1 2 3 4 5 
Прислушавшись, я подошел к окну – закрытому ставнями, левому от окна в Москву. Приложил ухо к холодному металлическому листу.
За ставнями урчало, шипело, рокотало. Станки? Я открутил болт, мимолетно отметив, что пальцы держат гайку словно плоскогубцы. Рывком распахнул ставни.
Здесь тоже было солнце – только оно едва-едва вставало над морем, крошечным алым краешком обозначая восток. Почему никогда не спутаешь, встает солнце или садится, когда видишь его над морем?
Слева и справа тянулась линия пляжа – я распахнул окно, глотнул соленый и одновременно сладкий, не надышаться, морской ветер, высунулся по пояс и огляделся. Башня стояла на песчаном мысу, словно маяк или форпост от неведомых морских чудищ.
Но почему-то я чувствовал – здесь кракенов из Кимгима нет. А если и есть… у подножия своей функции я любого кракена порву голыми руками.
Сбежав вниз, я распахнул дверь. Выскочил – ноги увязли в песке. Обежал башенку. Песчаный мыс, метрах в трехстах за башней – зеленый берег. Никаких следов людей. Только рокочут, набегая на берег, волны.
Надо жить не в холодной Москве и выбираться к морю чаще чем раз в год, чтобы поступить иначе. Я разделся догола, добежал до берега и вошел в воду. Она была по-утреннему прохладной, но вполне сносной. Метров пять я брел по песку, погрузился по пояс, после чего поплыл. Через минуту осторожно пощупал ногой дно – дна уже не было. Я так и повис в соленой прохладной воде, слегка подгребая руками и глядя на встающее солнце. Потом развернулся и посмотрел на берег, на свою башню.
Нечего было и удивляться, что в этом мире башня выглядела как маяк. Стены из серого камня и розового ракушечника. На самом верху – зарешеченная площадка, слабо поблескивающие зеркала и стекла. Интересно, как зажигается свет? И должен ли я выполнять работу фонарщика?
Наверное, должен.
Окунувшись с головой, я поплыл в сторону берега.
Новый мир – хорошо. А старый друг – лучше. Я должен спасти Кешью.

Я снова принял душ – вода в море была соленой. Не удержался и еще раз постоял у окна, выходящего на море.
Солнце уже поднялось над горизонтом. От моря начинал дуть легкий теплый бриз.
Всегда завидовал тем, кто живет у моря.
А теперь оно у меня собственное – прямо за порогом. В пятнадцати минутах пешком от метро «Алексеевская».
Закрыть дверь снаружи было нечем. Да и не нужно. Если уж башня за ночь выращивала целый этаж с кухней и ванной комнатой, то не впустить внутрь бомжа она сумеет. Надвинув капюшон на мокрые волосы (солнце – это хорошо, но осень никто не отменял), я двинулся к метро. Денег оставалось немного, а я ведь собирался честно выкупить Кешью…
И тут мне пришла неожиданная идея.
Я остановился и начал голосовать. Уже через минуту притормозил «жигуленок» с мордастым лысым водителем, похожим на молодого актера Моргунова.
– До Студеного проезда, – сказал я дружелюбно.
– И скока?
– Полтинник. – Я улыбнулся еще шире, хотя меньше чем с сотни и разговор можно было не начинать. – Я думаю, этого достаточно.
– Да за глаза! – искренне воскликнул водитель. Перегнулся, открывая дверь. – Садись!
Способности таможенника явно не ограничивались знанием редких слов и умением ловить в воздухе ножики. Водитель что-то довольно мурлыкал себе под нос, а я расслабленно смотрел на проносящиеся мимо дома. Хорошо ехали, без пробок.
– Вот читал я тут недавно Генри Миллера… – неожиданно изрек водитель.
Вид водителя не внушал надежд даже на то, что он читал модных Мураками и Коэльо. Честно говоря, насчет Тургенева, Джека Лондона и Стругацких тоже существовали изрядные сомнения.
– Что именно? – спросил я. – «Тропик Рака»? Или «Тропик Козерога»?
Водитель уставился на меня в полном изумлении.
– Ну ничего себе! А ты-то откуда такие книги читал?
– Довелось… – Я и сам растерялся. – В юности, в родительской библиотеке…
– А, понятно. – Водитель успокоился. – Слушай, вот не понимаю я этой высокой литературы! Читаю, читаю… Что за беда такая? Если высокая литература – значит или говно едят, или в жопу трахаются! Вот как себя пересиливать – и читать такое?
– Вы не пересиливайте, – посоветовал я. – Читайте классику.
– Я Тютчева очень люблю, – неожиданно сказал водитель. И замолчал – как отрезало. Так мы и доехали до Студеного проезда – молча и в размышлениях о высокой литературе. Я попросил остановиться, чуть не доезжая до своего – бывшего – дома. Вручил водителю пятьдесят рублей, которые были безропотны приняты.
Странные встречи иногда происходят без всяких чудес.

Тому, кто дал имя Студеному проезду, не отказать ни в наблюдательности, ни в чувстве юмора. Летом Студеный – вполне милая улица, за которой кончается Москва и начинается Россия. Но осенью и зимой он вполне оправдывает свое название. Сразу вспоминаются святочные истории о девочках со спичками и куда более реальные, пусть и менее душещипательные, криминальные хроники об алкоголиках, прилегших отдохнуть в сугроб.
Я медленно обходил свой дом, пытаясь понять, как именно буду действовать. Воспользуюсь способностями функционала? Выбью пинком дверь, схвачу свою собаку и убегу? А хватит ли способностей? До башни – ровно десять километров.
Ровно?
Да, ровно. Плюс-минус пятьдесят метров. Я это знаю. Словно попискивает зуммер в телефонной трубке, которую слишком далеко отнесли от базы…
Что ж, значит, если мне захочется покуролесить где-нибудь на Пражской – у меня ничего не получится. Там я стану обычным человеком.
Но здесь, пожалуй, способностей у меня бы хватило. Я мог – точно мог – вскарабкаться по стене нашей девятиэтажки до соседских окон. И железную дверь мог выбить. Или, к примеру, открыть хорошие итальянские замки канцелярской скрепкой. Это все входило в положенный таможеннику набор способностей.
Вот только я не хотел – ни воровать, ни грабить. Оставшиеся у меня пять тысяч рублей – это та сумма, за которую могут продать случайно доставшуюся породистую собаку. А могут и не продать…
Но тут я вошел в свой старый двор, и вопрос отпал. На детской площадке, где дети отродясь не играли, среди унылых бетонных грибочков и гнутых железных качелей, соседская девочка выгуливала Кешью.
Очень удобная ситуация! Подойти, прикрикнуть на ребенка, забрать собаку… Родители и в милицию обращаться не станут. Порадуются, что с самой девочкой ничего не случилось.
А девочка сияла от счастья. Крепко сжимала поводок, оглядывалась по сторонам – ей хотелось зрителей. Она выгуливала собаку. Настоящую. Свою собственную! Я поймал ее радостный взгляд, меня она не узнала, конечно же. И понял, что отобрать собаку не смогу. Ну… если только Кешью сам не бросится мне навстречу.
Кешью не бросился. Деловито бегал по площадке, выбирая места посуше. Принюхивался к меткам соседских собак. Кое-где задирал лапу и оставлял ответное послание.
Я подошел поближе, достал сигареты и закурил. Кешью жизнерадостно тявкнул и подошел ко мне. Он никогда не был слишком агрессивным и, если, по его мнению, хозяину опасность не грозила, готов был поздороваться с прохожим.
Конечно, если прохожий ему самому нравился.
Опустив руку, я позволил ткнуться в ладонь холодному мокрому носу. Кончиками пальцев почесал Кешью горло. Пес благосклонно посмотрел на меня, привстал, оперся об меня, пачкая джинсы грязными лапами, и приветливо гавкнул.
Соседская девочка заулыбалась и сказала:
– Кешью только с хорошими людьми так здоровается!
– Кешью? Какое удивительное имя. – Я потрепал собаку по голове. – У меня тоже был… точно такой пес.
Я ожидал, что тут девочка насторожится. Все-таки собака у нее всего два дня…
– Ух ты, как здорово! – воскликнула девочка. – А у вас сука или кобель? У нас кобель. Мне его папа подарил, когда я в первый класс пошла. И сказал, что если буду плохо учиться – отберет!
Обещание вполне в духе Петра Алексеевича… Я посмотрел на девочку. Не врет. Точно не врет!
– Так сколько уже ему? – спросил я.
– Три с половиной года. Он еще молодой! И на двух выставках был чемпионом!
А я Кешью ни разу не водил на выставки. Времени не было. Заводчица говорила, что такую собаку стоит выставлять, но…
– Вижу, ты хорошо учишься, – сказал я. – Раз не отобрали.
Девочка звонко засмеялась.
– Конечно, на одни пятерки. Только это папа шутил! Вы не думайте, что он всерьез! Он Кешью никогда никому не отдаст!
Я затянулся посильнее и закашлялся. Блин. Что же происходит? Кешью не только мне не принадлежит! Он и у Натальи Ивановой никогда не был! Крепко выпивающий и грубоватый Петр Алексеевич подарил собаку своей дочке. И – что-то изменилось в их семье. Задерганная тихая троечница весело смеется, учится на отлично и когда говорит об отце – в голосе неподдельная любовь.
– Ах ты хулиган, – прошептал я, садясь на колени и позволяя Кешью лизнуть себя в нос. – Значит, не помнишь? Но тебе хорошо? Точно? И от тебя им стало лучше?
Кешью облизал мне лицо. Ему было хорошо. Он любил свою маленькую хозяйку и был абсолютно уверен, что большинство людей тоже достойны любви.
– Хорошая у тебя собака, – сказал я. – Ты ее береги. Я вот… потерял такую.
Лицо девочки тут же отразило весь ужас ситуации. Она кивнула. Сказала:
– У нас алиментный щенок скоро будет. Вы если хотите, приходите. Только они дорогие, извините.
– Подумаю, – пообещал я. – Я вообще-то тут знакомую ищу. Наталья Иванова зовут. Не знаешь такой?
Девочка подумала и покачала головой.
– Помню только, что в этом районе живет, – продолжал я. – И что на шестом этаже. Провожал однажды…
– Мы на шестом живем, – оживилась девочка. – Только у нас нет Натальи. У нас три квартиры на площадке. В одной живет тетя Галина… – Девочка понизила голос и повторила чужие слова: – Змеюка редкостная. В другой – мы с Кешью, папой и мамой. Между нами в однушке вообще никто не живет. Хозяевам, наверное, жилплощадь не нужна! Хоть бы сдавали, верно? Заработать можно хорошо. А то ни себе, ни людям! Папа говорит, надо посмотреть законы, может, можно эту квартиру отобрать. За неиспользование.
– Это вряд ли, – задумчиво сказал я. – Насчет щенка я подумаю, спасибо большое.
На прощание я снова погладил Кешью по загривку. И ушел не оборачиваясь.

Коте я позвонил, подходя к метро.
– Да? – очень подозрительно спросил Котя.
– Ага, – согласился я. – Именно. Это я.
Раздался тяжелый вздох.
– Котя, кончай дурить, – сказал я. – Мне посоветоваться надо.
– А мне – работать! – гордо ответил Котя.
– Что, на летний отдых зарабатываешь? – коварно спросил я.
– Почему бы и нет!
– Дай догадаюсь, как именно… «Когда-то я была веселой и общительной девочкой, а потом – увидела ее по телевизору…»
– «Раньше я была простым питерским пареньком по имени Лёха, – сказала Мэри с улыбкой. – Погаси сигарету, курение вредит здоровью!»
– У тебя появился социально позитивный подтекст! – удивился я.
– Это для газеты «Здравы будем», – виновато сказал Котя. – Они обязательно просят, чтобы помимо клубнички было о вреде пьянства, курения… Чего звонишь?
– Возьми десяток пива и приезжай, – попросил я. – Только пиво пусть будет холодное. И чипсов каких-нибудь, орешков…
Некоторое время Котя переваривал информацию. Потом сказал:
– Теплое пиво было бы проблемой, а вот… Что? Третья дверь открылась? Куда?
– В лето, – сказал я и выключил мобильник.

Здравые мысли подкрадываются неожиданно.
– Если бы ты, Кирилл, обладал системным мышлением, – переворачиваясь со спины на пузо, сказал Котя, – ты бы попросил меня взять крем от загара.
Солнце и впрямь начинало припекать.
– Если бы ты не был столь ленив – сгонял бы сейчас за кремом, – отрезал я. – Лето с меня, а вот все остальное – твое.
– И где я сейчас куплю крем от загара? – лениво спросил Котя. – Это либо дома искать, либо в парфюмерных супермаркетах вроде «Тверская-понты». Дай пивка…
Я протянул ему бутылку «Оболони». Не выдержал и спросил:
– Слушай, что ты все время берешь это пиво?
– Мне у них рекламная стратегия нравится, – усмехнулся Котя. – Представляешь, они писателям-фантастам предлагают упоминать в книжках пиво «Оболонь».
– И что?
– Ну, если в книжке десять раз будет упомянуто слово «Оболонь», то автору выплачивают премию. Прикинь?
– Так просто? – восхитился я. – «Оболонь», «Оболонь», «Оболонь» – и все?
– Десять раз подряд «Оболонь», – подчеркнул Котя. – Не меньше.
– А что такое вообще «Оболонь»? – спросил я.
– Болотистый берег реки.
– Серьезно? То есть «Оболонь» – это пиво из болотной воды?
– Но ведь вкусно же!
Спорить я не стал.
У такого моря и под таким солнцем, да еще и в ноябре месяце – любое пиво годилось.
– Странно все, – сказал я. – Понимаешь… я-то ждал, что Кешью страдает по Наталье… я его заберу. Заплачу, конечно! А оказалось – он у девочки три года. Неправильно это.
– Все правильно, – фыркнул Котя. – Ты еще не понял?
– Что?
– Ни Роза, ни Феликс не вспоминали про каких-то странных личностей, занявших их место. Вроде как ты должен был из жизни выпасть…
– Угу…
– А тебя – выпали. Заменили.
Я все-таки не мог понять.
– Как заменили?
– Она в себя нож воткнула? – спокойно спросил Котя. – Грудью на нож – и оп-ля? Словно в масло? И вот труп истекает кровью, сирены воют, ты в бегах…
– Блин…
До меня наконец-то все дошло.
Я вскочил. В бешенстве ударил ногой по песку.
– Блин! Блин! Блин!
– Понял? – Котя повернул голову и подслеповато посмотрел на меня. – Твоя Наталья Иванова, мышь белая, моль бледная – такой же функционал, как и ты. Почему-то ты не действовал так, как они от тебя ожидали. Они это предвидели. И у тебя заранее был раздражитель – наглая противная девица. Ты скажи – она ведь как раз того типа, что тебе наиболее противен, верно? Не просто чужая женщина, а мерзкая чужая женщина? Так?
Я пожал плечами.
– С тобой сложнее, чем с горничной и ресторатором, – невозмутимо продолжал Котя. – Я вчера вспылил, ты уж извини. Очень меня карта завела… Но у тебя не так просто все, Кирилл. Ты не обычный таможенник, которых здесь – как грязи. Что-то в тебе есть особое. Я, правда, еще не понял, что именно.
– А пытался? – мрачно спросил я.
– Да. Полночи думал. – Котя сел на песке, надел очки. Строго посмотрел на меня. – Слушай, Кирилл. Мы, наверное, и впрямь были хорошие друзья…
Я смутился – как всегда бывает, если начинаешь говорить с друзьями о дружбе. Это с приятелями хорошо получается.
– Море в центре Москвы, Кымгым твой гребаный…
– Кимгим!
– Кимгим, без разницы! Все это хорошо. С тобой дружить и приятно, и выгодно. – Котя ухмыльнулся. А потом очень серьезно продолжил: – Только ты не из рядовых масонов… функционалов. С тобой какая-то беда связана. И однажды, Кирилл, ты не успеешь перехватить все ножики. Так что я чувствую, для меня это все плохо закончится. Я сегодня утром сел писать очередную халтурку, а сам думаю – если Кирилл не позвонит до обеда, то я все телефоны отключу и постараюсь себя убедить, что мне все пригрезилось. Но ты успел. Урод.
Я смущенно посмотрел на Котю. Он был прав. Я его втягивал в какие-то приключения, вроде бы и интересные – и в то же время смертельно опасные. Но при этом у меня были тузы в рукаве: способности функционала.
– Котя…
– Ладно, проехали, это все лирика поганая. – Котя махнул рукой. – Море офигенное. Пиво холодное. Экология – убиться бумерангом! За это и помереть можно… Ты учебник кымгымский прочитал?
– Пролистал, – признался я.
– Ну и что тебя особенно удивило?
– Отсутствие государств.
– Во! – Котя погрозил мне пальцем. – Городок Кимгим на месте Калининграда – легко. Городок Зархтан на месте Питера – да запросто! С фонетикой им не повезло… Но если на весь земной шар ни одного государства – а только города и ничейные территории… это у нас что?
– Феодализм? – предположил я.
– Какой еще феодализм… – Котя сморщился. – Феодализм – это войны, это борьба за власть, это интриги… Нет, я не против, что никто в мире не воюет! Двумя руками за! Вот только это все само по себе невозможно. Искусственный мирок-то!
– Котя, у нас нет данных…
– У нас их вполне достаточно! – Котя встал с песка и потряс тощим кулаком. – Все там четко видно! Я даже точку бифуркации более-менее четко рассчитал…
И в этот момент со стороны башни донесся монотонный стук. Мы синхронно повернулись к ней.
– Пусть стучат, – решил я. – Таможенник имеет право отдохнуть?
– А ты не забыл, что у тебя сегодня комиссия намечалась? – спросил Котя.
Я стал торопливо одеваться.
Котя – тоже. И по ходу размышлял:
– Имею я право находиться у тебя? Может быть, мне спрятаться здесь?
– В Кимгиме в сугроб закопаешься! – огрызнулся я. – Ничего. Я имею право позвать в гости друзей. Наверное…
– Кирилл, ты сейчас тупи изо всех сил, – вдруг сказал Котя. – У тебя это здорово получается. Те, кто придет, – они не дураки будут.

