1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 
    
   
   
Денна увидела меня и улыбнулась. Можно было бы остаться и посмотреть пьесу, но я и так знал, чем она кончится.
   * * *
   
Несколько часов спустя мы с Денной лакомились сладким винтийским виноградом в тени Крути. Какой-то усердный каменщик выточил в стене утеса неглубокую нишу, образующую гладкие каменные скамьи. Очень уютное было местечко, мы обнаружили его, бесцельно шляясь по городу. Мы были там одни, и я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
   
Единственное, о чем я жалел, это о том, что у меня нет с собой ее кольца. Это был бы идеальный подарок, столь уместный при этой неожиданной встрече. А главное, я ведь даже и рассказать о нем Денне не мог. Ведь если бы я о нем рассказал, пришлось бы признаться, что я оставил его в залог Деви.
   
— Я смотрю, ты недурно устроился! — сказала Денна, пощупав край моего вишневого плаща. — Что, забросил студенческое житье?
   
— Решил себе каникулы устроить, — выкрутился я. — Сейчас я помогаю в одном деле маэру Алверону.
   
Она посмотрела на меня с нескрываемым восхищением.
   
— Ух ты! Расскажи!
   
Я неловко отвернулся.
   
— Извини, не могу. Дело деликатное и все такое.
   
Я откашлялся и попытался сменить тему:
   
— А ты сама-то как? Я смотрю, у тебя дела тоже идут неплохо.
   
Я двумя пальцами погладил вышивку, которой был украшен высокий ворот ее платья.
   
— Ну, сама я с маэром знакомства не вожу, — сказала она, отвесив преувеличенно почтительный поклон в мою сторону. — Но, как я уже упоминала в своих письмах, я…
   
— Письмах? — переспросил я. — Так их было несколько?
   
Она кивнула.
   
— Я отправила целых три с тех пор, как уехала из Имре, — сказала она. — Вот, собиралась взяться за четвертое, но ты избавил меня от трудов.
   
— Я получил только одно, — сказал я.
   
Денна пожала плечами.
   
— Ну, я в любом случае предпочту рассказать тебе все лично.
   
Она сделала многозначительную паузу.
   
— Я наконец нашла себе официального покровителя!
   
— Что, правда? — обрадовался я. — Слушай, как здорово!
   
Денна гордо усмехнулась. На фоне светло-орехового, загорелого лица ее зубы сверкнули ослепительно-белым. А губы ее, как всегда, были ярко-алыми без всякой помады.
   
— Он придворный из Северена? — спросил я. — Как его звать?
   
Денна скроила серьезную мину и смущенно улыбнулась.
   
— Ты же знаешь, что этого я тебе сказать не могу, — укоризненно ответила она. — Ты же знаешь, как он заботится о том, чтобы его имени никто не узнал.
   
Мое радостное возбуждение схлынуло, я похолодел.
   
— О нет! Денна, неужели это тот самый мужик, что и раньше? Тот, который послал тебя играть на свадьбу в Требоне?
   
Денна озадаченно посмотрела на меня.
   
— Ну да, разумеется. Его настоящего имени я тебе назвать не могу. Как ты его тогда назвал? Мастер Вяз?
   
— Мастер Ясень, — сказал я, и имя это легло мне на язык сухой листвой. — Но ты-то хоть знаешь его настоящее имя? Хоть тебе он его сказал, прежде чем ты подписала договор?
   
— Ну да, думаю, я его настоящее имя знаю.
   
Она пожала плечами и провела рукой по волосам. Нащупав косичку, она, казалось, удивилась и принялась ловко расплетать ее, разглаживая пряди.
   
— А даже если и нет, какая разница? У всех есть свои тайны, Квоут. Лично мне до его тайн особого дела нет, главное, чтобы со мной он вел себя по-честному. А он весьма щедр.
   
— Но он же не просто скрытен, Денна! — возразил я. — Судя по тому, как ты его описывала, я бы сказал, что он либо параноик, либо замешан в каких-то опасных делах.
   
— Не понимаю, за что ты его так не любишь.
   
Я просто ушам своим не поверил.
   
— Денна, он же тебя избил до потери сознания!
   
Она застыла.
   
— Да нет!
   
Ее рука коснулась поблекшего синяка на скуле.
   
— Ничего подобного! Я же тебе говорила! Я упала с лошади. Дурацкая скотина приняла ветку за змею.
   
Я покачал головой.
   
