1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
   
Ку, в защищавшей от палящего солнца соломенной шляпе, наблюдал за своими подчиненными, которые были сейчас на расчищенной от винограда площадке. Лю-Цзе, вздохнув, направился к нему.
   
Не то, чтобы он недолюбливал Ку, Повелителя Приборов. Ведь он был чем-то, вроде аббата, но с технической стороны. Аббат по-новому рассматривает тысячелетние идеи, и множественная вселенная раскрывается перед ним, точно цветок. Ку же, напротив, использовал древние технологии Замедлителей, которые могли сохранить и вернуть время и могли быть использованы в повседневных заботах, как, например, да, отрывание человеческой головы. Лю-Цзе старался этого избегать. Человеческую голову можно использовать и иначе.
   
Цепочка радостных, танцующих монахов проплыла мимо него по бамбуковому подобию улицы, бросая петарды и ударяя в гонги. Добравшись до поворота, последний монах обернулся и кинул маленький барабан в протянутые руки чучела.
   
Воздух замерцал, и с раскатом грома фигура исчезла.
   
— Приятно видеть хоть что-то, что не отрывает голову, — произнес Лю-Цзе, прислонившись к виноградной лозе.
   
— А, привет, Подметала, — отозвался Ку. — Да. Интересно, что пошло не так? Видишь ли, за микросекунду тело должно двинуться вперед, оставив голову на месте. — Он поднял мегафон. — Всем спасибо! По местам, повторяем еще раз! Сото, прошу, с самого начала!
   
Он повернулся к Лю-Цзе.
   
— Ну?
   
— Он думает над этим.
   
— Ради всего святого, Лю-Цзе! Это же совершенно незаконно, ты сам знаешь! Мы должны пресекать петли истории, а не тратить время на их поддержание!
   
— Это важно. Мы обязаны этому человеку. Ведь не по его вине у нас произошло временное крушение как раз в тот момент, когда он провалился через купол.
   
— Две временные линии идут параллельно, — простонал Ку. — Это неприемлемо. Приходится использовать совершенно непротестированную технику.
   
— Да, но только на несколько дней.
   
— А Ваймс? Он справится? Он ведь даже не прошел подготовку!
   
— Он коп. А коп всегда остается копом, где бы он ни был.
   
— Не понимаю, почему я послушал тебя, Лю-Цзе. Правда, не понимаю, — сказал Ку. Он взглянул на площадку и резко поднял мегафон. — Не держи это так! Я сказал, не держи…
   
Раздался новый раскат грома. Лю-Цзе даже не стал оглядываться.
   
Ку снова поднял мегафон и устало произнес:
   
— Так, кто-нибудь, найдите брата Каи, ладно? Начните с, ну, двух сотен лет назад. Вы даже не используете те изобретения, что я, э… изобрел, — добавил он, обращаясь к Лю-Цзе.
   
— В них нет особой нужды, — отозвался Лю-Цзе. — Есть свои мозги. И к тому же, мы ведь используем временной туалет, а?
   
— Уборная, сбрасывающая все в прошлое на десять миллионов лет назад. Не очень-то хорошая идея, Подметала. Жаль, что ты меня убедил тогда.
   
— Но мы экономим четыре пенса в неделю на мальчишках Короля Гарри, Ку, а это не так уж и мало. Не сказано ли: «сбереженный пенни — заработанный пенни»? К тому же, все оказывается в вулкане. Совершенно гигиенично.
   
Последовал новый взрыв. Ку повернулся и поднял мегафон.
   
— Не бей в тамбурин более двух раз! — заорал он. — Хлоп-хлоп-бросил-нагнулся! Пойми это!
   
Он взглянул на Подметалу.
   
— Только четыре дня, Лю-Цзе. Прости, но потом я просто не смогу прикрывать это. И я буду просто поражен, если этот твой человек сможет все перенести. Рано или поздно это скажется на его рассудке, каким бы крепким он не казался. Он вне своего времени.
   
— И все же мы многому учимся, — настаивал Лю-Цзе. — Благодаря идеально выверенной цепочке причин Ваймс оказался в прошлом, даже выглядя, как Киль! Повязка на глазу и шрам! Это Историческая Причинность или Необходимость Истории, или загадочное совпадение? Или же мы столкнулись со старой теорией самокорректирования истории? Или случайности не существует, как говорит наш аббат? Или каждая случайность — лишь высокоорганизованный замысел? Я бы хотел разобраться с этим!
   
— Четыре дня, — повторил Ку. — Если этот эксперимент продлится дольше, то аббат узнает о нем, и он будет очень, очень нами недоволен.
   
— Ты прав, Ку, — кротко кивнул Подметала.
   
Он, конечно же, будет недоволен, если узнает, думал Лю-Цзе, шагая к висящей в воздухе двери. Это уж определенно. Аббат Монахов Истории (Люди в Темно-Желтом, Нет Такого Монастыря… у них много названий) не мог этого дозволить, и он примет меры, довольно болезненные, чтобы не допустить, чтобы Лю-Цзе занимался подобными вещами. И он добавил: «но если так и произойдет, надеюсь, Необходимость Истории одержит верх».
   
Когда Подметала вернулся в сад, Ваймс все еще рассматривал пустую банку Вселенского Единства из-под тушеных бобов.
   
— Ну, так что же, командор? — спросил он.
   
— Вы, правда, вроде… полицейских, для времени?
   
— Ну, в некотором роде, — ответил Подметала.
   
— Значит, вы следите, чтобы происходило хорошее?
   
— Нет, не хорошее. Правильное, — поправил он. — Но, честно говоря, в эти дни мы приостановили свою работу, дабы убедиться, что произойдет хоть что-нибудь. Раньше мы думали, что время — это река: можно плыть по течению или против и вернуться в исходное место. Потом мы поняли, что оно похоже на море, так что можно двигаться и из стороны в сторону. Потом оказалось, что оно вроде водного шарика, и можно передвигаться вверх и вниз. Сейчас же мы полагаем, что это точно… ну, множество переплетенных пространств. И, к тому же, есть еще скачки времени, и временные обвалы, а еще и люди, что тратят и получают его. И, конечно же, кванты. — Монах вздохнул. — Вечно эти чертовы кванты. Так что, учитывая все это, если вчерашний день идет перед завтрашним, то свою работу мы выполняем. Вы же, мистер Ваймс, попали во, в некотором роде,… событие. Мы не сможем справиться с этим так, чтобы все прошло правильно. А вы — да.
   
Ваймс сел.
   
— У меня нет выбора, так ведь? — вздохнул он. — А мой старый сержант говорил… делай ту работу, что перед тобой. — Он задумался. — И это ведь буду я, так? Я научил себя всему, что знаю…
   
— Нет. Я же объяснил.
   
— Я все равно не понял. Но, может, этого и не нужно.
   
Подметала сел рядом.
   
— Хорошо. А теперь, мистер Ваймс, я верну вас в кабинет, и вы получите некоторые сведения о сержанте, те, что вам нужно знать. И мы можем устроить небольшую петлю, чтобы вы сказали себе то, что должны. Но ничего конкретного!
   
— А что будет со мной? — спросил Ваймс. — Со мной, сидящим здесь? Ведь… э… другой я уйдет, а я, этот я, вы понимаете… Так что будет?
   
Подметала одарил его долгим задумчивым взглядом.
   
— Знаете, — ответил он, — очень сложно говорить о квантах, используя язык, изначально созданный, чтобы сказать другим обезьянам, где находится спелый плод. Потом? Ну, там будете вы. Такой же вы, какой вы сейчас, так что, кто сможет сказать, что это не вы? Эта встреча будет чем-то вроде… петли времени. В каком-то смысле она никогда не закончится. В общем, это будет…
   
— Как сон, — устало подсказал Ваймс.
   
Подметала просиял.
   
— Очень хорошо! Да! Это не правда, но очень, очень толковая ложь!
   
— Знаете, вы ведь просто могли бы рассказать мне все.
   
— Нет. Я не смог бы рассказать вам все, а вы, мистер Ваймс, не в том настроении, чтобы играть в подобные игры. Сюда, человек, которому вы верите, — то есть вы — расскажет вам всю правду, что он должен знать. А потом мы проведем то, что молодые послушники называют «кромсать и клеить», и чуть более мудрый мистер Ваймс вернется на улицу Паточной Шахты.
   
— Как вы собираетесь вернуть е… меня в штаб стражи? Даже не думайте, что я буду пить какое-то зелье.
   
— Нет, мы завяжем вам глаза, покружим вас и дальним путем проведем вас назад. Обещаю.
   
— Еще советы будут? — мрачно осведомился Ваймс.
   
— Просто будьте самим собой. Смотрите в оба. Настанет время, когда вы оглянетесь назад, и все станет ясным.
   
— Правда?
   
— Я не стал бы врать. Это будет прекраснейший момент. Поверьте мне.
   
