1 2 3 4 
   
Макс: А я не понимаю. По-моему, чистый понт. Хотя, конечно, красиво! (Он выпустил изо рта целое облако дыма.)
   
Я: Не-е-е! Неправильно. Хорошая сигара в правильной обстановке… Это вкусно! Эффект от неё, знаешь… ну… как от хорошей порции коньяка или виски… Конечно, не совсем так, но ощутимо.
   
Макс: Тогда какая разница? Выпил коньяку и всё… И быстрее и вернее.
   
Я: Погоди! Макс! Если так рассуждать…. Тогда зачем пить коньяк? Можно выпить просто водки – те же сорок градусов. А всё остальное – понт!
   
Макс: Конечно, понт! Только приятный такой, не дешёвый понт! Саня, всё – понт!!! Но мне нравится. Надо будет разобраться в сигарах.
   
Я: Да брось ты! Зачем тебе разбираться в сигарах? Ты что, их будешь постоянно курить? Что я, что ты… Мы с этими сигарами, как карикатуры… на самих себя. Да сколько бы ты ни прочёл этих книг про сигары, как бы ни стал в них разбираться… Ну посмотри на себя с сигарой. Эта борода, сигара… Так в индийских фильмах изображают плохих американцев…
   
Макс: Да? А мне всё равно! Я бы ещё шляпу себе купил…
   
Я: Сомбреро себе купи лучше! Ещё смелее и бескомпромисснее…
   
Макс: Дурак! Мне шляпы идут, между прочим…
   
Я: А кому они не идут? Я сам хотел бы носить шляпу. Но это не то чтобы вызывающе или странно, а просто… как сказать?… Просто шляпы сейчас практически не носят… и значит, это будет… не нескромно, а … ну, как бы больше, чем просто носить шляпу. Больше, чем просто так! А я хочу просто носить шляпу и не думать при этом, что я в шляпе.
   
Макс: Как же у тебя в башке-то всё понакручено! Что ты за человек. Кошмар! (Макс покачал головой.) А шейные платки, значит, все носят?
   
Я: Платок – это подарок! И он у меня на шее вследствие обстоятельств, так…
   
Макс: Подарок? Тогда ты мне шляпу подари! Буду её носить и говорить, что ты подарил. И все претензии сразу не ко мне. Кстати (Макс прищурился), как мой фонарик? Ей понравился?
   
Я: Нет, Макс…. То есть, я ей его ещё не подарил. Вот он, забери. (Я положил фонарик на стол.)
   
Макс: Да брось ты! Я порадовался, когда его покупал. Достаточно! (Макс как-то заметно погрустнел, или, точнее, перестал быть весел.)
   
Вот так мы поговорили про сигары.
   
   
– Ты меня позвал, ну… туда, – Макс махнул рукой в неопределённом направлении, подразумевая маленькое кафе на проспекте Мира, – потому что она не пришла?
   
– Да, Макс. Точно.
   
Он покивал головой. Тут принесли мохито. Макс явно удивился, увидев то, что перед ним поставили на стол. Он сунул трубочку в рот и сделал несколько глотков.
   
– Вкусно, – сказал он. – Без дураков, вкусно! Мне нравится, – он помолчал немного. – А ты, значит, сильно влюбился? Везёт тебе! Как ты думаешь, вон с теми можно сыграть сегодня? Давай немножко похемингуэим, а?
   
Макс указал на тех трёх красавиц, которых мы видели у гардероба. Это были красотки, безо всяких…. Теперь они сидели втроём за столиком и очень весело что-то обсуждали.
   
– Саня, скажи мне, пожалуйста, почему все девушки, когда приходят вечером куда-нибудь… ведут себя вот так? – он показал на них пальцем. – Они же нарядно одевались, крутились у зеркала… не друг для друга же?!
   
Они же пришли сюда познакомиться… Так? А какого чёрта они всегда сидят и делают вид, что им никто не нужен и что им и так ужасно весело. Почему, Саня?
   
– Макс, вопрос риторический. А с этими барышнями мы в Эрнестов играть не будем. Ничего не выйдет.
   
– Почему это? Я с бородой, с сигарой! Саня, если ты не хочешь, я один попробую.
   
– Даже не пробуй! Будет неприятно вспоминать. Эти девки ждут, и ждут не тебя. Они видели, на чём мы приехали, они сканировали, как ты одет, как себя ведёшь, как держишь сигару, за какой столик нас посадили… У тебя будет шанс с ними поболтать, только если они никого не дождутся часиков до двух. После двух – давай, пробуй.
   
– Саня, зря ты так. Они не профессионалки. Ты чего…
   
– А кто говорит, что они профессионалки?! Конечно нет! Макс, всё не так примитивно, но и не очень запутанно. Эти девки, просто… статусные такие девки… А у тебя не тот статус, и всё!
   
– Ерунда! Я весёлый, приятный и добрый человек. Этого уже достаточно, чтобы…
   
– Зато они, Макс, скучные, невесёлые и недобрые. И нечего на них тратить время, силы и деньги. Да-да! И деньги! Они не оценят. Они привыкли. Меня от них тошнит…
   
Зазвонил мой телефон. Я вздрогнул и пролил немного коктейля себе на грудь. Но я не выругался, я судорожно искал телефон в кармане пиджака… Позвонил Паскаль.
   
– Саша-а-а! А я тебе звоню, потому что я тебя люблю! – слышно было, что Паскаль звонит из очень шумного места. Он кричал в трубку и был откровенно пьян. – Приезжай к нам, пожалуйста!
   
– Паскаль! Как ты быстро напился, ещё час…
   
– Сашá! Я не слышу, – кричал он.
   
– Сейчас, – крикнул я в трубку. – Извини, Макс, я сейчас, – сказал я уже Максу.
   
Я встал из-за стола и отошёл ко входу, где музыка была тише и я никому не мешал.
   
– Саша! Приезжай скорее, если ты хочешь меня увидеть и хочешь, чтобы я тебя смог узнавать, приезжай. У нас здесь весело!
   
– Паскаль, как ты быстро уже готов! Молодец!
   
– Да! Я молодец! Сашá, я тебя люблю! Я такой сволоч, а ты мой друг! Мы тут разговариваем только про тебя.
   
– Дружище, если ты там с Катей, будь осторожнее. Аккуратнее… Постарайся не оставаться с ней без свидетелей.
   
– Я понял, я стараюсь… Я поэтому пью! Приезжай скорее!
   
– Не-е, Паскаль! Давай завтра созвонимся. Веселись без меня.
   
– Хорошо! Я понял! Никому не нужен старый пьяный французский человек. Пока!
   
– Аккуратнее там!.. Пока!
   
Я стоял у окна. Снег шёл уже не так густо и не хлопьями. Снежинки летели, каждая по отдельности. Возле окна ветер странным образом завихрялся, и снег летел вверх. Я минуту смотрел на это. Потом бросил взгляд просто на улицу. Знакомый Мерседес стоял на другой стороне. У него горели габариты и из выхлопной трубы шёл дым, а в салоне было темно. Сидящий или сидящие внутри грелись. «Надо это обсудить с Максом, у него мозги в этом смысле лучше соображают», – решил я и пошёл к столику.
   
Макса там не было. Я огляделся и увидел его возле углового столика. Он как раз целовал руку худой женщине с очень выразительным лицом и длинной сильной шеей. Она хохотала и что-то говорила Максу. Её спутник, лысый мужчина в белом обтягивающем свитере, сильно смеялся. Макс раскланялся, что-то ещё сказал, попятился, игриво помахал рукой и вернулся за столик, сияя улыбкой.
   
– Вот! – сказал он и положил на стол листочек бумаги, вырванный из блокнота. – Если ты не хочешь знакомить меня с известными людьми, я сам буду знакомиться.
   
– Что это? – спросил я, указывая на листок.
   
– Автограф! Я сказал, что я её поклонник. Я просил подарить мне ещё какую-нибудь личную вещь. Вот, она подарила! – он показал дешёвую пластмассовую зажигалку.
   
Я взял листок и прочёл: «Гоша! Всего Вам самого хорошего! Вам и Вашим друзьям!». Дальше была очень непростая подпись.
   
– Гоша? Это кто? Это ты, что ли, Гоша? – поинтересовался я.
   
– Нет! Гоша – это ты! – Макс говорил заговорщицким громким шёпотом. – Мы приехали с тобой издалека, у нас в городе есть её фан-клуб. А ты так любишь её творчество, что сам не решился к ней подойти и даже ушёл от волнения. Поэтому возьми бумажку. Это тебе.
   
– Дурак, – спокойно сказал я, взял бумажку, повернулся к тому столику, где сидела актриса, нашёл её взгляд, церемонно поцеловал листок и положил его во внутренний карман пиджака. Она засмеялась.
   
– Молодец, – похвалил меня Макс, вынул трубочку из своего стакана, взглядом приказал мне сделать то же самое, чокнулся со мной и выпил остатки коктейля, процеживая жидкость через лёд, которого в стакане было ещё много. Я повторил за ним всё в точности.
   
– Саня, ты пиджачок-то застегни, а то видок у тебя, как у спившегося аристократа, – шёпотом сказал Макс.
   
Я взглянул на свою рубашку. На ней высыхало пятно от мохито. Коктейль, конечно, был прозрачным… но всё равно неприятно. На груди виднелось тёмное коричневое пятно. Небольшое, но заметное. Наверное, я посадил его, когда сидел, прижимаясь к стойке грудью… там… в том кафе. Я застегнул пиджак. Спрятал коричневое пятно.
   
– Да-а-а! Обляпался, ваше благородие! – сказал я сам себе.
  
  
   
    
18
   
   
Я рассказал Максу про Мерседес. Он сразу посерьёзнел и внимательно выспросил у меня все детали. Потом мы сходили и посмотрели в окно. Мерседес стоял так же и там же. Макс подумал минуты две. Мы вернулись за столик, и он заказал ещё два мохито.
   
– Саня, это здорово! Приключение, мать его! Отлично! – Макс действительно был рад. – Эх! Если бы мы были дома, в смысле, на малой родине, я сейчас бы позвонил ребятам, они пробили бы его номер… Мы бы через десять минут знали, чья это машина. Но в Москве, кому звонить?…
   
– Главное, Макс, а как они могли найти меня на проспекте Вернадского? Я ехал туда на метро. За мной что, сто человек следят, что ли? Пойми! Кто я такой?….
   
– Это просто! Узнать, где у тебя объекты и сколько их – проще пареной репы. Заехать на один, другой, третий…
   
– У меня их два…
   
– Тем более!.. И что значит: «Кто я такой?» Конечно, ты не враг государства и не украл деньги мафии. Если бы ты это сделал, тебя искали бы по-другому. Ты бы этого не заметил. А тут ездят на одной и той же машине и сильно не скрываются. На то, что тебя пугают, тоже не похоже. Скорее ревнивый муж.
   
– Она не замужем…
   
– Значит мужик… Какой-то мужик. Всё просто! А вот чей мужик, этого я знать не могу.
   
То, что говорил Макс, было логично, но странно. Мы встречались всего четыре раза. Всегда… в какое-то дневное время… В общем, не поздно и неподолгу. Может быть, Она сказала про меня… Но вряд ли. Она не стала бы сообщать моё имя, мой адрес и место работы. Если бы Она так поступила, то, наверняка, предупредила бы меня. Я поделился с Максом своими сомнениями, но признал, что его гипотеза самая продуктивная. Не зря, как только я увидел этот Мерседес, я сразу встревожился именно за Неё.
   
– Разберёмся, Саня! Всё хорошо! Мы сидим с тобой в модном месте, среди известных артисток, пьём! А он там курит в машине. Так ему и надо! Ему хуже, чем нам. Не бойся, сегодня всё выясним, ещё и повеселимся. Какой ты молодец! Конечно!! Модный человек, успешный, и ещё так влюбился, что за ним следят! Это супер!
   
– Макс, а Ей всё это ничем не угрожает?
   
Макс скривил губы, прищурился и подумал секунд пятнадцать.
   
– Да вряд ли, – наконец сказал он. – Если бы она знала или чувствовала что-то подобное, она бы предупредила тебя, ты сам сказал. И ты бы что-то уже почувствовал, если бы что-то было не так. – Макс прищурился и заулыбался. – А ты здорово влюбился, Саня! Расскажи про неё. Знаешь, как мне интересно!
   
