Поделиться:
  Угадай писателя | Писатели | Карта писателей | Острова | Контакты

В. П. Крапивин - Колыбельная для брата [1979]
Известность произведения: Средняя
Метки: child_prose, Детская, Повесть

Аннотация. К нравственной чистоте, к непримиримости в борьбе за добро и правду призывает эта книга. Рассчитана на средний и старший школьный возраст.

Полный текст.
1 2 3 4 5 6 

– Конечно, надо! Но я уверена, что это он, раз ты говоришь. – Ты знаешь, где он живет? – Н-нет. Не помню. Но у мамы есть список с адресами, она же член родительского комитета. – Узнай – и сразу ко мне. Я пока портфель отвезу. – Нет, давай вместе зайдем к нам. А то меня мама не выпустит. Скажет: режим, занятия… Давай, а? – Она жалобно взглянула на Кирилла. – Придумала! Я так и буду таскаться с портфелем? – Оставим у меня, потом заберешь. Пошли! – Да не пойду я, – смущенно сказал Кирилл и шевельнул пальцами босых ног. – Вид у меня совсем не для гостей. – Ну что за глупости! Ты же не девочка, чтобы наряжаться. И ты не в гости, а по делу… Пойдем, а то меня не пустят. – А велосипед куда? – Поставишь под окно. Мы же на первом этаже, а окна в садик выходят. Пошли! Женькина мама посмотрела на Кирилла слегка удивленно, однако в ответ на его робкое "здравствуйте" милостиво качнула прической. – Здравствуй, проходи. Тебя, кажется, Кириллом зовут? Да, я помню. Ты в прошлом году так удачно пел на концерте… Кирилл затоптался на мягком ковре и зыркнул на Женьку: "Не копайся". Женька ускользнула в другую комнату, а мама подозрительно глянула вслед. И опять обратилась к Кириллу: – Проходи и садись. Не стесняйся. – Мы на минуточку, – пробормотал Кирилл. – Никаких минуточек, – решительно сказала старшая Черепанова. – Сначала чай… Женя! – она взглянула на вернувшуюся дочь. – Почему вы только на минуточку? У тебя распорядок, и ты дала мне слово… – У нас общественная работа, – поспешно сказала Женька. – Мы едем к одному мальчику, надо выяснить… одно обстоятельство… Женькина мама снова покачала высокой бронзовой прической – на этот раз недовольно. – Ох, эта работа… Я уже говорила Еве Петровне: нельзя иметь столько нагрузок. Если бы Женечка не была третий год председателем, я давно перевела бы ее в английскую спецшколу. Но куда денешься, если говорят про долг перед коллективом. Женька слегка покраснела и умоляюще посмотрела на Кирилла. Она-то сразу поняла, сколько теперь у Кирилла возможностей позлословить. Кирилл великодушно отвел глаза. Женькина мама заявила, что никакая работа не пострадает, если дети выпьют чаю. И потребовала, чтобы Кирилл вымыл руки и сел к столу. Руки он вымыл очень торопливо, а за стол сел с облегчением: можно было спрятать под скатерть пыльные ступни и черные от угольной крошки колени. Вишневая скатерть была с тяжелой бахромой. Бахрома щекотала ноги, и Кирилл старался не двигаться, пока Женькина мама расстилала клеенку и расставляла чашки. Он лишь водил глазами, оглядывая комнату. Бахрома была не только у скатерти. Она почему-то везде виднелась: у ковра над диваном, на малиновых портьерах, на темно-розовом платке, наброшенном на торшер. Даже на рукавах и подоле халата Женькиной мамы. Халат был черно-красный с индейским узором. Женькина мама принесла чайники, варенье и вафли. И началось мучение. Надо было глотать чай, интеллигентно орудовать тонкой ложечкой и терпеливо отвечать на вопросы. Первый вопрос был, где работает папа. "Могла бы и помнить, если ты член родительского комитета", – подумал Кирилл и вежливо сообщил, что папа работал на Сельмаше, в сборочном цехе, а недавно перешел на другую должность. Куда и кем, не стал уточнять. – А мама? – Мама – портниха. Бригадир. Сейчас пока не работает, у меня брат маленький. – И ты, наверное, помогаешь маме? – Помогаю, – со старательно-скромной улыбкой ответил Кирилл и мысленно проклял всех Черепановых до седьмого колена. Женькина мама благосклонно улыбнулась. У нее было красивое лицо, но что-то в нем казалось ненастоящим. Кирилл видел Женькину маму и раньше, но это бывало в классе, и там, издалека, лицо ее выглядело очень молодым. А сейчас Кирилл вспомнил старинное блюдо, он его любил разглядывать, когда гостил у бабушки в Тюмени. Там на фаянсе был нарисован синий дворец, олени и лебеди. Издали блюдо как новенькое, а когда подойдешь вплотную, на блестящей поверхности видна сетка мельчайших трещин. Так же и лицо старшей Черепановой: сквозь тонкий крем и подрисовку проглядывали морщинки и утомление. Вернее, даже не утомление, а какое-то недовольство. – А как у вас в этом году с самодеятельностью? "Ну что тебе от меня надо?" – тоскливо подумал Кирилл, и в это время в прихожей спасительно затрезвонил телефон. Женькина мама выплыла из комнаты. Женька смотрела понимающе и виновато. – Давай сматываться, – полушепотом потребовал Кирилл. – Узнала адрес? – Северная улица, дом шесть. Номера квартиры нет почему-то. – Какие на Северной квартиры! Там домишки… Пошли. – Нельзя, пока мама не отпустит. – Чтоб вас… От огорчения Кирилл до самых пальцев погрузил в варенье вафлю и начал торопливо жевать. Потом еще раз огляделся, увидел большое зеркало, а в зеркале себя. Да, не похож он был на благовоспитанного гостя. Сбившаяся майка, растрепанные волосы, следы угольной пыли на узком толстогубом лице, облупленная переносица, варенье на подбородке. Черт его дернул сюда прийти… За дверью слышался приглушенный и, видимо, взволнованный голос старшей Черепановой. Потом звякнула на рычагах трубка, и Женькина мама возникла в комнате. У нее был какой-то замороженный взгляд. – Странно, – сказала она, глядя мимо Кирилла. – Евгения, что за дикая история у вас в школе? Какой-то кошелек… И Ева Петровна подозревает, что здесь замешан Векшин… Неужели это возможно, Кирилл? Лучше всего было прыгнуть в седло прямо из окна и потом навсегда забыть об этом доме. Кирилл не двинулся, только сжал тонкую ложечку так, что она слегка согнулась. Уши у него начали пылать (хорошо, что под волосами не видно). Щекочущая бахрома, обильно украшавшая комнату, вдруг показалась ядовитой, как мохнатая оторочка жгучих медуз, с которыми Кирилл познакомился прошлым летом на Черном море. – Да что ты, мама! – с отчаянием воскликнула Женька. – Ну, при чем здесь он? Ева Петровна ничего не знает! – Как ты можешь так говорить про свою учительницу! – Потому что она не знает! А мы знаем! Мы как раз сейчас должны выяснить! Кирилл встал. – Спасибо за чай, – сказал он. – До свидания. Черепанова, я подожду тебя на улице. Если пойдешь… Уводя из-под окна велосипед, он услышал громкие голоса: отчаянно-слезливый Женькин и деревянно-справедливый ее мамы. Слов было не разобрать, они перепутывались друг с другом. Потом до Кирилла донеслась фраза: – По крайней мере, надень спортивный костюм, чтобы не очень отличаться от своего… босоногого кавалера. Через минуту из подъезда выскочила Женька в синем тренировочном костюме. Она рывком выволокла за собой девчоночий