12

Как-то уж так сложилось, что мне никогда не приходилось отчитываться перед комиссиями. В школе я был, с одной стороны, слишком способным, а с другой – слишком разболтанным, чтобы испугаться какой-нибудь «комиссии из гороно». В институте я учился в те годы, когда никаких комиссий попросту не было, в стране царила полнейшая анархия. Ну а работа менеджером в «Бите и Байте»… чего тут проверять? Не стырил ли я новую видеокарту для домашнего компьютера?
Нет, не стырил, взял протестировать, через месяц верну, она как раз устареть успеет, а если вам не нравится – увольняюсь, вон в «Макросхеме» на полторы штуки больше платят!
И все-таки поневоле унаследованный страх холодком елозил между лопатками.
Что поделать – непоротое поколение до сих пор лежит поперек лавки.
Ждет, пока для него розгу срежут.
Отряхивая песок с рубашки, я зашел в башню. Мельком подумал, что у дверей надо положить тряпочки… или специальные коврики, зелененькие такие, вроде травки из пластика.
В московскую дверь снова постучали.
Котя, стараясь придать себе максимально сосредоточенный вид (чему немного мешали две выпитые бутылки украинского пива), встал возле лестницы.
Я открыл дверь.
И уткнулся в три дружелюбные, хорошо знакомые физиономии.
Первым стоял известный юморист, звезда телеэкрана, щекастенький и морщинистый. Улыбка на лице была приклеена так крепко, что ему, наверное, приходилось напрягать мышцы, чтобы перестать улыбаться.
Рядом – известный депутат патриотически-оппозиционных убеждений. Он тоже улыбался, но у него это получалось лучше. Доверительнее. Даже хотелось вступить в одну с ним партию и начать радеть о народе.
Эти двое – ладно. Чего-то подобного я и ожидал.
А третьей была Наталья Иванова.
Живая и здоровая, приветливо кивнувшая мне. Только взгляд не вязался с приветливой улыбкой. Настороженный был взгляд.
Спасибо Коте, что так вовремя высказал свою догадку!
– Привет, Наташа, – сказал я, потянулся к девушке и чмокнул ее в щеку. – Рад видеть в добром здравии.
Политику я протянул руку и обменялся с ним крепким рукопожатием. Юмориста, если честно, хотелось огреть надувным молотом или запустить ему в лицо кремовый торт. Но я ограничился кивком и максимально дружелюбной улыбкой.
Наталья пристально смотрела на меня. В глазах ее что-то плавилось, перекладывалось, переключалось. Вперед выплывало сплошное дружелюбие и одобрение. Даже веселые морщинки побежали от уголков глаз, хотя обычно такие появляются у очень умелых стерв годам к тридцати – тридцати пяти.
А настороженность пряталась, уходила из глаз – куда-то поближе к душе.
Идиот.
Ведь только что мне советовали – тупи! А я проявил себя догадливым, не удивился тому, что Наталья жива.
– Ты не в обиде на меня, Кирилл? – Наталья тоже потянулась навстречу и коснулась меня сухими, горячими губами. От ее приветливости веяло холодом.
– Да что ты! – Я заставил себя засмеяться и кивнул юмористу, словно призывая его разделить мое веселье. – Что ж я, идиот? От такого – кто откажется? Объяснила бы сразу, разве я…
– Объяснить никогда и ничего нельзя. – Наталья слегка убавила свою фальшивую приязнь. – Мы пройдем?
– Конечно! – Я отступил с дороги, мимолетно замечая и стоящие в сторонке дорогие машины, и нескольких крепких людей, окруживших башню. Троица вошла – и остановилась при виде Коти. – У меня тут друг… мы пивка попить решили, ничего?
Наталья внимательно посмотрела на Котю. Котя едва ли не по струнке вытянулся. И выпалил:
– Чагин Константин Игоревич! Двадцать пять лет! Невоеннообязанный по здоровью. Журналист!
– Какой еще журналист? – брезгливо спросила Наталья.
– Сенсационник! – выпалил Котя.
– Это у тебя Кирилл ночевал?
– Было дело, – с готовностью согласился Котя. – Только я не помню, я все забыл, мы потом заново познакомились… Вы не подумайте, я здесь не в профессиональном качестве! Чисто по-дружески. Я Кирюхе не враг!
– Главное – себе врагом не будь. – Наталья явно приняла какое-то решение относительно Коти. – Дружи, конечно. Друзья – это очень важно.
– Старый друг борозды не испортит! – скрипуче произнес юморист. С надеждой посмотрел на Наталью. Потом на политика.
Наталья его проигнорировала, политик поморщился и сказал:
– Женя, ты не на работе…
– Показалось, что смешно! – с вызовом сказал юморист и пожал плечами. – Со всяким бывает!
– Давай лучше познакомимся с молодым человеком, – миролюбиво сказал политик. – А то я догадываюсь, как нас представили… комиссия, инспекция… ненавижу бюрократию!
– Ну, я вас знаю… заочно, – пробормотал я. – Вы…
– Просто Дима. – Политик развел руками. – Никаких церемоний, здесь все свои! Кирилл, Женя, Дима… э… Костя, Наташа. Как обустроились, Кирилл?
– Помаленьку… – Стараясь не смотреть на Наталью, я принял смущенный вид и промямлил: – С деньгами плоховато… жить-то есть где, но надо же питаться… телевизор, опять же, чтобы от родной страны не отстать…
Политик кивнул. Посмотрел на Наталью – та стояла на лестнице, внимательно оглядывая второй этаж башни. Сказал:
– Наташа… разве у вас не положено выдать какие-то подъемные? Пока человек к работе приступит…
Странные отношения были внутри этой троицы. Я четко определил юмориста как самого безобидного и взятого «для массовости», а вот кто главный – Наталья или Дима, – понять не мог.
– Сейчас выдам, – согласилась Наталья. – Кирилл, третий этаж открылся?
– Кухня и ванная.
– Замечательно. – Наталья спустилась с лестницы и подошла ко мне. Глядя мне в глаза, на ощупь достала из сумочки толстую пачку сине-голубых банкнот. – Сотни тебе хватит на обустройство?
Котя прищелкнул языком и явственно прошептал:
– Помещение большое…
– Не наглейте, ребята. – Наталья усмехнулась и вложила пачку мне в руку. – Какие двери открыты?
– В Кимгим, – сказал я. – Она первая. А сегодня утром… вот эта.
Конечно же, двери интересовали их куда больше моей персоны. Через несколько мгновений вся троица топталась по песку. На лицах было явное удовольствие. Юморист даже сбегал к воде, намочил ладони и вернулся – довольный и громко, с противной театральной интонацией декламирующий:

Зима! Крестьянин, торжествуя…
А я на Мальте, мне по…

Наталья вздохнула, но смолчала. Политик ослабил узел галстука. Снял белый пиджак и перекинул через руку. Сказал:
– Люблю море… Как замечательно, Кирилл. В Москве был всего один выход к морю. Из района Капотни, представляешь?
– А сколько всего башен в Москве?
– Не обязательно башен, в Капотне – подвал… Семнадцать таможен.
Я покосился на юмориста – теперь тот обходил башню, трогая стены, а временами даже пиная их, будто проверяя на прочность. Спросил:
– Это действительно Мальта?
– Это очень далеко от нашей Земли, – беззаботно ответил политик. – Не по расстоянию, конечно, по вееру. Это не Кимгим. Тут материки совсем другие. Людей нет.
– Курорт.
– Именно. Будешь пользоваться популярностью.
– Мы в тебе не ошиблись, – согласилась Наталья. – Что ж, Кирилл. Поздравляю. Это хорошая дверь. Впрочем… ты и сам это понял.
Я проследил ее взгляд – и обнаружил оставленные на песке пивные бутылки и пакетики с орешками. И не только я. Политик неожиданно направился к месту пикника, поднял две бутылки и открыл одна о другую. Сделал большой глоток.
Подкупило их море. Расслабило. Видимо, им очень хотелось иметь сюда еще одну дверку.
– От чего зависит, куда откроются двери? – спросил я.
– От таможенника, – секунду поколебавшись, объяснила Наталья. – Ты открываешь двери в те миры, которые тебе наиболее близки.
– А сколько всего миров? – спросил из-за спины Котя.
На этот раз Наталья колебалась дольше. Но ответила:
– Нам известно двадцать три. Это те, куда проходы открываются стабильно… хотя почти половина этих миров никому не нужна. Ходят истории про миры, куда проходы открывались нерегулярно… возможно, просто слухи. Некоторые миры встречаются часто, другие – реже.
– Кимгим часто, – предположил я.
– Кимгим – популярный мир, – согласилась Наталья. – Его даже используют в качестве промежуточного, если надо попасть в какой-то более редкий… Ладно, раз уж начали вопросы-ответы, то спрашивай дальше. Отвечу.
– Наталья, кто ты?
– Функционал.
– Я догадался. А точнее?
– Акушерка. – Ответ явно был заготовленный. И я послушно сделал удивленные глаза, после чего дождался пояснений: – Акушер-гинеколог. Ищу будущих функционалов и помогаю им проявить себя.
– Вчера вечером гулял по Кимгиму, познакомился с парочкой функционалов… – небрежно сказал я. И отметил, что информация для них внове. Наталья сохранила каменное лицо, политик чуть-чуть прищурил левый глаз, а вот юморист откровенно удивился. – Они меня ввели в курс дела. Но никто про акушерок не говорил.
– Это потому, что роды бывают нормальные, а бывают – осложненные, – мягко сказала Наталья. – В твоем случае все было… очень плохо. Пойдем, Кирилл. Этот разговор… для функционалов.
Она мягко взяла меня за руку и повела от башни к морю. Котя остался. И не только Котя. Политик и юморист тоже за нами не последовали. Так они, выходит, обычные люди?
– Они всего лишь люди, – негромко сказала Наталья. – Ни к чему им слышать… детали. Ты меня второй раз удивляешь, Кирилл.
– Первый раз – когда пришел с ножом?
– Да. Совершенно не соответствовало твоему характеру. А сейчас ты удивительно быстро освоился. Хорошо, я тебя недооценила. Давай определимся раз и навсегда, Кирилл. Между нами – мир?
– А если нет? – спросил я.
Наталья дернула плечиками.
– Тут твоя территория. Ты меня можешь в бараний рог согнуть. Но потом…
Я кивнул:
– Понятно. Придет функционал-полицейский. Наталья, один вопрос. Почему именно я стал таможенником? Эта какая-то врожденная особенность?
– Нет, – неохотно сказала Наталья. – Кажется, нет. Механизмов я не знаю, да и знать не хочу.
– Ты же акушерка.
– И что? Мне сообщают, что кто-то станет функционалом. Я наблюдаю за ним. Обычно человек стирается из реальности легко и быстро. В его квартире появляется кто-то другой, его рабочее место тоже занимают. Но иногда все сложнее. Твоя квартира изменилась, но вместо тебя никто не возник. На твоей работе образовалась вакансия.
Я вспомнил, с какой готовностью шеф предложил мне устроиться на работу в «Бит и Байт», и неохотно кивнул.
– Забывали тебя медленно, – продолжала Наталья. – Пришлось подменить тебя. Занять твое место и надавить как следует. А что делать? Ты как-то ухитрялся цепляться за окружающий мир…
– Или мир за меня? – пробормотал я. – Понятно.
– Вся моя вина в том, – сказала Наталья, – что я тебя немного подтолкнула. Ускорила твое превращение в функционала. Этой симуляцией… чтобы ты сам расхотел быть собой. Любой другой функционал на моем месте поступил бы так же. Ну?
Она склонила голову набок, заглянула мне в лицо. В уголках глаз опять возникли лучистые морщинки.
А ведь она вовсе не молода, понял я. Функционалы, наверное, вообще не стареют, консервируются в своем человеческом возрасте. Но Наталья стала функционалом вовсе не в двадцать с небольшим…
– Ты добрая женщина, – сказал я.
– Что поделать. Ты меня немного достал, Кирилл. Целые сутки держался. – Фальшивая благожелательность стала понемногу исчезать из ее глаз. Но ее место, слава Богу, занимало равнодушие. Наталья все-таки пришла к выводу, что я не опасен.
– Ну зачем было меня так пугать? Рассказала бы сразу…
– И этим бы все испортила. – Наталья фыркнула. – Не учи функционала исполнять его функцию.
– Поговорка?
– Вроде того. Мир?
– Мир. – Я ухмыльнулся и пожал ей руку. – А все-таки ты из меня жилы потянула…
– Зато какая плата. – Наталья кивнула на шипящую полоску прибоя, подкатившуюся к самым ногам. – Слушай дальше. Эти, – она глянула на политика с юмористом, – не функционалы. Они могут пользоваться нашими способностями. Ходить из мира в мир. Красиво стричься и вкусно кушать. Лечиться и учиться. Но особо с ними не откровенничай. Ты – функционал при своей функции. Они – производные. Дери с них пошлину, когда они идут через таможню. Будь вежлив, но строг. А вот функционалов у таможенников принято пропускать без лишних церемоний… если не совершается что-то совсем противозаконное.
– Вроде провоза запретных товаров?
Наталья кивнула:
– Именно. Ну все, идем…
– Подожди! Еще пара вопросов.
– Да? – Наталья выжидающе посмотрела на меня.
– Откуда люди узнают про функционалов? Кто получает право пользоваться нашими… функциями?
– Кирилл, тебе деньги нужны? – Наталья прищурилась. – Вещи… посложнее табуретки и кастрюли? Безопасность?
– Нужны, – признал я и покосился на двух членов инспекции. – А еще юмор, да?
– Не все в мире меряется деньгами! Ты же открылся своему другу?
Отповедь была столь сурова и неожиданна, что я не нашелся, что ответить. Наталья победно улыбнулась.
– Тогда последний вопрос. Кто у нас главный?
– Ты все еще живешь в каком-то уродливом мире. – Наталья покачала головой. – Мире, где важны деньги, власть, положение в обществе; в мире жадных детей… Расслабься! Ты вышел за эти рамки. Главных нет. Мы все равны. Честно исполняй свою функцию – и у тебя все будет хорошо.
Развернувшись, Наталья двинулась к башне. Остановилась. Обернулась, посмотрела на меня:
– Пойдем. Я за то, чтобы признать твое вступление в функцию состоявшимся. А твой друг… что ж, нам могут пригодиться сметливые журналисты.

