1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 
IV 
места для каких-либо недоразумений. Реальный субъект, как  
говорит далее там же Маркс, существует как нечто самостоятельное и 
независимое вне головы; мыслящая же голова «осмысливает» данный 
ой мир, воспроизводя его духовно, теоретически.

Теперь возникает перед нами новый вопрос, имеющий огромное 
теоретическое и методологическое значение. Это — вопрос о  
взаимоотношении между логическим процессом и процессом историческим.

Логический процесс восхождения от простого к сложному может быть 
понят в то же время как генетический процесс. Маркс, как и Гегель, 
не считал правильным метод нисхождения от слоожного к простому, 
т. е. метод аналитический по преимуществу. Метод восхождения от 
простого к сложному является по замыслу Маркса воспроизведением 
реального процесса природы и истории. Это — процесс развития, 
генезиса форм, в противоположность методу анализа данных, 
исторически развившихся форм на их элементы. По этому поводу 
Маркс пишет: Классическая экономия часто «пытается  
непосредственно, без посредствующих звеньев, все свести к единству и  
доказать тожество источников различных форм. Но это необходимо 
вытекает из ее аналитического метода, с чего должна начинать  
критика и объяснение (курсив мой.—А. Д.). Она заинтересована не 
в том, чтобы генетически развить различные формы, а в том, чтобы 
путем анализа свести их к их единству, так как она исходит из них 
как из данных предпосылок. Но анализ является необходимой  
предпосылкой генетического изложения, понимания действительного процесса 
развития в его различных фазах» *) (курсив мой.— А. Д.).

Стало быть, диалектический метод Маркса (как и Гегеля)  
коренным образом отличается от обычного метода мышления и  
исследования, поскольку он является методом, воспроизводящим реальный 
генетический процесс развития. В этом именно и заключается смысл 
формулы восхождения от абстрактного к конкретному, от простого 
к сложному.

Возвращаясь к вопросу о соотношении между логическим 
историческим ходом развития, необходимо здесь прежде всего  
напомнить мысли, высказанные по этому вопросу Энгельсом. «Критика  
политической экономии и после выбора метода, — говорит он по поводу 
марксовой концепции, — могла быть построена двояким образом: 
исторически или логически. Так как в истории, как и в ее литератур- 
*) К. Маркс, Теории прибавочной ценности, т. 3, стр. 388—389.


LI 
дых отражениях, развитие в общем и целом идет от более простых 
к более сложным отношениям, то литературно-историческое развитие 
политической экономии давало естественную руководящую нить, 
которой критика могла следовать, так что при этом экономические 
категории в общем и целом следовали бы в том же порядке, как и в  
логическом развитии. Эта форма на первый взгляд имеет преимущество 
большей ясности, так как прослеживается действительное развитие, 
на самом же деле такое построение способствовало бы в лучшем случае 
только большей популярности изложения. Историческое развитие 
идет часто скачками и зигзагообразно, и его пришлось бы проследить 
во всех его перипетиях, благодаря чему не только пришлось бы  
слишком часто уделять место и малоценному материалу, но и пришлось 
бы часто прерывать ход мыслей... Логический метод исследования 
является поэтому единственно подходящим. Последний, однако, 
есть тот же исторический метод, только освобожденный от его  
исторической формы и от нарушающих стройность изложения исторических 
случайностей. Логический ход мыслей должен начать с того, с чего 
начинает и история, и его дальнейшее развитие будет представлять 
собой не что иное, как отражение в абстрактной и теоретически  
последовательной форме исторического процесса, исправленное  
отражение, но исправленное соответственно законам, которым нас учит 
сама историческая действительность, ибо логический способ  
исследования дает возможность изучить всякий момент развития в его самой 
зрелой стадии, в его классической форме» *).

Все, что здесь сказано Энгельсом, относится к конкретной  
научной области — к политической экономии. Но этот вопрос  
приобретает гораздо большую сложность, когда мы имеем дело с логикой как 
таковой. В каком смысле можно здесь говорить о последовательности 
категорий, их взаимной связи и переходе их друг в друга? Логика есть 
наука о законах развития действительности. Говоря здесь о логике, 
мы, конечно, имеем в виду диалектическую логику, в отличие от 
формальной логики, которая имеет дело лишь с формами и законами 
нашего мышления. Логика, или диалектика в гегелевском смысле, 
представляет собою науку о категориях, имеющих не только  
субъективную, но и объективную значимость. Совокупность категорий как 
бы конструирует внутреннюю организацию действительности. Это— 
*) Ф. Энгельс, Рецензия на «Критику политической экономии» К. Маркса; 
(«Под внаменем марксизма», 1923 г., № 2—3, стр. 55.) 
IV* 
LII 
 
объективные формы, или законы связи явлений. Гегелевская  
логика построена в том предположении, что движение категорий 
есть одновременно и самое творчество действительности, с чем,  
конечно, ни один материалист согласиться не может. С другой  
стороны, логика воспроизводит исторический процесс человеческого 
знания. В этом последнем смысле последовательное движение  
категорий как бы совпадает с историческим движением, или  
развитием, научно-философской мысли. Каждая категория является в  
общем выражением определенной ступени исторического развития 
мысли. Например, категория бытия, составляющая начало  
логики, является в то же время и началом истории философии 
(элеаты). Категория становления связана исторически с философией 
Гераклита и т. д.

Помимо исторического разреза, необходимо обратить еще особое 
внимание на чисто логический разрез. Совокупность категорий  
составляет логическую систему. Каждая категория логически, развивает 
необходимо из себя последующую категорию — такова мысль Гегеля.

Это — чисто логический процесс, в котором категории внутренне 
связаны необходимой логической связью и где каждая категория 
занимает свое определенное место, причем каждая низшая категория, 
т. е. более абстрактная и простая, входит, как подчиненный момент, 
в более конкретную категорию. Таков и внутренний смысл истории 
философии, где каждая философская система входит, как  
подчиненный абстрактный момент, в последующую философскую систему, 
оказывающуюся более конкретной по своему принципу и  
содержанию, чем предшествующие философские системы.

Наметив три основных разреза гегелевской логики, мы должны 
теперь, хотя бы в нескольких словах, определить свое отношение к 
гегелевскому построению. Само собою разумеется, что мы отвергаем 
целиком основную идеалистическую установку Гегеля насчет того, 
что мир представляет собою не что иное, как прикладную логику.

