1 2 3 4 
– Просто нечего здесь толпиться. Не в зоопарке, – очень скандальным тоном сказала самая высокая из девиц.
Мужчина с сигарой явно напрягся, но смотрел в сторону с безучастным видом.
– Извините, – снова сказал Стёпа, – мы просто подошли посмотреть крабов.
– И поэтому нужно здесь стоять у нас над душой полчаса и орать? – с явным напором, злобой и вызовом сказала девица.
Миша стоял, растерявшись. Он не знал, как реагировать. Он только успел подумать, что слишком много злости и гнева вылилось на него за вечер. Сергей тоже стоял молча.
– Боюсь, что мы не можем стоять у вас над душой, – очень любезно сказала за всех Соня, – потому что у вас вряд ли есть душа, милая барышня. Мы сейчас уйдём.
– Илья, сделай что-нибудь с этим, – сказала девица, обращаясь к мужчине с сигарой. На словах «с этим» она повела рукой в сторону Сони и остальных.
– Помолчи, дура, – спокойно сказала Соня, царственно повернулась и пошла к своему столу, – пойдёмте, ребята.
– Извините, пожалуйста, – сказал Стёпа, прижав руку к груди и слегка наклонившись в сторону девиц и безмолвного мужчины с сигарой, – у вас очаровательные дочери.
Все вернулись к столу, молча переглядываясь и сдерживая рвущийся смех. Сергей подмигнул Соне и показал ей поднятый вверх большой палец. За спиной, со стороны аквариума, Миша услышал нервно тявкающие голоса девиц и пару басовитых ответов мужчины. Стёпа, не говоря ни слова, поднял свою рюмку, которая стояла наполненная. Все разом чокнулись, в том числе и Сергей стаканом воды. Потом все так же разом выпили и рассмеялись громко. Громко так, чтобы было хорошо слышно там, за столиком у аквариума.
* * *
Мишин телефон сработал минут через пять после того, как они вернулись к своему столу. К этому моменту Сергей, не скрываясь, поедал глазами Соню через стол. Он даже задул свечу, которая стояла между ними посреди стола и мешала смотреть. Телефон Сергея часто звонил, но он, не глядя, сразу нажимал отбой. Стёпа что-то начал рассказывать всем сразу.
Миша ждал звонка и был к нему готов, но всё равно вздрогнул, когда телефон сработал. Он не сомневался в том, кто ему звонит. Он сразу встал, извинился и пошёл в сторону гардероба.
– Не глупи, Миша, – услышал он голос Сергея вслед.
Не оборачиваясь, Миша отмахнулся. Он быстро шёл к гардеробу и судорожно вспоминал подготовленные и продуманные слова, но не мог их вспомнить.
– Ну, говори, что надумал, – услышал Миша уже ненавистный ему голос. Он не мог по голосу определить возраст говорившего, но почему-то ощущал обладателя этого голоса как человека существенно себя старшего. Хотя голос не был определённо пожилым или каким-то взрослым. Просто в голосе чувствовалась сила и ледяная уверенность. – Я тебе дал достаточно времени.
Миша очень хотел сказать, чтобы звонивший не обращался к нему на «ты», но не решился.
– Я понял, в чём недоразумение, – ответил Миша, пытаясь говорить тоном человека, который хочет сообщить хорошую новость. Интонация получилась какая-то нарочито дружелюбная, а стало быть, трусливая. Миша понял это, но продолжил, как начал. – Дело в том, что, если я не ошибаюсь, вам звонили с моего телефона. У вас, видимо, определился мой номер. Звонила молодая женщина. Я с ней незнаком. Она просто на улице попросила меня дать ей телефон. Она сказала, что ей нужно срочно позвонить. Я дал ей телефон. Она позвонила, вернула мне телефон, и больше я её не видел. Вот и всё.
В телефоне повисла короткая тишина.
– Где она? – услышал Миша после паузы.
– Я же вам сказал, что я не знаю. Я видел её одну минуту.
– Я понял, что ты решил выкручиваться, – голос зазвучал тише и от этого страшнее, – не хочешь говорить, кто ты ей? Ладно. Это расскажешь позже. Где она?
– Я же говорю… Это какой-то нелепый разговор.
– Помолчи, – резко оборвал его голос. И снова повисла пауза. Но в том, как прозвучало это «помолчи», было больше нервов, чем обычно. Миша замолчал и ждал. – Ты хочешь мне сказать, что она на улице подошла к какому-то тебе и попросила телефон позвонить? Ты сам-то понимаешь, что ты лепечешь? Ты что, от страха ничего лучше придумать не можешь?
Голос изменился. Что-то в нём изменилось. Исчезла та самая завораживающая, ровная интонация.
– Я не лепечу. И я не понимаю, почему я должен тебя бояться. Я сказал, как было дело, – Миша заговорил быстро, зло и решительно, – и я думаю, что мы уже слишком долго разговариваем. Я не знаю, кто такая она, не знаю и не желаю знать, кто такой ты. Хватит мне звонить. Разговор окончен.
Он хотел отключиться, но не успел. Самую малость не хватило решительности.
– Ты мне зубы не показывай. Почему тебе меня надо бояться, ты сам знаешь. А рассказывать мне про случайные встречи на улице не надо. Не зли меня. Тебе не надо меня злить, – интонация стала прежней, но Миша уже не впал в оцепенение. – Кому-нибудь другому рассказывай про случайные встречи. Если я с тобой разговариваю, значит, это уже не случайность. Ты меня понимаешь? Ты же не дурак…
– Я тебя понимаю, – перебил говорящего Миша, – и не тебе передо мной изображать Господа Бога. Ты намекаешь, что ты тоже не дурак. Так и не будь дураком. Я сказал, как было. Это всё!
– Я понял, что ты меня ещё не понял, – был моментальный ответ, и Мише снова не удалось эффектно закончить разговор. – Хорошо, поговорим завтра и по-другому.
– Завтра разговора не будет…
– Ой ли?! Посмотрим…
И телефон замолчал. Последняя фраза прозвучала почти весело. Миша выругался про себя очень грязными словами. Он снова ругал себя за нерешительность и за то, что не победил в разговоре. Но при этом он твёрдо решил, что больше он говорить со страшным собеседником не будет.
* * *
Он мыл лицо холодной водой в туалете ресторана, потом тёр его бумажным полотенцем. И он думал о том, боялся бы он так этого голоса и всей этой нелепой ситуации, в которой, если разобраться, и бояться-то нечего, если бы давно, ещё мальчишкой, в Архангельске, он не столкнул бы с крыши человека. Если бы не жил он много лет с этой страшной тайной. Если бы не боялся он много лет обязательного наказания. Если бы не мучили его страшные воспоминания тех самых мгновений, не совесть и ужас содеянного, а именно воспоминания, сны и ожидание того, что тайное станет явным. Боялся бы он так теперь, если бы прожил всю свою жизнь без этого страха, или, наоборот, смело и спокойно отмахнулся бы от угроз.
«А вот теперь всё! – сказал Миша себе. – Стыдно, брат, так трусить! Стыдно! Где там водочка? Где там мои друзья?»
* * *
Когда он вернулся к столу, возле стола на подставке стояло блестящее ведро для льда. Из ведра, как застывший салют, торчал огромный букет алых роз.
– Миша, – громко приветствовала его Соня, – ко мне наконец-то начали приставать. Ты не соврал!
– Это Сергей пристаёт, – быстро сказал Стёпа.
– Я пристаю, это правда, – улыбаясь всеми зубами, подтвердил Сергей, – и я обещаю, что продолжу начатое. Скажи мне, Миша, – сказал он, обращаясь, как бы тайком, к Мише, но во всеуслышание, – а Соня всегда так пьёт?
– Не всегда, – ответил Миша, – но может. Она может! А тебе что, не нравится?
– Нравится! Мне всё очень нравится! – сказал Сергей.
Мишу ещё колотило от внутренней нервной дрожи. Но он чувствовал, что эта дрожь отпускает.
– Сёпа, налей мне, пожалуйста! – сказал Миша. – Я скажу тост.
– Нет уж, сейчас я скажу тост, – заявила Соня решительно и, слегка покачнувшись, встала, – сядь, Миша. Так вот… – Она подняла свой коньяк и обвела всех взглядом. – Я не знала ещё утром, да что там, ещё пару часов назад я не знала, что буду сидеть в такой прекрасной компании, что мне будут дарить цветы и что мне будет так хорошо. Я думала, что выпью и буду плакать дома в подушку… Ой! Простите, я уже пьяная… Но я скажу. Так вот! Поздравьте меня! Я вчера вот этой рукой, – она переложила бокал с коньяком из правой руки в левую и растопырила пальцы правой руки, – дала по роже мужчине, которого три года считала мужчиной. Как бы это удивительно ни звучало, можете мне не верить, но я в первый раз в жизни дала по роже мужику…
– Это тост! – почти вскричал Сергей.
– Подожди… – отмахнулась Соня той самой рукой, которую демонстрировала. – Я три года ждала от человека… Короче, он оказался занудой, трусом и жадиной. Я дала ему по роже и всю ночь плакала. А теперь вот, – она поцеловала свою руку.
– Ну это-то точно тост? – развёл руками Сергей.
– Не спеши, Серёжа! – досадливо и растягивая слова, сказала Соня. – А сегодня я, к чертям, уволилась с работы из конторы, на которую горбатилась пять лет с самого её основания. По роже мне никого ударить там не удалось, но почти… И вот я хотела выпить с подружками и плакать… Я очень боюсь! Я ни хрена не знаю, как мне жить дальше, я не представляю себе, кем и где я буду работать завтра. Мне, ё-моё, через месяц стукнет тридцать лет, у меня дома спит сын, надеюсь, что спит, которому летом, ё-моё, стукнет восемь. Я думаю, что это полный пиздец! Но я сейчас счастлива. За вас, ребята! Плакать буду завтра.
И она залпом выпила свой коньяк. Миша почувствовал слёзы у себя в глазах и одним глотком выпил свою водку.
– Да-а! Во жизнь! – сказал Стёпа и тоже выпил.
Сергей наклонился к Мише и на ухо быстро шепнул ему едва слышно: «Я влюбился».
– В первый раз я вижу, что ты не дурак, – быстро шепнул в ответ ему Миша.
Он, не глядя ни на кого, схватил лежавшую на столе пачку сигарет, вынул одну, сунул в рот, нашёл на столе зажигалку и щёлкнул ею.
Вскоре Мишу накрыло с головы до ног. Огни ресторанных светильников и свечей в ресторане приблизились и стали желтее и теплее. Мишины плечи обмякли, и он откинулся на спинку стула.
* * *
Они посидели тогда в ресторане ещё недолго. Ещё успели выпить. Они видели, как та высокая девица, которая помешала им рассматривать крабов в аквариуме, нервно и стремительно прошла мимо их столика и больше не вернулась. Потом, через какое-то время, мимо них прошествовал мужчина в синем костюме. Оказался он небольшого роста. Покидал он ресторан неестественно медленно и со слишком независимым видом. Две девицы, которые остались сидеть возле аквариума, как только мужчина ушёл, принялись активно звонить каждая по своему телефону.
– Да-а! Сорвался вечер у мужика, – печально сказал Стёпа, – но три девки – это перебор. Я этого не понимаю.
– А краба мы так и не покормили, – немного устало сказала Соня.
– Сейчас накормим, – весело сказал Сергей, – я сейчас. Пойду и выясню, как можно его накормить. А то нам грубо помешали это сделать!
Сергей встал и куда-то ушёл. Стёпа выглядел уже пьяненьким. А Мише стало хорошо. Хорошо, как давно не было. Его даже наполнило что-то похожее на счастье. Ему захотелось что-то немедленно сделать хорошее, кому-то позвонить и сказать приятные и нежные слова, обнять и расцеловать жену, наградить своих сотрудников или просто обрадовать совершенно незнакомого человека. Он почувствовал, что устал, конечно, но эта усталость перестала давить. Усталость стала просто усталостью и всё. Он сидел в компании друзей, которых в тот момент остро любил, он ничего уже не боялся, и ему стало хорошо. И в голове даже пролетело: «Ох, Юлечка, прости меня, но мне сейчас так хорошо! Но, я думаю, ты не против… ты точно не против. Я знаю».
Сергей вернулся с молодым мужчиной в коротком белом халате.
– Вот, – сказал Сергей, – это Станислав, он руководит здесь крабами и другими морскими чудами.
– Ой! Да мы не хотели вас беспокоить, – сказала Соня и всплеснула руками, – мне просто один крабик в аквариуме понравился.
– Мы можем для вас его приготовить, – любезно улыбаясь, сказал Станислав.
– Да Боже упаси, – растерянно и заметно хмельно возмутилась Соня. – Мы, наоборот, хотели о нём позаботиться…
– Простите? – продолжая улыбаться, выразил недоумение Станислав.
– А можно так? – вдруг весело сказал Миша. – Можно взять шефство над отдельно взятым крабом?
– Это как? – спросил Станислав.
– Очень просто, – ответил Миша. – Мы показываем вам понравившегося нам краба. Вы его помечаете. Мы берём заботу об этом бедолаге на себя. То есть вы не отдаёте его на съедение, он здесь спокойненько живёт, а мы оплачиваем его жизнь. Можно так?
– Гениально! – сказал Сергей и даже хлопнул в ладоши. – Я такого никогда не делал и о таком даже не слышал. Ну? Можем мы так сделать?
– Я не знаю… – растерянно, но продолжая улыбаться, сказал Станислав, – нужно у директора спросить.
– Ой! Спросите, пожалуйста! Это очень важно, – прижав руки к груди, сказала Соня. – Давайте спасём кого-нибудь сегодня!
– Мы обязательно кого-нибудь спасём! – сказал Сергей очень решительно. – Как мне нравится эта идея! Станислав, пойдёмте к вашему руководству, проводите меня. Вы уже поняли, что решается вопрос жизни и смерти?
Сергей приобнял Станислава за плечо, и они ушли. Миша не мог припомнить, чтобы он хоть раз видел Сергея в таком состоянии. «Может быть, действительно, влюбился, – подумал он. – Ну, дай-то бог… Посмотрим». Миша не испытывал ни ревности, ни досады. Ему было весело и очень хотелось действовать.
Сергей вернулся минут через пять. Его прямо-таки распирало от удовольствия и радости.
– Всё решено! – сказал он, подходя. – Я оплатил неделю жизни твоего протеже, Сонечка. Пойдём к аквариуму, нужно, чтобы этот Станислав пометил его. Ты помнишь своего краба в лицо?
– Он самый маленький и активный, – ответила Соня.
– Пойдём, найдём, – взяв её за руку, сказал Сергей и поднял с места.
– Серёга, – возмутился Миша, – это моя идея, и я должен участвовать финансово. Сколько ты заплатил?
– Да я уже забыл, – досадливо ответил Сергей.
– Это не разговор! – сказал Миша и покачнулся.
– Да мелочь я заплатил, – отмахнулся Сергей. – Мелочь. Им самим идея понравилась. Я там всех развеселил. У них такого случая ещё не было. Они вообще денег брать не хотели. Но я дал. Чтобы у них была ответственность. Вторую неделю можешь оплатить ты.
– Идёт! – ответил Миша и сел.
Он с удовольствием подумал, что уже пьян. И пьян именно так, как хотел.
Соня и Сергей ушли к аквариуму. Их сопровождали Станислав и ещё один парень, тоже в белом халате.
– Барские замашки, – вдруг сказал Стёпа.
– Не понял, – удивился Миша.
– Оплачивать неделю жизни краба в дорогом столичном ресторане – это барские замашки, – повторил Стёпа грустно, – ну, или буржуазные игры, если тебе так больше нравится.
– А по-моему, купить неделю жизни живому существу – это красиво, – сказал Миша, улыбаясь.
– Да фигня это, Мишенька, – махнув рукой, сказал Стёпа, – купили неделю жизни… Можете себе позволить… А через неделю ты даже не вспомнишь…
– Я не забуду, – заявил Миша совершенно серьёзно, – вот увидишь. Я через неделю приду. И пусть только попробуют не предъявить мне нашего краба. А я его запомнил. Я проверю…
Мишин телефон зазвонил. Этого Миша не ожидал. Совсем не ожидал. Он вздрогнул, посмотрел на телефон. Номер был не определён. Миша держал телефон перед собой и твёрдо решил не отвечать.
– Кто это тебе всё звонит? Девушки? – поинтересовался Стёпа.
– Мне даже жена таких вопросов не задаёт. Нет, Стёпа, не девушки. А краба я через неделю проведаю и тебе доложу. И что у тебя за перепады настроений, а? Радоваться должен. Кто из нас любитель животных?
– А я подожду и проверю… – ответил Стёпа.
Телефон перестал звонить. И Миша подумал: «Если он мне сейчас перезвонит, значит, можно его не бояться больше.
Значит, я победил. Значит, просто девка мужика изводит, а он дёргается и изображает из себя чего-то. Точно Сёпа сказал про ту девку… Рысь! Она и есть Рысь!..»
Стёпа что-то говорил, но Миша не слушал. Он загадал и ждал звонка. И через пару минут телефон зазвонил вновь. Номер звонившего был не определён.
– Да выключи ты телефон! – возмутился пьяненький Стёпа. – Приличные люди в такое время не звонят.
– Не обращай внимания, дружище, – торжествуя, сказал Миша. – Давай лучше выпьем. Не знаю за что… Хотя… Давай за победу!
– За какую победу? – прищурился Стёпа.
– Просто за победу. Можно за победу добра над злом. Можно за победу нашего футбола… Можно просто за нашу победу! Сёпа, мы же победим?
– Обязательно, Мишенька! О чём разговор! За победу!
Они выпили.
– Ему надели жёлтенькую резиночку на правую ножку, а на левую – зелёную, – сказала Соня, подойдя к столу. – Теперь он самый красивый! Сергей предлагает дать ему имя.
– А может быть, это она, – сказал Сергей, стоя за спиной у Сони.
– Нет. Если бы это была «она», я бы почувствовала. Это он. Но имя ему давать бессмысленно. Он его всё равно в воде не услышит. Ему всё равно, – Соня подбоченилась, – знаете, а мне здесь уже надоело. Мы тут сделали всё, что могли. Но домой я пока идти не готова. Кстати, а где мой коньяк?
* * *
Покидали ресторан очень весело. Сначала Сергей, Миша и Стёпа долго препирались, выдёргивая друг у друга счёт за ужин. В итоге всё равно заплатил Сергей. Он сказал, что у него детей нет и ему заботиться не о ком, поэтому платить будет он.
А, уходя из ресторана, они веселились, потому что возле гардероба увидели того мужика в синем костюме и высокую скандальную девицу. Девица стояла в шубе, а он, как был, в костюме. Они не замечали никого вокруг и, очевидно, давно ругались. Больше всех веселился, увидев эту картину, Стёпа.
– Вот, видали, братцы! Запомните, как это выглядит! – выйдя на бульвар из ресторана, смеясь, говорил Стёпа. – Стукнет вам сорок, а потом сорок пять, смотрите, вот так же не начните сигары курить. Ох, стукнет вам сорок, ох, посмотрю я на вас.
– Ага! – сказал Сергей, пытаясь безуспешно взять Соню под руку. Соня не давала ему это сделать. – Стукнет мне сорок, мы придём тебя, Сёпа, навещать в больницу, тогда на нас и посмотришь.
– Типун тебе, Серёжа, – сказал Стёпа добродушно.
– Ой, я цветы забыла, – вскрикнула Соня, – я вернусь за ними. Такие дивные розы.
– Я сбегаю, – тут же сказал Сергей и почти сорвался с места.
– Нет уж, я сама, – сказала Соня непререкаемым тоном – а то Миша уже ревнует. Миша, ты ревнуешь?
– Ужасно! – ответил Миша.
– Я быстро и сама. Я ещё руки забыла вымыть. А вы пока решите, куда мы теперь? Время ещё детское. Как вы будете меня развлекать? Пятница! Одно существо мы сегодня спасли. Представляете, сколько в Москве сейчас жаждущих спасения!
– Да уж! – сказал Сергей в первый раз за вечер совершенно серьёзно.
Соня убежала обратно. Её пальто было расстёгнуто, сумочку и платок она держала в руке.
А Мише было хорошо. И хотелось продолжать. И хотелось, чтобы радость не проходила. А трезветь не хотелось вовсе.
* * *
Они топтались у входа в ресторан и ждали Соню. Миша моментально продрог и застегнул куртку. Стало явно холоднее.
– Не май-месяц, – тоже застёгиваясь, сказал Стёпа.
– Да уж, сильно не погуляешь, – согласился Сергей. – А куда поедем? Как я понимаю, все хотят продолжения.
– Сейчас единственная наша дама придёт, и решим, – ответил Миша. – А тебе не всё равно? Мне лично всё равно.
Но я ещё свою программу на сегодня не выполнил. А на чём мы едем?
– Так я сегодня на коне и с водителем, – объявил Сергей, – мы все помещаемся вполне. Потом всех развезу по домам.
– А ты можешь сегодня выручить друга? – неожиданно спросил Миша.
– Это кого же? Тебя, что ли? – Сергей улыбался. Глаза его по-прежнему сверкали. – Сегодня я могу всё.
– Сергей, дружище, – взмолился Миша, – выручай! Я приехал на машине. Она там стоит, – он махнул рукой в направлении, где оставил свою машину, – и надо мной дамокловым мечом висит жуткая перспектива завтрашнего возвращения сюда за ней и поездки на ней обратно домой. Я завтра буду болеть. Буду обязательно. Потому что мы со Стёпой ещё своё сегодня не выпили. Ты единственный трезвый человек в нашей компании. Давай, дорогой, покатай нас на моей машине сегодня! А водителя отпусти… Ну пожалуйста! Ну что тебе стоит?.. – Миша почти канючил. Настроение у него было отличное.
Сергей задумался. Он оглянулся на вход в ресторан. Сони пока не было.
– Миша… – скривившись, сказал он, – ты пойми меня. Я бы с радостью… Но я бы хотел Соню подвезти… Ну, ты понимаешь… Давай, я дам тебе своего водителя. Он поведёт твою машину, а я повезу Соню. Потом он же тебя домой и отвезёт.
