1 2 3 4 5 
— Еще как войду! — прорычал Хэнк.
   
Швырнув кнут Рою, он спрыгнул с крыльца, бросился к поленнице у сарая и выдернул из колоды тяжелый топор с двухсторонним лезвием.
   
— Поаккуратней с топором, — предупредил Инек. — Он у меня уже давно, и я к нему привык.
   
Хэнк даже не ответил. Он поднялся на крыльцо и встал перед дверью, широко расставив ноги.
   
— Ну-ка отойди, — сказал он Рою, — а то размахнуться негде.
   
Рой попятился.
   
— Постой, — сказал Инек, — ты что, собираешься рубить дверь?
   
— Вот именно, черт побери!
   
Инек кивнул с совершенно серьезным видом.
   
— Что такое? — спросил Хэнк.
   
— Ничего, все в порядке. Можешь попробовать, если очень хочется.
   
Хэнк изготовился, крепко ухватившись за рукоять. Сверкнув сталью, топор взлетел у него над плечом, и Хэнк обрушил на дверь страшный удар.
   
Топор коснулся поверхности и так резко отскочил, просвистев всего в дюйме от ноги Хэнка, что того даже развернуло на месте. Несколько секунд он просто стоял с глупым выражением лица, держа топор в вытянутых руках, и глядел на Инека.
   
— Можешь попробовать еще раз, — предложил тот.
   
Хэнка охватила ярость. Лицо его налилось кровью.
   
— И попробую, клянусь богом! — крикнул он, опять повернулся лицом к дому и взмахнул топором, но на этот раз ударил не по двери, а рядом, по окну. Послышался высокий вибрирующий звон, и в воздухе пронеслись обломки сверкающей стали.
   
Присев и отскочив в сторону, Хэнк выпустил топор из рук. Он упал на доски крыльца и перевернулся. Вместо одного из лезвий торчали лишь короткие зубья блестящего на изломе металла. На окне не осталось даже царапины.
   
Хэнк некоторое время стоял, разглядывая сломанный топор, словно все еще не мог поверить в случившееся. Затем молча протянул руку, и Рой вложил в нее кнут. Они вместе спустились по ступеням, остановились внизу и уставились на Инека. Рука Хэнка нервно сжимала рукоять кнута.
   
— На твоем месте я бы этого не делал, Хэнк. У меня очень хорошая реакция, — сказал Инек, поглаживая приклад. — Я отстрелю тебе руку, прежде чем ты успеешь взмахнуть кнутом.
   
— Ты спутался с дьяволом, Уоллис, — произнес Хэнк, тяжело дыша, — и моя дочь тоже. Вы оба заодно. Я знаю, что вы то и дело встречаетесь в лесу.
   
Инек молчал, наблюдая за отцом и сыном одновременно.
   
— Помоги мне бог! — вскричал Хэнк. — Моя дочь ведьма!
   
— Советую тебе вернуться домой, — сказал Инек. — Если я найду Люси, я ее приведу.
   
Никто не двинулся с места.
   
— Мы еще встретимся, — пригрозил Хэнк. — Я знаю, что ты спрятал мою дочь где-то здесь, и я тебе это припомню!
   
— Когда пожелаешь, но только не сейчас, — ответил Инек и угрожающе повел стволом винтовки. — Проваливай. И чтобы я больше вас здесь не видел. Ни того, ни другого.
   
Они постояли в нерешительности, глядя ему в лицо и пытаясь угадать, как он теперь поступит.
   
Затем повернулись и, держась рядом, пошли вниз по холму.
  
  
   
    
18
   
   
Их бы пристрелить обоих, как они того заслуживают, думал Инек. Носит же таких земля! Он перевел взгляд на винтовку и заметил, как крепко его руки сжимают оружие. Белые, онемевшие пальцы буквально вцепились в гладкое коричневое дерево.
   
Инек судорожно вздохнул, борясь с клокочущей, грозящей вырваться наружу яростью. Если бы они остались чуть дальше, если бы он не прогнал их от дома, ярость наверняка победила бы. И все могло быть гораздо хуже. Инек сам удивлялся, как ему удалось сдержаться. Но, слава богу, удалось.
   
Потому что и без того все плохо.
   
Фишеры скажут, что он сумасшедший, что он прогнал их, угрожая оружием. Они могут даже заявить, что он увел Люси и держит у себя против ее воли. Эта семейка ни перед чем не остановится, чтобы напакостить ему как только можно.
   
Никаких иллюзий на этот счет Инек не питал, поскольку прекрасно знал такой тип людей, мелких и мстительных. Маленькие ядовитые насекомые.
   
Стоя у крыльца, он глядел Фишерам вслед. Даже странно, как такая замечательная девушка могла появиться в этом гнилом семействе. Может быть, ее несчастье помогло ей защититься от их влияния, может, именно поэтому она не стала одной из них. Не исключено, что, если бы Люси разговаривала с ними, слушала их, она со временем стала бы такой же никчемной и озлобленной, как все Фишеры.
   
Конечно, он совершил ошибку, вмешавшись в их конфликт. Человек, на котором лежит такая ответственность, не должен вмешиваться в подобные дела. Слишком велика может быть потеря, и поэтому ему следует держаться в стороне от всяких скандалов.
   
Но разве у него был выбор? Разве мог он отказать Люси в защите, когда она прибежала вся в крови от побоев? Разве мог он не откликнуться на ее мольбу, застывшую в испуганном, беспомощном взгляде?
   
Может быть, следовало поступить по другому, думал Инек. Умнее, осторожнее. Но времени на размышления не было. Его хватило только на то, чтобы отнести Люси в дом, спрятать от опасности и выйти к ее преследователям.
   
Теперь Инек понимал, что лучше всего, возможно, было бы не выходить из дома вообще. Если бы он остался на станции, не случилось бы того, что случилось.
   
Он поддался чувству, вышел им навстречу. Совершенно естественный для человека поступок, хотя и не самый умный. Но он уже сделал это, все позади, и теперь уже ничего не поправишь. Если бы все повторилось снова, он поступил бы иначе, но такой возможности ему не представится.
   
Инек тяжело повернулся и пошел в дом.
   
Люси сидела на диване, держа в руке какой-то сверкавший предмет. В глазах ее светился восторг, а на лице было такое же трепетное, сосредоточенное выражение, как в то утро в лесу, когда на пальце у нее сидела бабочка.
   
Он положил винтовку на стол и остановился, но Люси, должно быть, заметила краем глаза какое-то движение и взглянула в его сторону. Затем снова занялась той блестящей штуковиной, что она держала в руке.
   
Инек увидел, что это пирамидка из шариков, но теперь все они медленно вращаются — одни по часовой стрелке, другие против — и сияют, переливаясь своими особенными цветами, словно внутри у каждого из них скрывается источник мягкого, теплого света.
   
У Инека даже перехватило дыхание — так это было красиво и удивительно; удивительно, потому что он давно пытался разгадать, что это за вещица и для чего она предназначена. Он обследовал ее, наверно, раз сто, не меньше, колдовал над ней часами, но так и не обнаружил никакой зацепки. Скорее всего, решил он, это просто красивая вещица — любоваться, и только, — однако его не оставляло ощущение, что у нее все-таки есть какое-то назначение, что каким-то образом пирамидка должна действовать.
   
И вот теперь она действовала. Инек так долго пытался ее разгадать, а Люси взяла эту штуковину в руки первый раз, и тут же все заработало.
   
Он заметил восторг, с каким она глядит на пирамидку. Может быть, она знает и ее назначение?
   
Инек подошел к Люси, тронул за руку и, когда она подняла на него взгляд, снова отметил про себя, каким счастьем и радостным волнением сияют ее глаза.
   
Он указал на пирамидку, потом постарался изобразить вопрос, мол, знает ли она, для чего эта игрушка предназначена.
   
Но Люси его не поняла. А может, и поняла, да только знала, что объяснить будет невозможно. Люси протянула руку к столику с сувенирами, пальцы ее снова затрепетали, как тогда у родника, с бабочкой, и она даже как будто попыталась рассмеяться — во всяком случае, такое у нее было выражение лица.
   
Прямо как ребенок, подумал Инек. Ребенок перед полным ящиком новых, удивительных игрушек. Интересно, что она в них нашла? И потому ли только она рада, что увидела сразу столько красивых незнакомых вещей?
   
Инек устало повернулся и пошел обратно к столу. Взял винтовку и повесил на стену.
   
Люси не положено находиться на станции. Ни одному человеку, кроме него, не положено находиться здесь. Приведя ее сюда, он нарушил негласную договоренность с инопланетянами, поручившими ему работу смотрителя. Оправдывало его в какой-то мере лишь то, что к Люси эти вполне понятные запреты относились меньше, чем к кому-либо другому: она ничего не могла рассказать о том, что увидела на станции.
   