«По мнению Гегеля, —· говорит Маркс, — все, что происходило, и все, 
что происходит еще в мире, тожественно с тем, что происходит в его 
собственном мышлении. Таким образом, философия истории  
оказывается лишь историей философии, и притом его собственной 
философии. Нет уже истории, «соответствующей порядку времен»; 
существует лишь «последовательность идей в разуме». Он  
воображает, что строит мир посредством движения мысли, между тем как 
в действительности он лишь систематически перестраивает и рас- 

полагает согласно своему абсолютному методу те мысли, которые 
находятся в головах у всех и каждого» *).

Стало быть, логика дает систематическое расположение, по  
определенному методу, тех мыслей, которые мы имеем об отношениях  
объективного мира. У Гегеля, как и у всех идеалистов, категории  
абстрагированы от реальных отношений и превращены в самостоятельные 
сущности. Раз это так, то мы вынуждены искать происхождения этих 
мыслей, категорий и движений чистого разума. «Можно ли  
удивляться тому,—пишет Маркс,—что в последней степени абстракции,— 
так как мы имеем здесь дело с абстракцией, а не с анализом,—всякая 
вещь является в виде логической категории? Можно ли удивляться 
тому, что, устраняя мало-по-малу все, составляющее отличительную 
особенность данного дома, отвлекаясь от материалов, из которых 
он построен, от формы, которая ему свойственна, мы получаем,  
наконец, лишь тело вообще; что, отвлекаясь от размеров этого тела, мы 
оставляем в результате лишь пространство; что, отвлекаясь от этого 
пространства, мы приходим, наконец, к тому, что имеем дело лишь 
с количеством в чистом виде, с логической категорией количества? 
Последовательно отвлекаясь, таким образом, от всякого субъекта, от 
всех его так называемых случайных признаков, одушевленных и  
неодушевленных, людей или вещей, — мы можем сказать, что в последней 
степени абстракции у нас есть лишь логические категории как  
единственные субстанции. О своей стороны, метафизики, воображающие, 
что эти абстракции составляют анализ, и думающие, что, все более и 
более удаляясь от предмета, они приближаются к его пониманию, — 
метафизики по-своему правы, говоря, что в нашем мире вещи  
представляют собою лишь узоры, для которых логические категории  
служат канвою» **). В дальнейшем Маркс подчеркивает необходимость 
изучения конкретных форм движения, ибо «стоит только отвлечься 
от отличительных признаков различных родов движения, чтобы прийти 
к движению в абстрактном виде, к чисто формальному движению, 
к чисто логической формуле движения».

Таким образом, логические категории должны рассматриваться 
как теоретические, идеальные выражения реальных отношений вещей, 
без которых никаких категорий вообще не существует. Изучая 
*) К. Маркс, Нищета философии, стр, 105 («Библиотека марксиста», 
вып. XII—XIII).

**) К. Маркс, Нищета философии, стр. 102.

LIV 
 
категории как формы существования вещей, необходимо всегда иметь 
в виду, что они составляют логические абстракции. Но беря основные 
категории, присущие всякой действительности, как, например,  
количество, качество, меру, причинность, форму, содержание и т. п., 
и помня, что они сами по себе никакого существования не имеют, 
мы все же на основании конкретного материала имеем возможность 
подвергать их научному анализу. Что же касается порядка,  
последовательности, в какой мы их должны рассматривать, то этот вопрос, 
нам кажется, следует разрешить в смысле логической их связности, 
соответствующей объективному развертыванию определенных форм 
движения и последовательности процесса познания и исследования.

Более простые и абстрактные категории должны предшествовать 
более сложным и конкретным. Необходимо, стало быть, располагать 
категории в порядке их последовательной конкретизации Таково 
реальное развитие всякой действительности и любого ее отрезка.

Все в природе развивается путем поступательного усложнения  
простого и непосредственного. При этом, однако, надо иметь в виду и  
другую сторону вопроса, а именно: что наиболее простые категории 
в свою очередь исторически развертываются полностью при более  
конкретных условиях.

Совершенно неправильно было бы начинать науку с установления 
сущности, например с констатирования законов, по той простой  
причине, что если бы нам с самого начала были известны законы и сущность 
явлений, то мы имели бы науку до науки, как выражается Маркс, т. е.

нам незачем было бы вообще заниматься наукой. Наука имеет своей 
основной задачей раскрытие законов, сущности, внутренней связи 
явлений, а это дается не в начале или до науки, а лишь как конечный 
результат нашего изучения и исследования. Поэтому мы по самому 
существу вынуждены начинать с непосредственного, как данного в 
созерцании я представления, объекта и с описания его внешних форм 
связи, для того, чтобы иметь возможность путем такого  
последовательного изучения проникнуть глубже в его внутренние связи и  
опосредствования.

Имея перед собой какой-либо объект изучения, мы, естественно, 
раньше всего изучаем его внешние свойства, устанавливаем его  
качественно-количественную характеристику, взаимоотношение качества 
и количества, как и переход их друг в друга. И только после этого 
мы можем спуститься глубже в поисках за теми внутренними  
отношениями и законами, которые лежат в основе «бытия». Таков должен быть 

LV 
метод всякого научного исследования: от непосредственного  
через опосредствованное к конкретному научному понятию, И этот метод 
восхождения от абстрактного к конкретному есть способ, при помощи 
которого мышление воспроизводит духовно конкретное. Стало быть, 
последовательность категорий выражает последовательность ступеней 
процесса познания, а также воспроизведение исторического процесса 
развития мысли и предмета.

VII.

Если отвлечься от указанных нами основных недостатков  
гегелевской логики, то мы должны признать, что в общем гегелевское 
построение надо считать правильным и с материалистической точки 
зрения. Этим мы вовсе не хотим сказать, что все категории у Гегеля 
стоят незыблемо на должном месте, что никакие передвижки их  
абсолютно недопустимы. Нам важно только подчеркнуть, что основные 
линии в гегелевской логике намечены правильно. Мы здесь не  
касаемся еще целого ряда вопросов, в которых мы расходимся с  
Гегелем. Нами даже не затронут вопрос о связи между системой и  
методом, о переходе категорий друг в друга и пр. Все это потребовало бы 
слишком много места. Что касается, в частности, вопроса о переходах 
категорий друг в друга, то их искусственность и надуманность  
объясняются прежде всего тем, что Гегель имеет дело с чисто логическим 
процессом, при котором категории, как логические сущности,  
переходят друг в друга. Естественно, что в этих переходах, более чем где бы 
то ни было, чувствуется влияние системы на метод. Категории  
переходить друг в друга вообще не могут. У Гегеля категории, в  
качестве законов мышления, носят вообще априорный характер и  
действительно навязываются природе и истории. Но, с другой стороны, надо 
понять, что категории даже у Гегеля на самом деле выведены из  
действительности. Здесь мы опять-таки имеем ту мистификацию, о  
которой говорят Маркс и Энгельс. Но мы, материалисты, должны  
сознательно выводить законы диалектики из действительной природы и 
истории. Для Гегеля природа и история являются прикладной  
логикой. Для материалиста дело обстоит иначе: категорий являются 
абстракциями, идеальными выражениями реальных отношений; Но 
раз эти законы, или категории, выведены, открыты и установлены, то 
они, естественно, применяются в дальнейшем как орудие  
исследования. Закон превращения энергии, например, будучи раз открыт в 
самой природе, впоследствии применяется к различным областям; 
LVI 
 
он становится предпосылкой научного исследования. Вовсе не  
требуется каждый раз заново открывать этот закон. Это обстоятельство 
и заставляет многих полагать, будто законы диалектики представляют 
собою априорную конструкцию, — схему, которая якобы  
навязывается мышлением природе. Ни о каком априоризме здесь речи 
быть не может. Все законы выведены из действительности. Но  
будучи раз выведены или открыты, они становятся прочным  
достоянием теоретического мышления и превращаются уже в орудие 
исследования.

