1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 
    
– Да. – Неужели это просто невезение, подумал Струан, когда ты теряешь красавицу-жену и трех чудесных ребятишек? И имеет ли Бог – или дьявол – какое-то отношение к йоссу? Или все это: Бог, дьявол, везение, йосс – лишь разные названия одной и той же вещи?
    
– Кстати, вы были совершенно правы, прикончив того взбесившегося пехотинца, – говорил между тем Глессинг.
    
– Я его и пальцем не тронул.
    
– О? Значит мне показалось. С того места, где я стоял, мало что можно было разглядеть. Это, впрочем, не важно.
    
– Вы похоронили его на берегу?
    
– Нет. Не стоит загрязнять остров болезнями такого рода... Имя Рамсей говорит вам что-нибудь, мистер Струан? – спросил Глессинг, отбросив в сторону любезности.
    
– Рамсей – довольно распространенное имя, – осторожно ответил Струан.
    
– Верно. Но шотландцы обычно стараются держаться друг друга. Разве не в этом секрет успеха тех компаний, которыми руководят шотландцы?
    
– Да, найти людей, достойных доверия, трудное дело. А вам имя Рамсей говорит о чем-нибудь?
    
– Это имя матроса, дезертировавшего с моего корабля, – ответил Глессинг, глядя на него в упор. – Если не ошибаюсь, он доводится родственником вашему боцману Маккею.
    
– И что же?
    
– Ничего. Просто ставлю вас в известность. Как вы, конечно, знаете, любое торговое судно, вне зависимости от того, несет оно вооружение или нет, может быть захвачено в качестве приза, если примет на борт дезертира. Захвачено королевским военно-морским флотом. – Глессинг улыбнулся. Дезертировать глупо. Куда еще ему бежать, как не на другой корабль?
    
– Некуда. – Струан почувствовал себя в ловушке. Он был уверен, что Рамсей сейчас скрывается на одном из его кораблей, и не сомневался, что Брок приложил к этому руку, а возможно, и Глессинг тоже.
    
– Сегодня мы проводим досмотр всех кораблей. Вы, конечно, не станете возражать?
    
– Конечно, нет. Наша компания очень тщательно подбирает команды на свои корабли.
    
– Очень разумно. Адмирал решил, что «Благородный Дом» заслуживает особой привилегии, поэтому ваши корабли будут осмотрены немедленно.
    
В этом случае я уже ничего не могу сделать. И он выбросил из головы эту проблему.
    
– Капитан, я бы хотел представить вам моего старшего... моего сына Кулума. Кулум, перед тобой наш знаменитый капитан Глессинг, который выиграл битву при Чуэн-пи.
    
– Добрый день. – Глессинг вежливо пожал руку молодому человеку. Рука Кулума с длинными пальцами показалась ему мягкой и немного женственной. Смахивает на денди, подумал Глессинг. Приталенный сюргук, бледно-голубой галстук, высокий воротник – должно быть, студент последнего курса. Любопытно пожимать руку человеку, который перенес бенгальскую чуму и остался жив. Интересно, а я бы выжил?.. – Это нельзя было назвать сражением.
    
– Два небольших фрегата против двадцати боевых джонок и тридцати с лишним брандеров? И это, по-вашему, не битва?
    
– Стычка, мистер Струан. Это могла бы быть битва... – Если бы не этот чертов трус Лонгстафф и не ты, гнусный пират, хотелось закончить Глессингу.
    
– А вот мы, коммерсанты, считаем, что это была самая настоящая битва, Кулум, – с иронией сказал Струан сыну. – Нам никогда не понять разницы между сражением и стычкой. Мы всего лишь мирные торговцы. Но первый в мировой истории случай, когда Англия скрестила оружие с Китаем, заслуживает того, чтобы его назвали «сражением». Это произошло чуть больше года назад. Мы стреляли первыми.
    
– А как бы поступили вы, мистер Струан? Это было правильное тактическое решение.
    
– Ну, разумеется.
    
– Капитан-суперинтендант торговли полностью одобрил мои деист вия.
    
– Конечно. Правда, у него не было особою выбора.
    
– Заново переживаете старые баталии, капитан Глессинг? – раздался голос Лонгстаффа. Капитан-суперинтендант стоял на пороге своей каюты и с интересом слушал их разговор, оставаясь незамеченным.
    
– Нет, ваше превосходительство, просто по-новому смотрю на старую стычку. Как вам известно, мистер Струан и я никогда не сходились во взглядах на то, что произошло у Чуэн-пи.
    
– А почему вы непременно должны смотреть на это одинаково? Если бы мистер Струан командовал вашими кораблями, его решение, вполне возможно, совпадало бы с вашим. И будь вы на месте мистера Струана, у вас тоже могла бы появиться уверенность, что китайцы не станут нападать на вас первыми, и вы бы пошли на риск и не отдали приказа открывать огонь. – Лонгстафф зевнул, поигрывая карманными часами – А что бы предприняли вы, Кулум?
    
– Не могу сказать, сэр. Я не знаю всех сложностей обстановки, существовавших на ту пору.
    
– Хорошо сказано. «Сложности обстановки» – это удачное выражение. – Лонгстафф усмехнулся – Не согласитесь ли составить нам компанию, капитан? Бокал сака?
    
– Благодарю вас, сэр, но мне пора возвращаться на свой корабль. – Глессинг ловко отдал честь и удалился.
    
Лонгстафф жестом пригласил Струанов в кабинет для совещаний, который временно служил капитан-суперинтенданту в качестве личных апартаментов. Комната выглядела по-спартански, из обстановки имелось только то, что было необходимо для работы. Глубокие кожаные кресла, столы с картами, комоды, массивный дубовый стол были надежно прикручены к палубе. Позади бюро из дуба, богато украшенного резьбой, полукругом шли окна кормы с частыми рамами. Каюта пахла дегтем, табаком, морем и, неизбежно, порохом.
    
– Стюард! – позвал Лонгстафф. Дверь каюты открылась в ту же секунду.
    
– Да, сэр?
    
Лонгстафф повернулся к Струану:
    
– Сак? Бренди? Портвейн?
    
– Сухой сак, благодарю вас.
    
– То же самое, пожалуйста, сэр, – сказал Кулум.
    
– Мне портвейн. – Лонгстафф опять зевнул.
    
– Слушаю, сэр.
    
Стюард достал бутылки из буфета и разлил вино в тонкие хрустальные бокалы.
    
– Вы впервые покинули Англию, Кулум? – поинтересовался Лонгстафф.
    
– Да, сэр.
    
– Но, я полагаю, с нашими последними «сложностями обстановки» вы хорошо знакомы.
    
– Нет, ваше превосходительство. Отец не писал подробных писем, а в газетах про Китай не упоминают.
    
– Ну, скоро начнут, не правда ли, Дирк? Стюард подал бокалы: сначала Лонгстаффу, затем его гостям.
    
– Проследите, чтобы нас не беспокоили.
    
– Да, сэр. – Стюард оставил бутылки на столике рядом и вышел.
    
– Тост, – провозгласил Лонгстафф, и Струан вспомнил тост Робба и пожалел, что сначала отправился на флагман. – За то, чтобы ваше пребывание здесь, Кулум, было приятным, а возвращение домой – безопасным.
    
Они выпили. Сухой сак был превосходен.
    
– Здесь сейчас вершится история, Кулум. И никто не может рассказать вам об этом правдивее и лучше, чем ваш отец.
    
– У китайцев есть старинная поговорка, Кулум... «Правда имеет много лиц», – сказал Струан.
    
– Я не понимаю.
    
– Просто мое изложение «фактов» совсем не обязательно будет единственно верным. – Эти слова напомнили ему об императорском наместнике Лине, который содержался в Кантоне под стражей и в бесчестье, потому что его политика привела к открытому конфликту с Британией; в скором времени его ожидал смертный приговор. – Этот дьявол Линь все еще в Кантоне? – спросил он.
    
– Думаю, да. Его превосходительство Ти-сен улыбнулся, когда я три дня назад задал ему вопрос о судьбе Линя, и сказал загадочно: «Багряный является Сыном Неба. Как может человек провидеть волю Неба?» Китайского императора зовут Сыном Неба, – пояснил Лонгстафф для Кулума. – «Багряный» – еще одно из его многочисленных имен, поскольку он всегда пишет тушью алого цвета.
    
– Странные, странные люди эти китайцы, Кулум, – добавил Струан. – Например, из трехсот миллионов человек только император имеет право писать алой тушью. Попытайся представить себе это. Если бы королева Виктория заявила в один прекрасный день, что отныне только ей дозволено пользоваться красными чернилами, как бы мы ни любили ее, сорок тысяч британцев в тот же миг отказались бы от всех чернил, кроме красных. Я бы сам первый так поступил.
    
– И каждый Китайский торговец, – вставил Лонгстафф с издевкой, которой сам, очевидно, не замечал, – немедленно послал бы ей бочонок чернил означенною цвета – с оплатой по получении – и заверил бы Ее Британское Величество в своей готовности стать поставщиком Короны – по соответствующей цене. И все заверения непременно были бы написаны красным. Ха, надо полагать, у них есть на это право. Где оказались бы все мы, не будь торговли?
    
Возникла короткая пауза, и Кулум спросил себя, почему отец молча проглотил нанесенное ему оскорбление. Или это не было оскорблением? Возможно, это лишь еще одна непреложная истина: аристократы всегда издеваются над теми, кто не принадлежит к их кругу? Что ж, наша Хартия решила бы проблему аристократии раз и навсегда.
    
– Вы хотели видеть меня, Уилл? – Струан чувствовал себя смертельно усталым. Его нога болела, невыносимо ныли плечи.
    
– Да. За последние два дня произошло несколько незначительных событий, Кулум, вы не извините нас на минуту? Мне необходимо поговорить с вашим отцом наедине.
    
– Разумеется, сэр. – Кулум поднялся.
    
– В этом нет нужды, Уилл. – Струан жестом остановил сына. Если бы не насмешки Лонгстаффа, он не стал бы его задерживать. – Кулум теперь один из партнеров торгового дома «Струан и компания». Придет день, когда он будет управлять им как Тай-Пэн. Вы можете доверять ему так же, как доверяете мне.
    