Но он знал, что ей нельзя здесь оставаться. Ее нужно отвести домой. Если она не вернется, обязательно начнутся поиски. Пропала глухонемая девушка, и к тому же еще красивая.
   
Через день-два об этой истории обязательно пронюхают газетчики. Сообщения о том, что Люси до сих пор не найдена, напечатают во всех газетах, об этом объявят по радио, по телевидению, и вскоре в окрестных лесах появится множество поисковых отрядов.
   
Хэнк Фишер наверняка расскажет, как он пытался разбить дверь топором, после чего обязательно найдутся желающие сделать то же самое, и вот тут-то все и начнется.
   
Инека даже пот прошиб, когда он представил себе, что тогда произойдет.
   
Все долгие годы, что он хоронился от людей, стараясь быть незаметным, будут потрачены впустую. О таинственном старом доме на вершине холма станет известно всему миру, и к нему устремятся тысячи любопытных.
   
Он подошел к шкафу, где хранилась заживляющая мазь, присланная ему вместе с другими лекарствами из Галактического Центра. Открыв маленькую баночку, Инек увидел, что там осталось еще больше половины. Он, конечно, пользовался мазью все эти годы, но понемногу. Да и необходимость такая возникала довольно редко.
   
Вернувшись к дивану, где сидела Люси, он показал ей, что у него в руках. Затем жестами объяснил, что собирается сделать. Она расстегнула платье, стянула его с плеч, и Инек наклонился, чтобы разглядеть раны. Кровь уже не текла, но кожа вокруг покраснела и воспалилась.
   
Он осторожно втер мазь в оставленные кнутом длинные рубцы. Люси исцелила бабочку, подумалось ему, а вот себя вылечить не может.
   
Пирамидка на столе перед ней все еще светилась и вспыхивала, разбрасывая цветные всполохи по всей комнате.
   
Игрушка оказалась действующей. Узнать бы еще теперь, для чего она все-таки предназначена.
   
Шарики в пирамидке светились и вращались, но, кроме этого, ничего не происходило.
  
  
   
    
19
   
   
Улисс появился, когда сгущающиеся сумерки уже готовились уступить место ночи. Инек и Люси только-только закончили ужин и еще сидели за столом, когда послышались его шаги.
   
Инопланетянин остановился. В полумраке комнаты он больше обычного походил на жестокого клоуна. Его гибкое, словно текучее тело, казалось, было обтянуто дубленой оленьей кожей. Пятна на теле слабо люминесцировали, а резкие черты лица, гладкий лысый череп и острые приплюснутые уши придавали ему зловещий, даже устрашающий вид.
   
Если не знать о его мягком характере, подумал Инек, можно сойти с ума от страха, увидев такое создание.
   
— Мы ждали тебя, — сказал Инек. — Кофейник уже кипит.
   
Улисс в нерешительности шагнул вперед и тут же остановился.
   
— Я вижу, ты не один. Насколько я могу судить, это человек Земли…
   
— Не беспокойся.
   
— Существо противоположного пола. Женщина, верно? Ты нашел себе жену?
   
— Нет, — ответил Инек, — она мне не жена.
   
— Все эти годы ты действовал мудро, — произнес Улисс. — В твоем положении завести семью — это не самый осторожный поступок.
   
— Не беспокойся. Эта девушка страдает серьезным недугом: ей не дано ни слышать, ни говорить.
   
— Это болезнь?
   
— Да. Она с самого рождения лишена слуха и голоса. И поэтому не сможет никому рассказать о том, что здесь увидела.
   
— А язык жестов?
   
— Она его не знает. Отказалась учиться.
   
— Вы друзья?
   
— Да, уже много лет, — ответил Инек. — Она искала у меня защиты — отец избил ее кнутом.
   
— Отец знает, что она здесь?
   
— Он так думает, но доказать не может.
   
Улисс медленно выступил из тени и остановился в круге света от лампы. Люси взглянула на него, но ни страха, ни отвращения на ее лице не отразилось. Она даже не вздрогнула, взгляд ее оставался ровным и безмятежным.
   
— Как спокойно она ко мне отнеслась, — заметил Улисс. — Не убежала и не закричала.
   
— Крикнуть она не сможет, даже если бы захотела, — сказал Инек.
   
— Но при первой встрече я любому человеку должен казаться совершенно ужасным.
   
— Люси видит не только внешнюю оболочку, но и какой ты на самом деле.
   
— Она не испугается, если я поклонюсь ей, как это делают люди?
   
— Я думаю, ей это будет даже приятно, — ответил Инек.
   
Улисс поклонился от пояса, приложив руку к кожистому животу, — получилось очень чинно и церемонно. Люси улыбнулась и захлопала в ладоши.
   
— Видишь, — произнес Улисс, явно довольный собой, — похоже, я ей понравился.
   
— Почему бы тебе тогда не сесть к столу? — предложил Инек. — Попьем кофе втроем.
   
— А я и забыл про кофе. Увидел, что ты не один…
   
Улисс сел за стол, где ему уже была приготовлена чашка. Инек приподнялся, собираясь идти за кофейником, но Люси его опередила.
   
— Она понимает, о чем мы говорим? — спросил Улисс.
   
Инек покачал головой.
   
— Просто ты сел перед пустой чашкой.
   
Люси налила им кофе, а сама пошла к дивану.
   
— Почему она не осталась с нами? — снова спросил Улисс.
   
— Ее очень заинтересовали подарки, что лежат на столике. Один из них она даже привела в действие.
   
— Ты думаешь оставить девушку на станции?
   
— Я не могу, — ответил Инек. — Ее будут искать. Придется отвести Люси домой.
   
— Не нравится мне все это, — сказал Улисс.
   
— Мне тоже. Видимо, надо сразу признать, что мне не следовало ее сюда приводить. Но в ту минуту я не мог придумать ничего другого. У меня не было времени на размышления.
   
— Ничего плохого ты не сделал, — мягко сказал Улисс.
   
— Люси не помешает нашей работе, — добавил Инек. — Она ведь не сможет ничего рассказать.
   
— Дело не в этом, — сказал Улисс. — Она — просто небольшое осложнение. Хуже другое. Я прибыл сегодня, чтобы предупредить тебя о назревающих неприятностях.
   
— Что за неприятности?
   
— Ничего страшного пока не случилось.
   
Улисс подняв чашку и сделал большой глоток.
   
— Замечательный кофе, — сказал он. — Я уже брал с собой зерна и делал кофе дома, но вкус почему-то не тот.
   
— Что за неприятности? — переспросил Инек.
   
— Ты помнишь веганца, который умер тут несколько твоих лет назад?
   
— Сиятель. Помню, — кивнул Инек.
   
— У этого существа есть правильное название…
   
Инек рассмеялся.
   
— Тебе не нравится мое?
   
— Но мы их так не называем.
   
— То, как я их называю, говорит о моем добром к ним отношении.
   
— Ты похоронил веганца?
   
— На нашем семейном кладбище, — сказал Инек. — И прочел над ним молитву. Как над своим собратом.
   
— Очень хорошо. Так и следовало поступить. Ты сделал все, как нужно. Но тело исчезло.
   
— Как исчезло? Этого не может быть! — воскликнул Инек.
   
— Тело из могилы забрали.
   
— Ты не можешь этого знать! — запротестовал Инек. — Как ты мог узнать?
   
— Это не я. Веганцы. Они знают.
   
— Но до них ведь множество световых лет…
   
Однако уверенность уже оставила Инека. В ту ночь, когда старый мудрец умер и он отправил сообщение в Галактический Центр, ему тоже сказали, что веганцы узнали о смерти, едва она наступила, и никакого свидетельства о смерти им не требовалось, потому что они уже знали, отчего он умер.
   
Казалось бы, это невозможно, однако в галактике столько невозможного оказывалось возможным, что человеку не так-то легко во всем этом разобраться.
   
Может быть, размышлял тогда Инек, все веганцы поддерживают друг с другом постоянный мысленный контакт? Или какое-то центральное бюро (если дать земное название чему-то совершенно непонятному) поддерживает непрерывную связь с каждым из живых веганцев, зная, где он, как себя чувствует и что делает?
   
Видимо, что-то подобное возможно, признавал Инек. Ведь жители галактики обладают самыми разными и удивительными способностями. Но поддерживать контакт с уже мертвым веганцем…
   
— Тело исчезло, — сказал Улисс. — В этом нет никаких сомнений. И тебя считают в какой-то степени ответственным.
   
— Веганцы?
   
— Да, они. И вся галактика тоже.
   
— Я сделал, что было в моих силах, — горячо возразил Инок. — И выполнил все требования веганских законов, отдав покойному дань уважения от себя и от своей планеты. Нельзя же считать меня вечно за него ответственным. Да и не верю я, что тело действительно исчезло. Кто мог его похитить? Никто просто не знал о захоронении.
   
— Ты рассуждаешь логично, — сказал Улисс, — если иметь в виду вашу логику. Но у веганцев иная логика. И в данном случае Галактический Центр поддержит скорее их.
   
