1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 
    
ТАЙНЫЙ — (об искусстве, мастерстве) мистический, колдовской.
    
ТАКВА — буквальное значение «цена свободы»; нечто, имеющее очень большую ценность; то, что божество может потребовать от смертного (и страх, вызванный этим требованием).
    
ТАУ — вольнаибский термин, означает единое «Я» всей общины-сича, объединенной совместным вкушением пряностей и в особенности ритуалом тау, когда единство утверждается питьем Воды Жизни.
    
ТАХАДДИ АЛЬ-БУРХАН — решающее испытание, от которого уже нельзя уклониться (обычно со смертельным исходом).
    
ТАХАДДИ ВЫЗОВ — вольнаибское «вызов на смертный бой», обычно для определения первенства.
    
ТВОРИЛКИ — залегающие глубоко в песке полурастительные-полуживотные личинки аракианских песчаных червей. Из выделений творилок образуется предпряная масса.
    
ТВОРИЛО — см. ШАЙ-ХУЛУД.
    
ТЕЛЕЖАЛО — изделие из поплавкового металла, управляемое с расположенного поблизости пульта дистанционного управления, обычное оружие профессиональных убийц.
    
ТЛАЙЛЕКС — единственная планета Талима, известна подпольным альтернативным центром обучения ментатов, источник появления ментатов с «перекрученными мозгами».
    
ТРАКТОР — общее название всех машин, работающих на поверхности Аракиса по добыче пряностей. См. ПРЯНОВОЗ.
    
ТРАНСПОРТ-НОСИТЕЛЬ — в просторечии «маховоз», основной воздушный грузовой транспорт на Аракисе, используемый для доставки прянодобывающего оборудования, военных десантов и пр.
    
ТРЕНОЖНИК СМЕРТИ — изначально треножник, на котором палачи в пустыне вешали своих жертв. В обиходе: трое членов черема, принесшие одну клятву смерти.
    
ТЮПАЙЛЬ — так называемая планета-убежище (или несколько планет), куда удаляются потерпевшие поражение Дома Империи. Ее (их) местонахождение известно только Гильдии и сохраняется в тайне по положениям Гильдийского Мира.
    
ТЬМА — одно из основных элементов panoplia propheticus; идиоматическое понятие, внедряемое Миссией Безопасности в обрабатываемые цивилизfции.
    
ТЭПЭ — телепатия.
    У
    
УЛЕМА — дзен-суннитский доктор богословия.
    
УММА — принадлежащий к братству пророков. (В Империи используется в качестве насмешки, означает человека, «помешанного» на какой-то идее.)
    
УРОШНОР — одно из нескольких слов, лишенных прямого смысла, внедряемых бен-джессеритками в психику выбранной жертвы в целях последующего управления ею. Обработанный таким образом человек, услышав это слово, впадает во временный транс.
    
УЗУЛ — вольнаибское «основание столпа».
    Ф
    
ФАЙ — водная дань, основной вид налога на Аракисе.
    
ФЕДЬАКЫНЫ — вольнаибские гвардейцы-штурмовики. Исторически — группа людей, собравшихся, чтобы отдать свои жизни во имя искоренения зла.
    
ФЕОДСТВО — жесткая система отношений между классами, принятая в Империи. «Каждому месту соответствует определенный человек, и каждому человеку соответствует определенное место».
    
ФИКХ — знание, религиозный закон; один из легендарных источников религии дзен-суннитских странников.
    
ФРЕГАТ — космический корабль максимального размера, который может опуститься на планету и быть поднят оттуда за один прием.
    X
    
ХАГАЛ — «планета драгоценностей», II Тета Шаовай, выработана во времена Саддама I.
    
ХАДЖ — паломничество, «святое странствие».
    
ХАДЖР — путешествие через пустыню, переселение.
    
ХАДЖРА — путешествие в поисках чего-либо.
    
ХАЙ-ЙО! — побуждение к действию, крик погонщика песчаного червя.
    
ХАЛЬ-ЙАМ — «ну! наконец-то!», вольнаибское восклицание.
    
ХАРМОНТЕП — Инсли считает, что это название планеты, на которой была шестая стоянка во время дзен-суннитского странствия. Предполагается, что это ныне не существующий спутник Дельта Павониса,
    
ХИРЕГ — временная вольнаибская стоянка в пустыне на открытом песке.
    Ч
    
ЧАКОБСА — так называемый «завораживающий язык», частично происходит из древнего ботани (ботани джиб — один из диалектов). Построен на древних диалектах, доработанных для передачи тайных сообщений; использовался преимущественно профессиональными убийцами в «Войне наемных убийц».
    