– Ой, чего-то это как-то сложно, – сказал нахохлившийся и мёрзнущий Стёпа.
– Серёга, – засмеялся Миша, – какой же ты наивный и ещё юный человек! Как же ты плохо разбираешься в… людях. Не сядет с тобой Соня. Не поедет она с тобой. Ты что, хочешь сразу всё себе испортить? Не спеши ты так. Ты что, не видишь, какая женщина перед тобой?
– Серёжа, Миша дело говорит, – согласился Стёпа, – ты на себя сейчас посмотрел бы. С такой женщиной спешить нельзя. Даже не думай. К тому же вспомни, что она говорила про первый свой в жизни удар по роже. Там, где первый, там и второй. Не испытывай судьбу. Сегодня даже не думай…
– Да я просто отвезти её хотел домой! – возмутился Сергей. – Просто довезти… Но сам. Один… Вы за дурака совсем меня не считайте…
– Не поедет она с тобой сегодня, – улыбался Миша, даже не предлагай. Это тебе мой совет дружеский… А то она откажет… А она откажет, можешь не сомневаться. И тогда будет уже сложнее, брат. Скажи ему, Сёпа.
– Истинная правда, – убеждённо кивнул Стёпа. – Верь мне! Мне-то всё равно, на чём ехать. Я без машины…
– Ну не хочу я так, ребята… – сделал кислую физиономию Сергей.
И тут появилась Соня. Она была в застёгнутом пальто, на голове её был платок, который очень ей шёл, она держала одной рукой охапку роз, а в другой небольшую бутылку коньяка. Сумочку Соня зажала под мышкой.
– Вот, ребята, – сказала она. – Я сейчас поеду домой, – она обвела взглядом удивлённые лица, чуть дольше задержавшись на лице Сергея. – Я поняла, когда мыла руки, что сегодня лучше, чем было, не будет. Давайте только выпьем прямо на улице, как в детстве, из горла. Я вот коньячку купила. А то, чувствую, самую малость мне не хватило.
– Я в детстве такой коньяк из горлышка не пил, – сказал Стёпа. – Хорошее у тебя было детство.
– Да. Коньяк не детский, – поднеся бутылку к глазам, сказала Соня, – но вот сейчас будем его пить, и детство сразу вернётся. Когда из горла, не важно, какой коньяк.
– А я отвезу тебя домой! – радостно сказал Сергей.
– Серёжа! – удивлённо посмотрела на него Соня. – Я же сказала, что счастливая поеду домой. Я уже достаточно счастлива. Ребята, – обратилась она к Мише и Стёпе, – он трезвый, он не понимает меня.
– Сонечка, – растерялся Сергей, – мой водитель довезёт тебя. Но это как-то неожиданно. Я думал, вечер только начинается…
– А-а-а! У нас и водитель есть?! Это очень удобно! – прищурившись, сказала Соня.
Стёпа зашёл ей за спину и начал строить Сергею гримасы и крутить пальцем у виска.
– Что-то я не понимаю! В чём меня обвиняют? – развёл руками Сергей. – Я же невинно хочу…
– Соня, он хочет невинно… – весело перебил его Миша. – Давай коньяк, милая моя. Мы тут уже замёрзли. Как в детстве, говоришь?..
* * *
Растерянному и даже потерянному Сергею были отданы розы. Бутылка пошла по кругу. Они смеялись, прохожие и охранник, стоявший у ресторана, бросали на них удивлённые взгляды. Коньяк кончился быстро. Миша уже ни о чём не думал и ничего не хотел. Ему было по-прежнему хорошо.
Соня совсем опьянела. Сергей топтался возле неё с цветами и не знал, что делать.
– Кто-нибудь может мне поймать такси? – громко сказала Соня. – Мне срочно надо уезжать! Я уже всё! Но момент я пока чувствую!
– Сонечка! Мы сейчас тебе всё поймаем, – сказал пританцовывающий от холода Стёпа.
– Подождите здесь, ребята, – вдруг строго сказал Сергей, – пойдём, я посажу тебя в такси.
И Сергей решительно взял Соню за руку. Она поглядела на Мишу и Стёпу, сделала удивлённую физиономию, подмигнула и пожала плечами. Всё это у неё получилось очаровательно и пьяно.
– Пока, ребята, – сказала она, – пьяных детей отправляют спать.
– Подождите маленько! – сказал Сергей и повёл Соню к стоявшим чуть поодаль нескольким такси.
Одной рукой он нёс розы, другой держал Соню за руку. Он шёл прямо и решительно, она мелкими шажками почти бежала за ним.
– Бедняга, – сказал Стёпа, улыбаясь.
– Счастливец, – улыбаясь, сказал Миша.
Они видели, как Сергей довёл Соню до такси. Там он остановился и что-то стал ей говорить, держа её за руку. Соня слушала, глядя на него снизу вверх. Сергей отпустил её руку и продолжал говорить, жестикулируя. Он выдал довольно длинную тираду. Соня стояла и смотрела на него неподвижно. Он помолчал, ещё что-то сказал. Она запрокинула голову и засмеялась. Смех даже долетел до Миши и Стёпы. Потом она быстро положила Сергею руку на плечо, поднялась на цыпочки, поцеловала его в щёку, снова рассмеялась и решительно забрала у него цветы. Сергей шагнул к такси и открыл дверцу. Соня исчезла в машине. Сергей наклонился и сунул голову туда, куда села Соня, придерживая открытую дверь такси рукой. Так он стоял несколько секунд, потом выпрямился и закрыл дверцу. Пока машина сдавала назад, а потом выруливала на бульвар, он стоял неподвижно.
Когда Сергей возвращался к ожидающим его Мише и Стёпе, он успел достать сигареты и закурить. Лицо его было строго, губы побелели.
– Выпить у вас, конечно, не осталось! – сказал он, подходя.
– Не осталось, но в Москве ещё выпивку найти можно, – сказал Стёпа. – А мы тебе говорили, мы предупреждали…
– Как мне надоело быть трезвым с постоянно пьяными людьми, – нервно куря, сказал Сергей. – Что вы за люди? Нет чтобы подыграть маленько.
– Да тут заранее было всё ясно. Только я не понимаю, чего ты сердишься? У тебя же всё очень хорошо! А ты как хотел?.. – веселился Миша. – Сёпа, посмотри на счастливого идиота… У тебя начинается такое приключение…
– Какое приключение?! – с размаху бросил Сергей. – Она мне даже телефон не дала. Слышал только, что она сказала таксисту ехать в Крылатское.
– Хороший район, – сказал Стёпа бодро.
– Крылатское! – сказал Миша. – Я её уже сколько знаю, а не знал, что она живёт в Крылатском. Серёга! Да у тебя всё хорошо складывается!
– Да уж! Только выпить надо. Что я, не человек, что ли?
– А кто меня и мою машину домой доставит? – прищурился Миша. – Ты обещал. К тому же всё получилось, как я сказал.
– Как мы сказали, – поддержал Стёпа.
– Да не ной ты, Миша, – досадливо сказал Сергей, глядя в сторону, – довезу я тебя. Свою здесь брошу, водитель нас довезёт. А потом машину отгонит. Ему всё равно… И мне уже тоже. Ну, куда теперь? Давайте ехать уже куда-то! Я выпью, тогда пеняйте на себя…
– Серёжа! А может, не надо! Ты и так-то пьяный ужасен, – кротко сказал Стёпа, – а сегодня можешь совсем…
– Мне всё равно. Я же потом не помню ни черта… Да не ссыте вы. Теперь моя очередь. Теперь меня жалейте. Со мной такое сейчас творится… Ну, где твоя машина?
* * *
А Мише очень хотелось шалить. Он видел Сергея в таком состоянии первый раз. И ему ужасно хотелось как-то его подначивать и дразнить. Миша пьянел. Усталость накатывала волнами, но настроение было прекрасное. Он даже подумал: «Это, должно быть, у меня немножко истерика». А ещё он подумал, что, если бы он знал телефон того, кто ему звонил и угрожал, то он сейчас бы сам ему позвонил и разыграл бы его.
* * *
Они с Юлей каждый раз, когда он жил у неё на Кутузовском, первого апреля разыгрывали кого-нибудь. Точнее, это Юля разыгрывала. Она к этому относилась серьёзно, и каждый раз готовила розыгрыши. Миша мог забыть про первое апреля, но Юля никогда. Она разрабатывала и продумывала каждый розыгрыш.
Особенно Мише запомнился один. Тогда Юля ещё дружила со своим шведским профессором. Она знала, что Эрик, так его звали, должен был быть в Москве к первому апреля. Эрик был мужик не без юмора. Симпатичный мужик. Миша его всегда звал либо «профессор», либо «мистер Содерблём». Его фамилия была Содерблём. Мише он нравился. Отношения Юли с профессором Эриком были трогательные. И он должен был прилететь в Москву накануне первого апреля. Вот Юля и придумала разыграть одного своего старинного знакомого, который когда-то у неё был преподавателем, ещё во время Юлиного студенчества. Потом он стал академиком, но Юля с ним приятельствовала и была накоротке.
И Юля придумала его разыграть. Эрик и Миша долго репетировали. В розыгрыше тогда была задействована даже Вика, будущая Володина жена. Всё было Юлей продумано досконально.
Первого апреля в одиннадцать утра они позвонили в Академию наук. А они специально остались дома, хотя был рабочий день, но Юля настояла на своём, взяла на работе отгул и остальных заставила. Юля очень волновалась, ходила, потирала руки и курила, как паровоз.
Они позвонили, Эрик говорил по-шведски, а Миша самым солидным голосом, на который только был способен, якобы переводил. В общем, они сообщили академику, что они звонят из Нобелевского комитета, потому что академику присуждена Нобелевская премия. Как академик повёлся на такую явную шутку, было непонятно, но тот сначала не знал, что сказать, спрашивал, не ошибка ли, потом суетливо и взволнованно благодарил. Через десять минут после этого звонка они снова ему позвонили, говорила с ним Вика. Представилась журналисткой, поздравила и попросила дать ей интервью. Сказала, что скоро подъедет снимать академика для выпуска новостей. А ещё через пятнадцать минут, когда академик уже пил шампанское с кем-то и получал поздравления, позвонила сама Юля. Она поздравила его с лауреатством, сказала, что уже слышала по радио о его успехе, а в конце разговора ещё поздравила счастливого академика с первым апреля. Тот потом долго с ней не разговаривал, месяца три. Но потом смог тоже посмеяться.
Юля и Мишу разыгрывала, когда он уже не жил на Кутузовском. И хоть он думал, что его разыграть невозможно и что он первого апреля готов и начеку, но всё же ей удалось пару раз здорово его разыграть. Два с половиной года назад он по Юлиной милости поехал встречаться со студентами своего родного транспортного института, которые якобы пригласили его выступить перед ними с открытой лекцией о дорожных знаках. Он приехал. Его никто не встретил, хотя ему обещали. А в то время, когда должна была начаться подготовленная Мишей лекция, позвонила ликующая Юля и поздравила его с первым апреля.
Миша обожал эти Юлины затеи и любил в них участвовать. Каждый год собирался разыграть саму Юлю, да так ничего забавного и не придумал. Или затягивал с замыслом и вспоминал про первое апреля слишком поздно, или ленился, или не хватало пороху. Юля мечтала, чтобы её кто-нибудь разыграл, но этого так и не случилось.
«Эх! Сейчас самое лучшее было бы взять коньяку, да и завалиться к Юле всей компанией, – подумалось Мише, когда шёл к машине. – Но то, что ты сотворила, – это твой самый неудачный розыгрыш, Юленька. Совсем плохой. Так людей не разыгрывают…» – проскочило в Мишином пьяном мозгу. Но он поспешил посмотреть на шагающего рядом с ним безмолвного, напряжённого, глядящего себе под ноги Сергея и улыбнулся.
* * *
Сергей привёл своего водителя. Его водителя Стёпа и Миша знали. Сергей его звал только по фамилии. Ему нравилось, что у его водителя фамилия Бибик. Сергей гордился водителем с такой фамилией и при случае всегда его демонстрировал и сообщал его фамилию. Имени водителя Миша не знал. Бибик и всё. Миша даже думал, что если бы не такая фамилия, то Сергей и водителя бы не завёл.
А мужик Бибик был молчаливый, коренастый, совершенно лысый и бывший водитель «скорой помощи». То есть водил машину отлично, знал Москву идеально, и нервов у него, казалось, нет вовсе.
Они шли все вместе к Мишиной машине.
– Миша, дай мне Сонин телефон, – тихим голосом попросил Сергей на ходу.
– Зачем тебе? – так же тихо сказал Миша.
– Самое время позвонить ей и побеспокоиться, как она едет.
– Не могу, Серёга. Только с её разрешения.
– Ну ты чего творишь? – всерьёз возмутился Сергей. – Дай телефон.
– Не дам. Не проси. Только хуже сделаешь. Не будь дураком, не спеши.
– А чего делать-то?
– Всё придумаем, – спокойно сказал Миша. – Завтра. А ещё лучше послезавтра.
– Я не доживу, – серьёзно сказал Сергей. – Давай с твоего позвоним. А то мы так расстались, я ничего понять не могу.
– И не поймёшь! – сказал Миша, едва сдерживая радость. Его ужасно радовало и веселило то, что происходило с Сергеем у него на глазах. – А зачем звонить? Что скажем?
– Ты позвони, а я скажу.
– Ну нет. Я тебе не враг. Терпи, брат.
– Тогда просто позвони и спроси, как она едет. Мол, мы волнуемся.
– Хорошо. Но тебе телефон не дам, даже не проси. И я отойду в сторону и поговорю.
Они дошли до машины. Миша дал Бибику ключи, тот открыл машину, сел и стал устраиваться, подгоняя под себя сидение. Стёпа сказал, что он толстый и сядет впереди. Сергей топтался рядом с Мишей.
– Ну давай, звони ей, при них не надо, – совсем как юный старшеклассник, сказал Сергей. – И скажи что-нибудь про меня. Попробуй спросить, как она…
– Успокойся, Серёжа, – покровительственно усмехнулся Миша, – я знаю, как и что говорить. Тут надо аккуратно.
Он отошёл в сторону. Сергей остался стоять. Мишина машина стояла на углу бульвара и какого-то переулка. Миша набрал Соню и в ожидании ответа сделал несколько шагов вглубь переулка. Там дальше, метрах в пятидесяти от бульвара, переулок раздваивался, и перед направлением, которое уходило правее, стоял знак «кирпич». Знак стоял, слегка наклонённый. Железная его нога была погнута. «Вот какие-то пьяные козлы погнули, всю красоту испортили. Так и будет стоять, пока не доломают», – почему-то подумал Миша. Но тут ответила Соня.
– Аллё! – услышал Миша. – Что случилось, Мишенька?
– Ничего. Просто мы беспокоимся, как ты там едешь.
– Очень мило с вашей стороны. Уже подъезжаю. Всё хорошо… Это Сергей тебя попросил позвонить?
– Не скажу.
– И не говори. Только телефон ему мой не вздумай дать. Он просил меня. Я не дала. Тебя не просил?
– Не скажу ничего. Ты его не мучай, ладно? – сказал Миша, едва сдерживая смех.
– Ой! Ой! Кого я когда мучила?.. Как вы все мужики боитесь помучиться. Всё, Миша. Скажи ему, что доехала я нормально. Спокойной ночи. Не переборщите сегодня… А что, он совсем не выпивает? Он не зануда?
– Не скажу… пока, радость моя! Целую.
– Ну целую… – и Соня отключилась.
Миша бросил ещё один взгляд на печально согнутый знак и пошёл обратно к машине.
– Ну? – нетерпеливо спросил Сергей.
– Она доехала нормально, – специально медленно ответил Миша, – всё очень хорошо. Говорили мы недолго, но говорили только про тебя.
– Ой, не ври, Миша. Не люблю я тебя пьяного и многозначительного. Ну правда?!
– Правда! Только про тебя. Она сразу поняла, чья идея ей позвонить. Спросила, не зануда ли ты?
– А ты?
– Я сказал, что веселее тебя я никого не встречал.
– А телефон?
– Про это речи не было. Не спеши. Поверь мне. Ты в полном порядке…
Видно было, что Сергей счастлив совершенно.
– Ну, куда мы теперь? – спросил он нетерпеливо.
– Сейчас сядем, поедем и обсудим, – сказал Миша совершенно покровительственно.
Они подошли к машине. Миша стал обходить её сзади, и, проходя мимо багажника, он вспомнил, как положил туда знак «Бесконечность», аккуратно упакованный Валентиной. Миша вспомнил это и остановился.
– Идея! – сказал он вслух, прежде всего самому себе.
* * *
Он некоторое время объяснял суть того, что придумал, Стёпе и Сергею. Он знал, что в багажнике давно лежит целый моток прозрачной клейкой ленты – скотча. Если бы не было этого мотка, то и замысел его ничего не стоил бы. Стёпе сразу понравилась Мишина идея, Сергей отнёсся к ней с холодком, но поддержал. Водителя Бибика никто не спрашивал.
Самое трудное было тащить из ближайшего двора мусорный контейнер. Они подтащили его вчетвером к тому самому чуть погнутому знаку, который бросился Мише в глаза. Потом Стёпу послали на угол бульвара и переулка посмотреть за тем, что происходит, и в случае появления милиции сигнализировать. На прохожих они внимания не обращали. Но и прохожих было мало.
Миша зубами рвал ту упаковку, которую так аккуратно и тщательно сделала Валентина. Наконец он освободил от этой упаковки знак «Бесконечность», отдал его Сергею как самому трезвому и высокому. Тот быстро забрался на мусорный контейнер и примотал скотчем поверх знака «кирпич» Мишино произведение. Получилось очень хорошо. Только при ближайшем рассмотрении можно было увидеть две полоски скотча, крест-накрест. Потом оттащили контейнер на место и уселись в машине смотреть и ждать, как отреагируют люди на то, что они сделали.
Но переулок оказался чертовски тихим. На бульваре движение было оживлённым, почти как днём. Начало ночи с пятницы на субботу. Москва даже не собиралась засыпать. Но переулок был совсем тихим и тёмным. Машины в него не сворачивали.
– Да сюда никто не ездит, похоже, – нетерпеливо сказал Сергей. – А если и заезжает сюда кто-то, то тот, кто где-то тут живёт. Такие люди здесь всё знают. Они даже не будут на знаки смотреть. Я вообще на них не смотрю. Чего мы ждём?
– Не спеши, Серёга! – попросил Миша. – Я бы лично обалдел, увидев такой знак.
– Действительно, поехали отсюда, – предательски сказал Стёпа, – ещё немного – и я усну. Я хочу ещё выпить и ещё надеюсь найти свою мечту. Знак отличный, идея сюда его приделать гениальная. Но давай, Миша, просто будем где-нибудь веселиться и думать, как люди здесь удивляются увиденному и не знают, как это понять.
– Ну что вы такие скучные, – тоскливо сказал Миша, – я увидеть это хочу. Послушайте, Бибик, как вам моя идея?
– Я бы, честно, очень удивился, – подумав, сказал водитель Сергея. – Но юмора я не понимаю. А в чём смысл?..
– Вот! – сказал Стёпа. – Так тебе с твоим высоколобым юмором. Поехали отсюда! Поехали… Поехали туда, где танцуют стриптиз… Я даже знаю куда…
В этот момент в переулок свернули одна за другой две машины. Они медленно проехали мимо знака «Бесконечность» и исчезли. Миша был разочарован. Следом повернула и проехала мимо ещё одна.
– Ну вот, – сказал Сергей, – поехали. Но мне интересно, сколько он здесь провисит? Я думаю, он может так висеть здесь до лета. Всё равно никто не смотрит.
– Поедемте, ребята, – взмолился Стёпа, – я трезвею и засыпаю. Я уже перестаю чего-то хотеть. Тут недалеко танцуют стриптиз. Выпьем маленько, посмотрим на фей и спать.
– Ну хоть идею вы оценили? – уныло спросил Миша, чувствуя, что терпение у всех иссякло.
– А кто с тобой этот мусорный бак таскал? – проворчал Сергей. – Причём трезвый таскал.
– Ну поехали тогда, – тяжело вздохнув, сказал Миша. – Так погибают лучшие начинания. Я подчиняюсь большинству. Поехали, выпьем и, действительно, спать.
Бибик завёл машину. Сергей и Миша сидели на заднем сидении. Сергей наклонился к Мишиному уху.
– Я завтра тебе напомню, – прошептал он.
– О чём? – спросил Миша так же шёпотом.
– Ты обещал что-то придумать. Телефон же её ты мне не дал…
– А-а! – протянул Миша. – Звони завтра, подумаем.
Они тронулись с места, водитель стал разворачивать машину. В это время в переулок свернул большой чёрный автомобиль. Этот автомобиль ехал медленно. Миша проводил его взглядом. И вдруг, не доехав немного до знака «Бесконечность», автомобиль остановился. Миша увидел, что у него красные дипломатические номера.
– Погоди, постой, – громким шёпотом сказал водителю Миша.
Водитель Бибик затормозил и погасил фары. Все притихли и смотрели. А из машины с дипломатическими номерами вышел высокий мужчина в длинном пальто. Он вышел и встал неподвижно, разглядывая знак. Постояв, он подошёл к знаку ближе. Из машины вышел ещё один мужчина в коротком сером пальто и чёрной шляпе. Оба смотрели на знак некоторое время, потом обменялись несколькими фразами и рассмеялись. Смеялись они долго. Потом тот, что был в длинном пальто, вернулся к машине, что-то поискал в салоне и, очевидно, нашёл. Он смеялся, разводил руками, что-то говорил тому, что был в шляпе, а потом несколько раз сфотографировал Мишино произведение. Вдоволь насмотревшись, оба мужчины сели в свою чёрную машину и уехали. Миша молча ликовал. На этом радость и веселье для него тогда закончились.
* * *
Стёпа уговорил всех поехать в стриптиз-клуб. Мише было всё равно. Он не понимал в стриптизе ничего, и сам стриптиз, как явление, ему тоже был непонятен. Он бывал несколько раз в заведениях этого толка и большой радости не испытал. Но выпить можно было и там. Сергею было совсем всё равно. Он нервничал и был рассеян. А Стёпа рвался именно туда.