— Но веганцы всегда были моими лучшими друзьями, — вспылил Инек. — За все это время я не встретил ни одного, который бы мне не понравился или с которым мне не удалось найти общего языка. Я уверен, что смогу с ними объясниться.
   
— Если бы это касалось только веганцев, не сомневаюсь, — сказал Улисс. — И я не стал бы беспокоиться. Но тут все куда сложнее. В самом происшествии, казалось бы, ничего сложного нет, но надо принимать во внимание и другие факторы. Веганцы, к примеру, узнали о том, что тело исчезло, уже давно, и это их, конечно, беспокоило. Однако в силу некоторых обстоятельств они пока молчали.
   
— И напрасно. Они могли явиться сюда. Правда, я не знаю, что тут можно сделать, но…
   
— Они молчали не из-за тебя. Есть другие причины.
   
Улисс допил свой кофе и налил себе еще, затем долил в чашку Инека и отставил кофейник в сторону. Инек ждал разъяснений.
   
— Ты, возможно, об этом не знаешь, — продолжил Улисс, — но, когда решался вопрос о строительстве станции на Земле, многие галактические расы выступали против. Как всегда бывает в подобных ситуациях, они приводили разные доводы, но за всеми этими спорами, если разобраться, крылось непрекращающееся соперничество между расами, которые хотели добиться преимуществ для себя или каких-то регионов галактики. Насколько я понимаю, эта ситуация сродни тому, что происходит здесь, на Земле: бесконечные интриги и конфликты ради экономических преимуществ, выгодных какой-то группировке или нации. В масштабах галактики, разумеется, экономические соображения редко служат причиной разногласий, но существует много других важных факторов.
   
Инек кивнул.
   
— Я догадывался, хотя не очень обращал на это внимание.
   
— В основном споры ведутся из-за выбора направлений, разъяснил Улисс.
   
— Раз Центр начал расширять транспортную сеть в этом спиральном рукаве галактики, значит, у него будет меньше времени и возможностей для расширения в других направлениях. Одна большая группа цивилизаций, например, уже несколько веков добивается развития транспортной системы в сторону близлежащих шаровых скоплений. И определенный смысл здесь, конечно, есть. При том уровне технологии, которого мы достигли, переброска на большие расстояния к некоторым из этих скоплений вполне реальна. Кроме того, шаровые звездные скопления практически свободны от пыли и газа, так что, добравшись туда, мы получили бы возможность расширять транспортную сеть гораздо быстрее, чем во многих других регионах галактики. Однако никто пока не знает, что нас там ждет. Об этом можно лишь догадываться. Не исключено, что, потратив так много времени и усилий, мы в конце концов не найдем там ничего достойного внимания, кроме новых свободных территорий. А этого добра хватает и в нашей галактике. Тем не менее шаровые скопления обладают немалой притягательностью для существ с определенным складом ума.
   
Инек кивнул.
   
— Понятно. Это стало бы первой попыткой проникнуть за пределы галактики. Первым маленьким шагом, который может привести нас к другим галактикам.
   
Улисс взглянул на него с удивлением.
   
— И ты туда же, — сказал он. — Впрочем, мне следовало догадаться.
   
— Да, наверное, у меня тот самый склад ума, — сказал Инек ехидно.
   
— Короче, эта фракция шаровых скоплений — видимо, их можно охарактеризовать именно так — разразилась протестами, едва только мы начали продвижение в направлении Земли. Ты наверняка понимаешь, что мы находимся в самом начале работы: здесь чуть больше десятка станций, а нужна по меньшей мере сотня. Видимо, пройдет не один век, прежде чем работа над маршрутом будет закончена.
   
— Но та фракция по-прежнему предъявляет претензии, догадался Инек. — И работы в нашем спиральном рукаве еще могут быть свернуты.
   
— Верно. И это меня беспокоит. Фракция не упустит шанс использовать инцидент с пропавшим телом как обладающий большим эмоциональным зарядом аргумент против расширения сети в этом направлении. К ним обязательно присоединятся различные другие группировки со своими специфическими интересами. Все они понимают, что, закрыв наш проект, они получат дополнительный шанс для реализации своих планов.
   
— Закрыв проект?
   
— Да, закрыв. И как только инцидент получит огласку, они начнут вопить, что такая варварская планета, как Земля, совсем не место для станции и что нужно ее закрыть.
   
— Но они не могут этого сделать!
   
— Могут, — сказал Улисс. — Они будут утверждать, что для нас унизительно и небезопасно держать станцию на варварской планете, где грабят могилы и тревожат прах высокочтимых покойных. Столь эмоциональный довод встретит широкое понимание и поддержку в некоторых областях галактики. Веганцы старались, как могли. Ради завершения проекта они даже пытались скрыть это происшествие. Ничего подобного им никогда делать не приходилось. Это гордый народ, и они очень чувствительны в вопросах чести — более чувствительны, может быть, чем другие галактические расы, — однако ради дела они готовы были стерпеть даже оскорбление. Наверно, и стерпели бы, если бы инцидент удалось скрыть. Но каким-то образом история получила огласку — без сомнения, в результате хорошо продуманной информационной диверсии. И теперь, когда их позор стал известен всей галактике, стерпеть они не могут. Веганец, который прибудет сюда сегодня вечером, — официальный представитель их планеты, он должен будет вручить ноту протеста.
   
— Мне?
   
— Тебе. А через тебя всей Земле.
   
— Но Земля тут ни при чем. Земля ни о чем не знает.
   
— Конечно, нет. Только для Галактического Центра ты и есть Земля. Для них ты представляешь Землю.
   
Инек покачал головой. Сумасшествие какое-то! Но с другой стороны, чему тут удивляться? Чего-то подобного даже следовало ожидать. Он просто слишком узко, слишком ограниченно мыслит. С самого рождения он привык подходить ко всему с земными мерками, и даже после стольких лет этот образ мышления сохранял силу. До такой степени, что любой другой, если ему случалось вступать в конфликт с уже привычным, автоматически казался неверным.
   
Взять хотя бы предложение закрыть станцию. Какой в этом смысл? Скорее всего, одна закрытая станция никак не помешает завершению проекта. Но человечеству уже не на что будет надеяться.
   
— Если вам придется оставить Землю, — сказал Инек, — вы всегда можете поставить станцию на Марсе. Если нужна станция в нашей звездной системе, здесь есть много других планет.
   
— Ты не понимаешь, — ответил Улисс. — Эта станция — лишь одно направление атаки. Зацепка. Начало. А цель — закрыть проект целиком, чтобы можно было перебросить усилия на какой-то другой. Если мы будем вынуждены убрать станцию, это нас в какой-то степени дискредитирует, и тогда у них появятся основания для критической переоценки всех наших мотивов и замыслов.
   
— Но даже если проект закроют, — возразил Инек, — нет никакой уверенности, что какой-то из группировок это принесет пользу. Снова начнутся дебаты о том, куда потратить высвободившиеся время и энергию. Ты говорил, что сейчас против нас объединяются много различных фракций. Предположим, они победят. Тогда им придется разбираться уже между собой.
   
— В том-то и дело, — согласился Улисс, — но у каждой из них появляется шанс добиться желаемого. По крайней мере они так думают. В настоящее время у них нет таких шансов. Чтобы они появились, нужно закрыть наш проект. Одна из группировок, базирующаяся на противоположном конце галактики, мечтает, например, добраться до малонаселенного региона на краю нашего звездного скопления: они до сих пор верят в древнюю легенду, которая гласит, что их цивилизация якобы появилась в результате эмиграции из другой галактики, чьи жители обосновались на далекой окраине, а затем в течение долгих галактических лет проникали к центру. Они считают, что, вернувшись в окраинные районы галактики, смогут найти доказательства легенды и сделать ее частью истории к вящей своей славе. Другая группировка хочет получить возможность исследовать маленький спиральный рукав галактики, потому что они располагают какими-то источниками, свидетельствующими, что в свое время их далекие предки поймали не поддающиеся расшифровке сигналы, которые, по их убеждению, были посланы именно оттуда. История эта обрастала подробностями много тысячелетий, и теперь они просто убеждены, что там обитает раса феноменальных интеллектуалов. И разумеется, по-прежнему не угасает стремление поглубже исследовать ядро галактики. Ты ведь понимаешь, что мы только начали, что галактика по большей части еще не изучена и что тысячи цивилизаций, сформировавших Галактический Центр, — первопроходцы. В результате Центр постоянно подвергается нападкам и давлению со всех сторон.
   
— Похоже, — сказал Инек, — у тебя уже не осталось надежды сохранить станцию здесь, на Земле.
   
— Почти никакой, — ответил Улисс. — Но у тебя есть выбор. Ты можешь остаться на Земле и жить обычной жизнью земного человека, а можешь — если тебе захочется, получить место на другой станции. В Галактическом Центре надеются, что ты выберешь последнее и продолжишь работу.
   
