1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 
«Я это на самом деле видел?» — спросил Расти у самого себя, а потом произнёс то же самое вслух, спрашиваясь у целого света. Он чувствовал запах горелого пластика и более тяжёлый запах, как он полагал, расплавленного свинца — безумие, это невозможно, но сам фартук исчез.
    
— Я это на самом деле видел?
    
Словно отвечая ему, из-под колпачка на коробочке проблеснул пурпурный огонёк. Эти ли пульсации поддерживают Купол, как прикосновение к компьютерной клавиатуре возобновляет экран? Или благодаря ним кожеголовые могут осматривать город? Или и то и другое? Или ни то и ни то?
    
Он приказал себе больше не приближаться к плоскому квадратику. Он сказал себе, что самое разумное, что он может сейчас сделать, это вернуться бегом к фургону (лишённый тяжёлого фартука он сможет бежать) и помчать, словно бешеный, притормозив только для того, чтобы подобрать своих компаньонов, которые ждут внизу.
    
Вместо этого он вновь приблизился к коробочке и упал перед ней на колени, в позе, слишком похожей на молитвенную, чтобы ему это нравилось.
    
Содрал с себя одну перчатку, дотронулся до земли рядом с этой штукой и сразу отдёрнул руку. Горячо. Кусочки горящего фартука немного обожгли траву. Потом он дотронулся до самой коробочки, напряжённо приготовившись к новому ожогу или новому шоку… хотя больше всего боялся совсем другого — вновь увидеть те обтянутые кожей формы, те не-совсем-головы, склонённые одна к другой, услышать их заговорщицкий смех.
    
Однако ничего не происходило. Ни видения, ни ожога. Серая коробочка на прикосновенье была холодной, вопреки тому, что он только что видел, как на ней пузырился и горел его фартук.
    
Проблеснул пурпурный огонёк, Расти хватило осторожности не прикрывать его рукой. Вместо этого он схватил эту штуку за бока, мысленно прощаясь со своей женой и дочерьми и извиняясь перед ними за то, что оказался таким конченным дураком. Он ожидал, что сейчас вспыхнет и сгорит. Когда этого не произошло, он попробовал поднять коробочку. Хотя площадь её поверхности была не большей, чем обеденная тарелка и сама она не была не намного толще, он не смог её пошевелить. Эта коробочка была всё равно, что прикованная к верху какой-то колонны, погруженной на девяносто футов вглубь коренной породы Новой Англии — хотя этого не могло быть. Она лежала поверх травяного ковра, и, продвинув глубже под неё пальцы рук, он сам до себя дотронулся. Сплетя пальцы вместе, он попробовал вновь поднять чёртову штуку. Ни шока, ни видений, ни жара; и ни сдвига тоже. Коробочка даже не пошевелилась.
    
Он подумал: «Я держу в руках своего рода чужеродный артефакт. Машину из другого мира. Я могу даже поглазеть на тех, кто ей руководит».
    
Самая эта идея была интеллектуально прекрасная — даже ошеломляющая, но она не имела эмоционального измерения, возможно, потому, что он был очень ошарашен и переполнен информацией, которая не обрабатывалась.
    
«Ну, и что дальше? Что, черт меня побери, дальше?»
    
Он не знал. А ещё оказалось, что после всего этого он не потерял способности к эмоциональным переживаниям, потому что его накрыло волной отчаяния, и он едва удержался от того, чтобы не вокализовать это отчаяние в рыдании. Четверо людей внизу могут его услышать и подумают, что он в беде. Да так оно и есть, он в беде. И не только он.
    
Он встал, ноги под ним дрожали, угрожая подломиться. Горячий, плотный воздух, казалось, приставал ему к лицу, словно масло. Он неспешно побрёл сквозь отягощённый яблоками сад назад к фургону. Единственное, что ему было вполне ясно — о существовании этого генератора ни при которых обстоятельствах не должен узнать Большой Джим Ренни. Не потому, что ему может захотеться его уничтожить, а потому, что он, скорее всего, установит вокруг него охрану, чтобы предотвратить его уничтожение. Чтобы генератор продолжал делать то, что делает, и таким образом Ренни мог продолжать делать своё. По крайней мере, пока что Большого Джима полностью устраивало текущее положение вещей.
    
Расти открыл дверцу фургона, и именно тогда, менее чем в миле от Чёрной Гряды, мощный взрыв всколыхнул день. Это прозвучало так, словно Бог наклонился и выстрелил вниз из небесного дробовика.
    
Расти от неожиданности вскрикнул и посмотрел вверх. И тут же ему пришлось прикрыть себе глаза рукой от злых лучей мгновенного солнца, которое вспыхнуло в небе выше границы между Честер Миллом и ТР-90. В Купол врезался очередной самолёт. Только на этот раз это был не скромный «Сенека-V». Чёрный дым поднимался от точки контакта, которую Расти определил приблизительно на высоте двадцати тысяч футов. Если чёрное пятнышко, оставленное ракетными ударами, казалось мушкой на щеке дня, то новое пятно было язвой кожи. Такой, которая готова была бурно разрастись.
    
Расти забыл о генераторе. Забыл о четырёх друзьях, которые его ждут. Забыл о собственных детях, ради которых он только что подвергал себя риску сожжения живьём и испепеления. На протяжении двух минут не было места ни для чего в его мозге, кроме ледяного ужаса.
    
По ту сторону Купола на землю падали обломки. Вслед за носовой частью реактивного лайнера полетел горящий двигатель; за двигателем посыпался дождь из синих авиационных кресел, многие с пристёгнутыми к ним пассажирами; вслед за креслами наступила очередь огромного блестящего крыла, которое парило, покачиваясь, словно лист бумаги на сквозняке; за крылом пошёл хвост, похоже, что это «Боинг-767». Хвост был темно-зелёного цвета. На нём был зелёный символ более светлого оттенка. Расти показалось, что тот похож на клевер.
    
«Нет, это не клевер, а трехлистник».
    
И тогда на землю обвалился, словно сломанная стрела, фюзеляж самолёта, и вокруг загорелся лес.
   
   
    
     
18
    
    
Город вздрагивает от взрыва, и все выходят посмотреть. По всему Честер Миллу жители выходят смотреть. Они стоят перед своими домиками, на подъездных аллеях, на тротуарах, посреди Мэйн-стрит. И хотя небо на север от их тюрьмы большей частью затянуто тучами, им приходится прикрывать глаза от сияния — того, что Расти со своего места на вершине Чёрной Гряды увидел, как второе солнце.
    
Конечно, они видят все, как оно есть: самые остроглазые даже могут прочитать название на фюзеляже падающего самолёта, пока он не исчезает ниже линии деревьев. В этом нет ничего сверхъестественного; такое уже случалось и раньше, не далее, как на неделе (хотя не так грандиозно, надо признать). Однако в жителях Честер Милла поселяется гнетущий страх, который будет властвовать в городе с того времени и до самого конца.
    
Тот, кто досматривал неизлечимого больного, скажет вам, что наступает момент ломки, когда сопротивление умирает и вползает покорность. Для большинства жителей Честер Милла точкой ломки стало позднее утро двадцать пятого октября, когда они стояли, кто сам, а кто вместе с соседями, и смотрели, как более трёх сотен людей падают сверху в лес ТР-90.
    
В начале этого утра приблизительно процентов пятнадцать здешних имели на рукавах голубые повязки «солидарности»; под закат солнца этой среды в октябре их количество увеличилось вдвое. Когда солнце взойдёт завтра утром, таких станет больше половины всего населения.
    
Сопротивление уступает покорности; покорность рождает зависимость. Кто угодно, кто досматривал неизлечимого больного, скажет вам это. Больные люди нуждаются в ком-то, кто будет подавать им таблетки и стакан с прохладным сладким соком, чтобы их было легче глотать. Они нуждаются в ком-то, кто мазью из арники разотрёт им болезненные суставы. Они нуждаются в ком-то, кто будет сидеть рядом тёмной ночью, когда часы тянутся так долго. Они нуждаются в ком-то, кто скажет: «А теперь спи, завтра будет лучше, я здесь, спи, я обо всём позабочусь».
    
Спи.
   
   
    
     
19
    
    
Офицер Генри Моррисон привёз Джуниора в больницу — к тому времени парень пришёл в сознание, хотя все так же бормотал какую-то бессмыслицу — а дальше уже Твич повёз его куда-то на каталке. Моррисон смотрел ему вслед с облегчением.
    
В справочной службе Генри узнал домашний номер Большого Джима и номер городского совета, но, ни там, ни там никто не отвечал — это были номера проводной сети. Он как раз слушал работа, который сообщал ему, что номер мобильного телефона Джима Ренни не значится в реестре, когда взорвался лайнер. Вместе со всеми ходячими в госпитале он выбежал во двор и стоял на разворотной площадке, смотря на новую чёрную метку на невидимой поверхности Купола. Ещё падали последние обломки.
    
Большой Джим действительно находился в городском совете, но телефон он выключил, чтобы никто ему не мешал доработать обе его речи — одна для копов в этот вечер, а вторая перед всем городом завтра вечером. Услышав взрыв, он бросился наружу. Первой мыслью у него промелькнуло: Кокс подорвал атомный заряд. Никчёмный полковник! Если он пробьётся через Купол — все полетит кувырком!
    
Он оказался рядом с Элом Тиммонсом, сторожем здания горсовета. Эл показал на север, высоко в небо, где ещё поднимался дым. Большому Джиму это напомнило взрыв зенитного снаряда из какого-то фильма времён Второй мировой войны.
    
— Там был самолёт! — кричал Эл. — Огромный! Господи! Разве они не предупредили всех?
    
Большой Джим с облегчением выдохнул, его взволнованное сердце немного замедлило свой темп. Если это был самолет… просто самолёт, а не ядерный взрыв или какая-то суперракета…
    
У него зазвенел мобильный. Он достал телефон из кармана и открыл:
    
— Пит, ты?
    
— Нет, мистер Ренни, это полковник Кокс.
    
— Что вы наделали? — завопил Ренни. — Что это вы, люди, ради Бога, теперь наделали?
    
— Ничего, — в голосе Кокса не было и следа бывшего холодного превосходства, он звучал смущённо. — Мы не имеем к этому никакого отношения. Это было… подождите минутку.
    
Ренни ждал. На Мэйн-стрит было полно людей, разинув рты, они смотрели в небо. Ренни они показались наряженными в человеческую одежду овцами. Завтра вечером они столпятся в зале горсовета, и начнётся их бе-е-е, бе-е-е, бе-е-е когда же нам станет лучше? И бе-е-е, бе-е-е, бе-е-е — позаботьтесь о нас, пока не станет лучше. И он будет заботиться. Не потому, что ему так хочется, а потому, что на то воля Божья.
    