Итак, на место саморазвития идеи мы ставим саморазвитие  
материального мира, на место логических переходов мы ставим реальные 
переходы в процессе развития. У Гегеля мы имеем, несмотря на  
искусственность переходов категорий друг в друга и на идеалистический 
характер всей его логики, абстрактную теорию диалектики, которая 
в общем все же выражает — пусть в мистифицированной форме — 
реальный процесс развития.

Энгельс сводит всю диалектику к трем основным законам. Отсюда 
отнюдь не следует, будто Энгельс отвергает все вторичные законы 
диалектики, как они формулированы Гегелем. Достаточно  
проанализировать «Капитал» Маркса, чтобы убедиться в том, что мы здесь 
имеем все основные законы диалектики в применении к политической 
экономии. Энгельс лишь резюмирует содержание гегелевской  
диалектики в трех основных законах: закон перехода количества в качество, 
и обратно; закон взаимного проникновения противоположностей и 
закон отрицания отрицания. «Все эти три закона, —говорит Энгельс,— 
были развиты Гегелем на его идеалистический манер как простые 
законы мышления: первый в первой части «Логики» — в учении 
о бытии, второй занимает всю вторую и наиболее значительную 
часть его «Логики», учение о сущности, наконец третий фигурирует 
в качестве основного закона при построении всей системы. Ошибка 
заключается в том, что законы эти не выведены из природы и  
истории, а навязаны последним как законы мышления. Отсюда  
вытекает вся вымученная и часто ужасная конструкция: мир — хочет 
ли он того или нет — должен согласоваться с логической  
системой, которая сама является лишь продуктом определенной ступени 
развития человеческого мышления. Если мы перевернем это  
отношение, то все принимает очень простой вид, и диалектические  
законы, кажущиеся в идеалистической философии крайне  
таинственными, немедленно становятся простыми и ясными. Впрочем, — 

спешит прибавить Энгельс, — тот, кто хоть немного знаком с  
Гегелем, знает, что Гегель приводит сотни раз из естествознания и  
истории поразительнейшие примеры в подтверждение диалектических 
законов» *).

Таким образом, Энгельс, критикуя идеалистическую основу  
гегелевской логики, признает вместе с тем общую ее структуру  
правильной, сводя сущность первой части «Логики», трактующей о бытии, к 
закону перехода количества в качество и качества в количество, со 
всеми относящимися сюда «вторичными» категориями. Содержание 
учения о сущности Энгельс совершенно правильно сводит к основному 
закону взаимного проникновения противоположностей, причем суть 
диалектики Энгельс видит именно в учении о сущности. Закон  
отрицания отрицания проходит, собственно, через всю «Логику» как один из 
наиболее всеобъемлющих и широко действующих законов.

VIII.

Мы лишены возможности дать более или менее полный обзор 
гегелевой логики; мы не намерены также заниматься здесь  
материалистической ее критикой и интерпретацией. Единственное, что мы  
считаем нужным сделать, — это высказать ряд критических замечаний 
относительно гегелевского построения в целом. Вдаваться же в  
подробности представляется нам совершенно невозможным, ибо это 
потребовало бы слишком много места.

Нами выше было уже подчеркнуто, что гегелевская логика носит 
по существу априорный и идеалистический характер. Развертывание 
категорий совершается чисто логическим путем. Это развертывание 
есть не что иное, как процесс саморазвития идеи, которая  
раскрывает свои определения в определенной логической  
последовательности. Одно понятие идеи, вследствие своей односторонности и  
ограниченности, само переходит в другое понятие, которое, в свою очередь, 
оказывается противоречивым и вынужденным, в силу этогоi перейти 
в другое понятие и т. д. Таким образом, понятие берется как реальная 
сущность, которая якобы движется и развивается. На самом же деле, 
такая постановка вопроса не выдерживает критики. Понятия сами 
по себе не переходят и не могут переходить друг в друга. Только 
мыслящий субъект имеет дело с понятиями, поэтому и переход друг 
*) Энгельс^ Диалектика природы, стр. 221 
LVIII 
 
в друга, их поступательное движение есть работа нашей мысли; это 
мы заставляем их переходить друг в друга и вообще двигаться,  
развиваться, развертываться; мы фактически имеем дело с процессом нашей 
мысли, с развитием наших логических понятий при помощи нашей 
мыслящей способности, но приписываем этот ход развития мысли 
объективной действительности, гипостазируя его и превращая его 
в реальный процесс. Это и есть та мистификация, о которой говорит 
К. Маркс.

Поэтому логика Гегеля по самому существу своему построена 
неправильно; она действительно стоит на голове, рассматривая  
развитие действительного мира как развитие логических понятий, в то 
время как на самом деле наши понятия и процесс их развития  
являются лишь отображением хода развития действительного мира. Переходы 
от одной категории к другой или от одного противоречия к  
следующему, писал Энгельс, почти всегда произвольны. Часто это происходит 
при помощи острот. Энгельс совершенно прав в своей критике. Само 
собою разумеется, что при гегелевской принципиальной установке 
переходы должны носить искусственный, произвольный и  
вымученный характер, так как никто еще не наблюдал, как одна логическая 
категория переходит в другую. Но, с другой стороны, Гегель, в силу 
своей принципиальной позиции, ведь обязан дать нам чисто логическое 
обоснование перехода одной категории в другую, а это логическое 
обоснование переходов выполняется -Гегелем не всегда плохо. Надо 
только помнить, что логический переход не тожествен с реальным  
переходом. Поэтому естественно, что в материалистической логике дело 
должно принять совершенно другой вид. Так как категории  
самостоятельного существования не имеют, так как категории суть лишь  
идеальные выражения реальных отношений, то с изменением последних  
изменяется также и соотношение категорий. Если мы устанавливаем, 
например, реально переход качества в количество, то мы в отвлеченной 
форме можем говорить о переходе категории качества в количество, 
но при этом следует иметь в виду, что понятие качества перешло в 
понятие количества только в нашей мысли и благодаря тому, что в  
материальном мире некое реальное качество перешло в количество. Нет 
качества как такового, как нет количества как такового. Качество и 
количество являются одинаково «предикатами» материальных вещей.