Они провели в башне еще с полчаса. После того как Наталья объявила, что довольна мной, обстановка стремительно потеплела. Мы все-таки ушли с пляжа, поднялись на кухню. Но перед этим политик выглянул из дверей, подозвал кого-то из охраны, и ему принесли бутылку шампанского. Настоящего, французского, конечно же, брют, в меру охлажденного, но не ледяного «из морозильничка… гляди, гляди, льдинки плавают, хорошо у нас морозит, правда?». Впрочем, сладкое «Советское шампанское», надутое углекислым газом купажное вино, иначе чем ледяным раз в год «под куранты» и невозможно пить.
Я нашел более-менее приличные фужеры из того набора посуды, что возник вместе с третьим этажом. Юморист сообщил, что «бытие на Руси есть питие», и мы выпили по глотку шампанского.
Потом я получил визитки от Димы и Жени. Наталья, конечно же, никаких координат мне не оставила. Но пообещала, что мы периодически будем видеться. И посоветовала купить десяток-другой визитниц, поскольку за ближайший месяц у меня перебывает несколько сотен известных людей.
Уже когда я провожал «комиссию», юморист окончательно меня добил – картинно хлопнул себя по залысине, закричал: «Голова моя седая, голова моя седовая!», бросился к машине, долго рылся в багажнике, вернулся со слегка помятой книжкой своей юмористической прозы – и очень долго писал автограф. Наталья даже не стала дожидаться – помахала мне рукой и двинулась пешочком в сторону метро. Небось торопилась на Черкизовский, китайскими штиблетами торговать… Зато политик вежливо дождался окончания эпистолярного действа, красноречивой гримасой дав мне понять, что это неизбежно.
Только когда разъехались последние машины, в которые втянулись скучавшие вокруг башни охранники (интересно, что они думали о причудах начальства?), я закрыл дверь и вопросительно посмотрел на Котю.
– Ничего так, – сказал Котя. Он был очень серьезен. – Ты молодец. Хорошо тупил. Особенно вначале: «Рад видеть в добром здравии».
– Это же я прокололся… – начал я. Осекся.
– Наоборот! – возмутился Котя. – Неужели ты и впрямь мог думать, что Наталья мертва? Если бы ты при ее виде испугался или растерялся – вот это было бы подозрительно… Нет, все хорошо. Ты себя вел как надо.
– А ты хорош! – не выдержал я. – Журналист-сенсационник!
– Хорошо звучит. – Котя гордо выпятил грудь. – Я не собираюсь всю жизнь писать истории «Как нелюбимая теща стала любимой женой». Вот напорюсь на сенсацию…
Он осекся, а я кивнул:
– Именно. Ты уже наткнулся. Где же твои сенсационные статьи? У меня фотки есть, можешь использовать.
Котя вздохнул, потер лоб. Сказал:
– И пива больше не хочется… Ты мне скажи, у нас что, вся власть – функционалы?
Я покачал головой:
– Он не функционал. Думаешь, почему меня Наталья увела в сторону? Некоторые люди в курсе и пользуются нашими услугами. Не обязательно политики…
Котю передернуло:
– Да уж! Еще юмористы.
– Он старается… – дипломатично сказал я, пряча за спину руку с книжкой. Ругать человека, только что получив от него автограф, было неудобно.
– Знаешь, какое у меня сложилось ощущение? – оживился Котя. – Эта твоя Наталья – она тоже мелкая сошка.
– Тоже?
– Слишком уж важничает, – не обращая внимания на вопрос, продолжал Котя. – Щеки надувает…
Его размышления прервал стук в дверь – со стороны Кимгима.
– Ты начинаешь пользоваться популярностью, – оживился Котя. – Серьезно подумай над табличкой на дверь с часами работы…
Я прошел к двери. Котя уже привычно встал в центре у лестницы (у меня закралось неприятное подозрение, что эта точка привлекает его возможностью быстрого отхода по маршруту «второй этаж – окно – Москва»). Хотя… если честно, на его месте, не обладая моими способностями, я бы тоже подстраховался.
Дверь открылась, впуская клубы холодного воздуха.
А вместе с ними – молоденькую черноволосую девчонку с раскосыми глазами.
– Прошу прохода! – выкрикнула девушка за мгновение до того, как мой кулак ударил ее в висок.
Я успел. Остановил руку.
Со стороны это выглядело так, будто я быстрым движением погладил девчонку по голове.
Сейчас на ней не было черного комбинезона. Юбка – чуть длинновата, но такие и у нас носят. Сапожки. Что-то вроде короткой дубленки. Коричневая меховая беретка.
Девушка как девушка. В метро никто бы и внимания не обратил. Ни на одежду, ни на тип внешности.
– Куда ты идешь? – спросил я.
– Куда… куда есть проход? – Она посмотрела через плечо назад. То ли со мной не хотела встречаться глазами… то ли ожидала, что кто-то появится следом.
– В Москву. И куда-то на берег моря, там нет людей.
– Море. – Девушка вошла, отстранив меня. Захлопнула дверь и закрыла ее на засов. Посмотрела на Котю, гордо вскинула голову. И наконец встретилась со мной глазами.
Она была напугана до полусмерти. До трех четвертей смерти, до девяти десятых. До того момента, когда даже паника исчезает, а остается обреченное спокойствие.
– Пошлина! – сказал я. – У тебя на поясе – метательные ножи. Холодное оружие длиной менее локтя оплачивается из расчета…
Одним движением девушка вывернула карман дубленки. Бросила на пол горсть монет, похоже – серебряных.
Это не было попыткой оскорбить. Она просто спешила.
– Хватит, – кивнул я. Деньги не надо было считать. Я знал, что заплачено с избытком, что более ничего облагаемого пошлинами у нее с собой нет. – Иди. Вон та дверь.
– Ты должен открыть, – сказала девушка. Облизнула губы. – Я спешу.
Я открыл дверь – интересно, у нее бы это не получилось? Картинным жестом указал на пляж. Девушка скользнула мимо меня. И тут же стянула дубленку, оставшись в черном свитерке.
– Подожди! – позвал я. – Скажи, зачем вы напали на гостиницу?
Прыгая на одной ноге, девушка стягивала сапог.
– Нам был нужен мастер.
– Какой?
– Любой. – Вслед за сапогами на песок полетели шерстяные носки. Это уже слегка напоминало стриптиз.
– Зачем? – не унимался я.
Девушка вынула из ножен метательный кинжал. Подтянула вверх юбку и стала быстрыми движениями подрезать ее на уровне колен.
– Была одна идейка… – туманно ответила она. И вдруг, повернувшись ко мне, с искренней ненавистью воскликнула: – Как же я вас всех ненавижу!
– И просишь у меня помощи?
– Не помощи! Прохода.
Секунду она держала нож в руке, будто размышляла, не метнуть ли в меня. Но разум одержал верх. Нож вернулся в ножны, девушка отвернулась, сделала шаг-другой босыми ногами, словно разминаясь. И побежала – легко и красиво – по направлению к берегу, к зеленым кущам вдалеке. Хорошо побежала, я бы не догнал… во всяком случае, в бытность свою менеджером.
– Куда она так спешит? – задумчиво произнес Котя.
– Не куда, а откуда, – поправил я. – Мне кажется…
Мне не казалось. В дверь из Кимгима постучали. Деликатно, но настойчиво.
– Может, не стоит? – Котя кивнул на дверь. – Ты мог отойти… в магазин, телевизор купить…
Я покачал головой. Котя не понимал – я не мог не открыть. Если я действительно находился в башне, то притвориться отсутствующим было выше моих сил. Все равно что пытаться сдержать чих.
Все, что я смог себе позволить, – это подойти к двери очень неспешно, открыть ее неторопливо и не сразу впустить человека, который стоял на пороге.
Мужчина лет тридцати. Высокий. Обычного телосложения. Разве что физиономия нестандартная – бывают такие люди, у которых форма лица не овальная, не круглая, а какая-то ромбовидная, словно из конструктора «Лего» человека строили. Очень легко одет, словно прохладным летним вечером вышел погулять, – курточка-ветровочка, какая-то легкомысленная беретка на голове.
– Привет! – Мужчина крепко пожал мне руку. – Ты Кирилл, знаю. Феликс о тебе много хорошего рассказывал. Я – Цайес.
Я еще раз подумал, что жителям Кимгима не везет с фонетикой. А судя по грустному вздоху Коти – мы с Цайесом говорили вовсе не на русском языке.
– Но ты меня зови просто – Цай, – доброжелательно продолжил он. – Я знаю, наши имена для вас странно звучат.
– Кирилл, – ненужно представился я. И, невольно заражаясь его манерой, добавил: – Можно Кир.
– Твой друг? – Цайес кивнул на Котю, приветливо махнул рукой. – Замечательно… Куда убежала девушка?
– Туда.
– Пошел я… – Цайес вздохнул и уверенно двинулся к нужной двери. Рубчатые подошвы ботинок оставляли на полу комья талого снега. – Если не затруднит, брат, не уходи никуда с полчаса. Я быстро.
Он открыл дверь без всяких проблем. Вышел, огляделся. Пнул ногой сброшенную девушкой куртку. И побежал по ее следам – вначале неторопливо, но с каждой секундой все более и более ускоряясь. При этом в его движениях не было той мрачной механической монотонности, с которой устремляются в погоню терминаторы или вампиры в голливудских фильмах. Нет, он бежал раскованно, свободно, временами без всякой причины подпрыгивая – не то стараясь высмотреть жертву, не то просто радуясь бегу, песку, морю, солнцу.
И вот это было куда страшнее киношных монстров.
– Это функционал-полицейский, – сказал я.
– Я понял, – тихо ответил Котя. – Может, зря ты его пропустил?
– Она ведь пыталась тебя убить.
– Все равно. У нее ни одного шанса нет…
– У меня тоже. Если бы я его не пропустил, он бы сам прошел.
– Ты же на своей территории! – напомнил Котя. – При функции, так сказать!
Может быть, он и был прав. Может быть, я смог бы выстоять против дружелюбного полицейского. Под ним ломался бы паркет… пардон – «массивная доска», на голову падали бы всякие стропила и балясины. Функционалу дома воистину стены помогают. Оторванные руки-ноги немедленно прирастали бы ко мне обратно. Я был бы быстр, неутомим и дьявольски силен. И в итоге победил бы полицейского.
Зачем?
– Зачем? – спросил я. – Зачем мне его останавливать? Он преследует бандита!
– Даму!
– Бандитку!
Я посмотрел на друга и честно сказал:
– Котя, мне он не понравился. Если честно – я испугался.
И Котя сразу поник и перестал наседать. Снял очки, стал протирать уголком несвежего носового платка. Неохотно сказал:
– Я тоже. И подруга эта мне несимпатична. Только напускать на нее полицейского – все равно что овчарку на болонку натравить.
Я развел руками:
– Котя, а чем эта болонка думала, когда начинала гавкать? Пошли допивать пиво.
– Ты способен пить пиво, когда где-то убивают женщину? – ахнул Котя.
– А ты способен?
Котя подумал и грустно признал:
– Способен. В мире все время кого-нибудь где-нибудь убивают. Не умирать же от жажды.

13

Есть вещи, которыми совершенно невозможно заниматься, если напряженно чего-то ждешь. Нет-нет, секс к их числу вовсе не относится!
Но представьте себе, что ваша любимая девушка задержалась допоздна. У нее нет с собой телефона. Ваш район пользуется заслуженной дурной славой, но вы не знаете, откуда приедет любимая, и не можете даже встретить ее у остановки. Вам остается только сидеть дома и ждать…
Можно снизить драматизм ситуации. Представьте, что прохудившаяся батарея медленно, но верно затапливает вашу квартиру кипятком. А вызванная аварийная бригада все никак не доедет к вам…
Так вот скажите, вы сможете в такой ситуации читать увлекательный детектив, пить пиво или смотреть веселую комедию? Нет, конечно же. Есть масса других способов, которыми вы сможете убить время, – клеить пластиковую модель танка Т-34, общаться на форуме в интернете, вышивать крестиком. В общем, все то, что занимает пальцы рук, но не требует даже минимальной работы мозга.
– Не пьется, – мрачно сказал Котя, отставляя бутылку.
Мне тоже не пилось. К тому же пиво нагрелось, орешки и чипсы набили оскомину, чудесный морской пейзаж больше не радовал. Организм явно был не в восторге от таких прыжков из зимы в лето.
– Ай-цвай-полицай. – Котя все поглядывал вслед ушедшему Цайесу. – Кирилл, а я ведь начал отличать функционалов от обычных людей.
– Как? – заинтересовался я. – Ауру видишь?
– Какую еще ауру? Чушь это, сказки… Смотрю на человека – и знаю, что он функционал. Кстати, баба мне тоже показалась… подозрительной на этот счет.
Я не стал спорить. Ну как спорить с человеком, который не может ничего объяснить, а говорит «знаю»?
Некоторое время мы валялись на песке, загорая и отогреваясь. Московская осенняя сырость, успевшая уже оккупировать организм, неохотно испарялась. Я вспомнил чьи-то рассуждения, что если бы Петр Первый перенес столицу России не к Балтийскому морю, а к Черному – жизнь в России потекла бы совершенно другим путем. Вздохнул и мысленно согласился. Ну чем Петра привлек холодный и сырой балтийский берег? Впрочем… Может быть, в его время на месте Питера стояла какая-нибудь башенка… и самодержец мог преспокойно отправиться к теплым морям?
Да нет, чушь какая… Как тайну ни храни, а должны быть какие-то предельные сроки на секретность. Со времен Петра информация бы расползлась…
– Полицай бежит, – сказал Котя.
Я сел, приставил к глазам ладонь козырьком, закрываясь от солнца. Почувствовал, что уже слегка перегрелся. Пора в Москву… Полицай действительно бежал обратно, все тем же свободным, красивым бегом – в человеческом мире так умеют разве что какие-нибудь масаи и эфиопы.
Он был один.
– Убил, – тихо и с нескрываемой неприязнью сказал Котя. – Свернул девчонке шею и бросил в джунглях умирать.
Почему «свернул шею и бросил в джунглях умирать»? Вряд ли и сам Котя это знал. Но благодаря своей нелепости образ сразу ожил. Я представил, как Цай догоняет девчонку – та старается бежать быстрее, вязнет в песке, цепляется за лианы, в ужасе оглядывается, кричит, наконец спотыкается – и падает лицом в грязную лужу… Цай прижимает ей коленом спину, резко дергает за волосы, ломая шейные позвонки, вытаскивает из грязи и бросает умирать – еще живую, но парализованную, не способную ни пошевелить руками-ногами, ни даже закричать. Глупая девчонка, посягнувшая на власть злых функционалов, лежит под пальмами и смотрит в высокое небо. По ее лицу бежит маленький крабик, подбирается к глазам, поводит ниточками-усиками и поднимает маленькую, острую, похожую на маникюрные ножницы клешню…
– Тьфу, дурак, – прошептал я. – Тебе надо криминальную хронику писать, а не порно!
– Я пишу иногда, – грустно ответил Котя.
Цай был уже рядом. Помахал рукой, перешел на шаг. Он не запыхался, не вспотел и никак не выглядел человеком, только что преодолевшим десяток километров. Но вот лицо у него было… раздосадованное.
– Сорок пять минут ждем, – поглядев на часы, сказал я.