– Нет, ребята, – говорил он. – Я без фанатизма! Но сугубо мужские компании я долго переносить не могу. Я лучше спать пойду, чем с одними мужиками сидеть. Мне нужен объект желания. Мне необходимо перед кем-нибудь распустить хвост, быть во всей красе. А перед вами мне стараться нечего. Чего мне перед вами стараться?
– Там, куда мы едем, тебе стараться не придётся, – невесело сказал Сергей, – там будут стараться перед тобой. Не люблю я это…
– Когда рядом женщина, надо стараться всегда! – торжественно сказал Стёпа. – Я просто без них не могу.
– Ага, – глядя в окно, сказал Сергей, – вот стукнет нам сорок, тогда мы тебя поймём.
– Именно, Серёжа! – радостно сказал Стёпа. – Но тебе сегодня уже стараться, кроме как перед нами, не перед кем.
– Михаил, – неожиданно своим глуховатым голосом сказал Бибик, – руль вправо тянет. Не сильно, но заметно. Лучше проверьте…
– Да? Это я на днях задумался и на бордюр резко наехал, – сказал Миша. – Видимо, из-за этого. Спасибо. Я как-то не замечал. Задёргался в последние дни…
– Лучше проверить, – сказал Бибик.
* * *
Возле стрип-клуба стояло несколько разнокалиберных дорогих машин. Над входом в клуб горели синие огни. «Зачем я здесь?» – подумал Миша.
Они зашли за тёмные зеркальные двери, и им по ушам ударила громкая музыка, и сухой, тёплый воздух ворвался в дыхание. В этом воздухе явно различался сладковатый запах.
– Вход у нас платный, господа, – любезно сказал встретивший их нелюбезный парень.
Стёпа там был как рыба в воде. Было видно, что он далеко не в первый раз посещает это заведение.
– Ну что, ребята, – обратился он к двум охранникам с незапоминающимися лицами, – нас здесь ждут?
Ответа не последовало, но Стёпа и не ждал ответа.
– Знаешь, Миша, – сказал Сергей, – не пойду я сюда. Поеду я домой. Чего-то не хочу я пить. Вернусь к своей машине на такси и поеду. А Бибику скажу, чтобы вас ждал. Не волнуйся. До дома он тебя доставит.
– Серёга! – решительно сказал Миша. – Да я тоже в этот эдем не рвусь. Поедем куда-нибудь в другое место. Пусть Стёпа здесь резвится… Куда ты хочешь?
– Да мне лучше побыть одному, – ответил Сергей устало. – Миша, я понял, что лучше я вас покину. Не надо мне выпивать. Это лишнее. На самом деле я устал. Поеду-ка домой. Но завтра… Точнее, уже сегодня я тебя побеспокою…
А теперь надо поспать, если, конечно, усну… А правда, она обо мне спрашивала?
– Какой смысл мне тебе врать? – самым убедительным голосом сказал Миша. – И должен тебе сказать, что Соня просто так спрашивать не станет, насколько я понимаю что-нибудь в этой жизни. Пойдём выпьем, дружище! Немного выпьем – и по домам.
– Нет. Поеду домой, – уверенно сказал Сергей. – Хочу домой. Хватит переживаний на сегодня. Маленько выпивать нет смысла, и я маленько не умею. Но утро вечера мудренее, говорят. Поеду я…
– Надеюсь, что утро не мудренее, – ответил Миша. – Буду ждать завтра твоего звонка. И, поверь, тебе повезло!
– Ох, не знаю, Миша, – вздохнул Сергей. – Ох, не уверен…
– Пошли, братцы, – сказал Стёпа, неожиданно ворвавшись в разговор, – я вход оплатил. Местные Шахерезады уже нас ждут.
– Сергей нас покидает, Сёпа, – сказал Миша, обняв Стёпу за плечо. – Сегодня ему больше никто не нужен. Его мысли в Крылатском, если я что-нибудь понимаю про эту жизнь.
– Ребята, вам денег оставить? – спросил Сергей. – Только не стесняйтесь. Потом отдадите, если что…
* * *
А потом были красные диваны, очень громкая музыка. Миша оглядывался по сторонам, Стёпа что-то говорил официантке в очень короткой юбке. На маленькой круглой сцене в середине зала вяло, но технично танцевала, глядя в пол, блондинка в белом платье. Пока Миша оглядывался по сторонам, она успела платье снять и остаться в эффектном белье и чулках. За столиками в тёмном зале, тускло освещенном синими огнями, сидели мужики, по два или по три человека. Рядом с ними сидели или прохаживались между столиками и диванами девушки, на которых было очень мало одежды.
Вскоре им принесли что-то в стаканах. Жидкость была тёмная, и в ней плавали большие куски льда.
– Что ты заказал? – разглядывая свой стакан и перекрикивая музыку, спросил Стёпу Миша.
– Я заказал ром. Будем пить, как пираты, – так же громко ответил Стёпа. – А что, есть возражения?
– Нет. Ром так ром! – проорал Миша. – Но только бери всё в свои руки. Ты здесь хорошо ориентируешься. Подсказывай, что нужно делать?
– Пей, Миша, и ни о чём не беспокойся. Ничего особенного делать не надо. Тут ничего особенного и не сделаешь. Давай выпьем, а дальше будет видно… Хотя и так всё здесь ясно…
* * *
Они пили ром. Пили быстрее, чем лёд успевал растаять в стаканах. Мише этот ром показался сладковатым, но ему было без разницы, что пить. Ему вдруг стало устало и почти скучно. Он стремительно пьянел.
А к Стёпе подсаживались узнавшие его стриптизёрши. Они были Стёпе рады. Он был рад им. Какая-то девушка подсела к Мише и стала гладить его по ноге. Она сказала своё имя, но Миша то ли его не расслышал, то ли тут же забыл.
На той девушке почти не было одежды. И девушка, если разобраться, была красивая, но две порции рома вдруг сделали своё дело. Всё выпитое за вечер и копившееся в Мишином организме слилось с этими двумя порциями рома. Музыка вдруг перестала оглушать и зазвучала, как через вату в ушах. А когда Миша решил откинуться на спинку дивана, он почувствовал, что его тело слишком долго падает назад и слишком медленно. А когда его спина всё же достигла спинки дивана, голова почему-то запрокинулась, глаза увидели тёмный потолок, а синие огни совершили быстрый полуоборот. И завершили бы оборот полностью, но Миша успел закрыть глаза. Ему пришлось их немедленно открыть, потому что весь миропорядок продолжил вращение в Мишиной голове за закрытыми глазами. А это было хуже, чем наблюдать вращение реальных синих огней.
* * *
Мише только однажды было весело и интересно в стриптиз-клубе. И то не по причине стриптиза, а из-за того, что он был там с женой. Он был там тогда не только вдвоём с Аней, а с целой компанией, но именно присутствие Ани его развеселило и тронуло.
Так получилось, что в Москву приехали Мишины партнёры с Урала. Партнёры были давние и почти друзья. Пару дней они совещались, говорили, работали. А в последний вечер перед отъездом эти партнёры предложили поужинать вместе. Мужики с Урала все были Миши старше, всё старались делать основательно и любили продемонстрировать свою широту и лихость. Когда Миша прилетал к ним по делам, он вкусил их гостеприимства в полной мере и с трудом мог вспомнить, как улетал обратно в Москву. Когда же эти его партнёры, а их было трое, прилетали в Москву, они старались и поработать, но и получить от столицы максимум возможных удовольствий. Миша даже боялся их визитов в Москву. Ему было трудно соответствовать их аппетитам, но и бросить их он не мог – партнёры же.
Но в тот раз они не могли себя вести так разухабисто, как привыкли, потому что с ними была дама-чиновник. От этой дамы зависели какие-то их собственные дела. Мужики вели себя с ней очень предупредительно, почтительно и всячески пытались порадовать.
По причине присутствия той дамы партнёры с Урала вынуждены были ограничиться просто ужином и попросили Мишу прийти на ужин с женой, для пущей солидности, благопристойности и чтобы уважить свою чиновницу. Миша сам выбрал ресторан, заказал столик и пришёл с Аней.
Поужинали тогда, как надо. Аня сразу с той дамой поладила, они зацепились друг за друга, разговорились. Тосты – «за дам», «за присутствующих дам», «за тех женщин, без которых мы не можем прожить и дня», «за ту женщину, которая в своих маленьких руках держит такое хозяйство, руководит мужчинами и при этом остаётся красавицей» и просто «за любовь» – провозглашались один за другим. Все, кто приехал с Урала, в том числе и та дама, «в чьих маленьких руках…», пили водку. Миша с Аней как-то обходились вином, чем вызвали высказывания типа: «Ну конечно! С москвичами и выпить нормально нельзя…» – и что-то в том же духе.
В конце концов приезжая дама доказала, что она не зря является крупным и влиятельным чиновником. Она выпила изрядно, но по ней этого сказать было невозможно. Разве что раскраснелась и стала громче говорить. Но в один момент она посмотрела на часы и решительно встала из-за стола.
– Так! – объявила она. – Мне хватит! Вам, Миша и Анечка, спасибо за ужин, было всё очень вкусно. Я поеду спать. Разница во времени. Да и устаю я от Москвы. Завтра рано вставать. Присмотрите за этими бездельниками, – сказала она и посмотрела на своих земляков строго, но так, что те разулыбались. – А вы, бродяги, всё равно будете хулиганить сегодня, я знаю. Хулиганьте, только город не опозорьте…
Мужики очень просили её остаться, но при этом быстренько подали ей шубу, все втроём бросились её провожать, норовили поцеловать руку и поцеловали. Как только она уехала, они выдохнули, расстегнули пиджаки и ослабили галстуки.
Ани они не стеснялись, только старались не материться при ней, но иногда проскакивало.
Они тогда при Ане стали совещаться, куда бы пойти после ужина. Вариантов было несколько, но один порочнее другого. И всё же решили пойти в стрип-клуб, который один из них очень хвалил. Мишу с Аней с собой не звали.
– А я тоже хочу пойти, – прошептала на ухо Мише Аня.
– Куда? – спросил Миша.
– Туда… в стриптиз, – сказала она, улыбаясь, – мне интересно. Возьми меня, если можно.
– Да там нет ничего интересного. Я не хочу туда идти, – сказал Миша честно. – Делать там нечего…
– А ты мне не говорил, что бывал в таких заведениях, – перебила его Аня.
Тогда поехали в стрип-клуб все вместе. Мужики сначала засомневались, покривили тайком Мише недовольные рожи, но потом ещё выпили, закусили и даже одобрили Анину идею. А ещё потом сказали, что «Анька молодец!».
А Аня была очень взволнованна. Она спрашивала Мишу по дороге о том, пускают ли вообще женщин туда, куда они едут, а прилично ли это, а совсем ли голыми там танцуют и как часто Миша ходит в подобные места в Москве и в других городах во время своих поездок.
– А ещё я видела в кино, что девушкам в бельё засовывают деньги, – с совершенно детскими и горящими глазами спрашивала Аня. – А мне можно будет так сделать?
– Ты этого хочешь? – радуясь её азарту, спросил Миша.
– Не знаю. Просто в кино видела.
Ей было очень интересно, она не скрывала своей радости и волнения. Пробыли Миша с Аней в том клубе чуть больше часа и поехали домой. Мужики остались. Они разошлись не на шутку, и было видно, что им казалось, что они своим лихим поведением, смехом и громкими выкриками радуют всех, кто их видит и слышит, то есть радуют столицу. Вместе с ними уже трудно было находиться в одной компании. Вот Аня с Мишей и уехали. Но Аня успела засунуть деньги одной девушке под резинку чулка, а другой в бюстгальтер.
Аня ехала домой и улыбалась. Она молчала, о чём-то думала и улыбалась. Дома они пили чай перед тем, как лечь спать.
– Как странно… – сказала Аня задумчиво. – Мне там сначала совсем не понравилось. Я сначала так была разочарована. Я себе всё не так представляла. Точнее, и так, и не так… Мне совсем это закрытое мужское пространство непонятно. Я видела стриптиз в кино… но в кино стриптиз где-то в Америке. Там какие-то ковбои с пивом… Журналы мужские везде продаются, но я как-то их не смотрела. Но во всём этом с детства было что-то таинственное, страшноватое, такое любопытное… Я даже думала, а смогла бы я так тоже раздеться перед мужчинами. Мне даже такое снилось… И уже здесь, в Москве, сколько раз я проезжала мимо этих неоновых огней. «Мужской клуб», «Джентльмен клуб» и «тому подобное клуб». А мне всегда было любопытно, ну что же там за этими непрозрачными дверями? Почему туда мужчины идут и идут? Что там такого сладкого, порочного и особенного, чего нет в обычной жизни, нет дома, нет у меня? – Она склонила голову к левому плечу, посмотрела на Мишу. Он запомнил этот взгляд навсегда. – Я не думала об этом, но фантазировала почему-то, что там, в этом мире, всё должно быть приторно-красиво и притягательно. И что девушки там дивные, порочные и какие-то особенно смелые, что ли, откровенные. Но обязательно красивые, вульгарные, но дивные. Как на открытках, которые нравятся солдатам и морякам… Хотя я это тоже в кино видела, что солдатам такие открытки нравятся… Наивно я думала? Да?.. – Аня прекрасно и печально улыбнулась. – Просто мне немножко грустно. Такой миф исчез! Такая тайна улетучилась…… Но потом мне там стало забавно и даже интересно. Во-первых, на мужиков смотреть смешно. Всё-таки, какие же вы смешные! Как там серьёзно мужики смотрят! Как вы там себя любите! Как все делают независимый вид, мол, мы все тут так, зашли на минуточку, выпить и повеселиться, а с женщинами у нас нет никаких проблем… Это так смешно! Какие вы всё-таки все предсказуемые.
– Откуда у тебя так много сведений о мужчинах? – спросил шутливо-строгим тоном Миша.
– Ой-ой! Задал остроумный вопрос! – усмехнулась Аня. – Ты и в этом предсказуем… В общем, на мужиков там посмотреть весело. И девчонки некоторые танцуют здорово.
Были даже совсем некрасивые, но танцуют здорово. Я ещё подумала, а смогла бы я так на шесте крутиться, если потренироваться? А ещё я заметила, что у девчонок там между собой, в основном, хорошие отношения. Нормальные, рабочие отношения. Кстати, ты не обратил внимания, что от них как-то особенным образом пахнет? Какой-то сладковатый запах. Не заметил? – на этот вопрос Миша не ответил, а только пожал плечами. – Странно, мне показалось, что это какой-то специальный запах, для вас… А скажи… Там девушек покупают?
– Что ты имеешь в виду? – спросил Миша, с нежностью глядя на Аню.
– То имею в виду! То самое.
– Это же не бордель, Анечка.
– А мне показалось, что твои ребята пытались договориться с девушками.
– Ну, попробовать договориться можно с кем угодно и где угодно, – сказал и подмигнул Ане Миша.
– Я спрашиваю…. За деньги договориться? Хотя можешь не говорить. Думаю, да… – сказала она и задумалась. – Интересно было. Я рада, что там побывала…
* * *
Миша не заметил как, но заговорил с той девушкой, что гладила его по ноге. Он даже приобнял её, заказал ей какой-то коктейль со сложным названием, который она попросила. Он поинтересовался, откуда она приехала в Москву, где учится, нравится ли ей её работа в таком заведении. Она отвечала, перекрикивая музыку, прямо ему в ухо. Говорила, что приехала с Юга, учится на дизайнера, танцевать ей нравится, но скоро она уже с этим заканчивает. Было ясно по её ответам, что если не все, то очень многие её об этом спрашивают. Потом она сказала, что ей надо идти на сцену, но она непременно вернётся допить коктейль.
Стёпа был окружён тремя девушками. Он их веселил, они смеялись. А Миша потерял счёт выпитому. Ему стало скучно и безразлично. «Зачем я здесь? Не хотел же сюда ехать, – ворочалось в медленно думающей голове. – А с другой стороны, куда я хотел? Домой? Да, надо ехать домой! Но тогда я не хотел домой. Хорошо Серёге, ему сейчас понятно, чего он хочет…» Миша скривил улыбку. Он улыбнулся своим мыслям.
– Сёпа, давай ещё выпьем и по домам, – наклонившись к Стёпе, крикнул Миша.
– Он что, хочет тебя у нас забрать? – прокричала, наклонившись к Стёпе с другой стороны, яркая, смуглая девица. – Стёпа, не бросай нас. Твой друг грустит. Мы его сейчас щекотать будем.
– Мой друг щекотки не боится, – ответил Стёпа, – он вообще ничего не боится. Сейчас, Мишенька, выпьем.
– Пусть тогда он едет домой, – сказала Стёпе другая, надув губы. – Не крадите его у нас, – это она сказала уже Мише.
– Твоему другу уже хватит, – сказала громко девушка, которая сидела у Стёпы на коленях и гладила его по голове, – пускай едет, куда хочет. А тебя я не отпускаю.
– Послушай, дитя моё, – резко сказал Миша, – не лезь куда не надо! Хватит мне или не хватит, это не твоего ума…
Случилась короткая перепалка. Миша неожиданно вышел из себя, да и барышни тут же умело показали зубки. Через несколько минут Стёпа сидел, приобняв поникшего Мишу за плечо.
– Мишенька, дорогой мой, – говорил Стёпа ласково, – не сердись, родной. Я уже тоже готовый. Но, видишь, какое дело… – он сунул Мише в руку стакан, в котором брякнули друг об друга куски льда, и сам взял свой, – искусство вовремя остановиться мною не освоено. Как вовремя остановиться?! Я не умею. А на девочек не обижайся. Они работают. Я их уважаю. Я люблю тех, кто трудится. Мне они приятнее, чем все эти холёные, скучные бездельницы и дорогие суки. Миша, я же тебя люблю. Прости меня, что я тебя сюда затащил. Но я такой. Я без этого не могу. Можно я девчонок обратно позову? И давай выпьем!
Они выпили. Миша немного облился выпивкой, губы уже слушались с трудом.
– Зови, Сёпа, кого хочешь, – с трудом фокусируя взгляд на Стёпином лице, сказал Миша. – Я тебя тоже люблю. Пусть тебе будет хорошо! Прости меня. Я уже в говно пьяный. Я поеду.
– Мишенька, ты думаешь, я лучше? – уперевшись Мише в лоб своим вспотевшим лбом, сказал Стёпа. – Погоди маленько, сейчас вместе поедем. Я просто уже завёлся и один отсюда не уйду. Да! Вот такая я скотина. Дай мне минут пять, я определюсь.
– Сёпа! Ну ты гигант! – усмехнулся, как мог, Миша. – А смысл?
– Смысла нет никакого, просто не хочу быть один. И говорю же тебе, я скотина, – сказал Стёпа и повернулся к отсевшим в сторонку девушкам. – Хорошие мои, ну возвращайтесь же! Я соскучился! Я же в вас всех влюбился. Мой друг не сердится. Это я во всём виноват. Потому что влюбился в вас, а мой друг за меня беспокоился…
Миша не помнил, как они расплачивались. Он смутно мог вспомнить, как стоял одетый в куртку у гардероба и ждал Стёпу. Он шарил по карманам, проверяя, где у него перчатки, телефон, бумажник. Ключи от машины Миша не нашёл, забеспокоился, стал обшаривать карманы во второй раз, но вспомнил, что отдал их водителю с удивительной фамилией. Он сразу успокоился.
Если бы он видел себя в тот момент, то увидел бы сильно пьяного человека, который стоял, слегка покачиваясь, и глядел себе под ноги. Нижняя губа этого человека сильно отвисла, а руки были засунуты глубоко в карманы брюк.
Но Миша смотрел на свою обувь и себя не видел. И мысли ещё медленно, но членораздельно проползали в сознании короткими фразами: «Ох, и худо же мне будет… Зато проблема, как прожить субботу, решена уже в пятницу… Надо бы запомнить эту мысль… А вот ты, Юля… На кой тебе нужна была эта Италия?.. Намекнула бы… Трудно было тебе мне позвонить?.. Да мы бы с тобой в Москве всё бы нашли… Я бы от тебя не отошёл бы… Ох, и худо мне будет утром! Мама-дорогая… Но у меня утро будет, а у тебя… Ладно, Юлечка… Хотя какое, к чёрту, ладно… Ничего не ладно…»
– Мишенька, я люблю эту прекрасную женщину, – услышал Миша, оглянулся на голос, чуть не потерял равновесие и переступил ногами, равновесие восстанавливая. Стёпа спускался по лестнице к гардеробу с той самой девицей, что сидела у него на коленях. – О-о-о! Мишенька, а ты, действительно, хорош…
* * *
Миша не помнил, как он добрался домой. Он помнил, что сел в машину рядом с водителем, потому что Стёпа сел со своей избранницей сзади. Миша помнил, что сначала решили отвезти их, а потом уже его доставить домой. Они ехали. Он помнил, что ехали. Но в какой момент сознание погасло и он пропал из этого мира, Миша не помнил. Сознание просто сделало паузу.
Миша не то чтобы не помнил, он под пыткой не смог бы сказать, как он смог объяснить водителю, куда его нужно довезти, как он смог забрать ключи от машины и портфель из багажника, как он пытался дать денег человеку с фамилией Бибик, а потом обнял его, когда тот наотрез отказался деньги взять. Как он зашёл домой и даже что-то говорил заспанной Ане… Но Миша всё это сделал, притом совершенно отсутствуя в этом мире.
* * *
Миша редко, очень редко напивался до беспамятства. Почти никогда. На самом деле это случалось с ним всего несколько раз, и то в тот короткий отрезок его жизни, когда он корчился от тоски, метался по огромной столице, из которой уехала его любимая женщина. Миша тогда сразу, с первого раза, понял, что ему не помогает этот проверенный, простой и понятный способ. Он тогда просто сильно устал от постоянных терзаний и отчаянья. К тому же Мишу в то время дома никто не ждал. Тогда Аня с Катей были далеко. Возвращаться в пустую квартиру ему было труднее всего. Он не хотел находиться там, где он лгал самому близкому и самому доверяющему ему человеку, быть там, где он, как ему казалось тогда, всё разрушил и сломал себе и своей жене жизнь, лезть на стены от полного непонимания, что делать со всем тем, что он натворил, что делать с тем, что он чувствует, и с тем, что как-то надо жить дальше. Ехать совсем пьяным к Юле Миша не решался. Но несколько раз ему удавалось найти кого-то, кто мог его выслушать, вытерпеть его разговоры, а главное, пить с ним. Тогда Миша и напивался до бесчувствия. Тогда ему было безразлично, где и как он будет спать, лишь бы не дома.