— Но… — Ваймс колебался.
   
— Да?
   
— Вы ведь знаете, в этом деле есть еще одна проблемка. Я помню, что это за день. И я знаю, что произойдет.
   
— Да, — кивнул Подметала. — Я тоже знаю. Хотите поговорить об этом?
   
Капитан Тильден моргнул.
   
— Что это было? — осведомился он.
   
— Где? — переспросил Ваймс, пытаясь побороть тошноту. Время вернулось, оставив ему впечатление, что он был двумя людьми, ни один из которых не чувствовал себя хорошо.
   
— Ты смазался.
   
— Так. Мне это уже надоело, — проговорил Ваймс, беря себя в руки. — Послушайте, капитан, я — Джон Киль. Я могу это доказать, ясно? Задавайте любые вопросы. У вас мои бумаги, так? Их украли!
   
Тильден с минуту колебался. Его мозг был достаточно неповоротлив, чтобы набрать силу, и было крайне тяжело изменить направление его мыслей.
   
— Тогда, кто командор стражи Псевдополиса? — наконец произнес он.
   
— Шериф Макльвит, — ответил Ваймс.
   
— Ага! Не верно! Провалился с первой же попытки, что? Вообще, дурак, это шериф Перли…
   
— Кха, простите, сэр… — нервно начал Мордач.
   
— Да? Что?
   
— Кха, на самом деле, это Макльвит, сэр. Перли умер на той неделе. Слышал в, кха, пабе.
   
— Напился и упал в реку, — подсказал Ваймс.
   
— Так я слышал, кха, сэр, — добавил Мордач.
   
Казалось, Тильден был в ярости.
   
— Ты мог просто узнать это, что? Это ничего не доказывает!
   
— Тогда, спросите что-нибудь еще. Спросите, что Макльвит говорил обо мне. — Надеюсь, мне дали нужные ответы.
   
— Ну так?
   
— Он говорил, что я лучший его офицер, и ему жаль, что я ухожу, — проговорил Ваймс. — Что у меня отличный характер. Что хотел бы платить двадцать пять долларов в месяц, которые я буду получать здесь…
   
— Я никогда не предлагал…
   
— Нет, вы предложили двадцать долларов, но сейчас, увидев, что за бардак тут у вас, я не соглашусь на них! — Ваймс ликовал. Тильден никогда так и не научился владеть ситуацией. — Если уж Стуку вы платите двадцать долларов, то он должен вам девятнадцать сдачи! Он даже не может говорить и жевать резинку одновременно. И обратите внимание на это.
   
Ваймс бросил наручники на стол. Взгляд Мордача и Тильдена, точно магнитом притянуло к ним.
   
«О боги», — подумал Ваймс, поднялся и взял арбалет из рук Мордача. И все — одним движением. Если двигаться умело, то в запасе будет секунда или две. Умение было всем.
   
Он выстрелил в пол и вернул оружие.
   
— Даже ребенок может справиться с этими наручниками. А Мордач, хотя и содержит камеры в чистоте, совершенно бесполезен в качестве стражника, — сказал он вслух он. — Этому месту нужна встряска. — Он придвинулся вперед, поставив руки на стол, и остановив лицо в нескольких дюймах от дрожащих усов и молочных глаз.
   
— Двадцать пять долларов, или я ухожу. — Должно быть, еще ни один пленник в мире не произносил подобного.
   
— Двадцать пять долларов, — пробормотал Тильден, точно загипнотизированный.
   
— И чин караульного пристава, — продолжал Ваймс. — Не просто «сержант». Я не собираюсь подчиняться приказам людей вроде Стука.
   
— Караульный пристав, — сдержанно повторил Тильден, но Ваймс заметил легкое одобрение. Чин звучал по-военному и все еще числился в табеле о рангах. Вообще, это был старинный пред-полицейский термин: в те времена этакие громилы с палкой должны были вытаскивать злодеев пред ясные очи судей. Ваймс всегда восхищался простотой подобного действа.
   
— Ну, э… шериф Макльвит, э… дал вам самые замечательные рекомендации, — говорил капитан, листая бумаги. — Очень замечательные. Все стало несколько сложнее с тех пор, как мы потеряли сержанта Ви…
   
— И могу я получить вперед плату за первый месяц? Мне нужна одежда, еда и местечко для сна.
   
Тильден откашлялся.
   
— Многие неженатые люди останавливаются в бараках в Чипсайде…
   
— Не для меня, — отрезал Ваймс. — Я остановлюсь у доктора Лоуни на Мерцающей улице. — Ну, Рози Длань ведь сказала, что у него есть свободная комната…
   
— Лечитель, кха, сифилиса? — вставил Мордач.
   
— Да, я очень разборчив в выборе друзей, — ответил Ваймс. — Кроме того, это всего лишь за углом.
   
Он убрал со стола руки, выпрямился и отдал честь с практически пародийной деловитостью, которую так любил Тильден.
   
— Я явлюсь на службу в три часа завт… сегодня днем, сэр, — отчеканил он. — Благодарю, сэр.
   
Тильден сидел, точно загипнотизированный.
   
— Мы договаривались на двадцать пять долларов, сэр, — напомнил Ваймс, все еще не опуская руку.
   
Под его взглядом капитан поднялся и подошел к старому зеленому сейфу, стоящему в углу. Он старался не позволить Ваймсу увидеть шифр, но тому это было без надобности. Сейф все еще был там, когда он сам стал капитаном, и к тому времени все уже знали комбинацию 4-4-7-8, и что никто не может ее изменить. Единственное, что можно было держать там, было чай, сахар и любые бумаги, если вам почему-то хотелось, чтобы Шнобби их прочел.
   
Тильден вернулся с маленьким кожаным мешочком и медленно отсчитал деньги, он был настолько запуган, что даже не дал Ваймсу подписать бумагу.
   
Ваймс взял их, вновь отдал честь и протянул другую руку.
   
— Значок, сэр, — напомнил он.
   
— А? Ах, да, разумеется…
   
Совершенно растревоженный капитан неуклюже порылся в верхнем ящике стола и выудил тусклый полицейский значок в форме щита. Если бы он внимательнее наблюдал за всем, то заметил бы, как загорелись глаза Ваймса при взгляде на него.
   
Новоиспеченный караульный пристав осторожно принял значок и еще раз отдал честь.
   
— Присяга, сэр, — сказал он.
   
— А, э… это? Э… кажется, она где-то тут запи…
   
Ваймс глубоко вдохнул. Пожалуй, это была не самая лучшая мысль, но сейчас он просто парил.
   
— Я, запятая, квадратная скобка, имя новобранца, квадратная скобка, запятая, торжественно клянусь, квадратная скобка, имя божества, выбранного новобранцем, квадратная скобка, поддерживать Законы и Постановления города Анк-Морпорк, оправдывать доверие общества и защищать его, косая черта, ее, скобка, несоответствующее зачеркнуть, скобка, величество, скобка, имя царствующего монарха, скобка, без страха, запятая, упрека или мыслей о собственной безопасности, точка с запятой, преследовать злодеев и защищать невиновных, запятая, не щадя своей жизни, если это необходимо для исполнения вышеупомянутого долга, запятая, и да поможет мне, скобка, вышеуказанное божество, скобка, точка, боги, запятая, храните короля, косая черта, королеву, скобка, несоответствующее зачеркнуть, скобка, точка.
   
— Ого, отлично, — отозвался Тильден. — Вы основательно подготовились, сержант.
   
— А теперь королевский шиллинг, сэр, — настойчиво сказал Ваймс, паря на крыльях дерзости.
   
— Что?
   
— Я должен взять королевский шиллинг, сэр.
   
— Э… а у нас есть…
   
— Он, кха, в нижнем ящике, сэр, — подсказал Мордач. — На обрывке веревки.
   
— Ах, да, — просиял Тильден. — Давненько мы его не доставали, что?
   
— В самом деле? — переспросил Ваймс.
   
Немного порывшись, Тильден вытащил монетку на свет. Это был настоящий старый шиллинг, может, теперь из-за серебра стоящий с полдоллара, и — что ж, коп есть коп — всегда, как только он попадал в новую руку, его отдергивали за веревочку прежде, чем человек смог бы его стащить.
   
Однажды Ваймс уже принимал присягу. Он не знал, отменяет ли ее повтор действа. Но это было необходимо, и нужно было хотя бы дотронуться до шиллинга. Он почувствовал его вес на своей ладони и с бесстыжим удовольствием сжал пальцы прежде, чем капитан успел его вытянуть. Но потом все же отпустил его.
   
Отдав честь в последний раз, он повернулся и хлопнул Мордача по плечу.
   
— С позволения капитана я хотел бы поговорить с тобой, снаружи.
   
И вышел вон.
   
Мордач взглянул на Тильдена, который все еще сидел, точно загипнотизированный, а шиллинг болтался на веревочке, зажатой в его кулаке.
   