ЧЕМЁРК — на некоторых диалектах МУСК или МЕРК; яд, добавляемый в питье.
    
ЧЕОПСЫ — пирамидальные шахматы; играются на доске девять на девять. Игра имеет две цели: поставить своего ферзя в противоположный угол и поставить шах королю противника.
    
ЧЕРЕМ — братство ненависти (обычно для мщения).
    
ЧЕРНИЛЬНАЯ ЛОЗА — ползучее растение с Гиды Примы, часто используется работорговцами для изготовления бичей, След от удара таким бичом похож на глубокую татуировку и вызывает болезненные ощущения в течение многих лет.
    
ЧИЛАГА — представитель любого вида из отряда рукокрылых, натренированный для переноса сообщений на большие расстояния.
    
ЧОМАС — на некоторых диалектах ОМАС; яд, добавляемый в твердую пищу в отличие от ядов, подмешиваемых другим способом.
    
ЧУЖАК — галахианский жаргон, относится к любому человеку, не принадлежащему к некоторому тесному кругу, к избранным,
    
ЧУСУК — четвертая планета системы Тхета Шалиша, так называемая «музыкальная планета», примечательна качеством своих музыкальных инструментов. См. ВА-РОТА.
    Ш
    
ШАДУТ — копатель колодцев, почетное звание у вольнаибов.
    
ШАЙГА-СПИРАЛЬ — металлическое подобие виноградной лозы (Narvi narvium), произрастающий только на Сальюзе Секунде и Дельта Кайзинге III. Отличается исключительной прочностью.
    
ШАЙТАН — Сатана.
    
ШАЙ-ХУЛУД — песчаный червь Аракиса, «Пустынный Старец», «Праотец Вечности», «Прадед Пустыни». При произнесении определенным тоном или написании с большой буквы означает земное божество языческих вольнаибских представлений. Песчаные черви достигают огромных размеров (в удаленных районах пустыни встречались экземпляры длиной до четырехсот метров) и живут очень долго, если только не погибают от зубов своих сородичей или не тонут в воде, которая является для них смертельным ядом. Большая часть песка на Аракисе — следствие деятельности песчаных червей. См. ТВОРИЛКИ.
    
ШАРИ-А — элемент panoplia propheticus, входящий в обряд языческого ритуала. См. МИССИЯ БЕЗОПАСНОСТИ.
    
ШАРФ НИЗОНИ — шарф-повязка, которым замужние вольнаибки обязывают голову поверх капюшона защитного костюма после рождения сына.
    
ШАХ-НАМЕ — легендарная «Первая Книга» дзен-суннитских странников.
    
ШИРАТ — фрагмент из Оранжевой Католической Книги, в которой человеческая жизнь сравнивается с переходом через узкий мост («шират»): «Справа от меня — Рай, слева от меня — Ад, позади меня — Ангел Смерти».
    
ШЛЯГ — животное с Тюпайля, почти полностью истребленное из-за своей тонкой и прочной кожи.
    Щ
    
ЩИТ, СИЛОВОЙ — защитное поле, создаваемое генератором Хольцмана. Это поле является одним из проявлений антигравитационного поплавкового эффекта. Сквозь щит могут проникать только предметы, движущиеся с медленной скоростью (в зависимости от заданного значения, от шести до девяти сантиметров в секунду), он может быть уничтожен только остронаправленным электромагнитным излучением. См. ЛАЗЕРНОЕ ОРУЖИЕ.
    Э
    
ЭГО-СНИМОК — особая фотография, воспроизводимая с помощью шайга-спирального проектора и позволяющая изучить тончайшие движения внутреннего, «я» исследуемого,
    
ЭКАЗ — четвертая планета в системе Альфа Центавра В; получила название «рай для скульптора» из-за растущего там туманного дерева, которое может прямо на месте принимать любую форму единственно силой человеческой мысли.
    
ЭЛАККА — наркотик, получаемый при сгорании элаккового дерева с Эказа. Действие сопровождается значительным снижением инстинкта самозащиты. Кожа подверженного элакке приобретает характерный оттенок морковного цвета. Обычно используется для подготовки рабов-гладиаторов к выходу на арену.
    
ЭЛЬ-САЙЯЛЬ — «песчаный дождь». Пылевые потоки, переносимые кориолисовыми бурями на значительной высоте (около двух тысяч метров). Эль-сайяль часто приносит на землю влагу.
    
ЭРГ — большое пространство, покрытое дюнами; песчаное море.
    
ЭФФЕКТ ХОЛЬЦМАНА — эффект отталкивания, создаваемый щитовым генератором,
    Я
    
ЯДОЛОВ — широкодиапазонный анализатор излучения, настроенный для обнаружения ядовитых веществ.
    
