходила из своего убежища, лукаво оглядывалась и  ударяла собаку лапой по морде, что служило знаком примирения; после этого снова  начиналась веселая возня».    

Жившие у меня куницы отнеслись очень недружелюбно к хорьку,  которого я посадил к ним, чтобы узнать, могут ли эти столь близко стоящие друг  к другу животные жить между собой в согласии. Оказалось, что куницы,  свыкнувшись с гостем, разом напали на того, и ему пришлось бы совсем плохо,  если бы он не прибегнул к последнему средству, выпустив заряд вонючей жидкости.  Куницы сразу оставили его, усиленно зафыркали и с тех пор уже не решались  нападать.    

Ради ценного меха за куницами ревностно охотятся посредством  капканов и ловушек, куда кладутся лакомые для них блюда – хлеб, поджаренный в  масле и меде, с луком и камфорой. Охотятся и по пороше, когда легко найти  куницу по следу, причем зверек настолько смел, что бесстрашно смотрит на  охотника, дозволяя несколько раз зарядить ружье; бывали случаи, что куницу  убивали просто камнями, и она не двигалась с места до тех пор, пока сильный  удар не валил ее с дерева.    

Мех куницы по достоинству ближе всего подходит к соболю, но  так упал в цене, что ценится не дороже 8‑12 мар. (4–6 р.) за шкурку.    

Каменная куница , или белодушка  (Mustela  foina), меньше ростом лесной; ноги у нее короче, голова длиннее, мех короче и  окраска его светлее; на горле находится белое пятно. Длина тела – 70 см, из которых более трети приходится на хвост. Область распространения белодушки – Средняя  Европа, Италия, Швеция, Россия до Урала, Крым, Кавказ, Западная Азия, затем  Афганистан и Гималаи; селится предпочтительно по деревням и городам, составляя  чистое наказание поселян, у которых она душит целые курятники. Образ жизни ее и  нрав одинаков с лесной куницей.    

В неволе белодушка, – а она легко приручается, –  презабавный зверек; ни на минуту не остается она в покое, а постоянно прыгает,  лазает, бегает по всем направлениям. Ловкость и быстроту движений этого  животного трудно и описать. Одним белодушка неприятна – своим запахом, особенно  сильным у самцов.    

Охотиться на нее потруднее, чем на ее лесного собрата, так  как белодушка крайне подозрительна и часто сумеет перехитрить и опытного  охотника. Лучшие меха ее получаются, говорят, из Туркестана и Афганистана. Цена  им – 8‑10 марок.    

На куниц больше всего похож драгоценный соболь   (Mustela zibellina); только голова у него несколько длиннее, уши больше, а  хвост короче; но главное отличие соболя составляет его темноцветная черноватая  на спине, с дымчато‑бурым подшерстком шубка, блестящая и мягкая, как шелк. Этот  дар щедрой природы является для красивого зверька настоящим даром Пандоры:  благодаря ему, ни одно животное из всего обширного класса млекопитающих не  преследуется с таким упорством, ни одно не истребляется в столь широких  размерах.    

В прежнее время соболь водился на всем обширном пространстве  сибирской тайги. Особенно леса отдаленной Камчатки кишмя‑кишели соболями. Их  шкурами инородцы уплачивали «ясак», или правительственную подать, в обмен за  них приобретали у торговцев все необходимое для своего обихода. Еще не так  далеки от нас те времена, когда камчадалы смеялись между собой над глупым  казаком, менявшим нож на соболью шкурку, когда охотник за зиму без труда мог  набить шестьдесят‑восемьдесят штук драгоценного зверя, когда лучший соболиный  мех стоил не дороже полтинника. Далеко не то мы видим теперь. Усердно  истребляемый, соболь водится теперь только в самых глухих местах сибирской  тайги; его шкурка ценится уж не в двугривенный, не в полтинник, а в несколько  десятков, а иногда и сотен (2–3) рублей, на месте в Сибири; охота за соболем  сделалась одной из труднейших.    

Несмотря на то, и русские промышленники, и сибирские  инородцы до сих пор продолжают усердно охотиться за драгоценным зверем. Каждую  осень целые партии охотников двигаются в глубь тайги на санях, запряженных  собаками. Добравшись до промысловой избы, расположенной обыкновенно в самой  непроходимой глуши, промышленники останавливаются здесь и принимаются за дело.  Соболя истребляют всеми средствами: стреляют из ружей, выслеживают в норах и  ловят сетью, но чаще всего стараются поймать в капканы. Каждое утро охотники на  лыжах отправляются из становища осматривать уже поставленные ловушки и ставить  новые. Вот зоркие глаза охотника заметили, что в капкане бьется драгоценный  зверек. Как стрела, летит он на своих лыжах и ударом дубинки кладет соболя на  месте. Нередко, однако, при осмотре ловушки промышленник находит лишь несколько  клочков соболиного меха: очевидно, хитрая лисица или жадная росомаха съели  драгоценную добычу и таким образом лишили владельца капкана сорока, пятидесяти,  даже шестидесяти рублей. Еще хуже, когда охотника, во время его объезда,  застигнет страшная сибирская пурга, снежный ураган. Вместо добычи несчастный  часто платится жизнью. Но надежда на прибыль сильнее всех опасностей, и на  смену погибшему являются новые смельчаки в заповедную чащу дикой тайги…    

Нам остается сказать несколько слов о характере и образе  жизни соболя. Подобно всей своей родне, соболь – животное плотоядное и в высшей  степени хищное. Он нападает на всех животных, с которыми может справиться,  особенно на белок и зайцев. По характеру он, подобно кунице, горностаю и ласке,  храбр, хитер, жесток и дик. Приручить соболя в высшей степени трудно. Едва ли  не единственный пример в этом отношении представляет соболь, живший одно время  в Тобольске, в архиерейском доме, – животное настолько ручное, что его  можно было свободно пускать гулять по городу.    

     

На северо‑востоке и дальнем севере  Америки соболя заменяет сосновая куница , или американский соболь   (Mustela americana), у которого туловище – 45 см длины, а хвост – 15. Окраска его тела более или менее равномерно бурая, пятно на груди  желтое, а голова и уши серые или белые. Волосы грубее соболиного. Лучшие  животные встречаются по берегам Гудзонова залива. Цена за шкурку доходит до 80  мар. (40 р.).    

