1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 
Вернуться к полдню и в жильё прибрать,    

Все приготовив к трапезе дневной    

И отдыху, под сенью шалаша.    

Злосчастная! Как обманулась ты,    

О Ева, возвращенье обещав    

Самонадеянно! Преступный миг!    

Отныне для тебя в Эдеме нет    

Ни сладких трапез, ни отдохновенья!    

Среди цветов душистых и в тени    

Укрыта западня, грозя пресечь    

Твой путь коварством адским иль вернуть    

Тебя, лишённой верности навек,    

Блаженства и невинности былой!    

В личине Змия, Враг, с рассветом дня,    

Свой начал поиск, чтоб чету найти    

И заключённый в ней весь род людской -    

Добычу вожделенную. Луга    

И рощи миновал он и везде    

Плодовые деревья, цветники    

Высматривал, растущие пышней    

Благодаря заботливым трудам    

И ради развлечения людьми    

Посаженные; зорко их двоих    

Разыскивал по берегам ручьёв,    

Но Еву в одиночестве застать    

Стремился, хоть надеяться не смел    

На столь удачный случай; но внезапно,    

Сверх чаянья, сбылось, чего желал:    

Праматерь углядел. Совсем одна,    

Овеянная облаком густым    

Душистых запахов, среди сплошных    

Багряных роз, она, видна едва,    

Склонялась то и дело, и цветы    

Тяжёлые, в накрапе золотом,    

Пунцовом и лазоревом, к земле    

Поникшие, лишённые опор,    

Приподымала, стебли распрямив,    

И бережно плетями гибких мирт    

Подвязывала розы, ни на миг    

Не помышляя, что она сама -    

Прекраснейший, беспомощный цветок,    

Что ныне так далёк её оплот    

Надёжнейший, а буря так близка!    

Враг близился; прополз немало троп,    

В тени роскошных кедров, пиний, пальм,    

То явно извиваясь, то скользя    

Украдкой в цветниках, в рядах густых    

Кустов, прилежной Евиной рукой    

Посаженных. Сравниться не могло    

С волшебным этим райским уголком    

Ничто: ни измышленные сады;    

Ни те сады, где оживал Адонис;    

Ни сад, которым некогда владел    

Преславный Алкиной, что у себя    

Гостеприимно сына принимал    

Лаэрта дряхлого; ни вертоград    

Правдивый, где мудрейший из царей    

Блаженствовал с египетской женой    

Прекрасной. Совершенством здешних мест    

Пленился Враг, но восхищённый взор    

На Еву особливо обращал.    

Так некто, в людном городе большом    

Томящийся, где воздух осквернён    

Домами скученными и клоак    

Зловоньем, летним утром подышать    

Среди усадеб и весёлых сел    

Выходит, жадно запахи ловя    

Сухой травы, хлебов, доилен, стад;    

Его пленяет каждый сельский вид    

И сельский звук; но ежели вблизи,    

Как нимфа, лёгкой поступью пройдёт    

Прелестная крестьянка, — все вокруг    

Внезапно хорошеет, а она    

Прекраснейшая в мире, и вместил    

Всю красоту её лучистый взор.    

С таким же восхищеньем Змий взирал    

На уголок цветущий, где приют    

Столь ранним утром Ева обрела.    

Телосложеньем Ангелу под стать    

Небесному, но женственней, милей,    

Невинностью изящною, любым    

Движением, она смиряла в нем    

Ожесточенье, мягко побудив    

Свирепость лютых замыслов ослабить.    

Зло на мгновенье словно отреклось    

От собственного зла, и Сатана,    

Ошеломлённый, стал на время добр,    

Забыв лукавство, зависть, месть, вражду    

И ненависть. Но Ад в его груди,    

Неугасимый даже в Небесах,    

Блаженство это отнял, тем больней    

Терзая Сатану, чем дольше он    

На счастье недостижное глядел;    

Наисильнейшей злобой распалясь,    

Намереньям губительным успех    

Суля, в себе он ярость горячил:    

"— Мечты, куда вы завели! Каким    

Обманом сладким охмелённый, мог    

Забыть — зачем я здесь! Нет, не любовь,    

А ненависть, не чаянье сменить    

На Рай — Геенну привлекли сюда,    

Но жажда разрушенья всех услад,    

За вычетом услады разрушенья;    

Мне в остальном — отказано. Итак,    

Удачу надобно не упустить.    

