1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 
Стонет соленый простор; вот на берег выползли змеи,    

210  Кровью полны и огнем глаза горящие гадов,    

Лижет дрожащий язык свистящие страшные пасти.    

Мы, без кровинки в лице, разбежались. Змеи же прямо    

К Лаокоонту ползут и двоих сыновей его, прежде    

В страшных объятьях сдавив, оплетают тонкие члены,    

215  Бедную плоть терзают, язвят, разрывают зубами;    

К ним отец на помощь спешит, копьем потрясая, —    

Гады хватают его и огромными кольцами вяжут,    

Дважды вкруг тела ему и дважды вкруг горла обвившись    

И над его головой возвышаясь чешуйчатой шеей.    

220  Тщится он разорвать узлы живые руками,    

Яд и черная кровь повязки жреца заливает,    

Вопль, повергающий в дрожь, до звезд подъемлет несчастный, —    

Так же ревет и неверный топор из загривка стремится    

Вытрясти раненый бык, убегая от места закланья.    

225  Оба дракона меж тем ускользают к высокому храму,    

Быстро ползут напрямик к твердыне Тритонии грозной,    

Чтобы под круглым щитом у ног богини укрыться.    

Новый ужас объял потрясенные души троянцев:    

Все говорят, что не зря заплатил за свое злодеянье    

230  Лаокоонт, который посмел копьем нечестивым    

Тело коня поразить, заповедный дуб оскверняя.    

Люди кричат, что в город ввести нужно образ священный,    

Нужно богиню молить.    

Брешь пробиваем в стене, широкий проход открываем.    

235  Все за дело взялись: катки подводят громаде    

Под ноги, шею вокруг обвивают пеньковым канатом,    

Тянут. Конь роковой тяжело подвигается к стенам,    

Вражьим оружьем чреват. Вокруг невинные девы,    

Мальчики гимны поют и ликуют, коснувшись веревки.    

240  Все приближается конь, вступает в город с  угрозой…    

О Илион, обитель богов, дарданцев отчизна!    

Стены, что славу в бою обрели! За порог задевая,    

Трижды вставал он, и трижды внутри звенело оружье;    

Мы же стоим на своем, в ослепленье разум утратив,    

245  Ставим, на горе себе, громаду в твердыне  священной.    

Нам предрекая судьбу, уста отверзла Кассандра[97], —    

Тевкры не верили ей, по веленью бога, и раньше.    

Храмы богов в этот день, что для нас, несчастных, последним    

Был, – словно в праздник, листвой зеленой мы украшаем.    

     

250  Солнце меж тем совершило свой путь, и ночь  опустилась,    

Мраком окутав густым небосвод, и землю, и море,    

Козни данайцев сокрыв. Разбрелись по городу тевкры,    

Смолкли все, и сон объял усталые члены.    

Тою порой аргивян суда, построясь фалангой,    

255  От Тенедоса в тиши, под защитой луны молчаливой,    

К берегу вновь знакомому шли. И лишь только взметнулось    

Пламя на царской корме, – Синон, хранимый враждебной    

Волей богов, сосновый затвор тайком открывает    

Скрытым в утробе бойцам. И конь выпускает наружу    

260  Запертых греков: на свет из дубовой выходят  пещеры    

Радостно храбрый Фессандр, и Сфенел[98] с Улиссом свирепым;    

Вниз, по канату скользнув, спустились Фоант с Акамантом,[99]    

Неоптолем Пелид, Махаон-врачеватель,[100] и следом    

Царь Менелай, и за ними Эпей, строитель засады.[101]    

265  Тотчас на город напав, в вине и во сне  погребенный,    

Стражей убив, встречают они в отворенных воротах    

Новых соратников, слив соумышленных оба отряда.    

     

Час наступил, когда на людей усталых нисходит    

Крадучись первый сон, богов подарок отрадный.    

270  В этот час мне явился во сне опечаленный Гектор:    

Слезы обильно он лил и, как в день, когда влек его тело    

За колесницей Ахилл, был черен от крови и пыли;    

Мертвые вспухли стопы от ремней, сквозь раны продетых, —    

Горе! Как жалок на вид и как на того не похож был    

275  Гектора он, что из битвы пришел в доспехах  Ахилла[102]    

Или фригийский огонь на суда данайские бросил![103]    

Грязь в бороде у него, и от крови волосы слиплись,    

В ранах вся грудь, – ибо множество ран получил он у  отчих    

Стен. И привиделось мне, что заплакал я сам и с такою    

280  Речью печальной к нему обратился, героя  окликнув:    

"Светоч Дардании! Ты, о надежда вернейшая тевкров!    