— Я говорил про то, что было прошлой осенью в Требоне.
   
Денна уронила руку обратно на колени и сделала ею машинальный жест, пытаясь повернуть кольцо, которого не было. Ее лицо выглядело растерянным. Она взглянула на меня.
   
— Откуда ты про это знаешь?
   
— Ты же мне сама рассказала. В ту ночь, на холме, когда мы с тобой ждали драккуса.
   
Она опустила глаза, заморгала.
   
— Я… я не помню, чтобы я об этом рассказывала…
   
— Ты тогда была несколько не в себе, — мягко объяснил я. — Но ты мне это рассказывала. Ты рассказала мне все. Денна, тебе не стоит оставаться при таком человеке. Человек, способный с тобой так обойтись…
   
— Он сделал это для моего же блага! — воскликнула она. В ее темных глазах начинал разгораться гнев. — Разве я тебе этого не говорила? Я осталась без единой царапинки, а все остальные, кто был на свадьбе, лежали мертвее мертвого. Ты ведь знаешь эти мелкие городишки. Они нашли меня лежащей без сознания, и то подумывали, что я имею какое-то отношение к этой резне. Ты же помнишь!
   
Я опустил голову и потряс ею, точно вол, досадующий на ярмо.
   
— Не верю. Наверняка был другой выход. Я бы точно нашел другой выход.
   
— Ну, что ж поделаешь! Не все же такие умные, как ты, — сказала она.
   
— Да при чем тут ум! — я почти кричал. — Он же мог забрать тебя с собой! Мог бы вмешаться и вступиться за тебя!
   
— Он не мог допустить, чтобы кто-то узнал, что он был там, — возразила Денна. — Он говорил…
   
— Он тебя избил!
   
Произнеся эти слова, я ощутил чудовищный гнев, поднимающийся изнутри. Он не был жарок и яростен, как припадки бешенства, что охватывали меня прежде. Это был иной гнев, ледяной и разгорающийся исподволь. И, едва ощутив его, я осознал, что он уже давно живет во мне, кристаллизуясь, точно пруд, покрывающийся льдом в долгую зимнюю ночь.
   
— Он тебя избил, — повторил я и ощутил это внутри себя, прочную глыбу ледяного гнева. — И что бы ты ни говорила, этого ничто не изменит. Если я когда-нибудь встречусь с ним, я скорее пырну его ножом, чем пожму ему руку.
   
Денна подняла на меня взгляд, и раздражение исчезло с ее лица. Взгляд, который она бросила на меня, был исполнен нежности и жалости. Так смотрят на щенка, который рычит, воображая себя ужасно грозным. Она погладила меня по щеке, и я вспыхнул, внезапно устыдившись своей мелодраматической выходки.
   
— Слушай, давай не будем спорить на эту тему? — попросила она. — Ладно? Давай не сегодня. Я тебя так давно не видела…
   
И я решил махнуть на это рукой, чтобы не отпугнуть ее. Я же знал, что бывало, когда мужчины принимались слишком на нее давить.
   
— Ну хорошо, — ответил я. — Не сегодня. Но ты хоть расскажи, зачем твой покровитель привез тебя сюда!
   
Денна откинулась на спинку скамьи и широко улыбнулась.
   
— Извини, дело деликатное и все такое, — передразнила она.
   
— Не вредничай! — возмутился я. — Я бы тебе рассказал, но маэр крайне дорожит своими секретами.
   
Денна подалась вперед и положила руку на мою.
   
— Бедный Квоут! Я же не со зла. Мой покровитель не менее скрытен, чем маэр, — если не более. Он весьма недвусмысленно дал понять, что, если я предам наши отношения огласке, дело будет плохо. Он очень настаивал.
   
Ее лицо сделалось серьезным.
   
— Он могущественный человек…
   
Казалось, она вот-вот скажет что-то еще, но потом остановилась.
   
Мне не хотелось понимать, но я ее понял. Я сам только недавно имел дело с гневом маэра, и это научило меня осторожности.
   
— Ну хорошо, а хоть что-то о нем ты рассказать можешь?
   
Денна задумчиво провела пальцем по губам.
   
— Он на удивление хорошо танцует. Думаю, об этом можно упомянуть, ничего не выдав. Он весьма мил, — сказала она и рассмеялась, увидев мое лицо. — Я проводила для него кое-какие изыскания, копалась в старых генеалогиях и исторических трудах. Я с его помощью собираюсь написать пару песен, чтобы сделать себе имя…
   
Она поколебалась, потом покачала головой.
   
