1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 
             Единъ изъ воиновъ въ неистовствѣ речетъ:
       
             Вы видите, друзья! что намъ спасенья нѣтъ;
       
   435          Предупредимъ позоръ и намъ грозящи муки,
       
             У насъ кинжалы есть, у насъ остались руки;
       
             И вдругъ кинжалъ вонзилъ внутрь чрева своего;
       
             Дрожаща внутренна упала изъ него.
       
             Жестокiй сей примѣръ другихъ ожесточаетъ:
       
   440          Братъ брата, сынъ отца въ безумствѣ поражаетъ;
       
             Междоусобное сраженье началось,
       
             И крови озеро со звѣрствомъ пролилось.
       
             Безчеловѣчное такое видя дѣство,
       
             Россiйски воины забыли ихъ злодѣйство;
       
   445          Ко избавленiю враждующихъ текутъ,
       
             Вломившись въ тѣсноту, изъ рукъ кинжалы рвутъ,
       
             Смиряютъ варваровъ, ихъ злобу утоляютъ,
       
             Хотящихъ смерти имъ, отъ смерти избавляютъ.
       
             Но жалитъ иногда полмертвая змѣя
       
   450          Спасителей своихъ, въ утробѣ ядъ тая:
       
             Единъ признательнымъ Ордынцемъ притворился,
       
             Весь кровью орошенъ, онъ Россамъ покорился.
       
             Лишь только подступилъ Россiянинъ къ кему,
       
             Онъ мечь его схративъ, вонзилъ во грудь ему,
       
   455          Къ Алею бросился съ поносными рѣчами,
       
             И тамо кончилъ жизнь пронзенный сквозь мечами.
       
             Другiе дней скончать спокойно не могли;
       
             На кровы зданiевъ горящихъ потекли,
       
             Стрѣлами и огнемъ Россiянъ поражали,
       
   460          Сгарая, мщенья жаръ въ герояхъ умножали.
       
             Россiянъ огнь губилъ и улицъ тѣснота;
       
             Но града часть сiя уже была взята.
       
             Какъ два источника, съ вершины горъ текущи,
       
             И камни тяжкiе и съ корнемъ лѣсъ влекущи,
       
   465          Гремящею волной разятъ далече слухъ;
       
             Полстада потерявъ на холмъ бѣжитъ пастухъ
       
             Трепещущъ и унылъ на пажити взираетъ,
       
             Которы съ хижиной токъ бурный пожираетъ:
       
             Тамъ съ Курбскимъ Царь Алей побѣды умножалъ;
       
   470          Такъ робко Едигеръ отъ грома прочь бѣжалъ;
       
             Разрушилась его надежда со стѣнами;
       
             Онъ скрылся въ истуканъ съ прекрасными женами:
       
             Пророчествомъ своихъ волхвовъ предубѣжденъ,
       
             Еще ласкался быть на тронѣ утвержденъ.
       
   475          Уже Россiяне препоны не встрѣчали,
       
             И вскорѣбъ лавры ихъ во градѣ увѣнчали;
       
             Но вдругъ сквозь бурный огнь, сквозь пыль, сквозь черный дымъ,
       
             Корыстолюбiе какъ тѣнь явилось имъ:
       
             Ихъ взоры, ихъ сердца, ихъ мысли обольщаетъ,
       
   480          Ищите въ градѣ вы сокровищей, вѣщаетъ.
       
             Затмились разумы, прельстился златомъ взоръ,
       
             О древнихъ стыдъ времянъ! о воинства позоръ!
       
             Кто въ злато влюбится, тотъ славу позабудетъ,
       
             И тверже сердцемъ онъ металловъ твердыхъ будетъ.
       
   485          Прельщенны ратники, принявъ корысти ядъ,
       
             Для пользы собственной берутъ, казалось, градъ,
       
             Какъ птицы хищныя къ добычѣ устремились;
       
             По стогнамъ потекли, во зданiя вломились,
       
             Корыстолюбiе повсюду водитъ ихъ,
       
   490          Велитъ оставить имъ начальниковъ своихъ.
       
             Уже на торжищахъ грабленiемъ дѣлятся;
       
             Но хищники своей бѣдою веселятся.
       
             Сребро успѣло ихъ отравой заразить;
       
             Возможно ль было ждать, возможно ль вобразить?
       