ЯЛИ — индивидуальное вольнаибское жилище внутри сича.
    
ЯСНОВИДЧЕСКИЙ ТРАНС — полугипнотический транс, переход в который происходит под воздействием. наркотиков, возбуждающих «спектр сознания»; для Судьи Истины, находящегося в этом состоянии, становится заменой малейшая сознательно допущенная ложь.
    
Я-ХЬЯ-ЧУХАДА! — «да здравствуют воины!» — боевой клич федьакынов. «Я» («сейчас») усиливается частицей «хья» и приобретает значение «сейчас и всегда». «Чухада» («воины») имеет особое значение «воины за праве дело». Существует несколько слов, для обозначения воинов вообще, но воины, сражающиеся за правое дело, — только «чухада».
    
Я-Я-ЯУМ! — припев, используемый в особо важных вольнаибских заклинаниях. «Я» имеет значение «сейчас, вот, наконец-то», «Яум» — призыв обратить особое внимание. Обычно переводится как «вот, слушайте!».
    * * *
    
DICTUM FAMILIA — один из пунктов Великой Конвенции, запрещающий убийство царствующей особы или любого члена Великого Дома с помощью незаконного предательства. Создан для ограничения использования профессиональных убийц.
    
LANGUES DE LAPINS DE GARFNNE — языки диких кроликов.
    
PANOPLIA PROPHETICUS — термин, обозначающий внедрение предрассудков службами Бен-Джессерита с целью подчинения примитивных цивилизаций. См. МИССИЯ БЕЗОПАСНОСТИ.
    
POT-A-OIE — горшочек с гусятиной.
    
PROCES VERBAL — полуофициальное донесение о преступлении против Империи; по своей серьезности нечто промежуточное между простым словесным заявлением и официальным обвинением.
   
   
    
     
ПРИМЕЧАНИЯ К ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ КАРТЕ
    
    
Отсчет широты — меридиан, проходящий через Обсерваторную Гору.
    
Отсчет высоты — уровень Большого Бледа.
    
Полярная впадина — 500 метров ниже уровня Бледа.
    
Картаг — около 200 км к северу от Аракина.
    
Птичья пещера — в гряде Хаббанья.
    
Долина погребения — открытый эрг.
    
Большой Блед — открытая плоская пустыня, в противоположность покрытой дюнами поверхности эрга. Открытая пустыня занимает пространство между 60° северной широты и 70° южной широты. Представляет из себя преимущественно песок и скалы, иногда встречаются выходы нижних пород.
    
Великое Плоскогорье — ровные плоские скалы, переходящие в эрг. Средняя высота — около ста метров над уровнем Бледа. Где-то в глубине плоскогорья находится соляное озеро, обнаруженное Пардотом Каинзом (отцом Лита-Каинза). От сича Табр к югу встречаются отдельные возвышения до 200 метров.
    
Тропа Харг — с этой тропы видно скалы, где помещена урна с черепом герцога Лето.
    
Древняя пропасть — расщелина, разрезающая Аракийский Большой Щит с вершины до уровня 2240 метров; взорвана Полем-Муад-Дибом.
    
Южные пальмовые рощи — на карте не видны. Расположены в районе 40° южной широты.
    
Красный Провал — глубина 1582 метра ниже уровня бледа.
    
Западный Верхний Обод — высокогорье (около 4600 м), возвышающееся над Аракийским Большим Щитом.
    
Коридор Бурь — ущелье с отвесными стенами, выходит на поселения в низине.
    
Граница червей — самая северная точка, на которой зафиксировано появление песчаного червя. (Определяющим фактором является не температура, а влажность.)
   
  
  
   
    
А. Балабуха. ЧЕЛОВЕК В ТЕНИ ДЮНЫ
   
   
Уже не первый век известен мировой литературе феномен писателей-однокнижников. Я имею в виду не тех, кто действительно написал за свою жизнь одну-единственную книгу, вроде отца американской НФ Хьюго Гернсбека с его «Ральфом 124 С 41 +», хотя подобных ему было немало. Речь о других. Признайтесь, кто из вас может сразу, навскидку, назвать книги Сервантеса — помимо «Дон-Кихота», разумеется? Держу пари, лишь очень и очень немногие вспомнят хоть одно его произведение — настолько застилают собой всё остальное приключения хитроумного идальго из Ла-Манчи… А между тем перу дона Мигеля принадлежат романы «Галатея» и «Странствия Персилеса и Сигизмунды», сборник «Назидательные новеллы», трагедия «Нумансия» и еще многое, многое другое.
   