Кулуму захотелось сказать: «Я никогда не стану участвовать в этом, никогда. У меня другие планы». Но он не смог произнести ни слова.
    
– В таком случае примите мои поздравления, Кулум, – небрежно наклонил голову Лонгстафф. – Быть партнером «Благородного Дома» – это удача, которую нельзя купить ни за какие деньги.
    
Только не когда ты банкрот, едва не добавил Струан.
    
– Садись, Кулум.
    
Лонгстафф прошелся взад-вперед по каюте и начал:
    
– На завтра назначена встреча с полномочным представителем китайского императора для обсуждения деталей договора.
    
– Он предложил место и время встречи или вы?
    
– Он.
    
– Тогда, наверное, вам лучше все изменить. Выберите другое место и назначьте другое время.
    
– Зачем?
    
– Затем, что если вы согласитесь с его предложением, он и все мандарины будут рассматривать это как проявление слабости.
    
– Хорошо. Если вы так считаете. Скажем, послезавтра, а? В Кантоне?
    
– Да. Возьмите с собой Горацио и Маусса. Если хотите, я тоже поеду с вами. И мы обязательно должны опоздать на четыре часа.
    
– Но, черт меня возьми, Дирк, к чему такие крайности. Четыре часа? Клянусь честью, это просто смешно!
    
– Это не смешно. Если вы будете вести себя с ними как повелитель с подчиненными, вы получите преимущество на переговорах. – Струан посмотрел на Кулума. – Здесь, на Востоке, игру приходится вести по восточным правилам. Незначительные вещи, мелочи приобретают огромную важность. Его превосходительство получил крайне трудное назначение. Один крошечный промах сейчас – и его последствия не исправить в течение целого полувека. Ему приходится действовать быстро и при этом соблюдать величайшую осторожность.
    
– Да. И никакой помощи, черт побери! – Лонгстафф осушил свой бокал и вновь его наполнил. – Какого дьявола, почему они не могут вести себя как цивилизованные люди, этого мне никогда не понять. Никогда. За исключением вашего отца, здесь нет ни одного человека, который старался бы помочь мне. Дома Кабинет просто не представляет, с какими проблемами мне приходится здесь сталкиваться, да им это и не интересно. Я здесь полностью предоставлен самому себе. Мне присылают невыполнимые инструкции, рассчитывая, что я смогу найти общий язык с невозможным народом. Клянусь честью, мы должны опаздывать на четыре часа, чтобы доказать, что мы «выше» них, когда всякому и так ясно, что мы выше! – Он раздраженно взял щепотку табака и чихнул.
    
– Когда вы намерены провести распродажу земли, Уилл?
    
– Ну... э... я так думал, когда Кабинет одобрит договор Времени у нас достаточно. Скажем, где-нибудь в сентябре.
    
– Разве вы забыли о вашей замечательной идее? Мне казалось, вы хотите начать застраивать Гонконг немедленно?
    
Лонгстафф напряг свою память. Ему показалось, что он действительно припоминает какой-то разговор со Струаном. О чем там, черт побери, шла речь?
    
– Ну, передача Гонконга, конечно же, остается неофициальной, пока оба правительства не ратифицировали договор – я хочу сказать, это ведь обычная процедура, ну?
    
– Да. Но ситуация у нас необычная. – Струан поиграл бокалом. – Гонконг наш. Чем скорее мы начнем строиться, тем лучше, разве это не ваши слова?
    
– Ну, остров-то, конечно, наш... – Что же это был за план? Лонгстафф подавил очередной зевок.
    
– Вы сказали, что вся земля должна принадлежать королеве. Что до тех пор, пока вас официально не назначили первым губернатором Гонконга, управление островом должно быть сосредоточено в ваших руках, поскольку вы являетесь полномочным представителем Короны. Если вы подпишете особое постановление, все пойдет по плану. Будь я на вашем месте, я бы провел распродажу уже в следующем месяце. Не забывайте, Уилл, что для колонии вам понадобятся деньги. Кабинет с большим подозрением относится к тем колониям, которые не могут обходиться своими средствами.
    
– Правильно. Да. Совершенно верно. Конечно. Мы должны начинать как можно скорее Первая распродажа земли будет проведена в следующем месяце. Так-так. Теперь мне надо определить форму владения. Что это будет: фригольд[9], аренда или еще что-нибудь.
    
– Аренда на девятьсот девяносто девять лет. Обычный для Короны срок арендных соглашений.
    
– Отлично. – Лонгстафф беспомощно всплеснул руками. – Как будто у нас других забот не хватает, Кулум! Теперь вот придется превращаться в каких-то чертовых торгашей. С чего, дьявол меня забери, вообще начинают строительство колонии, ну? Должны быть выгребные ямы, улицы, дома и Бог его знает что еще. Да, еще здание суда и тюрьма! – Он остановился перед Кулумом: – Вы сколько-нибудь знакомы с юриспруденцией?
    
– Нет, ваше превосходительство, – ответил Кулум – Я всего лишь прослушал половину курса по изящным искусствам в университете.
    
– Это не важно. Мне понадобятся управляющий делами колонии, генерал-адъютант, казначей и Бог знает кто еще. Потом нужно же иметь какую-то полицию. Вам бы не хотелось возглавить нашу полицию?
    
– Нет, благодарю вас, сэр. – Кулум постарался не показать, насколько его шокировало это предложение.
    
– Что ж, я уверен, мы сможем найти вам какое-нибудь применение. Каждому придется приложить усилия. Я не в состоянии сам обо всем заботиться. Поразмыслите о том, чем бы вам хотелось заняться, и дайте мне знать. Нам понадобятся люди, достойные доверия.
    
– А почему бы не назначить его к вам в штат заместителем? – предложил Струан. – Мы одолжим его вам на полгода.
    
– Превосходно. – Лонгстафф улыбнулся Кулуму. – Очень хорошо. Отныне вы заместитель управляющего делами колонии. Так, давайте посмотрим... Приготовьте-ка все для распродажи земельных участков. Это будет вашим первым поручением.
    
– Но сэр, я ничего не знаю о том, как проводятся распродажи земельных участков. Я ничего не знаю о...
    
– Вы знаете не меньше, чем любой из нас, а ваш отец сумеет вас направить. Вы будете... э... заместителем управляющего делами колонии. Отлично. Теперь я могу забыть об этой проблеме. Выясните, что следует сделать и как, а потом скажете мне, что необходимо сделать для придания всему этому официального характера. Проведите аукцион. Думаю, это будет честно. – Лонгстафф вновь наполнил свой бокал. – Да, кстати, Дирк, я отдал распоряжение об эвакуации наших сил с острова Цюшан.
    
Струан почувствовал, как внутри у него все похолодело.
    
– Зачем вам понадобилось это делать, Уилл?
    
– Я получил специальное послание от его превосходительства Ти-сена два дня назад, в котором он просил меня сделать это в качестве жеста доброй воли.
    
– Вы могли бы подождать.
    
– Он требовал немедленного ответа, а... э... с вами никак нельзя было связаться.
    
– «Немедленно» для китайца может означать любой срок до столетия включительно. – О Уилли, дурень ты несчастный, подумал он, сколько же раз тебе нужно объяснять?
    
Лонгстафф почувствовал на себе давящий взгляд зеленых глаз.
    
– Ти-сен как раз посылал копию доювора императору и хотел включить в свое донесение весть о том, что мы приказали оставить остров. Мы ведь и так собирались вернуть его китайцам, ну? Такой же у нас был план. Чертнязьми, какая разница – сейчас или потом?
    
– Для китайцев сроки всегда очень важны. Приказ уже отправлен?
    
– Да. Он был послан вчера. Ти-сен оказался настолько любезен, что предложил нам воспользоваться императорской конной эстафетой. С ней я его и передал.
    
Дьявол тебя забери за твою слепоту, в отчаянии подумал Струан. Невыносимый идиот.
    
– Очень плохо пользоваться их услугами для передачи наших распоряжений. Мы потеряли лицо, а они получили дополнительные очки. Теперь уже бесполезно посылать корабль. – Его голос звучал холодно и жестко. – К тому времени, когда он доберется до Цюшана, эвакуация уже закончится. Ну что же, дело сделано, так что говорить теперь не о чем. Но это было неблагоразумно. Китайцы увидят в этом лишь проявление слабости.
    
– Мне подумалось, что акт доброй воли – это отличная идея, отличная, – продолжал Лонгстафф, стараясь преодолеть свою нервозность. – В конце концов мы получили все, что хотели. Контрибуция на них наложена небольшая – всего шесть миллионов долларов, – но и это с лихвой окупает уничтоженный ими опиум. Кантон вновь открыт для торговли. И у нас есть Гонконг. Наконец-то. – Его глаза заискрились. – Все идет по плану. Остров Цюшан значения не имеет. Вы сами говорили, что его нужно захватить только для отвода глаз. Но Гонконг наш. И Ти-сен заверил меня, что еще до конца месяца он назначит сюда мандарина, и они...
    
– Он сделает что?! – Струан был ошеломлен.
    
– Назначит на Гонконг мандарина. А в чем дело?
    
Спокойнее, спокойнее, одернул себя Струан, напрягая все душевные силы, чтобы сохранить невозмутимость. Хватало же у тебя терпения до сих пор, ну же, держи себя в руках. Это слабоумное ничтожество – твой самый необходимый инструмент.
    
– Уилл, если вы позволите ему сделать это, вы своими руками отдадите ему власть над Гонконгом.
    
– Вовсе нет, мой дорогой друг, ну? Гонконг теперь принадлежит Британии. Язычники на острове будут жить под нашим флагом и подчиняться нашей администрации. Кто-то же должен отвечать за этих дьяволов, ну? И должен же быть кто-то, кому мы будем платить таможенную пошлину. Где найти для этого более удачное место, чем Гонконг? Они построят здесь свою таможню, склады и...
    
– Что?! – Слово с треском врезалось в дубовую переборку и запрыгало по каюте. – Кровь Христова, вы, я надеюсь, не согласились на это?
    
– Ну, лично я не вижу в этом большого зла, Дирк, а? Клянусь честью, это же ничего не меняет, разве нет? Наоборот, избавит нас от целой кучи проблем. Нам уже не нужно будет находиться в Кантоне. Мы сможем делать все дела прямо отсюда.
    