– Ма-а-кс! Я ещё выпью и расскажу, а сейчас…
   
– Да перестань ты! Мне она сама не сильно-то интересна. Мне она заочно не очень-то нравится. Я с ней знакомиться, ну-у, фактически знакомиться, вообще не хочу. Я её твоими глазами увидеть-то не смогу. Ну что?! Увижу женщину, от которой моего друга трясёт, из-за которой он мучается. Зачем мне её видеть? Лучше ты мне про неё расскажи. Это интереснее. Мне ты интереснее! А та, которая тебя мучает, совершенно…
   
– Ты что? Мучает?! – не выдержал я. – Да ко мне никто и никогда с таким вниманием не относился. Она настоящая! Она такая настоящая…
   
– Саня, ты не понял меня! Настоящая, настоящая! Заладил! Мне настоящего не надо. – Макс говорил более чем серьёзно. – Я знаю, что такое «настоящее». И я про это слушать не хочу. Вот смотри… сижу я три дня назад на кухне. Ночью. Выпили за ужином немного. С мужиками выпили… Немного! Приехал домой, сижу на кухне один, пью чай, трезвею. И вдруг чувствую, неожиданно и очень сильно чувствую, что жизнь-то реальна, понимаешь! Жизнь – реальная штука! – Я редко видел Макса таким серьёзным. – То есть я сижу на кухне, пью чай. Вот кухонная мебель, плита, холодильник, окно, за окном темно, там ночь. Мне уже больше тридцати лет. Я реальный!!! Мне нужно утром, к десяти, поехать на встречу, обсудить цены на бетонные блоки. Мне их надо много, буду просить отдать мне их дешевле. Бетонные блоки, блядь! Понимаешь?! Они реальные. Не плохие, не хорошие, а реальные. А я сижу на кухне, пью чай. Пью кипячёную воду с сухими листьями… Саня, жизнь реальна! Я это понял и так… обломился!.. Потому что… Ну не ради ЭТОГО же всё?! Ты только не упрощай то, что я тебе сейчас сказал. Я сказал тебе, что жизнь реальна! Это не значит, что жизнь бессмысленна, что всё ерунда и мы занимаемся всякой фигнёй. Нет, Саня! Это слишком просто! А вот то, что жизнь реальна… РЕАЛЬНА! Это страшнее… Вот я и приехал… А у тебя тут слежка, любовь, Москва!!! Саня, ты даже не знаешь, какой ты счастливый.
   
– Я счастливый?! А жизнь реальна?! – Я сказал это вполне спокойным голосом. – Макс, почему это звучит у тебя, как упрёк мне? Я почему-то даже захотел тебе сначала возразить, что, дескать, я не счастливый. Почему-то если кто-то говорит, что, мол, ты счастливый, нужно обязательно оправдываться. Что нет, я не счастливый, или счастливый, но у меня на самом деле то и сё, и ещё чего-нибудь болит. А если мне ответят, что у них тоже болит, то я скажу, что у меня болит всё равно сильнее…
   
В этот момент нам принесли мохито. Мы чокнулись, кивнули друг другу и выпили по несколько глотков.
   
– Ну, продолжай… давай… – поторопил меня Макс.
   
– Так вот! Я не знаю, счастлив я или нет. Даже когда мне бывает очень хорошо, я же не знаю, счастье это или нет. Может быть, это оно самое и есть. Но я-то этого не знаю! Мне-то кажется, что, может быть, бывает ещё намного лучше. А так мне хорошо, но как-то конкретно.
   
Разве это счастье? Я не помню вообще, чтобы я был счастлив. Мне бывало очень хорошо, и даже очень, очень, очень хорошо. Но счастлив?.. Я помню, как я поступил в институт. Я сдавал экзамены, волновался, а до этого ходил в институт, смотрел, потом подавал документы и думал: «Неужели я буду студентом, таким же, как вот эти чудесные люди, которые сидят в аудиториях и курят в коридорах!» Мне не верилось! И вот я читаю свою фамилию в списке поступивших. Наступило такое облегчение! Я позвонил, обрадовал родителей, вышел из института на улицу и пошёл. Было лето, я купил мороженое. Я шёл, в моей жизни кончился большой этап. А впереди!.. Свобода, интересные дела и люди, прекрасная жизнь! Я шёл, и мне было очень-очень-очень хорошо! Но если бы я тогда мог знать, что лучше мне в жизни уже не будет, то, может быть, я тогда мог бы быть счастлив? И теперь мог бы сказать, что я знаю, как это и что это такое.
   
Макс слушал очень серьёзно и внимательно. Если бы не дурацкая бородка, можно было бы сказать, что он прекрасен, такое внимательное и острое было у него лицо… в этот момент… Наши сигары погасли и мы, не сговариваясь, стали их раскуривать снова.
   
– Макс, вот ты говоришь, что жизнь реальна? Конечно!!! Жизнь гиперреальна! Вот я влюбился, но когда я смотрю на Неё, я же вижу Её реально. Мой взгляд не замутнён, я не как в тумане. Я вижу Её реальнее, чем кто-либо. Она очень красивая! Она такая красивая, что я даже не знаю, чего я хочу. Я Её так люблю, что ничего не могу хотеть. Но я шёл на встречу с Ней в прошлый раз и думал: «Если бы можно было держать Её за руку и разговаривать с Ней – всё! Мне больше ничего не надо. Я больше ничего не хочу. Потому что, а что может быть больше, чем сидеть рядом с Ней и держать Её за руку?» И вот мы встречаемся, сидим друг напротив друга. От моих глаз до Её глаз сантиметров пятьдесят-шестьдесят, не больше. Вот Её руки на столе… Мои тоже на столе. И, вдруг, Она касается моей руки, а потом я кладу свою руку на её руку… И мы так сидим!!! Но как только это произошло, как только моя рука легла на её руку… Прямо в эту секунду мне ЭТОГО стало недостаточно. Сразу! Видишь, ни одной секунды счастья! И стало только ещё труднее и больнее…
   
– Это потому, что ты влюбился, Саня! По-настоящему… А я вот не влюбляюсь, Саня! Вообще!!!
   
Я знал Макса уже больше десяти лет. Мы познакомились, когда я уже заканчивал институт, а он учился на третьем курсе. Нет! Он учился не со мной в одном институте. Он учился вместе с моей тогда будущей, а теперь бывшей, женой. Они учились на экономическом. Он уже успел отслужить в армии, как и я. Мы подружились сразу и сильно… Макс влюблялся постоянно и совершал в связи с этим массу экстравагантных поступков, всегда талантливых.
   
Вдруг к нам подошёл менеджер заведения и указал на человека, который стоял у входа в зал. Он был одет в цветную кофту и джинсы, которые были заправлены в короткие зимние сапоги.
   
– Господа, – сказал менеджер, – у того господина, – он указал на человека в кофте, – для вас что-то есть. Он хочет вам что-то отдать. К сожалению, он так одет, что мы попросили его подождать у вхо…
   
– О-о-о! – неожиданно громко сказал Макс. – Ну надо же!
   
Макс бросился к этому человеку, подбежал к нему, радостно пожал ему руку и увёл из поля моего зрения. Через минуту он вернулся, неся в руке свой новый портфель.
   
– Саня! Это таксист, который нас вёз сюда. Представляешь, я-то портфель кинул на заднее сидение и забыл. С тебя толку нет, ты сейчас можешь голову где-нибудь забыть, невменяемый… А он увидел, и, видишь, вернулся. Денег взять не захотел. Кое-как я его уговорил. Во какие люди бывают! Смотри, какой мужик! Хотя коренной москвич! А ты говоришь…
  
  
   
    
19
   
   
Удивительно! Как же так? Максу портфель вернули. Что он за человек такой? А мне перчатки не вернули. Симпатичный и очень приятный таксист, он видел, где я вышел. И ясно было, что шёл я в ресторан. Он мог бы завезти мне перчатки. Нет! А Максу портфель привезли. В чём тут дело?
   
Мы допили мохито, и я наотрез отказался пить ещё. Я просто не хотел больше пить, ну-у… не было жажды. К тому же я понял, что почему-то меня не берёт. Нужно было перейти на крепкие напитки, но здесь не хотелось оставаться. Оставаться смысла не было. Зачем? Вот-вот должны были добавить громкости звука. Заведение заполнялось. Конечно, ещё не подъехали сугубо ночные жители, но какой интерес наблюдать за ними? Люди, которые выходят в ночной московский рейд, очень целенаправленны. Цели, конечно, бывают самые разные, но когда у человека есть цель, он плохой компаньон для двух парней, которым за тридцать и у которых нет определённой цели на эту ночь. Им просто хочется утомить себя так, чтобы уснуть сразу и без сновидений.
   
– Ну-у-у, так не пойдёт, – сказал Макс и откинулся на спинку стула. – Я один не могу веселиться. Саня, я так рвался к тебе в Москву, думал, как мы тут… – Макс сжал кулаки и потряс ими, – а ты… Философствовать я мог бы и дома. Тут смотри сколько возможностей, а ты сидишь кислый.
   
– Только не скажи сейчас, что я зажрался, ладно?
   
– Конечно, зажрался. Ты представь себе, сколько людей, если бы они могли сюда попасть, были бы счастливы, что… просто сидят в таком классном месте, среди знаменитых людей. А для тебя это уже так, ничего особенного. Конечно, зажрался!
   
Лет пять назад я отдыхал летом в Сочи. Тогда я только начал зарабатывать и решил провести лето у моря, пригласил бывшую свою жену, чтобы она приехала с сыном. Отдых получился довольно напряжённым, но мы, то есть моя бывшая жена и я, демонстрировали сыну идеальные взаимоотношения. Те, кто наблюдал за нами, могли бы подумать, что мы чудесная неразлучная пара. А мы гордились собственной выдержкой и благородством. Внешне всё было весьма трогательно, но не случилось такого вечера, как в американских фильмах, когда после разрыва мужчина и женщина вновь встречаются, где-нибудь на побережье, проводят длинный день… Вот они где-то весело обедают и игриво бросаются друг в друга скомканными салфетками или листьями салата, потом купаются и резвятся в волнах, вслед за этим катаются на каруселях или стреляют в тире, среди музыки, вечерних огней и радости приморского городка, а потом на закате открывают бутылку шампанского в гостиничном номере, и он спрашивает шёпотом, взяв её за плечи: «Тебе не кажется, что нам стоит попробовать ещё раз… всё начать с начала?» Ну а потом… понятно!
   
Макс тогда приехал ко мне в Сочи. Ничего не сказал и сделал мне сюрприз…
   
Поздно вечером мы услышали жуткий шум и громогласную возню в коридоре гостиницы. Я сидел у телевизора и дремал, сын спал, моя бывшая лежала с ним рядом и читала. И вдруг крики, шум. Я выскочил из номера и увидел. Макс прорывался через охранников – и прорвался… Видимо, он столкнулся с сопротивлением ещё внизу, но смог пробиться и увлёк охранников за собой. На голове у него был колпак, синий, с блестящими звёздами. В одной руке он держал большую бутылку шампанского, а в другой много воздушных шаров. Шары заполнили собой всё пространство коридора. Они поминутно лопались, и их лохмотья повисали на нитках. Макс был весь красный, пьяный и очень решительный. С ним было несколько пьяных девок. Они хохотали и тоже были с какими-то элементами костюмов. Одна, например, была наряжена Красной Шапочкой. Макс обрадовался, увидев меня, а я его предал. Я отрёкся от него и даже поругал Макса. До сих пор не могу себе этого простить! Хотя меня можно понять. Я целых две недели изображал благородство… в начале августа… в Сочи! А тут влетает комета свободы и необузданности…
   
– Ну а куда поедем? Чего так сидеть-то? – спросил Макс. – Саня, не кисни! Я сегодня встал, если смотреть по московскому времени, часа в четыре утра. Если такая вечеринка будет и дальше, я усну. Если в Хемингуэев сегодня не играем, то дай мне тогда найти любовь. Не мешай мне. А то ты-то сейчас в угаре, на тебя сегодня надежды нет. Или давай уже пить. Просто пить! Но надо решить, что делаем. Я бы поел чего-нибудь с удовольствием, только не здесь.
   
Он выкурил свою сигару едва на треть. Мы попросили счёт и ещё по пятьдесят текилы. Выпили, Макс заплатил, аккуратно завернул остаток сигары в салфетку и протянул мне.
   
– Возьми, Сань, положи в карман пиджака.
   
– Я твою сигару докуривать не буду.
   
– А я и не предлагаю. Это моя сигара! Я её до утра буду курить. Положи её к себе в карман, а то я раздавлю её у себя. А ты аккуратный.
   
– Не положу. От неё весь пиджак провоняет табачищем.
   
– А мне её что, в руках держать, что ли?
   
– Макс! А портфель?
   
Макс хлопнул себя ладонью по лбу, взял портфель, положил сигару туда и встал, чтобы идти.
   
– Погоди, – остановил я его, – присядь. Давай обсудим, куда идти сейчас. Чем метаться по морозу, давай в тепле наметим маршрут.
   
