1 2 3 4 5 6 7 8 9 
Насчет доброты — не знаю, хотя аура у мальчика и была хорошая, однозначно светлая, Завулону тут нечего было делать. А вот что умненький — это походило на правду.
    
— Это все из-за самолета? — продолжал расспрашивать Кеша. — Потому что я испугался?
    
— Да, — кивнул Гесер. — Самолет и вправду мог упасть, ты предвидел опасность. И Антон, — Гесер кивнул в мою сторону, — понял, что ты — пророк.
    
— И спас самолет? — уточнил мальчик.
    
— Как видишь, самолет не упал, — ушел Гесер от ответа.
    
— Так я могу только предсказывать? Больше ничего? — с явным огорчением спросил Кеша.
    
— Нет, почему же. Просто это у тебя будет лучше всего получаться, — вступила в разговор Ольга. — Это как с музыкой. Всех учат играть на фортепьяно, даже скрипачей и флейтистов. Для общего развития. Так что ты сможешь бросать файерболы, останавливать время, делаться невидимым…
    
Мне вдруг резко захотелось курить. Последнее время я курю редко, но с пачкой сигарет в кармане все-таки чувствую себя спокойнее. Я посмотрел на Завулона — тот маялся, разминая в руках длинную темную сигарету. Мы переглянулись и не сговариваясь направились на балкон.
    
Как и положено маленькому балкону в маленькой квартире, он был изрядно захламлен. Тут стояли санки и старый детский велосипед, коллекция пустых банок из-под джемов и солений, большой картонный ящик со всяким хламом, маленький пластиковый контейнер с инструментами. Контейнер был открыт, и я видел, что и молоток, и плоскогубцы слегка подернулись ржой. Ну кто же хранит инструменты на незастекленном балконе? Эх, женщины…
    
Или лучше сказать: эх, мужчины? Тяжело быть матерью-одиночкой. Особенно в России.
    
Мы закурили — Завулон любезно поднес мне язычок пламени, пижонски зажатый между большим и указательным пальцем, я прикурил, не побрезговал. Глубоко затянувшись, я сказал:
    
— Надо, пожалуй, мамашу отправить на курорт. Что ей здесь торчать, если ребенок будет у нас? А так… может, снимет кого, развлечется…
    
— Отправь, — согласился Завулон. — Дневной Дозор претензий не имеет.
    
— Что-то ты добрый сегодня, — сказал я. — И это, прости за дурацкий каламбур, не к добру.
    
— Я-то могу позволить себе быть добрым, — усмехнулся Завулон. — А вот ты, Антон, стесняешься собственной доброты.
    
— Почему это?
    
— А с чего бы иначе эти слова? «Мамаша», «снимет», «развлечется»… Опошляешь собственное доброе предложение. Стесняешься.
    
Я подумал и согласился:
    
— Да. Стесняюсь. В наше время даже добрые волшебники стараются выглядеть злыми. Завулон… скажи, а что это такое — сумеречная тварь?
    
— Чистой воды теория, — усмехнулся Завулон. — Не бери в голову.
    
— В Сумраке ведь никто не живет, — сказал я.
    
— Раз не живет, значит — не живет, — легко согласился Темный, и я понял, что больше никакой информации от него не получу.
    
— Ну ладно, — сказал я, щелчком пальцев отправляя окурок в полет с балкона, а вторым щелчком — испепеляя его на лету. — Спасибо и на том, что помог. И что не стал претендовать на пацана.
    
— Будь он боевым магом — претендовал бы, еще как, — усмехнулся Завулон. — Мальчик не наш, конечно, но возможности всегда есть… И будь он прорицателем — я бы за него поборолся. А пророк? Нет, спасибо.
    
— Ты ценишь прорицателя больше пророка? — поразился я.
    
— Конечно. Прорицатель говорит о том, что может случиться, — и будущее можно изменить. Пророк вещает истину. То, что неизбежно. Зачем знать неизбежное, Антон? Если неизбежное плохо, то не стоит расстраиваться раньше времени. А если хорошо — пусть лучше будет приятная неожиданность. Многие знания — многие печали. — Завулон посмотрел на сигарету в своих руках. — Бывай, Светлый…
    
Сигарета в его пальцах вспыхнула мрачным багровым пламенем. Огонь перекинулся на пальцы, пробежал по руке, охватил все тело. Завулон улыбнулся мне сквозь пламя — и исчез.
    
Только догорающая сигарета упала под ноги.
    
— Позер, — сказал я. — Фигляр… Самовлюбленный урод!
    
Демонстративный отказ Завулона от борьбы за мальчишку-пророка меня пугал. Быть может, это была всего лишь хорошая мина при плохой игре, но что-то подсказывало мне — Темный говорил то, что думал.
    
Что же это такое — сумеречная тварь?
    
Завулон говорил так, словно Гесер должен его прекрасно понимать. Значит, Гесер знает…
    
Но спрашивать у шефа я, разумеется, ничего не стал. У Бориса Игнатьевича свое мнение о том, что нужно знать подчиненным для успешного выполнения своих обязанностей.
    
Закончилось наше пребывание в квартире Толковых именно так, как я и предполагал. Мать мальчика была посажена в машину и в сопровождении Игоря, Алишера и Жермензона отправлена в аэропорт — лететь регулярным рейсом в Барселону и отдыхать на курорте. Матерью она явно была хорошей, судя по тому, что Семену потребовалось два внушения шестого уровня, чтобы убедить ее оставить ребенка на наше попечение, а самой отдыхать на каталонских пляжах. Ну а для нас Гесер открыл портал прямо в офис Дозора.
    
И даже инициировал мальчика лично, прямо во время перехода сквозь Сумрак. Можно было бы сказать, что это большая честь, не будь мальчик настоящим пророком.
    
    
Комнаты для проживания расположены в офисе в полуподвале. Выбор оправданный — реально там мало кто живет, обычно в них ночуют дежурные или останавливаются приехавшие в командировку иногородние Иные.
    
Ниже есть еще несколько этажей — начиная от хранилища артефактов и архивов и кончая камерами предварительного заключения. Но это уже другая история, туда ведет другая лестница, и вообще так просто туда не спуститься.
    
Кеше выделили комнату, которую обычно занимали некурящие. Приволокли туда огромный плоский телевизор, две игровые приставки, кучу дисков и два мешка игрушек, закупленных в ближайшем «Детском мире». Судя по всему, покупать игрушки послали бездетного сотрудника, иначе в этой горе не соседствовали бы плюшевые зверюшки, конструкторы «Лего», радиоуправляемые машинки и вертолеты, игры-бродилки, в которые можно играть только компанией, и развивающие деревянные игрушки для малышей младшего детсадовского возраста. Кеша, уперев руки в упитанные бока, взирал на эти развалы с легким испугом.
    
— Семен, ты уж проследи, чтобы кормил его кто-то семейный, имеющий детей, — попросил я. — И желательно, чтобы ребенок у него был моложе ста лет. А то мальчику принесут шашлык, пиво и копченую колбасу.
    
— Пиво ему рано, это я понимаю, — кивнул Семен. — А колбаса и шашлык чем плохи? Помню, в гражданскую дело было, подобрал я на вокзале беспризорника — Светлый Иной оказался. Ты его знаешь, кстати, это… ну, не важно. Худющий был! Так вот, месяц его колбасой откармливал! На Украине дело было, хорошую там колбаску делают… жареную…
    
— Понял, проехали, — кивнул я. — Тогда точно попроси кого-то из женщин заняться мальчиком. Ладно?
    