— Отличный человек. Очень хороший, — сумел произнести капитан. — Сильный характер.
   
— Кха, пойду, узнаю, что ему нужно, сэр, — бросил Мордач и побежал вниз.
   
Он дошел до конца коридора, когда из тени появилась рука и ухватила его.
   
— Ты очень полезный человек, Мордач, — прошептал Ваймс. — Это я вижу.
   
— Да, сэр, — ответил Мордач, стоя на цыпочках.
   
— Держишь ушки на макушке, а?
   
— Да, сэр!
   
— В любом местечке найдется кто-нибудь, кто всегда знает, что происходит, и может достать практически что угодно, Мордач, и, полагаю, ты именно такой человек.
   
— Кха, да, сэр!
   
— Тогда слушай. Ботинки восьмого размера, шлем — семь с четвертью, и хороший кожаный плащ. Ботинки должны быть добротными, но поношенными.
   
— Поношенными?
   
— Да. С практически стертыми подметками.
   
— Практически стертыми подметками, кха, сделаю.
   
— На нагруднике не должно быть никакой ржавчины, но пара вмятин — вполне приемлемо. Хороший меч, Мордач, и уж поверь мне, я могу отличить хороший меч от чего бы то ни было еще. Что же до всего остального, полагаю, такой человек как ты сможет отыскать все самое лучшее и доставить все к доктору Лоуни к десяти утра. И ты кое-что получишь за это, Мордач.
   
— Что же, сэр? — спросил он, чувствуя себя неуютно в держащих его руках.
   
— Мою безграничную дружбу, Мордач, — ответил Ваймс. — А в этих местах это будет очень редкой монетой, уж поверь мне.
   
— Так точно, сержант, — кивнул Мордач. — А как насчет колокольчика?
   
— Колокольчик?
   
— Чтобы звонить и кричать, кха, «все спокойно!», сержант.
   
Ваймс обдумал предложение. Колокольчик. Ну, стражники все еще носили их, как и было предписано, но Ваймс разрешил использовать его лишь на церемониях.
   
— Обойдусь без него, Мордач, — твердо сказал он. — Ты считаешь, что все спокойно?
   
— Возможно, что и нет, сержант, — наконец выговорил он.
   
— Вот и замечательно. Увидимся днем.
   
Когда Ваймс вышел из здания, уже начинался рассвет, но город по-прежнему представлялся узором теней.
   
Значок ободряюще оттягивал карман. А в его мыслях чувствовалась большая, просто огромная свобода присяги. Ни один правитель так и не заметил ее двойственности.
   
Он шел настолько твердо, насколько только мог. Пара стражников попыталась преградить ему дорогу, но он показал им значок и, что более важно, у него было право голоса. Наконец, все вернулось на свои места. Была ночь, и он шел по улицам, и эти чертовы улицы принадлежали ему, и каким-то образом все это отразилось на его интонациях. Стражники поспешили прочь. Он не знал наверняка, поверили ли они ему, или только притворились; голос говорил им, что он может навязать им неприятности, за разбирательство которых им не платили достаточно денег.
   
Он лишь однажды отступил в сторону, и тощая лошадь протащила мимо знакомый фургон. Из-за широких металлических решеток выглядывали испуганные лица, пока все, наконец, не исчезло в сумраке. Комендантский час собирал свой урожай.
   
Это были не самые лучшие времена. Все знали, что лорд Ветрун безумец. А потом кто-то настолько же сумасшедший попытался его убить, и убил бы, если бы лорд не двинулся в самый неподходящий момент. Его светлость ранили в руку, и говорили — те безымянные люди, которых можно встретить в любом баре, — что стрела была отравлена, и это лишь все ухудшило. Лорд подозревал всех и вся, видел темных убийц в каждом углу. Говорили, что он даже просыпается среди ночи в холодном поту от того, что они пробирались в его сны.
   
И, проснувшись, он всюду видел заговоры и шпионов, и специальные люди должны были раскрывать их. А при раскрытии заговоров, все дело в том, что, даже если этих заговоров и нет, они довольно быстро появлялись во всем изобилии.
   
По крайней мере, ночная стража этим не занималась. Они лишь проводили задержания. На Цепной улице был организован специальный отдел, ставший следствием паранойи его светлости.
   
Официально их называли Особыми, но Ваймс припоминал, что больше им нравилась кличка Неназываемые. Именно они подслушивали из каждой тени и подсматривали из каждого окна. По крайней мере, так казалось. Но, уж точно, именно они стучались в двери посреди ночи.
   
Ваймс замер. Дешевая одежда промокла насквозь, в ботинках хлюпала вода, капли дождя стекали по подбородку, а до дома было далеко, очень далеко. Хотя, в каком-то вероломном смысле, это и был его дом. Большую часть времени он работал ночами. Мокрые улицы спящего города были его жизнью.
   
Ночь изменилась, но сущность зверя осталась прежней.
   
Он опустил руку в потрепанный карман и вновь дотронулся до значка.
   
В темноте, далеко друг от друга, горело несколько ламп. Ваймс постучал в дверь. В одном из окон был свет, так что Лоуни, вероятно, все еще не спал.
   
Через некоторое время маленькая панелька откинулась, и раздался голос:
   
— А… это вы. — Затем донесся звук отпираемых засовов.
   
Доктор открыл дверь. В одной руке он сжимал длинный шприц. Ваймс почувствовал, как его взгляд неумолимо притягивается к нему. Некая фиолетовая капля стекла с него и ударилась об пол.
   
— Вы что же, собирались заколоть меня на смерть?
   
— Этим? — Лоуни посмотрел на инструмент, словно не подозревая, что держит его в руках. — А… просто разбираюсь с маленькой проблемкой. Пациенты приходят в любое время суток.
   
— Да, уж, могу поверить. Э… Рози говорила, что у вас есть свободная комната. Я заплачу, — быстро добавил он. — Получил работу. Пять долларов в месяц? Надолго я здесь не задержусь.
   
— Вверх по лестнице и налево, — кивнул Лоуни. — Мы обговорим это утром.
   
— Я не какой-нибудь спятивший преступник, — сказал Ваймс. Он так и не понял, зачем произнес это, и уж тем более не знал, кого пытался убедить.
   
— Ничего, скоро втянетесь, — отозвался Лоуни. Из-за двери в операционную раздались стоны.
   
— Белье не проветрено, но я сомневаюсь, что вам не все равно, — добавил он. — А сейчас, прости…
   
Постель была не проветрена, и Ваймсу было все равно. Он даже не помнил, как добрался до нее.
   
Он проснулся лишь однажды и с ужасом услышал, как по улице катится большой черный фургон. А потом все стало лишь частью кошмара.
   
В десять утра Ваймс обнаружил чашку холодного чая у кровати, стопку одежды и доспехи на полу за дверью.
   
Он не прогадал. Мордач выжил потому, что был чем-то вроде флюгера и всегда следил, куда дует ветер, а в данный момент он дул в сторону Ваймса. Он даже принес чистые носки и подштанники, чего не было в списке. Это было разумно. Наверняка, за все не было заплачено ни пенса. Вещи были «получены». Это ведь старая Ночная стража.
   
Но, к счастью, маленький подхалим выклянчил и кое-что еще. Три нашивки сержанта с маленькой золотой короной поверх них. Ваймс инстинктивно недолюбливал короны, но этой собирался дорожить, как ничем иным.
   
Он спустился вниз, затягивая ремень, и столкнулся с доктором Лоуни, выходящим из операционной и вытирающим руки об тряпку. Доктор рассеяно улыбнулся, а потом заметил униформу. Улыбка не столько угасла, сколько испарилась.
   
— Потрясены? — спросил Ваймс.
   
— Поражен, — ответил доктор. — Хотя Рози, пожалуй, не удивится. Я не занимаюсь ничем незаконным, сами знаете.
   
— Значит, вам нечего бояться.
   
— Правда? Сразу видно, что вы не здешний, — проговорил доктор. — Завтракать будете? Сегодня почки. — На этот раз улыбка улетучилась с лица Ваймса. — Ягненка, — добавил доктор.
   
В маленькой кухне он поднял крышку с большого каменного кувшина и вытащил из него банку. От нее шел пар.
   
— Лед, — объяснил он. — Беру его там, через дорогу. Сохраняет еду.
   
Ваймс нахмурился.
   
— Через дорогу? В морге?
   
— Не волнуйтесь, он чистый, — хмыкнул доктор, ставя сковородку на плиту. — Мистер Гарниш подкидывает несколько кусков в неделю за лечение от довольно сходной болезни.
   
— Но чаще вы работаете с дамами, ну, скажем, осуждаемых обществом привязанностей? — уточнил Ваймс. Лоуни резко взглянул на него, пытаясь понять, шутка ли это, но выражение на лице Ваймса осталось прежним.
   