Там же, на севере Америки, водится и  пекан, куница рыболов  (Mustela pennanti), большое, «лисицеподобное  животное», с туловищем в 60 см и хвостом 30–35. Мех его, состоящий из  густо насаженных, блестящих осей и длинного, мягкого подшерстка, – темной,  даже черной окраски. Обычным жильем ему служат ямы по берегу рек, а пищей –  млекопитающие, которые держатся вблизи воды. В Германии шкурки его известны под  именем «виргинского хорька». Цена – 60–80 марок. Последний из видов рода  Mustela – харза тунгузов и анга‑прао  малайцев (М. flavigula),  достигает 60 см длины, а хвост ее – до 40. Окраска черно‑бурая; шея и  горло – ярко‑желтые; область над гортанью и подбородок белые; живет на  Гималаях, не выше 2500 м, в Приамурской области, в Бирме, на Малакке и  Суматре; она преследует и крупных животных, напр., косулю и кабаргу, а осенью  усиленно охотится за белками.    

     

К роду хорьков  (Putorius или Foetorius) относятся  животные с сильно суженной спереди головой, с заостренным рылом, короткими,  заостренными, трехгранными ушами, тонким, длинным туловищем на коротких ногах с  длинными пальцами и круглым волосатым хвостом; зубов – 34. Из них так  называемый плотоядный очень велик в обеих челюстях, а втрое больше широкий, чем  длинный, бугорчатый зуб бросается в глаза своим поперечным положением. Почти  все живут в норах или строениях, отличаются хищническими наклонностями, но в то  же время приносят человеку немало пользы истреблением вредных грызунов и змей.    

Хорек  (Putorius foetidus), тело длиной до 42 см, хвост – 16 см, покрыт одноцветным черно‑бурым мехом (сверху и по бокам темно‑каштановым);  над глазами желто‑белые пятна; такого же цвета и рыло. Живет во всей умеренной  полосе Европы и Азии, но заходит и в северную полосу. В Юго‑Восточной Европе и  к северу до Польши встречается родственная ему перевязка  (P.  sarmaticus), длиной до 50 см, причем хвост – 16 см. Коротковолосый и жесткий мех на спине и боках – бурый с желтыми пятнами; на голове и  внизу – черный; горло – ржаво‑красное.    

Хорек живет и по равнинам, и по горам, лесам, полям, но по  преимуществу поблизости человеческих жилищ, поселяясь в дуплах, трещинах,  лисьих норах и т. п. Иногда представляет настоящее зло для хозяев,  истребляя домашних птиц, но зато приносит пользу уничтожением крыс и мышей, а  также змей и лягушек. Замечательно при этом, что наш хищник не страдает даже от  неоднократных укусов таких ядовитых змей, как гадюка: он спокойно пожирает  ядовитое пресмыкающее все целиком. В случае нужды хорек довольствуется  кузнечиками и улитками; охотно ест мед и плоды, также ловит рыбу: выследив ее с  берега, он мгновенно бросается за нею в воду, ныряет и схватывает свою добычу с  большим проворством; говорят, зимой он достает рыбу из подо льда.    

Кровожадность хорька все‑таки меньше, чем куницы: забравшись  в птичник, он не убивает всех птиц, а выбрав лучшую, тащит себе в нору,  повторяя это иногда несколько раз в ночь. В норе его всегда запас мышей, птиц,  яиц и лягушек.    

В Восточной Сибири хорек, по словам Радде, живет по лесным  опушкам или по покосам, где встречаются мыши и землеройки, а также по степям,  где он находит степных сурков и сусликов. Говорят, что он осенью вырывает в  земле глубокие ходы поблизости логовищ сурков, а зимой, когда те впадут в  спячку, доканчивает свою работу, находит жертвы и загрызает их.    

По движениям это – замечательно ловкое и быстрое животное,  отличающееся хитростью и осторожностью; в случае нужды он отчаянно защищается,  пуская в дело и зубы, и вонючую жидкость, отгоняющую преследующих его собак;  часто он сам нападает даже на человека, особенно на маленьких детей.    

Взятых из норы молодых хорьков, вскормив при помощи кошки,  можно сделать ручными, так что в некоторых местах они служат ищейками, вроде  собак, напр., за кроликами. Но все‑таки нужно быть постоянно настороже: эти  хищники так злы, что часто загрызают друг друга.    

Человек преследует хорька из‑за густого, прочного меха;  однако последний, вследствие своего запаха, не в большой цене. Помимо человека,  нашего хищника преследуют и лисицы, хотя никогда не едят его мяса. Ленц  рассказывает о проделках одной лисы с хорьком в зверинце.    

«Лиса подкрадывается, лежа на брюхе, затем в один миг  вскакивает, подбрасывает хорька на воздух и оказывается уже далеко, прежде чем  рассерженный хорек успеет подняться и яростно оскалить свои зубы; затем лиса  возвращается, снова валит его на землю, кусает его и опять отскакивает в  сторону. Потом лиса начинает кружиться вокруг врага и, наконец, быстро  проносится, держа свой пушистый хвост прямо перед его мордой; но лишь только  хорек протягивает морду, чтобы схватить его, – она уже далеко, и бедняга  только щелкает зубами. И в таком духе игра продолжается иногда целыми часами».    

     

Разновидностью обыкновенного хорька,  изменившегося только вследствие неволи и приручения, признают африканского  хорька  (P. furo). Он несколько меньше и слабее своего собрата (длина 45 см, хвост – 13); в Европе видели лишь альбиносов этого вида, т. е. с беловатой или  светло‑желтой, снизу несколько темной, шерстью. Африканский хорек менее  проворен, чем обыкновенный, но не уступает ему в кровожадности и, как бешеный,  нападает на кроликов, голубей и кур, схватывает их за затылок и с невыразимой  жадностью лижет вытекающую из раны кровь; на змей же нападает осторожнее. На  Балеарских и Канарских о‑вах им пользуются при охоте на диких кроликов. Однако  совершенно приручить его редко удается; нередко ручные хорьки убегают в лес и  там дичают, хотя вскоре и погибают, не будучи в состоянии переносить холод, так  как эти животные все‑таки любят тепло.    