Что ты так медлил прийти? От каких берегов ты явился?    

Гектор желанный, зачем, когда столько твоих схоронили    

Близких и столько трудов претерпели и люди и город,    

285  Видим тебя истомленные мы? И что омрачает    

Светлый лик твой, скажи! Почему эти раны я вижу?"    

Время не стал он терять, чтоб на праздные эти вопросы    

Дать мне ответ, но, тяжко вздохнув, промолвил со стоном:    

"Сын богини, беги, из огня спасайся скорее!    

290  Стенами враг овладел, с вершины рушится Троя!    

Отдал довольно ты и Приаму и родине! Если б    

Мог быть Пергам десницей спасен, – то десницей моею!    

Троя вручает тебе пенатов своих и святыни:    

В спутники судеб твоих ты возьми их, стены найди им,    

295  Ибо, объехав моря, ты воздвигнешь город  великий".    

Вымолвив так, своею рукой выносит он Весту,    

Вечный огонь и повязки ее из священных убежищ.    

     

Вопли скорби меж тем раздаются по городу всюду.    

Хоть и стоял в стороне, густыми деревьями скрытый,    

300  Дом Анхиза-отца, но все ясней и яснее    

Шум долетает к нему и ужасный скрежет оружья.    

Вмиг воспрянув от сна, я взошел на верхушку высокой    

Кровли и там стоял и внимал им, слух напрягая;    

Так, если буйным огнем, раздуваемым яростной бурей,    

305  Вдруг займутся поля иль поток стремительный  горный    

Пашни – работу быков – и посевы тучные губит,    

Валит леса и влечет за собой, – пастух изумленный,    

Став на вершине скалы, отдаленному шуму внимает.    

Тут только стала ясна мне истина; козни данайцев    

310  Все открылись теперь. Побежденный силой Вулкана,    

Дом Деифоба упал; горит жилище соседа    

Укалегона, и блеск отражают Сигейские воды.[104]    

Клики труб и воинов крик раздаются повсюду.    

Я вне себя хватаюсь за меч, хоть пользы в нем мало.    

315  Жаждем соратников мы найти, сплотившись отрядом,    

Крепость занять. И ярость и гнев опрокинули разум:    

Кажется нам, что достойней всего – с оружьем погибнуть.    

     

Тут появляется Панф, ускользнувший от копий ахейских,    

Панф Офриад, что жрецом был в храме Феба высоком:    

320  Маленький внук на руках, и святыни богов  побежденных    

В бегстве с собой он влечет, к моему поспешая порогу.    

«Где страшнее беда, о Панф? Где найти нам твердыню?»    

Только промолвил я так, со стоном он мне ответил:    

"День последний пришел, неминуемый срок наступает    

325  Царству дарданскому! Был Илион, троянцы и слава    

Громкая тевкров была, – но все жестокий Юпитер    

Отдал врагам; у греков в руках пылающий город!    

В крепости конь одного за другим выпускает аргивян,    

И победитель Синон, ликуя, полнит пожаром    

330  Трою. Данайцы – одни к отворенным воротам  подходят, —    

Столько же некогда к нам из Микен великих явилось;    

Выставив копья, заняв теснины улиц, другие    

Строем стоят с обнаженным мечом, сверкая клинками, —    

Каждый готов убивать. У ворот лишь первые стражи,    

335  В бой вслепую вступив, противятся натиску  тщетно".    

Речи Панфа такой повинуясь и воле бессмертных,    

Мчусь я в бой и в огонь, куда призывает богиня    

Мрачная мщенья, и шум, и до неба подъятые вопли.    

Встретив меня при свете луны, Рифей и отважный    

340  В битвах Эпит, Гипанид и Димант ко мне  примыкают,    

Чтобы со мной заодно сражаться; с ними подходит    

Сын Мигдона Кореб: на этих днях лишь явился    

Юноша к нам, полюбив безрассудной любовью Кассандру.    

Прибыл на помощь как зять к Приаму он и к фригийцам    

345  И наставленьям внимать невесты своей  исступленной    

Не пожелал.    