— Значит, все уже решено?
   
— Боюсь, да, — сказал Улисс. — Извини, что на этот раз я прибыл с плохими новостями.
   
Инек сидел словно в оцепенении. Плохие новости! Это еще мягко сказано. Конец всему!
   
Рушился не только его собственный мир, но и все надежды Земли. Без станции планета снова окажется в глуши на задворках галактики — без надежды на помощь, без шансов на признание, без понимания того, какой чудесный, большой мир ждет людей за пределами Солнечной системы. Одинокое, беззащитное человечество, оступаясь и ошибаясь, пойдет прежним путем к своему слепому, безумному будущему.
  
  
   
    
20
   
   
Сиятель оказался в летах. Окружавшее его золотое сияние давно потеряло искрометный блеск молодости. Оно уже не слепило, как у молодых веганцев, а заливало все вокруг мягким, густым, теплым светом. Держался он с большим достоинством, а мерцающий белоснежный хохолок на макушке — не перья, не волосы, а что-то совсем непонятное — придавал ему сходство со святым. В лице мягкость, чуткость — иногда такие лица с множеством добрых морщин можно увидеть у стариков и здесь, на Земле.
   
— Мне действительно жаль, что наша встреча вызвана подобными обстоятельствами, — обратился он к Инеку. — Но тем не менее я рад знакомству, поскольку мне уже рассказывали о тебе. Не так часто случается, что смотрителем станции работает существо с планеты, которая не входит в галактическое содружество. Признаться, именно поэтому ты меня и заинтересовал. Я все пытался представить себе, каким ты окажешься на самом деле.
   
— Опасения в данном случае были излишни, — произнес Улисс немного резко. — Я за него ручаюсь. Мы давние друзья.
   
— Да, я забыл. Ведь ты его и нашел, — сказал сиятель, потом окинул комнату взглядом. — Еще одно существо. Я не знал, что их будет двое. Мне говорили только про одного.
   
— Это друг Инека, — пояснил Улисс.
   
— Значит, произошел контакт? Контакт с планетой?
   
— Нет, контакта не было.
   
— Тогда нарушение секретности?
   
— Может быть, — сказал Улисс, — но при таких обстоятельствах, при которых и я, и ты были бы вынуждены поступить так же.
   
Люси поднялась со своего места и двинулась через комнату к ним — медленно, спокойно, словно она плыла.
   
Сиятель обратился к ней на посредническом языке:
   
— Я рад познакомиться с тобой. Очень рад.
   
— Она не разговаривает, — сказал Улисс. — И слышать ей тоже не дано. Она лишена возможности нормального общения.
   
— Зато она наделена другими способностями, — сказал сиятель.
   
— Ты так полагаешь? — спросил Улисс.
   
— Даже не сомневаюсь.
   
Сиятель сделал несколько шагов навстречу Люси. Та стояла, не двигаясь.
   
— Оно… вернее, она… — насколько я понял из твоих слов, это женщина, — она совсем меня не боится.
   
— Она не испугалась даже меня, — усмехнулся Улисс.
   
Сиятель протянул руку Люси. Та несколько секунд стояла неподвижно, затем подняла свою руку и коснулась пальцев — скорее даже, щупалец — сиятеля.
   
Инеку на мгновение показалось, что окутывающее веганца золотое сияние обволокло светом и ее. Он моргнул, и наваждение — если это было наваждение — исчезло: в ореоле золотистого света стоял один только сиятель.
   
— Но почему, подумал он, Люси не испугалась ни Улисса, ни веганца? Может быть, она действительно видит сквозь внешнюю оболочку или как-то ощущает скрытую в этих существах человечность (помоги мне бог, я даже сейчас думаю не иначе как земными понятиями!). А если так, то, может, в ней самой есть что-то такое, чего обычным людям не дано. По происхождению и по виду она, безусловно, человек Земли, но ее не коснулось деформирующее влияние земной культуры. Таким, возможно, был бы человек, если бы его не стесняли узкие рамки правил поведения и условностей, которые с годами затвердевают и превращаются в законы, определяющие отношение к жизни.
   
Люси опустила руку и вернулась на диван.
   
— Инек Уоллис, — произнес сиятель.
   
— Я слушаю.
   
— Она твоей расы?
   
— Да, конечно.
   
— Но она совсем другая. Как будто вы принадлежите к двум различным цивилизациям.
   
— На Земле только одна раса людей.
   
— А есть еще такие же, как она?
   
— Я не знаю.
   
Тут к сиятелю обратился Улисс:
   
— Кофе. Ты не хочешь кофе?
   
— Кофе?
   
— Совершенно удивительный напиток. Одно из наивысших достижений Земли.
   
— Мне этот напиток незнаком. Пожалуй, я откажусь, — ответил сиятель и обратился к Инеку. — Ты уже знаешь, зачем я здесь?
   
— Похоже, знаю.
   
— Как это ни печально, — сказал сиятель, — но я вынужден…
   
— Если ты не возражаешь, — предложил Инек, — давай считать, что протест уже выражен и выслушан. Я заранее его принимаю.
   
— Может, так оно и лучше будет, — сказал Улисс. — Похоже, это избавит нас троих от довольно болезненной процедуры.
   
Сиятель все еще сомневался.
   
— Конечно, если ты считаешь, что должен… — сказал Инек.
   
— Нет, — ответил сиятель. — Меня вполне удовлетворит, если ты великодушно примешь мой невысказанный протест.
   
— Согласен, но с одним условием. Я хочу убедиться, что это обоснованное обвинение. Мне нужно сходить и проверить.
   
— Ты мне не веришь?
   
— Здесь дело не в доверии. Просто, раз есть возможность проверить, я не могу принять обвинение против меня самого и моей планеты, не сделав хотя бы этого.
   
— Инек, — обратился к нему Улисс, — веганцы всегда проявляли доброе отношение к Земле. Им и сейчас не хотелось затевать это дело. Они так старались защитить и Землю, и тебя…
   
— Ты хочешь сказать, что я поступаю неблагодарно, если не приму это обвинение на веру?
   
— Извини, но я именно это и хотел сказать.
   
Инек покачал головой.
   
— Долгие годы я стремился понять и принять этику и образ мышления существ, что проходили через мою станцию. Я отталкивал в сторону свои человеческие инстинкты и привычки. Пытался понять чужие точки зрения, проникнуться иным видением мира, хотя порой это оказывало губительное воздействие на мое прежнее мировоззрение. Но я счастлив, что мне выпала такая доля, что мне представился шанс вырваться из узких земных рамок. Несомненно, я что-то приобрел, но Земли это не коснулось — только меня одного. Однако сейчас происходит нечто такое, что скажется на судьбе всей Земли, и я должен подходить к этому как житель планеты Земля. Сейчас я не просто смотритель галактической станции.
   
Ни один из его гостей не ответил. Инек подождал еще немного, но инопланетяне по-прежнему молчали, и он направился к двери.
   
— Я скоро вернусь, — сказал он, затем произнес кодовую фразу, и дверь поползла в сторону.
   
— Если ты позволишь, — обратился к Инеку сиятель, — и пойду с тобой.
   
— Хорошо. Идем.
   
Снаружи было темно, и Инек зажег фонарь. Сиятель следил за его действиями, не отрывая настороженного взгляда.
   
— Ископаемое топливо, — пояснил Инек. — Фитиль пропитывается им и горит.
   
— Но у вас должны быть более совершенные системы. — Сиятель был несколько ошарашен.
   
— Они есть, — ответил Инек. — Это я несколько старомоден в своих привычках.
   
Он шел впереди и нес в руке фонарь, отбрасывавший небольшой круг света.
   
— Какая дикая планета, — сказал сиятель.
   
— В этих местах, пожалуй, да. Но у нас есть и совсем освоенные регионы.
   
— Нашей планетой мы овладели целиком. Там все давно распланировано.
   
— Я знаю. Мне доводилось разговаривать со многими веганцами, и они рассказывали о своей планете.
   
Они дошли до сарая.
   
— Может, ты хочешь вернуться? — спросил Инек.
   
— Нет, — ответил сиятель. — Мне это даже интересно. А вот там что — дикие растения?
   
— Мы их называем деревьями.
   
— И ветер у вас дует самопроизвольно?
   
— Да. Мы еще не научились управлять погодой.
   
Инек взял лопату, стоявшую сразу за дверью сарая, и они направились к саду.
   
— Ты, конечно, уже поверил, что тело исчезло, — сказал сиятель.
   
— Я к этому готов.
   
— Тогда зачем мы идем?
   
— Я должен убедиться лично. Тебе, наверно, трудно это понять.
   
— Несколько минут назад, на станции, ты говорил, что старался понять всех нас. Может быть, настало время хотя бы одному из нас постараться понять тебя…
   
Инек вел сиятеля по тропе, идущей через сад, и вскоре они оказались у грубой ограды, поставленной вокруг могил. Инек прошел за калитку, сиятель последовал за ним.
   