   495          Тамъ жребiй ратники на смерть свою метали;
       
             Единодушные противниками стали,
       
             Раздоръ посѣялся, изъ рукъ одежды рвутъ,
       
             И рѣки за сребро кровавыя текутъ,
       
             Забыта важная отечеству услуга;
       
   500          Лишаютъ живота Россiяне другъ друга.
       
             Коликихъ ты корысть бываешь золъ виной!
       
             Отломки золота за градъ влечетъ иной;
       
             Иной на тлѣнъ и прахъ исполненный надежды,
       
             Окровавленныя уноситъ въ станъ одежды:
       
   505          Но прежнiй другъ его за нимъ съ мечемъ бѣжитъ,
       
             Сражаетъ, и надъ нимъ пронзенный мертвъ лежитъ.
      
      
       
                       Ко славѣ пламенемъ и ревностью возженны,
       
             Князь Курбскiй и Алей симъ видомъ раздраженны,
       
             Какъ вихри мчатся въ слѣдъ и воинамъ рекутъ,
       
   510          Которые отъ нихъ къ грабленiю текутъ:
       
             Стыдитесь! вспомните, что Россами родились,
       
             Не славой вы теперь, но тлѣномъ ослѣпились;
       
             Побѣда вамъ и честь стяжаньемъ быть должна.
       
             Рекутъ, но рѣчь сiя бѣгущимъ не слышна!
       
   515          Къ отважности Алей и власти прибѣгаетъ:
       
             Совѣтомъ не успѣвъ, онъ мечь свой изторгаетъ,
       
             И потомъ орошенъ, бѣгущимъ въ слѣдъ течетъ;
       
             Вамъ лучше кончить жизнь во славѣ, онъ речетъ,
       
             Чѣмъ слыть грабительми!… Тогда до Iоанна
       
   520          Достигла вѣсть: Казань взята, попранна.
       
             Доколь побѣдою пророкъ не возгремѣлъ,
       
             Дотолѣ руки вверьхъ простертыя имѣлъ,
       
             Молитвой теплою рѣшилась брань велика;
       
             И тако поразилъ во брани Амалика:
       
   525          Держалъ въ объятiяхъ своихъ святый олтарь,
       
             Доколь побѣды гласъ услышалъ съ громомъ Царь.
       
             Онъ пролилъ токи слезъ, какiя множитъ радость,
       
             Производя въ душѣ по тяжкихъ скорбяхъ сладость;
       
             И только рѣчь сiю промолвить въ плачѣ могъ:
       
   530          Законъ Россiйскiй святъ! великъ Россiйскiй Богъ!
       
             Надъ нимъ летающа съ трубою зрѣлась Слава,
       
             Въ очахъ, въ лицѣ его ликуетъ вся держава;
       
             Подобенъ небесамъ его казался взглядъ;
       
             Съ оруженосцами онъ шествуетъ во градъ.
       
   535          Такъ видится луна звѣздами окруженна;
       
             Иль множествомъ цвѣтовъ въ лугахъ весна блаженна;
       
             Или объемлемы волнами корабли;
       
             Иль между селъ Москва стояща на земли:
       
             Его пришествiе побѣда упреждаетъ,
       
   540          И слава подданныхъ Монарха услаждаетъ,
       
             Адашева обнявъ вѣщаетъ наконецъ:
       
             Не устыдится мной ни дѣдъ мой, ни отецъ;
       
             Не устыдишься ты моею дружбой нынѣ,
       
             Не именемъ я Царь, я славлюсь въ Царскомъ чинѣ;
       
   545          Но славенъ Богъ единъ! Сiя кротчайша рѣчь
       
             Заставила у всѣхъ потоки слезны течь.
      
      
       
                       И Царь, достигнувый подъ самы градски стѣны,
       
             Увидѣлъ вдругъ свои поверженны знамены.
       
             Какъ агнцы робкiе Россiяне текутъ,
       
   550          Вѣщаютъ съ ужасомъ: тамъ рубятъ и сѣкутъ!
       