велосипед-подросток. На Кирилла она не смотрела, была красная и с мокрыми глазами. "А жизнь у нее не сладкая", – вдруг подумал Кирилл. И хмуро спросил: – Ты ездить-то умеешь? Женька сердито тряхнула волосами. – Ты думаешь, я совсем такая… комнатное растение? – Поехали, – сказал Кирилл. Глава 8 Северная улица лежит за стадионом, недалеко от оврага. Овраг в этом месте неглубокий, берега его пологие. Зимой они исчерчены лыжными трассами, а летом и осенью по склонам вьются среди зелени тропинки. Внизу журчит речка Туринка, похожая на обычный ручей… Кирилл и Женька ехали рядом по узкой дороге между оврагом и решетчатым забором стадиона. Было тихо и тепло. Навстречу летели паутинки и семена, похожие на шелковистых пауков. За решеткой стадиона, как разноцветные бабочки, мелькали майки футболистов. Настоящая коричневая бабочка попалась навстречу, изменила полет и зачем-то погналась за Женькой, но тут же отстала. "Поздняя, запоздалая", – мельком подумал Кирилл про бабочку. И внимательно посмотрел на Женьку. Может быть, бабочка приняла ее голову за цветок? Нет, не похоже. Женька в эту секунду тоже посмотрела на Кирилла, встретилась с ним глазами и смутилась. – Ты на мою маму не обижайся, ладно? – попросила она. – Чего мне обижаться… – холодно сказал Кирилл. – Понимаешь, она так привыкла: если учительница сказала, никаких не может быть ошибок. – Ты, по-моему, тоже к этому привыкла, – сказал Кирилл и вильнул колесом, объезжая разбитую бутылку. – Да нет, ты не думай… – Я об этом и не думаю, – перебил Кирилл. – Я думаю о Чирке. – Какой негодяй, верно? – подхватила Женька. – И сидел тихонечко, будто ни при чем! Кирилл поморщился. Женькина слишком старательная поддержка была неприятна и почему-то его тревожила. – Подожди радоваться, еще не выяснили. У тебя все быстро: сперва – я негодяй, потом – Чирок… – Да я про тебя никогда не говорила! – Зато думала. – Да не думала ничуть! Честное пионерское! – Ну, хоть за это спасибо, – буркнул Кирилл и с недовольством спросил себя: "Зачем я с ней так?" В это время кончился стадион, потянулись домики с огородами, а потом дорога свернула налево. Это и была улица Северная. – Дом шесть, – сказала Женька. – Кажется, вон тот, с палисадником… Ой, а там не Чирков? У калитки возился с большим велосипедом мальчишка в подвернутых джинсах и клетчатой рубашке. Приподняв плечом раму, он прокручивал заднее колесо. – Точно – Чирок! – обрадовался Кирилл. – Везет нам. – А что мы сперва ему скажем? – Видно будет. Поехали скорее. В это время Чирок поставил велосипед, лихо толкнулся двумя ногами и прыгнул в седло. "Здорово", – отметил про себя Кирилл. И услыхал грозный Женькин окрик: – Чирков! А ну стой! Хуже будет! "Вот дура!" – подумал Кирилл и крикнул: – С ума сошла! Он же нас обставит на своих колесах! В том, что Чирок ударится в бега, Кирилл почему-то ни капельки не сомневался. И точно: Чирок оглянулся, наклонился к рулю и налег на педали. Сразу взял скорость. – Подожди! – безнадежно крикнул Кирилл. Чирок свернул на дорожку между огородами. – Жмем, – сказал Кирилл и мельком посмотрел на Женьку. Женька не отставала. В ней, видно, разгорелся ковбойский азарт погони. С прикушенной нижней губой, с прищуренными глазами она была похожа на решительного красивого мальчишку. "Молодец", – успел сказать взглядом Кирилл и опять прицельно глянул на Чирка. Тот мчался метров за тридцать впереди. Видимо, у него была хорошая машина. Другой, побольше Чирка, пожалуй, ушел бы от погони, но маленький Чирок с трудом доставал педали, елозил на седле и полной скорости выжать не мог. Однако и так летели они все трое, будто на гонках. Росший вдоль плетней репейник хлестко лупил по ногам и колесам – спицы отзывались звенящим треском. Кирилл больше не кричал. Ясно было, что Чирок здорово напуган и не остановится, пока есть силы. Он вырвался на лужайку и с резким креном повернул направо. Кирилл и Женька тоже повернули так лихо, что занесло задние колеса. Переулок вел к оврагу. Чирок, не сбавляя скорости, несся к откосу. "Значит, есть спуск, – подумал Кирилл. – В тупик ты бы не поехал… Ладно, видали мы и спуски на откосах. Не уйдешь, красавчик…" На самом краю берега Чирок сделал рывок влево и скрылся из глаз. Но не сразу, а плавно. Значит, съехал. И в самом деле: по зеленому склону наискосок тянулась к ручью тропинка. Чирок мчался по ней без тормозов. Что ни говори, а ездил он отлично. Кирилл кинулся следом и услышал, что Женька не отстает. Лишь бы не грохнулась! Оглянуться Кирилл не мог, но каждый миг боялся услышать сзади дребезжащий звон падения. Нет, Женька держалась. И они мчались так, что летящая навстречу трава сливалась в зеленые полосы. Это было похоже на кино про погоню! Чирок съехал и без остановки проскочил узкий, в две доски, мостик через Туринку. За мостиком тропинка поворачивала вправо вдоль ручья. Кирилл пустился на риск. Он не знал, какая здесь глубина, какое дно, и все же рванул направо руль и по склону ринулся к воде напрямик. Велосипед врезался в воду – она крыльями разлетелась из-под колес, потом забурлила у колен, дошла почти до седла… Разгон был сильный. "Скиф" хотя и потерял скорость, но пересек почти всю Туринку. Лишь в метре от берега переднее колесо увязло, и Кирилл соскочил. Он выволок велосипед на сушу и бросил поперек тропинки, в нескольких шагах от подлетевшего Чирка. Тот отчаянно затормозил. Следом за ним примчалась Женька, которая удачно проскочила мостик. – Приехали? – спросила Женька у Чирка. – Или еще погоняемся? Чирок быстро оглянулся на нее. Потом посмотрел на Кирилла. Зло и безнадежно. Он часто мигал, и длинные белые ресницы его растерянно метались. – Ну, чего надо? – сказал он сердито. Но в этой сердитости звенела слезинка. Он понимал уже, "чего надо", – Кирилл это видел. Женька положила велосипед, обошла Чирка и встала рядом с Кириллом. Чирок коротко глянул назад: свободна ли дорога? – Не надо, Чирок, – сказал Кирилл спокойно и даже устало. Он так запыхался, что злости уже не чувствовал. – Куда ты убежишь? За границу, что ли? Тогда Чирок выпустил руль, скрестил руки, взял себя за острые плечи. Оттолкнул боком велосипед. Старенький "ПВЗ" со звоном опрокинулся. Теперь в траве лежали все три велосипеда. У "ПВЗ" тихо крутилось переднее колесо, и лучистый зайчик прыгал со спицы на спицу. Чирок стоял прямо, глаз не опускал, только пальцы, охватившие плечи, слегка шевелились, словно нажимали кнопки. – А ну, говори, где кошелек, – велела Женька. "Сейчас спросит: "Какой кошелек?" – подумал Кирилл. И Чирок правда хотел что-то спросить. Даже рот приоткрыл. Но вдруг сжал губы, а его светлые ресницы как бы ощетинились. Он бросил негромко, но резко: – Докажите. – Докажем, – сказал Кирилл. – Как? – Сходим к студентке, спросим, какие деньги были в кошельке. Олимпийские рубли не так уж часто встречаются. Она его наверняка запомнила. У Чирка дрогнул острый подбородок. – Какие рубли? – Не рубли, а