— Не только, — ответил он. — Есть и другие.
   
— Люди, входящие в заднюю дверь, — продолжил Ваймс, осматривая комнатку. — Которые, по некоторым причинам не хотят обращаться к… более известным врачам?
   
— Или не могут позволить их, — закончил Лоуни. — У кого нет документов. А вы что-то выясняете… Джон?
   
— Нет, нет, просто любопытно, — заторопился Ваймс, проклиная себя за этот разговор. — Просто мне интересно, где вы учились.
   
— Почему?
   
— Людям, приходящим к задней двери, подозреваю, нужны результаты.
   
— Ха. Что ж, я учился в Клатче. Там в медицине практикуются некоторые новые идеи. Для начала, они считают, что хорошо бы вылечивать пациента. — Он перевернул почки вилочкой. — Честно говоря, сержант, мы довольно похожи. Мы делаем то, что должно быть сделано, мы работаем в, э… непопулярных областях и, полагаю, у нас у каждого есть свой порог. Я не мясник. Рози говорит, что вы тоже. Но вы делаете ту работу, что перед вами, или люди гибнут.
   
— Я это запомню, — кивнул Ваймс.
   
— И, раз уж все сказано, — добавил Лоуни, — в мире существуют гораздо худшие вещи, нежели измерение пульса у женщины.
   
После завтрака караульный пристав Джон Киль вышел навстречу первому дню оставшейся ему жизни.
   
Некоторое время он стоял спокойно, с закрытыми глазами, и подвигал ступнями, как человек, пытающийся потушить две сигареты одновременно. По лицу медленно расплылась широкая улыбка. Мордач нашел как раз то, что нужно. Сейч… тогда Вилликинс и Сибилла, пытаясь помешать ему носить старые поношенные ботинки, сговаривались и утаскивали их в ремонт. Было здорово вновь чувствовать дорогу. А, проведя на улицах целую жизнь, он чувствовал дороги. Булыжники: в виде кошачьих и тролльих голов, буханочные, короткие и длинные, круглые, шестые морпоркские. А еще — восемьдесят семь видов брусчатки, и четырнадцать — плиток, и двенадцать видов камней, которые и не рассматривались в качестве дорожной плитки, но все равно использовались, и они имели собственный узор изношенности; и обломки, и гравий, и тринадцать типов покрытий для подвалов, и двадцать — для водосточных люков…
   
Он слегка попрыгал, точно человек, испытывающий что-то на прочность.
   
— Вязовая улица, — пробормотал он. И оттолкнулся еще раз. — Пересечение с Мерцающей. Да.
   
Он вернулся.
   
До улицы Паточной Шахты было рукой подать, и, когда он повернулся к штабу стражи, его взгляд уловил что-то яркое.
   
Она нависала над садовой оградой. Сирень в городе была повсюду. Это мощное растение, и от него трудно избавиться. Бутоны заметно набухли.
   
Он остановился и смотрел на них, как человек смотрит на старое поле брани.
   
… они подымают руки, руки, руки…
   
Что теперь будет? Помни, что вещи происходят одна за другой. Не думай, будто знаешь, что произойдет, потому что этого может и не случиться. Будь собой.
   
И, поскольку он был собой, он сделал несколько мелких покупок в маленьких лавках на темных улицах, и отправился на работу.
   
Обычно около полудня в штабе ночной стражи на улице Паточной Шахты не было никого, но Ваймс знал, что, по крайней мере, Мордач будет там. Он был Стойким Поплавком, как и Шнобби, и Колон, и Моркоу, и, если уж смотреть вглубь, в точности как Ваймс. Дежурство было их постоянным существованием. Они околачивались у штаба, даже когда дежурство заканчивалось, потому что именно там проходила их жизнь. Работа полицейского — это не что-то, что можно повесить на крючок у двери, когда уходишь домой.
   
«Но я научусь этому, даю слово, — подумал он. — Когда я вернусь, все будет совсем иначе.»
   
Он обогнул здание и вошел в конюшни. Они даже не были заперты. Прокол у нас тут, парни.
   
На булыжниках стояла железная махина фургона.
   
А за ним располагалась, как они это называли, конюшня. Вообще-то, это было просто дно того, что можно было бы назвать промышленным наследием Анк-Морпорка, если бы кому-нибудь в голову пришла такая мысль. На самом же деле, это считалось барахлом, слишком тяжелым, чтобы выносить. Это было частью подъемного устройства паточной шахты, давно уже заброшенной. Одно из ведер, неочищенное от тяжелой липкой патоки, приклеилось к полу — ведь если сироп оставить, то он становится тверже цемента и гораздо более непромокаемым, чем деготь. Ваймс помнил, как ребенком он выпрашивал кристаллики свиной патоки у шахтеров; один такой кусочек, источающий сладость доисторического сахарного тростника, закрывал ребенку рот на целую неделю счастья.[6]
   
В стойле, крытом патокой, лошадь жевала плохое сено. Ваймс знал, что это лошадь, потому как она была похожа по всем признакам: четыре копыта, хвост, голова с гривой, гнедая шерсть. С другой стороны, это больше походило на полтонны костей, соединенных конским волосом.
   
Он опасливо потрепал ее; как прирожденный пешеход он не слишком-то доверял коням. Он снял с гвоздя засаленный планшет и пролистал страницы. А потом еще раз осмотрел двор. Тильден никогда не уделял этому времени. Он взглянул на свинарник в углу, где Стук держал своих свиней, а потом на пробежавшую курицу, пролетевшего голубя и плохо сбитую кроличью клетку, и сделал определенные расчеты.
   
Старый штаб стражи! Все было здесь, как и в тот день, когда он поступил на службу. Когда-то было лишь два штаба, и один из них — этот. Повсюду в городе было что-то еще. И это был лабиринт забитых дверей, старых окон и убогих комнат.
   
Он бродил вокруг, точно попал в музей. Вот старый шлем на палке для уроков стрельбы из лука! Вон кресло сержанта Стука, где он любил посидеть на солнышке!
   
А внутри — запахи: воск для полов, пот, мастика для полировки доспехов, нестираная одежда, чернила, жареная рыба и вечная патока.
   
Ночная стража. Он вернулся.
   
Когда появились первые стражники, они увидели, что он преспокойно откинулся на спинку стула и, положив ноги на стол, листал бумаги. На нем были нашивки сержанта, а сам он казался подготовленной ловушкой. А еще он не обращал на них ни малейшего внимания. А в особенности — на одного долговязого младшего констебля, попытавшегося слегка почистить свой нагрудник…
   
Бормоча между собой, они расселись за столы.
   
Ваймс знал их всех. Они пошли в ночную стражу потому, что были слишком потрепаны, безобразны, неумелы, неуклюжи или подлы для дневной стражи. Они были честны, в особом смысле этого слова. То есть, они не крали то, чего не могли унести. И обладали моралью отсыревшей коврижки.
   
Ночью он подумывал провести бодрую беседу, но отказался от этой затеи. Может, они не слишком хороши, но они копы, а копы не поддаются на подход Счастливого Семейства: «Привет, ребята, зовите меня Кристофер, моя дверь всегда открыта для вас, и я уверен, если мы объединимся, то станем одной дружной счастливой семьей». Слишком много семей распалось на их глазах из-за подобной чепухи.
   
Кто-то откашлялся, с преднамеренной злобой в голосе. Ваймс поднял взгляд и увидел лицо сержанта «Стукача» Стука, и чуть не отдал честь. Потом он вспомнил, кем был Стук.
   
— Ну? — спросил он.
   
— Вы сидите за моим столом, сержант.
   
Ваймс вздохнул и указал на маленькую корону на своем рукаве.
   
— Видите это, сержант? Раньше это называли венцом власти.
   
Маленькие глазки Стука остановились на короне. А потом вернулись к лицу Ваймса, расширясь от потрясения.
   
— Черт возьми, — выдохнул он.
   
— «Черт возьми, сэр», — поправил Ваймс. — Хотя «сержант» тоже подойдет. В основном. А это ваши люди? О боги. Что ж, начнем.
   
Он убрал ноги со стола и поднялся.
   
— Я просматривал счета на корм для Мэрилин, — сказал он. — Довольно занятно, парни. По самым грубым подсчетам лошадь, которая ест так много, должна быть почти шарообразной. А вместо этого она так худа, что, будь у меня ноты и пара палочек, я бы сыграл на ее ребрах какую-нибудь песенку.
   
Ваймс положил бумаги.
   
— Не думайте, будто я не догадываюсь, куда девается зерно. Могу поспорить, я знаю, чьи там куры, и кролики, и голуби, — продолжал он. — И свинья. Наверняка, капитан думает, что они жируют на остатках.
   
— Да, но… — начал голос.
   
Ваймс хлопнул рукой по столу.
   
