1 2 3 4 5 6 
   
— Я скоро рехнусь, если и дальше все буду делать один.
   
— Я как-то могу помочь?
   
— Согласен вести ночью?
   
— Черт побери! — сказал Блэйн. — Конечно.
   
— Ты за рулем, а я буду держать ружье наготове.
   
— Тебе не мешало бы выспаться.
   
— В общем, вдвоем как-нибудь справимся. Лишь бы колеса крутились, не останавливаясь. Я и так потерял уже слишком много времени.
   
— А ты едешь в сторону Южной Дакоты?
   
Райли кивнул.
   
— Ну что, присоединяешься?
   
— С удовольствием. В любом случае лучше, чем идти пешком.
   
— Кстати, подзаработаешь. Немного…
   
— Забудь о деньгах. Главное, что ты меня подвезешь.
  
  
   
    
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
   
   
Они ехали с юго-запада на северо-восток, ведя машину и днем и ночью, но тем не менее половину времени стояли. Грузовик и вправду оказался чуть лучше ржавой консервной банки. Им приходилось воевать с громоздким двигателем, сражаться со старыми, лысыми шинами, ухаживать за рахитичным шасси, чтобы продвинуться еще на несколько миль.
   
Дороги были плохими, как и все дороги теперь. Эра гладких, твердых, чуть ли не с зеркальным покрытием шоссе давно кончилась. Пришло время нового транспорта: полуавтомобилей-полусамолетов; хорошие дороги не нужны машинам, которые вовсе не касаются земли.
   
Чуть живые шины со стоном прыгали по неровному, выщербленному асфальту. С новыми шинами было бы легче, подумал Блэйн, но даже если б Райли мог позволить себе заплатить за них, он вряд ли бы их достал. Спрос на шины обычного типа упал почти до нуля, и увидеть их где-то в продаже было почти невозможно.
   
И еще одна постоянная проблема — бензин. Заправочных станций не было; последние заправочные станции закрылись лет пятьдесят назад. Транспорту, работающему на атомной энергии, заправляться не надо. Поэтому в каждом городке и приходилось искать магазин сельскохозяйственных товаров или кооперативную фермерскую лавку и покупать там, поскольку большинство сельскохозяйственных машин по-прежнему работало на бензине.
   
Они спали урывками, используя для сна каждый удобный момент; они ели на ходу, запивая бутерброды и пирожки кофе из старой жестяной фляги.
   
Так они пробирались древними дорогами, по которым современный транспорт ходил лишь по той причине, что в старину умели строить и знали, что прямая — кратчайшее расстояние между двумя точками.
   
— В жизни б не взялся за эту работу, — сказал Райли, — но мне обещали хорошо заплатить. А деньги, сам понимаешь, не помешают.
   
— Ничего, все будет нормально, — успокоил его Блэйн. — Может, опоздаешь на день-другой, но доехать мы доедем.
   
Райли вытер лицо вылинявшим, когда-то красным платком.
   
— Тут не только грузовик угробишь, — сказал он. — Тут и сам рехнешься от страха.
   
Это верно, подумал Блэйн, Рейли весь пропитан страхом, страх проник ему в кровь и плоть.
   
И притом он не производит впечатления человека, который просто с детства запуган зверинцем ужасов и кошмаров и продолжает и в зрелом возрасте с легкостью вызывать в своем воображении все эти древние ужасы. Нет, тут что-то более реальное, чем отзвуки детских ночных кошмаров.
   
Блэйну его попутчик казался причудливым экспонатом из средневекового паноптикума. Человек, который боится темноты и существ, по его представлению, обитающих в ней! Человек, который верит, что его защитят намалеванные кабалистические знаки и дробовик, заряженный серебряной картечью! Блэйну приходилось слышать о подобных людях, но воочию до сих пор он их не видел. А если таковые и были среди его знакомых по «Фишхуку», то они искусно и тщательно скрывали свои взгляды.
   
Но как Блэйн поражался Райли, так и Райли не переставал удивляться Блэйну.
   
— Тебе не страшно? — допытывался он.
   
Блэйн качал головой.
   
— Ты что, не веришь в нечистую силу?
   
— Всегда считал это детскими сказками, — отвечал Блэйн.
   
Тогда Райли начинал убеждать его:
   
— Это не сказки, приятель, можешь мне поверить. Я встречал столько людей и слышал столько историй, что знаю наверняка. Когда я был ещё мальчишкой, у нас в Индиане жил один старик. Однажды его нашли висящим на заборе, у него было перерезано горло, а вокруг тела были следы копыт, и стоял запах серы…
   
Если не поверишь в эту сказку, найдется другая, не менее жуткая, загадочная, окутанная мраком древности.
   
— Тебе хорошо, — сказал Блэйну Райли. — Ты их не боишься, и, может быть, они тебя не тронут. Собака кусает бегущего, но лижет руку тому, кто ее не боится.
   
— Тогда все просто, — заметил Блэйн. — Перестань бояться.
   
Но давать такой совет человеку вроде Райли было бесполезно.
   
Каждую ночь, когда Блэйн вел машину, Райли, дрожа от страха и судорожно сжимая ружье с серебряной картечью, вглядывался в темноту.
   
Все, что им встречалось по пути — перебегающая дорогу лиса, сова, пролетевшая рядом, любая мелькнувшая у обочины тень, — все превращалось в ночные призраки, а вой койотов становился завываниями банши, вышедшей на поиски жертвы.
   
Но не все было только плодом больной фантазии Райли. Однажды им встретилась тень в форме человека, но уже не человек, — она вращалась и изгибалась в ленивом танце на высокой ветке над лесной порослью; они проехали обугленные развалины фермы, черный дымоход которой, как вытянутый обвиняющий палец, указывал в небо. Как-то раз, когда Райли возился с проржавевшими свечами, Блэйн отправился вверх по ручью, чтоб найти родник, и заметил вдали дымок небольшого костра. Они слишком поздно услышали его шаги, и Блэйн успел заметить их тени, взмывавшие вверх по заросшему лесом откосу скалы.
   
На вытоптанной лужайке рядом с костром лежала опрокинутая сковорода, четыре наполовину поджаренные форели валялись на примятой траве рядом со стегаными ватными одеялами.
   
На случай дождя стоял грубо сложенный шалаш.
   
Блэйн опустился на колени рядом с костром и поправил сковороду. Затем положил на сковороду рыбу, предварительно очистив ее от приставших веточек и травинок.
   
Сначала он думал позвать беглецов, сказать, что не надо прятаться, потом понял, что это бесполезно — доверия от них ждать уже поздно.
   
Потому что они — дичь. Загнанная дичь в тех самых Соединенных Штатах, где когда-то так ценили свободу, где в свое время столько говорилось о правах человека!
   
Он стоял на коленях, разрываясь от гнева и жалости, чувствуя, как начинает щипать в глазах. Он потер глаза кулаками, и мокрые костяшки оставили на лице грязные полосы.
   
Он постоял так еще немного, затем поднялся и пошел обратно, вниз по ручью, позабыв, что искал родник, который был наверняка уже совсем рядом.
   
Райли о тех, кого он встретил, Блэйн не стал говорить.
   
Они пересекали пустыни, пробирались через горы и наконец выехали на бескрайние просторы плоскогорья, где носился только ветер, не встречая на пути своем ни деревца, ни холма.
   