Снова отозвался Кокс. Теперь вдобавок к волнению, в его голосе звучала паника. Это уже был не тот человек, который брал на испуг Большого Джима, требуя подать в отставку. «Именно таким тоном и говори в дальнейшем, дружок, — подумал Ренни, — и только так».
    
— По имеющейся информации, рейс № 179 авиакомпании «Эйр Айрленд» наткнулся на Купол и взорвался. Самолёт направлялся из Шеннона в Бостон. У нас уже есть два независимых свидетеля, которые сообщили, что видели трехлистник на хвосте, какой-то материал также может иметь съёмочная группа Эй-Би-Си, которая работала сразу за границей карантинной зоны возле Харлоу… одну секундочку.
    
Минула не секунда, и не минута, а намного больше времени. Сердце Большого Джима уже замедлилось до его нормального темпа (если таким можно назвать сто двадцать ударов за минуту), но теперь оно вновь ускорилось, и вновь с теми же одиночными циклическими толчками. Он закашлялся и ударил себя кулаком в грудь. Сердце почти успокоилось, и тогда перешло в режим тотальной аритмии. Пот выступил у него на лбу. День, который сначала был серым, моментально показался ему слишком ярким.
    
— Джим? — это был Эл Тиммонс, и хотя он стоял рядом с Большим Джимом, голос его слышался словно из какой-то далёкой-далёкой галактики. — С вами все в порядке?
    
— Все хорошо, — произнёс Большой Джим. — Оставайся здесь. Ты мне можешь понадобиться.
    
Вернулся Кокс.
    
— Да, действительно это был самолёт ирландской авиакомпании. Я только что посмотрел свежий материал, снятый командой Эй-Би-Си. Там как раз одна из телевизионщиц вела репортаж, и это случилось прямо за её спиной. Они отсняли всю катастрофу.
    
— Я уверен, их рейтинги взлетят вверх.
    
— Мистер Ренни, между нами могут быть некоторые разногласия, но я надеюсь, вы донесёте до ваших избирателей, что по этому поводу у них нет никаких причин волноваться.
    
— Вы мне лучше скажите, каким образом это…
    
Сердце вновь стукнуло. Дыхания оборвалось, потом восстановилось. Он во второй раз ударил себя кулаком в грудь, теперь ещё сильнее, и сел на скамейку возле вымощенной кирпичом дорожки, которая вела от горсовета до тротуара. Вместо свежего шрама на Куполе, Эл теперь смотрел на него, обеспокоенно хмуря брови и, как думал Большой Джим, со страхом. Даже сейчас, в таком состоянии, ему радостно было это видеть, радостно знать, что его считают незаменимым. Овцы нуждаются в чабане.
    
— Ренни? Вы слушаете? Вы в порядке?
    
— Слушаю. — Вместе с тем он прислушивался к своему сердцу, которое оставалось далеко не в порядке. — Каким образом это случилось? Как такое вообще могло случиться? Я-то думал, ваши люди предупредили всех.
    
— Я ещё не уверен и не буду знать точно, пока мы не откроем чёрный ящик, но мысли на этот счёт у нас есть. Мы разослали директиву во все коммерческие авиакомпании, чтобы держались подальше от Купола, но для рейса № 179 это обычный полётный курс. Мы думаем, кто-то забыл перепрограммировать автопилот. Так просто. Я сообщу вам детали, как только мы их получим, однако сейчас самое важно предотвратить начало паники в городе.
    
Однако при некоторых обстоятельствах паника хорошая вещь. При некоторых обстоятельствах, а именно пищевой бунт или поджог, это весьма полезная вещь.
    
— По большому счету это результат глупости, но также и досадная случайность, — продолжал гнуть своё Кокс. — Донесите эту информацию до ваших людей.
    
«Они будут знать то, что я им скажу, и будут верить в то, что мне нужно», — подумал Ренни.
    
Сердце у него затанцевало, как кусок жира на горячей сковородке, потом взяло ненадолго более нормальный ритм и вновь задёргалось. Не прощаясь с Коксом, он нажал красную кнопку КОНЕЦ ЗВ. и опустил телефон назад в карман. Потом посмотрел на Эла.
    
— Я хочу, чтобы ты отвёз меня в госпиталь, — произнёс он по возможности спокойнее. — Что-то мне немного плохо стало.
    
Эл, с «солидарной» повязкой на руке, встревожился ещё сильнее.
    
— Ой, конечно же, Джим. Сидите здесь, пока я сбегаю за моей машиной. Мы не можем позволить, чтобы с вами что-то случилось. Вы нужны городу.
    
«А то я этого не знаю», — подумал Большой Джим, сидя на скамейке, смотря на большое чёрное пятно в небе.
    
— Найди Картера Тибодо, скажи ему, чтобы встречал меня там. Он мне нужен под рукой.
    
Были и другие инструкции, которые он хотел дать, но тут уже его сердце остановилось полностью. На мгновение вечность разверзлась у него под ногами, открытая тёмная бездна. Ренни вздохнул и ударил себя в грудь. Сердце сорвалось на бешеный галоп. Он на это подумал: «Не предавай меня сейчас, мне так много надо сделать; не смей, ты, никчема, не смей».
   
   
    
     
20
    
    
— Что это было? — спросила Норри тонким, детским голоском, а потом сама же на это и ответила. — Это был самолёт, правда? Самолёт, полный людей.
    
Она ударилась в слезы. Ребята старались удержаться от плача, но не смогли. Ромми почувствовал, что и сам плачет.
    
— Эй, — сказал он. — Думаю, да, самолёт.
    
Джо обернулся и посмотрел на фургон, который уже ехал в их сторону. Добравшись до подножия холма, он увеличил скорость, словно Расти ужас как не терпелось вернуться. Когда он подъехал и выскочил из кабины, Джо увидел также другую причину его поспешности — свинцовый фартук пропал.
    
Не успел Расти произнести и слова, как зазвонил его телефон. Он резко открыл его, глянул на номер и принял звонок. Ожидал услышать Джинни, но заговорил тот новый парень, Терстон Маршалл.
    
— Да, что? Если это касается самолёта, то я видел… — он послушал, нахмурился, потом кивнул. — Хорошо, так. Правильно. Я еду. Передайте Джинни и Твичу, чтобы вкололи ему два миллиграмма валиума, внутривенно. Нет, лучше пусть будет три. И скажите ему, чтобы вёл себя спокойно. Это чуждо его натуре, но пусть приложит силы. Его сыну дайте пять миллиграммов.
    
Закрыв телефон, он посмотрел на них.
    
— Оба Ренни попали в больницу, старший с сердечной аритмией, у него она проявлялась и раньше. Чертовому дураку надо было ещё два года назад поставить кардиостимулятор. Терстон сказал, что у молодого симптомы, которые показались ему похожими на глиому. Надеюсь, он ошибся.
    
Норри подняла покрытое слезами лицо к Расти. Одной рукой она обнимала Бэнни Дрэйка, который бешено тёр себе глаза. Когда подошёл и стал возле неё Джо, свободной рукой она обняла и его.
    
— Это же опухоль мозга, да? — спросила она. — Очень опасная.
    
— Когда это случается у юношей возраста Джуниора Ренни, это почти всегда крайне опасно.
    
— Что вы нашли там? — спросил Ромми.
    
— И что случилось с вашим фартуком? — добавил Бэнни.
    
— Я нашёл то, что Джо и думал.
    
— Генератор, — произнёс Ромми. — Док, а вы уверены в этом?
    
— Конечно. Он не похож ни на что из того, что мне приходилось видеть до сих пор. Я вполне уверен, что никто на Земле не видел прежде ничего подобного.
    
— Что-то с другой планеты, — произнёс Джо голосом таким низким, что прозвучал он у него, как шёпот. — Я так и знал.
    
Расти сурово посмотрел на него.
    
— Не тебе нужно об этом говорить. Никто из нас не должен. Если нас будут спрашивать, отвечаем, что искали, но ничего не нашли.
    
— Даже моей маме? — спросил Джо печально.
    
Расти едва не расслабился в эту сторону, но взял себя в руки. Сейчас эта тайна принадлежала пятерым людям, это и так уже было многовато. Но дети заслужили того, чтобы знать, а Джо Макклечи и сам догадался.
    
— Даже ей, по крайней мере, пока что.
    
— Я ей не могу врать, — сказал Джо. — Это не подействует. Она все насквозь видит своим Материнским взглядом.
    
— Тогда просто скажи ей, что я взял с тебя клятву хранить тайну и ей тебя лучше не спрашивать. Если будет настаивать, скажи ей, чтобы поболтала со мной. Поехали, мне надо возвращаться в больницу. Ромми, вы за рулём. У меня нервы на пределе.
    
— А вы не хотите… — начал Ромми.
    
— Я расскажу вам все. По дороге. Возможно, у нас даже получится придумать, что с этим делать.
   
   
    
     
21
    
    
Через час после того, как «Боинг-767» «Ирландских авиалиний» врезался в Купол, в полицейский участок Честер Милла храбро вступила Рози Твичел, держа в руках накрытую салфеткой тарелку. Стэйси Моггин вновь сидела за стойкой, храня на лице выражение такой же усталости и волнения, которое Рози чувствовала в своей душе.
    
— Что это? — спросила Стэйси.
    
— Ланч. Для моего повара. Два поджаренных сэндвича с беконом, латуком и помидорами.
    
— Рози, едва ли я могу пропустить тебя к нему. Я вообще не могу туда кого-то пускать.
    
Мэл Ширлз рассказывал двум новобранцам о шоу автомобилей-монстров, которое он видел прошлой весной в Портлендском спортивном центре. Теперь он оглянулся.
    
— Я ему отнесу, мисс Твичел.
    
— Ты — нет, — отрезала Рози.
    
Мэл удивился. На его лице отразилась обида. Ему всегда нравилась Рози, он думал, что и она хорошо относится к нему.
    
— Я не могу доверить тебе тарелку, потому что ты её разобьёшь, — объяснила она, хотя правда состояла не совсем в том, правда заключалась в том, что она ему совсем не доверяла. — Я видела, как ты в футбол играешь, Мэлвин.
    
— Да довольно вам, не такой уж я и неуклюжий.
    
— А ещё я хочу убедиться, что с ним там все обстоит благополучно.
    
— Ему не разрешено принимать посетителей, — сказал Мэл. — Это приказ шефа Рендольфа, а он его получил прямо от выборного Ренни.
    
— Пусть, а я иду вниз. Тебе придётся воспользоваться электрошокером, чтобы остановить меня, а если отважишься, я больше никогда не приготовлю тебе вафель с земляникой именно таких, как ты любишь, чтобы соус пропитывал их прямо до середины. — Она осмотрелась вокруг и фыркнула. — Кроме того, я не заметила здесь никого из тех приказчиков. Или я чего-то не вижу?
    
