1 2 3 4 5 6 7 
     

Я должна  объяснить, какой смысл вкладывала Мамеха в слова «старшая сестра», хотя тогда  сама имела об этом очень смутные представления. К тому времени, когда девочка  готова выйти в свет как начинающая гейша, ей необходимо установить отношения с  более опытной гейшей. Мамеха упоминала старшую сестру Хацумомо, великую  Томихацу, к тому времени уже очень старую женщину. Но старшие сестры не всегда  намного старше гейш, которых они обучают. Любая гейша, имеющая хотя бы один  день опыта, может стать старшей сестрой для молодой девушки.    

Когда  две девушки становятся сестрами, для них устраивают церемонию, напоминающую  свадьбу. После этого они считают себя членами одной семьи, называя друг друга  «старшая сестра» и «младшая сестра», как в настоящей семье. Не все гейши  относятся к своей новой роли достаточно серьезно, но старшая сестра,  добросовестно выполняющая свою работу, становится важной фигурой в жизни  молодой гейши. Ее задача не ограничивается объяснением того, как молодой гейше  реагировать на неприличный анекдот, рассказанный мужчиной, или какой тон крема  наложить на лицо. Она должна познакомить младшую сестру с нужными ей людьми:  прежде всего с хозяйками всех чайных домов Джиона, с шеф-поварами крупных  ресторанов, с мастерами, делающими парики для разнообразных представлений, и  так далее.    

Но и  этим обязанности старшей сестры не ограничиваются. Знакомство младшей сестры с  заведениями Джиона, работающими в дневное время, – полдела. Джион подобен  звезде, предстающей в своем великолепии только после захода солнца. Вечером  старшая сестра водит младшую с собой на вечеринки и знакомит ее с постоянными  клиентами и покровителями, которых она знала годами. Обычно она говорит им: «О,  вы разве не знакомы с моей младшей сестрой такой-то? Запомните, пожалуйста, ее  имя, ведь скоро она станет выдающейся гейшей! И прошу вас, позвольте ей  позвонить вам при вашем следующем посещении Джиона».    

Конечно,  редко кто из мужчин заплатит большие деньги, чтобы провести вечер в обществе четырнадцатилетней  девочки. Скорее всего, этот клиент не позовет ее в свой следующий приезд. Но  старшая сестра и хозяйка чайного дома будут продолжать рекомендовать ее до тех  пор, пока он не сделает это. Если случится так, что она ему по каким-то  причинам не понравится... но это уже отдельная история. Обычно же он становится  ее постоянным клиентом и наслаждается ее обществом в той же мере, что и  обществом ее старшей сестры.    

Взять на  себя роль старшей сестры – все равно, что тащить через весь город мешок с рисом.  Если вдруг младшая поведет себя недостойно или неправильно, ответственность за  это ложится на плечи старшей. Занятая и преуспевающая гейша взваливает на себя  эту ношу обычно, только надеясь на успех начинающей гейши, сулящий ей большие  деньги.    

Откровенно  говоря, судьба молодой девушки в Джионе всецело зависит от ее старшей сестры.  Преуспевающая гейша никогда не согласится стать старшей сестрой для девушки,  которую она посчитает не очень умной или которая может не понравиться ее  клиентам. С другой стороны, хозяйка окейи, вложившая немалые деньги в обучение  будущей гейши, не будет спокойно ждать, пока какая-нибудь известная гейша  предложит стать старшей сестрой для ее воспитанницы. В результате преуспевающая  гейша получает гораздо больше запросов, чем она может реализовать. Одни предложения  она примет, другие отвергнет.    

Когда я  только появилась в окейе, Мама, вероятно, предполагала сделать Хацумомо моей  старшей сестрой. Практически любая начинающая гейша хотела бы стать ее младшей  сестрой. Хацумомо уже опекала двух хорошо известных молодых гейш в Джионе. И с  ними она обращалась очень хорошо, так как выбрала их сама, и к тому же они  приносили ей большие деньги.    

Скорее  всего, Мама надеялась заставить Хацумомо стать моей старшей сестрой. И тому  было, по крайней мере, две причины. Во-первых, мы жили с ней в одной окейе, а  во-вторых, у нее было очень мало собственных кимоно, и она сильно зависела от  коллекции кимоно, принадлежавшей окейе.    

Но,  думаю, никакие силы на земле не заставили бы Хацумомо добросовестно заниматься  мной. Уверена, если бы однажды ее попросили взять меня в чайный дом Мизуки и  представить тамошней хозяйке, то вместо этого она отвела бы меня на набережную  и со словами: «Река Камо, знакома ли ты с моей младшей сестрой?» – толкнула бы  меня в воду.    

Пригласить  другую гейшу на роль моей старшей сестры означало перейти дорогу Хацумомо.  Немногие гейши в Джионе решились бы на это.    

Через  несколько недель после моей встречи с Мамехой, когда я подавала чай Маме и ее  гостье в приемной, открылась дверь и вошла Анти.    

– Извините,  что перебиваю, – сказала она, – но, может, вы сможете на минуту  отвлечься, Каюко-сан? (Каюко – имя Мамы, но я крайне редко слышала его в  окейе.) К нам пришла гостья.    

Мама  издала свой смешок, похожий на кашель.    

– У  тебя, наверное, скучный день, Анти, – сказала она, – невиданно, что  ты сама докладываешь о посетителях. Служанки, по-моему, не слишком  перетруждаются. Зачем же ты делаешь их работу?    

– Но  к нам пришла Мамеха...    

Я давно  волновалась, как бы чего не вышло из-за нашей встречи с Мамехой. И сейчас, когда  я услышала о ее появлении в нашей окейе, кровь мгновенно прилила к моему лицу,  и я почувствовала себя включенной лампочкой. Какое-то время все молчали.  Наконец Мамина гостья сказала:    

– Мамеха-сан...  ладно, я пойду, но пообещайте, завтра вы расскажете, для чего она заходила.    

После ее  ухода Мама обратилась к Анти с неожиданной просьбой. Она постучала трубкой о пепельницу,  отдала пепельницу мне и сказала Анти:    

– Приведи,  пожалуйста, в порядок мои волосы.    

До сих  пор я не замечала, чтобы ее волновало, как она выглядит. Так же как ее комната  была обставлена красивыми предметами, так и она сама носила элегантную одежду,  сшитую из очень качественных тканей. Но ее глаза были маслянистыми, как у  старой рыбы с душком, а прическа волновала ровно настолько, насколько поезд  волнует его дымовая труба, находящаяся наверху.    

Пока  Мама шла к двери, я в комнате прислуги вытряхивала пепельницу и так  напрягалась, пытаясь услышать, о чем говорят Мама с Мамехой, что не удивилась  бы, если бы повредила свой слух с натуги.    

Первым  делом Мама сказала:    

– Прошу  прощения, что заставила вас ждать, Мамеха-сан. Для меня ваш визит – огромная  честь. Потом к извинениям приступила Мамеха:    

– Извините  за неожиданный визит, госпожа Нитта.    

Не  ручаюсь за точность, но начали они разговор с подобной ерунды. Еще какое-то  время они продолжали расшаркиваться. Мои неимоверные усилия, направленные на  подслушивание их диалога, напоминали усилия человека, пытающегося поднять на  гору огромный сундук только лишь для того, чтобы убедиться, что вся гора  состоит из скал.    

Наконец,  они перешли из холла в приемную. Отчаявшись услышать их беседу, я схватила  тряпку и принялась мыть пол в холле. Обычно Анти не разрешала работать в холле,  если в приемной находились гости, но сейчас ее тоже всецело поглотило  подслушивание. Когда служанка вышла из приемной, где накрывала стол, Анти  оставила небольшую щель в двери, чтобы иметь возможность слышать разговор. Я  внимательно прислушивалась к беседе, не замечая ничего вокруг. Неожиданно  передо мной возникло лицо Тыквы. Стоя на коленях, она тоже мыла пол, хотя в ее  обязанности больше не входило выполнение домашней работы.    

– Кто  такая Мамеха? – прошептала она. Наверняка она уже слышала о ней от  прислуги.    

– Они  с Хацумомо соперницы, – прошептала я в ответ. – Это ее кимоно  Хацумомо заставила меня испачкать чернилами.    

Тыква  посмотрела так, словно хотела еще о чем-то спросить, но тут мы услышали, как Мамеха  сказала:    

– Госпожа  Нитта, надеюсь вы простите, что я оторвала вас от дел, но я бы хотела немного  поговорить о вашей служанке Чио.    

– О  нет, – сказала Тыква, глядя мне в глаза и сочувствуя тем обстоятельствам,  в которые меня втянула Хацумомо.    

– Наша  Чио доставляет одни неприятности, – сказала Мама. – Надеюсь, она вас  не побеспокоила?    

– Нет,  ничего подобного, – ответила Мамеха. – Просто я заметила, она  последнее время не посещает занятия в школе.    

Я так  привыкла встречать ее в коридоре... И только вчера подумала, не больна ли она.  Могу помочь с доктором. Скажите, и я попрошу его зайти к вам.    

– Это  очень любезно с вашей стороны, – сказала Мама, – но, должно быть, мы  говорим о разных девочках. Вы не могли встречать Чио в школе, ведь она уже два  года не учится.    

– У  нее потрясающие серо-голубые глаза.    

– Да,  у Чио необычные глаза, но, наверное, в школе есть еще кто-то с подобными  глазами.    

– Неужели  прошло уже целых два года с тех пор, как я видела эту девочку, – удивилась  Мамеха. – Возможно, она произвела на меня такое сильное впечатление, что  мне кажется, будто это было совсем недавно. Могу я узнать, госпожа Нитта, с ней  все в порядке?    

– Да,  здорова, как молодое дерево.    

– Тогда  странно, почему она не ходит на занятия?    

– Такой  молодой и известной гейше, как вы, очень легко живется в Джионе. Но вы знаете,  сейчас очень трудные времена. Я не могу себе позволить вкладывать деньги в кого  попало. Как только я поняла, что Чио не подходит...    

– Думаю,  мы все же говорим о разных девочках, – сказала Мамеха. – Не могу  представить, как вы, госпожа Нитта, такая опытная деловая женщина, можете  называть Чио неподходящей...    

– Вы  уверены, что ее зовут Чио? – спросила Мама.    

После  этих слов Мама встала из-за стола и прошла к двери, чего все мы совсем не  ожидали. Через минуту она открыла дверь и оказалась прямо перед Анти. Анти  посторонилась как ни в чем не бывало, но Мама, ничего не сказав, посмотрела на  меня и сказала:    

– Чио-сан,  зайди на минутку.    

Когда я  закрыла за собой дверь и присела на циновку, Мама уже сидела за столом.    

– Это  наша Чио, – представила меня Мама.    

– Да,  это та самая девочка, о которой я вам говорила, – сказала Мамеха. –  Как ты поживаешь, Чио-сан? Я рада, что ты так хорошо выглядишь! Я сейчас  говорила госпоже Нитта, что волнуюсь, не заболела ли ты. Но мне кажется, у тебя  все в порядке.    

– Да,  госпожа, все замечательно, – ответила я.    

Спасибо,  Чио, – сказала Мама.    

Я  поклонилась и извинилась, но прежде чем успела встать, Мамеха сказала:    

– Она  действительно милая девочка, госпожа Нитта. Я хотела поговорить с вами о том,  чтобы сделать ее своей младшей сестрой. Но ведь она не учится...    

У Мамы,  потрясенной словами Мамехи, чашка с чаем застыла в воздухе. Я уже вернулась в  холл и взялась за тряпку, когда она наконец ответила:    

– Такая  известная гейша, как вы, Мамеха-сан... могла бы любой начинающей гейше в Джионе  предложить стать ее старшей сестрой.    

– Да,  меня часто об этом просят. Но я беру не больше одной девушки в год. Вы, может  быть, думаете, это связано с Депрессией, с тем, что клиентов стало меньше. Но  на самом деле я никогда не была занята более чем теперь. Я считаю, богатые  всегда богаты, даже в такие времена, как наши.    

– Они  нуждаются в развлечениях в большей степени, чем когда-либо, – сказала  Мама. – Но вы говорили...    

– О  чем я говорила? Не столь важно. Не смею дольше злоупотреблять вашим вниманием.  Я рада, что Чио здорова...    

– Да,  совершенно здорова. Но Мамеха-сан, подождите минутку. Вы сказали, что практически  решили сделать Чио своей младшей сестрой...    

– Да,  но ведь она больше не учится... – сказала Мамеха – В любом случае, я  думаю, у вас были веские основания для принятия такого решения.    

– Сердце  порой разрывается от того, на что приходится идти в это тяжелое время. Я просто  не могла себе позволить тратить деньги на ее обучение. Но если вы чувствуете в  ней большой потенциал, Мамеха-сан, я уверена, все ваши вложения в нее с лихвой  окупятся.    

Мама  попыталась перехитрить Мамеху. Ни одна гейша не платит за обучение своей младшей  сестры.    

– Думаю,  это возможно, – сказала Мамеха, – но эта ужасная Депрессия...    

– Мне  кажется, плату за ее обучение я осилю, – сказала Мама. – Хотя Чио  очень упряма, и у нее огромные долги. Невероятно, если ей удастся вернуть их.    

– Такой  привлекательной девочке? Будет невероятно, если она не сможет их вернуть.    

– В  любом случае в жизни существуют не только деньги, – отметила Мама. –  Кто-то захочет помочь такой девочке, как Чио. Я же со своей стороны готова  заплатить только за ее учебу. Вы понимаете? Но к чему это приведет?    

– Уверена,  Чио наделала немало долгов, – продолжала Мамеха – Но думаю, годам к двадцати  она сможет их вернуть.    

– К  двадцати? – воскликнула Мама. – Не помню, чтобы кому-то в Джионе это  удавалось. А учитывая Депрессию...    

– Да,  несмотря на Депрессию...    

– В  любом случае, Тыква мне кажется гораздо более выгодным объектом для  вложений, – сказала Мама. – А в случае с Чио, если вы станете ее  старшей сестрой, ее долги только возрастут.    

Мама в  данном случае имела в виду не плату за мое обучение, а деньги, которые ей придется  заплатить Мамехе. Гейша такого статуса, как Мамеха, брала обычно гораздо больше  денег из заработка своей младшей сестры, чем обычно.    

– Мамеха-сан,  если у вас еще есть время, – продолжала Мама, – я хотела бы узнать,  примите ли вы мое предложение. Если великая Мамеха говорит, что Чио вернет все  свои долги к двадцати годам, разве я могу сомневаться в этом? С другой стороны,  такая девочка, как Чио, не сможет добиться успеха без такой старшей сестры, как  вы. К сожалению, я не смогу предложить привычные для вас условия. Я могу вам  обещать из будущих заработков Чио, самое большее, половину того, что вам обычно  причитается.    

– Я  как раз сейчас рассматриваю несколько очень выгодных предложений, –  сказала Мамеха. – Если я соберусь взять себе младшую сестру, то уж точно  не сделаю это за сокращенную плату.    

– Я  еще не закончила, Мамеха-сан, – ответила Мама. – Вот мое условие.  Действительно, я могу позволить себе заплатить только половину обычной для вас  суммы. Но если Чио удастся, как вы предполагаете, отдать свои долги к двадцати  годам, я верну вам все недоплаченное и плюс к этому еще тридцать процентов. Со  временем вы сможете заработать очень много денег.    

– А  если Чио не вернет долги к двадцати годам? – спросила Мамеха.    

– В  этом случае для нас обеих это окажется неудачным вложением. Окейя не сможет выплатить  причитающиеся вам деньги.    

На  какое-то время воцарилась тишина, потом Мамеха вздохнула.    

– Поняла,  вы хотите, чтобы я взяла на себя обязанности старшей сестры за меньшие, чем  обычно, деньги. Множество перспективных девочек в Джионе мечтают стать моими  младшими сестрами безо всякого риска для меня. Боюсь, мне придется отказаться.    

– Я  вас понимаю, – сказала Мама. – Тридцать процентов слишком мало.  Предлагаю вам вдвое больше, если предсказание сбудется.    

– И  ничего, если не сбудется.    

– Пожалуйста,  не думайте о неудаче. Часть денег Чио должна вам. Окейя будет не в состоянии  выплатить вам еще и дополнительные деньги.    

Я не  сомневалась, что ответ Мамехи будет отрицательным. Но неожиданно она сказала:    

– Я  хотела бы сначала узнать, насколько велики долги Чио?    

– Сейчас  принесу вам бухгалтерские книги, – сказала Мама.    

Больше  мне ничего не удалось услышать. У Анти наконец лопнуло терпение, ее возмутило,  что я подслушиваю, и она послала меня на улицу с целым списком поручений. Весь  день я волновалась, не зная, чем закончился разговор. Если Мама и Мамеха не  смогли договориться, я останусь служанкой на всю оставшуюся жизнь, и это так же  очевидно, как то, что черепаха остается черепахой.    

Когда я  вернулась в окейю, Тыква, склонившись над своим сямисэном, извлекала из него  отвратительные резкие звуки. Увидев меня, она очень обрадовалась и попросила  подойти.    