рубль! Который ты этому хулигану отдал! Дыбе! – крикнула Женька. – Чего еще отпираешься? Ну давай, давай скажи, что это не тот рубль, что он твой был. – Мой! – отчаянно сказал Чирок. – А у меня двадцатчик просил для буфета, – сказал Кирилл. Чирок слегка усмехнулся: – Ну, просил. Если бы я рубль разменял, как бы я его Дыбе отдал? "Вывернулся", – подумал Кирилл. И спросил: – А где ты его взял? Чирок опять замигал. – Думай, думай скорее, – ехидно поднажала Женька. – Скажи, что он у тебя давно. Жалко было тратить такой красивый, блестящий… – Ну и что? Ну и… – Ну и врешь, – перебил Кирилл. – Ты бы давно его Дыбе отдал. Ты его боишься. Чирок вдруг посмотрел на него прямо и грустно. И тихо спросил: – А ты не боишься? Кирилл слегка растерялся. Он не задумывался, боится ли Дыбы. Сталкиваться как врагам им не приходилось. Но в общем-то Кирилл понимал, что зря дразнить Дыбу не стоит. Если приходилось разговаривать, как сегодня, например, то Кирилл держался без почтительности, но и без нахальства: палку не перегибал. Значит, если честно говорить, побаивался. Но тут Кирилл разозлился. На себя и на Чирка. – Я перед тобой, Чирок, хвастаться храбростью не буду. Мало ли чего я боюсь. Я из-за этого, между прочим, подлостей не делал и перед всякими гадами не унижался. Его перебила Женька: – Разговор не про Векшина, а про тебя, Чирков. Вопрос – откуда рубль? Может, ты его после уроков на улице нашел? Не успел бы: тебя Дыба у самой школы ждал. Придумывай поумнее. – А чего придумывать? Мать дала. – Для Дыбы дала, а на буфет пожалела… – сказал Кирилл. – Она же не знала, что для Дыбы. Она и думала, что на буфет. – Глупо, Чирков, – сказала Женька. – Сейчас пойдем и спросим у матери. Пойдем? – Пойдем, – хмуро ответил Чирков, но не сдвинулся с места. – Ну, так пойдем, – повторила Женька. – Бери велосипед. – Отстань, – сказал Чирок и отвернулся. Они помолчали. – Сдавайся, Петенька, – сказал Кирилл. Чирок опустил голову, но Кирилл успел заметить на его щеке злую слезинку. Потом Чирок мотнул головой – так сильно, что слезинка сорвалась и сверкнула на лету искоркой. Он исподлобья глянул на Кирилла, потом тяжело поднял велосипед. – Ладно, пошли. Чего стоите? – Куда? – слегка растерялся Кирилл. Чирок криво усмехнулся: – Куда… Я не знаю. В школу или в милицию? – Значит, признаешься? – со сдержанным торжеством спросила Женька. – Если не признаюсь, вы же к матери пойдете… – Конечно, – сказала Женька и посмотрела на Кирилла. Спросила взглядом: "Здорово мы его раскусили?" Кирилл отвел глаза и сердито сказал: – В школу… Они пошли гуськом: впереди Чирок, потом Кирилл, а за ними Женька. Чирок не оглядывался. Кирилл видел его стриженый белобрысый затылок, тонкую шею с родинкой, похожей на коричневую горошину, острые, не очень чистые локти, худую спину под старенькой, выгоревшей рубашкой в коричневую и зеленую клетку… Все трое молчали и шли вдоль ручья к старинному чугунному мостику, построенному через Туринку еще в прошлом веке. От него поднималась лестница, которая выводила на улицу Грибоедова. А в конце той улицы – новые кварталы и школа. Кирилл вдруг подумал, что Петька Чирок, наверно, считает в уме, сколько кварталов осталось ему до встречи с директоршей, до мучительного разговора, до позора. Был раньше просто Петька Чирков, Чирок. Незаметный, никому в классе не интересный, но все-таки обыкновенный мальчишка. Одноклассник. И можно было вести себя с ним как с одноклассником. А сейчас все сделалось странным каким-то, ненастоящим. Петька был преступник, а Кирилл с Женькой – его конвоиры. И даже удивительно было, что кругом все по-прежнему: зеленеет обыкновенная трава, катится к вечеру теплое солнце, бормочет речка… Кирилл тряхнул головой. Что сделано, то сделано. Он, Кирилл, ни в чем не виноват. – А где кошелек? – спросил он у Петькиной спины. Чирок сбил шаг и через секунду ответил: – Выбросил… – Зачем? – удивилась Женька. – А зачем он мне? – сказал Чирок, не оборачиваясь. – А деньги? – спросил Кирилл. Чирок пошел медленнее. – Я с деньгами выбросил, – сказал он. – Совсем заврался! – возмутилась Женька. – Подожди ты, – с досадой оборвал ее Кирилл, а Чирку сказал: – Ну-ка, стой… Он догнал Петьку, и они остановились рядом. – Врешь или правда? – спросил Кирилл. Чирок вскинул на него мокрые синие глаза. – Зачем мне врать… если все равно признался? – А почему выкинул? – почти крикнул Кирилл. – Потому что… мне они для чего? Мне только рубль надо было. Я кошелек хотел обратно положить, когда рубль взял, а за дверью затопали… Ну, я сунул под рубашку и вышел потихоньку. Думал, потом положу. А тут вы прибежали, и началось… – Куда бросил-то? – вмешалась Женька. – Может быть, найти можно? Чирок махнул рукой. – Вон там, с моста. В водоворот. Кирилл свистнул. Под мостом было самое бурливое и глубокое место, с камнями и ямами. – Дурак ты, Чирков, честное слово, – растерянно сказала Женька. – Кругом дурак… Чего ты с этим Дыбой связался? – Я, что ли, нарочно связался? – А как это вышло? – спросил Кирилл. – Теперь не все ли равно? – Нет, не все равно, – сказал Кирилл. – Ну, я шел, а они в подъезде стояли. Говорят: иди сюда, не бойся, что-то интересное покажем. Я не хотел, а с ними Кочнев из седьмого "А". Тоже говорит: не бойся. Ну, я подошел, а там еще какой-то парень. Тюля его зовут. Дыба говорит: "Спорим, что Тюля бритву сжует". Я ничего даже не ответил, а этот Тюля в рот лезвие бритвочки сунул и давай жевать. На мелкие кусочки. Потом выплюнул. А Дыба мне говорит: "Гони рубль, раз проспорил". Я говорю, что даже и не спорил, а они прижали в угол… А рубля у меня все равно нет. Дыба говорит: "Потом принесешь…" Ну и с тех пор все меня ловит… – Неужели из-за этого воровать надо! – возмущенно сказала Женька. – Уж рубль-то мог бы где-нибудь достать, если хотел расплатиться. – А он сколько уже этих рублей с меня стряхнул! Говорит: плати проценты, раз вовремя не отдал. – И ты каждый раз отдавал? – поморщившись, спросил Кирилл. Чирок тихо проговорил: – А ты бы не отдал? Они знаешь как издеваются… Затащат за гаражи, рот зажмут… – Он посмотрел на Женьку и опустил глаза. Шепотом сказал Кириллу: – При ней даже рассказывать нельзя. А если бьют, потом даже синяков нет. Ничего не докажешь. – А почему никому не сказал? – спросил Кирилл. – Кому? – Ну… дома. – А дома кто? Мать да бабка. Драться они, что ли, с Дыбой пойдут? Матери вообще нервничать нельзя… – Как всегда, – себе под нос проворчала Женька. – "Маме нельзя расстраиваться, у нее больное сердце…" – А о чем думал, когда в карман лез? – Думал, что не поймают! – зло сказал Чирок. – Ну, пошли, чего стоим. – Подожди, – попросил Кирилл. Зачем надо подождать, он сам не знал. Мысли перепутались. И вырастала едкая досада на самого себя. Как он сказал: "Сдавайся, Петенька". Со скрытым торжеством и снисходительностью. Подумаешь, Шерлок Холмс какой, отыскал опасного бандита! Этот несчастный Чирок даже выкручиваться не умеет. Другой мог