– Давай, – Макс сразу сел.
   
– Чего «давай»? Надо решить, чего ты ещё хочешь.
   
– Саня, так тоже не пойдёт, – серьёзно сказал Макс. – Если ты вообще ничего не хочешь, давай разбежимся и ляжем спать. А то ты будешь меня сопровождать с кислой рожей, типа собаку выгуливать. Зачем мне такое веселье?
   
– Правильно, Макс! Извини… Хорошо… Я думаю просто, куда лучше всего можно заехать. Я бы сам хотел немного ещё выпить. Но немного! Мне утром надо быть в отличной форме. Мы договорились с ней утром созвониться. – Моё сердце скакнуло вверх и так и замерло на пару секунд от радости. Я вспомнил наш разговор по телефону. Она попросила меня позвонить ей! Она знает, что я её люблю! Сердце вернулось на место, и я смог говорить дальше. – Сейчас такое время, что вот-вот всё только начнётся. Можно успеть в какой-нибудь клуб на концерт, можно… туда, где танцуют, но там громко, а я не хочу сорвать голос, перекрикивая музыку. Можно в казино. Можно поиграть в бильярд, в боулинг…
   
– Саня, сейчас всего этого добра в каждой деревне полно. Казино, бильярд, боулинг! Сказал, тоже мне! Боулинг! Туда же ходят, типа это спорт и типа это полезно. Курят, пьют, а сами думают: «Мы занимаемся спортом и следим за собой». Такие лица у всех серьёзные в боулинге…. Стоит какой-нибудь боулингист, жопа и пузо как шары, ещё держит шар, сигарета в зубах, щурится, и такую позу примет, мол, сосредоточился….
   
– Не нравится боулинг? Наплюй. Давай в баню поедем.
   
– В баню? Не-е, я там усну сразу.
   
– Хорошо, пошли на стриптиз.
   
– Саня, какой стриптиз? Ты за кого меня принимаешь, я не из моря вернулся и не из тюрьмы вышел. Пошли на концерт.
   
– Пошли, но только немедленно. Встали и пошли.
   
Мы так и сделали. Было начало двенадцатого – обычное время, когда стартуют концерты в клубах по пятницам вечером. Но чаще всего они немного задерживаются. Народ клубится, ждёт… А потом выходят музыканты…
   
Хорошо, что Макс выбрал концерт. Я давно не был на концерте. Одно время каждую неделю ходил на какой-нибудь клубный концерт и поражался тому, как много всего происходит в Москве.
   
Концерт! Это здорово! Я люблю концерты…
   
Я люблю ходить в кино… Очень люблю, когда начинается фильм, звучит громкая и хорошо знакомая музыка, на экране красивая заставка – визитная карточка кинокомпании, потом тишина, тёмный экран, появляются буквы и звучит голос, например: «Кинокомпания “Парамаунт пикчерс” представляет…» И в зал врывается музыка и краски начинающегося фильма: Нью-Йорк весь в огнях, и летит вертолёт… Радость предвкушения переполняет всё туловище… как в детстве…
   
Мы подошли к гардеробу и подали номерки. В этот момент нас окликнул менеджер ресторана:
   
– Господа! Вы тут забыли… – он держал в вытянутой руке бордовый кожаный портфель.
  
  
   
    
20
   
   
Мы вышли на улицу. Мы покинули заведение и на наше место пустили двух молоденьких девиц и парня. Они радостно заскочили с мороза в тепло, а мы пошли по улице. Мерседес двинулся за нами.
   
– Действительно не скрывается. Дурак какой-то! Пошли, Саня, – сказал Макс, глядя на Мерседес.
   
Мы прошли ещё немного и поймали машину. Я решил, что вернее всего будет поехать в «16 тонн», старый клуб, где обязательно каждую пятницу и субботу были концерты и где можно было не бояться нарваться на что-то уж совсем юношеское. В смысле на какую-нибудь тинейджерскую музыку.
   
Мы снова ехали по Москве. За тот час с небольшим, который мы просидели в тепле, морозец слегка усилился, снег лениво и витиевато падал, лениво и не густо. Снегоуборочные машины уже выползли в город… Но город ещё и не думал засыпать. Москва светилась всеми огнями и шевелилась тысячами машин. До Нового года оставалось почти три недели, но уже везде виднелись признаки ожидания этого праздника. В сущности, зима только началась, снег пролежит ещё четыре месяца, а Москва уже устала от зимы… и, быть может, поэтому так отчаянно веселилась….
   
Мерседес преследовал нас, но я к нему как-то привык, да и Макс был со мной, я чувствовал себя в полной безопасности… спокойно себя чувствовал.
   
   
Мы кое-как пробились в клуб. Был концерт какой-то шведской группы с английским названием. Это название мне ничего не сказало, но народу было много, причём народу, который знал, на что идёт. Москва! Здесь всегда найдётся несколько сотен фанатов чего угодно.
   
На первом этаже клуба сидели немногочисленные любители пива и смотрели какой-то спорт по телевизору. Все остальные ломились наверх. Мы ещё толкались внизу, когда услышали, что концерт начинается. Сначала раздались громкие крики – видимо, на сцену вышли музыканты, – а потом зазвучала музыка. Мы поспешили.
   
Мы не стали протискиваться поближе к сцене, а застряли в середине зала, плотно зажатые со всех сторон. На сцене стояли два совсем юных… парня. Худые, с покатыми плечами, сутулые, странные… Они оба стояли за пультами и клавишами, в зал не смотрели, не двигались в такт музыке. Нет! Было видно, что они выполняют сложную и ответственную работу. Музыка была очень мощная…. Первая… (Назвать это песней нельзя. Композиция?.. Тоже как-то не хочется. Вещь? Да какая же это вещь? Скорее произведение!) Первое произведение закончилось, и публика поприветствовала музыкантов очень тепло. Макс проорал мне на ухо, что попробует раздобыть выпивку, и стал пробиваться в сторону бара…
   
Один из музыкантов отошёл от своего пульта и взял в руки гитару, другой, в камуфляжных штанах, маечке со шведским флагом, с тонкой длинной шеей и маленькой коротко стриженной головой, стал говорить что-то по-английски. Публика понимала, что он говорит. Он два раза, видимо, пошутил, они два раза посмеялись. Я подумал: «Да-а, надо бы подтянуть английский, обязательно надо! А то уже только ленивый этого языка не знает».
   
Я изучал английский в школе и институте, но… недостаточно. За границей я говорил и даже мог полистать газету… на английском языке. Но шутки я не понял.
   
Я стоял, плотно зажатый молодыми людьми. В смысле, конечно, я не старый, просто люди вокруг меня были моложе… и музыканты на сцене тоже. Коротко стриженый закончил говорить и началось второе произведение. Очень красивый, мощный и низкий звук ещё сильнее спрессовал публику. Вступление было поразительно впечатляющим. Потом вступила гитара и пронзила меня в самое незащищённое место… следом вступил электронный бас и пошли ударные… «Ни хрена себе, скандинавы!» – подумал я. Мне очень нравилось! Очень сильно!.. И тут парень с длинной шеей запел… У него был слабенький, но чистый голос… Он пел прекрасно… Точнее, он пел как надо! Как мне в тот момент было надо…
   
   
Мы нашли судно Макса уже под утро… Ветер снова стал свежим, и нам приходилось работать изо всех сил… Посудина Макса доживала свои последние часы. Она сильно накренилась и просто дрейфовала, вся избитая штормом. От мачты ничего не осталось, стёкла ходовой рубки были разбиты, шлюпки, видимо, сорвало и унесло… Мы три часа, страшно рискуя и замерзая от ветра и брызг, снимали экипаж и всё самое ценное научное оборудование с обречённого судна. Макс, конечно, последним покинул умирающий корабль. У него была забинтована голова, густая борода лопатой с висящими в ней ледышками и… безумно усталые глаза.
   
Мы спасли всех. Двенадцать человек: восемь моряков, включая Макса, и четырёх учёных. Они были окоченевшими и смертельно уставшими. Моя команда занялась всеми, кроме Макса. Макс, едва держась на ногах, остался на мостике.
   
Мы легли на обратный курс. Я связался с землёй, сообщил о спасении Макса, наплевал на гордость и запросил помощь сам. С нашей машиной мы имели массу шансов не добраться… никуда. Потом Макс и я спустились в мою каюту, я достал бренди из сейфа и протянул бутылку Максу. Он молча открыл её и стал пить из горлышка. Он сделал пять изрядных глотков. Он пил бренди, как остывший чай, потом оторвался от бутылки, вытер бороду рукавом свитера и протянул бутылку мне…
   
   
– Саня, держи, – проорал мне Макс в самое ухо и протянул тяжёлый низкий стеклянный стакан.
   
– Что это? – спросил я про содержимое стакана.
   
– Виски! – Макс подмигнул мне и чокнулся со мной своим точно таким же стаканом.
   
– Саня! Я пойду вниз. Это не моя музыка. Я внизу тебя подожду, может быть кого-нибудь запутаю.
   
– Хорошо-о! Только для меня никого не путай! – проорал я. Под «запутать кого-нибудь» имелись в виду барышни…
   
Макс кивнул и исчез, а я вернулся к песне, которая звучала и звучала. Молодой швед пел, а я думал: «Если бы я умел сочинять песни и музыку, я сочинил бы эту песню!.. И спел бы…»
   
   
Только часов через шесть мы заметили первое судно… Небольшой, но совсем новенький шведский траулер первым обнаружил нас. Мы поговорили с капитаном по радио. Моего английского вполне хватило, чтобы объяснить, что пока мы ползём, что в экстренной помощи никто из спасённых не нуждается, но я попросил сопровождать нас до ближайшего порта на всякий случай. Швед радостно согласился и пожелал нам удачи.
   
   
Я сделал три хороших глотка виски. Макс гениально придумал с виски и гениально ушёл. «Он вообще гений», – решил я.
   
Я очень люблю музыку. Давно. Ещё в школе, классе в седьмом я стал сильно слушать музыку. Много спорил с друзьями, настаивал на том, что самыми лучшими являются, конечно, мои любимые музыканты. Я отстаивал перед родителями своё право на свою музыку… и ещё я вытягивал у родителей деньги… на свою музыку.
   
Я частенько приводил домой друзей, ставил им какой-нибудь новый альбом той или иной группы. Включал свою любимую вещь, и мой бедный приятель должен был сидеть и слушать дорогие мне гитарные соло или наиболее яркие ритмические рисунки. У меня все рудиментные волоски на теле становились дыбом, и мурашки бегали по всему позвоночнику от того, что я демонстрировал любимую музыку кому-то. Моё восприятие усиливалось от того, что я даю кому-то послушать то, что мне очень и очень нравится, что я люблю. Мои бедные друзья… они страдали.
   
   
Мы из последних сил добрались до маленького шведского острова. На этом острове был только маленький рыбацкий посёлок. Нас очень тепло встретили. Мою посудину мы стали ремонтировать своими силами. Учёных и моряков, спасённых нами, шведы отправили на вертолёте на большую плавбазу, которая проходила совсем недалеко от нашего острова.
   
На острове был один кабачок, где собирались все местные и не местные моряки. Каждый вечер мы с Максом приходили туда, выпивали немного водки под уху из копчёного лосося с картошкой. Потом пили пиво, болтали с другими бородачами. В основном это были рыбаки: шведы, норвежцы, финны – в общем, скандинавы. Попадались иногда немецкие или голландские яхтсмены, отчаянные и непонятные мне ребята. Народу каждый вечер набивалось в кабачок много. Это было большое тёмное помещение, прокуренное и закопчённое. Длинная барная стойка, за стойкой всегда стоял хозяин, бородатый, громкоголосый, симпатичный викинг. Все курили трубки, дешёвые сигары или сигареты. Дыма было много. Говорили громко, хохотали громко, громко стучали пивными кружками и громко двигали стулья. Всё делали громко… Каждый вечер, часов в девять, на маленькую эстраду выходили четыре музыканта. Один играл на аккордеоне или гармошке, другой на гитаре, иногда он брал трубу или саксофон, третий был барабанщик, а четвёртый садился за небольшое чёрное пианино, он играл и пел. Старые микрофоны давали неповторимый звук. Музыканты играли песни из довоенных фильмов… Из «Серенады Солнечной Долины» и других любимых картин. Но в этот вечер их не было. Кто-то сказал, что пианист заболел, а без него невозможно было что-либо исполнить. Музыка не звучала в этот вечер, из-за этого был слышен ветер за окном, он свистел и напоминал всем о том, что мы на маленьком острове, здесь холодно, а вокруг тёмное море, в котором погибло столько моряков и много ещё погибнет… Без музыки почему-то вспоминались именно погибшие друзья или те, кто очень далеко. А Она была так далеко, что вынести отсутствия музыки я не мог. Просто не было сил…
   
Тогда я подошёл к хозяину, коротко переговорил с ним. Он кивнул и позвал своего сына, такого же, как он сам, только во всём поменьше и не седого. Парень включил мне аппаратуру, проверил микрофон, чем привлёк всеобщее внимание, и кивнул мне, мол, всё О.К. Я подошёл к пианино, открыл крышку, стоя пробежался по клавишам пальцами, сел за инструмент… Потом я заиграл и запел. Я пел без слов… То пел, то свистел. Я играл песню, которую у нас в стране знают все, а там никто. Слова были не нужны. Я пел без слов и свистел… иногда. Потом на эстраду вышел хромой барабанщик, сел за барабаны и очень вкрадчиво заиграл. Потом появились ещё два музыканта: они, оказывается, были здесь, только пили вместе со своими друзьями. Зазвучали труба и аккордеон. Музыканты не знали моей песни, но играли прекрасно. Шум в кабачке стих. Все слушали, многие плакали…
   
   
Юные шведы закончили песню, и я допил виски. Всё длилось каких-то шесть-семь минут. Чудесно действие музыки и алкоголя! Я был очень впечатлён. Я не ожидал такого сильного и чувствительного укола от этих двух юных худосочных северных людей. Всё то, что называется словами «Я сильно влюбился», снова рухнуло на меня. Я попятился к барной стойке. Мне нужно было ещё немного виски.
  
