1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 
				
– Понятное дело. Никогда. Покурим?
				
Дейна взяла «Мальборо», руками прикрыла от ветра огонек спички, которую он зажег.
				
– Будь осторожна, девочка.
				
– Обязательно.
				
– И возвращайся.
				
– Я на это надеюсь.
				
Они смотрели друг на друга под ярким утренним солнцем позднего лета.
				
– А ты заботься о Фрэнни, здоровяк.
				
– Будь уверена.
				
– И не очень усердствуй в новой должности.
				
– Это мне точно по силам.
				
Она отбросила сигарету.
				
– Что скажешь, Сюзи?
				
Сюзан кивнула, включила передачу, натужно улыбнулась.
				
– Дейна…
				
Она вновь повернулась к нему, и Стью мягко поцеловал ее в губы.
				
– Удачи тебе.
				
Она улыбнулась:
				
– Ты должен сделать это дважды, если хочешь, чтобы меня действительно сопровождала удача. Или ты не знал?
				
Он поцеловал ее второй раз, более медленно и обстоятельно. Вновь подумал: «Лесбиянка?»
				
– Фрэнни – счастливая женщина, – заметила Дейна. – Можешь меня процитировать.
				
Улыбаясь, не зная, что и сказать, Стью отступил на шаг и промолчал. В двух кварталах от них один из оранжевых самосвалов похоронной команды прогрохотал по перекрестку, как зловещее знамение, и нарушил магию момента.
				
– Поехали, детка. – Дейна посмотрела на Сью. – Нам пора.
				
Они укатили, а Стью, стоя на тротуаре, проводил их взглядом.
				
				
Сью Штерн вернулась через два дня. По ее словам, она смотрела Дейне вслед, когда та уезжала из Колорадо-Спрингс, смотрела, пока Дейна не превратилась в точку, слившуюся с ландшафтом. Потом немного поплакала и двинулась в обратный путь. На ночлег остановилась неподалеку от маленького городка Монумент, и глубокой ночью ее разбудил тихий скулеж, от которого по коже побежали мурашки. Казалось, он доносился из дренажной трубы под дорогой, рядом с которой Сью устроилась на ночлег.
				
Собравшись с духом, она все-таки направила луч фонаря в ржавую трубу и увидела там худого и дрожащего щенка, месяцев шести от роду. Щенок пятился от ее руки, а в трубу она пролезть не могла. Наконец Сью отправилась в Монумент, разбила витрину в местном продуктовом магазине и вернулась при первом свете зари с рюкзаком, набитым банками «Алпо» и «Сайкл-уан». Едой щенка удалось выманить из трубы. В Свободную зону он приехал с комфортом, в подседельной сумке.
				
				
Дик Эллис пришел в восторг, увидев щенка. Выяснилось, что это девочка, ирландский сеттер, судя по всему, чистых кровей, но значения это не имело. Он не сомневался, что Коджак с удовольствием с ней познакомится, когда она немножко подрастет. Новость облетела Свободную зону, и на день о матушке Абагейл забыли: все говорили исключительно о собачьих Адаме и Еве. Сюзан Штерн в одночасье превратилась в героиню, но, насколько могли судить члены постоянного комитета, никто из жителей Зоны не задался вопросом, а что она делала в ту ночь в Монументе, так далеко к югу от Боулдера.
				
Однако Стью запомнил утро их отъезда из Боулдера, запомнил, как они ехали к автостраде Денвер – Боулдер, потому что Дейну Джергенс в Зоне больше никто не видел.
				
				
Двадцать седьмое августа, почти сумерки; в небе уже засияла Венера.
				
Ник, Ральф, Ларри и Стью сидели на ступеньках, ведущих к входной двери дома Тома Каллена. Том на лужайке загонял мячи для крокета в воротца.
				
Пора, написал Ник.
				
Полушепотом Стью спросил, нужно ли им вновь гипнотизировать Тома, и Ник покачал головой.
				
– Хорошо, – кивнул Ральф. – Не думаю, что вновь смогу на это смотреть. – И позвал, возвысив голос: – Том! Эй, Томми! Подойди сюда!
				
Том подбежал, широко улыбаясь.
				
– Томми, пора идти, – сказал Ральф.
				
Улыбка сползла с лица Тома. Казалось, он только сейчас заметил, что почти стемнело.
				
– Идти? Сейчас? Родные мои, нет! Когда становится темно, Том идет в кровать. Конечно, в кровать. Том не любит оставаться на улице, когда темно. Из-за бук. Том… Том…
				
Он замолчал, остальные смущенно смотрели на него. Том впал в тупое оцепенение. Затем вернулся… но не так, как обычно. Сознание вернулось не резко, бурным потоком, а медленным ручейком, неохотно, даже печально.
				
– Идти на запад? – спросил он. – Пора?
				
Стью положил руку ему на плечо.
				
– Да, Том. Если ты сможешь.
				
– Тогда в путь.
				
В горле у Ральфа что-то булькнуло, и он исчез за домом. Том, похоже, этого не заметил. Переводил взгляд со Стью на Ника и обратно.
				
– Идти ночью. Спать днем. – И очень медленно, в сгущающихся сумерках, Том добавил: – И увидеть слона.
				
Ник кивнул.
				
Ларри поднял рюкзак, который лежал рядом со ступеньками. Том надел его – медленно, сонно.
				
– Ты должен быть осторожен, Том… – У Ларри внезапно сел голос.
				
– Осторожен? Родные мои, да.
				
Стью подумал, а не следовало ли им снабдить Тома одноместной палаткой, но отверг эту идею. Тому никогда бы не удалось поставить ее.
				
– Ник, – прошептал Том. – Я действительно должен это сделать?
				
Ник обнял Тома и медленно кивнул.
				
– Хорошо.
				
– Главное, оставайся на широкой четырехполосной дороге, Том, – дал последний наказ Ларри. – На шоссе семьдесят. Ральф отвезет тебя туда на мотоцикле.
				
– Да, Ральф. – Том помолчал.
				
Ральф вышел из-за угла. Он протирал глаза шейным платком.
				
– Ты готов, Том? – хрипло спросил он.
				
– Ник! Когда я вернусь, это будет мой дом?
				
Ник энергично кивнул.
				
– Том любит свой дом. Родные мои, да.
				
– Мы знаем, что любишь, Томми. – Стью почувствовал, как к глазам подступают жгучие слезы.
				
– Хорошо. Я готов. С кем я поеду?
				
– Со мной, Том, – ответил Ральф. – На шоссе семьдесят, помнишь?
				
Том кивнул и направился к мотоциклу Ральфа. Через мгновение Ральф последовал за ним, его широкие плечи поникли. Казалось, обвисло даже перышко на шляпе. Он сел на мотоцикл, завел двигатель. Еще через несколько секунд выехал на Бродвей и повернул на восток. Оставшиеся мужчины постояли, наблюдая, как в лиловых сумерках мотоцикл превращается в движущуюся тень, которая следовала за лучом фары. Потом луч исчез за громадой автокинотеатра «Холидей-твин».
				
Ник пошел прочь, опустив голову, сунув руки в карманы. Стью хотел составить ему компанию, но Ник чуть ли не зло покачал головой, отгоняя его взмахом руки. Стью вернулся к Ларри.
				
– Такие дела, – выдохнул Ларри, и Стью мрачно кивнул.
				
– Думаешь, мы еще увидим его, Ларри?
				
– Если не увидим, нам семерым – ну, может, исключая Фрэн, она его туда не посылала – до конца жизни придется есть и спать, помня о решении отправить его туда.
				
– Нику в первую очередь, – вставил Стью.
				
– Да, Нику в первую очередь.
				
Они наблюдали, как Ник медленно идет по Бродвею, растворяясь в окружающих тенях. Потом с минуту смотрели на темный дом Тома.
				
– Пошли отсюда, – разорвал тишину Ларри. – Все эти чучела… у меня вдруг мурашки по коже побежали.
				
				
Джордж Ричардсон, новый врач, обосновался в медицинском центре «Дакота-Ридж» по причине его близости к городской больнице Боулдера, где находилось необходимое медицинское оборудование, большие запасы лекарств и операционные.
				
К двадцать восьмому августа он уже с головой ушел в работу, в которой посильную помощь ему оказывали Лори Констебл и Дик Эллис. Дик попросил отпустить его из мира медицины, но получил отказ. «У тебя все отлично, – сказал ему Ричардсон. – Ты многому научился и научишься еще большему. Кроме того, здесь столько работы, что одному мне не справиться. Мы просто рехнемся, если через месяц-другой у нас не появится еще один врач. Поэтому прими мои поздравления, Дик, ты – первый фельдшер Зоны. Поцелуй его, Лори».
				