Пытаясь справиться с бешеным желанием раздавить Лонгстаффа как клопа, Струан подошел к бюро и налил себе бренди. Держись. Ты не можешь его сейчас уничтожить. Сейчас не время. Ты должен его использовать.
    
– Вы пришли к конкретному соглашению с Ти-сеном, что он может назначить на Гонконг мандарина?
    
– Ну, мой дорогой друг, я не то чтобы окончательно согласился. Это ведь не предусмотрено договором. Я просто согласился с тем, что это хорошая мысль.
    
– Вы выразили свое согласие письменно?
    
– Да. Вчера. – Лонгстафф был сбит с голку настойчивостью Струана. – Но разве это не го, чего мы так долго добивались? Иметь возможность обращаться к мандарину непосредственно, а не через купцов из этого китайского хонга?
    
– Верно. Но не на нашем острове, клянусь Создателем! – Голос Струана звучал ровно. А про себя он подумал: черт бы побрал эту убогую пародию на полномочного представителя Короны, этого напыщенного дурака, нерешительного аристократишку, умеющего делать только ошибки, эту навозную кучу, о которую все время приходится спотыкаться. – Если вы допустите это, мы потеряем Гонконг. Мы потеряем все.
    
Лонгстафф подергал себя за мочку уха, сникнув под взглядом Струана.
    
– Но почему, отец? – спросил Кулум.
    
К огромному облегчению Лонгстаффа горящие зеленые глаза повернулись к юноше, и капитан-суперинтендант торговли подумал: «Да, почему? Почему мы должны все потерять? Мне казалось, я просто чудесно все устроил».
    
– Потому что они – китайцы.
    
– Мне это ни о чем не говорит.
    
– Я знаю, мой мальчик. – Чтобы заглушить боль от потери семьи, внезапно выросшую внутри него, и прогнать от себя безумную тревогу по поводу грозящего им банкротства, он решил все подробно объяснить – не только Кулуму, но и, в который раз, Лонгстаффу. – Первое, что ты должен понять: в течение пятидесяти столетий китайцы называли свою страну Срединным Царством – царством, которое боги поместили между небом сверху и землей снизу. Китаец – исключительное существо, он стоит выше всех уже просто потому, что он китаец. Всех остальных людей – всех без исключения – они считают дикарями, которые недостойны даже снисходительного взгляда. Только им одним как единственной действительно цивилизованной нации дано божественное право властвовать на земле. Для китайцев наша королева Виктория – не более чем вассальный правитель, который должен платить им дань. У Китая нет ни флота, ни армии, мы можем сделать с ним все, что нам заблагорассудится. Но они верят, что они самая цивилизованная, самая могучая и самая богатая – в этом, полагаю, они потенциально могут быть правы – нация на земле. Ты когда-нибудь слышал о Восьми Правилах?
    
Кулум покачал головой.
    
– Видишь ли, это были условия, на которых китайский император согласился торговать с «варварами» сто пятьдесят лет назад. Эти Правила ограничивали всю торговлю с нами одним только портом – Кантоном. Чай и шелк должны были оплачиваться только серебром, торговля в кредит не допускалась, контрабанда была запрещена. «Варварам» разрешалось строить лабазы и фактории в Кантоне на полоске земли длиной полмили и шириной двести ярдов. Выходить за пределы этой строго ограниченной территории – Кантонского поселения – «варвары» не имели права, и проживать в поселении могли только в период зимней торговли – с сентября по март, – после чего должны были возвращаться в Макао. Ни при каких обстоятельствах ни одной «варварской» семье не разрешалось жить в поселении, так же как и ни одной без исключения женщине. В поселении ни в коем случае не должно было храниться оружие. Изучение китайского, прогулки на лодке или в паланкине, смешение с местным населением запрещалось. «Варварские» военные корабли не допускались в устье Жемчужной реки[10].
    
Все наши торговые суда вставали на якорь у Вампоа, тринадцатью милями ниже, где происходили погрузка и разгрузка и где выплачивалась таможенная пошлина за вывоз товара – серебром. Все сделки с «дикарями» должны были осуществляться монопольно через гильдию из десяти китайских купцов, которую мы называем Ко-хонг. Ко-хонг также является для нас единственным поставщиком пищи и строго определенного числа слуг, лодочников и компрадоров. И, наконец, главное Правило, делавшее нас совершенно беспомощными, – нынешний договор отменяет его – гласило, что все петиции, прошения, жалобы «варвары» могли подавать только в Ко-хонг, который затем передавал их мандаринам.
    
Правила преследовали единственную цель – держать нас на расстоянии и в постоянном напряжении, но при этом выжимать из нас каждый пенни. Запомни: китайцы любят деньги. Но то, что выжималось из нас, шло в карман не всем китайцам, а только маньчжурам, которые правят страной. Маньчжуры считают, что наши идеи – христианство, парламент, свободные выборы и, в первую очередь, равенство людей перед законом и суд присяжных – революционны, опасны и вредны. Но им нужно наше серебро.
    
При Восьми Правилах мы были бесправны, наша торговля контролировалась, с нас могли затребовать любую мзду. И все равно мы делали деньги. – Он улыбнулся. – Мы заработали много денег. И они тоже. Со временем большинство Правил отпало само собой из-за жадности чиновников. Основные – никаких военных кораблей, никаких официальных контактов, кроме как через купцов Ко-хонга, никаких жен в Кантоне, запрещение оставаться там после марта или селиться раньше сентября – остались в силе.
    
И что типично для китайцев, несчастных купцов Ко-хонга сделали целиком ответственными за нас. Стоило возникнуть какому-нибудь «осложнению», и на них обрушивался гнев императора. Что опять же очень по-китайски. Ко-хонг выдаивали и будут выдаивать до тех пор, пока большинство купцов не разорится. У нас на шестьсот тысяч гиней их ценных бумаг, которые не стоят ни гроша. У Брока примерно столько же. По китайским обычаям Ко-хонгу приходится покупать свои должности у императора, и им полагается постоянно слать наверх огромные «подарки» – пятьдесят тысяч тэйлов серебром составляет обычный «подарок» императору в день его рождения от каждого из них.
    
Над Ко-хонгом стоит главный мздоимец самого императора. Мы зовем его Хоппо. Он отвечает за выжимание денег из мандаринов Кантона, из Ко-хонга и вообще изо всех, кто попадается ему под руку. Хоппо так же покупает свою должность – он, кстати, самый крупный торговец опиумом и наживает на этом огромные деньги.
    
Поэтому допустить на Гонконг хотя бы одного мандарина значит открыть двери всей системе. Этот мандарин станет Хоппо. Ему будет подчинен каждый китаец. Каждый китайский купец, приезжающий на остров, должен будет «купить» лицензию и заплатить ему мзду, и они в свою очередь постараются как можно больше выжать из нас. Хоппо будет уничтожать всех, кто захочет нам помогать, и поддержит любого, кто нас ненавидит. И они не успокоятся до тех пор, пока не выживут нас отсюда.
    
– Почему?
    
– Потому что они – китайцы – Струан потянулся, чтобы размять плечи, чувствуя, как на него волной накатывается необоримая усталость. Он подошел к буфету и налил себе еще бренди. Как бы я хотел хоть на час стать китайцем, с тоской подумал он. Тогда я без всяких хлопот смог бы достать где-нибудь миллион тэйлов. Что ж, если ответ заключается именно в этом, сказал он себе, попробуй рассуждать как китаец Ты Тай-Пэн «варваров», мандарин с неограниченной властью. Какой в этой власти прок, если ты не можешь использовать ее на то, чтобы повернуть йосс в свою пользу? Как ты можешь воспользоваться своим положением? У кого есть миллион тэйлов? На кого ты можешь нажать, чтобы получить его? Кто обязан тебе услугами?
    
– Что же нам делать, Дирк? Я хочу сказать, я полностью с вами согласен, – встревоженно проговорил Лонгстафф.
    
– Вам следует немедленно отправить Ти-сену послание. Попросите его... нет, прикажите ему...
    
Внезапно Струана осенило, и он замолчал. Усталость как рукой сняло. Ах ты глупый, полоумный, ни на что не годный пустобрех! Ти-сен! Ти-сен решит все твои проблемы! Один мандарин. Это все, что тебе нужно устроить. Два простых шага: первый – отменить соглашение Лонгстаффа с Ти-сеном, как его следовало бы отменить в любом случае; второй – через одну-две недели сделать Ти-сену тайное предложение, что в обмен на один миллион серебром ты заставишь Лонгстаффа изменить свою точку зрения и разрешишь ему назначить на Гонконг одного мандарина. Ти-сен с радостью ухватится за это предложение, потому что таким образом Китай в одно мгновение возвращает себе все, что был вынужден уступить, потерпев поражение в войне. Он нажмет на Ко-хонг, и они соберут ему миллион, и тоже сделают это с радостью, потому что сразу же добавят этот миллион к цене чая, который они умирают как хотят нам продать, а мы умираем как хотим купить. Бедняжка Уилли – не проблема, а из торговцев никто не станет возражать против одного мандарина. Мы придумаем ему новое имя, так что даже самые проницательные будут сбиты с толку и ни о чем не догадаются. Скажем, «торговый уполномоченный». Коммерсанты не станут возражать против китайского «торгового уполномоченного», потому что он поможет торговле и упростит выплату таможенной пошлины. Теперь дальше, к кому следует обратиться с этим тайным предложением? Разумеется, к старому Дзин-куа. Он – самый богатый и самый хитрый из купцов Ко-хонга, и к тому же он твой главный поставщик, и ты знаешь его уже двадцать лет. Он – наиболее подходящая фигура, в этом нет сомнения.
    
Один-единственный мандарин обеспечит будущее «Благородного Дома». Это так. Но он погубит Гонконг. И сделает невозможным твой план Рискнешь ли ты пойти на эту сделку, зная, что впоследствии тебе придется найти способ перехитрить его? Это огромный риск – ты-то понимаешь, что один мандарин означает всю систему целиком. Ты не можешь отдать этому дьяволу в кабалу Робба, а вслед за ним Кулума и их детей. Но без этих денег не будет ни «Благородного Дома», ни будущего.
    
– Вы что-то хотели сказать, Дирк?
    