– Найди  какой-нибудь повод зайти к Маме – сказала Тыква. – Она весь вечер  просидела за счетами. Уверена, она тебе что-нибудь скажет. А потом расскажешь  мне, хорошо?    

Идея мне  понравилась. Мне поручали купить мазь от чесотки для поварихи, но в аптеке ее  не оказалось, и я решила подняться к Маме и извиниться, что вернулась без мази.  Ей, скорее всего, безразлично, купила я мазь или нет, может, она даже не знает,  посылали ли меня за ней, но у меня появился повод зайти в ее комнату.    

Мама по  радио слушала комедию. Обычно, когда я заставала ее за этим занятием, она махала,  предлагая мне выйти, и продолжала слушать радио, глядя одновременно в свои  бухгалтерские книги и потягивая трубку. Но сегодня, увидев меня, она, к моему  удивлению, выключила радио и захлопнула книгу. Я поклонилась ей, подошла и  присела у стола.    

– Когда  Мамеха была здесь, – сказала она, – ты мыла пол у входа. Почему ты  старалась подслушать наш разговор?    

– Ничего  подобного, госпожа. Мы торопились вымыть пол, чтобы важная гостья не увидела  его грязным.    

– Очень  надеюсь, гейша из тебя получится лучше, чем лгунья, – сказала она и  засмеялась. – Итак, Чио, ты уже больше года в окейе...    

– Больше  двух, госпожа.    

– Я  практически не замечала тебя. А сегодня приходит такая гейша, как Мамеха, и  говорит, что хочет видеть тебя своей младшей сестрой. Как, в конце концов, я  должна это понимать?    

Насколько  я представляла, Мамеха больше хотела навредить Хацумомо, нежели помочь мне. Но  естественно, я не могла сказать об этом Маме. Я уже хотела ответить ей, что  понятия не имею, почему Мамеха проявила интерес ко мне, как открылась дверь, и  я услышала голос Хацумомо:    

– Извините,  Мама, я не знала, что вы отчитываете служанку    

– Она  больше не будет служанкой, – сказала ей Мама. – К нам сегодня  приходила посетительница, которая может тебя заинтересовать.    

– Мамеха  пришла и выловила нашу мелкую рыбешку из аквариума, – изрекла Хацумомо.  Она подсела за стол так близко ко мне, что я вынуждена была слегка отклониться.    

– Почему-то  Мамеха считает, – сказала Мама, – что Чио сможет отдать свои долги к  двадцати годам.    

Хацумомо  пристально посмотрела на меня. Если бы вы видели в тот момент ее лицо, то  решили бы, что это мать, с обожанием глядящая на своего ребенка. Но сказала она  следующее:    

– Возможно,  Мама, если вы продадите ее в бордель...    

– Прекрати,  Хацумомо. Я пригласила тебя не за этим и не намерена выслушивать подобные  разговоры. Мне интересно, что ты сделала в последнее время Мамехе,  спровоцировав ее на этот шаг.    

– Может,  я испортила ей день, повстречавшись с ней как-то на улице, но больше ничего.    

Мама не  ответила, она обдумывала ответ Хацумомо.    

– Возможно, –  сказала она, наконец, – она действительно уверена, что из Чио получится  более успешная гейша, чем из нашей Тыквы, и она сможет на ней много заработать.  Кто может ее за это осудить?    

– Чтобы  заработать деньги, Мамехе вовсе не нужна Чио. Вы думаете, она случайно тратит  время на девочку, живущую со мной в одной окейе? Мамеха захочет подружиться  даже с твоей маленькой собачкой, если это поможет ей выжить меня из Джиона.    

– Перестань,  Хацумомо. Для чего ей от тебя избавляться?    

– Я  более красива. Разве это недостаточный повод? Она попытается уничтожить меня, говоря  на каждом шагу: «Встретьтесь, пожалуйста, с моей младшей сестрой. Она живет с  Хацумомо в одной окейе, но она такой бриллиант, что ее доверили мне, а не  Хацумомо».    

– Не  могу представить Мамеху говорящей подобные вещи.    

– Если  она надеется сделать из Чио более успешную гейшу, чем Тыква, – продолжала  Хацумомо, – она сильно разочаруется. Но я порадуюсь за Тыкву, если Чио  наденет кимоно. Это пойдет ей на пользу. Приходилось ли вам видеть, как котенок  охотится за привязанным к веревке мячиком? Тыква станет гораздо лучшей гейшей,  если поточит зубы о Чио.    

Мамин  рот растянулся в улыбке, видимо, ей очень понравились ее слова.    

Я и не  представляла, до чего же сегодня будет хороший день! – сказала она. –  Когда я сегодня утром проснулась, в окейе жили две бестолковые девчонки. Сейчас  они готовы это опровергнуть, причем с помощью лучших гейш в Джионе.    

 Глава 12    

     

На  следующий же день Мамеха вызвала меня к себе. Когда ее служанка открыла дверь,  она сидела за столом, ожидая меня. Я постаралась правильно поклониться, прежде  чем войти в комнату, а направившись к столу, поклонилась вновь.    

– Мамеха-сан,  не знаю причины, побудившей вас принять это решение, – начала я, – но  я не в состоянии передать, до какой степени я благодарна...    

– Не  стоит благодарности, – прервала она меня. – Ничего не произошло.  Лучше расскажи, о чем госпожа Нитта говорила с тобой после моего вчерашнего  визита.    

– Думаю,  Мама слегка недоумевает, почему вы обратили на меня внимание... Честно говоря,  я тоже.    

Я  надеялась, Мамеха что-нибудь скажет, но она промолчала.    

– Что  же касается Хацумомо...    

– Даже  не задумывайся над тем, что она скажет. Ты же уже знаешь, как она будет  ликовать в случае твоего поражения. Госпожа Нитта, впрочем, тоже.    

– Не  понимаю, почему Мама должна хотеть моего провала, – возразила я, –  учитывая, как много она заработает в случае моего успеха.    

– Но  если ты отдашь свои долги до того, как тебе исполнится двадцать лет, ей  придется отдать мне приличную сумму. Я заключила с ней вчера пари, –  сказала Мамеха.    

В это  время служанка налила нам чай.    

– Не  будь я уверена в твоем успехе, никогда не стала бы заключать пари. Но поскольку  я собираюсь стать твоей старшей сестрой, ты должна знать, сколь жесткие  требования я предъявляю.    

Я  надеялась услышать, какие же это требования, но вместо этого она довольно резко  сказала:    

– Чио,  перестань дуть на свой чай! Ты выглядишь как крестьянка! Не трогай его до тех  пор, пока не сможешь спокойно пить.    

Неожиданно  Мамеха наклонилась ко мне и сердито сказала:    

– О  чем вы с ней вчера говорили, когда я вас встретила на улице?    

– Ни  о чем, госпожа, – сказала я. Она же продолжала гневно смотреть на меня, а  я лишилась дара речи.    

– Что  значит ни о чем? Или отвечай мне, маленькая глупая девчонка, или я сегодня  ночью, когда ты будешь спать, налью тебе в ухо воды.    

Тут я  поняла, что Мамеха пытается подражать Хацумомо, хотя и не лучшим образом, и  включилась в игру:    

– Правда,  Хацумомо-сан, Мамеха-сан всегда говорит глупейшие вещи! Я не могу припомнить ни  одной из них. Они растаяли, как снежинки. Вы уверены, что видели нас вчера? Я с  трудом припоминаю нашу встречу...    

Мамеха  еще какое-то время продолжала подражать Хацумомо и в конце концов осталась  довольна, посчитав мои ответы достойными. Я же вовсе не была в себе уверена,  одно дело отвечать Мамехе, подражающей Хацумомо, и совсем другое – держать  ответ непосредственно перед Хацумомо.    

За два  пропущенных года учебы я забыла практически все. К тому же раньше мою голову  постоянно занимали совсем другие проблемы, и я не слишком усердно училась. А  теперь, когда Мамеха согласилась стать моей старшей сестрой и я пошла в школу,  для меня все началось как бы впервые.    

К тому  времени мне уже исполнилось полных двенадцать лет, и я сравнялась ростом с Мамехой.  Большинство девочек в школе начинали учиться в более раннем возрасте, некоторые  в традиционном – три года и три месяца. Так рано обычно шли в школу дочери  гейш, для которых чайная церемония и танцы составляли такую же неотъемлемую  часть их жизни, как купание в пруду в моем детстве.    

Я уже  описывала, как проходило общение учениц с Мышью – учительницей игры на сямисэне.  Но гейше приходится изучать много дисциплин помимо сямисэна. Корень слова «гейша»,  «гей» означает «искусство», а гейша – это «человек искусства». На первом уроке  после моего возвращения в школу я училась играть на небольшом барабане цуцуми.  Может показаться странным, что гейша должна уметь играть на барабане, ведь на  банкетах или небольших вечеринках в Джионе гейши обычно танцуют под  аккомпанемент сямисэна или же голоса певца. Но когда устраиваются грандиозные  представления наподобие Танцев древней столицы, проходящих каждую весну, шесть  или более игроков на сямисэне образуют ансамбль, поддерживаемый разного рода  барабанами, а также японской флейтой фуэ. И каждая гейша должна владеть всеми  этими инструментами.    

Итак, на  первом уроке я, как и положено, сидя на коленях, осваивала цуцуми, который, в  отличие от других барабанов, держат на плече и ударяют по нему рукой. Может  показаться, что барабан – инструмент, подвластный любому ребенку, на самом  деле, играть на нем не так просто. Существует несколько видов ударов. При ударе  учикоми рука поднимается снизу вверх, а удар осуществляется ладонью, при саращи  – одна рука ударяет по барабану, а вторая поднимается вверх. Есть и другие  способы игры, и каждый из них рождает разные звуки, и это достигается упорными  тренировками. Оркестр всегда располагается на виду, перед публикой, поэтому все  движения должны быть грациозными и привлекательными, а также обязательно  согласовываться с другими музыкантами.    

После  барабана шел урок игры на японской флейте, а затем на сямисэне. Методика преподавания  всех этих предметов мало чем отличалась одна от другой. Учитель начинал играть  какую-нибудь вещь, а ученицы пытались ее повторить. Иногда мы звучали как  оркестр, составленный из животных в зоопарке, но это случалось не часто, так  как учителя обычно старались начинать с простых вещей. Например, на первом  уроке игры на флейте учительница сыграла всего одну ноту, и мы по очереди  повторяли ее, но даже после этого она находила, что нам сказать.    

– Такая-то  такая-то, прижимай свой мизинец к флейте, а не оттопыривай его. А ты, такая-то  такая-то, тебе что, не нравится, как пахнет флейта? Почему ты так морщишь нос?    

Учительница  игры на флейте была строгой, как большинство учителей, и, естественно, мы боялись  сделать ошибку. Она могла спокойно взять флейту из рук какой-нибудь бедной  девочки и ударить ею по плечу ученицу.    

После  барабанов, флейт и сямисэнов мы шли на урок пения.    

В Японии  принято петь на различных мероприятиях. Но даже если девушка не способна  воспроизвести мелодию и ее никогда не попросят спеть перед публикой, она все  равно учится пению для лучшего понимания танца, обычно сопровождаемого пением и  игрой на сямисэне.    

Существуют  различные типы песен, и их гораздо больше, чем я смогу насчитать. На наших занятиях  мы изучали только пять видов. Некоторые из них – популярные баллады, некоторые –  длинные песни из репертуара Театра Кабуки, рассказывающие какую-нибудь историю,  другие представляли собой нечто вроде музыкальной поэмы. Мне они казались  волшебными, но большинство иностранцев воспринимали их как кошачье мяуканье, а  не как музыку. Действительно, в традиционном японском пении очень много  горловых звуков, которые воспроизводятся скорее при помощи гортани и выходят  больше через нос, чем через рот. А в восприятии так много зависит от того, к какому  пению вы привыкли.    

На всех  этих занятиях нас обучали не только музыке и танцам. Девушка, обученная различным  искусствам, не сможет достойно выглядеть на вечеринках, если она не знает, как  себя вести. Поэтому преподаватели всегда уделяли внимание поведению и манере  держаться, не стесняясь даже сделать замечание девушке, спешащей в туалет. Во  время урока игры на сямисэне учитель может поправить вашу речь, попросить  выпрямить спину или отругать за неуклюжую походку. На самом деле, учителя  гораздо чаще ругали нас за грязные ногти или непочтительность, чем за плохую  игру на инструменте или незнание слов песни.    

Иногда,  когда я беседовала с иностранцами о моем образовании, они спрашивали: «А когда  вы обучались искусству аранжировки цветов?» Я отвечала, что никогда. Тот, кто  надеется аранжировкой цветов развлечь мужчину, может столкнуться с тем, что  гость заснет у вас на глазах, положив голову на стол. Нужно помнить, что гейша,  помимо всего прочего, должна развлекать мужчин. Мы можем налить мужчине сакэ  или чай, но никогда не будем накрывать на стол. Мы, гейши, избалованы  служанками и с трудом представляем, как ухаживать за собой или поддерживать  порядок в комнате. Нам гораздо проще украсить комнату в чайном доме цветами.    

Завершала  занятия в то утро чайная церемония. Ей посвящены сотни книг, поэтому я не буду  вдаваться в детали. Обычно чайную церемонию осуществляют один или два человека,  сидящие рядом с гостями и готовящие им чай традиционным способом, используя при  этом очень красивые чашки и палочки, сделанные из бамбука. Вовлеченные в  церемонию гости особым способом держат чашки и пьют чай. Если вы думаете, что  смысл церемонии в том, чтобы, сидя на полу, пить чай из красивой чашки, то  будете не совсем правы. Чаепитие больше походит на танец или медитацию,  осуществляемые на коленях. Сам чай готовят следующим образом: чайные листья  растираются в пудру и заливаются кипятком. При этом образуется пенистая зеленоватая  жидкость, называемая матча, отнюдь не популярная среди иностранцев. Согласна,  наш чай может восприниматься, как зеленоватая мыльная жидкость с горьким вкусом,  и нужно время, чтобы к нему привыкнуть.    

Чайная  церемония – важнейшая составляющая учебной программы гейши. Любая вечеринка в  личной резиденции начинается с короткой чайной церемонии. Гостей, приезжающих в  Джион на сезонные танцевальные представления, гейши прежде всего угощают чаем.    

Чайной  церемонии нас обучала молодая, лет двадцати пяти, учительница. Когда-то из нее  не получилась хорошая гейша, но в чайной церемонии, к которой она относилась  как священнодействию, ей не было равных. Ее энтузиазм и одержимость вызывали  большое уважение, и я всегда радовалась, когда уроком чайной церемонии  заканчивался напряженный день в школе. Даже сейчас чайная церемония для меня  равноценна хорошему сну.    

Несмотря  на то что будущая гейша посещала школу, обучаясь различным искусствам и ремеслам,  никто не освобождал ее от домашней работы в окейе. Поэтому ей удавалось спать  не более пяти часов в сутки. В те годы, когда я училась, работы, которую мне  приходилось выполнять, с лихвой хватило бы на двоих. Как бы я была признательна  Маме, если бы она освободила меня, как Тыкву, от домашних обязанностей! Но,  учитывая ее пари с Мамехой, она бы ни за что не позволила мне тратить больше  времени на тренировки. Некоторые из моих прежних обязанностей поручили  служанкам, но тем не менее на мне лежало гораздо больше дел, чем я могла  выполнить. К тому же нужно было каждый день, по крайней мере, час посвящать  игре на сямисэне. Зимой мы с Тыквой закаляли свои пальцы, держа их в ледяной  воде до тех пор, пока не начинали кричать от боли. А затем играли на сямисэне в  холодном внутреннем дворе. Возможно, сегодня такие методы кажутся жестокими, но  в то время так никто не считал. К тому же я действительно после этого стала  играть гораздо лучше. Боязнь сцены сковывает руки, а когда ты привыкаешь играть  окоченевшими от холода руками, преодолеть страхи гораздо легче.    

Вначале  мы с Тыквой тренировались на сямисэне вместе, сразу после наших занятий чтением  и письмом с Анти, которая занималась с нами практически с момента моего  появления в окейе. Во время занятий она требовала идеального поведения. А  репетируя с Тыквой, мы дурачились и веселились. Если же забывались и смеялись  слишком громко, Анти или кто-нибудь из прислуги приходил и ругал нас. Но обычно  мы старались не шуметь и во время беседы перебирали струны сямисэнов. Таким  образом, нам удавалось часами наслаждаться обществом друг друга.    

Однажды  вечером Тыква учила меня брать аккорды, но вдруг перед нами возникла Хацумомо.  Мы даже не слышали, как она вернулась в окейю.    

– Поглядите,  это будущая младшая сестра Мамехи! – сказала она, глядя на меня. Она сказала  будущая, потому что мы с Мамехой не могли официально стать сестрами до тех пор,  пока я в первый раз не выйду в свет, как начинающая гейша.    

– Тебя  следовало бы назвать Маленькая Госпожа Дурочка, – продолжала она, –  но после того, что я здесь увидела, приберегу это имя для Тыквы.    