И это — вовсе не единичная судьба. В массовом читательском восприятии Даниэль Дефо остался лишь автором «Робинзона Крузо», Джонатан Свифт — «Приключений Лемюэля Гулливера», а Герман Мелвилл — «Моби Дика»… Эти и иные однокнижники умудрились создать творения столь грандиозные, что остальное их творчество полностью утонуло в отброшенной шедеврами тени — причем порою оказывалось, что в безвестность канули книги вполне достойные, а иногда — не менее значительные.
   
Примерно такова же — особенно в нашем, российском представлении — литературная судьба американского писателя-фантаста Фрэнка Герберта (1920–1986). Для нас он прежде всего и едва ли не исключительно автор «Дюны», шеститомной эпопеи, первую книгу которой вы только что дочитали до конца. Грешен, какое-то время и мне застили перспективу «Хроники Дюны», полностью скрывая фигуру самого Герберта. И лишь заинтересовавшись, я выяснил, что написан им двадцать один роман и три сборника рассказов — так что «Дюна», при всей ее значимости, составляет лишь четверть гербертовского творчества. Вот потому-то, чтобы восстановить справедливость, давайте и поговорим в первую очередь об остальных трех четвертях. И, разумеется, о самом Фрэнке Патрике Герберте.
   * * *
   
Двадцать четыре книги — это много или мало? По нашим отечественным меркам — очень много. По американским — прямо скажем, не слишком; особенно если сопоставить с Айзеком Азимовым с его пятью сотнями книг или Полом Андерсоном с его полутора сотнями. Так что к числу наиболее плодовитых американских фантастов Герберта не отнесешь. В то же время нельзя забывать, что прожил-то он всего шестьдесят шесть лет — век по современным стандартам более чем скромный. Литературная же его карьера продолжалась и вовсе тридцать четыре года, ибо дебютировал Фрэнк Герберт поздно — лишь в 1952 году, когда журнал «Стартлинг сториз» опубликовал его рассказ «Ищете что-нибудь?» И наконец, Герберт был слишком жаден до жизни — он прямо-таки коллекционировал впечатления, знания, умения, а потому и не мог, естественно, подобно Азимову просиживать ежедневно по — надцать часов за машинкой.
   
Уиллис Е. Мак-Нелли, критик, профессор английской литературы Калифорнийского университета и редактор «Энциклопедии Дюны» (было и такое любопытное издание) назвал Фрэнка Герберта человеком эпохи Возрождения, подразумевая как раз эту жажду жизни, разносторонность таланта и широту интересов. При всей любви американцев к громким словам и титулам, это определение не сочтешь необоснованным.
   
Впрочем, начиналось все достаточно заурядно — по счастью, вундеркиндом юный Фрэнк не был (не зря же пословица утверждает, что из многообещающих детей, как правило, ничего путного не получается). Он мало чем отличался от своих сверстников, бегавших по улицам Такомы — небольшого, в те годы едва на полсотни тысяч жителей города, расположившегося на северо-западе США, в штате Вашингтон, на берегу залива Пьюджет-Саунд. Фрэнк окончил самую обычную муниципальную школу и поступил в Вашингтонский университет в Сиэтле, однако со второго (или третьего? — тут биографы расходятся) курса ушел в армию — Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую войну. Вернувшись же к гражданской жизни, продолжать образование он не стал — Бог весть, почему, может, были тому причиной финансовые затруднения, а возможно, Герберт пришел к выводу, что завершать университетский курс для него не имеет смысла. Достоверно известно одно — он устроился репортером в газету и усиленно занялся самообразованием.
   
О последнем обстоятельстве стоит сказать особо. Герберт разработал собственную систему, заметно превосходившую и глубиной, и разносторонностью любой отдельно взятый стандартный университетский курс. За несколько лет он изучил психологию, где особенно прельстила его школа Карла Густава Юнга с ее понятием коллективного бессознательного, историзмом и социологизмом — впоследствии эти гербертовские познания отчетливо проступят в многих его романах. Прошел курсы английской литературы, сравнительно лингвистики, экологии, теологии, много занимался историей, биологией, энтомологией… Чисто по-жюльверновски на каждую отрасль знания он заводил архив, оказавшийся со временем серьезным подспорьем в литературной работе. И все это — параллельно с коллекционированием практических умений. Герберт стал не только отличным фотографом, что было весьма на руку журналисту, но и получил также пилотские права и сертификат эксперта-дегустатора вин, навыки аквалангиста — увлечение это сохранилось на всю жизнь — и эксперта-графолога. В начале пятидесятых он попробовал силы в литературе и, как уже говорилось, в 1952 году дебютировал как фантаст-новеллист. Правда, нельзя сказать, чтобы писательскому труду он предавался в это время слишком усердно. За последующие десять лет им было опубликовано всего два десятка рассказов — они были потом изданы отдельными авторскими сборниками, увидевшими свет в 1970 («Миры Фрэнка Герберта», 1973 («Книга Фрэнка Герберта») и 1975 («Лучшее Фрэнка Герберта») годах. Однако среди этих ранних рассказов затесался и один роман — «Дракон в море» (1956); он выходил также и под другими названиями — «Субмарина XXI века» и «Под давлением», но сам Герберт предпочитал именно это, первое.
   