     

Голос хорька – глухое ворчание, при ощущении боли  переходящее в пронзительный визг. Воспитывать их легко, лишь было бы чистое  помещение и достаточное количество пищи. Но нужно только отделять детенышей от  отца, так как он обыкновенно имеет поползновение сожрать их. В Англии этот вид  часто приучают к охоте на крыс.    

При встрече с обыкновенным хорьком африканский собрат его  затевает настоящее сражение; тем не менее оба вида часто спариваются друг с  другом.    

Ласки и их ближайшие родичи отличаются еще более  узким, длинным телом, чем остальные куницы; череп их кзаду суживается; верхний  плотоядный зуб имеет несколько иную форму, чем у хорьков. Эти животные живут на  полях, в садах, в расщелинах скал, между камнями и кучами дров; охотятся днем и  ночью.    

Много разбойников и грабителей среди царства животных, но  мало таких, которые, при дерзкой отваге и кровожадности, были бы в то же время  так слабы на вид и мелки, как обыкновенная ласка  (Putorius vulgaris).    

Этот маленький зверек всему свету известен своей  кровожадностью и дерзкими грабежами. Нет нужды подробно описывать его. Кто  бывал в деревне, тот при одном имени ласка сразу вспомнит это вытянутое туловище,  в полтора дюйма толщины, эту заостренную усатую мордочку, украшенную огневыми  глазами, и этот характерный, сверху рыжевато‑бурый, снизу белый мех.    

Невелик зверек, всего 8 дюймов в длину, но отвага и дерзость у него непомерные. Завидев человека, он и не думает бежать,  напротив, встав на задние лапки, он с каким‑то вызывающим видом смотрит кругом.  Когда к нему подходишь ближе, он, к удивлению, сам начинает приближаться к  нарушителю своего покоя, не меняя дерзкого выражения своих бойких огненных  глаз. Не раз случалось, что ласка даже сама нападала на человека, и больших  усилий стоило освободиться от ее острых зубов.    

Если так поступает дерзкий зверек с царем природы, то об его  отношении к другим представителям животного царства и говорить нечего. На кого  только не нападает ласка! Мыши, кроты, зайцы, кролики, куры, галки, куропатки и  масса других животных – все становится добычей миниатюрного хищника. Мало того,  кровожадность зверька доходит до того, что он не брезгует и змеями, лягушками,  не боится гадюк, не отказывается и от насекомых. Словом, это – настоящий  разбойник, грабящий первого встречного. Если прибавить к этому, что ласка  искусно плавает, отлично лазает по деревьям, умеет рыскать по земляным норам и,  наконец, ловко бегает, то мы поймем, как она может быть опасна для обитателей  полей, лугов и озер.    

Хищник особенно лаком до тех птиц, которые не умеют хорошо  летать и больше ходят, напр., куропатки. Выйдет, напр., какое‑нибудь почтенное  куропачье семейство погулять на свободе, поиграть на ярких лучах солнца, и  только примется за забавы, как вдруг из‑за какого‑нибудь камня вылетает  четвероногий разбойник. Замечется семья как угорелая. С криками все бросятся  врассыпную, кто куда может. Но от ласки не спастись им: хищник стремглав  бросается на свою жертву и сразу перекусывает горло или артерию. Задушив  жертву, он напьется ее теплой крови, но мяса не тронет, а погонится за другой  добычей.    

Несмотря, однако, на такие зверские инстинкты, несмотря на  весь вред, который ласка может принести сельским хозяевам, содержащим домашнюю  птицу, ее следует скорее защищать, чем преследовать. Громадная заслуга ласки  заключается в том, что она является неутомимым преследователем полевых мышей,  этих врагов зернового хозяйства. Нет лучше ласки животного для охоты за  полевыми мышами!    

Для приручения молодая ласка пригоднее всего в том возрасте,  когда она находится еще при матери. Приручить ее нетрудно, но этот красивый  зверек редко выживает долго в неволе, хотя бывали случаи, когда он жил 4, даже  6 лет.    

Вуд в своей «Естественной истории» приводит следующий  рассказ об одной ручной ласке, написанный женской рукой.    

«Если я налью немного молока себе на ладонь, – говорит  рассказчица, – моя ласка выпьет его порядочное количество; но она едва  коснется этой столь любимой ею жидкости, если молоко налито не на мою ладонь.  Насытившись, она идет спать… Часто она забирается ко мне на постель и  ласкается, играя моими пальцами или забираясь на голову или на затылок ко мне.  Мой голос она отлично различает между двадцатью другими, разыскивает меня и вспрыгивает  ко мне. Особенность этого маленького животного – крайнее любопытство: просто  невозможно открыть сундука, ящичка или банки или даже разглядывать лист бумаги,  чтобы и она не уставилась также на данный предмет. Поэтому, чтобы призвать ее к  себе, мне стоит только взять лист бумаги или книгу и внимательно просматривать  их, как ласка является ко мне, взбирается на руку и с величайшим любопытством  начинает вглядываться в рассматриваемый мною предмет. Наконец, я должна  заметить, что моя ласка охотно играет с молодой кошкой и собакой; она ползает у  них по затылку и спине и взбирается по ногам и хвосту, не причиняя при этом им  никакого неудобства».    

Составительница этого рассказа прибавляет, что она кормила  зверька главным образом кусочками мяса, которые он также охотнее всего брал из  ее рук.    

Это не единственный пример совершенно удавшегося приручения  ласки. Один англичанин так приучил к себе ласку, взятую еще в гнезде, что она  всюду следовала за ним, куда бы он ни шел…    

Ближайший родич обыкновенной ласки, чрезвычайно похожий на  нее по своему наружному виду и образу жизни, только побольше ее, –  горностай (Putorius erminea).    

Горностай – зверек, который владеет исконной привилегией  поставлять мех для царских порфир. Подобно большинству своих родичей, это –  небольшое животное (12–14 дюйм, дл.), с длинным, гибким туловищем, заостренной  кпереди головой, пушистым хвостом и сравнительно короткими ногами. Водится он  во всей северной половине Европы и Азии, преимущественно же встречается в  необъятных лесах Сибири.    