— Вы почти заморили чертову лошадь! — выкрикнул он. — Это должно прекратиться немедленно! Как и многое другое. Я знаю, как это работает, понимаете? Бесплатное пиво и пончики, ну, это часть работы полицейского. И, кто знает, в этом городе может найтись пара жирных ложек, что с радостью предложат полицейскому бесплатный обед. Бывало и не такое. Но чтобы больше никто не трогал овес Мэрилин. И еще одно. Здесь сказано, что этой ночью в вагоне было восемь человек, — добавил он. — Двоих я знаю, потому что одним был я, да и второго я видел. Сегодня камеры пусты. Что стало с остальными? Сержант Стук?
   
Сержант нервно облизнул губы.
   
— Разумеется, оставили их для допроса на Цепной улице. Согласно инструкциям.
   
— Вы получили расписку?
   
— Чего?
   
— Ваши люди взяли шестерых человек и передали их Неназываемым, — объяснил Ваймс со спокойствием, какое бывает перед бурей. — Они расписались за людей? Вы хоть имена их знаете?
   
— Приказано лишь передавать их, — слегка вызывающе ответил Стук. — Передать и езжать прочь.
   
Ваймс запомнил это на будущее.
   
— Итак, меня не забрали туда из-за небольшого… недоразумения. А теперь вы видите, что это было еще большее недоразумение, чем вы полагали, потому как я не считаю сейчас тараканов у Тетки,[7] Стук. Ведь нет же. — Он сделал несколько шагов вперед. — Я стою прямо перед тобой, Стук. Ведь так?
   
— Да, сержант, — пробормотал Стук, бледнея от страха и ярости.
   
— Да, сержант, — повторил Ваймс. — Но в камерах был еще один человек, и его тоже нет. Мне нужно знать лишь: сколько и кому? Мне не нужно никакой ангельской невинности, никаких «не знаю, о чем вы, сэр», просто: сколько и кому?
   
На лица стоящих перед ним людей опустилось облако красной негодующей солидарности. Но ему не нужно было никаких слов. Он и сам помнил. Капрал Квирк всегда получал небольшой доход со взяток; он был похож на Шнобби Шноббса, но не обладал его дружелюбной некомпетентностью. В общем-то, он был этаким эффективным Шнобби, в котором можно было найти еще и стремление помыкать, и любовь покопаться в грязном белье, и упоение мелкими пакостями.
   
Взгляд Ваймса упал на Квирка и остановился на нем.
   
— Я знаю, что этой ночью ты вел фургон, капрал, — проговорил он. — Ты и младший констебль, э… Ваймс, как здесь написано.
   
— Не стоит беспокоить кого-либо, если они выглядят порядочными людьми, — сказал Квирк.
   
— А откуда нам знать, порядочны они или нет, капрал? — спросил он.
   
— Ну, зависит от того, сколько они могут позволить.
   
— То есть, вы отпускаете их, если они богаты?
   
— Так уж устроен мир, парень, так уж устроен мир. Ведь нет никаких причин, чтобы нам не получить свою долю, а? Ты видел его кошелек? Пяти долларов вполне достаточно. Четыре мне и один тебе, потому как ты только учишься. Это почти как оплата за три дня, уж точно порадует твою старую матушку, а кто останется в проигрыше?
   
— А если предположить, что он украл эти деньги, капрал?
   
— А если предположить, что луна сделана из сыра? Не хочешь кусочек?
   
— Думаю, долларов пять, капрал? — спросил Ваймс и заметил, как его глазки метнулись в сторону младшего констебля.
   
— Нет, так говорил человек в камере, — соврал Ваймс. — Сказал, что я полный дурак, раз не купил себе свободу. Итак, мистер Квирк. Дневной страже нужны хорошие люди, но, если ты не будешь стоять слишком близко к свету, то сможешь им подойти. Вперед!
   
— Все так делают! — взорвался Квирк. — Это законно!
   
— Все? — переспросил Ваймс. Он осмотрел отряд. — Кто-нибудь еще берет взятки?
   
Его взгляд переходил от лица к лицу, заставив большую часть отряда принять немедленное выражение Группы Исследователей и Синхронного Осмотра Пола и Потолка. И только трое встретили его взгляд. Несколько медлительный младший капрал Колон. Младший констебль, чье лицо стало маской ужаса. И темноволосый круглолицый, несколько озадаченный, констебль, будто бы пытавшийся что-то припомнить, но, тем не менее, смотревший на него твердым ровным взглядом настоящего лжеца.
   
— Похоже, что нет, — заключил Ваймс.
   
Дрожащий палец Квирка ткнул в сторону юного Сэма Ваймса.
   
— Он в доле! Он был в доле! — крикнул он. — Спросите его!
   
Ваймс заметил, как волна потрясения прошла по отряду. Квирк только что совершил самоубийство. Да, они сплачивались против офицеров, но если тебя застукают, то ты Никого Не Подставляешь. Они бы смеялись над «честью стражника», но в определенном извращенном смысле она все-таки существовала. Ты Не Подставляешь Своих. В особенности, неопытного новичка.
   
Ваймс в первый раз повернулся к юноше, которого старался избегать.
   
«Боги, неужели я был таким худющим? — думал он. — Неужели у меня был такой большой кадык? Я, в самом деле, пытался полировать ржавчину?»
   
Глаза юноши почти закатились, и виднелись только белки.
   
— Младший констебль Ваймс, так? — тихо спросил он.
   
— Да, сэр! — прохрипел Сэм.
   
— Вольно, младший констебль. Ты, правда, принял участие во взятке?
   
— Да, сэр! Доллар, сэр!
   
— По инициативе капрала Квирка?
   
— Э… сэр?
   
— Это он предложил? — объяснил Ваймс.
   
Ваймс видел свои собственные муки. Ты Никого Не Подставляешь.
   
— Хорошо, — наконец произнес он. — Мы поговорим с тобой позже. А ты все еще здесь, Квирк? Если хочешь пожаловаться капитану, прошу. Но если ты не очистишь свой шкафчик через десять минут, я, черт возьми, начну брать арендную плату!
   
Квирк осмотрелся, в поиске аморальной поддержки, но ничего не нашел. Он зашел слишком далеко. Кроме того, стражники предвидели бурю, и не желали подставлять свои шеи ради чего-то, вроде Квирка.
   
— Да, — проговорил он. — Да, я буду жаловаться капитану. Ты увидишь. Увидишь. У меня на счету четыре года хорошей службы, у меня…
   
— Нет, это был четырехлетний тур под девизом «Не Обнаружено», — отрезал Ваймс. — Выметайся.
   
Когда шаги Квирка затихли, он окинул взглядом отряд.
   
— Добрый день, парни, меня зовут Джон Киль. Мы, черт возьми, поладим. А теперь, всем привести себя в порядок, капитан проведет проверку через две минуты, свободны… Сержант Стук, на пару слов, прошу.
   
Люди быстро разошлись. Стук вышел вперед, безуспешно скрывая свою нервозность. Ведь, в конце концов, его нынешний начальник был тем человеком, кого прошлой ночью он пнул в пах. Люди не слишком одобряют подобное. А у него было время подумать.
   
— Я только хотел сказать, сэр, прошлой ночью… — начал он.
   
— Не важно, — прервал его Ваймс.
   
— Не важно?
   
— Ты бы рекомендовал Фрэда Колона на звание капрала? Мне интересно знать твое мнение.
   
— Интересно?
   
— Конечно. Он выглядит надежным.
   
— Он? То есть, да, выглядит. Очень надежен, — добавил Стук, излучая облегчение. — Никогда не спешит. Собирается вступить в один из полков.
   
— Ну, пока он с нами, мы все же дадим ему шанс. Значит, нам нужен другой младший капрал. Кто тот парень, что стоял рядом с ним?
   
— Коатс, сэр. Нед Коатс. Смышленый парень, порой думает, что знает все лучше других, но мы ведь все когда-то были такими, а?
   
Ваймс кивнул. Выражение его лица ни капли не выдало его уверенности в том, что кое-что, цепляющееся за нижнюю сторону высоких ветвей, гораздо разумнее, чем сержант Стук.
   
— Ответственность пойдет ему на пользу, — ответил он. Стук кивнул, потому что прямо сейчас он готов был согласиться с чем угодно. А его жесты говорили: мы, сержанты, держимся вместе, так? Мы говорим о сержантских вещах, как и делают сержанты. Мы не будем вспоминать о том, что кого-то отпинали, а? Только не мы! Потому что мы сержанты.
   
Его глаза расширились, и он отдал честь Тильдену, вошедшему в штаб. Кто-то лениво последовал его примеру. Капитан сурово кивнул им и нервно взглянул на Ваймса.
   
— А, сержант, — произнес он. — Все в порядке?
   
— Да, сэр. Никаких проблем.
   
— Хорошо. Продолжайте.
   
После того, как он по скрипучей лестнице поднялся в свой кабинет, Ваймс повернулся к Стуку.
   