Лори поцеловала.
				
Около одиннадцати утра Фрэн вошла в приемную и с любопытством, хоть и немного нервно, огляделась. Лори сидела за стойкой, читала старый номер «Женского домашнего журнала».
				
– Привет, Фрэн. – Она вскочила. – Я так и думала, что рано или поздно мы тебя здесь увидим. Джордж сейчас с Кэнди Джонс, но он сразу займется тобой. Как ты себя чувствуешь?
				
– Неплохо, благодарю, – ответила Фрэн. – Я думаю…
				
Открылась дверь одной из смотровых, в приемную вышла Кэнди Джонс, а следом за ней появился высокий сутуловатый мужчина в вельветовых брюках и рубашке с короткими рукавами и вышитым крокодильчиком на груди. Кэнди с сомнением смотрела на бутылочку с розовой жидкостью, которую держала в руке.
				
– Вы уверены, что именно это мне и нужно? – спросила она доктора Ричардсона. – Ничего такого раньше не было. Я думала, у меня иммунитет.
				
– Что ж, раньше не было, а теперь есть, – улыбнулся Джордж. – Не забывайте про крахмальные ванны и держитесь подальше от высокой травы.
				
Она печально улыбнулась:
				
– То же самое и у Джека. Ему зайти к вам?
				
– Нет, но вы можете принимать крахмальные ванны вместе. По-семейному.
				
Кэнди меланхолично кивнула и тут заметила Фрэн.
				
– Привет, Фрэнни, как ты?
				
– Все хорошо. А ты?
				
– Ужасно. – Кэнди подняла бутылочку, чтобы Фрэн смогла прочитать на этикетке название лекарства: каладрил. – Ядовитый плющ. И ты не догадаешься, в каком месте я обожглась. – Она просияла. – Но, готова спорить, сможешь догадаться, где обжегся Джек.
				
Они проводили ее взглядами, улыбаясь. Потом Джордж повернулся к Фрэнни:
				
– Мисс Голдсмит? Комитет Свободной зоны? Рад познакомиться.
				
Она протянула руку.
				
– Просто Фрэн. Или Фрэнни.
				
– Хорошо, Фрэнни. В чем проблема?
				
– Я беременна, – ответила она. – И чертовски напугана. – И тут же из глаз покатились слезы.
				
Джордж обнял ее.
				
– Лори, я хочу, чтобы ты пришла через пять минут.
				
– Хорошо, доктор.
				
Он увел Фрэн в смотровую и посадил на стол с черной обивкой.
				
– Что такое? Почему слезы? Из-за близнецов миссис Уэнтуорт?
				
Фрэнни кивнула.
				
– Это были тяжелые роды, Фрэн. Мать много курила. Дети родились маленькими, даже для близнецов. Появились на свет поздно вечером, совершенно неожиданно. Вскрытие мне сделать не удалось. Реджину Уэнтуорт сейчас опекают несколько женщин из нашей группы. Я уверен… я надеюсь… что она сможет выйти из того психического состояния, в котором сейчас находится. Пока же я могу только сказать, что эти младенцы с самого рождения были на грани смерти. И причиной могло послужить что угодно.
				
– В том числе и «супергрипп».
				
– Да, в том числе и это.
				
– Так что мы можем только сидеть и ждать…
				
– Черт, нет! Я собираюсь провести все необходимые дородовые обследования. Я буду контролировать вас и любую женщину, которая уже беременна или только забеременеет, на всех стадиях процесса. У «Дженерал электрик» был слоган: «Прогресс – наша самая важная продукция». В Зоне дети – наша самая важная продукция, и отсюда соответствующее отношение.
				
– Но в действительности мы ничего не знаем.
				
– Да, не знаем. Но лучше быть оптимистом, Фрэн.
				
– Да, конечно. Я постараюсь.
				
В дверь постучали, и вошла Лори. Она протянула Джорджу планшет с пустым бланком, и Джордж начал задавать Фрэн вопросы, заполняя индивидуальную карту.
				* * *
				
После завершения обследования Джордж вышел из смотровой по своим делам, а Лори осталась с Фрэн, пока та одевалась.
				
– Я тебе завидую, знаешь ли, – очень тихо сказала Лори, когда Фрэн застегивала блузку. – Несмотря на неопределенность и все такое. Мы с Диком изо всех сил пытались сделать ребенка. Это действительно смешно – ведь прежде я ходила на работу со значком «НУЛЕВОЕ НАСЕЛЕНИЕ». Речь, разумеется, шла о нулевом приросте населения, но теперь, когда я вспоминаю этот значок, мне становится дурно. Ох, Фрэнни, твой ребенок будет первым. И я знаю, что все будет хорошо. Так должно быть!
				
Фрэн улыбалась и кивала, и у нее не возникло желания напомнить Лори, что ее ребенок уже не первый.
				
Первыми родились близнецы миссис Уэнтуорт.
				
И близнецы миссис Уэнтуорт умерли.
				
				
– Отлично, – изрек Джордж полчаса спустя.
				
Фрэн, занятая своими мыслями, удивленно вскинула брови, не понимая, о чем речь.
				
– Я про ребенка. Все отлично.
				
Фрэн нашла бумажную салфетку. Крепко ее сжала.
				
– Я чувствовала, как он шевелился… но довольно давно. Потом – ничего. Я боялась…
				
– Он живой, это точно, но я сомневаюсь, что вы чувствовали его шевеление, знаете ли. Скорее, газы в кишечнике.
				
– Это был ребенок, – ровным голосом возразила Фрэн.
				
– Как бы то ни было, в ближайшем будущем шевелиться он будет много. Думаю, срок ваших родов – начало или середина января. Что скажете?
				
– Здорово.
				
– Вы правильно питаетесь?
				
– Да, я так думаю… во всяком случае, стараюсь.
				
– Хорошо. Сейчас не тошнит?
				
– Поначалу тошнило, но это давно прошло.
				
– Прекрасно. Даете себе физическую нагрузку?
				
На одно кошмарное мгновение она увидела себя роющей могилу отцу. Моргнула, чтобы отогнать видение. Это случилось в прошлой жизни.
				
– Да, достаточную.
				
– Прибавили в весе?
				
– Примерно пять фунтов.
				
– Это хорошо. Можете прибавить еще двенадцать, я сегодня добрый.
				
Фрэн улыбнулась:
				
– Вы врач, вам виднее.
				
– Да, и я работал акушером-гинекологом, так что вы в хороших руках. Следуйте советам вашего доктора – и вы далеко пойдете. Теперь о велосипедах, мотоциклах, мопедах. Скажем так, после пятнадцатого ноября забываем об их существовании. Впрочем, к тому времени на них уже никто ездить не будет. Из-за холода. Сигаретами и спиртным не злоупотребляете, так?
				
– Нет.
				
– Если изредка вам захочется чего-нибудь выпить перед сном, думаю, это совершенно нормально. Я пропишу вам витамины. Вы сможете взять их в любой городской аптеке.
				
Фрэнни расхохоталась, и Джордж неуверенно улыбнулся:
				
– Я сказал что-то смешное?
				
– Нет. Получилось смешно – с учетом обстоятельств.
				
– Ох! Да, понимаю. Что ж, зато не будет больше жалоб на высокую цену витаминов, правда? И еще, Фрэн. Вы никогда не пользовались внутриматочными противозачаточными средствами… спиралью?
				
– Нет, а что? – спросила Фрэн и внезапно подумала о том кошмарном сне: темный человек с вешалкой-плечиками. – Нет, – повторила она.
				
– Хорошо. Тогда все. – Он встал. – Я не буду говорить, что вам лучше не волноваться…
				
– Да, – согласилась она, веселье ушло. – Лучше не надо.
				
– Но я попрошу вас свести волнения к минимуму. Избыток озабоченности ведет к нарушению гормонального баланса. Ребенку это во вред. Я не люблю прописывать успокоительные беременным женщинам, но если вы думаете…
				
– Нет, в этом нет необходимости, – ответила Фрэн, однако, выходя под жаркие солнечные лучи, она уже знала, что всю вторую половину беременности ее не будут отпускать мысли об исчезнувших близнецах миссис Уэнтуорт.
				* * *
				
Двадцать девятого августа в Боулдер пришли три группы численностью двадцать два, шестнадцать и двадцать пять человек. Сэнди Дюшен обошла всех семерых членов постоянного комитета, чтобы сообщить им, что население Зоны превысило тысячу человек.
				
Боулдер перестал быть городом-призраком.
				
