1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 
Желанных, там отсутствует раздор.    

Никто не жаждет первенства в Аду,    

Никто свои страданья не сочтёт    

Столь малыми, чтоб добиваться больших    

Из честолюбья; потому союз    

Теснее наш, согласие прочней,    

Надёжней верность, чем на Небесах.    

При этом перевесе мы вернём    

Наследье наше. Именно в беде    

Рассчитывать мы вправе на успех,    

Нас в счастье обманувший. Но какой    

Избрать нам путь? Открытую войну    

Иль тайную? Вот основной вопрос.    

Обдумавший ответ — пусть говорит!"    

Едва он смолк, державный царь Молох    

Поднялся; изо всех бунтовщиков    

Сильнейший и свирепейший, сугубо    

Взбешённый пораженьем. Он себя    

Мнил силой богоравной и скорей    

Согласен был бы не существовать,    

Чем стать слабей. Надежду потеряв    

На равенство, утратил с нею страх,    

Геенну и Предвечного презрел    

И нечто — хуже Ада, так воззвал:    

"— Стою за бой открытый! Не хвалюсь    

Коварством. Козни строить не мастак.    

Вольно хитрить, когда охота есть    

И время. Не до хитрецов сейчас;    

Они, рассевшись, будут сеть плести    

Уловок, а несметные ряды    

Воинственных изгнанников Небес    

Неужто прозябать обречены    

В ярме постыдном, в вечной тьме тюрьмы    

Тирана, царствующего затем,    

Что мы бездействуем? Нет! Ополчась    

Огнями Ада, яростью борьбы,    

Неодолимо все проложим путь    

К высоким башням Неба; обратим    

В оружье грозное снаряды пыток:    

Пусть на Его всесильный гром в ответ    

Гремит Геенна! Против молний мы    

На Ангелов Его извергнем смрад    

И чёрный пламень с той же силой; Божий    

Престол зальём чудовищным огнём    

И серой Пекла — тем, что Он для нас    

Назначил. Но, быть может, смелый план    

Вам не в подъем и даже мысль страшна    

О взлёте на такую крутизну    

И штурме неприступных вражьих стен?    

Но осознайте, ежели прошло    

Оцепененье от снотворных вод,    

Испитых вами в озере забвенья,    

Что наша суть природная, состав    

Эфирный нас влечёт в родную высь.    

Паденье Ангельскому естеству    

Несвойственно. Когда жестокий Враг    

Висел над арьергардом наших войск    

Разбитых и, глумясь, в пучину гнал,-    

Кто не восчувствовал: как тяжело,    

Как трудно опускали нас крыла    

В провалы Хаоса; зато взлетим    

Свободно. Вы боитесь? Если гнев    

Могучего Противника опять    

Мы вызовем и Он, ожесточась,    

Измыслит средства, гибельней стократ,    

Чтоб нас добить, — чего страшиться здесь,    

В Геенне огненной? Что может быть    

Прискорбней, чем, утратив благодать,    

Терпеть мученья, в бездне пресмыкаться,    

Где негасимый пламень вечно жжёт    

Рабов безжалостного Палача,    

Склоняющих угодливо хребты    

Под пыткой, под карающим бичом?    

А если Он замучит нас вконец,    

Мы уничтожимся, исчезнем вовсе.    

Чего тогда бояться? Почему    

Мы жмёмся и Тирана разъярить    

Колеблемся? Свирепо нашу плоть    

Эфирную Он обратит в ничто;    

Но разве, перестав существовать,    

Мы счастливей не будем? Разве впрок    

Бессмертье истязуемым рабам?    

Но если Ангельское бытие    

Пресечь нельзя и наше естество    

Божественно воистину, тогда    

И в худшем случае для страха нет    

Основы. Прежний опыт подтвердил,    

Что Небо мы способны сотрясти,    

Вторгаясь непрерывно, и Престол,    

Хотя и неприступный, и самой    

Судьбою предназначенный Царю    

Небесному, тревожить. Пусть победа    

Немыслима, зато возможна месть!"    