Он напивался тогда не для короткого веселья, даже не для отдыха, он напивался, чтобы отсутствовать, чтобы не быть.
Но в этот раз всё было по-другому. Его не мучила совесть, он давно уже не лгал, и дома всё было хорошо, а главное, налажено и спокойно. Миша пил в этот раз, и ему было радостно. Ему почти совсем удалось отогнать все сомнения, тревогу, горе и непонимание последних дней. Ему легко и решительно удалось отмахнуться от холодного и неожиданного страха, случайно свалившегося на него в виде голоса неизвестного ему человека, и угрозы, от этого голоса исходящей. Путаница мыслей, воспоминаний и горьких открытий вдруг распуталась, и стало хорошо. А потом сознание погасло. Погасло не сразу и не легко. Но оно погасло.
* * *
И Миша спал в своей постели, раздевшийся с Аниной помощью. Спал, шумно дыша пересохшим ртом. Но спал на подушке, укрытый одеялом. Спал у себя дома, где в соседней комнате тихо спали его дочери. За окнами и за двором, куда выходили окна, вдалеке непрерывно гудел проспект, по которому и ночью неслись и неслись машины. Миша спал в своей постели, раскинув руки, наполняя пьяным своим дыханием воздух спальни. Аня лежала на самом краю кровати, грустно думая о чём-то, и, привыкнув к темноте, смотрела в потолок. А Миша спал. Он спал в огромном городе и даже не знал, что спит. В его голове была тьма. Тьма полного отсутствия. Там не было снов, мыслей, желаний, воспоминаний – ничего. Там не было даже самого Миши. Он отсутствовал. Совсем.
* * *
Утра субботы для Миши не случилось. Он отсутствовал в субботу утром. Его возвращение в себя, а потом в этот мир было мучительным.
Он проснулся в полной тишине. Описывать спектр и гамму его физических ощущений было бы утомительно и многословно. Тот, кто знает, тот знает, кто не знает – не поймёт.
В этом Мишином возвращении в этот мир ничего нового для мира не было. Мир давно привык к этим возвращениям. И возвращающихся в этот мир уже давно ждут здесь разные шипучие, растворимые в воде таблетки, препараты и другие верные средства. Кому что помогает возвращаться в этот мир оттуда, где был Миша. Кому одно, кому другое, а кому всё вместе. Правда, нет в этом мире радикального и совершенного средства для полного и безболезненного возвращения. Но такова плата за отсутствие.
Мишино возвращение требовало серьёзной расплаты. Проще говоря, ему было очень плохо.
* * *
Когда он проснулся, дома не было никого, и было тихо. Миша не помнил, как он попал домой, но то, что он дома, он понял сразу. То, что никого, кроме него, дома нет, он выяснил чуть позже и встревожился бы, но было много других мучительных ощущений.
Потом он нашёл заботливо оставленные Аней возле кровати на тумбочке специальные, уже проверенные на практике таблетки и стакан воды. Там же лежала записка, заботливо написанная большими буквами и поэтому короткая: «Мы уехали в кино. По пустякам не звони».
Миша смог приступить к первым восстановительным процедурам далеко не сразу. Потом приступил и проделал некоторые прежде, чем смог взглянуть на часы. Было около двух часов дня.
Когда Миша принимал прохладный, почти холодный, душ, он стоять не смог, он присел на корточки, а потом совсем сел на дно ванны, да так и сидел долго, дрожа и постанывая. Он слышал, что за дверью ванной надрывается домашний телефон. Этот телефон звонил редко. Миша не нашёл в себе сил выползать из-под душа и мокрым идти к телефону. Телефон трезвонил долго. Но по этому телефону Мише практически никто и никогда не звонил. По нему могли позвонить только Ане. Миша остался сидеть под душем и дрожать. А телефон затих.
Аня с девочками вернулась в три. К тому моменту Миша в халате только-только, собравшись в комок, смог найти более-менее удобную и спасительную позу на диване, закрыть глаза и замереть в тишине. Телефоны молчали, в комнате было ни светло, ни темно, Миша тихо, редко дышал, и тут вернулись Аня и дети. Шум их возвращения и громкие голоса дочерей пронзили Мише мозг, но он обрадовался. Он смог обрадоваться, хотя встать и пойти их встретить в прихожей не смог.
* * *
Вернувшаяся домой Аня была спокойна, строга и даже холодна. Она отправила дочерей в свою комнату, наказала Кате заниматься Соней и чтобы их некоторое время было не слышно. С Мишей Аня обмолвилась буквально несколькими словами и ушла на кухню чем-то заниматься.
А Мише помимо того, что было очень плохо, ему было ещё и очень стыдно. Он не помнил своего возвращения домой. И хоть он сомневался, что мог вести себя по возвращении как-то грубо и плохо, но мало ли что могло случиться. И даже если не случилось ничего, то всё равно было ясно, что явился он домой ночью в непотребном виде.
Аня что-то делала на кухне. Миша посидел на диване, не выдержал игнорирования его присутствия, со стоном встал и, ссутулившись, потащился к жене на кухню. Миша доплёлся до кухни и встал у двери. Аня громко резала ножом капусту.
– Я твою машину брала, – не оглядываясь, сказала она.
– А с твоей что? – хрипло спросил Миша. – Была необходимость?
– Мою заперли. Кто-то так свою поставил, что никак невозможно было выехать, – Аня говорила ровным, холодным голосом. – А твоя стояла хорошо, но далеко.
– Я не сам её парковал.
– Надеюсь, что не сам, – усмехнулась Аня, продолжая хрустеть капустой.
– Водитель Сергея меня довёз. Кстати, у него удивительная фамилия…
– Бибик? – перебила его Аня. – Действительно удивительная.
– А откуда ты знаешь?
– Ты мне рассказал вчера. Пока я тебя раздевала и успокаивала, ты мне много чего промямлил.
– Да? А я не помню.
– А вот это как раз неудивительно.
– Анечка, мне очень плохо. Прости меня и не сердись…
– То, что тебе плохо, – это тоже неудивительно. А за что тебя прощать? – сказала Аня, продолжая работать ножом.
Миша задумался на несколько секунд над её вопросом.
– Ну… Мне стыдно, Анечка.
– Да-а-а! Я тебя таким пьяным, пожалуй, и не видела, – сказала она и оглянулась. – У тебя и сейчас видок что надо. По какому поводу можно так расслабиться?
– Мне плохо, милая, – совсем слабым голосом сказал Миша, – не добивай меня.
– У меня к тебе есть вопросы, – тем же холодным тоном сказала Аня. – Но сейчас я их задавать не буду.
– Почему же? Задавай, – насторожился Миша.
– Нет уж, потом, – глядя на Мишу, сказала Аня. – Твой телефон названивал утром. Я его отключила. Раздражал.
– Спасибо, – держась за дверной косяк рукой, сказал Миша, – правильно сделала.
– И ещё кто-то звонил на домашний номер. Несколько раз звонили. Я трубку брала, но никто не отвечал. Звонили четыре раза, один раз я не успела подойти, и ответила Катя. Всё время молчали. Мне это не понравилось. Если снова будут звонить, бери трубку ты. Меня эти звонки обеспокоили.
– И без тебя тоже был звонок, но я не успел подойти, – сказал Миша, не в силах думать об этом, как о проблеме. Его мучили другие, совсем простые и совершенно физические ощущения. – Но ты не беспокойся. Ерунда какая-нибудь. Ещё какие-то вопросы?
– Пока нет. Потом. Тебе же сейчас нехорошо, – сказала Аня и повернулась к капусте.
У Миши проскользнуло воспоминание о дурацком приключении и разговорах по телефону накануне, но холодный Анин голос и какие-то вопросы, которые у неё к нему были, встревожили его куда сильнее. Он засомневался, неужели он ночью вытворил или наговорил чего-то лишнего. Миша не помнил ничего.
Он почувствовал, что уже не может стоять в дверях кухни и что разговор с Аней не складывается. Миша прошёл на кухню, шаркая тапочками по полу, набрал и выпил стакан воды, неизвестно который по счёту после пробуждения. Затем он вернулся на диван, поискал прежнюю позу и, найдя её, замер. «Надо бы позвонить Сёпе и узнать, не позволил ли я себе ночью лишнего», – подумал Миша.
Девочки чем-то занимались в своей комнате. Оттуда иногда доносились звуки детского игрушечного металлофона. Соня, видимо, лупила по этому инструменту. «Кто же детям эту дрянь подарил? – думал Миша. – Не сами же мы купили. Это бесчеловечно, делать такие подарки чужим детям». С кухни потянуло запахом готовящейся еды. Звуки и запах ухудшили Мише жизнь.
И тут зазвонил домашний телефон. Миша слегка вздрогнул от неожиданности, но к телефону не пошёл. Жаль было потерять столь непросто найденную позу.
– Возьми трубку, – появившись из кухни, сказала Аня, – это наверняка те, кто со мной не захотел разговаривать. Может быть, тебе ответят.
Миша, кряхтя, встал с дивана и поплёлся к телефону. Аня стояла, ждала и смотрела на него. Миша взял трубку.
– Да-а-а, – как обычно, сказал он, но только хрипло. В телефонной трубке звучало лёгкое шипение и всё. – Говорите, я вас слушаю, – Миша взглянул на Аню и пожал плечами. – Говорите!
– Да это ты мне скажи, почему отключил телефон? Решил отмолчаться? – услышал Миша тот самый голос. – Это же смешно. Ты же не дурак…
– Здравствуйте, – перебил говорящего Миша. – Мне сейчас неудобно говорить, – он говорил как можно спокойнее, отведя глаза от Ани, – вы не могли бы перезвонить в понедельник? И не звоните, пожалуйста, на домашний номер.
Миша услышал смех.
– Что, жена рядом? – услышал Миша после смеха. – Понимаю. Но ждать до понедельника не могу. Невтерпёж мне. Понял? А почему при жене со мной говорить не хочешь? А? То-то же…
– Хорошо, – ответил Миша тем же спокойным голосом, которым говорил до того, – перезвоните мне вечером.
– Нет уж, дорогой. Я позвоню через десять минут. Это всё, что я могу для тебя сделать. Если не хочешь, чтобы я звонил на этот номер, включай свой телефон. Или ты хочешь, чтобы тебе в дверь позвонили?
– Понял вас, перезвоните, как вам удобно, – сказал Миша и положил трубку.
Он не мог продолжать этот разговор под пристальным Аниным взглядом.
– Кто это звонил? – спросила Аня.
– Так, ерунда, – ответил Миша, изображая безразличие, – это по работе.
– Ерунда? А почему ты так побледнел? Был зелёный и вдруг побледнел. И почему звонили домой и не стали разговаривать со мной? Не темни, Миша. А то у меня к тебе только копятся вопросы.
– Анечка, это звонили из Петрозаводска, – не в силах придумать больным мозгом другую ложь, сказал Миша. – Там у нас серьёзные неприятности. Это звонили люди, которые, мягко говоря, нам не друзья. Дикие люди. Не знаю, почему они звонили домой и в субботу. Это я сейчас выясню. Они будут перезванивать. Где мой телефон?
– Надеюсь, это не опасные неприятности, – недоверчиво наклонив голову впёред и глядя исподлобья, спросила Аня.
– Это просто неприятно, – ответил Миша. – Ох, и худо мне, милая. Где мой телефон?
– В прихожей на полке, – был холодный ответ.
Миша потащился за телефоном. Он в самом начале разговора на кухне ещё подумал, не рассказать ли Ане всю эту нелепую историю с девушкой на бульваре и глупыми угрозами. Но это было так трудно в его состоянии. Непонятно было даже с чего начинать. А звонок на домашний телефон был слишком неожиданным. Вот Миша и соврал. А теперь было уже поздно говорить правду. Слишком поздно.
– Я поговорю в спальне, – взяв телефон и проходя мимо Ани сказал Миша.
Она не сказала ничего, а только проводила его взглядом.
Миша затворил за собой дверь, сел на кровать и включил телефон. Он уже просто ненавидел того человека, чьего звонка ему приходилось ждать. И себя он ненавидел за всю эту ситуацию. Он хотел обрушить свой гнев на своего мучителя, как только тот позвонит. Но громко говорить было нельзя. И отмолчаться было уже нельзя. Миша чувствовал, что увяз в этой истории и всё делает неправильно. Но страха не было. Он не боялся голоса в телефоне. Гораздо страшнее ему был недоверчивый и внимательный взгляд Ани и его собственная ложь.
Миша сидел и ждал звонка. И вот телефон сработал. Миша, не глядя, поднёс телефон к уху.
– Ну наконец-то, – услышал он весёлый голос Сергея, – звоню тебе уже три часа. Что, очнулся?
– Серёга, извини, – переведя дыхание и сообразив, кто ему звонит, сказал Миша. – Я был в ауте. Всё-таки сильно перебрал. Точнее, перебрал – не то слово. Но сейчас я говорить не могу. Мне должны позвонить. Я сам тебе перезвоню, если можно?..
– Э-э, дружище, – голос Сергея перестал быть весёлым, – я долго ждать не в силах! Давай перезванивай. Ты помнишь вообще, о чём мы с тобой договаривались?..
– Помню. Но не очень! – быстро ответил Миша. – Прости, точно не могу сейчас говорить. Перезвоню, – и, не дождавшись ответа, он отключился.
Миша был зол уже не на шутку, ожидая звонка. К моменту, когда незнакомец наконец позвонил, он успел устать от ожидания.
– Ну что, соскучился? – услышал он. – А я про тебя уже много знаю. Голос у твоей жены приятный. Мне только непонятно, откуда ты такой взялся?
– Перестань паясничать! – хрипло, грозно, но, стараясь не громко, сказал Миша. – Я про тебя ничего не знаю и знать не хочу. Не смей мне звонить домой и пугать мою семью.
– Не знаешь про меня? Ну?! Не может быть! – голос звучал почти игриво. – А она что, тебе ничего про меня не говорила? Да быть такого не может! Не предупредила? Хотя она такая. Ну и где она?
– Я разговариваю с тобой только потому, что ты пугаешь своими звонками мою семью. Я вчера всё объяснил, и мне добавить нечего. Я не намерен больше ничего объяснять…
– Придётся! – резко прозвучало в телефоне. – Чего же ты при жене не стал разговаривать? – Миша услышал смех. – Нет уж, объяснять тебе придётся…
– Кто бы ты ни был, – стараясь не перейти на крик, прохрипел Миша, – я на таком языке говорить с тобой не буду. Я не мальчишка тебе. Если не можешь говорить нормально и серьёзно, то мы дальше говорить не сможем. Ты разве не понял, что я тебя не боюсь.
– Если говоришь со мной, значит, боишься, – голос совершенно изменился. Он стал спокойным и строгим. – Хочешь нормально и серьёзно? Давай! Но это очень серьёзно, даже не сомневайся.
Говоривший сделал короткую паузу. Миша слушал, сидя на кровати и до боли прижав телефон к уху, будто боясь, что голос незнакомца сможет услышать Аня.
– Так вот, теперь серьёзно, – продолжил голос. – Я думаю, что ты знаешь, где она. И я думаю, что ты скажешь мне это. Если ты мне не скажешь и хочешь, чтобы она осталась с тобой, то тебе придётся сделать так, чтобы я не чувствовал себя оставленным в дураках. А значит, если ты мне не говоришь, где она, то нам нужно многое обсудить. И обсудить всё – это в твоих же интересах. Потому что, если ты будешь мне врать и выкручиваться, то тебе, действительно, надо меня бояться. Но даже если ты мне скажешь, где она, нам всё равно надо многое обсудить. Так что нам нужно встретиться и поговорить. Я нормально и достаточно понятно сказал?
– Это бессмысленный и беспредметный разговор. Встречаться с тобой я не буду. Ты объяснил всё понятно. Но я могу повторить только то, что уже сказал. Давай не будем продолжать этот глупый разговор, который не делает чести ни тебе, ни мне. Я повторю только одно: я тебя совершенно не боюсь.
Снова повисла пауза. Миша услышал, что человек там, неизвестно где, закурил, затянулся и выдохнул дым. А Мише стало тошно при одной мысли о сигарете. Тошнота прошла волной по всем его чувства м, но голова от злости работала уже ясно и чётко. Вот только голос предательски хрипел.
– Может быть, ты говоришь правду, – наконец услышал Миша. – Может быть. Но только я тебе не верю. А если я тебе не верю, то я для тебя опасен. Я вообще опасен. Ты слышишь меня?
– Да.
– Я не верю тебе. Я говорю тебе это серьёзно и спокойно. А ты слушай. Так или иначе, но ты оказался у меня на пути. Тебе не повезло. Слушаешь? Вникаешь? – Миша промолчал. – И тебе придётся со мной встретиться. Придётся! Я устал, и я очень недоволен тем, что происходит. И поэтому я очень опасен. Тебе надо бояться. Я достаточно литературно излагаю мысль? Тебе самому должно хотеться со мной встретиться и покончить с этим. А иначе, даже если ты говоришь правду, тебе придётся бояться.
– Никаких если! – голос Мишин сорвался, и он почти прошипел свои слова. – Я не собираюсь встречаться.
– В восемь вечера, сегодня, – явно пропустив Мишины слова мимо ушей, сказал незнакомец, – ты подъедешь на своей машине, а я знаю твою машину, на угол Садового и Спиридоновки. Повернёшь на Спиридоновку, остановишься и выйдешь из машины. Там мы встретимся. Встретимся на улице. Не бойся, тебя никто хватать и сажать в другую машину не будет. Место там и оживлённое и тихое. Запомнил?
– Я не приеду, – медленно сказал Миша.
– Ты всё запомнил? В восемь, угол Садового и…
– Я не приеду.
– А я очень устал. И я там буду. И как же я тебе советую быть пунктуальным. Не испытывай судьбу. Не надо. Устал я. Но, видишь, я всё же постарался говорить, как ты любишь. Со мной вообще можно поговорить. Тебе понравится, – на этом незнакомец закончил разговор.
От последних слов, а главное, от той интонации, с которой они были выговорены, у Миши по шее прошёлся холодок и заструился по спине. В этой интонации был космос неведомых Мише и пугающих его воображение отношений между людьми. Людьми, которые живут по совершенно другим правилам и кодексам. В той интонации был космический холод.
Миша сидел неподвижно. Он одновременно и говорил сам себе, что не поедет никуда, и пытался вспомнить, где же находится улица Спиридоновка.
А когда он вышел из спальни и взгляд его упал на часы, которые показывали без двадцати пять, он подумал: «Так! Ещё три с лишним часа…»
* * *
Миша долго брился в ванной комнате. Он любил бриться, ему нравилась эта утренняя, неспешная и очень освежающая процедура. Во время бритья мысли часто блуждали в далёких и приятных дебрях. Миша, бывало, мычал себе под нос какую-нибудь песенку и брился.
Но в этот раз бритьё давалось мучительно. Ему приходилось смотреть на своё отражение, а видеть его Миша не хотел. Да и обдумывал он совсем неприятные вещи. Он понимал, что надо было вести разговор по телефону совершенно не так, что он всё сделал неправильно, что он попал в нелепую и глупую историю и сам ведёт себя нелепо и глупо. Но Миша не понимал, что в этой ситуации можно было сделать иначе, как можно было её изначально избежать и что теперь делать. А ещё он почувствовал опасность. Не страх, а именно опасность и реальность этой опасности. «За что? Почему? Почему именно с ним такое приключилось?» – эти вопросы были уже неуместны.
«Да ещё и Ане соврал. Зачем, зачем?! А теперь уже надо продолжать. Как глупо всё!» – думал Миша. Его очень беспокоил Анин холодный тон. Этот тон был таким неспроста. Миша надеялся, однако, что Аня обиделась просто на то, что он напился, и всё.
Когда Миша вытирал лицо полотенцем, он уже придумывал, что скажет Ане по поводу того, что ему нужно будет поехать к восьми часам на встречу. Он толком ничего не успел придумать, но время у него ещё было.
Выходя из ванной, он услышал сигнал своего телефона. Сигнал доносился из спальни. Миша постоял, прислушался к тому, какие звуки долетали из кухни. Аня там чем-то позвякивала, ходила. Он услышал это и поспешил к своему телефону.
– Я не дождался, когда ты мне перезвонишь, – сразу заговорил Сергей, взволнованно и недовольно. – Это на тебя не похоже, Миша! Сколько можно ждать? Сказал, что перезвонишь, а сам?
– Прости, дружище, – ответил Миша, – я тебе уже собирался звонить. Не сердись, мне и без того плохо.
– Хорошо, что я с вами не пошёл. Или зря, что я с вами не пошёл. Сейчас бы отмокал в ванне и все дела. Ох, Миша, выручай! Со мной такого ещё не было. Ты не поверишь, но я минуты считал, ждал, когда тебе утром можно будет позвонить. Сам-то я поспал чуть-чуть. Глаза продрал в семь. Ждал, ждал, позвонил, а у тебя телефон выключен. Я тебе раз сто звонил. Так что, давай, выручай! Ох, и влюбился я!.. Ужас!
– Значит, и тебя угораздило? – ответил Миша. – А хотя пора уже. Чем я-то могу тебя выручить? Ты придумал уже?
– Миша! Ты меня удивляешь! Ты же сам вчера говорил, что сегодня всё придумаешь.
– Я помню. Только я сказал не «придумаю», а «придумаем».
То, что вчера Мишу радовало, теперь тяготило. Накануне ему давало ощущение счастья и радости то, что он видел, как у него на глазах возникла и разгорелась влюблённость, теперь же всё это требовало продолжения и участия. И теперь Миша не мог найти в себе сил радоваться. На продолжение, а тем более участие, у него не было сил.