Мэл думал было продемонстрировать новичкам собственную крутизну, но потом решил, что не следует. Ему на самом деле нравилась Рози. И вафли её нравились, особенно, когда они были немного подогреты. Он поддёрнул на себе пояс и произнёс:
    
— О'кей. Только я тоже пойду с вами, и вы не понесёте ему ничего, пока я не загляну под ту салфетку.
    
Она подняла салфетку. Под ней лежало два сэндвича и короткая записка, нацарапанная на обороте чекового бланка из «Розы- Шиповника». «Держись, — было написано в ней. — Мы верим в тебя».
    
Мэл взял записку, смял и бросил в сторону мусорной корзины. Промазал, и один из новобранцев впопыхах бросился её подбирать.
    
— Пошли, — двинулся Мэл, но тут же остановился, взял половинку одного сэндвича и оторвал хороший кусок. — Он всё равно все не съест, — объяснил он Рози.
    
Она промолчала, но, когда он впереди её начал спускаться по ступенькам, у Рози возникло острое желание разбить тарелку ему об голову.
    
Она уже прошла половину подвального коридора, как Мэл вдруг сказал:
    
— Дальше вам нельзя, мисс Твичел. Дальше я сам понесу.
    
Она отдала ему тарелку и печально смотрела, как он наклоняется и со словами: «Ланч подан, говновоз» просовывает её через решётку.
    
Барби его проигнорировал. Он смотрел на Розу.
    
— Благодарю, но если это готовил Энсон, не знаю, останусь ли я так же признательным после первого куска.
    
— Я сама готовила, — ответила она. — Барби, почему они тебя побили? Разве ты пытался убежать? Вид у тебя ужасный.
    
— Я никуда не убегал, сопротивления при аресте не оказывал. Разве не так, Мэл?
    
— Ты вот лучше бы прекратил юродствовать, потому что иначе я войду в клетку и заберу у тебя эти сэндвичи на хер.
    
— Конечно, можешь попробовать, — кивнул Барби. — Посоревнуемся за пищу, — поскольку Мэл не изъявил желание принять это предложение, Барби вновь обратился к Рози. — Там был самолёт? По звуку, похоже, что самолёт. Какой-то большой.
    
— По Эй-Би-Си сказали, это был ирландский авиалайнер. Полный пассажиров.
    
— Попробую угадать. Он летел курсом на Бостон или Нью-Йорк, а какой-то лентяюга забыл перепрограммировать автопилот.
    
— Не знаю. По телевизору о таких подробностях ещё ничего не рассказывали.
    
— Идём, — подошёл к ней Мэл и взял за руку. — Довольно уже лясы точить. Вам надо уйти отсюда, пока у меня не начались неприятности.
    
— Как ты чувствуешь себя? — спросила Рози у Барби, недолго препятствуя молодому полисмену.
    
— Нормально, — сказал Барби. — А у тебя как дела? Ты уже уладила то дело с Джеки Веттингтон?
    
Ну, и какой, спрашивается, должен прозвучать ответ на этот вопрос? Тем более, насколько помнила Рози, она не имела никакого дела, которое должна была бы уладить с Джеки. Ей показалось, что она заметила, как Барби легонько кивнул головой, и надеялась, что это не игра её воображения.
    
— Пока ещё нет, — ответила она.
    
— А следовало бы. Скажи ей, чтобы перестала сучиться.
    
— Если бы, — пробурчал Мэл. Он крепче вцепился в руку Рози. — Идём уже, не заставляйте меня вас тянуть.
    
— Передай ей, что я сказал, что ты достойный человек, — сказал Барби, когда она уже поднималась по ступенькам в сопровождении Мэла, который теперь шёл за ней по пятам. — Вам с ней, в самом деле, следует поболтать. И благодарю тебя за сэндвичи.
    
«Передай ей, что я сказал, что ты достойный человек».
    
Это было послание, она не имела в этом сомнений. Мэл этого не понял, думала она; он всегда был туповатым, и, похоже, что жизнь под Куполом нисколечко не добавила ему масла в голове. Вот потому Барби и рискнул об этом заговорить.
    
Рози решила разыскать Джеки как можно скорее и передать послание: «Барби говорит, что я достойный человек. Барби передаёт, что ты можешь говорить со мной откровенно».
    
— Благодарю тебя, Мэлет, — сказала она, вновь оказавшись в комнате дежурных. — С твоей стороны это хороший шаг, что ты позволил мне это сделать.
    
Мэл осмотрелся вокруг, не увидел нигде начальства, большего, чем сам, и расслабился.
    
— Без проблем, но не думайте, что вы сможете вновь спуститься туда с ужином, потому что этого не будет. — Он подумал и философски завершил: — Он сейчас заслуживает чего-то приятного, я думаю. Потому что если придёте на следующей неделе в эту пору, он уже будет поджарен не хуже, чем те сэндвичи, которые вы ему приготовили.
    
«Это мы ещё увидим», — подумала Рози.
   
   
    
     
22
    
    
Энди Сендерс и Мастер Буши сидели рядом со складским помещением РНГХ и курили кристаллы. Прямо перед ними, в поле, посреди которого высилась радиобашня, виднелась кучка земли, обозначенная крестом, сделанным из дощечек. Под тем бугорком лежала Сэмми Буши, мучительница кукол «Братц» и мать Малыша Уолтера. Мастер сказал, что позже он украдёт на кладбище возле Честерского озера для неё настоящий крест. Если хватит времени. А может так произойти, что его не будет.
    
Словно подтверждая свою последнюю фразу, он взмахнул гаражным пультом.
    
Энди было жаль Сэмми, так же, как было жаль Клодетт и Доди, но теперь его печаль уже перешла в клиническую фазу, находясь в безопасности, плотно накрытая его внутренним Куполом: её можно было видеть, соглашаться с её существованием, но добраться до неё уже не было никакой возможности. И это было хорошо. Он попробовал объяснить это Мастеру Буши, но запутался где-то посредине — концепция оказалась слишком сложной. Правда, Мастер кивнул, и тогда передал Энди свою большую кристальную трубку с высеченной на её боку надписью: ЭТИМ ЗАПРЕЩЕНО ТОРГОВАТЬ.
    
— Хороший дым, правда же? — произнёс Мастер.
    
— Да! — подтвердил Энди.
    
Потом они немного поговорили на две серьёзные темы, присущие дискуссиям заново рождённых торчков: какая же торчковая эта гадость и как им классно под ней торчать. Посреди этого диалога где-то севернее прозвучал мощный взрыв. Энди прикрыл себе пылающие от всего этого дыма глаза. При этом едва не выпустил трубку, но Мастер успел её спасти.
    
— Господи, дерьмо какое, там же самолёт. — Энди старался встать, но ноги, хотя они у него гудели от энергии, тела не держали. Он вновь сел.
    
— Нет, Сендерс, — произнёс Мастер. И дунул кристаллы. Сидя на полу со скрещёнными ногами, он смотрел на Энди, словно какой-то индеец с трубкой мира.
    
Припёртые к стене склада, между Энди и Мастером стояли четыре автомата АК-47 российского производства, но импортированные — как и много других полезных вещей в этом складском помещении — из Китая. Стояли там также пять полных ящиков с тридцатизарядными магазинами к ним и коробка гранат РГД-5. Мастер предложил Энди свой перевод иероглифов на коробке с гранатами: «Не впусти их, мазефакер».
    
Теперь Мастер взял один из автоматов и положил себе поперёк колен.
    
— Это был не самолёт, — провозгласил он.
    
— Нет? А что тогда?
    
— Божий знак. — Мастер посмотрел на то, что он нарисовал на стене склада: две цитаты (свободно интерпретированные) из «Откровения» с умышленно вставленным в них числом 31. Потом вновь перевёл взгляд на Энди. На севере по небу расползался дымовой плюмаж. Под ним поднимался свежий дым с того места, где обломки самолёта попадали в лес. — Я неправильно определил дату, — произнёс он задумчиво. — На самом деле в этом году Хэллоуин настанет раньше. Может, уже и сегодня, может, завтра, может, послезавтра.
    
— Или послепослезавтра, — добавил, помогая ему, Энди.
    
— Возможно, — великодушно согласился Мастер. — Хотя, я думаю, раньше. Сендерс!
    
— Что, Мастер?
    
— Возьми себе автомат. Теперь ты боец армии Господа. Ты теперь христианский Солдат. Кончились дни лизания тобой сраки этого сукиного сына, супостата.
    
Энди взял в руки АК и положил автомат себе поперёк голых бёдер. Ему понравился его вес, понравилась его теплота. Он проверил, включён ли на автомате предохранитель. Включён.
    
— О каком сукином сыне и супостате ты говоришь, Мастер?
    
Мастер вперился в него крайне пренебрежительным взглядом, но, когда Энди потянулся за трубкой, он передал её ему довольно дружелюбно. Запасов было полно, им обоим хватит от теперь и до самого конца и, воистину, конца ждать уже недолго.
    
— Ренни, об этом вероотступнике и сукином сыне я говорю.
    
— Он мой друг, мой товарищ, но действительно, он бывает плутом, — признал Энди. — Бооожественно, какая же замечательная эта гадость.
    
— А то, — согласился Мастер задумчиво и забрал назад трубку (которую Энди теперь мысленно называл Дымотворной Колыбелью Мира). — Это самый долгоиграющий из самых долгоиграющих кристаллов, чистейший с чистейших, и что это ещё, Сендерс?
    
— Лекарство от меланхолии, — мигом откликнулся Энди.
    
— А это что? — показал Мастер на новое чёрное пятно на Куполе.
    
— Знак! Божий знак!
    
— Да, — произнёс Мастер, мягче. — Именно так и есть. Мы теперь с тобой на Божьем торче, Сендерс. Ты знаешь, что случилось, когда Бог открыл седьмую печать? Ты читал Апокалипсис?
    
Энди что-то припоминалось, ещё с тех времён, когда он подростком посещал христианский лагерь: об ангелах, которые выныривают из-под седьмой печати, словно клоуны из маленького автомобильчика в цирке, но ему не хотелось говорить об этом в таких образах. Мастер может воспринять это за богохульство. Поэтому он лишь помотал головой.
    
— Так я и знал, — сказал Мастер. — Ты наверное слушал проповеди о Святом Спасителе, но проповедь не заменит образования. Проповедь — это, сука, не настоящее писание. Хоть это ты понимаешь?
    
Что понимал Энди, так это то, что ему хочется ещё дунуть, но он лишь кивнул.
    
— Когда открылась седьмая печать, появились семь ангелов с семью трубами. И каждый раз, когда один из них дул в дудку, мор приходил на землю. Вот, хапни ещё дыма, это тебе поможет сконцентрироваться.
    
Сколько уже времени они так сидели, курили? Казалось, продолжительное время. А действительно, видели ли они авиакатастрофу? Энди сначала думал, что вероятно да, но теперь уже не был полностью в этом уверен. Всё казалось ужасно неправдоподобным. Может, ему следует вздремнуть. С другой стороны, это было так чудесно, прямо до исступления хорошо, просто находиться здесь, с Мастером, дымить, слушать мудрости.
    