Он кончил, сдвинув брови; жгучий взор    

Взывал к отплате, к битве, что богам    

Одним под силу. Тут, насупротив,    

Поднялся Велиал; он кротким был    

И человечным внешне; изо всех    

Прекраснейшим, которых Небеса    

Утратили, и с виду сотворён    

Для высшей славы и достойных дел,    

Но лжив и пуст, хоть речь его сладка,    

Подобно манне; ловкий словоблудец    

За правду выдать мог любую ложь,    

Мог исказить любой совет благой,    

Столь мысли низменны его. Во зле    

Искусный, он ленив и празден был    

В деяньях чести, но, умея слух    

Пленять, красноречиво молвил так:    

"— О Духи! Я стоял бы за войну    

Открытую, и ненависть моя    

Не меньше вашей— Но призыв к борьбе    

Немедленной меня разубедил    

Особенно, надежду на успех    

Сомнением зловещим омрачив.    

Возможно ли? Храбрец из храбрецов,    

Испытаннейший в битвах паладин,    

Совету собственному и мечу    

Не доверяя, мужество своё    

Исчезновеньем хочет утвердить,    

Небытием, отчаяньем; достичь    

Ничтожества, жестоко отомстив!    

Но о какой здесь мести речь идёт?    

Небесные твердыни — под охраной    

Вооружённой стражи; их не взять.    

Отряды часто разбивают стан    

У края Бездны; с этих рубежей    

Дозорные летят на тёмных крыльях    

В просторы царства Ночи, не страшась    

Возможных стычек с нами. Если мы,    

Пробив дорогу силой, за собой    

Весь Тартар увлечём, чтоб свет Небес    

Затмить, Великий Враг наш сохранит    

Престол и впредь незыблемым; эфир    

Пречистый омрачить нельзя ничем;    

Он без труда развеет пламя Ада.    

Недолгим будет наше торжество!    

Побеждены повторно, мы впадём    

В бессильное отчаянье, — предел    

Надежды нашей; вынудим Царя    

Победоносного излить сполна    

Свой гнев и вовсе уничтожить нас.    

И в том спасенье? Скорбное, увы!    

Кто согласился бы средь горших мук,    

Терпя стократ несноснейшую боль,    

Мышление утратить, променять    

Сознание, способное постичь,    

Измерить вечность, — на небытие;    

Не двигаться, не чувствовать, уйти    

В несозданную Ночь и сгинуть в ней,    

В её безмерном чреве? Если ж лучше    

Исчезнуть нам — кто вправе утверждать;    

Посильно и желанно ли Врагу    

Покончить с нами раз и навсегда?    

Сомнительно, чтоб Духов истребить    

Он в силах был, но уж наверняка    

Того не возжелает! Неужели    

Всезрящий стрелы гнева истощит    

Мгновенно, по беспечности своей    

И слабости, несдержанно вспылив,    

На пользу нам поступит невзначай,    

И жертвы, предназначенные Им    

Для вечной кары, уничтожит сразу?    

"Чего мы ждём? — сторонники войны    

Взывают. — Мы обречены на казнь    

Бессрочную; проступок новый наш    

Её не усугубит; пыток нет    

Жесточе!" — но спокойно мы сидим    

И, при оружье, держим наш совет;    

Но это ль наихудшая беда?    

Когда, преследуемые Врагом    

Ожесточённым, падали в провал    

Стремглав под сокрушительной грозой    

Разящих молний, жалостно моля    

Спасения у бездны и в Аду    

Ища убежища; когда в цепях,    

На серном озере, стенали мы,    

Не хуже ль было? Если дуновенье,    

Что эти горны страшные зажгло,    

В семь раз мощней раздует, распалит    

Для нас предуготованный огонь,    

И притаившееся в вышине    

Возмездье длань багровую опять    

Вооружит, чтоб пуще нас терзать,    

И хляби ярости Господней вновь    

Отверзятся, и хлынет пламепад    

С Гееннских сводов, — жгучий, жидкий жупел,    

Обрушиться готовый каждый миг    

На наши головы, — и что тогда?    

Пока мы рассуждаем о войне    

Победной, нас внезапный ураган    

Огнепалящий может разметать    

По скалам и к уступам пригвоздить    

На поношенье вихрям или вдруг    

Закованных, беспомощных швырнуть    

На дно клокочущего моря; там    

Терзаться будем мы обречены    

Без меры, без надежды на пощаду,    

На милость, — неисчетные века.    