То же самое относится вообще ко всем категориям. Стало быть,  
категории по самому существу своему не могут переходит друг в друга, 
так как они не существуют в качестве самостоятельных сущностей, 

Вместе с тем следует, однако, подчеркнуть, что несмотря на то, 
что Гегель исходит из движения понятий, что его построение  
представляет собою не что иное, как априорную дедукцию категорий 
что он действительность конструирует из чистых понятий, тем не 
менее его логика представляет собою в известном смысле  
бессознательное воспроизведение в отвлеченных понятиях самой действительности.

Поэтому логика Гегеля и представляет собою своеобразное творение, 
в котором «под неправильной формой и в искусственной связи»  
скрывается великое и гениальное. «Извращение диалектики у Гегеля, —  
говорит правильно Энгельс, — основано на том, что она должна быть у 
него «саморазвитием мысли», и потому диалектика вещей— это только 
ее отблеск. А на самом-то деле ведь диалектика в нашей голове — это 
только отражение действительного развития, которое совершается 
в мире природы и человеческого общества и подчиняется  
диалектическим формам».

С точки зрения Гегеля в мире господствует логос, разум; этот 
разум мыслит; мир есть мыслящий разум. Понятия не являются для 
Гегеля субъективными формами мыслящего субъекта, отражающими 
объективный мир. Понятия составляют объективную сущность вещей.

Объект означает, по мнению Гегеля, действительность понятия.

Поэтому мы имеем возможность совершенно независимо от опыта, 
исключительно деятельностью чистого разума, развить всю  
совокупность понятий, составляющих целостную замкнутую систему. Разум 
развивает из самого себя все богатство содержания понятий, и он же 
является единством всех этих понятий, образующих его содержание.

Разум составляет бесконечную форму, дающую себе свое содержание 
и развивающую его в определенной логической последовательности, 
где каждое понятие занимает определенное место в качестве  
необходимого звена или момента целого — идеи. Этот процесс развертывания 
единой целостной идеи на ряд или, вернее, круг понятий, внутренне 
связанных между собою и необходимо переходящих друг в друга, 
составляет, как уже было сказано, чисто логический, вневременный 
процесс саморазвития понятий. Присущее каждому отдельному  
понятию противоречие, заключенная в нем «отрицательность»,  
составляет движущую пружину самодвижения понятия. Этот момент  
отрицательности и образует, собственно, диалектику понятий. Необходимо 
вместе с тем подчеркнуть, что диалектика Гегеля страдает, помимо 
указанных, еще двумя недостатками, вытекающими из  
идеалистического ее характера: это, во-первых, то, что она дает якобы абсолютное 
LX 

знание. Совокупность понятий, составляющих единство идеи,  
доставляет нам абсолютное знание в смысле полной исчерпаемости во времени 
и пространстве всех явлений мира. Согласно замыслу Гегеля, в его 
логике исчерпаны, так сказать, все возможности мира. В целостности 
«идеи» не может быть ни прибавлено, ни убавлено ни одно из понятий, 
ибо они охватывают всю действительность полностью. В этом смысле 
логика Гегеля представляет замкнутую систему, замкнутый круг, 
не допускающий дальнейшего развития. Абсолютно замкнутый круг 
понятий образует, так сказать, железный обруч, опоясывающий весь 
мир и не дающий ему возможности выйти за его пределы, прорвать 
его границы. Весь мир вынужден вращаться только в определенном 
круговороте понятий. Стало быть, если миру присуще развитие, то 
только в определенных, заранее установленных абсолютной идеей 
границах. И это второй крупный недостаток гегелевского учения. Его 
абсолютной идее заранее предписан, так сказать, определенный  
маршрут. Она начинает свое шествие с чистого бытия и совершает свой 
непреложный круг с раз навсегда намеченными «остановками» в пути.

Совершив этот круг, идее (или, в переводе на эмпирический язык, 
миру) ничего не остается, как начать свое движение снова с самого 
начала и снова повторить тот же круг, и т. д.

Таким образом, вникая глубже в логику Гегеля, необходимо  
сказать, что влияние системы пагубно отразилось на диалектическом  
методе, что система подрывает метод Гегеля в самой его основе. Мы по 
сути дела имеем в логике Гегеля систему круговорота, в пределах 
которого только малые круги развиваются по спирали. Правда,  
логика Гегеля дает достаточно материала для построения подлинной 
теории диалектического развития на основе материализма. Но для 
этого необходимо преодолеть гегелевскую систему логики в ее основе.

Не имея возможности остановиться здесь конкретно на этом вопросе, 
считаем только нужным подчеркнуть, что самая логика Гегеля или, 
точнее, его диалектический метод принял форму замкнутой,  
абсолютной системы. Гегелевская диалектика есть вместе с тем теория  
научного познания. Но это теория абсолютного знания. Правда, это  
абсолютное знание достигается в результате завершения полного круга. На 
каждом отдельном этапе мы имеем только относительное знание, так 
как каждая категория в отдельности выражает истину только  
односторонне и содержит в себе противоречия, которые ведут развитие  
знания вперед. Но идея в ее конкретной целостности, совмещая в себе 
все пройденные ступени понятия, доставляет нам абсолютное знание.


LXI 
В этом отношении материалистическая диалектика Маркса и Энгельса 
более, так сказать, диалектична, чем построение Гегеля, ибо  
материалистическая диалектика отвергает абсолютное знание в смысле  
Гегеля. Для материалистической диалектики нет абсолютного знания без 
относительного, нет вообще завершонного знания, не допускающего 
дальнейшего его развития. О другой стороны, именно потому, что 
Гегель полагал, что его логика дает исчерпывающую, т.е. абсолютную 
систему категорий, она оказывается одновременно по существу  
ограниченной современным ему уровнем знания и, следовательно,  
относительно истинной системой. Никто не станет утверждать, что  
гегелевская логика исчерпала всю совокупность категорий на все времена, 
что их не может быть больше, так как наше знание неограниченно, 
оно развивается, и поэтому могут быть открыты и новые законы, новые 
формы соотношения явлений и пр. Стало быть, как ни верно то, что 
Гегелем формулированы наиболее общие и основные законы движения 
всех явлений, это надо понимать, однако, не в абсолютном, а в  
относительном смысле. Основная категория, господствующая над всей 
логикой Гегеля, — это категория развития. Однако вряд ли кто  
будет спорить против того, что эта категория является сравнительно 
молодой, что только в новейшее время она вошла в науку в качестве 
господствующей идеи. Науки новейшего времени и претерпели полную 
революцию лишь постольку, поскольку в них проникла идея  
эволюции, идея развития.