             Какъ язва жителей терзающа во градѣ,
       
             Или свирѣпый тигръ ревущiй въ агнчемъ стадѣ:
       
             Такъ сильно дѣйствуетъ надъ воинами страхъ,
       
             И мещетъ ихъ со стѣнъ, какъ буря съ камней прахъ;
       
   555          Царя бѣгущихъ вопль и робость огорчаетъ,
       
             Печальный оборотъ побѣды видѣть чаетъ.
       
             Уже изторгнувъ мечь, онъ самъ во градъ дерзалъ,
       
             Но посланный къ нему Алеемъ мужъ предсталъ.
       
             Явились истинны лучи во темномъ дѣлѣ;
       
   560          Не ужасъ гонитъ ихъ, корысть влечетъ отселѣ,
       
             И сребролюбiе сражаться имъ претитъ.
       
             Тотъ робокъ завсегда, кого сребро прельститъ!
       
             Алеемъ посланный Царю сiе вѣщаетъ:
       
             Ни стыдъ отъ грабежей, ни страхъ не отвращаетъ;
       
   565          И естьли Царь сея алчбы не пресѣчетъ,
       
             То вскорѣ самъ Алей изъ града потечетъ,
       
             Едва крѣпится онъ!… Смущенный Царь рѣчами,
       
             Велѣлъ опричникамъ приближиться съ мечами;
       
             И симъ оплотомъ бѣгъ текущимъ преградить,
       
   570          Велѣлъ забывшихъ честь Россiянъ не щадить.
       
             Въ румяномъ облакѣ Стыдъ хищникамъ явился,
       
             Корысти блескъ погасъ и въ дымъ преобратился,
       
             На крыльяхъ мужества обратно въ градъ летятъ,
       
             За малодушiе свое Казани мстятъ.
       
   585          Трепещетъ, стонетъ градъ, рѣками кровь лiется,
       
             Послѣднiй Россамъ шагъ къ побѣдѣ остается;
       
             Разтерзанъ былъ драконъ, осталася глава,
       
             Зiяюща еще у Тезицкаго рва.
       
             Подобны вихрямъ, внутрь пещеры заключеннымъ,
       
   590          И плѣномъ собственнымъ и тмой ожесточеннымъ,
       
             Которы силятся въ движеньѣ и борбѣ,
       
             Сыскать отверзтiе чрезъ своды горъ себѣ,
       
             Казанцы воинствомъ Россiйскимъ окруженны,
       
             Противоборствуютъ громами вкругъ раженны;
       
   595          Прорваться думаютъ сквозь тысящи мечей,
       
             Текутъ; но не они, то крови ихъ ручей;
       
             Волнуются, шумятъ, стѣсняются, дерзаютъ;
       
             Но встрѣтивъ блескъ мечей, какъ тѣни изчезаютъ.
      
      
       
                       Князь Курбскiй и Алей полками подкрѣпленъ.
       
   600          Ни тотъ сраженiемъ, ни сей не утомленъ,
       
             Подобны тучамъ двумъ казалися идущимъ,
       
             Перуны пламенны въ сердцахъ своихъ несущимъ,
       
             Котора вдалекѣ блистаетъ и гремитъ;
       
             Возходятъ вверьхъ горы, гдѣ Царскiй Дворъ стоитъ.
       
   605          Тамъ робкiй Едигеръ съ женами затворился,
       
             Сорывшись отъ мечей, отъ страха не сокрылся.
       
             Отчаянье туда вбѣжало въ слѣдъ за нимъ;
       
             Свѣтъ солнца у него сгущенный отнялъ дымъ;
       
             Казалось, воздухъ тамъ наполнился измѣны:
       
   610          Земля вздыхаетъ вкругъ, трепещутъ горды стѣны;
       
             Рыданiе дѣтей унылы вопли женъ;
       
             И многими смертьми онъ зрится окруженъ…
       
             Еще послѣднiе его полки бiются,
       
             Послѣдней храбрости въ нихъ искры остаются;
       
   615          Тѣнь мужества еще у Царскихъ вратъ стоитъ,
       
             Волнуется и входъ Россiянамъ претитъ;
       
             Усердiе къ Царю насильства не впускаетъ,
       
             Почти послѣднiй вздохъ у праговъ изпускаетъ;
       
             Но силится еще Россiянъ отражать.
       
   620                    Возможноль тлѣннымъ чемъ перуны удержать?
       