Блэйн, расслабившись, отдыхал на сиденье рядом с Райли. Солнце разогревало сухой ветер, и к северу, над пересохшим руслом реки, песчаные духи кружили смерчи.
   
Крепко вцепившись в руль, ссутулившись, Райли вел фургон. На лице у него было написано напряжение, временами его щеку подергивал нервный тик.
   
Этот человек, подумал Блэйн, боится даже днем, даже при дневном свете он не прекращает свою схватку с темнотой.
   
«А не связано ли это с грузом, который мы везем?» — предположил Блэйн. Ни разу за весь путь Райли не обмолвился о своем грузе, ни разу не проверил его. На задней двери фургона висел тяжелый амбарный замок, издающий угрюмое бряканье каждый раз, когда машина подпрыгивала на ухабах.
   
Раз или два Блэйн уже собирался спросить Райли, но что-то останавливало его. О том, что этой темы лучше не касаться, говорили ему не поступки или слова Райли, а какая-то его подчеркнутая небрежность.
   
«А потом, — решил Блэйн, — меня это не касается. Какое мне дело, что там, в фургоне. Для меня главное — сам грузовик, каждый поворот колеса которого приближает к цели».
   
— Если сегодня ночью мы поднажмем, к утру будем на реке, — сказал Райли.
   
— На Миссури?
   
Райли кивнул:
   
— Если не сломаемся. И если сможем держать скорость.
   
Но в эту ночь они повстречали ведьм.
  
  
   
    
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
   
   
Справа они заметили что-то темное, мелькнувшее над дорогой в пучке света фар, потом увидели их, летящих в лунном свете. Собственно, они не летели, поскольку у них не было крыльев, а двигались по воздуху, как рыба плывет в воде, с грациозностью, свойственной только летающим существам.
   
В первый момент это можно было принять за мельтешение бабочек в луче света или бесшумный бросок на добычу ночного крылатого хищника, но только в первый момент, когда разум не мог преодолеть убеждения, что этого не может быть; но тут же не осталось никаких сомнений в том, что они увидели.
   
Они увидели летающих людей. Левитаторы, подумал один. Ведьмы, летящие на шабаш, решил другой.
   
Увидев, что Райли высунул ствол ружья в открытое окно, Блэйн ударил по тормозам.
   
Райли спустил курок, и звук выстрела в кабине прозвучал оглушительнее грома.
   
Машину занесло, и она остановилась поперек дороги. Дернув Райли за плечо, Блэйн вывел его из равновесия, а другой рукой вырвал у него ружье.
   
Он взглянул на Райли: на лице у того был написан смертельный ужас. Его челюсть ходила беззвучно вверх-вниз, как у марионетки, в углах рта выступила пена. Глаза его бешено вращались, а лицо превратилось в уродливую маску от сведенных судорогой мышц. Скрюченные пальцы тянулись к ружью.
   
— Прекрати! — заорал Блэйн. — Это всего лишь левитаторы.
   
Слово ничего не значило для Райли. Страх грохотал у него в мозгу, заглушая разум и логику.
   
Уже обращаясь к Райли, Блэйн понял, что слышит голоса, беззвучный хор голосов, обращающихся к нему из ночи.
   
— Друг, один из нас ранен (алая струйка по мускулистому плечу) — не сильно. А где ружье? (Ружье с печально обвислым стволом.) Все в порядке — ружье у нашего друга. Теперь займемся этим. (Загнанная в угол, рычащая собака; скунс с поднятым хвостом; готовая к броску, свернувшаяся в кольцо гремучая змея.)
   
— Стойте! — закричал Блэйн. — Подождите! Опасности больше нет. Он не будет стрелять.
   
Нажав локтем на ручку замка, он распахнул дверь и, оттолкнув Райли, вывалился из кабины, держа в руках ружье. Блэйн переломил дробовик, и патроны выпали; отбросив ружье на дорогу, он облокотился на автомобиль.
   
Ночь вдруг стала абсолютно беззвучной, не считая стонов и воя Райли, доносящихся из кабины.
   
— Все, — сказал Блэйн, — больше нечего бояться.
   
Они нырнули с неба, как будто стояли там на невидимой платформе, и мягко приземлились на ноги.
   
Медленно и бесшумно они приблизились к нему и остановились, ничего не произнося.
   
— По-идиотски ведете себя, — сказал им Блэйн. — В следующий раз кому-нибудь из вас отстрелят голову. (Безголовое тело, прогуливающееся небрежной походкой, клубы пены, вскипающие из обрубка шеи.)
   
Блэйн заметил, что все они были молоды, не старше восемнадцати, а одеты в подобие купальных костюмов. Блэйн уловил исходящее от них чувство веселья и озорства.
   
Они подошли еще ближе, Блэйн попытался прочесть еще что-нибудь по их виду, но больше ничего не увидел.
   
— Ты кто? — спросил один из них.
   
— Шепард Блэйн, из «Фишхука».
   
— Куда ты едешь?
   
— В сторону Южной Дакоты.
   
— На этом грузовике?
   
— И с этим человеком, — добавил Блэйн. — Не трогайте его.
   
— Он стрелял в нас. Он ранил Мари.
   
— Пустяки, — сказала Мари, — царапина.
   
— Он боится, — сказал Блэйн. — У него патроны с серебряной картечью.
   
Блэйн почувствовал, что мысль о серебряной картечи их развеселила.
   
И ощутил необычность сложившейся ситуации: лунная ночь, заброшенная дорога, машина поперек шоссе, заунывный вой ветра над прерией и они двое, он и Райли, окруженные не индейцами из племени сиу, или команчей, или черноногих, а группой паранормальных подростков, вышедших ночью повеселиться.
   
И кто вправе осудить их, спросил он себя, или мешать им? Если эти небольшие акции протеста помогают им самоутвердиться в их полной унижений жизни, если этим путем они отстаивают какую-то долю своего человеческого достоинства, тогда их поступки — вполне нормальное человеческое поведение, за которое их нельзя винить.
   
Он всматривался в лица, которые мог разглядеть в расплывчатом свете луны и фар, и видел, что идет борьба между вспыльчивостью и нерешительностью. Из машины по-прежнему доносились стоны водителя, бьющегося в истерике.
   
— «Фишхук»? (Башни зданий на холме, квадратные километры зданий, массивный, величественные, вдохновляющие…)
   
— Верно, — подтвердил Блэйн.
   
От группы отделилась девушка, подошла к Блэйну и протянула ему свою ладонь.
   
— Друг, — сказала она, — мы не ждали встретить здесь друга. Нам всем очень жаль, что мы причинили тебе неприятности.
   
Блэйн взял ее руку и ощутил пожатие сильных, молодых пальцев.
   
— На дорогах редко кого встретишь ночью, — сказал один из ребят.
   
— Мы просто веселились, — сказал другой, — в жизни так мало веселого.
   
— Мало, — согласился Блэйн. — Я сам знаю, как мало.
   
— Мы ряженые — ведь скоро канун Дня святых, — добавил еще один.
   
— Ряженые? День святых? А, ну тогда все понял. (Рука, стучащая в закрытые ставни, повешенная на дерево калитка, перевернутая вверх ногами табличка с заклинаниями.)
   
— Им это полезно. Сами напрашиваются.
   
— Пусть так, — сказал Блэйн. — Но ведь это опасно.
   