В силу высказанных соображений очевидно, что было бы тщетной 
попыткой стремление дать законченную систему категорий. Всякая 
такая система ограничена временем и данным уровнем развития науки.

Но для данного времени она, конечно, должна быть, по возможности, 
полной, т. е. отражающей всесторонне и исчерпывающе состояние 
нашего знания о мире.

Так как Гегель стремился дать абсолютную систему знания, т. е.

такую систему, которая носит вневременный, вечный, чисто логический 
характер, то в его логике не нашлось места для времени и  
пространства. Нам представляется, что этим последним категориям  
приличествует занять определенное место в материалистической диалектике, 
ибо «основные формы всякого бытия суть пространство и время, и  
бытие вне времени такая же бессмыслица, как бытие вне пространства» 
(Энгельс). Ведь изменение существует только во времени и  
пространства и посредством них. Если в основу материалистической диалектики 
мы кладем движение (материи) как фундаментальную категорию, 
LXII 

то очевидно, что мы не можем мыслить движения без времени 
и пространства. С точки зрения Гегеля логическая «идея» существует 
как некая целостность и единство понятий, сама по себе. Природа 
представляет собою осуществление абсолютной логической идеи в том 
смысле, что логическая идея выступает из чисто логической сферы и 
переходит в реальное существование во времени и пространстве. Такое 
построение понятно лишь в том случае, если мы будем стоять на  
гегелевской идеалистической точке зрения, согласно которой логос  
предшествует всякому реальному бытию. В самом деле, Гегель исходит из 
той идеи, что царство чистых мыслей предшествует действительному 
миру. Понятия воплощаются в телесные формы, когда они переходят 
в реальный мир. Но с точки зрения материалистической диалектики 
этого дуализма не существует. Напротив того, реально существует 
только действительный мир, из которого наши понятия  
абстрагированы. Реальный же мир, как это понимает и Гегель, существует во 
времени и пространстве. Очевидно, что логика, которая есть чистое 
движение, и не что иное, как движение, не может обходиться без  
времени и пространства, которые являются моментами движения?*).

В нашу задачу не входит развитие диалектики времени и пространства 
в связи с движением. Разработкой намеченных здесь вопросов следует 
заняться особо. Здесь мы считаем только нужным подчеркнуть  
важность этих категорий в системе материалистической логики.

IX.

Логика Гегеля распадается на три отдела: на логику бытия, 
сущности и понятия. Учение о бытии имеет дело главным образом 
с категориями качества, количества и меры. В литературе было  
высказано мнение, что логика бытия соответствует логике «естественного» 
сознания, что она является логикой описания явлений, в то время как 
логика сущности есть логика научного объяснения явлений, а логика 
понятий представляет собою высшую ступень в процессе постижения 
мира посредством «философского» сознания.

Против такой постановки вопроса возражает Кронер, справедливо 
указывая на то обстоятельство, что расположение категорий у Гегеля 
не соответствует указанному делению на естественное, научное и  
философское сознание. В самом деле, разве в логике бытия мы не имеем 
*) Ср. Betty Heimann, System und Methode in Hegels Philosophie, 1927, 
S. 314.


дело с категориями естественно-научного объяснения? В логике  
сущности мы встречаемся с категориями, принадлежащими к области 
естественного сознания (например, вещь и свойства); в третьей же части 
«Логики» совершенно неправомерно находят себе приют категории  
механизма и химизма *). Разумеется, провести резкую грань между этими 
тремя сферами логики невозможно. Тем не менее, мы считаем  
правильным, что каждый отдел логики соответствует или должен  
соответствовать,— по крайней мере, в общих чертах — различным ступеням 
развития научного сознания. Мы не можем согласиться с такой  
постановкой вопроса, которая видит в логике бытия логику наивного 
реализма, в логике сущности — логику реалистической метафизики, 
а в логике понятия — логику философского идеализма. Выть может, 
с точки зрения Гегеля-идеалиста, такое подразделение имеет известное 
основание. Наивный реализм изображается низшей, а философский 
идеализм высшей ступенью в процессе развития научной и  
философской мысли. Логика идеализма содержит в себе, как подчиненные  
моменты, реализм и метафизику, возвышаясь над ними и синтезируя их 
в себе. Это было бы правильно, если бы мы вынуждены были итти по 
стопам Гегеля, положив в основу мира, в качестве реального  
принципа, понятие или абсолютную идею, и рассматривать все категории 
как определения этой абсолютной идеи. Гегель с самого начала 
становится фактически на почву логики идеализма, ибо  
количество, качество, сущность и пр. являются определениями идеи. Но 
для нас его построение вовсе не обязательно, поскольку мы  
исходим из совершенно другого реального принципа и вообще из иных 
точек зрения. Поэтому нам представляется, что в  
материалистической логике предстоит заняться перегруппировкой категорий  
гегелевской логики. В особенности это требование должно быть отнесено 
к третьему отделу «Логики».

Мы уже указывали выше, что категории механизма, химизма и 
телеологии совершенно неправомерно включены в логику понятия.

Правда, с точки зрения гегелевской установки включение этих  
категорий в этот отдел имеет известное оправдание, поскольку понятие на 
этой ступени развития порождает объект. Самое понятие явилось 
также результатом развития сущности, которая сама превратилась 
в понятие. Этот процесс превращения, метаморфозы сущности в  
понятие, как и процесс порождения понятием царства объектов, объясним 
*) Ср. Richard Kroner, Von Kant bis Hogel, 1924, B. IL, S 437.

LXIV 
 
только в свете гегелевского идеализма, но совершенно неприемлем 
для материалиста. Объект рассматривается Гегелем как следствие, 
осуществление или явление понятия. Поэтому понятие, возникнув 
из сущности, порождает объект. Но сущность может превратиться 
в понятие, поскольку она сама есть низшая ступень или форма понятия.

Объект может получиться в результате развития понятия, поскольку 
и объект есть понятие. С точки же зрения материализма дело  
представляется в совершенно ином свете. Понятие не существует объективно 
как реальность. Понятие присуще только мыслящему субъекту, его 
сознанию. Понятия развиваются в наших головах, поскольку в них 
отражается объективная действительность. Объекты же существуют 
независимо от наших понятий.