– Думал, быстрее обернусь, – без смущения признал Цай. Сел рядом с нами, взял бутылку пива, прижал к губам. Заходил под кожей кадык. Он высосал бутылку в один прием, шумно вытер пену со рта, улыбнулся. – Провела меня, зараза!
– Что вы говорите? – радостно воскликнул Котя. По лицу его расплылась улыбка: полицейский заговорил по-русски.
– Бегает хорошо, – объяснил Цай. – Я ее увидел. Но понял, что догоню слишком поздно.
У меня будто что-то щелкнуло в башке.
– Там, где лишитесь способностей?
– Ну да, – горько признал Цай. – До твоей башни от моего участка – пять с половиной километров. Девчонку я догнал бы в десяти километрах отсюда. Там я превратился бы в обычного человека. А она – тренировалась, училась убивать. Ее навыки не пропадут.
– То, что миры разные, – не важно? – спросил я.
– Не важно. Расстояния до точки перехода складываются.
– Как же она тебя обогнала? – с наигранным сочувствием спросил Котя. Так фальшиво, что я испугался, не получил бы он затрещину от полицая. – Ай-ай-ай… простая девушка…
– Простая? – Цай засмеялся. – Она такой же функционал, как я или твой друг. Вот только она предала свою функцию.
Видя наше непонимание, Цай пояснил:
– Бросила свою функцию и ушла! Ладно, никто ее не неволит. Но теперь мутит воду. Организует группы сопротивления. Подымает людей на борьбу против нас. Ну не глупо ли?
– А кто она была? И откуда? – заинтересовался Котя.
Ох, чует мое сердце, слишком уж заинтересовался! Видимо, вчерашняя девица потеряла в его глазах всякую привлекательность, едва выяснилось, что она завела нас в ловушку. А свято место пусто не бывает…
– Не наша и не ваша, – туманно ответил Цай. – Была врачом, дуреха… Мне пора, друзья. Встретимся завтра у Феликса!
Он хлопнул меня по плечу, Коте неопределенно махнул рукой и двинулся в башню. Я растерянно окликнул его:
– Цай! Она вернется к башне?
Цай остановился и пожал плечами:
– Возможно. А что?
– Мне ее задержать?
Невинный вопрос явно озадачил полицейского.
– Можешь, да. Зачем?
– Она ведь наш враг.
– Да… – Казалось, Цай вот-вот впадет в ступор. Будто английский джентльмен, чей верный старый дворецкий вдруг уселся за обеденный стол, взгромоздил на него ноги и закурил вонючую сигару… – Но ты же не полицейский! Зачем тебе ее задерживать?
– Она напала на меня, – напомнил я.
Цай просиял.
– Тогда – задержи. Если хочешь. Или убей.
Когда он скрылся в башне, Котя задумчиво произнес:
– Нет, ну ты погляди, как у них все просто… Задержи или убей!
– У нас, – мрачно сказал я.
– У вас, – согласился Котя. – Ага. Слушай, Кирилл, ты можешь мне денег одолжить? Тысяч пять?
Я чуть было не спросил, откуда у меня деньги. Но вовремя вспомнил про «подъемные». Достал пачку, отсчитал пять бумажек. Поинтересовался:
– Хватит?
– Ага. – Котя как-то очень напряженно и неловко взял деньги. – Я через полчаса вернусь. Подожди.
– Вы с Цаем сговорились? – спросил я, ничего не понимая. Но Котя уже решительно шагал к башне.
Интересно, зачем ему так спешно понадобилось без малого двести баксов? Купить бутыль какого-нибудь навороченного французского коньяка? Не в Котиных привычках. Еще десять ящиков пива? Тоже сомнительно.
Перебравшись в тень от башни (песок был прохладный и чуточку влажный, но это оказалось даже приятно), я улегся поудобнее. Имеет право бедный задерганный функционал, которому предстоит невесть сколько лет работать на таможне, отдохнуть на пляже? Имеет. И даже чуточку вздремнуть…
– Вставай, таможня!
Я открыл глаза. Посмотрел на Котю. Рывком сел. И спросил:
– Ты чего? В Паганэля решил поиграть?
Выглядел Котя убийственно! На нем были коричневые дырчатые сандалеты на босу ногу, зеленые мешковатые шорты, уже сейчас тянущаяся по вороту оранжевая футболка. На голове – что-то вроде лимонно-желтой панамки для детсадовца-переростка. Через плечо – спортивная сумка из кожзаменителя, белая с синим.
– А что? – воинственно спросил Котя.
– Ты выглядишь как пачка с фломастерами, – пробормотал я. – Китайскими фломастерами. Ты чего? Ты куда?
Котя вздохнул. Вложил мне в руку какие-то бумажки.
– Возьми… сдача… Остальное отдам… потом.
Я посмотрел – там было несколько мятых десяток.
– Не могу я дома сидеть, Кирилл, – сказал Котя. – Ну как дома сидеть, когда такое творится? И здесь не могу. Кто я по сравнению с вами? Ну кто?
– Кто? – пробормотал я.
– Да никто! – горько ответил Котя. – Что я буду при тебе сидеть, будто домашний зверек? Лучше пойду я… посмотрю, что это за мир.
– Ага, – сообразил я, едва взгляд Коти обратился к лесу. – Ну… иди. Что ж плохого. Не заблудишься?
– Я купил компас. – Котя продемонстрировал мне настоящий туристический компас. – Тут спортивный магазин, я как от метро шел – приметил. Еще топорик, спички туристические, тушенку, сахар… Лопатку туристическую.
– Зачем?
– Говорят, полезная вещь в походе.
Я посмотрел в его храбрые глаза, стеснительно спрятавшиеся за линзами очков, и вздохнул:
– Почему рюкзак не взял?
– Дорого, – неубедительно соврал Котя.
– Да не ври! Рублей триста-четыреста, если плохой. Не дороже этой сумки.
– Не умею я рюкзаки носить…
– Рюкзак – не акваланг, Котя.
– У меня с рюкзаком вид как у идиота.
– Это ты с сумкой будешь идиотом, – продолжал я битву. Честно говоря, турист из меня был немногим лучше Коти, но все-таки…
– Никаких рюкзаков, – уперся Котя. – Я плечи натру, буду за каждую ветку цепляться…
– Хрен с тобой, – сдался я. – Лекарства?
– Бинты, йод, анальгин. И левомицетин. Лучшая вещь от поноса.
– Котелок взял? Крупу?
– Да зачем мне котелок, что я, буду кашу варить? Я ее ненавижу. Тушенка, сгущенка, сахар.
Я молча потянул к себе его сумку. Котя не дал, отдернул.
Но оказалось, что мне и не нужно заглядывать в сумку. Все-таки я был таможенник.
– Еще сухарики ржаные, диетические, «Елизавета», – сказал я с сарказмом. – Через полчаса их консервными банками в труху сотрет. И свежий номер «Спорт-экспресса». Ты бы лучше рулон туалетной бумаги взял! Детский крем от опрелостей… да, полагаю, ноги ты себе быстро собьешь. А зачем тебе в джунглях упаковка презервативов?
Котя покраснел как рак. Но ответил твердо:
– Я читал, что их выдают всем американским коммандос. Потому что очень полезная вещь в любых жизненных обстоятельствах.
– Тьфу на тебя, – только и сказал я. – Подожди тут!
Конечно, у меня не было рюкзака и котелка. Но я нашел туалетную бумагу, приличную кастрюльку и немного продуктов взамен обреченных сухариков. Еще в пользу влюбленного туриста был пожертвован хороший нож (я понимаю, топорик в походе – это хорошо, но как без ножа?) и мое собственное одеяло. Я туго свернул его в рулон и перевязал найденной на кухне веревкой так, чтобы одеяло можно было нести за спиной вместо рюкзака.
– Спасибо, – слегка виновато сказал Котя, принимая снаряжение.
– Ты бы хоть сказал мне, что собираешься делать!
Котя пожал плечами:
– Пойду к лесу. Прогуляюсь вдоль берега.
– Ну слава Богу, ты хоть в джунгли не собираешься…
– Это посмотрим, – храбро сказал Котя. – Да с чего мы взяли, что это джунгли? Может, березовый лесок? Из зверей – только зайцы?
– Ага. – Я посмотрел на густую темную зелень на горизонте. – Березки… зайцы… Да-да. Слушай, Костя… ты поаккуратнее.
– Хорошо.
Мы неловко пожали друг другу руки, Котя перехватил поудобнее свою идиотскую сумку и пошел к лесу.
А я постоял несколько минут, глядя, как он уходит. Медленно, увязая в песке. Совсем не так, как унеслась бывшая докторица, подавшаяся в террористки, совсем не так, как Цай-полицай. Обычный городской житель, попавший на природу и даже не пытающийся изображать матерого путешественника.
Я подумал, что у меня с самого начала переделок было ощущение, будто я – герой приключенческого романа. То сплошной детектив вокруг, то мистика, то фантастика… На самом деле так бывает у каждого человека и всегда, только жанры обычно не такие увлекательные. Обычно мы – герои сопливых мелодрам, где нет ни прекрасных принцесс, ни отважных рыцарей; нудных производственных романов, в которых никому не нужен твой трудовой подвиг; буффонад, где в роли паяца – ты и никто другой.
Сейчас, глядя вслед Коте, отважно шагающему в чужой мир в одеяниях дачника, вышедшего прополоть морковь, я вдруг подумал – вдруг это его роман? И это Коте суждено идти по чужим мирам, от таможни к таможне, постепенно обрастая мускулами, овладевая искусством боя на туристическом топорике (и лопатке!), расправляя чахлую грудь и расширяя тощие плечи. Где-то на пути офтальмолог-функционал исцелит его близорукость. Потом Котя найдет свою смуглую принцессу, они возглавят народное восстание против функционалов и первым делом набьют физиономию Цаю… А я все буду сидеть в башне и орать на проходящих: «Куда прешься, там средневековье, а у тебя в кармане – пистолет Макарова!» Ведь кроме героев и злодеев, в приключенческих романах есть еще и те, кто растит хлеб, строит дома, ловит рыбу…
Тьфу!
Ну что за патетика!
Я повернулся и пошел в башню. Скорее всего Котя вернется завтра. Или послезавтра. Помятый и хватающийся за поясницу после ночевок на голой земле, разбивший очки и искусанный комарами…
Решив не уподобляться героям приключенческих романов, я набрал в ванной ведро воды, нашел швабру и тряпку. Скажите, ну каким идиотским должен быть механизм материализации предметов, чтобы создать половую тряпку заранее рваной и грязной?
Засучив рукава, я принялся мыть пол, начав с первого этажа. Не помню ни одного романа, где герой моет пол. Не геройское это дело. А что поделать, если наследили?
Швабра помогала плохо, пришлось согнуться и начать оттирать пол, как в детстве. После школы я все как-то пылесосом обходился… или мамиными визитами… или теми подругами, что хотели показать себя хозяйственными и домовитыми…
В дверь со стороны Москвы постучали.
– Входите, не заперто! – ехидно крикнул я, выпрямляясь. Поясница слегка ныла.
В башню вошел политик Дима.
Выглядел он очень странно. Как обычный человек. В джинсах, грязноватых туфлях и куртке «отечественного производителя», как это принято говорить у них, в парламенте. В политике так одеваются либо маргиналы, либо перед встречей с народом.
– Милости просим, – сказал я. – А я тут порядок навожу.
– Порядок – это хорошо, – кивнул Дима. – Давно пора навести. Кирилл, ты брось-ка свою тряпку. Нам с тобой надо поговорить, а времени у меня немного.
Я кивнул, бросил тряпку. Спросил:
– Если хотите, можно туда… на берег. Для полной приватности.
Дима покачал головой:
– В твоей башне нас никто не подслушает. Не бойся. Кофе напоишь?
– Растворимый. Ничего?
– Да ничего, – демократично махнул рукой политик. И ввернул редкий неологизм: – Растворяшку так растворяшку!
В некоторой растерянности я повел политика наверх. Вымыл руки, поставил кипятиться чайник. Турка на кухне имелась, но вот кофе молотого не было…
– Просто живешь, – сказал тем временем политик, оглядываясь. – Холодильник тебе надо. Я распоряжусь, чтобы тебе привезли… и продуктов. Последнее дело – голодать… Да. Я тут немного про тебя разузнал. Ты уж извини.
– Да ничего, ничего! – Я с удивлением понял, что властный голос депутата вызывает невольное желание с ним согласиться. Не знал бы, что обычный человек, – заподозрил бы политика-функционала. – Понимаю.
– Ты хороший, правильный парень, – продолжал политик. – Ну, политические твои взгляды мало меня интересуют, за кого хотел, за того и голосовал… Политика – она дрянь по определению, мы же понимаем. А все остальное мне в тебе нравится. Ты никуда не собираешься сваливать из нашей страны. Душой за нее болеешь. Вёл… ну, почти здоровый образ жизни.
– Подождите! – Я почти закричал. – Как разузнали? Я же… исчез из вашей реальности?
– Наталья дала твое досье, – пояснил политик. – Ты уж извини, мне пришлось выразить сомнения в твоем моральном облике, и она…
– У нее на меня досье? И что там написано?
– Там все написано.
Я замолчал. Очень неприятно узнать, что существует досье, где про тебя написано все. А еще неприятнее смотреть на человека, который это досье читал.
– Она же акушерка. Это ее работа – все знать о человеке, который станет функционалом. – Политик посмотрел на меня с явным сочувствием. – Ты не напрягайся так. Меня интересовало только одно: являешься ли ты патриотом своей родины. Выяснилось, что являешься.
– Родине требуется моя помощь? – Против воли прозвучало это не иронично, а скорее патетично.
– Да, Кирилл. Судя по тому, что ты подряд пробил двери и в Кимгим, и на море, в два самых популярных мира, у тебя хороший потенциал. А еще прекрасная смесь деловой хватки и романтизма. Я не припомню, чтобы на какой-то точке перехода совмещались два эти мира…
– И что от меня нужно? – наливая кипяток в чашки, спросил я. – Передавать диппочту? Доставить секретный пакет из Кимгима?
– От тебя потребуется открыть дверь в новый мир, – твердо сказал политик. – Я знаю, что этот мир существует. Но в него не открывали дверей больше пятидесяти лет. А у тебя, я уверен, получится.
– Зачем мне открывать эту дверь? – спросил я насмешливо. – Господам функционалам скучно в имеющихся мирах?
– Я не функционал! – вдруг рявкнул политик. Встал, гневно посмотрел на меня. – И не надо смотреть на меня будто я враг! Эта дверь нужна нашей родине. Твоей родине!
Мне захотелось прикрикнуть на него в ответ. Пусть в парламенте своем орет, у них там вечно потасовки, недавно на комиссии по нравственному воспитанию молодежи один депутат другому скулу кастетом сломал…
И вдруг, глядя на политика, я с удивлением понял, что он говорит вполне серьезно. Он не себе ищет каких-то хитрых удовольствий и не интригу против Натальи Ивановой и компании затеял. У него и впрямь мечта сделать жизнь в нашей стране лучше!
– Как я могу куда-то открыть дверь? – спросил я уже беззлобно. – Они сами открываются. Поутру.
Весь запал политика тоже куда-то делся. Он сел, взял чашку с кипятком, щедро сыпанул туда кофе. Честно сказал:
– Не знаю. Но ты же функционал. У вас должны быть… э… какие-то хитрости?
Прозвучало это почти жалко.
– Я в этом бизнесе недавно, – неуклюже пошутил я. Уселся напротив политика и спросил: – Так что именно надо? Куда идти?
Говоря это, я твердо понял – ответ мне не понравится. Вот даже несмотря на неожиданную симпатию к политику – не понравится! Он сейчас такое завернет…
Так и случилось.