— Не очень. Они слишком боятся.
   
— Но этим положению не поможешь.
   
— Мистер, положению ничем не поможешь.
   
— А «Фишхук»? — спросила стоящая перед Блэйном девушка.
   
Блэйн внимательно посмотрел на нее и вдруг понял, как она красива: голубые глаза, золотистые волосы и фигура, которая в древние времена сделала бы ее победительницей всех конкурсов красоты, — идол, благополучно позабытый человечеством, увлекшимся парапсихологией.
   
— Не знаю, — сказал Блэйн. — Прости, но я не знаю.
   
— Что-то случилось? Тебе грозит опасность?
   
— Пока нет.
   
— Тебе нужна помощь?
   
— Ни к чему, — как можно беззаботнее произнес Блэйн.
   
— Мы можем полететь с тобой куда скажешь.
   
— Я не умею летать.
   
— И не надо. Мы сами. (Он в воздухе, поддерживаемый за руки двумя левитаторами.)
   
Блэйн передернул плечами:
   
— Нет уж, благодарю, лучше не надо.
   
Кто-то открыл дверцу машины, кто-то вышвырнул Райли на землю.
   
Рыдая, водитель пополз на четвереньках.
   
— Оставьте его! — закричал Блэйн.
   
Девушка обернулась. Мысли ее прозвучали резко и властно:
   
— Отойдите! Не трогайте его! Чтоб никто пальцем его не тронул!
   
— Но Анита…
   
— Даже пальцем, — повторила она.
   
— Это же подонок. Стреляет серебряной картечью.
   
— Нет!
   
Они отошли.
   
— Нам пора, — сказала Анита Блэйну. — Думаешь, все будет нормально?
   
— С этим?
   
Она кивнула.
   
— Ничего, я с ним справлюсь, — успокоил ее Блэйн.
   
— Меня зовут Анита Эндрюс. Я живу в Гамильтоне, мой телефон — 276. Запиши в память.
   
— Записано, — Блэйн показал ей слова и цифры.
   
— Если понадобиться помощь…
   
— Я позвоню.
   
— Обещаешь?
   
— Клянусь! (Крест на бьющемся сердце.)
   
Неожиданно прыгнув, Райли схватил ружье и теперь, пошатываясь, стоял и шарил в кармане в поисках патрона.
   
Блэйн бросился ему в ноги, ударив его плечом чуть выше колен; одной рукой он обхватил Райли за пояс, другой попытался поймать ствол ружья, но промахнулся.
   
Падая, он крикнул:
   
— Быстрей! Быстрей все убирайтесь!
   
Затрещала одежда; Блэйн почувствовал, как шершавый асфальт обдирает ему кожу, но Райли не выпустил, увлекая его за собой.
   
Когда скольжение по асфальту прекратилось, Блэйн снова попытался нащупать ружье. Ствол блеснул в темноте и опустился ему на ребра. Блэйн охнул, попробовал ухватиться за него, но Райли еще раз взмахнул ружьем, как дубинкой. В отчаянии Блэйн наугад нанес удар и почувствовал, как его кулак погрузился в живот водителя. Раздался возглас боли, и тяжелый ствол прошел в дюйме от лица Блэйна.
   
Его рука рванулась вперед, поймала ствол и дернула на себя, одновременно выкручивая.
   
Завладев ружьем, Блэйн откатился в сторону и вскочил.
   
Райли, как носорог, склонив голову, расставив руки, несся на него. На лице его жутко застыл ревущий оскал.
   
Блэйн едва успел отбросить ружье. Он попытался увернуться от приближающегося Райли, но Райли сумел ухватить его своей окорокообразной лапой за бедро. Не давая ему убрать руку, Блэйн резко повернулся. Райли попробовал затормозить, но было поздно. С оглушительным грохотом его тело по инерции врезалось в грузовик.
   
Райли обмяк и свалился. Блэйн, выжидая, смотрел на него: тот не двигался.
   
Из ночи не доносилось ни звука. Все исчезли, кроме них, вокруг никого не было. Только он, и Райли, и потрепанный фургон.
   
Блэйн отвернулся, поглядел на небо, но там тоже ничего не было, кроме луны, звезд и одинокого степного ветра.
   
Он опять посмотрел на Райли и увидел, что тот жив. Райли уже сидел, держась за передний борт. Удар о кузов рассек ему лоб, и больше драться он явно не собирался. Он тяжело пыхтел, стараясь отдышаться, и в глазах у него стоял дикий блеск.
   
Блэйн сделал шаг в его сторону.
   
— Дурак проклятый, — сказал он. — Если б ты еще раз выстрелил, нам бы конец. Они нас на куски бы разорвали.
   
Райли глядел на него вытаращенными глазами, силясь что-то сказать, но из его рта доносилось только: «Ты-ты-ты».
   
Блэйн шагнул к нему и протянул руку, чтобы помочь встать, но Райли отпрянул от него, прижавшись изо всех сил к кузову, как бы пытаясь раствориться в металле.
   
— Ты один из них! — взвизгнул он. — Я давно понял…
   
— Ты с ума сошел!
   
— Я тебя раскусил! Ты не хочешь, чтоб тебя видели. Не отходишь от машины. За едой и кофе всегда хожу я. Ты не ходишь. И насчет бензина договариваюсь я. А не ты.
   
— Машина твоя, а не моя, — ответил Блэйн. — И деньги у тебя. А у меня, ты знаешь, ни гроша.
   
— А как ты появился, — скулил Райли. — Вышел прямо из лесу. Ты, наверное, всю ночь там с ними провел. И ты не как все, ты ни во что не веришь.
   
— Потому что я не дурак, — сказал Блэйн. — Вот и все. Я не больший парапсих, чем ты. Думаешь, если б я был колдуном, стал бы я трястись с тобой на этой жестянке?
   
Он подошел к Райли, схватил его и рывком поднял на ноги. И встряхнул так, что у него закачалась голова.
   
— Хватит! — заорал на него Блэйн. — Нам ничего не грозит. Поехали отсюда.
   
— Ружье! Ты выбросил ружье!
   
— К чертям ружье! Пошли в машину.
   
— Но ты с ними разговаривал! Я сам слышал!
   
— Ни слова ни сказал.
   
— Ты не ртом разговаривал, — сказал Райли. — Не языком. Но я слышал. Не все. Только отрывки. Но ты разговаривал.
   
Прижимая его одной рукой к грузовику, Блэйн открыл дверцу.
   
— А ну, заткнись и забирайся, — процедил Блэйн. — Подумаешь, ружье у него есть! Серебряная картечь! Он слышал, надо же!
   
Поздно, решил он. Объяснять бессмысленно. И показывать ему или пытаться помочь тоже бесполезно. Скорей всего, если ему рассказать правду, он утратит последние остатки логики и совсем сойдет с ума, утонет в трясине комплексов.
   
Блэйн обошел фургон с другой стороны, сел, завел мотор и развернул машину вдоль дороги.
   
Целый час они ехали молча. Скрючившись в углу, Райли не спускал с Блэйна испытующих глаз.
   
— Извини, Блэйн, — наконец произнес он. — Наверное, я был не прав.
   
— Конечно, не прав. Если бы ты открыл стрельбу…
   
— Я не об этом, — перебил его Райли. — Если б ты был одним из них, ты бы не остался. Они могли бы тебя домчать куда надо в сто раз быстрее.
   