             Алей и Курбскiй Князь, какъ вихри напряженны,
       
             Которыхъ крылiя къ дубравѣ приложенны,
       
             Лѣсъ ломятъ и ревутъ: Князь Курбскiй съ копiемъ,
       
             Алей по трупамъ тѣлъ бѣжитъ во рвы съ мечемъ;
       
   625          Какъ будто Ахиллесъ гремящъ у вратъ Скiискихъ.
       
             Тамъ видѣнъ брани богъ, и духъ стрѣльцовъ Россiйскихъ;
       
             Вѣщаетъ грозну смерть мечный и трубный звукъ,
       
             У стражи падаютъ оружiя изъ рукъ;
       
             Отчаянье въ сердцахъ, на лицахъ томна блѣдность,
       
   630          Тѣлохранителей являютъ крайню бѣдность.
       
             Какъ будто бы народъ на храмъ съ печалью зритъ,
       
             Который воспаленъ отъ молнiи горитъ,
       
             И видя пламенемъ отвсюду окруженно,
       
             Любезно божество внутрь стѣнъ изображенно,
       
   635          Спасая свой животъ, отъ храма прочь течетъ,
       
             О! богъ избавься самъ! въ отчаяньѣ речетъ.
       
             Такъ видя молнiи и стѣны вкругъ дрожащи,
       
             Рѣкой кипящу кроѣь, тѣла кругомъ лежащи,
       
             Казански воины у Збойливыхъ воротъ,
       
   640          Творящи Царскому Двору живый оплотъ,
       
             Который какъ тростникъ герои врозь метали,
       
             Тѣлохранители сражаться перестали;
       
             Россiянъ укротивъ на малый часъ, рекли:
       
             Цареву жизнь до днесь, какъ нашу, мы брегли;
       
   645          Россiяне! тому свидѣтели вы были,
       
             Что крови мы своей за царство не щадили;
       
             Но днесь, коль васъ вѣнчалъ побѣдою вашъ Богъ,
       
             Когда падетъ нашь градъ, и Царскiй съ нимъ чертогъ;
       
             Когда Ордынская на вѣки гибнетъ слава,
       
   650          Вручаемъ вамъ Царя нещастлива, но здрава,
       
             И вамъ Казанскую корону отдаемъ;
       
             Но смертну чашу пить теперь за градъ пойдемъ…
       
             Спускаются съ горы, текутъ за стѣны прямо;
       
             Бѣгущихъ Палецкiй съ полками встрѣтилъ тамо;
       
   655          Уставилъ щитъ къ щиту, противу грома громъ;
       
             Ордынцы мечутся чрезъ стѣны, чрезъ проломъ,
       
             Окровавляются брега рѣкиКазанской,
       
             И кровь Ордынская смѣшалась съ Христiянской.
       
             Багровыя струи, Казанка гдѣ текла,
       
   660          Несутъ израненны и блѣдныя тѣла….
       
             Внезапно вопль возникъ, умножилось стенанье:
       
             То городъ, изпустя послѣднее дыханье,
       
             Колѣна преклонилъ!.. Но дерзкая Орда
       
             Ласкается, что ей погинуть не чреда;
       
   665          И гибелью своей въ свирѣпствѣ ускоряютъ,
       
             Болотамъ и рѣкамъ нещастну жизнь ввѣряютъ;
       
             Отъ покровительства отторглися небесъ;
       
             Въ безумствѣ предпочли подданству темный лѣсъ.
       
             Съ перуномъ Курбскiй Князъ по ихъ стремится слѣду,
       
   670          Достигъ, сразилъ, попралъ и довершилъ побѣду.
       
             Между прекрасныхъ женъ во истуканѣ скрытъ,
       
             Увидѣвъ Едигеръ, что градъ кругомъ горитъ;
       
             Что стражи обнажась, трепещутъ замка стѣны;
       
             Наполненные рвы кровавой видя пѣны;
       
   675          Что робость отгнала воителей въ поля;
       
             Нещастный Царь тоскѣ и плачу женъ внемля,
       
             Бiетъ стенящу грудь, вѣнецъ съ главы свергаетъ;
       
             Но въ ужасѣ еще къ лукавству прибѣгаетъ.
       