– Прикажите Ти-сену именем королевы забыть о том, что на Гонконге будет мандарин.
    
– Полностью с вами согласен. – Лонгстафф со счастливым видом присел к столу и взялся за перо. – Что мне написать?
    
Бедный Уилли, а кто мне подскажет, что я должен делать, спросил себя Струан. Действительно ли цель оправдывает средства?
    
– Напишите следующее: «Ти-сену в Кантоне. Особое постановление. Только Ее Британское Величество королева Виктория имеет право назначать чиновников на британском острове Гонконг. На земле этого острова не будет ни китайских чиновников, ни каких бы то ни было китайских таможенных учреждений. – Он помолчал в нерешительности, потом стал размеренно диктовать дальше, чувствуя, что момент подходящий: – И все китайцы, проживающие в колонии Ее Величества Гонконг, будут отныне британскими подданными, подчиняющимися только английским законам».
    
– Но это превышает мои полномочия!
    
– Посланникам привычно превышать свои полномочия. Именно поэтому их и отбирают столь тщательно, Уилл. Именно поэтому мы имеем теперь империю. Раффлз, Хастингс, Клайв, Рэли, Веллингтон. Правительство Ее Величества облекло вас полномочиями своего представителя для подписания договора с Китаем. Что они там, дома, знают о Китае, да и хотят ли вообще что-нибудь знать? Но вы, вы первопроходец, Уилл. Вы творите историю. Вы готовы согласиться на один крошечный, бесплодный, почти необитаемый островок, когда во всем мире принято в подобных ситуациях захватывать целые континенты, когда вы могли потребовать весь Китай, если бы только захотели. Но вы оказались гораздо дальновиднее.
    
Лонгстафф заколебался, покусывая кончик пера.
    
– Да, но мы уже договорились о том, что китайцы на Гонконге будут подчиняться китайским законам, исключены будут лишь все виды пыток. – На подбородке у него собралась капелька пота. – Это был один из пунктов договора, и я издал особое постановление.
    
– Вы передумали, Уилл. Так же, как передумал Ти-сен. Ведь пункта о назначении мандарина там не было.
    
– Но это подразумевалось.
    
– Не вами. И не мной. Он старается обмануть вас. Как сделал это в вопросе об эвакуации с Цюшана.
    
– Верно, – согласился Лонгстафф, радуясь, что Струан сумел убедить его. – Вы правы, Дирк. Абсолютно. Если мы допустим хоть какой-то контроль... вы правы. Они опять примутся за свои старые фокусы, ну? Да. И уже давно пора показать китайцам, что такое настоящая справедливость. Закон и порядок. Да. Вы правы.
    
– Закончите письмо так, как это сделал бы император: «Да устрашится этого всякий и, дрожа, подчинится», и подпишитесь своим полным титулом, – сказал Струан, одновременно открывая дверь каюты.
    
– Дежурный офицер!
    
– Да, сэр-р?
    
– Его превосходительству нужен его секретарь, мистер Синклер. Немедленно.
    
– Есть, сэр-р!
    
Лонгстафф закончил писать. Он перечитал послание.
    
– А не слишком ли это грубо, Дирк? Я имею в виду, не упомянуть ни одного его титула и закончить письмо так, словно это императорский указ?
    
– В этом-то и заключается вся суть. Вам еще нужно будет опубликовать его в газете.
    
– Но это частный документ.
    
– Это исторический документ, Уилл. Один из тех, которыми вы можете гордиться. И он доставит огромное удовольствие адмиралу. Кстати, почему он был так зол?
    
– А, все одно и то же. – Лонгстафф стал передразнивать адмирала: – «Черт возьми меня совсем, сэр, нас послали сюда драться с язычниками, и после двух десантов без какого-либо с их стороны сопротивления, о котором стоит упоминать, вы заключили позорный договор, принесший нам гораздо меньше того, что министр иностранных дел приказал вам потребовать. Где те открытые порты, которые вы должны были вытребовать у императора?» Вы уверены, Дирк, что, запросив меньше, мы поступили правильно? Я знаю, вы уже говорили об этом раньше, но... м-м... торговцы, похоже, считают это большой ошибкой. Я имею в виду, что мы остались без открытых портов.
    
– Гонконг важнее, Уилл.
    
– Что ж, раз вы в этом по-прежнему уверены... Адмирал был также очень раздражен из-за каких-то дезертиров и еще отсрочкой вступления в силу приказа о запрещении контрабанды опиума. И... м-м... торговцы подняли такой ужасный шум. Явились целой делегацией.
    
– Их возглавлял Брок?
    
– Да. Невоспитанная скотина. Сердце Струана упало.
    
– Вы им сказали, что собираетесь отменить приказ?
    
– Ну, Дирк, я не то чтобы прямо им так сказал. Но я намекнул, что он будет отменен.
    
– А адмиралу вы тоже намекнули, что отмените приказ?
    
– Я дал ему понять, что дальнейшие меры в этом направлении были бы нецелесообразны. Он пришел в крайнее раздражение и заявил, что сообщит о своей точке зрения в адмиралтейство. – Лонгстафф вздохнул и зевнул. – Клянусь честью, он совершенно не представляет себе наших проблем. Совершенно. Я был бы очень вам признателен, Дирк, если бы вы взялись объяснить ему, что такое «торговля». Я попробовал, но мне так и не удалось заставить его здраво смотреть на вещи.
    
А мне никак не удается приучить к этому же тебя, Уилли, подумал Струан. Если Робб уже успел скупить опиум, мы завязнем еще глубже. Если не скупил, нам все равно конец.
    
Разве что эта сделка: один чертов мандарин за один чертов миллион.
    
– Даже не знаю, что бы я делал без помощи вашего отца, Кулум. – Лонгстафф взял понюшку теабаку из табакерки, усыпанной драгоценными камнями. Черт побери, думал он, я ведь дипломат, а не военный, который без войны жить не может. Губернатор Гонконга – это как раз то, что нужно. Став губернатором Гонконга, впоследствии можно рассчитывать и на что-нибудь стоящее. Бенгалия, возможно. Ямайка... вот уж, скажу я вам, чудное местечко. Канада? Нет, черт, слишком холодно. Бенгалия или какой-нибудь другой из индийских штатов. – В Азии все невероятно сложно, Кулум. Приходится сталкиваться с таким разнообразием взглядов и интересов – Короны, торговцев, миссионеров, королевского флота, армии, китайцев, – и все они в вечном противоречии между собой. И китайцы, дьявол их забери, тоже делятся на конфликтующие группы. Купцы, мандарины, маньчжуры. – Он положил табак в обе ноздри, глубоко втянул в себя воздух и чихнул. – Я полагаю, вам, конечно, известно, что Китаем правят не китайцы.
    
– Нет, сэр.
    
– Как нас уверяют, половина всех проблем из-за этого. Нынешние правители Китая – маньчжуры. Они родом из Маньчжурии. Дикие варвары, жившие когда-то к северу от Великой Стены. Говорят, они правят Китаем уже двести лет. Нас, должно быть, принимают здесь за дураков. Китайцы утверждают, что существует громадная стена – вроде Адрианова Вала[11], которая тянется вдоль всей северной границы Китая и защищает страну от диких кочевых племен. По слухам, эта стена свыше трех с половиной тысяч миль длиной, сорок футов высотой и тридцать толщиной, она настолько широка, что по ней могут ехать восемь всадников в ряд. И через каждые триста ярдов там, якобы, стоят сторожевые башни. Сложена стена из кирпича и гранита, и возвели ее две тысячи лет тому назад. – Он презрительно фыркнул. – Надо же такое выдумать! Смешно!
    
– Я считаю, что стена существует, – проговорил Струан.
    
– Ну, полно, Дирк, – замахал на него рукой Лонгстафф. – Невозможно, чтобы такое укрепление могло быть построено две тысячи лет назад.
    
– Легенда гласит, Кулум, что на строительство стены был отправлен каждый третий человек в Китае. Строили ее десять лет. Говорят, при строительстве умер миллион человек, и все они погребены в стене. И духи умерших охраняют ее.
    
Кулум усмехнулся.
    
– Если она так огромна, маньчжуры бы никогда ее не преодолели. Не может быть, чтобы она существовала.
    
– Согласно легенде, маньчжуры прорвались через стену обманом. Китайский генерал, охранявший ее, продал собственный народ.
    
– А вот это более чем вероятно, – с отвращением произнес Лонгстафф. – Никакого понятия о чести здесь, на Востоке, ну? Этот генерал полагал, что сможет с помощью врагов захватить трон, но маньчжуры воспользовались им, а потом уничтожили. По крайней мере, так говорится в легенде.
    
– Вот уж действительно странная легенда, сэр, – сказал Кулум.
    
Взгляд Струана стал жестким.
    
– Тебе лучше сразу привыкнуть к тому, что ты теперь будешь слышать много странного. И подумай еще вот над чем, Кулум, – китайская цивилизация насчитывает пять тысячелетий. Постарайся осмыслить это: книги, печатные прессы, живопись, поэзия, правительство, шелк, чай, порох и тысячи других вещей. В течение тысячелетий! Мы же можем считать себя цивилизованными последние пятьсот лет. Если это вообще можно назвать цивилизованностью.
    
Раздался стук в дверь. В каюту торопливо вошел Горацио.
    
– Ваше превосходительство?
    
– Вы нужны мне, Горацио. Я хочу, чтобы вы незамедлительно перевели это на китайский и отослали со специальным курьером. И направьте копию мистеру Скиннеру, пусть напечатает это в своей газете.
    
– Слушаюсь, сэр. – Горацио взял бумагу и повернулся к Струану: – Я был очень огорчен, услышав ужасное известие.
    
– Благодарю вас. Это мой сын Кулум. Горацио Синклер. Молодые люди пожали руки, с первого взгляда понравившись друг другу.
    
Горацио прочел письмо.
    
– У меня уйдет много времени на то, чтобы перевести это в приемлемых придворных выражениях, сэр.
    
– Его превосходительство желает, чтобы письмо было отправлено именно в том виде, в каком оно написано, – веско сказал Струан. – Безо всяких изменений.
    
Горацио открыл рот от изумления, потом едва заметно кивнул.
    