Все представители семейства куниц, несмотря на их небольшой  рост, – страшные разбойники. То же можно сказать и о горностае: певчие  пташки, кроты, полевые мыши, хомяки, кролики и т. п. животные мало имеют  более опасных врагов, чем горностай. Необыкновенная ловкость, проворство и  отвага с избытком возмещают у него недостаток силы. Он, как стрела, бегает по  земле, мастерски прыгает, превосходно лазит по деревьям, а при случае плавает,  как рыба. Немудрено, что горностай отваживается нападать не только на животных  равной с ним величины, но и на гораздо более рослых. Беда зайцу, в которого  вопьется голодный горностай: он погиб, несмотря на свои быстрые ноги. Крошечный  разбойник имеет иногда дерзость нападать на самого царя природы, и вот рассказ  Вуда, доказывающий, что горностай – вовсе не такой ничтожный противник, как  можно было бы думать.    

«Один крестьянин, – передает Вуд, – прогуливаясь,  заметил двух горностаев, спокойно сидевших на его дороге. Для потехи он взял  камень и так метко пустил в одного из зверьков, что тот кубарем покатился от  сильного удара. Тогда другой горностай, громко и резко крикнув, бросился на  обидчика, с удивительной быстротой взобрался по его ногам и старался вцепиться  ему в горло. В то же время воинский клик Горностая был повторен его товарищами,  бродившими поблизости, и все они кинулись на помощь к маленькому герою.  Крестьянин сначала пробовал отбиваться камнями, потом стал руками защищать свою  шею и затылок. Разъяренные горностаи преследовали его неутомимо, и он избавился  от их зубов только благодаря толстому суконному платью и теплому шейному  платку. Тем не менее его шея, затылок и руки были порядком искусаны. С тех пор  он закаялся обижать горностаев…»    

Несмотря на всю свою ловкость и отвагу, горностай,  разумеется, бессилен против ружей и капканов промышленника. В Сибири ежегодно  бьют десятки тысяч этих зверьков ради их шкурки, которая особенно ценилась в  прежнее время, да и теперь в моде у обитателей Срединной империи. Охота за  горностаем производится исключительно зимой, потому что лишь в это время года  он щеголяет в своей белой шубке с черным пучком шерсти на конце хвоста, летом  же меняет ее на красновато‑бурый наряд; эта перемена цвета шерсти так резка,  что в прежнее время натуралисты серьезно считали белого и бурого горностая за  отдельные виды. Мясо горностая не имеет никакой ценности: даже якуты и калмыки  не едят его, потому что оно сильно пахнет вонючим отделением из особой железки,  находящейся под хвостом.    

Пойманный смолоду, горностай скоро привязывается к хозяину и  делается вполне ручным, доставляя владельцу массу удовольствия своей ловкостью,  живостью и отвагой.    

Горностая ловят во всякие ловушки, а часто он попадается и в  обыкновенные крысоловки. Если тогда приблизиться к нему, то можно услышать  пронзительное трещание; а если раздражать его, то он бросается на обидчика с  громким визгом; вообще же о своей боязни он заявляет только тихим фырканьем.    

Гриллю принесли зимой 1843 г. горностая‑самца, только что пойманного под кучей дров. «Он был в своем зимнем одеянии. Черные круглые глаза,  красно‑бурый нос и черный кончик хвоста ярко отделялись от снежной белизны  остальной шерсти, причем прекрасный серо‑желтый оттенок наблюдался только у  корня хвоста и насередине его. Я посадил его сначала в большую необитаемую  комнату, которая сейчас же наполнилась противным запахом, свойственным всей  куньей породе. Здесь этот подвижный зверек принялся лазать по окнам, прыгать и  прятаться в разные уголки; раз даже залез в печную трубу, где его едва нашли.  Если с ним ласково заговаривали, он приостанавливал свой бег или даже делал с  любопытством несколько шагов, причем вытягивал длинную шею и поднимал правую  ногу; иногда он садился на задние ноги. Если к нему подходили близко, то  прежде, чем обратиться в бегство, горностай оживленно, пронзительно кричал,  вроде большого дятла; можно также сравнить издаваемые им звуки с фырканьем  кошки, но они все‑таки резче. Еще чаще можно было слышать шипение, подобное  змеиному.    

Когда его пересадили в клетку, он долго грыз своими крепкими  зубами ее прутья, стараясь вырваться на свободу. Музыки он не выносил. Стоило  начать играть перед ним на гитаре, как он бешено бросался к решетке, лаял и  визжал до тех пор, пока не прекращали музыку.    

Укладываясь спать в своем гнезде, которое он сам же  приготовил из мха и перьев, он сначала долго кружился, а когда наконец  укладывался, то спал, свернувшись комочком и обвив хвост вокруг тела. К холоду  он был очень чувствителен».    

Пищей горностаю служили птицы, молоко, яйца, иногда – крысы,  которых он начинал есть, не высасывая крови, как об этом рассказывают. «При  еде, а также зевоте нижняя челюсть его становится почти перпендикулярно к  верхней, как у змей. Ест же он почти зажмурившись, а нос и губы до того  растягивает и морщит, что почти все лицо становится плоским».    

«Через 41/2 месяца пребывания горностая в плену я вздумал  было погладить его, но сейчас же был укушен. Только после нескольких попыток  этого рода, причем сначала на руки надевались толстые перчатки, удалось  несколько приручить дикого хищника».    

По наблюдениям того же Грилля, горностай испускает свою  вонючую жидкость только при сильном испуге, и она изливается у него  непроизвольно.    

Норка  и похожие на нее животные близко подходят к  хорьку, отличаясь от него более плоской головой, укороченными ногами,  плавательной перепонкой между пальцами, особенно на задних ногах, более длинным  хвостом и густой, гладкой, как у выдры, шерстью однообразного бурого цвета.  Этих животных два вида – европейская норка  (Putorius lutreola), до 50 см длины, из которых 14 приходятся на хвост, и американская норка  (P. vison), несколько  крупнее. Многие считают последнюю простой разновидностью первой. Образ жизни  обоих животных, в общем, очень сходен. Оба они – завзятые хищники, приносящие  большой вред хозяевам уничтожением домашней птицы; оба любят рыбу, едят также  раков, лягушек, улиток. От страха распространяют, подобно хорьку, противный  запах, чего не замечается у ручных норок.    