             Какъ будто плаватель богатствомъ удрученъ,
       
   680          На мѣли бурныхъ водъ стремленьемъ привлеченъ;
       
             Спасая жизнь свою, души своей прiятства,
       
             Въ боязни не щадитъ любезнаго богатства;
       
             И что чрезъ долгiй вѣкъ прiобрѣтенно имъ,
       
             То мещетъ съ корабля во снѣдь волнамъ сѣдымъ:
       
   685          Такъ войска окруженъ Россiйскаго волнами,
       
             И вкупѣ сѣтующъ съ прекрасными женами,
       
             Умыслилъ Едигеръ, еще алкая жить,
       
             Пригожство женъ противъ Россiянъ воружить,
       
             Которы иногда героевъ умягчаютъ,
       
   690          Надъ побѣдительми побѣды получаютъ.
       
             Отчаянный на все дерзаетъ человѣкъ!
       
             Златыми ризами наложницъ онъ облекъ,
       
             Украсилъ въ бисеры и камни драгоцѣнны,
       
             Прiятства оживилъ, печалью потушенны;
       
   695          Въ убранствахъ повелѣлъ имъ шествовать къ вратамъ,
       
             И взорами Князей обезоружить тамъ.
       
             Уже прекрасный полъ съ высокихъ лѣствицъ сходитъ,
       
             Единый ихъ Царевъ воспитанникъ предводитъ;
       
             Выносятъ не мечи, несутъ онѣ цвѣты,
       
   700          Прiятства, нѣжности, заразы, красоты;
       
             Главы ихъ пестрыми вѣнками увязенны;
       
             Власы по раменамъ, какъ волны разпущенны;
       
             Стенанья вырвались и слезы наконецъ;
       
             Оружiя сiи опасны для сердецъ!
       
   705          Выходятъ, ко стопамъ героевъ упадаютъ,
       
             Обнявъ колѣни ихъ, болѣзнуютъ, рыдаютъ,
       
             И злато вольности на выкупъ отдаютъ,
       
             Спасите нашего Монарха! вопiютъ;
       
             Кровавые мечи, свирѣпость отложите;
       
   710          И человѣчество при славѣ докажите;
       
             Для насъ Царя, и насъ спасите для него;
       
             Остались мы ему, и больше никого!…
       
             Россiянъ трогаетъ красавицъ сихъ моленье,
       
             И близко прилегло къ сердцамъ ихъ сожалѣнье.
       
   715          Сабинки древнiя такъ нѣжностью рѣчей,
       
             Смягчили сродниковъ, кидаясь средь мечей.
       
             Теряютъ мужество, теряютъ крѣпость мочи;
       
             Въ сердца желанiе, соблазнъ приходитъ въ очи:
       
             Младые воины не храбростью кипятъ,
       
   720          Кипятъ любовiю, и пасть къ ногамъ хотятъ;
       
             Побѣду прелести надъ разумомъ прiемлютъ;
       
             Россiяне уже прекрасныхъ женъ объемлютъ.
      
      
       
                       Но вдругъ какъ нѣкiй вихрь, поднявшiйся съ полей,
       
             Вломились во врата Мстиславскiй и Алей;
       
   725          Примѣтивъ, что любовь воителей прельщаетъ,
       
             Мстиславскiй ихъ стыдомъ какъ громомъ поражаетъ;
       
             Гдѣ Россы? вопiетъ, гдѣ дѣлися они?
       
             Здѣсь храбрыхъ нѣтъ мужей, но жены лишь одни!
      
      
       
                       При словѣ томъ Алей, Ордамъ злодѣйство мстящiй,
       
   730          Проходитъ сквозь толпу, какъ камень ключь кипящiй,
       
             Подъемлетъ копiе, и яростью разженъ,
       
             Разитъ онъ юношу, стоящаго средь женъ.
       
             Сей юноша самимъ воспитанъ Едигеромъ,
       
             И женской наглости содѣлался примѣромъ;
       
   735          Пораненный въ чело, бѣжитъ въ чертоги онъ;
       
             Отвсюду слышится рыданье, плачь и стонъ.
      
      
       
                       Какъ вѣтръ, играющiй въ ненастный день валами,
       
             Или какъ горлицы шумящiя крилами,
       
             Которыхъ ястреба летая вкругъ страшатъ:
       
   740          Такъ жены обратясь за юношей спѣшатъ,
       
             Тѣснятся, вопiютъ, бѣгутъ ко истукану;
       
             Но юноша схвативъ своей рукою рану,
       
             Изъ коей кровь текла багровою струей,
       
             Къ Алею возопилъ: будь жалостливъ Алей!
       