				
Вечером тридцатого Надин Кросс стояла в подвале дома Гарольда, наблюдая за ним и ощущая тревогу.
				
Когда Гарольд не занимался с ней извращенным сексом, а делал что-то еще, он будто ретировался в какое-то потаенное место, где она совершенно его не контролировала, и по прибытии туда, казалось, превращался в глыбу льда, более того – презирал не только ее, но и себя. Что оставалось неизменным – так это его ненависть к Стюарту Редману и остальным членам постоянного комитета.
				
В подвале стоял стол для аэрохоккея, и его гладкую, хоть и дырявую поверхность Гарольд использовал в качестве верстака. Под левой рукой у него лежала раскрытая книга с какой-то схемой. Он смотрел на схему, потом на устройство, с которым работал, потом что-то с ним делал. Под правой рукой лежали инструменты из комплекта, прилагавшегося к его мотоциклу «триумф». Вокруг валялись обрезки проводков.
				
– Знаешь, – рассеянно сказал Гарольд, – тебе бы лучше прогуляться.
				
– Почему? – В ее голосе звучала обида. Глядя на напряженное, без тени улыбки лицо Гарольда, Надин могла понять, почему он так много улыбался: чтобы не выглядеть безумцем. Она подозревала, что он безумен или находится на самой грани.
				
– Потому что я не знаю возраст этого динамита, – ответил Гарольд.
				
– О чем ты?
				
– Старый динамит потеет, дорогая моя. – Тут он посмотрел на нее. Она увидела, что все его лицо покрыто потом, словно в доказательство последней фразы. – Точнее говоря, покрывается испариной, и испарина эта – чистый нитроглицерин, одна из самых нестабильных субстанций в мире. Так вот, если динамит старый, велика вероятность того, что этот маленький научный проект перебросит нас через вершину Флагштоковой горы, и лететь мы будет до самой страны Оз.
				
– Знаешь, тебе не обязательно говорить об этом с такой злобой.
				
– Надин! Милочка!
				
– Что?
				
Гарольд смотрел на нее спокойно и без улыбки.
				
– Заткни свою гребаную пасть.
				
Она так и поступила, но на прогулку не пошла, хотя ей и хотелось. Конечно же, если выполнялась воля Флэгга (а планшетка написала ей, что Гарольд – инструмент Флэгга для уничтожения постоянного комитета), динамит не мог быть старым. А если и был таким, то все равно не взорвался бы до положенного срока… или нет? Насколько Флэгг контролирует события?
				
Достаточно, подумала она. Более чем достаточно. Но полной уверенности у нее не было, и она тревожилась. Она успела еще раз побывать дома и обнаружила, что Джо ушел, на этот раз, вероятно, навсегда. Она заглянула к Люси и, натолкнувшись на холодный прием, провела там ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы выяснить, что после ее переезда к Гарольду Джо (Люси, разумеется, называла его Лео) «немного изменился к худшему». Люси, несомненно, винила в этом ее, но… если бы лавина сошла с Флагштоковой горы или землетрясение уничтожило Жемчужную улицу, Люси скорее всего возложила бы на нее вину и за это. Впрочем, она и Гарольд в самое ближайшее время собирались дать всем новый повод для обвинений, и очень даже весомый. И все-таки Надин ощутила горькое разочарование из-за того, что не смогла еще раз увидеть Джо… чтобы поцеловать его на прощание. Их с Гарольдом пребывание в Свободной зоне Боулдера подходило к концу.
				
Не важно, лучше всего порвать с ним прямо сейчас, пока ты занята этим грязным делом. Ты только причинишь ему вред… а возможно, причинишь вред и себе, потому что Джо… видит и знает сокрытое от других. Пусть он перестанет быть Джо, пусть я перестану быть мамой Надин. Пусть вновь превратится в Лео, раз и навсегда.
				
Но парадокс оставался неразрешимым. Она не могла поверить, что всем, кто сейчас находился в Зоне, включая мальчика, осталось жить меньше года. Он не хотел оставлять их в живых…
				
…и, по правде говоря, его инструмент – не только Гарольд, но и ты. Ты, которая еще недавно говорила, что в этом постэпидемическом мире есть только один непростительный грех – забрать другую жизнь…
				
Внезапно ей захотелось, чтобы динамит был старым, чтобы он взорвался и убил их обоих. Милосердная смерть. А потом она подумала о том, что их ждет после того, как они окажутся по ту сторону гор, и знакомое влажное тепло растеклось по низу живота.
				
– Вот, – мягко выдохнул Гарольд. Опустил собранное устройство в обувную коробку «Хаш паппис» и отодвинул в сторону.
				
– Готово?
				
– Да. Готово.
				
– Сработает?
				
– Хочешь опробовать? – Слова сочились злобным сарказмом, но Надин не возражала. Гарольд оглядывал ее жадным, ползущим взглядом маленького мальчика, уже хорошо ей знакомым. Гарольд вернулся из того потаенного места, куда уходил, чтобы написать все то, что она прочитала в его гроссбухе, который затем небрежно положила под плиту у камина, где он первоначально и лежал. Теперь она могла управлять Гарольдом. Теперь его разговор стал всего лишь словами.
				
– Ты хотел бы посмотреть, как я буду ласкать себя? – спросила она. – Как прошлой ночью?
				
– Да, – кивнул он. – Ладно. Хорошо.
				
– Тогда пойдем наверх. – Она похлопала ресницами. – Я пойду первой.
				
– Да, – хрипло ответил он. На его лбу вновь выступили капельки пота, но на этот раз не от страха. – Иди первой.
				
И она поднялась по лестнице первой, зная, что он смотрит под короткую юбочку ее матросского платья. Трусики она в этот вечер не надевала.
				
Дверь закрылась, и устройство, которое Гарольд собрал и поставил в коробку, растворилось в темноте подвала. «Реалистик», «уоки-токи» на батарейках из магазина «Радио шэк». Заднюю панель Гарольд снял. Проводки тянулись к восьми динамитным шашкам. Рядом с обувной коробкой на столе для аэрохоккея осталась лежать раскрытая книга. Гарольд взял ее в публичной библиотеке Боулдера, и называлась она «Победители 65-й национальной научной ярмарки». На раскрытой странице «уоки-токи», аналогичная той, что сейчас находилась в обувной коробке, подсоединялась к дверному звонку. Подпись гласила: Третье место, Национальная научная ярмарка 1977 г., разработано Брайаном Боллом, Ратленд, штат Вермонт. Скажи слово и позвони в дверь, до которой двенадцать миль.
				
Тем же вечером, несколькими часами позже, Гарольд спустился в подвал, закрыл коробку крышкой и осторожно отнес наверх. Поставил на верхнюю полку буфета на кухне. Днем Ральф Брентнер сказал ему, что постоянный комитет Свободной зоны приглашает Чэда Норриса на свое очередное заседание. И когда оно состоится? – мимоходом поинтересовался Гарольд. Второго сентября, ответил Ральф.
				
Второго сентября.
			
			
				
					
Глава 57
				
				
Ларри и Лео сидели на бордюрном камне перед домом. Ларри пил теплое пиво «Хэммс», Лео – теплую газировку «орандж спот». В те дни в Боулдере можно было пить что угодно, при условии, что напиток хранился в банках или бутылках, а ты не возражал против того, чтобы пить его теплым. Сзади доносился мерный рев «лаунбоя» – Люси косила траву на лужайке. Ларри хотел взять это на себя, но Люси покачала головой: «Лучше выясни, что не так с Лео, если получится».
				
Шел последний день лета.
				
На следующий день после переезда Надин к Гарольду Лео не явился завтракать. Ларри нашел мальчика в его комнате. Тот сидел в одних трусах, сунув большой палец в рот, не желая общаться, враждебный. Ларри испугался куда больше, чем Люси, потому что та не знала, каким был Лео, когда Ларри впервые встретился с ним. В те дни его звали Джо, и он повсюду носил с собой мясницкий нож.
				
С тех пор прошла большая часть недели. И Лео немного отошел, но не до конца, и по-прежнему не говорил, что с ним случилось.
				
– Эта женщина как-то с этим связана, – заявила Люси, навинчивая крышку на горловину бака газонокосилки.
				
– Надин? Почему ты так думаешь?
				
– Знаешь, я не собиралась об этом говорить. Но она приходила, когда ты и Лео отправились рыбачить на Колд-Крик. Хотела повидаться с мальчиком. Я только порадовалась, что вы ушли.
				
– Люси…
				
Она быстро поцеловала его, а он сунул руку под легкую блузку на бретельках, дружелюбно сжал грудь.
				