Тогда нам будет злее, чем теперь!    

Вот почему противлюсь я равно    

Открытой ли войне, иль потайной.    

Ни хитростью, ни силой — с Ним ничем    

Не совладать. Кто может обмануть    

Всевидящее Око? И сейчас    

Он, с высоты, провидит нас насквозь,    

Над жалкими стремленьями смеясь,    

Настолько всемогущий, чтоб разбить    

Противников, настолько же премудрый,    

Чтоб замыслы развеять хитрецов.    

Неужто, Дети Неба, мы навек    

Унижены и попраны? Ужель    

Мы изгнаны, обречены в Аду    

В цепях бессрочно маяться? Увы,    

По-моему, разумней нам сносить    

Страданья нынешние, чем навлечь    

Намного худшие. Неодолим    

Нас тяготящий, горестный удел.    

Так неизбежный Рок определил    

И воля Одержавшего победу.    

В страданьях и деяньях нам дана    

Одна и та же мера; прав закон,    

Сие установивший. Были б мы    

Благоразумней, загодя обмыслив    

Сомнительный исход борьбы с таким    

Противником. Смешон мне удалец,    

Пред боем — дерзкий, но, едва лишь меч    

Ему изменит в битве роковой,-    

Трепещущий последствий. Пытки, плен,    

Позор, изгнанье — все его страшит,    

Что Победитель бы ни присудил.    

Но это — наша доля; претерпеть    

Её повинны мы. Быть может, гнев    

Противника высокого пройдёт    

Со временем; мы так удалены,    

Что ежели Его не раздражить,    

Оставит нас в покое, обойдясь    

Теперешним возмездьем; жгучий жар,    

Не раздуваемый Его дыханьем,    

Пожалуй, ослабеет; наш состав    

Эфирно-чистый переборет смрад    

Тлетворный, или, с ним освоясь, мы    

Зловония не будем ощущать.    

Мы можем измениться, наконец,    

Так приспособиться, что здешний жар    

Для нас безвредным станет и легко    

Переносимым, без малейших мук.    

Минует ужас нынешний, и тьма    

Когда-нибудь рассеется! Никто    

Не ведает: какие судьбы нам,    

Какие перемены и надежды    

Течение грядущих дней сулит.    

Прискорбна участь наша, но ещё    

Не самая печальная; почесть    

Её счастливой можно, и она    

Не станет горше, если на себя    

Мы сами злейших бед не навлечём!"    

Так, якобы разумно, Велиал    

Не мир — трусливый предлагал застой,    

Постыдное бездействие. Маммон    

За ним взял слово: "— Если мы решим    

Начать войну, — позволено спросить:    

С каким расчётом? Низложить Царя    

Небес иль воротить свои права?    

Успех возможен, лишь когда Судьбой    

Извечной будет править шаткий Случай,    

А Хаос — их великий спор судить.    

На низложенье — тщетно уповать,    

А посему и возвращенье прав    

Недостижимо. Так чего же мы    

Достигнем в Небесах, не обретя    

Победы? Предположим, Царь Небес,    

Смягчась, помилованье даровав,    

Заставит нас вторично присягнуть    

Ему в покорстве, — как же мы стоять    

Уничиженно будем перед Ним    

И прославлять Закон Его и Трон,    

Его Божественности петь хвалы,    

Притворно аллилуить, подчинясь    

Насилию, завистливо смотреть,    

Как властно восседает наш Монарх    

На Троне и душистые цветы    

С амврозией пред Алтарём Его    

Благоухают, — наши подношенья    

Хояопские! И в этом — наша часть    

На Небе и блаженство: вечный срок    

Владыке ненавистному служить.    

Нет худшей доли! Так зачем желать    

Того, чего вам силой — не достичь,    

А как подачку — сами не возьмём?    

Зачем позолоченной кабалы    

Нам добиваться — даже в Небесах?    