– Хорошо, давай придумаем! – с готовностью отозвался Сергей. – Но давай придумывать сразу. Сейчас! А то эта неизвестность меня убивает.
– Серёга! Неизвестности будет ещё много.
– Миша, родной! Пожалуйста, перестань со мной говорить, как учитель с учеником. Ты знаешь больше, я знаю меньше. Ну и что? Лучше подскажи и помоги. Придумывать, так придумывать.
– А чего тут придумывать? Мне, дружище, сейчас не до придумок. Давай, я дам тебе Сонин телефон, как ты и хотел. Звони, говори, придумывай.
Сергей ответил не сразу.
– Да уже нет, Миша. Так, наверное, не надо. Она же мне телефон не дала. Это я вчера рвался в бой. А сейчас я уже не знаю. Я боюсь сделать что-нибудь не так… А ты почему такой? Ты почему сердишься? Я не понимаю.
Миша подумал пару секунд, мысленно плюнул, понял, что ему трудно и невыносимо одному барахтаться в этой своей нелепой и страшной ситуации. Он подумал да и рассказал о том, что с ним произошло и происходит. Он понял, что ему нужна помощь, а Сергей мог помочь или хотя бы подсказать, как себя вести и что делать.
Сергей слушал внимательно. Он сразу вспомнил то, что говорил ему Миша ещё накануне. Он выслушал всё, иногда вставляя: «Ну ты дурак!» или «А вот это ты зря!» или «Зачем? Это же глупо!»
– А если я тебе скажу, что ехать никуда не надо, то ты меня всё равно не послушаешь? – спросил Сергей, когда Миша закончил.
– Я не знаю. Я ни в чём не уверен, Серёга. Но просто так сидеть и вздрагивать от каждого звонка я не могу. Я хочу, чтобы это закончилось.
– Ты понимаешь, Миша, что всё это ерунда? Ничего он тебе не сделает.
– Нет, не понимаю. Я не знаю, кто это, но он не шутит. Я не знаю, что он может сделать, но он знает, что делает. Я боюсь, дружище. Если бы ты слышал, как он говорит! Какой у него голос!
– Я много с кем говорил. И было время, мне самому приходилось говорить людям то, от чего им становилось страшно. И страшные вещи мне тоже приходилось делать, – сказал Сергей. – Ох, я бы с твоим этим поговорил бы. Так, значит, ты поедешь?
– Не знаю. Не решил ещё…
– Короче, поедем вместе. Понял?
– Он сказал приехать на моей машине… – плохо скрывая облегчение и радость, сказал Миша.
– Подъеду к тебе в семь и всё решим, не ссы! – бодро перебил его Сергей. – Но и ты тоже подумай, как обещал. Помоги мне, Миша! Я делать ничего не могу. Ещё немного, и я готов был в Крылатское ехать, просто, чтобы что-то делать. Во как меня накрыло! А ты говоришь: голос, голос. То, что с тобой случилось, – это ерунда.
Они договорились, что Сергей подъедет к семи, позвонит и Миша выйдет.
– А пока поеду в бассейн поплаваю. А что ещё делать? – сказал в конце разговора Сергей.
Мише сразу стало легче, спокойнее и даже физически лучше.
* * *
Из детской комнаты доносилась музыка и разные другие звуки. Девочки смотрели мультфильмы. Аня так и продолжала что-то делать на кухне. Миша немного помаялся и пошёл к Ане. Он на расстоянии чувствовал то напряжение, которое исходило от неё. Он чувствовал, что та холодность, немногословие и пристальный взгляд чем-то вызваны. Он чувствовал свою жену и не мог переносить этого напряжения.
– Анечка, а когда ты сегодня ездила на моей машине, – зайдя на кухню, самым непринуждённым тоном сказал Миша, – ты не почувствовала, что руль тянет вправо?
– Не почувствовала, – холодно сказала Аня.
Миша сделал вид, что не заметил этой холодности, но он убедился, что Анино настроение не изменилось.
– Просто, водитель Сергея сказал, что руль уводит вправо и надо проверить, – как ни в чём не бывало сказал Миша.
– Надо – проверь, – безучастно сказала Аня. – А что там твои неприятные люди из… Забыла, где у тебя опять неприятности?
– В Петрозаводске? Я с ними уже поговорил. Они больше нам домой звонить не будут. Но мне придётся туда слетать на пару дней. Полечу в среду.
– Неужели, чтобы объяснить людям, чтобы они больше не звонили, нужно лететь? – Аня очень недоверчиво посмотрела на Мишу.
– Нет. Для этого лететь не надо. Это я и так объяснил, по телефону. Но там у меня, действительно, неприятности. И мне придётся, действительно, полететь в Петрозаводск. А почему ты со мной так разговариваешь, я не понимаю?
– Надо лететь, значит, надо, – ответила Аня спокойно. – В среду, значит, в среду. А сегодня я договорилась с Викой. Они с Володей вечером будут на квартире у Юли. Если помнишь, я хотела взять у неё цветы? Вика сказала, что можно сегодня вечером подъехать и выбрать какие угодно. Ты мне поможешь?
– Во сколько, Анечка?
– Соню уложу пораньше, и можно съездить. Они там собирались быть допоздна. Суббота, машин мало, можно съездить быстро.
– Ко мне Сергей подъедет в семь. У него какие-то проблемы. Он попросил помочь. Я пообещал. Мне нужно будет отъехать. Но я постараюсь быстро. А в другой раз цветы забрать нельзя?
– Я уже договорилась. Неудобно. И цветы нужно поливать, они ждать не могут. Хорошо, я сама справлюсь.
– Только, Анечка, прости, милая, – с трудом удерживая спокойную интонацию, сказал Миша, – я должен буду взять свою машину. Видишь, я же не знал, что ты договорилась.
– А я рассчитывала на неё, – не скрывая удивления и досады, сказала Аня, – моя, может быть, до сих пор запертая стоит. Суббота же. И багажник у твоей удобнее. Сергей что, будет без машины?
– Он попросил, чтобы мы поехали на моей. У него что-то стряслось. Он попросил об этом, – изображая досаду, врал Миша.
– И у него неприятности? – иронично сказала Аня. – Ну надо же! Ему что, нужна конспиративная машина? Шпионские страсти какие-то.
– Я не спросил его, – чувствуя всю неправдоподобность своих объяснений и к тому же зная, что все они лживы, развёл руками Миша. – Ему надо, он попросил помочь, а я согласился. Прости, милая! А может быть, завтра съездим?
– Я уже договорилась. Они там будут сегодня и будут меня ждать. Я справлюсь.
– Я постараюсь быстро. Ты во сколько будешь Соню укладывать?
– Не думай об этом. Я справлюсь. Есть будешь?
Мише категорически не нравился этот разговор. Он чувствовал себя кругом виноватым и кругом запутавшимся. И путаница становилась всё сложнее.
– Я бы супчика поел. Мне до сих пор очень худо, – сказал он жалостливо, – суп сейчас бы мне помог.
– Садись, – сказала Аня, отвернувшись, – я сварила. Буду сейчас кормить девочек. С ними поешь?
– Конечно, – почему нет?
– Ну, мало ли…
* * *
Оставалось около часа до того, как должен был приехать Сергей. Миша поразмышлял о том, во что ему следует одеться для предстоящего разговора. Он хотел выглядеть строго, спокойно, но при этом не хотел, чтобы по его одежде было понятно, что он как-то специально подбирал её для встречи. Он хотел выглядеть независимо, но солидно. Он решил, что ботинки, джинсы, свитер с горлом, а сверху серое, короткое, уже не новое, но хорошее пальто будут в самый раз. «В целом получится небрежно, но цивилизованно», – подумал он.
Аня по-прежнему практически не разговаривала с ним. На вопросы отвечала коротко и односложно. Миша в халате сидел на диване и маялся. Время тянулось очень медленно.
– Папа, подстрогай мне карандаш, незаметно подойдя к Мише, сказала Катя.
– А точилки у тебя нет, что ли? – спросил Миша.
– Соня куда-то засунула, наверное, – со вздохом ответила Катя, – найти не могу.
– Не сваливай всё на сестру. Давай свой карандаш.
Катя сразу убежала в детскую. А Миша подумал и не вспомнил, чтобы дочь когда-нибудь просила его точить ей карандаши. Он не знал, как она это делает. И ещё он не смог вспомнить, когда он вообще в последний раз подтачивал карандаш.
На кухне он не сразу нашёл подходящий нож. Ножей, на удивление, в ящике было много разных. «И ножи, кстати, тоже давно не точил», – подумал Миша.
Катя принесла штук пять карандашей. Они были либо обломаны, либо стёрты до дерева. Обычные цветные карандаши. Видно было, что Катя ими активно пользуется. Концы у нескольких были погрызены, особенно у простого карандаша.
Миша подтачивал первый карандаш острым, тонким ножом, а Катя наблюдала. Уж что-что, а делать это Миша умел, и это было приятно. Сколько он переточил карандашей за время учёбы в художественном училище. Сколько он их истёр от длинного и нового до короткого огрызка. Миша аккуратно, тонко и профессионально заточил все карандаши, что принесла Катя.
– Папа, а нарисуй мне лошадь, – попросила она.
– Зачем тебе? Задание дали? – спросил он.
– Нет. Просто…
– Ну давай, тащи бумагу.
Потом он сидел за кухонным столом и рисовал в Катином альбоме лошадь. Рисовал простым карандашом. Он нередко рисовал что-нибудь по её просьбе. Но это были всё простые вещи или какие-нибудь животные, иногда люди. Обычно Катя давала ему для рисования фломастер. Миша быстро, одним уверенным, непрерывным движением выводил дом, дерево или кошку. Катя с восторгом забирала рисунок и убегала. Она знала, что папа хорошо рисует.
Но в этот раз у Миши в руке оказался простой карандаш, правильно и остро заточенный. Он поводил им над листом толстой, приятной бумаги, но листа не касался. Поводил, примеряясь, как когда-то давно, и стал рисовать лошадь. Катя забралась на соседний стул, встала на нём на колени, упёрлась локтями в стол и подпёрла руками голову. Она заворожённо смотрела то на появляющуюся на бумаге лошадь, то на Мишу. А он рисовал, как не рисовал уже много лет. Он увлёкся, набросал скачущую лошадь с развевающейся гривой и хвостом. Набросал и стал прорисовывать голову.
– Пап, как красиво! – услышал он голос дочери. – У нас учительница так не умеет.
Миша посмотрел на дочь, оторвавшись от рисунка. Посмотрел мельком, бросил быстрый взгляд. Он увидел совершенно восхищенные, блестящие и радостные глаза. Его сердце сжалось от сильнейшей нежности и острой тревоги вместе. Он моментально вспомнил, как сам смотрел, гордился и восхищался, когда его отец делал ему лук и стрелы из ивовых веток, как любовался тем, как папа из консервной банки смастерил флюгер в виде самолётика с пропеллером.
Миша почувствовал нестерпимое желание не допустить ничего плохого, жестокого и грубого до своих дочерей, жены и всего того пространства с дверью и окнами, в котором его дети и жена должны были чувствовать себя в безопасности, окружённые огромным городом и таким ускользающим от понимания миром. Он остро захотел не допустить до всего этого и до своих самых любимых и близких детей и жены ничего опасного, чем мог грозить им этот город и этот мир. Но ещё больше он ощутил необходимость защищать их от того, что ужасного есть в нём самом. От своих слабостей, порочных желаний, эгоизма, да и просто от сомнений, тревог и страхов, а главное, от того, что он плохого про этот город, мир, жизнь и людей знал.
Он со всей ясностью почувствовал, как сильно и всецело жизнь маленькой девочки с блестящими от радости глазами зависит от него, от Миши, то есть от человека, которому она говорит «папа». Как всё в этом пространстве, которое его дочери, его жена и он сам называют «домом», зависит от него. От его действий, поступков и даже настроений. Мишу пронзило понимание этого, но карандаш продолжал делать лёгкие, но чёткие штрихи на бумаге. У лошади появился глаз.
– Ну, пока хватит, – сказал Миша, – завтра дорисую. Забери листок и карандаш.
– А точно дорисуем? – недоверчиво спросила Катя.
– Обязательно, только напомни мне. Сегодня дорисовал бы, но должен съездить по делам.
– Понятно, – безропотно сказала Катя, забрала карандаши, бережно взяла листок с незаконченной лошадью и пошла к себе, держа его двумя руками, рассматривая рисунок на ходу.
Миша посмотрел ей вслед. «Поеду и покончу с этой историей раз и навсегда, – подумал он, – раз и навсегда!»
Он сунул руку в карман халата, достал телефон и решительно набрал Соню.
– Сонечка, привет, – сказал Миша бодро, когда она ответила, – как ты? Как самочувствие?
– Так… – ответила Соня спокойно. – непонятно, какое самочувствие. И настроение такое же.
– А я только-только ожил, – сказал Миша, как можно веселее. – Ох, я и дал вчера. В смысле, напился так, что себя потерял. Не помню, как домой попал.
– Когда же ты так успел? – спросила она. – Я уезжала, ты был ещё вполне.
– Быстро успел. Дурное дело – не хитрое. Но я вот что хотел тебе сказать… Дам я твой телефон Сергею, а? Нет, не подумай, он меня об этом не просил. Просто, я думаю, так будет лучше и проще.
– А я сегодня проснулась, взяла сына и поехала к маме, – будто не услышав вопроса, сказала Соня. – Вот сижу у мамы, ем. Уже второй раз подряд ем. Просто остановиться не могу.
– Здорово! – не зная, как ещё прокомментировать её слова, сказал Миша.
– Мама-то в Зеленограде у меня живёт. Думаю, останусь здесь ночевать. Так мне тут спокойно стало, Миша. Так душевно. Я решила пару дней отдохнуть, а в понедельник подумаю, отдыхать ещё или начать искать работу.
– А у тебя, что ли, совсем никаких идей на этот счёт? – спросил он. – Даже-даже никаких вариантов?
– Ну, кое-что есть. Но так. То, чего я хочу, мне, боюсь, не светит. А там, где меня возьмут с руками и с ногами, туда я не хочу. Ладно, буду думать об этом в понедель ник.
– Так я Сергею телефон твой дам?
– Ну, конечно, – тем же спокойным голосом сказала она, – только не сегодня. Завтра вечером дай, не раньше. А то он начнёт звонить сразу, а я тут у мамы. Завтра вечером. А тут в Зеленограде даже воздух другой совсем. И мама такие голубцы сделала…
* * *
Сергей позвонил и сказал, что подъехал, практически ровно в семь. Миша был уже одет и ждал. Нужно было только обуться и надеть пальто.
Он прислушался к звукам, которые царили дома. Он услышал голоса Ани и девочек из детской комнаты. Миша шагнул в прихожую и обулся. Он обулся специально, чтобы не заглядывать в детскую.
– Анечка, – крикнул он из прихожей, – выгляни, пожалуйста, – я уже обулся и выхожу.
Аня не ответила, но через несколько секунд вышла.
– Сергей уже приехал, я пошёл, – сказал он. – Как только освобожусь, сразу позвоню. Думаю, что успею помочь с цветами. Сейчас гляну во дворе, освободили твою машину или нет. Если не освободили, то мы машину этих хамов перетащим вручную, – Миша улыбнулся, но Анино лицо осталось непроницаемым, – и колёса им проколем.
– Я справлюсь. Я же сказала, – с тем же холодным выражением лица ответила Аня.
– Ты во сколько Соню будешь укладывать?
– Миша, езжай уже. Зачем тебе это? Не люблю, когда ты такой многословный.
– Я просто делаю вид, то не замечаю того, как ты себя со мной ведёшь. Так во сколько?
– Она не спала днём, начну укладывать в восемь.
– А потом поедешь?
– Потом поеду.
– А Соню можно на Катю оставить?
– Ох, Миша, уже давно можно. Ненадолго можно. Хорошо же ты знаешь, как мы тут живём.
– Я постараюсь успеть помочь тебе с цветами. Я пошёл.
– Иди, – сказала Аня, слегка пожав плечами.
* * *
Сергей ждал его во дворе рядом со своей большой и чёрной машиной. Вид у него был весьма решительный. Он и сам был похож на свою машину, одетый в чёрную кожаную куртку и вообще во всё чёрное. Прежде чем подойти к нему, Миша огляделся, увидел Анину машину на том месте, где она её обычно оставляла. Блокирующего автомобиля не было. «Ну, хоть это хорошо», – сказал себе Миша и пошёл к Сергею.
За рулём машины Сергея сидел какой-то мужчина, Миша не мог его хорошо разглядеть, но понял, что это не Бибик.
– Здорово! – серьёзно сказал Сергей. – Ну что, поедем разбираться. Ох, давно я не ездил с кем-нибудь разбираться.
– Привет, Серёга, пожимая протянутую ему навстречу ру ку, сказал Миша. А это кто у тебя за рулём? Здоровый мужик.
– Это начальник службы безопасности всей моей фирмы. Хороший парень. Специалист.
– Зачем, Серёга? – удивился Миша.
– Пусть будет, – ответил он небрежно, – посидит за рулём. Мы же на твоей поедем. А он поедет следом. Не нужен будет – хорошо. А так пусть сидит. Лишним не будет. Так спокойнее.
– Ты думаешь? Ну ладно, поехали, – сказал Миша, ища глазами свою машину.
* * *
Они ехали не торопясь. Миша сначала хотел посмотреть по карте, но Сергей знал, куда надо ехать. Чёрная машина Сергея возвышалась сзади и держалась, не отрываясь, как хвост. Человек за рулём знал своё дело. Ехали некоторое время молча.
– А я с Соней говорил всего каких-то полчаса назад, – нарушил тишину Миша, – если тебе, конечно, это интересно.
Сергей сидел рядом с ним и смотрел прямо перед собой. Он коротко посмотрел на Мишу и снова уставился вперёд, не сказав ни слова.
– А твой Бибик прав, – продолжал Миша, не дождавшись ответа, – машину, действительно, тянет вправо. Надо будет на сервис загнать. Да и в целом, диагностику можно сделать. Так день за днём, а смотришь, ещё десять тысяч наездил. И когда успел?..
– Ты издеваешься? – перебил его Сергей.
– А что такое? – спросил Миша, изображая удивление. – Правда, не заметил, как накатал десять тысяч километров. Казалось бы, вот недавно было двадцать пять, а теперь уже тридцать пять тысяч. В Москве этого просто не замечаешь…
– Ты точно издеваешься! – снова оборвал его Сергей. – Я тут с ума схожу, а ты мне про свою железяку!
– Не ругай мою машину. На какую заработал, на такой…
– Да хватит тебе. Отличная у тебя машина. Ты про Соню мне скажи. Хватит шутить. Я со вчерашнего дня шутки плохо понимаю.
– А-а! Вот ты о чём! – заулыбался Миша. – С этим всё хорошо. Я с ней разговаривал, она с сыном уехала сегодня утром к своей маме в Зеленоград. Чувствует себя она хорошо. Говорит, воздух там совсем не такой, как в Москве.
– Это всё? – сурово спросил Сергей.
– Всё! – изображая удивление, сказал Миша. – А что ещё ты хотел услышать? Ах, да! Чуть не забыл. Она просила, чтобы ты позвонил ей завтра вечером. Она как раз завтра вечером вернётся от мамы и будет ждать твоего звонка. Телефон свой она мне велела тебе сообщить.
Сергей сидел неподвижно.
– Ну и сука ты, Мишаня! – совершенно другим голосом сказал он. – Значит, попросила позвонить завтра вечером? Сама попросила?.. Понятно!.. Значит так, мы сейчас доедем, и я того, кто тебя обижает, порву пополам…
Сергей изменился целиком и полностью. Он включил радио, нашёл какую-то известную песню и стал хлопать себя по ногам ладонями в такт музыке. Он несколько раз расспросил Мишу о его разговоре с Соней. Мише снова стало радостно за ним наблюдать и находиться рядом с влюблённым человеком. От этого практически забылась причина, по которой они ехали вместе. Почти забылись тревога, связанная с этой причиной, и ощущение неизвестной опасности.
Они остановились недалеко от поворота на Спиридоновку на Садовом кольце за пятнадцать минут до назначенного времени. Машина Сергея встала за ними. Сергей ещё немного весело поговорил, а потом вдруг выключил радио и заговорил серьёзным тоном.
– Ты выйдешь из машины и подождёшь, пока к тебе подойдут. Вы же так договорились? Как только к тебе подойдут, я к тебе присоединюсь. Надо быстро понять, что это за персонаж тебе звонит, и я поговорю с ним на понятном ему языке. Тебе говорить ничего не надо. Извини меня за вопрос, но мне нужно быть уверенным на тысячу процентов. Ты ту девку, которой давал свой телефон… короче, ты ей точно только телефон давал? У тебя с ней точно никогда ничего?
– Сергей! Ну хоть ты перестань! – возмутился Миша. – Это просто… как ты можешь сомневаться! Я не знаю, как ты…
– Понял, прости! – перебил его Сергей. – Ситуация глупейшая. А чем она глупее, тем она сложнее. Мне нужно быть уверенным, чтобы правильно вести разговор. Я же не знаю, с кем придётся говорить. Может, нас ждёт какой-то клоун и мелкий жулик, а может, это и серьёзный пассажир. Ничего не понятно. Но не беда. Разберёмся. Точнее, я разберусь.
– А может, я сам сначала поговорю? – неуверенно сказал Миша. – Не хочется мне показывать ему, что я его боюсь, и поэтому приехал не один.
– Друг мой! – категорически сказал Сергей. – Ты хочешь показать неизвестно кому, что ты герой, или ты хочешь, чтобы вся эта дурацкая ситуация закончилась? А?!
– Хочу, чтобы закончилась, – ответил Миша искренне, – хочу, чтобы раз и навсегда.
– Тогда делай, как я тебе говорю. Иначе зачем ты меня звал и зачем я здесь? – очень уверенно и спокойно сказал Сергей.
Ровно в двадцать ноль-ноль они повернули на Спиридоновку, проехали немного и остановились. Машина Сергея снова встала сзади метрах в трёх. Миша глубоко вздохнул и вышел из машины.