– Раньше я ошибалась насчет тебя, – призналась Люси. – Наверное, всегда буду сожалеть об этом. Но к Надин Кросс я никогда не проникнусь теплыми чувствами. Что-то с ней не так.
				
Ларри не ответил, однако мысленно согласился с Люси. В тот вечер у магазина она вела себя как безумная.
				
– И вот еще что… придя сюда, она называла его не Лео. Она называла его другим именем. Джо.
				
Он тупо смотрел на Люси, которая крутанула стартер, и «лаунбой» заревел.
				
И теперь, через полчаса после того разговора, Ларри пил «Хэммс» и наблюдал, как Лео постукивает о мостовую шариком для пинг-понга, найденным в тот день, когда они вдвоем пришли к дому Гарольда, где теперь жила Надин. Маленький шарик уже сильно запачкался, но нигде не промялся. Тук-тук-тук о мостовую. Шарик прыг, шарик скок, посмотри на потолок.
				
Лео (ведь он Лео, верно?) в тот день не захотел войти в дом Гарольда.
				
В дом, где теперь жила мама Надин.
				
– Хочешь пойти на рыбалку, малыш? – неожиданно предложил Ларри.
				
– Нет рыбы, – ответил Лео. Посмотрел на Ларри своими странными глазами цвета морской волны. – Ты знаешь мистера Эллиса?
				
– Конечно.
				
– Он говорит, что мы сможем пить воду, когда рыба вернется. Пить без… – Он издал шипящий звук и замахал руками. – Ты понимаешь.
				
– Без кипячения?
				
– Да.
				
Тук-тук-тук.
				
– Мне нравится Дик. Он и Лори. Всегда дают мне что-нибудь поесть. Он боится, что они не смогут, но я думаю, что смогут.
				
– Смогут что?
				
– Сделать ребенка. Дик думает, что он слишком старый. Но я чувствую, что нет.
				
Ларри уже собрался спросить, каким образом Лео и Дик вышли на обсуждение этой темы, но не стал. Ответ лежал на поверхности: этого они не обсуждали. Дик не стал бы говорить с маленьким мальчиком о таком личном вопросе, как зачатие ребенка. Лео просто… просто знал.
				
Тук-тук-тук.
				
Да, Лео знал многое… или интуитивно чувствовал. Он не захотел входить в дом Гарольда и сказал что-то о Надин… Ларри не мог вспомнить, что именно… но помнил тот разговор и тревогу, которую ощутил, узнав, что Надин сошлась с Гарольдом. Мальчик словно впал в транс, словно…
				
(…тук-тук-тук…)
				
Ларри наблюдал, как шарик для пинг-понга подлетает вверх и опускается вниз, а потом резко повернулся к Лео. Глаза мальчика потемнели и смотрели в никуда. Рев газонокосилки стал заметно тише, превратившись в мерное гудение. Солнечный свет приятно согревал, а не жег. И Лео снова впал в транс, словно прочитал мысли Ларри и отреагировал соответственно.
				
Лео ушел, чтобы увидеть слона.
				
– Да, я думаю, они смогут сделать ребенка, – нейтральным голосом согласился Ларри. – Дику никак не может быть больше пятидесяти пяти. Кэри Грант, если не ошибаюсь, зачал ребенка, когда ему было больше семидесяти.
				
– Кто такой Кэри Грант?
				
Шарик подпрыгивал и опускался, подпрыгивал и опускался.
				
(«Дурная слава». «К северу через северо-запад»).
				
– Ты не знаешь? – спросил Ларри.
				
– Он был актером, – ответил мальчик. – Снимался в «Дурной славе». И в «Северо-западе».
				
(«К северу через северо-запад».)
				
– Я хотел сказать, в фильме «К северу через северо-запад», – поправился Лео. Его глаза не отрывались от прыгающего шарика для пинг-понга.
				
– Совершенно верно, – кивнул Ларри. – Как поживает мама Надин, Лео?
				
– Она называет меня Джо. Я для нее Джо.
				
– Ох!.. – По спине Ларри пробежал холодок.
				
– Теперь плохо.
				
– Плохо?
				
– Плохо для них обоих.
				
– Надин и…
				
(Гарольда?)
				
– Да, и для него.
				
– Они несчастливы?
				
– Он одурачил их обоих. Они думают, что нужны ему.
				
– Он?
				
– Он.
				
Слово повисло в теплом летнем воздухе.
				
Тук-тук-тук.
				
– Они собираются уйти на запад, – добавил Лео.
				
– Господи!.. – пробормотал Ларри. Ему вдруг стало очень холодно. Накатили прежние страхи. Он действительно хотел слышать продолжение? Это было все равно что наблюдать, как на безмолвном кладбище открывается дверь склепа, видеть, как появляется рука…
				
Что бы это ни было, я не хочу слышать, не хочу знать.
				
– Маме Надин хочется думать, что это твоя вина. Ей хочется думать, что это ты погнал ее к Гарольду. Но она ждала специально. Она ждала, пока ты не полюбишь маму Люси слишком сильно. Ждала, пока не убедилась в этом. Он словно стирал ту часть ее мозга, которая отличает правильное от неправильного. Мало-помалу стирал эту часть. И когда от нее ничего не осталось, Надин стала такой же безумной, как и все на западе. Может, даже безумнее.
				
– Лео… – прошептал Ларри, и Лео без запинки ответил:
				
– Она называет меня Джо. Для нее я – Джо.
				
– Мне тоже называть тебя Джо? – В голосе Ларри звучало сомнение.
				
– Нет, – с ноткой мольбы возразил мальчик. – Нет, пожалуйста, не надо.
				
– Тебе недостает мамы Надин, так, Лео?
				
– Она мертва, – ответил Лео с леденящей кровь определенностью.
				
– Вот почему ты так долго не приходил в ту ночь?
				
– Да.
				
– И не разговаривал по той же причине?
				
– Да.
				
– Но теперь ты говоришь.
				
– Чтобы поговорить, у меня есть ты и мама Люси.
				
– Да, конечно…
				
– Но не навсегда! – яростно воскликнул мальчик. – Не навсегда, если ты не поговоришь с Фрэнни! Поговори с Фрэнни! Поговори с Фрэнни!
				
– О Надин?
				
– Нет.
				
– Тогда о чем? О тебе?
				
Голос Лео стал еще громче, еще пронзительнее:
				
– Это все записано. Ты знаешь! Фрэнни знает! Поговори с Фрэнни!
				
– Комитет…
				
– Не комитет. Комитет тебе не поможет, он никому не поможет, комитет – это прошлое, он смеется над вашим комитетом, потому что это прошлое. А прошлое принадлежит ему, ты знаешь, Фрэнни знает, если вы поговорите, то сможете…
				
Лео с силой бросил шарик вниз – ТУК! – он подпрыгнул выше головы мальчика, вновь ударился о мостовую и укатился. Ларри провожал его взглядом, с пересохшим ртом, с гулко бьющимся в груди сердцем.
				
– Я уронил шарик. – И Лео побежал за ним.
				
Ларри смотрел мальчику вслед.
				
Фрэнни, думал он.
				
				
Они сидели вдвоем на краю эстрады, болтая ногами в воздухе. До темноты оставался еще час, по парку гуляли люди, некоторые держались за руки. Детский час и час влюбленных, вдруг подумала Фрэнни. Ларри только что закончил рассказывать о впавшем в транс Лео, и голова у нее шла кругом.
				
– Так что ты об этом думаешь? – спросил Ларри.
				
– Я не знаю, что и думать, – ответила она, – за исключением того, что мне все это не нравится. Сны-видения. Сначала старая женщина, которая на какое-то время становится голосом Бога, а потом уходит в пустошь. Теперь маленький мальчик, который вроде бы еще и телепат. Это как жизнь в сказке. Иногда я думаю, что «супергрипп» оставил нас в живых, но свел с ума.
				
– Он сказал, что я должен поговорить с тобой. Вот я и говорю.
				
Фрэнни не ответила.
				
– Что ж, если возникнут какие-то мысли… – продолжил Ларри.
				
– Все записано, – выдохнула Фрэнни. – Он прав, этот мальчик. В этом, думаю, все дело. Если бы не моя глупость, не мое самодовольство, я бы не стала все это записывать… Черт меня побери!
				
Ларри изумленно уставился на нее.
				
– О чем ты говоришь?
				
– О Гарольде, и я боюсь. Я ничего не сказала Стью. Стыдилась. Вести дневник – это такая дурь… и теперь Стью… ему нравится Гарольд… всем в Свободной зоне нравится Гарольд, включая тебя. – Она попыталась рассмеяться, но смешок заглушили слезы. – В конце концов, он был твоим духом-наставником по пути сюда, верно?
				