Видя, что все собрались затем, чтоб сражаться без страха,    

К ним обратился я так[105]:  "О юноши, тщетно пылают    

Храбростью ваши сердца! Вы готовы идти, не колеблясь,    

350  С тем, кто решился на все, – но исход вам  известен заране!    

Все отсюда ушли, алтари и храмы покинув,    

Боги,[106] чьей  волей всегда держава наша стояла.    

Что же! Погибнем в бою, но горящему граду поможем!    

Для побежденных спасенье одно – о спасенье не думать!"    

355  Яростью я их зажег. И вот, точно хищные волки    

В черном тумане, когда ненасытной голод утробы    

Стаю вслепую ведет, а щенки с пересохшею глоткой    

Ждут по логовам их, – мы средь вражеских копий  навстречу    

Гибели верной бредем по срединным улицам Трои,    

360  Сумрачной тенью своей нас черная ночь осеняет.    

Кто о кровавой резне той ночи страшной расскажет?    

Хватит ли смертному слез, чтобы наши страданья оплакать?    

Древний рушится град, царивший долгие годы.    

Всюду – вдоль улиц, в домах, у дверей заповедных святилищ —    

365  Груды тел неподвижных лежат, во прахе  простертых.    

Пеню кровавую тут не одни лишь платят троянцы:    

Даже в сердца побежденных порой возвращается храбрость,    

И победитель тогда данаец падает наземь.    

Всюду ужас, и скорбь, и смерть многоликая всюду.    

     

370  Первый данаец, что нам повстречался, толпой  окруженный,    

Был Андрогей. За соратников нас в неведенье принял    

Он и с речью такой приветливо к нам обратился:    

"Эй, торопитесь, друзья! Как можно медлить так долго    

В праздности? Грабят без вас и разносят Пергам подожженный!    

375  Вы же только теперь с кораблей высоких  идете!"    

Молвил – и понял он вдруг, не услышав ясных ответов    

Ни от кого, что в гуще врагов оказался нежданно.    

Тотчас же с криком назад Андрогей изумленный отпрянул, —    

Так же, случайно ступив, в колючем терновнике путник    

380  Вдруг потревожит змею – и с трепетом прочь он  стремится,    

Видя, что гад поднялся и свирепо раздул свою шею.    

Так отступил Андрогей, когда нас узнал, устрашенный.    

Сомкнутым строем на них мы со всех сторон нападаем,    

385  Видим: сопутствует нам Фортуна в первом  сраженье.    

Духом воспрянул Кореб, мимолетным ободрен успехом,    

Молвит: "Друзья, если нам указала Фортуна к спасенью    

Путь, где она благосклонна была, – последовать должно    

Этим путем. Обменяем щиты и к нашим доспехам    

390  Знаки данайские мы приладим. Хитрость и  храбрость    

В битве с врагами равны! Сам недруг даст нам оружье".    

Молвив так, надевает он шлем Андрогея косматый,    

Пышно украшенный щит и меч аргосский хватает.    

Делают то же Рифей и Димант, и радостно следом    

395  Юноши все оружье берут, добытое с бою.    

Без изволенья богов мы рыщем ночью слепою,    

Тут нападаем и там, с толпой смешавшись данайцев;    

Многих отправили мы в обитель мрачную Орка.    

Враг разбегается: те на берег спешат безопасный —    

400  Спрятаться возле судов, а те, в постыдном  смятенье,    

Лезут опять на коня, – чтоб в знакомом чреве укрыться.    

     

Но против воли богов ни на что нельзя полагаться!    

Видим: из храма влекут, из священных убежищ Минервы,    

Деву, Приамову дочь, Кассандру; волосы пали    

405  На плечи ей; пылающий взор возвела она к небу, —    

Только взор, ибо руки поднять не давали оковы.    

Зрелище это Кореб снести не мог и, взъярившись,    

В самую гущу врагов устремился на верную гибель.    

Следом за ним и мы напали сомкнутым строем.    

410  Тут посыпались вдруг с высокой святилища кровли    

Копья троянцев на нас: началась плачевная битва, —    

Из-за доспехов чужих, из-за греческих шлемов гривастых.    

Враг сбежался на крик: за добычу отбитую в гневе,    

Мчатся со всех сторон данайцы – оба Атрида,    

415  Пылкий Аякс и за ним долопов грозное войско.    