Сюжетно роман был достаточно традиционным — фантастический детектив, действие которого разворачивается в будущем на борту подводной лодке. Но уже здесь проявилось мастерство Герберта-романиста, которое окончательно раскроется в «Дюне». В первую очередь, это психологизм, хотя в «Драконе…» он ощущается меньше, чем в более поздних романах. Зато умение воссоздать, детально и достоверно описать обстановку Фрэнк Герберт продемонстрировал уже в полной мере. Критикой роман особо замечен и отмечен не был — ни после публикации в журнале «Аналог», ни по выходе отдельным изданием. Зато читатели его приметили. Разумеется, еще не так массово, как потом «Дюну», но стоит сказать, что помимо фэнов, «Дракон…» нашел себе еще один — и довольно обширный круг читателей: моряков-подводников. В их среде роман пользовался популярностью, причем никто не верил, что автором является сугубо «сухопутный» журналист, а вовсе не какой-нибудь отставной коммодор. Уж слишком профессионально, со знанием мельчайших подробностей моряцкого быта и психологии все описано! Герберт, всего раз побывавший на борту подводной лодки, да и то на час-другой, гостем, немало гордился подобными отзывами (Замечу в скобках, что хорошо его понимаю: отлично помню, как однажды в Калининграде познакомили меня с известным океанологом Киром Нессисом и тот сказал: «Всегда ищу в маринистике ляпы, а в вашей „Арфе“ не нашел, как ни старался!» — ох и потешило же это мое самолюбие…) Конечно, не эта достоверность суть основа литературного произведения, но и без нее по-настоящему художественной книги не может быть.
   
То ли в 1960, то ли в 1961 году Фрэнк Герберт по заданию одной из газет Западного Побережья готовил серию очерков о наблюдении за развитием и перемещением песчаных дюн в штате Орегон. Это по началу чисто служебное задание оказалось поистине судьбоносным. Он «заболел» пустыней. И вскоре — уже не в командировку, а в отпуск, за собственный счет — отправился в Аравию. В тот момент он еще сам не знал, что привлекает его больше — возможность понырять в воспетых Квиличи водах Красного моря или песчаные волны пустыни Тихама, узкой, в полсотни километров, лентой протянувшейся вдоль побережья. Пустыня победила. И пустыня породила сперва — интерес к этой сложной, тончайшей, все время балансирующей на грани саморазрушения экосистеме, к людям, ее населяющим, к их мировоззрению и религии; а потом — потом породила «Дюну».
   
Герберт признавался, что вначале у него родились наброски второго и третьего романов «Хроник Дюны». Но потом он переключился на работу над первым — и довел ее до конца. Первая часть романа — «Мир Дюны» — увидела свет на страницах «Аналога» в 1963–1964 годах; вторая — «Пророк Дюны» — год спустя. И тогда же, в шестьдесят пятом, вышло в свет отдельное издание, сразу же отмеченное премией «Небьюла», присуждаемой Ассоциацией американских писателей-фантастов, а годом позже — и премией «Хьюго», присуждаемой Всемирной (то бишь — всеамериканской) ассоциацией любителей НФ. Однако популярность книги вышла далеко за пределы традиционного круга любителей фантастики. Долгое время роман держался в первых строках списка бестселлеров. Им зачитывались поклонники приключенческого жанра и сторонники экологического движения, исламские фундаменталисты усматривали в судьбе Муад-Диба некие аллюзии с жизнью Мухаммеда, что обусловило небывалый успех этого вполне западного романа на Востоке, по роману был вскоре поставлен кинофильм… Прямо-таки небывалый успех «Дюны» буквально требовал превращения романа в многотомную эпопею — тем более что американский рынок (как и наш нынешний) просто «болен» продолжениями. К тому же, вспомним наброски второго и третьего романов существовали… А издательские предложения были одно заманчивее другого — авансы, измерявшиеся пяти-, шести- и даже семизначными числами стали для Герберта делом привычным. И постепенно сложились «Хроники Дюны» — за первым томом последовал второй, «Мессия Дюны» (1970), потом «Дети Дюны» (1976), «Бог-Император Дюны» (1981), «Еретики Дюны» (1984) и наконец «Дюна — дом братства» (1985). Время создания эпопеи растянулось на двадцать с лишним лет, а продолжительность описываемых событий — на двадцать с лишним тысячелетий.
   