– Я не очень-то тебя понимаю, – медленно ответил Ларри. – Ты можешь сказать мне, чего ты боишься?
				
– В этом все и дело… я не знаю, чего именно. – Она посмотрела на него, в ее глазах стояли слезы. – Лучше я расскажу тебе то, что могу, Ларри. Я должна с кем-то поговорить. Бог свидетель, не могу больше держать это в себе, а Стью… возможно, Стью – не тот человек, которому следует все это услышать. Во всяком случае, первым.
				
– Хорошо, Фрэнни. Выкладывай.
				
И она рассказала ему все, начав с того июньского дня, когда Гарольд заехал на подъездную дорожку ее дома в Оганквите на «кадиллаке» Роя Брэннигана. Пока она говорила, остатки яркого дня сменились синеватыми тенями. Влюбленные потянулись из парка. В небе появился тонкий серпик луны. В кондоминиуме на другой стороне бульвара зажглись несколько ламп Коулмана. Она рассказала ему о надписи на крыше амбара, о том, как спала, когда Гарольд рисковал жизнью, чтобы написать ее имя на самой нижней строке. О встрече со Стью в Фабиане, о резкой – отвали от-моей-косточки – реакции Гарольда на Стью. Она рассказала ему о своем дневнике, об отпечатке пальца на одной из страниц. Закончила в десятом часу вечера, когда уже стрекотали цикады. А потом, мучаясь нехорошим предчувствием, ждала, пока Ларри нарушит затянувшуюся паузу. Но он сидел, с головой уйдя в свои мысли.
				
Наконец посмотрел на нее:
				
– Ты уверена насчет отпечатка пальца? Ты уверена, что его оставил Гарольд?
				
Если она и запнулась, то лишь на мгновение.
				
– Да. Я знала, что это отпечаток пальца Гарольда, как только увидела его.
				
– Этот амбар с надписью на крыше… Помнишь вечер, когда мы впервые встретились и я сказал тебе, что Гарольд вырезал свои инициалы на опорной балке?
				
– Да.
				
– Он вырезал не только свои инициалы. Твои тоже. В сердце. Будто влюбленный маленький мальчик на школьной парте.
				
Она вытерла руками глаза.
				
– Какой кошмар!.. – У нее сел голос.
				
– Ты не несешь ответственности за действия Гарольда Лаудера, девочка. – Он взял ее руку в свои и сжал. – Это говорю тебе я, в прошлом пофигист и раздолбай. Ты не должна винить в этом себя. Потому что если будешь винить, – он так сильно сжал Фрэнни руку, что она почувствовала боль, но его лицо оставалось добрым, – если будешь винить, действительно сойдешь с ума. Со своими-то проблемами трудно справиться, не говоря уже о чужих.
				
Он отпустил ее руку, и какое-то время они молчали.
				
– Ты думаешь, Гарольд затаил на Стью смертельную обиду? – наконец спросил Ларри. – Ты действительно думаешь, что все так далеко зашло?
				
– Да, – кивнула Фрэн. – Я действительно думаю, что такое возможно. Может, не только на Стью, но и на весь комитет. Только я не знаю, что…
				
Его рука легла на ее плечо и крепко сжала, заставив замолчать. В темноте он напрягся, его глаза широко раскрылись, губы беззвучно двигались.
				
– Ларри! Что?..
				
– Когда он пошел вниз, – пробормотал Ларри. – Пошел вниз за штопором или за чем-то еще.
				
– Чем?
				
Ларри медленно повернулся к ней, словно его голова вращалась на заржавевшем шарнире.
				
– Знаешь, есть шанс найти ответ. Я ничего не могу гарантировать, потому что не заглядывал в эту книгу, но… все так красиво сходится… Гарольд читает твой дневник и черпает оттуда не только информацию, но и идею. Черт, он, возможно, заревновал, потому что она пришла к тебе первой. Разве все лучшие писатели не вели дневники?
				
– Ты говоришь, что у Гарольда есть дневник?
				
– Он спустился в подвал, в тот самый день, когда я пришел к нему с бутылкой вина, а я остался в гостиной один и оглядывался. Он сказал, что собирается обставить гостиную мебелью из хрома и кожи, и я пытался представить себе, как она будет выглядеть. И тут я заметил у камина шатающуюся плиту…
				
– ДА! – воскликнула Фрэнни так громко, что он подпрыгнул. – В тот день, когда я проникла в дом… и пришла Надин Кросс… я сидела у камина… я помню шатающуюся плиту. – Она вновь посмотрела на Ларри. – Опять то же самое. Словно кто-то вел нас за нос, направлял к…
				
– Совпадение… – Но голос Ларри звучал очень уж неуверенно.
				
– Неужели? Мы оба побывали в доме Гарольда. Мы оба заметили шатающуюся плиту. И теперь мы оба сидим здесь. Это совпадение?
				
– Не знаю.
				
– И что лежало под плитой?
				
– Гроссбух, – медленно ответил он. – По крайней мере это слово было на обложке. Внутрь я не заглядывал. В тот момент я подумал, что этот гроссбух вполне мог принадлежать как Гарольду, так и прежнему хозяину дома. Но если бы он принадлежал преж нему хозяину, разве Гарольд не нашел бы его? Мы оба заметили шатающуюся плиту. Так что давай предположим, что он находит этот гроссбух. Даже если бы парень, который жил в этом доме до эпидемии гриппа и заполнял гроссбух своими секретами – заносил в него суммы, укрытые от налогообложения, расписывал свои педофилические сексуальные фантазии, – эти секреты не могли быть секретами Гарольда. Ты это понимаешь?
				
– Да, но…
				
– Не прерывай инспектора Андервуда, когда он разъясняет, что к чему, смешливая девчонка. Поэтому, если эти секреты не были секретами Гарольда, с чего ему хранить гроссбух под плитой? Да с того, что это его собственные секреты. Под плитой лежал дневник Гарольда.
				
– Ты думаешь, он по-прежнему там?
				
– Возможно. Я думаю, нам лучше пойти и посмотреть.
				
– Сейчас?
				
– Завтра. Он будет с похоронной командой, а Надин во второй половине дня помогает на электростанции.
				
– Хорошо. Думаешь, мне сказать об этом Стью?
				
– Почему бы нам не подождать? Какой смысл поднимать шум, если нет уверенности, что дело важное? Мы можем и не найти гроссбух. Или окажется, что Гарольд записывал в него намеченные дела. А может, мы найдем в нем невинные байки. Или блестящий политический план, который вознесет Гарольда на вершину Зоны. Или выяснится, что записи зашифрованы.
				
– Я об этом не подумала. А что мы будем делать, если окажется, что в дневнике… что-то важное?
				
– Тогда, полагаю, нам придется поставить в известность постоянный комитет. Еще одна причина действовать быстро. Мы встречаемся второго числа. Пусть этот вопрос решит комитет.
				
– А он решит?
				
– Да, думаю, да, – ответил Ларри, но при этом он помнил, что сказал о комитете Лео.
				
Фрэнни соскользнула с края эстрады на землю.
				
– Мне как-то полегчало. Спасибо, что пришел, Ларри.
				
– Где мы встретимся?
				
– В маленьком парке напротив дома Гарольда. Скажем, завтра, в час дня?
				
– Отлично, – кивнул Ларри. – Там и увидимся.
				
Фрэнни пошла домой с легким сердцем. Ларри свел возможные варианты к минимуму. Гроссбух мог доказать беспочвенность всех их опасений. Но если бы он доказал обратное…
				
Что ж, в этом случае решение примет комитет. Как напомнил ей Ларри, следующее заседание намечалось вечером второго сентября, в доме Ника и Ральфа, который находился в самом конце Бейзлайн-роуд.
				
Когда она пришла домой, Стью сидел в спальне с фломастером в одной руке и увесистым томом в кожаном переплете в другой. Она прочитала название книги, вытисненное золотом на обложке: «Введение в Уголовный кодекс штата Колорадо».
				
– Тяжелая работа. – Фрэнни поцеловала Стью в губы.
				
– Это точно. – Он швырнул книгу через комнату, и она с грохотом приземлилась на комод. – Эл Банделл притащил. Он и его законодательная комиссия развили бурную деятельность. Послезавтра он хочет выступить на заседании постоянного комитета Свободной зоны. А чем занималась ты, прекрасная дама?
				
– Говорила с Ларри Андервудом.
				
Он долго и пристально смотрел на нее.
				
– Фрэн… ты плакала?
				