  
   
    
21
   
   
В своей рубашке, шейном платке и пиджаке я выглядел, как отвратительно плохо проинструктированный иностранный разведчик или как банковский служащий на пикнике. Очень хотелось снять пиджак, но рубашка была заляпана… Я взял ещё виски… И ещё полчаса послушал концерт, не отходя от бара. Шведы сыграли пару отличных и штук пять просто качественных танцевальных произведений. Народ затанцевал. А я почувствовал, что усталость ужасно усилилась от впечатления, которое на меня произвела понравившаяся мне песня. Алкоголь подействовал, и захотелось… перекусить. Там… на маленьком острове, в кабачке давали такую чудесную уху с копчёным лососем и картошкой!.. «Я проголодался!» – констатировал мой мозг. «Сейчас съем чего-нибудь и поеду домой», – ответил я своему мозгу и пошёл вниз искать Макса. Когда начался спуск по лестнице, я понял, что всё-таки немного пьян, но не сильно. В голове было ясно, в сердце тоже, во всём остальном чувствовалась некоторая лёгкость в сочетании с неуправляемостью. «А каким же местом я устал?» – задал я себе вопрос. «Душой, ваше благородие! Душой!» – послышался ответ.
   
Сначала я услышал шум, потом увидел Макса. Он и ещё четыре парня нашего возраста тесной компанией сгрудились у барной стойки и, задрав головы вверх, смотрели в телевизор. По телевизору шёл бокс, бились два больших чёрных человека, боксёры блестели от пота, а Макс был снова весь расстёгнут: пиджак был совсем расстёгнут, рубашка была расстёгнута до середины груди. Макс покраснел и заметно напился. Четыре его приятеля тоже были пьяны нормально.
   
– Саня!!! – заорал Макс, увидев меня. – Мы с тобой побеждаем! – Он оторвался от своей компании и подошёл ко мне. – Смотри, это наш, – он ткнул пальцем в экран. – Вот этот, здоровый. Он побеждает! Я на него поставил. А они все вот на этого…
   
Я не понял, на кого именно поставил Макс, боксёры оба были очень здоровые, но нужно было срочно выяснить, что именно поставил Макс.
   
– Макс! Ты что поставил? И кто эти твои друзья?
   
– Тс-с-с! – Макс приложил палец к губам. – Это хорошие ребята. Приехали из Краснодара. Тихо, Саня! Я поставил свою бороду!!!
   
У меня, видимо, сильно поднялись вверх брови, и Макс быстро зашептал мне на ухо:
   
– Я им сказал, что ношу эту бороду уже десять лет, что ничего нет для меня дороже, но если наш парень проиграет, я её сбриваю, а если выиграет, они платят за нас с тобой по полной. Они согласились, потому что я сказал, что сбрею бороду прямо здесь, в туалете.
   
Я с недоверием посмотрел на Макса, потом на ребят с юга, потом снова на Макса, и понял, что болею за боксёра… в общем, не за того, на которого поставил Макс.
   
Я подошёл к компании парней из Краснодара, познакомился со всеми и тут же забыл, как их зовут. Попытался смотреть бокс, не получилось. Там шёл седьмой раунд, и всё происходило как-то вяло. Может быть, я был недостаточно пьян или слишком влюблён?
   
На барной стойке стояли стаканы с пивом и тарелки с чипсами и орешками. Это то, что пили и ели Макс и компания. Я пристроился к тарелке с чипсами. Боже мой, не есть целый день, находиться в заведении, где можно заказать себе самую разнообразную еду и начать грызть чипсы! Но было вкусно. «Есть вообще вкусно!» – подумал я и понял ещё, что хочу выпить пива.
   
Хотя я понимал, что этого делать не нужно, причём, не нужно ни в коем случае. Будет плохо, неправильно и напрасно… Утром лицо будет… неприятное, и на это лицо будет стыдно смотреть, а наутро мне нужно хорошее лицо и чистый голос.
   
Но в следующую секунду я решил, что просто очень хочу пить, что маленькое пиво – это ерунда, это просто для утоления жажды, а главное – я ещё не пьян и контролирую ситуацию. Поэтому я заказал маленькое пиво и сразу же его выпил. Через минуту после того, как я допил своё пиво, боксёр, за которого болел Макс, послал противника в нокдаун. Макс хотел со мной по этому поводу чокнуться, но у меня пива уже не было… Короче, очень быстро мне в руку была вставлена свежая кружка пива, на этот раз большая… И я стал пить из неё.
   
– Саня, не огорчайся! – Макс подсел ко мне на соседний барный стул, обнял меня за плечи. – Ну чего ты скис? Завтра, а точнее уже сегодня, всё будет хорошо! Не грусти. Тебе что, эти ребята не нравятся? Да забудь ты про них. Нормальные ребята. Чего-то продали удачно или купили. Мудаки, конечно! Но нормальные, весёлые.
   
– Я больше пить не буду! – решительно сказал я.
   
– Конечно нет! Тебе нельзя! Тебе нужно будет за мной приглядеть. А я ещё выпью!
   
– Хоть бы твой боксёр поскорее уже проиграл! – заявил я и понял по тому, как я это говорил, что мне точно уже хватит.
   
– Почему это? Саня, это не по…
   
– Макс, я твою бороду видеть уже не могу!
   
– А я знаю! Но пусть это будет самым большим огорчением в жизни! А знаешь, Саня, какой самый грустный вид спорта в мире?
   
– В смысле?
   
– Ну самый грустный во всех смыслах!
   
– Для кого самый грустный? Для спортсменов или зрителей?
   
– Для всех! И для тех и для других.
   
– Бобслей!
   
– Ты чего такое говоришь? Бобслей – это весело!
   
– Тогда спортивная ходьба на большую дистанцию.
   
– Ты ничего не понимаешь вообще! Там много людей идёт, это раз! Во-вторых, они идут из пункта А в пункт Б, то есть, есть какое-то перемещение в пространстве, дорога, путь, смысл. И зрителям хорошо. Мимо них прошли спортсмены, они посмотрели на них две минуты и всё! Не-е-е! Другой вид спорта! Подумай.
   
– Не знаю, отстань, Макс!
   
– Самый грустный вид спорта – это женское одиночное фигурное катание! Сколько бы эта молодая и красивая женщина ни каталась по льду, сколько бы страстно ни вытягивала вперёд руки, сколько бы ни выгибалась, ни крутилась бы… всё равно никто к ней не выскочит, не обнимет! Так она и останется одна на льду. Видишь! Грустно, а ещё символично!
   
– Сам додумался? – спросил я Макса.
   
– Нет, по радио услышал. Саня! Ну кто ещё мог такую глупость придумать? Ну, конечно, сам! Только что придумал, чтобы тебя рассмешить. Неплохо, правда?
   
– Супер! Конечно, женское одиночное катание! Она старается, молодая, красивая, – и всё бесполезно! Точно! Вот мужское одиночное катание – это невесело, но как-то не так безнадёжно, правда. Во-первых, мужика не так жалко, во-вторых, оно как-то вообще в мужской природе заложено быть одному, а в-третьих, совершенно…
   
– Саня, прекрати! С тобой вообще разговаривать нельзя. Ну пошутил я, пошутил! А ты уже и начал! Ты лучше представь себе, какое сильное зрелище было бы парное мужское фигурное катание! Интересно только, они бы в одинаковых костюмах выступали или в разных…
   
В этот момент краснодарцы заорали! Вообще-то они оказались хорошими ребятами, только матерились чересчур много, а так…
   
Максов боксёр упал и больше не вставал. Краснодарские парни орали, люди в телевизоре бесновались, Макс размахивал руками, а я сидел и молча улыбался.
   
– Саня! Ты видел мой портфель?
   
– Зачем тебе?
   
– Там бритва у меня…
   
– Ты его в гардероб сдал.
   
– Точно! – сказал Макс и пошёл в сторону гардероба.
   
Он изобразил на лице такое несчастье!.. Я подошёл к парням, которые смотрели ему вслед.
   
– Ребята! Что вы делаете?! Для него эта борода… как я не знаю что! Он же её каждый день чешет, подстригает! Куда он свои гребешки и ножницы специальные денет? Остановите его! Давайте я за всё заплачу, а бороду ему оставьте. Догоните его!
   
Парни растерялись…
   
– Да мы говорили ему, мол, брось, – сказал самый толстый и вспотевший. – А он – нет и всё. Молодец!
   
– Нам тоже жалко! Но если поспорили, значит поспорили, бля! Не мужики, что ли? – сказал другой.
   
– Твой Максим, он молодец! А мы заплатим за всё, проблемы-то нету! – сказал третий.
   
«Действительно мудаки, – подумал я, – но нормальные. Макс прав, как всегда. А они пусть платят!»
  
  
   
    
22
   
   
Макс вернулся минут через десять. Хорошо, что он вернулся, а то я уже не мог больше слушать краснодарцев с их южнорусским акцентом и беспрерывными обсуждениями всех женщин, которые мелькали в телевизоре или находились вокруг нас в клубе, включая официанток и менеджеров. Обсуждались их внешние данные и строились смелые предположения… как та или иная предпочитает… и с какой что лучше делать…
   
Макс появился насупленный и с поникшим взглядом. Он ужасно изменился. Оказывается, я успел привыкнуть к его бороде. Он порезался в нескольких местах и приклеил на эти места кусочки туалетной бумаги. Макс покраснел и изображал горе. Но я-то видел, что он покраснел от напряжённой борьбы с нестерпимым желанием расхохотаться. Но Макс держался!
   
Ему сразу налили, хлопали его по плечу, точнее, по плечам, говорили ему, что он мужик и молодец… Я смотрел на Макса без бороды и… И вдруг вспомнил. Вспомнил, откуда я мог знать того высокого человека, который сидел за столиком, а потом встретился со мной взглядом… там… в кафе на проспекте Мира.
   
Это был тот самый мужчина, что был с Ней, тогда, летом, на новоселье… Только тогда у него была борода. А теперь этой бороды не было… Всё сразу стало ясно… Не всё, но многое!.. Точнее, стало не ясно, а конкретно… И я почти не сомневался, что именно он сидит сейчас за рулём Мерседеса и ждёт… Конечно, возникало много других вопросов, но это были уже мелкие и, скорее, уточняющие вопросы…
   
Захотелось срочно позвонить Ей и всё рассказать, расспросить, предупредить. Но уже было поздно, и я был пьян. То, что поздно – это ерунда, это не так серьёзно, как второе обстоятельство. Пьяным я звонить не мог! А вот пойти и расспросить обо всём этого деятеля из Мерседеса – это можно. Только нужно было посоветоваться с Максом. Без него нельзя. В таких делах без Макса невозможно…
   
Я дождался, пока «обмыли» расставание с бородой. Сам пить отказался. Парни сочувствовали Максу, а он отыграл свою роль великолепно. Потом я увлёк его в сторону и вывел к гардеробу. Макс, что называется, надрался. Он держался, но его слегка вело в стороны.
   
– Что-то я, Саня, надрался! – сказал он.
   
Это был хороший признак. И редкий! Обычно Макс не сознавался в таких вещах. Чаще всего он напивался, потом коротко фонтанировал, то есть танцевал, говорил тосты, задумывал какие-то дерзкие затеи, а потом раз… и уже он спит где-то в уголке или исчезает бесследно. Доказывать ему в такой момент, что ему уже больше пить не надо, совершенно бесполезно. А тут он сам вдруг сказал!..
   