В себе поищем блага. Станем жить    

По-своему и для самих себя,    

Привольно, независимо, — пускай    

В глубинах Преисподней. Никому    

Отчёта не давая, предпочтём    

Свободы бремя — лёгкому ярму    

Прикрашенного раболепства. Здесь    

Воистину возвысимся, творя    

Великое из малого. Мы вред    

На пользу обернём; из бед и зод    

Составим счастье. Муки отстрадав,    

Преодолеем кару, и в Аду,    

При помощи терпенья и труда,    

К покою, к благоденствию придём.    

Страшит вас этот мрачный, мглистый мир?    

Но часто окружает Свой Престол    

Всевышний Царь клубами облаков    

Густых и сумрачных, не умаляя    

Монаршей славы, но величьем тьмы    

Её венчая, и тогда гремят    

В угрюмых тучах громы, испытуя    

Своё остервененье, Небеса    

Геенне уподобив. Разве мы    

Не можем перенять небесный свет,    

Как Победитель — наш Гееннекий мрак?    

Сокровищ вдоволь здешняя юдоль,-    

И золота, и дорогих камней,-    

Таит в себе; достанет и у нас    

Уменья претворить их в чудеса    

Великолепия; на больший блеск    

И Небо не способно. Между тем    

Страдание стихией нашей станет,    

А ныне жгущий, нестерпимый зной -    

Приятным; обратится наш состав    

В его состав; мы, с болью породнись,    

Её не будем вовсе ощущать.    

Итак, все доводы — за мир, за прочный    

Правопорядок. Должно обсудить,    

Как нам спастись от настоящих бед,    

Но сообразно с тем: кто мы теперь,    

И где находимся, оставив мысль    

О мести, о войне. Вот мой совет.    

По сборищу, едва Маммон умолк,    

Пронёсся ропот, словно из пещер    

В утёсах вырвался пленённый гул    

Порывов шторма, что вздымал всю ночь    

Морскую глубь и лишь к зачину дня    

Охриплым посвистом навеял сов    

Матросам истомлённым, чей баркас    

В скалистой бухте после бури стал    

На якорь. Так собранье зашумело,    

Рукоплеща Маммону. Всем пришлось    

По нраву предложенье мир хранить.    

Геенны горше демонов страшил    

Второй, подобный первому, поход.    

Меч Михаила и Небесный гром    

Внушали ужас. Духов привлекло    

Одно желанье: основать в Аду    

Империю, которая с веками,    

При мудром управленье и труде,    

Могла бы Небесам противостать.    

Постигнув эти мысли, Вельзевул,    

Главнейший рангом после Сатаны,    

Вознёсся властно, взором зад обвёл;    

Казалось, поднялся опорный столп    

Державы Адской: на его челе,    

О благе общем запечатлены    

Заботы; строгие черты лица    

Являли мудрость княжескую; он    

И падший — был велик. Его плеча    

Атланта бремена обширных царств    

Могли б снести. Он взглядом повелел    

Собранью замолчать и начал речь    

Средь полной тишины, ненарушимой,    

Как ночь, как воздух в знойный летний день.    

"— Престолы, Власти, воинство Небес,    

Сыны эфира! Или мы должны    

Лишиться наших званий и наречь    

Себя Князьями Ада? Видно, так.    

Вы все за то, чтобы в Аду осесть    

И государство мощное создать,-    

В мечтах, конечно, ибо Царь Небес    

Узилище нам уготовал в бездне,    

А не приют, куда не досягнет    

Его рука, где неподвластны мы    

Небесному Верховному суду,    

Где против Трона горнего ковать    

Крамолу сможем вновь; наоборот!    

Он в ссылку нас отправил, чтоб в ярме    

Томить неотвратимом, в кандалах,    

На каторге бессрочной, как рабов.    

Поверьте: наверху или внизу,    

Он — первый и последний Государь,    

Единый Самодержец; наш мятеж    

Его владений не приуменьшил,    

Напротив — Ад прибавил. Будет впредь    

Он здесь железным нас пасти жезлом,    

Как прежде пае на Небе — золотым.    

О мире и войне — к чему наш спор?    

Однажды мы, решившись на войну,    

Все потеряли. Мира не просил    

Никто, да и никто не предлагал.    