Так иногда срывается вихрь, и встречные ветры    

Борются: Нот, и Зефир, и Эвр, что радостно гонит    

Коней Зари; и стонут леса, и свирепо трезубцем    

Пеной покрытый Нерей до глубин возмущает пучины.    

420  Даже и те, кого удалось во тьме непроглядной    

Хитростью нам разогнать и рассеять по городу, – снова    

Все появляются здесь: щиты и подложные копья    

Тотчас они узнают, услыхав наш выговор странный.    

Враг подавил нас числом. Сражен рукой Пенелея,    

425  Падает первым Кореб к алтарю копьеносной богини.    

Пал и Рифей, что всегда справедливейшим слыл среди тевкров,    

Следуя правде во всем (но иначе боги судили).    

Пал Гипанид и Димант, убиты троянцами оба.    

Панф! И тебя не спасли, когда был ты повержен врагами,    

430  Ни благочестье твое, ни повязки жреца Аполлона!    

Трои прах и огонь, в котором друзья погибали,    

Вы мне свидетели: в час крушенья я не стремился    

Копий данайских бежать и уйти от участи грозной.    

Гибель я заслужил – но рок мне иное назначил.    

435  Вырвался с Пелием я и с Ифитом (Ифит отягчен был    

Возрастом, Пелий был слаб от ран, нанесенных Улиссом).    

     

Крики и шум непрестанно влекли нас к дому Приама.    

Битва такая здесь шла многолюдная, словно нигде уж    

Не было больше войны, и бойцов не удерживал город.    

440  Лютый свирепствует Марс. Данайцы рвутся в  чертоги,    

Тщатся входы занять, прикрываясь сверху щитами,    

Лестницы ставят к стенам и у самых дверей по ступеням    

Лезут все выше они, против стрел щиты выставляя    

Левой рукой, а правой уже хватаясь за кровли.    

445  Башни рушат на них, черепицу мечут дарданцы, —    

Видя последний свой час, на краю неминуемой смерти    

Этим оружьем они от врагов хотят защититься.    

Дедовских древних времен красу – золоченые балки    

Катят сверху одни; другие, мечи обнаживши,    

450  Встали в дверях изнутри, охраняют их сомкнутым  строем.    

Духом воспрянув, спешим скорее к царским чертогам,    

Чтобы пополнить ряды и помощь подать побежденным.    

     

Дверь потайная была и ход, покинутый всеми:    

Сзади он вел во дворец через все покои Приама,    

455  Здесь ходила не раз, пока наше царство не пало,    

Без провожатых, одна, Андромаха[107] к родителям мужа,    

К деду несчастная мать носила Астианакса.    

Быстро выбежал я на высокую крышу, откуда    

Бедные тевкры вниз безвредные копья метали.    

460  С краю там башня была, до самых звезд  поднималась    

Кровлей высокой она, с нее видна была Троя,    

Ряд привычный судов данайских и лагерь ахейский.    

Башню вокруг обступив, мы железом крушим основанья    

Там, где высокий настил расшатался в швах ослабевших,    

465  Вниз толкаем ее, и внезапно с грохотом грозным    

Рушится все, и вражеский строй засыпают обломки.    

Но подступают еще и еще данайцы, и градом    

Камни и копья летят.    

     

Возле самых сеней на пороге царском ярится    

470  Пирр[108],  и ярко блестит доспех, сверкающий медью.    

Так выходит на свет, напитавшись травой ядовитой,    

Змейка: зимой холода под землей ее долго держали;    

Юностью ныне блестя и сбросив старую кожу,    

Скользкую спину она извивает и грудь поднимает    

475  К солнцу опять, и трепещет язык раздвоенный в  пасти.    

Рядом стоит великан Перифант и возница Ахилла    

Автомедонт-щитоносец и с ним скиросское войско:[109]    

Все, дворец обступив, на крышу факелы мечут.    

Пирр – в передних рядах: схватив топор двулезвийный,    

480  Рубит порог и дверь, обитую медью, срывает    

Прочь с косяка. Уж насквозь прорубил он дубовую доску;    

Словно раскрытая пасть, широко в ней зияет отверстье:    

Внутренность дома видна, череда чертогов открылась,    

Виден Приама покой и царей наших древних палаты,    

485  Люди с оружьем видны, что стоят за первою  дверью.    