«Дюна» — даже если говорить лишь о первом романе — произведение на редкость многоплановое. Американская критика, в частности Малкольм Дж. Эдвардс, и вовсе почитает его экстраординарным для НФ. И потому, вопреки сказанному в самом начале нашего разговора, мне все-таки придется уделить ему некоторое — но заранее предупреждаю, минимальное — внимание.
   
Хотя кое-кто из критиков восхищается галакто-историческим фоном романа, его лихо закрученной политической интригой — подозреваю, это происходит скорее по инерции. В самом деле, ничего необычного и уж тем более экстраординарного тут нет. Немало фантастов — начиная с Роберта Хайнлайна и Айзека Азимова — создавали свою «историю будущего», бытописали разного рода галактические империи и леденящие душу злодейские замыслы нехороших баронов супротив благородных графов и герцогов (в отдельных случаях бывало, правда, и наоборот)… Каюсь, все это порядком успело даже навязнуть в зубах. И потому не знаю, как у вас, а у меня злоключения герцогского отпрыска Пола Атридеса особого интереса не вызывают.
   
Но.
   
Хаджра Муад-Диба, его превращение из изгоя в вождя вольнаибов, этих бедуинов Аракиса — дело иное. Здесь уже следишь за каждым шагом, за каждым поворотом фабулы, за каждой мыслью. И мысли, надо сказать, в большинстве своем далеко не ординарны…
   
Но.
   
Пожалуй, во всем опыте англо-американской НФ нет ни одного измышленного воображением писателя мира, сотворенного столь детально, столь комплексно, столь гармонично, как Дюна. Само по себе желание «миротворчества» посещало многих. Удивительно сладкий это искус — создать мир по собственному произволу, ощутить себя демиургом, богом-творцом. «И трудны функции Бога фантасты берут на себя», как писал некогда Вадим Шефнер… Многие, повторяю, брали. Вспомните Урсулу Ле Гуин — «Планету изгнания», «Изнанку тьмы»… Вспомните Хола Клемента — «Огненный цикл», «Экспедицию „Тяготение“». Примерам несть числа. И все-таки «Дюна» стоит в этом ряду особняком. Она уникальна не только по степени и мастерству разработки фантастической модели — и другие авторы умели быть детальными, и они разрабатывали для своих измышленных планет хронологии, словари и мифы — но и по удивительному ощущению достоверности, по — странное слово! — обаянию этого жестокого безводного мира.
   
Но.
   
Говорят, талант — это умение оказаться в нужное время в нужном месте. «Дюна» упала на благодатную почву нарождающегося экологического движения, пробуждающегося экологического сознания. И не удивительно, что адепты «Green Peace» и других подобных объединений подняли роман на щит, именуя его не иначе, как «блистательным пособием по экологии»; его даже стали использовать в университетских курсах… Здесь я позволю себе маленькое отступление: в этой связи (и вообще в связи с триумфальным успехом романа) Герберта стали приглашать читать лекции в различных университетах, а родной Вашингтонский университет даже предложил ему занять профессорскую кафедру. Герберт немало гордился тем, что с подобными предложениями обращаются именно к нему — человеку, так и не завершившему университетского курса и не получившему степени бакалавра… Однако вернемся к роману.
   
Но — и последнее но.
   
Герберт умудрился совместить несовместимое — динамичное действие, свойственное НФ и приключенческому жанру, с глубоким психологизмом, присущим — по крайней мере, так считалось до сих пор — исключительно литературе реалистической. Именно в силу этого обстоятельства некоторые критики упорно не желали «отдавать» «Дюну» фантастике, причисляя ее исключительно к General Fiction, Большой Литературе, литературе главного потока… Детские игры — литература бывает просто талантливая или бездарная…
   
Вот в силу всех этих «но» и приходится признать, что «Дюна» — воистину явление уникальное. Правда, относится это прежде всего к первому роману. Как нередко случается, следующие — хотя Герберт продолжал наращивать свое мастерство повествователя — все-таки по богатству замысла уступали зачину. Их успех был вызван уже скорее умелой рекламой, страстью к циклам и сериям, магией имени и иными более или менее внелитературными причинами.
   