Какого мира вправе ждать рабы    

Пленённые? Оковы, да тюрьма,    

Да кары произвольные. А мы    

Что в силах предложить? Одну вражду,    

И ненависть, и яростный отпор,    

И месть, хоть медленную, но зато    

Неутомимо ищущую средств    

Убавить Триумфатору плоды    

Его побед и радость отравить    

От созерцанья наших мук. Найдём    

Возможностей немало для борьбы    

Помимо новой, гибельной войны    

И штурма неприятельских валов,    

Которым ни осада не страшна,    

Ни приступы, ни адовы набеги.    

Нельзя ли что полегче предпринять?    

Есть место некое (когда молва,    

Издревле сущая на; Небесах,    

Неложно прорицает), мир другой,    

Счастливое жилище существа,    

Прозваньем — Человек; он должен быть    

Примерно в это время сотворён    

И сходен с нами, хоть не столь могущ    

И совершенен; и превыше всех    

Созданий Тем, кто правит в Эмпирее,    

Возлюблен. Так Господь провозгласил    

В кругу богов, обетом подтвердив    

И клятвою, потрясшей Небеса.    

Туда направим помыслы; узнаем,    

Что это за творенья, из какой    

Субстанции и чем одарены,    

В чем сила их и слабость, как верней    

Их совратить, употребив обман    

Иль принужденье. Путь на Небеса    

Нам преграждён; Властитель там царит,    

Уверенный в могуществе своём    

Незыблемом. Быть может, новый мир    

Находится на крайнем рубеже    

Владений царских и его охрана    

Поручена насельникам самим.    

Здесь, может быть, удастся учинить    

Нам кое-что: огнём пекельным сжечь    

Мир новозданный или завладеть    

Им нераздельно, жителей изгнав    

Бессильных, как с Небес изгнали нас.    

А если не изгоним, — привлечём    

На нашу сторону; тогда их Бог    

Врагом их станет; гневною рукой,    

В раскаянье, свои же истребит    

Созданья. Мы простое превзойдём    

Отмщение, блаженство умалив,    

Которое испытывает Он    

От бедствий ваших и к тому ещё    

Возрадуемся от Его смущенья,    

Когда увидит Он любимых чад,    

Стремглав летящих в Ад, чтоб разделить    

Мученья наши, и клянущих день    

Рожденья своего, в слезах, в тоске    

О кратком счастье, сгинувшим навек"    

Подумайте: не стоит ли дерзнуть    

Попыткой, нежели коснеть во тьме    

И призрачные царства учреждать!"    

Так Вельзевул свой дьявольский совет    

Отстаивал, предложенный вчерне    

В начале совещанья Сатаной.    

Но кто ж иной, как зачинатель Зла,    

Столь тёмные дела измыслить мог:    

В зачатке погубить весь род людской,    

Смешать— и Ад и Землю воедино    

И славу Вседержителя попрать?    

Но прославленью вящему Творца    

Их заговор коварный послужил.    

Собор Гееннский воодушевлён    

Отважным предложением; в глазах    

Блеснула радость. Голосуют все    

За дерзкий этот план, и Вельзевул,    

При общем одобренье, продолжал:    

"— Синод богов! Судили мудро вы    

И мудро завершили долгий спор,    

Под стать величью вашему, приняв    

Решение великое; оно,    

Судьбе наперекор, подымет нас    

Из бездны адской ближе в вышине    

Былой, и нам удастся, может быть,    

К пределам лучезарным вознесясь,    

Ворваться в Небо, с помощью оружья    

Союзного, не то — сыскать приют    

В благоприятной области иной,    

Где свет небес прекрасный озарять    

Нас ежедневно станет, где восток    

Сияющий рассеет мрачность эту,    

И благовонный воздух, как бальзам    

Живительный, ожоги исцелит    

От едкого огня. Кого же мы    

Пошлём разведать новозданный мир?    

Кто с этим справится? Какой смельчак    

Стопой скитальческой измерит бездну    

Неизмеримую, отыщет путь    

В пространстве, без начала и конца,    

В тьме осязаемой? Кого из нас    

Над пропастью вселенской удержать    

Возмогут неустанные крыла    

И взмах за взмахом, продолжая лет,    

В счастливый край гонца перенесут?    

Какая опытность, какая мощь    

Ему потребны? Как минует он