Бедная  Тыква опустила свой сямисэн и спрятала его в подол, как собачка, поджимающая  свой хвост между ногами.    

– Я  что-нибудь сделала не так? – спросила она. Даже не глядя на Хацумомо, я  знала, ее лицо полыхает от злости, и почувствовала: сейчас произойдет что-то  недоброе.    

– Абсолютно  ничего! – сказала Хацумомо. – Я даже не догадывалась, какая ты  заботливая и внимательная девушка.    

– Простите,  Хацумомо-сан, – сказала Тыква. – Я просто хотела немного помочь  Чио...    

– Но  Чио не нуждается в твоей помощи. Если ей понадобится помощь, она обратится к своей  учительнице. Или у тебя действительно вместо головы большая пустая тыква?    

Хацумомо  так сильно ущипнула Тыкву за губу что та от боли и неожиданности выронила свой  сямисэн.    

– Нам  с тобой нужно поговорить, – сказала ей Хацумомо. – Подними свой  сямисэн.    

Тыква  взяла сямисэн и жалобно посмотрела на меня. Я надеялась, что она быстро успокоится,  но вдруг ее губы задрожали, как земля при землетрясении, она снова выронила  сямисэн и приложила руку к начавшим распухать губам. Слезы градом покатились по  ее щекам. Лицо Хацумомо смягчилось, и она обратилась ко мне с самодовольной  улыбкой.    

– Тебе  придется найти себе другую подругу, – сказала она. – После того как  мы с ней все обсудим, она больше не скажет тебе ни слова. Правда, Тыква?    

Тыква  кивнула, ведь у нее совсем не было выбора, но я видела, как ей неловко. С тех  пор мы больше никогда не играли на сямисэне вместе.    

При  следующей встрече с Мамехой я рассказала ей о происшедшем.    

– Надеюсь,  ты не забудешь слова Хацумомо, – сказала она мне. – Если Тыква больше  не скажет тебе ни слова, то и ты не должна говорить с ней. Иначе поставишь ее в  затруднительное положение, кроме того, она будет вынуждена передать Хацумомо  содержание вашего разговора. Ты могла искренне общаться с Тыквой раньше, но ты  не должна этого делать в будущем.    

Меня так  расстроили ее слова, что я долго не решалась ничего сказать.    

– Пытаться  выжить рядом с Хацумомо в окейе, – сказала я наконец, – все равно что  свинье пытаться выжить на бойне.    

Когда я  говорила это, то имела в виду Тыкву, но Мамеха решила, что я говорю о себе.    

– Ты  права, – сказала она. – Единственный твой шанс – стать более  успешной, чем Хацумомо, и выжить ее.    

Но она  одна из самых популярных гейш, и это всем известно. Мне трудно сейчас представить  себя даже в будущем более популярной чем она.    

Я не  сказала популярной, – возразила Мамеха. – Я сказала успешной. То, что  она посещает множество вечеринок, еще ничего не означает. Я живу в просторных  апартаментах с двумя служанками, тогда как Хацумомо, которую приглашают на  такое же количество вечеринок, как и меня, продолжает жить в окейе Нитта. Когда  я сказала успешной, то имела в виду гейшу, добившуюся своей независимости. До  тех пор, пока гейша не сможет иметь своей коллекции кимоно, или до тех пор,  пока, что одно и то же, ее не удочерит хозяйка окейи, она находится под чьей-то  властью. Ты видела некоторые из моих кимоно. Как, по-твоему, я смогла купить  их?    

– Я  думала, прежде чем вы стали жить в апартаментах, вас удочерила хозяйка окейи.    

– Я  жила в окейе еще пять лет назад. Но у хозяйки окейи была собственная дочь,  поэтому она никогда бы не удочерила кого-нибудь еще.    

– То  есть вы хотите сказать, что купили свою коллекцию кимоно сами?    

– Сколько,  Чио, по-твоему, зарабатывает гейша? Или ты думаешь, коллекция кимоно может состоять  из двух или трех платьев на каждый сезон? Некоторые мужчины постоянно бывают в  Джионе. Им может надоесть, если я из вечера в вечер буду появляться в одном и  том же.    

Увидев  мою растерянность, Мамеха посмотрела мне в лицо и улыбнулась.    

– Не  унывай, Чио-сан, у этой загадки есть разгадка. Мой данна – очень щедрый  человек, он купил мне большую часть этих платьев. Вот почему я более успешна,  чем Хацумомо. У меня есть богатый данна. У нее за все эти годы не было ни  одного.    

Я уже  достаточно времени пожила в Джионе и поняла, что Мамеха подразумевает под словом  данна. Так жены называют своих мужей, или, во всяком случае, так говорили в те  годы. Но гейша называет данной отнюдь не своего мужа. Гейши никогда не выходят  замуж. По крайней мере те из них, которые остаются гейшами.    

Иногда  после вечеринки в кругу гейш мужчина остается неудовлетворенным только флиртом  и начинает хотеть чего-то большего. Некоторые из этих мужчин идут в районы вроде  Миягава-чо, привнося запах пота в те омерзительные дома, где я искала свою  сестру. Другие мужчины набираются смелости и с затуманенным взглядом тихонько  спрашивают у гейш, какова их плата. Гейши низкого класса охотно соглашаются на  подобные предложения, используя любую возможность повысить свой доход. Подобная  женщина может называть себя гейшей и быть в списках регистрационного офиса, но,  думаю, вам стоит посмотреть на то, как она танцует и насколько хорошо играет на  сямисэне и что знает о чайной церемонии, прежде чем вы решите, заслуживает ли  она называться гейшей. Настоящая гейша никогда не станет марать репутацию своей  доступностью для мужчин.    

Конечно,  изредка, когда мужчина очень ей понравится, гейша может позволить себе пообщаться  с ним. Ей самой решать, как лучше поступить в том или ином случае. У гейш, как  и у всех смертных, бывают увлечения, они так же совершают ошибки.    

Гейша,  вступающая в подобные отношения, конечно же, рискует, и ей остается только молиться,  чтобы ее не уличили. В такой ситуации ее репутация находится под ударом, в  особенности если у нее есть данна, к тому же она тем самым вызывает гнев  хозяйки окейи.    

Итак, вы  видите, настоящая гейша не должна продавать себя на ночь. Но если кто-то из  мужчин проявит интерес к более серьезным отношениям, не на ночь, а на более  длительный срок, и предложит приемлемые условия, гейша с радостью примет  подобное предложение. Вечеринки вечеринками, но реальные деньги в Джионе  получают от принадлежности данне, а гейши без данны напоминают бездомных кошек.    

Конечно,  такой красивой женщине, как Хацумомо, не один мужчина предлагал стать ее  данной, и одно время у нее даже был данна. Но она разругалась с хозяйкой ее  основного чайного дома Мизуки, и та отказывала всем мужчинам, претендовавшим на  Хацумомо. Мужчины же в свою очередь думали, что у нее уже есть данна, хотя на  самом деле все обстояло не так. Испортив отношения с хозяйкой чайного дома,  Хацумомо навредила прежде всего себе. Конечно, как очень популярная гейша, она  зарабатывала достаточно денег, и Мама оставалась довольна ею, но, не имея  данны, Хацумомо не могла стать полностью самостоятельной и переехать из окейи.  А зарегистрироваться в другом чайном доме ей тоже не удавалось, потому что  хозяйки других чайных домов не хотели портить отношения с Мизуки.    

Обычно  гейша не загоняет себя в подобную ловушку. Все свое время она тратит на то, чтобы  понравиться мужчинам в надежде, что один из них рано или поздно поговорит о ней  с хозяйкой чайного дома. Многие из подобных разговоров заканчиваются ничем.  Выясняется, например, что у мужчины не много денег или же он отказывается  добровольно подарить дорогое кимоно. Но если длительные переговоры  заканчиваются положительно, для гейши и ее нового данны организуют  торжественную церемонию, как и для двух гейш, становящихся сестрами. В  большинстве случаев соглашение заключается на полгода, изредка на больший срок,  ведь мужчинам быстро надоедают одни и те же люди и вещи. Соглашение обычно  предусматривает выплату данной части долгов гейши и частичное покрытие ее  ежемесячных расходов на косметику, медицину или учебу. Помимо этого, данна  производит почасовую оплату общения со своей гейшей наравне с другими  клиентами. Правда, в отличие от остальных, он пользуется особыми привилегиями.    

Но все  это относится к обычным гейшам. По отношению же к лучшим, а их не более тридцати–сорока  в Джионе, существуют другие правила. Прежде всего известная гейша не станет  портить свою репутацию постоянной сменой данн, а в жизни их у нее бывает обычно  один или два. Данна покрывает все ее расходы на регистрацию, занятия и еду.  Более того, он обеспечивает ее карманными деньгами, оплачивает ее участие в  концертах, покупает кимоно и драгоценности. А когда он проводит с ней время, то  для него не существует почасовой оплаты, хотя чаще он платит даже больше, но по  собственному желанию.    

Именно к  подобным гейшам и относилась Мамеха. Она считалась одной из двух или трех самых  известных в Японии гейш. Может быть, вы слышали что-нибудь о знаменитой гейше Мамецуку,  которая общалась с премьер-министром Японии незадолго до начала Первой мировой  войны. Она была старшей сестрой Мамехи, чем можно объяснить и схожесть их имен –  у них одинаковый корень «маме». Часто имя младшей гейши происходило от имени  старшей сестры.    

Имея  столь знаменитую старшую сестру, Мамеха уже могла рассчитывать на успешную  карьеру. Но когда в начале двадцатых годов Японское бюро путешествий начало  международную рекламную кампанию, то на его плакатах в центре располагалась  фотография пагоды храма Тойи, слева – дерево сакуры, а справа – молодая,  красивая, застенчивая, грациозная и необыкновенно утонченная гейша. Этой гейшей  была Мамеха.    

Мамеха  стала не просто знаменитой, а очень знаменитой. Плакаты появились во всех  крупных городах мира, а слова на плакате «Приезжайте и посмотрите Страну  восходящего солнца» переведены на всевозможные иностранные языки – не только на  английский, немецкий, французский, русский, но даже на такие, о которых я и не  слышала. Мамехе в то время исполнилось только шестнадцать, но ее стали  приглашать на встречи со всеми главами государств, приезжавшими в Японию, с  английскими или германскими аристократами, с каждым миллионером из Соединенных  Штатов. Она наливала сакэ великому немецкому писателю Томасу Манну, а он затем  около часа рассказывал через переводчика какую-то глупую историю, а также Чарли  Чаплину и Сунь Ятсену, а позже Эрнесту Хемингуэю, который сильно напился и  сказал, что роскошные красные губы на ее белом лице рождают ассоциацию с кровью  на снегу. Спустя несколько лет Мамеха стала еще более знаменитой благодаря  фотографии, напечатанной на обложках программок Театра Кабуки в Токио, часто  посещаемого премьер-министром и другими знаменитыми людьми.    

Когда  Мамеха объявила о своем намерении стать моей старшей сестрой, я ничего этого о  ней не знала. Может, это и к лучшему, иначе я бы себя чувствовала очень  неуверенно и могла бы только дрожать в ее присутствии.    

Мамеха  любезно растолковала мне все о даннах. И убедившись, что я поняла ее, сказала:    

– Ты  довольно поздно начала заниматься и поэтому будешь гейшей-ученицей до восемнадцати  лет. Затем тебе понадобится данна, причем довольно состоятельный, способный  выплатить все твои долги. Моя задача – сделать тебя к тому времени известной в  Джионе, а твоя – стать блестящей танцовщицей. Если ты не сможешь к шестнадцати  годам достичь хотя бы пятого разряда, я ничем не смогу тебе помочь и госпожа  Нитта выиграет пари.    

– Но,  Мамеха-сан, – сказала я, – я совершенно не понимаю, при чем тут  танцы?    

– Мастерство  в танце очень много значит, – сказала она мне. – Все самые успешные  гейши в Джионе – прекрасные танцовщицы.    

Танец –  наиболее почитаемое искусство гейш. Только подающую надежды и красивую гейшу  поощряют специализироваться в танце. Никакое искусство, кроме разве чайной  церемонии, не может соперничать с танцем и не имеет такой богатой традиции. Гейши  Джиона посещают школу танца Иннуэ, унаследовавшую традиции Театра Но –  древнейшего искусства, находившегося под патронажем императорского двора.  Танцовщицы Джиона считали себя выше своих коллег из школы танца в районе  Понточчо, берущей за основу традиции Кабуки. Я большая поклонница Кабуки, и мне  посчастливилось иметь хороших друзей среди самых известных актеров Кабуки этого  века. Но Кабуки – относительно молодое направление в театральном искусстве,  существующее с 1700 года. Кабуки более популярное искусство, в то время как Но  более утонченное и сложное. Танцы Понточчо невозможно сравнить с танцами школы  Иннуэ.    

Все  гейши-ученицы должны заниматься танцами, но, как я уже говорила, только  наиболее обещающие и привлекательные отбираются для более серьезного обучения  искусству танца. Вот почему Тыква, со своим круглым лицом и размытыми чертами,  большую часть времени практиковалась в игре на сямисэне – ее не отобрали в  танцевальную группу. Если говорить обо мне, то я, не столь красивая, как  Хацумомо, не могла быть абсолютно уверена в том, что меня возьмут. Мне  казалось, я смогу стать танцовщицей, только доказав своим преподавателям  готовность усердно работать.    

Тем не  менее по вине Хацумомо мои занятия начались не лучшим образом. Танцы преподавала  женщина лет пятидесяти, известная нам как Огузок. Свое прозвище она получила за  необычную кожную складку на шее, выступающую из-под подбородка. Огузок  ненавидела Хацумомо так же, как и все в Джионе. Хацумомо это прекрасно знала, и  что, по-вашему, она сделала? Она пришла к ней – я узнала это от самой  учительницы несколько лет спустя – и сказала:    

– Могу  я попросить вас об одном одолжении? Мне кажется, в вашем классе есть одна очень  талантливая девочка. Я буду очень признательна, если вы скажете мне свое мнение  о ее способностях. Ее зовут Чио, и я очень, очень ее люблю. Помогайте ей,  пожалуйста, во всем, а я со своей стороны не останусь в долгу.    

После  этих слов Огузок «помогала мне во всем». Я действительно неплохо танцевала, но  она начала использовать меня в качестве примера того, как не нужно делать.  Помню, однажды она показывала нам движение рукой, после которого мы должны были  топнуть ногой. Предполагалось, что мы повторим это за ней в унисон, но мы были  начинающими танцорами, и наше топанье прозвучало так, словно кто-то рассыпал  тарелку сухих бобов, – каждый топнул сам по себе. Могу заверить вас, я  сделала не хуже остальных, но Огузок подошла именно ко мне. Складка на ее шее  тряслась от негодования. Какое-то время она сжимала в руках сложенный веер, а  затем коснулась им моего подбородка.    

– Топать  нужно не когда вздумается, – сказала она. – И совсем не обязательно  дергать подбородком.    

Во время  танцев школы Иннуэ лицо должно сохранять неподвижность, подобно маскам Театра  Но. Учительницу возмущал мой дергающийся подбородок, а в это время ее  собственный трясся от злости. Я чуть не разревелась от несправедливости, а  другие ученицы громко засмеялись. Огузок отчитала меня за слезы и в наказание  выгнала из класса.    

Не знаю,  что бы из меня получилось, если бы однажды Мамеха не поговорила с ней и не объяснила  ситуацию. Не знаю, как сильно Огузок ненавидела Хацумомо до этого, но уверена,  стала ненавидеть ее еще больше, поняв, как Хацумомо одурачила ее. Ей было так  неловко за свое отношение ко мне, что вскоре я стала ее любимой ученицей.    

Не могу  сказать, что я обладала каким-нибудь определенным талантом, но я всегда без  устали работала для достижения своей цели. С момента моей встречи с  Председателем я упорно стремилась стать гейшей и занять свое место в мире. А  после того как Мамеха подарила мне эту возможность, я старалась изо всех сил.  Но первые полгода учебы я ощущала перегрузку от занятий, домашних поручений и  особенно от больших ожиданий. Позже я научилась пользоваться маленькими  уловками, позволявшими сделать мою жизнь более спокойной. К примеру, мне удавалось  «играть» на сямисэне даже во время беготни по поручениям. Я мысленно  репетировала новую песню, представляя себе, что моя левая рука перемещается по  шейке инструмента, а правая ударяет по струнам. Поэтому, когда реальный инструмент  попадал ко мне в руки, я неплохо играла, будто прежде не один раз упражнялась.  Некоторые думали, что мне удавалось разучивать песни без тренировки, но на  самом деле я практиковалась в игре на сямисэне всегда, когда ходила взад и  вперед по улочкам Джиона.    

Другая  уловка помогала мне выучить балладу или какую-нибудь другую песню. С детства я  обладала способностью, один раз услышав какую-нибудь мелодию, отчетливо помнить  ее на следующий день. Не знаю, с чем это связано, возможно, с моими  индивидуальными особенностями. Поэтому, отправляясь спать, я просматривала  текст, а утром, еще не поднявшись с постели, пока мой мозг был расслаблен и  восприимчив, прочитывала текст еще раз. Обычно для запоминания этого хватало,  но с музыкой дело обстояло сложнее. Я старалась найти максимально  соответствующие звукам образы. Например, звук упавшей с дерева ветки  ассоциировался у меня со звучанием барабана, шум бегущего по скалам ручья – с  нотами высокого регистра на сямисэне. Таким образом, песня походила на прогулку  в лесу.    