– Да, я... э... сделаю это немедленно. Но Ти-сен ни за что не примет такого послания, мистер Струаи. Ни за что, ваше превосходительство. Иначе он слишком потеряет лицо.
    
Лонгстафф встрепенулся.
    
– Лицо? Я покажу этому скользкому плуту-язычнику, что такое лицо, клянусь Богом! Передайте адмиралу мое почтение и попросите его отправить это письмо в Вампоа на линейном корабле, с распоряжением проследовать оттуда прямо в Кантон, если только письмо не будет принято!
    
– Слушаюсь, сэр.
    
– Не примет его, скажите пожалуйста! – продолжал возмущаться Лонгстафф, когда Горацио вышел. – Поразительное высокомерие. Все эти язычники – варвары. Все до единого. Китайцы. Маньчжуры. Они не ведают, что такое справедливость, и их презрение к человеческой жизни поистине невероятно. Они продают своих дочерей, братьев, сестер. Уму непостижимо.
    
Кулум вдруг вспомнил свою мать и братьев, и то, как они умирали. Водянистые рвота и стул, вонь, невыносимые рези в животе, запавшие глаза, подергивающиеся руки и ноги. Потом конвульсии, еще более сильная вонь и вслед за этим – смерть и черная дыра разверстого рта. А после смерти внезапно наступали мышечные спазмы, и вот егоз мать, скончавшаяся час назад, вдруг начинает извиваться на кровати – мертвые глаза открыты, рот зияет...
    
Давние страхи опять заползли в его душу, лишая сил, и он отчаянно попытался заставить себя думать о чем-нибудь другом – о чем угодно, лишь бы отвлечься, забыть этот кошмар.
    
– Касательно распродажи участков, сэр. Землю сначала необходимо промерять. Кто должен этим заняться, сэр?
    
– Найдем кого-нибудь, не беспокойтесь.
    
– Может быть, Глессинг? – предложил Струан. – У него есть опыт в составлении карт.
    
– Прекрасная мысль. Я поговорю с адмиралом. Отлично.
    
– Кстати, раз уж о нем зашла речь, вы могли бы подумать о том, чтобы назвать пляж, где сегодня был поднят флаг, мысом Глессинга.
    
Лонгстафф был поражен.
    
– Положительно, я никогда не научусь понимать вас. Зачем изменять самому себе и увековечивать имя человека, который вас ненавидит?
    
Потому что хорошие враги – это большая ценность, подумал Струан. К тому же Глессинг будет мне полезен. Теперь он умрет за этот мыс, названный его именем, а это означает – за весь Гонконг.
    
– Мне просто подумалось, что такой жест доставит удовольствие нашему доблестному военному флоту, – сказал он вслух.
    
– Это действительно хорошая идея. Я рад, что вы ее предложили.
    
– Ну что же, полагаю, нам пора возвращаться на свой корабль, – сказал Струан, наклонив голову. Он устал. А впереди было еще очень много дел.
    
Исаак Перри стоял на юте «Грозового Облака», наблюдая, как морские пехотинцы ищут под брезентом, в баркасах и в парусной кладовой. Он ненавидел морских пехотинцев и морских офицеров... когда-то его самого заставили служить в военном флоте.
    
– На судне нет никаких дезертиров, – еще раз повторил он.
    
– Разумеется, – ответил ему молодой офицер, возглавлявший отряд, присланный на корабль для проведения обыска.
    
– Пожалуйста, распорядитесь, чтобы ваши люди не оставляли после себя такого беспорядка. За ними придется убирать целой вахте.
    
– Ваш корабль окажется завидным призом, капитан Перри. И сам корабль, и его груз, – с издевкой ухмыльнулся офицер.
    
Перри впился глазами в Маккея, который стоял у площадки сходного трапа под охраной вооруженных солдат. Если только ты помог Рамсею проникнуть на корабль, подумал Перри, ты покойник, Маккей.
    
– Баркас у кормового грапа, – крикнул третий помощник. – Владелец поднимается на борт. Перри поспешил навстречу Струану.
    
– Они считают, что на нашем судне скрывается дезертир, сэр.
    
– Я знаю, – ответил Струан, вступая на палубу. – Почему мой боцман находится под стражей? – обратился он к высокомерному молодому офицеру, и в его голосе появился пугающий скрежет.
    
– Это всего лишь предосторожность. Он родственник Рамсея и...
    
– К черту предосторожности! Он невиновен, пока не будет доказано обратное, клянусь господом Богом! – прорычал Струан. – Вы здесь для того, чтобы проводить обыск, а не гонять и арестовывать моих людей.
    
– Я ничего не знал, сэр, – выкрикнул Маккей. – Я не помогал Рамсею пробираться на борт. Не помогал. Не помогал!
    
– Да сжалится над тобой Господь, если он здесь, – оборвал его Струан. – С корабля ни шагу до последующего распоряжения. Марш в каюту!
    
– Есть, сэр. – Маккей нырнул вниз.
    
– Кровь Христова, Исаак! – бушевал Струан. – Ты, кажется, капитан этого корабля. По какому закону военный флот может арестовывать человека без ордера, из одной только предосторожности?
    
– Такого закона нет, сэр. – Перри сжался, предпочитая не спорить.
    
– Убирайся ко всем чертям с моего корабля. Ты списан на берег!
    
Перри побледнел.
    
– Но, сэр...
    
– Чтобы к заходу солнца тебя здесь не было. – Струан двинулся к трапу, который вел внутрь корабля. – Пойдем, Кулум.
    
Кулум догнал Струана в проходе перед капитанской каютой.
    
– Это несправедливо, – волнуясь, заговорил он. – Несправедливо. Капитан Перри – лучший капитан, который у тебя есть. Ты сам это говорил.
    
– Он был им, парень, – ответил Струан. – Но он не сумел защитить своего человека. И он боится. Чего именно, я не знаю. Но люди, в душе которых поселился страх, опасны, и нам такие не нужны.
    
– Но ведь Маккей не пострадал.
    
– Первый закон для капитана, который служит у меня, – это оберегать свой корабль Второй – свою команду. Тогда они, в свою очередь, будут оберегать его. Человек может командовать кораблем в одиночку, но он не может в одиночку ходить на нем в море.
    
– Перри не совершил никакого проступка.
    
– Он позволил военным взять Маккея под стражу вопреки закону, клянусь Богом, – резко ответил Струан. – Капитан должен уметь больше, чем просто прокладывать курс и управлять парусами, черт побери. Исаак должен был поставить на место этого молодого щенка. Он испугался, и он подвел одного из своих людей в тот момент, когда это было особенно важно. В следующий раз он может не спасти свой корабль. Я не стану так рисковать.
    
– Но он служил у тебя много лет. Неужели это ничего не значит?
    
– Почему, значит. Это значит, что нам везло все эти годы. Теперь я ему больше не доверяю. Поэтому ноги его здесь не будет, и довольно об этом! – Струан открыл дверь каюты.
    
Робб сидел за письменным столом и застывшим взглядом смотрел в кормовое окно. По полу были разбросаны коробки, сундучки, детская одежда, игрушки. Сара, жена Робба. дремала, прикорнув в морском кресле. Это была маленькая женщина на последних месяцах беременности, во сне ее лицо избороздили морщины, и оно выглядело усталым. Заметив Струана и Кулума, Робб безуспешно попытался выдавить из себя улыбку.
    
– Привет, Дирк. Кулум.
    
– Привет, Робб. – За эти два дня он постарел на десять лет, подумал Струан.
    
Сара, вздрогнув, проснулась.
    
– Привет, Дирк – Она тяжело поднялась и подошла к двери. – Здравствуй, Кулум.
    
– Как поживаете, тетя Сара?
    
– Устала, мой милый. Очень устала. И я терпеть не могу жить на корабле. Не хочешь ли чаю?
    
– Нет, спасибо.
    
Робб с тревогой следил за Струаном.
    
– Что я могу сказать?
    
– Ничего, Робби. Они умерли, мы живы, и говорить больше не о чем.
    
– Так ли, Дирк? – Взгляд голубых глаз Сары стал жестким. Она пригладила свои золотисто-каштановые волосы, расправила длинное зеленое платье с турнюром. – Так ли?
    
– Так. Извини нас, Сара, но я должен поговорить с Роббом.
    
– Да, конечно. – Она взглянула на мужа, презирая его за слабость. – Мы уезжаем, Дирк. Мы покидаем Восток навсегда. Я приняла решение. Я отдала «Струану и компании» семь лет жизни и одного ребенка. Теперь пришло время уезжать.
    
– Я считаю, что ты поступаешь разумно, Сара. Сейчас Восток не место для семьи. Через год, когда будет построен Гонконг – другое дело. Вот тогда здесь станет очень хорошо.
    
– Для кого-то, может быть, но не для нас. Не для моего Родди, и не для Карен, Наоми или Джейми. Не для меня. Мы никогда не будем жить на Гонконге. – Она вышла.
    
– Ты купил опиум, Робб?
    
– Купил немного. Потратил всю нашу наличность и занял что-то около ста тысяч – точно не помню. Цены не слишком упали, поэтому я потерял к ним всякий интерес.
    
Значит мы завязли еще глубже, подумал Струан.
    
– Почему наша семья? Это ужасно, ужасно, – мучаясь, говорил между тем Робб. – Почему вся наша семья?
    
– Йосс.
    
– К чертям йосс – Робб уставился на дверь каюты. – Брок хочет видеть тебя как можно скорее.
    
– Зачем?
    
– Он не сказал.
    
Струан сел, на минуту приспустил сапог и подумал о Броке. Затем объявил:
    
– Я сделал Кулума партнером.
    
– Хорошо, – ответил Робб. Но голос его прозвучал равнодушно. Он по-прежнему, не мигая, смотрел на дверь, за которой скрылась Сара.
    
– Отец, – вставил Кулум. – Я хочу поговорить с тобой об этом.
    
– Позже, мальчик мой. Робб, есть еще одна новость. У нас крупные неприятности.
    
– Я должен сказать тебе одну вещь, прямо сейчас. – Робб оторвал взгляд от двери. – Дирк, я покидаю Восток вместе с Сарой и детьми. На следующем корабле.
    
– Что?
    
– Я никогда не буду тай-пэном, я просто не хочу им быть.
    