бы наплести кучу историй и отпереться намертво. Разве олимпийский рубль – доказательство? – Одного я не пойму, – вдруг заговорила Женька. – Стащить кошелек – это… это… ну, это ясно, что. А зачем потом в воду кидать? Просто ненормальность какая-то. – Походи с чужим кошельком за пазухой – поймешь, – сумрачно сказал Чирок. Кирилл не знал, поняла ли Женька, а он понял, как жег Чирка спрятанный под майку кошелек. Как Чирку казалось, что все провожают его подозрительными взглядами. Как хотелось поскорее исчезнуть из школы и навсегда избавиться от своего страха. Чтобы казалось, будто ничего не было! Концы в воду! – Говорил, маму нельзя расстраивать, а сам еще прибавил расстройства, – назидательно сказала Женька. – Ей теперь расплачиваться придется. – Сам расплачусь, – неожиданно ответил Чирок. – Как это? – удивилась она. – Велосипед продам. У меня его давно просят. Как раз за сорок рублей. – А в кошельке сорок было? – спросил Кирилл. – Наверно. Я же не смотрел, рубль взял – и все. Ева говорила – сорок. Стипендия… – Ты думаешь, за твой велосипед сорок рублей дадут? – с сомнением спросила Женька. Чирок кивнул: – Дадут. Он с виду потрепанный, а ход знаешь какой! "Знаем, – подумал Кирилл. – Едва догнали". И вдруг почувствовал, что все опять не так. Странно. Но уже по-другому странно: ведь Чирок – вор, и они его поймали, но вот идет между ними нормальный разговор. Словно Чирок не с конвоирами разговаривает, а с приятелями делится заботой. А может, с ним раньше вообще никто не разговаривал как с товарищем? – Зачем ты от нас убегал? – спросил Кирилл. Чирок пожал плечами. – Ну… я почему-то догадался. – А чего бежать-то? Куда денешься? – Я просто от дома. Чтобы не при маме… – Все равно узнает, – с неловкостью сказал Кирилл. Словно он был виноват в бедах, которые скоро обрушатся на Чирка. И он почувствовал благодарность Женьке, когда она спросила: – А что, у мамы правда больное сердце? Чирок по очереди взглянул на нее и на Кирилла. И стал смотреть на свои стоптанные сандалии. – Да нет, – проговорил он. – Сердце обыкновенное. Просто ей сейчас нельзя нервничать, у нее ребенок будет… Со странной смесью жалости, злости и облегчения Кирилл тряхнул плечами, словно сбросил что-то. Твердо глянул на Женьку, предупреждая, чтобы не спорила. Потом сказал Чирку: – Продай велосипед, а деньги отошли этой студентке. По почте или как хочешь. Как адрес узнать, сам придумай. В общем, это твое дело. – Ну… и что? – недоверчиво спросил Чирок. – Ну и все, – жестко сказал Кирилл. – И живи. Никто, кроме нас, ничего не знает и знать не будет. Тут Кирилл впервые увидел, что означает выражение "просветлело лицо". Ничего на лице Чирка вроде бы не изменилось, и все же оно стало совсем другим. Словно чище и даже красивее. И глаза у него сделались как у маленького мальчика, которому пообещали чудо. – И вы по правде… никому? – Никому. Зачем нам, чтобы ты мучился? – ответил Кирилл. – Ты и так хлебнул. Если совесть есть, сам поймешь. – Я… – сказал Чирок. – Я… ладно. – Но дома-то спросят, зачем продал велосипед, – подала здравую мысль Женька. Чирок торопливо замотал головой. – Ничего не узнают. Тот парень, который просит продать, далеко живет. А дома скажу, что велосипед угнали. Все время угоняют. У Дыбиных парней сколько угонов на счету… А мама даже рада будет: она боится, что я на велике шею сломаю. И Чирок первый раз улыбнулся – виновато, нерешительно, с просьбой не лишать его чуда. Но вдруг помрачнел. Сказал Кириллу: – А тебя опять начнут трясти, будто ты виноват. – Что? – удивился Кирилл. И проговорил искренне: – Ну, вот это меня волнует, как прошлогодний снег. – Все равно никто не верит, – с удовольствием разъяснила Женька. – И папа его не поверил. – Она увидела удивленное лицо Кирилла и сообщила: – Ты не знаешь, а я слышала, как твой папа с Евой Петровной разговаривал. Он сказал, что это бред. Кирилл улыбнулся: – Это у него любимое выражение. Потом он осторожно взял Чирка за острый локоть, подержал. – Ладно, Петька, живи спокойно, – сказал Кирилл. Он это без насмешки сказал, и Чирок поднял на него тревожные еще, но уже благодарные глаза. – Живи спокойно, – повторил Кирилл и подумал: "Если сможешь". – Мы никому не скажем, мы обещаем. А ты делай все сам. С деньгами и вообще. Ну, ты же понимаешь. – Я сделаю, – шепотом сказал Чирок и глаз не опустил. – Честное слово. Потом он заморгал и отвернулся, и Кирилл его пощадил, не стал смотреть. Ведь у Чирка не было зеленого павиана Джимми. – Поехали! – сказал Кирилл Женьке и с ходу взял скорость, чтобы проскочить брод. Хотя совсем рядом был мост. Поднявшись на улицу Грибоедова, Кирилл и Женька пошли пешком. Женька неуверенно поглядывала на Кирилла. Наконец спросила: – Ты считаешь, что это правильно? – Да, – сказал Кирилл. – Считаю. А ты нет? – Я… не знаю. Получается, что мы с ним заодно. – Почему заодно? Он деньги отдаст… А тащить его к Еве или к директору на допрос я не обязан. А тебе что, хотелось? – Ну, что ты… – прошептала Женька. – Но я думала, что надо. – Не надо… Не могу я, Женька, – вдруг признался Кирилл. – Он идет такой понурый… Будто по правде преступник. Еще бы руки за спину заложил – и совсем. – Руки он не мог, он велосипед вел, – тихо сказала Женька. И Кириллу показалось, что она все поняла. – Может быть, так и надо, – раздумчиво сказала Женька. – И Чиркову лучше, и всем. А то такое пятно на отряде… – Вот вторая Евица-красавица, – усмехнулся Кирилл. – Вам бы универсальный пятновыводитель купить в химчистке. – А что, разве я неправильно говорю? – На чем пятно, ты сказала? – переспросил Кирилл. – На всем отряде. Кирилл посмотрел на нее сбоку и медленно, отчетливо сказал: – Нет никакого отряда. Неужели ты не понимаешь? Нет, она не понимала. Она очень удивилась. – А что… есть? – А ничего. Просто тридцать семь человек и Ева Петровна Красовская. Отряд – это когда все за одного. А у нас? Одного избивают, а остальные по углам сидят. – Зря ты так, – примирительно сказала Женька. – Нет, не зря. Почему никто не заступился? Ну, за меня и за других, на кого зря наклепали, – ладно…А за Чирка, когда его Дыба мучил? – Не знали же… – А почему не знали? – Но он же не говорил. – А почему не говорил? – Ну… я откуда знаю? – Знаешь. Потому что бесполезно было. – Почему? – А потому что боимся. Потому что шпана сильнее нас… хоть мы и гордость школы, правофланговый тимуровский отряд. Ура-ура! Зато у нас на смотре строя и песни первое место! За шефство над старушками благодарность. За вечер немецкого языка – премия… – Ну чего ты, Кирилл… – жалобно сказала Женька – Разве это плохо? – А помнишь, весной Кубышкин с синяками пришел? Его парни на хоккейной площадке излупили, просто так, ни за что. Кто-нибудь сказал, что надо заступиться? Хоть что-нибудь сделали? Одни охали, другие смеялись… – Ты тоже смеялся. – Нет, – сказал Кирилл. – Тогда я уже не смеялся. Но я тогда еще боялся многого… – А… сейчас? – осторожно спросила