– Саня, ты за мной не уследил! Ты обо мне, вообще, не позаботился!.. А я, между прочим, каждое твоё слово ловлю! Всё выполняю! – он выпятил вперёд свой выбритый подбородок. – Саня, поехали отсюда. Я есть хочу. Поехали… Только я сейчас…
   
Он направился в туалет.
   
Ко мне подошёл охранник.
   
– Вот, ваш друг оставил в туалете, – он глазами указал на уходящего Макса, а пальцем на портфель, который стоял на полке у гардероба.
   
Охранник сказал это с улыбкой, без раздражения и злобы. Видимо, Макс и их успел рассмешить и им запомниться… Портфель выглядел так, будто на нём попрыгали и его попинали. Может быть, так и было… Я взял портфель… и отправился за Максом в туалет.
   
Макс умывался. Он брызгался и фыркал, нагибался к крану, мочил голову, а потом крутил ею, как собака. Закрыв кран, он отмотал метров сто туалетной бумаги и стал вытираться. Я дождался окончания этих процедур и отдал ему портфель. Он взял его. Он сделал это, как что-то само собой разумеющееся, в общем, он не сказал спасибо, просто взял портфель и пошёл из туалета, весь взъерошенный.
   
А я встал к писсуару и почувствовал, что сам тоже здорово напился. Я понял это, только производя действие, требующее определённой точности. Я был пьян. «Это всё пиво!» – подумалось мне. Потом я немного умылся и посмотрел на себя в зеркало. Глаза и губы выдавали сильную степень опьянения. Я смотрел на себя и был не согласен с тем, что вижу.
   
Когда я вышел из туалета, Макс ждал меня… Он был свеж, причёсан и бодр. Может быть, слегка бледен, но в целом выглядел шикарно.
   
– Ну ты просто Феникс какой-то! – восхитился я.
   
– Не обзывайся! Я намного лучше! Ну-у-у?! А ты? Сдулся, Саня?
   
– Я сдуваюсь, Макс, отпусти меня. Мне надо поспать, – заныл я.
   
– Хорошо! Конечно! Только давай заедем куда-нибудь, чего-то съедим, а? Очень хочу есть. Только пусть там не будет много женщин, а то я буду отвлекаться. И ещё… пусть там будет нормальная еда. Ну… там… мясо!
   
– Господи! Куда же тебя везти? Макс, есть мясо на ночь вредно! Будут всю ночь сниться кошмары…
   
– Отлично! Я люблю фильмы ужасов, только давно в кино не ходил…
   
Спорить или отговаривать его было бесполезно. Я вспомнил, что на Октябрьской площади есть американский ресторанчик. Ну, такой американский вагончик с едой. Я в Америке не был, но, кажется, во всех американских фильмах герои ели или просто сидели в таких вагончиках. Там можно было круглосуточно съесть огромную полувёдерную порцию салата, гору картошки и здоровенный кусок мяса. Просто мяса. Там готовили быстро, танцев не было, а значит, это то, что надо.
   
– Поехали! – сказал я.
   
– Поехали! – сказал Макс. – Только давай проедем через центр, надо немного проветриться.
   
Я кивнул. Макс подошёл к двери, отделяющей фойе от зала, где остались его новые приятели. Он помахал им рукой, что-то крикнул и вернулся ко мне. Портфель был при нём.
   
– Хорошие парни попались, – сказал он на ходу, – отличные просто! Только мудаки…
  
  
   
    
23
   
   
Мы вышли из клуба. У входа стояли такси. Много. К нам сразу направились водители с предложениями «довезти недорого». Я поискал глазами мой Мерседес. Он был здесь. Макс пошёл было к первому попавшемуся такси, но я остановил его и рассказал ему о своей догадке. Пришлось рассказать всю предысторию, хотя это была недлинная предыстория. Макс подумал немного.
   
– Видишь, Саня, я был прав! Ревнивец! Будет ездить за нами, пока не выяснит, куда ты поехал спать.
   
– Это понятно, но зачем он ждал предыдущую ночь у моего дома? – спросил я.
   
– Какой же ты дурак, Саня! Как ты ещё живешь в Москве, я не понимаю?! … Он просто её потерял и всё. Пытался найти, думал, что она у тебя. И вообще, мы можем только гадать, что там у них творится. Тебя это не должно волновать. Если этот парень так переживает, что, потеряв стыд, гоняется за тобой по всей Москве, значит ты на коне! Не волнуйся! Говорю же, разберёмся.
   
– Давай сейчас подойдём и снимем напряжение.
   
– Саня! Ты на себя сейчас взгляни! Ты же пьяный! Куда тебе сейчас разбираться с трезвым, усталым, голодным и несчастным мужиком. Повторяю, ему сейчас намного хуже, чем нам. Если тебе его жалко, давай иди, разбирайся.
   
Я понял! Всё, что говорит Макс, – сущая правда. Мне стало спокойно. Я почувствовал даже жалость к этому немолодому и, очевидно, отчаявшемуся человеку. Я вспомнил, как он сидел за столиком в кафе и смотрел прямо перед собой невидящим взглядом. «Он, скорее всего, встретил меня там случайно. Когда он увидел меня, лицо его так сильно изменилось! Бедняга! Я же сам ему летом давал свою визитную карточку. Ему нелегко! И давно! А кто, интересно, тот парень, который увозил Её после открытия косметического салона? Может быть, мужик в «мерседесе» и за ним тоже следил. А что если и тот парень станет за мной следить!!! Кто он такой? Кто он для Неё? И этот, в «мерседесе», тоже?
   
Но я думал об этом вполне спокойно. Я понял, что меня не беспокоят Её мужчины. Были они у Неё или они есть?… И сколько их?… Обычно я очень ревнив. Особенно, когда отношения с кем-то заканчивались, и влюблённость проходила. Но ревность-то оставалась: как можно на моё место пускать другого?! Я переживал!.. Но теперь ревности не было! Была невыносимая любовь!.. И мысль: «Лишь бы Ей было хорошо! Конечно, лучше бы со мной! Но если не со мной?… Пусть будет хорошо, и всё!» Но почему-то я думал, что теперь я – номер один. И от этого было спокойно…
   
Мы с Максом сели в машину самого суетливого водителя. Он проявил наибольшую настойчивость и больше всех набивал себе цену. Нам он не понравился, но сели мы в его машину. Уж слишком он был активен.
   
Я объяснил, куда ехать. Макс попросил провезти нас через центр. Садясь в машину, он сказал мне: «Чего-то я устал, Саня». Он сказал это так грустно и так… по-настоящему! Эта интонация никак не вязалась с его недавним весельем. Макс сел рядом с водителем, я сзади. Мы поехали молча. В смысле Макс и я молчали, а водитель говорил.
   
– Зря мы через центр едем. Дорога плохая. Снега много. Долго будем ехать. У меня резина совсем лысая, – жаловался таксист. – Зимние колёса поставить не могу, сами знаете, сколько стоит сейчас новая резина. А бензин!..
   
– Перестань ныть! Будешь ныть – сейчас выйдем и не заплатим. Понял, да? – очень жёстко сказал Макс. – Ты нас, значит, на лысой резине везёшь? Убить хочешь? Минус десять процентов!
   
– Ребята! Я же не в том…
   
– Помолчи, а! – прервал его Макс. – Везёшь – вези! Будешь брюзжать, выйдем, и всё. Мне тебя слушать не хочется. Думаешь, у меня жизнь простая? Ещё не хватало твоё нытьё выслушивать!
   
Макс говорил так резко, что мне даже стало не по себе. В его словах и интонации чётко прозвучала твёрдость, простота и жёсткость отдалённых промышленных городов и городков. Но это была справедливая жёсткость. Мне тоже противно было слушать жалобы таксиста. Он ныл из-за мизерных возможных дополнительных денег. Дурак! Не мог понять, что когда ноют и выпрашивают, добавлять деньги при расчёте не то чтобы не хочется, а противно…
   
Водитель заткнулся, мы ехали молча. Макс прижался головой к стеклу дверцы и смотрел на улицу. А я откинулся на заднем сиденье и закрыл глаза…
   
Нет! В этот раз я не оказался в траншее или на мостике корабля. Я закрыл глаза, откинулся на заднем сиденье, и тьма, которая образовалась в моём мозгу из-за того… что я закрыл глаза… Эта тьма стала вращаться, сначала медленно, потом быстрее и быстрее. «Вертолёты!» – сказал я сам себе. «А вы-то напились в жопу, ваше благородие», – прозвучал во мне трезвый и сильный голос. Он звучал из той части меня, которая не контролирует движения, выражение лица и качество произнесения слов. Он звучал оттуда, откуда я сам наблюдал за собой пьяным и удивлялся сам себе.
   
Вертолёты! Они настигают выпившего человека даже в самом укромном месте, даже в полной тишине и неге какого-нибудь райского уголка, они проникают в самые защищённые и скрытые частные владения. От них невозможно укрыться!
   
Можно сбежать от друзей с какого-нибудь банкета. Сбежать, ощущая себя полным сил, и думать, что сегодня удалось не выпить лишнего, что несколько бокалов шампанского, а потом коньяк, довольно много коньяка, но хорошего!.. Это не страшно… Сбежать от всех, броситься в такси и помчаться к той, которая ждёт… Но как только откидываешься на сиденье и закрываешь глаза, тебя настигают вертолёты. Они целой эскадрильей настигают такси, зависают над ним и закруживают и тебя, и машину, и весь город… И тебя уже не дождутся сегодня нигде.
   
Или весной можно выпить пива с приятелями. А такой тёплый вечер, и сирень, и запахи, и бульвары! Потом поужинать в каком-то ресторане, выпить водки немного. Потом снова гулять и выпить пива. Потом повстречаться с ней и выпить того же, что пьёт она, то есть чего-то сладкого и липкого, проводить её, поцеловать на прощанье, снять с её плеч свой пиджак и пойти по бульвару пешком, а потом сесть на скамейку, чтобы с удовольствием выкурить сигарету. Но только ты сел и расслабился, только затянулся и, вдыхая дым, закрыл глаза, как из-за кустов сирени взмывают вертолёты и скамейка начинает вывинчиваться из земли против часовой стрелки…
   
Или приходишь домой пьяненький и усталый после долгих разговоров и… ещё разговоров. Дома тихо, чисто, прохладно. Лето! Шторы колышутся возле открытой балконной двери. Ты хвалишь себя за то, что не привёл с собой никого… Думаешь, что умоешься завтра, что завтра примешь душ; а теперь нужно немедленно лечь спать. И ты скидываешь одежду прямо на пол и падаешь в прохладную и свежую постель… Но как только твой затылок касается подушки, в комнату, в балконную дверь, в форточку, срывая шторы, влетают вертолёты.
   
А если открыть глаза, то лучше не становится… Уже не становится! Глаза не удаётся долго продержать открытыми… и вертолёты проводят новый налёт… А значит, утром тебя ждёт страдание и одиночество в этом страдании.
   
– А за нами вон тот мерс едет всё время, – услышал я голос водителя.
   
– Конечно, едет, – сказал Макс, – и будет ехать. А знаешь, что у нас здесь? – Макс показал на свой портфель. – То-то же! Их за нами пять ездило, от остальных мы оторвались, а от этого отделаться не можем. Давай! Если оторвёшься, с меня двойная оплата.
   
– Да ладно! – спокойно ответил водитель. – Хорош врать-то! Но он правда за нами едет от самого клуба.
   
– Ну-у-у! А я тебе что говорю, – продолжал Макс. – Так будем отрываться или нет?
   
– Да как от него оторвёшься?! Это же мерин! И здесь не разгуляешься, – ноющим голосом сказал водитель. – Ну попробую, хотя…
   
– Не надо пробовать, – сказал я.
   
Мы уже ехали по Большому Каменному мосту мимо Кремля.
   
– Давай-ка съедем на набережную, – я говорил очень слабым голосом.
   
– Я с вами и так уже сколько времени потерял, – чуть не заплакал таксист.
   
– Хорошо! Езжай, будешь сам машину отмывать, – заявил я.
   
– Саня, тебе плохо?! – Макс оглянулся ко мне. – Поворачивай, блядь! Чё ты плачешь-то всё время, – сказал он водителю брезгливо. – Не ссы, заплатим мы…
   
Мы свернули с моста направо, потом повернули под мост и выехали на набережную и остановились напротив Кремля. Я сразу вышел из машины, пересёк проезжую часть и подошёл вплотную к реке.
   