Но самой  большой и самой важной для меня проблемой оказались танцы. Несколько месяцев я  пыталась использовать различные изобретенные мной уловки, но они мне не  помогали. В один из дней Анти разоралась на меня за пролитый мною на журнал  чай. Смешно, но в тот момент, когда это произошло, я как раз думала о том,  какая она хорошая. Расстроенная ее криком, я вспомнила свою сестру,  существующую где-то вдали от меня, свою маму, которая, я надеялась, находится в  раю, отца, который хотел, продав нас, дожить остаток своих дней в одиночестве.  От переполнивших меня мыслей мое тело отяжелело, и я поднялась по лестнице в  комнату, где спала вместе с Тыквой. После посещения Мамехой окейи Мама  переселила меня наверх. Но вместо того, чтобы, как обычно, лежать на татами и  плакать, я сделала рукой круговое движение, которое мы разучивали сегодня во  время танца, показавшегося мне очень грустным. В этот же момент я подумала о  Председателе и о том, насколько лучше стала бы моя жизнь, если бы я могла  положиться на человека вроде него. Я следила за своей рукой, описывающей фигуры  в воздухе, и мне казалось, что эти мягкие движения выражают печаль и желание.  Моя рука парила в воздухе с огромным достоинством, напоминая движение  океанского лайнера, рассекающего гладь воды, а не падающего с дерева листа. Под  достоинством я подразумеваю чувство уверенности, не свойственное легкому  дуновению ветерка или гребню волны.    

Этим  вечером я обнаружила, что, испытывая чувство тяжести в теле, могу двигаться с  большим достоинством. А когда я представляла Председателя, наблюдающего за  мной, мои движения начинали передавать такую глубину чувств, что каждый жест в  танце был обращен к нему. Поворот вокруг своей оси со склоненной головой мог  выражать вопрос: «Когда мы сможем хоть один день провести вместе?» Вытянутая  вперед рука и раскрытый веер выражали благодарность за то, что он составил мне  компанию. Закрывая в танце веер, я пыталась сказать, что для меня нет ничего  более важного, чем доставить ему удовольствие.    

 Глава 13    

     

Весной  1934 года, спустя два года после того, как я снова начала учиться, пришло время  Тыкве стать начинающей гейшей, по крайней мере так решили Мама и Хацумомо. Меня  об этом никто не известил. Тыкве давно запретили со мной общаться, а Мама и  Хацумомо, естественно, не стали тратить время на разговоры со мной. Увидев  однажды вечером Тыкву, входящую в холл окейи, с прической начинающей гейши, так  называемой момоварэ – «разделенный персик», – я почувствовала  разочарование и ревность. Наши глаза на мгновение встретились, и она смогла  догадаться о произведенном на меня впечатлении. С волосами, зачесанными от  висков наверх, она напоминала молодую женщину, несмотря на свое все еще детское  лицо. Теперь Тыкву будут представлять, как гейшу, а я по-прежнему останусь в  тени и даже не смогу ничего спросить о ее новой жизни.    

В тот же  день Тыкву одели как начинающую гейшу, и она впервые пошла с Хацумомо в чайный  дом Мизуки на церемонию скрепления их сестринского союза. На этой церемонии присутствовали  еще Мама и Анти, меня, конечно, не позвали. Но я провожала их в холле и видела,  как Тыква в потрясающе красивом черном кимоно с гербом окейи Нитта и золотым  поясом спускалась вниз в сопровождении служанок. Ее лицо впервые покрывала  белая тональная пудра. Мне казалось, что с великолепной прической и  накрашенными губами она должна быть горда собой и невозмутима, но она выглядела  более обеспокоенной, чем когда-либо. Громоздкое кимоно начинающей гейши делало  ее походку очень неуклюжей. Мама дала Анти фотоаппарат и попросила ее  сфотографировать Тыкву в тот момент, когда ей впервые высекут кремнем искру за  спиной. Мы все в это время находились в холле, вне поля зрения объектива.  Служанки поддерживали Тыкву под руки, когда она засовывала ноги в высокие  деревянные туфли окобо – неотъемлемую принадлежность наряда начинающей гейши.  Затем Мама подошла к Тыкве и встала в такую позу, словно она высекает искру из  кремня, хотя обычно это делала Анти или кто-нибудь из служанок. После съемки  Тыква сделала несколько шагов в сторону двери и оглянулась. Остальные готовы  были последовать за ней, но она виновато посмотрела на меня, словно говоря, как  ей неудобно, что все происходит таким образом.    

В конце  дня Тыкву уже представляли под ее новым именем – Хацумийо. «Хацу» взято из  имени Хацумомо, и хотя связь с именем такой известной гейши, как Хацумомо,  должна была помочь Тыкве в карьере, но этого в конечном счете не произошло.  Очень немногие знали ее новое имя, и даже те, кто знал, часто называли ее по  привычке Тыквой.    

Мне  ужасно хотелось рассказать Мамехе о дебюте Тыквы. Но в последнее время она  часто ездила в Токио по просьбе своего данны, и мы не виделись около полугода.  После возвращения прошло еще несколько недель, прежде чем у нее появилось время  пригласить меня к себе в апартаменты. Увидев меня, служанка открыла рот от  удивления, то же самое произошло и с Мамехой, вышедшей спустя минуту навстречу  мне. Я не могла понять, в чем дело. А когда упала на колени, кланяясь ей и  говоря о большой чести для меня видеть ее снова, она практически не обратила  внимания на мое приветствие.    

– О  боже, неужели мы так давно не виделись, – сказала она своей  служанке. – Я с трудом ее узнала.    

– Я  рада от вас это слышать, госпожа, – ответила Тацуми. – Я думала,  что-то случилось с моими глазами.    

Очевидно,  за шесть месяцев их отсутствия я изменилась больше, чем предполагала. Мамеха  попросила меня повертеть головой в разные стороны, приговаривая при этом:    

– Боже,  она превратилась в молодую женщину! Тацуми измерила руками мои талию и бедра и  сказала:    

– Несомненно,  кимоно на ней будет сидеть, как носок на ноге.    

По ее  доброжелательной улыбке я поняла, что это комплимент.    

Наконец  Мамеха попросила Тацуми отвести меня в дальнюю комнату и подобрать мне кимоно  для примерки. Я пришла к ним в бело-голубом хлопчатобумажном школьном платье, а  Тацуми переодела меня в темно-синее шелковое кимоно с орнаментом из крошечных  колес золотистого цвета. Это было не самое красивое кимоно из виденных мною  ранее, но, оглядывая себя в зеркале в полный рост в тот момент, когда Тацуми  повязывала мне яркий зеленый пояс вокруг талии, я с удовольствием отметила,  что, если не брать в расчет мою невзрачную прическу, я могла бы вполне сойти за  молодую начинающую гейшу, готовую отправиться на вечеринку. Я горделиво вышла  из комнаты, и Мамеха восхищенно вздохнула. Она поднялась с колен, положила  носовой платок в рукав платья и пошла прямо по направлению к двери, где надела  зеленые лакированные сари и, обернувшись, посмотрела на меня через плечо.    

Я  совершенно не знала, куда мы идем, но одно то, что я пойду по улице с Мамехой,  доставляло мне огромную радость. Служанка выставила мне пару лакированных сари  светло-серого цвета. Я обулась и пошла вслед за Мамехой по лестнице. Мы вышли  на улицу, и одна пожилая женщина замедлила шаг, кланяясь Мамехе, а затем  обернулась и поклонилась мне. Я не знала, как мне на это реагировать. Обычно на  меня на улице никто не обращал внимания. Солнце светило прямо в глаза, и я даже  не могла понять, знаю я эту женщину или нет, но поклонилась в ответ. Возможно,  это одна из моих учительниц, подумала я, но спустя какое-то время ситуация  повторилась, на сей раз с молодой, очень нравившейся мне гейшей, удостаивавшей  меня раньше в лучшем случае лишь мимолетным взглядом.    

Мы  продолжали идти по улице, и практически каждый встречный что-нибудь говорил Мамехе  или по крайней мере кланялся ей, а затем кланялся или кивал головой мне.  Несколько раз я останавливалась, отвечая на поклон, и в результате на один-два  шага отстала от Мамехи. Она хорошо видела мои затруднения, поэтому повела меня  в тихую аллею и показала, как лучше ходить. Моя проблема, с ее точки зрения,  заключалась в неумении держать верхнюю часть тела независимо от нижней. Раскланиваясь  со встречными людьми, я обязательно останавливалась.    

– Замедление  шага означает выражение уважения, – сказала она. – Чем больше ты  замедляешь шаг, тем больше уважения выказываешь. Ты должна остановиться при  встрече с кем-нибудь из своих учителей, но не останавливайся перед каждым  встречным, иначе никуда не попадешь. Двигайся в одинаковом темпе, делая  небольшие шаги, чтобы низ кимоно трепетал. Идущая женщина должна производить  впечатление волны, разбивающейся о песчаный берег.    

Я  прошлась взад-вперед по аллее, принимая во внимание разъяснения Мамехи, глядя  себе под ноги и следя, трепещет ли низ кимоно, и, когда ее устроила моя  походка, мы пошли дальше.    

Все наши  приветствия поддавались систематизации. Молодые гейши, встречавшиеся нам на  пути, обычно замедляли шаг или останавливались и низко кланялись Мамехе, а она  отвечала ласковым словом или слегка кивала головой. После этого молодая гейша  бросала на меня недоуменный взгляд и слегка кланялась. Я же, со своей стороны,  как самая юная из встречавшихся нам женщин, отвечала глубоким поклоном. При  встрече с женщиной средних лет или пожилой Мамеха почти всегда кланялась  первой, а женщина отвечала уважительным, но не таким глубоким, как у Мамехи,  поклоном. Затем она оглядывала меня с головы до ног и слегка кивала головой. Я  всегда отвечала на эти кивки глубочайшими поклонами, выполняя которые все же  могла удержаться на месте и не потерять равновесие.    

В тот  день я рассказала Мамехе о дебюте Тыквы и несколько месяцев ждала от нее объявления  дня моего дебюта. Но миновали весна и осень, а она так ничего и не говорила. В  отличие от яркой, интересной жизни Тыквы моя жизнь была заполнена занятиями и  поручениями, и лишь изредка привычная рутина разбавлялась пятнадцатиминутным  общением с Мамехой. Иногда я сидела в ее квартире, и она учила меня, что и как  нужно делать, но чаще всего меня одевали в одно из ее кимоно и мы гуляли по  Джиону, ходили к ее предсказателю или парикмахеру. Даже когда шел дождь и у нее  не было определенной цели, мы гуляли под лакированными зонтиками, прохаживаясь  от магазина к магазину, узнавая, когда привезут новые духи из Италии или сошьют  новое кимоно.    

Вначале  я думала, Мамеха берет меня с собой, чтобы обучить таким вещам, как правильная  осанка – она постоянно слегка ударяла меня по спине сложенным веером, чтобы я  держала спину ровно, – и общение с людьми. Казалось, Мамеха знакома со  всеми, она всегда улыбалась, находила ласковое слово даже для молодых служанок,  понимая, что своей славой обязана всем людям.    

Однажды,  когда мы выходили из книжного магазина, я неожиданно поняла, для чего она так  часто со мной гуляла. Ей вовсе не нужно было ходить в книжный магазин, к  изготовителю париков или за канцтоварами. Если она действительно в чем-то  нуждалась, она вполне могла послать своих служанок, а не ходить сама. Она  откладывала мой дебют, чтобы люди в Джионе видели нас вместе и заметили меня.    

Теплым  октябрьским вечером мы вышли из апартаментов Мамехи и пошли вдоль Ширакава,  наблюдая за листьями вишневого дерева, плавно опускавшимися на воду. Множество  людей вышли полюбоваться погожим днем и посмотреть на листопад. Все они  приветствовали Мамеху и никогда не забывали поклониться или кивнуть мне.    

– Тебе  не кажется, что ты становишься популярной? – спросила она меня.    

– Думаю,  большинство людей поприветствовали бы и барана, следуй он рядом с Мамехой-сан.    

– Барана  в особенности, – улыбнулась она. – В этом было бы что-то необычное.  Но на самом деле очень многие интересуются девушкой с красивыми серыми глазами.  Они не запомнили твое имя, но это не имеет значения. Тебя все равно скоро никто  не будет называть Чио.    

– Неужели  Мамеха-сан хочет сказать...    

– Да,  я разговаривала с Ваза-сан, – так звали предсказателя Мамехи, – и он  порекомендовал третье ноября для твоего дебюта.    

Мамеха  остановилась и посмотрела на меня. Я же встала как вкопанная, а мои глаза стали  напоминать рисовые крекеры. Я не закричала и не захлопала в ладоши, потеряв от  потрясения дар речи. Наконец поклонилась к Мамехе и поблагодарила ее.    

– Ты  постепенно становишься хорошей гейшей, – сказала она, – но ты станешь  еще лучше, если научишься разговаривать с помощью глаз.    

– Но  я этого никогда не делала, – сказала я.    

– Глаза  – наиболее выразительная часть женского лица, особенно в твоем случае. Постой  минутку, я тебе кое-что покажу.    

Мамеха  зашла за угол, оставив меня одну в тиши аллеи. Спустя минуту она прошла мимо  меня, скосив в сторону глаза. Казалось, она боится смотреть в мою сторону.    

– Итак,  если ты мужчина, – сказала она, – что бы ты подумала?    

– Я  бы подумала, что вы стараетесь избегать меня.    

– А  разве я не могла смотреть на то, как вытекает вода из водосточной трубы?    

– Даже  если вы смотрели именно на сток воды, я все равно бы подумала, что вы пытаетесь  избегать меня.    

– Именно  это я и пыталась доказать. Мужчины всегда стараются заметить твои глаза и пытаются  понять, какую информацию ты передаешь с их помощью, даже если ты этого не  делаешь. Теперь еще раз посмотри на меня.    

Мамеха  опять зашла за угол, и на этот раз прошла вальяжной походкой с опущенными вниз  глазами. Она на мгновение поймала мой взгляд и очень быстро отвела глаза в  сторону. Могу сказать, я почувствовала электрический разряд. Будь я мужчиной,  наверняка решила бы, что она находится в плену очень сильных чувств, но  старается подавить их в себе.    

– Если  я могу выразить такие чувства своими обыкновенными глазами, – сказала она  мне, – подумай, как много ты сможешь сказать своими. Не удивлюсь, если ты  доведешь мужчину до обморочного состояния прямо на улице.    

– Мамеха-сан, –  возразила я. – Если бы я обладала способностью доводить мужчин до обморочного  состояния, то уж, по крайней мере, я бы об этом знала.    

– Удивительно,  что ты об этом не знаешь. Давай договоримся, твой дебют состоится сразу, как  только ты остановишь мужчину, спешащего по своим делам, моргая глазами в его  сторону.    

Я так  мечтала о скорейшем дебюте, что предложи мне Мамеха одним только взглядом свалить  дерево, я попыталась бы это сделать. Я спросила ее, не будет ли она любезна  сопровождать меня во время подобных экспериментов на мужчинах, и она с радостью  согласилась. Первый встретившийся мне мужчина оказался настолько стар, что  выглядел как кимоно, наполненное костями. Он медленно шел по улице, опираясь  время от времени на трость. Я бы не удивилась, если бы он задел угол здания,  такими грязными были стекла его очков. Этот старик меня вообще не заметил, и мы  пошли дальше вдоль проспекта Шийо. Вскоре я увидела двух бизнесменов в  европейских костюмах, но с ними мне тоже не повезло. Видимо, они узнали Мамеху  или, возможно, она показалась им красивее, чем я, и они не сводили с нее глаз.    

Я уже  собиралась бросить это занятие, как вдруг увидела приближающегося к нам молодого  человека лет двадцати, с подносом в руках, на котором стояли коробки из-под  ланчей. В те дни многие ресторанчики вокруг Джиона доставляли еду и посылали  молодых людей ближе к вечеру собирать пустые коробки. Обычно их собирали в  ящик, который несли в руке или привязывали к велосипеду. Не знаю, почему этот  молодой человек оказался с подносом, но он быстро шел мне навстречу. Мамеха  посмотрела прямо на него и сказала:    

– Сделай  так, чтобы он уронил поднос.    

Прежде  чем я смогла понять, шутка это или нет, она быстро отошла в сторону.    