     

Полнится дом между тем смятеньем и горестным стоном:    

В гулких чертогах дворца отдаются женские вопли,    

Крик долетает до звезд. Объятые трепетом, бродят    

Матери, жены везде по обширным покоям, и двери    

490  Держат в объятьях они,[110] поцелуями их покрывая.    

Натиском Пирр подобен отцу: и запоры и стражи —    

Все бессильны пред ним. От ударов частых тарана    

Дверь подалась наконец, сорвалась с шипов и упала.    

Сила путь пролагает себе: вломились данайцы,    

495  Первых стражей свалив, разлились по дворцу,  словно волны.    

С меньшей силой поток вспененный, прорвавши плотины,    

Натиском волн одолев на пути стоящие дамбы,    

Бешено мчит по лугам и по нивам стремит свои волны,    

Вместе со стойлами скот унося. Разъяренного Пирра    

500  Видел я сам и Атридов двоих на высоком пороге,    

Видел меж ста дочерей и невесток Гекубу[111], Приама, —    

Кровью багрил он алтарь, где огонь им самим освящен был.    

Брачных покоев полста – на потомков обильных надежда,    

Двери, щитами врагов и варварским гордые[112] златом, —    

505  Рушится все. Что огонь пощадил, – досталось  данайцам.    

     

Спросишь, быть может, о том, какова была участь Приама?    

Видя, что занят врагом разрушенный город, что входы    

Взломаны царских палат, что дворец наполняют данайцы,    

Старец, отвыкший от битв, дрожащей рукой облачает    

510  Дряхлое тело в доспех, надевает меч бесполезный,    

Прямо в гущу врагов устремляется в поисках смерти.    

В самом сердце дворца, под открытым сводом небесным    

Был огромный алтарь, и старый лавр густолистый    

Рос, нависая над ним, осеняя ветвями пенатов.    

515  В тщетной надежде вокруг с Гекубой дочери сели,    

Жались друг к другу они, как голубки под бурею черной,    

Статуи вечных богов обнимая.[113] Когда же Гекуба    

Мужа увидела вдруг в доспехах, приличных лишь юным, —    

Молвила: "Бедный Приам, о что за умысел страшный    

520  Это оружие взять тебя заставил? Куда ты?    

Нет, не в таком подкрепленье, увы, не в таких ратоборцах    

Время нуждается! Нет, если б даже был здесь мой Гектор…    

Так отойди же сюда! Защитит нас жертвенник этот,    

Или же вместе умрем!" И, промолвив, она привлекает    

525  Старца к себе и сажает его в укрытье священном.    

     

В этот миг, ускользнув от резни, учиняемой Пирром,    

Сын Приамов Полит появился. Средь вражеских копий,    

Раненый, вдоль колоннад он летит по пустынным палатам,    

Следом гонится Пирр, разъяренный пролитой кровью, —    

530  Кажется – вот он схватит его или пикой  настигнет.    

Все же Полит убежал: истекающий кровью, упал он    

Наземь и дух испустил на глазах у Приама с Гекубой.    

Тут Приам, хоть над ним уже верная смерть нависала,    

Гнева не мог сдержать и воскликнул голосом слабым:    

535  "Пусть за злодейство тебе и за дерзость  преступную боги, —    

Если еще справедливость небес карает преступных, —    

Всем, что ты заслужил, воздадут и заплатят достойной    

Платой за то, что меня ты заставил сыновнюю гибель    

Видеть и взоры отца запятнал лицезрением смерти.    

540  Нет, не таков был Ахилл (ты лжешь, что тебе он  родитель):    

Прав молящего он устыдился и чести был верен,    

Отдал Приаму-врагу бездыханное Гектора тело    

Для погребенья и нас отпустил домой невредимо".    

Вымолвив так, без размаха копье бессильной рукою    

545  Старец в Пирра метнул, но застряла безвредная  пика    

В выпуклой части щита, отраженная гулкою медью.    

Пирр отвечал: "Так ступай, и вестником будь, и поведай    

Это Пелиду-отцу. О моих печальных деяньях    

Все рассказать не забудь и о выродке Неоптолеме.    

550  Так умри же!" И вот, промолвив, влечет к  алтарю он    

Старца, который скользит в крови убитого сына;    

Левой рукой Приама схватив за волосы, правой    

Меч он заносит и в бок вонзает по рукоятку.    