   745          Не убивай меня, оставь Царю къ отрадѣ;
       
             Я не былъ на войнѣ, ни въ полѣ ни во градѣ,
       
             Не омочалъ моихъ въ крови Россiйской рукъ.
       
             Алей на то ему: Но ты Казани другъ;
       
             Довольно и сего! Въ немъ ярость закипѣла,
       
   750          Уже главу его хотѣлъ сорвать онъ съ тѣла;
       
             Но храбрый Iоаннъ, какъ вихрь туда вбѣжалъ,
       
             И руку острый мечь взносящу удержалъ;
       
             Къ Алею возопилъ: престанемъ быть ужасны!
       
             Престанемъ гнать враговъ, которы безопасны:
       
   755          Казань уже взята! вложи обратно мечь,
       
             Не крови, милостямъ теперь прилично течь.
      
      
       
                       Явились яко свѣтъ слова его предъ Богомъ;
       
             Богъ пролилъ благодать къ Царю щедротъ залогомъ…
       
             Молчитъ вселенная, пресѣкся бѣгъ планетъ;
       
   760          Казалось, Iоаннъ въ правленье мiръ беретъ.
      
      
       
                       Но только робкихъ женъ Казанскiй Царь увидѣлъ,
       
             И скипетръ и престолъ и жизнь возненавиделъ,
       
             Увидѣлъ, что сердецъ не тронула любовь,
       
             Багрову на челѣ воспитанника кровь;
       
   765          Внимая громъ мечей, внимая трубны звуки,
       
             Отчаянъ рветъ власы, рыдаетъ, взноситъ руки.
       
             Коль юность не мягчитъ сердецъ, ни красоты,
       
             Чемъ льстишься, Едигеръ, смягчить героевъ ты?
       
             Онъ тако возопилъ, и растерзая ризу,
       
   770          Низвергнуться хотѣлъ со истукана низу.
       
             Хотя во ужасѣ на глубину взиралъ,
       
             Но руки онъ уже далеко простиралъ:
       
             Главою ко землѣ и тѣломъ понижался;
       
             Висящъ на воздухѣ, одной ногой держался.
       
   775                    Тогда клокочущiй въ поляхъ воздушныхъ шаръ,
       
             Направилъ пламенный во истуканъ ударъ;
       
             Громада потраслась, глава съ него свалилась,
       
             Весь градъ затрепеталъ, когда глава катилась;
       
             Разсѣлся истуканъ… Но робкаго Царя
       
   780          Небесный Духъ схватилъ, лучами озаря;
       
             Онъ пальмы на главѣ вѣнцемъ имѣлъ сплетенны;
       
             Лилеи онъ держалъ въ Едемѣ насажденны,
       
             И ризу въ небесахъ сотканную носилъ;
       
             Взявъ руку у Царя, какъ лира возгласилъ:
       
   785          Нещастный! укрѣпись, отринь Махометанство,
       
             Иди къ Россiянамъ, наслѣдуй Христiянство!
       
             И вѣрой замѣни мiрскiя суеты;
       
             Не трать твоей души, утративъ царство ты;
       
             Россiйскiй кротокъ Царь, не недругъ побѣжденнымъ:
       
   790          Живи, гряди и вновь крещеньемъ будь рожденнымъ!
       
             Во изумленiи взирая на него,
       
             Смущенный Едигеръ не взвидѣлъ вдругъ его.
       
             Но благовѣстiе напомнивый небесно,
       
             Призналъ Божественнымъ явленiе чудесно;
       
   795          Свой жребiй Едигеръ судьбинѣ покорилъ;
       
             Низходитъ съ высоты пареньемъ быстрыхъ крилъ;
       
             Бѣжитъ, является Царю во Дворъ входящу,
       
             Спасите Царску жизнь! воителямъ гласящу.
       