Я  никогда не думала, что четырнадцатилетней девушке, да и женщине любого возраста  под силу, только посмотрев на молодого человека, заставить его выронить  что-нибудь из рук. Мне казалось, такое может происходить только в кино или в  романах. Я бы даже не стала пытаться это сделать, если бы не заметила две вещи.  Во-первых, молодой человек уже смотрел на меня, как голодный кот на мышку, а  во-вторых, на большинстве улиц в Джионе нет бордюра, но на этой как раз был, и  молодой человек шел прямо рядом с ним. Если я потесню его к бордюру и он на  него наступит, то, вполне возможно, выронит поднос. Я начала пристально  смотреть перед собой, а затем попыталась сделать то же, что и Мамеха несколько  минут назад. Я подняла глаза, встретилась взглядом с молодым человеком, а затем  быстро посмотрела в сторону. Сделав несколько шагов, я повторила игру глазами.  К этому времени он пристально смотрел на меня, явно позабыв о подносе в руке, а  тем более о бордюре под ногами. Когда нас разделяло совсем незначительное  расстояние, я незаметно изменила курс и начала теснить его к бордюру, чтобы он  не смог пройти мимо меня, не наступив на него, а главное, посмотрела ему прямо  в глаза. Он попытался обойти меня и, как я и надеялась, наступил на бордюр,  потерял равновесие и упал на тротуар, уронив при этом коробки из-под ланча. Я  не удержалась и засмеялась! К моей радости, молодой человек тоже засмеялся. Я  помогла ему поднять коробки, слегка улыбнулась, он же поклонился мне так низко,  как никто из ранее встречавшихся мне мужчин, и пошел своей дорогой.    

Через  минуту я подошла к Мамехе, наблюдавшей эту сцену со стороны.    

– Я  думаю, что сейчас ты готова, как никогда... – сказала она.    

С этими  словами мы пересекли главный проспект, и она повела меня к апартаментам  Ваза-сан, своего предсказателя. Мамеха попросила его посмотреть благоприятные  даты для всех событий, предшествующих дебюту: похода в святилище для оглашения  наших намерений богам, укладки волос и церемонии объявления меня сестрой.    

Я не  спала всю ночь. Начинали сбываться мои страстные желания. У меня начались  колики в желудке. От одной мысли, что я надену изысканные одежды и предстану в  них перед большим количеством мужчин, мои ладони покрывались потом. Каждый раз,  когда я думала об этом, меня пронизывала нервная дрожь. Я воображала себя в  чайном доме открывающей дверь комнаты с татами. Мужчины поворачивают головы и  смотрят на меня, и среди них я обязательно вижу Председателя. Иногда я  представляла его сидящим в одиночестве в комнате, одетым не в деловой  европейский костюм, а в японское платье, которое многие мужчины надевают по  вечерам во время отдыха. В своих пальцах, мягких, как выброшенная на берег  древесина, он держит чашечку сакэ. Больше всего на свете мне бы хотелось  наполнить ее и почувствовать на себе его взгляд.    

Мне едва  исполнилось четырнадцать, но казалось, я уже прожила две жизни. Моя новая жизнь  только начиналась, а старая – какое-то время назад завершилась. Несколько лет  прошло с тех пор, как я узнала печальные новости о своей семье, и пейзаж моих  мыслей удивительным образом изменился. На смену зимнему пейзажу с окутанными  снегом деревьями пришла нежная акварель весны. Я никак не ожидала такой резкой  смены декораций в своей жизни. Получив известия о своей семье, я будто бы  покрылась снежным одеялом. Но вот снег растаял, и перед моими глазами предстал  невиданный даже в мечтах пейзаж. Не знаю, насколько для вас это важно, но  накануне дебюта я представляла себе сад с пробивающимися сквозь землю цветами,  которые неизвестно еще как будут выглядеть. В этом воображаемом саду, в самом  центре, стояла статуя гейши, которой я хотела стать.    

 Глава 14    

     

Мне  доводилось слышать, как неделю, когда молодая девушка готовится стать начинающей  гейшей, сравнивают с периодом превращения гусеницы в бабочку. Это, конечно,  интересное, но очень приблизительное сравнение. Гусеница должна только сплести  свой кокон и чуть-чуть поспать, мне же предстояла, пожалуй, самая изматывающая  неделя в жизни.    

Прежде  всего нужно было сделать прическу начинающей гейши в виде «разделенного персика»,  о которой я уже рассказывала. Парикмахерская, которую посещала Мамеха,  находилась в тесной комнатке над рестораном, специализировавшемся в  приготовлении угрей. Дожидаясь своей очереди, мне пришлось провести около двух  часов в окружении семи-восьми гейш, сидевших на чем придется, даже на  лестничной площадке. Надо при этом отметить, что в парикмахерской ужасно пахло  грязными волосами. Изысканные прически гейш требовали так много усилий и  средств, что никто не мог себе позволить ходить в парикмахерскую чаще одного  раза в неделю, и к концу этой недели даже духи не забивали неприятный запах  грязных волос.    

Когда,  наконец, подошла моя очередь, парикмахер так сильно наклонил мою голову над  раковиной, будто собирался отрубить ее. Затем он вылил ведро теплой воды на  волосы и принялся отчищать голову с помощью мыла. Слово «отчищать» недостаточно  ярко выражает смысл происходившего, потому что он работал пальцами на моей  голове так же, как крестьянин работает мотыгой на поле. Сейчас мне уже понятно,  для чего это делалось. Перхоть – очень распространенная проблема среди гейш,  ничто не выглядит так непривлекательно, как перхоть. Поэтому парикмахер  руководствовался наилучшими побуждениями, но вскоре я почти плакала от боли,  так он поранил мне кожу головы. Наконец, он сказал:    

– Иди  и плачь, если хочешь. Для этого я и наклонял тебя над раковиной.    

Видимо,  считая свою шутку очень остроумной, он громко засмеялся. Когда он решил, что  достаточно поиздевался над моим скальпом, усадил меня на циновку и деревянной  расческой грубо расчесал мне волосы. Затем, для придания волосам красивого  блеска, втер в них масло камелий. Я подумала, что самое страшное уже позади, но  тут он достал брусок воска. Должна вам сказать, несмотря на то, что парикмахер  использовал масло камелий для смазки, а горячим утюгом растапливал воск, это  было тяжелым испытанием для моих волос. До чего же цивилизованными стали  человеческие существа, если молодая девушка спокойно сидит и позволяет взрослому  мужчине втирать воск в ее волосы, всего лишь тихонько похныкивая. Если вы  попробуете проделать то же самое с собакой, она покусает вас так, что вы  сможете видеть небо сквозь дыры в своих руках.    

Когда  мои волосы были равномерно покрыты воском, парикмахер зачесал мне назад челку,  а остальные волосы завязал в большой узел на макушке. Сзади – «разделенный  персик».    

Несмотря  на то, что я несколько лет подряд ходила с этой прической, скрытый смысл ее  лишь много лет спустя объяснил мне один мужчина. Узел образуется путем  обертывания волос вокруг кусочка ткани. Сзади эту ткань можно увидеть, она  может быть любого цвета и с любым рисунком, но начинающая гейша использует  всегда красный шелк. Однажды ночью мужчина сказал мне:    

– Многие  невинные молодые девушки не догадываются, насколько соблазнительна для мужчины  прическа «разделенный персик». Представь, что ты видишь юную гейшу, разные неприличные  мысли приходят в голову относительно того, что бы ты мог с ней сделать, и тут  ты видишь на ее голове «разделенный персик» с большим красным пятном внутри...  И о чем ты начинаешь думать?    

Я ни о  чем не думала и сказала ему об этом.    

– Ты  не включаешь свое воображение! – возразил он. Тут я поняла, что он имеет в  виду, и залилась краской, чем очень рассмешила его.    

По  дороге в окейю я уже не помнила о том, что мой бедный скальп чувствовал то же,  что чувствует глина после того, как гончар поработает над ней острым резцом.  Каждый раз, ловя свое отражение в витрине магазина, я ощущала себя человеком,  которого можно воспринимать всерьез, не девочкой, а молодой женщиной. В окейе  Анти попросила меня продемонстрировать ей мою прическу и сказала массу приятных  вещей. Даже Тыква не отказала себе в удовольствии обойти меня со всех сторон,  выражая при этом восхищение, хотя, если бы Хацумомо узнала об этом, она бы  страшно рассердилась. А как, на ваш взгляд, повела себя Мама? Я была уже выше  ее ростом, и она встала на цыпочки, пытаясь получше рассмотреть мою голову, и  сказала, что лучше бы я пошла к парикмахеру Хацумомо, а не Мамехи.    

Каждая  молодая гейша сначала очень гордится своей прической, но через три-четыре дня  начинает ее тихо ненавидеть. Если измученная парикмахером девушка, вернувшись  домой положит голову на подушку и попытается ненадолго вздремнуть, как она  делала еще прошлой ночью, ее волосы потеряют форму. Проснувшись, она может  опять отправляться к парикмахеру. Чтобы этого не случилось, молодая гейша  должна освоить новый для себя способ сна с уложенной головой. Теперь ей следует  пользоваться не обычной подушкой, а такамакурой, о которой я уже говорила. Это  не столько подушка, сколько опора для основания шеи. Как правило, она набита  соломой, но спать на ней не намного удобнее, чем на камне. Ты лежишь на постели  с подвешенной в воздухе головой, и все хорошо до тех пор, пока ты не уснешь.  Если во сне голова сползет с такамакуры, считай, все пропало, прическа окажется  в таком состоянии, будто ты спала на обычной подушке. Анти быстро отучила меня  от этого. Она ставила поднос с рисовой мукой на циновки под мою голову, и если  я сползала во сне, мои волосы попадали в муку, которая прилипала к воску, и  прическу приходилось переделывать. Чуть раньше через подобное испытание прошла  Тыква, а теперь наступила моя очередь. Какое-то время я просыпалась с растрепанной  головой, снова шла к парикмахеру и становилась в очередь за порцией пыток.    

Каждый  вечер на протяжении недели, предшествовавшей моему дебюту, Анти надевала на  меня все регалии начинающей гейши и заставляла ходить взад-вперед по грязному  коридору окейи, приучая к ношению тяжестей. Вначале я с трудом передвигалась и  постоянно боялась упасть. Платья молодых девушек гораздо ярче, чем у зрелых  женщин, а пояс значительно длиннее. Зрелая женщина завязывает пояс сзади  способом, называемым «барабанный узел» за образовывающуюся сзади коробочку. На  такой пояс идет не очень много материала. Молодые девушки до двадцати лет  завязывают пояс более нарядно. Начинающая же гейша завязывает пояс практически  на уровне подмышек, а концы его свисают до самой земли. Такой способ называется  дарари-оби – «свисающий пояс». Независимо от того, насколько ярким будет  кимоно, пояс всегда ярче. Если перед вами по улице идет начинающая гейша, вы  обратите внимание не столько на кимоно, сколько на ее ярко окрашенный,  свисающий пояс. Кимоно просматривается только на плечах и с боков. Для  достижения такого эффекта используется настолько длинный пояс, что его можно  расстелить из одного конца комнаты в другой. Но пояс трудно носить вовсе не  из-за длины, а из-за веса, ведь его практически всегда изготавливают из тяжелой  шелковой парчи. Такой пояс тяжело даже просто поднять по лестнице, не говоря  уже о том, насколько нелегко его носить на себе – широкая лента пояса обвивает  вашу талию как змея, а тяжелая ткань, свисающая сзади, создает ощущение  привязанного сзади дорожного чемодана.    

Помимо  всего прочего, само кимоно тоже очень тяжелое, с длинными свободными рукавами.  Может, вы замечали, что когда женщина в кимоно протягивает руку, ткань под  рукавом свисает и образует нечто вроде кармана. Мешковатый карман, называемый  фури, – неотъемлемая часть костюма начинающей гейши. Он такой длины, что  будет волочиться по земле, если девушка неаккуратна. Во время танца ей  обязательно нужно переступать через свои рукава или же оборачивать их несколько  раз вокруг предплечья, чтобы они не мешали.    

Много  лет спустя известный ученый из Университета в Киото, будучи в сильном подпитии  на одной из вечеринок, произнес фразу о костюме начинающей гейши, которую я  никогда не забуду.    

– Обезьяна  мандрил из Центральной Африки считается самой пестрой из приматов, – сказал  он. – Но я бы назвал самым ярко украшенным приматом начинающую гейшу  Джиона.    

Наконец  настал день, когда мы с Мамехой должны были стать сестрами. Рано утром я приняла  ванну, а затем очень долго собиралась. Анти помогла мне закончить макияж и  поправить прическу. Из-за воска и косметики у меня появилось странное ощущение,  будто лицо потеряло чувствительность. Я несколько раз дотрагивалась до щек  пальцем, и Анти приходилось заглаживать следы моих прикосновений. Когда сборы  закончились и я перед зеркалом разглядывала себя, произошла очень странная  вещь. Хотя я знала, что девушка, сидящая на коленях перед зеркалом, – это  я, но из зеркала на меня смотрела какая-то незнакомка с роскошным макияжем,  распространенным только среди гейш. Я даже протянула руку и дотронулась до нее.  Ее губы смотрелись алым цветком на белоснежном лице, щеки имели нежно-розовый  оттенок. На ней было черное строгое кимоно с гербом окейи Нитта. С трудом  поднявшись с колен, я вышла в холл и посмотрела на себя в полный рост в большом  зеркале. От подола до середины бедра платье украшал роскошный вышитый дракон с  блестящей красной гривой. Когти и зубы были вышиты серебром, глаза – настоящим  золотом. Я не могла удержаться от слез, но быстро подняла глаза к потолку,  чтобы слезы не катились по щекам. Прежде чем выйти из окейи, я нашла носовой  платок Председателя и положила его в пояс кимоно на счастье.    

Анти  проводила меня до квартиры Мамехи. Я выразила ей свою благодарность и пообещала  всегда оказывать почтение и уважение. Затем мы пошли к святилищу Джиона,  одновременно хлопнули в ладоши и оповестили богов о нашем намерении вскоре  стать сестрами. Я молилась об их благосклонности ко мне, а затем закрыла глаза  и поблагодарила за исполнение моего желания, загаданного три с половиной года  назад, – стать гейшей.    

Церемонию  планировали провести в чайном доме Ичирики, самом известном чайном доме Японии.  Он вошел в историю страны во многом благодаря тому, что в начале XVIII века в  нем прятался известный самурай, отомстивший за своих воинов, вынужденных  покончить с собой. Большинство первоклассных чайных домов в Джионе незаметны с  улицы в основном из-за невзрачного входа, но Ичирики выделяется, как яблоко на  дереве, Он расположен на видном углу проспекта Шийо и имеет гладкие, цвета  абрикоса, стены и черепичную крышу. Мне он показался дворцом.    

В  Ичирики с нами пошли две младшие сестры Мамехи и Мама. Сперва мы остановились в  садике рядом со входом, откуда служанка провела нас через прихожую, а затем по  великолепному извилистому коридору в маленькую комнату татами в глубине здания.  Никогда раньше мне не приходилось видеть такого изысканного интерьера. Каждая  деталь деревянной отделки блестела, штукатурка была идеально выровнена. Я почувствовала  сладкий, пыльный аромат курояки – «черного чая» – разновидности духов,  приготовленных на основе чайного дерева, размолотого в мягкую серую пыль. Это  очень старомодный запах, и даже придерживающаяся традиций Мамеха предпочитала  ему европейские. Я до сих пор храню курояки в деревянном пузырьке и, вдыхая их  аромат, мысленно возвращаюсь в Ичирики.    

Церемония  проходила в присутствии хозяйки Ичирики и длилась не более десяти минут.  Служанка принесла поднос с несколькими чашечками сакэ, и мы с Мамехой выпили  друг за другом: я, сделав три глотка, передала чашечку Мамехе, и она тоже  сделала три глотка. Так мы выпили из трех чашек. С этого момента меня перестали  звать Чио. Я стала начинающей гейшей Саюри. Первый месяц начинающая гейша не  может танцевать и развлекать гостей без своей старшей сестры и в основном  слушает и наблюдает за происходящим. Что же касается моего имени, то Мамеха в  течение долгого времени советовалась относительно него с предсказателем. Важно  не то, как звучит имя, а значение букв и количество черточек, используемых при  его написании, так как существует счастливое и несчастливое количество  черточек. Мое новое имя происходило от «са», что означает «вместе», «ю» –  название зодиакального знака Петуха, для сбалансирования остальных элементов в моей  личности, и «ри», означающего «понимание». К сожалению, все комбинации,  производные от имени Мамеха, оказались, по мнению предсказателя, неприемлемыми.    

Имя  Саюри мне очень понравилось, но казалось очень странным больше не называться  Чио. После церемонии мы прошли в соседнюю комнату съесть «красный рис» – рис,  смешанный с красной фасолью. Ковыряясь в этом блюде, я поймала себя на том, что  у меня совершенно нет ощущения праздника. Но когда хозяйка чайного дома задала  мне какой-то вопрос и назвала меня «Саюри», я поняла, что меня волновало.  Маленькой босоногой девочки по имени Чио, бегавшей от пруда к подвыпившему  домику, больше не существовало. Эта новая девушка по имени Саюри, со светящимся  белым лицом и красными губами, уничтожила ее.    