Так скончался Приам, и судил ему рок перед смертью    

555  Трои славной пожар и крушенье Пергама увидеть,    

После того как властителем он земель и народов    

Азии некогда был. Лежит на прибрежье троянском,    

Срублена с плеч, голова и лежит безымянное тело.    

     

Я обомлел, и впервые объял меня ужас жестокий:    

560  Милого образ отца мне представился в это  мгновенье,    

Ибо я видел, как царь, ровесник ему, от удара    

Страшного дух испустил. Предо мной предстала Креуса[114],    

Дом разграбленный мой, малолетнего Юла погибель.    

Я оглянулся, смотрю, вокруг осталось ли войско?    

565  Все покинули бой: ослабевши, трусливо на землю    

Спрыгнули или огню истомленное предали тело.    

     

Был я один, когда вдруг на пороге святилища Весты    

Вижу Тиндарову дочь,[115] что  в убежище тайном скрывалась    

Молча, в надежде спастись, – но при ярком свете пожара    

570  Видно было мне все, когда брел я, вокруг  озираясь.    

Равно страшась, что ее за сожженный Пергам покарают    

Тевкры и что отомстят покинутый муж и данайцы,    

Спряталась у алтаря и, незримая, в храме сидела    

Та, что была рождена на погибель отчизне и Трое.    

575  Вспыхнуло пламя в душе, побуждает гнев перед  смертью    

Ей за отчизну воздать, наказать за все преступленья:    

"Значит, вернется она невредимо в родные Микены,    

Спарту узрит и пройдет царицей в триумфе,[116] рожденном    

Ею самой? Увидав сыновей и родителей снова,    

580  В дом свой войдет в окруженье толпы рабов  илионских,    

После того как Приам от меча погиб, и пылает    

Троя, и кровью не раз орошался берег дарданский?    

Так не бывать же тому! Пусть славы мне не прибавит    

Женщине месть, – недостойна хвалы такая победа, —    

585  Но, по заслугам ее покарав, истребив эту  скверну,    

Я стяжаю хвалу, и сладко будет наполнить    

Душу мщенья огнем и прах моих близких насытить".    

Мысли такие в уме, ослепленном гневом, кипели,    

Вдруг (очам никогда так ясно она не являлась)    

590  Мать благая, в ночи блистая чистым сияньем,    

Встала передо мной во всем величье богини,    

Точно такая, какой ее небожители видят.    

Руку мою удержала она и молвила слово:    

"Что за страшная боль подстрекает безудержный гнев  твой?    

595  Что ты безумствуешь, сын? Иль до нас уж нет тебе  дела?    

Что не посмотришь сперва, где отец, удрученный годами,    

Брошен тобой, и живы ль еще супруга Креуса,    

Мальчик Асканий? Ведь их окружили греков отряды!    

Если б моя не была им надежной защитой забота,    

600  Их унес бы огонь или вражеский меч уничтожил.    

Нет, не спартанки краса Тиндариды, тебе ненавистной,    

И не Парис, обвиненный во всем, – лишь богов  беспощадность,    

Только она опрокинула мощь и величие Трои.    

Сын мой, взгляни: я рассею туман, что сейчас омрачает    

605  Взор твоих смертных очей и плотной влажной  завесой    

Все застилает вокруг. Молю: материнских приказов    

Ты не страшись и советам моим безотказно последуй.    

Там, где повержены в прах громады башен, где глыбы    

Сброшены с глыб и дым клубится, смешанный с пылью, —    

610  Стены сметает Нептун, сотрясая устои трезубцем,    

Город весь он крушит и срывает его с оснований.    

Тут Юнона, заняв ворота Скейские[117] первой,    

Яростным пылом полна и мечом опоясана, кличет    

Войско от кораблей.    

615  Видишь: там, в высоте, заняла твердыни Паллада,    

Села, эгидой блестя, головой Горгоны пугая.[118]    

Сам Отец укрепляет дух данайцев, и силы    

Им придает, и богов возбуждает против дарданцев.    

Бегством спасайся, мой сын, покинь сраженья! С тобою    

620  Буду всегда и к отчим дверям приведу  безопасно".    

Вымолвив, скрылась она в непроглядном сумраке ночи;    

Я же воочью узрел богов, Илиону враждебных,    

Грозные лики во тьме.    

Весь перед взором моим Илион горящий простерся.    