— Попрошу, — усмехнулся Семен. — Только до ужина ему далеко, шеф пожелал немедленно заняться с мальчиком азами магии.
    
Я пожал плечами. К чему такая спешка? Ребенок теперь под охраной всего Ночного Дозора. Разберемся помаленьку, на что он способен…
    
— Пойду, — сказал я Семену. — Заберу своих, и домой. Светлана борщ обещала.
    
— Борщ — это замечательно! — расплылся в улыбке Семен. — А я, пожалуй, в столовку. И сам поем, и повариху попрошу что-нибудь для мальчонки сварганить.
    
Поварихой у нас была тетка лет сорока, как Иная — слабенькая, но повариха замечательная. Еда в нашей столовой уступала блюдам из мишленовских ресторанов только ценой.
    
— Вот это хорошая идея! — одобрил я.
    
    
В машине Надька тарахтела без умолку. Во-первых, ее восхитил открытый Гесером портал. Вообще-то она и сама умела открывать порталы, но ей это было строжайше запрещено, к тому же портал Гесера, на ее взгляд, чем-то отличался. Какой-то «тонкоэнергетической структурой» и «личной избирательностью». В общем, на его открытие Гесер тратил на порядок меньше сил, а пройти через портал мог только тот, кому это было разрешено.
    
Во-вторых, Наде было очень жалко мальчика-пророка. Жалко, что он живет с мамой, но без папы. Жалко, что не поехал на море. Жалко, что без мамы в скучном офисе… хотя игрушки ему интересные притащили, можно будет вертолетик попросить на поиграться? Жалко, что он толстый и неспортивный, над ним, наверное, все в школе смеются.
    
В-третьих, Надя очень гордилась, что подала самому Гесеру правильный совет. Нет, прямо она не хвасталась, но то и дело возвращалась к этому моменту…
    
Светлана едва заметно улыбалась, слушая болтовню с заднего сиденья. Потом негромко сказала:
    
— Я очень за вас волновалась.
    
— Нас была целая армия.
    
— И сильно вам это помогло? Не люблю непонятные волшебные штуки…
    
— Это человеческие атавизмы, — вздохнул я. — Иным положено любить магию во всех проявлениях. Кстати, ты не знаешь, что такое сумеречная тварь?
    
— Впервые слышу, — покачала Светлана головой.
    
— Вот и я…
    
— А я знаю! — воскликнула сзади Надя. Поразительная детская способность слышать все интересное, даже если собственный рот ни на секунду не закрывается.
    
— Ну? — насторожился я.
    
— Если в Сумраке есть растения…
    
— Какие растения?
    
— Синий мох! То должны быть те, кто его ест.
    
— А кто вообще ест мох? — спросила Света.
    
— Олени, — автоматически ответил я. — Но этот… он никак на оленя не походил. Козел, конечно, но никак не олень…
    
— Антон!
    
— Что я такого сказал? — буркнул я. Надя захихикала. — У нас критическая ситуация…
    
— Нет уже критической! Кто-то охотится за мальчиком-пророком. Ну и что? Против всего Дозора, да еще если и Темные помогут, никому не выстоять. Гесер сейчас свяжется с Инквизицией, если уже не связался. Порыщут в архивах. Найдут, в чем дело. Какая-то секта, возможно. Как с братьями Регина, помнишь? Ты лучше реши, что предпочитаешь — доваривать борщ или позаниматься с Надей математикой.
    
— Я математику выбираю, — ответил я. — Борщ я варить не умею.
    
Секта… Может, и впрямь? Сидели себе пару столетий, ждали пророка. Может, хотят, чтобы он им смысл жизни открыл. Сидели, ждали… Накачивали артефакты энергией, тренировали охотника…
    
Хорошая версия. Экзотическая, но понятная. Хочется надеяться, что так и есть.
   
   
    
     
Глава седьмая
    
    
С математикой у Нади было плохо. С языками — хорошо, причем она принципиально учила сама, а не пользовалась магией. С историей — прекрасно, ей это было очень интересно, причем и человеческая история, и Иная. Читала она очень много.
    
Математика не давалась.
    
С грехом пополам мы справились с квадратными уравнениями (можете считать меня садистом и звать на помощь детского омбудсмена, но Надя училась в школе, где программа не соответствовала утвержденной министерством образования). Дочка с облегчением закрыла тетрадку и забралась на кровать с книжкой. Мимолетно глянув на обложку, я решил, что это какой-нибудь клон Гарри Поттера — там был изображен одухотворенный мальчик, творящий заклинания (ну или каким-то удивительным образом обмотавший руки светящимся голубым туманом и мрачно наморщивший лоб). А сам я пошел в гостиную, выбрал книжку Терри Пратчетта и улегся с ней на диван.
    
Что еще нужно семейному и немолодому волшебнику для счастья после бурно проведенного дня? Почитать про придуманных волшебников, пока жена варит борщ, а дочка занята чем-то тихим и мирным.
    
— Папа, так, значит, сумеречные твари и впрямь есть?
    
Я посмотрел на Надю. И чего ей не читается?
    
— Наверное. Не знаю.
    
— И они гоняются за пророками?
    
— Не верь всему, что говорят в сказках, — ответил я, перелистывая страницу. Волшебник Ринсвинд попал в очередную передрягу, из которой, конечно же, выпутается. Герои всегда выпутываются, если автор их любит… и если не устал от них.
    
— Но это же не сказки!
    
— Что? — Я взял из рук дочки книгу, открыл на выходных данных. Ага… и впрямь. Издательство «Иное слово». Печатает книги и прочую бумажную продукцию для Иных. Для Светлых и Темных, без разбора. Конечно, ничего особенно серьезное они не выпускают, настоящие заклинания либо слишком секретны, чтобы их печатать, либо не выдерживают механического переноса текста на бумагу. Кое-что вообще можно передать только на словах и на примерах. Ну а печатают самые основы… тут даже секретность особо не важна, попади такая книга в обычный магазин (как иногда и случается), ее сочтут детской книжкой или же графоманской фантастикой. Книжка называлась «Детство замечательных Иных». — Это что-то учебное?
    
— Для внеклассного чтения. Истории про детство великих волшебников.
    
Мне в школе магов учиться не довелось. В те годы находили не так много Иных и открывать ради них школу посчитали нецелесообразным. Так что я учился прямо на работе…
    
Я пролистал главу про Мерлина, про Карла Цемиуса, про Мишель Лефрой, про Пан Чанга. Наткнулся на статью про Гесера и ухмыльнулся, прочитав первые строчки: «Когда великий Гесер был маленьким, он жил в горах Тибета. В детстве он был некрасивым болезненным ребенком, часто простужался, и его даже обзывали обидным именем Джору — „сопливый“. Никто не знал, что на самом деле Гесер — Иной, один из самых сильных магов на Земле. Про это знал только Темный Иной — Сотон, который мечтал сделать Гесера Темным…»
    
— Дальше… — нетерпеливо попросила Надя. — Про Эразма…
    
— Разве Эразм Роттердамский был пророком? — удивился я, открывая книгу на заложенной странице. Закладка была розовенькая, с феечками из какого-то диснеевского мультика. — А… Дарвин…
    
Автор не баловал юных читателей разнообразными началами. Впрочем, это даже придавало повествованию некоторую эпичность.
    