В частности, относительно нашей, европейской норки сведения  очень скудны. Вильдунген говорит, что «по своей походке с дугообразно изогнутой  кверху спиной, по своей расторопности и уменью пролезать в самые маленькие  отверстия норка приближается к кунице. Подобно хорьку, она находится в  беспрерывном движении, вынюхивая и обшаривая все углы и щели. Бегает она плохо,  по деревьям не лазает, но зато искусна в плавании». Живет она в тихих,  уединенных местах, избегая человека, хотя и не отказываясь, по своим  хищническим наклонностям, посещать его курятники. Настоящей родиной ее служит  Восточная Европа, от Балтийского моря до Урала и от Северной Двины до Черного моря.    

В Германии, по словам лесничего Клавдиуса, норка избирает  топкие, поросшие кустарником берега озер и рек, устраивая свое логовище на  кочке, между ветвями ольхи; в случае нападения ищет спасения в воде, где она  может оставаться весьма долго.    

К приручению она вполне годится. У меня была ручная норка, и  она доставляла мне столько радостей, сколько едва ли могло доставить какое‑либо  другое животное. Целый день она лежала, свернувшись, в своем логовище и только  после заката солнца начинала бродить по клетке. Отзываясь на зов, она, правда,  не обнаруживала особенного расположения к своему воспитателю, но это, по моему  мнению, объясняется стеснением ее свободы движений в клетке.    

Мех европейской норки грубее и менее прочен, чем  американской, а потому и ценится дешевле (2–4 марки, или 1–2 р., американской  же – 2–5 р.).    

Росомаха , одно из самых неуклюжих животных семейства  куниц, является представителем особого рода (Culo); туловище у нее короткое,  короток и хвост, густо покрытый волосами, голова большая, морда удлиненная, но  тупая; короткие и сильные ноги имеют большие ступни с пальцами, вооруженными  острыми, крючковатыми, короткими когтями; череп широкий, выпуклый; зубы сильно  развиты.    

Росомаха  (Culo borealis), длиной до 1 м с хвостом в 12 см, покрыта грубой, косматой шерстью черно‑бурого цвета с светлыми  полосами; шерсть отвисает по бокам в виде бахромы. Область распространения  этого животного обнимает Скандинавию, Лапландию, Сев. Россию с Сибирью и Сев.  Америку; при этом любимым местом ее пребывания является какой‑нибудь  необитаемый пустырь в гористой местности. Определенных пристанищ у нее нет:  днем она спит где попало, зимой часто прямо в сугробе снега, а ночью бродит в  поисках пищи. Двигается она большими прыжками, как бы прихрамывая и даже  кувыркаясь, но все‑таки настолько быстро, что может достигать мелких  млекопитающих; благодаря своей походке она не вязнет в снегу и потому легко  настигает добычу.    

Главную пищу росомахи составляют различные виды северных  грызунов, а именно пеструшки, которых она истребляет в неимоверных количествах.  В случае нужды она нападает и на крупных животных, кабаргу, даже оленей и  лосей; вспрыгнув им на затылок, она загрызает их до смерти; убитое животное она  зарывает и потом ест в несколько приемов. В Забайкалье она нападает на рогатый  скот; наконец, в крайности, она есть все, что только может быть  питательным, – сушеное мясо, сыр и т. п.    

Человек всюду преследует это животное, хотя мех его в особом  почете разве только у камчадалов; в Европе же он идет только на полости для  саней. Охотятся с собаками, но те идут не всегда охотно, так как росомаха очень  свирепа и отчаянно защищается, когда не может убежать на дерево или высокую  скалу. Она ложится тогда на землю и, схватив своими когтями собаку, так терзает  ее, что та редко выживает от полученных ран.    

В мае самка мечет 2–3 детеныша, которых скрывает в  уединенном месте. Если удастся найти их, то приручить не составит большого  труда. Генберг выкормил одну росомаху молоком и мясом и до того приручил ее,  что она бегала за ним в поле, как собака. Росомаха эта находилась в постоянном  движении, весело играла со всеми вещами, каталась по песку, зарывалась в землю  и лазала по деревьям. Пищей она не объедалась, была добродушна, подпускала  свиней, с которыми даже делила трапезу, но не терпела собак; днем она спала.  Зловония от нее не замечалось. Словом, это было приятное животное. Но с годами  хищническая натура все‑таки дала себя знать: росомаха сделалась свирепой и с  яростью грызлась с собаками.    

В Берлинском зоологическом саду жили три росомахи, довольно  мирно уживавшиеся друг с другом, хотя и не раз вступавшие в серьезные драки.  Удивительна была их жадность. Стоило показаться служителю с кормом, как они с  воем, лаем, скрежеща зубами и раздавая друг другу пощечины, начинали неистово  бегать по клетке, жадно впиваясь глазами в мясо; если же служитель медлил, они  с отчаянием катались по земле, затем, когда им, наконец, давали корм,  набрасывались на него с такой жадностью, какой я еще не наблюдал у других  животных. Забыв все, они как бешеные кидались на кусок мяса, хватали его  одновременно зубами и когтями и, громко чавкая, ворча и фыркая, жевали,  давились и проглатывали мясо с такой жадностью, что было неприятно смотреть.    

Бразильские виды хорькового семейства называются гуронами  , или гризонами ; у них довольно объемистая, толстая голова, низкие,  округленные уши, сравнительно большие глаза, короткие конечности, умеренно  большие лапы с 5‑ю пальцами, соединенными перепонкой и вооруженными острыми,  сильно изогнутыми когтями; довольно длинный хвост, короткий мех, крепкие,  сильные зубы, в числе 34, как у вонючек; около заднего отверстия находятся  особые железы, выделяющие мускусную жидкость.    