Вот женщина; она — одна и всем    

Доступна искусам. Её супруг,-    

Насколько я окрестность обозрел,-    

Находится не близко. Я страшусь    

Его мышленья высшего. Он горд    

И, несмотря на то, что сотворён    

Из праха, — мужественен и могуч.    

Воистину подобного нельзя    

Противника ничтожеством считать,    

Неуязвимого, когда я сам    

Подвержен боли; так унизил Ад    

И пытки обессилили меня,    

В сравненье с тем, каков я прежде был    

На Небесах. Пусть Ева хороша    

Необычайно и любви богов    

Достойна, — не страшна она, хотя    

Любовь и красота внушают страх,    

Коль скоро не подвигнуть супротив    

Такую ненависть, что тем сильней,    

Чем лучше под личиною любви    

Укрыта; это самый верный путь,    

Надёжный способ Еву погубить!"    

Так Враг людского рода говорил,    

Укрытый в Змие, злобный постоялец;    

Он к Еве направлялся не ползком,    

Как нынче, пресмыкаясь по земле,    

Волнами изгибаясь, но стоймя,    

Подобно башне, опершись на хвост,    

На основанье круглое, — клубы    

Спирально громоздящихся колец.    

Увенчанная гребнем голова,    

С карбункулами схожие глаза,    

Лоснящаяся шея, чей отлив    

Зеленоватым золотом мерцал,    

С надменной возвышались прямотой    

Над узловидным туловищем, плавно    

Скользившим по траве. Он был красив    

И привлекателен. Подобный гад    

Позднее не встречался никогда.    

С ним змиев не сравнить, в которых Кадм    

И Гермиона преображены    

В Иллирии вдвоём, ни божество    

Из Эпидавра, ни хвалёных змиев,    

Чью стать Аммон-Юпитер принимал    

Равно — Капитолийский, посетив    

Олимпию и Сципиона мать,-    

Героя Римского. Сперва путём    

Окольным Сатана, как бы страшась,    

Но алча, приближался; так моряк    

Искусный, управляя кораблём,    

Близ мыса или устья, где ветра    

Непостоянны, изменяет курс,    

Частенько перекладывая руль    

И паруса; так точно изменял    

Движенья Змий, свиваясь, и опять    

Упруго развиваясь, и клубясь    

Затейливо на Евиных глазах,    

Дабы вниманье женщины привлечь.    

Она же за работой шелестенью    

Листвы внимала, но о нем ничуть    

Не думала, — привыкшая к возне    

Различных тварей, что на Евин зов    

Послушней шли, чем стадо превращённых    

На зов Цирцеи. Змий спешит смелей,    

Незваный, к Еве, замирает вдруг    

Как бы в восторге; много раз подряд    

Пред ней склоняет гребень, шею гнёт    

Крутую, лижет Евины следы.    

Немое обожанье наконец    

Она заметила и на игру    

Его взглянула; радуясь тому,    

Что смог вниманьем Евы завладеть,    

Он, шевеля змеиным языком,    

Иль небывалый звук голосовой    

Воздушным колебаньем издавая,    

Её лукаво начал искушать:    

"— О повелительница! Не дивись,    

Единственное диво, если ты    

Способна удивляться! Я молю:    

Презреньем гневным не вооружай    

Небесно-кроткий взор за то, что я    

Приблизился бесстрашно и гляжу    

Не нагляжусь на величавый лик,    

Сугубо величавый в этой дебри    

Пустынной. О, прекрасного Творца    

Прекрасное подобие! Тебе    

Подвластно все живое; твари все    

Тобой любуются и красоту    

Небесную твою боготворят.    

Действительный восторг царит лишь там,    

Где он доступен всем; но здесь, в глуши,    

Меж зрителей — бессмысленпых скотов,    

Твоё очарование сознать    

Способных в малой мере, Человек    

Один — единственный тобой пленён;    

Всего один, — когда в кругу богов    

Богиней равной ты могла бы стать.    