— Здесь ты его и похоронил?
   
— Это наше семейное кладбище. Здесь похоронены мои родители, и веганца я похоронил рядом с ними.
   
Он отдал фонарь сиятелю и, подойдя к могиле, воткнул лопату в землю.
   
— Пожалуйста, держи свет поближе.
   
Сиятель сделал два шага вперед. Инек опустился на колени и отгреб в сторону нападавшие листья. Под ними оказалась свежая, мягкая, недавно перекопанная земля. Потом он заметил углубление с небольшим отверстием в центре. Разгребая землю, Инек слышал, как кусочки высохшей глины падают в это отверстие и ударяются обо что-то твердое.
   
Сиятель переступил с ноги на ногу, и свет фонаря снова ушел в сторону. Однако Инеку и не нужно было больше смотреть. Копать — тоже. Он и так знал, что найдет под землей. Видимо, ему следовало заглядывать сюда почаще, проверять. И наверное, он зря поставил камень, который, скорее всего, и привлек к могиле внимание. Хотя, с другой стороны, в Галактическом Центре сказали: «Действуйте так, как будто это человек Земли». Что он и сделал.
   
Инек распрямил спину, но все еще стоял на коленях, ощущая, как сырость пропитывает брюки.
   
— Мне никто не сказал, — тихо произнес сиятель.
   
— О чем?
   
— О памятнике. И о том, что на нем написано. Я не знал, что тебе знаком наш язык.
   
— Я уже давно его выучил — мне хотелось прочесть кое-какие свитки самому. Но, боюсь, здесь я наделал ошибок.
   
— Две, — заметил сиятель, — и одна маленькая неточность. Но это не важно. Значение имеет лишь то, что ты, когда писал эти строки, думал, как мы.
   
Инек поднялся с колен и протянул руку к фонарю.
   
— Идем обратно, — неожиданно резко, даже нетерпеливо сказал он. — Я понял, кто это сделал. И я его отыщу.
  
  
   
    
21
   
   
Кроны деревьев над головой стонали под напором ветра. Впереди замаячили в слабых отсветах фонаря белые стволы высоких берез. Они росли на краю глубокого обрыва, и Инек знал, что в этом месте надо брать правее, чтобы спуститься по склону холма.
   
Он обернулся. Люси следовала за ним. Она улыбнулась и показала жестом, что все в порядке. Инек в свою очередь показал рукой, куда им нужно свернуть, и попытался объяснить ей жестами, чтобы не отставала. Хотя, подумал он тут же, это, возможно, лишнее: Люси знала окрестные холмы ничуть не хуже его, а может быть, даже и лучше.
   
Свернув направо, Инек прошел по краю обрыва, затем спустился по промоине к склону холма. Слева доносилось журчание стремительного ручья, сбегавшего по каменистому ложу из родника у края поля. Вскоре холм стал круче, и им пришлось идти наискось.
   
Странно, думал Инек, что даже в темноте он легко узнает знакомые приметы: искривленный ствол дуба, торчащего чуть ли не под прямым углом к склону; дальше — старая дубовая роща, венчающая куполообразную каменную насыпь, где деревья выросли так близко друг к другу, что ни один дровосек даже не пытался их срубить; маленькое болотце, заросшее рогозом и словно втиснутое в нишу, вырытую в склоне холма…
   
Далеко внизу засветились окошки дома, и Инек повернул в том направлении. Потом снова оглянулся, но Люси по-прежнему следовала за ним. Через какое-то время они наткнулись на старую, полуразвалившуюся ограду, пробрались между жердями, и дальше уже земля стала ровнее.
   
Где-то в глубине двора залаяла собака. К ней тут же присоединилась вторая, затем еще несколько, и секунду спустя навстречу им уже неслась целая собачья свора. Псы на всем ходу обогнули Инека с фонарем и бросились к Люси. Только теперь они вдруг преобразились, это были уже не свирепые сторожевые псы, а этакий приветственный комитет: собаки проталкивались вперед, вставали на задние лапы и повизгивали. Люси приласкала, погладив по голове, одну, вторую, и они, словно по сигналу, принялись радостно носиться вокруг.
   
Чуть дальше за забором начинался огород, и Инек пошел вперед, осторожно ступая по дорожкам между грядками. Вскоре они оказались во дворе перед домом. Очертания этого просевшего, покосившегося строения скрывала ночная тьма, и только окна кухни светились мягким, теплым светом.
   
Инек подошел к двери кухни и постучал. Изнутри послышались торопливые шаги, дверь открылась, и в освещенном проеме появилась Ма Фишер — высокая костлявая женщина в каком-то балахоне, похожем на мешок. Она уставилась на Инека одновременно с испугом и с вызовом, но тут заметила позади него свою дочь.
   
— Люси!
   
Девушка бросилась вперед, и мать заключила ее в объятия. Инек поставил фонарь на землю, сунул винтовку под руку и шагнул через порог.
   
Семейство ужинало, сидя за большим круглым столом, стоявшим посередине кухни. Хэнк поднялся, но трое его сыновей и незнакомец остались сидеть.
   
— Привел, значит, — сказал Хэнк.
   
— Да, я ее отыскал.
   
— А мы только-только вернулись. Собирались идти искать снова.
   
— Ты помнишь, что сказал мне сегодня днем? — спросил Инек.
   
— Я много чего говорил.
   
— Ты сказал, что я спутался с дьяволом. Так вот, если ты хотя бы еще раз ее ударишь, я тебя самого к дьяволу отправлю. Понял?
   
— Нечего меня стращать! — огрызнулся Хэнк, но по тому, как он весь напрягся, было видно, что угроза подействовала.
   
— Я тебя предупредил. Не испытывай мое терпение.
   
С минуту они стояли лицом к лицу, затем Хэнк не выдержал и сел.
   
— Ужинать с нами будешь? — буркнул он.
   
Инек покачал головой и перевел взгляд на незнакомца.
   
— Это вы женьшень ищете? — спросил он.
   
Незнакомец кивнул.
   
— Мне нужно с вами поговорить. Выйдем…
   
Клод Льюис встал.
   
— Незачем тебе выходить! — вскинулся Хэнк. — Еще приказывает! Пусть здесь говорит.
   
— Да я не против, — сказал Льюис. — Мне и самому давно хотелось с ним поговорить. Вы ведь Инек Уоллис, верно?
   
— Он самый, — буркнул Хэнк. — Ему следовало помереть от старости лет пятьдесят назад, а ты глянь на него! Я же говорю, он с дьяволом спутался.
   
— Помолчи, Хэнк, — сказал Льюис, вышел из-за стола и направился к двери.
   
— Спокойной ночи, — попрощался Инек со всем семейством.
   
— Мистер Уоллис, — обратилась к нему Ма Фишер, — спасибо вам за то, что вы привели мою девочку. Хэнк ее больше не тронет. Я вам обещаю.
   
Инек вышел на улицу, прикрыл за собой дверь и поднял с земли фонарь. Льюис поджидал его во дворе.
   
— Отойдем немного, — сказал Инек.
   
Они дошли до огорода и остановились.
   
— Вы за мной наблюдали — сказал Инек.
   
Льюис кивнул.
   
— Это санкционировано? Или праздное любопытство?
   
— Боюсь, санкционировано. Меня зовут Клод Льюис. И мне нет смысла скрывать от вас, что я сотрудник ЦРУ.
   
— Я не изменник и не шпион, — заявил Инек.
   
— Никто так и не думает. Мы просто наблюдаем за вами.
   
— Вам известно о кладбище?
   
Льюис снова кивнул.
   
— Вы забрали из могилы тело.
   
— Да. Из той, где надгробный камень со странной надписью?
   
— Где оно?
   
— Тело, вы имеете в виду? В Вашингтоне.
   
— Этого делать не следовало, — мрачно произнес Инек. — Ваши действия повлекли за собой большие неприятности. Нужно вернуть тело в могилу. И как можно скорее.
   
— На это потребуется время, — сказал Льюис. — Придется доставлять его самолетом, но все равно получится не меньше суток.
   
— А быстрее?
   
— Ну, может быть, немного быстрее.
   
— Верните тело как можно скорее. Это очень важно.
   
— Хорошо, Уоллис. Я не знал…
   
— И вот что еще, Льюис…
   
— Да?
   
— Не вздумайте хитрить. Никаких фокусов. Просто сделайте, что я сказал. Я пошел на переговоры с вами, потому что это единственный путь. Но один ваш неверный шаг…
   
Инек схватил Льюиса за рубашку и притянул к себе.
   
— Вы меня поняли, Льюис?
   
Тот стоял, даже не пытаясь освободиться.
   
— Да. Я все понял.
   
— За каким чертом вы вообще это сделали?
   
— Работа такая, — ответил Льюис.
   