             И се! его зоветъ военная труба,
       
   800          Приходитъ Едигеръ во образѣ раба:
       
             Глава его была на перси преклоненна,
       
             Покрыта пепеломъ дрожаща, откровенна;
       
             Омыта токомъ слезъ его стеняща грудь:
       
             Сквозь воиновъ сыскавъ лишенный царства путь,
       
   805          Отчаянъ, блѣденъ, нищъ и въ рубищѣ раздранномъ,
       
             Повергся, возрыдалъ, упалъ предъ Iоанномъ;
       
             Челомъ бiющiй пыль, стопы Монарши зря,
       
             Вѣщаетъ: Не ищи Казанскаго Царя!
       
             Ужъ нѣтъ его! ужъ нѣтъ!… ты Царь сея державы,
       
   810          Съ народомъ я хощу твои принять уставы;
       
             Всеобщей вѣрности я ставлю честь въ залогъ.
       
             Ты будь моимъ Царемъ! твой Богъ, мой будетъ Богъ!
      
      
       
                       Со умиленiемъ Герой стенанью внемлетъ,
       
             И плѣннаго Царя какъ друга онъ объемлетъ,
       
   815          Вѣщая: вѣрой мнѣ и саномъ буди братъ!…
       
             Услыша тѣ слова, вспрянулъ и ожилъ градъ.
      
      
       
                       Тогда умножились во градѣ звучны бои;
       
             Привѣтствуютъ Царя Россiйскiе герои;
       
             Князь Курбскiй кровiю и пылью покровенъ,
       
   820          Вѣщалъ: да будетъ ввѣкъ сей день благословенъ!
       
             О Царь, великiй Царь! твои побѣды громки
       
             Со временемъ прочтутъ съ плесканiемъ потомки.
      
      
       
                       Мстиславскiй, мечь въ рукѣ какъ молнiю носящъ,
       
             Царей Казанскихъ скиптръ въ другой рукѣ держащъ,
       
   825          Сiю величества подпору и блистанье,
       
             Къ Монаршескимъ стопамъ приноситъ на попранье.
      
      
       
                       Щенятевъ плѣнниковъ окованныхъ привлекъ;
       
             Ордынскихъ многихъ силъ, се тѣнь послѣдня! рекъ;
       
             Твоею, Царь, они рукою побѣжденны;
       
   830          За подвигъ нашъ твоей мы славой награжденны.
      
      
       
                       Романовъ съ торжествомъ текущiй по тѣламъ,
       
             Приноситъ знамя то къ Монаршескимъ стопамъ,
       
             Которо смутныхъ Ордъ символомъ гордымъ было;
       
             Оно затрепетавъ, луну къ землѣ склонило.
       
   835                    Шемякинъ оруженъ добычами предсталъ;
       
             Но славой паче онъ, чемъ бисеромъ блисталъ.
      
      
       
                       Микулинскiй, сей мужъ Россiйскихъ силъ ограда,
       
             Орудiя принесъ разрушеннаго града,
       
             Мечи кровавые, щиты, пищали тамъ,
       
   840          Какъ горы видятся Монаршескимъ очамъ.
      
      
       
                       Адашевъ всзопилъ: О Царь и храбрый воинъ!
       
             Ты славенъ сталъ, но будь сей славы въ вѣкъ достоинъ!
       
             Спокойство возвратилъ ты не единымъ намъ,
       
             Даруешь ты его и позднымъ временамъ.
       
   845          О! естьлибъ ты смирить Казани не рѣшился,
       
             Какихъ бы ты похвалъ, какихъ побѣдъ лишился!
      
      
       
                       Явился Палецкiй, парящiй какъ орелъ;
       
             По грудамъ онъ къ Царю щитовъ и шлемовъ шелъ;
       
             Хотя рука его корыстей не имѣла;
       
   850          Но вкругъ его хвала Россiйскихъ войскъ гремѣла.
      
      
       
                       У Шереметева еще и въ оный часъ
       
             Геройскiй духъ въ очахъ и пламень не погасъ.
      
      
       
                       Плещеевъ плѣнниковъ сбираетъ Христiянскихъ;
       
             Въ темницахъ ищетъ ихъ, въ развалинахъ Казанскихъ,
       
   855          И вкупѣ возвративъ свободу имъ и свѣтъ,
       
             Ко Iоанну ихъ въ объятiя ведетъ.
      
      
       
                       Сбираетъ въ тѣсный кругъ вельможей храбрыхъ Слава.
       
             Вдругъ новый Царь насталъ и новая держава!
      