Бесчисленные Ангелы должны    

Тебе молитвенно, благоговейно    

Служить, вседневной свитой окружив!"    

Так льстил ей Враг: он приступ начал так.    

Проникла в сердце Евы эта речь.    

Хоть будучи весьма удивлена,    

Она смущённо молвила в ответ:    

"— Что это значит? Голосом людским    

И по-людски осмысленно со мной    

Тварь говорит! Судила я досель,    

Что твари бессловесны, что Господь    

Немыми создал их, не одарил    

Членораздельной речью. В остальном    

Колеблюсь я — их действия, порой,    

И взгляды выявляют некий смысл    

Немалый. Я тебя считала, Змий,    

Хитрейшею из тварей полевых,    

Но все же — безъязыкой. Сотвори    

Повторно это чудо! Объясни,    

Как, будучи немым, заговорил?    

И почему ты изо всех животных    

Столь дружествен? Вниманье уделить    

Такому диву должно. Отвечай!"    

Лукавый Искуситель продолжал:    

"— Блистательная Ева! Госпожа    

Прекраснейшего мира! Мне легко    

Тебе повиноваться, рассказать    

Просимое. Велениям твоим    

Не в силах воспротивиться никто.    

Подобно прочим тварям, я сперва    

Питался попираемой травой.    

Мой ум, под стать еде, презренным был    

И низким: я понятье лишь имел    

О пище и различии полов,    

Не постигая высшего, пока    

Однажды, странствуя среди полей,    

Я дерево роскошное вдали    

Случайно усмотрел: на нем плоды    

Висели пестроцветные, горя    

Багряным золотом. Я подступил    

Поближе, чтоб яснее рассмотреть,    

И обдало меня с его ветвей    

Благоуханье, голод возбудив    

Острейший. Ни укропа аромат    

Излюбленный, ни запах молока,    

Что ввечеру сочится из сосцов    

Овец и коз, когда среди забав    

Детёныши позабывают снедь,    

Не порождали жадности такой    

Во мне. Решился тотчас я вкусить    

Прекрасных яблок. Жгучей жажды власть    

И голода, которых разожгли    

Душистые плоды, меня совсем    

Поработили. Я замшелый ствол    

Обвил ввиду того, что высоко    

Ветвилось дерево; потребен рост    

Адама или твой, дабы достать    

До нижних сучьев. Прочие вокруг    

Толпились твари, тою же алчбой    

Томимые, завистливо взирали,    

Но до плодов добраться не могли.    

Достигнув кроны, где они, вися    

В столь близком изобилии, сильней    

Манили, я срывать их щедро стал,    

Вкушать и голод ими утолять.    

Такого наслаждения досель    

Я не знавал ни в пище, ни в питьё.    

Насытясь, я внезапно ощутил    

Преображенье странное; мой дух    

Возвысился, и просветился ум;    

Способность речи я обрёл потом,    

Но, впрочем, не утратил прежний вид.    

Высоким и глубоким я с тех пор    

Предался размышлениям; объял    

Я всеохватывающим сознаньем    

Предметы обозримые Небес,    

Срединного пространства и Земли,    

Все доброе, прекрасное постиг    

И понял, что оно воплощено    

Вполне в твоих божественных чертах,    

В лучах твоей небесной красоты,-    

Ей ни подобья, ни сравненья нет!    

Вот почему, — некстати, может быть,-    

Я здесь, чтоб созерцать и обожать    

Законную Владычицу Вселенной,    

Державную Царицу всех существ!"    

Так, обуян коварным Сатаной,    

Змий обольщал Праматерь. В изумленье    

Беспечно Ева молвила в ответ:    

"— Из-за чрезмерной. Змий, твоей хвалы,    

Я сомневаюсь в действии плода,    

Которое ты первый испытал.    

Скажи: где это дерево растёт?    

Далеко ли? Здесь множество в Раю    

Деревьев Божьих, неизвестных нам    

И разных, и плодов на них не счесть    

Нетронутых, нетленных, — до времён,    

Когда в Раю прибавится людей,    

Дабы собрать обильный урожай,    

От бремени Природу облегчив".    

Ликуя, вмиг ответил хитрый гад:    

"— Царица! Не далёк, не труден путь.    