— Работа… Вам положено наблюдать за мной, а не грабить могилы. — Инек отпустил наконец его рубашку.
   
— А скажите… — неуверенно начал Льюис, — там, в могиле… Что это было?
   
— Вас это не касается, — отрезал Инек. — Но доставить тело обратно — ваша прямая обязанность. Вы уверены что сумеете это сделать? Вам никто не помешает?
   
— Все будет в порядке. Я позвоню, как только доберусь до телефона. Скажу, что дело крайне важное.
   
— Так оно и есть, — подтвердил Инек. — Если вы вернете тело на место, это будет самая важная работа в вашей жизни. Не забывайте об этом ни на минуту. Ситуация касается абсолютно всех на Земле. Вас, меня — всех. И если вы меня подведете, вам не поздоровится в первую очередь.
   
— Имеется в виду вот это? — спросил Льюис, кивнув на винтовку.
   
— Возможно, — ответил Инек. — И не вздумайте шутить со мной! Можете не сомневаться если потребуется вас убить, я сделаю это без колебаний. Положение таково, что я готов пойти на все…
   
— Уоллис, но хоть что-то вы мне можете объяснить?
   
— Ничего, — ответил Инек.
   
— Вы домой?
   
Инек кивнул.
   
— Похоже, вы не возражаете против нашей слежки?
   
— Не возражаю. Но только против слежки. Верните тело и можете продолжать, если вам хочется. Но ко мне не суйтесь. Не давите на меня. Не вмешивайтесь. Держитесь подальше.
   
— Но что происходит, черт побери? Скажите же хоть что-нибудь!
   
Инек задумался.
   
— Хотя бы намекните, — продолжал Льюис. — В общих чертах…
   
— Верните тело на место, — с нажимом проговорил Инек. — Тогда мы, может быть, поговорим.
   
— Вернем, — заверил его Льюис.
   
— Если не вернете, считайте себя покойником, — сказал Инек и, резко повернувшись, двинулся через огород к подножью холма.
   
Льюис долго стоял во дворе и, пока раскачивающийся фонарь не скрылся из виду, смотрел Инеку вслед.
  
  
   
    
22
   
   
Когда Инек вернулся на станцию, Улисс был уже один. Тубанца он отправил своей дорогой, а сиятеля послал обратно на Вегу-21. На плите снова грелся кофейник, а сам Улисс разлегся на диване.
   
Инек повесил винтовку на место и погасил фонарь. Затем снял куртку, швырнул ее на стол и сел в кресло напротив дивана.
   
— Тело вернут, — произнес он. — Завтра, к этому часу.
   
— Всей душой надеюсь, что это принесет какую-то пользу, — сказал Улисс. — Хотя сомнений у меня предостаточно.
   
— Может быть, мне и беспокоиться не стоило? — с горечью спросил Инек.
   
— В любом случае это послужит доказательством доброй воли землян и, возможно, окажет умиротворяющее действие при окончательном решении вопроса.
   
— Сиятель мог сам сказать мне, где находится тело. — Инек решил перевести разговор на другую тему. — Если ему стало известно, что тело пропало, тогда он наверняка знал и где оно сейчас.
   
— Видимо, да, — отозвался Улисс, — но, я думаю, он не мог тебе сообщить. Ему было поручено заявить протест. Все остальное — твоя задача. Как-никак он представитель потерпевшей стороны, их оскорбили. Он должен был помнить об этом и блюсти достоинство.
   
— Иногда от всего этого с ума можно сойти, — заметил Инек. — Несмотря на рекомендации и подсказки Галактического Центра, я то и дело сталкиваюсь с новыми неожиданностями или попадаю впросак.
   
— Возможно, наступит день, когда все изменится. Вглядываясь в будущее, я представляю себе, как через несколько тысячелетий жители галактики сольются в единую культуру, основанную на взаимопонимании. Какие-то местные и расовые различия останутся — так и должно быть, — но превыше всего будет терпимость, которая поможет созданию своего рода галактического братства.
   
— Ты говоришь почти как землянин, — сказал Инек. — Об этом мечтали и на это надеялись многие наши великие мыслители.
   
— Может быть. Сам знаешь, я на Земле тоже открыл для себя немало. Нельзя провести столько времени на этой планете без того, чтобы она не оставила в душе какого-то следа… Кстати, ты произвел на веганца очень хорошее впечатление.
   
— Мне так не показалось, — сказал Инек. — Он, конечно, был доброжелателен, вежлив, но не более того.
   
— Надпись на камне… Именно она на него и подействовала.
   
— Я сделал ее не ради того, чтобы произвести на кого-то впечатление. Просто я чувствовал, что так будет правильно. И еще потому, что мне нравятся сиятели. Мне хотелось сделать все честь по чести.
   
— Если бы не давление со стороны различных фракций содружества, — сказал Улисс, — я бы даже не сомневался, что сиятели предпочтут забыть о случившемся, а это, надо заметить, такая значительная уступка с их стороны, что ты себе и не представляешь… Не исключено, что даже в сложившихся обстоятельствах они в конце концов окажутся на нашей стороне.
   
— Ты имеешь в виду, что они могут спасти станцию?
   
Улисс покачал головой.
   
— Думаю, это уже никому не под силу. Но всем нам в Галактическом Центре было бы гораздо легче, если бы сиятели поддержали нас.
   
Кофейник забулькал, и Инек пошел его снимать. Улисс тем временем отодвинул сложенные на кофейном столике сувениры, освобождая место для двух чашек. Инек наполнил их и поставил кофейник на пол.
   
Улисс взял свою чашку, но, подержав в руках, поставил обратно.
   
— Плохо у нас стало, — неожиданно сказал он. — Не то что в прежние времена. Это очень беспокоит Галактический Центр. Ссоры, разногласия между расами, все чего-то требуют, показывают свой гонор… — Он взглянул на Инека и спросил: — А ты думал, у нас тишина и покой?
   
— Нет, — ответил Инек, — не совсем так. Я знал, что у вас тоже существуют противоположные точки зрения и случаются конфликты. Но я, признаться, думал, что все свои проблемы вы решаете на достойном уровне, по-джентльменски, что ли, цивилизованно.
   
— Когда-то так оно и было. Разногласия существовали всегда, но если раньше их причиной служили какие-то философские концепции или этические нормы, то теперь это чаще всего специфические интересы. Ты, разумеется, знаешь о вселенской энергии духовности…
   
Инек кивнул.
   
— Я читал кое-какие труды на эту тему. Мне не все понятно, но я готов принять ее существование. Насколько я понимаю, у вас есть способ черпать эту энергию…
   
— Талисман.
   
— Да. Талисман. Что-то вроде машины…
   
— Видимо, можно и так сказать, — согласился Улисс. — Хотя слово «машина» не совсем точное. В конструкции Талисмана воплощены отнюдь не только механические принципы. Кроме того, он уникален. Некое таинственное существо, жившее около десяти тысяч лет назад, изготовило только один Талисман. Я бы с удовольствием рассказал тебе, что он из себя представляет и как устроен, но, боюсь, этого не знает ни один житель галактики. Многие пытались создать дубликат Талисмана, и никому это не удавалось, а его творец не оставил после себя ни чертежей, ни схем, ни даже единой записочки. Так что Талисман по-прежнему остается загадкой для всех.
   
— Но, надо полагать, — сказал Инек, — против изготовления дубликата никто бы не возражал? Никаких священных запретов тут нет? Это не будет святотатством?
   
— Ни в коей мере. Более того, нам крайне необходим второй Талисман, потому что первый пропал. Исчез.
   
Инек даже подскочил в кресле.
   
— Исчез?
   
— Да, — подтвердил Улисс. — Потерян. Украден. Никто не знает, что с ним случилось.
   
— Но я даже не…
   
— Верно, ты не мог об этом слышать. — Улисс печально улыбнулся. — Потому что мы никому не сообщали. Не решались. Жители галактики не должны знать о пропаже Талисмана. Хотя бы какое-то время.
   
— Но как можно скрыть пропажу Талисмана?
   
— На самом деле это не сложно. Ты же сам знаешь, что хранители переносят его с планеты на планету, где Талисман выставляется для обозрения и к нему стекается огромное число жителей, черпающих с его помощью энергию духовности. Но передвижения хранителей не подчиняются каким-то расписаниям или графикам: они просто путешествуют по галактике. На некоторых планетах между посещениями хранителей проходит порой до сотни лет и больше. Люди не ждут этих визитов к какому-то определенному сроку. Они знают, что рано или поздно хранитель с Талисманом появится и на их планете.
   
— Но так можно хранить тайну годами.
   
— Да, — сказал Улисс. — Без всяких сложностей.
   
— Руководители планет, разумеется, знают? И их помощники?
   
Улисс покачал головой.
   
— Мы рассказали очень немногим. Только тем, кому полностью доверяем. В Галактическом Центре, конечно, все знают, но у нас не принято болтать.
   