      
       
                       Ликуй, Россiйскiй Царь! вѣщалъ ему Алей;
       
   860          Казань ты покорилъ, и всѣхъ Ордынцовъ съ ней,
       
             Отнынѣ въ вѣкъ Москва останется спокойна.
       
             Но вѣрность ежели моя наградъ достойна,
       
             Въ корысть прошу одну Сумбеку, Государь!…
       
             И дружбу съ ней мою прими! вѣщаетъ Царь.
       
   865                    Въ восторгахъ радостныхъ Монархъ привѣтствамъ внемлетъ;
       
             Вельможей, воиновъ, съ потокомъ слезъ объемлетъ,
       
             И рѣчь сiю простеръ: Сей градъ, вѣнцы сiи,
       
             Дарите Россамъ вы, сотрудники мои!
       
             И естьли нашихъ дѣлъ потомки не забудутъ,
       
   870          Вамъ славу воспоютъ, и вамъ дивиться будутъ,
       
             А мнѣ коль славиться удобно въ мiрѣ семъ,
       
             Мнѣ славно, что я есмь толь храбрыхъ войскъ Царемъ.
      
      
       
                       Внимая небо то, одѣлось новымъ блескомъ,
       
             И рѣчь заключена общенароднымъ плескомъ.
       
   875                    Разженный къ Вышнему благоговѣньемъ Царь,
       
             Во градѣ повелѣлъ сооружить Олтарь.
       
             Влекомые къ Царю небесной благодатью,
       
             Сопровождаются чины священны ратью;
       
             Ликуютъ небеса, подземный стонетъ адъ;
       
   880          Благоуханiемъ наполнился весь градъ.
       
             Гдѣ вопли слышались, гдѣ стонъ и плачь недавно,
       
             Тамъ нынѣ торжество сiяетъ православно;
       
             Святое пѣнiе пронзаетъ небеса:
       
             Животворящая простерлася роса;
       
   885          И стѣны чистою водою окропленны,
       
             Свой пепелъ отряхнувъ, явились оживленны,
       
             Святому пѣнiю съ умильностью внемля,
       
             Возрадовались вкругъ и воздухъ и земля.
       
             Тогда среди кадилъ на гору отдаленну,
       
   890          Олтарь возносится, являющiй вселенну:
       
             Хоругвями уже онъ зрится огражденъ,
       
             Недвижимый стоитъ на камняхъ утвержденъ.
       
             Передъ лицемъ святой и таинственной Сѣни,
       
             Первосвященникъ палъ смиренно на колѣни;
       
   895          Онъ руки и глаза на небо возносилъ,
       
             И Бога къ Олтарю низшедша возгласилъ!
       
             Народъ и Царь главы со страхомъ преклонили,
       
             Небесные огни сердца возпламенили.
       
             Тогда, дабы почтить святую благодать,
       
   900          Тѣла во градѣ Царь велѣлъ землѣ предать;
       
             Онъ теплыхъ слезъ своихъ Ордынцевъ удостоилъ;
       
             По стогнамъ наконецъ священный ходъ устроилъ;
       
             Повсюду пѣнiе, повсюду ѳимiямъ.
       
             Гдѣ тартаръ ликовалъ, ликуетъ Вѣра тамъ;
       
   905          Безбожiе взглянувъ на Святость, воздохнуло.
      
      
       
                       И солнце на Казань внимательно взглянуло;
       
             Спустились Ангелы съ лазоревыхъ небесъ;
       
             Возобновленный градъ главу свою вознесъ;
       
             Отъ крови въ берегахъ очистилися волны;
       
   910          Казались радостью лѣса и горы полны.
       
             Перуномъ пораженъ Раздоръ въ сiи часы,
       
             Терзаетъ на главѣ змiиные власы,
       
             Со трепетомъ глаза на Благодать возводитъ,
       
             Скрежещетъ, мечется, въ подземну тму уходитъ.
       
   915                    Чело вѣнчанное Россiя подняла,
       
             Она съ тѣхъ дней цвѣсти во славѣ начала.
       
             И естьли кто сiе читающiй творенье,
       
             Не будетъ уважать Казани разрушенье,
       
             Такъ слабо я дѣла Героевъ нашихъ пѣлъ;
       
   920          Иль сердце хладное читатель мой имѣлъ.