Для самого Герберта успех «Дюны» послужил мощным стимулом. В следующем, 1966 году он выпустил разом три романа: «Зеленый мозг», рассказывающий об экологической катастрофе, в результате которой мутировавшие насекомые обрели коллективный разум, а человечество вступило с ними в симбиоз; «Цель — пустота», повествующий о создании некоего суперкопьютера, осознавшего себя личностью и возомнившего себя Богом; и наконец, «Глаза Гейзенберга», посвященный проблемам генной инженерии и бессмертия. К этой последней теме Фрэнк Герберт вернулся два года спустя в романе «Создатели небес», значительно переработанном в 1977 году.
   
В этих книгах определился круг тем, в первую очередь интересующих Герерта Это проблемы эволюции разума — в любых вариантах, будь то человеческого, кибернетического или интеллекта инопланетных существ. Это эволюция жизни, стремящейся к достижению бессмертия. Это создание отличающихся от современной человеческой моделей цивилизаций. И наконец, это сотворение миров.
   
В следующих книгах Герберт продолжал развивать и со всех сторон изучать и ощупывать перечисленные выше темы. В «Барьере Сантароги» (1968), написанном как увлекательный психологический детектив, он вновь обратился к проблеме эволюции разума, высшей — по сравнению с нами — ступенью которого оказываются обитатели небольшой, изолированной от окружающего мира утопической общины. В дилогия «Звезда под бичом» (1970) и «Эксперимент на Дозаде» (1977) в роли этой высшей формы разума выступает инопланетная жизнь. Кстати, здесь впервые в творчестве Герберта встречается разум планетарного масштаба — в духе «Одинокой планеты» Мюррея Лейнстера или «Соляриса» Станислава Лема; впоследствии и сам Герберт еще раз вернется к этой теме — в написанном в соавторстве с Биллом Рэнсомом трилогии, речь о которой впереди. Идеи, положенные в основу упоминавшегося романа «Цель — пустота», но рассматриваемые уже совсем под иным углом зрения, определившимся не без влияния идей Тейяр де Шардена, Герберт вновь обыграл в «Создателях бога» (1972). А энтомологические знания, почерпнутые в свое время у Фабра, Шовена и иже с ними, отменно послужившие при работе над «Зеленым мозгом», вновь пригодились во время написания романа «Улей Хелстрома» (1973). Но о нем стоит сказать несколько слов особо.
   
Пожалуй, — в этом сходятся многие критики — после «Дюны» (причем хронологически, а не по значению) это самый удачный роман Фрэнка Герерта. Толчком к его созданию послужил вышедший на экраны в 1971 году глуповатый мелодраматический фильм «Хроники Хелстрома», в котором даже самому доброжелательному взгляду трудно заметить что-либо, кроме прекрасно выполненных спецэффектов и массы бегающего и прыгающего папье-маше. И все-таки что-то в этой картине привлекло внимание Герберта. Не знаю уж, как там разобрались с авторскими правами, но писатель взялся за роман по мотивам фильма — назвать то, что он сделал, привычной нормализацией нельзя, поскольку между произведениями кинематографа и литературы по сути ничтожно мало общего.
   
«Улей Хелстрома» — блестящее описание человеческого сообщества, организованного по принципу пчелиного улья, где личность растворяется в коллективном организме и разум — в коллективном разуме. Субъективная, данная изнутри картина этой жизни кажется даже благостной и утопической — хотя к такой модели существования привела людей (как и в «Зеленом мозге») экологическая катастрофа. Но стоит ракурсу сместиться и показать этот мир со стороны, глазами современного человека — и невольно мороз продирает. Должен сказать, что по силе эмоционального воздействия «Улей…» едва ли не превосходит (а может, все-таки превосходит?) «Дюну».
   
В 1982 году Фрэнк Герберт выпустил фантастический триллер «Белая чума» — на первый взгляд, чуть ли не о традиционном для НФ сумасшедшем ученом, который в стремлении отомстить человечеству выпускает на волю созданный им чудовищный вирус. Но за этим первым планом скрывается тонкое психологическое повествование, причем Герберт продемонстрировал здесь блестящий анализ анормальных состояний психики, трактуемых, естественно, по Юнгу. В сущности, фантастики здесь ничтожно мало — только сам вирус, уничтожающий исключительно прекрасную половину рода человеческого, — но роман от этого, прямо скажем, не проигрывает; читается он с традиционным, я бы сказал, для Герберта напряжением.
   