– Ты уезжаешь потому, что я сделал Кулума партнером?
    
– Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что это не так. Конечно, ты мог бы сначала обсудить это со мной, да, но дело не в этом. Я сам хочу уехать.
    
– Почему?
    
– Все эти смерти дома заставили меня задуматься. Сара права. Жизнь слишком коротка, чтобы изойти потом и умереть здесь, вдали от дома. Я хочу покоя, немного покоя. Денег у нас больше чем достаточно. Ты можешь выкупить мою долю. Я хочу уехать со следующим кораблем.
    
– Почему?
    
– Я устал. Устал!
    
– Ты просто слабак, Робб. Сара опять на тебя насела, да?
    
– Да, я слабак, и да, она опять на меня насела. Но я принял решение. Слишком много смертей. Слишком много.
    
– Я не могу выкупить твою долю. Мы разорены. – Струан протянул ему письмо банкира.
    
Робб прочел, и его лицо постарело еще больше.
    
– Будь они прокляты во веки вечные!
    
– Согласен. Но тем не менее мы банкроты. – Струан поддернул сапог и встал. – Извини, Кулум, твое партнерство ничего не стоит. На наш лондонский банк повели организованное наступление, и он уничтожен.
    
Казалось, воздух в каюте сгустился.
    
– У нас есть сто тысяч фунтов в Шотландии, – сказал Робб. – Выдели мне половину, а сам забирай остальное.
    
– Спасибо, Робб. Это было сказано по-мужски. Робб стукнул кулаком по столу:
    
– Не моя вина, что банк приостановил платежи!
    
– Верно. Поэтому не требуй себе половину наших денег сейчас, когда нам понадобится каждый пенни!
    
– Тебе понадобится, а не мне. Ты найдешь выход, всегда находил.
    
– Пятидесяти тысяч фунтов Саре не хватит и на пять лет.
    
– Предоставь мне самому беспокоиться на этот счет! Эти деньги не проведены через бухгалтерские книги, поэтому они наши, тут все честно. Я возьму половину. Моя доля в деле стоит в двадцать раз больше!
    
– Мы банкроты! Ты что, не в состоянии понять этого своей башкой? Банкроты!
    
Дверь открылась, и в каюту вошла маленькая девочка с золотистыми волосами. В руках она держала соломенную куклу. Ее лицо выражало озабоченность.
    
– Здлавствуй, папа. Здлавствуйте, дядя Дилк. – Она подняла голову и внимательно посмотрела на Струана: – Я улодина?
    
Струан с усилием оторвал взгляд от Робба.
    
– Что, Карен, девочка моя?
    
– Я улодина?
    
– Нет. Нет! Конечно же, нет, Карен. – Струан поднял ее на руки. – Кто говорил тебе такие ужасные вещи, крошка?
    
– Мы иглали в школу на «Отдыхающем Облаке». Это была Лиллибет.
    
– Лиллибет Брок?
    
– Нет-нет-нет. Она моя лучшая подлужка. Это была Лиллибет Какая-то Длугая.
    
– Так вот запомни, никакая ты не уродина. И скажи этой Лиллибет Какой-то Другой, что ужасно некрасиво говорить людям такие вещи. Ты у нас очень хорошенькая.
    
– Ой, как здолово! – На лице Карен расцвела огромная улыбка. – Папочка всегда говолит, что я класивая, но я хотела сплосить у вас, потому что вы знаете. Вы знаете все на свете. – Она обняла его своими ручонками и изо всех сил прижалась к нему. – Спасибо, дядя Дилк. А тепель поставьте меня на пол. – Она пританцовывая подбежала к двери. – Я так лада, что я не улодина.
    
Робб осел в своем кресле. После долгого молчания он произнес:
    
– Черт бы побрал этих банкиров. Прости меня. Это моя вина – и мне очень жаль. Я был... прости.
    
– Мне тоже жаль, дружище.
    
Робб безуспешно пытался сосредоточиться.
    
– Что мы можем предпринять?
    
– Не знаю. Послушай, Робб, не делай этого, а? Дай мне пару месяцев. Мы отправим Сару и детей с первым же кораблем. Чем скорее, тем лучше – они уедут до сезона тайфунов.
    
– Может быть, мне как-нибудь удастся устроить заем. Нам предстоят платежи по векселям на предъявителя. Мы потеряем корабли – все. – Робб заставил себя не думать о Саре. – Но как успеть, у нас так мало времени? – Он нервно покрутил пальцами. – Почта прибыла вчера. Ничего важного для нас. Никаких новостей из дома. Вполне вероятно, что кое-кто уже знает о крахе нашего банка. Мы купили небольшой пакет акций банка Брока, чтобы иметь возможность присматривать за ним. Так что он, скорее всего, тоже знает, как обстоят дела у нас. Не потому ли он хочет с тобой увидеться?
    
– Возможно. В любом случае, стоит ему что-либо пронюхать, как он тут же сядет нам на шею. Если вообще не он сам все это и начал. Он скупит наши векселя и уничтожит нас.
    
– Почему? – спросил Кулум.
    
– Потому что и я уничтожу его, если мне предоставится возможность хотя бы вполовину такая удачная, как эта.
    
Кулум хртел спросить почему, хотел сказать, что он тоже возвращается домой со следующим кораблем. Но отец выглядел таким измученным, а Робб был так угрюм... Он скажет им обо всем завтра.
    
– Мне необходимо поспать несколько часов, – произнес Струан. – Я отправляюсь на берег. Вы с Сарой возвращайтесь на «Отдыхающее Облако», хорошо? Я приказал Перри убраться с корабля до захода солнца. Он списан на берег.
    
– Кто займет его место?
    
– Не знаю, – ответил Струан, выходя из каюты. – Дай Броку знать, что я встречусь с ним на острове на закате.
   
   
    
     
Глава 3
    
    
Струан спал мало. Еда на столе осталась нетронутой. Он неподвижно смотрел через вход в палатку на корабли, стоящие на якоре в гавани. Солнце умирало, и низко над горизонтом вставал размытый круг луны. Небо загромождали огромные кучевые облака. Ветер нес с собой обещание шторма.
    
Ти-сен, беспрестанно твердил ему мозг. Ти-сен. Он единственный, кто может спасти тебя. Да, но это предательство по отношению ко всему, во что ты веришь и для чего столько лет трудился.
    
Вошел Маккей с зажженным фонарем и поставил его на стол. Палатка была просторной и удобной; на каменистую землю были брошены ковры.
    
– Баркас Брока подходит к берегу, сэр.
    
– Соберите всех людей, Маккей, и отойдите с ними подальше, чтобы ничего не слышать.
    
– Есть, сэр.
    
– Есть какие-нибудь новости о Рамсее? Его поймали?
    
– Нет, сэр.
    
– Где он?
    
– Я не знаю, сэр. Струан рассеянно кивнул.
    
– Завтра задействуйте всех наших шпионов, пусть они найдут, где он прячется.
    
– Прошу прощения, сэр, я уже оповестил их, сэр. – Маккей старался скрыть тревогу. – Если он окажется на борту, то это кем-то подстроено. – Помолчав, он добавил нерешительно: – Как-то нехорошо получилось с капитаном Перри, сэр.
    
Глаза Дирка Струана сразу же превратились в льдинки.
    
– Я даю вам пятнадцать дней, чтобы доказать, что я был прав насчет Исаака. Пятнадцать дней, или вы отправляетесь на берег за ним следом.
    
– Есть, сэр-р. – Маккей почувствовал, как холодная колючка, чиркая по внутренностям, устремилась из мошонки в низ живота и стала забираться выше. Он мысленно проклял себя за то, что открыл рот. Неужели ты так никогда и не поумнеешь, старый болван?
    
На пляже послышались тяжелые шаги Брока. Одноглазый великан остановился у входа в палатку.
    
– Разрешение ступить на борт, Дирк?
    
– Да, Тайлер.
    
Маккей вышел. Брок уселся за столом, и Струан щедро налил ему бренди.
    
– Тяжело терять семью. Я знаю, что это такое. Я потерял двух жен при родах, ребятишек тоже. Скверно.
    
– Да.
    
– Хоромы у тебя небогатые, – заметил Брок, окидывая взглядом палатку.
    
– Ты голоден? – Струан показал рукой на стол.
    
– Вот спасибо. – Брок взял цыпленка, разорвал его пополам и откусил большой кусок белого мяса. На мизинце его сверкнуло золотое кольцо с крупным изумрудом. – Похоже, йосс «Благородного Дома» сошел на нет.
    
– «Йосс» – большое слово. Брок рассмеялся.
    
– Ладно тебе, Дирк. Компания должна иметь звонкую монету, чтобы поддержать свой кредит. Даже такая, как «Благородный Дом».
    
– Это верно.
    
– Я не пожалел времени, Дирк, времени и денег, чтобы быть в курсе всех ваших дел. – Брок отодрал зубами оставшуюся часть куриной грудки и начал ее жадно жевать. – У тебя хороший повар. Скажи ему, что у меня найдется для него место.
    
– Ему нравится то, которое он занимает сейчас.
    
– Нет денег – нет места, мой мальчик. Нет банка, нет кредита, нет кораблей – ничего нет! – Брок разодрал другого цыпленка. – Ты не держишь у себя шампанского? Сегодня случай особый, готов поручиться!
    
Струан быстро и аккуратно откупорил бутылку и наполнил чистые хрустальные фужеры для Брока и для себя.
    
– Холодное как раз в меру, парень. Как раз в меру. – Брок почмокал губами. – Двадцать пять тысяч за миллион – как будто не много, а?
    
Струан промолчал. Его лицо оставалось спокойным.
    
– Шесть пенсов за фунг, они сказали. Я получил письмо со вчерашней почтой. Представляешь, сам потерял на этом деле десять тысяч фунтов. Скверно. Очень скверно, когда банк рискует деньгами своих клиентов. – Брок весело хмыкнул. – Я тут «случайно» наткнулся на этого стервеца Скиннера. Он тоже решил, что это скверно. Сейчас статью пишет – готов поспорить, на первую страницу и с огромным заголовком. А как же иначе?
    