«Когда великий пророк Эразм Дарвин был маленький, он жил в деревушке Элтон, в Ирландии. С детства он был мечтательным и романтичным ребенком. Часто убегая из дома, он лежал на поле цветущего клевера и разглядывал цветочки. Эразм был убежден, что растения умеют любить, как люди, что у них даже есть своя сексуальная жизнь. Об этом он написал замечательную поэму „Любовь растений“. Но это было позже…»
    
Я закрыл книжку и посмотрел на титул. «Пособие для внеклассного чтения для Иных среднего и старшего школьного возраста». Хмыкнул.
    
— Папа, ну неужели ты думаешь, что я ничего не знаю про сексуальную жизнь? — спросила Надя.
    
Я посмотрел на нее.
    
— Надя, тебе десять лет. Да, я думаю, что ты ничего не знаешь.
    
Надя слегка покраснела. Пробормотала:
    
— Я же смотрю телевизор. Я знаю, что взрослые любят целоваться и обниматься…
    
— Стоп! — запаниковал я. — Стоп. Давай, ты об этом поговоришь с мамой?
    
— Хорошо, — кивнула Надя.
    
Я попытался вернуть книжку.
    
— Так про Сумрак правда? — повторила Надя.
    
— Про Сумрак? Ах, да… — Я стал проглядывать дальше. Вот Эразм научился входить в Сумрак… вот Иные решили привлечь его в Дозор… ну надо же, в Дневной… Что?
    
Я сел на диване и уставился в текст.
    
«…пророков и предсказателей всегда очень ценят в Дозорах, потому что дар их встречается редко — особенно дар настоящего Пророка. И если Пророк становится на службу одной из сил, то это может привести к большим бедам. Поэтому сам Сумрак старается не допустить этого. Если пророк может сказать что-то очень, очень важное, чего Иным знать не следует, то к нему приходит сумеречная тварь. Ее порождают глубины Сумрака, и сила сумеречной твари бесконечна — никто из Иных не способен ее остановить или победить. И либо Дозоры оставляют пророка в покое, либо сумеречная тварь его убивает — чтобы не случилось большей беды… Маленькому Эразму повезло. Когда он понял, что сумеречная тварь идет по его следу, он пришел к своему любимому дереву — старому дуплистому ясеню — и выкрикнул пророчество прямо в дупло. Когда пророк изрекает главное в своей жизни пророчество, он не помнит, что именно он говорил. Сумеречная тварь поняла, что о пророчестве никто не узнает, и оставила Эразма в покое…»
    
Дальше начиналось повествование о том, как хитроумный Эразм убедил Дозоры оставить его в покое и жил счастливой жизнью, создавая забавы ради големов и поднимая трупы, частенько выдавая обычные предсказания для Иных — и иногда шокируя окружающих людей, сообщая им в семнадцатом веке то про Большой взрыв, то про реактивные двигатели на кислороде и водороде, или про самозарождение жизни в океанах. Немножко было и про его внука Чарльза, куда более известного среди людей. Со временем Эразм отошел от дел, как это водится у Иных, инсценировал собственную смерть и теперь живет где-то в Великобритании, не желая ни с кем видеться…
    
Я быстро долистал главу до конца. И чем же, интересно, замечателен этот пророк, про которого я лично никогда не слышал? А… вот…
    
«Вы, наверное, спросите, а чем же замечателен Эразм Дарвин? А вот чем — он обманул сумеречную тварь. Обычно пророкам удается сделать свое главное пророчество только в том случае, когда они произносят его сразу после инициации, — даже сумеречной твари нужно время, чтобы найти жертву. А Эразм догадался, как избавиться от преследователя, когда зверь уже шел по его пятам и под взглядом его глаз, горящих во тьме, люди становились немногим отличны от любимых Эразмом растений… Никогда не надо отчаиваться, никогда не надо сдаваться, даже непреодолимую силу можно обмануть — вот чему учит нас жизнь замечательного маленького Иного Эразма…»
    
— Глаз, горящих во тьме… — сказал я и потер переносицу. — Тигр. Тигр…
    
— Какой-то новый перевод? — спросила Светлана, выглядывая с кухни.
    
— Чего перевод?
    
— Тигр, тигр, жгучий страх, ты горишь в ночных лесах. Чей бессмертный взор, любя, создал страшного тебя? В небесах иль средь зыбей вспыхнул блеск твоих очей?.. Блейк. Вильям Блейк. Стихотворение «Тигр».
    
— А ты не знаешь, случайно, не был ли он знаком с дедушкой Чарльза Дарвина? — спросил я.
    
— С Эразмом? — уточнила Светлана. — Который был Иным?
    
Я кивнул и встал с дивана.
    
— Ну как же «не был ли он знаком»? Блейк даже его книги иллюстрировал. Что-то там про любовь растений.
    
— А он не только стихи писал?
    
— Вообще-то он иллюстрировал кучу книг и как художник известен не меньше, чем как поэт. Кстати, он не был Иным в буквальном смысле слова, но при этом обладал редкой способностью… — Светлана вдруг осеклась.
    
— Ну? — устало спросил я, открывая шкаф, который Наде было трогать строжайше запрещено. Запоры, увы, от нее не помогут, но Надя девочка умная и слово держит.
    
— Он видел Иных. И Темных, и Светлых.
    
— Как мой знакомый полицай, — сказал я. — Светлана, мне надо на службу.
    
— Борщ поешь? — спросила жена.
    
Я только вздохнул, рассовывая по карманам всякую магическую мелочевку. Я был стопроцентно уверен, что ничего из этих амулетов мне не пригодится, но привычка была сильнее.
    
— Антон… — позвала Светлана, когда я уже был в дверях.
    
— Что?
    
— Когда-то я ушла из Дозора, чтобы мы могли быть вместе.
    
— Помню.
    
— Я уже давно хочу тебя попросить…
    
Я посмотрел на нее. Светлана помолчала секунду, потом опустила глаза:
    
— Береги себя.
    
    
На третий этаж, в кабинет Гесера, я вбежал как сумасшедший. Учитывая, что я размахивал книжкой про детство замечательных Иных, я, наверное, выглядел как человек, обнаруживший в «Буратино» зашифрованные пророчества на двести лет вперед, отчет о встрече с инопланетянами, рецепт средства от насморка и неприличный акростих в начале второй главы.
    
— Где пожар? — спросил Гесер.
    
Он сидел на краю стола, а в его кресле развалился мальчишка-пророк. Кресло пацану было, мягко говоря, просторно. Судя по тому, что сидел Кеша в неумелом подобии самой простой позы для медитации, Гесер пытался научить его контролировать свой дар. Больше тут никого не было.
    
— Тигр! — выкрикнул я.
    
— Он еще далеко, — спокойно ответил Гесер. — Полагаю, что у нас есть время до утра.
    
     
      
Тигр, тигр, жгучий страх,
      
Ты горишь в ночных лесах.
      
Чей бессмертный взор, любя,
      
Создал страшного тебя?
     
     
      
В небесах иль средь зыбей
      
Вспыхнул блеск твоих очей?
      
Как дерзал он так парить?
      
Кто посмел огонь схватить?
     
     
      
Кто скрутил и для чего
      
Нервы сердца твоего?
      
Чьею страшною рукой
      
Ты был выкован — такой?
     
     
      
Чей был молот, цепи чьи,
      
Чтоб скрепить мечты твои?
      
Кто взметнул твой быстрый взмах,
      
Ухватил смертельный страх? —
     
    
    
продекламировал я.
    
— А мне больше нравится перевод Степанова, чем Бальмонта, — ответил Гесер. — Тогда окончание звучит так:
    
     
      
Кто ужасный млат вздымал?
      