— Сержант, больше мы не будем сдавать арестантов без расписки, ясно? Никогда! Что с ними происходит потом? Ты знаешь?
   
— Их допрашивают, — ответил Стук. — Мы доставляем их туда для допроса.
   
— Какого рода? За какое время два человека выкопают половину ямы?
   
— Что? — нахмурился Стук.
   
— С сегодняшнего дня, кто-нибудь с Цепной улицы будет расписываться за арестантов, иначе мы будем возвращать всех сюда, — произнес Ваймс. — Это чертовски просто, сержант. Передаешь их и получаешь документ. Разве вы у Тетки этого не делаете?
   
— Ну, да, вообще-то, но… ну, Цепная улица… то есть, вы не знаете, как здесь все делается, я вижу, но с Неназываемыми на Цепной улице лучше не…
   
— Слушай, я не говорю, что нужно выбивать дверь и орать «а ну поставьте здесь свои крестики!» — прервал его Ваймс. — Я говорю, что мы должны следить за арестованными. Когда ты берешь человека под стражу, то записываешь его у Мордача, так? Когда он уходит, Мордач или старший по званию выписывает его, да? Это же основа ареста! Так что, если ты передаешь заключенного на Цепочную улицу, кто-то должен поставить роспись. Понятно? Никто не может просто исчезнуть.
   
По лицу Стука было ясно, что он обдумывает свое недалекое будущее, в котором очень мало возможностей для личного благополучия, но есть огромный риск того, что на него начнут кричать.
   
— И, дабы убедиться, что всем все ясно, сегодня я сам поведу фургон, — закончил Ваймс. — Но сначала мне бы хотелось пройтись с юным Ваймсом и слегка встряхнуть его.
   
— С этим он справится, — кивнул Стук. — Никак не может правильно мыслить. Хорошо со всем справляется, но ему все нужно повторять дважды.
   
— Тогда я, пожалуй, прикрикну, — заключил Ваймс. — Ваймс!
   
Дрожа, младший констебль Ваймс вытянулся по струнке.
   
— Мы идем на прогулку, парень, — сказал Ваймс. — Пора тебе знать, что к чему. — Он кивнул Стуку, взял себя молодого за плечо и вышел вон.
   
— Что ты о нем думаешь, сержант? — спросил подошедший к Стуку Коатс, пока тот смотрел вслед уходящим.
   
— Ты ему нравишься, — ожесточенно ответил Стук. — О, да. Души в тебе не чает. Ты его старый дружок. Продвинул тебя до младшего капрала.
   
— По-твоему, он долго продержится?
   
— Пару недель. Видал таких прежде. Большой человек в маленьком городе, приходит сюда, думая, что он тут — пуп вселенной. Но мы быстро подрежем крылышки. Как считаешь?
   
— Не знаю, сержант, — отозвался Коатс. — Пока еще думаю.
   
— Знает свою работу, помяни мое слово, — продолжал Стук. — Хотя излишне дерзок. Он научится. Это уж точно. Есть свои способы. Мы ему покажем. Собьем спесь. Он узнает, как тут дела делаются.
   
Ваймс всегда любил ходить пешком. А сейчас его было двое, и оба шли пешком. Это было странное чувство, будто бы он смотрел сквозь маску.
   
— Нет, не так, — покачал головой он. — Мне всегда приходится учить людей ходить. Переставляй ноги вот так. Если все сделаешь верно, сможешь проходить весь день. Ты никуда не спешишь. Не хочешь пропустить, что случится.
   
— Да, сержант, — ответил юный Сэм.
   
Это называлось движением. Ваймс двигался по улице Паточной Шахты и чувствовал себя великолепно. Конечно, ему было о чем волноваться, но здесь и сейчас ему нужно было лишь патрулировать, и это было здорово. В старой страже не слишком-то много было бумажной волокиты; хотя, если подумать, похоже, он удвоил ее. Все что ему сейчас нужно было делать, так это нести службу. Просто быть собой.
   
Юный Сэм не слишком много говорил. И это было хорошо.
   
— Я вижу, ты получил колокольчик, парень, — через некоторое время произнес Ваймс.
   
— Да, сержант.
   
— Уставной?
   
— Да, сержант. Сержант Стук дал мне его. — «Это уж точно», — подумал Ваймс.
   
— Когда мы вернемся, поменяй его. Не важно с кем. Никто не скажет и слова.
   
— Да, сержант. — Ваймс ждал. — Почему, сержант? Колокольчик как колокольчик.
   
— Но не этот, — ответил Ваймс. — Он в три раза тяжелее обычного. Его дают новичкам, чтобы посмотреть, что они будут делать. Ты жаловался?
   
— Нет, сержант.
   
— Это правильно. Просто тихо передай его какому-нибудь олуху, когда мы вернемся. Таков у копов обычай. Почему ты пошел сюда, парень?
   
— Мой приятель Иффи поступил в том году. Говорил, что здесь бесплатная еда и униформа, и можно добыть лишний доллар.
   
— Значит, это Иффи Скаррик, что квартирует у Сестричек Долли, — кивнул Ваймс. — А ты брал этот лишний доллар?
   
Некоторое время они шли в тишине. А потом Сэм спросил:
   
— Я должен вернуть его, сержант?
   
— А ты его заработал?
   
— Я отдал его нашей маме, сержант.
   
— А ты сказал, откуда он?
   
— Я не хотел! — выпалил Сэм. — Но капрал Квирк сказал…
   
— А его стоило слушать?
   
— Не знаю, сержант.
   
— Ты не знаешь? Не думаю, что твоя мама учила тебя думать подобным образом, — произнес Ваймс. «Нет, она, черт возьми, не учила, — подумал он. — Узнай она, что это был нечестный доллар, то выпорола бы тебя, не глядя, полисмен ты или нет.»
   
— Нет, сержант. Но все они замешаны в этом. Я не имею в виду ребят, сержант, но вы просто оглянитесь по сторонам. Квартирная плата растет, налоги растут и постоянно появляются новые, это все так жестоко, сержант. Ветрун продал нас своим, и это факт, сэр.
   
— Хмм. — Передача прав на налогообложение. Умное изобретение. Старый добрый Ветрун. Он предоставлял право собирать налог тем, кто предложит высшую его цену. Это была замечательная идея, почти такая же хорошая, как и запрет на ношение оружия после наступления темноты. Потому что а) не нужно было платить сборщикам налогов и всей доходной системе; б) впереди был целый вагон денег. И в) все дело по сбору налогов становилось занятием групп влиятельных, но до странности скрытных людей, сторонившихся света. Как бы то ни было, они нанимали людей, которые не только выходили на свет, но и отключали его, и просто поразительно, что они находили, чтобы обложить налогом, вплоть до Ты Смотришь На Меня, Парень. Как там говорил Ветинари? Налогообложение это лишь немудреный способ требования денег с использованием угроз? Что ж, эти налоговики без всяких хитростей находили пути возмещения денег на их содержание.
   
Он помнил те д… эти дни. Город никогда не казался беднее, чем тогда, но, боги, сколько же платилось налогов.
   
И так трудно объяснить какому-нибудь малышу вроде Сэма, почему нельзя прибрать к рукам доллар, если появляется такая возможность.
   
— Давай посмотрим с другой стороны, младший констебль, — сказал он, заворачивая за угол. — Ты отпустишь убийцу за тысячу долларов?
   
— Нет, сэр!
   
— А ведь за такие деньги ты мог бы купить своей маме дом в хорошем квартале.
   
— Кончайте с этим, сержант, я не из таких.
   
— Ты был таким, когда взял тот доллар. Все остальное лишь торг насчет цены.
   
Они шли в угрюмой тишине. А потом:
   
— Меня выгонят, сержант? — спросил младший констебль.
   
— Из-за доллара? Нет.
   
— Меня все равно выгонят рано или поздно, сержант, — вызывающе бросил Сэм. — В ту пятницу нам пришлось разогнать какое-то собрание недалеко от Университета. А они ведь просто разговаривали! А мы принимали приказы от какого-то гражданского, а парни с Цепной улицы были несколько грубы и… ведь у тех людей даже не было оружия или чего-то еще. Вы не можете говорить, что это правильно, сержант. А потом мы погрузили их в фургон, просто за разговоры. А в другую ночь Элсон, сын миссис Оулесли, так и не вернулся домой, и говорят, будто его увели во дворец просто за то, что он сказал, что его светлость чокнутый. А люди, живущие на нашей улице, как-то странно смотрят на меня теперь.
   
«Да, черт, я помню, — подумал Ваймс. — Я думал, что буду преследовать людей, которые, добежав до конца улицы, скажут „Ну все, сдаюсь, начальник“. Я думал, что уже к концу недели получу медаль.»
   
— Стоит следить за своими словами, парень, — сказал он вслух.
   