— Я себя чуть не убил, но Бог меня спас, — поведал он Мастеру.
    
Эта мысль была такой благолепной, что слезы нахлынули ему на глаза.
    
— Эй, эй, это само собой ясно. А вот это наоборот. Сиди и слушай.
    
— Я слушаю.
    
— Первый ангел подул, и пролилась на землю кровь. Второй ангел подул, и огненная гора упала в море. Вот тебе и вулканы, и прочее всякое такое дерьмо.
    
— Именно так! — воскликнул Энди, ненароком нажав курок автомата, который лежал у него на коленях.
    
— Будь более внимательным с этим, — предостерёг его Мастер. — Если бы он не стоял на предохранителе, ты бы отстрелил мне пипиську аж туда, под сосны. Лучше хапни ещё немного дыма. — Он вручил Энди трубку. Энди даже не помнил, когда он успел ему её передать, однако, очевидно, отдавал. А всё-таки, который сейчас может быть час? Похоже на то, что уже после полудня, однако разве это возможно? Он совсем не проголодался, а он же всегда чувствовал себя голодным во время ланча, это был его главный обед.
    
— Слушай сюда, Сендерс, потому что это самая важная часть.
    
Мастер мог выдавать длинные цитаты по памяти, потому что, с тех пор, как перебрался сюда, на радиостанцию, он всё время штудировал книгу «Откровение»; страстно читал её и перечитывал, иногда до первых рассветных лучей на горизонте.
    
— И когда подул третий ангел, огромная звезда упала с неба! Горящая, словно светильник!
    
— Мы же это только что её видели!
    
Мастер кивнул. Глаза его неотрывно смотрели на то чёрное пятно, где нашёл свой конец «Боинг-767» компании «Эйр Айрленд». — И имя той звезды Полынь, и много людей умерло, потому что создавали они горечь. Сендерс, а ты горький?
    
— Нет! — уверил его Энди.
    
— Нет. Потому что мы зрелые. Но теперь, когда звезда Полынь вспыхнула в небе, придут горькие люди. Господь поведал мне это, Сендерс, и это не какое-то там дерьмо. Проверь мне, и ты увидишь, что во мне ноль дерьма. Они захотят все это у нас забрать. Ренни со своими говноротыми приспешниками.
    
— Никогда! — вскрикнул Энди.
    
Вдруг его охватил ужасно мощный приступ паранойи. Они уже могут быть где-то рядом! Говноротые приспешники ползут там между деревьев! Говноротые приспешники едут колонной грузовиков по Малой Суке! Теперь, когда Мастер напомнил об этом, ему даже стало ясно, зачем Ренни это нужно. Он называет это «уничтожением доказательств».
    
— Мастер! — схватил он за плечо своего нового друга.
    
— Не дави так, Сендерс. Больно.
    
Тот ослабил руку.
    
— Большой Джим уже говорил о том, что надо сюда приехать, забрать баллоны с пропаном — это только первый шаг!
    
Мастер кивнул.
    
— Они уже раз приезжали. Забрали два баллона. Я им позволил, — он сделал паузу, похлопав по гранатам. — В следующий раз уже не позволю. Ты понимаешь, о чём я, ты со мной?
    
Энди подумал о килограммах дыма внутри здания, на стену, которой они опирались, и дал Мастеру ответ, которого тот и ожидал.
    
— Брат мой, — произнёс он и обнял Мастера.
    
Мастер был горячим, и смердел, но Энди обнимал его искренне. Слезы катились по его лицу, которое он впервые за двадцать лет не обременил себя побрить в не выходной день. Это было прекрасно. Это было… это была…
    
Преданность!
    
— Брат мой, — рыдал он в ухо Мастеру.
    
Тот отстранил его и взглянул торжественно.
    
— Мы с тобой агенты Господа — теперь единственные в мире, если не считать того сухорёброго пророка, который сидит возле него, скажи «аминь».
   
   
    
     
23
    
    
Джеки нашла Эрни Келверта позади его дома, он работал в саду, вырывал сорняки. Вопреки тому, что она говорила Пайпер, ей было страшновато обращаться к нему, но что-то долго объяснять ей не понадобилось. Он сам схватил её за плечи на удивление крепкими, как для такого приземистого человечка, руками. Глаза у него сияли.
    
— Слава Богу, хоть кто-то понимает, к чему ведёт этот шут гороховый! — он убрал руки. — Извините, я испачкал вам блузу.
    
— Да ничего.
    
— Он опасен, офицер Веттингтон. Вы же это и сами понимаете, не так ли?
    
— Да.
    
— И хитёр. Он подстроил эту передрягу за еду, как террористы подкладывают бомбы.
    
— У меня тоже нет в этом сомнений.
    
— Но он вместе с тем и тупой. Хитрый и тупой — это ужасная комбинация. Такой может убедить людей идти за ним, понимаете. Аж до самого ада. Вспомните о том мальчике, Джиме Джонсе[372], помните такого?
    
— Конечно, это тот, что подговорил своих последователей отравиться. Вы придёте на встречу?
    
— Обязательно. И рот буду держать на замке, разве что вы не против, что бы я поговорил с Лиссой Джеймисон, так-вот. Я бы с удовольствием это сделал.
    
Прежде чем Джеки успела ответить, зазвонил её телефон. Личный, потому что тот, что ей когда-то выдали в полиции, она возвратила назад вместе со значком и пистолетом.
    
— Алло, Джеки слушает.
    
— Mihi portatoe vuleratos, сержант Веттингтон, — произнёс незнакомый голос.
    
Это был лозунг её бывшего подразделения в Вюрцбурге: «Доставляйте нам ваших раненых». И Джеки, даже не задумываясь, ответила:
    
— На носилках, на костылях или в мешках, мы их соберём вместе в живую цепь. Кто это к чёрту звонит по телефону?
    
— Полковник Джеймс Кокс, сержант.
    
Джеки убрала телефонную трубку подальше от губ:
    
— Извините, на минуточку, Эрни?
    
Тот кивнул и пошёл вглубь своего сада. Джеки побрела в конец двора, под забор из жердей.
    
— Чем я могу вам помочь, полковник? И безопасная ли эта линия?
    
— Сержант, если этот ваш Ренни способен перехватывать сотовые звонки из-за Купола, мы живём в неправедном мире.
    
— Он не мой.
    
— Приятно слышать.
    
— И я уже не служу в армии. Шестьдесят седьмой сейчас даже не видится в моём зеркальце заднего вида, сэр.
    
— Ну, я бы не сказал, что это совсем правда, сержант. По приказу Президента Соединённых Штатов вы вновь зачислены на службу. Рад вас поздравить.
    
— Сэр, я даже не знаю, или мне вас поблагодарить, или со всей искренностью послать на хер.
    
Кокс рассмеялся, однако не очень весело.
    
— Джек Ричер передаёт вам привет.
    
— Это у него вы добыли мой номер?
    
— И номер, и рекомендации. Рекомендация Ричера дорого стоит. Вы спрашивали, чем можете мне помочь. Ответа будет два и оба коротких. Первое: вытянуть Дейла Барбару из того дерьма, в котором он оказался. Или, может, вы считаете, что те обвинения против него корректны?
    
— Нет, сэр, я уверена, что нет. Скажем так, мы считаем. Нас здесь таких несколько.
    
— Хорошо. Это очень хорошо, — в его голосе прозвучало явное облегчение. — И номер второй: вы можете сбить этого ублюдка Ренни с его насеста.
    
— Эта задача скорее подошла бы самому Барби. А вы… вы полностью уверены, что эта линия безопасная?
    
— Уверен.
    
— Если у нас получится его освободить оттуда.
    
— Вы уже этим занимаетесь, не так ли?
    
— Да, сэр, похоже на то.
    
— Прекрасно. Сколько людей в коричневых рубашках уже имеет Ренни?
    
— Сейчас около тридцати, но ещё набирает. И здесь, в Милле, штурмовики ходят в голубых рубашках, но я поняла ваш намёк. Не недооценивайте его, полковник. Большинство города сидит в его кармане. Мы попробуем вытянуть Барби, и вам остаётся лишь надеяться, что у нас это получится, потому что сама я мало что могу противопоставить Ренни. Свержение диктатора без внешней помощи миль на шесть превышает мой уровень зарплаты. И, к вашему сведению, моя служба в департаменте полиции Честер Милла тоже подошла к концу. Ренни дал мне под зад.
    
— Не прекращайте меня информировать, когда и где только будете иметь возможность. Выдерните оттуда Барбару, и пусть он возглавит действия вашего движения сопротивления. Увидим тогда, кто, наконец-то, получит под зад.
    
— Сэр, вам, вероятно, хотелось бы самому быть здесь, рядом с нами?
    
— Всей душой. — Это было проронено без следа нерешительности. — Не прошло бы и полусуток, как я раздавил бы этого сукиного сына со всей его сральней так, что чавкнуло.
    
Джеки в отношении этого имела сомнения; здесь, под Куполом всё выглядело иначе. Внешним наблюдателям этого не понять. Даже время двигалось иначе. Пять дней тому назад всё было нормальным. А сейчас стоит лишь взглянуть.
    
— И вот ещё кое-что, — сказал полковник Кокс. — Найдите время среди вашего напряжённого графика, чтобы посмотреть телевизор. Мы здесь собираемся серьёзно постараться, чтобы жизнь Ренни не казалась такой комфортной.
    
Джеки простилась и прервала связь. Пошла назад в сад, где работал Эрни.
    
— Генератор есть? — спросила она.
    
— Сдох прошлой ночью, — ответил он бодро, но с искренней горечью в голосе.
    
— Давайте тогда пойдём куда-то, где работает телевизор. Мой друг сказал, что нам надо посмотреть новости.
    
Они направились к «Розе-Шиповнику». Встретили по дороге Джулию Шамвей и прихватили её с собой.
   
  
  
   
    
Сломленные
   
   
    
     
1
    
    
«Шиповник» был закрыт до пяти вечера, в настоящее время Рози планировала подавать лёгкие закуски, большей частью из того, что у неё не распродалось перед этим. Поглядывая на телевизор над баром, она делала картофельный салат, когда послышался стук в двери. Пришли Джеки Веттингтон, Эрни Келверт и Джулия Шамвей. Вытирая руки о фартук, Рози пересекла пустой ресторан и открыла двери. По пятам Джулии чимчиковал пёс-корги Горес, уши навострены, улыбка дружеская. Рози удостоверилась, что табличка ЗАКРЫТО на своём месте, и вновь заперла двери за ними.
    
— Благодарю, — произнесла Джулия.
    
— Не за что, — ответила Рози. — Я вас сама хотела видеть.
    
— Мы пришли ради этого, — показала Джеки на телевизор. — Я была у Эрни, а Джулию мы встретили по дороге сюда. Она сидела напротив пепелища, горевала о своём доме.
    