— Тогда почему…
   
— Почему я рассказал тебе? Я не должен был этого делать, знаю. И признаться, сам не понимаю, почему сделал. Хотя, может быть, догадываюсь… Как ты себя чувствуешь, мой друг, в роли исповедника?
   
— Ты всерьез обеспокоен, — сказал Инек. — Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу тебя таким.
   
— Это очень странная история. Талисман пропал несколько лет назад. И никто об этом пока не знает — кроме Галактического Центра и… — как бы это поточнее сказать? — иерархии, что ли. Организации посвященных, которая занимается вопросами духовности. Но даже при том, что никто еще не знает, галактика уже дает слабину и кое-где трещит по швам. Со временем все вообще может рухнуть. Как будто Талисман незримо объединял все расы галактики, оказывая свое воздействие, даже когда он находился далеко.
   
— Но ведь Талисман все равно где-то существует, — заметил Инек. — Он по-прежнему должен действовать. Не могли же его уничтожить?
   
— Ты забываешь, — напомнил Улисс, — что он не действует без хранителя, без восприимца. Дело не в самом механизме. Он всего лишь связующее звено между восприимцем и энергией духовности. Продолжение восприимца. Талисман только усиливает его талант и действует в качестве некоего посредника, позволяющего восприимцу выполнять свою функцию.
   
— И ты полагаешь, что потеря Талисмана имеет какое-то отношение к тому, что происходит сейчас?
   
— Ты имеешь в виду судьбу этой станции? Не прямо, но это одна цепочка событий, и то, что существование станции оказалось под угрозой, очень симптоматично. Те же самые склоки и недостойные разбирательства, что поразили всю галактику. Случись это в прежние времена, все обсуждения велись бы, как ты выразился, по-джентльменски, достойно и тактично.
   
Некоторое время они сидели молча, прислушиваясь к негромкому свисту ветра за стенами дома.
   
— Не забивай себе голову, — сказал наконец Улисс. — У тебя и так забот хватает. Зря я тебе все рассказал. Довольно опрометчиво с моей стороны.
   
— Ты имеешь в виду, что я никому не должен об этом говорить? Можешь быть спокоен.
   
— Я знаю, что ты этого не сделаешь. И никогда не думал иначе.
   
— Но ты действительно считаешь, что отношения между галактическими расами портятся? — спросил Инек.
   
— Когда-то все они были заодно, — ответил Улисс. — Конечно, по многим вопросам жители галактики придерживались различных позиций, однако они всегда пытались примирить свои взгляды — порой довольно искусственно, порой не очень успешно, но, когда к этому стремятся обе стороны, они, как правило, достигают цели. Потому что они этого хотят. А целью всегда было создание братства разумных существ. Все прекрасно понимали, что вместе мы располагаем огромным массивом знаний и опыта, что, работая бок о бок, объединяя эти знания и способности, мы добьемся результатов гораздо более значительных, чем в состоянии добиться какая-то одна раса. Трудностей и проблем, как я уже говорил, хватало, но все же содружество прогрессировало. Мелкие обиды и разногласия мы просто отметали в сторону и занимались только крупными проблемами, потому что знали: если нам удастся справиться с ними, мелкие станут еще мельче, а потом и вовсе исчезнут. Но теперь все по-другому. Откуда-то из темных углов извлекаются старые мелкие раздоры и раздуваются до совершенно безобразных размеров, в то время как решения крупных, важных вопросов попросту никто не ищет.
   
— Это здорово напоминает Землю, — заметил Инек.
   
— Да, очень, — ответил Улисс. — Внешне. Хотя речь идет о совершенно иных вещах.
   
— Ты читаешь газеты, которые я тебе отдаю?
   
Улисс кивнул.
   
— Похоже, у вас тут тоже не очень спокойно.
   
— Похоже, у нас будет война, — без околичностей заявил Инек.
   
Улисс поежился, но промолчал.
   
— У вас, насколько я понимаю, войн не бывает, — сказал Инек.
   
— В галактике, ты имеешь в виду? Нет, при нынешнем устройстве не бывает.
   
— Слишком для этого цивилизованны?
   
— Ты меня как будто попрекаешь, — сказал Улисс. — Раза два и мы стояли на грани, но это было давно. В содружество входят много цивилизаций, которые на раннем этапе своего развития тоже познали войны.
   
— Тогда и у нас, может быть, есть еще надежда. Нужно только переболеть этим.
   
— На что требуется время.
   
— Ты не уверен, что мы справимся?
   
— Нет. Не уверен.
   
— Я много лет работал над таблицей, основанной на мицарской статистической теории, — сказал Инек. — По таблице выходит, что будет война.
   
— Тут и без таблицы все ясно.
   
— Но дело не в этом. Я работал над ней не только ради точного ответа. Меня не оставляла надежда, что она подскажет, как сохранить мир. Должен же быть какой-то способ. Какое-то решение. Если бы мы только нашли его или знали, где искать, у кого спросить.
   
— Такой способ есть, — произнес Улисс.
   
— Ты хочешь сказать, что тебе известно…
   
— Но это радикальная мера. И применять ее можно, лишь когда ничего другого уже не остается.
   
— А ты считаешь, что у нас еще есть шанс?
   
— Нет. Наверное, уже нет. Война, которая может разразиться на Земле, уничтожит плоды нескольких тысячелетий развития, уничтожит культуру — все уничтожит, кроме жалких остатков цивилизации. Не исключено, что она убьет почти все живое на планете.
   
— Этот твой способ… Он уже применялся?
   
— Несколько раз.
   
— И помогло?
   
— Да, конечно. Мы даже не стали бы об этом думать, если бы сомневались в успехе.
   
— Его можно использовать на Земле?
   
— Да. Ты должен дать запрос.
   
— Я?!
   
— Как представитель Земли, ты можешь обратиться в Галактический Центр с просьбой предотвратить войну на своей планете. Тебя обязательно выслушают, и — если ты убедишь Центр, они назначат группу специалистов для подготовки доклада, на основании которого будет приниматься решение.
   
— Ты сказал, что это должен сделать я. А кто-нибудь еще с Земли может?
   
— Любой, кто имеет возможность обратиться в Галактический Центр. Но чтобы туда обратиться, нужно прежде всего знать о его существовании — а ты единственный человек на Земле, которому о нем известно. Кроме того, ты сотрудник Галактического Центра. Долго работал смотрителем станции. У тебя безупречный послужной список. К тебе там прислушаются.
   
— Но я же один! Как может один человек решать судьбу целой планеты?
   
— Ты единственный представитель человечества, который на это способен.
   
— Если бы можно было посоветоваться с другими людьми.
   
— Нельзя. Да и не поверит тебе никто.
   
— Тоже верно…
   
Ему самому мысль о галактическом содружестве разумных существ и раскинувшейся среди звезд транспортной сети давно уже перестала казаться странной. Время от времени на него еще накатывало восторженное удивление, но ничего странного он тут уже не находил. Хотя, конечно же, чтобы привыкнуть, потребовались годы. Годы, в течение которых он все это видел своими глазами и лишь потом постепенно принял. Но рассказать такое любому другому землянину и тот подумает, что рассказчик просто рехнулся.
   
— Что это за способ? — спросил Инек, хотя внутри у него все сжалось от волнения и он приготовился к самому худшему.
   
— Оглупление, — ответил Улисс.
   
Инек судорожно вздохнул.
   
— Оглупление? Не понимаю… Мы и без того достаточно глупы.
   
— Ты сейчас имеешь в виду дефицит трезвого мышления. Такое встречается часто — не только на Земле, но и по всей галактике. А я говорю об общем уровне умственных способностей человечества. О состоянии, когда никто не сможет понять науку и технику, что делает возможной грозящую Земле войну. О неспособности справиться с машинами и аппаратурой для ведения боевых действий. Это означает возвращение людей на такую ступень умственного развития, с которой они уже не смогут дотянуться до научных и технологических вершин, покоренных ранее. Тот, кто знал, забудет. Тот, кто не знал, так и не выучится. Назад к колесу и рычагу. И тогда ваша страшная война станет невозможна.
   
Инек застыл, выпрямившись в кресле, не в силах вымолвить хотя бы слово. Его будто сковало леденящим ужасом, но в мозгу роилось множество мыслей.
   
— Я же говорил, что это радикальная мера, — добавил Улисс. — Но необходимая: войну так просто не остановишь. Цена здесь высока.
   
— Я не могу принять такое решение в одиночку, — проговорил Инек. — Это никому не под силу…
   
— Да, это нелегко. Но подумай: если разразится война…
   
— Я знаю. Если начнется война, будет еще хуже. Но таким способом войну не остановить. Я совсем не это искал. Люди все равно смогут воевать и убивать.
   