Как понимает Гегель взаимоотношение объекта и субъекта? На 
этот вопрос Гегель дает такой ответ: «В познании дело вообще идет о 
том, чтобы лишить противостоящий нам объективный мир его  
чуждости, ориентироваться, как обыкновенно выражаются, в нем, а это  
означает — свести объективное к понятию, которое есть наша глубочайшая 
самость. Из данного здесь разъяснения видно, как превратно  
рассматривать субъективность и объективность как некую прочную и  
абстрактную противоположность. Оба определения целиком  
диалектичны. Понятие, которое сначала только субъективно, соответственно 
своей собственной деятельности, не нуждаясь для этого ни в каком 
внешнем материале или веществе, приходит к тому, чтобы  
объективировать себя, и точно так же объект не есть нечто неподвижное, нечто, 
в чем не совершается никакого процесса, а его развитие состоит в том, 
что он обнаруживает себя одновременно и как субъективное, которое 
образует дальнейшее движение к идее. Кто незнаком с определениями 
субъективности и объективности и захочет их удержать в их  
абстрактности, тот найдет, что эти абстрактные определения ускользают у 
него из рук раньше, чем он успевает оглянуться, и каждый раз он  
будет говорить как раз противоположное тому, что он хотел сказать»*).

В этой цитате правильное перемешано с неправильным. Верно, 
конечно, что задача науки состоит в том, чтобы объективный мир 
перестал быть чуждым для нас. Если бы объективный мир не  
становился предметом наших представлений и нашей мысли, то он оставался 
бы «чуждым» нам. Но совершенно неправильно утверждение Гегеля, 
что задача науки состоит в том, чтобы свести объективный мир к поня- 
*) Гегель, Энциклопедия, § 194, приб. 1, стр. 305.


LXV 
тию. Это означало бы, что понятие составляет сущность объективного 
мира, к чему и сводится в действительности точка зрения Гегеля· 
Исходя из такого понимания соотношения объективного мира и  
понятия, Гегель и делает свой дальнейший вывод о том, что «субъективное 
понятие становится объектом по внутренней необходимости и без 
помощи чуждого материала». Гегель проблему единства и  
противоположности субъекта и объекта разрешает на основе примата субъекта, 
мысли, между тем как с нашей, материалистической, точки зрения 
дело обстоит наоборот: объект первичен по отношению к субъекту.

Поэтому в материалистической логике необходимо совершить, в  
соответствии с основной установкой, и соответствующую  
перегруппировку категорий.

Разумеется, и в гегелевской концепции имеется рациональное 
зерно, которое состоит в том, что существующий сначала независимо 
от субъекта объект на известной ступени развития последнего  
становится объектом субъекта. Развитие объективного мира приводит 
к превращению объекта в субъект; объект становится, говоря 
словами Гегеля, субъектом по внутренней необходимости. Из объекта 
возникает субъект, а не наоборот. Поэтому в учении о понятии  
Гегель рассматривает объект как ступень процесса познания, развития 
понятия; но ведь и само понятие (субъект) является «ступенью» 
в процессе развития объекта. Субъект у Гегеля забывает о своем 
собственном плебейском происхождении и мнит себя творцом мира, 
производящим объект.

Из сказанного отнюдь не следует, что в третьем отделе «Логики» 
Гегеля мы не имеем ничего положительного и ценного. Напротив того, 
развиваемые здесь Гегелем мысли представляют огромную ценность.

Но для того чтобы вскрыть положительное содержание этого отдела, 
необходимо предварительно разоблачить мистический его характер 
и начисто отвергнуть идеалистическую конструкцию Гегеля.

Надо сказать, что идеализм и мистицизм Гегеля достигает своего 
апогея именно здесь, в этом отделе «Логики», где идея обнаруживается 
как дух, «отпускающий» от себя природу.

В отделе, трактующем о субъективном понятии, Гегель  
излагает учение о формах мышления. Оригинальность Гегеля  
состоит в том, что эти формы — понятие, суждение, умозаключение — 
рассматриваются им также как формы, имеющие объективный  
характер. Сама действительность есть понятие, суждение и умозаключение.

Или, иначе говоря, мир мыслит, судит и умозаключает. Развитие бы- 
Догикг*. V 
LXVI 
 
тия есть процесс суждения и умозаключения, производимый идеей, 
Естественно, что мы на такую точку зрения стать не можем и что такая 
постановка вопроса должна быть отвергнута. Что касается учения об 
объективности, то и оно не выдерживает критики, поскольку объект 
рассматривается как порождение субъективного понятия. «Каким бы 
страдным ни казался на первый взгляд, — говорит Гегель, — этот  
переход от субъекта, от понятия вообще, и, точнее говоря, от  
умозаключения (особенно странным этот переход должен казаться, если имеют 
в виду лишь умозаключение рассудка и представляют себе процесс  
умозаключения как деятельность сознания) в объект, мы все же не можем 
ставить себе целью сделать этот переход понятным для представления, 
Можно только задать вопрос, соответствует ли приблизительно наше 
обычное представление о том, что называется объектом, тому, что 
составляет определение объекта здесь. Но под объектом обыкновенно 
разумеют не только некоторое абстрактное сущее, или существующую 
вещь, или нечто действительное вообще, а нечто самостоятельное, 
полное внутри себя конкретное; эта полнота есть целостность  
понятия» *).

Таким образом, понятие переходит в объект. Это есть также  
переход мысли к бытию. Объективность, т. е. внешний мир, представляется 
в трех формах: механизма, химизма и телеологии. Переход понятия 
в объект действительно является совершенно «неестественным», как 
это чувствует и сам Гегель. Его обоснование этого перехода не может 
считаться удовлетворительным. Гегель различает объект, который 
имеет существование и действительность вообще, от объекта, который 
имеет конкретную и полную действительность. В первом случае объект 
рассматривается как логическая категория, во втором случае речь идет 
об объекте как факте опыта. Но ведь объект вообще есть абстракция 
от конкретных объектов как «фактов опыта».

В процессе эволюции природы механические, химические и 
органические процессы предшествуют появлению человека как  
сознательного субъекта. Поэтоту механизм, химизм и органика  
должны занимать соответствующее место в объективной, а не в  
субъективной логике. Если же Гегель берет здесь объекты, поскольку 
они являются содержанием субъекта, предметом познания, то ведь 
с таким же основанием в субъективную логику можно включить и 
все категории объективной логики, рассматривая их как ступени 
*) Гегель, Энциклопедия, § 193, стр. 301.


человеческого познания. Гегель часто смешивает онтологический и 
логический разрезы, чем и объясняется отмеченная неувязка.