14

В любой хорошей сказке есть момент, когда героя посылают на поиски. Иван-Царевич отправляется в поход за молодильными яблоками. Бильбо в компании шайки гномов плетется за сокровищами дракона. Гарри Поттер ищет тайную комнату. Атрейо устремляется на поиски границ Фантазии.
Все эти действия, очень развлекающие праздных зрителей, самому посыльному совершенно не нужны! Иван провел бы время на сеновале с румяной дворовой девкой; Бильбо выкурил трубочку душистого хоббитского табачка; Гарри Поттер, сублимируя подростковые комплексы, полетал на метле; Атрейо отправился на охоту за пурпурными бизонами. Но команда отдана: царь-батюшка гонит со двора, суровые гномы хватают за волосатые ноги, злой василиск ускользает в свое логово, Ничто методично уничтожает Фантазию. У героя нет выбора, и он отправляется в путь.
Надо заметить, что все эти поиски направлены на нахождение чего-то материального. Молодильное яблоко, мешок золота, мрачное подземелье под школой (кстати, любой ребенок знает, что мрачные подземелья есть под каждой школой), пограничный столб с надписью «Здесь у автора кончилась фантазия»…
Очень, очень редко герой отправляется за чем-то нематериальным. Нет, не за «тем, чего на белом свете вообще не может быть» – за этой фразой явно скрывается невидимый прислужник, сбежавший из «Аленького Цветочка». Только и вспоминаются, что спутники девочки Элли, которые в Изумрудном городе искали ум, храбрость и любовь… да и то – получили они в итоге отруби, опилки и касторку.
Вот я и ожидал, что политик Дима поведает мне об острой потребности нашей родины в золоте и бриллиантах, на худой конец – в древних секретах или новейших технологиях.
Я ошибался. Я его недооценивал.
Дима, не поморщившись, отхлебнул остывший кислый кофе и сказал:
– Я бы попросил тебя найти для родины национальную идею. Новую национальную идею.
Некоторое время мы смотрели друг на друга.
– А что еще найти? – спросил я. – Альтруизм? Ум, честь и совесть? Прибавочную стоимость?
– В альтруизм не верю; ум, честь и совесть у нас уже были. Прибавочную стоимость тоже не надо, обойдемся без революций. Нужна идеология.
– Дима, – сказал я твердо. – Со мной бы попроще, а? Я же готов помочь. Пусть всем будет хорошо – и Родине, и Москве-столице, и всему прогрессивному человечеству. Только я тупой от рождения. Пока мне не объяснят, в чем дело, – не понимаю.
– Существует мир под названием Аркан. Выходы туда открываются редко. Последний был на Урале, в Оренбургской области… разрушен в пятьдесят четвертом по решению ЦК КПСС… решение принимал еще Сталин, но при его жизни не успели… – Дима замолчал. Покачал головой: – Нет, не с того начал. Функционалы про Аркан говорить не любят, однако главное я выяснил. Он идентичен Земле. Это единственный мир, который в точности соответствует нашему. Разница лишь в том, что время Аркана опережает земное примерно на тридцать пять лет.
– Ага, – сказал я. – Это что – наше будущее?
– Не знаю, – ответил политик. – Если и будущее, то оно не предопределено. Но если удастся туда попасть… почитать газеты, порыться в учебниках и энциклопедиях… Станет ясно, какие опасности могут ждать страну. И что должны делать настоящие патриоты, чтобы помочь своей родине.
Я спросил:
– Вы просили открыть туда дорогу? Ту же Наталью?
Политик поморщился:
– Ты не совсем понимаешь наши отношения… Я просил. Она ответила, что двери по заказу не открываются. И перестала общаться на эту тему. Рычагов давления на нее у меня нет. Что я могу противопоставить функционалу?
– Силу.
– Очень трудно. Ты догадываешься, как полвека назад уничтожили твоего коллегу-таможенника, державшего проход в Аркан?
– Нет.
– Ну и не знай. – Политик улыбнулся. – Он отказался закрыть проход в Аркан. Да и не мог этого сделать. По сути, ему требовалось бросить свою функцию… а он не хотел этого. Больше года власти торговались с функционалами. Все усложняется тем, что у вас нет явной верховной власти, только невнятная система старейшин и силовых лидеров. В конце концов функционалы согласились, что власти СССР имеют право выяснять отношение с непокорным таможенником один на один. Огромная страна против одиночки-функционала… мне кажется, ваши просто решили посмотреть, что произойдет. Кто кого пересилит…
– Ну и?
– Прохода в Аркан с тех пор нет, – туманно ответил Дима. – Насколько я знаю, в других странах тоже. А он нужен… так нужен!
– Хорошо, – сдался я. – Это интересно. Да и полезно, наверное. Я согласен.
Политик крепко похлопал меня по плечу:
– Молодец. Да ты представь – если мы будем знать, грозит ли стране внешняя опасность, какие действия власти народу понравятся, а какие – нет, какой должна быть правильная власть… это же огромная польза!
– Еще землетрясения, пожары, теракты, катастрофы, эпидемии… – добавил я.
– Цунами, извержения вулканов, – согласился политик.
Я подозрительно посмотрел ему в глаза. Издевается?
– Глобально надо мыслить, Кирилл, – укоризненно сказал политик. – Представь, что накануне тихоокеанского цунами Россия предупредила бы народы региона об опасности! Мол, наши новейшие спутники сообщили… Насколько вырос бы авторитет России на мировой арене!
– А… ну да, – признал я. – Как-то не подумал. Так что мне делать? Как туда открыть дверь?
Дмитрий встал, прошелся по кухне. Посмотрел в окошко на Кимгим. Сказал:
– Этот мир очень популярен. Каждый третий таможенник открывает сюда проход. Даже чаще… А знаешь почему? Это жюль-верновщина. Мир, где техника застыла на границе девятнадцатого и двадцатого века. Где создали огромные паровые машины и построили сети железных дорог вместо автострад. Где в океанах водятся чудовища, а земной шар еще не исследован до конца… к примеру, Австралия почти не заселена. Тут просто жить, Кирилл. Уютно. Многие тут любят проводить отпуск.
– Кто – многие?
– Политики. Там ведь и подурачиться можно. Поинтриговать. Он же лоскутный, этот мир. Города-государства, конфедерации из независимых княжеств и свободных территорий. Тут идут игрушечные войны – пятьсот человек против семисот, к примеру. С четкими правилами ведения войны. Даже злодеи все как один опереточные… Многие наши покупают себе домик в каком-нибудь городе, представляются путешественниками… и проводят там все отпуска. Народу говорят, что едут на Канары, а сами – сюда, на Землю-три.
– Земля-три?
– Ну да. Ты же не думаешь, что весь мир называется как один город? Кимгим популярен, но не более того… Твои вторые двери выходят на Землю-семнадцать. Там нет людей. Вначале думали, что это двери в далекое прошлое, но там совершенно обычные растения и животные. Все точь-в-точь как на Земле. Только нет людей. Популярное местечко для отдыха… Как полезут туристы, ты их начинай гонять, чтобы не устраивали шашлыки у самой башни. А то быстро все засрут!
– Как мне их гонять? Там же наверняка сплошь политики и олигархи. Да? И всякие деятели культуры.
Дима с иронией посмотрел на меня:
– Кирилл, очнись. Что тебе политики и олигархи? Подходишь, строго сдвигаешь брови, грозишь пальчиком – и безобразия прекращаются. Ты контролируешь переход между мирами в удобной точке Москвы. Это повнушительнее сотни нефтяных вышек, поверь…
– И все-таки я не понимаю, почему открылись именно эти двери.
– Открываются двери в те миры, куда ты хочешь попасть. Почему я и думаю, что у тебя может получиться: обычно Земля-три и Земля-семнадцать привлекательны для разных людей. Ты, похоже, достаточно разносторонний, раз открыл туда двери. Может, и с Арканом получится?
– Какой у него номер? – зачем-то спросил я.
– Это эпизодически открытый мир. Они не нумеруются. Просто Аркан. – Политик подошел к лестнице, задумчиво посмотрел на меня. – Пора мне. А ты попробуй, Кирилл. Я в тебя верю. Еще неделю-другую ты можешь помочь своей стране.
– А потом?
– Потом тебе станет на нее наплевать. – Дима огорченно развел руками. – Я потому и спешил с тобой поговорить. У тебя еще две двери, Кирилл. Два мира. Не прогадай, прошу тебя.
Он начал спускаться. Я – следом. Проводил политика и убедился, что либо его и впрямь никто не сопровождал, либо охрана ждала в отдалении от башни. Подняв воротник куртки и ссутулившись, будто сыщик в классическом детективе, Дима двинулся прочь.
– Национальную идею, – с легким восхищением сказал я, закрывая дверь. – Ну да! Лихо!
Конечно, в просьбе политика что-то было. Если и впрямь существует мир, где календарь давно ушел вперед, – почему бы не воспользоваться? Подложить соломки на те места, где предстоит падать?
С другой стороны – возможно ли это на практике? Из слов политика можно было понять, что Сталин приказал уничтожить переход в Аркан, когда узнал о развале Советского Союза. Допустим. А Хрущева и Горбачева не тронул?
Ох темнит политик! Все-таки насколько проще, когда тебя просят о чем-то материальном. «Бац… Вот голова дракона, король! Я выполнил свое обещание!» А в ответ: «И я выполню свое, принц! Вот тебе рука принцессы! Шмяк…»
Но все-таки я решил честно исполнить данное ему обещание.
Отчасти – чтобы помочь своей стране. Отчасти – из любопытства. Гигантские спруты на набережных и ласковые тропические моря – это интересно, конечно. Но долетят ли люди до Марса, построят ли город на Луне? Будет ли мировая война? Вылечат ли рак, СПИД и насморк? Снимет ли Питер Джексон «Хоббита»?
Я вдруг представил себе все те маленькие эгоистические радости, которые можно получить от двери в будущее. Пускай я могу лечить болезни у функционалов, а радостям гастрономии предаваться в ресторане Феликса. Но никто из них не напишет романа за Умберто Эко, не снимет фильм за Спилберга, не сочинит песню за Арбенина, не выпустит третий «Фоллаут».
Попробую. Лягу спать с мечтой о будущем.
Но отойти ко сну удалось не скоро.
Вначале я домыл пол на первом этаже. Потом убрал весь мусор с пляжа. Недопитое пиво вернул на кухню, пожалел об отсутствии холодильника – и сунул пару бутылок под холодную воду. Вернулся на берег, сел и стал смотреть на океан. За спиной садилось солнце, моя тень дотянулась до самой воды. Тень от башни, казалось, тянулась к самому горизонту.
Долго любоваться закатом мне не дали – постучали в дверь из Кимгима. Я почему-то решил, что это вернулся Цай.
Но это оказались два хорошо одетых джентльмена (язык не поворачивался назвать их иначе), похожих будто отец и сын или дядя и племянник, которые поинтересовались, куда можно пройти из моей башни.
Москва их не заинтересовала. У меня сложилось ощущение, что их вообще не интересовала наша Земля, – стало даже немного обидно. На морской мир они посмотрели с явным интересом, но он их тоже не устроил.
Мы очень вежливо раскланялись. На прощание старший из мужчин, которого я мысленно назвал дядюшкой, предложил мне сигару. Я подумал и принял подарок. Никаких тревожных ощущений в душе не возникло. Видимо, таможенник был вправе принимать мелкие подношения.
Вскоре после этого постучали в московскую дверь.
Эту компанию опознали бы завсегдатаи модных тусовок и ночных клубов. Даже я, хоть и не вспомнил имен, узнал популярного молодого рэпера (наяву он выглядел совсем мальчишкой – самоуверенным, пыжащимся мальчишкой) и блондиночку лет семнадцати из какой-то девичьей группы: то ли «Ириски», то ли «Тянучки», то ли «Сосалки». Никогда не мог запомнить названия этих странных коллективов, где главное не голос или текст, а несколько штук длинноногих миловидных исполнительниц, отличающихся только цветом волос.
С рэпером и певичкой была свита: два парня и две девчонки. Видимо, поклонники. Всем не больше двадцати. Судя по наглым глазам, дорогой одежде и припаркованным в сторонке машинам – тоже золотая молодежь. Только в отличие от рэпера и певички – веселящаяся на чужие деньги. Их папы-мамы когда-то удачно украли кусочек страны. Страна была большая, кусочек жирный, и теперь отпрыски могут проводить время, дрейфуя между парижскими бутиками (экстравагантные особы предпочтут лондонские) и модными европейскими дискотеками (продвинутая молодежь выбирает японские).
Из шестерых только один знал о функционалах – парнишка-рэпер. Певичка, похоже, путешествовала между мирами и не особо удивлялась. А вот золотая молодежь (мой папа почему-то называет таких мажорами) отчаянно трусила и от этого становилась все наглее и неприятнее. Рэпер сразу же выбрал Землю-семнадцать. Едва увидев океан, золотящийся под последними лучами солнца, молодежь принялась восторженно и обильно материться. Только крашеная медноволосая девчонка, виснущая на чахлом плече кавалера, пискнула, что «на Фарерах круче». Почему она вспомнила холодные Фареры – не знаю. Может быть, это единственное туристическое место, где ее приятели не бывали и не могли ничего возразить?
Мне очень хотелось отобрать у туристов алкоголь и рассованные по карманам галлюциногены. Но в мир-заповедник можно было ввозить любую дрянь.
Так что я обошелся тем, что содрал с них пошлину по полной. Даже за презервативы, которые были и у парней, и у девушек.
Они не спорили. И без малого две штуки рублей пошлины их ничуть не смутили. Я в прежней жизни с такой легкостью расстался бы с двадцатью рублями.
Закрыв за ними дверь, я поднялся в кухню. Пиво остыло. Я открыл бутылку, разорвал пакетик с фисташками. Выпил бокал, налил второй. Подошел к окну в Заповедник.
Молодежь купалась в море. Шумно и весело. Совсем как нормальные люди. Рэпер и еще один парень заплыли далеко от берега, остальные плескались на мелководье. Я посмотрел в сторону леса – никого. Где-то там беглая террористка. По ее следам упорно идет Котя – натерев мозоли, несколько раз споткнувшись, разбив очки… Ну не верю я в его способность передвигаться по пересеченной местности без травм!
Я вздохнул и подошел к окну в Кимгим. Там совсем уже стемнело, шел мелкий, святочный снежок. Только глухие кирпичные стены вокруг портили впечатление.
Эх, не повезло мне! Угораздило башню вырасти на заводских задворках! Стояла бы она где-нибудь на холме, недалеко от ресторана Феликса. Смотрел бы я сейчас на уютные домики с черепичными крышами, из печных труб струился бы в небо вкусный дымок, скользили бы по снегу сани, дети во дворах кидались снежками, вежливые джентльмены раскланивались друг с другом, дамы в пышных платьях выгуливали крошечных собачек… Потом пошел бы в ресторан, съел каких-нибудь соленых морских гадов с гарниром из моченых артишоков, выпил вина и поговорил с умным человеком…
Или пусть бы башня возникла на берегу, рядом с «Белой Розой»! Я стоял бы сейчас у окна и смотрел на седое, хмурое море, на злобные щупальца кракенов, ползущие к башне. Холодный ветер трепал бы мне волосы, а я со снисходительной улыбкой разочаровавшегося в жизни человека смотрел бы вдаль. Может быть, даже раскурил бы подаренную сигару…
Потихоньку допивая пиво, я все больше и больше впадал в меланхолию. Все-таки присутствие Коти позволяло мне верить, будто я не до конца распрощался с прежней жизнью. А сейчас, наблюдая за дурачащейся молодежью, я вдруг почувствовал себя очень, очень одиноким. И еще – старым. Но не умудренным опытом, а усталым и измотанным…
На берегу пустили по рукам бутылку с шампанским. Потом девицы стали петь какую-то дурацкую песенку. Наверное, из репертуара своих кумиров.
– Будете горланить – идите подальше! – крикнул я из окна.
– Да пошел ты… – откликнулся было с берега один из фанатов. Рэпер кинулся к нему как ошпаренный, закрыл рот ладонью, начал что-то втолковывать вполголоса. До парня дошло быстро. Ничуть не с меньшим чувством, чем раньше, он завопил: – Извините, извините, пожалуйста, все, больше не шумим!
Я закрыл окно и поморщился. Тоже мне – победа… приструнил пьяного пацана… для функционала – прямо-таки немыслимый подвиг…
Пора было идти спать.
Но и спать мне дали не сразу. Рэпер все-таки оказался пареньком не глупым, устроил приятелю головомойку по полной. И через полчаса притихшая компания постучала в дверь, очень вежливо попрощалась и вернулась в Москву. Рэперу я на прощание посоветовал:
– Таких – больше не води.
Парень энергично закивал. Уж не знаю, давно ли он был вхож в мир функционалов, но явно понимал, что ссориться с нами не стоит.
Заперев за ними, я отправился спать, для себя твердо решив – кто бы ночью ни стучал в двери, не открою! Пусть рвутся в московскую дверь депутаты и музыканты, пусть колотят со стороны Кимгима Феликс с Цаем, а на берегу океана взывает к моей совести Котя. Ничего, потерпят до утра.
А я буду спать и выдумывать дверь в будущее. В мир под названием Аркан, где можно поучиться на чужих ошибках…
Я честно заснул с мыслью об Аркане. Но под самое утро в полусне перед пробуждением мне пригрезилось, что новая дверь открылась опять в Кимгим – к самому ресторану Феликса. И у башни собралась толпа функционалов – мужчин и женщин, молодых и старых, на разные лады упрекающих меня в разбазаривании проходов между мирами, непонимании их ценности и прочем асоциальном поведении. Все это накручивалось и накручивалось, пока не переросло в какое-то подобие профсоюзного собрания – с упреками, завуалированными гадостями и общественным осуждением. Потом появилась Наталья, предложила забрать у меня как не оправдавшего доверия башню и вернуть в ряды обычных людей. Из толпы тут же вышел политик Дима и принялся аплодировать этому предложению. За ним выступили юморист Женя и молодой рэпер, которого я даже не знал по имени. И вот уже вся толпа функционалов надвигается на меня, потрясая руками, выкрикивая что-то оскорбительное…
Так что пробуждение вышло тревожным. Я секунду лежал, вслушиваясь, как бухает сердце. Во сне я испугался. Не на шутку испугался того, что снова стану обычным человеком.
А как метался! Как паниковал! Родители-собака-друзья-подруги… всех у меня отобрали. Но стоило дать взамен просторную тюрьму, пообещать хороший паек и развлечения – сразу передумал возмущаться. И ведь никуда не деться, башня – это тюрьма. Колышек, к которому привязана десятикилометровая цепь. И все, что я имею, – это круглый двор для прогулок на цепи. Ладно, пять дворов. Возможно, не десять, а пятнадцать километров.
Все равно негусто.
Никогда мне не побывать на Кубе. А я хотел. И в Новой Зеландии тоже – если верить Феликсу, то моя функция при этом разрушится. Да что там заморские страны! Я не съезжу с друзьями весной в Прагу, а ведь собирались… Я и на дачу не рискну выбраться, как-никак почти сто километров…
– И что дальше? – спросил я, глядя в потолок. – Ну не бывает так, чтобы все даром и одному! Я теперь почти неуязвим. Крут до невероятности. Под боком собственный пляж, уютный городок и большой кусок Москвы. Некоторые всю жизнь в одном городе живут… Что мне, Капотни не хватает?
Мысль о Капотне меня успокоила. Все-таки мне повезло куда больше, чем коллеге с юго-востока.
А еще мне было безумно интересно, куда открылась за ночь четвертая дверь. Повезло ли честолюбивому политику (ну а заодно – потенциальным жертвам цунами и землетрясений)?
Я быстро оделся. Посмотрел на три открытых окна.
Мне вдруг вспомнилась песенка, которую любил слушать отец, про человека, который живет в старом доме. Там еще одно окно выходит в поле, другое в лес, а третье – на океан. Наверняка песенка про функционала-таможенника вроде меня. Вот только не помню, кто ее пел. Кто-то из непрофессионалов, кажется, – то ли известный путешественник, то ли кулинар… Но пел на удивление хорошо, душевно, видимо, хобби у человека давнее. Надо будет найти и послушать.
В моих трех окнах наблюдались: грязное серое небо над Москвой, чистая зимняя голубизна над Кимгимом и совершенно изумительный розовый восход солнца над океаном. Сказка!
Я бегло изучил обстановку за окнами. Выяснил, что очередей у дверей нет, везде все спокойно, даже в Москве (но с утренним тропическим морем при хорошей погоде ничто не может соперничать по части спокойствия).
А дальше я совершил героический поступок. Вначале поднялся наверх, привел себя в порядок, принял душ. Поставил греться чайник. И лишь после этого стал выбирать из двух закрытых окон.
За ставнями одного царила тишина. Время этого окна еще не пришло.
За ставнями другого слышался ровный шорох. Не такой громкий, как морской прибой, но явственный.
Я стал откручивать гайки – они вращались легко, будто исчерпали свою функцию и им не терпелось сорваться с резьбы.
Наконец ставни распахнулись. Я посмотрел в окно и присвистнул.
Однако!
По телевизору в такие моменты ставят рекламную паузу. Как говорится – «на самом интересном месте». Если бы я снимал кино про свои приключения, я бы тут ее и поставил.
Впрочем, вид за окном сам по себе напоминал рекламу – из тех приторно-слащавых, в которых рекламируют йогурты или фруктовые и овощные соки. Ну, те, где птички собирают ягодки, зайки – корнеплоды, червячки – яблочки, мишки – мед, а потом все это вываливается прямо в ведро с молоком от чистенькой коровки и превращается в аппетитную цветную жижу. В общем, когда вас тошнит от благообразия рекламных деток и энтузиазма, с которым дедок в собственном саду поит родню соком из пакета, тогда вы видите именно то, что увидел в окне я.
Трава – зеленая! Нет, вы не поняли. Всерьез зеленая, как в рекламных клипах, где ее иногда подкрашивают. В настоящей жизни такой зеленью обладают только китайские фломастеры.
И на этом зеленом лугу, простирающемся до горизонта, в живописном беспорядке стояли столь же яркие, усыпанные то ли цветами, то ли плодами деревья…
Стоит ли уточнять, что небо было голубым, солнце желтым, воздух – чистым и благоухающим?
Очень хотелось нащупать ручку цветности и немножко убавить красок. А заодно – и яркость поменьше сделать.
По сравнению с этим миром тропическая живописность Заповедника казалась блеклой, затертой. Словно какого-нибудь Гогена вначале вывезли на Таити и заставили рисовать пастелью, а потом вручили яркие акриловые краски – и, пользуясь растерянностью, убедили изобразить пейзаж средней полосы, но в кислотных тонах.
На будущее это никак не походило. Скажу честно, что при виде выжженной равнины я бы насторожился и заподозрил, что у меня «получилось». Но тот вид, который открывался за окном, никак не вписывался даже в мои довольно оптимистические представления о будущем.
Жаль, что я не какой-нибудь безумный сектант. Решил бы, что открыл ворота в рай. Скинул бы с себя одежду и побежал радостно по травке…
Скидывать одежду я не стал, конечно же. Но спустился вниз и открыл дверь. Сорвал и подозрительно понюхал травинку, по неискоренимой привычке русского человека подозревая в каждом подарке судьбы двойное дно.
Травинка пахла вкусно и не кусалась.
– Ну извини, мужик, – сказал я отсутствующему политику тоном лошади из анекдота. – Я старалась как могла…
Башня из этого мира тоже выглядела забавно. Гораздо тоньше, чем должна была быть, и облицована белым камнем. Наверное, это мрамор – полированный и с прожилками… Ну а из чего еще строить башни в таком сказочном мире? Мрамор, яшма, малахит и прочие ценные камни.
Я закусил травинку и пошел прочь от башни. Попробую разобраться с этим миром самостоятельно, без подсказок.
Конечно, не удаляясь дальше, чем на десять километров.