За миртами, средь луга, близ ручья    

Оно растёт, лишь надо миновать    

Бальзамовый и мирровый лесок    

Цветущий. Коль дозволишь, я туда    

Тебя легко и быстро проведу".    

«— Веди!» — сказала Ева; Змий, столпом    

Возвысясь, к преступленью поспешил,    

Переливая из кольца в кольцо    

Клубящееся тулово; прямым    

Он выглядел, к злодейству устремись,    

На темени надежда подняла    

Его зубчатый гребень, что раздулся    

От радости. Так брезжит огонёк    

Блуждающий, из масляных паров    

Возникший, что густеют по ночам    

От холода и вспыхивают вдруг,    

Вздуваемые ветром; говорят -    

Злой Дух сопровождает их. Такой    

Обманный огонёк, светясь во тьме,    

Сбивает изумлённого с пути    

Ночного странника, заводит в т-опь,    

В трясины и овраги, где бедняк,    

Проваливаясь, гибнет, вдалеке    

От помощи. Так страшный Змий сиял,    

Доверчивую Еву обманув,    

Праматерь нашу, и ведя ко Древу    

Запретному — причине наших бед.    

При виде Древа молвила она:    

"— Напрасно, Змий, мы шли; бесплоден труд,    

Хотя плоды в избытке. Но пускай    

Останется их свойство при тебе;    

Оно и впрямь чудесно, породив    

Такое действие. Но ни вкушать,    

Ни даже прикасаться нам нельзя.    

Так Бог велел, и заповедь сия    

Единственною дочерью была    

Божественного Голоса; вольны    

Мы в остальном. Наш разум — наш закон".    

Вскричал Прельститель хитрый: "— Неужель,    

Властителями вас провозгласив    

Всего, что в воздухе и на Земле,    

Господь плоды вкушать вам запретил    

Древес, произрастающих в Саду?"    

Ещё безгрешная, сказала Ева:    

"— Нам все плоды в Раю разрешены,    

Но Бог об этом Древе, в сердце Сада    

Растущем, и плодах его изрёк:    

"— К ним прикасаться и от них вкушать    

Вы не должны, чтоб вам не умереть".    

Ответ услыша краткий, осмелел    

Прельститель; человеколюбцем вдруг    

Прикинулся и ревностным слугой    

Людей; на их обиду воспылав    

Негодованьем лживым, применил    

Он способ новый: ловко притворись    

Взволнованным, смущённым, он умолк    

Достойно, вознесясь, чтоб речь начать    

О якобы значительных вещах.    

Так древле, в Риме вольном и в Афинах,    

Где красноречье славное цвело,    

Навечно онемевшее теперь,    

Оратор знаменитый затихал,    

Задумывался, погрузясь в себя,    

Готовясь к речи важной; между тем    

Его движения, черты лица    

Вниманьем слушателей наперёд    

Овладевали, прежде чем уста    

Успел он разомкнуть; но иногда,    

Как бы порыва к правде не сдержав,    

Он прямо к сути яро приступал,    

Минуя предисловье; точно так,    

Во всю свою поднявшись вышину,    

Восторженным волнением объят,    

Со страстью соблазнитель произнёс:    

"— О, мудрое, дарующее мудрость    

Растение священное! Рождаешь    

Познанье ты! Я чую мощь твою    

В себе! Не только сущность всех вещей    

Я ныне лицезрею, но стези    

Наимудрейших, высочайших Сил    

Открылись мне! Ты не страшись угроз,    

Вселенной сей Царица, им не верь -    

Вы не умрёте. Разве умереть    

Возможно от плода, — он даст вам жизнь    

С познаньем вместе, — или вас казнит,    

Кто угрожал вам? На меня взгляни:    

Я прикоснулся, я вкусил — и жив.    

Мой тварный жребий превзойти дерзнув,    

Я жизни совершеннейшей достиг,    

Чем та, что мне была дана судьбой.    