Он отрезал себе кусок яблочного пирога и принялся уничтожать его с видимым удовольствием. – Ах да, кстати, у меня тут скопилось на восемьсот тысяч векселей на предъявителя торгового дома «Струан и компания». Я скупал их последние полгода как раз в ожидании такого момента. Вернее, их скупал мой сын Морган и наши лондонские агенты.
    
– Удачное капиталовложение, Тайлер. Весьма удачное.
    
– Ага. Вот и Скиннер сказал мне то же самое, Дирк, мой мальчик. Он сильно поразился твоему плохому йоссу, но я пообещал ему сохранить названия всех твоих кораблей. Плохой йосс менять названия. Но под моим флагом они станут ходить быстрее.
    
– Тебе нужно сначала получить их.
    
– Через тридцать дней они будут у меня, парень. Как раз через тридцать дней наступит срок выплаты по векселям. Это, кстати, тоже давно всем известно. Так что на Востоке кредита для тебя нет. С тобой покончено, приятель.
    
– Может быть, я сначала пущу ко дну все свои корабли, прежде чем позволю тебе владеть ими.
    
– Только не ты, Дирк. Я тебя хорошо знаю. Другой, возможно, так бы и поступил, но только не ты. В этом мы с тобой похожи. Корабли – это дело особенное. Дороже сердцу, чем любая красотка. – Он допил шампанское. Струан наполнил его фужер снова. Брок рыгнул. – Прошу прощения. – Он опять пригубил. – Это шампанское – прямо рыгательная смесь какая-то, а?
    
– Это ты начал давить на банк?
    
– Нет. Если бы я мог до такого додуматься, уже давно бы это сделал. Идея прямо гениальная. Очень уж мне нравится видеть, как тебя заарканили за одно место.
    
– Если это было устроено специально, я узнаю.
    
– Специально, парень, специально. Можешь мне поверить.
    
– Кто это был?
    
– Морган, – ответил Брок. – Я решил поручить это ему – малыш подрастает. Н-да. Мой мальчик это и провернул, и я горжусь им смертельно. – Он довольно почесался: вши давно стали среди торговцев нормальным явлением. – Так что ты разорен, Дирк. После стольких лет. Конец.
    
– За тридцать дней много чего может произойти.
    
– Верно. Я слышал, твой сын отвечает за распродажу земельных участков?
    
– Да. Но там все будет честно. Кто даст больше, тот и получит землю. Мы не шельмуем, Тайлер. Шельмуют другие. Нам это ни к чему.
    
– Черт тебя побери! – взревел Брок. – Ты заявляешь, что я шельмую?
    
– Ты шельмуешь все время, – ответил Струан, дав волю своему гневу. – Ты шельмуешь со своими людьми, шельмуешь со своими кораблями, и когда-нибудь это погубит тебя. Нельзя вечно строить свой успех на ударах плети.
    
– Клянусь Богом, я делаю только то, что делают все. Если у тебя такие новомодные слезливые взгляды, это вовсе не значит, что все остальные не правы. Плеть держит отребье в узде. Отребье!
    
– Ты живешь плетью, от плети ты и умрешь.
    
– Ты хочешь решить наш спор сейчас? Плеть против плети? Нож против ножа? Тогда выходи, клянусь Богом! Или ты все такой же трус?
    
– Я уже говорил тебе однажды и скажу еще раз, последний. Когда-нибудь я приду за тобой с плетью. Может быть сегодня, может быть завтра, может быть через день. Но, клянусь Создателем, когда-нибудь я приду за тобой. И запомни вот еще что. Если ты случайно умрешь до того, как я буду готов, я приду за Гортом и Морганом и пущу ко дну твое дело.
    
Брок выхватил нож.
    
– А может, парень, я перережу тебе глотку прямо сейчас.
    
Струан спокойно наполнил фужеры. Бутылка опустела.
    
– Открой другую. Там их еще много.
    
Брок рассмеялся.
    
– Ах, Дирк, мой мальчик, ты редкий человек. Ты разорен, а все чего-то хорохоришься, изображаешь из себя. Тебе конец, ты слышишь, парень? Твой «Благородный Дом» полетел вверх тормашками. И ты трус!
    
– Я не трус, Тайлер. Ты это знаешь.
    
– Ты помнишь тот холмик, где собирался поставить свой Большой Дом, – спросил Брок, и глаза его заискрились.
    
– Да.
    
– Он мой, парень. Я куплю его. Сколько бы ты ни предложил, я дам больше.
    
Кровь бросилась Струану в голову. Он знал, что у него теперь нeт денег, чтобы тягаться с Броком. И не будет, если он не заключит сделку с Ти-сеном. Если не предаст Гонконг. – Будь ты проклят!
    
– Он будет мой, парень. Как и вся эта вонючая скала. – Брок осушил свой фужер и снова рыгнул. – После того, как твоя компания пойдет с молотка, я выживу тебя с этих морей, так, чтобы даже духу твоего здесь не осталось. – Он достал кошелек, отсчитал двадцать золотых гиней и швырнул их на пол палатки. – Вот, закажи себе гроб. Брок важно поднял голову и вышел.
    
– Прошу прощения, сэр. – В палатке появился Маккей. Дирк Струан слегка вздрогнул и вышел из оцепенения.
    
– Да?
    
– Мистер Кулум на берегу. Он хочет вас видеть. Струан с изумлением увидел, что водянистая луна стоит высоко, и на берегу уже глубокая ночь.
    
– Проводите его сюда.
    
– Приходили еще люди, сэр. Этот китаец, Гордон Чен. Мисс Синклер. Какая-то супружеская пара, я их не знаю. Старый Квэнс. Я сказал им всем, что вы примете их завтра. Надеюсь, я поступил правильно, не позволив мистеру Кулуму прийти без предупреждения. – Маккей заметил на полу золотые монеты, но не произнес по их поводу ни слова.
    
– Пока вы подчиняетесь приказам, вы всегда будете поступать правильно, Маккей.
    
Кулум подошел ко входу в палатку.
    
– Я не потревожил тебя, отец?
    
– Нет, мой мальчик. Присаживайся.
    
Кулум увидел соверены на ковре, нагнулся и начал собирать их.
    
– Оставь их, где лежат.
    
– Почему?
    
– Потому что я хочу, чтобы они там остались. Кулум сел.
    
– Я хотел поговорить с тобой, отец.
    
– У меня сейчас нет настроения разговаривать, дружок.
    
– Ты серьезно говорил о том, чтобы сделать меня партнером?
    
– Да.
    
– Я не хочу быть партнером. Я не хочу жить на Востоке. Я хочу вернуться домой.
    
– Я разбираюсь в таких вещах лучше тебя, Кулум. Повремени немного.
    
– Время ничего не изменит.
    
– Ты молод, мой мальчик. Времени у тебя достаточно. Будь терпелив со мной. И с Китаем. Робб объяснил тебе, как приступать к организации торгов?
    
– Да. – Черт бы побрал дядю Робба, подумал Кулум. Если бы только он не вспылил так перед отцом и не сказал, что собирается уехать. Черт, черт, черт. Проклятый банк, чтоб ему провалиться. Все разрушил. Бедный отец. – Думаю, я смогу с этим справиться.
    
– У тебя не возникнет никаких проблем, если все будет вестись честно: тот, кто дает больше, получает землю.
    
– Да, разумеется. – Кулум опять покосился на гинеи под ногами. – Почему ты хочешь, чтобы эти монеты там лежали?
    
– Это деньги на мой гроб.
    
– Я не понимаю.
    
Струан рассказал ему о своем разговоре с Тайлером Броком.
    
– Тебе лучше заранее знать, что это за человек, Кулум. Будь осторожен, потому что он станет преследовать тебя так же, как я стану преследовать Горта.
    
– Сыновья не повинны в грехах своих отцов.
    
– Горт Брок – копия своего отца.
    
– Но разве Христос не учил нас прощать?
    
– Учил, парень. Но их я простить не могу. Они олицетворяют все, что есть гнусного на земле. Они тираны, которые верят, что плеть способна ответить на любые вопросы. В мире есть одно незыблемое правило: деньги – это власть, будь ты королем, лордом, вождем, купцом или землепашцем. Не имея власти, ты никогда не сможешь защитить то, что есть у тебя и не облегчишь жизнь другим.
    
– Значит ты говоришь, что учение Христа неверно?
    
– Вовсе нет, парень. Я хочу сказать, что бывают люди святые. Они могут прожить счастливую жизнь в смирении и кротости, не желая ничего, кроме того, что ниспослано им судьбой. Есть люди, которые с рождения довольствуются тем, что они всегда вторые, а не первые – я так не могу. И Брок тоже. А ты?
    
– Я не знаю.
    
– Когда-нибудь придет и твой день испытания. Тогда ты узнаешь себя.
    
– По твоим словам получается, что деньги – это все?
    
– Я говорю, что в наше время, не имея власти, ты не сможешь стать святым, творить добро. Власть ради власти – это грех. Деньги ради денег – это грех. Запомни это навсегда.
    
– Неужели это так важно – иметь деньги и иметь власть?
    
– Нет, мой милый, – ответил Струан с ироничной усмешкой. – Важность приобретает только недостаток денег.
    
– Зачем тебе нужна власть?
    
– А зачем она нужна тебе, Кулум?
    
– Может быть, мне она и не нужна.
    
– Да. Может быть, и так. Хочешь глоток чего-нибудь, мой мальчик?
    
– Я выпью немного шампанского.
    
– Ты ел?
    
– Да, спасибо. Ты прав, я еще не очень-то много знаю о себе, – добавил Кулум.
    
– Что ж, время у тебя есть. Я так рад, что ты здесь, Кулум. Очень рад.
    
Кулум оглянулся на золотые монеты.
    
– Но в общем-то все это пустые разговоры, не правда ли? Я имею в виду партнерство и прочее. Компании конец. Что ты намерен теперь делать?
    
– Ну, пока мы еще не банкроты. У нас есть двадцать девять дней. Если йосс будет против нас, этот вариант «Благородного Дома» умрет. Тогда мы начнем все сначала. – Не обманывай себя, подумал он, ты никогда не сможешь начать сначала.
    
– Битва без конца?
    
– А чем еще по-твоему должна быть жизнь, парень?
    
– Могу я подать в отставку как партнер, если мне это не понравится или я сочту, что не подхожу или не достоин этой должности? По своему желанию?
    