— Я не горевала, — возразила Джулия. — Мы с Горесом старались придумать, как нам восстановить выпуск газеты после городского собрания. Она должна быть маленькой, несомненно, лишь две страницы, но всё равно это будет газета. Я в это всем своим сердцем верю.
    
Рози вновь взглянула на экран телевизора. Там миловидная молодая женщина провозглашала анонс к прямому репортажу. Внизу экрана светилась надпись: СЕГОДНЯ: С ЛЮБЕЗНОГО РАЗРЕШЕНИЯ Эй-Би-Си. Вдруг прозвучал взрыв и в небе расцвёл огненный шар. Репортёрша вздрогнула, вскрикнула, крутнулась на месте. В следующий миг оператор уже выпустил её из кадра, делая наплыв на падающие на землю обломки лайнера «Эйр Айрленд».
    
— Там нет ничего нового, только и делают, что повторяют кадры авиакатастрофы, — сказала Рози. — Если вы не видели этого раньше, смотрите, пожалуйста. Джеки, я виделась с Барби сегодня, понесла ему пару сэндвичей, и меня пустили в подвал, туда, где камеры. Мэл Ширлз был мне гидом.
    
— Посчастливилось вам, — сказала Джулия. — Как он там, в порядке?
    
— Он выглядит, как гнев Господний, но, как по мне, то совсем не плохо. Он сказал… Джеки, может, мне лучше поговорить с тобой один на один.
    
— Что бы там ни было, мне кажется, вы можете говорить обо всём при Эрни и Джулии.
    
Рози задумалась, однако ненадолго. Если не доверять Эрни Келверту и Джулии Шамвей, то больше вообще никому нельзя.
    
— Он сказал, что мне надо поболтать с тобой. Представил это так, словно между нами была какая-то ссора и мне нужно помириться с тобой. Он приказал передать тебе, что я достойный человек.
    
Джеки обернулась к Эрни с Джулией. Рози показалось, что между ними состоялся обмен вопросами и ответами.
    
— Если Барби так говорит, значит, так оно и есть, — произнесла Джеки, а Эрни утвердительно кивнул. — Дорогуша, у нас сегодня вечером будет встреча. В пасторате Конго. Это своего рода тайная встреча…
    
— Не своего рода, а действительно тайная, — уточнила Джулия. — И, принимая во внимание то, как развиваются сейчас события в городе, эту тайну лучше не разглашать.
    
— Если речь там будет идти о том, о чём я думаю, я с вами, — а дальше Рози понизила голос. — Я, но не Энсон. Он нацепил на себе эту проклятую повязку.
    
И как раз в этот миг на телеэкране появился логотип Си-Эн-Эн СВЕЖИЕ НОВОСТИ в сопровождении катастрофически раздражающей минорной музыки, которая теперь служила на этом канале аккомпанементом для каждого их сообщения о Куполе. Рози ожидала, что появятся или Андерсон Купер, или её любимец Вульфи — оба теперь базировались в Касл Роке, — но вместо этого показали Барбару Старр, постоянную корреспондентку канала в Пентагоне. Она стояла перед лагерем из палаток и трейлеров, который служил передовой армейской базой в Харлоу.
    
— Дон, Кайра[373]… полковник Джеймс О. Кокс, ключевая фигура Пентагона с того момента, как мы узнали о беспрецедентном явлении, которое теперь известное под названием Купол, собирается выступить перед печатью — это будет всего второе его публичное появление после того, как начался этот кризис. Об этом было сообщено печати каких-то пару минут тому назад, и, конечно же, эта новость наэлектризовала десятки тысяч американцев, чьи родные и близкие оказались в осаждённом городке Честер Милл. Нам сказали… — она услышала какое-то сообщение в своём наушнике. — А вот уже и Джеймс Кокс.
    
Четвёрка в ресторане уселась на стульях перед барной стойкой, смотря, как кадр сменился другим — изображением интерьера большой палатки. Человек сорок журналистов сидели там, на складных стульях, а ещё больше их стояло позади. Пока что они переговаривались между собой. В одном конце палатки была установлена временная сцена. На ней, между американских флагов, стояла облепленная микрофонами трибуна. Позади её висел белый экран.
    
— Довольно профессионально, как для импровизированной акции, — заметил Эрни.
    
— О, я думаю, к этому готовились, — сказала Джеки. Она припомнила свой разговор с Коксом. «Мы здесь собираемся серьёзно постараться, чтобы жизнь Ренни не казалась такой комфортной», — предупреждал он.
    
С левой стороны в палатке открылась завеса и низенький, спортивного вида мужчина с седеющими волосами быстро сошёл на импровизированную сцену. Никто не догадался приставить к ней пару ступенек или хоть какой-то ящик, чтобы можно было по ходу на него вступить, но это не оказалось проблемой для тренированного докладчика; он легко туда заскочил, даже не сбив шаг. Одетый он был в простую полевую форму-хаки. Если он и имел какие-то награды, на это ничего не намекало. Ничего не было на его рубашке, кроме ленты со словами «полк. Дж. Кокс». Никаких заметок при себе он тоже не имел. Журналисты моментально притихли, и Кокс подарил им лёгкую улыбку.
    
— Этот парень наверно уже проводил не одну пресс-конференцию, — заметила Джулия. — Он выглядит хорошо.
    
— Тише, Джулия, — цыкнула Рози.
    
— Леди и джентльмены, благодарю вас за то, что пришли, — начал Кокс. — Моя речь не займёт много времени, а потом я отвечу на несколько вопросов. Ситуация касающаяся Честер Милла и того, что мы теперь называем Куполом, выглядит такой же, как и раньше: город остаётся заблокированным, мы до сих пор не имеем представления, что послужило причиной такой ситуации или что её поддерживает, и также мы пока что не имеем успеха в преодолении этого барьера. Конечно, если бы мы с этим управились, вы бы об этом знали. Наилучшие научные работники Америки — наилучшие умы мира — занимаются этой проблемой, и мы рассматриваем огромное количество вариантов. Не спрашивайте меня о деталях, потому что сейчас ответов вы не получите.
    
Журналисты недовольно загудели. Кокс им не мешал. Под ним высветились титры Си-Эн-Эн: НЕТ ОТВЕТОВ СЕЙЧАС. Когда бормотание стихло, Кокс продолжил.
    
— Как вам известно, мы установили вокруг Купола запретную зону, сначала радиусом в милю, которая была расширена до двух миль в воскресенье и четырёх во вторник. Для этого существует несколько причин, самая важная из них та, что Купол представляет опасность для людей с имплантатами, например с сердечными стимуляторами. Вторая причина состоит в том, что мы опасались, что поле, которое поддерживает Купол, может иметь какое-то другое, менее заметное, негативное влияние на человека.
    
— Не радиацию ли вы имеете в виду, господин полковник? — спросил кто-то.
    
Кокс посмотрел на того ледяным глазом, и, решив спустя некоторое время, что журналист наказан достаточно (на радость Рози, это был не Вульфи, а тот полулысый, пустопорожний болтун[374] из «Фокс-Ньюс»), он продолжил:
    
— Теперь мы считаем, что опасности нет, по крайней мере, на данное время, и потому определили пятницу, двадцать седьмое октября, то есть послезавтра, днём свиданий возле Купола.
    
Реакцией на это стал град вопросов. Кокс ждал, пока она сойдёт на нет, и когда аудитория немного успокоилась, он достал с полки под трибуной пульт и нажал кнопку. На белом экране вынырнул снимок высокого разрешения (на взгляд Джулии, он едва ли был просто загружен с Google Earth[375]). На снимке было видно Честер Милл и оба соседних города от него на юг — Моттон и Касл Рок. Кокс положил пульт и взял лазерную указку.
    
Внизу телевизионного экрана уже появились титры: НА ПЯТНИЦУ НАЗНАЧЕН ДЕНЬ СВИДАНИЙ ВОЗЛЕ КУПОЛА. Джулия улыбнулась. У Кокса получилось застать корректора титров Си-Эн-Эн неожиданно…
    
— Мы считаем, что сможем принять и разместить двенадцать сотен визитёров, — решительно произнёс Кокс. — Это число ограничено близкими родственниками, по крайней мере, на этот раз… хотя мы все надеемся и молимся, чтобы следующего раза никогда не случилось. Место сбора будет здесь, на ярмарочном поле Касл Рока, и здесь, на треке Оксфорд-Плейнз, — отметил указкой он обе локации. — Мы подадим две дюжины автобусов, по двенадцать на каждое место сбора. Их нам предоставляют шесть соседних школьных округов, которые, помогая нам в наших усилиях, на этот день отменяют занятия, и мы высказываем им большую за это благодарность. Двадцать пятый автобус будет подан к магазину «Наживка и оружие» в Моттоне для прессы. — И дальше сухо: — Поскольку это заведение также является лицензированным местом продажи алкоголя, я уверен, большинство из вас его хорошо знают. В этом путешествии будет также разрешено принять участие одной, я повторяю — одной, машине для видеофиксации события. Вы сами организуете репортёрский пул, леди и джентльмены, компания, которая будет транслировать событие, будет выбрана лотерейным розыгрышем.
    
В ответ на это послышался общий стон, однако, лучше чем раньше, скорее рефлекторный.
    
— В автобусе для прессы сорок восемь мест, хотя очевидно, что здесь присутствуют сотни представителей медиа со всего мира…
    
— Тысячи! — прокричал какой-то седовласый молодчик, чем вызвал общий смех.
    
— Смотрите-ка, я счастлив, что хоть кому-то радостно, — горько произнёс Эрни Келверт.
    
Кокс позволил себе улыбку.
    
— Уточняю, мистер Грегори[376]. Места в автобусе будет распределено между разными информационными организациями: телеканалами, агентствами «Рейтерс», «Тасс», «Эй-Пи» и т. п.… и от самих этих организаций будет зависеть, кого они выберут своими представителями.
    
— Лучше бы был Вульфи с Си-Эн-Эн, вот и всё, что я здесь могу сказать, — объявила Рози.
    
Журналисты возбуждённо забормотали,
    
— Если позволите, я продолжу? — спросил Кокс. — А тем из вас, которые сейчас рассылают текстовые сообщения, советую прекратить.
    
— Ого, мне нравится его напористость, — сказала Джеки.
    
— Господа, надеюсь, вы вспомните, что центральными фигурами этого события являетесь не вы? Разве вы бы вели себя таким образом, если бы здесь речь шла о людях, которых засыпало в шахте, или тех, которые попали в ловушку под домом, разрушенным в результате землетрясения?
    
После этих его слов упала тишина того типа, который парализует четвероклассников, когда у их учителя, наконец-то заканчивается терпение. Он действительно имеет напор, подумала Джулия, и на миг ей всей душой захотелось, чтобы Кокс был сейчас здесь, под Куполом, и взял власть в свои руки. Но, конечно же, если бы свиньи имели крылья, сало сыпалось бы с неба.
    