– Да не ссы ты, не убежим. Стой и жди! Что ж ты за мужик-то такой, – слышал я позади голос Макса. Рядом захрустел снег. Макс подошёл сзади.
   
– Саня, давай по старинке! Два пальца в рот…
   
– Погоди-погоди, Макс.
   
– Молчу!
   
Мы стояли на свежем снегу. Перед нами была замёрзшая река, а дальше возвышался красиво освещённый Кремль. Снег лежал на зубцах стены и на всех откосах и уступах башен. Надо всем этим висели, как диковинные воздушные шары, купола собора…
   
Было морозно. За спиной изредка проезжали машины. Мы стояли и молчали.
   
– Правильно, – сказал Макс, – здесь блевать не стоит.
   
Я молчал и даже ничего не думал. Я дышал. Вдыхал холодный воздух…
   
– Да-а-а! Вот, Саня, мы-то уже привыкли к этому виду. Открытки, плакаты, телевизор. С самого детства – Кремль, Кремль. А вот он! Представляешь, как должно быть удивительно на него смотреть какому-нибудь японцу или австралийцу. Саня, может быть, я дурак, но по-моему, это очень странно! – он широким жестом указал на Кремль. – Правда же, странно? Это же ни на что не похоже. Так, Саня?
   
– Да, Макс, это очень странная фигня! – сказал я и кивнул.
   
Я помню, однажды стоял на Красной площади рано утром. Народу было мало. Я смотрел на Кремль и думал, что вот он Кремль. И я его вижу не на экране телевизора в Родном городе и не на старой новогодней открытке, а вот он. К нему можно подойти и даже потрогать. И я теперь живу в Москве в каких-нибудь десяти километрах от Кремля, но это всё не помогает приблизиться к нему. Он от меня одинаково далёк… когда я стою перед ним на Красной площади или вижу его по телевизору, ну, хоть во Владивостоке. То, что происходит там, за этими стенами, так непостижимо и так далеко от меня! Это расстояние не измеримо мерами длины. Оно просто непреодолимо! Поэтому неважно, в Москве я или в Хабаровске… Кремль одинаково далёк и так же сказочен, как в детстве.
   
Но сейчас я был спокоен. Я смотрел на это странное во всех смыслах и во всех смыслах удивительное… (как сказать-то)… На эту странную штуку – Кремль, и был спокоен.
   
В последнее время я что-то не смотрел новости. И вообще не смотрел телевизор. Раньше я не то чтобы любил новости, я жить без них не мог. Каждое утро смотрел несколько новостных выпусков на разных каналах. Сравнивал, как подаются разными каналами одни и те же факты. Мне было ужасно важно знать, какие перемещения происходят в правительстве, как идёт борьба с коррупцией, каковы последствия тайфуна, обрушившегося на Сахалин, что нового в области авиаразработок, а также экология, спорт, погода. Мне всё было интересно.
   
А теперь стало ясно, что ничего интересного, а точнее значительного, не происходит. Нигде! Ни в мире, ни вот за этими стенами. Ничего значительного. Зачем смотреть новости, если там будут только некрасивые лица, которые будут что-то говорить, и в основном неправду. Может быть, в новостях ещё покажут какие-то животноводческие хозяйства и, на худой конец, лесные пожары где-нибудь в Канаде. Но там, во-первых, лесов много, а во-вторых, там умеют тушить пожары. Зачем это смотреть? Ясно же, что сейчас всё происходит только со мной. Мир может отдохнуть… Сейчас я в эпицентре… точнее, эпицентр – это я и есть. Правда, случилась авиакатастрофа в Пакистане!.. Но ведь я в это время ехал в аэропорт. Взаимосвязи событий часто не так легко установить…
   
Сзади послышался автомобильный сигнал. Это наш таксист давил на клаксон. Подгонял нас.
   
– Я сейчас просто его побью, – сказал Макс. – Ну что это за гнида нам попалась! – И, повысив голос, он крикнул водителю: – Ещё раз бибикнешь – и будешь мне сдавать экзамен по вождению! Понял?! Платный экзамен. – Макс снизил голос. – Что за дрянь такая! А вот, кстати, и твой. – Макс показал рукой на «мерседес», который стоял чуть поодаль.
   
– Ладно, поехали, – сказал я.
   
– Ты как?
   
– Нормально, пошли…
   
– Погоди, Саня. Извини. Это, конечно, очень вызывающе и символично, но я больше не могу, – сказал Макс и стал расстёгивать ширинку.
   
Мы писали на свежий снег, глядя на Кремль. Писали без пафоса и протеста. Я оставил на снегу одно глубокое отверстие, а Макс вывел какой-то замысловатый вензель.
  
  
   
    
24
   
   
Мы выехали на Якиманку и поехали быстрее. Машин было немного, все ехали быстро. Как только люди покидали центр и видели перед собой свободную и широкую прямую… все добавляли газа. Нас обгоняли с обеих сторон и летели вперёд красивые новые автомобили. Дым из выхлопных труб смешивался со снежными вихрями, которые поднимались с дороги.
   
– Конечно! У них столько дури под капотом! – сказал водитель.
   
– А тебе чего до них?! У тебя резина лысая! Езжай потихоньку, – сказал Макс.
   
Мы быстро приближались к Октябрьской площади, когда… грубо обогнавшая нас справа серая «ауди» сделала наглый манёвр, чтобы обогнать ещё и идущую прямо впереди нас машину… Та слегка вильнула вправо. Дальше я не понял, что произошло, но эта машина, которая вильнула… так и пошла в сторону, зацепила идущий справа старый «вольво» и, просто как пуля, пошла дальше… Водитель там, наверное, просто нажал на тормоза, а дорога была очень скользкая. Эта злосчастная машина вылетела с проезжей части, сбила рекламный стенд… В «вольво» тоже, видимо, нажали на тормоза, автомобиль закрутило, и в него тут же врезался большой белый джип. Наш водитель ушел резко влево, нас занесло и потащило на встречную… За пару секунд до столкновения уже было ясно, что его не избежать… Фары надвигались, тот, кто был там, за рулём, делал всё, что мог…
   
– Ну, держись! – крикнул Макс.
   
Нас зацепило чуть-чуть, но удар был такой сильный, что нас развернуло на сто восемьдесят градусов и опрокинуло на бок. Я обрушился вниз, Макс рухнул на водителя, и всё замерло…
   
В салон такси ворвался холодный воздух. Лобовое стекло просто вылетело наружу… Мы лежали на левом боку…
   
– Живой? – тряхнул водителя Макс. – Саня, а ты?
   
Все были целы. Через какие-то секунды мы уже вылезали из машины. Тот автомобиль, который врезался в нас, стоял довольно далеко, от него к нам бежал полный дяденька и кричал: «Слава Богу! Ребята, слава Богу!». К нам бежали и с других сторон.
   
Макс бросился через дорогу к столкнувшимся «вольво» и джипу. Серой «ауди» не было видно.
   
– Уехал, сука! – сказал наш водитель, потирая плечо. Я побежал за Максом. Левая нога немного отдавала болью в колене. А так всё было нормально. Мне показалось, что я ударился и лицом о спинку переднего сиденья, но пока ничего не чувствовал…
   
«Вольво» получил ужасный удар в правый бок. Страшно было смотреть. Прошли какие-то секунды. Люди, человек пять, которые подбежали к другим столкнувшимся машинам, на мгновение замерли, как бы не решаясь прикоснуться к чужой трагедии. Макс подскочил к «вольво» и рванул на себя заднюю дверь. Она открылась сразу. Стали слышны отрывистые женские крики. В это время Макс уже пытался открыть водительскую дверь. Он открыл её, но не сразу.
   
– Ну чё встали, как бараны?! – заорал Макс. – Звоните куда-нибудь хотя бы!
   
По средней полосе к нам уже мчалась милицейская машина. Она завывала сиреной и мигала огнями…
   
Макс наконец открыл дверцу… Оттуда ему на руки выпал молодой мужчина в синей куртке. В этот момент всё пришло в движение и все заорали одновременно. Кто-то открыл водительскую дверь джипа. Джип не пострадал вовсе. Там сидела маленькая женщина в шубке, она держала себя за голову обеими руками. На её остром лице были очки. Глаза она закрыла.
   
– Саня, посмотри, как там, – крикнул мне Макс и указал в сторону одиноко стоящей, врезавшейся в рекламу машины.
   
Как ни странно, возле неё практически никого не было. Два человека возились с дверьми. Я подбежал к ним. Автомобиль был какой-то старый, двухдверный, японский… Двери заклинило напрочь. Люди внутри копошились. За рулём сидел мужчина лет за сорок. Он ударился головой о лобовое стекло. Стекло пошло трещинами в месте удара. Ему здорово досталось. Лицо было сильно разбито, к тому же он сломал грудью руль. Женщина на переднем сидении вела себя очень хорошо, она плакала, но не паниковала.
   
Двери не поддавались. Стёкла не опускались. Мужчина за рулём был явно зажат.
   
– Прикройте лицо, мы сейчас выбьем лобовое стекло, – жестикулируя для большей ясности, крикнул людям в машине высокий мужчина в тёмном длинном пальто. Он подбежал к нам несколько секунд назад. Это был тот самый мужчина из кафе… Я бросил беглый взгляд вокруг. «Мерседес» стоял метрах в пятнадцати дальше по ходу… Дверь его была открыта, багажник тоже… В руках у моего преследователя был какой-то металлический предмет, по-моему, автомобильный домкрат. Мы всё делали очень быстро.
   
– Погодите! – крикнул я, и, сам не знаю почему, мигом скинул с себя пальто, схватил железяку, завернул её в пальто и ударил этим по стеклу.
   
Всё происходило так быстро…
   
Мы смогли извлечь женщину довольно легко. Она была полная. Сама почти не пострадала, только, похоже, сломала правую руку и сильно вывихнула плечо. Она была пристегнулась ремнём, а мужчина нет.
   
Мы положили её на снег. Сначала на снег я бросил своё пальто, а на пальто мы положили её. Она очень беспокоилась о своём муже. А его мы сами вытащить не смогли. Он потерял сознание и сильно хрипел, когда мы с ним возились, я случайно коснулся его груди, запачкался кровью и почувствовал, что грудная клетка сломана. Я почувствовал… ну-у… что она сломана совсем.
   
Тут подъехали сразу несколько «скорых». Забегали люди в комбинезонах. Нас тут же отстранили, оттолкнули. Я отошёл в сторону… Я вспоминал то ощущение прикосновения к разбитому, изломанному телу. Мне стало нехорошо… Звуки для меня стихли. То, что происходило вокруг, стало похоже на финал американского фильма, когда на дороге стоят много каких-то машин с мигалками…
   
Я отошёл еще чуть-чуть в сторону, почувствовал под рубашкой, на спине, холодный пот. Меня согнуло и стошнило. Желудок был практически пуст, только жидкость. Меня скрючило ещё раз, потом я сделал несколько шагов, упал на колени, а следом в обморок.
   
   
Вагон покачивался, колёса стучали, в купе было темно. Я сидел с закрытыми глазами, но не спал. Мой сосед по купе, капитан морской пехоты, очень худой и молчаливый человек, лежал на верхней полке и громко стонал во сне. На нижней полке, напротив моей, спал майор-артиллерист, он храпел. Я так и не научился спать, когда храпят. Я могу уснуть, когда говорят, поют, смеются вокруг. Когда гавкают собаки, мычат коровы, поют птицы – я сплю. Но когда храпят, даже за стенкой – я просыпаюсь и уже не могу уснуть. Я просыпаюсь даже от собственного храпа…
   
Я сидел в вагоне, наш эшелон шёл… А я устал. Я устал! Устал сам себя всё время успокаивать, что, мол, всё будет хорошо, или, точнее, уже хорошо. Устал уговаривать себя быть спокойным, добрым… стабильным. Устал говорить себе: «Погоди, разберёмся!» Чего годить? В чём разберёмся? Всё уже сложилось.
   
Я сидел и тихо плакал… Сам себе…
   
Страшный взрыв толкнул вагон, стёкла вылетели, вспышка за окном осветила всё красным. Ещё взрыв!.. Поезд продолжал идти. Сразу появилось такое количество ужасно громких звуков. Взрывы, крики, стук поезда, вой пикирующих самолётов. Нас бомбили…
   
Я выскочил в коридор первым, за мной капитан морской пехоты. Из всех купе стали выскакивать люди… Окна почти все полопались…
   
– Ноги, ноги берегите! Стекло! – закричал кто-то.
   
В этот момент в вагоне включили свет.
   