Блэйн рассмеялся:
   
— Чтоб тебя совсем успокоить, завтра за кофе и продуктами пойду я. Конечно, если ты мне доверишь деньги.
  
  
   
    
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
   
   
Блэйн сидел на стуле в закусочной и ждал, пока ему завернут сандвичи и нальют во флягу кофе. В зале кроме него было еще два посетителя, и на Блэйна они никакого внимания не обращали. Один только что закончил трапезу и теперь читал газету. Другой, склонившись над тарелкой, метал в рот густую массу, которая раньше была яичницей с жареным картофелем, а сейчас, от тщательного перемешивания, видом напоминала собачий корм.
   
Блэйн повернулся лицом к мощной стеклянной стене здания.
   
На улице было по-утреннему тихо, брел один-единственный пешеход, и мимо него время от времени проносились автомобили.
   
Наверное, было глупо, подумал Блэйн, вот так рисковать лишь для того, чтобы попытаться развеять сомнения Райли, успокоить его. Хотя ясно: что бы водитель ни говорил, подозрения у него остались.
   
Правда, осталось немного, скоро должна быть река, а в нескольких милях к северу — Пьер. Кстати, любопытно: за всю дорогу Райли ни разу не обмолвился, куда он едет. Впрочем, ничего странного: Райли явно боится и не касается тем, связанных с его грузом.
   
Блэйн отвернулся от окна, получил сверток с сандвичами и кофе, отдал бармену пятидолларовую купюру, а сдачу положил в карман.
   
Выйдя, Блэйн направился к заправочной станции, где его ждал Райли со своим фургоном. Было слишком рано, и заправщики на станцию еще не пришли. Блэйн и Райли договорились перекусить, потом, когда станция откроется, заправиться и двинуться дальше. Возможно, рассчитывал Блэйн, это будет последний день их совместного пути.
   
Стоит им доехать до реки, и он пойдет сам, на север, в Пьер.
   
Утро было свежим, почти холодным, и воздух обжигал ему ноздри. Начался еще один хороший день — еще один миг октября, когда небо затянуто дымкой, а воздух пьянит, как вино.
   
Блэйн вышел к бензоколонке. Грузовика там не было.
   
А может, подумал Блэйн, он отъехал за угол. Но еще предполагая это, Блэйн уже знал, что неправ. Он понял, что его провели.
   
Для того, чтобы избавиться от Блэйна, Райли пришлось пожертвовать пятью долларами и поискать другое место для заправки.
   
Блэйна это особенно не поразило, он понимал, что втайне был готов к этому. Так или иначе, с точки зрения Райли это было простейшее разрешение сомнений предыдущей ночи.
   
На всякий случай Блэйн обошел квартал.
   
Машины не нашел. Приходилось рассчитывать на себя.
   
Еще немного, и городок начнет просыпаться. Надо успеть уйти до этого. Найти какое-нибудь место, где переждать день.
   
Минуту он стоял, ориентируясь.
   
Ближняя окраина лежит к востоку, решил он, так как мы въехали с юга и проделали милю-две по городу.
   
Блэйн тронулся в путь, стараясь двигаться как можно быстрее и в то же время не привлекать внимания. Проехало несколько машин, кто-то вышел на порог за газетой, прошел человек — в руке корзинка с завтраком. На Блэйна никто не обращал внимания.
   
Дома стали реже, началась последняя улица города. Здесь плоскогорье кончалось, и рельеф пошел под уклон — поросшие лесом бугры и холмы, каждый чуть ниже, чем предыдущий. Впереди Миссури, понял Блэйн. Где-то впереди, за последним холмом, шумит могучая река с ее песчаными отмелями и ивняковыми островами.
   
Он пересек поле, перелез через ограду и спустился в крутой овраг, где меж кустов бежал крохотный ручеек.
   
Опустившись на четвереньки, Блэйн заполз в кустарник. Он нашел идеальное укрытие. За пределами города, и ничего такого, что могло бы привлечь людей: рыбу ловить слишком мелко, а купаться слишком холодно. Здесь его не найдут.
   
Здесь никто не учует сверкающее зеркало у него в мозгу; никто не крикнет: «Парапсих!»
   
А ночью он двинется дальше.
   
Он съел три сандвича, запил кофе.
   
Взошло солнце. Просачиваясь сквозь кусты, его лучи разбивались на мозаику света и тени.
   
Из городка слабо доносились звуки — рычание грузовика, лай собак, голос женщины, скликающей детей.
   
«Как я уже далеко забрался после той ночи в «Фишхуке», — думал Блэйн, сидя под ивами и ковыряя веточкой в песке. — Далеко от виллы Шарлин, от Фредди Бейтса. А до сих пор у меня не было времени поразмыслить об этом. То, что было неясно тогда, неясно и сейчас: правильно ли я поступил, убежав из «Фишхука»; не лучше ли было, несмотря на слова Годфри Стоуна, остаться и испытать все, что ни уготовил бы ему „Фишхук“».
   
Мысли вернули его к залитой светом голубой комнате, откуда все началось. Он видел ее, как будто был в ней только вчера — лучше, чем если бы был вчера. Чужие звезды мерцали над этой комнатой без крыши, колеса легко катились по гладкому голубому полу, а вокруг стояли странные предметы, которые могли быть и мебелью, и произведениями искусства, и всем, чем угодно.
   
Все предстало перед ним как реальное — неправдоподобно реальное, без резких контрастов и без расплывчатости, со всеми без исключениями деталями и подробностями.
   
— Вот ты и вернулся! — приветствовал его, приподнявшись, лениво распластавшийся Розовый.
   
Он действительно был там.
   
Без машины или тела, без каких-либо приспособлений, только силой разума Шепард Блэйн вернулся к Розовому, в его голубую комнату за пять тысяч световых лет от Земли.
  
  
   
    
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
   
   
Разум увидеть нельзя.
   
И все же Розовый видел его или чувствовал — во всяком случае, о присутствии разума Блэйна он знал.
   
А Блэйна это и не удивляло и не пугало. Он чувствовал себя так, как будто вернулся домой, и голубая комната казалась ему более знакомой и близкой, чем в первое посещение.
   
— Н-да, — удовлетворенно хмыкнул Розовый, оглядывая его разум. — Неплохая получилась парочка.
   
Ну конечно, подумала та часть разума, которая еще оставалась Шепардом Блэйном, ведь я, или, по крайней мере, часть меня, или даже половина и в самом деле вернулась домой. Потому что на сколько-то процентов (возможно, мне никогда не узнать, насколько) я и есть сидящее перед ним существо. Я одновременно и Шепард Блэйн, путешественник с Земли, и дубликат этого обитателя голубой комнаты.
   
— Ну, как дела? — любезно осведомилось существо. Как будто не знает само!
   
— Есть одна просьба! — торопливо сказал Блэйн, спеша объяснить все до того, как ему придется покинуть эту планету. — Одна-единственная. Ты сделал нас как зеркало. Мы отражаем чужие мысли.
   
— А как же иначе? — удивился Розовый. — Разве можно по-другому? На чужой планете приходится экранироваться от чересчур любопытных разумов. Конечно здесь, дома, нет нужды…
   
— Ты не понял, — запротестовал Блэйн. — Твой экран нас не защищает. Он только привлекает к нам внимание. Из-за него мы чуть не погибли.
   