– Да, – она встретилась с ним взглядом, – но теперь мне лучше. Гораздо лучше.
				
– Это связано с ребенком?
				
– Нет.
				
– Тогда с чем?
				
– Я скажу тебе завтра вечером. Поделюсь с тобой всеми своими мыслями. А до этого – никаких вопросов. Идет?
				
– Дело серьезное?
				
– Стью, я не знаю.
				
Он долго, долго смотрел на нее.
				
– Хорошо, Фрэнни. Я тебя люблю.
				
– Знаю. И я тоже люблю тебя.
				
– В кровать?
				
Она улыбнулась:
				
– Кто быстрее разденется?
				
				
Первый день сентября выдался серым и дождливым, скучным и незапоминающимся, но он навсегда остался в памяти всех жителей Свободной зоны. Именно в этот день в домах Северного Боулдера вновь появилось электричество… пусть и на короткое время.
				
Без десяти двенадцать в пультовой электростанции Брэд Китчнер посмотрел на Стью, Ника, Ральфа и Джека Джексона, которые стояли у него за спиной. Нервно улыбнулся и сказал:
				
– Святая Мария, прояви милосердие. Помоги мне выиграть эту гонку.
				
После чего резко опустил вниз два больших рубильника. В гигантском, похожем на пещеру зале под ними завыли два пробных генератора. Пятеро мужчин подошли к окну во всю стену и посмотрели вниз, туда, где собралось около сотни мужчин и женщин, все – по приказу Брэда – в защитных очках.
				
– Если мы сделали что-то не так, я предпочитаю сжечь два генератора, а не пятьдесят два, – чуть раньше объяснил своим гостям Брэд.
				
Вой генераторов усилился.
				
Ник ткнул локтем Стью и указал на потолок. Стью поднял голову и заулыбался. Под полупрозрачными панелями начали светиться флуоресцентные лампы. Генераторы набирали мощь, вышли на устойчивое высокое гудение, и звук этот уже не менялся. Внизу толпа ремонтников зааплодировала, некоторые при этом морщились: ладони болели от многочасового натягивания и накручивания медной проволоки.
				
Флуоресцентные лампы теперь ярко светились, совсем как и прежде.
				
Ник испытал чувство, прямо противоположное тому, что накрыло его в Шойо, когда погас свет: там он внезапно оказался в могиле, здесь – воскрес.
				
Два генератора поставляли энергию в небольшую часть северного Боулдера – на Северную улицу. Люди, которые там жили, ничего не знали о пробном пуске, намеченном на это утро, и многие из них в страхе выбежали из домов.
				
Треща помехами, включались телевизоры. В доме на Еловой улице ожил блендер, пытаясь размешать смесь яиц и сыра, давно уже засохшую. Мотор блендера вскоре перегрелся и взорвался. В пустом гараже завыла дисковая пила. Засветились конфорки электрических плит. Марвин Гэй запел из громкоговорителей музыкального магазина «Музей восковых фигур», специализировавшегося на старых песнях. Быстрые слова и ритм казались ожившей грезой о прошлом: «Давай потанцуем… давай покричим… давай разберемся, что здесь такое… давай потанцуем… давай покричим»[189].
				
Силовой трансформатор взорвался на Кленовой улице, и спираль пурпурных искр зажгла мокрую траву, которая тут же потухла.
				
На электростанции один генератор завыл более пронзительно и отчаянно. Начал дымиться. Люди попятились, едва сдерживаясь, чтобы не броситься врассыпную. Помещение начал заполнять тошнотворно-сладковатый запах озона. Завыла сирена сигнализации.
				
– Слишком высокое напряжение! – проревел Брэд. – Мерзавец может сгореть! Перегрузка!
				
Он метнулся через пультовую к рубильникам и резко поднял их, отключая подачу электроэнергии.
				
Вой генераторов начал затихать, но лишь после того, как снизу донесся громкий хлопок, за которым последовали крики, приглушенные бронированным стеклом.
				
– Твою мать! – воскликнул Ральф. – Один загорелся!
				
Над ними флуоресцентные лампы сначала потускнели, потом полностью погасли. Брэд распахнул дверь пультовой и вышел на площадку. Его голос далеко разнесся по громадному залу:
				
– Залейте их пеной! Быстро!
				
Генераторы окатили пеной из нескольких огнетушителей, огонь потушили. Запах озона еще висел в воздухе. Остальные мужчины вышли на площадку следом за Брэдом.
				
Стью положил руку ему на плечо.
				
– Сожалею, что так вышло.
				
Брэд повернулся к нему улыбаясь:
				
– Сожалеешь? О чем?
				
– Генератор-то загорелся, верно? – спросил Джек.
				
– Черт, да! Конечно! И где-то на Северной улице взорвался трансформатор. Мы забыли, черт побери, забыли! Они болели, они умирали, они не выключали бытовые приборы перед смертью. По всему Боулдеру остались включенными телевизоры, и духовки, и электрические одеяла. И им понадобилась прорва электроэнергии. Эти генераторы сконструированы так, что могут подключиться к другим генераторам, когда нагрузка очень большая в одном месте и маленькая в другом. Этот пытался подключиться, но остальные-то отключены. Понимаете? – От волнения Брэд подергивался. – Гэри! Помните, как Гэри, штат Индиана, сгорел дотла?
				
Они кивнули.
				
– Не могу сказать наверняка, точно мы никогда не узнаем, но произошедшее здесь могло случиться и там. Возможно, питание отключилось не сразу. Одного короткого замыкания в электрическом одеяле при соответствующих условиях могло оказаться достаточно, совсем как в Чикаго, когда корова миссис О'Лири перевернула керосиновую лампу[190]. Эти генераторы пытались подключиться к другим, но подключаться-то было не к чему. И они сгорели. Нам повезло. Я в этом уверен, уж поверьте мне на слово.
				
– Раз ты так говоришь… – В голосе Ральфа звучало сомнение.
				
– Нам придется все сделать заново, но только с одним генератором. А электричество мы подадим. Но… – Брэд начал щелкать пальцами от переполнявшего его волнения. – Мы не сможем его подать, пока не будем уверены, что на этот раз все получится. Удастся ли нам собрать еще одну рабочую команду? Человек двенадцать?
				
– Конечно, думаю, да, – ответил Стью. – А зачем?
				
– Отключающую команду. Людей, которые пройдут по всему Боулдеру и отключат все, что включено. У нас же нет пожарной команды. – И Брэд разразился пронзительным, полубезумным смехом.
				
– Завтра вечером мы проводим заседание постоянного комитета Свободной зоны, – сказал Стью. – Приходи и объясни, зачем они тебе нужны, и ты их получишь. Но ты уверен, что перегрузки больше не будет?
				
– Более чем уверен, да. Этого не случилось бы и сегодня, если бы не избыток включенных электроприборов. Раз уж об этом зашла речь, кто-нибудь должен пойти на Северную улицу и посмотреть, не горит ли там чего.
				
Никто не знал, шутит Брэд или нет. Как выяснилось, кое-где что-то действительно загорелось, в основном от раскалившихся электроприборов. Но, спасибо мелкому дождю, до большого пожара дело не дошло. Так что первое сентября тысяча девятьсот девяностого года жителям Зоны запомнилось другим: подача электроэнергии возобновилась, пусть и всего на тридцать секунд.
				
				
Часом позже Фрэн приехала на велосипеде в парк Эбена Дж. Файна, который располагался напротив дома Гарольда. В северном конце парка, за столами для пикников, журчала река Боулдер-Стрим. Утренний дождь туманом висел в воздухе.
				
Она огляделась в поисках Ларри, никого не обнаружила, припарковала велосипед. Пошла по влажной траве к качелям – и услышала голос:
				
– Сюда, Фрэнни.
				
Вздрогнув, она повернулась к постройке, в которой находились туалеты, и на мгновение ощутила страх. Высокая фигура стояла в тенях, сгустившихся в центральном проходе между туалетами, и на мгновение она подумала…
				
Потом фигура вышла из тени, и Фрэн увидела, что это Ларри, в линялых джинсах и рубашке цвета хаки. Она сразу расслабилась.
				
– Я тебя напугал? – спросил он.
				
– Да, немножко. – Она села на качели, биение сердца начало затихать. – Я увидела только силуэт, стоящий в темноте…
				
– Извини. Я думал, так будет безопаснее, хотя этого места из дома Гарольда и не видно. Я видел, ты тоже приехала на велосипеде.
				
Она кивнула:
				
– Меньше шума.
				
– Я спрятал свой там. – Ларри указал на сторожку с низкой крышей рядом с игровой площадкой.
				