— Ваша работа, леди и джентльмены, имеет два направления: помочь нам распространить это сообщение и обеспечить, чтобы в день свиданий возле Купола всё происходило по возможности более деликатно.
    
Титры Си-Эн-Эн объявили: ПРЕССА БУДЕТ ПОМОГАТЬ УЧАСТНИКАМ ДНЯ СВИДАНИЙ В ПЯТНИЦУ.
    
— Последнее, чего бы нам хотелось, это внезапного массового наплыва в Западный Мэн родственников со всей страны. У нас и так здесь, вокруг, уже собралось около десяти тысяч родных тех, кто оказался в ловушке под Куполом. Отели, мотели и кемпинги переполнены, едва ли не разрываются. Моё послание родственникам из других регионов страны такое: «Если вы ещё не здесь, не приезжайте». Вам не только не будет предоставлен пропуск для участия в дне свиданий, вас остановят и возвратят назад на пропускных пунктах здесь, здесь, здесь и тут. — Он высветил указкой Льюистон, Оберн, Норт-Уиндем и Конвей в Нью-Хэмпшире.
    
— Родственники, которые уже находятся рядом, должны обратиться к офицерам-регистраторам, которые уже находятся на ярмарочном поле и Спидвей-Треке. Если вы думаете, что можете в эту же секунду вскочить в свою машину и примчать, не надейтесь. Это не «Белая распродажа» у Филена[377], итак даже если кто-то окажется первым в очереди, ему это ещё ничего не гарантирует. Посетители будут выбираться по лотерее, и для участия в ней нужно зарегистрироваться. Кандидатам на свидание нужны будут идентификационные карточки с двумя фотографиями. Мы будем стараться отдавать преимущество тем, кто имеет двух или больше родственников в Милле, но никаких гарантий предоставить не можем. И, предупреждаю, те из вас, кто появится на посадку в автобус в пятницу без пропуска или с фальшивым пропуском — другими словами, если кто-то будет создавать препятствия нашей операции — окажутся в тюрьме. Не старайтесь проверить на себе серьёзность моих слов.
    
— Посадка утром в пятницу начнётся в восемь часов ровно. Если всё будет идти гладко, вы будете иметь, по крайней мере, четыре часа общения с вашими близкими, а может, и больше. Будете создавать помехи, значит, время свидания будет сокращено для всех. Автобусы будут отправляться от Купола в семнадцать ноль-ноль.
    
— В каком самом месте будет происходить свидание? — спросила какая-то женщина.
    
— Я как раз приблизился к этому, Эндрия[378].
    
Кокс взял пульт и увеличил картинку, сфокусировавшись на шоссе 119. Джеки хорошо запомнила эту местность; именно там она чуть не сломала себе нос о Купол. Она узнала крыши фермы Динсмора, хозяйского дома, сараев и коровников.
    
— На Моттонской стороне Купола есть базарчик, — показал Кокс указкой. — Автобусы станут там. Посетители высадятся и пройдут к Куполу пешком. По сторонам дороги свободные поля, там достаточно места, где люди смогут пообщаться. Все остатки аварии оттуда уже убраны.
    
— Будет ли разрешено посетителям подходить к Куполу вплотную? — спросил кто-то из репортёров.
    
Кокс ещё раз посмотрел прямо в камеру, обращаясь к потенциальным посетителям. Рози могла себе представить, какие сейчас надежды и страхи чувствуют те люди, которые смотрят телевизор в мотелях и барах, слушают эту передачу по радио в своих машинах. Она сама их сейчас ощущала.
    
— Посетителям будет разрешено стоять на расстоянии два ярда от Купола, — сказал Кокс. — Мы считаем такую дистанцию безопасной, хотя гарантий предоставить не можем. Это не сертифицированная специалистами по безопасности поездка на скоростных горках в парке развлечений. Люди с электронными имплантатами должны воздержаться от посещения. Здесь каждый отвечает за себя сам, мы не в состоянии проверить каждую грудь на присутствие там шрамов от операций на сердце. Посетители также оставят все электронные приборы, включая «Ай-Поды», сотовые телефоны, «Блэкберри» и тому подобные дивайсы в автобусах. Репортёры с камерами и микрофонами должны держаться подальше. Ближнее пространство только для посетителей, то, что будет происходить между ними и их родными, касается только их и больше никого. Граждане, все у нас получится, если вы поможете нам, чтобы оно получилось. Если позволите, я выскажусь фразой из «Стар Трека»: «Помогите нам сделать это надлежащим образом». — Он положил указку. — Теперь я готов ответить на несколько вопросов. Всего несколько. Мистер Блицер.
    
Лицо Рози расцвело. Она подняла чашку со свеженалитым кофе и подняла её к экрану телевизора.
    
— Хорошо выглядишь, Вульфи! Я бы не выгнала тебя из моей кровати, даже если бы ты в нём печенье ел.
    
— Полковник Кокс, существуют ли какие-то планы на проведение пресс-конференции при участии официальных лиц города? Насколько нам понятно, настоящим руководителем там сейчас второй выборный Ренни. Что делается по этому поводу?
    
— Мы прилагаем наши усилия, чтобы пресс-конференция состоялась при участии выборного Ренни и кого-нибудь из других официальных лиц города, которые могут присутствовать. Она состоится в полдень, если всё будет идти согласно запланированного нами графика.
    
Прозвучал спонтанный шквал аплодисментов от журналистов, которые приветствовали эту новость. Больше всего им нравятся пресс-конференции, по любопытству они занимают второе место после вылавливания высокооплачиваемых бюрократов в кровати с высокооплачиваемыми проститутками.
    
Кокс кивнул.
    
— В идеале, конференция будет происходить прямо там, на шоссе, представители города, кто бы они не были, на их стороне, а вы, леди и джентльмены, на этой.
    
Взволнованная болтовня. Им понравились визуальные возможности.
    
Кокс показал пальцем: «Мистер Голт».
    
Лестер Голт из Эн-Би-Си вскочил на ноги.
    
— Насколько вы уверены в том, что мистер Ренни примет участие в конференции? Я спрашиваю, потому что есть сведения о том, что с его стороны были допущены финансовые нарушения, а также о том, что в отношении него проводится какое-то криминальное расследование генеральным прокурором штата.
    
— Я знаю об этих сведениях, — ответил Кокс. — Но я не готов их сейчас комментировать, хотя сам мистер Ренни, возможно, может что-то рассказать по этому поводу. — Он замолчал, чуть ли не улыбаясь, и тогда завершил: — Я искренне этого хотел бы.
    
— Рита Брейвер, полковник Кокс, Си-Би-Эс. Правда ли то, что Дейл Барбара, человек, которого вы продвигали на должность чрезвычайного руководителя Честер Милла, арестован за убийство? Что полиция Честер Милла фактически считает его серийным убийцей?
    
Среди прессы упавшая полная тишина; одни лишь внимательные глаза. Такой же выражение лиц имели те четверо, которые сидели перед телевизором в «Розе-Шиповнике».
    
— Правда, — ответил Кокс. Его непосредственная репортёрская аудитория отреагировала приглушённым бормотанием. — Однако мы не имеем возможности проверить обвинение или доказательства обвинения, если такие существуют. Что мы имеем, так только те самые телефонные сообщения и интернет-болтовню в чатах, которая и вам, леди и джентльмены, несомненно, известна. Дейл Барбара отмеченный наградами офицер. Никогда ни за что не арестовывался. Я знаю его много лет и ручался за него перед Президентом Соединённых Штатов. На основании того, что мне известно на данное время, не вижу причин говорить, словно я сделал ошибку.
    
— Рей Суарес, полковник, Пи-Би-Эс. Считаете ли вы, что обвинение, выдвинутые лейтенанту Барбаре (теперь полковник Барбара), могут быть по политическим мотивам? Что Джеймс Ренни мог подвергнуть его заключению, чтобы отстранить от принятия им на себя управления, как это было приказано ему Президентом?
    
«Это-то и есть то, ради чего была устроена другая часть этого агитационного цирка, — поняла Джулия. — Кокс превратил новостные медиа в „Голос Америки“,[379]а мы, словно те люди за Берлинской стеной».
    
Она находилась в полнейшем восторге.
    
— Если вам посчастливится в пятницу увидеть выборного Ренни, мистер Суарес, не забудьте задать этот вопрос непосредственно ему. — Голос Кокса звучал бесстыдно спокойно. — Леди и джентльмены, это всё, что я хотел вам сегодня сообщить.
    
Быстро, как и зашёл перед тем, он двинулся прочь, репортёры не успели даже начать выкрикивать новые вопросы, как он уже исчез.
    
— Вот это да, — пробурчал Эрни.
    
— Эй, — откликнулась Джеки.
    
Рози выключила телевизор. Она вся светилась энергией.
    
— В котором часу эта встреча? Мне нечего добавить к тому, что наговорил полковник Кокс, но после этого выступления жизнь у Барби может значительно ухудшиться.
   
   
    
     
2
    
    
Барби узнал о данной Коксом пресс-конференции после того, как в подвал спустился Мануэль Ортэга и сообщил ему эту новость. Ортэга, в недалёком прошлом наёмный рабочий Динсмора, щеголял теперь жестяным значком — похоже, что самодельным, — пришпиленным к его синей рабочей рубашке, и револьвером 45-го калибра, который висел у него на дополнительном ремне, спущенным на бедра в стиле какого-то крутого стрелка из вестерна. Барби знал его как размеренного человека с редеющими волосами и всегда загоревшей кожей, который любил заказывать себе завтрак размером как обед: блины, бекон, поджаренную с обеих сторон яичницу — и говорил большей частью о коровах, его любимой породой были «опоясанные Хелловеи»[380], подбить на покупку которых ему никак не удавалось мистера Динсмора. Вопреки фамилии, он был янки до мозга своих костей и имел присущее невозмутимому янки хорошее чувство юмора. Барби он всегда нравился. Но теперь это был другой Мануэль, чужой человек, чьё хорошее чувство юмора выгорело дотла. Принеся новости о последних событиях, он большинство этих новостей прокричал через решётку, не экономя на брызгах слюны. Лицо его пылало какой-то чуть ли не радиоактивной злостью.
    
— И ни слова о том, что у бедной девочки в руке нашли твои армейские жетоны, ни одного, сука, об этом слова не сказал! А вместо того этот сука-брезент-голенище нападает на Джима Ренни, который своими силами сплачивает наш город вместе, с тех пор, как всё это началось! Один-одинёшенек! КНУТОМ и ДОБРЫМ СЛОВОМ!
    
— Не кипятись так, Мануэль, — произнёс Барби.
    
— Для тебя, мазефакер, я офицер Ортэга!
    