Кто в клещах твой мозг сжимал?
      
А когда сошел на нет
      
Предрассветный звездный свет —
     
     
      
Неужели был он рад,
      
Встретив твой зловещий взгляд?
      
Неужели это был
      
Тот, кто Агнца сотворил?
     
    
    
Кеша, открыв глаза, с недоумением смотрел на нас.
    
Нечасто в наши дни увидишь, как двое взрослых мужиков начинают читать стихи. Потом снова закрыл глаза. Какая старательность, потрясающе!
    
— И в чем разница? — мрачно спросил я.
    
— Если верить этому переводу, у нас есть время до утра, — пояснил Гесер. — А вот Бальмонт появление Тигра относит к вечеру:
    
     
      
В тот великий час, когда
      
Воззвала к звезде звезда,
      
В час, как небо все зажглось
      
Влажным блеском звездных слез, —
     
     
      
Он, создание любя,
      
Улыбнулся ль на тебя?
      
Тот же ль он тебя создал,
      
Кто рожденье агнцу дал?
     
    
    
— Вы все знаете, — сказал я. — Пророк Эразм Дарвин. Единственный пророк, ускользнувший от сумеречной твари.
    
— Я не знаю, — просто ответил Гесер. — Есть такая версия. Но я считаю ее поэтической вольностью, отражением каких-то обычных свар между Светлыми и Темными Ирландии.
    
— Тигр — это кто-то вроде Зеркала? — спросил я.
    
— Нет. Вовсе не каждого пророка преследуют сумеречные твари. И их вовсе не заботит баланс сил между Дозорами. Если… если верить легендам… они пытаются предотвратить произнесение пророчеств, которые предвещают неслыханные беды и катастрофы. И уничтожают всех, кто стоит у них на пути…
    
— Вы знали, — сказал я. — Вы все знали, Борис Игнатьевич…
    
— Да не знал я! — буркнул Гесер. — Что я тебе, компьютер, все помнить? Завулон намекнул про сумеречных тварей. Я ничего подобного не слышал, но сделал хорошую мину при плохой игре… якобы понимаю, о чем речь. Дал команду аналитикам, они прочесали базы данных и полчаса назад выдали мне вот эту же самую книжку… плюс две странички анализа и версий… Это Толик тебе скинул информацию? Я его премии лишу до конца столетия!
    
— Никто мне ничего не выдавал, — заступился я за приятеля. — Надя читала эту книжку по внеклассному чтению, пришла с вопросом. Я прочитал. Дальше… дальше догадались всей семьей. Про Эразма, про Блейка, про тигра…
    
— Видимо, к Эразму сумеречная тварь приходила не в образе человека, — усмехнулся Гесер. — А он потом что-то рассказал приятелю, который хоть и не был Иным, но их видел…
    
— Борис Игнатьевич, надо просить о помощи Инквизицию, — сказал я. — Если это все верно, то мы перед тигром…
    
Гесер не дал мне закончить.
    
— Они отказали, Антон.
    
— Что? — растерялся я.
    
— Рекомендация Инквизиции — не вступать в конфликт, предоставить Тигру возможность забрать мальчика.
    
Он первый раз произнес слово «тигр» так, что оно прозвучало как имя.
    
— Но он же… — Я покосился на Кешу.
    
— Да, Тигр его убьет, — кивнул Гесер.
    
— Борис Игнатьевич!
    
— Мальчик не слышит, — успокоил меня шеф. — Я поставил завесу. Просто ради того, чтобы наши голоса ему не мешали.
    
— Гесер, так кто он — Тигр?
    
— Никто не знает, Антон. Уж больно редкая тварь. Либо пророк успевает сказать свое главное пророчество и Тигр от него отступает. Либо… либо он убивает пророка и уходит. Полагаю, потому они так редки, пророки. Он обычно находит их раньше, чем мы.
    
— Что такое главное пророчество?
    
Гесер вздохнул. Демонстративно посмотрел на часы. Потом указал мне на одно из кресел, сам сел рядом. Покосился на Кешу, погрозил тому пальцем. Мальчик снова закрыл глаза.
    
— Самое первое пророчество, которое произносит пророк, вступая в силу, называется главным. Оно может быть очень важным, а может — и совсем пустяковым. Но есть такая… такая версия… тут мы вступаем на очень зыбкую почву, Антон.
    
— Не тяните.
    
— Есть версия, что первое пророчество — это не предсказание реальности, а ее изменение. А есть и другая… что изменить будущее, конечно, пророк не способен. Но он выбирает одно из возможных течений реальности, проявляет его и… и фиксирует. Выражаясь языком фотографов.
    
— Уже и фотографов-то таких нет, кто проявляет и фиксирует, — пробормотал я. — То есть Тигр предотвращает первое пророчество, потому что если оно будет ужасно — то оно и случится?
    
— Ну да. Вот предскажет мальчик третью мировую — она и произойдет. Предскажет падение астероида размером в пару километров — тот свалится…
    
— Но то, что он говорил мне в аэропорту…
    
— Не пророчество. Предвестники. Пророчество он должен сделать теперь, после инициации. Обычно — в первые сутки. Иногда в первые часы.
    
Я посмотрел на толстого пацана, ерзающего в большом потертом кресле. Спросил:
    
— Что вы хотите делать, шеф?
    
— Растормошить парня, чтобы он все-таки произнес свое главное пророчество. Ведь вовсе не факт, что оно будет ужасным. Мне, Антон, очень не хочется уступать какой-то непонятной сумеречной твари, которая даже не желает с нами разговаривать!
    
— А мальчика вам не жалко?
    
Гесер пожал плечами:
    
— Всех не пожалеешь. Если ради слезинки одного ребенка должны пролить свою кровь десятки Иных — пусть ревет. Но отдавать его на заклание, не попытавшись ничего сделать, я не хочу.
    
— Значит, если Тигр придет…
    
— Ночной Дозор не станет с ним сражаться.
    
— Это подло.
    
— Это честно. Если бы Инквизиция пришла на помощь — был бы какой-то шанс. Возможно. Но они отказались. Теперь все зависит от того, сколько у нас времени, когда явится Тигр. Если к утру — я, наверное, мальчишку раскачаю. Пусть говорит свое пророчество… я и слушать его не стану. Пусть в унитаз бормочет. Или в дупло, как Эразм… могу специально дерево с дуплом вырастить. Но если Тигр придет ночью…
    
— Борис Игнатьевич, а как там в оригинале говорилось? — спросил я. — У Блейка? Предрассветный звездный свет? Или «в час как небо все зажглось»?
    
Гесер помолчал несколько секунд. Потом процитировал:
    
     
      
When the stars threw down their spears,
     
     
      
And water’d heaven with their tears…
     
    
    
— Фигово, — сказал я.
    
— Очень надеюсь, что в российских условиях перевод важнее оригинала, — сказал Гесер.
    
— Когда звезд лучи упали… — сказал я. — Но, может быть, это именно о рассвете? Не о появлении звезд на небе? Эти поэты… они такие поэты…
    
— Аналитики говорят, что это вообще аллюзия на «Потерянный рай» Милтона. И речь тут идет о падших ангелах, которые были побеждены, упали с небес и были оплаканы оставшимися ангелами… Поэты, Антон, ты прав, они такие поэты… Попробуй разбери, что имеют в виду.
    