Мамеха  планировала после обеда провести меня по Джиону и представить хозяйкам различных  чайных домов и окей, с которыми она общалась. Но после обеда мы остались в  Ичирики. Мамеха отвела меня в одну из комнат и велела мне сесть. Конечно, гейша  никогда не садится в кимоно в прямом смысле этого слова. Сесть для нас означает  то же, что для обычных людей – встать на колени. Я опустилась на колени, но  Мамеха велела мне сделать это еще раз. Приседать в кимоно оказалось настолько  неудобно, что мне пришлось повторить всю процедуру несколько раз, прежде чем  Мамеха осталась мною довольна.    

Мы  немного поговорили с Мамехой, и она попросила меня налить ей чашечку чая.  Чайник оказался пустым, но она все равно хотела посмотреть, как я буду это  делать. Зная, что она пристально наблюдает за мной, я тем не менее не смогла ее  порадовать.    

– Прежде  всего, – спросила она, – чью чашку ты наполняешь?    

– Вашу!    

– Ради  бога, не старайся поразить меня. Представь на моем месте кого-то другого. Мужчина  я или женщина?    

– Мужчина, –  сказала я.    

– Отлично.  А теперь опять налей мне чаю. Я опять «налила» чаю, при этом Мамеха буквально  вывернула шею, пытаясь заглянуть в мой рукав.    

– Как  тебе это нравится? – спросила она. – С такой ситуацией ты  столкнешься, если будешь держать руку слишком высоко.    

Я  попыталась налить чаю, держа руку ниже. На этот раз она зевнула, а затем  отвернулась и стала беседовать с воображаемой гейшей.    

– Мне  кажется, вы хотите сказать, что вам со мной скучно, – сказала я. – Но  я ведь просто наливаю чай...    

– Поверь  мне, мужчин интересует только одно. Скоро ты поймешь, о чем я говорю. Но ты можешь  сделать его счастливым, дав понять, что он может увидеть части твоего тела,  закрытые для всех остальных. Если начинающая гейша наливает чай, как служанка,  бедный мужчина потеряет всякую надежду. Попробуй еще раз, но прежде покажи мне  свою руку.    

Я  подняла рукав и протянула ей свою руку. Она оглядела ее снизу доверху.    

– У  тебя очень приятная рука и замечательная кожа. Ты должна сделать так, чтобы  каждый мужчина, сидящий рядом с тобой, по крайней мере один раз за вечер увидел  твою руку.    

Чай  пришлось наливать до тех пор, пока Мамеха не осталась довольна. Я выглядела  забавно, когда задирала рукав до плеча. Задача заключалась в том, чтобы сделать  это как бы невзначай.    

Мамеха  сказала мне, что самая приятная часть руки – внутренняя, поэтому следует  держать чайник таким образом, чтобы мужчина видел прежде всего внутреннюю  сторону руки.    

Потом  она попросила меня налить чаю еще раз, на этот раз для хозяйки Ичирики. Я повторила  уже разученные жесты рук, но Мамеха осуждающе посмотрела на меня.    

– Я  же женщина, – сказала она. – Почему ты мне показываешь свою руку?  Может, ты хочешь разозлить меня?    

– Разозлить?    

– Что  мне еще остается думать? Ты показываешь мне, старой и дряхлой, как ты молода и  прекрасна.    

Налив  еще пару раз чаю для воображаемых женщин, мы с Мамехой ушли в Джион.    

Я уже  несколько часов носила на себе костюм начинающей гейши. А теперь мне пришлось  гулять по Джиону в туфлях, называемых у нас окобо. Они довольно высокие,  деревянные, с красивыми, удерживающими ногу лакированными ремешками. Многие  находят очень элегантной их сужающуюся к носу форму. Мне же пока плохо  удавалось ходить в них легко и естественно. Казалось, ноги были обложены  черепицей.    

Мы с  Мамехой посетили около двадцати различных чайных домов и окей, хотя в каждом из  них провели всего по несколько минут. Обычно дверь открывала служанка, и Мамеха  просила позвать хозяйку. Появлявшейся хозяйке Мамеха говорила: «Хотела бы вам  представить свою новую младшую сестру Саюри, – затем низко кланялась и  продолжала: – Будьте к ней, пожалуйста, благосклонны». После непродолжительного  общения Мамехи с хозяйкой мы уходили. Иногда нам предлагали чай, и тогда мы  задерживались чуть дольше. Я могла только пригубить чай, потому что ходить в  туалет в кимоно настолько сложно, что этого я не могла себе пока позволить.    

Уже  через час я вымоталась и с трудом сдерживала стон. Но мы продолжали идти. В те  дни в Джионе располагалось тридцать–сорок первоклассных чайных домов и около  сотни более низкого уровня. Мы зашли в пятнадцать-шестнадцать, куда Мамеха чаще  всего ходила на вечеринки. Окей же в Джионе было около сотни, но мы заглянули  лишь в те, с которыми Мамеха поддерживала отношения.    

Наш  обход мы закончили после трех часов. Я бы с удовольствием вернулась в окейю и поспала  какое-то время. Но Мамеха хотела, чтобы я посетила свою первую вечеринку в  качестве начинающей гейши.    

– Пойди  прими ванну, – сказала она мне. – Ты немного вспотела, к тому же твой  макияж уже несвеж.    

В этот  теплый осенний день мне пришлось немало потрудиться.    

Когда я  вернулась в окейю, Анти помогла мне раздеться и, сжалившись, позволила мне полчасика  вздремнуть. Она всегда проявляла доброту ко мне и сейчас порадовалась, что все  мои ошибки позади. Мое будущее ей представлялось даже более ярким, чем будущее  Тыквы. Она разбудила меня, я быстро побежала в ванную комнату и к пяти часам  оделась и обновила макияж. Годами я наблюдала Хацумомо, а позже Тыкву,  выходящими вечером из окейи, красиво одетыми и накрашенными. И вот дошла  очередь до меня. Не могу выразить словами свои чувства!    

В этот  вечер мне предстояло посетить банкет в Международном отеле Кансай. Банкеты, как  правило, – официальные мероприятия, на которых гостей рассаживали вдоль  стен, а подносы с едой ставили перед ними на столиках. Гейши, приглашенные для  развлечения гостей, находились в центре комнаты. Они дефилировали от одного  гостя к другому, подливая сакэ и развлекая разговором. Я бы не назвала это  захватывающим времяпрепровождением, тем более что, будучи начинающей гейшей, я  не могла позволить себе даже этого, исполняя лишь роль тени Мамехи. Когда она  представлялась, я делала то же самое, низко кланяясь и говоря: «Меня зовут  Саюри. Я начинающая гейша, и очень прошу вас проявить ко мне благосклонность».  Кроме этого, я ничего не говорила, да мне никто и не отвечал.    

К концу  банкета открылись двери комнаты, и Мамеха в паре с еще одной гейшей представили  танец, известный как Чийо но Томо – «Друзья навеки». Это милая пьеса о встрече  двух очень близких подруг, долго не видевших друг друга. Большинство мужчин во  время танца ковырялись в зубах. Это были в основном руководящие работники  крупной компании по производству резиновых клапанов, собравшиеся в Киото на  свой ежегодный банкет. Думаю, вряд ли кто-нибудь из них отличал танец от  хождения во сне. Но я испытала восторг! Гейши Джиона всегда помогают себе  веером во время танца, и Мамеха потрясающе владела этим искусством. Сначала она  закрыла веер, и в то время как ее тело совершало волнообразные движения, рука с  веером изображала утекающие струи воды. Затем Мамеха открыла веер, и он  превратился в чашку, а ее подруга наливала в нее сакэ. Красивую музыку,  сопровождавшую танец, исполняла на сямисэне очень худая женщина с водянистыми  глазами. Формальный банкет обычно продолжается не более двух часов, поэтому к  восьми часам мы вышли на улицу. Я уже собиралась поблагодарить Мамеху и  пожелать ей спокойной ночи, как она сказала мне:    

– Я  собиралась отправить тебя домой спать, но мне кажется, в тебе еще очень много  энергии. Я направляюсь в чайный дом Комория. Пойдем со мной, почувствуешь вкус  неформальной вечеринки. Тебя нужно как можно быстрее начать показывать.    

Я не  могла позволить себе сказать ей о сильной усталости и, подавив свои чувства,  пошла вслед за Мамехой по улице.    

Вечеринка  проводилась директором Национального театра Токио. Он знал всех известных гейш  во всех районах Японии, и хотя вел себя очень мило, когда Мамеха представила  меня, я не ожидала от него никаких слов. Моей главной задачей было выглядеть  привлекательной и оживленной.    

– Следи,  чтобы никакие обстоятельства не позволяли тебе выглядеть плохо, –  предостерегала меня Мамеха.    

Мы вошли  в чайный дом, и служанка проводила нас в комнату на втором этаже. Мамеха  открыла дверь, и я увидела семь или восемь мужчин, сидящих на подушках вокруг  стола в обществе четырех гейш. Мы поклонились, вошли внутрь и сели на циновки  рядом с дверью. Так гейша заходит в комнату. Сначала мы поприветствовали гейш,  затем хозяйку, сидевшую на углу стола, а затем гостей.    

– Мамеха-сан! –  воскликнула одна из гейш. – Ты пришла как раз вовремя, чтобы рассказать  нам историю о Конда-сан, изготовителе париков.    

– О  боже, я, пожалуй, ее целиком не вспомню, – сказала Мамеха, и все  засмеялись. Я не поняла, что в этом было смешного. Мамеха обошла вокруг стола и  села рядом с хозяйкой. Я последовала за ней.    

– Господин  Директор, разрешите представить вам мою младшую сестру, – сказала она.    

Затем  мне полагалось поклониться, назвать свое имя, попросить Директора проявить ко  мне снисходительность, и так далее. Он был очень нервным, астенического  телосложения, с глазами навыкате. Даже не взглянув на меня, он лишь стряхнул  пепел в практически полную пепельницу перед собой и сказал:    

– Так  что это за история с изготовителем париков? Весь вечер девушки упоминают ее, но  никто из них так ничего и не рассказал.    

– Честно  вам говорю, не знаю, – сказала Мамеха.    

– Это  означает, – сказала другая гейша, – что она стесняется ее  рассказывать. Если она будет молчать, придется мне рассказать.    

Мужчинам  эта идея понравилась, а Мамеха только вздохнула.    

– Тем  временем я налью Мамехе чашечку сакэ, чтобы успокоить ее нервы, – сказал  Директор и, прежде чем предложить Мамехе, сполоснул свою чашку в чане с водой,  стоящем в центре стола именно для этой цели.    

– Ну  ладно, – начала другая гейша, – этот Конда-сан – лучший изготовитель  париков в Джионе, по крайней мере так все говорят. Мамеха годами ходила к нему.  У нее всегда все самое лучшее, вы знаете. Достаточно посмотреть на нее, чтобы  убедиться в этом.    

Мамеха  сделала притворно-недовольное лицо.    

– И  у нее, безусловно, лучшая улыбка, – сказал один из мужчин.    

– Во  время представлений, – продолжала гейша-рассказчица, – изготовитель  париков всегда находится за сценой и участвует в смене костюмов. Часто, когда  гейша быстро снимает одно платье и надевает другое, где-то может задраться  нижнее платье, и... голая грудь или лобок. Вы знаете, такие вещи случаются...    

– Все  эти годы я работал в банке, – сказал один из мужчин. – Я хочу  заниматься изготовлением париков!    

– Но  ему приходится еще кое-что делать, а не только таращиться на голых женщин.  Итак, Мамеха, всегда подтянутая, аккуратная, идет за сцену, чтобы сменить...    

– Дайте  я расскажу историю, – перебила Мамеха. – Ты сейчас замараешь мое имя.  Конда-сан всегда смотрел на меня так, словно не мог дождаться следующей смены  костюма.    

Я  принесла ширму для переодевания, но не знаю, как он не прожег дырку в ней своим  взглядом.    

– Почему  ты не могла позволить ему взглянуть на тебя? – прервал ее Директор. –  Ведь твоей красоты бы не убавилось...    

– Я  никогда об этом не думала, – сказала Мамеха. – Конечно, вы правы,  господин Директор. Какой вред может причинить всего один взгляд? Может, вы  хотите дать нам возможность одним глазком взглянуть на вас прямо сейчас?    

Все  дружно засмеялись. Когда смех стал затихать, Директор встал и начал развязывать  пояс на своей одежде.    

– Я  готов раздеться, – сказал он Мамехе, – если затем получу возможность  взглянуть на тебя.    

– Я  ничего подобного не предлагала, – возразила Мамеха.    

– Это  не очень щедро с твоей стороны.    

– Щедрые  люди не становятся гейшами, – сказала Мамеха. – Они становятся  покровителями гейш.    

– Ну,  тогда ладно, – сказал Директор и сел.    

Должна  сказать, меня очень обрадовал такой поворот событий. Я чувствовала себя очень  неловко, хотя все остальные наслаждались этой ситуацией.    

– Итак,  на чем я остановилась? – спросила Мамеха. – Да, я принесла ширму для  переодевания и думала, ее будет достаточно для защиты от Конда-сан. Когда я  вернулась из туалета, то нигде не могла его найти. Я начала переживать, ведь  мне нужен был парик для нового выхода. Вскоре он появился, но выглядел очень  ослабевшим и взмокшим. В руках он держал мой парик. Я спросила, может, у него  что-то с сердцем, но он лишь извинился и помог мне надеть парик. Позже,  вечером, он протянул мне записку, в которой было написано следующее...    

Тут  Мамеха замолчала. Наконец один из мужчин сказал:    

– Ну  же, что он написал?    

Мамеха  закрыла глаза рукой. Ей было так стыдно продолжать, что все засмеялись.    

– Хорошо,  я расскажу, что он написал, – сказала гейша, начавшая рассказ. – Там  было что-то вроде следующего: «Дорогая Мамеха. Ты самая прекрасная гейша в  Джионе и так далее. После того, как ты надеваешь парик, я всегда храню его и  держу в своей мастерской, чтобы иметь возможность нюхать запах твоих волос  несколько раз в день. А сегодня, когда ты побежала в туалет, я пережил самый  прекрасный момент в своей жизни. Пока ты была внутри, я спрятался за дверью, и  прекрасный звук, более прекрасный, чем звук водопада...»    

Мужчины  засмеялись так громко, что гейша замолчала, пережидая, пока они успокоятся.    

–...и  прекрасный звук, более приятный, чем звук водопада, заставил напрячься и  окаменеть ту часть моего тела, из которой вытекает ручеек...    

– Он  так не говорил, – сказала Мамеха. – Он написал «прекрасный звук,  более красивый, чем звук водопада, возбудивший меня от одной только мысли, что  твое тело обнажено...».    

– После  этого он сказал ей, – продолжила другая гейша, – что не мог сдержать  свое возбуждение и надеется испытать подобное состояние еще раз.    

Конечно,  все опять засмеялись, и я тоже сделала вид, что мне смешно. Но, честно говоря,  мне показалось странным, что эти мужчины, заплатившие приличную сумму за  пребывание здесь, в окружении женщин, облаченных в красивые, дорогие платья, на  самом деле испытывали потребность в таких историях, напоминавших истории из  моего детства, рассказывавшиеся у пруда в Йоридо. Я представляла себе, что  здесь будут вестись разговоры о литературе, о Кабуки или о чем-нибудь подобном.  И, конечно, в Джионе было и такое, просто так получилось, что моя первая  вечеринка оказалась иного свойства.    

В то  время как Мамеха рассказывала свою историю, мужчина рядом со мной потирал руками  свое лицо и практически не участвовал в беседе. Он сидел, внимательно глядя на  меня, после чего неожиданно спросил:    

– Что  с твоими глазами? Или я слишком много выпил?    

Он на  самом деле много выпил, но я решила, что мне лучше этого не говорить. Прежде  чем я смогла ответить, он передернул бровями и так тряхнул головой, что облако  перхоти упало ему на плечи. Как выяснилось, за обильную перхоть его прозвали в  Джионе Господин Снегопад. Казалось, он забыл вопрос, с которым обратился ко  мне, или же не ожидал получить ответ, потому что теперь он спросил, сколько мне  лет. Я сказала, что мне четырнадцать.    

– Ты  самая взрослая четырнадцатилетняя девушка из встречавшихся мне раньше. Возьми  это, – сказал он и протянул мне свою пустую чашку для сакэ.    

– Нет-нет,  спасибо, господин, я ведь начинающая...    

Так  учила меня отвечать Мамеха, но Господин Снегопад не слушал меня. Он продолжал  держать чашку до тех пор, пока я не взяла ее, а затем протянул мне бутылочку  сакэ.    

Я не  ожидала, что мне придется пить сакэ, потому что начинающая гейша должна выглядеть  по-детски. Но мне не хотелось ослушаться его. Прежде чем налить мне сакэ, он  еще раз тряхнул головой, и я с ужасом заметила, как несколько белых хлопьев  упало в чашку. Господин Снегопад наполнил ее сакэ и сказал мне:    

– Теперь  пей. Это первая из многих. Я улыбнулась ему и начала медленно подносить чашку к  губам, не зная, как поступить, но, слава богу, Мамеха спасла меня.    

– Это  твой первый день в Джионе, Саюри. Будет нехорошо, если ты напьешься, –  сказала она, прежде всего для Господина Снегопада. – Просто пригуби сакэ,  и все.    