— Прекрасно. Офицер Ортэга. — Барби сидел на топчане, думая, легко ли будет Ортэге расстегнуть кобуру с его античным «Шеффилдом»[381] и начать здесь стрельбу. — Я здесь, Ренни там, на свободе. И, я уверен, он считает, что всё идёт прекрасно.
    
— ЗАТКНИСЬ! — прокричал Мануэль. — Мы все здесь! Все под этим долбаным Куполом! Алден ничего не делает, только пьёт, а миссис Динсмор без остановки плачет за Рори. Джек Эванс выстрелил себе в голову, ты знаешь, что он высадил себе мозг? А те армейские блевотники снаружи не могут придумать ничего лучшего, чем закидывать сюда дерьмо. Многовато вранья и сфабрикованных фактов, тогда как именно ты спровоцировал передрягу в супермаркете и сжёг газету. Наверняка, чтобы мисс Шамвей не напечатала, КТО ТЫ ЕСТЬ НА САМОМ ДЕЛЕ!
    
Барби молчал. Одно-единственное слово, проронённое им в свою защиту, опасался он, вероятно, гарантирует ему смертельный выстрел.
    
— Так они и позорят каждого политика, который им не нравится, — продолжал Мануэль. — Им больше по душе серийный убийца и насильник — тот, который насилует мёртвых! — при власти, чем христианин? Таков новый порядок.
    
Мануэль извлёк револьвер, продвинул дуло сквозь решётку и прицелился. Дырочка на конце дула показалась Барби большой, словно вход в какой-то туннель.
    
— Если Купол упадёт раньше, чем тебя поставят к ближайшей стенке и провентилируют, — гнул своё Мануэль, — я найду минутку, чтобы самому сделать эту работу. Я первый в очереди, а сейчас очередь в Милле из тех, кто желает с тобой покончить, очень длинная.
    
Барби молчал, ожидая, что дальше: смерть или новый вдох и выдох? Сэндвичи Рози Твичел старались все вместе віползти ему в горло и задушить.
    
— Мы здесь стараемся выжить, а всё, что они делают, это поливают грязью человека, который удерживает этот город от хаоса. — Вдруг он вструмил свой огромный револьвер назад в кобуру. — Хер с тобой. Не достоин ты этого.
    
Развернувшись, Мануэль направился по коридору назад к ступенькам, голова опущенная, плечи склонены.
    
Барби оперся об стену и выдохнул. Пот собрался у него на лбу. Рука, которую он поднял, чтобы его вытереть, дрожала.
   
   
    
     
3
    
    
Когда фургон Ромео Бэрпи вернулся на подъездную аллею усадьбы Макклечи, ему навстречу выбежала Клэр. Она рыдала.
    
— Мама! — закричал Джо, выскакивая из фургона раньше, чем Ромми успел его остановить. Вслед за ним во двор посыпались и другие. — Мама, что случилось?
    
— Ничего, — проливала слезы Клэр, хватая его в объятия. — У нас здесь будет день свиданий! В пятницу! Джой, возможно, мы сможем увидеться с твоим папой.
    
Джо выдал триумфальный вопль и затанцевал вокруг матери. Бэнни обнял Норри… и тут же воспользовался возможностью втайне её поцеловать, как заметил Расти. Прыткий чертёнок.
    
— Подбросьте меня к госпиталю, Ромми, — попросил Расти. Пока Ромми сдавал назад по аллее, Расти успел помахать детям рукой. Он радовался, что у него получилось убраться от миссис Макклечи без того, чтобы иметь с ней беседу; Материнский взгляд может действовать на фельдшеров не хуже, чем на детей. — И не могли бы вы оказать мне милость и говорить по-английски, вместо этого комиксового парле, которое вы практикуете?
    
— Кое-кто не имеет никакого культурного наследия, на которое мог бы опираться, — ответил Ромми, — и таким образом завидует тем, кто его имеет.
    
— А ваша мать, конечно же, ходит в калошах, — прокинул Расти.
    
— Гозумеется да, но только в дождь ходит она.
    
У Расти один раз прозвонил телефон: текстовое сообщение. Он открыл его и прочитал: ВСТРЕЧА В 21:30 ПАСТОРАТ КОНГО ПРИХОДИ ИЛИ СМИРИСЬ Дж. В.
    
— Ромми, — произнёс он, закрывая телефон. — Если мне посчастливится пережить обоих Ренни, вы не желаете сегодня вечером посетить со мной одну встречу?
   
   
    
     
4
    
    
Джинни встретила его в фойе больницы.
    
— Сегодня в «Кэти Рассел» День Ренни, — объявила она с таким видом, что, казалось, ей это дарит удовлетворение. — Обоих их пришлось осматривать Терси Маршаллу, этого человека нам послал Бог. Он не скрывает своей ненависти к Джуниору — это он вместе с Фрэнки побил и унизил Маршалла на озере, — но действует он вполне профессионально. Этот парень просиживает штаны на английском факультете в каком-то колледже, а должен был бы заниматься медициной, — она понизила голос. — Он работает лучше меня. И намного лучше Твича.
    
— Где он сейчас?
    
— Пошёл туда, где сейчас живёт, увидеться со своей подружкой и детками, которых они опекают. Похоже на то, что с детьми он также ведёт себя вполне прекрасно.
    
— О Боже правый, Джинни влюбилась, — засмеялся Расти.
    
— Не веди себя, как какой-то малолетка, — кинула она на него взгляд.
    
— В каких палатах разместили Ренни?
    
— Джуниор в седьмой, старший в девятнадцатой. Старший прибыл с тем парнем, Тибодо, но вынужден был уже послать его куда-то с поручениями, потому что только что лично ходил посмотреть, как там его сын, — она цинично улыбнулась. — У сына он недолго пробыл. В основном болтал по своему мобильнику. Его мальчик теперь просто сидит, хотя уже пришёл в сознание. А когда Генри Моррисон его к нам привёз, он был совсем потерянным.
    
— У Большого Джима аритмия? Какого уровня?
    
— Терстон её успокоил.
    
«На пока что, — подумал Расти, не без удовольствия. — Когда закончится действие валиума, он вновь запаникует на полную силу».
    
— Сходи, осмотри в первую очередь сына, — сказала Джинни. В фойе они стояли одни, но она говорила тем же тихим голосом. — Он мне не нравится, никогда он мне не нравился, но сейчас мне его жаль. Не думаю, чтобы ему осталось много времени.
    
— А Терстон говорил что-то Ренни о состоянии Джуниора?
    
— Да. Что проблема у него потенциально серьёзная. Но, очевидно, не настолько серьёзная, как все те звонки, которые старший делал в это время. Наверняка, кто-то ему сообщил о дне свиданий в пятницу. А Ренни и распсиховался.
    
Расти вспомнил коробочку на Чёрной Гряде, просто тоненький прямоугольник, площадью едва ли пятьдесят квадратных дюймов, и всё-таки он не смог её поднять. Даже сдвинуть с места не смог. И ещё ему припомнились те хохочущие кожеголовые, которых он также там видел.
    
— Есть люди, которые неодобрительно относятся к свиданиям.
   
   
    
     
5
    
    
— Как ты чувствуешь себя, Джуниор?
    
— О'кей. Лучше, — голос у него звучал бесцветно. Одетый в госпитальные кальсоны, он сидел возле окна. Безжалостный свет бил ему в измученное лицо. Он выглядел обессиленной жизнью сорокалетним дядей.
    
— Расскажи мне, что случилось, прежде чем ты потерял сознание.
    
— Я шёл в школу, но вместо этого пошёл к дому Энджи. Я хотел ей сказать, чтобы помирилась с Фрэнком. Он запал в крутой депрессняк.
    
Расти подумал, может, ему спросить, знает ли Джуниор, что и Фрэнк, и Энджи мертвы, однако потом решил, что не следует — какой смысл? Вместо єтого он спросил:
    
— Ты шёл в школу? А что насчёт Купола?
    
— О, точно, — тот же самый бесцветный, безэмоциональный голос. — Я о нём совсем забыл.
    
— Сколько тебе лет, сынок?
    
— Двадцать… один?
    
— Как звали твою мать?
    
Джуниор на это задумался.
    
— Джейсон Джиамби[382], - наконец произнёс он, а затем пронзительно рассмеялся.
    
Но апатическое, безэмоциональное выражение на его лице нисколечко не изменилось.
    
— Когда опустился Купол?
    
— В субботу.
    
— А сколько дней тому назад это было?
    
Джуниор насупился.
    
— Неделя? — наконец произнёс он. — Две недели? Он уже как-то долго стоит, это точно. — Наконец он обратился к Расти. Глаза у него сияли благодаря валиуму, который ему вколол Терстон Маршалл. — Это тебя Бааарби подговорил задать все эти вопросы? Он их поубивал, ты это знаешь? — Он кивнул. — Мы нашли его марийские погоны. — И после паузы: — Армейские жетоны.
    
— Барби меня ни на что не подговаривал, — сказал Расти. — Он в тюрьме.
    
— А очень скоро он окажется ещё и в аду, — произнёс Джуниор с равнодушной отстранённостью. — Мы его осудим и казним. Так сказал мой отец. В Мэне нет смертной казни, но он говорит, сейчас у нас военное положение. В яичном салате многовато калорий.
    
— Это точно, — кивнул Расти. Он принёс с собой стетоскоп, аппарат для измерения кровяного давления и офтальмоскоп. Теперь он обматывал манжету вокруг руки Джуниора. — Ты можешь назвать по порядку трёх последних президентов, Джуниор?
    
— Конечно. Буш, Туш и Пунш, — он дико захохотал, но так же без изменения выражения на лице.
    
Давление у него было 147 на 120. Расти был готов к худшему.
    
— Ты помнишь, кто приходил к тебе передо мною?
    
— Эй. Тот старикан, которого мы с Фрэнки нашли на озере как раз прежде чем найти ребятишек. Я надеюсь, эти дети сейчас в порядке. Они были такие симпотные.
    
— Ты помнишь их имена?
    
— Эйден и Алиса Эпплтон. Мы ходили в клуб, и та рыжая девка подрочила мне под столом. Думала, если будет так ублажать меня, то не надоест. — Пауза. — Проехали.
    
— Ага, — кивал Расти, настраивая офтальмоскоп.
    
Правый глаз Джуниора был в норме. Оптический диск левого глаза был набухшим, в том состоянии, которое носит название папиледема. Обычный синдром прогрессирующих опухолей в мозге и отёков, которые их сопровождают.
    
— Считаешь меня простаком-деревенщиной?
    
— Нисколько. — Расти отложил офтальмоскоп и поднял перед лицом Джуниора указательный палец. — Я хочу, чтобы ты дотронулся своим пальцем до моего. А потом дотронулся до своего носа.
    
Джуниор это выполнил. Расти начал медленно водить пальцем вперёд и назад.
    
— Продолжай.
    