— Этого не может быть, — сердито оборвало его существо. — Погибнуть невозможно. Нет такого понятия, как смерть. Смерть бессмысленна. Хотя, может быть, я и ошибаюсь. Кажется, очень давно была планета…
   
Стало почти слышно, как существо перебирает пыльные архивные папки в заваленной знаниями памяти.
   
— Да, — подтвердило оно. — Было несколько таких планет. Это позор. Для меня это непонятно. Непостижимо.
   
— На моей планете, — сказал Блэйн, — умирает все, поверь мне. Абсолютно все.
   
— Неужели все?
   
— Ну, точно не скажу. Возможно…
   
— Вот видишь. Даже у тебя на планете смерть не обязательна.
   
— Не знаю, — сказал Блэйн, — кажется, существуют и бессмертные вещи.
   
— То есть нормальные.
   
— Смерть не бессмысленна, — настаивал Блэйн. — Смерть — процесс, благодаря которому на моей планете стали возможны развитие и дифференциация видов. Она не дает зайти в тупик. Это ластик, который стирает ошибки и открывает путь новым началам.
   
Розовый уселся поудобнее. Чувствовалось, как он устраивается, собираясь с мыслями, подтягиваясь, готовясь к долгому и плодотворному обсуждению и, может быть, спору.
   
— Может, ты и прав, — сказал он, — но такой путь слишком примитивен. Это кончится первоначальным хаосом. Есть лучшие решения. Существует даже этап, когда совершенствование, о котором ты говоришь, перестает быть нужным. Но прежде всего скажи, ты доволен?
   
— Доволен?
   
— Ты ведь стал более совершенен. Ты больше, чем обычный разум. Ты — это частично ты, частично я.
   
— Ты ведь тоже частично я.
   
Существо удовлетворенно хмыкнуло:
   
— Видишь ли, тебя сейчас двое — ты и я; а я — даже трудно сказать, сколько нас одновременно. Я так много путешествовал и нахватался всякого — разумов в том числе. Кстати, многих из них, откровенно говоря, можно было и не брать. Но, знаешь ли, хотя я сам странствую очень много, у меня в гостях почти никто не был. Ты не представляешь, как я признателен тебе за твой визит. Когда-то у меня был знакомый, который частенько меня навещал, но это было так давно, что и не вспомнишь. Кстати, ведь у вас измеряют время, то есть поверхностное время?
   
Блэйн объяснил, как люди измеряют время.
   
— М-м, сейчас прикинем, — существо начало быстро подсчитывать что-то в уме. — По вашему счету выходит приблизительно десять тысяч лет назад.
   
— Когда у тебя был твой приятель?
   
— Да, — подтвердил Розовый. — С тех пор ты мой первый гость. И ты сам пришел ко мне. Не дожидаясь, пока к тебе приду я. Ты был в машине…
   
— А почему, — поинтересовался Блэйн, — ты спросил меня про наш счет времени? Ведь у тебя есть мой разум. Ты знаешь все, что знаю я.
   
— Естественно, — пробормотал Розовый. — Все твои знания во мне. Но я еще не разбирался в них. Ты не представляешь, что у меня там творится!
   
Еще бы, подумал Блэйн. Тут с одним-то лишним разумом не знаешь, как разобраться. Интересно…
   
— Ничего, — успокоил его Розовый. — Со временем все образуется. Потерпи немного, и вы станете единым разумом. Вы поладите, как ты считаешь?
   
— Но с отражателем ты и устроил нам…
   
— Я вовсе не хочу вам неприятностей. Я стараюсь как лучше. И делаю ошибки. И исправляю их. Снимать экран?
   
— Снимай, — поспешил согласиться Блэйн.
   
— Я путешествую, — рассказывало существо, — не сходя с этого места. Сидя здесь, я бываю, где захочу, и ты не поверишь, как мало встречается разумов, стоящих обмена.
   
— Ну, за десять тысяч лет ты их, думаю, набрал немало.
   
— За десять тысяч лет? — озадаченно спросило существо. — Мой друг, десять тысяч лет — это только вчера.
   
Существо покопалось в памяти, но, опускаясь в глубины воспоминаний все глубже и глубже, так и не дошло до начала.
   
— Иди сюда, — пригласил Розовый, — садись рядом со мной.
   
— Вряд ли в таком виде, — объяснил Блэйн, — я могу сидеть.
   
— Конечно, как я не сообразил. Тогда подвинься поближе. Ты ведь пришел ко мне в гости?
   
— Само собой, — пробормотал Блэйн, не понимая, о чем идет речь.
   
— Тогда, — произнесло существо, — давай поболтаем о путешествиях!
   
— Давай, — Блэйн пододвинулся к нему.
   
Они сидели в голубой комнате, залитой светом неизвестных звезд, и под отдаленный рокот бушующей пустыни Розовый рассказывал. Не только о цивилизации машин. О племени насекомых, которые тысячелетиями накапливали неисчерпаемые запасы пищи, им не нужной, и стали рабами собственной слепой жадности. О расе, сделавшей искусство объектом религиозного поколения. О станциях подслушивания, обслуживаемых гарнизонами одной галактической империи, о которой давно забыли все, кроме самих гарнизонов. О фантастически сложных сексуальных традициях еще одной расы, которая практически все усилия направляла на разрешение воспроизводства. О бесплодных, голых планетах, никогда не знавших жизни. И о других планетах, где, как в колбах и ретортах алхимика, шли такие химические реакции, какие разум не в состоянии не то что понять, но даже представить, и где, в результате этих химических реакций, зарождалась шаткая, эфемерная жизнь, чтобы через доли секунды опять уйти в небытие.
   
Об этом и о бесконечно многом еще.
   
Слушая, Блэйн в полной мере осознал, насколько фантастичен случайно повстречавшийся ему Розовый, который не может вспомнить начала и не представляет конца; существо со странствующим разумом, за миллионы лет посетившее миллионы звезд и планет на расстоянии миллионов световых лет в этой и соседней галактиках. Перед ним было существо, которое принесло бы человеческому племени неисчерпаемую пользу. То, что говорилось сейчас, стоило всех усилий, затраченных когда-либо человечеством. Человечество встретилось с расой, у которой, похоже, не было других эмоций, кроме дружелюбия; если у нее и существовали когда-то эмоции, то за бесконечные годы мысленных путешествий они износились в прах. Потому что, наблюдая, подглядывая в окна соседей по галактике, эта раса научилась терпимости и пониманию не только по отношению к себе подобным или человечеству, но и ко всем созданиям, пониманию жизни во всем разнообразии ее проявлений. Научилась принятию любой мотивации, любой этики, любой культуры, какой бы чужеродной она ни казалась.
   
Вдруг до Блэйна дошло, что все знания, о которых он думает, находятся в равной степени и в мозгу одного человеческого существа — некого Шепарда Блэйна; если тот только сможет разобрать знания, систематизировать их и аккуратно сложить, то ими можно будет пользоваться.
   
В беседе Блэйн потерял чувство времени, утратил ощущение того, кто он, где находится и зачем; он позабыл обо все на свете, как мальчик, самозабвенно слушающий невероятные истории старого матроса, вернувшегося из дальних, неведомых стран.
   
Комната стала родной, Розовый уже был другом, а далекие звезды не казались чужими; завывания пустынного ветра звучали как с детства знакомая колыбельная.
   