15

У детей существуют два способа передвижения, один из которых утрачен большинством взрослых. Первый – это плестись и волочиться. Второй – это бежать вприпрыжку. Как правило, нормальный ребенок первым способом движется в школу, а вторым – обратно.
У взрослых, как вы понимаете, утрачен второй способ.
Можно гадать, почему так получается. Можно сказать правильные и умные слова о подвижности суставов и соотношении массы тела с мышечной силой. Можно вздохнуть о грузе прожитых лет. Можно изречь что-нибудь заумное о чистоте души, которая тянет к небу, и совершенных грехах, которые прижимают к земле. И все это будет правильно.
Только результат все равно один, романтик ты или прагматик. Никогда не побежать вприпрыжку по зеленому лугу, если вышел из детского возраста, а в старческий маразм еще не впал.
А мне хотелось бежать вприпрыжку. Еще хотелось смеяться, прыгать, валяться на зеленой траве, подставлять лицо солнцу, раскинув руки лежать и смотреть в голубое небо – пока мир не перевернется и ты не ощутишь себя атлантом, держащим на спине мягкий, упругий шарик Земли, держащим и падающим сквозь бесконечную чистую синь. Но бежать все-таки хотелось больше всего.
И я побежал. Со спортом у меня отношения были хоть и приятельские, но не близкие. Раньше мне и в голову бы не пришло так бегать – не за уходящим автобусом, не в закрывающийся магазин, не за кем-то и не от кого-то, а просто так. Да и не получилось бы. Я пробежал километр или два, прежде чем понял, что организм никак не реагирует на бег. Я даже дышать чаще не стал. И наверняка, если смерить пульс, он останется прежним. Движения мои были четкими и слаженными, я ощущал сокращение каждой мышцы, бег крови по венам, нервные импульсы, заставляющие ноги двигаться. Все тело превратилось в одну великолепную, восхитительную машину.
С сожалением я заставил себя замедлить бег. Подошел к дереву, поразившему меня еще из башни яркими красками.
Дерево как дерево. Яблоня. И цветет вполне обыденно. Но сколько красоты в этой обыденности, как тонки белые и розовые оттенки лепестков, как удивительно махрятся их края! Какой нежный, пьянящий аромат идет от каждого цветочка!
Я даже всхлипнул от умиления, поглаживая цветущую веточку. И дрогнувшим от волнения голосом напел:
– Яблоня в цвету – какое чудо…
Дальше слова не вспоминались. А жалко. Хотелось петь. Смеяться. Бегать, разбрасывая цветы. Смотреть, как ползет по листочку гусеница – пушистая, словно головка новорожденного ребенка; зеленоватая в белую точку, словно свежий огурчик; смешно выгибающая спинку при каждом движении. Чудесная гусеница! Я улыбнулся ей – и она смешно изогнулась в ответ, так что превратилась в смайлик – компьютерный значок улыбки. Наверное, с ней даже можно общаться!
И тут я сделал странную вещь. Ни с того ни с сего поднял руку и залепил себе пощечину. Как впавшей в истерику девице – один раз я такое видел и поразился целительной силе обыкновенной оплеухи.
Никаких половых предпочтений у этого лекарства не нашлось – на меня пощечина подействовала не менее отрезвляюще, чем на ту расстроенную ссорой с парнем девицу. Я глубоко втянул воздух, выругался сквозь зубы и огляделся еще раз.
То, что со мной только что происходило, было неправильно. Ненормально. Да – прекрасный пейзаж. Да – чистое небо. Да – деревья, цветы, трава…
Но это все-таки не повод умиляться каждой букашке!
Эйфория проходила стремительно. Даже не знал, с чем это сравнить. С ощущением пьяного, которого засунули головой под холодную воду? Ну, если бы холодная вода оказывала такой эффект… В фантастических книжках встречалось неоднократно – герой гуляет вовсю, пьет всю ночь, потом глотает таблеточку и прекрасно себя чувствует. Видимо, это мечта всех писателей – пьянство без похмелья. Но я же никаких таблеток не пил…
А зачем мне таблетки? Если на мне мгновенно зарастают раны? Я же функционал с полным набором чудесных способностей. Главное – попасть в ситуацию, где они требуются, – и сразу все заработает!
Похоже, так оно и произошло.
Я посмотрел вокруг уже другими глазами. Идиллический пейзаж перестал радовать. Поздняя весна или раннее лето, обычный яблоневый сад. Только очень запущенный.
Что же со мной было?
Вспомнилась сказка про волшебника Изумрудного города – тот момент, когда девочка Элли со своей разношерстной командой забралась на маковое поле и надышалась испарений, наркоманка малолетняя. Впрочем, у меня были сильные сомнения и насчет воздушного действия маков, а уж невинные яблони в наркотическом действии еще никто не подозревал. Японцы, правда, впадают в восторг от вида цветущей сакуры, но тут причины не фармакологические, а эстетические. А от этого сада даже Мичурин бы в экстаз не пришел – схватил бы садовый нож и принялся окультуривать деревья…
Ладно, яблони оставим в покое. Что остается? Воздух. А вот это уже ближе к делу… Повышенное содержание кислорода может вызывать такой эффект? Кажется, да. Еще есть закись азота, она же «веселящий газ». Впрочем, закись азота естественным путем вряд ли может образовываться. Зато повышенное содержание кислорода в атмосфере – запросто. В мире Кимгима нет нефти – это ведь тоже очень значительное, планетарных масштабов, отличие от Земли.
Я снова пожалел, что со мной нет Коти. Он бы немедленно начал строить гипотезы, проводить эксперименты… пускай бы ничего не узнал, но сам факт кипучей деятельности внушал бы оптимизм. Есть такой тип людей – в сложной ситуации они начинают совершать множество мелких телодвижений. Меряют пульс пострадавшим, пристально вглядываются в надвигающиеся тучи, придирчиво проверяют документы у милиционеров, звонят по каким-то номерам и задают странные вопросы… Как правило, никакой реальной пользы их действия не оказывают. Но зато окружающие как-то успокаиваются, собираются и начинают предпринимать другие действия – не столь многочисленные и эффектные, но куда более полезные.
Впрочем, один эксперимент я могу провести и сам…
Достав из кармана сигареты и зажигалку, я щелкнул кнопкой, предусмотрительно отведя зажигалку на вытянутую руку от себя.
Ну, назвать это снопом огня было бы чересчур. Но все-таки огонек выглядел как-то иначе. Ярче горел, пламя было ровное и чистое.
Все-таки кислород?
Возможно, как один из факторов…
Я вздохнул, спрятал сигареты, так и не закурив. Конечно, можно вернуться сюда с герметичным сосудом, взять пробу воздуха… Потом, в Москве, провести где-нибудь анализ. И мне все разложат по полочкам, нарисуют таблицы, графики, диаграммы…
Оно мне надо?
Все равно итог один. Этот мир пригоден либо для функционалов, либо для граждан, склонных к наркомании. Возможно, сюда будет с удовольствием выбираться рэпер с компанией. Или солидные дяденьки с депутатскими значками на пиджаках. Будут песни петь и голыми при луне танцевать…
У меня крепло ощущение, что я вытянул мир-пустышку, никому толком не нужный. Неприятное ощущение, если честно. За Кимгим и Землю-семнадцать меня так искренне хвалили… И я вдруг понял, что, как только откроется четвертая и последняя дверь, все мое будущее предопределится. Вот у меня уже есть четыре (включая нашу Землю) мира, в каждом из которых мне доступен круг десятикилометрового радиуса. Сколько ж это будет площади? Пи-эр квадрат… Вроде бы так. У меня всегда было сложно с геометрией. Ну, значит, километров триста квадратных я имею в каждом мире. Всего – полторы тысячи квадратных километров.
По сравнению с тюремной камерой – очень много.
По сравнению хотя бы с Москвой – уже соизмеримо. Москва, это я со школы твердо помнил, занимает площадь в тысячу квадратных километров.
Ладно, по крайней мере надо до конца исследовать это яблочное царство…
Минут двадцать я бодрым шагом удалялся от башни – временами оглядываясь назад. Впрочем, потеряться мне вряд ли грозило. Я понял, что башню ощущаю очень четко – как часть собственного тела.
Сад вокруг оставался все таким же запущенным и неухоженным. Но все-таки это походило на сад. Расстояние между деревьями было примерно одинаковое. Четко выделялись яблони разных сортов, у них даже цветы были разные, причем деревья росли не группами, что еще можно объяснить старой формулой «яблочко от яблони недалеко катится». Нет, разные сорта были посажены линиями – очень небрежно, но все-таки… У меня появилась слабая надежда, что в этом мире все-таки живут люди.
И буквально через пару минут я в этом убедился. В воздухе запахло дымком. Я побежал – не тем веселым, беспечным бегом, которым ворвался в этот мир, а чем-то вроде целеустремленного движения Цая. За яблонями мелькнула гладь воды – неширокая спокойная речка. Я выбежал на берег и остановился.
За рекой был поселок.
Хоть ножом режьте – это был наш, земной, российский поселок. В худшем своем варианте, том самом, что заставляет патриотов кричать о вражеских происках, а людей более здравомыслящих строить прожекты вроде поиска русской национальной идеи.
Каркасно-щитовые домики, грязноватые стекла в окнах, покосившиеся серые заборчики – все было той унылой серости, что царит в российских селах по весне. Чахлые огородики – казалось, даже морковка в них должна вырастать бурой или белесой, развешенное на веревках белье – той же пыльной окраски. Между домиками бродят, выискивая что-то в пыли, тощие пестрые куры.
Я-то сам городской житель. Я такие поселки обычно вижу из окна поезда, транспортирующего благополучных москвичей куда-нибудь в Питер или Екатеринбург. И всегда утешаю себя тем, что такие села возможны только вдоль железных дорог, вблизи крупных городов, куда вся молодежь из села уезжает, едва получив паспорт. А где-то, конечно же, есть настоящие, как в учебниках «Родной край». С аккуратными домами, кирпичными или бревенчатыми, чистыми палисадниками, резными наличниками на окнах… Где-нибудь есть. На Кубани. Или в Сибири.
А здесь прописалась унылая серость, особенно поразительная на фоне яркой, цветущей природы.
Были здесь и люди. На берегу речки сидела с удочками группа мужчин и мальчишек. Дети были совсем мелкие, дошкольного возраста. Почему-то я сразу это отметил – какой-то провал в возрастах, хотя, казалось бы, на рыбалку должны были собраться взрослые и подростки, а не мальцы, не способные даже толком удочку в руках удержать.
И они все улыбались. О чем-то негромко разговаривали, перебрасываясь почти односложными фразами. До меня доносилось: «Клюет!», «Ага!», «Твоя!», «Да!» Как будто тратить лишние усилия на сложные слова эти люди не хотели… или уже не умели…
Я сел напротив, на другом берегу. Мое появление не вызвало среди рыболовов ни удивления, ни оживления. Несколько улыбок, бодрых взмахов рук. И все.
Снова достав сигареты, я закурил, пристально разглядывая людей. А ведь они наши. Все наши, с Земли. Не отсюда и даже не из Кимгима.
– Нет, Дима, – пробормотал я. – Мне кажется, это не годится на роль новой национальной идеи. И я очень, очень надеюсь, что это не Аркан. Что это не Россия в две тысячи сороковом году…
Один из рыбаков встал. Посмотрел на меня. Отложил удочку. И вошел в воду – не раздеваясь и не разуваясь, даже не засучивая брюки. Почти до середины речушки он дошел вброд, потом метров пять проплыл – и снова побрел по мелководью, приближаясь ко мне.
Ну хоть какая-то реакция!
Не обращая внимания на текущую с него воду, мужчина подошел ко мне и уселся на траву. Дружелюбно улыбнулся. Было ему хорошо за сорок, но выглядел он крепким, здоровым и вполне довольным.
– Здравствуй, хлопец!
– Здравствуй, дядько, – ответил я.
Ну что за «дядько»? С какой стати? Из-за «хлопца», что ли? Но мужчина на такое обращение не обиделся, а спросил:
– А покурить у тебя не найдется?
– Отчего же, найдется, – ответил я в тон. Протянул ему сигареты. Одну мужчина закурил, еще две, взглядом спросив разрешения, спрятал в карман рубашки. В мокрый карман. Я лишь пожал плечами.
– У… – блаженно выпустив дымок, сказал мужчина. – Меня Сашей зовут. Дядя Сашко.
– А меня – Кирилл. – Я не стал иронизировать. Дядя так дядя.
– Издалека пришел, Кирилл?
– Нет. – Я неопределенно ткнул рукой в сторону башни. – Не очень.
– Неужто новый проход открылся? – обрадовался мужчина. – Ну, заживем! Ты откуда будешь?
– Из Москвы.
– А я с Полтавы.
Видимо, исчерпав этим сообщением все темы для разговора, дядя Сашко растянулся на траве, не выпуская из зубов сигаретку.
– И давно вы тут, дядя Сашко? – спросил я.
– Ну… – Он ответил не сразу, покатал во рту сигарету. – Года два. Или три. Горбача когда скинули?
– Горбачева, что ли? – удивился я. – Президента СССР?
– Во-во!
– Да уж лет десять… нет, что я говорю, лет пятнадцать. Я и не помню-то его толком, – зачем-то признался я.
– Пятнадцать? Ого! – восхитился Сашко. На этом его интерес к прожитому вне Земли сроку и закончился. Он засунул руки под голову, с удовольствием дососал сигаретку и мастерским плевком отправил окурок в сторону реки.
– Много народа здесь живет? – спросил я.
– Теперь немало, – охотно ответил Сашко. – Вначале-то я один жил… ну, не один, с друганами… Потом народец прибывать стал.
– А как вы сюда попали?
– Ну, как попадают… – Сашко вздохнул, но не огорченно, а словно бы по обязанности. – С типчиком одним повздорил… тоже мне умник нашелся! Дал ему в глаз, получил в ответ. Нет бы успокоиться… а я его выследить решил. Ну, выследил… домик у него странный, сто раз мимо ходил, не замечал. Пришел ночью с двумя друганами. Ты не думай, мы только морду ему хотели начистить! А что с железками… так он же драться умел будь здоров! Ну и…
Сашко замолчал. Я кивнул и уточнять не стал. Разумеется, три дурня, даже вооружившись арматурой, ничего не смогут сделать функционалу, у которого в способностях есть «рукопашный бой». Это не полоумную старушку вязать.
А потом их выкинули сюда…
– Как называется этот мир? – спросил я.
– Нирвана, – охотно сказал Сашко.
Поднявшись, я еще раз оглядел убогий поселок и его довольных обитателей. Из одного домика вышла толстая рыжая баба, гортанно и будто бы даже нечленораздельно выкрикнула что-то. Я не сразу сообразил, что она звала не по-русски, то ли на норвежском, то ли на шведском языке. А вот один из рыбаков поднялся, подхватил сидящего рядом ребенка лет трех-четырех, усадил себе на шею – и двинулся к домику.
Что примечательно, судьбой удочки он не озаботился. Так и оставил ее лежать на берегу с полощущейся по течению леской.
Удобно, спору нет! Не совсем тюрьма. Не совсем психушка. Яркий, уютный, безопасный мир, где по какому-то капризу природы человек пребывает в легкой эйфории. Кто-то чем-то помешал функционалу – не надо его убивать, не надо запугивать. Схватил и доставил в Нирвану – он сам оттуда не уйдет. Для полной гуманности здесь даже поставили сборные домики (я был уверен, что дядя Сашко со товарищи этим бы не озаботился), посадили яблони… по другую сторону реки, похоже, картофельные поля. В реке есть рыба. Куры несутся. Что еще надо для жизни?
Если что-то надо, то им доставляют, не сомневаюсь. И какие-нибудь аспирины с тетрациклинами, и одежонку. Наверное, даже молочную смесь для детишек…
Я понял еще и почему в поселке живут либо взрослые, либо маленькие дети. Массовое заселение Нирваны началось лет семь-восемь назад. Дети родятся (видимо, эйфория не отбивает все желания до конца), но пока еще не успели вырасти.
Пожалуй, ругать меня не будут. Этот мир вполне востребован функционалами.
Но почему, почему я открыл проход именно сюда?
И вдруг я совершенно отчетливо понял почему. Я ведь хотел увидеть Россию будущего. Кто виноват, что в моем сознании это будущее вот такое: вялые наркотизированные жители, лениво ковыряющиеся в земле, не менее лениво плодящиеся и ничем толком не интересующиеся?
Политик убеждал меня открыть дверь в Аркан. Но так много говорил про будущее России, что во сне я «нашел» мир, максимально отвечающий моим представлениям об этом будущем. Верил бы я в хрустальные города и мраморные дворцы – может, отыскался бы и такой мир.
Слова – это капкан. Если ты неверно понял собеседника, то как ни дергайся, как ни рвись, все равно первый, неправильный смысл болтается в подсознании.
– Дядя Сашко, а откуда сюда люди приходят? – спросил я.
– С верховья реки, – охотно сообщил бывший полтавчанин. – Там проход. Близенько, полчаса идти.
– Ага. – Подумав секунду, я достал пачку и выдал ему еще несколько сигарет. – Спасибо. Скажи, дядя Сашко, а ты в свою Полтаву вернуться не хочешь?
– Чего я там забыл? – Мужчина искренне удивился. – Колбаса по талонам, курочка по праздникам?
Объяснять, что талоны на колбасу не в ходу так же давно, как и бывший генсек Горбачев, я не стал. Кто его знает, как сейчас живут в Полтаве? И уж тем более как там сумеет устроиться дядя Сашко, проживший пятнадцать лет в растаманском раю.
– А то оставайся, – предложил Сашко. – Покушаешь с нами, жена с утра борщечок с курочкой готовила.
Ну да, разумеется. Если тут и мужчины, и женщины, то странно было бы ожидать от них монашеского поведения. Появились семьи, народились дети. Или наоборот. Не важно.
– Спасибо. Пойду я.
– Как знаешь. – Дядя Сашко привстал, отряхнул с рубашки налипший песок. – А то возвращайся. Тут знаешь как хорошо? Даже пить не хочется!
Но и этот аргумент меня не убедил. А вот повидаться с соседом-функционалом мне очень хотелось.