Огромный интерес представляют страницы, посвященные  
проблеме телеологии. Они оказали известное влияние на Маркса; 
это особенно сильно чувствуется в «Капитале». Не будет, быть 
может, преувеличением сказать, что мысли Гегеля о роли орудий 
труда, техники и человеческой практики вообще дали известный 
толчок Марксу в выработке последним своего собственного  
мировоззрения.

В дальнейшем идея завершает свою логическую эволюцию через 
жизнь, знание и практику к абсолютной идее, т. е. к абсолютной 
истине, но в то же время и к абсолютному духу, т. е. к богу,  
которйй является истинным творцом мира. «Абсолютная свобода идеи 
состоит в том, что она не только переходит в жизнь, и также не только 
в том, что она, как конечное познание, позволяет жизни отражаться 
в ней, а в том, что она в своей абсолютной истине решается свободно 
произвести из себя момент своей особенности или первого определения 
и инобытия, непосредственную идею как свое отражение, решается 
из самой себя свободно отпустить себя в качестве природы» *).

Иначе говоря, абсолютный дух, или бог, производит из себя  
природу. Тем самым идея, завершив свой круг, вернулась к своему  
исходному пункту. «Мы теперь возвратились к понятию идеи, с которой мы 
начали. И вместе с тем это возвращение назад есть движение вперед.

Мы начали с бытия, с абстрактного бытия. На этом этапе нашего пути, 
на который мы теперь вступили, мы имеем идею как бытие. Но эта 
идея, обладающая бытием, есть природа» **).

Таким образом, природа обнаруживает себя как порождение и 
продукт абсолютного духа. Но вместе с тем мы именно здесь видим 
во всей обнаженности мистифицирующий характер гегелевской 
системы. Гегель не может удовлетвориться чисто логической сферой 
понятий и заставляет идею перейти из логического в реальное  
существование, где мы имеем дело с материальным, телесным миром.  
Природа изображается Гегелем как созерцающая идея. На самом же 
деле логическая сфера обнаруживается действительно как царство 
чистых теней, а природа — как материальная действительность.  
Поэтому все отношение должно быть перевернуто: не вечная логическая 
*) Гегель, Энциклопедия, § 244, стр. 344* 
**) Там же, 
LXVIII 
 
идея порождает из себя природу, а природа есть единственная  
реальность, подлинный телесный мир, отражениями которого являются 
наши идеи и понятия. Следовательно, идеи и понятия существуют 
только в нашей голове и никакого другого существования не имеют.

Все логические категории, с. которыми Гегель имеет дело в своей  
логике, суть, вопреки его мнению, отражения реальных, природных 
вещей или отношений, взятых в их отвлечении, в абстрактной форме, 
и возведенных в логические сущности. Отсюда получается  
мистификация, согласно которой логические категории якобы ведут  
самостоятельную, не зависимую от субъекта жизнь, развиваются, переходят 
друг в друга и т. п. В логике действительное бытие превратилось 
в видимость, в тень, и поэтому задача материалистической логики 
сводится к восстановлению природы. В логике мы тоже имеем дело 
с природой, но в ее мистифицированной форме, ибо откуда берутся все 
эти категории: качества, количества, вещи, сущности и пр., как не 
из природы? Между тем Гегель рассматривает их как чисто  
логические сущности. Таким образом, природа является источником всех 
категорий, она составляет конкретную целостность, из которой  
категории абстрагированы. Поэтому исходным пунктом для нас должно 
являться реальное бытие, или природа. Так как идеи составляют 
лишь «отблеск» реального мира в наших головах, так как, стало быть, 
идее объективное существование не присуще, то все учение Гегеля о 
понятии и идее, как оно развито особенно в последней части «Логики», 
подлежит радикальной переработке в соответствии с  
материалистическим пониманием мира. Из этого не следует, однако, что  
высказываемые Гегелем в этой части «Логики» взгляды сами по себе не  
заслуживают самого серьезного внимания.

X.

Что касается учения о бытии и сущности, то нам представляется, 
что эти два отдела не нуждаются в радикальной переработке в смысле 
устранения тех или иных отдельных частей. Речь может итти только 
о материалистической их трактовке и о тех или иных дополнениях 
(необходимо включить время и пространство в учение о бытии), о  
некоторой перегруппировке категорий и об их большей конкретизации.

В качестве реального принципа в основу логики должна быть  
положена материя, которая является объективным началом, исходным 
пунктом познания и конечным его результатов в смысле совокупности 

опосредствований всех связей и отношений. Мы вместе с Гегелем 
должны, начинать логику с категорий бытия, как с непосредственно 
существующих определений реального принципа, т. е. с  
материальной субстанции. На этой первой ступени материя, разумеется,  
фигурирует только в качестве неопределенного субстрата, который, по 
мере движения« вперед, обогащается все более и более конкретными 
определениями.

Часто приходится встречаться с мнением, что Гегель поступил-де 
неправильно, взяв качество как первую ступень бытия. Он должен 
был бы начать с количества или даже с меры. Нам представляются 
эти рассуждения ошибочными. Прежде всего не подлежит сомнению, 
что структура гегелевской логики, поскольку она касается  
взаимного отношения бытия и сущности, в общем должна быть признана  
вполне соответствующей действительному ходу процесса познания. Учение 
о бытии имеет дело с непосредственными определениями  
действительного. К. Маркс постоянно подчеркивает, что внешняя видимость 
явлений противоположна внутренним законам движения. Он  
различает «ходячие формы мышления» от научного исследования. И само 
собою разумеется, что «ходячие формы мышления», схватывающие 
непосредственные и внешние формы движения, первичны по отношению 
к внутренним формам движения. Разумеется, эту «первичность»  
следует понимать в смысле познавательном, а не в объективном смысле.

Маркс различает также, в согласии с Гегелем, «формы проявления» 
от скрытой за ними их основы. Все это говорит за то, что Маркс считал 
правильным начинать с внешних форм движения, от которых следует 
переходить к раскрытию внутренних законов, существенных  
отношений и пр. Стало быть, начинать научное исследование приходится 
не с «сущности», а с «бытия».

Но почему в отделе бытия необходимо начинать с качества?  
Почему, говорят, не начинать с количества, как с более отвлеченной 
в сравнении с качеством категории? Мы считаем, что Гегель поступил 
и в этом отношении совершенно правильно. Ведь качество, как  
выражается Гегель, есть «тожественная с бытием определенность, так 
что все существующее перестает быть тем, чем оно есть, когда теряет 
свое качество». Нечто конечно и изменчиво благодаря своему качеству.