Гирара  бразильцев, или таира  патагонцев  (Galictis barbara), достигает до 1,1 м длины, причем хвост – 45 см; покрыта густой черно‑бурой шерстью с буро‑серой или пепельно‑серой головой; на шее –  большое желтое пятно; распространена в большей части Южной Америки, по степям и  лесам, причем убежищами для нее служат покинутые норы броненосцев или дуплистые  деревья; на добычу выходит днем. Пищей служат млекопитающие, начиная с молодых  оленей и кончая мышами, а также разные птицы; душит больше жертв, чем нужно;  лакома до меда. Прирученные с ранней молодости, гирары представляют живых,  веселых зверьков, любящих игры и забавы; однако и в неволе они никогда не прочь  поживиться домашней птицей. Мясо, а также шкуры находят поклонников только у  нетребовательных индейцев.    

     

Гризон  (Galictis vittata),  меньше размерами, до 65 см, причем 22 относится на хвост, покрыта сверху  бледно‑серой шерстью, снизу темно‑бурой; кончик хвоста и маленькие уши –  желтые. Другой родственный вид – гризон большой  (G. allamandi).    

Гризоны живут в тех же местах, что и  гирары, также отважны и смелы, но еще более кровожадны. Один ручной гризон  напал на аллигатора и так сильно изгрыз его в подмышечных впадинах передних  ног, что аллигатор скоро умер. Другой гризон без всякого повода кинулся на  лемура и моментально загрыз его. Замечательной казалась мне его манера  двигаться по сравнению с родственной гирарой: последняя, сидя, изгибала спину,  наподобие кошки, а также прыгала с более или менее дугообразно выгнутой спиной,  гризон же, напротив, вытягивал туловище и бегал маленькими шажками. Вообще  движения гризона проворны и красивы; когда он находился в хорошем расположении  духа, то постоянно издавал чирикание, напоминающее кузнечика. По отношению к  знакомым людям тучные гризоны держат себя довольно добродушно и любезно, но  этому нельзя доверять. Туземцы пользуются мясом и мехом гризона, переселенцы же  всячески истребляют его, считая очень вредным животным.    

     

Вторая группа куниц, стопоходящие , или барсучьи   (Melidae), соединяет в себе неуклюжих, угрюмых животных из всего семейства,  часто издающих сильное зловоние. Характерным представителем их является барсук   (Meles taxus), достигающий в длину 93 см, из которых 18 приходятся на хвост; туловище его – короткое, толстое, крепкое; шея толстая, длинная голова  оканчивается рылообразно заостренной мордой, уши – маленькие; зубов – 36,  причем замечается притупление плотоядных. Животное покрыто густой грубой  шерстью, жесткой почти как щетина; окраска ее на спине представляет смешение  серовато‑белого и черного цвета, так как отдельные волосы около корня  желтоваты, в середине черны, а на конце – серо‑белы. Голова белая, с темными  полосами по бокам; самки – светлее.    

За исключением Сардинии и севера Скандинавии, барсук  распространен по всей Европе, а также в Азии, от Сирии до Японии и по Сибири до  Лены. Проживает он уединенно в норах, которые вырывает своими крепкими когтями  на солнечной стороне лесистых холмов или по овражкам в лугах, снабжая 4–8  выходами и уютно устраивая внутри: здесь всюду царит чистота и опрятность. Ходы  его имеют 4–5 сажен в длину, а самое логовище лежит иногда на расстоянии 2–3  сажен от поверхности земли.    

Движения барсука медленны и неуклюжи; на ходу он волочит  ноги и переваливается; самый быстрый бег его совершается так медленно, что  хороший ходок всегда может догнать его. Общее впечатление, производимое этим  животным, своеобразно: сначала можно подумать, что видишь перед собой скорее  свинью, чем хищное животное; свинью же напоминает и хрюканье барсука.    

Пищей барсуку служат весной и летом преимущественно корни,  насекомые, улитки и дождевые черви, а при случае также молодые зайцы, птичьи  яйца, птенцы, медовые соты; осенью же он питается упавшими с деревьев плодами,  не пренебрегая и мышами, кротами, лягушками, змеями и пр. Иногда барсук таскает  с дворов домашнюю птицу, но в общем польза, приносимая им истреблением вредных  насекомых в лесу, гораздо больше вреда, который наносят его хищнические  инстинкты. В норах приготовляются им небольшие запасы на зиму.    

В Восточной Сибири, по словам Радде, барсук гораздо  бесстрашнее и кровожаднее: там он нападает на телят и этим часто наносит  большой вред поселянам.    

До наступления зимних холодов барсук, устроив в своем  логовище мягкое ложе из листьев, свертывается, ложится на брюхо, просовывает  голову между передними лапами и предается спячке: Однако, подобно медведю,  спячка у него часто прерывается, особенно в теплую погоду; он просыпается и часто  выходит наружу. Окончательно просыпается он весной, исхудалый, как щепка, хотя  осенью залегает обыкновенно с круглым брюшком.    

Детеныши являются слепыми в начале марта; мать нежно  заботится о них, добывая им пищу, пока они не подрастут, обыкновенно до осени,  когда маленькие начинают вести самостоятельную жизнь. Любопытно, что для  поддержания чистоты и опрятности в своем гнезде самка вырывает неподалеку  особую нору, служащую для маленьких местом для исполнения их нужд, а также для  склада отбросов пищи и т. п.    

Барсукам ставят разного рода ловушки, выкапывают из нор и  выслеживают при помощи такс. Раненое животное отчаянно защищается когтями и  зубами. Иногда бывает и так, что к раненому барсуку подоспевает на помощь его  товарищ. Об одном таком случае рассказывает лесничий Мюллер. Однажды вечером, в  октябре, он подстрелил барсука, отошедшего от своей норы всего на несколько  шагов. Животное стало кататься по земле, издавая жалобные стоны, которые, по‑видимому,  имели целью вызвать участие товарища, оставшегося в норе, так как лесничий не  успел еще подбежать к своей добыче, как из норы выскочил другой барсук, схватил  раненого и скрылся с ним в глубину.    

Чтобы убить барсука, достаточно ударить его по носу, между  тем как самые жестокие удары по другим частям тела, по‑видимому, совершенно  нечувствительны для него.    