Он огляделся по сторонам, но никого, кто бы его ждал, не увидел. Впереди по улице стояло много припаркованных автомобилей возле ресторана. Какие-то машины стояли слева. По тротуару шли несколько пешеходов. Миша повертел головой и решил просто стоять и ждать. То, что его просили сделать, он сделал.
Дул сильный и очень холодный ветер. Миша поднял воротник пальто. Сердце его начало колотиться от волнения. Он даже захотел попросить у Сергея сигарету, чтобы покурить и чтобы чем-то себя занять. Он только подумал об этом, но сделать не успел. Его телефон подал сигнал из кармана. Миша выхватил его, номер был не определён.
– Ты почему приехал не один? – услышал Миша знакомый голос.
Миша оглянулся по сторонам, но ничего нового не увидел.
– Ну что крутишься? Чего ты дёргаешься? – голос звучал раздражённо и гневно. – Кто это с тобой?
– Это просто мой друг, – ответил Миша.
– А в другой машине кто? Ещё одни друг? Или там у тебя много друзей?
В этот момент Сергей открыл дверь машины и выглянул из неё.
– Миша, это он тебе звонит? – крикнул Сергей.
– Теперь ты не будешь мне врать, как последняя блядь, что ты не знаешь, где она?! – слышал Миша в своём телефоне.
А Сергей выскочил из машины.
– Дай мне телефон, – крикнул он.
Миша растерянно стоял на месте и молчал.
– Говори, где она! А с тобой я потом буду разбираться, – звучало в телефоне.
– Я говорю, дай мне телефон! Ты что оглох, Миша?! – громко говорил Мише прямо в лицо Сергей.
– Ну что ты молчишь? Страшно? – продолжал говорить голос. – А как ты хотел? Смотри-ка, какой у тебя друг резкий! Скажи ему, чтобы он заткнулся.
– Сергей, погоди! – продолжая, оцепенев, стоять с телефоном у уха, сказал Миша.
– Дай мне телефон, говорю, – чуть тише сказал Сергей.
– Я понял, с тобой говорить бесполезно, – прозвучало в телефоне мертвенно спокойно, – суши брюки. Разговор с тобой окончен. Берегись.
Незнакомец, где бы он ни был, отключился.
* * *
Миша и Сергей некоторое время препирались сидя в машине. Потом они отъехали немного, остановились и снова стали препираться. Миша говорил, что если бы не Сергей, то всё было бы по-другому. Сергей говорил, что Миша вёл себя, как тряпка, и что он сам всё бы решил, если бы ему дали поговорить хотя бы минуту.
Вдруг Миша посмотрел на автомобильные часы. Часы показывали 20:23. Он вздрогнул, спохватился, схватил телефон и судорожно набрал Анин номер. Аня ответила не сразу.
– Анечка, милая, – взволнованно и торопливо заговорил Миша, – ты ещё дома?
– Ещё дома. Но уже одеваюсь, – несколько удивлённо спросила Аня. – Что-то случилось?
– Милая, оставайся дома, никуда не езди.
– Что случилось?
– Это сейчас не важно! Просто говорю тебе, не езди никуда. Я скоро буду.
– Меня ждут. Я договорилась, – твёрдо сказала Аня.
– Я сам позвоню Вике, Володе, да хоть кому, и извинюсь. Оставайся дома! – Миша почти кричал.
– Я ничего не понимаю, что за тон? Что стряслось?
– Будь дома, я приеду и всё объясню, – теряя выдержку, говорил Миша.
– Может, мне сразу чемоданы начать паковать? Опять в Саратов? А что, я давно там не была… – Аня резко повысила голос.
– Прекрати, милая! – громко сказал Миша. – Будь дома. Я запрещаю тебе из дома выходить до моего приезда!
Аня молчала.
– Пожалуйста, Анечка! Так надо! Я буду очень скоро, – стараясь говорить чётко, произнёс Миша, – ты подождёшь? Пообещай!
– Подожду, – со слезами в голосе сказала Аня. – Вике я сама позвоню.
Миша с облегчением сунул телефон в карман.
– Ну зачем ты ещё и жену напугал? – сказал Сергей тихо. – Не надо так дёргаться. Ох и нескучно же тебе живётся, дружище!
– Что же теперь делать? – прежде всего самому себе сказал Миша.
* * *
Сергей предлагал Мише проводить его до дома и, если он захочет, оставить своего начальника охраны подежурить во дворе.
– Что ты глупости говоришь, – досадливо сморщившись, сказал Миша, – ну что они ломиться ко мне домой будут? Штурмом квартиру станут брать?
– Это я так… Чтобы тебе спокойнее было, – грустно ответил Сергей.
– Хорошо, что завтра воскресенье. А в понедельник что делать? Ане на работу, Кате в школу, Соне гулять, я с ума сойду. Надо завтра с этим всем закончить как-то. Вот только как?
– Не сгущай краски. Завтра что-нибудь придумаем.
Сергей всё же доехал с Мишей до дома. Ехали всю дорогу практически молча. Когда доехали, Сергей настоял на том, что проводит Мишу до двери его квартиры. Миша не сильно этому сопротивлялся. Начальник охраны вышел из машины, подошёл к ним. Он тоже решил идти в подъезд, но Сергей сказал ему ждать внизу.
Они поднялись на лифте к Мише на этаж, вышли из лифта, дождались, пока двери закроются, и прислушались. Всё было тихо.
– Как дети малые, – сказал Сергей. – А этот деятель сейчас сидит где-то и посмеивается.
– Кто его знает, что он делает. Спасибо, что проводил.
– Ты только поспи сегодня спокойно. А то вид у тебя усталый. Завтра разберёмся. Я тебе позвоню после полудня. Но сам, если что, звони мне немедленно в любое время. Я чего-то как-то и сам заволновался. Ты извини меня. У меня какое-то гадкое чувство.
– Бог с тобой, Серёга! Наоборот, ты мне помог.
– Да уж, помог… Ну, пойду я. Давай!
Они пожали друг другу руки, Сергей нажал кнопку лифта, который оставался на месте. Двери тут же открылись.
– Погоди! – вдруг сказал Сергей. – А телефон Сони? Я же его ещё не записал. Ну-ка говори.
– Она сказала, чтобы ты звонил завтра вечером. Вот завтра и скажу.
Дверь лифта снова закрылась.
– Ну, нет, друг мой, – сказал Сергей и улыбнулся, – говори сейчас. А то тебя ещё ночью убьют, и что мне тогда делать?
– Дурак ты! – сказал и улыбнулся Миша.
* * *
Он постоял у двери своей квартиры, пока Сергей спускался. Миша слышал, как лифт дошёл до низа, как открылся, как хлопнула дверь подъезда, как закрылся лифт. Только тогда он позвонил. Аня открыла ему быстро.
– Ну, что ты трезвонишь? – раздражённо сказала она. – Соня же спит. Забыл?
– Прости, не подумал. Я машинально.
– Конечно, не подумал, – скала она, пропуская его домой.
– Ну, не ворчи, пожалуйста, Анечка.
Он медленно разувался, медленно снимал пальто. Аня не уходила из прихожей. Она смотрела, как он всё это делает, и явно ждала объяснений. А Миша, понимая, чего она ждёт, усиленно думал, с чего начать и как начать. Он думал и молчал. Эта тишина была ему тягостна.
Когда он медленно вешал пальто на вешалку, в кармане пальто зазвучал телефон. Миша внутренне содрогнулся, но вида не подал. Он, не торопясь, достал телефон, поглядел на него, скрывая волнение. Звонил Стёпа. Миша, наверное, расцеловал бы его в этот момент.
– Это Стёпа звонит, – сказал он Ане, – я отвечу.
Она молча развернулась и пошла на кухню.
– Сёпа, привет! – сказал Миша радостно и громко, чтобы Аня не могла не услышать.
– Здравствуй, дорогой, – ответил Стёпа, – извини, что поздно звоню. Ты можешь говорить? Я не помешал?
– Нет, нет, говори.
– Ой, Миша, что-то мы вчера переборщили. Точнее, я переборщил. Я тебе не звонил, боялся, а вдруг ты на меня обиделся.
– Да за что же? Что ты выдумываешь? – говорил Миша, продолжая стоять в прихожей.
– А я думаю, подожду. Может, Миша сам позвонит, скажет, как себя чувствует. А ты не звонишь. Ох, Мишенька, я всегда, когда сильно напиваюсь, с утра чувствую себя очень виноватым. Всегда вспоминаю, как себя вёл пьяный, и мне ужасно стыдно. У всех хочу прощения попросить, но боюсь звонить и встречаться. Стыдно очень! А я, к тому же, всегда всё помню. Какой бы пьяный ни был, всё равно всё помню. Прости меня. Лучше бы не помнить.
– Я точно так же. Тоже утром стыдно. Но я не всегда всё помню. От этого ещё хуже. Боюсь, что отчебучил чего-нибудь и не помню. Хотел тебе днём звонить и выяснять, не позволил ли я себе чего-нибудь лишнего, потому что не помню, как попал домой. Если что-то было, прости.
– Ты, Миша, вёл себя безупречно и ответственно. Это я дал слабины. Зачем-то барышню к себе повёз. Не удержался. Стыдно мне, прости меня. Неудобно мне перед тобой.
– Да брось ты. Всё нормально. Не за что извиняться. Ты извини, но я всё-таки не могу долго разговаривать. Не волнуйся. Я тебе очень благодарен, что ты составил мне вчера компанию. Мне это было нужно.
– Спасибо, Мишенька, успокоил, – радостно и быстро заговорил Стёпа, – всё-всё, больше не задерживаю. Созвонимся. Пока, дорогой.
– Да созвона. Пока.
Закончив говорить со Стёпой, Миша постоял несколько секунд в прихожей, раздумывая, пойти ему к дивану, или в спальню, или посмотреть, что делает Катя, если ещё не спит. Но надо было идти на кухню к Ане. Этого Миша делать не хотел. Но разговор был неизбежен, и он пошёл на кухню, не зная, как этот разговор начать.
* * *
На кухне Аня стояла, глядя в тёмное окно, и пила чай. Горела только лампа, стоящая на подоконнике, Анина любимая лампа. Миша молча подошёл к чайнику, потрогал его и отдёрнул руку. Чайник был горячий. Он, не торопясь, сделал себе чаю. Аня, не оглядываясь, вдруг заговорила. Миша несказанно обрадовался тому, что молчание было нарушено, и не ему пришлось это сделать.
– Я позвонила Вике, – голос её звучал очень спокойно, – они с Володей всё равно должны были там быть у Юли. Разбирают какие-то её вещи. Я извинилась. Договорились, что, когда они снова туда поедут, заранее предупредят. Завтра у Володи в студии вечером собираются все ваши ребята, хотят поиграть, вспомнить Юлю, нас завтра ждут. Вика сказала, что тебе об этом говорили.
– Да, говорили. Я забыл сказать. Ты хотела бы пойти? – тихо и медленно сказал Миша.
– Я не знаю, – сказала Аня и замолчала ненадолго, – Вика сказала, что к ним заходила Юлина соседка сверху. Пожилая женщина, пенсионерка. Она рассказала, что Юля, оказывается, за два дня до смерти отдала ей свой маленький телевизор. Соседка сказала, что как-то встретила Юлю и пожаловалась ей, что её старенький телевизор совсем плохо стал работать. А за два дня до смерти Юля к ней пришла и принесла свой. Соседка сказала, что отказывалась, но Юля настояла. Объяснила, что купила себе большой. Говорила, что Юля была весёлая. Вика сказала, что соседка хотела вернуть телевизор, но они с Володей не взяли. А у Юли никакого телевизора дома нет. Ни нового, ни старого. Тебе это неинтересно?
– Да, у Юли был только маленький, – сказал Миша.
– Тебе это неинтересно? – снова повторила вопрос Аня.
Миша отпил немного чаю и обжёгся. Он не знал, что сказать. Ещё накануне утром или днём он ухватился бы за эту информацию, но в тот момент он не смог изобразить ни волнения, ни удивления, ни заинтересованности. Его слишком волновало и утомило другое. Жизнь успела подкинуть ему совершенно других переживаний.
– Ты будешь что-нибудь есть? – не дождавшись ответа, спросила Аня.
– Нет. Я не голоден, – ответил он.
И снова повисло молчание. Миша не выдержал.
– Прости меня, я тебя, наверное, напугал, – начал он. – Ты ждёшь от меня объяснений… Я чувствую, что ждёшь. Но я пока не знаю, как тебе объяснить, что происходит. Понимаешь, у меня возникли неприятности. Эти неприятности могут быть серьёзными, а могут разрешиться уже завтра…
– Ох, Миша, – обернувшись, сказала Аня, – тебе не кажется, что всё это ты мне уже говорил? Сколько прошло лет? Ты что, не помнишь? Говорил этими же самыми словами…
– Аня. Со мной произошла нелепейшая история. Может быть, я напрасно волнуюсь, но это, возможно, небезопасно. Я всё тебе объясню, но в двух словах не получится…
– А при чём здесь Сергей? – неожиданно спросила Аня.
– Сергей? – растерялся Миша.
– Как я поняла, что-то случилось у Сергея. Ты же с ним ездил куда-то на своей машине.
– Нет, Сергей здесь совершенно ни при чём. Это совершенно другая история. Я ему просто помог…
Аня неожиданно вышла из кухни очень быстро. Миша растерялся и остался стоять. Он понимал, что начал путаться. Ложь наползала на ложь. От понимания того, что он ни в чём перед Аней не виноват, кроме лжи, легче не становилось. Надо было успокоиться и всё объяснить. Это Мише было ясно.
Она вернулась так же быстро, как ушла, остановилась, не подходя к нему близко и что-то пряча за спиной в правой руке.
– Миша! То, что я тебя сейчас спрошу, – это страшно и дико унизительно. Ты подталкиваешь меня к этому унижению, – она говорила быстро, губы её дрожали, глаза заблестели слезами, но говорила она чётко и внятно. – Подталкиваешь своей ложью. Боже, что мне сейчас придётся сделать! – на этих словах она зажмурила глаза, и две слезы скатились по её лицу. – Не думала, что мне когда-нибудь придётся дойти и дожить до такого унижения. Что это, Миша?
Аня вытянула вперёд руку, которую держала за спиной. В этой руке она сжимала светло-коричневую, кожаную, длинную женскую перчатку. Перчатка была нарядная, с какими-то вышивками. Миша смотрел на эту перчатку и ничего не мог понять.
– Это перчатка, – смог наконец сказать он, – но я ничего не понимаю.
– А что я должна была понять, когда нашла её на заднем сидении твоей машины? – Анин голос был таким, каким Миша его никогда не слышал.
– Анечка! Так всё это из-за этой перчатки?! – он изобразил на лице удивлённую улыбку облегчения. – Ой! Ты меня напугала. Что же ты надумала-то себе, милая! Боже мой, какая чушь! – Миша поставил чашку на стол и шагнул к Ане. Аня отступила и опустила руку с перчаткой. – Это же вчера, прежде чем отвезти меня, сначала завезли Стёпу домой. Он был с девушкой. Это она, конечно, оставила. А ты уже успела надумать…
– Прекрати… – почти беззвучно прокричала Аня. – Перестань! Сергей, Стёпа… Сколько можно?! Не ври, Миша! Умоляю тебя!.. Ох, как стыдно! Как стыдно, – слёзы текли по её лицу. – Я только не пойму, когда ты начал мне врать. Я видела, что ты горюешь по Юле или это тоже была ложь?
– Что ты такое говоришь?! – попытался повысить голос Миша.
– Не перебивай меня! Не перебивай!.. – Она поднесла к лицу руку, чтобы стереть слёзы, но увидела перчатку и резко, нервно и с отвращением отбросила её. Перчатка угодила Мише в грудь и упала на пол. – Ты изображаешь поиски истины, ходишь с трагическим лицом. А только что я тебе рассказала про Юлю такое!.. Но ты даже не потрудился изобразить интерес. Ты врёшь и врёшь. Ты запугиваешь меня. Ты выдумываешь какие-то Петрозаводски. Ты приплетаешь к своему вранью всех своих друзей. Ты городишь и городишь ложь. А всё, оказывается, просто. Всё очень просто и омерзительно. Просто забытая перчатка. Как пошло и унизительно!
– Что ты такое говоришь? – повторил Миша, не веря тому, что слышит. Он чувствовал, что его голова разрывается. Голова не вмещала того, что он слышал.
– Помолчи… – Анин голос сорвался почти на тихий отчаянный визг. – Помолчи! Я сегодня весь день находилась в таком аду!.. Я больше не могу! И я задам тебе один вопрос, Миша? И будь со мной честен. Больше лжи я не выдержу, – она на несколько секунд повернула голову в сторону окна, а потом снова посмотрела ему в глаза. – У тебя другая женщина?
У Миши закружилась голова. Он уже ожидал этого вопроса, но вопрос прозвучал сокрушительно. И Анин голос был при этом абсолютно, космически несчастным и беззащитным.
С ужасающей скоростью к Мише пришло понимание того, что он не знает, какими словами сказать своей жене правду. Пришло понимание того, что он не чувствует своего голоса, чтобы найти нужную интонацию, что он не знает, как надо ответить. Пришло и понимание того, что он не знает даже, какое у него должно быть при этом лицо. Мысли и слова неслись в неуловимом порядке. Он стоял, не моргая. Но наконец глаза не выдержали и моргнули раз и другой.
– У меня никого, кроме тебя, нет.
Анино лицо исказилось мукой. Она повернулась и выбежала из кухни. Миша услышал её сдавленное, вырвавшееся рыдание. Он сам схватился за лицо руками и, не сходя с места, согнулся в беззвучном стоне. Он не мог вздохнуть. Он только долго выдыхал из себя стон.
Он минуту стоял так, не разгибаясь. Дыхание вернулось. Миша прошевеливал губами страшные, грязные и совершенно бессвязные ругательства. Обрушивал их просто так. Он не ругал себя, он не ругал происходящее, он просто страдал.
А потом он иссяк, выпрямился, оторвал руки от лица, сделал шаг к ближайшему стулу и сел на него. Он сел, упёршись локтями в колени и опустив голову.
«Вот, Юлечка, полюбуйся, что ты наделала. Ты же понимаешь, ты же умная баба, что всё это из-за тебя, – думал Миша. – Отчего ты сбежала? Что тебя такое допекло? Зачем в петлю-то? Что? Мол, танцуйте без меня? Ты это хотела сказать? Ну вот! Видишь, как танцуем?! Ты зачем телевизор отдала? Чтобы добрым словом помянули? А разве тебе было не всё равно? Должно было быть всё равно! Мол, делайте, что хотите, а я пошла! А тут, видишь, что творится? Думаешь, ты ни при чём? Ошибаешься!»
– Ой, куда это меня понесло? – очень тихо сам себе сказал Миша. – Как там Серёга сказал? Да уж! Живётся мне не скучно.
Миша посмотрел на перчатку, валяющуюся на полу, горько усмехнулся и подумал: «Оказывается, ты, Сёпа, не зря извинялся. Не можешь без девок? А я-то здесь при чём?» Миша встал и со всей силы и злости запнул перчатку под холодильник.
«Вот и скажите мне все после этого, как нужно говорить правду?! – подумал Миша, стоя посреди кухни. – Одной суке дал телефон. Помог? Помог! Друга подвёз? Подвёз!.. Всем помог…»
– Бедная моя Анечка, – сказал Миша вслух, едва слышно.
* * *
Он довольно долго сидел на кухне. Допил чай. К нему зашла взволнованная Катя, одетая в пижаму. Она спросила: «А почему мама плачет?» Он что-то ей ответил, что у мамы плохое настроение. Катю этот ответ не удовлетворил, но она ушла. Он ещё посидел в тишине и пошёл посмотреть, что происходит дома.
Дверь в детскую была закрыта, в гостиной горел свет. В щели под дверью детской комнаты было темно. Миша заглянул в спальню. Ани там не было. Он вернулся в гостиную, включил торшер и выключил верхний свет, постоял, сел на диван. Он понял, что ни переживать, ни думать он больше не в состоянии совсем. Перспектива ещё одной бессонной ночи пугала. Ему стало жарко и неудобно в свитере, и он его снял, оставшись в майке.
Он включил телевизор и сделал звук совсем тихим. Шёл какой-то фильм, который он уже видел, но названия не помнил. Актёры тоже были знакомые. Он переключил телевизор на другой канал, ещё, ещё. Наткнулся на новости. Шёл репортаж о создании какого-то нового самолёта. Он посмотрел этот репортаж. Потом был спорт и прогноз погоды. На большую территорию страны уже пришли холода, а в Норильск настоящие морозы. Где-то было почти совсем тепло. Там, где на карте находился Петрозаводск, было всё окрашено синим, и от этой синевы вправо, то есть на восток, были направлены синие, жирные стрелки, как будто оттуда наступали враги. Но это был какой-то циклон. Красивая, элегантная диктор сказала, что там идут и продолжатся дожди и возможен снег с дождём. Москву ожидало понижение температуры, но без осадков.
Никаких эмоций эта информация у Миши не вызвала. Он ещё попереключал каналы и вернулся к тому фильму, название которого не помнил. Он посмотрел его немного и почувствовал, что всё же съел бы чего-то. В холодильнике Миша отыскал среди банок, кастрюлек и пакетов с молочными продуктами небольшой кусок варёной курицы. Ногу и ещё немного. Он положил это на тарелку, унёс на диван, съел всё, тщательно и чисто обглодал косточки, а некоторые разгрыз. Кино тоже никаких эмоций и интереса не вызвало, но удавалось совсем не думать.
Темнота и тишина за дверью детской беспокоили и тревожили сильнее, чем неизвестная опасность и телефонные угрозы. Миша сходил на кухню, поставил тарелку с тем, что осталось от куска курицы, на стол, попил тёплой, кипячёной воды. Потом в ванной умылся, почистил зубы и вернулся к телевизору. Кино ещё не закончилось. Он продолжил смотреть. Очень не хотелось идти одному в спальню и ложиться одному в постель.