Женька. – А сейчас все равно… – усмехнулся он. – Что все равно? – удивилась Женька. – Все равно, боюсь или нет, – спокойно объяснил Кирилл. – Так, как Чирок, я бояться все равно не буду. Потому что он один, а у меня друзья есть. – Да? – быстро спросила она и опустила глаза. – Да… – сказал Кирилл, не поняв ее. И повторил: – А Чирок один. – И поэтому ты его пожалел? То ли насмешка, то ли пренебрежение почувствовалось в Женькином вопросе. А может быть, Кириллу это показалось. Но ответил он сердито: – А кто придумал, что человека нельзя пожалеть? Если один раз человек не выдержал, разве его нельзя простить? – Ну почему? Можно… – И дело не только в Чирке. Еще мать у него… – Я понимаю. – Ничего ты, Женька, не понимаешь, – сказал Кирилл. – Потому что у тебя нет брата. – Я же не виновата, что нет, – ответила она почти шепотом. – Да ты не обижайся. – Я не обижаюсь, – сказала она обрадованно. Они посмотрели друг на друга и разом улыбнулись. – Про Чирка – никому, – предупредил Кирилл. Женька торопливо кивнула несколько раз. Потом спросила: – А твоему Антошке сколько месяцев? – Три с половиной. – Славный такой… И так песни слушает… Кирилл, а откуда та песня? Ну, которая "Колыбельная"… Она же не колыбельная в самом деле. – Так, просто песня… – небрежно сказал Кирилл. И сразу вспомнил тот котел из ветра и волн и вырастающую на глазах гранитную стену с дурацкой надписью: "Ура, Маша, я твой", и Митьку-Мауса, пружинисто сжавшегося у бушприта… Глава 9 – Боимся, братцы? – спросил Саня Матюхин. Тихо спросил, без обычной взрословатой нотки. – Будто ты не боишься, – заметил Валерка. – Есть маленько, – согласился Саня. – Я тоже… маленько, – со вздохом сказал Митька-Маус. Остальные промолчали. …Когда в тросах стоячего такелажа начинает ровно и тонко свистеть ветер, это значит – сила его достигла шести баллов. На мачтах спортивных гаваней поднимают черные шары: сигнал, что парусным шлюпкам и яхтам не следует соваться на открытую воду. Конечно, случается парусникам ходить и при таком ветре, и покрепче, но дело это связано с риском. Все тут зависит от умения экипажа и надежности судна. Сейчас ветер не свистел, а выл, троса гудели, а по озеру шли рядами пенные валы. Когда твое судно укрыто за надежным мысом и прочно стоит на двух якорях, а сам ты смотришь на взбесившееся озеро с гранитного валуна, который неподвижно пролежал на берегу миллион лет и пролежит еще столько же, волны и ветер кажутся нестрашными. Даже интересно смотреть. Интересно, если знаешь, что тебе не надо выходить под парусов вон туда, на середину, где нет ничего, кроме свиста и дыбом встающей воды… Впрочем, можно было и не выходить. Но ветер, плотный и душный, приносил с другого берега запах гари, а над зубчатой кромкой леса вставал желтоватым длинным облаком дым. Лес горел, и огонь, видимо, шел к озеру широкой полосой. Он мог перерезать дороги. А на той стороне, на крошечном выступе берега, среди сосен и валунов, стояла желтая палатка. Палатку не было видно отсюда, но ребята знали, что она там. Куда ей деться? Утром, когда еще не свистело так по-сумасшедшему, а дул нормальный ветер в три балла, "Капитан Грант" шел курсом крутой бакштаг вдоль южного берега. Здорово шел. Были поставлены все паруса, даже летучий кливер. Бурлила за кормой струя, трепетал под гафелем оранжевый флаг, а Митька-Маус сидел на носу и пел страшным голосом пиратскую песню: "Дрожите, лиссабонские купцы…" Июльское солнце было ясное, вода синяя, почти как на море, а леса стояли спокойные и не чуяли беды. Хорошо начинался первый долгий поход "Капитана Гранта". И только одно было плохо: несколько дней назад поссорились неразлучные Юрки. Что у них случилось, никто не знал. Ссорились они сдержанно: говорили друг другу "спасибо" и "пожалуйста", если делали что-то вместе, но друг на друга не смотрели. И если не было общего дела, тут же расходились. Когда люди ругаются, обвиняют друг друга, можно во всем разобраться и помирить их. А если вот так, молча и спокойно? Накануне похода Дед не выдержал: – Да что у вас стряслось?! – заорал он. – Лучше бы уж разодрались! Всю душу измотали! Юрка Сергиенко надул губы, ссутулился и отошел в сторону. Юрка Кнопов угрюмо глянул на Деда и шепотом спросил: – Как это мы будем драться? – Не возьму в поход, – в сердцах сказал Дед. – Разве мы что-нибудь не так делаем? – по-прежнему шепотом спросил Юрка Кнопов. Он и тут по привычке сказал не "я", а "мы". Дед плюнул. А чуть позже сказал Кириллу: – Черт с ними. Может, в походе у них все наладится. Кирилл кивнул… Сейчас, когда шли вдоль берега, Юрки работали на подветренных шкотах стакселя и кливера. Хорошо работали – паруса, налитые ветром, стояли не шевелясь и не вздрагивая, хотя ветер был не очень ровный. Сидели Юрки рядом, но, как и прежде, было между ними молчание. Кирилл стоял у штурвала, смотрел на них и думал, что так ссорятся, видимо, очень крепкие друзья. Продолжают любить друг друга, мучаются, а чего-то простить друг другу не могут… Но все равно они счастливые. Все люди счастливые, у кого есть такая дружба. Ведь не навсегда же Юрки поссорились! Не может быть, чтобы навсегда… Справа была открытая вода, слева – близкий берег. С берега долетел звонкий крик: – Папа, смотри, старинный корабль! Кирилл глянул налево и увидел среди сосен желтую палатку. Она не была еще натянута как надо. У палатки стояли пятеро и смотрели на парусник. Молодые мужчина и женщина и трое ребятишек: мальчик ростом с Митьку, девочка чуть поменьше и карапуз примерно полутора лет. Крикнул, кажется, мальчишка – забавный такой пацаненок в длинной, как платьице, тельняшке, подпоясанной флотским ремнем. Видимо, он был моряк душой и телом и при появлении белопарусного чуда загорелся радостью и восхищением. Все пятеро замахали "Капитану Гранту", а экипаж помахал им в ответ. Мужчина схватил с валуна кинокамеру и, не подворачивая брюк, прыгнул в воду, пошел навстречу паруснику, чтобы снять поближе. Митька гордо встал на носу и скрестил руки. На поясе у него красовался надутый круг из красной резины, а от круга, словно длинный хвост, тянулся к мачте страховочный трос. Митьку, однако, это не смущало. – Адмирал Нельсон, – сказал Дед Митьке, а у туристов громко спросил: – Собираетесь ночевать здесь? Мужчина, не отрываясь от камеры, кивнул, а мальчишка крикнул: – Ага! За нами завтра дядя Юра приедет! – С костром поосторожнее, – предупредил Дед. У него было удостоверение общественного инспектора лесной охраны. – Все будет в порядке, кэп! – откликнулся мужчина. – Огонек мы у самой воды разведем ненадолго! "Капитан Грант", кренясь и оставляя бурунный след, прошел мимо желтой палатки и ее обитателей. И скоро про нее забыли. Маршрут путешественников был извилистый и длинный: с заходом в Камышиную бухту, со стоянкой у Плоского острова, где водились великолепные раки. Раков наловили, но варить не стали: Митька их пожалел и выпустил. Тогда хотели сварить на обед