625  Вижу: падает в прах с высоты Нептунова Троя,    

Будто с вершины горы, беспощадным подрублен железом,    

Ясень старый, когда, чередуя все чаще удары    

Острых секир, земледельцы его повергнуть стремятся,    

Он же стоит до поры, и трепещущей кроной качает,    

630  И наконец, побежден глубокими ранами, с тяжким    

Стоном рушится вниз, от родного хребта отрываясь.    

     

Вниз я бегу и, богиней ведом, средь врагов и пожаров    

Двигаюсь в путь: пропускают меня огонь и оружье.    

Но лишь только достиг я порогов гнезда родового,    

635  Старого дома отцов, – тот, к кому я всех  больше стремился,    

В горы кого унести всех прежде желал я, – родитель    

Мне говорит, что не хочет он жить после гибели Трои,    

Чтобы изгнанье сносить: "У вас не тронула старость    

Крови, и силы крепки, и тела выносливы ваши,    

640  Вы и бегите!    

Если бы век мой продлить небожителям было угодно,    

Это жилище они б сохранили. Довольно однажды    

Город взятый узреть,[119] пережить  паденье отчизны!    

Здесь положите меня, здесь проститесь со мной и бегите!    

645  Смерть от своей руки я приму, иль враг пожалеет:    

Ради добычи убьет. Мне лишиться гробницы не страшно![120]    

Слишком уж я зажился, ненавистный богам, бесполезный,    

С той поры как родитель богов и людей повелитель    

Молнией дунул в меня[121] и  огнем коснулся небесным".    

650  Так упорствовал он и одно твердил непреклонно;    

Я взмолился в слезах, и со мной Креуса, Асканий, —    

Весь наш дом отца умолял, чтобы всех не губил он    

Вместе с собой и гнетущему нас не способствовал року.    

Все мольбы он отверг и стоял на том, что замыслил.    

655  Вновь я в битву стремлюсь и желаю смерти,  несчастный;    

Был ли выход иной у меня, иное решенье?    

"Мог ты подумать и впрямь, что, покинув тебя, убегу я?    

Как с родительских уст сорвалось нечестивое слово?    

Если угодно богам до конца истребить этот город,    

660  Прежде могучий, и ты желаешь к погибели Трои    

Гибель прибавить свою и потомков своих, то для смерти    

Дверь открыта: ведь Пирр, Приамовой залитый кровью,    

Сына пред взором отца и отца в святилище губит.    

Мать всеблагая! Так вот для чего сквозь пламя, сквозь копья    

665  Ты меня провела: чтоб врагов в этом доме я  видел,    

Чтоб на глазах у меня и отец, и сын, и Креуса    

Пали мертвыми здесь, обагряя кровью друг друга!    

Мужи, несите мечи! Последний рассвет побежденных    

Ныне зовет! Отпустите меня к врагам и позвольте    

670  В новую битву вступить, чтоб не умерли мы без  отмщенья!"    

     

Вновь надеваю доспех, и снова щит прикрепляю    

К левой руке, и опять поспешаю из дому в битву,    

Но на пороге меня удержала жена, припадая    

С плачем к коленям моим и Юла к отцу протянувши:    

675  "Если на гибель идешь, то и нас веди за  собою!    

Если ж, оружье подняв, на него возлагаешь надежды, —    

Раньше наш дом защити! На кого покидаешь ты Юла,    

Старца-отца и меня, которую звал ты супругой?"    

Так причитала она, чертог оглашая стенаньем.    

     

680  Тут изумленным очам явилось нежданное чудо:    

Юл стоял в этот миг пред лицом родителей скорбных;    

Вдруг привиделось нам, что венцом вкруг головки ребенка    

Ровный свет разлился, и огонь, касаясь безвредно    

Мальчика мягких волос, у висков разгорается ярко.    

685  Трепет объял нас и страх: спешим горящие кудри    

Мы погасить и водой заливаем священное пламя.    

Очи воздел родитель Анхиз к созвездьям, ликуя,    

Руки простер к небесам и слова промолвил такие:    

"Если к мольбам склоняешься ты, всемогущий Юпитер,    

690  Взгляд обрати к нам, коль мы благочестьем того  заслужили,    

Знаменье дай нам, Отец, подтверди нам эти приметы!"    

Только лишь вымолвил он, как гром внезапно раздался