Он не сразу понял, что рассказы о далеком и древнем уже прекратились, и он слушает только ветер.
   
Он потянулся, как после сна, и существо сказало:
   
— Мы отлично провели время. Не помню, чтоб я когда-либо получал столько удовольствия.
   
— Подожди, — попросил Блэйн, — еще один вопрос…
   
— Насчет экрана не беспокойся. Я его убрал. Теперь тебя никто не выдаст.
   
— Я не о том. Я про время. Я — то есть мы — каким-то образом управляем временем. Дважды это спасло мне жизнь…
   
— Знание у тебя. В своем разуме. Надо только найти его.
   
— Но ведь время…
   
— Время, — сказал Розовый, — что может быть проще времени!
  
  
   
    
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
   
   
Блэйн долго лежал, наслаждаясь чувством тела, — у него опять было тело. Он ощущал прикосновение воздуха к коже, теплую влагу, выступившую на руках, лице и груди.
   
Он уже не был в голубой комнате, потому что там у него не было тела, и потом исчез шелест пустынного ветра. Вместо этого он слышал равномерное хриплое всхлипывание. Густой, резкий запах антисептики наполнял ноздри, горло, легкие.
   
Медленно, готовый тут же закрыть глаза при первой необходимости, Блэйн поднял веки. И не увидел ничего, кроме безразличной белизны потолка.
   
Голова его лежала на подушке, под ним была простыня, а сам он был одет в накрахмаленную рубашку.
   
Он повернул голову и увидел рядом другую кровать, на которой лежала мумия.
   
«Что может быть проще времени», — сказало существо из другого мира. Оно собиралось рассказать ему о времени, но он не смог остаться еще, чтобы дослушать.
   
Мумия из соседней кровати была полностью замотана бинтами, и только на месте ноздрей и рта оставались отверстия. Мумия дышала, и каждый вздох сопровождался всхлипыванием.
   
Белые, как потолок, стены, кафельный пол, стерильность обстановки не оставляли сомнений относительно того, куда он попал.
   
Блэйн лежал в больничной палате рядом с хрипящей мумией.
   
Страх волной накатил на него, но Блэйн не шевелился, давая страху схлынуть. Потому что, даже испытывая страх, он чувствовал себя в безопасности. По какой-то причине — он не мог вспомнить, по какой — Блэйн был уверен, что ему ничего не грозит.
   
Где же он был, подумал Блэйн, до голубой комнаты? Он мысленно вернулся в прошлое: овраг за городом, ручей, ивняк…
   
В коридоре послышались шаги, и в палату вошел человек в белом халате.
   
Он остановился в дверях и поглядел на Блэйна.
   
— Пришел в себя, наконец, — сказал доктор. — Как себя чувствуешь?
   
— Неплохо, — ответил Блэйн. Он и в самом деле чувствовал себя отменно. Что же он здесь тогда делает? — А где меня подобрали?
   
— А раньше с тобой это случалось? — вместо ответа задал вопрос доктор.
   
— Что «это»?
   
— Потеря сознания. Кома.
   
— Что-то не припомню, — покачал головой Блэйн.
   
— Можно подумать, что ты стал жертвой заклинания.
   
— Колдовство, доктор? — засмеялся Блэйн.
   
— Ну, я в это не верю, — скривился кисло врач. — Хотя кто знает? Больные иногда думают так.
   
Он подошел к Блэйну и сел на край кровати.
   
— Меня зовут доктор Уитмор, — сказал он. — Ты здесь уже два дня. Мальчишки охотились на кроликов, залезли в кусты и там нашли тебя. Они решили, что ты мертв.
   
— А что со мной?
   
— Не знаю, — покачал головой Уитмор.
   
— У меня нет денег, доктор. Я не смогу заплатить.
   
— Это не самое главное, — успокоил его доктор. — Правда, я хотел спросить. При тебе не нашли никаких документов. Ты помнишь, как тебя зовут?
   
— Конечно. Шепард Блэйн.
   
— А где ты живешь?
   
— Нигде. Болтаюсь где придется.
   
— А как ты попал в этот город?
   
— Не помню.
   
Блэйн сел на кровати:
   
— Доктор, я зря занимаю койку.
   
— Лучше бы ты полежал еще. Надо сделать несколько анализов…
   
— Не хочу причинять вам беспокойство.
   
— Дело в том, — признался Уитмор, — что я никогда не сталкивался с подобным случаем. Я был бы признателен, если б ты задержался. Мы не нашли никаких отклонений, когда тебя привезли. Чуть замедленный пульс. Несколько поверхностное дыхание. Температура на пару градусов ниже обычной. Все остальное в норме. Кроме того, что ты был без сознания. Пробудить тебя ничем не удалось.
   
— Вот кому не повезло, — Блэйн кивнул в сторону мумии.
   
— Дорожное происшествие.
   
— В наше время это редкость.
   
— Да и обстоятельства необычные, — пояснил доктор. — Он вел старый фургон. На полном ходу лопнула шина. И прямо на повороте над рекой.
   
Блэйн внимательно посмотрел на забинтованного шофера, но под повязкой узнать его было невозможно.
   
— Я могу перевести тебя в другую палату, — предложил доктор.
   
— Не стоит. Я долго тут не задержусь.
   
— Лучше полежи. А то снова отключишься. И на этот раз тебя не найдут.
   
— Ладно, я подумаю, — пообещал Блэйн.
   
Доктор поднялся, подошел к соседней койке и, наклонившись над больным, прислушался к его дыханию. Ватным тампоном вытер ему губы, пошептал что-то на ухо, затем выпрямился.
   
— У тебя есть какие-нибудь просьбы? — спросил он Блэйна. — Ты, наверное, проголодался.
   
Блэйн кивнул. Вспомнив о еде, он действительно почувствовал голод.
   
— Хотя я могу подождать, — сказал он.
   
— Я распоряжусь на кухне, тебя покормят.
   
Доктор повернулся и быстро вышел из комнаты. Блэйн лежал, вслушиваясь в его удаляющиеся шаги.
   
И вдруг он понял — он вспомнил, — почему так спокоен. Существо с далекой планеты сняло экран, освободило его от сверкающего зеркала в мозгу. Теперь нечего бояться, ни к чему прятаться.
   
Рядом с ним мумия издавала стоны, хрипы и всхлипывания.
   
— Райли, — шепотом позвал Блэйн.
   
Дыхание не изменилось.
   
Блэйн сел на кровати, свесив ноги, потом встал. Стоять босиком на узорчатом кафеле было холодно. Ежась в жесткой больничной рубахе, он подошел к напоминающему белый кокон существу.
   
— Райли! Это ты? Райли, ты слышишь меня?
   
Мумия шевельнулась.
   
Она попыталась повернуть голову к нему, но не смогла. С трудом задвигались губы. Язык силился произнести что-то.
   
— Передай… — выговорил шофер, от усилия растягивая слово.
   
Напрягшись, он попробовал еще раз.
   
— Передай Финну…
   
Блэйн понял, что это не все, он хочет еще что-то добавить. Губы мучительно шевелились. В хлюпающем отверстии тяжело поворачивался язык. Беззвучно.
   
— Райли! — позвал Блэйн, но ответа не получил.
   
Блэйн стал пятиться назад, пока край кровати не уперся ему под колени. Тогда он сел.
   