– Вырубите свет, вашу мать! – заорал я. – Свет вырубай! Нас же видно как на ладони…
   
Я понял, что больше боюсь не того, что нас стало отлично видно с самолётов, а того, что кто-то увидит, что я плакал…
  
  
   
    
25
   
   
Я пришёл в себя, сидя в машине на заднем сидении. Дверь была открыта, и я сидел боком, то есть ноги на улице, а остальное в машине. Моё пальто было наброшено мне на плечи. Я сидел в том самом «мерседесе». Макс и мужчина в длинном пальто стояли рядом и разговаривали. Мужчина курил. Завыла сирена, и одна «скорая» сорвалась с места. Народу было уже совсем много. Подъехали даже какие-то журналисты с камерой.
   
– Сань! Ты как? – спросил Макс.
   
– Живой, – ответил я.
   
Я сказал и почувствовал, что губы опухли и челюсть болит. Но крови на лице не было.
   
– Вашего мужика увезли. Надеюсь, с ним как-то обойдётся. Женщину тоже увезли, только на другой машине. Она вообще в порядке, – сказал мне Макс.
   
– А вы не запомнили номер той машины, что уехала? – спросил хозяин «мерседеса».
   
– Нет, не обратил внимания. Серая, «ауди»… и всё, – ответил я.
   
– Надо же, его никто не рассмотрел! – сказал Макс. – Это же просто не человек какой-то… Там, в «вольво», парень вообще всмятку, его вырезать из машины надо, так не достать. Водитель живой, на заднем сидении две девицы, на одной ни царапинки, а у другой ноги в хлам. Кошмар, натуральный кошмар. Но удар-то был! Джип-то тяжеленный…
   
– Да, удар был страшный, я как раз за джипом шёл, – сказал человек в пальто, – едва увернулся. Дамочка затормозила, но куда там! Она вообще не виновата…
   
– Кстати, меня зовут Максим, – Макс представился и протянул руку.
   
– Михаил Алекс… Просто Михаил, – сказал и пожал руку Максу наш преследователь.
   
– А это Саша, – сказал Макс про меня.
   
Я кивнул.
   
– Я знаю, – сказал Михаил.
   
– Слушай, а чего ты всё время за нами ездишь, а? – спросил Макс своим неподражаемым голосом.
   
– На эту тему я говорить не намерен.
   
– Ну всё-таки странно, знаете, целый день… – с некоторым вызовом сказал Макс.
   
– Стоп! Я сказал, что я не намерен об этом говорить, – это было сказано резко и решительно.
   
В это время к нам подошёл дядька, который выскочил из того автомобиля, который столкнулся с нашим такси.
   
– Ребята! Как я рад, что вы живы, Господи! – он улыбался. В руке он держал бутылку. Какую-то красивую бутылку. – Мой водитель не смог увернуться. Ужас! Жена до сих пор говорить не может. А у меня сегодня день рождения. Юбилей! Представляете, седьмой десяток разменял. Поехали уже домой, а тут вон как…
   
– Поздравляем, – сказал Макс и пожал юбиляру руку. – А с вами, ну там… со всеми всё в порядке?
   
– Обошлось! Тьфу-тьфу-тьфу. Если бы сошлись лоб в лоб… Всё, ребята, сейчас бы мы с вами не разговаривали… У меня почти танк. Смотри-ка, зацепили-то вас только чуть-чуть, а вас вон как развернуло. Выглядело, как в кино.
   
– Да! Правда, как в кино, – покивал головой Михаил.
   
– Вот, братцы, возьмите, – он протянул нам бутылку. – Мне дарят, а я не пью! – Он криво улыбнулся, как будто извинялся за то, что не пьёт. – Я, братцы, своё уже выпил.
   
Макс из вежливости попрепирался чуть-чуть, и, в итоге, взял бутылку.
   
– Выпейте за удачу и за то, что нас там, – он указал пальцем в небо, – пока берегут. – И если будет не противно, выпейте и за меня. Всё-таки день рождения!
   
– А за кого будем пить? – спросил Макс.
   
– Ах, да! – Он достал из кармана визитные карточки и дал нам всем по одной. – Если чем-то буду полезен – обращайтесь. Звоните, напомните, мол, ночные знакомые с Якиманки. Пока, ребята! Моя машина на ходу, мы поедем. Счастливо!
   
Мы попрощались, он трусцой побежал к машине, чуть поодаль его ждал высокий крупный мужчина. Охранник или водитель, или и то и другое вместе…
   
– Хороший дядька, – сказал Макс. – «Правительство России», – читал он визитную карточку. – «Заместитель министра…», – Макс присвистнул и сунул карточку в карман.
   
С воем отъехала ещё одна «скорая».
   
– Пойду узнаю, как там наш гонщик. Как бы там его не повязали, – сказал Макс. – Михаил, подождёте немного, пусть Саша посидит ещё, я быстро.
   
– Конечно подожду, куда я без вас, – сказал Михаил и горько усмехнулся.
   
– Спасибо, – сказал Макс, сунул мне бутылку и побежал.
   
– Портфель свой забери, – слабо крикнул я ему вслед.
   
Возникла тишина. Вокруг, конечно, было много шума, но я ощутил тишину, точнее сказать, молчание. Михаил закурил сигарету. Я оглядел его машину. В машине было чисто, на заднем сидении лежали газеты и большая бутылка минеральной воды. Человек провёл целый день в машине и не захламил её, не засыпал сигаретным пеплом…
   
Мы молчали.
   
Из меня как будто откачали весь воздух и силы. Я сидел и совершенно ничего не чувствовал, кроме пустоты внутри. «Позвонить бы Ей», – прозвучало в голове. Хотелось Ей позвонить, ещё хотелось умыться тёплой водой и… захотелось съесть супа. Густого горячего супа.
   
Мы молчали…
   
Я поймал себя на том, что испытываю какое-то странное чувство вины перед человеком, который стоит и курит, перед этим высоким и сильным человеком, который существенно меня постарше. Я всегда испытывал что-то подобное рядом с людьми, у которых дела шли плохо, в то время как мои шли хорошо, или рядом с теми, у кого денег было откровенно меньше, чем у меня. Михаилу было точно хуже, чем мне. Он стоял и курил одну за одной и, очевидно, не чувствовал температуры окружающей среды… А я замёрз ужасно. Шарфа не было, я где-то его потерял, пальто было сырое, помятое, и его нужно было надеть… Нужно было его надеть и застегнуться, а сил не было. Я стал поправлять платок на шее и увидел, что руки в крови. В чужой крови. Рубашка была совсем испачкана… Но всё же я поднялся на ноги, зачерпнул снега и стал тереть руки. Потом надел пальто и снова сел на прежнее место.
   
Мы молчали…
   
Я стал разглядывать бутылку, которую сунул мне Макс. Коньяк. Название было мне неизвестно, но в этом названии присутствовало очевидно много лишних букв. Коньяк был, наверное, хороший. Плохой коньяк члену правительства на шестьдесят лет не подарят… Михаил продолжал курить.
   
– Ну всё, можно двигать отсюда, – вернувшись, сказал Макс.
   
«Портфель при нём», – подумал я.
   
– А свидетельские показания? – спросил Михаил.
   
– Всё уже, свидетелей достаточно, я оставил наши телефоны. Вы, если хотите – пожалуйста, а мы пойдём с Саней, – сказал Макс и подмигнул Михаилу.
   
Тот промолчал. Тогда Макс продолжил:
   
– Знаете, кто запомнил номер той «ауди»? Наш водитель! Он такой парень оказался! Слышишь, Саня? Запомнил! И говорит мне, мол, вы мне не заплатили. Я даю ему деньги, а он недоволен. Я говорю ему: «Ты же нас не довёз до места, я вообще могу тебе не платить». А он ноет, мол, машину разбили, как теперь быть? А я его спрашиваю: «Ты что, думаешь, что я тебе должен новую купить, что ли?» А он говорит, что он нас вёз, а без нас бы сюда не поехал. Логично, конечно, но каков жук, а? Ну ладно, поехали. Далеко ещё?
   
– Да нет, мы почти на месте, – ответил я.
   
– Хорошенькое «почти»! – усмехнулся Макс.
   
– Тут пешком, вон туда, – я показал рукой, – пять минут идти.
   
– Садитесь, я вас довезу, всё равно за вами ехать, так что, давайте, – сказал Михаил, – садитесь.
   
– Спасибо! – сказал Макс. – Это очень любезно! Саня, слышишь?!
   
– Да, спасибо!
   
– Только давайте без издевательства! – сказал Михаил. – Садитесь, говорю. Куда ехать?
   
– Туда, к американскому ресторану. Знаете?… – сказал я.
   
– Знаю, – ответил он. – Господи, что я делаю? Это же бред! Бред! – тихо, но отчаянно горько сказал он.
   
Мы поехали молча. Езды действительно было две минуты. Он подвёз нас к ресторану и остановился. Мы сидели с Максом, не выходили и не знали, как себя вести.
   
– Пойдёмте с нами, кофейку выпьем, – сказал наконец Макс. – А то чего здесь сидеть, всё-таки не так…
   
– Не пойду, не зовите…
   
– Ну всё-таки, действительно, – сказал я, – пойдёмте, просто как-то неудобно. Если…
   
– Прошу вас, – перебил он меня, – не разговаривайте со мной! Я не могу с вами говорить. Я очень устал и могу сорваться. Давайте не будем делать ситуацию глупее и нелепее, чем она есть! Помолчите, пожалуйста!
   
– Ладно, – сказал Макс. – Но мы собираемся перекусить, может быть, вы…?
   
– Делайте что хотите, забудьте про меня, Бога ради.
   
– Но, извините, – всё же сказал я, – как можно забыть, когда вы всё время преследуете…
   
– Замолчите! – закричал он. – Хватит! Я вас подвёз? Всё! Выходите из моей машины! Убирайтесь отсюда!
   
Мы немедленно вышли. Макс пожал плечами. У него был в руке портфель, у меня бутылка. Мы шагнули к ресторану. «Мерседес» остался на месте.
  
  
   
    
26
   
   
– Простите, но к нам со своим спиртным входить нельзя, – сказала девушка, которая встречала гостей у входа, – это запрещено.
   
– А мы не будем… – начал было я, но Макс перебил меня.
   
– Милая, вы слышали, что вон там, недалеко, – Макс неопределенно махнул рукой, – только что была серьёзная авария?
   
– Да, кто-то из посетителей сказал. Вот, совсем недавно, – девушка была юная. Макс наклонился к ней и прочёл, что у неё написано на табличке, висевшей на груди. Она слегка попятилась.
   
– Елена, – прочёл вслух Макс. – Леночка! Представляете, мы пострадавшие с той аварии. Мы в Москве только с утра, так устали, а тут бац! Ужасный стресс! Но Москва такой город, Леночка! Вы москвичка?
   
– Да.
   
– Коренная?
   
– Я здесь родилась!
   
– Вот!!! Видите, как вам повезло! А мы только приехали и сразу попали в аварию! Но примчались милиционеры и врачи и нам выдали вот эту бутылку. Сказали, чтобы обязательно выпили её, это снимет стресс и ускорит… Как они, Сань, сказали? «Это ускорит реабилитацию после шока!» Во как! Разве мы можем ослушаться милиционеров и врачей? Мы гости столицы! Леночка, посмотрите, какой отличный коньяк выдают в Москве пострадавшим.
   
– Я у менеджера спрошу, – сказала полностью сбитая с толку девушка.
   
– Леночка! Мы пройдём? Бутылку спрячем. Мы правда с аварии, – сказал я. – Нам нужно умыться и поесть. Хорошо?
   
– Да-да, конечно! Проходите, вот тут вам будет удобно, – сказала она так, как её выучили говорить.
   
Я долго умывался тёплой водой. Сначала я некоторое время рассматривал своё лицо в зеркале. Я сильно ударился о подголовник переднего сидения, хотя не помнил этого. Правая скула опухла и губы тоже, челюсть двигалась не без боли. Волосы… в общем, очевидно нужно было мыть голову. Если бы не подстригся, было бы совсем страшно смотреть. На лбу как будто образовалась лишняя кожа, такие глубокие складки появились там. Щетина уже повылезла. Как организм вырабатывает вот это?! Причём, я помню, удивлялся в армии тому, что чем тяжелее были условия или какие-то напряжённые дни, тем быстрее росла борода и ногти. Хотя, наверное, мне это казалось, просто время пролетало быстрее… А может быть, и действительно так…
   
Я отмывал руки от остатков крови. Вода окрасилась розовым. «Как в кино», – подумал я. Вот так же убийцы смывают с рук чужую кровь. Заходят в ресторан, потом идут в туалет и смывают…
   
Надо же, как только происходит что-то не очень обычное или сильно необычное, сразу думаешь: «Как в кино».
   