У Джуниора получилось движущимся пальцем коснуться своего носа только один раз. Потом он попал в палец, но себе дотронулся до щеки. На третий раз он и в палец не попал и дотронулся до своей брови.
    
— Оба-на. Хочешь ещё? Я могу это делать целый день, знаешь ли.
    
Расти отодвинул свой стул и встал.
    
— Я пришлю к тебе Джинни Томлинсон с назначениями.
    
— А после того, как я их получу, могу я уже пойти момой? Домой, то есть.
    
— Останешься ночевать у нас, Джуниор. Надо за тобой понаблюдать.
    
— Но я же в порядке, разве нет? У меня вновь болела голова перед этим… то есть ужасно болела… но все уже прошло. Я же в порядке, правда?
    
— Сейчас я тебе ничего ещё не могу сказать, — ответил Расти. — Мне надо поговорить с Терстоном Маршаллом и просмотреть кое-какие книги.
    
— Чувак, тот мужик никакой не доктор. Он преподаватель английского.
    
— Может, и так, но тебе он все сделал надлежащим образом. Лучше, чем вы ему с Фрэнком, насколько мне известно.
    
— Да мы просто немного поиграли, — махнул небрежно рукой Джуниор. — Кроме того, для тех детей мы все сделали хорошо, разве нет?
    
— Тут я тебе не могу возразить. А теперь, Джуниор, просто расслабься, отдыхай. Почему бы тебе не посмотреть немного телевизор?
    
Джуниор подумал-подумал и спросил:
    
— А что на ужин?
   
   
    
     
6
    
    
При данных обстоятельствах единственное, что Расти мог придумать для уменьшения отёка в том, во что превратился мозг Джуниора, были инъекции манитола. Он извлёк из дверей карточку и увидел прицепленную к ней написанную незнакомым петлястым почерком записку:
    
     
Дорогой д-р Эверетт. Что относительно манитола для этого пациента? Я не могу прописывать, не имею понятия о правильном количестве.
     Терси.
    
    
Расти дописал внизу нужную дозу. Джинни права: Терстон Маршалл ценное приобретение.
   
   
    
     
7
    
    
Двери в палату Большого Джима были приоткрыты, но комната стояла пустой. Его голос доносился из любимой дремальни покойного доктора Гаскелла, и Расти направился в комнату отдыха. Он и не подумал взглянуть на карточку Большого Джима, небрежность, о которой он вскоре пожалеет.
    
Большой Джим, полностью одетый, сидел возле окна, держа возле уха телефонную трубку, вопреки тому, что плакат на стене изображал большой ярко-красный мобильный телефон, перечёркнутый большим и также красным X, чтобы поняли даже малограмотные. Расти подумал, что получит большое удовольствие, приказав Большому Джиму прекратить телефонный разговор. Конечно, это политически некорректный способ начинать процесс, который должен стать одновременно медосмотром и дискуссией, но именно это он и собирался сделать. Он уже сделал шаг вперёд, но тут же остановился. Похолодел.
    
В памяти ясно всплыло: он не может заснуть, поднимается, чтобы пойти съесть Линдиного пирога с клюквой и апельсинами, слышит тихий скулёж Одри, который доносится из спальни девочек. Идёт туда посмотреть на своих Джей-Джей. Сидит на кровати Дженни под плакатом её ангела-хранителя — Анны Монтани.
    
Почему эти воспоминания пришли так поздно? Почему все это не припомнилось ему во время его визита к Большому Джиму, в его домашнем кабинете?
    
«Потому что я тогда не знал об убийствах; тогда я переживал только за пропан. А также потому, что у Дженнилл не было никакой эпилепсии, она просто находилась в стадии быстрого сна. Просто говорила во сне».
    
«У него золотой бейсбольный мяч, папа. Это плохой мяч».
    
Даже в прошлую ночь, в морге, у него не всплыли эти воспоминания. Только теперь, когда уже совсем поздно.
    
«Но подумай же, что это означает: устройство на вершине Чёрной Гряды, возможно, транслирует не только радиацию, а также ещё что-то другое. Назовём это навеянным предвидением, назовём это чем-то, для чего пока что даже не существует названия, но как бы мы это не назвали, оно есть. Таким образом, если Дженни права относительно золотого мяча, тогда все дети, которые в обморочном состоянии объявляли об ужасах Хэллоуина, также правы. Но означает ли это, что всё должно произойти точно в этот день? Или, может, раньше?»
    
Расти склонялся к последнему. Для кучи городских детей, возбуждённых ожиданием игры в «козни и лакомства», Хэллоуин уже начался.
    
— Меня не интересует, что там у тебя, Стюарт, — проговаривал Большой Джим. Похоже, что три миллиграмма валиума не добавили ему благоразумия; он был безоговорочно наглым, как всегда. — Вы с Ферналдом должны поехать туда, возьмёте с собой Роджера… а? Что? — Он послушал. — Я ещё должен тебе что-то объяснять? А то ты сам не смотрел никчёмный телевизор? Если у него хватит наглости тебе возражать, ты…
    
Он поднял голову и увидел в двери Расти. Лишь на короткий миг лицо Большого Джима приобрело оробелый вид человека, который прокручивает в голове только что состоявшийся разговор, стараясь угадать, сколько из него мог услышать новый свидетель.
    
— Стюарт, я здесь сейчас не один. Я тебя потом наберу, и будет лучше, если ты тогда скажешь мне то, что я хочу услышать. — Он прервал связь, не простившись, и, оскаля в улыбке свои мелкие верхние зубы, протянул телефон Расти со словами: — Знаю, знаю, это наглость, но городские дела не могут ждать. — Вздохнул. — Нелегко быть тем одним, от которого все зависит, особенно, когда сам не очень хорошо себя чувствуешь.
    
— Вероятно, тяжело, — согласился Расти.
    
— Бог мне помогает. Желаете услышать, какой философией я пользуюсь в жизни, друг?
    
«Нет».
    
— Конечно.
    
— Когда Господь закрывает двери, Он открывает окно.
    
— Вы так думаете?
    
— Я это знаю. И ещё одна вещь, о которой я стараюсь всегда помнить: когда вы молиться о том, чего вы желаете, Бог становится глухим. Но когда вы молитесь о том, в чём нуждаетесь, Он весь во внимании.
    
— Да-да.
    
Расти вошёл в ординаторскую. Телевизор на стене транслировал канал Си-Эн-Эн. Звук был отключён, но позади говорящих голов маячило фото Джеймса Ренни-Старшого, черно-белое, непрезентабельное. Большой Джим на нём был с задранным вверх пальцем, а также с задранной верхней губой. Не в улыбке, а в подлинно собачьем оскале. Титры внизу спрашивали: БЫЛ ЛИ ГОРОД ПОД КУПОЛОМ ПРИСТАНИЩЕМ НАРКОДИЛЕРОВ? Картинка сменилась рекламным клипом салона «Подержанные автомобили Джима Ренни», тем надоедливым, который заканчивался восклицанием кого-то из продавцов (но никогда в исполнении самого Большого Джима): УПРАВЛЯЙТЕ в лучшем стиле, Большой Джим в ДЕЛЕ!
    
Большой Джим махнул в сторону телевизора и горько улыбнулся.
    
— Видите, что внешние дружки Барбары делают против меня? И разве удивительно? Когда Христос пришёл спасать людей, они заставили Его нести Его собственный крест на Голгофу, где Он умер в крови и пыли.
    
Расти отметил мысленно — и не впервые, — что за странное лекарство, этот валиум. Когда даёшь их кому-то, особенно внутривенно, почти всегда услышишь, кем именно эти люди себя считают.
    
Расти пододвинул стул и приготовил стетоскоп.
    
— Задерите рубашку, — едва только Большой Джим отложил в сторону свой красный телефон и начал это делать, как Расти тут же опустил телефон себе в нагрудный карман. — Я пока что заберу аппарат, вы не против? Он будет лежать в столе в фойе. Там у нас как раз место для разговоров по мобильным. Стулья не такие мягкие, как здесь, но всё равно неплохие.
    
Он ожидал протеста со стороны Большого Джима, вероятно, даже взрыва, но тот только зыркнул, демонстрируя выпяченный, как у Будды, живот с нависающими на него сверху большими сиськами. Расти наклонился вперёд и начал слушать. Дела выглядели намного лучше, чем он ожидал. Его бы удовлетворили сто десять ударов в минуту и экстрасистолярная вентрикуляция. Вместо этого помпа Большого Джима держалась на девяноста ударах и без всякой аритмии.
    
— Я чувствую себя намного лучше, — сказал Большой Джим. — Это все стресс. Я находился в ужасно стрессовом состоянии. Я отдохну ещё часок или несколько, прямо здесь. Вы хоть осознаете, что из этого окна видно весь центр города, дружище? Посещу ещё раз Джуниора. А после этого я просто выписываюсь и…
    
— Это не просто стресс. У вас много лишнего веса, вы в плохой физической форме.
    
Большой Джим оскалил верхние зубы в той своей фальшивой улыбке.
    
— Я руковожу своим бизнесом и всем городом, друг, и оба дела безубыточны, кстати. С такой нагрузкой немного времени остаётся для всяких тренажёров, шведских стенок и всего другого.
    
— Ренни, два года назад вам поставили диагноз ПЖТ. Это означает: пароксизмальная желудочковая тахикардия.
    
— Я знаю, что это означает. Я заходил на сайт Webmd, прочитал там, что здоровые люди часто сталкиваются с…
    
— Рон Гаскелл говорил вам абсолютно однозначно, вы должны сбросить вес, чтобы на вашу аритмию повлияло медикаментозное лечение, а если оно окажется неэффективным, эту проблему можно скорректировать операционным вмешательством.
    
Большой Джим стал похожим на несчастного, заключённого в высоком стуле малыша.
    
— Бог приказал мне не делать этого! Бог сказал: никаких кардиостимуляторов! И, Боже правый! У Дюка Перкинса был кардиостимулятор, и вспомните, что с ним произошло!
    
— Не говоря уже о его вдове, — кротко произнёс Расти. — Несчастная женщина. Наверное, оказалась в плохом месте в плохое время.
    
Большой Джим изучал его, что-то вычисляли его поросячие глазища. И тогда он поднял глаза к потолку.
    
— Снова есть свет, не так ли? Я обеспечил вас пропаном, как вы и просили. У некоторых людей нет чувства признательности. И конечно, кто-нибудь на моём месте к этому привык бы.
    
— Он у нас закончится уже завтра вечером.
    
Большой Джим покачал головой.
    
— К завтрашнему вечеру вы будете иметь достаточно пропана, чтобы это заведение работало на нём, если понадобится, хотя бы и до Рождества. Это моё вам обещание за то, что вы так обходительны с пациентами и вообще такой замечательный парень.
    
— Мне тяжело демонстрировать большую признательность, когда мне возвращают то, что мне и так принадлежало, начнём с этого. Вот такой я забавный.