Ну вот, подумал он, страх и догнал этого парня, страх, от которого Райли пытался убежать, прячась от которого он пересек полконтинента. Хотя, возможно, не тот, от которого он убегал, а другой страх и другая опасность.
   
Райли с шумом, судорожно вздохнул.
   
Вот лежит человек, думал Блэйн, которому надо что-то передать некоему Финну. Кто такой Финн, откуда? Как он связан с Райли?
   
Финн?
   
Он знал одного Финна.
   
Когда-то, очень давно, имя Финн было ему знакомо.
   
Блэйн напрягся, пытаясь вспомнить все, что ему известно о Финне.
   
Не исключено, что это не тот Финн.
   
Потому что он слышал о Ламберте Финне, который тоже был исследователем в «Фишхуке», и он тоже бесследно исчез, но задолго до исчезновения Годфри Стоуна, задолго до того дня, когда сам Блэйн пришел работать в «Фишхук».
   
Он превратился в призрак, чье имя произносят шепотом, в легенду, в жуткий персонаж жуткой истории, в одну из немногих фишхуковких сказок ужасов.
   
Потому что, говорилось в этой сказке, однажды Ламберт Финн вернулся со звезд визжащим от ужаса маньяком!
  
  
   
    
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
   
   
Уставившись в потолок, Блэйн лежал на кровати. За окошком шуршал ветерок, на стене напротив весело играли тени листьев одинокого дерева. Упрямое дерево, подумал Блэйн, уже кончается октябрь, а оно никак не хочет расставаться с листьями.
   
Из коридора доносились все те же приглушенные шаги, а в воздухе по-прежнему едко пахло антисептиком.
   
Надо выбираться отсюда, решил Блэйн, пора двигаться. Но куда? В Пьер, конечно, в Пьер к Гарриет, если Гарриет там. Сам по себе Пьер не больше чем тупик, и делать там нечего. Но пока его задача — добраться туда.
   
Ведь он все еще беглец, совершивший отчаянный, неподготовленный побег. Он бежит с того момента, как вернулся из последнего путешествия к звездам. И, что хуже всего, бежит бесцельно, лишь для того, чтобы укрыться, обрести безопасность.
   
Из-за отсутствия цели становилось не по себе. Как будто он пустышка. Перекати-поле, которое катится туда, куда подует ветер.
   
Он лежал, давая боли впитаться, впуская горечь и сомнение: а надо ли было бежать из «Фишхука», имело ли это смысл? Затем ему вспомнился Фредди Бейтс, его натянутая улыбка, и блестки в глазах, и револьвер в его кармане. И сомнения рассеялись сами собой: он поступил правильно.
   
Райли всхлипнул, захрипел и затих.
   
Нет, сказал себе Блэйн, хоть доктор и просит, оставаться не следует. Все равно врач ничего не обнаружит, а Блэйн ничего ему не расскажет, так что для них обоих это будет только потеря времени.
   
Он встал с постели, пересек комнату и подошел к двери, ведущей, по всей видимости, в гардеробную.
   
Он открыл дверь — его одежда действительно была там. Правда, он не видел нижнего белья, но его рубашка и брюки висели на вешалке, а под ними стояли его туфли. Пиджак, свалившись с вешалки, лежал на полу.
   
Скинув больничную рубаху, он сунул ноги в штанины, натянул брюки и туго затянул их на поясе.
   
Он потянул за рубашкой, как вдруг остановился, пораженный тишиной — мирным, тихим спокойствием осеннего полдня. Покой желтого листка, свежесть дымки на далеких холмах, винный аромат осени.
   
Но в этом спокойствии что-то было не так.
   
Исчезли стоны и всхлипывания с соседней койки.
   
Пригнувшись, как в ожидании удара, Блэйн прислушался, но ничего не услышал.
   
Он повернулся, сделал шаг в сторону кровати, но остановился. К Райли подходить уже поздно. Его забинтованное тело лежало неподвижно, а на губах застыла пузырем пена.
   
— Доктор! — закричал Блэйн. — Доктор!
   
Сознавая, что поступает глупо и нерационально, он бросился к двери.
   
У порога он остановился. Опершись о косяки, он высунул голову в коридор.
   
Доктор шел по коридору быстрыми шагами, но не бегом.
   
— Доктор, — прошептал Блэйн.
   
Подойдя к двери, тот впихнул Блэйна в комнату и направился к кровати Райли.
   
Доктор достал стетоскоп, прислонил к мумии, наклонившись, затем выпрямился.
   
— А ты куда собрался? — спросил он.
   
— Он умер, — сказал Блэйн. — У него остановилось дыхание. Прошло уже…
   
— Да, он мертв. Он был безнадежен. Даже с гобатианом не было никакой надежды.
   
— Гобатиан? Вам пришлось применять даже гобатиан? Вот почему его так забинтовали?
   
— В нем не осталось ни одной целой кости, — сказал доктор. — Будто кто-то бросил игрушку на пол и прыгнул на нее двумя ногами. У него…
   
Доктор замолчал и пристальным взглядом уставился на Блэйна.
   
— А что ты знаешь о гобатиане? — осведомился он.
   
— Так, слышал, — ответил Блэйн.
   
Еще бы мне об этом не слышать, подумал он.
   
— Это инопланетное лекарство, — сообщил доктор. — Им пользуется одна насекомовидная раса. Раса воинствующих насекомых. Оно творит чудеса. Оно может слепить обратно разодранное по частям тело. Сращивает кости и органы. Регенерирует ткани.
   
Он поглядел на забинтованный труп, потом опять на Блэйна.
   
— Читал где-нибудь?
   
— Да, в научно-популярном журнале, — солгал Блэйн.
   
В его памяти всплыло зеленое безумие планеты джунглей, где он наткнулся на лекарство, которым пользовались насекомые, хотя на самом деле они вовсе не были насекомыми, а лекарство было вовсе не лекарством.
   
Впрочем, сказал он себе, к чему играть в слова. Терминология всегда вызывала трудности, а со звездными путешествиями стала и вовсе невозможной. Берешь то, что хоть немного подходит по смыслу. И то хорошо.
   
— Тебя переведут в другую палату, — сказал доктор.
   
— Не стоит, — сказал Блэйн. — Я как раз собрался уходить.
   
— Нет, — ровным голосом возразил доктор. — Я не позволю. Не собираюсь брать что-то на свою совесть. Ты чем-то болен, и очень серьезно. А за тобой некому ухаживать — у тебя нет ни друзей, ни родственников.
   
— Ничего, обойдусь. Как обходился до сих пор.
   
— Мне кажется, — придвинулся к нему доктор, — ты чего-то не договариваешь.
   
Блэйн повернулся к нему спиной и молча направился к гардеробной. Надел рубашку, натянул туфли. Поднял с пола пиджак, прикрыл дверцу и только тогда обернулся к доктору:
   
— А теперь, если вы посторонитесь, я выйду.
   
По коридору кто-то шел. Наверное, доктор успел распорядиться, и это несут еду, подумал Блэйн. Может, мне следует сперва подкрепиться, мне это нужно.
   
Но он слышал шаги по крайней мере двух пар ног. А может, услышали, как он звал врача, и решили посмотреть, не нужна ли помощь?
   