Митьку, но передумали и приготовили кашу с консервами… В середине дня ветер зашел к югу и разгулялся так, что Митьку на носовой палубе стало захлестывать пеной. Убрали топсель и летучий кливер. А еще через полчаса засвистело совсем по-штормовому. Пришлось убрать грот и бизань и полным курсом уходить под стакселем и кливером за Березовый мыс (где не росло ни одной березы, а стояли редкие сосны и неровной щеткой поднимался хвойный молодняк). За высоким горбатым мысом было спокойно, хотя наверху шумел и раскачивал сосны ветер. "Капитан Грант" чиркнул килем по дну, и Дед скомандовал убрать последние паруса. Потом ребята забросили на берег два якоря и выбрались на сушу сами. Земля была твердой и надежной. Пахло теплой хвоей. На лужайках блестели искорками слюды гранитные валуны. Трава между ними была маленькая, словно прижатая к земле, густо пересыпанная сухими сосновыми иголками. На ней темнели угольные проплешины – следы старых костров. – На сегодня все. Отходились, – сообщил Дед. Ну что ж, все так все. Можно искупаться в прогретой бухточке с песчаным дном, поваляться на солнышке, потом покидать мячик, а ближе к вечеру заняться устройством ночлега. Они неторопливо натянут старенькую Дедову палатку, разожгут у воды осторожный маленький костер, сварят ужин. Дед возьмет обшарпанную гитару и споет несколько туристских песенок. Это такие песни, что животы болят от смеха. Дед поет их меланхолическим голосом, с очень серьезным лицом, и потому они кажутся еще смешнее. Потом Алик расскажет продолжение своего фантастического романа… Один за другим ребята поднялись на бугор. Здесь опять набросился на них ветер. У Кирилла рванул назад волосы, у Алика сбросил с головы старую мичманку, и она покатилась назад к воде… И только сейчас все заметили, что ветер с едким дымком. И увидели над южным берегом тяжелые клубы… – Скотство какое, – с бессильной досадой сказал Дед. – Опять сколько погорит… Сделать они, конечно, ничего не могли, если бы даже оказались на том берегу. Что такое крошечный экипаж "Капитана Гранта" перед километровым фронтом огня? Тут нужен был пожарный десант или саперы. Но леса горели часто, и десантники успевали не везде. – Выжжет все до самой воды, – тихо сказал Алик. – Хорошо, если там людей нет. – Запрет же объявлен, – напомнил Дед. – В лес никому нельзя. И вот тогда кто-то (уже и не вспомнить кто) растерянно сказал: – А палатка? А палатка?! Ярко-желтая, как громадный подсолнух, палатка с пятью веселыми обитателями… "Собираетесь ночевать здесь?" – "За нами завтра дядя Юра приедет!" Завтра! А если сегодня, если очень скоро огонь захватит лес, который подходит к самой воде? – Их, наверно, осводовские спасатели снимут, – нерешительно сказал Алик. – Сразу видно, что ты фантастику сочиняешь, – огрызнулся Валерка. – Какие здесь спасатели? – Дед молчал. А Кирилл подумал, как хорошо на солнечном, твердом бугре. И еще подумал, что "Капитан Грант" почему-то рыскает вправо, когда всходит на крупную волну… – В крайнем случае в воде отсидятся, – проговорил Юрка Сергиенко, а Юрка Кнопов бросил на него короткий удивленный взгляд. И Кириллу показалось, что в этом взгляде был упрек одного Юрки другому: "Неужели ты еще и трус?" "Он не трус, – мысленно заступился Кирилл за Сергиенко. – Он же хотел нас успокоить. Он просто не подумал, как отсиживаться в воде, когда волна, когда огонь с берега отжимает на глубину и когда один из пяти не то что плавать, а ходить-то не умеет толком, а двое других тоже еще малыши…" – А может, огонь еще остановится, – сказал Алик. – Может быть, – непонятно откликнулся Дед, ни на кого не глядя. Все могло быть. Мог подоспеть десант и остановить огонь. Но мог не подоспеть и не остановить. Мог подойти спасательный катер, но мог и не подойти. Могла пробиться на берег машина… Все это было неточно. А точно было одно: на том берегу огонь и люди, а на этом – парусник "Капитан Грант". "Папа, смотри, старинный корабль!" Тогда-то Саня и сказал: – Боимся, братцы? Им приходилось плавать почти при таком же ветре, но не долго и в надежной близости от ольховского берега. А сейчас путь лежал через озеро, да еще не напрямик, а зигзагами. Дед молчал, тиская пальцами худой щетинистый подбородок. "Он тоже боится, – подумал Кирилл. – Он не за себя боится… А я? Я… неужели только за себя?" Нет, не только. За Антошку: если что случится, тот останется без брата. За маму, за отца. За Митьку, за Юрок, за всех… Он медленно посмотрел на Деда, а Дед на него. Они молча спрашивали друг друга, что делать. А что было делать? Кирилл глянул с бугра на парусник, там на кормовом флагштоке слабо колыхался оранжевый флаг "Капитана Гранта". На ходу флаг поднимают под гафель грот-мачты. Если сейчас отсидеться за мысом, потом как поднимать этот флаг? "Зря, что ли, его шили?" – чуть не сказал Кирилл. Но не сказал, только переглотнул. Какое он имеет право так говорить? Он что, храбрее всех? У него коленки дребезжат при мысли о выходе из-за мыса. "Почему же он все-таки рыскает на волне? Хорошо хоть, что всегда в одну сторону". – Какие мы дружные, – вдруг проговорил Валерка Карпов. – Даже боимся все вместе. Он был маленький, похожий на вороненка. Не насмешливый, а сердитый. И тогда Саня Матюхин заговорил снова: – Давайте бояться на ходу. А то пока здесь сидим, те голубчики могут поджариться… Кириллу показалось, что все вздохнули с облегчением. И он спросил: – А как пойдем? Ветер в лоб. – Сперва на Каменный остров, а потом будем вырезаться на Совиный мыс. Еще короткий галс – и на месте. "Легко сказать", – подумал Кирилл, а Дед подал голос: – У Каменного острова гряда. Забыли? А дальше – отмели, остров не обойти. – Есть проход, – сказал Саня. – Вот здесь… – Он нагнулся, отыскал в траве плоский камень, подобрал несколько сухих шишек. Раскидал их цепочкой. – Вот остров, а вот первый камень. Тут еще бетонный блок. Можно проскочить, если рассчитать. – Поворот оверштаг прямо в проходе? – спросил Алик. – Если зависнем, левым бортом нас хряпнет о камни. "Если не зависнем, тоже может хряпнуть, – подумал Кирилл. – Волной снесет…" – Может, хряпнет, а может, и нет, – сказал Саня. Юрки посмотрели на него и, не глядя друг на друга, стали спускаться к "Капитану Гранту". – А если сперва вдоль нашего берега идти, а потом вырезаться на Совиный? – предложил Валерка. – До завтра проколупаемся, – ответил Саня. А Дед наконец сказал: – Не имею права, ребята… Не имею права выходить с вами в такой свистодуй… – Не на прогулку же! – громко удивился Алик. – Там же люди! Как это не имеешь? А Саня спокойно предложил: – Мы тебя свяжем и скажем, что пошли без разрешения. – Болтун, – грустно сказал Дед. Посмотрел на Кирилла и тихо спросил: – Поведешь? – Я? – испугался Кирилл. – Мне при такой качке не устоять, нога разболелась. Да и рулевой из тебя лучше, чем из меня. Чего уж там… Вот тогда Кириллу стало по-настоящему страшно. Холодно даже. Будто ветер повеял осенью. Кирилл