Рубашку просто хотелось снять и бросить. На ней запеклись какие-то пятна, я за день уже десять раз потел, а следом высыхал. Платочек на шее как-то весь скрутился, чуть ли не в верёвочку. Я умылся и вернулся в зал ресторана. Макс сидел за столиком, положив голову на упёртые локтями в стол руки. Он закрыл глаза. Было видно, как он устал…
   
– Сходи умойся, Макс. Будет полегче. И поедем ко мне. Надо поспать.
   
– Конечно-конечно. Сейчас пойду умоюсь, конечно, – забормотал Макс, открыв глаза, но вставать он не собирался. – Саня, представляешь, тот парень, на переднем сидении… Ну, который в «вольво»… Он погиб, наверное, сразу. Тело всё вообще изломало, а лицо целое, гладкое. Глаза закрыты. Наверное, он от испуга зажмурился, и выражение лица такое… Даже не страх, а как бы нежелание, мол, «не хочу!».
   
После этих слов Макс взял бутылку, она стояла рядом с ним на соседнем стуле. Бутылка была открыта, и уровень жидкости в ней был уже понижен. Макс сделал хороший глоток из горлышка, сморщился и протянул бутылку мне. Я отрицательно помотал головой.
   
– А мужика-то здорово трясёт, – продолжал Макс, махнув рукой в сторону оставшегося на улице «мерседеса», – прямо трясом трясёт. Не дай Бог! Ужас!
   
– Макс, ну так тоже не дело. Безумие какое-то, гоняться по городу!.. Надо как-то стараться держаться….
   
– Саня, блядь! Откуда ты знаешь, чего ему надо, а чего не надо? Ты представляешь, в каком он аду сейчас? Чтобы до такого дойти, чтобы вот так. Ему же стыдно! Ты чё, не видел, что ли? А он мужик-то не слабак! В обмороки не падал….
   
– Слабак – не слабак, а то, что он гоняется за мной весь день – это истерика, Макс! Нечего истерики закатывать, если он мужик. Мне его не жалко! Устроил цирк, понимаешь! Детектив сраный… Мне его не жалко!
   
– А меня?!
   
– Чего – тебя?!
   
– Меня тебе жалко, Саня?! Думаешь, чего я приехал? Вот так взял и приехал без дел? Напиться и погулять? Да, Сань, напиться и погулять, конечно! – лицо Макса как-то обвисло, углы глаз от этого опустились вниз, и от этого его глаза стали, как у собаки. Как у старого грустного матёрого кобеля.
   
В это время к нам подошла официантка и принесла меню. Я попросил принести чай с лимоном сразу. В ресторане народ всё-таки был. Но немного. Ночь…
   
– Саня… от меня жена ушла, – сказал Макс, когда официантка отошла. Он ещё не успел договорить этой фразы, как у него задёргался подбородок.
   
Он сказал и сразу поднёс бутылку ко рту. Макс дважды судорожно глотнул и закашлялся, забрызгал коньяком стол перед собой. На глазах у него появились большие слёзы. Он заплакал, но без вздрагиваний и всхлипываний. Он заплакал одними глазами. – Ушла, Саня… И знаешь, ушла не к кому-то, а от меня. Понимаешь?! Ушла от меня!!.. А как мне теперь жить? Я там, в нашем городе, находиться не могу. Для меня всё закончилось. Всё! – Макс стремительно пьянел. – Только ты не подумай, что мне стыдно там жить, что я боюсь сплетен, что все узнают, что от меня ушла жена. Конечно, узнают! Да я не боюсь этого. Это вообще неважно! Какая разница теперь? – он выпил ещё глоток. – Жизнь закончилась, Саня! Вот у меня не было жены! Раньше не было… Потом я женился, а теперь она ушла! Снова нет жены. Всё! Круг замкнулся!
   
Нам принесли чай в чайнике и две большие чашки. Я сказал, что мы пока не решили, чего хотим. Пока официантка не ушла, Макс сидел, отвернувшись к тёмному окну.
   
– Конечно! – Макс ладонью вытер глаза и сжал руку в кулак, – я же подонок. Я знаю. Всё правильно. Я даже не удивился. Она так спокойно ушла, без ругани. Мы раньше ругались, а тут она так ушла, что было ясно – останавливать бесполезно. Я сам хотел уйти. Сказал, что оставляю ей всё. А она усмехнулась и ушла. Она так на меня посмотрела, Саня! Это всё!!! Она посмотрела на меня, как врач посмотрел на того мёртвого парня в машине. Как бы с сожалением, пониманием и, типа… приговорил. Посмотрел, всё понял и отвернулся. И тут даже ничего не надо спрашивать, мол, какие дела, доктор?
   
Я налил чаю Максу и себе, бросил в чашки ломтики лимона, слушал Макса и смотрел, как чай светлеет от действия лимонной кислоты.
   
– Она ушла, Саня, потому, что от меня уже нечего ждать. Ну, действительно. Со мной же всё ясно. И мне тоже уже ясно, – Макс громко отхлебнул чаю, обжёгся, сморщился, но продолжил. – Я её сильно не любил. Нет. Не любил… А она меня любила, Саня. Вот так-то. Мне казалось, что я без неё спокойно могу. Ну-у-у… могу жить без неё. И видишь? Могу! Но это уже не та жизнь. Я понял, Саня! Я теперь жизнь начал доживать! Настоящая жизнь закончилась, а теперь началось умирание…
   
– Макс, брось ты, не передёргивай…
   
– Саня, передёргивай – не передёргивай, а всё просто. Жил я без неё, потом жил с ней, а теперь снова без неё. А без неё – это уже у меня было. А если что-то повторяется, это не то, что не интересно, это не жизнь, Саня! Не жизнь!!! Это доживание!..
   
Макс стал снова пить чай. Его пьяные губы плохо слушались, он громко втягивал в себя воздух вместе с чаем и громко выдыхал после глотка. Я тоже стал пить свой… Я не знал, что сказать, мне сказать было нечего. Я просто сидел, видел то, что видел, слышал то, что слышал, и всё. В тот момент у меня не было сил участвовать в жизни, которая вокруг меня. Я понимал, что мне нужно просто сидеть и слушать моего друга. И больше ничего я сделать не могу.
   
– Саня, мне часто снится такой сон, что меня снова забирают в армию. Странная такая хрень! Вот как будто меня сегодняшнего раз – и забрали… и везут. А я даже этому не удивляюсь, только думаю, как сообщить жене, родителям. А ещё думаю: надо, когда привезут служить, сказать, что я-то уже не новичок, что я уже, ну… служил. Мне так всегда жутко было от этих снов. Просыпался и радовался тому, что проснулся. А сейчас я бы с удовольствием снова в армию. Хоть куда… Саня, я как остался дома один, так чуть… Ладно, пойду, умоюсь…
   
Он встал, потом потянулся за бутылкой, выпил ещё немного стоя, поставил бутылку на стол и пошёл в туалет.
   
– Немедленно уберите это со стола, – услышал я резкий женский голос. Я поднял глаза и увидел молодую женщину в тёмном костюме. – Или мне позвать охрану?
   
– Простите. Конечно, мы не правы, но человеку действительно очень плохо, – сказал я тихо и медленно. – Мы только что чуть не разбились на машине, а у моего друга практически на руках умер человек. Я уберу бутылку. Мы больше не будем.
   
– Вы просто её так откровенно не демонстрируйте, пожалуйста. У нас здесь камеры. Руководство будет недовольно, – смягчаясь, сказала она.
   
– Конечно! Спасибо большое! Извините нас, мы скоро уйдём. А можно мне супа? Какой у вас есть?
   
– Всё в меню, я сейчас пришлю официанта.
   
– Простите, я прочитать ничего не смогу, – совершенно честно сказал я. – Подскажите, пожалуйста.
   
– Есть французский луковый суп, есть грибной суп-пюре и борщ.
   
– Борщ? Но это же американский ресторан!?
   
– Это американский ресторан в России! – ответила она так, что было ясно – ей приходится часто отвечать на этот вопрос.
   
– Борщ!!! Принесите два, пожалуйста. А вы правда думаете, что в такой час руководство смотрит, что здесь происходит?
   
На часах было три ноль пять. Я удивился, мне казалось, что должно быть больше.
   
– Они потом записи просматривают, – улыбнулась она. – Всё записывается.
   
– Вот это сериал! Здорово! Интересные люди, должно быть, ваши руководители.
   
– Значит, два борща? – сказала она, улыбаясь веселее. – А пить?
   
– Колы со льдом и лимоном. Льда, пожалуйста, побольше, а трубочку совсем не…
   
У меня зазвучал телефон. Его звук шёл откуда-то из глубины кармана. Мне показалось, что я уже забыл про этот предмет. Телефон! Где же он? Я сунул руку в левый карман пиджака и наткнулся на что-то острое. Я вынул разбитый фонарик. Я, видимо, навалился на него там, в машине, когда мы перевернулись. В кармане остались ещё осколки. Я положил фонарик на стол, а порезанный палец сунул в рот. Правой рукой я достал из… правого кармана телефон. Звонила Она!!!
  
  
   
    
27
   
   
На моём телефоне определился её номер! Это звонила Она!!!
  
  
   
    
28
   
   
Мне сложно дать определение тому, что я пережил, я также не могу передать в точности наш разговор…
   
– Алё, – сказал я и почему-то встал.
   
Дальше я разговаривал стоя.
   
Она говорила усталым, чуть треснувшим голосом. В этом голосе было столько тепла… Она говорила довольно быстро. Наверное, подготовилась к разговору…
   
Она спросила не разбудила ли меня, но сама тут же сказала, что, очевидно, не разбудила, потому что слышит музыку.
   
– Я в ресторане сейчас, – ответил я. – Мы с Максимом в ресторане.
   
Она спросила, не случилось ли со мной чего-нибудь ужасного.
   
А я спросил, почему она меня об этом спрашивает.
   
Она ответила, что не могла уснуть после моего звонка. А недавно почувствовала такое сильное беспокойство за меня, что решила позвонить и узнать, что случилось. Сказала, что решила – если меня разбудит, то я её прощу….
   
Я сказал, что всё в порядке, что я весь вечер сопровождаю Максима по разным местам Москвы. Что мы действительно, какое-то короткое время назад столкнулись с хулиганами, мне немного досталось по физиономии, но всё обошлось, она сможет в этом убедиться при встрече.
   
Она спросила… Быстро спросила, когда будет эта встреча. Я сказал, что я готов всегда….
   
Она взволнованно и прекрасно сказала… что если это возможно, она приедет ко мне немедленно, или я могу приехать к ней, у неё рядом с домом есть какое-то круглосуточное заведение, она там ни разу не была, но кажется, что там прилично.
   
Я секунды три не мог ничего ответить.
   
Тогда она продолжила. Она сказала, что после моего звонка она хочет только одного – поговорить. Точнее, Она сказала, что хочет говорить. Не поговорить, а говорить… И если мне не трудно, и если это возможно… она хотела бы это сделать сейчас.
   
Она говорила, а я посмотрел на свою рубашку, потрогал левой рукой своё лицо, повернул голову и посмотрел на улицу, где на парковке, под фонарём стоял «мерседес»… Я подумал про Макса, который в туалете, наверное, плакал в этот момент… Я ещё раз взглянул на свою рубашку…
   
Не знаю, как у меня повернулся язык сказать то, что я сказал в следующий момент. Просто ума не приложу. Я сказал, что сам сейчас приехать никак не могу. Что мой друг Максим ужасно напился, что те хулиганы, про которых я ей говорил, всё-таки смогли отобрать у него портфель, где были все деньги и документы. Сказал, что не могу его бросить сейчас, что мы зашли в ресторан только потому, что Максиму стало плохо и он теперь в туалете. Но она беспокоится напрасно, и к нам сейчас тоже ехать не стоит. Я уже собираюсь везти Максима домой.
   
Она слушала тихо-тихо! Потом сказала, что если деньги были в портфеле, то их, наверное, было много.
   
Я сказал, что, действительно, довольно много.
   
Потом мне удалось как-то пошутить. Она тихо посмеялась… невесело.
   
Она попросила позвонить ей, как только я доберусь до дома, и она тогда перестанет тревожиться. Я пообещал…
   
Вот так!!! Ничего ужаснее и вероломнее я в своей жизни не совершал. Я сел на место и уставился на телефон. Потом взял бутылку и, не скрываясь, отпил хороший глоток….
  
  
   
    
29
   
   
Макс вернулся и сел напротив меня. Волосы у него были мокрые, он пригладил их на бок. Лицо его совсем побледнело, он, видимо, умывался холодной водой.
   
– О-о! У нас тоже потери, – сказал Макс, указав взглядом на разбитый фонарик. – Саня, что с тобой ещё? Тебя даже на минуту оставить нельзя. Что случилось? Не переживай ты так! Я знаю, где продаются такие же…