Последнее обстоятельство заставляет вспомнить и тот факт, что в литературной биографии Фрэнка Герберта, признанного писателя-фантаста, которого называют таким же символом НФ шестидесятых—семидесятых годов, каким и являлись в сороковые—пятидесятые Хайнлаин и Азимов, — так вот, есть-таки в творчестве Герберта один совершенно реалистический роман — «Ловец душ» (1971), где рассказывается о судьбе индейца, отвергшего все блага и соблазны современной американской цивилизации, истеблишмента, в который он уже вписался, и вернувшегося к образу жизни своих предков, к их образу мышления, к их мироощущению.
   
В американской литературной практике соавторские союзы широко распространены — подробнее мне уже случалось писать об этом в послесловии к сборнику Пола Андерсона. Потому сейчас скажу лишь, что даже самые большие мастера — вроде Рэя Брэдбери или Айзека Азимова — соавторством отнюдь не гнушались. Фрэнк Герберт удивительно долго и прочно удерживался от соблазна. И лишь дважды вступал он в сотрудничество: со своим сыном Брайеном Гербертом — написанный ими совместный роман «Человек двух миров» вышел в год смерти Фрэнка — и со своим старым другом Биллом Рэнсомом, обитавшим неподалеку от Такомы, в Порт-Таунсенде. Летом друзья вместе жили в дачном поселке в долине Пайэллап, расположенной к юго-востоку от Такомы. Там-то они и сговорились работать вместе, причем заключили соглашение, что для обоих это занятие будет не трудом, а удовольствием, и ни при каких обстоятельствах не помешает дружбе сговорились и скрепили соглашение рукопожатием, «как это принято среди обитателей долины Пайэллап, где не признают писанных договоров», — вспоминал Рэнсом.
   
Отправной точкой их совместной затеи послужил написанный двенадцатью годами раньше роман Герберта «Цель — пустота». Теперь он обрел продолжение — романы «Инцидент с Иисусом» (1979), «Эффект Лазаря» (1983) и «Фактор восхождения» (1988). Последний, как вы можете. заметить, увидел свет через два года после смерти Фрэнка Герберта. В предисловии к книге Билл Рэнсом писал: «над сюжетом и развитием характеров мы работали вместе с Фрэнком; но последнюю писательскую работу он оставил мне одному…»
   
И все-таки; это была не только писательская работа Билла Рэнсома, но и последний литературный труд Фрэнка Герберта.
   
Подобно тому, как на рубеже тридцатых—сороковых годов Роберт Хайнайн революционизировал американскую фантастику гернсбековской эпохи («В три феноменальных года он полностью преобразил наше понимание того, как следует писать фантастику, и эта трансформация оказалась необратимой», — признавался Роберт Сильверберг), так и Фрэнк Герберт революционизировал НФ «золотого века». Можно представить себе такой — правда, довольно жестокий! — мысленный эксперимент. Или, если угодно, фантастический сюжет. Путешественник во времени отправляется в прошлое и в младенчестве душит Пола Андерсона, например, или Лайона Спрэг де Кампа, или Роберта Сильверберга… Что же он обнаруживает, вернувшись? Американская НФ, бесспорно, обеднела. Исчезло яркое имя. Прекрасные книги канули в небытие. Но сама фантастика осталась такой же, какой была. Но если — нет, не поднимается рука, не поворачивается язык, не могу сказать: «он застрелит»; скажу иначе: оставит на действительной флотской службе Роберта Хайнлайна, — не бывать «золотому веку» или будет он совсем не таким, как был.
   
И если бы не было Фрэнка Герберта — причем не только «Дюны», пусть даже «Хроник Дюны», но и всех двух десятков его романов, — современная американская НФ изменилась бы необратимо.
   
Жаль только, сам он не понимал этого — он просто жил. Работал. Писал.
   
Но именно в силу этих причин мне и хотелось рассказать о Фрэнке Гербере — а не только о «Дюне» и авторе «Дюны». Хотелось, чтобы вы хоть мельком представили себе масштаб этого литературного явления. А что до самого прочитанного вами романа — я надеюсь, разговор наш еще впереди. Хочется верить, что «Северо-Запад» не ограничится выпуском первого тома, а издаст «Хроники» полностью.
   
Если такое случится — надеюсь, нам с вами еще представится возможность побеседовать о мире Дюны и его обитателях, об их судьбах и верования, об истории и экологии, опустынивании и исламе, о евгенике и генной инженерии, психологии и философии… Господи, не зря же ведь, в конце концов, была издана «Энциклопедия Дюны» — тут не то что на статью, на добру книгу наберется о чем потолковать! И потому я буду ждать. Уж очень интересно было бы порассуждать обо всем этом…
   
Но сегодня мне хотелось просто показать вам человека — чтобы выступил он чуть-чуть из тени «Дюны».