Учитывая ту путаницу со временем, что царила у дяди Сашко в голове, я ожидал, что идти придется несколько часов. Но расстояние не превысило три километра – действительно полчаса небыстрого туристического шага. По левому берегу реки тянулись сочные зеленые луга, по правому, где я и шел, все тот же заброшенный яблоневый сад.
Коллега-таможенник жил на реке. Именно «на реке» – ее перегораживала невысокая плотина, в центре которой стояло высокое, в два человеческих роста, водяное колесо. Над плотиной и колесом на толстых деревянных сваях стояла… наверное, это надо называть мельницей? Во всяком случае, туда уходила с колеса ременная передача, а внутри сооружения что-то крутилось и бухало. На оба берега реки спускались щелястые дощатые мостки. Дверь – во всяком случае, со стороны правого берега, – была открыта. За ней плясали красные блики, будто огонь горел.
Впрочем, огонь там действительно горел – в небо струился легкий дымок.
– Эй, сосед! – крикнул я, останавливаясь у мостков. Почему-то я почувствовал, что шагнуть на них без разрешения будет неправильно. Невежливо. – Как мука? Мелется?
Раздался беззлобный смех. И в дверях появился мой сосед-таможенник. Рослая, плечистая женщина в кожаных штанах и грубом кожаном фартуке на голое тело – я невольно отвел глаза и стал смотреть только на лицо. Русые волосы были собраны в тугой пучок и перевязаны… ну, я бы сказал, ленточкой, только не из ткани, а из крошечных серебряных звеньев. В руках женщина держала массивные металлические клещи, в которых был зажат раскаленный докрасна кусок металла.
– Привет, сосед! – поздоровалась она. – Я с самого утра почувствовала, как новая дверь появилась, все тебя ждала. Вот только нет у меня муки, извини. Это не мельница. Это кузня.
– Извини… – Я даже не знал, от чего смутился больше – от своей глупой ошибки или от вида этой… как бы назвать… кузнечихи?
– Кузнец я, – сказала женщина, улыбаясь. – Не мучайся, нет у слова «кузнец» женского рода. Я – кузнец Василиса.
– А я добрый молодец Иванушка, ищу суженую, что Кащей похитил, – сказал я.
Анька мне часто говорила, что шутки у меня дурацкие. И я не спорю. Но иногда они удаются.
Вот и сейчас кузнец Василиса опустила руку с клещами и с чистым, искренним любопытством спросила:
– Серьезно?
– Нет, конечно. Музыкой навеяло. – Я развел руками. – Кузница… Василиса…
– Между прочим, красивое, исконно русское имя, – с легкой обидой сказала женщина. – Да, назовешь Васей – получишь затрещину. У меня рука тяжелая, сам понимаешь… Заходи, Кирилл, гостем будешь.
Если вначале мне показалось, что она меня старше, то сейчас возникло ощущение, что мы почти ровесники. Какая-то была в ней добродушная простота… действительно из разряда тех, которые встречаются в народных сказках.
Первый этаж здания занимала кузня. Я не знаю, как выглядят обычные кузницы. В этой было пять или шесть наковален, стоявших в ряд – начиная с большой, со стол размером, и кончая крошечной, на которой разве что блох подковывать. Было три горна – тоже разных размеров. Разожжен был средний. Еще были огромные меха, будто сошедшие с чертежей да Винчи, – их и качало водяное колесо. Меха крепились на поворотном колесе, и их можно было подводить к любому горну. Были горы железок на полу – удивительное ассорти из ржавых рессор и сверкающих мечей.
– Нравится? – с любопытством спросила Василиса. – Вижу, нравится. Давай подарю чего-нибудь…
В металлоломе она рыться не стала. Открыла шкаф у стены – самый обыкновенный шкаф, только вместо рубашек и простыней в нем хранилось оружие.
– Держи!
Я получил длинный кинжал в кожаных ножнах. Рукоять была крепко и аккуратно, петля к петле, обмотана сыромятным ремнем. Выглядело оружие красиво – и в отличие от сувенирных железяк, продающихся в магазинах, грозно.
– Спасибо. – Я понял, что отказываться нельзя. – Слушай, нельзя же ножи дарить…
– Я не суеверна.
– Зато я суеверен. – Я нашел в кармане рубль и вручил Василисе. – Ну… спасибо, соседка. Ты мастери… мастер!
Да уж, слово «мастерица» вполне бы пошло к вышивке или вязанью, но вот к кованому кинжалу – совершенно не шло.
– Дура я, – вздохнула Василиса. – Кому все это надо… а… – Она махнула рукой. – Пошли наверх, буду тебя чаем угощать… Ты откуда, Кирилл?
– Из Москвы.
– А я из Харькова.
Ей было сорок два года. Выглядела она на тридцать с хвостиком, но это у функционалов обычное дело. Когда-то она работала на тракторном заводе, и не в бухгалтерии или профкоме, а в кузнечном цеху. Разумеется, молотом не махала, управляла кузнечным прессом.
Потом – обычная история. Про нее забыли на работе. Она была упрямой и дважды устраивалась заново, но на следующий день ее снова забывали. Муж закрыл перед ней дверь, несмотря на рев детей: «С ума посходили? Умерла ваша мамка три года назад!» Видимо, подсознание окружающих искало какое-то объяснение происходящему. А через день ее забыли и дети. Зато прямо на улице почтальон вручил телеграмму, предписывающую прибыть на окраину города. Там она и увидела – нет, не башню, заброшенный кирпичный домишко.
Дверей у нее было всего три. Одна, разумеется, вела в Харьков. Другая в пустынный каменистый мир с ледяными зимами и удушливо жарким летом – функционалы сказали, что это мир номер четырнадцать и он никому толком не нужен. Третья – сюда, в Нирвану. И вот к этому миру интерес у функционалов был.
– Ссылка, – сказал я, отхлебывая чай. Василиса накрыла стол на втором этаже – типично женский стол с чаем, вареньем нескольких сортов, фруктами и конфетами. Впрочем, был предложен и коньяк, но я отказался. Василиса переоделась в светлое платье, распустила волосы и выглядела уже не столь экстравагантно, просто очень крупной женщиной, которой впору заниматься метанием молота или ядра. При этом она оказалась не мужикоподобная, а даже симпатичная – ну, если вам нравятся очень крупные женщины, конечно.
– Нет, не только ссылка, – запротестовала Василиса. – Есть такое дело, конечно. Если кто-то вдруг… Но на самом деле это перспективный мир.
Она явно комплексовала по поводу ссылки, куда открыла проход.
– Перспективный?
– Да, конечно. Он для жизни очень комфортный. Но обычные люди тут пьянеют.
– Я тоже, вначале. Все такое яркое… хорошо все так…
Василиса понимающе кивнула, и я рискнул выдвинуть предположение:
– Кислород?
– Что? – Василиса очень удивилась. – При чем тут кислород… Психоделики.
Я только и мог, что хлопнуть себя по лбу. Идиот! Пускай я никогда никакой наркотической дряни не пробовал, но симптомы-то классические…
– Тут очень мягкий климат, – продолжала Василиса. – Снега даже зимой не бывает. А в почве живут какие-то крошечные грибки, которые со спорами выделяют психотомиметик ЛСД-подобного действия. Хотя по действию ближайший аналог не ЛСД, а ЭСТЕТ… Не удивляйся, я вопрос досконально изучала. Делать-то все равно нечего, у меня клиентов немного…
Идея колонизировать Нирвану (она же – двадцать второй мир) возникла у функционалов почти сразу. Василису и назначили ответственной за проект. Помимо людей, так или иначе вступивших в конфликт с функционалами, сюда отправляли алкоголиков и наркоманов, как правило, приходящих в восторг от бесплатного постоянного кайфа, не омраченного ни ломкой, ни похмельем. По сути, это действительно был наркоманский рай. Уйти из Нирваны никто не порывался.
Яблоневый сад был идеей Василисы и, как я понимаю, ею одной и посажен за несколько первых лет. То ли ею руководила какая-то ирония, заставляющая делать Нирвану пародией на райский сад, то ли трезвый расчет – яблоня оказалась самым неприхотливым из плодовых деревьев. Впрочем, после нескольких недель полной дезадаптации жители Нирваны становились способны к минимальному самообслуживанию: ловили рыбу, выращивали какие-то овощи в огороде, ухаживали за курами.
– У нас большие надежды на детей, – объясняла Василиса. – Взрослые со временем становятся адекватнее, но вряд ли протрезвеют до конца. А вот родившиеся здесь детишки уже почти приспособились. Они ласковые, веселые. Немножко неусидчивые, но способны обучаться.
– Ты учишь? – спросил я.
– Да. – Почему-то она покраснела, будто я уличил ее в каком-то нехорошем поступке. – Читать, писать, считать. Кто постарше, те даже читают самостоятельно, просят принести еще книжек. Фантастику очень любят, особенно наши книжки про детей, поступивших учиться в волшебную школу. Ой, сколько я им этих книжек переносила! Хорошо хоть, их много выпускают, каждый месяц новая. Только про Гарри Поттера плохо читают, там уже думать надо, не могут сосредоточиться, капризничают. Я к ним часто хожу, смотрю, что и как. У меня дел-то немного. Как не помочь, и детишкам, и взрослым…
– А если их в наш мир отправить? – спросил я. – Хотя бы детей? Ну зачем им тут страдать?
– Почему страдать? – возмутилась Василиса. – Тут родители, они их любят. Тут никаких войн, никаких бандитов, никто никого не убивает. Все сыты, одеты. Да и нельзя им уже к нам.
– Почему?
– Ломка начинается, – разъяснила Василиса.
– Слушай, соседка, – спросил я, помолчав. – Ты к нам не занесешь эти грибки?
– Не беспокойся, они в нашем мире не выживают, – невозмутимо ответила Василиса. – Проверено.
– А если окультурить?
Она непонимающе посмотрела на меня. Потом засмеялась. Резко оборвала смех.
– Нет, сосед. Не стоит. Знаешь, что это такое, когда человек рубил дрова, попал себе по руке, рассмеялся и сел смотреть, как кровь вытекает?
– Не знаю.
– А я – знаю.
– Извини. – Мне стало немного стыдно. – Шутки у меня бывают дурацкие.
– Да я заметила. Варенья?
Я отказался. Встал, прошелся по комнате, посмотрел в окна. Со стороны Харькова это был второй этаж здания, стоящего где-то на тихой и, несмотря на позднюю осень, все еще зеленой и солнечной улочке. Мимо шли легко одетые люди. В километре, на крыше высокого, сталинской архитектуры здания, торчали антенны – чуть ли не телевизионный ретранслятор. Симпатичный город… я подумал, что однажды стоит сюда прийти, поесть пельменей, выпить горилки. Конечно, если найдется кафе или ресторан поблизости – моя связь с башней была напряжена. Я, наверное, мог отойти еще на километр. Или на два… три… И не более того.
В другом окне пейзаж был совсем не столь идиллический. Низкие серые тучи, сквозь которые едва проглядывает солнце, заснеженная равнина, по которой ветер гнал колючую ледяную пыль.
– Там у дверей – центнера два фруктов намороженных лежит. Я заместо морозилки этот мир использую, – сказала Василиса. – Зимой, конечно. Но тут зима – девять месяцев.
– Север?
– Нет, не север. Говорят, что экватор. Это по вееру очень далекий мир. Мне кажется, тут дело даже не в Земле. Тут само солнце плохо греет. – Она помолчала и добавила: – Да, еще тут нет Луны.
– Как тебя сюда занесло? – неосторожно брякнул я.
– Жить мне не хотелось, Кирилл, – сказала Василиса, подходя ко мне. Не пытаясь разжалобить, всего лишь информируя. – Я мужа любила. А уж когда дети забыли…
Она замолчала.
– Прости. – Я неловко пожал плечами. – Не подумал. Мне очень жаль. Я неженатый, да и с девушкой своей недавно поссорился… мне было легче. Родители только… но они у меня люди вполне самодостаточные. Очень тяжело было?
– По первости – да, – ответила она, не рисуясь. – Но время лечит. Опять же – дети живы-здоровы, выросли уже…
Я повернулся, посмотрел на нее – и был немедленно заключен в крепкие объятия. Поцелуй кузнечихи (в данной ситуации лучше неправильное слово, чем поцелуй кузнеца!) оказался на удивление мягким, страстным и приятным.
Но уже через секунду Василиса оторвалась от меня. Вздохнула:
– Извини, Кирилл. Молодой ты… не хочу тебе голову морочить. Будем друзьями, сосед?
Ситуация, честно говоря, была идиотская. Я прекрасно видел, что скучающей Василисе банально хочется секса. И не с улыбчивым идиотом из поселка в Нирване, а с кем-нибудь из функционалов.
Честно говоря, мне хотелось того же. Секса. Без обязательств. С красивой, пускай и необычной женщиной. Никогда раньше мне не приходилось заниматься любовью с женщиной крупнее и сильнее себя, но это только возбуждало.
И в то же время я чувствовал: в чем-то она права. Не стоит. Сейчас – когда я только-только нахожу себя в новой роли – не стоит. Из наших отношений не получится легкой интрижки, мы попытаемся придать им серьезность. Василиса неизбежно начнет главенствовать. Меня это не устроит. Мы расстанемся – но вовсе не друзьями.
А вот если сейчас избежать этого случайного и ненужного романа…
– Ты права, – сказал я. – Будем друзьями. Слушай, а ты море любишь?
Василиса только усмехнулась.
– У меня выход на Землю-семнадцать, – пояснил я. – Приходи, когда захочешь искупаться и позагорать.
– Это спасибо, Кирилл, – серьезно сказала она. – Это хорошо. Ах, какой ты молодец!
Я был удостоен еще одного поцелуя, но на этот раз не страстного, а благодарного.
– Приходи, – повторил я смущенно. – А сейчас пойду, ладно? Меня звали на вечеринку в Кимгим.
– Ух ты! – Василиса задумалась. – От твоей функции до места вечеринки далеко?
– Километров пять.
– Отпадает. От меня до тебя по прямой семь километров. Я могу удаляться от кузни на девять. Но к тебе я загляну.
– Обязательно!
Между нами повисла та неловкая пауза, которая неизбежно возникает между мужчиной и женщиной, собравшимися было заняться сексом – и передумавшими. У меня такая беда случалась лишь раз в жизни, но я прекрасно понимал, что тянуть в таком случае не следует. Надо быстренько расстаться – тогда есть шанс сохранить хорошие отношения.
– У меня дела, – неискренне сказала Василиса. – Да и ты спешишь, наверное. Назад пойдешь через поселок?
Я пожал плечами.
– Если не сложно… подсобишь немного? Давно собиралась убогим одежонки подбросить.
– Какой разговор! Конечно, помогу.

16

Не знаю, как для кого, а для меня в любой благотворительной акции есть момент личной неловкости. Бросаешь ли ты мелочь в чехол из-под гитары, на которой в подземном переходе молодой парень наигрывает чужие мелодии; кладешь ли мелкую купюру в дрожащую руку бабуси-нищенки или относишь в церковь свои старые шмотки «для бедных» – всегда чувствуешь себя виноватым.
Тем, что богаче? Не всегда нищий, скорбно стоящий у магазина, зарабатывает меньше тебя. Тем, что удачливее? Но удача такая непостоянная дама, а твоя благотворительность ничуть не гарантирует ответной – если беда придет к тебе.
Тут, наверное, принципиален сам момент попрошайничества – и его одобрения. Недаром Киса Воробьянинов до последнего отказывался нищенствовать, кричал, что не протянет руки, а сломленный напором Остапа Бендера в конце концов дошел до убийства. Принуждение к нищенству не менее отвратительно, чем принуждение к проституции. А каждая брошенная в кружку монета – это отчасти поощрение нищенства.
Недаром известная мудрость призывает давать человеку не рыбу, а сети для ловли этой рыбы.
Двигаясь по речному берегу обратно к поселку, я чувствовал себя ответственным за это странное поселение. Пусть не я придумал такую экстравагантную ссылку и планы по заселению Нирваны. Но я – функционал. Один из тех, кто запихивает сюда людей. Сажает на иглу. Делает беспомощным человеческим материалом, вся функция которого – плодиться и размножаться.
По большому-то счету, это и есть единственная функция каждого человека. Но у нас есть хотя бы иллюзия, что мы рождаемся не только для того, чтобы стать звеном в цепочке поколений и лечь в землю. У кого-то иллюзия денег, у кого-то иллюзия власти, у кого-то иллюзия творчества.
Отсюда, наверное, и смущение при встрече с людьми, уже утратившими свои иллюзии, чья жизнь свелась к простейшим функциям: есть и пить, спать и совокупляться, затуманивать разум алкоголем или наркотиками.
Прогулка по берегу реки с тяжелым узлом за плечами как нельзя лучше располагала к подобным философствованиям. Это самое выраженное свойство русского характера: призывать милость к павшим, сочувствовать каликам и юродивым, чувствовать личную вину за несовершенство мира. Наверное, это то самое свойство, которое мешает стране найти свою «национальную идею» и благоденствовать. Но почему-то мне не хотелось предлагать Диме в качестве национальной идеи лозунг «горе слабым». Может, стране это и пойдет на пользу, только это будет уже другая страна.
В поселке все было по-прежнему. Только рыбаков поубавилось – сидели человек пять, встретивших мое появление дружелюбными улыбками даунов. Я поискал глазами своего знакомого, но дядя Сашко, видать, после борщечка с курятиной лег поспать. Василиса советовала отдать вещи либо ему, либо неведомому мне Мареку, либо женщине по имени Анна. Как я понял, это были самые давние и самые адаптировавшиеся обитатели Нирваны.
– Марек! – позвал я. – Анна!
Никакого ответа. Только таращатся через реку дружелюбные торчки. Вздохнув, я двинулся вброд. Надо было перейти на другой берег через кузню, что ж я сразу-то не подумал… Ну ничего. Высушат тряпки.
Мокрый и оттого злой, с набившимся в кроссовки илом, я вышел на левый берег. Узел с одеждой весь намок и катастрофически отяжелел. Пожалуй, не будь я функционалом, не удержал бы. Подаренный Василисой кинжал в кожаных ножнах мягко шлепал по бедру. Не очень-то нужный подарок, но отказаться или выбросить было неудобно.
– Где мне найти Анну? – резко спросил я ближайшего рыбака – молодого худющего парня с нездоровым, желтоватым цветом лица. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что рыбу парень удит очень своеобразно – леска болталась в воде без крючка.
– Анна, – кивнул парень. – Анна…
Глаза у него были пусты и безмысленны. Пожалуй, толку от него не добьешься…
– Анна там, – сообщил сидящий рядом с парнем мужчина постарше и поздоровее на вид. – Там.
Я проследил за неуверенным движением его руки, поморщился при виде грязных длинных ногтей и кивнул:
– Спасибо.
Анна и впрямь нашлась в указанном домишке. Дверь была распахнута, в единственной комнате, довольно чистой и с влажным от недавнего мытья полом, находились две женщины. Одна спиной ко мне неподвижно лежала на грубом, сколоченном из досок топчане. Похоже, сон на голых досках не доставлял ей дискомфорта, хотя из одежды на ней были только трусики и лифчик. Вторая, одетая в ситцевое платье в горошек и босиком, стирала в красном пластиковом тазике, водруженном посередине комнаты на шаткий стул того же цвета и материала. Выглядела женщина потрепанной, поизносившейся, но обладавшей упрямством и выносливостью. На бултыхающуюся в тазике рубашку она смотрела ласково, будто на щенка или котенка, взятого в дом и теперь отмываемого от уличной грязи.
– Анна?
– Да? – Мое появление любопытства не вызвало. Наверное, это их главная беда – отсутствие любопытства.
– Василиса передала… – Я бросил мокро хлюпнувший узел на пол. Это была то ли штора, то ли покрывало, в которое была завернута одежда, явный секонд-хенд. Сквозь мокрую ткань четко виднелась и подошва маленького детского ботинка.
– Хорошо, – сказала женщина. – Спасибо.
Отрываться от стирки она явно не собиралась. Судя по выражению лица, процесс ей даже нравился. И она что-то едва слышно шептала рубашке, которую стирала, – мне показалось, что я прочитал по губам: «Ты моя хорошая…»
Ужас какой-то. Я представил себе домохозяек, нежничающих с пылесосом, играющих с кастрюлями и обожающих стиральные машины. Домашний труд перестал быть рабством и стал развлечением – всего-то чуток психоделиков в воздухе…
– А что с ней? – уже собираясь уходить, спросил я.
Анна покосилась на лежащую на топчане женщину. Та пошевелилась, будто поймала взгляд.
– Новенькая она, – сообщила Анна. – Спит. Все поначалу много спят, много думают.
Что-то меня тревожило в этой женщине, дремлющей на топчане. Словно… словно я ее уже где-то встречал… не так легко одетую, конечно… точнее – тепло одетую…
Я подошел к топчану, взял женщину за плечо, осторожно повернул.
Девушка, два дня назад бросившая на пол башни записку, улыбнулась мне и сказала:
– Таможня…
Изо рта у нее стекала тонкая ниточка слюны. Правая щека была вся красная, отлежанная на досках.
Возможно, если бы она меня не узнала, я бы колебался. А так – нет.
– Она пойдет со мной, – сказал я.
– Тяжело ей сейчас ходить, – не протестуя, а лишь доводя до моего сведения, сказала Анна. Видимо, это был самый сильный протест, на который способны жители Нирваны.
– Ничего, я помогу, – поднимая девушку и укладывая себе на плечо, сказал я. В бытности функционалом все-таки немало плюсов! – Как она у вас оказалась?
– Мастер ее привел. Вчера.
– Какой мастер?
– Мастер. – Видимо, имени она не знала. – Мастер будет сердиться, что увели.
– Ничего, – сказал я. – Главное, чтобы я не рассердился. Ага? Кто ближе, тот и главный мастер.
Кажется, она еще что-то сказала вслед. Но я уже вышел из домика. Огляделся, чувствуя себя то ли перевоспитавшимся Терминатором, спасающим Сару Коннор, то ли средневековым солдатом, прихватившим из завоеванного города девушку на три дня.
Никто не пытался отбить симпатичную пленницу. Во взглядах нескольких мужчин мелькнул естественный интерес – и только.
– Совсем вы тут закисли, горемыки, – пробормотал я и пошел вброд. Маленькая холодная ванна девушке не помешает.