Фрэнни, пройдя с велосипедом между качелями и детской горкой, закатила его в сторожку. На нее дохнуло затхлостью и сероводородом. Она догадалась, что здесь собирались подростки, слишком юные или слишком обдолбанные, чтобы садиться за руль. Везде валялись бутылки из-под пива и окурки. В дальнем углу она заметила смятые трусики, в ближнем – остатки маленького костра. Поставила свой велосипед рядом с велосипедом Ларри и быстро вышла. В этих тенях, пропахших давнишним сексом, не составляло труда представить себе темного человека, стоящего за спиной с перекрученной вешалкой-плечиками в руке.
				
– Прямо «Холидей инн», да? – сухо спросил Ларри.
				
– По мне, уютная гостиница выглядит иначе. – Фрэн передернуло. – Независимо от того, что у нас получится сегодня, Ларри, вечером я хочу все рассказать Стью.
				
Ларри кивнул:
				
– Не только потому, что он в комитете. Он еще и начальник полиции.
				
Фрэн с тревогой посмотрела на Ларри. Пожалуй, только сейчас она осознала, что их экспедиция может закончиться для Гарольда тюрьмой. Они собирались проникнуть в его дом без ордера на обыск или чего-то такого и все разнюхать.
				
– Это плохо.
				
– Не слишком хорошо, – согласился Ларри. – Хочешь дать задний ход?
				
Фрэн крепко задумалась, потом покачала головой.
				
– И правильно. Я считаю, мы должны выяснить все, что получится, так или иначе.
				
– Ты уверен, что они оба ушли?
				
– Да. Утром я видел Гарольда за рулем одного из самосвалов похоронной команды. А все, кто работал на электростанции, приглашены на пробный запуск.
				
– Ты думаешь, она пошла туда?
				
– Будет выглядеть странным, если она не появится там, правда?
				
Фрэн обдумала его слова, кивнула:
				
– Пожалуй, да. Между прочим, Стью говорил, что к шестому сентября электричество подадут в большую часть города.
				
– Это будет великий день. – Ларри подумал, как это будет приятно – сидеть в каком-нибудь ночном клубе, скажем, в «Шеннонсе» или «Прорванном барабане», с большой гитарой «Фендер» и еще большим усилителем и что-нибудь играть, все равно что, лишь бы простое и тяжелое, на максимальной громкости: может, «Глорию» или «Выгуливая собаку». Собственно, что угодно, только не «Поймешь ли ты своего парня, детка?».
				
– Может, нам придумать какое-то объяснение? – спросила Фрэн. – На всякий случай.
				
Ларри криво улыбнулся:
				
– Хочешь сказать, что мы продаем подписку на журналы, если кто-то из них вернется?
				
– Очень остроумно, Ларри.
				
– Тогда мы можем сказать ей то же самое, что ты сказала мне – о пробном запуске электростанции. Если она будет дома.
				
Фрэн кивнула:
				
– Это подойдет.
				
– Не обманывай себя, Фрэн. У нее возникли бы подозрения, даже если бы ей принесли известие о том, что в городе появился Иисус Христос и сейчас ходит взад-вперед по городскому резервуару.
				
– Если она в чем-то виновна.
				
– Да, если она в чем-то виновна.
				
– Ладно, – сказала Фрэн после короткого раздумья. – Пошли.
				
				
Легенды не потребовалось. Постучав сначала в парадную дверь, а потом и в дверь черного хода, они убедились, что в доме Гарольда никого нет. «И хорошо», – подумала Фрэн: чем больше она размышляла об истории, которую они собирались рассказать Надин, тем менее правдоподобной та казалась.
				
– Как ты туда залезла? – спросил Ларри.
				
– Через подвальное окно.
				
Они подошли к боковой стороне дома, и Ларри, пока Фрэн караулила, попытался открыть окно, но из этого ничего не вышло.
				
– Может, тогда ты и залезла, но теперь оно заперто.
				
– Или просто залипло. Дай я попробую.
				
Однако у нее получилось не лучше. Значит, после ее первого похода сюда Гарольд запер окно на шпингалет.
				
– Что будем делать? – спросила она.
				
– Давай разобьем.
				
– Ларри, он увидит.
				
– И пусть. Если ему нечего скрывать, он подумает, что это дело рук пары мальчишек, которые бьют окна в пустых домах. И этот дом выглядит пустым, с занавешенными окнами и закрытыми ставнями. А если ему есть что скрывать, он сильно разволнуется, чего и заслуживает. Правильно?
				
На лице Фрэн читалось сомнение, но она не стала останавливать Ларри, когда он снял рубашку, обмотал вокруг кулака и предплечья и разбил подвальное окно. Осколки полетели внутрь, и он сунул руку в дыру в поисках шпингалета.
				
– Вот он где. – Нашел, открыл и сдвинул окно. Спустился в подвал и повернулся, чтобы помочь ей. – Осторожно, детка. Пожалуйста, никаких выкидышей в подвале Гарольда Лаудера.
				
Он поймал ее и осторожно опустил на пол. Вместе они осмотрели игровую комнату. Набор для крокета нес службу, как часовой. На столе для аэрохоккея лежали маленькие обрезки разноцветных проводов.
				
– Что это? – спросила Фрэн, поднимая один из них. – Раньше этого здесь не было.
				
Ларри пожал плечами:
				
– Может, Гарольд собирал идеальную мышеловку.
				
Под столом лежала коробка, и Ларри вытащил ее оттуда. На крышке была надпись: «РЕАЛИСТИК» – НАБОР «УОКИ-ТОКИ» КЛАССА ЛЮКС, БАТАРЕЙКИ В КОМПЛЕКТ НЕ ВХОДЯТ». Ларри открыл ее, но вес коробки подсказал ему, что она пуста.
				
– Получается, он собирал радиостанции, а не мышеловки, – заметила Фрэн.
				
– Нет, это не набор для сборки. Эти «уоки-токи» готовы к использованию. Может, он в них что-то усовершенствовал. Похоже на Гарольда. Помнишь, как Стью жаловался насчет приема «уоки-токи», когда они с Гарольдом и Ральфом искали матушку Абагейл?
				
Фрэнни кивнула, но эти обрезки проводов по-прежнему ее тревожили.
				
Ларри бросил коробку на пол и озвучил, как он потом думал, самое ошибочное суждение в своей жизни:
				
– Это не важно. Пошли.
				
Они поднялись по ступенькам, но на этот раз дверь на кухню оказалась заперта. Фрэн посмотрела на Ларри, а тот пожал плечами:
				
– Мы прошли долгий путь, верно?
				
Фрэн кивнула.
				
Ларри несколько раз легонько ткнул дверь плечом, чтобы понять крепость засова, а потом ударил со всей силы. Заскрипел металл, что-то звякнуло, и дверь распахнулась. Ларри наклонился и поднял с пола засов со скобой.
				
– Я могу все поставить на место, и он ничего не заметит. Если, конечно, найдется отвертка.
				
– А надо? Он все равно увидит разбитое окно.
				
– Это правда. Но если засов поставить на место, он… чего ты улыбаешься?
				
– Поставь, если тебе этого хочется. Но как ты собираешься задвинуть его со стороны подвала?
				
Ларри задумался.
				
– По мне, нет ничего хуже умничающей женщины. – Он бросил засов на столешницу. – Давай заглянем под плиту у камина.
				
Они вошли в темную гостиную, и Фрэн почувствовала нарастающую тревогу. В тот раз Надин появилась у дома Гарольда без ключа. На этот раз, вернувшись, она могла открыть дверь. Та еще получилась бы шутка, если бы первой работой Стью в должности начальника полиции стал бы арест его женщины за взлом и проникновение в чужое жилище.
				
– Это она? – спросил Ларри.
				
– Да. И давай побыстрее.
				
– Велика вероятность, что он его перепрятал.
				
И Гарольд действительно перепрятал дневник, а под плиту у камина его положила Надин. Ларри и Фрэн ничего об этом не знали, но когда Ларри поднял плиту, книга лежала под ней, и надпись «ГРОССБУХ» поблескивала золотом. Они оба смотрели на дневник. В комнате внезапно стало жарче, теснее, темнее.
				
– Так что, будем восхищаться или читать? – спросил Ларри.
				
– Давай ты, – сказала Фрэн. – Я не хочу даже прикасаться к нему.
				