Он представлял себе спящую в детской Аню. Она часто, укладывая Соню, сама засыпала вместе с ней в Сониной кровати. Аня не могла вытянуться в полный рост в детской кровати, но она всегда очень уютно там умещалась, прижавшись спиной к стене и свернувшись калачиком. Спала она обычно с Соней недолго, вскоре просыпалась и выходила из детской, щурясь на свет и потягиваясь. Она всегда упрекала Мишу за то, что он её не разбудил, что забыл про неё, а она ещё хотела попить чаю, почитать или посмотреть телевизор, но проспала. А в этот раз Миша не ждал, что Аня выйдет. Он очень хотел пойти, позвать её, всё объяснить, найти слова, прогнать висящее в воздухе во всех комнатах и помещениях их квартиры трагическое напряжение и ощущение несчастья. Но Миша понимал, что сейчас дверь в детскую закрыта для него и от него, что он её открыть не может. Он не может туда войти, потому что у него нет слов для Ани. Он знал, что и о чём он хочет и должен сказать, но слов у него не было. Особенно тех слов, с которых можно начать.
Когда кино закончилось, Миша приказал себе выключить телевизор. Курить хотелось очень сильно, но сигарет у него не было. Он вспомнил о своём решении бросить курить и начать заниматься английским языком. Он горько усмехнулся. Если бы сигареты у него были, он закурил бы, не задумываясь, но их не было. «Ну вот и одно достижение, – подумал он, – целый день не курил».
Надо было ложиться спать, но он оттягивал этот момент. В спальне без Ани было совсем тоскливо и неправильно. Миша снова зачем-то поплёлся на кухню. Там по-прежнему горела только любимая Анина лампа на подоконнике. На столе стояла тарелка с куриными косточками. Ещё там стояла оставленная Аней чашка с недопитым чаем и его пустая чайная чашка. Он медленно поставил их в раковину, взял тарелку, открыл дверцу шкафа, где находилась мусорница, и хотел выбросить кости.
Мусора было много, до края. Сверху в мусорнице он увидел порванный пополам лист бумаги из Катиного альбома. На нём был какой-то рисунок. Миша отставил тарелку, наклонился, взял обе части этого листа и соединил их. Он увидел рисунок лошади. Лошадь была нарисована коричневым карандашом, которым явно сильно давили по бумаге. Катя определённо пыталась срисовать лошадь с Мишиного наброска. У неё получилось, как получилось. Но она, очевидно, старалась. Лошадь у неё вышла слишком длинная и толстая, но хвост и грива развевались. Катина лошадь скакала по зелёной траве, которая была решительно и жирно изображена в виде зелёной полосы вдоль всего нижнего края листа. У скачущей по этой траве лошади был большой, похожий на человеческий, голубой глаз.
Миша улыбнулся этой лошади, подумал, что для девяти лет Катя могла бы рисовать и получше. Он медленно, аккуратно и нехотя положил разорванный листок обратно в мусор. «Что же, самокритично, – подумал он. – Сама нарисовала, сама и выбросила. Это поступок. Хорошо».
Уходя с кухни, он потянулся к лампе, чтобы выключить её, но не выключил. Он оставил её гореть.
В гостиной Миша торшер погасил, но прежде взял свой свитер, брошенный на диване, чтобы положить его в шкаф, откуда взял. Обычно он оставлял вещи где бросал, а брал их потом на месте, в шкафу. Но в этот раз он не смог оставить брошенный свитер. Не потому, что он как-то хотел тем самым сделать что-то приятное Ане. Просто не смог и всё.
* * *
Он положил свой телефон рядом с кроватью, погасил свет и лёг. Лёг и довольно быстро уснул. Но спал неспокойно и неглубоко.
Миша проснулся в темноте и ночью, не понимая, сколько проспал. Его разбудил негромкий звук совсем рядом. Он открыл глаза и приподнял голову от подушки. В спальне было темно, но не кромешно. Он увидел Анин силуэт. Она стояла со своей стороны кровати. Миша увидел, как она наклонилась, приподняла край одеяла и стала тихо ложиться. Миша ощутил облегчение и радость. Она легла совсем на краешек и была, казалось, очень далеко. Он сильно захотел протянуть руку и коснуться её, но не решился. Вместо этого он пошевелился и тихонько кашлянул. Аня лежала неподвижно. Он приподнялся на локоть.
– Анечка… – тихо-тихо сказал он, – пожалуйста не думай сейчас плохо. Не думай плохо обо мне. То, что ты подумала, тебя мучает. А всё не так, как ты подумала. Всё объяснится, и ты поймёшь, какая произошла нелепейшая глупость, – Миша помолчал, но Аня лежала не шелохнувшись. – Мне могут с утра звонить… Или не с утра. В общем, могут звонить, и мне придётся, возможно, вести неприятные разговоры. Ты сейчас не поймёшь. Но я постараюсь со всеми этими проблемами покончить и разобраться очень быстро. А потом ты должна дать мне возможность всё тебе рассказать… Об одном тебя сейчас прошу, не думай плохо и не мучайся. Просто сейчас поверь мне… Всё совсем не так, как ты подумала… Совершенно не так, – он снова помолчал, Аня не ответила. – Ладно… Я всё понимаю. Не буду говорить больше сейчас… Я люблю тебя. Очень…
Она лежала так, будто её не было. Даже её дыхания Миша не слышал. Но ему стало спокойно. Хорошо и спокойно. Он положил голову на подушку и тоже постарался дышать совершенно неслышно. Но вскоре задышал громко, как дышит крепко и безмятежно спящий в удобной позе человек.
* * *
Утро воскресенья наступило для Миши рано. Он проснулся от того, что дверь в спальню распахнулась от громкого толчка. Это Соня толкнула её что есть силы, хлопнув по ней ладошкой. Дверь ночью не закрывалась, чтобы было слышно, что делается в детской. Дверь всегда была приоткрыта, но Соня обычно хлопала по ней.
– Мама… – хрипловато и сонно сказала она.
Соня, ещё неокончательно проснувшись, прошла к Ане, волоча за ухо большого мягкого игрушечного зайца, с которым спала последние полгода, которого кормила невидимой едой и с которым почти не расставалась. Она забралась к Ане под одеяло и затихла. Это был утренний ритуал выходного дня. На часы можно было не смотреть, было семь или около того.
Миша не подал вида, что проснулся. Он знал, что Соня так может пролежать полчаса или больше, а потом потянет Аню что-нибудь делать. Он полежал, полежал и снова уснул. Он не слышал, как вскоре Соня и Аня встали и ушли из спальни, затворили дверь и оставили его досыпать в тишине. Он проснулся, когда за окном было светло, точнее, пасмурно-светло. Шторы не были задёрнуты. Аня всегда вечером задёргивала шторы, но не в этот раз.
Миша проснулся, понял, что отлично выспался, потянулся и решительно встал с сильной потребностью действовать. Он сразу накинул халат.
Телефон лежал там, где он его оставил.
– Ну что? Молчишь? – спросил он свой телефон. – То-то же!
Миша ещё раз потянулся, уже стоя. Потянулся сильно, с кряхтением и похрустыванием. Потом он подошёл к окну. За окном шёл мелкий дождь, среди капель которого летели и маленькие снежинки.
– Без осадков? – сказал он, вспомнив прогноз на воскресенье. «Не угадали вы с прогнозом, – подумал он, и ему даже от этой мысли стало веселее. – Дождик со снегом. Это нам подарок из Петрозаводска. Спасибо!.. А между прочим, это всё! Кончилась хорошая осень».
Он снова бросил взгляд на телефон, который лежал себе на тумбочке у кровати. Он так на него посмотрел, что, казалось, мог сдвинуть взглядом с места. Но телефон лежал и молчал. Миша понял, что ждёт звонка от своего мучителя. Очень хотелось действовать, но как действовать? Он был лишён всякой возможной инициативы. Но что-то делать ему было необходимо. Он взял телефон с тумбочки и сунул его в карман халата.
На часах было без четверти десять, когда он пошёл умываться. С кухни доносились весёлые голоса, смех девочек и Ани. Прежде чем зайти в ванную, он заглянул к ним.
– Папа, – радостно сказала Катя, – доброе утро! А мы будем печь пирог с яблоками и корицей.
– Доброе утро! Это замечательно! – улыбаясь, сказал Миша. – А Соня помогает?
– Помогаю! – громко крикнула Соня, катая из теста маленький шарик. Она была вся в муке.
Аня ничего не сказала. Она тонко нарезала ножом яблоко.
– А я чем-то могу помочь? – спросил Миша.
– Не-е-ет! – так же громко ответила Соня.
– Папа, а мы лошадку дорисуем? – сделав умоляющие глаза, спросила Катя.
– Обязательно, я же обещал. Но только не прямо сейчас.
– Ты завтракать будешь? – неожиданно спросила его Аня. Миша вопроса не ожидал, пожал плечами и задумался.
– Буду, пожалуй, – неуверенно сказал он, – а в честь чего пирог, Анечка?
– Настроение такое, – был спокойный ответ. – Тебе глазунью сделать или яйца сварить? На завтрак только яйца.
– А кофе, а хлеб, а сыр? – удивлённо развёл руками Миша.
– Это есть.
– Ну вот и прекрасно. Сейчас я побреюсь, умоюсь… Анечка, а откуда у нас яблоки? Вчера вечером не было. Во всяком случае, я не нашёл.
– Я сбегала в магазин. Ничего удивительного. Никакого волшебства.
– Папа! Не мешай! Иди, папа, – заявила Соня, которой надоело слушать разговоры.
– Анечка, – очень серьёзно сказал Миша, – я прошу и настаиваю: сегодня без моего разрешения никуда из дома не выходи. Я тоже никуда не пойду. Все объяснения потом.
– Ну папа-а! – более настойчиво сказала Соня.
– А ты лошадь можешь красками нарисовать? – спросила Катя.
– Хоть чем могу, – ответил он Кате. – Анечка, не обижайся. Я жду звонка, и мы все пока сидим дома и никуда не выходим.
Аня не ответила.
Он чистил зубы, мылся, брился и чувствовал, что всё сильнее и сильнее сердится на молчащий телефон. Ему не терпелось сделать хоть что-нибудь. Закончив умывание, он вышел из ванной и решительно пошёл к балкону. Дождь со снегом усилились. На балконе стояла вода, но Миша не пошёл за обувью. Он наступил в эту воду одной ногой, промочил тапок и, упершись руками в мокрые, холодные перила, выглянул во двор.
Во дворе людей не было. Потом из соседнего подъезда вышла женщина, раскрыла тёмно-зелёный зонт и ушла за угол. Миша смотрел: машины, деревья, мусорные контейнеры, дождь, снег. «А что я хотел увидеть-то? – сам себя спросил Миша. – Подозрительную машину или подозрительных людей? Чёрт бы побрал этого придурка. Чего он молчит? Вот уж не думал, что буду так ждать звонка неизвестно от кого».
Он вернулся с балкона, снял мокрый тапок и задумался, куда бы его деть.
– Завтрак готов, – услышал он с кухни Анин голос.
– А ты могла бы принести мне завтрак сюда? Пожалуйста!
«Сюда» – это означало на маленький столик у дивана.
Миша очень любил завтракать в выходные дни за этим столиком и смотреть какую-нибудь передачу про животных или про путешествия.
Он отнёс мокрый тапок в прихожую и оставил его там вместе с сухим. В другой раз он бы спросил Аню, куда его поставить сушить, но в этот раз он не спросил.
Телефон молчал. Миша не включил телевизор. Он, не чувствуя вкуса, быстро съел глазунью, взял кусок сыра и съел его просто так, запил всё это кофе, который у Ани получился жидковат. Он съел всё и выпил кофе так быстро, будто куда-то спешил. А спешить было решительно некуда. Телефон молчал. И тогда Миша не выдержал, достал его из кармана и решил позвонить кому-нибудь, чтобы что-то делать. Он подумал с минуту, пошёл в спальню, закрылся там и набрал номер своего брата Димы. Дима ответил моментально, но заспанным голосом.
– Не разбудил? – спросил Миша.
– Кто это?
– Это твой родной и, заметь, старший брат.
– Миша! Вот это да! А я тебе сегодня собирался позвонить. Представляешь?! Удивительно!
– А что такое? Зачем?
– Да просто через две недели полечу в Москву дней на пять. Хотел узнать, в Москве ли ты в эти дни или нет.
– Должен быть в Москве. Буду, если ты прилетаешь. По делам, по службе?
– А как ещё? Я в Москву только по делам! Просто так в Москву?.. Я же не сумасшедший. Я бы ни за что, если бы не служба.
– Я тебя встречу, и ты живёшь у меня.
– Нет, брат. Нас летит несколько человек. Нас встретят. И в гостинице нашего ведомства мне будет удобнее. У меня от носков воняет. Зачем я тебе? Но племянниц увидеть хочу. И родители дали задание сфотографировать Соньку. Соньку обязательно! Так что на один вечерок надо сговориться, и я заеду к тебе. А ты чего позвонил-то?
– Да есть к тебе один вопрос. Нужна консультация по твоей части.
– По какой такой части, Миша? По части прокуратуры? Ты что, куда-то вляпался или чего-то натворил?
– Нет, нет, брат! Не то. У меня чисто теоретический вопрос. Хотя, можно сказать, что я именно вляпался.
– Ну, давай, рассказывай, брат.
– А ты не занят?
– Воскресенье, Миша!..
И Миша, как мог коротко, последовательно и точно рассказал брату историю с девушкой на бульваре и с телефонными звонками. На удивление, Дима слушал внимательно и серьёзно, задал несколько вопросов и слушал. А Миша рассказывал и понимал, что впервые обращается к брату за помощью, что-то ему объясняет, отвечает на его вопросы. Он впервые не чувствовал своего брата младшим. Он хотел Диминого совета. Такого с ним раньше никогда не было. У Миши даже мелькнула не мысль, а скорее желание как-нибудь рассказать Диме ту историю про крышу и упавшего Котю, узнать, что у них в прокуратуре в архиве есть про этот случай. А может быть, ничего про это нет и не было? Тогда он зря боялся столько лет. Мише подумалось, что если он это узнает, то Котя как-то исчезнет из его снов и страхов. Да и самих страхов, может быть, станет меньше. И реагировать, может быть, он станет иначе, спокойнее, даже на такие нелепые случайности, как эта история с телефоном.
Миша рассказывал Диме о своём приключении и ощущал брата даже старше себя. У Димы, конечно, не было жены и детей, но зато он служил в таком государственном органе, в его руках были такие возможности, власть и сила, в его голове были такие знания законов, знания устройства этих законов и практика их применения, что Миша даже разволновался, объясняя брату то, что с ним стряслось.
Дима выслушал всё внимательно.
– Да, такое только с тобой могло произойти, Миша.
– Почему?
– Ты же у нас впечатлительный, чувствительный. Я бы вообще не стал бы разговаривать с незнакомым человеком. А если бы мне ещё попробовали угрожать… Хотя, начнём с того, что я вряд ли дал бы свой телефон кому-то на улице в Москве. Это же Москва, брат! Ты забыл?.. Но ко мне с такой просьбой никто бы не обратился. Ко мне не решилась бы подойти даже такая сучка, как твоя эта. А по тебе же сразу видно, что ты романтик, художник…
– Это ты моим подчинённым расскажи, которые меня боятся…
– Знаешь, Миша, это они тебе льстят, изображают. Успокойся. Так что ты хотел спросить?
– Дима, что мне делать теперь? Я боюсь за своих, опасаюсь за себя. Что можно сделать?
– Ой, брат, ума не приложу. Я бы сильно не боялся, но согласен, неприятная история. Только тебя слушать невозможно. Может, всё не так страшно? И голос по телефону, может быть, совсем даже не такой жуткий, как ты мне тут описываешь.
– А как-то можно узнать, кто он такой?
– Номер не определяется, но узнать наверняка можно. Я просто технической стороны дела не знаю, но выяснить всё равно могу. У меня есть ребята в Москве в нашем ведомстве, и в Генеральной прокуратуре, и в других органах. Я спрошу, если надо, как можно выяснить номер того, кто тебе звонит. Но только не сегодня, брат. Воскресенье! Меня же пошлют куда подальше, если буду сейчас приставать к ним с твоей ерундой.
– А это возможно, Дима?
– Всё возможно, брат!
– А как этот человек смог за каких-то полтора часа, вечером, узнать по моему номеру телефона, где я живу, номер моей машины и прочее? Я не понимаю.
– Ну это-то, Миша, делать нечего. Ты законопослушный гражданин. У тебя всё оформлено по правилам давно… А узнать, на кого зарегистрирован телефонный номер, – это несложно. Я это могу сделать у нас здесь легко. Так что твой этот мужик имеет кого-то в структуре или сам из бывших наших, или до сих пор… У него есть доступ к информации и всё. Но у нас тут таких историй, как с тобой приключилась, не бывает. Это только с тобой, и только в Москве могло произойти. Это же анекдот. Но ничего, если хочешь, я завтра ребятам позвоню в Москву, спрошу, послушаю, что они скажут. Всё равно сильно не волнуйся, но и бдительности не теряй. Потому что кто его знает, твоего этого… У человека истерика. Как он себя может повести? Кто он такой? Что он вообще может? Это же непонятно из того, что ты мне рассказал. Я бы на его месте тебе бы тоже не поверил. Я как рассуждаю: со мной такого не случалось, значит, такого не бывает. Но пусть он будет на своём месте. Я бы так никакой девке не позволил над собой издеваться, как она над ним…
– Ой, не говори, чего пока не знаешь, – в первый раз за весь разговор сказал Миша Диме, как старший брат. – Я думаю, что мне ещё доведётся посмотреть, как грозный прокурор покорно позволит из себя вить верёвки. Ох, влюбишься, брат, посмотришь тогда!
– Не дождутся! – сказал Дима.
И Миша удовлетворённо почувствовал в своём брате совсем ещё неопытного и, в сущности, юного человека.
Они ещё поболтали, договорились о созвоне.
– Ну, давай, Дима, буду ждать звонка. Если не дождусь, сам буду звонить. Спасибо, брат.
– Да не за что пока. Не забудь, через две недели я прилечу в Москву. Выбери денёк, точнее, вечерок.
* * *
Аня и дочери пекли пирог. С кухни доносились их голоса и смех девочек, оттуда летел по всей квартире и запах, чудный запах готовящегося яблочного пирога. Но Миша своего любимого пирога не хотел.
Он сердито и отрешённо сидел на диване и не мог справиться с ожиданием телефонного звонка. Миша с раздражением вспомнил, что дал обещание Володе прийти к нему в студию в воскресенье вечером. Он решил не ходить к нему. Он не хотел оставлять девочек одних. Но, с другой стороны, он понимал, что хорошо было бы сходить с Аней куда-нибудь для примирения, даже к Володе в студию. Но если идти с Аней, то как оставить дочек?
Миша понимал, что надо бы позвонить Володе и предупредить, что он прийти не сможет. Однако он не хотел звонить Володе заранее. Он знал, что тот будет уговаривать, канючить, мол, как же можно без Миши, как обойтись без его партий на клавишах? «Володя умеет канючить, – подумал он. – Попозже позвоню и совру что-нибудь значительное. Не пойду туда. Там будет много фальши по отношению к Юле».
Тут он вспомнил то, что ему рассказала Аня про Юлину соседку и телевизор. Он почувствовал, что это воспоминание вызвало в нём раздражение и нежелание об этом думать. Ему показалось, что все его поиски причины Юлиной смерти были давно и были глупостью. Он понял, что не хочет узнать то, что Юля за два дня до своего последнего поступка отдавала телевизор соседке и уже была готова, уже приняла своё страшное решение. Он не хотел быть уверенным в том, что она заранее подготовилась и жила со своим решением, пусть даже последние два дня. Ему неприятно было бы убедиться в том, что Юля всё продумала, но не оставила никому никакого письма или хотя бы записки. Никому из своих самых близких людей. А может быть, она не считала никого близкими в последние дни? Это было обидно и горько. Так что, рассказ про телевизор сердил Мишу. Он чувствовал, что начал на Юлю сердиться. А ему не хотелось на неё сердиться. И знать уже тоже ничего, кроме того, что уже знал, не хотелось. Ему хотелось как можно скорее разделаться со свежей и реальной проблемой, которая его пугала и беспокоила. Ему хотелось успокоиться, объясниться с женой, перевести дух и всё. Проблемы в Петрозаводске и любые производственные дела казались такой ерундой и мелочью по сравнению с напряжением, которое царило дома. И причины Юлиной смерти быстро сползали для Миши туда же, в мелочи и ерунду. А он не хотел так думать о Юле.
Он твёрдо решил позвонить Валентине и попросить её не обращаться ни в какую туристическую фирму ни с какими вопросами и вообще ничего больше про Юлю не выяснять. Он решил ей позвонить немедленно и не ждать понедельника, опасаясь, что забудет, а Валентина не забывала ничего.
Но не успел Миша совершить задуманный звонок, как его телефон наконец-то издал сигнал. Этот сигнал прозвучал так громко, что Миша сразу подумал: «Закончится эта канитель, заменю сигнал на какой-нибудь другой. Ненавижу теперь этот сигнал!»
Номер был не определён. Миша напрягся, сжал губы и пошёл в спальню. Он готовился ругаться и давать серьёзный отпор. Аня и дочки не должны были слышать на кухне тех слов, которые он хотел сказать. Телефон в руке надрывался.
За дверью в спальне он встал, откашлялся и поднёс телефон к уху.
– Слушаю, – сказал он металлическим голосом.
Ответа не последовало. Он стоял и ждал секунд пять.
– Я слушаю, – повторил Миша, – будешь говорить?
Никто ему не ответил.
– Ну что это за детские выходки? – постарался как можно брезгливее сказать Миша. – Что теперь так будешь пытаться меня запугивать? Ну?! Говорить-то будем…
Тут Миша понял, что его никто не слушает, что он говорит в пустоту. Он взглянул на телефон и увидел, что звонивший, видимо, вообще ничего не слышал, а отключился сразу, возможно, даже не дождавшись Мишиного ответа.
– Чччёрт! Чёрт, чёрт, падла!.. – сквозь сжатые зубы выругался Миша.
«Не хватало ещё звонков и молчания, – подумал он. – Это уже совсем ни на что не похоже! Издёргался я совсем».