Иначе говоря, реально только то, что в себе непосредственно  
определено, что «является» качеством; благодаря своему качеству предметы 
различаются и отличаются друг от друга. Не будь качественного  
различия, все вещи сливались бы в одно неразличимое единство. Понятие 

чистого бытия и выражает у Гегеля эту чистую непосредственность, 
неразличимое единство. Из становления возникает наличное бытие, 
которое представляет собою бытие определенное. Эта возникшая,  
ставшая определенность бытия и есть качество. Благодаря своему качеству 
вещь отличается от другой вещи и в то же время соотносится, 
связана с ней. Без качества вещь лишена реальности, бытия.

О понятием качества, как мы видим, связан целый ряд  
определений. Качество есть принцип различия и связи вещей. Оно выражает 
определенность, специфичность, конечность, изменчивость вещи.  
Формы и способы изменения вещи зависят от «природы» ее качества. В  
истории развития человеческой мысли понятие качества предшествует 
понятию количества, ибо дикари превосходно различают вещи по их 
«качествам», не будучи еще способными к счету выше трех или пяти.

Помимо этого, и логически ясно, что для возможности счета вещей 
необходима их «наличность». Таким образом, Гегель правильно  
поступает, беря качество как первичную, а количество как вторичную 
категорию. Можно сказать, что качества нет без количества и  
количества нет без качества и что поэтому более правильно начинать прямо 
с меры как единства качества и количества. По этому поводу надо 
заметить, что как ни правильна мысль о единстве качества и количества, 
мы все же в нашем анализе не можем исходить непосредственно из этого 
единства. Мера — категория очень сложная, и для того, чтобы  
трактовать о мере, необходимо уже оперировать категориями качества и 
количества. Поэтому естественно, что синтетическая, конкретная  
категория меры аналитически «разлагается» на качество и количество, 
образующие отвлеченные моменты меры.

Мы не имеем возможности более подробно остановиться на  
категориях «бытия». Подробный анализ хотя бы одной какой-либо  
категории может послужить предметом целого научного исследования. Мы 
поэтому должны ограничиться лишь самыми общими и беглыми  
замечаниями. Впрочем, с нашей точки зрения, категории бытия развиты 
Гегелем почти с исчерпывающей полнотой, так что они не нуждаются, 
пожалуй, в серьезной переработке. Речь может итти только о тех или 
иных частичных поправках и о материалистическом обосновании  
движения категорий, т. е. процесса развития нашего познания.

Большие трудности представляют в этом, как, впрочем, и в  
других отделах, переходы от одной категории к другой. Переходы же сами 
по себе очень важны, поскольку в них выражается взаимная связь 
всех явлений. Особенно труден переход от качества к количеству.


В качестве Гегель различает три ступени: бытие, наличное бытие и 
для-себя-бытие. Бытие понимается им как неразличимое,  
неопределенное единство. Наличное бытие есть ограниченное, конечное, 
определенное бытие, возникшее из этого неопределенного единства.

Поэтому в отношении наличного бытия, т.е. каждой отдельной вещи, 
или «нечто», мы ставим вопрос, откуда оно возникло и как оно  
произошло. Такой вопрос в отношении бытия вообще не имеет никакого 
смысла. Для-себя-бытие означает уже переход к количеству, 
поскольку оно выражает единство «нечто», или вещи. Каждое качество 
представляет собою одно отдельное и самостоятельное целое, которое 
отличается, противопоставляется другому качеству как такому же  
единому целому. Мы считаем отдельные вещи, отвлекаясь от их качества, 
беря их как одинаковые единицы. О другой стороны, анализ самого  
качества ведет к разложению его на составные элементы (атомы у 
Демокрита, например), из которых данное качество состоит. Поэтому 
нам кажется, что переход от качества к количеству вполне  
естественен и ничего таинственного в себе не заключает.

Количество — такая же универсальная, всеобщая категория, 
как и качество. Существующие на этот счет сомнения неосновательны.

Отдел количества разработан Гегелем очень подробно.  
Естествоиспытатели в этом отделе действительно могут найти разрешение некоторых 
волнующих их вопросов. Достаточно, в качестве примера, указать 
хотя бы на проблему дискретного и непрерывного, над которой бьется 
современная научная мысль, не будучи в состоянии ее правильно  
разрешить. Материя, говорят, или дискретна, или непрерывна. Или она 
состоит из раздельных, дискретных частиц, или же она представляет 
собою «континуум». Только в самое последнее время замечается в этом 
отношении некоторый сдвиг в смысле диалектического совмещения 
дискретности и непрерывности.

Особого внимания заслуживает попытка Гегеля развить  
диалектику математики вообще и вскрыть качественный характер самого  
количества—в частности. «Математика, говоря о бесконечно большом и о 
бесконечно малом, — говорит Энгельс, — вводит количественное  
различие, принимающее даже вид неустранимой качественной  
противоположности. Количества, которые так колоссально отличны Друг от 
друга, что между ними прекращается всякое рациональное отношение, 
всякое сравнение, становятся количественно несоизмеримыми.  
Обычяая несоизмеримость круга и прямой линии является также  
диалектическим качественным различием, но здесь именно количественное раз* 
LXXII 
 
личие однородных величин возвышает качественное различие до  
несоизмеримости» *). Но даже число, которое есть, по выражению Энгельса, 
чистейшее известное нам количественное определение, полно  
качественных различий. На эту сторону дела впервые указал именно Гегель.

Отдел количества, быть может, страдает недостатками в тех или 
иных отдельных своих частях, но для нас важны не частности, а общие, 
методологические принципы, развиваемые Гегелем.

В действительности, как было уже сказано, нет в природе ничего 
такого, что было бы только количеством или только качеством. Всякая 
вещь представляет собою единство количества и качества. Выяснение 
этой проблемы во всех подробностях составляет непреходящую  
заслугу Гегеля. Каждая вещь есть качественная величина и  
количественно определенное качество. Поэтому оперировать одними количествами 
представляется неправильным.

Первый отдел «Логики» завершается мерой. В категории меры уже 
содержится потенциально категория сущности. В мере мы  
устанавливаем единство связи вещей. Мерой определяется качественный скачок, 
или переход одной вещи в другую. Где мера не заполнена, там не может 
быть качественного скачка. Одна мера, т. е. определенное закономерное 
соотношение между количеством и качеством, снимается другой мерой 
и т. д., и этот именно процесс постепенного изменения с рядом мер  
образует то, что мы называем узловой линией отношений мер. На протяжении 
этой линии мы имеем узловые пункты, где совершаются скачки, т. е.

переход одного качества в другое. «Количество, как мы видели,  
—говорит Гегель,— не только способно изменяться, т. е. увеличиваться 
и уменьшаться, но оно вообще, как таковое, есть выхождение за свои 
пределы. Эту свою природу количество сохраняет также и в мере. Но 
так как наличное в мере количество переступает известную границу,