Барсуки, пойманные старыми, оказываются пренеприятными  животными, ленивыми, злыми и совершенно непригодными к приручению. Напротив,  пойманные молодыми, особенно вскормленные исключительно или преимущественно растительной  пищей, становятся ручными и следуют за воспитателем, как собаки.    

«Весьма занимательно, – говорит фон Пиотровский, –  смотреть на игры ручных барсуков в светлые, теплые ночи. Они лаяли, как собаки,  бормотали, как сурки, нежно обнимались, как обезьяны, и принимали тысячи поз.  Если по соседству околевала овца или теленок, то барсуки первыми оказывались на  падали и затем в свое жилище, за четверть мили, утаскивали такие большие куски  мяса, что приходилось удивляться. Самец редко отдалялся от норы, откуда выгонял  его разве один голод, а самка следовала за мной во время моих прогулок».    

О другом, вполне одомашненном барсуке, Людвиг Бекман пишет:  «Каспар, – как звали его, – было весьма честное, хотя несколько  неуклюжее животное. Жить в мире он желал, со всеми, но так как шутки его бывали  очень грубоваты, то часто возникали недоразумения, за которые он и платился.  Часто он любил играть с собакой, ловким, понятливым лягашем… Барсук, тряхнув  головой, как дикий кабан, со всех ног несся на стоявшую шагах в 15 собаку и,  пробегая мимо, ударял головой противника. Собака же после этого красивым  прыжком перескакивала через барсука и убегала в сад. Если тому удавалось  поймать ее, то начиналась возня, никогда не переходившая, впрочем, в драку.  Если при этом барсуку приходилось плохо, он без оглядки отбегал назад, фыркая и  дрожа, выгибал спину, топорщил волосы и, наподобие надувшегося индейского  петуха, наступал на собаку; затем мало‑помалу надутость и ощетинившиеся волосы  пропадали, а после нескольких помахиваний головой и самоуспокоительного  похрюкивания («ху, гу, гу»), барсук снова начинал прежнюю забаву».    

Польза, приносимая убитым барсуком, довольно значительна:  его мясо слаще свиного; непроницаемая для воды, прочная шкура идет на обивку  сундуков и пр.; из длинных волос выделывают щетки и кисти; жир употребляется  как лекарство и как пищевой продукт.    

Другой род группы барсучьих составляют медоеды   (Mellivorae), широкоспинные, короткомордые и короткохвостые животные, еще более  неуклюжие, чем барсуки. Зубов у них всего 32; уши и глаза маленькие, пальцы на  передних лапах снабжены длинными когтями, назначенными для рытья земли. Водятся  в Средней и Южной Америке а также в Индии.    

     

Медоед , или ратель   (Mellivora capensis), до 70 см длины, из коих 25 относится на хвост;  волосы длинные, жесткие, отчасти пепельного (сверху), отчасти серовато‑черного  цвета. Живет ратель в подземных норах, обладая замечательной способностью  уходить под землю на глазах охотника; ведет ночной образ жизни, нападая на  мышей, тушканчиков и т. п. или птиц, черепах, червей, выкапывая корни и  луковицы и т. д.; любит также мед. Шпарманн сообщает интересные сведения,  как ратель находит мед. Перед закатом солнца он садится на пригорке, защищает  передней лапой свои глаза от солнечных лучей и пристально следит за полетом  пчел. Заметив же, что некоторые из них летают в одном направлении, ратель,  прихрамывая, идет за ними, затем снова наблюдает за пчелами и, наконец, мало‑помалу  добирается до пчелиного гнезда, после чего начинается уже борьба не на жизнь, а  на смерть. Конечно, пчелы отчаянно жалят врага, но покрытая густыми волосами  шкура и толстый подкожный слой жира превосходно защищают разбойника от укусов.    

Рассказывают, что рателем, так же, как  и южноафриканскими туземцами, в поисках меда часто руководит птица, медовая  кукушка  (Indicator), которая, не будучи в состоянии одна добыть лакомый  для нее клад, указывает дорогу другим, более сильным существам, чтобы  поживиться остатками после них. Ввиду этого она своим криком обращает на себя  внимание рателя, затем начинает летать перед ним, время от времени  присаживаясь, чтобы дать тому возможность поспеть за ней. По мере приближения к  гнезду пчел голос ее делается все приветливее, наконец, она прямо опускается на  открытое ею сокровище.    

При нападении человека ратель отчаянно  защищается зубами, когтями и своей вонючей жидкостью. Живучесть его настолько  велика, что, по слухам, капские поселяне доставляют себе удовольствие (!)  втыкать ему в разные места тела нож, в уверенности, что через это нельзя быстро  умертвить его. Зато сильным ударом по носу его можно убить мгновенно.    

Ратель индейский  (Mellivora  indica) по образу жизни, говорят, похож на африканского; он также истребляет  домашнюю птицу и, кроме того, будто бы пожирает трупы, вырывая их из могил.  Водится в Западной и Сев. – Зап. Индии, кроме Малабара и Н. Бенгалии, а  также Цейлона. Недавно найден в Закаспийской области.    

Будучи пойманы молодыми, ратели быстро  ручнеют и, вследствие своих неуклюжих, своеобразных движений, очень забавны:  обыкновенно они в высшей степени серьезно и неутомимо обхаживают по одному и  тому же направлению свою клетку и как раз на одних я тех же определенных местах  равнодушно кувыркаются. Если при этом животные позабудут почему‑либо совершить  последнее, то останавливаются, возвращаются назад и конфузливо стараются  наверстать пропущенное ими.    

     

Представителем следующего рода является короткохвост   (Mydaus); у этих животных – приземистое тело, вместо хвоста – один пенек,  голова вытянутая, глаза маленькие, уши широкие, короткие, скрывающиеся в  волосах; низкие, сильные конечности снабжены срощенными пальцами, когти  крепкие, приноровленные для рытья; передние лапы вдвое больше задних; зубов –  34, под хвостом находятся железы, выпускающие по произволу животного зловонную  жидкость.    