Я  послушалась ее и лишь слегка намочила губы. То есть я плотно сжала губы и  наклоняла чашку с сакэ до тех пор, пока не почувствовала, как жидкость  коснулась их. После этого я быстро поставила чашку на стол и сказала: «Гм,  очень вкусно!» – и достала из-за пояса носовой платок. Промокнув свои губы, я  почувствовала облегчение и с радостью отметила, что Господин Снегопад этого не  заметил. Он сидел, уставившись в чашку, которую я поставила на стол, и вдруг  неожиданно взял чашку двумя пальцами, опрокинул ее в рот, а затем, извинившись,  встал, чтобы пойти в туалет.    

Начинающая  гейша обычно сопровождает мужчину до туалета и обратно, но новенькие этого не  должны делать. Когда в комнате нет начинающих гейш, мужчины ходят в туалет самостоятельно.  Но Господин Снегопад стоял, глядя на меня до тех пор, пока я не поняла, что он  ждет меня.    

Я не  знала расположения помещений в чайном доме Комория, но Господин Снегопад знал  это прекрасно, и я следовала за ним. Он постоял в стороне, пока я открывала ему  дверь в туалет. Когда я закрыла за ним дверь и ждала, пока он выйдет, я  слышала, как кто-то поднимается по ступеням, но не придала этому значения.  Господин Снегопад вышел, мы с ним вернулись обратно, и я заметила, что в  комнате появилась еще одна гейша со своей младшей сестрой. Они сидели спиной к  двери, и я не видела их лиц. Но когда мы обошли вокруг стола и заняли свои  места, я оцепенела. Напротив меня сидела женщина, которую я всеми силами  старалась избегать. Мне улыбалась Хацумомо, а рядом с ней сидела Тыква.    

 Глава 15    

     

Хацумомо  улыбалась, как и все нормальные люди, когда радовалась чему-то, но наибольшую  радость она испытывала, если ей удавалось заставить кого-то страдать. Вот  почему она с сияющей улыбкой на лице произнесла:    

– О  боже! Какое странное совпадение. Это новенькая! На самом деле я не должна рассказывать  эту историю, чтобы не смутить бедное создание.    

Я  надеялась, что Мамеха извинится и уйдет с вечеринки вместе со мной. Но она лишь  бросила на меня беспокойный взгляд. Видимо, она почувствовала, что оставить  Хацумомо наедине с этими мужчинами равносильно тому, что покинуть горящий дом,  лучше остаться и контролировать ситуацию.    

– Наверное,  нет ничего более сложного, чем быть новенькой, – сказала Хацумомо. –  Ты так не думаешь, Тыква?    

Тыква к  тому времени находилась в роли новенькой уже шесть месяцев и считалась оперившейся  начинающей. Я посмотрела на нее в надежде получить поддержку, но она сидела,  уставившись в стол. Я знала ее так хорошо, что, заметив маленькую морщинку над  ее носом, поняла, как она расстроена.    

– Да,  госпожа, – сказала она.    

– Такое  трудное время в жизни, – продолжала Хацумомо.    

– Я  до сих пор помню, как тяжело мне приходилось. Как тебя зовут, маленькая  новенькая?    

К  счастью, мне не пришлось отвечать, потому что заговорила Мамеха:    

– Ты  безусловно права, называя это время очень тяжелым в твоей жизни, Хацумомо-сан,  ведь ты была такой неуклюжей.    

– Я  хочу услышать продолжение истории, – сказал один из мужчин.    

– И  смутить бедную новенькую, оказавшуюся с нами впервые? – спросила  Хацумомо. – Я расскажу только в том случае, если вы будете считать, что  эта история произошла с какой-нибудь другой девочкой.    

Хацумомо  была дьявольски изобретательна. Если раньше мужчины могли и не соотносить рассказанную  историю со мной, то теперь сделают это обязательно.    

– Итак,  на чем я остановилась? – начала Хацумомо. – Ах да. Я упомянула эту  новенькую... Не могу вспомнить ее имя, но я должна дать ей какое-нибудь имя,  чтобы вы не путали ее с этой бедной девочкой. Скажи мне, маленькая новенькая,  как тебя зовут?    

– Саюри,  госпожа, – ответила я, и мое лицо покрылось нервной испариной. Я  испугалась, что макияж начнет плавиться и капать мне на подол.    

– Саюри.  Как мило! Хотя имя тебе не очень подходит... Итак, давайте назовем новенькую в  этой истории Маюри. Однажды я шла с Маюри вдоль проспекта Шийо в окейю ее  старшей сестры. Дул ужасный ветер, такой сильный, что выбивал окна. Бедная  Маюри в тот день впервые надела кимоно. Она оказалась не тяжелее листочка, и  большие рукава кимоно выполняли роль парусов. В тот момент, когда мы собрались  пересечь улицу, я не обнаружила ее рядом, а где-то вдалеке раздавались слабые  стоны, что-то вроде «А-а-а»...    

Тут  Хацумомо обернулась и посмотрела на меня.    

– У  меня недостаточно высокий голос, – сказала она. – Произнеси это так,  как ты говорила это тогда.    

Что мне  оставалось делать? Я постаралась изобразить голосом то, о чем она меня просила.    

– Нет-нет,  гораздо выше... Ну да не важно! – Хацумомо повернулась к сидящему рядом  мужчине и произнесла грудным голосом: – Она не очень способная, правда  же? – Потом покачала головой и продолжила: – Обернувшись, я увидела, как  ветер уносит от меня бедную Маюри, ее руки и ноги болтались на ветру до тех  пор, пока она не оказалась рядом с машиной. Думаю, нет необходимости описывать  подробности случившегося дальше...    

– Ну  почему же? – возразил один из мужчин.    

– У  вас что, совсем нет воображения? – воскликнула Хацумомо. – Ветер  задрал ее кимоно выше бедер. Ей не хотелось предстать перед кем-нибудь  обнаженной, поэтому она резко обернулась, но при этом ее интимные места  оказались напротив лобового стекла, прямо перед глазами водителя... Мужчины  зашлись от смеха, в том числе и Директор, постукивавший одновременно чашкой с  сакэ об стол.    

– Почему  со мной не происходит ничего подобного? – спросил он.    

– Но,  Директор, – сказала Хацумомо, – девушка была новенькой. Скорее всего,  водитель ничего интересного не увидел. Представьте, что вам удалось увидеть эту  девушку лежащей на этом столе...    

Хацумомо  безусловно говорила обо мне.    

– Скорее  всего, она ничем не отличается от ребенка!    

– У  девочек волосы между ногами начинают появляться уже лет в одиннадцать, –  сказал один из мужчин.    

– Сколько  тебе лет, маленькая Саюри-сан? – спросила меня Хацумомо.    

– Мне  четырнадцать, госпожа, – сказала я ей как можно спокойнее. – Но я  старая четырнадцатилетняя.    

Этот  ответ понравился мужчинам, и Хацумомо слегка напряглась.    

– Четырнадцать? –  спросила она. – Прекрасно! И конечно, у тебя нет никаких волос...    

– Нет-нет,  у меня есть. Даже много! – И с этими словами я провела рукой по волосам на  голове.    

Видимо,  ответ показался присутствующим очень остроумным. Мужчины смеялись сильнее, чем  над историей Хацумомо. Она засмеялась тоже, но только для того, чтобы не  подумали, что пошутили над ней.    

Когда  смех затих, мы с Мамехой вышли и через открытую дверь услышали, что Хацумомо тоже  собирается уходить. Они с Тыквой спускались за нами по лестнице.    

– Сегодня  было очень весело, – сказала Хацумомо. – Не знаю, почему мы не  веселимся вместе чаще.    

– Да,  весело, – сказала Мамеха. – Я с наслаждением думаю о том, что готовит  нам будущее.    

После  этих слов Мамеха с удовлетворением посмотрела на меня. Ее явно радовал вид побежденной  Хацумомо.    

Ночью,  приняв ванну и смыв с себя макияж, я стояла в холле и отвечала на вопросы Анти  о том, как прошел вечер. В это время вошла Хацумомо и остановилась передо мной.    

Обычно  она так рано не возвращалась, но по выражению ее лица я поняла: она спешила  отомстить мне. Ее обычная злорадная улыбка отсутствовала, но крепко сжатые губы  выдавали ее настрой. Бросив на меня выразительный взгляд, она сильно ударила  меня по лицу.    

Ее  поступок поверг меня в шоковое состояние, и я даже не могу вспомнить дальнейших  событий. Должно быть, Анти и Хацумомо начали ругаться, потому что я помню слова  Хацумомо:    

– Если  эта девчонка еще раз публично опозорит меня, я с удовольствием ударю ее по другой  стороне лица.    

– Как  я вас опозорила? – спросила я.    

– Ты  прекрасно знала, о каких волосах я говорила, но ты выставила меня полной  идиоткой. Я перед тобой в долгу, маленькая Чио. Но я скоро его верну, я тебе  обещаю.    

На  следующий вечер я рассказала о случившемся Мамехе, но она не придала этим  словам никакого значения.    

– Ну  и что такого? – спросила она. – Слава богу, на твоем лице не осталось  следов от удара. Думаю, ты не надеялась обрадовать ее своим замечанием...    

– Я  беспокоюсь о том, что может произойти, когда мы в следующий раз с ней столкнемся, –  сказала я.    

– Я  скажу тебе, что мы сделаем. Мы развернемся и уйдем. Гости, конечно, удивятся,  увидев, что мы покидаем вечеринку, только появившись на ней, но это будет  лучше, чем дать возможность Хацумомо еще раз тебя унизить. В любом случае, если  мы столкнемся с ней, это пойдет нам только на пользу.    

– Но  каким образом? – спросила я.    

– Если  с легкой руки Хацумомо мы уйдем из нескольких чайных домов, то сможем посетить  больше вечеринок, и, таким образом, тебя гораздо быстрее узнают в Джионе.    

Мамехе  удалось успокоить меня. Мы вышли с ней на улицу и первыми посетили вечеринку,  устроенную для одного молодого актера кино. На вид ему было не больше  восемнадцати лет, но при этом у него совершенно отсутствовали волосы на голове,  брови и ресницы. Через несколько лет он стал очень популярным, но только лишь  благодаря обстоятельствам своей смерти. Он убил молодую официантку в Токио, а  потом заколол себя ножом. Мне он показался очень странным, хотя было приятно,  что он не сводил с меня глаз. Надо признаться, так долго живя в окейе, я  радовалась любого рода вниманию. Мы провели здесь около часа, а Хацумомо так и  не появилась. Я начала думать, что мои мечты об успехе постепенно начинают  сбываться.    

Следующую  вечеринку устроил ректор Университета в Киото. Мамеха разговорилась с мужчиной,  которого давно не видела, и оставила меня одну. Единственное свободное место за  столом оказалось рядом с пожилым мужчиной в грязной белой рубашке. Его явно  мучила жажда, и он постоянно подносил к губам бокал с пивом. Я села на колени  рядом с ним и уже собралась представиться, как неожиданно распахнулась дверь.  Вместо ожидаемой служанки с очередной порцией сакэ я, к своему ужасу, увидела  Хацумомо с Тыквой.    

– О  боже! – воскликнула Мамеха и обратилась к человеку, которого она  развлекала. – Ваши часы показывают точное время?    

– Да,  конечно, – сказал он. – Каждый вечер я сверяю их с часами на  железнодорожном вокзале.    

– К  сожалению, мы с Саюри вынуждены вас покинуть. Мы обещали быть в другом месте  еще полчаса назад.    

С этими  словами мы покинули комнату, а Хацумомо с Тыквой вошли в нее.    

Прежде  чем уйти из чайного дома, Мамеха завела меня в пустую комнату. В полумраке я не  могла отчетливо разглядеть ее, виден был лишь абрис лица и ореол волос. Если я  не могла рассмотреть ее, значит, и она не могла рассмотреть меня, поэтому я  позволила себе изобразить на лице всю ненависть, которую испытывала к Хацумомо.    

– Что  ты говорила этой безумной женщине сегодня? – спросила меня Мамеха.    

– Совсем  ничего, госпожа!    

– Тогда  как она нас нашла?    

– Я  сама не знала, что мы будем здесь, – сказала я. – Как же я могла  сказать об этом ей?    

– Мои  служанки знают обо всех моих встречах, но я не могу допустить... Ну ладно,  сейчас мы пойдем на вечеринку, о которой точно никто не знает. Нага Тэруоми  только на прошлой неделе назначили дирижером Токийской филармонии. Сегодня  вечером он приехал в наш город, чтобы дать возможность элите оказать ему  внимание. Честно говоря, мне не очень, хочется идти, но... по крайней мере там  не будет Хацумомо.    

Мы  пересекли проспект Шийо и свернули в узкую аллею, пропахшую сакэ и жареным бататом.  Из ярко освещенного двухэтажного особняка, оказавшегося чайным домом, доносился  смех. Служанка проводила нас в комнату на втором этаже, где мы нашли дирижера с  тонкими масляными волосами, зачесанными назад, крепко сжимавшего чашечку сакэ.  Остальные мужчины в комнате играли с двумя гейшами, дирижер же отказался  принять участие в игре. Он какое-то время говорил с Мамехой, а затем попросил  ее исполнить танец. Не думаю, что ему действительно очень хотелось видеть, как  она танцует, просто это позволило бы отвлечь всех от игры и привлечь внимание к  его собственной персоне. Но когда служанка принесла сямисэн одной из гейш и  Мамеха еще не успела принять первую позу, дверь отворилась, и... Думаю, вы  догадались, кто стоял на пороге – Хацумомо с Тыквой. Они напоминали собак,  упорно идущих по нашему следу.    

Нужно  было видеть, как Хацумомо и Мамеха улыбнулись друг другу. Могло показаться, что  они обменялись какими-то шутками, хотя на самом деле Хацумомо торжествовала  свою победу, ведь ей удалось найти нас, а Мамеха... думаю, улыбкой пыталась  скрыть свою злость. Я видела, как во время танца она сжимала челюсть и  раздувала ноздри. Закончив танец, Мамеха даже не стала садиться за стол, а лишь  сказала дирижеру:    

– Огромное  спасибо за приглашение. Боюсь, уже слишком поздно... Мы с Саюри должны идти...    

Не могу  передать вам, с каким удовлетворением Хацумомо смотрела нам вслед.    

Я  спускалась за Мамехой по лестнице. На нижней ступеньке она остановилась и  подождала меня. Та же молодая служанка, показывавшая нам дорогу наверх, вышла  проводить нас.    

– Какая  же непростая жизнь у служанок! – сказала ей Мамеха. – Наверно, тебе  многое хочется купить, а зарплата у тебя очень маленькая. А скажи мне, на что  ты потратишь только что заработанные деньги?    

– Но  я ничего сейчас не заработала, госпожа, – сказала она и при этом так  нервничала и суетливо сглатывала слюну, что я поняла – она лжет.    

– Сколько  денег тебе обещала Хацумомо?    

Служанка  опустила глаза в пол. Итак, Хацумомо подкупила по крайней мере одну служанку в  каждом первоклассном чайном доме Джиона. Она попросила их звонить Йоко –  девушке, отвечавшей на телефонные звонки в нашей окейе, – как только мы  появимся на вечеринке. В тот момент мы еще не знали, что Йоко тоже замешана в  этом, но существование какой-то цепочки не вызывало сомнений.    

Служанка  не могла заставить себя посмотреть Мамехе в глаза. Даже когда Мамеха подняла ее  лицо за подбородок, девочка продолжала смотреть в пол, словно вместо глаз у нее  были свинцовые шары. Мы вышли из чайного дома и еще какое-то время слышали  голоса, доносившиеся из окон на втором этаже.    

– Как  ее зовут? – спросила Хацумомо.    

– Саюко, –  сказал один из мужчин.    

– Не  Саюко, а Саюри, – сказал другой.    

– Эта  история характеризует ее не с лучшей стороны, лучше я не буду рассказывать. Она  кажется очень милой на первый взгляд...    

– Я  не успел как следует ее разглядеть, но она очень красивая, – сказал один  из мужчин.    

– Такие  необычные глаза! – воскликнула какая-то гейша.    

– Знаете,  что сказал о ее глазах один мужчина? – спросила Хацумомо. – Он  сказал, что они цвета раздавленных червей.    

– Раздавленных  червей... Я никогда не слышал о существовании такого цвета.    

– Хорошо,  расскажу вам, что я о ней знаю, – начала Хацумомо, – но пообещайте не  повторять это. У нее какая-то болезнь, отчего ее груди стали как у старухи,  отвислые и морщинистые. Это выглядит просто ужасно! Я как-то видела ее в  бане...    

Мы с  Мамехой остановились, чтобы послушать, но после слов Хацумомо Мамеха подтолкнула  меня вперед, и мы вместе пошли по аллее. Мамеха на секунду остановилась и  сказала:    

– Я  пытаюсь сообразить, куда бы мы могли пойти, но не могу придумать ни одного  места. Если эта женщина нашла нас здесь, думаю, она сможет найти нас повсюду в  Джионе. Тебе лучше сейчас вернуться в окейю, Саюри, а я тем временем подумаю,  что мы сможем сделать.    