нагнулся и начал зябко растирать ноги от щиколоток до колен. Он тер, тер и на Деда не смотрел. А Дед еще тише сказал: – Надо, Кир… Кирилл выпрямился. Страх не отпустил его, но стало спокойнее. Что делать, раз надо? Кирилл кивнул и, скользя кедами по сухим иголкам, стал спускаться к стоянке. Он даже не понял, что обманывает себя: не понял пока, что решение принял не кто-то другой, а он сам. Дед громко крикнул с бугра: – Проверьте спасательные жилеты! А на Митьку наденьте второй круг! На карте страны нет Андреевского озера совсем, а на карте области оно кажется маленькой синей запятой. Но от этого не легче тому, кто идет по озеру в штормовой ветер. В длину озеро около семнадцати километров, а в ширину очень разное – от километра до пяти. Оно разлито среди отрогов старых гор, здесь много островков, заливчиков. В заливчиках удобные стоянки. Но какой смысл думать о стоянках, если путь лежит через открытую воду, где пенистые гребни и нестихающий свист? Как ни крути, а "Капитан Грант" – шлюпка. Хотя и перестроенная, укрытая с носа палубой, но все равно шлюпка. Случалось, что на шлюпках переплывали океаны. Но случалось и другое (гораздо чаще): шлюпки переворачивало ветром послабее, чем нынешний, и в заливах поменьше Андреевского озера… Все это знал нахмуренный и молчаливый экипаж "Капитана Гранта", когда выводил свой корабль из-за мыса. Верхние паруса поднимать не стали. Поставили кливер, стаксель, бизань. Уже на ходу Алик и Саня подняли тяжелый грот. Вздернули под гафель флаг. Оконечность мыса с одинокой сосной ушла за корму, ветер навалился на парусину, в левый борт ударил гребень. Следующий вал приподнял парусник и почти положил направо. – Экипаж – на открен, – негромко и быстро сказал Дед. И началось… Если бы верхушка грот-мачты оставляла в небе след, это была бы извилистая линия, которая в учебнике геометрии называется "синусоида". То выпрямляясь и чуть кренясь налево, то валясь на правый борт, "Капитан Грант" шел при боковом ветре к Каменному острову, и клотик мачты выписывал зубцы длиной в шесть или семь метров. Кирилл стоял, цепляясь босыми ступнями за решетчатый настил. Когда парусник валился вправо и казалось, что это уже все, Кирилл машинально переносил тяжесть на левую ногу, словно так можно было выпрямить "Капитана Гранта". Помедлив, судно выпрямлялось. А потом опять… Кирилл понимал, что, если во время большого крена резко усилится ветер, парусник может не встать. И он стискивал штурвал, ожидая шквала и готовясь немедленно привести судно бушпритом к ветру… Но шквалов не было. Ветер – душный, плотный, горький от дыма – дул очень сильно, однако без порывов. И валы, бурля верхушками, катились ровно. И в конце концов (не известно только, скоро или не очень скоро) Кирилл понял, что корабль держится и экипаж тоже держится. Такая погода была по плечу "Капитану Гранту". Он резво бежал, оставляя на склонах волн кипящий след, и не пытался уйти с курса. Кирилл ослабил мускулы, медленно разжал пальцы и переложил ладони на обод штурвала. С удивлением посмотрел на коричневые рукоятки. Там не было никаких следов, а Кириллу казалось, что останутся светлые пятнышки, будто на загорелой руке после того, как ее стискивали пальцами. Ведь он так отчаянно сжимал штурвал… Кирилл тряхнул головой и быстро оглянулся. До этого он видел только то, что впереди: воду, далекий Каменный остров, два треугольных паруса и Митьку, который сидел на носу, вцепившись в кнехты и отплевываясь от брызг. Сейчас Кирилл увидел всех. Валерка работал сзади, на бизань-шкоте. Лицо у Валерки было беззаботное и даже веселое. Саня и Алик сидели на левом планшире, удерживая вдвоем жесткий капроновый гика-шкот. Они что-то быстро говорили друг другу. Юрки, тоже у левого борта, держали, как всегда, шкоты передних парусов. Они были рядом, но даже сейчас, при такой качке, старались не коснуться друг друга плечами. Неужели не устали ссориться? Ближе всех был Дед. Он стоял позади Кирилла, навалившись локтем на левый планшир. Почти рядом. Он улыбнулся Кириллу. Кирилл тоже улыбнулся и, проверяя управление, шевельнул туда-сюда штурвал. Кораблик мгновенно отозвался, чуть-чуть вильнув на курсе. Его штуртросы по-прежнему были как живые нервы. Он опять стал частью Кирилла. Озеро уже не казалось грозным. Угадывая взлеты и размахи судна, Кирилл с удовольствием смотрел на волны. Неяркое, задымленное солнце сделало их удивительными: окрасило в зеленовато-желтый цвет. Даже пена стала желтоватой. Она срывалась с гребней и длинными полосами ложилась по ветру на склоны водяных валов. Брызги ударяли Кирилла в левую щеку. – "Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет", – весело сказал Кирилл. Дед ответил: – Славно бежим. Теперь главное – поворот у камней. Да… Ведь еще поворот! Радоваться рано. Кирилл глянул влево. Там в полусотне метров уже тянулась гряда – неровная цепь камней. Над ней, отчаянно споря с потоками ветра, метались озерные чайки. Волны свободно переваливались через камни, но для парусника путь сквозь гряду был закрыт. Пройти между камней могла лишь легкая лодочка, да и то по тихой воде. Оставался проход у самого острова. Кирилл один раз был там – в спокойную погоду. А при таком ветре попробуй чуть-чуть ошибиться… Помогут ли тогда самодельные спасательные жилеты из брезента и пенопласта? Остров, который недавно казался далеким, теперь вырастал, будто его выталкивал из воды сказочный великан. Это был даже не остров, а торчащие из озера гранитные зубцы – голые и отвесные. Иногда здесь лазили отчаянные туристы, но надолго никто не задерживался: ни веточки для костра, ни ровной площадки для палатки. Сейчас никого не было видно. Только белая надпись напоминала о людях. Ее вывел на отвесной стенке в пяти метрах над водой какой-то обалдевший от счастья влюбленный. Большущие, масляной краской написанные буквы: "Ура, Маша, я твой!" Буквы были видны уже отчетливо и делались все крупнее. Кириллу опять стало не по себе. Но это был уже не тот страх, что прежде. Сейчас Кирилл боялся за всех один. И потому во много раз сильнее. Но в то же время это был задавленный, скрученный страх. Страх с прикушенной до боли губой. Потому что бояться было нельзя. Попробуй дрогни на повороте! А дым над берегом стал плотнее, хотя пламени не было видно. Кирилл опять перенес ладони с обода на рукояти. – Ребята! – сказал он тонким и громким голосом. – На повороте не кидайтесь к штурвалу! Может показаться, что врезаемся… А иначе нельзя, надо вплотную! – Все будет хорошо, – сказал Дед. – Спокойно, Кир. Кирилл посмотрел на Митьку. Если "Капитан Грант" врежется носом в гранит, Митька может покалечиться. Но убрать его нельзя: никто не мог так виртуозно, как маленький Маус, вынести на ветер стаксель при повороте оверштаг. – Ты не бойся, Мить, – сказал Кирилл. – Ты держись. – Ага, – серьезно откликнулся Митька. – Если очень забоюсь, я зажмурюсь. – Жмурься, – разрешил Дед. – Только