Я подошел к окну и посмотрел в московское небо. Обычное низкое московское небо. Звезд не видно, хотя уже стемнело и они должны были появиться. Дождь… дождь возможен, вполне…
    
— Антон, ты ничего не сможешь сделать, — мягко сказал Гесер. — И я не смогу. И весь Дозор вместе. Иди, а я буду работать с мальчиком. Надеюсь, что успею.
    
Шеф, конечно, прагматик еще тот. И в этом своем прагматизме он без колебаний отдаст пацана хоть существу из Сумрака, хоть настоящему тигру в зоопарке — если решит, что это меньшее зло. Но просто из упрямства он сделает все, что возможно, пытаясь его спасти…
    
Я это знал.
    
— Побуду в офисе, — сказал я. — Вы, если что, зовите, Борис Игнатьевич…
    
Гесер кивнул.
    
— Наш разговор — тайна? — спросил я на всякий случай, уже подходя к двери.
    
— Как сочтешь нужным, — неожиданно ответил Гесер.
    
Я замешкался. Посмотрел на шефа.
    
И вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
    
    
В дежурке сидели трое — Лас, Семен и Алишер. Обсуждали они не мальчишку-пророка и не Тигра. У них был куда более возвышенный разговор.
    
— И тут я понимаю, — рассказывал Лас, — что на меня снизошли спокойствие и душевный мир. Значит, мое решение прийти к Богу — правильное!
    
— Еще бы, после бутылки коньяка, — заметил Алишер. — Привет, Антон!
    
— Привет, — ответил я, усаживаясь за стол. Комната дежурных довольно просторная, но из-за двух диванов, большого круглого стола с креслами вокруг и мини-кухни у одной стены места там не очень много.
    
— Коньяк тут ни при чем! — возмутился Лас. — Ты в Аллаха веришь?
    
— Верю, — ответил Алишер. — Так я и не пью.
    
— А пиво?
    
— Пиво пью. Но пророк сказал, что первая капля вина убивает человека, он про пиво ничего не говорил.
    
— Отговорки, — отрезал Лас. — Так что ж ты иронизируешь над моей верой в Бога?
    
— Я не иронизирую, — спокойно сказал Алишер. — Очень хорошо, что ты веришь. Только не надо состояние опьянения смешивать с божественным прикосновением. Некрасиво получается.
    
Лас только махнул рукой:
    
— Легкое опьянение помогает человеку сбросить с плеч цепи условностей и раскрепостить сознание.
    
— Это вовсе не является условием божественного откровения, — хмыкнул Семен. — Я вот в церковь люблю заходить, там спокойно так, пахнет хорошо, и аура добрая, светлая. Но Бога не чувствую.
    
— Придет и твой миг! — торжественно сказал Лас. — Ты почувствуешь Бога в себе. Ты ведь хороший человек.
    
— Я Иной, — ответил Семен. — Надеюсь, что хороший. Но Иной. А для нас, боюсь, Бога нет…
    
— Ребята, а можно вопрос? — произнес я.
    
— Ну? — оживился Лас.
    
— Если ты точно знаешь, что победить невозможно, но если не сражаться — кто-то погибнет… Что ты сделаешь?
    
— Если невозможно, то зачем гибнуть мне? — спросил Лас.
    
— Если надо сражаться, то не важно, победишь ли ты, — ответил Алишер.
    
— Что, с парнишкой совсем все плохо? — нахмурился Семен.
    
— Ребята, вы слышали про сумеречную тварь? — продолжил я расспросы.
    
Молчание.
    
— Вот я тоже только что узнал. Это потому, что мы детских книжек не читаем. Только не знаю, надо ли…
    
— Раз начал говорить, то говори, — сказал Семен. — Или говори сразу, или не произноси никогда. Все прочее — нечестно.
    
— Мне кажется, Гесер дал выбирать нам, — сказал я. — Ребята, сегодня ночью офис будут штурмовать. Точнее, будет штурмовать… И победить мы не сможем.
   
   
    
     
Глава восьмая
    
    
Если честно, то мне казалось, что Гесер молчаливо благословил меня набрать добровольцев. Я как-то сразу представил себе, как все будет: я рассказываю ребятам, они рассказывают друзьям, в офисе собирается весь Дозор, и когда является Тигр — его встречают все Светлые Москвы… И дружно дают отпор. В конце концов, кто сказал, что сумеречную тварь невозможно победить? Тоже мне, аналитики… происхождение неизвестно, сила неизвестна, цели малопонятны, победить невозможно…
    
Победим! Соберемся всей толпой — и победим. Вместе и черта бить веселее. Разве Семен, Алишер, Лас согласятся с тем, что беззащитного ребенка надо отдать неведомой твари?
    
— Если бы кто-то из наших попал в такую переделку — я бы вмешался, — сказал Семен. — Если бы твоя дочка… тьфу-тьфу… — Семен постучал по столу. — А ради этого мальчишки — нет.
    
— Он наш! — возмутился я.
    
— Он Светлый Иной, — кивнул Семен. — Но не наш. Может, через год уже был бы «наш». Через месяц. А пока — нет. Ты же сам говоришь, победить невозможно. Разве лучше будет, если мы все умрем?
    
— Да откуда мы знаем, что невозможно? — возмутился я.
    
— Судя по той стычке, что была днем, — невозможно, — спокойно ответил Семен. — Нет у нас шансов. И губить Дозор ради одного Иного — глупо.
    
— Семен прав, — кивнул Алишер. — Я не боюсь погибнуть в бою, если есть шанс на победу. Но здесь — здесь игра не нашего уровня. Я его видел… он мне не понравился. Будем надеяться, что Гесер научит мальчика пророчествовать.
    
— Ты же говорил только что — если надо сражаться, то не важно, победишь ли!
    
— Да. Но здесь сражаться — не надо.
    
Я посмотрел на Ласа.
    
— Вот почему пророк — противный жирный мальчишка, а не красивая молодая девушка? — воскликнул Лас. — Нет мотивации жертвовать собой!
    
— Ты, кажется, креститься собрался… — напомнил я.
    
— Вот именно. И хочу успеть это сделать. Знаешь, даже тупые рыцари, которым лишь дай возможность подраться, мчались на бой с драконом, когда ты похищал прелестную юную деву, а не мальчишку-подпаска.
    
— Какая-то у тебя мотивация эгоистическая, — зло сказал я.
    
— Эстетическая, — поправил Лас. — Уж если жертвовать собой — так ради высокой цели.
    
— А жизнь пророка — не высокая цель?
    
— Пророки обычно озвучивают невеселые прогнозы, — пробормотал Семен.
    
Я смотрел на них, и в голову ко мне закрадывались неприятные предчувствия.
    
— Вы что, уже обсуждали ситуацию? — спросил я.
    
— Конечно, — сказал Семен. — С кем мы имеем дело, мы не знали. Но предположить, что нападение повторится, — много ума не надо.
    
— А если я упрусь и стану защищать парня? — Я посмотрел Семену в глаза.
    
— Тогда я помогу тебе, — кивнул Семен. — И мы погибнем вместе. Так что я прошу тебя этого не делать. Подумай о Светлане. О Наде. И скажи честно — ты готов умереть за незнакомого тебе паренька?
    
Я посмотрел на друзей.
    
Подумал несколько мгновений.
    
Представил себе Свету, Надю…
    
Потом пацана-пророка.
    
Сказал:
    
— Нет, Семен. Не готов.
    
— И ты прав, — кивнул Семен. — Высокие чувства, благородные порывы, бесшабашная смелость, отчаянная жертвенность — это все прекрасно. Но должна быть причина. Настоящая. Иначе все твои светлые устремления — не больше чем глупость. Летопись Дозоров помнит много Иных, кто был благороден, но глуп. Но они остались только в истории. И, увы, не как примеры, достойные подражания.
    