– Да. Но только не в том случае, если ты когда-либо станешь Тай-Пэном. Тай-Пэн не может уходить, пока не будет уверен, что его дело остается в надежных руках. Он должен быть в этом уверен. Это его последняя обязанность.
    
– Если нам столько должны китайские купцы, почему не попробовать собрать с них эти деньги? Тогда у нас будет чем расплатиться с Броком.
    
– У них нет денег. – К дьяволу все, сказал себе Струан, ты в ловушке. Решайся. Выхода нет: либо Ти-сен, либо...
    
– А что если поговорить с его превосходительством? Не мог бы он выдать нам аванс? В счет выкупных денег?
    
– Эти деньги принадлежат Короне. Может быть, парламент примет его представление, может быть, он его отвергнет. Серебро не перейдет из рук в руки еще почти целый год.
    
– Но мы его все-таки получим. Брок, конечно же, примет твои гарантии?
    
Голос Струана стал хриплым.
    
– Я уже поведал тебе о степени великодушия Брока. Я бы не дал ему двадцати гиней, окажись он на моем месте. Черт бы побрал его и его проклятых выродков.
    
Кулум неуютно шевельнулся в кресле, его башмак случайно сдвинул одну из золотых монет. Она ярко сверкнула.
    
– Его превосходительство не слишком... ну, он, по-моему, несколько простоват, нет?
    
– Он просто чужой человек в Азии, вот и все. Эта должность для него не подходит. Я бы, к примеру, точно так же растерялся при монарших дворах Европы. Но он полномочный посланник. И это единственное, что имеет значение. Да, он простоват, но и с ним тебе нужно быть осторожным. Ты должен быть осторожен со всеми.
    
– Он всегда делает то, что ты ему подсказываешь?
    
Прежде чем ответить, Струан выглянул из палатки в темноту ночи.
    
– Он следует моим советам в большинстве случаев. При условии, что я оказываюсь последним, с кем он советуется.
    
Кулум двинул носком башмака другую золотую монету.
    
– Должно же быть что-то... кто-то, к кому можно обратиться. У тебя не может не быть друзей.
    
Мысли Струана неумолимо возвращались к единственному человеку, который мог бы разжать для него капкан... Ти-сен. Брок заберет все наши корабли при первой же возможности и безо всяких церемоний, думал он, исходя бессильным гневом. Без кораблей тебе конец, парень. Конец всему... Компании, Гонконгу, твоему плану. Ты можешь начать сначала, это верно, но не заблуждайся... тебе уже никогда не построить такого флота и не набрать столько людей. И ты уже никогда не сможешь обогнать Брока. Никогда. Ты станешь вторым. И останешься вторым до конца дней.
    
Струан почувствовал, как кровь застучала в его висках, вены на шее вздулись. В горле пересохло. Я не буду вторым. Клянусь Создателем, всеблагим и всесильным, я не могу. Не могу. Не могу. Ни после Брока, ни после кого-то еще.
    
– Завтра, когда вернется «Китайское Облако», я отправлюсь в Кантон. Ты поедешь со мной.
    
– А как же быть с распродажей? Я должен этим заниматься?
    
– К дьяволу распродажу! Нам нужно сначала спасти Компанию. Возвращайся на «Отдыхающее Облако», мой мальчик. Мы отправимся сразу, как только это будет возможно.
    
– Хорошо. – Кулум встал.
    
– Спокойной ночи, сынок.
    
Кулум опустил глаза. Монеты, завораживая, притягивали к себе его взгляд. Он нагнулся и начал собирать их.
    
– Я же сказал тебе оставить их в покое!
    
– Я не могу. – Капельки пота выступили на лбу Кулума. Ему казалось, что монеты обжигают ему пальцы. – Я... они должны быть моими.
    
– Ради Бога, зачем?
    
– Не знаю. Я... я просто чувствую, что они нужны мне. – Он положил гинеи в карман. – Теперь они мои. Спокойной ночи, отец.
   
   
    
     
Глава 4
    
    
Струан в одиночестве обедал в просторной столовой их внушительной фактории в кантонском поселении. Это большое трехэтажное здание было построено Ост-Индской Компанией сорок лет назад. Струан всегда мечтал о нем как о единственном, достойном «Благородного Дома». Восемь лет назад он купил его.
    
Столовая располагалась на втором этаже. Из ее окон открывался вид на Жемчужную реку. Этажом ниже протянулся лабиринт контор, складов, оптовых магазинов. Третий этаж занимали жилые комнаты, и среди них – личные апартаменты Тай-Пэна, тщательно отгороженные от остальных. Здесь имелись свои внутренние дворики, галереи, отдельные комнаты и общие спальни. В доме жили и работали от сорока до пятидесяти португальских клерков, кроме них еще десять-пятнадцать человек европейцев и сотня китайских слуг-мужчин. Закон запрещал нанимать прислужниц-китаянок.
    
Струан отодвинул свое резное кресло от стола и раздраженно закурил сигару. Огонь в огромном камине согревал мраморные плиты, которыми были выложены пол и стены. За столом могли одновременно обедать до сорока человек. Столовое серебро в георгианском стиле отличалось тонкостью работы. Висячая люстра – хрустальная и со множеством свечей – заливала комнату ярким светом. Струан подошел к окну и посмотрел вниз на гуляющих по парку торговцев.
    
Позади парка на всю длину поселения протянулась большая площадь, выходившая другой стороной к причалам на берегу реки. Площадь по обыкновению кишела китайскими уличными торговцами, зеваками, продавцами и покупателями, предсказателями судьбы, писцами, нищими и собаками. За пределами своих факторий только в этом, как его называли, Английском парке европейцы могли передвигаться относительно спокойно. Китайцам, за исключением слуг, запрещалось заходить сюда и в фактории. Всего в поселении было тринадцать зданий, вытянувшихся в один ряд, который в двух местах прерывали узкие улочки – Хог Стрит и Олд Чайна Лейн. Дома стояли на невысокой насыпи с колоннадой по фасаду. Только Струан и Брок владели отдельными домами. Другие торговцы делили между собой остальные, занимая столько места, сколько им было нужно, и выплачивая арендную плату Ост-Индской Компании, построившей поселение его лет назад.
    
С севера границей поселения служила улица Тринадцати Факторий. Стены Кантона находились отсюда в четверти мили. Все пространство между поселением и городскими стенами занимал сплошной муравейник домов, домиков и лачуг. Река казалась буквально запруженной плавучими деревнями танка. И надо всем этим, не смолкая ни на минуту, висел пульсирующий монотонный шум голосов, напоминающий невероятных размеров улей.
    
В одной стороне парка Струан заметил Брока, увлеченно беседующего с Купером и Тиллманом. Интересно, подумал он, о чем они говорят; наверное, американцы объясняют Броку все тонкости чайно-опиумной торговли с испанцами. Что ж, удачи им, подумал он без всякой досады. В любви и в торговле все средства хороши.
    
– Где же, дьявол его забери, этот чертов Дзин-куа, чтобы мне провалиться? – произнес он вслух.
    
Уже двадцать дней Струан пытался добиться встречи с Дзин-куа, и каждый раз посланный им слуга возвращался с одним и тем же ответом: «Его назад нет все лавно. Твоя здать мозна. Завтла его назад Кантон есть, холосо, беспокойся нет».
    
Кулум пробыл с ним в поселении Кантона десять дней. На одиннадцатый прибыла срочная записка от Лонгстаффа: возникли сложности с распродажей земельных участков.
    
Вместе с этой запиской пришло письмо от Робба. Робб писал, что. статья Скиннера о банкротстве Струана повергла торговцев в ужас, большинство из них тут же отослали депеши домой, распределяя капиталы по нескольким банкам; что все с нетерпением ожидают тридцатого дня; что кредит получить невозможно, и все предложения, с которыми он обращался к противникам Брока, не дали результата; что весь военный флот был взбешен, когда Лонгстафф официально объявил об отмене своего приказа о запрещении контрабанды опиума, и адмирал немедленно отослал домой фрегат с просьбой к правительству разрешить ему действовать самостоятельно; и что Чен-Шеня, их компрадора, осаждают кредиторы, требуя уплаты всех мелких долгов, которые в другое время могли бы подождать.
    
Струан понимал, что проиграет сражение, если не увидится с Дзин-куа в течение ближайших восьми дней. Вновь и вновь он спрашивал себя, действительно ли Дзин-куа нет в Кантоне или он просто избегает его. Он, конечно, старый вор, размышлял Струан, но он никогда не стал бы прятаться от тебя. Да даже если ты и встретишься с ним, приятель, действительно ли ты готов сделать этому дьяволу Ти-сену свое предложение?
    
За стеной сердито заспорили чьи-то монотонные голоса, и дверь распахнулась, пропустив в столовую молодую перемазанную грязью женщину-танка в вонючей одежде и слугу, который пытался вытащить ее обратно. Женщина была в традиционной огромной конической шляпе, грязных черных штанах и рубашке, поверх которой она носила грязную стеганую куртку.
    
– Остановить мозна нет этот колова чилло, масса, – сказал слуга на «пиджин-инглиш», цепляясь за вырывающуюся девушку. Только на «пиджин» могли торговцы переговариваться со своими слугами, а те – с ними. «Корова» означало «женщина», «чилло» – «ребенок». «Корова чилло» означало «молодая женщина».
    
– Корова чилло вон! Очень быстро раз-раз, ясно?
    
– Твоя хочит колова чилло, хейа? Колова чилло оч-чень холосо постель джиг-джиг. Два долла ладна, – выкрикнула девушка.
    
Слуга схватил ее в охапку, шляпа свалилась на пол, и Струан в первый раз отчетливо увидел ее лицо. Он едва смог узнать ее, так она была заляпана грязью, а узнав, рухнул в кресло, задыхаясь от хохота. Слуга, разинув рот и отпустив девушку, смотрел на него во все глаза, как на сумасшедшего.
    
– Этот корова чилло, – со смехом проговорил Струан, – остаться можно, ладно.
    
Девушка с гневным видом привела в порядок свою засаленную, кишащую вшами одежду и скороговоркой выпустила вслед удаляющемуся слуге новую порцию оскорблений.
    
– Колова чилло оч-чень холосо есть твоя видеть, Тай-Пэн.