— Дубинами, — сказал Улисс. — Может быть, луками и стрелами. Винтовками, пока они не выйдут из строя или пока не кончатся патроны. Люди забудут, как делать порох, как добывать металл для пуль и прочие подобные вещи. Пусть вражда и не прекратится, но, во всяком случае, мир избежит катастрофы. Не погибнут в ядерных взрывах города, потому что никто не будет знать, как запустить ракету или как подготовить боеголовку к запуску. Скорее всего, люди просто перестанут понимать, что такое ракета или боеголовка. Исчезнет вся современная связь. Прекратит существование весь транспорт, за исключением простейших повозок. Война — кроме мелких локальных конфликтов — станет невозможна.
   
— Ужасная картина… — произнес Инек.
   
— Война не менее ужасна, — сказал Улисс. — Тебе выбирать.
   
— Но сколько это продлится? — спросил Инек. — Мы же оглупеем не навсегда?
   
— На несколько поколений, — ответил Улисс. — Потом эффект, если можно так сказать, обработки начнет сходить на нет. Люди в конце концов стряхнут с себя это оглупляющее оцепенение, и снова начнется интеллектуальный подъем. Фактически цивилизация получит второй шанс.
   
— Но спустя еще несколько поколений они снова могут прийти к той же самой ситуации, что мы имеем сейчас.
   
— Возможно. Хотя маловероятно. Развитие культуры вряд ли пойдет тем же путем. Есть шанс, что ваша цивилизация станет лучше, а люди не столь воинственны.
   
— Но это слишком большой груз для одного человека…
   
— Есть одно обнадеживающее обстоятельство, — добавил Улисс, — и тебе необходимо иметь это в виду. Описанный способ предлагается только тем мирам, которые, по нашему мнению заслуживают спасения.
   
— Ты должен дать мне время подумать, — сказал Инек.
   
Однако он понимал, что времени на раздумья практически не осталось.
  
  
   
    
23
   
   
Человек, который работал всю жизнь, вдруг не сможет больше делать свое дело. И со всеми вокруг произойдет то же самое. У людей ни с того ни с сего пропадут знания и опыт, необходимые, чтобы выполнять стоящие перед ними задачи. Они, конечно, будут пытаться работать, как прежде, но, видимо, не очень долго. А поскольку никто не сможет работать, корпорации, конторы, заводы просто перестанут действовать. Не закроются, не обанкротятся, а просто остановятся. И не только потому, что никто не сможет работать или ни у кого уже не хватит ума, чтобы управлять производством, — транспорт и связь, от которых зависит бизнес, тоже прекратят существование.
   
Локомотивы, самолеты и корабли останутся на своих местах, потому что не будет никого, кто мог бы вспомнить, как управлять этими машинами. Множество людей, которые еще недавно обладали всеми необходимыми знаниями, вдруг поймут, что они уже ничего не умеют. Возможно, найдется кто-то, кто все равно захочет попробовать, но, скорее всего, такая попытка закончится трагически. У кого-то еще, видимо, останутся смутные воспоминания о том, как водить легковой автомобиль, грузовик или автобус, потому что они просты в управлении и люди, как правило, делают это почти инстинктивно. Но когда машины сломаются, не останется уже ни одного автомеханика, способного их починить, и они тоже встанут.
   
Всего через несколько часов после обработки человечество вновь окажется в затерянном мире, где расстояние — один из важнейших факторов. Мир увеличится, океаны снова превратятся в непреодолимые водные пустыни, а миля опять станет очень длинной. Спустя два-три дня начнется паника, суматоха, бегство, отчаянье перед свершившимся, перед действительностью, которую никто не в состоянии понять.
   
Сколько пройдет времени, размышлял Инек, прежде чем жители городов израсходуют последние продукты, оставшиеся на складах, и начнется голод? Что произойдет, когда исчезнет электричество? Долго ли в такой ситуации сохранят свою цену бессмысленные символические бумажки или даже монеты?
   
Торговля рухнет, коммерция и промышленность умрут, правительства, лишенные средств и способностей для нормального функционирования, превратятся в ничто, связь исчезнет, закон и порядок канут в прошлое, мир снова потонет в варварстве и лишь потом начнет медленно возрождаться. На это уйдут многие годы — годы страданий, болезней, смертей и несказанного отчаянья. Со временем положение стабилизируется, и мир привыкнет к новому образу жизни, но в процессе утряски слишком многие погибнут и многие другие потеряют все то, что означало для них нормальную жизнь или смысл жизни.
   
Однако будет ли это хуже, чем ядерная война?
   
Да, многие умрут от холода, голода и болезней (поскольку медицина исчезнет вместе со всей остальной наукой), зато миллионы, которых не коснется огненное дыхание ядерных вспышек, останутся в живых. С неба не польются смертоносные дожди, вода останется чистой и свежей, земля сохранит плодородие. Когда закончится начальная фаза перемен, человечество получит шанс выжить и построить новую цивилизацию.
   
Если бы только знать наверняка, что война будет, что она неизбежна, думал Инек, тогда выбор был бы прост. Но всегда остается надежда, что Земля все-таки избежит этой опасности, что мир — пусть хрупкий и неустойчивый — удастся сохранить. В таком случае уже не будет отчаянной нужды в радикальном средстве против войны, что предлагают жители галактики. Прежде чем решать, необходима уверенность. Но где ее взять? Да, таблица, лежащая на столе, предрекает войну. Да, дипломаты и обозреватели считают, что грядущая конференция может послужить толчком к катастрофе. Однако уверенности в том, что войны не миновать, все равно нет.
   
И даже зная наверняка, как может один человек — один! — брать на себя роль вершителя судеб всего человечества? По какому праву может один человек принимать решение, которое повлияет на всех остальных, на миллиарды людей? И оправдают ли последующие годы его выбор?
   
Под силу ли одному человеку решить, что хуже — война или поголовное оглупление? Видимо, не под силу. Разве можно представить себе, оценить и ту, и другую катастрофу?
   
Конечно, если не торопиться, оба варианта выбора можно обосновать. Со временем оформятся какие-то убеждения, которые позволят прийти все-таки к окончательному решению — пусть не совсем верному, но, во всяком случае, достаточно продуманному, чтобы его можно было примирить потом с собственной совестью…
   
Инек встал и подошел к окну. Звук шагов отдавался в помещении станции глухим эхом. Он взглянул на часы и увидел, что уже за полночь.
   
Среди жителей галактики, думалось ему, наверняка есть расы, способные правильно и быстро справиться практически с любой проблемой — одним стремительным рывком сквозь сложное переплетение мыслей, логикой, более точной, чем та, которой следует человечество. Это было бы, конечно, неплохо — в том смысле, что появилось бы все-таки определенное решение, но разве не принижает оно — или не отметает вовсе — значимость каких-то граней проблемы, которые для человечества не менее важны?
   
Инек стоял у окна, вглядываясь в залитые лунным светом поля, сбегавшие к темной полосе леса. Облака разошлись, и ночь стояла тихая, спокойная. Впрочем, здесь всегда будет спокойно, думал он, поскольку места эти далеко от шумных дорог, от любой возможной цели ядерной атаки. За исключением, быть может, какого-нибудь мелкого конфликта в доисторические времена, никем не описанного и давно забытого, здесь никогда не было никаких сражений и никогда не будет. Но даже этому затерянному уголку не избежать общей судьбы планеты, если она отравит свою воду и почву, если ее обитатели в порыве вражды вдруг пустят в ход свое чудовищное оружие. Небо затянет радиоактивным пеплом, который затем падет на землю, и уже не будет никакой разницы, где живет человек. Рано или поздно война дотянется до него, если не вспышкой обезумевшего огня, то смертоносным снегом, сыплющимся с небес.
   
Вернувшись к столу, Инек собрал газеты, доставленные утренней почтой, и сложил в пачку, отметив, что Улисс забыл забрать с собой те, которые он приготовил для него раньше. Разумеется, инопланетянин был расстроен, иначе он не забыл бы газеты. Боже, подумал Инек, у каждого из нас полно своих тревог.
   
День выдался нелегкий. И только сейчас Инек осознал, что пробежал всего лишь две или три статьи в «Таймс», касающиеся созыва конференции. Слишком полон был день, причем событиями серьезными и зловещими.
   
Более ста лет все шло хорошо. Бывали дни плохие, бывали хорошие, однако в целом жизнь текла спокойно и без тревожных инцидентов. Но вот наступил день сегодняшний, и все безмятежные годы как ветром сдуло.
   
Когда-то он надеялся, что Землю примут в галактическую семью, что своей службой он принесет родной планете признание. Но теперь надежды рассыпались в прах: станцию, похоже, закрывают, а сама эта мера вызвана в значительной степени варварскими повадками человечества. Вообще-то в галактической политике Земля оказалась в положении мальчика для битья, но клеймо, единожды наложенное, не так легко будет смыть. И даже если отмыть клеймо удастся, Земля запомнится всем как планета, ради спасения которой Галактический Центр готов провести радикальную и унизительную акцию.