     

Короткохвост, теледу  и зегунг   на Яве, теллего на Суматре и заат и гибанг на Борнео (Mydaus meliceps), до 35 см длины, хвост 2 см, окрашен в равномерный темно‑коричневый цвет; по хребту идет белая  полоса. Нору свою животное закладывает на незначительной глубине, между  древесными корнями; логовище имеет в диаметре до 11/2 арш., из него идут в  разные стороны ходы длиной в 1 саж., прикрытые ветками или сухими листьями. В  этой норе короткохвост лежит в течение дня, ночью же отправляется за добычей –  личинками, червями и пр. По словам Бока, прежде чем начать лаять, рычит, как  собака, а бродя, хрюкает и сопит почти как свинья. Все движения этих животных  медленны, а потому туземцы, едящие его мясо, легко ловят его, нужно только  быстро удалить у убитого животного зловонные железы, пока мясо не успело  пропитаться их выделениями.    

Вонь, испускаемая этим животным,  разносится далеко. «Мои вечера, – говорит Форбес, – были совершенно  отравлены тем едким запахом, которым при своих прогулках в сумерки  короткохвост, находясь даже в хорошем расположении духа, заражает воздух, по  крайней мере, на английскую милю кругом. Пытаться прогнать животное было  бесполезно, так как, если его тревожат, он не убегает, а, напротив, еще сильнее  заражает воздух своей вонью, которая держится целыми неделями на платье, посуде  и съестных припасах».    

Между тем само по себе животное тихо и  кротко и, будучи поймано молодым, легко приручается и может доставить много  удовольствия своему хозяину.    

     

В смысле отделения смрадного запаха и короткохвосты должны  уступить первое место своим американским и африканским родичам, которым поэтому  и присвоили название собственно вонючек  (Mephitis). Эти животные  отличаются удлиненным телом, густо покрытым волосами хвостом, большим вздутым  носом, черным цветом меха с белыми полосами. Голова, в сравнении с туловищем,  мала и заострена; малы и глаза, и уши; маленькие ноги снабжены сросшимися  пальцами с длинными, слегка изогнутыми, но вовсе не сильными когтями; зубов 32  или 34, причем плотоядный зуб в верхней челюсти короток, но широк; зловонные  железы особенно развиты и наполнены желтой маслянистой жидкостью, которая  выпрыскивается тонкой струей на расстояние нескольких метров. Самцы пахнут  сильнее самок.    

Встречаются вонючки в степях и кустарниках; днем спят в  дуплах, расщелинах скал и пр., а ночью бродят в поисках пищи. Последнюю  представляют для них мелкие млекопитающие, птицы, черви, насекомые; впрочем,  они едят коренья и ягоды. В случае опасности защищаются своим смрадным  выделением, хотя некоторые собаки, несмотря на него, все‑таки душат их.    

В большей части Южной Америки живет вонючка, называемая  бразильцами сурильо  (Mephitis suffocans), с 32 зубами, длиной до 40 см, и хвостом в 28 см. Цвет шерсти изменчив, но в общем представляет переходы от черно‑серого  и черно‑бурого до блестяще‑черного. По образу жизни сурильо похож на куниц:  днем он спит в подземных норах, ночью же ищет пищи, которая, по‑видимому,  состоит главным образом из навозных жуков.    

На севере Америки, по Гудзонову заливу, вонючку заменяет скунк  , или скунс  (Mephitis varians), тело которого и хвост имеют по 40 см; зубов – 34. Основной цвет меха блестяще‑черный, с белыми полосами; держится в береговых  кустарниках, а также в скалистых местностях. Ни скакать, ни лазить эта вонючка  не в состоянии, а только ходит и припрыгивает, выгибая спину и отклоняя в  сторону хвост. Встретясь с каким‑нибудь животным, скунс спокойно  останавливается, поворачивается задом и, подняв хвост, выпрыскивает, если надо,  свою отвратительную жидкость.    

Иногда вонючка сама нападает на человека. «Мой сын, –  рассказывает Зидгоф, – гулял однажды вечером; вдруг на него бросилась  вонючка и вцепилась в панталоны. Ударом ноги он убил ее, но когда вернулся  домой, от его платья, обрызганного ужасным животным, распространился такой  резкий, отвратительный запах, что весь дом заразился вонью, и у всех, кто не  мог спастись из дома бегством, началась рвота. Всякие курения и проветривания  оказались бессильны. Сапоги сына пахли в течение 4 месяцев после этого,  несмотря на мытье и чистку, а могилу вонючки, зарытой в саду, и через 8 месяцев  можно было найти по запаху».    

Одюбон также испытал всю прелесть встречи с вонючкой. Это  было во время его детства. «Солнце только что зашло, – рассказывает  он, – я шел с товарищем домой. Вдруг мы заметили прехорошенького,  совершенно незнакомого нам зверька, который выглядел так добродушно, что я в  восторге взял его на руки. Но вот эта красивая на вид тварь прыснула мне своей  ужасной жидкостью прямо в лицо. Как громом пораженный, я выпустил из рук  чудовище и бросился бежать…»    

Однажды Фребель, услышав позади себя шорох, оглянулся и  увидел незнакомое животное. Это была вонючка. Когда он приблизился к ней, она  стала ворчать и топать ногами, а как только он замахнулся на нее палкой, она  моментально опрыскала всего его своей вонючей жидкостью. Вне себя от гнева, он  убил отвратительное животное, но когда вернулся домой, то там навел на всех  такой ужас, что его не впустили в комнаты и, затворив двери, только через окно  посылали разные добрые советы. Ни вода, ни мыло, ни одеколон не могли заглушить  отвратительной вони. Наконец, разложили поблизости дома костер, и несчастный  путешественник, переодевшись в другое платье, должен был в течение нескольких  часов окуривать себя дымом. Только это и помогло.    

Шкура скунса доставляет очень хороший, ценный мех (до 10  рублей), но только нужно при поимке животного стараться убить его прежде, чем  он заметит нападение и успеет выпустить свою отвратительную жидкость.    

     

Африканские вонючки носят название  полосатых хорьков; по внешнему виду они похожи на вышеописанных и отличаются  только волосатыми ступнями (у тех ступни голые) и зубной системой из 34 зубов,  похожей на зубную систему куниц.