не прозевай команду. До гранитного отвеса оставалось полсотни метров. Каменные зубцы словно кричали навстречу Кириллу: "Ура, Маша, я твой!" Все громче и громче. Сейчас эти слова казались нелепо-насмешливыми. Остров словно издевался: "Ну-ну, подойди…" Лишь теперь Кирилл почувствовал каждой жилкой, какой все-таки быстрый ход у "Капитана Гранта". Взлетая на упругой волне, кораблик при боковом ветре делал чуть ли не десять узлов. Обычно это может лишь хорошая яхта или большая парусная шхуна. Если полуторатонный деревянный парусник грохнется о каменный остров со скоростью бегущего человека, это будет уже не парусник, а дрова. До поворота оставалось около десяти секунд, и Кирилл ощутил, что опасность чувствуют все. – Бизань… – сказал он, и Валерка тут же подтянул шкот; слегка увеличилось давление на корму. Клокотание кормовой струи было громче шума волн и ветра… Восемь или семь секунд осталось до поворота. Слева у самого борта проносились назад камни. Кирилл прерывисто втянул в себя воздух. И в это время Дед негромко сказал: – Юрки, помиритесь. Нельзя уже было оглядываться, но Кирилл все же быстро посмотрел назад. Сергиенко и Кнопов, зажавши в левых ладонях шкоты, правые резко стиснули в рукопожатии. И еле заметно улыбнулись друг другу. "Давно бы так", – мельком подумал Кирилл и тут же понял, что пора. Зубцы торчали почти прямо над ним. – К повороту! – скомандовал он. Ответное "Есть к повороту!" смешалось в скороговорку – это разом откликнулись шесть матросов. Гранит надвигался, как летящий на всех парах бронированный крейсер. Ну еще чуточку, еще сантиметр… – Поворот! Без рывка, мягко, но очень быстро закрутил он влево штурвал. До отказа… Все же на долю секунды Кирилл опоздал: бушприт чиркнул по граниту и сбил камешек. Однако нос уже катился влево, паруса ослабли, и "Капитан Грант", потеряв скорость, закачался на встречной волне. Справа – остров, слева, совсем недалеко, – ребристый камень, заливаемый шипучими волнами. Бушприт двигался все медленней. Если нос не перевалит через ветер, парусник пойдет кормой на бетонный блок, торчащий из-под воды (раньше там стояла мачта высоковольтной линии). Или грохнется правым бортом о скалу. Ну, скорей же, скорей поворачивай! Наконец ветер прямо в лицо. – Стаксель на ветер! Митька и без команды знал, что делать. Тоненький, верткий, он, цепляясь ногами за кнехт, почти вывалился за борт, растянул навстречу потокам воздуха нижний угол стакселя. Треугольный парус хлопнул и надулся, толкая судно назад и влево. "Капитан Грант" помедлил и словно бы с неохотным вздохом перешел линию ветра. – Под ветер… Паруса натянулись, и судно легло на правый галс. Кирилл поставил руль прямо. Но скорости еще не было, нос продолжал катиться влево, и острый камень быстро приближался к скуле парусника. Все видели, что он врежется в обшивку раньше, чем "Капитан Грант" скользнет вперед. – Вправо руль… – умоляющим шепотом сказал Дед. Кирилл сердито дернул плечом. Ему и самому до боли в пальцах не терпелось крутнуть штурвал. Но он понимал, что, не имея хода, "Капитан Грант" совсем остановится, если кинется носом к ветру. И тогда уж точно окажется кормой на камнях. Кирилл ждал волну. И она пришла, пришла вовремя – большая, в желтых полосах пены. Приподняла парусник, и он, верный своей привычке, сам рыскнул вправо. Чуть-чуть. Лишь настолько, чтобы увести выпуклый борт от проклятого камня. Камень прошел рядом, едва не чиркнув по обшивке похожим на пилу краем. – В двух сантиметрах, – сказал Алик. Скорость нарастала, и Кирилл взял круче к ветру, уходя от гряды. Опасность осталась позади. Позади остался эпизод из жизни экипажа маленького парусника на озере, которого нет на больших картах и о котором ничего не знают моряки, ведущие свои корабли по морям и океанам… На Совиный мыс вырезались долго. У штурвала стоял Дед, Кирилл сидел у планшира, беззаботно глядя на волны и шевеля уставшими пальцами. Когда прошли мыс и сделали еще один поворот, увидели белый катер. Ныряя в волнах, он шел от того места, где недавно стояла палатка. Кирилл успел разглядеть на корме маленькую тельняшку. – Ну и ладно, меньше забот, – сказал Дед. – Зато спать будем спокойно. И все молча с ним согласились. – Уваливаем под ветер, – скомандовал Дед. И они прекрасным, самым лучшим для парусника курсом – в полный бакштаг – понеслись к своей прежней стоянке, в тихую бухточку за Березовым мысом. На южном берегу начали бухать взрывы: люди спешили остановить огонь… Когда подходили к берегу, ветер ослабел и скоро совсем утих. С другой стороны, с северо-запада, неожиданно надвинулась лиловая туча. Грохнуло. Грозу пережидали в тесной рубке, прижимаясь друг к другу и вспоминая недавнее штормовое плавание. – Кир, у тебя нервы или канаты? – спросил Дед. – Я думал, что уже крышка, когда нас на камень волокло. – Это у меня-то канаты… – усмехнулся Кирилл. – До сих пор мурашки по спине… – Подумаешь, мурашки, – сказал Саня. – Будь у нас ордена, Кир точно бы заслужил. – Орден мурашки первой степени, – ввернул Валерка. – Я, между прочим, серьезно, – сказал Саня. – Если серьезно, тогда не мне орден надо, а Митьке, – заметил Кирилл. – Он больше всех рисковал… Митька, ты жмурился? – Не-а… У меня от испуга глаза растопырились… В это время грохнуло изо всех сил. – А молния в мачту не стукнет? – спросил Митька. – Зачем ей в мачту стукать? На мысу вон сколько сосен, – успокоил Дед. Митька подумал и сказал, что в сосну тоже не надо. А то опять лес загорится. – После такого дождя ничего не загорится, – возразил Алик. Дождь лупил тугими струями по фанерной палубе, и в рубке гудело. Потом туча ушла за озеро и уволокла за собой ливень – словно на помощь пожарному десанту. Все выбрались из рубки. Юрки первые прыгнули с борта и, взявшись за руки, побрели по мелководью к берегу. Вечерний воздух был свежий, послегрозовой. Гарь исчезла. Над дальним лесом еще курились дымки, но были они уже слабые и нестрашные. Звонко тенькала пичуга… Потом был вечер, такой, как хотели, – спокойный и хороший. Растянули палатку, сварили картошку, Дед спел песни про беспутного папу-туриста и про бабушку, вступившую в секцию альпинистов. Алик рассказал о стычке марсиан с жителями Сиреневой галактики… Когда заря спряталась за деревья северного берега, а за Совиным мысом заиграла огоньками деревня Павлово, все решили, что пора спать. Дед, Алик и Юрки ушли на судно, а Кирилл, Митька, Саня и Валерка улеглись в палатке. Завернулись в одеяла, а под голову положили спасательные жилеты. Пол у маленькой палатки качался, как палуба во время недавнего плавания – так показалось Кириллу, когда он засыпал. Ну и пусть качается… Проснулся Кирилл среди ночи. Он подумал сначала, что мама будит его, чтобы успокоить Антошку. А оказалось – Митька. Он осторожно толкал Кирилла в спину, шептал в самое ухо: – Кир… Кир… – Ты что, Маус? – Кир, давай выйдем, а? – Куда? Зачем? – Ну выйдем…

The script ran 0.007 seconds.