— Да, но наша мама говорит, что верно, если они забирают нарушителей порядка и совсем уж странных, но нельзя брать обычных людей.
   
«Это в самом деле я? — думал Ваймс. — У меня, что же, политическое сознание было точно у головной вши?»
   
— В любом случае, он действительно чокнутый. Капканс — вот кто нам нужен.
   
«… и инстинкт самосохранения лемминга?»
   
— Вот тебе мой совет. В этом городе, прямо сейчас, если не знаешь, с кем говоришь, — не говори.
   
— Да, но Капканс говорит…
   
— Послушай. Полицейский не тараторит без умолку. Он не говорит того, что знает. Он не высказывает своих мыслей. Нет. Он смотрит, и слушает, и учится, и ждет своего часа. Его голова работает, как сумасшедшая, но его лицо остается спокойным. Пока он не готов. Понимаешь?
   
— Хорошо, сержант.
   
— Отлично. Ты умеешь пользоваться этим мечом, парень?
   
— Я прошел тренировку.
   
— Замечательно. Прекрасно. Тренировка. Значит, если на нас нападут свешенные с веток мешки, набитые соломой, я смогу положиться на тебя. А до тех пор, замолкни, открой глаза, прислушайся и научись чему-нибудь.
   
«Именно Капканс спасет нас, — мрачно думал он. — Да уж, я верил в это. Многие верили. Просто потому, что он разъезжал в открытом экипаже и подзывал людей, и вел с ними разговоры, вроде: „Так ты, значит, плотник? Чудесно! И в чем же заключается твоя работа?“ Просто потому, что он публично говорил, что, возможно, налоги слегка высоки. Просто потому, что махал рукой.»
   
— Вы бывали здесь раньше, сержант? — спросил Сэм, когда они завернули за угол.
   
— Ну, все бывали в Анк-Морпорке, парень, — бодро отозвался Ваймс.
   
— Просто мы идем прямо по Вязовой улице, сержант, и путь указываете вы.
   
Черт. Вот в такие передряги могут завести тебя твои ноги. Один волшебник как-то сказал ему, что возле Пупа живут чудовища, такие огромные, что в их ногах располагаются дополнительные мозги, потому что ноги далеки от головы настолько, что один мозг не справляется с быстротой передачи мысли. И настоящий полисмен тоже выращивал в ногах мозги, он, по крайней мере, точно.
   
С Вязовой улицы налево к Ямам, опять налево к Мойке… это был его самый первый маршрут, и он мог пройти по нему, даже не задумываясь. Он и шел, не задумываясь.
   
— Я заранее подготовился, — сказал он.
   
— Вы узнали Неда? — поинтересовался Сэм.
   
Может, было хорошо, что он предоставил ноги самим себе, потому что в его голове вдруг зазвучали тревожные звонки.
   
— Неда? — переспросил он.
   
— Просто перед тем, как вы приехали, он говорил, что помнит вас с Псевдополиса, — продолжал Сэм, не замечая шума. — Он служил там, в дневной страже, прежде чем перевелся сюда, ведь здесь продвижение по службе идет быстрее. Большой человек, говорил он.
   
— Я его не припоминаю, — осторожно ответил Ваймс.
   
— Вы не такой уж и большой, сержант.
   
— Ну, может, Нед сам тогда был меньше, — произнес Ваймс, пока его мысли кричали: заткнись, малыш! Но малыш был… ну, им. Придирался к мелким деталям. Цеплялся к тому, что не казалось верным. В общем, был полицейским. Возможно, он должен был бы гордиться мальчиком, но ничего не выходило.
   
«Ты не я, — думал он. — Не думаю, что я когда-либо был таким же юным, как ты. Если ты собираешься стать мной, это займет много сил. Тридцать проклятых лет на наковальне жизни, чертов ты бедолага. У тебя все еще впереди.»
   
Вернувшись в штаб стражи, Ваймс ленивой походкой подошел к шкафу с Доказательствами и Находками. На нем висел большой замок, который, впрочем, никогда не запирали. Вскоре он нашел то, что искал. Непопулярный полицейский должен думать на два хода вперед, а он собирался стать непопулярным.
   
Потом он слегка подкрепился и выпил кружку густого коричневого какао, на котором держалась вся ночная стража, и вместе с Сэмом пошел к фургону.
   
Он все думал, как же будут отыгрываться стражники, и не удивился, поняв, что они следуют старой уловке и со злорадным ликованием подчиняются каждой букве приказа. Во-первых, он заметил, что младший капрал Коатс и констебль Вадди ожидают его вместе с четырьмя угрюмыми или протестующими полуночниками.
   
— Четверо, сержант, — возвестил Коатс, отдавая честь. — Все, кого мы задержали, сержант. Все записаны на этом вот листочке, который я отдаю вам, сержант!
   
— Отлично, младший капрал, — иронично отозвался Ваймс. Он взял бумаги, подписал копию и передал ее назад. — Можешь взять выходные на Страшдество, и передай привет своей бабушке. Помоги им, Сэм.
   
— Мы задерживаем четырех или пятерых за один обход, сэр! — прошептал Сэм. — Что мы будем делать?
   
— Поездим немного, — ответил Ваймс.
   
— Но парни задержали празднующих Михайлов день, сэр! Они всего лишь смеялись!
   
— Сейчас комендантский час, — напомнил Ваймс. — таков закон.
   
Капрал Колон и констебль Вильт ожидали их на своем посту с еще тремя злодеями.
   
Среди них была мисс Длань.
   
Ваймс отдал поводья Сэму, спрыгнул вниз и, открыв дверцы фургона, спустил ступеньки.
   
— Жаль, что вы здесь, мисс, — сказал он.
   
— Похоже, один сержант стал излишне самоуверенным, — ее голос был ледяным. И, надменно отказавшись от его помощи, она забралась в фургон.
   
Ваймс заметил, что среди узников была и еще одна женщина. Она была ниже Рози и смотрела на него со злобным вызовом. В руках она держала огромную корзину. Не задумываясь, Ваймс взял ее в руки, помогая девушке подняться по ступеням.
   
— Жаль, что так вышло, мисс, — начал он.
   
— Убери свои руки! — она выхватила корзину и вскарабкалась во тьму.
   
— Прошу прощения.
   
— Это мисс Баттий, — донесся голос Рози. — Она белошвейка.
   
— Ну, полагаю, она…
   
— Я же сказала, белошвейка, — повторила мисс Длань. — Нитки, иголки. Крючок.
   
— Э… это, что же, вроде… — начал Ваймс.
   
— Им вяжут, — отозвалась мисс Баттий. — Забавно, что вы не знаете.
   
— То есть, она настоящая… — заговорил Ваймс, но Рози захлопнула дверь.
   
— Давай уж вези нас, — сказала она, — а в следующий раз мы с тобой поговорим, Джон Киль!
   
Изнутри донеслось хихиканье, а потом раздался вскрик. Но прямо перед ним был слышен звук, с которым острый каблучок вонзился в ногу.
   
Ваймс подписал грязный листок и протянул его назад Фрэду Колону с таким непоколебимым выражением лица, что тот несколько разволновался.
   
— Куда теперь, сержант? — спросил Сэм, когда они тронулись.
   
— На Цепную улицу, — ответил Ваймс. Сзади них раздалось тревожное перешептывание.
   
— Это неправильно, — пробормотал Сэм.
   
— Мы будем играть по правилам, — сказал Ваймс. — Тебе нужно знать, для чего существуют правила, младший констебль. И не пялься на меня. На меня таращились мастера этого дела, а ты смотришь так, будто бы тебе срочно нужно в сортир.
   
— Да, хорошо, но все знают, что они пытают людей, — пробубнил Сэм.
   
— Правда? — переспросил Ваймс. — Тогда почему же никто ничего не предпринял?
   
— Потому что они пытают людей.
   
«А, по крайней мере, я понимаю основы социальной динамики», — подумал Ваймс.
   
Фургон грохотал по улицам. Рядом с Ваймсом воцарилась угрюмая тишина, но он прислушивался к шепоту за спиной. И несколько более громкий голос Рози Длань прошипел:
   
— Он не возьмет. Могу поспорить.
   
Через несколько секунд наконец заговорил мужчина, изрядно подвыпивший и определенно боящийся обмочиться:
   
— Э… сержант, мы… э… полагаем, пяти долларов, э… хватит?
   
— Не думаю, сэр, — отозвался Ваймс, следя за мокрой дорогой.
   
За этим последовало еще одно взволнованное перешептывание, и голос добавил:
   
— Э… у меня есть довольно-таки хорошее золотое кольцо.
   
— Рад этому, сэр. У каждого должно быть что-то хорошее. — Он похлопал карман, но серебряного портсигара не было, и охватившая его на мгновение злость пересилила отчаяние, а нахлынувшая тут же печаль была больше злости. Будущее было. Должно быть. Он помнил. Но оно существовало лишь в воспоминании и было хрупким, точно отражение на мыльном пузыре, и, наверное, так же легко могло лопнуть.
   