— Ты лучше езжай домой, — добавил Алишер. — Ты же не на дежурстве.
    
И я понял, что Гесер, разрешая мне раскрыть информацию о Тигре, имел в виду совсем другую цель. Вразумить меня.
    
Что ж, у него получилось.
    * * *
    
Домой я, конечно, не уехал. Нет, я больше ни к кому не приставал с вопросами — ввяжутся ли они в безнадежный бой с сумеречной тварью. И не ходил по офису, мысленно расставляя в ключевых точках защитников-Иных. Я пошел к аналитикам, выпросил копию докладной для Гесера (прежде чем ее выдать, ребята связались с шефом и получили его «добро»). Внимательно прочитал, убедился, что Гесер не врет, и, по мнению аналитиков (основанному на нескольких плохо документированных попытках сразиться с Тигром — в пятнадцатом и девятнадцатом веках), победить сумеречную тварь не удастся.
    
Ночью офис Дозора, как ни странно, пустеет. Пусть мы и называемся «Ночным», и патрулируем улицы большей частью ночью (а что прикажете делать, основной наш контингент — это низшие Темные, вампиры и оборотни, которым труднее сдержать себя), но наша работа — как айсберг, большая часть ее незрима. И эта работа как раз и происходит днем — бумажная волокита, обучение, анализ данных, изучение поступившей информации. Мы все-таки живем среди людей, и нам удобнее жить в их ритме. Хорошо хоть недавно удалось продавить через человеческое правительство инициативу и сдвинуть время по всей стране — чтобы темное время суток длилось меньше…
    
Некоторое время я просидел в своем кабинете за компьютером. Залез в почту и написал пару писем. С чего-то вдруг вспомнил песню, которую крутил сын полицейского Искендерова, поискал группу, которая ее исполняла, — к моему удивлению, она оказалась из Казахстана, вот уж не знал, что там не только на домбре играют! Потом нашел пиратский сайт, на котором были выложены и другие песни. Щелкнул по названию «О послушных мальчиках» и, откинувшись в кресле, стал слушать.
    
     
      
Острые астры вонзая в улицы,
      
Вышла Луна к впечатлительной юности.
      
Пела она, излучая язычество:
      
«Дети, убейте в себе электричество!
      
Дети, пока вы не стали безглазыми,
      
Я укажу вам спасительный азимут:
      
Каждый, кто лунной дорогою ходит,
      
В город волшебный однажды приходит.
      
Дышат, как воздухом, там вдохновением.
      
Все архитекторы там — сновидения.
      
Греет там солнце, а не банкноты.
      
Будешь влюблен — не сочтут идиотом».
      
И в эти лживые лунные песенки
      
Поверил мальчик, сидящий на лесенке.
      
Но лишь поверил, лесенка стала
      
Вдруг вырастать… И до неба достала.
      
Мальчик пошел по ступенькам ребристым,
      
Но тут сбежались родные и близкие:
      
«Стой! Не ходи — дуракам такой жребий!
      
Нечего делать тебе в этом небе».
      
Мальчик послушался, мальчик вернулся
      
И лишь с тоской на Луну оглянулся.
      
После скрывался, всех ненавидел,
      
Плакал о том, что там, в небе, увидел.
     
    
    
Я невольно поморщился. Неправильный выбор. Хоть мальчик-пророк ничем не напоминал романтического юного героя, но песня меня в чем-то упрекала.
    
     
      
Плакал, в груди пустоту ощущая.
      
Он ведь карабкался вверх, освещая
      
Путь своим сердцем, светлым и трепетным.
      
И второпях обронил его в небе том.
      
И вот висит оно в космосе звездочкой,
      
Словно игрушка на праздничной ёлочке
      
Среди таких же сердечек-игрушек,
      
Брошенных мальчиками послушными…
     
    
    
Ну что за дела! Нет бы петь, как вся российская попса, нормальные песни о красивых девушках, дорогих курортах и сверкающих машинах, а эти казахи какую-то декадентскую романтику разводят! Я выключил компьютер и вышел из кабинета.
    
Ноги сами принесли меня в подвальные этажи. Дверь одной из комнат оказалась открыта, я заглянул. Там сидели и неторопливо попивали коньяк «старички» — Жермензон и Глыба. Марк Эммануилович преспокойно закусывал коньяк некошерным копченым угрем, Глыба, как человек советской закалки, употреблял «николашку» — лимон, посыпанный кофе и сахаром. Впрочем, приметой новой эпохи было то, что кофе использовался не растворимый, а натуральный — Глыба крепкими пальцами растирал зерна над лимоном.
    
Ко мне маги сидели спиной, что им, впрочем, ничуть не помешало.
    
— Заходи, Антон! — дружелюбно позвал Жермензон.
    
— Коньяк будешь, — не менее приветливо сказал Глыба. Не спросил, а именно сказал.
    
Я молча сел к ним за стол, взял бокал. Коньяк, к моему удивлению, оказался не французским, а молдавским — пузатая бутылка с надписью «Сюрпризный».
    
— За победу сил добра, — сказал Жермензон, отпивая из своего бокала.
    
— Над силами разума, — поддержал Глыба.
    
Я выпил залпом и тут же пожалел об этом. Бренди оказался неожиданно хорошим. Можно даже сказать — прекрасным.
    
— Где такой берете? — удивился я.
    
— Места надо знать, — усмехнулся Глыба. — Видишь, Эммануилыч? Я же тебе говорил, Антон разумный человек.
    
— В том-то и дело, что человек… — буркнул Жермензон. Извлек из кармана пиджака длинный кожаный футляр, протянул мне: — Сигару будете, юноша? Очень рекомендую. Не надо профанаций с лимоном, хорошему коньяку соответствует лишь настоящая сигара.
    
Выглядели Великие вполне мирно и расслабленно. Никак не похоже, что готовятся к схватке с Тигром. Только что ж они тогда в офисе делают?
    
— Гесер вам уже рассказал? — спросил я.
    
— Про Тигра? — уточнил Жермензон. — Да, конечно. Позор мне на самом-то деле. Слышал я про такие дела… давно, впрочем, дело было.
    
— И что? — спросил я резко.
    
— Посидим до утра, поболтаем по-стариковски, — пожал плечами Жермензон. — Если придет… что ж, посмотрим. Драться не будем, а вот посмотреть… за спрос морду не бьют.
    
— Будете смотреть, как Тигр убьет мальчишку?
    
— Уйти в такой ситуации — еще большая трусость, — хладнокровно ответил Жермензон. — Ты лучше расскажи, что он тебе пророчил в аэропорту. Слово в слово. Может, Гесер ошибается? Может, мальчик уже свое пророчество изрек?
    
— А с чего бы тогда Тигр за ним продолжал ломиться? — вопросом ответил Глыба. — Нет, ты расскажи, Антон. И в самом деле интересно.
    
— «Вы Антон Городецкий, Высший Светлый маг. Вы отец Надьки. Вы… вы нас всех…» — Я развел руками. — Годится на пророчество?
    
— Нет, — покачал головой Глыба. — Прав Джору, это был предвестник, вызванный стрессом.
    
— Но есть кое-что интересное! — Жермензон поднял вверх палец. — Верно?
    
— Верно, — расплескивая по бокалам еще немного коньяка, сказал Глыба. — Во-первых, пророчество будет адресное. Завязано на Антона. Быть может, именно потому, что он встретился мальчику?
    