— Было бы лучше, — сказал доктор, — если бы ты передумал. Кроме того, что ты нуждаешься в лечении, есть еще некоторые формальности…
   
Дальше Блэйн его уже не слышал, потому что те, кто шагал по коридору, уже стояли в дверях, заглядывая в комнату.
   
— Как ты сюда попал, Шеп? Мы тебя повсюду ищем, — ледяным голосом произнесла Гарриет Квимби.
   
Одновременно, как удар бича, его стегнуло телепатическим шепотом: «Ну, быстро! Что говорить?»
   
— Просто забирай меня, и все. (Разъяренная женщина, волочащая за собой заблудшего шалопая.) Тогда меня выпустят. Меня нашли под ивняком…
   
— (Пьяница, каким-то образом залезший в урну для мусора и не знающий, как оттуда выбраться. Цилиндр у него сполз на ухо, нос, пощелкивая, вспыхивает, как неоновая реклама, а в окосевшем взгляде — мягкое недоумение.)
   
— Нет, не то, — остановил ее Блэйн. — Просто лежал под ивой, отключившись от мира. Он считает, я болен…
   
— А не…
   
— Не то, что он дума…
   
— Опять с тобой старая беда, — с улыбкой, в которой было и беспокойство и облегчение, дружеским тоном произнес Годфри Стоун. — Перебрал, наверно. Забыл, что советовал тебе доктор…
   
— Ну, о чем ты, — запротестовал Блэйн. — Каких-то пара глотков…
   
— Тетя Эдна с ума сходит, — сказала Гарриет. — Чего она только не воображала. Ты же знаешь, какие у нее нервы. Она уже решила, что никогда тебя больше не увидит.
   
— Годфри, Годфри! О Господи, целых три года…
   
— Спокойно, Шеп. Сейчас не время. Сначала надо тебя вытащить.
   
— Вы что, знаете этого человека? — спросил доктор Уитмор. — Он ваш родственник?
   
— Не родственник, а друг, — пояснил Стоун. — его тетка Эдна…
   
— Ладно, пошли отсюда, — прервал его Блэйн.
   
Стоун вопросительно посмотрел на доктора, тот кивнул головой:
   
— Только задержитесь у дежурной и возьмите выписку. Я им сейчас позвоню. Вам придется сообщить ваши имена.
   
— Конечно, — заверил его Стоун. — Мы вам так признательны.
   
— Не стоит благодарности.
   
У порога Блэйн остановился и повернулся к доктору.
   
— Извините, — сказал он. — Я скрыл правду. Мне было стыдно.
   
— У всех бывают моменты, когда нам стыдно. Ты не исключение.
   
— Прощайте, доктор.
   
— Всего хорошего. Впредь будь осторожнее.
   
И вот уже они шли рядом — втроем — по коридору.
   
— А кто лежал в соседней кровати? — спросил Стоун.
   
— Некий Райли.
   
— Райли!
   
— Водитель фургона.
   
— Райли! Его-то мы и искали. На тебя мы наткнулись совсем случайно.
   
Стоун собрался вернуться в палату, но Блэйн его остановил:
   
— Поздно, он мертв.
   
— А его фургон?
   
— Разбился. Упал с откоса.
   
— О Годфри! — вырвалось с ужасом у Гарриет.
   
Стоун покачал головой, глядя на нее.
   
— Не вышло, — сказал он. — Не вышло.
   
— Эй, в чем дело?
   
— Подожди, все узнаешь. Сначала давай выйдем отсюда.
   
Стоун взял его под локоть и потащил рядом с собой.
   
— Хотя бы скажите, при чем здесь Ламберт Финн?
   
— Ламберт Финн, — вслух произнес Стоун, — сегодня самый опасный человек в мире.
  
  
   
    
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
   
   
— А может, нам отъехать подальше? — спросила Гарриет. — Если доктор что-нибудь заподозрит…
   
Но Стоун уже свернул с шоссе к мотелю.
   
— Почему он должен что-то заподозрить?
   
— Задумается. Он озадачен случаем с Шепом и наверняка начнет размышлять. А в нашей легенде полно слабых мест.
   
— Для импровизации все было разыграно не так уж плохо.
   
— Но мы и десяти миль не отъехали о города.
   
— Мне ночью надо будет вернуться. Хочу посмотреть, во что превратился фургон Райли.
   
Перед домиком с вывеской «Управляющий» он затормозил.
   
— Сам хочешь засунуть голову в петлю, — сказала Гарриет.
   
Человек, подметавший ступени, подошел к ним.
   
— Добро пожаловать в «Равнины»! — сердечно приветствовал он их. — Могу быть чем-нибудь вам полезен?
   
— У вас найдутся два смежных номера?
   
— У нас как раз освободились два смежных. Какая чудесная стоит погода!
   
— Да, отличная погода.
   
— Но со дня на день может похолодать. Все-таки поздняя осень. Помню, однажды снег выпал на…
   
— В этом году так не будет, — перебил его Стоун.
   
— Да, вряд ли. Кажется, вы сказали, что желаете два смежных?
   
— Если вы не возражаете.
   
— Езжайте прямо вперед. Номера десять и одиннадцать. А я сейчас возьму ключи и приду.
   
Приподняв машину на малой тяге, Стоун соскользнул в проезд. Около номеров стояли уютно припаркованные автомобили. Люди выгружали вещи из багажников. Некоторые отдыхали в креслах в маленьких внутренних двориках. В самом конце стоянки четверо чудаковатых стариков с громкими криками метали подкову.[3]
   
Перед номером десять их машина плавно опустилась на землю.
   
Блэйн вышел, открыл дверцу Гарриет.
   
Как хорошо, подумал он. Он чувствовал себя так, как будто попал домой, встретив двух друзей — потерянных и вновь обретенных. Что бы теперь ни случилось, он со своими.
   
Мотель располагался на обрывистом берегу реки; на север и восток тянулись бескрайние равнины — голые, бурые холмы, поросшие лесом трещины оврагов; толпясь, обвиваясь все плотнее, чтобы уместиться вдоль речной долины, леса выстраивались неровным гребнем у мутно-шоколадного потока, который, как бы не зная, куда направить свое течение, задумчиво извивался, оставляя следы своего непостоянства — лужи, болота, старицы, еще более прихотливой формы, чем русло самой реки.
   
Позвякивая связкой ключей, пришел управляющей. Он отпер и широко распахнул двери.
   
— Здесь все в полном порядке, — сообщил он. — Мы ничего не упускаем. На всех окнах — ставни, а замки самые лучшие из имеющихся. В шкафу вы найдете подборку кабалистических знаков и заклинаний. Раньше мы их вывешивали сами, но оказалось, что некоторые клиенты предпочитают их располагать по собственной системе.
   
— Очень предусмотрительно с вашей стороны, — похвалил Стоун.
   
— Клиентам приятно чувствовать себя в тепле и заботе, — похвастался управляющий.
   
— Ну все, теперь вы нам все рассказали, — остановил его Стоун.
   
— А в первом корпусе у нас ресторан…
   
— Обязательно там побываем, — заверила его Гарриет, — я умираю с голоду.
   
— Зарегистрироваться вы можете у дежурного по пути в ресторан.
   
— Непременно, — пообещала Гарриет.
   
Управляющий передал ей ключи и веселой подпрыгивающей походкой пошел обратно, с любезной оживленностью кланяясь гостям из других номеров.