Однажды,  во время Второй мировой войны, спустя несколько лет после событий, о которых я  сейчас рассказываю, во время вечеринки один офицер вынул из кобуры пистолет и  положил его на циновку, пытаясь произвести на меня впечатление. Помню, красота  пистолета потрясла меня: совершенные линии, красивый серый блеск металла.  Промасленная деревянная рукоять была богато украшена. Но когда я подумала о его  назначении и услышала истории его хозяина, этот пистолет из прекрасного  превратился для меня во что-то ужасное.    

Примерно  то же самое произошло со мной по отношению к Хацумомо, после того как она  навредила мне в начале моей карьеры. Не могу сказать, что я никогда раньше не  считала ее монстром. Но я всегда признавала ее красоту, а теперь перестала. В  то время как для успешной карьеры нужно было посещать десять – пятнадцать  банкетов и вечеринок каждый день, я вынуждена была проводить вечера в окейе,  практикуясь в игре на сямисэне или в танце, словно за последний год в моей  жизни ничего не изменилось. Когда Хацумомо проходила мимо меня по коридору,  великолепно одетая, с прекрасным макияжем, как луна на ночном небе, уверена,  что даже слепой сказал бы, что она красива. Я же не чувствовала по отношению к  ней ничего, кроме ненависти.    

Несколько  раз меня приглашала к себе Мамеха. Каждый раз я надеялась, что она придумала какое-то  противоядие против Хацумомо. Но она лишь просила меня выполнить поручения,  которые не могла доверить своим служанкам. Однажды я не выдержала и спросила,  что меня ждет в ближайшем будущем.    

– Боюсь,  Саюри-сан, тебе придется на какое-то время исчезнуть, – сказала она. –  Я понимаю, как тебе хотелось бы разделаться с этой опасной женщиной, но до тех  пор, пока я не продумаю до конца свой план, тебе лучше не сопровождать меня в  Джионе.    

Конечно,  очень обидно такое слышать, но Мамеха была права. Насмешки Хацумомо могли так  навредить мне как в глазах мужчин, так и в глазах женщин, что мне действительно  лучше было оставаться дома.    

К  счастью, Мамеха отличалась большой изобретательностью, и ей удавалось время от  времени приглашать меня на мероприятия, на которых мне ничего не угрожало.  Хацумомо могла оградить от меня Джион, но она не могла оградить меня от всего  мира. Уезжая из Джиона, Мамеха часто брала меня с собой. Я ездила с ней на  поезде в Кобэ, где Мамеха разрезала ленточку на новой фабрике. В другой раз я  вместе с ней сопровождала бывшего президента фирмы «Японский телеграф и  телефон» в автомобильном туре по Киото. Тогда-то я и увидела впервые все районы  этого огромного города, ведь до сих пор мне доводилось бывать в основном только  в Джионе. Не говоря уже о том, что я впервые ехала в машине. Я никогда не  задумывалась над тем, как ужасно жили простые люди в те годы, пока мы не  проехали вдоль реки в южной части города и не увидели женщин с грудными детьми  в оборванных одеждах, сидящих под деревьями. Бедные люди никогда не приходили в  Джион, и трудно было вообразить, что я, можно сказать, рабыня, терроризируемая  Хацумомо, вела относительно благополучный образ жизни для эпохи Великой  Депрессии. В тот день я это поняла.    

Однажды  днем, вернувшись из школы, я нашла записку. Мамеха предлагала мне взять косметику  и прийти в ее апартаменты. Когда я появилась, господин Ичода, выполнявший у  Мамехи роль господина Бэкку, в дальней комнате надевал Мамехе пояс перед  большим зеркалом.    

– Быстро  делай макияж, – сказала мне Мамеха. – В соседней комнате лежит кимоно  для тебя.    

По  стандартам Джиона квартира Мамехи была просто огромной. Помимо основной комнаты,  в которой помещалось шесть циновок татами, имелось еще две комнаты поменьше – в  одной из них она одевалась, там же жила прислуга, а в другой спала. В спальне  на ее постели лежало кимоно, приготовленное служанками Мамехи. Меня поразила ее  постель, застеленная свежими простынями, на которых Мамеха явно не спала этой  ночью. Они казались свежими, как первый снег.    

Когда я  начала накладывать макияж, Мамеха объяснила, почему она меня пригласила.    

– Сегодня  приезжает Барон. Он придет сюда на обед. Мне бы хотелось познакомить тебя с  ним.    

Мне пока  не представилось случая рассказать вам о Бароне – данне Мамехи. Сейчас в Японии  уже нет баронов и графов, но до Второй мировой войны были, и барон Мацунага был  одним из богатейших. Его семья, очень влиятельная в финансовом мире,  контролировала один из самых больших банков в Японии. Изначально титул барона  принадлежал его старшему брату, убитому в бытность свою министром финансов в  кабинете премьер-министра Инукая. Данна Мамехи уже в тридцать с небольшим лет  унаследовал от своего старшего брата не только титул барона, но и всю  собственность, включая огромное имение в Киото неподалеку от Джиона. По делам  ему приходилось большую часть своего времени проводить в Токио. Было и еще  кое-что, удерживающее его там. Много лет спустя я узнала о его второй  любовнице, жившей в районе гейш Асака в Токио. Редкий мужчина обладал  достаточным богатством, позволявшим иметь хотя бы одну любовницу-гейшу, а у  барона Мацунага их было две.    

Теперь,  когда я узнала, что этот день Мамеха проведет со своим данной, я поняла, почему  на ее кровати такие свежие простыни.    

Я быстро  надела одежду, приготовленную для меня Мамехой, – нижнее платье  светло-зеленого цвета и кимоно красновато-коричневого с хвойным рисунком. К  этому времени одна из служанок Мамехи вернулась из близлежащего ресторана с  обедом для Барона, упакованным в огромную коробку. Еда в ней, на тарелках и в  чашках, была сервирована, как в ресторане.    

Несколько  минут спустя появился Барон. В приоткрытую дверь я увидела его стоящим на  лестничной площадке, где Мамеха развязывала ему ботинки. Барон оказался  маленьким и круглым, и первое, что приходило в голову, глядя на него, это его  сходство с миндалем или каким-нибудь орехом. В то время считалось модным носить  бороду, и пучки длинных волос на его лице напоминали водоросли, случайно  попавшие в чан с рисом.    

– О,  Мамеха... Я так вымотался, – сказал Барон. – Как я ненавижу эти  длинные переезды в поездах!    

Наконец  он разулся и вошел в комнату мелкими быстрыми шажками. Утром служанки достали  из кладовки стул и персидский ковер и расположили их около окна. Барон уселся  на стул, а ко мне подошла служанка, поклонилась, как бы извиняясь, и закрыла  дверь.    

Я  просидела в комнате для прислуги час или чуть больше, пока служанка кормила  Барона обедом. Время от времени я слышала шепот Мамехи, но в основном говорил  Барон. Сначала мне показалось, что он сердится на Мамеху, но потом я поняла,  что его разозлил какой-то человек, встреченный им накануне и задававший много  вопросов личного свойства. Наконец, трапеза завершилась, служанка вынесла  чайные чашки, и Мамеха позвала меня. Я вошла и поклонилась Барону, ужасно  нервничая, ведь мне никогда прежде не доводилось видеть аристократов. Я думала,  он скажет мне что-нибудь, но его взгляд блуждал по комнате, казалось, не  останавливаясь на мне.    

– Мамеха, –  спросил он, – где тот свиток, офорт или что-то в этом роде, висевший у  тебя в нише? Его не сравнить с тем, что висит здесь сейчас.    

– Этого  свитка нет на этом месте уже около четырех лет, Барон. А это поэма Мацудайра  Койчи, написанная его собственной рукой.    

– Четыре  года? А разве здесь не висела картинка, выполненная тушью, когда я приезжал к  тебе в прошлом месяце?    

– Нет...  Но в любом случае Барон не удостаивал меня своим визитом последние три месяца.    

– Не  удивительно, что я чувствую себя таким уставшим. Я всегда говорю себе, что  должен проводить больше времени в Киото, но... одно тянет за собой другое... Но  дай мне посмотреть на тот свиток. Не могу поверить, что не видел его уже четыре  года.    

Мамеха  попросила служанку принести свиток из кладовки. Мне доверили развернуть его. Трясущимися  руками я развернула его и протянула Барону.    

– Аккуратная  девочка! – сказал он.    

Я так  смутилась, что даже после поклонов и извинений еще несколько раз посмотрела на  Барона, убеждаясь, что он на меня не сердится. Когда я придерживала свиток,  казалось, он больше смотрел на меня, чем на свиток. Но взгляд не показался мне  укоризненным. Спустя какое-то время стало понятно, что Барон смотрел с любопытством,  и это придало мне уверенности.    

– Этот  свиток гораздо красивее, чем то, что висит у тебя сейчас, Мамеха, – сказал  Барон. Он по-прежнему продолжал смотреть на меня и не отводил глаз, даже  встречаясь со мной взглядом.    

– Каллиграфия  сейчас уже не в моде, – продолжал Барон. – Повесь лучше этот пейзаж обратно.    

У Мамехи  не было другого выхода, кроме как выполнить пожелание Барона. Она даже сделала  вид, что ей нравится его идея. Когда мы со служанкой закончили вешать свиток в  нишу, Мамеха позвала меня наливать чай Барону. Если бы нас разглядывали сверху,  мы бы казались треугольником. Но Мамеха и Барон все время разговаривали, я же  просто сидела на коленях и чувствовала себя голубем в соколином гнезде. Я не  могла представить себя развлекающей таких людей, с которыми общается Мамеха, не  говоря уже об аристократах вроде Барона, но и таких, как Председатель. Даже  директор театра несколько дней назад... так не смотрел на меня, как Барон. Не  скажу, что раньше я считала себя достойной компании Барона, но сейчас я чувствовала  себя маленькой ничтожной девочкой из рыбацкой деревни. Барон, склонившийся над  столом, показался мне очень нервным и напомнил мне почему-то моего отца, в тот  последний момент, когда я видела его, а он сидел за столом и выковыривал грязь  из желобков в столешнице. Что бы сказал отец, если бы смог увидеть меня здесь,  в апартаментах Мамехи, в платье, стоившем больше, чем все, виденное им в жизни,  с Бароном и с самой знаменитой гейшей Японии, сидящими рядом. Я вряд ли  заслуживала такого окружения.    

 Глава 16    

     

Однажды  вечером мы шли в район Понточчо, чтобы купить заколки для волос, и переходили  мост через реку. Почему-то Мамеха не любила магазины, торгующие аксессуарами  для волос в Джионе. Старое буксирное судно проплывало под мостом. Мамеха  обернулась ко мне, и я подумала, что она недовольна обилием дыма, такое  странное выражение было на ее лице.    

– Что  случилось, Мамеха-сан?    

– Я  должна сказать тебе, потому что рано или поздно ты об этом от кого-нибудь  узнаешь, – начала она. – Твоя маленькая подруга Тыква получила  награду, как лучшая начинающая гейша. Скорее всего, в следующий раз она опять  окажется первой.    

Может  показаться странным существование подобных наград, но что-то в этом есть.  Награду получала начинающая гейша, заработавшая за месяц больше всех.    

Несколько  раз Мамеха предсказывала, что после нескольких лет работы у Тыквы останется  небольшое число преданных клиентов, из которых ни один не будет достаточно  богат. Она нарисовала довольно грустную картину, поэтому я порадовалась, что на  самом деле все не так печально. Но с другой стороны, меня очень обижало, что  Тыква стала самой знаменитой начинающей гейшей в Джионе, в то время как я  оставалась одной из самых незаметных.    

Удивительным  в этой истории казалось то, что Тыкве удалось обойти изысканную молодую девушку  по имени Райха, побеждавшую в течение нескольких предыдущих месяцев. Мать Райхи  была известной гейшей, а отец происходил из знаменитой японской семьи,  владеющей просто несметными богатствами. Когда Райха проходила мимо меня, я  чувствовала то же, что чувствует корюшка при встрече с серебристым лососем. Как  же Тыкве удалось обойти ее? Тыква в последнее время даже стала хуже выглядеть и  похудела, так часто Хацумомо водила ее на вечеринки. Но несмотря на все  старания, разве сможет Тыква стать популярнее Райхи?    

– Перестань  хмуриться, – сказала Мамеха. – Ты должна выглядеть веселой.    

– Да,  я понимаю, это очень эгоистично с моей стороны, – сказала я.    

– Я  не это имею в виду. Хацумомо и Тыква еще дорого заплатят за эту награду. Через  пять лет никто не вспомнит, кто такая Тыква.    

– Мне  кажется, – сказала я, – что все запомнят ее как девушку, превзошедшую  Райху.    

– Никто  не превосходил Райху. Хоть Тыква и заработала больше денег за последний месяц,  Райха тем не менее остается самой популярной начинающей гейшей в Джионе.  Пойдем, я объясню.    

Мамеха  отвела меня в чайную в районе Понточчо и усадила за стол.    

Мамеха  рассказала, что в Джионе очень популярная гейша может сделать так, что ее  младшая сестра заработает больше любого, если она не боится испортить свою  репутацию. Причина этого кроется в том, как оплачивается «цветочный гонорар».  Раньше, сто или больше лет назад, всегда, когда гейша приходила на вечеринку,  хозяйка чайного дома зажигала ароматную палочку под названием охана, или  «цветок», рассчитанную на один час тления. Оплата гейши зависела от того,  сколько ароматных палочек сожжено к моменту ее ухода.    

Стоимость  одной оханы всегда фиксировалась регистрационным офисом Джиона. Когда я  начинала, она составляла три йены, что соответствовало стоимости двух бутылок  хорошего ликера. Это может показаться много, но на самом деле непопулярной  гейше, зарабатывающей одну охану в час, живется довольно трудно. Большинство  вечеров она проводит в ожидании приглашения, а даже когда занята, то  зарабатывает не больше десяти йен за вечер, чего не хватит ей даже на оплату долгов.  В сравнении с такими львицами, как Хацумомо и Мамеха, она выглядит, как  маленькое насекомое. Хацумомо, например, зарабатывала одну охану за каждые  пятнадцать минут. Мамеха – одну охану за каждые пять минут, но такая гейша была  единственной в Джионе.    

Конечно,  не все деньги идут гейше, даже такой, как Мамеха. Часть денег берет чайный дом,  где она их заработала, гораздо меньшая часть идет ассоциации гейш, портному,  часть – окейе. В результате она получает немногим больше половины  заработанного.    

А теперь  послушайте, как гейша вроде Хацумомо может представить свою младшую сестру более  успешной, чем та есть на самом деле.    

Начнем с  того, что популярной гейше в Джионе рады практически на любом мероприятии, даже  если она посетит его хоть на пять минут. Гости рады заплатить даже за ее  «Здравствуйте!». Они знают, в следующий раз она побудет с ними подольше.  Начинающая гейша, с другой стороны, не должна себя так вести. Для нее важно  завязывать отношения. Пока ей не исполнится восемнадцати лет, ей не стоит  порхать с одной вечеринки на другую. Гораздо правильнее проводить час, и даже  больше, на одной вечеринке, а затем звонить в окейю и узнавать, где находится  ее старшая сестра, чтобы присоединиться к ней и познакомиться с новым кругом  гостей. Если ее популярная старшая сестра за вечер способна посетить до  двадцати мероприятий, начинающей гейше лучше ограничиться не более чем пятью.  Но Хацумомо все делала наоборот, таская Тыкву за собой повсюду.    

До  шестнадцати лет начинающая гейша обычно получает полоханы в час. Если Тыква  остается на вечеринке только на пять минут, то хозяйка платит ей, словно она  пробыла час. С другой стороны, никто не ожидает, что Тыква проведет на  вечеринке только пять минут. Сначала мужчины думают, что Хацумомо взяла Тыкву  так ненадолго только в этот вечер, но спустя какое-то время все начнут  интересоваться, почему Хацумомо так занята, что не может уделить им больше  времени, а ее младшая сестра не может остаться на вечеринке после ее ухода, как  это принято. В такой ситуации Тыква много зарабатывала– три или четыре оханы в  час, но ей и Хацумомо приходилось платить за это своей репутацией.    

– Поведение  Хацумомо лишь демонстрирует, до какой степени она ужасна, – заключила Мамеха. –  Она делает все, чтобы Тыква казалась лучше. И наверное, догадываешься, для  чего?    

– Не  уверена, Мамеха-сан.    

– Она  хочет сделать так, чтобы госпожа Нитта удочерила ее. Если Тыква станет дочерью  окейи, ее будущее, а также будущее Хацумомо обеспечено. Ведь Хацумомо – сестра  Тыквы, поэтому госпожа Нитта обязательно оставит ее в окейе. Понимаешь, что это  значит? Если удочерят Тыкву, ты никогда не избавишься от Хацумомо. Если кого и  выгонят из окейи, то именно тебя.    

Я  почувствовала то же, что чувствуют волны океана в тот момент, когда тучи  скрывают солнце.