— Или потому, что Антон его спас… — кивнул Жермензон. — И важно то, что «отец Надьки». Наш маленький друг не похож на детей, которые называют девочек так фамильярно. Значит…
    
— Значит, пророчество завязано и на Надю, и мальчик-пророк с ней должен подружиться…
    
— И касается всех Иных — «вы нас всех» тут не зря. Но финальную роль сыграет Антон. — Похоже было, что Жермензон не первый раз так вот играет в «мозговой штурм» с Глыбой.
    
— Очень интересно, правда! — просиял Глыба. — Хотелось бы услышать. Надеюсь, Джору сумеет объяснить мальчику, как пророчествовать.
    
— Джору, может, и сумел бы, — сказал Гесер, входя в комнату. — А вот я не смог.
    
Он присел к нам (странное дело — мне казалось, что у стола раньше стояло только три стула), взял бокал (а вот четвертого бокала на столе точно не было, тем более налитого!). Посмотрел на меня, хмыкнул, глотнул коньяка. Сказал:
    
— Не идет мяч в ворота. Парень Иной, парень и впрямь пророк. Только мы ошиблись, он не Высший, он первого-второго ранга.
    
— Для пророка это не критично, — сказал Глыба. — Ну реже будет пророчества выдавать, вот и все.
    
— Тут ведь дело не только в инициации, — продолжал Гесер. — И не в понимании технических деталей. Это я объяснил, мальчик-то смышленый. Но нужен еще соответствующий настрой. Готовность пророчить. А ее вызвать труднее. Сколько я ни возился, так ничего и не вышло, блуждает где-то в облаках…
    
— Маму, наверное, вспоминает, — сочувственно сказал Глыба. — Я ведь тоже ребенком в Дозоры попал, скучал по родным ужасно…
    
— Борис Игнатьевич, можно я с ним поговорю? — попросил я.
    
— Попробуй, — легко согласился Гесер. — Не думаю, что это поможет, но попробуй. Только не затягивай, уже почти двенадцать ночи, у мальчишки глаза слипаются…
    
Вслед мне смотрели сочувственно и одобрительно, но без всякого энтузиазма.
    
    
Иннокентий Толков, десяти с половиной лет, пророк первого уровня Силы, еще не спал. Сидел на полу возле горы игрушек от щедрот Ночного Дозора и вертел в руках игрушечный телефон. При моем появлении он смутился и быстро положил телефон в разноцветную гору — игрушка была для совсем уж малышей, несколько крупных кнопок с цифрами, при нажатии на которые играла какая-то веселая китайская музыка, и кнопка, чтобы записать какую-то свою фразу. У Нади, когда ей было года три, тоже был такой «телефон».
    
Мне стало совсем нехорошо.
    
— Привет, Кеша, — сказал я и уселся рядом на полу.
    
— Добрый вечер, дядя Антон, — сказал Кеша.
    
— Ну у тебя и сокровища, — неловко сказал я, вытаскивая из горы игрушечный вертолетик. — Моя Надя хотела таким поиграться…
    
— Вы ей отнесите, — спокойно сказал Кеша. — Мне ведь не надо.
    
Я посмотрел ему в глаза — и мое «нехорошо» превратилось в «ужасно».
    
— Ты это к чему? — нарочито бодро спросил я.
    
— Мне дядя Борис все рассказал. Что за мной охотится зверь из Сумрака. И что вы его не сможете остановить.
    
— Зачем? — спросил я, обращаясь, конечно, не к мальчишке. — Зачем?
    
Но Кеша ответил:
    
— Он сказал, что это последний шанс меня мотивировать. Что я должен собраться с духом и сказать пророчество. Тогда зверь отстанет.
    
— Ну?
    
— У меня не получается. — Мальчик виновато опустил глаза. — Я старался, честное слово! Извините…
    
Он еще и извиняется перед нами…
    
— И что потом? — спросил я.
    
— Дядя Борис сказал, что раз не получается, то не стоит зря мучиться. Надо лечь и поспать. Может быть, зверь и не придет. И тогда все будет хорошо, а утром у меня обязательно получится.
    
— Но ты не лег спать, — сказал я.
    
— Страшно, — просто ответил мальчик.
    
— Ты правда старался? — спросил я.
    
— Да. Что я, дурак, что ли? Но дядя Борис сказал, что если надежды нет, то хватит зря стараться.
    
Он поднял на меня глаза и попросил:
    
— Вы идите, правда. Я поиграюсь немного и лягу.
    
— Если надежды нет… — сказал я. — Если нет надежды… — Похлопал себя по карманам. Достал телефон. — Подожди-ка, Кеша…
    
Вообще-то звонить десятилетней дочери в полночь — не самое педагогически верное решение. Но я позвонить не успел — телефон звякнул в моих руках, и я поднес его к уху.
    
— Да?
    
— Пап, ты мне хотел позвонить? — Голос Нади был абсолютно не сонным и очень, очень заведенным.
    
— Хотел.
    
— Вы сражаетесь? С этим зверем?
    
— Нет, Надя, мы не будем с ним сражаться. Мы не сможем его победить.
    
— А если…
    
— И ты не будешь с ним сражаться!
    
— Но ты ведь хочешь, чтобы я пришла? — уточнила Надя.
    
— Да, но только вовсе не для того чтобы сражаться, а для… — начал я.
    
Дохнуло холодом. В воздухе возник овал темного свечения, опоясанный белыми искрами. Из него шагнула Надя — босиком, одетая только в розовую пижаму.
    
— …того, чтобы у Кеши появилась надежда, — закончил я, глядя на дочь.
    
— Папа, у меня получилось, как у Гесера! — радостно сказала Надя. — Ой. Привет!
    
Нет, Надя не смутилась. А вот Кеша покраснел и опустил глаза.
    
— Надя, я боюсь, у нас очень мало времени, — сказал я. — Может быть, всего несколько часов. Кеша должен сказать свое первое пророчество. Он знает как. Но у него не получается. Мне кажется, что ты можешь ему как-то помочь.
    
— Может, мне его поцеловать? — невинным голосом спросила Надя. — Для воодушевления? В мультиках всегда помогает!
    
Вот ведь маленькая… маленькая… нет, не ведьма, конечно. Но что-то от ведьмы в ней есть. Как в любой женщине.
    
— Боюсь, дело не в поцелуях, — сказал я. — Надя, поговори с мальчиком. Попытайтесь понять, в чем проблема. Я… я буду рядом. Минут через пять вернусь.
    
Я вышел, закрыл за собой дверь и подумал, что через пару лет уже остерегусь оставлять дочь с мальчишками наедине. Ну надо же! Поцелую! Телевизор все-таки надо выкинуть…
    
— Антон!
    
Я зашел в комнату, где сидели Гесер, Алишер и Жермензон. Коньяка в бутылке, кажется, даже прибыло, что наводило на подозрения. Глыба куда-то делся, но замена московского прорицателя на казахского боевого мага ничуть не повлияла на времяпрепровождение всей компании.
    
— Было какое-то… движение… — вглядываясь в меня, сказал Гесер. — Скажи, ты не сделал никаких глупостей? Не телепортировал парнишку отсюда?
    
— Нет, это Надя, — сказал я. — Я ее позвал… поговорить с мальчиком. Она всю жизнь знала, что она — Иная. Может быть, подскажет что-нибудь?
    
— Самоотверженный отец, — сказал Гесер.
    
— Ну вы ведь этого хотели? — уточнил я. — Когда говорили мальчику, что если надежды нет, то не стоит стараться.
    