Он чувствовал, что гнев душит его, что ещё немного – и он сорвётся на кого-нибудь или на что-нибудь. Телефон сработал снова. «Ну? Что теперь будешь делать? Будешь молчать или скажешь что-нибудь?» – чуть ли не скрипя зубами подумал Миша.
Но звонил Сергей. Его номер определился.
– Тьфу ты!.. – вырвалось у Миши, и он поднёс телефон к уху. – Привет, – сказал он.
– Здорово, Миша! – услышал Миша серьёзный голос Сергея. – Ну что, звонили тебе ещё? Есть какие-то новости?
– Да вот только что был звонок с неопределённым номером. Позвонили, но ничего не сказали. Может быть, связь оборвалась, а может, новая тактика. Я не понял. А так всё по-прежнему.
– Ну это что-то как-то несолидно. Звонить и молчать… Как-то не по-взрослому.
– Вот и я о том же. Но от этого легче не становится. Нервы на пределе уже. Да и жене надо что-то объяснять. Я ей сказал, что сегодня мы на домашнем аресте. Такие дела. А ты как?
– А я-то что? Я в порядке. Сегодня с утра хотел на мотоцикле покататься. Время тянется так, что не знаю, куда себя девать. А тут погодка, видишь, какая. Всё. В этом году уже не покатаешься. А так хотелось. Воскресенье, утро, машин мало, можно было дать гари. Но увы.
– Да. Погодка не очень. Но на эту осень жаловаться грех. Побаловала нас осень в этом году. Видимо, хватит.
– Миша, я тебе не про погоду хотел сказать. Я вот что подумал… Что-то всё равно чувствую себя перед тобой виноватым и хочу хоть как-то помочь. Давай я посажу в какую-нибудь скромную машинку своего начальника охраны с каким-нибудь его пареньком, и пусть они у твоего дома подежурят. Пусть посмотрят, принюхаются. Ясно будет хотя бы, караулят тебя или нет. Да и так присмотрят. Спокойнее будет и тебе, и мне.
– Сергей! Дорогой! Ну зачем это всё? Не надо устраивать целый детектив из этого. Брось ты.
– Ну надо же что-то делать. Я уже в эту историю твою влез. Дай мне хоть как-то действовать. К тому же я всё равно их уже к тебе послал. Если увидишь старенькую белую машину у себя во дворе и в ней двух парней, не волнуйся – это мои.
– Сергей! Я серьёзно тебе говорю! Не надо из этой и без того идиотской истории делать плохую комедию. Отмени всё.
– Не отменю. Дай ребятам в серьёзное задание поиграть. Мой начальник охраны знаешь как обрадовался! Им же в кайф, ты пойми. Они же профессионалы, им работать хочется. Не лишай людей радости. Что тебе, жалко, что ли? Пусть посидят у тебя возле дома. Не надо было мне тебе говорить об этом. Сказал только, чтобы ты их самих не испугался.
– Ну, Серёга, ты неугомонный, – сказал Миша сердито, скрывая то, что ему на самом деле приятна забота. – Скажи, а если я выйду и скажу, чтобы они уезжали, они послушаются?
– Конечно нет! Кто ты им такой? Задание получено от меня, а я его не отменю. Успокойся и не думай о них. А вдруг они чего-нибудь высмотрят? А если не высмотрят и этот телефонный террор продолжится, то завтра будем подключать другие силы и средства. Всё, Миша! Я завёлся. И, кстати, что я хотел тебя спросить… Ты сказал, что Соня просила позвонить ей вечером. А это во сколько? Что значит для неё вечер?
– Так вот зачем ты звонил! – усмехнулся Миша. – А как издалека заходил! Теперь мне всё понятно.
– Тебе ни черта не понятно. Не обижай меня. Тебе не понятно, что со мной делается уже третий день. Я бы твоего этого любителя телефонных разговоров смог бы просто руками голыми задушить сейчас. Мне что угодно теперь, лишь бы делать. Силушку девать некуда. Распирает меня. Как-то надо до вечера дожить. Вот на мотоцикле хотел, но погода…
– А ты в бассейн пойди, охладись и поплавай.
– Да я-то пойду. Уже собрался, поплаваю. Но всё-таки, во сколько мне звонить ей? Во сколько у неё вечер?
– Дружище! Я не эксперт по Соне, – сказал Миша почти весело.
– Не умничай, Миша! Прошу тебя! Если позвоню в девять, это нормально?
– Думаю, нормально. Девять – это точно вечер.
– А если в восемь?
– Отстань, Серёга!
– Хорошо, позвоню в полдевятого. А потом можно тебе позвонить?
– Зачем?
– Ну… Рассказать, как мы поговорили. Я думал, тебе интересно. Я чувствую, что мне нужно будет с тобой поделиться. Знаешь, я совсем ничего не пойму. Так меня накрыло.
– Ну тогда звони. Только не очень поздно.
– А я тебе ещё до этого позвоню. Скажу, что там мои агенты нанюхали. Ага?
– Хорошо. Делай, как знаешь.
– А в понедельник, то есть завтра, давай-ка в спортзал. А то вы с Сёпой расслабились. Надо традиции поддерживать.
– Посмотрим. Давай, пока.
– Не прощаюсь. Позвоню.
Закончив говорить, Миша стоял и сам себе спокойно улыбался кривой, задумчивой улыбкой. Этот разговор и повеселил его, и успокоил немного, и ещё дал понять то, что он сам уже успел привыкнуть к этой ситуации. Он удивился тому, как быстро получается привыкать ко всему, даже к жизни в состоянии тревоги, страха и неизвестности.
«Ну и неделька выдалась, – подумал он. – Этих приключений, а главное, переживаний с лихвой хватило бы растянуть на один нормальный средний год. И то год можно было бы назвать нелёгким». Он тяжело вздохнул.
Дверь в спальню, где он стоял, приоткрылась.
– Папа, – сказала Катя, заглянув в дверь, – мама зовёт пробовать пирог. Он такой красивый у нас получился.
* * *
На кухне пахло праздником. На столе лежало полотенце, а на полотенце на чёрном противне плоский, румяный, красивый пирог.
– Яблоки не совсем те, что надо. Надо было на рынок за яблоками съездить, – сказала Аня, когда Миша зашёл на кухню, сказала, на него не глядя. – Но получилось нарядно.
– Анечка, девочки, очень красиво получилось, – сказал Миша, – я чуть попозже его попробую. Я не люблю сильно горячий. Пусть маленько остынет. Ладно?
– Папа, он горячий вкуснее, – азартно сказала Катя, – мы старались.
– Мы старались, – стоя на стуле, громко сказала Соня.
Чай был уже готов. Соня только два раза куснула свой кусок пирога, сказала, что очень вкусно, и убежала с кухни. Вскоре из детской донеслись звуки мультфильмов. Пили чай и ели пирог почти молча. Пирог удался не очень. Обычно он у Ани получался нежнее и как-то сочнее. Миша быстро доел свой кусок. Поблагодарил и раздумывал, чем себя занять. Он вспомнил, что собирался позвонить Валентине. Тогда он встал из-за стола.
– Не очень удачно получился, – печально сказала Аня, – тесто не то, да и яблоки тоже. Но ничего. Что не доедим, завтра возьму на работу. Там уйдёт.
– А по-моему, отлично получился, – сказал Миша и пожал плечами, – правда, Катюша?
– Правда, папа, – ответила Катя, явно скучая над своим куском.
– Не умеете вы обманывать, – ответила Аня, – выматывайтесь с кухни.
Слово «выматывайтесь» согрело Мише сердце.
– Папа, пойдём лошадь нашу рисовать! – радостно отодвинув свою тарелку, почти прокричала Катя.
– Пошли. Неси карандаши и альбом на стол к дивану, – сказал Миша, глядя на Аню. – Спасибо, милая. Пирог и правда не совсем удался, но запах!.. И девчонки были счастливы.
Аня ничего не ответила, доедая свой кусочек пирога и гладя прямо перед собой.
* * *
Катя удобно устроилась рядом с Мишей на диване и внимательно смотрела за тем, как он рисует. А он совсем не хотел рисовать. Но делать было нечего. Он решил быстренько закончить рисунок и поэтому работал карандашом уверенно и чётко, без проработки мелких деталей и теней. Но Кате всё равно нравилось.
– А крылья можно нашей лошади нарисовать? – спросила она.
– Тогда это будет уже не лошадь, – ответил Миша, продолжая работать.
– А кто?
– Пегас. Так называется конь с крыльями. И таких в жизни не бывает. А у нас с тобой настоящая лошадь.
– А я видела на картинке, что бывает, – сказала Катя твёрдо и серьёзно.
– На картинке бывает. Но у нас с тобой лошадь бежит, а не летит.
– А может быть, она разбегается, чтобы полететь…
В этот момент телефон подал ненавистный Мише сигнал.
– Катюша, пойди к себе в комнату, мне кто-то звонит. Я поговорю, и продолжим.
Катя со вздохом пошла в детскую, а Миша достал телефон и взглянул на него. Номер определился, но это был незнакомый набор цифр. Миша ответил.
– Да-а, – как обычно, слегка растягивая звук, сказал он.
– Алё, – услышал он мужской голос.
– Я вас слушаю, – сказал Миша.
– Алё, это Михаил? – голос был молодой и грубоватый.
– Кто это, простите?
– Это Михаил? – упрямо повторил голос.
– Да, это Михаил. А с кем я разговариваю? – спросил Миша строго.
– Мне сказали сказать… – говорящий запнулся. – В общем, были проблемы. А теперь претензий нет…
– С кем я говорю? – почти закричал Миша.
Говоривший откашлялся. По тому, как он говорил, было ясно, что разговор не является его любимым делом.
– Мне сказали передать, – ответил молодой, грубый голос, – что была ошибка… Короче, больше претензий нету. И звонить больше никто не будет…
Миша вскочил с дивана. Он всё понял. Сильнейшее возмущение и гнев просто подкинули его с места.
– А извиниться, попросить прощения вас не попросили? Вам не кажется, что в таких случаях надо как мини…
Он, забыв обо всём, прокричал последние слова во весь голос, но остановился на полуслове, услышав, что звонивший отключился. Миша, плохо соображая, что делает, быстро вызвал тот номер, с которого ему только что звонили. Ждать ответа пришлось несколько секунд.
– Алё, – услышал он тот же молодой голос.
– Не смейте прерывать разговор, – начал Миша самым решительным и ледяным голосом, на какой только был способен, – вы только что мне звонили и грубо недослушали меня. Я хотел бы вам сказать, чтобы вы передали тому, кто вам поручил мне позвонить… Что в таких случаях принято извиняться, и делать это лучше лично, а не давать поручения. Передайте вашему…
Он понял, что его уже не слушают, что разговор снова прерван. Он стоял с телефоном в руке оглушенный, оскорблённый и беспомощный, как обрызганный грязью быстро проехавшей мимо и умчавшейся машиной.
– Папа! Ну давай дальше рисовать! – услышал он Катин голос. – Ты же уже поговорил по телефону.
– Катюша, милая! – ответил он рассеянно. – Давай чуть позже. Дорисуем мы твою лошадь. Обязательно.
– Что-то стряслось? – появилась из кухни Аня. – Ты кричал.
– Нет, Анечка. Как раз таки всё утряслось. Теперь всё хорошо. Я просто тут понервничал, не сдержался. Извини. Но теперь всё хорошо. Ты не помнишь, во сколько Володя назначил встречу в студии? Давай сходим, Анечка! Давай пойдём вместе.
– Вика говорила, что собираются все к семи.
* * *
Он сидел в гостиной один на диване и смотрел на незаконченный рисунок. Аня и девочки что-то делали в детской. Миша взял карандаш и закончил лошадь быстро и чётко.
– Ну вот и всё, – пробормотал он совсем тихо, – вот и закончилось приключение. Ты хотел спокойствия? Пожалуйста… получи спокойствие.
Он не мог прийти в себя. Тишина навалилась на него, и он не знал, что с ней делать. Всё то, что мешало жить, пугало, тревожило, требовало объяснения и разгадки, закончилось. Закончилось в один миг и без его участия. Сжатая в нём до предела пружина требовала разжатия и выплеска, а делать было нечего, искать нечего, бороться не с кем. И даже лошадь лежала перед ним на столе дорисованная.
– Ну ничего, завтра на работу, как на праздник, – сам себе сказал он слова, которые его совсем не утешили.
Со всей ясностью представилась Мише дорога на работу, понедельник, забитые машинами столичные магистрали, лестница на этаж, где в его офисе, в его кабинете, на его столе горит утром настольная лампа, а в ящике стола лежит книга писателя Фицджеральда. А потом зазвонят телефоны, Валентина сварит кофе, разговоры, бумажки, люди. Отчётливо представился Мише Леонид с кислой физиономией, что-то толкующий о Петрозаводске.
– Петрозаводск!.. – вдруг сказал Миша почти в полный голос. – Петрозаводск… А это мысль! Сейчас попробуем…
Он с таким оцепенением и ужасом рассматривал в своём воображении картинку понедельника, что выбившее его из этого оцепенения слово «Петрозаводск» прозвучало для него в первый раз благозвучно. Миша взял телефон.
– Валентина! Прости, что беспокою в воскресенье, но есть срочный вопрос.
– Слушаю, шеф, – услышал он весёлый голос Валентины, – что-то случилось?
Было слышно, что она говорит, находясь в компании. Звучали голоса, смех, детские возгласы.
– Валя, я тебя не отвлекаю?
– Ну так, немножко, – ответила она весело. – Я тут на дне рождения моего крестника. Сейчас отойду от стола, подождите, – шум застолья сначала усилился, а потом затих. – Всё. Я вас слушаю.
– Валя, тут такое дело. Я просил тебя переделать билет в Петрозаводск с понедельника на среду. Так вот, Валечка, это очень и очень важно, поэтому я и беспокою тебя сейчас. Можно всё поменять обратно? Мне необходимо лететь завтра. Подчёркиваю, это очень важно! Как думаешь, сейчас возможно что-то сделать?
Валентина помолчала несколько секунд, потом усмехнулась.
– Шеф, дорогой! – сказала она веселее прежнего. – Я немножко уже выпила, извините. Скажите, после того, что я вам сейчас скажу, вы меня не уволите?
– Валентина! – стараясь не нервничать, сказал Миша. – Я себя раньше уволю, чем тебя.
– Мне страшно вам признаться, – она почти смеялась, – и рухнуть в ваших глазах с пьедестала работника, который ничего не забывает, но я забыла поменять ваш билет. У вас по-прежнему есть бронь на понедельник. А теперь казните меня. В первый раз такое. Закрутилась, что ли? Или старею наконец-то.
– Я всегда тобой гордился, Валентина, – сказал он облегчённо, – во сколько вылет и как взять билет?
– Вылет в десять пятнадцать, это я помню точно, а вот какая авиакомпания, не помню. Билет возьмёте в аэропорту Шереметьево прямо в кассе авиакомпании. За полтора часа до вылета спокойно возьмёте по паспорту. Да что я вам объясняю. Утром я позвоню вам и скажу, в кассу какой компании подойти.
– Гениально! – уже и сам весело сказал Миша. – Вернусь в среду. Всем нужно будет сообщить, всё перенести или отменить. Особо прошу предупредить преподавателя английского.
– Всё сделаю, не впервой. Но как же я могла забыть-то, а? Я в шоке, Михаил Андреевич.
– Вот, Валя, ты даже забываешь гениально! Ну что? Всё. Договорились. Возвращайся к столу. А то там без тебя, как и во всех делах, никакого веселья, наверное. В восемь тридцать утра жду твоего звонка. Буду уже в аэропорту.
– Спасибо, шеф! До утра.
* * *
Потом он позвонил Лёне, тот сразу разволновался из-за неожиданности воскресного звонка. Миша сказал ему, что полетит в Петрозаводск, как тот и хотел, уже утром. Лёня очень обрадовался и засуетился. Миша распорядился, чтобы Лёня приехал за ним в семь тридцать утра, привёз ему документы и все материалы по Петрозаводску и отвёз его в аэропорт. По дороге нужно было всё обсудить и подготовиться. Ещё он дал указание, чтобы Лёня немедленно звонил в Петрозаводск всем тем, с кем вёл переговоры, и чтобы в понедельник там были готовы к тому, что Миша прилетит, чтобы его встретили и назначили встречи и время. Лёня стал суетливо задавать какие-то вопросы, но Миша оборвал его и сказал, что они утром всё обсудят, но Лёня должен выполнить все поручения, доложить обо всём утром, а ещё он не должен опоздать и приехать в семь тридцать утра. Об этом просить Лёню было излишне, он не опаздывал никогда, но Миша попросил.
От воодушевления и азарта Миша заходил по комнате. Нужно было сделать ещё несколько звонков. Он вспомнил про парней, которых Сергей послал дежурить к нему во двор. Он хотел выглянуть и посмотреть, где стоит белая машина, но за окном дождь со снегом превратились в сплошной мокрый снег. Миша не пошёл на балкон. Он просто позвонил Сергею. Сергей ответил не сразу. А когда ответил, говорил запыхавшись.
– Миша, что-то случилось?
– Ты чего так дышишь? Убегал от кого-то? – в прекрасном расположении духа спросил Миша.
– Скорее, уплывал. Но от того, что со мной происходит, не уплывёшь и не убежишь. Чего позвонил?
– Да, Серёга! Понимаю тебя! Понимаю и завидую. Ты даже не понимаешь, как тебе повезло.
– Ты чего такой весёлый? Выпил с горя или от страха с ума сошёл?
– Не пил ещё. Вот что, дружище, снимай свой пост у меня во дворе. История закончилась.
– Как закончилась? – изумился Сергей.
– А вот как. Позвонили, извинились и сказали, что ошибочка вышла. Тема закрыта.
– Вот так да! Позвонили и извинились? Жаль! А я тут уже такие планы наметил. Разработал целую операцию. Жаль, жаль! Чем заняться-то теперь? А ты отомстить за обиду не хочешь?
– Да нет, всё. Тема закрыта. Забудь. Всё хорошо. Завтра, кстати, я в спортзал не смогу. Утром улечу до среды по делам.
– Жаль, Миша, жаль. Зря ты так. Ну ладно, снимаю пост. А если я всё-таки Соне в восемь позвоню, это будет не рано?
– Да звони, когда хочешь! – сказал Миша, усмехнувшись.
– Боюсь, Миша. Ох, боюсь! Но я ей позвоню, а потом тебе, ладно?
– Звони, старик. Если невмоготу, звони.
* * *
Миша взбудораженно ходил по комнате от дивана к балконной двери. Он не мог найти себе места. На часах было всего три часа дня. Он решил пойти к Володе в студию, пойти ненадолго. Зайти, отметиться и уйти. Главное, с Аней. И тогда всё наладится окончательно. Но до того, как надо было выйти из дома, оставалось ещё много времени. Миша держал свой телефон в руке и думал, кому бы позвонить. «Позвоню-ка я Соне, – придумал он. – Позвоню ей. Мне она не сказала, когда звонить, значит, могу сейчас. А позвоню-то я ей в последний раз! Всё. Наша лирическая история с ней закончилась», – подумал он без сожаления, но и не без трепета.
– Соня, привет! – сказал он, стоя с телефоном у балконной двери и глядя на ненастье за стеклом.
– Здравствуй, Миша, – был спокойный ответ.
– Вот, звоню предупредить. Телефон твой я Сергею дал. Он тебе будет звонить вечером, как ты и сказала. Ох, Соня, что ты делаешь с мужиками!
– Мишенька, я не очень могу говорить. Я за рулём, еду домой от мамы.
– Да я, собственно, всё сказал, что хотел. Он будет тебе звонить.
– Очень хорошо, пусть звонит, – всё так же спокойно ответила она.
– Вот и закончилась наша странная, непроговорённая история. И можно сказать, что мы прошли по грани, – сказал Миша, оглядываясь, нет ли рядом Ани.
– Миша! Я за рулём, погода ужасная, видимости никакой, снег лепит в стекло. Давай потом поговорим.
– Давай. Извини! Только «потом» не будет. Но это не беда. Пока. Ты чудесная!
– Пока, Миша.
Этот разговор Мишу вывел из состояния возбуждённой радости и энергичного подъёма сил. Его задело. Он подумал, подумал и не признался себе, что это ревность его огорчила. Он подумал ещё и решил, что это точно не ревность.
– Чёртово самолюбие! – сказал он себе тихо. – Хотя какая разница? Ревность, самолюбие: не один ли чёрт? Эх, Соня, Соня.
Он постоял ещё немного, глядя в окно. Дальних домов и кусочка проспекта видно не было. И шума, долетавшего всегда с проспекта, тоже не было слышно. Снег мокрый и не уютный тяжко опускался на столицу, обрезая обзор и обрубая все звуки своей пеленой и шелестом.
Потом он позвал Аню из детской на кухню. Они сели за стол.
– Ничего не подумай лишнего, – сказал ей Миша, глядя на свои руки, лежащие на столе, – но я завтра утром полечу в Петрозаводск. Планировал полететь в среду, но понял, что тянуть не стоит, и полечу завтра. А в среду уже вернусь. Не волнуйся, там ничего страшного и опасного. Там исключительно производственные проблемы. А та история, которая меня напугала и из-за которой я предпринял меры безопасности… – Миша горько усмехнулся, – эта история закончилась, как и началась, неожиданно. Просто, Анечка, нарвался я случайно на дурацкое приключение. Потом расскажу, вместе посмеёмся. Вот что я хотел тебе сказать.
– Понятно, – ответила Аня очень спокойно, глядя на него, – во сколько летишь?
– В семь тридцать утра за мной заедет Лёня и отвезёт в аэропорт. Во сколько в среду вернусь, ещё не знаю. Расписание не посмотрел.
– Я тебе не сказала, я же машину свою стукнула.
– Когда?
– В пятницу. С работы ехала и стукнула. Но не сильно, издалека даже не видно. Но я расстроилась.
– Ты поэтому мою брала?
– Миша! Ну это свинство! Я же тебе говорила, мою заблокировал какой-то…
– Извини, милая! Извини.
– Обидно, что сама же виновата. И ситуация была неприятная. Я испугалась. Автобус впереди так резко…
Мишин телефон издал опостылевший звук. Миша скривился. Звонил Стёпа.
– Это Стёпа звонит. Извини, Анечка!