Один привал я все-таки устроил. Недалеко от башни, можно было и дойти, но я решил передохнуть и проверить, как там моя поклажа.
Девушка блаженно улыбалась, глядя куда-то внутрь себя. Я похлопал ее по щеке, услышал в ответ тихое хныканье и решил пока с расспросами повременить. Закурил сигарету, радуясь тому, что могу испытать кратковременное удовольствие от привычной отравы, а не постоянный и бессмысленный кайф.
– Таможня… – снова сказала девушка. Нахмурилась. Казалось, она пытается сфокусировать на мне взгляд. – Не… не бросай…
Я понял и похлопал ее по ладони.
– Не бойся. Не брошу.
Она расслабилась, и взгляд сразу поплыл, оглупел. Я курил, смотрел на девушку и с удивлением думал, что она не вызывает у меня никаких сексуальных эмоций. Ну совершенно никаких – хотя куда красивее той же Василисы… да и моей Аньки, если честно. Ни загорелое юное тело, ни дорогущее кружевное белье не возбуждали. Наверное – из-за бессмысленных, осоловелых глаз.
А может быть, она не вызывает у меня эмоций, потому что я никогда и не заглядывался на таких девушек? Это все равно что иметь виды на кинозвезду или фотомодель. Пацану в пятнадцать лет – очень полезно для эротических фантазий. Взрослому человеку как-то несерьезно. Такие девушки – для тех, кто ездит в «бентли» и «ягуарах».
Ну или для функционалов.
Я со вздохом забычковал сигарету в мягкую землю, поднял девушку на руки – совершенно рефлекторным движением она обняла меня за шею – и двинулся к башне. Так идти было тяжелее. Но после того, как она попросила о помощи, я уже не мог нести ее на плече, будто свернутый в рулон ковер.
Через пятнадцать минут я внес блаженно улыбающуюся девушку в башню. Кстати, выглядела башня вовсе не так чарующе, как мне показалось вначале, – грубый белый камень, никакой не мрамор, хорошо, если не известняк… Пинком ноги я захлопнул дверь, локтем задвинул засов. Так, что теперь? В Москву, там куда-нибудь в Склиф, в токсикологическое отделение? Нет, не стоит.
Поднявшись на третий этаж, я решительно направился в ванную комнату. Усадил девушку в ванну – она заторможенно пошевелилась, присела на корточки, обхватила руками плечи. Вздохнул и сказал:
– Извини, это… без всяких там намерений…
Она по-прежнему улыбалась. Сколько еще будут действовать психотомиметики? Надо было узнать у Василисы…
– Без всяких намерений! – непонятно кого убеждая, повторил я, снял с нее бюстгальтер, помог стянуть трусики. В конце концов, что это, первая женщина, которую я раздеваю? Нет, не первая… шестая. Нет, пятая.
А если совсем честно, чтобы засчитывать только доведенный до конца процесс, – третья.
Нельзя сказать, чтобы она так уж сильно нуждалась в гигиенических процедурах. Нирвана была очень чистеньким миром, там даже грязь была немаркой. Но мне требовалось как можно быстрее привести девушку в чувство.
Минуты три она просидела под струями горячей воды. Потом я, искренне сожалея, что у меня обычная ванна, а не какая-нибудь навороченная «джакузи», устроил ей шотландский душ: включал секунд на десять ледяную воду, потом снова добавлял горячей. Когда увидел, что это не действует, стал пускать ледяную воду по двадцать секунд. Изумительное развлечение, можете мне поверить. Особенно когда на улице холодно и вода из крана льется действительно ледяная…
Минут через пять контрастный душ возымел свой эффект.
– П-п-перестань… – пробормотала девушка. – Х-хватит…
– Ага! – обрадовался я. – Как тебя зовут?
Она подняла мокрое и уже не такое умиротворенное лицо.
– На… на…
– Наташа?
– Настя… хва… хват…
– Настя Хват?
– Хватит!
Я решил, что для начала это уже неплохо. Выключил воду, снял с вешалки халат. Настя послушно встала, я набросил на нее халат и помог выйти из ванны.
– Говорить сможешь? Не отключишься?
– Не знаю…
– Идем.
– По… погоди. – Она оттолкнула меня, покосилась на унитаз. – Выйди… мне надо.
Я вышел, сильно подозревая, что минут через пять придется войти и обнаружить блаженно улыбающуюся Настю на полпути к заветной цели. Но она оказалась крепче, чем я думал. Вышла сама, правда, тут же повисла у меня на руках и честно сказала:
– Все плывет…
На кухне я усадил ее на пол – со стула она бы упала. Сделал чашку крепкого сладкого кофе – три ложки порошка, три сахара, заварено кипятком, не до вкуса, лишь бы кофеина побольше. Заставил выпить. Посмотрел в окно, ведущее в Кимгим, – и только покачал головой. Уже вечер. Нехорошо будет не прийти к Феликсу в ресторан. Вызывающе. Будто я не хочу общаться с соседями.
– Как ты?
– Сейчас отрублюсь, – почти четко ответила Настя. – Сил нет…
– Что с тобой случилось? Почему тебя бросили в Нирване?
Но, похоже, я требовал от нее слишком многого. Глаза у девушки закрывались, она все время порывалась лечь на пол. Смирившись, я отвел ее в спальню, уложил на свою кровать – и она тут же впала в беспробудный сон. Даже начала едва слышно похрапывать.
– Угу, – сказал я, укрывая девушку одеялом. – Спокойной ночи.
Пожалуй, это естественно. Лишение психоделика должно было вызвать либо возбуждение, либо торможение. Второе мне предпочтительнее.
Твердым шагом я обошел комнату, заглядывая в окна.
Москва. Хмуро, но дождя нет. Вечереет, в окнах домов зажигается свет, но фонари еще не включили.
Кимгим. Ввиду отсутствия фонарей и глухого переулка – темнее. Зато все припорошено снегом. Небо тяжелое, снежное, но пока осадков не наблюдается.
Земля-семнадцать. Красочный закат над морем. Голубизна неба переходит в синь, потом в фиолетовое, потом в чистую тропическую тьму. Все это приправлено закатным розовым. Такие картинки любят вешать фоном на монитор пожилые бухгалтерши и молоденькие секретарши.
Нирвана. Яблоневая идиллия. Трава зеленая, небо синее… Но здесь солнце еще высоко.
Каким будет мое пятое и последнее окно?
Я пожал плечами. Ничем помочь не могу, что выпадет, то и будет.
Пора было собираться к Феликсу. Хорошо бы костюм надеть, но вот не обзавелся… Пришлось ограничиться чистой рубашкой и носками. Кинжал я тоже выложил и даже протер все еще влажное лезвие насухо. Вот сооружу себе камин, буду вешать над ним фамильное оружие…
На столе я оставил записку для Насти: «Никуда не уходи, это может быть опасно. Дождись меня. Вернусь под утро». Подписался я, после короткого колебания, просто: «Таможня».
Уходя, я выключил свет. Дверь в Кимгим открыл с мрачной решимостью преодолеть многокилометровый путь до ресторана как можно быстрее – в стиле Цая.
Но я недооценил Феликса. Рядом с башней стояли знакомые сани, в которых скучал, покуривая – не банальную сигарету, а затейливой формы трубку, – Карл – давешний официант. При моем появлении он соскочил на снег и отрапортовал:
– Экипаж готов, мастер!
Видно было, что Карл не просто выполняет распоряжение хозяина, а делает это с удовольствием.
– Давно ждешь?
– Ничего, – ответил парень, и я понял, что сани здесь действительно застоялись. Впрочем, и по следам на снегу это было видно – он периодически прогуливал лошадь взад-вперед, чтобы не мерзла. – Вашего друга будем ждать?
– Он отправился в путешествие, – мрачно сказал я. Забрался в сани, набросил полог, и мы тронулись.

Ничто не ново под луной. Даже под чужой луной.
На двери ресторана висела табличка: «ЗАКРЫТО НА СПЕЦОБСЛУЖИВАНИЕ». У входа стоял тепло одетый, очень представительный метрдотель и объяснял возмущенной молодой парочке, что «Никак нельзя, все занято, корпоративная вечеринка, порекомендую посетить ресторан „Король-рыбак“, в качестве извинения от нашего ресторана вам сейчас вынесут по бокалу нашего особого глинтвейна…»
Парочка скандалила, ссылалась на предварительный заказ и на меня посмотрела крайне неодобрительно. Видимо, ресторан Феликса в Кимгиме славился.
– Прошу вас, мастер, – с низким поклоном приветствовал меня метрдотель и снова переключился на местных жителей. Тон его менялся с такой легкостью, будто где-то в спине, как в детской игрушке, был установлен переключатель: «подобострастно-любезный – непреклонно-вежливый».
Я прошел в главный зал, сбросив куртку на руки гардеробщику.
Веселье как раз начиналось.
Здесь собралось десятка два гостей. За стол – большой круглый стол, который одобрил бы король Артур, – пока никто не садился. Феликс говорил, что в Кимгиме десять функционалов… значит, половина пришла из других миров. Я сразу увидел Розу Белую – в длинном черном платье с декольте не по возрасту. В одной руке у Розы был бокал с шампанским, в другой – толстая дымящаяся сигара. Старушка благосклонно мне кивнула и что-то сообщила полной немолодой женщине, стоящей рядом. Женщина окинула меня внимательным взглядом и одарила томной улыбкой. Декольте у нее было столь же вызывающее, но хоть чем-то оправданное. А вот светло-бирюзовый цвет платья ей явно посоветовал враг.
Был здесь и Цайес, в смокинге и галстуке-бабочке. Он что-то нудно втолковывал внимательно внимающему официанту. Тот кивал, но Цайес все уточнял и уточнял детали своего заказа. Выглядел Цайес внушительно, будто достойный отпрыск вырождающегося аристократического рода. Даже его угловатая физиономия казалась уместной.
Строгой одежды придерживались почти все гости, будто их пригласили с дресс-кодом «черный галстук». Мужчины в черных смокингах и черных бабочках, женщины в коктейльных платьях. В полуформальном стиле были лишь двое или трое мужчин… впрочем, нет. У окна непринужденно общался с девушкой в розовом платье мужчина, одетый в светлые брюки и льняную рубашку. Я мельком посмотрел на его толстый загривок и вдруг четко осознал: «функционал-дизайнер». Как именно я это понял? Не знаю. А откуда влезли в голову «черные галстуки», «белые галстуки», «непринужденный», «формальный» – все эти выдуманные меланхоличными англичанами дресс-коды…
Ничего, потерпят… Заложив пальцы за ремень джинсов, я двинулся к столу. У левой руки возник официант с подносом. Я взял бокал с шампанским.
– Кирилл! – Навстречу вышел Феликс. Тоже безукоризненно одетый, с кожаной папочкой в руке – меню, что ли? – Как я рад, что ты нашел время для визита! Друзья, внимание! Это Кирилл из таможни в заводском районе.
Радость его была непритворной. Впрочем, как и интерес остальных функционалов. Кто-то негромко, интеллигентно захлопал в ладоши, аплодисменты подхватили остальные. Несколько секунд все аплодировали, будто нервные пассажиры после долгожданной мягкой посадки самолета.
– Четвертая таможня в нашем городе, – продолжал Феликс. – Мне кажется, это достойный повод для банкета. У нас появились новые двери на Землю-семнадцать, Землю-два и… что сегодня, Кирилл?
– Нирвана, – сказал я.
– Какой район?
– Я не знаю. Там есть поселок ссыльных, – глядя в лицо Феликсу, сказал я. – И еще одна таможня. Функционала зовут Василиса.
– Василиса… – Феликс задумался. – Я посмотрю в… посмотрю. Там десятка три поселков, так что надо разбираться… Что ж, хорошо, Кирилл! Нирвана тоже бывает полезна. У нас есть один выход туда, но он в совершенно безлюдной местности, это негуманно, а создавать новый лагерь трудно и нецелесообразно.
– Феликс. – Я вдруг понял, что меня смутило в его словах. – Ты сказал, что у вас появились двери на Землю-два?
– Ну да. В твой мир.
– А Земля-один?
Феликс засмеялся и замахал рукой, будто отгоняя назойливую муху:
– Ерунда, не забивай голову. Это резервный номер. Ну, чтобы не возникало ненужных споров о первенстве… Господа, предлагаю тост!
Засуетились официанты. Кому-то подливали шампанское, кому-то меняли бокалы. Роза Белая перешла на коньяк, ее примеру последовали несколько мужчин.
– За нового члена нашей маленькой, но дружной семьи! – произнес Феликс. – Все мы разные, но делаем единое дело!
Гости сдвинули бокалы. Несколько функционалов ободряюще похлопали меня по плечам. Я выслушал ничего не значащие, но вроде бы искренние комплименты. Цайес, видимо, на правах старого знакомого потыкал меня кулаком в бок и дружелюбно осклабился.
Допив шампанское, Феликс ловко подхватил меня под руку и заявил:
– На несколько минут похищаю нашего гостя!.. Кирилл, ты не очень голоден?
– Не очень, – соврал я.
– Я тебя долго не задержу. Вот, прихвати бутербродов. – Он взял со стола и вручил мне тарелку, уставленную крошечными канапе с самой разнообразной начинкой. – Эти попробуй, очень вкусно…
Я с сомнением посмотрел на выпеченную из хлеба корзинку, заполненную желто-зелеными полупрозрачными бусинками.
– Икра спрута, – пояснил Феликс. – Слабосоленая.
– Того самого? – спросил я.
– Что? Да, именно. Во всем есть свои плюсы, всегда… Как ты, обживаешься?
Вслед за Феликсом я прошел в маленький кабинет, отделенный от большого зала тяжелыми парчовыми портьерами. Здесь стояло несколько кресел, столик с выпивкой и мелкой закуской. Я поставил свою тарелку рядом.
– Ничего, Феликс. Обживаюсь.
Что-то в нем изменилось с нашей первой встречи. Какая-то суетливость появилась, какая-то смущенная неловкость.
Будто… будто он чего-то боится.
– Тебя ввели в курс дела?
– Да. Приходили двое людей и функционал-акушерка.
– Ну да, да… У вас там довольно сильная смычка с властью. Ничего. Главное – не забывай, что никто не вправе на тебя давить. Даже политики.
Я не говорил, кто именно из людей ко мне приходил. Но сделал вид, что не заметил промаха Феликса.
– Меня политик уговаривает открыть дверь в Аркан.
– Зачем? А ты можешь?
– Не знаю, могу ли. Я пробовал, но открылась дверь в Нирвану. А вот зачем… – Подумав, я налил себе немного коньяка. Точнее, не коньяка, а какого-то местного бренди, но судя по запаху – очень недурного. – Там же будущее, верно?
– Нет, не будущее. – Феликс поморщился. – Это вульгарное толкование. Считается, что мир Аркана почти идентичен миру Земли-два, но опережает его в развитии. Ну… словно бы вся история его началась лет на тридцать раньше.
– Все равно. В общем, у политика честолюбивые планы. Он хочет знать будущее, чтобы успешно работать в нашем мире.
– Чтобы властвовать. – Феликс кивнул. – А почему бы и нет? Попробуй, конечно. Но туда очень трудно открыть проход, очень… Была одна таможня…
– Феликс, значит, в Аркане нет функционалов?
– Значит, нет. – Феликс развел руками.
– Откуда они пришли?
– Кто? – Феликс улыбнулся. Но мне показалось, что уголки губ у него задрожали.
– Функционалы.
– Что за чушь? – Феликс повысил голос, но совсем слегка. – Мы – функционалы! Я с Земли-три. Ты – с Земли-два. Человеческая цивилизация существует в мирах со второго по шестой. Плюс два эпизодически доступных мира, Аркан и Каньон. В остальных мирах людей нет, а в некоторых вообще не существует жизни… Да вот, собственно говоря, я тебя зачем и позвал!
Он протянул мне папочку.
Внутри оказалось две стопки сколотых скрепками листков. Первая была озаглавлена «Достоверно известные миры веера». Вторая, потоньше, «Земля-три, расширенное описание».
– Вечно об этом забывают, – сказал Феликс. – Отсутствие централизованного управления – наш плюс, но и минус… всегда есть минусы. Тут масса полезной для тебя информации.
Я быстро проглядел первую страницу «Достоверно известных миров».
«Земля-два. Мир полностью заселен и изучен. Политическое устройство многополярное. Важнейшие государства – Соединенные Штаты Америки, Китай. Важнейшие языки – американский английский, китайский. Уровень технического развития – 1».
– Что значит «уровень технического развития – один»? – спросил я.
– Твой мир наиболее развит технически и принят за эталон, – пояснил Феликс. – А вот уровень экологического благополучия меряется по нашей Земле.
– Чтобы никому не было обидно.
– Именно.