Ужели от людей утаено    

Открытое скоту? Ужели Бог    

За столь поступок малый распалит    

Свой гнев и не похвалит ли верней    

Отвагу и решительность, которых    

Угроза смерти, — что бы эта смерть    

Ни означала, — не смогла отвлечь    

От обретенья высшего из благ -    

Познания Добра и Зла? Добро! -    

Познать его так справедливо! Зло! -    

Коль есть оно, зачем же не познать,    

Дабы избегнуть легче? Вас Господь    

По справедливости карать не может,    

А ежели Господь несправедлив,    

То он не Бог, и ждать не вправе Он    

Покорности и страха; этот страх    

Пред страхом смерти должен отступить.    

Зачем Его запрет? Чтоб запугать,    

Унизить вас и обратить в рабов    

Несведущих, в слепых, послушных слуг.    

Он знает, что, когда вкусите плод,    

Ваш мнимо светлый взор, на деле — тёмный,    

Мгновенно прояснится; вы, прозрев,    

Богами станете, подобно им    

Познав Добро и Зло. Так быть должно.    

Мой дух очеловечился, а ваш -    

Обожествится; человеком скот    

Становится, а богом — Человек.    

Быть может, вы умрёте, отрешась    

От человеческого естества,    

Чтоб возродиться в облике богов.    

Желанна смерть, угрозам вопреки,    

Когда влечёт не худшую беду!    

И что такое боги? Почему    

Не стать богами людям, разделив    

Божественную пищу? Божества    

Первичны; этим пользуясь, твердят,    

Что всє от них. Сомнительно весьма!    

Я вижу, что прекрасная Земля,    

Согрета Солнцем, производит всє,    

Они же — не рождают ничего.    

А если всє от них, — кто ж в это Древо    

Вложил познание Добра и Зла,    

Так что вкусивший от его плода,    

Без их соизволенья, в тот же миг    

Премудрость обретает? Чем Творца    

Вы оскорбите, знанье обретя?    

Чем знанье ваше Богу повредит?    

И если всє зависит от Него,    

Способно ль Древо это что-нибудь    

Противу Божьей воли уделить?    

Не завистью ли порождён запрет?    

Но разве может зависть обитать    

В сердцах Небесных? Вследствие причин    

Указанных и множества других    

Вам дивный этот плод необходим.    

Сорви его, земное божество,    

Сорви и беспрепятственно вкуси!"    

Он смолк; его коварные слова    

Достигли сердца Евы так легко!    

На плод она уставилась, чей вид,    

Сам по себе, манил и соблазнял.    

В её ушах ещё звучала речь    

Столь убедительная; мнилось ей,    

Что уговоры Змия внушены    

Умом и правдой. Полдень между тем    

Приблизился и голод вместе с ним,    

Благоуханьем дивного плода    

Усиленный, и это, заодно    

С желаньем прикоснуться и вкусить,    

Ещё сильней манило томный взгляд.    

Однако, на минуту задержась,    

Так рассуждала мысленно она:    

"— Воистину, о лучший из плодов,    

Твои чудесны свойства. Запрещён    

Ты людям; тем не менее нельзя    

Тебе не удивляться. От начала    

Неприкасаемый, ты наградил,    

При первом опыте, немую тварь    

Словесным даром; научил язык,    

Не созданный для речи, восхвалять    

Тебя. Не скрыл твоих достоинств Тот,    

Кем заповедан ты и назван Древом    

Познания Добра и Зла, и нам    

Не разрешён. Но строгий сей заказ    

Тебе во славу; доказует он,    

Каким ты благом в силах одарить,    

Которого мы, люди, лишены.    

Владеть безвестным благом — невозможно;    

Владеть же им в неведенье — равно    

Что вовсе не владеть; и, наконец,    

Что запретил Он? Знанье! Запретил    

Благое! Запретил нам обрести    

Премудрость! Но такой запрет никак    

Вязать не может. Если вяжет смерть    

Нас вервием последним, — в чем же смысл    

Свободы нашей? От плода вкусив,    

Осуждены мы будем и умрём.    

Но разве умер Змий? Ведь он живёт,    

Хотя вкусил; познаньем овладел,    

И, прежде неразумный, — говорит    

И думает. Ужель для нас одних    

Смерть изобретена? И лишь для нас    

Недостижима умственная снедь,    

А тварям предоставлена? Видать,    

Она животным не воспрещена!