Гесер медленно покачал головой:
    
— Нет, Антон. Спасибо, что ты так высоко ценишь каждое мое слово, но это не было намеком. Я просто сказал, что надежды нет. Не имея в виду твою дочь…
    
— А ведь красиво было бы… — задумчиво произнес Жермензон. — Жаль…
    
И тут «движение», о котором говорил Гесер, почувствовал я. Будто колыхнулся Сумрак, вздрогнул, выплескивая энергию, и застыл.
    
— Пойду-ка я надеру Наде уши, — сказал я.
    
— Девочкам уши драть нехорошо. — Гесер встал. — И это не она.
    
— Это Тигр, — сказал Жермензон, вставая.
    
— Антон, бери дочку и уходи. — Алишер достал из кармана браслет из трех переплетенных колец — золотого, серебряного и медного. Продел в него левую руку, поболтал в воздухе, будто примеряясь к незримому грузу.
    
— Вы чего? — спросил я. — Вы же сказали…
    
— Мало ли, что мы сказали, — пожал плечами Жермензон. — И вообще… если удастся выгадать час-другой — это может все решить. По Сумраку он не пройдет, Гесер?
    
— Нет, — твердо сказал Гесер.
    
— Может, все-таки попросить Инквизицию… или Завулона…
    
— Я просил. Четверть часа назад. В помощи отказано.
    
— Тогда своими силами, — бодро произнес Жермензон. — Очень любопытный… как вы, молодежь, это называете, Али?
    
— Экспириенс, — сказал Алишер и встряхнул рукой с браслетом. Его тело окутало белое свечение. Он тряхнул рукой снова, свечение угасло.
    
— Точно, — просиял Жермензон. — Экспириенс! Не думал, что меня что-то сможет удивить, но этот Тигр — и впрямь новый жизненный опыт.
    
И в этот миг наверху грохнуло. Сильно, гулко — будто что-то взорвалось. Маги подняли головы, прислушиваясь.
    
— Семен, — сказал Гесер. — Я же велел не вмешиваться… Жалко, что в Дозоре не практикуются телесные наказания.
    
— Можно ввести, — оживился Жермензон.
    
— Он осторожненько, — сказал Алишер. — Ребята не хотят сдавать офис без боя. Ну… хотя бы символически…
    
Гесер посмотрел на меня:
    
— Антон, твоя задача проста. После того как Тигр спустится по лестнице и появится в том конце коридора, у нас будет от трех до пяти минут. Ты можешь что-то сделать… для очистки совести. Одно-два заклинания, только постарайся его не злить… А потом хватай дочь и уходи. Она сумеет открыть портал.
    
— Я и сам могу, — без особой убежденности сказал я.
    
— Вот и хорошо. Уходите. И даже не пробуй прихватить с собой пацана. Не геройствуй понапрасну, тебе еще жить да жить.
    
— Не стану, — кивнул я, с отвращением понимая, что говорю правду.
    
— Мы тоже постараемся максимально его задержать, а потом уйдем, — сказал Гесер, то ли для меня, то ли для Жермензона и Алишера. — Вдруг эти минуты чему-то помогут…
    
Наверху пронзительно засвиристело — будто вырывался под большим давлением пар из маленького отверстия. Что они там творят? Или это Тигр?
    
— Красивая сцена, — внезапно сказал Жермензон. — И очень позитивная… интернациональная… Тибетец, казах и два еврея пытаются спасти маленького русского мальчика…
    
— Я не еврей, — поправил я.
    
— С фамилией Городецкий? — заинтересовался Жермензон.
    
— Это старинная русская фамилия! От названия городка на Волге, там мои предки жили.
    
— Тогда еще красивее, — решил Жермензон. — Тибетец, казах, русский и еврей…
    
Гесер посмотрел на Жермензона и спросил:
    
— Так ты что, Марк, еврей, что ли?
    
— Подкалывай, подкалывай, — пробурчал Жермензон.
    
Наверху часто-часто застучало — будто кто-то включил швейную машинку. Или начал стрелять из автомата, что, пожалуй, было более вероятно — вряд ли Тигр согласился оставить мальчика в покое за пару хорошо пошитых штанов.
    
— Оптимисты, — фыркнул Гесер.
    
— Ну почему бы и не попробовать? — пожал плечами Жермензон. — Знаешь, когда придумали порох, я был в восхищении. Против поднятой мертвечины — самое милое дело!
    
В коридоре вдруг заморгали и погасли лампы. Через мгновение они снова засветились, уже тусклее — сработал аварийный генератор. Но еще через пару секунд погасли насовсем.
    
Я взмахнул рукой и развесил вдоль всего коридора несколько магических огоньков. Гесер щелкнул пальцами и погасил два ближайших к нам, после чего проворчал:
    
— Учишь вас, учишь…
    
По лестнице застучали шаги. Неторопливые, но уверенные. Тигр сошел с лестницы, остановился в конце коридора. Посмотрел в нашу сторону — темнота, похоже, ему не мешала. Улыбнулся и сделал шаг.
    
Грохнуло — и Тигра окутал белый морозный вихрь. То ли туман, то ли вьюга… На секунду Тигр замер, потом с некоторым напряжением сделал шаг — и направился к нам.
    
— Я же говорил, что не сработает, — бросил Гесер через плечо.
    
— Но попробовать-то стоило! — обиженно ответил Жермензон.
    
Оба Высших чуть выступили вперед, прикрывая нас с Алишером. И в этот миг за спиной хлопнула дверь. Я обернулся и увидел Надю.
    
Дочка выглядела задумчивой, но, пожалуй, довольной. Подошла ко мне, взяла за руку. Спросила:
    
— Это он и есть?
    
Тигр тем временем остановился. На его лице появилось какое-то смущение и растерянность, будто нулевая, Абсолютная волшебница стала неожиданностью в его планах.
    
— А кого ты видишь? — спросил я. — Девочку?
    
— Нет. Тигра. Он большой, полосатый и у него горят глаза.
    
— Красиво, — вздохнул я.
    
— Папа, тигров нельзя убивать, они в Красной книге.
    
— Этого можно, — сказал я. — Только все не получается.
    
И вдруг Тигр заговорил. Во время нашей предыдущей встречи он не проронил ни слова, и я, честно говоря, был уверен, что он и не умеет говорить…
    
— Уйдите. Вы мне не нужны.
    
— И ты нам не нужен, — ответил Гесер. — Почему бы не уйти тебе?
    
Тигр покачал головой. (Интересно, как это видит Надя? Говорящего тигра? Шер Хана из мультика про Маугли?)
    
— Пророчество не должно быть услышано.
    
— Он всего лишь маленький мальчик, — сказал Гесер. — Оставь его в покое, дай ему время. Пусть пророчество прозвучит в пустоту. Пусть его не услышат.
    
— Риск, — сказал Тигр. — Прежде всего он пророк. Уже потом он — мальчик. Уйдите.
    
— Дай ему время, — повторил Гесер.
    
Вместо ответа Тигр пошел вперед. Видимо, время для разговоров кончилось.
    
Что именно сделали Великие, я не понял. Коридор будто затянуло разноцветной огненной паутиной. Синие, красные, зеленые, оранжевые нити повисли в воздухе, Тигр напоролся на них, его лицо исказилось, будто от боли. Но он продолжал идти. Медленно, но верно.
    
— Антон, уходите! — рявкнул Гесер.
    
Я посмотрел на Надю. Крепче сжал ее руку. Кивнул.