Ларри вытащил гроссбух из выемки и машинально смахнул с обложки белую каменную пыль. Начал просматривать, открывая случайные страницы. Записи были сделаны фломастером, из тех, что продавались под жизнеутверждающим брэндом «Хардхед». Эти фломастеры позволяли Гарольду писать крошечными четкими буковками – почерком человека, который добросовестно относится к делу, даже одержим им. На абзацы текст не делился. И занимал практически всю площадь листа, оставляя узенькие поля справа и слева, причем в каждой строчке буквы заканчивались на одинаковом расстоянии от края, создавая ощущение, что эти поля отчеркнуты линейкой.
				
– Нам потребуется три дня, чтобы прочитать все. – Ларри продолжал пролистывать гроссбух.
				
– Подожди. – Фрэн перегнулась через его руку и вернулась на пару страниц назад. Здесь ровный поток слов прерывался твердо очерченным прямоугольником. В нем Гарольд записал нечто вроде девиза:
Следовать за своей звездой – значит, подчиняться воле более великой Силы, воле Провидения; но вполне возможно, что сам акт следования этой воле – стержневой корень еще более могущественной Силы. Твой БОГ, твой ДЬЯВОЛ владеет ключами от маяка; я так долго бился над этим в последние два месяца; но на каждого из нас он возложил ответственность за ПЛАВАНИЕ.
					ГАРОЛЬД ЭМЕРИ ЛАУДЕР.
– Извини, но это выше моего понимания, – признался Ларри. – Тебе это о чем-нибудь говорит?
				
Фрэн медленно покачала головой.
				
– Наверное, этим Гарольд пытается сказать, что следовать – не менее почетно, чем вести за собой. Но не думаю, что этот шедевр Гарольда по популярности превзойдет «Не проматывай – и не будешь нуждаться».
				
Ларри продолжил листать страницы к началу дневника и наткнулся еще на несколько рамок со строками, все за подписью Гарольда заглавными буквами.
				
– Ух ты! – воскликнул он. – Посмотри сюда, Фрэнни!
Сказано, что два самых больших человеческих греха – гордыня и ненависть. Так ли? Я склонен думать о них как о двух самых больших человеческих достоинствах. Отбросить гордыню и ненависть – все равно что сказать: ты изменишься на благо мира. Принять их, отталкиваться от них – более благородно, все равно что сказать: мир должен измениться на благо тебе. Меня ждет великое приключение.
					ГАРОЛЬД ЭМЕРИ ЛАУДЕР
– Такое мог написать только психически неуравновешенный человек, – выдохнула Фрэн. Ей вдруг стало очень холодно.
				
– Подобный образ мышления и вверг нас в этот кошмар, – согласился Ларри. Он быстро пролистал оставшиеся до начала страницы. – Время идет. Давай поглядим, с чего все началось.
				
Никто из них не знал, чего ожидать. Пока они прочитали лишь куски, взятые в рамку, да еще несколько случайных фраз, которые, по большей части благодаря витиеватому стилю (сложносочиненные предложения с придаточными, похоже, придумали специально для Гарольда Лаудера), несли в себе мало смысла. А иной раз и никакого.
				
Первая страница также была заполнена сверху донизу. В углу стояла обведенная кружком цифра «1». Начинался дневник с красной строки, единственной, насколько могла судить Фрэнни, во всем гроссбухе (за исключением абзацев в рамке). Они прочитали первое предложение, держа книгу перед собой, как дети на хоровой практике, а потом с губ Фрэн сорвалось сдавленное:
				
– Ох!
				
Она отступила на шаг, поднеся руку ко рту.
				
– Фрэн! – Ларри повернулся к ней. – Мы должны взять эту книгу.
				
– Да…
				
– И показать Стью. Я не знаю, прав ли Лео в том, что Гарольд на стороне темного человека, но он как минимум не в своем уме. Ты сама это видишь.
				
– Да, – повторила она, вдруг испытав такую слабость, что едва удерживалась на ногах. Вот, значит, как закончилась история с дневниками. А ведь она это знала, знала с того момента, как увидела отпечаток его пальца, и теперь говорила себе: не падай в обморок, не падай в обморок.
				
– Фрэн! Фрэнни! Что с тобой?
				
Голос Ларри. Доносящийся из далекого далека.
				
Первое предложение из дневника Гарольда: Я испытаю величайшее удовольствие в это прелестное постапокалиптическое лето, когда убью мистера Стюарта Редмана по прозвищу Собачий Член; и вполне вероятно, что я убью и ее.
				
				
– Ральф? Ральф Брентнер, вы дома? Тук-тук, есть кто дома?
				
Она стояла на ступеньках, глядя на дом. Никаких мотоциклов, только пара велосипедов, прислоненных к стене. Ральф бы ее услышал, однако гораздо больше Надин тревожил глухой. Глухонемой. Она могла кричать до посинения, и он бы не ответил, но все равно мог поджидать ее в доме.
				
Переложив большой пакет для продуктов в другую руку, Надин толкнула дверь и обнаружила, что она не заперта. Переступила порог, выйдя из-под тумана-дождя. Очутилась в маленькой прихожей. Четыре ступеньки вверх вели на кухню. Лестничный пролет уходил вниз, где, по словам Гарольда, жил Эндрос. Придав лицу самое приятное выражение, Надин спустилась по лестнице, повторяя фразу, приготовленную на случай, если он окажется дома.
				
Я сразу вошла, потому что понимала, что стука вы не услышите. Некоторые из нас хотят знать, будет ли сегодня вечерняя смена, чтобы перемотать те генераторы, которые сгорели. Брэд вам ничего не говорил?
				
Нижняя квартира состояла из двух комнат: спальни, напоминавшей монашескую келью, и кабинета, обстановку которого составляли стол, большой стул, мусорная корзинка и шкаф. На столе лежали листки и полоски бумаги, которые она мимоходом пролистала. Особого смысла не уловила – догадалась, что это фразы Ника в каких-то разговорах (Полагаю, что да, но мы должны спросить его, нельзя ли все это сделать проще, написал Ник на одной из полосок). Другие казались записками для себя, наблюдениями, мыслями. Третьи напоминали обведенные абзацы в гроссбухе Гарольда, которые он с саркастической улыбкой называл «вехами к лучшей жизни».
				
Одну Надин прочитала: Поговорить с Гленом о торговле. Знает ли кто-нибудь из нас, с чего начинается торговля? С нехватки товаров? Или с лотка в углу супермаркета? Навыки. Вот ключевое слово. Что, если Брэд Китчнер решит продавать, а не отдавать даром? Или док? Чем мы будем платить? Гм-м-м.
				
Надин отвернулась от листков и полосок – с неохотой. Это зачаровывало – просматривать бумаги, оставленные человеком, который мог думать, лишь записывая свои мысли (один ее профессор в колледже любил говорить, что процесс мышления никогда не будет полным без использования органов речи), но дальнейшее пребывание в нижней квартире не имело смысла. Ника здесь не было, никого не было. Так чего искушать доселе сопровождавшую ее удачу излишне долгим пребыванием в доме?
				
Надин поднялась наверх. Гарольд сказал ей, что они, вероятно, соберутся в гостиной. Пол огромной комнаты застилал толстый ворсистый ковер цвета красного вина. Труба отдельно стоящего камина уходила в потолок, словно каменная колонна. Из окна, занимавшего всю западную стену, открывался прекрасный вид на Утюги. Надин почувствовала себя жучком, приколотым иголкой к стене. Она знала, что наружная поверхность «термоплекса» йодирована, поэтому тот, кто смотрит на окно, увидит лишь свое зеркальное отражение, но психологическое ощущение, что она у всех на виду, оставалось. Так что ей хотелось как можно быстрее довести дело до конца. В южной стене гостиной Надин нашла то, что искала: глубокий стенной шкаф, который Ральф еще не успел разобрать. В глубине висели пальто, а в дальнем углу на полу лежала высокая груда сапог, рукавиц и зимних шерстяных вещей.
				
Не теряя времени, Надин достала из пакета продукты. Они служили только прикрытием, поэтому банки с томатной пастой и сардинами одним слоем лежали на коробке «Хаш паппис» с шашками динамита и «уоки-токи».
				
«Если я положу бомбу в стенной шкаф, она сработает? – спросила Надин у Гарольда. – Дополнительная стена не уменьшит силу взрыва?»
				
«Надин, – ответил Гарольд, – если это устройство сработает, а я не вижу причин, почему бы ему не сработать, оно разнесет дом и склон холма вместе с ним. Положи коробку в любое место, где, по-твоему, она останется незамеченной до их совещания. Стенной шкаф вполне подойдет. Дополнительная стена разлетится, и ее куски станут шрапнелью. Все как в старой сказке о портняжке и мухах. Одним махом семерых побивахом. Только в нашем случае мы имеем дело с горсткой политических тараканов».