— Э… я мог бы, пожалуй, включить…
   
— Если вы попытаетесь снова предложить мне взятку, сэр, — предупредил Ваймс, когда они свернули на Цепную улицу, — я лично вас взгрею.
   
— Может, есть какой-нибудь другой… — начала Рози Длань, когда показались огни штаба Цепной улицы.
   
— Мы не у дома двухпенсовых пышек, чтобы торговаться,[8] — отрезал Ваймс и услышал тяжелый вздох. — Хватит трепаться.
   
Он остановил Мэрилин, спрыгнул вниз и достал из-под сиденья планшет.
   
— Семеро, — сказал он стражнику, стоявшему у двери.
   
— И? — отозвался тот. — Открывай да выводи их.
   
— Конечно. — Ваймс листал бумаги. — Разумеется. — Он сунул ему планшет. — Только распишись.
   
Человек отпрянул в сторону, будто Ваймс протянул ему змею.
   
— Какие еще росписи? Давай их сюда и все!
   
— Распишись, — бесстрастно повторил Ваймс. — Таковы правила. Когда из одного места заключения людей переводят в другое, то подписывают бумаги. Моя работа без твоей подписи много не стоит.
   
— Твоя работа и плевка не стоит, — прорычал человек, выхватив планшет. Он рассеяно взглянул на лист, и Ваймс протянул ему карандаш.
   
— Если возникнут какие-нибудь сложности с буквами, дай знать, — кивнул он.
   
Негодуя, стражник нацарапал что-то на бумаге и сунул ее обратно Ваймсу.
   
— Теперь отк-крывай.
   
— Конечно, — ответил Ваймс, взглянув на лист. — Но мне бы хотелось видеть твои документы.
   
— Чего?
   
— Мне-то это ни к чему, сам понимаешь, но если я покажу своему капитану эту бумажку, а он спросит, Ва… Киль, с чего ты решил, что он действительно Генри Хомяк, ну, я буду несколько сбит с толку. Может, даже озадачен.
   
— Слушай, мы же не расписываемся за арестантов!
   
— Расписываемся, Генри, — покачал головой Ваймс. — Нет подписи — нет арестанта.
   
— И ты, значит, нас остановишь, а? — бросил Генри Хомяк, сделав несколько шагов вперед.
   
— Только дотронься до этой двери, — предупредил Ваймс, — и я…
   
— Отрубишь мне руку?
   
— … арестую тебя, — закончил Ваймс. — Для начала за сопротивление властям, а потом, в участке, придумаем что-нибудь еще.
   
— Арестуешь? Но я ведь такой же полисмен как и ты!
   
— Опять неверно.
   
— Что… здесь за проблемы? — раздался голос.
   
В свете факела появилась маленькая щуплая фигурка. Генри Хомяк отступил на несколько шагов и принял почтительный вид.
   
— Офицер не собирается передавать нам нарушителей, сэр, — отчеканил он.
   
— А это — тот офицер? — осведомилась фигура, подходя к Ваймсу чрезвычайно странной поступью.
   
— Да, сэр.
   
Крошечные крысиные глазки бледного человека одарили Ваймса холодным недружелюбным взглядом.
   
— А, — проговорил он, открывая маленькую коробочку и беря из нее зеленую пастилку. — Вы, должно быть, Киль? Я… слышал о вас. — Голос человека был таким же неуверенным, как и его походка. Паузы ставились не в тех местах.
   
— Вы быстро узнаете обо всем, сэр.
   
— Вообще-то принято отдавать честь, сержант.
   
— Я не вижу причин для этого, — ответил Ваймс.
   
— Все верно, все верно. Вы здесь новенький. Но, видите ли, мы, Особые… порой носим простую… одежду.
   
«Вроде резиновых фартуков, если я правильно помню», — подумал Ваймс. А вслух произнес:
   
— Да, сэр. — Это отличная фраза. Она может означать все, что угодно, или ничего вообще. Это было лишь препинанием, тем, что человек говорит до того, как сказать что-то еще.
   
— Я капитан Каченс, — представился человек. — Найдувас Каченс. Если вам кажется, что мое имя забавно, то прошу, ухмыльнитесь… и закончим на этом. Теперь можете отдать честь.
   
Ваймс приставил руку к фуражке. Уголки рта Каченса едва заметно дрогнули.
   
— Хорошо. Вы в первый раз на фургоне?
   
— Сэр.
   
— И вы так рано сегодня. С семью пассажирами. Давайте посмотрим… на них? — он бросил взгляд сквозь решетку. — А. Да. Приветствую, мисс Длань. И вашу напарницу…
   
— Я крючком вяжу!
   
— … и, похоже, гуляки с праздника. Ну что ж. — Каченс отступил назад. — Что за маленькие безобразники, ваши патрульные. Они и впрямь прочесали улицы. Им нравятся… такие шутки, сержант. — Каченс взялся за дверную ручку фургона, и тут же раздался слабый звук, в тишине подобный раскату грома, когда меч медленно задвигался в ножнах.
   
Каченс застыл на мгновение, а потом осторожно бросил пастилку в рот.
   
— Ага, я полагаю, что все эти уловки… можно оставить, а, сержант? Мы ведь не хотим делать посмешище… из закона. Забирайте их, забирайте.
   
— Да, сэр.
   
— Одну минуту, сержант. Позвольте мне… это мое маленькое хобби.
   
— Сэр?
   
Из кармана длинного плаща Каченс достал пару довольно больших стальных штангенциркулей. Ваймс вздрогнул, когда капитан принялся измерять его голову, нос и длину бровей. Металлическая линейка коснулась его уха.
   
Каченс что-то бормотал себе под нос, затем со щелчком захлопнул штангенциркули и сунул обратно в карман.
   
— Должен вас поздравить, сержант, — произнес он, — с преодолением ваших природных недостатков. Вы знаете, что у вас глаз серийного убийцы? Я никогда не ошибаюсь в таких вещах.
   
— Нет, сэр. Не догадывался, сэр. Постараюсь не открывать его, сэр, — ответил Ваймс. Каченс даже не улыбнулся.
   
— Как бы то ни было, уверен, когда вы здесь освоитесь, то вы и капрал, кхе, Хомяк, очень сильно поладите.
   
— Очень сильно. Да, сэр.
   
— Я вас… не задерживаю, сержант Киль.
   
Ваймс отдал честь. Каченс кивнул, резко развернулся, точно на вертеле, и пошел к зданию. Дергано, решил Ваймс. Этот человек ходил так же, как и говорил, с невероятным смешением скорости. Создавалось впечатление, будто он подвешен на веревочки; первые дюймы движения его руки были размыты, а потом она просто летела по инерции, пока, наконец, не встречалась с чем-то, что должно было оказаться целью. Предложения произносились как смесь порывов и пауз. Для этого человека просто не существовало ритма.
   
Ваймс, не обращая внимания на разъяренного капрала, забрался на фургон.
   
— Разворачивай, младший констебль, — приказал он. — Ночи, Генри.
   
Стоило колесам застучать по мостовой, как Сэм с расширенными глазами повернулся к Ваймсу.
   
— Вы собирались с ним схлестнуться, так? — выпалил он. — Ведь так же, сержант?
   
— Следи за дорогой, младший констебль.
   
— Но ведь это был капитан Каченс! А когда вы сказали тому типу доказать, что он — Генри Хомяк, я думал, я опи… меня удар хватит! Вы ведь знали, что они не подпишут, так ведь, сержант? Потому что, если на листке бумаги сказано, что к ним кто-то поступил, и если кто-нибудь захочет узнать…
   
— Просто правь, младший констебль. — Но парень был прав. Неназываемые по какой-то причине и любили, и боялись бумажной волокиты. Они, разумеется, увеличивали ее. Они записывали все. Но они не стремились появляться в чужих бумагах. Это их беспокоило.
   
— Мне даже не верится, что мы выбрались из этого, сержант!
   
«Пожалуй, что нет, — подумал Ваймс. — Но у Каченса сейчас своих проблем хватает. Ему нет дела до какого-то тупого сержанта.»
   
Он повернулся и постучал по решетке.
   
— Прошу прощения за неудобства, дамы и господа, но, похоже, Неназываемые сегодня не принимают. Пожалуй, нам самим придется допросить вас. Мы не очень-то знаем, как это делается, так что, надеюсь, мы не наделаем ошибок. Теперь, послушайте меня внимательно. Есть ли среди вас опасные заговорщики, собирающиеся свергнуть правительство?
   
Ответом ему стала угрюмая тишина.
   
— Ну, так что же? Я не собираюсь тратить на это всю ночь. Хочет ли кто-нибудь свергнуть лорда Ветруна силой?
   
— Ну… нет? — раздался голос мисс Длань.