— Пожалуй, это все, что я могу сказать.
   
— Ну а я смогу услышать эти песни, когда они будут закончены?
   
Она застенчиво улыбнулась.
   
— Думаю, это можно будет устроить…
   
Она вскочила на ноги, ухватила меня под руку, заставила встать.
   
— Ну, довольно болтать! Пошли прогуляемся.
   
Я улыбнулся. Ее возбуждение было заразительно, как у ребенка. Но, потянув меня за руку, Денна вдруг вскрикнула, скривилась и прижала ладонь к боку.
   
Я бросился к ней.
   
— Что случилось?
   
Денна пожала плечами и улыбнулась натянутой улыбкой, не отнимая руки от ребер.
   
— Это все после падения, — сказала она. — Дурацкая лошадь! Каждый раз, как забудусь и сделаю резкое движение, в бок вступает.
   
— Тебя кто-нибудь осматривал?
   
— Да там просто синяк! — сказала она. — А тех докторов, каких я могу себе позволить, я к себе не подпущу.
   
— А как же твой покровитель? — осведомился я. — Уж он-то, наверное, мог бы что-нибудь устроить?
   
Она медленно распрямилась.
   
— Да ладно, все не так страшно.
   
Она вскинула руки над головой и отстучала каблучками чечетку, потом рассмеялась, видя мое хмурое лицо.
   
— Ладно, все, больше никаких разговоров о тайнах! Пошли пройдемся. Поведай мне самые мрачные и скандальные сплетни маэрова двора.
   
— Ну ладно, — сказал я, когда мы зашагали по улице. — Я слышал, что маэр, как по волшебству, оправился от своей давней болезни.
   
— Ой, ну какая же это сплетня! — фыркнула она. — Это все знают!
   
— Баронет Брэмстон вчера вечером проигрался в пух и прах.
   
Денна закатила глаза.
   
— Скукота!
   
— Графиня Деферр потеряла невинность на представлении «Даэоники».
   
— Ой! — Денна прикрыла рот рукой, пряча смешок. — Что, правда?
   
— Ну, по крайней мере, после антракта ее при ней не было, — сказал я вполголоса. — Однако, как выяснилось, графиня просто забыла ее у себя в комнате. Так что она не то чтобы совсем потерялась. Ее нашли слуги пару дней спустя, во время уборки. Она закатилась под комод.
   
Денна сделала негодующее лицо.
   
— А я-то чуть было тебе не поверила!
   
Она дала мне оплеуху, снова скривилась и резко втянула воздух сквозь стиснутые зубы.
   
— Знаешь что, — негромко сказал я, — я ведь учился в Университете. Я, конечно, не лекарь, но в медицине кое-что смыслю. Я мог бы сам тебя осмотреть.
   
Она смерила меня пристальным взглядом, словно не зная, что думать о моем предложении.
   
— По-моему, — сказала она наконец, — никто еще не пытался меня раздеть более окольным путем.
   
— Я… — я почувствовал, что отчаянно краснею, — я вовсе не собирался…
   
Денна расхохоталась, видя мое смущение.
   
— Если уж я кому-то и дозволю играть со мной в доктора, то это тебе, мой Квоут! — сказала она. — Но нет, спасибо, пока не надо.
   
Она взяла меня под руку, и мы пошли дальше.
   
— Я сама сумею о себе позаботиться.
   * * *
   
Я вернулся во дворец маэра через несколько часов обычным путем, а не по крышам. Явившись в коридор, ведущий к моим комнатам, я обнаружил там уже целых двух стражников. Очевидно, о моем побеге стало известно.
   
Но даже это не так уж сильно испортило мне настроение: после времени, проведенного с Денной, я чувствовал, будто во мне четыре метра росту. И мало того, завтра мы с ней договорились поехать кататься верхом. Заранее знать, где и когда я встречусь с Денной, было нежданным даром судьбы.
   
— Добрый вечер, господа, — сказал я, подойдя к стражникам. — Что интересного я пропустил?
   
— Вы должны оставаться у себя в комнатах, — мрачно сообщил Джейс. Я обратил внимание, что на этот раз он не потрудился назвать меня сэром.
   
Я остановился, уже взявшись за дверную ручку.
   
— Прошу прощения?
   
— Вы останетесь у себя вплоть до дальнейших распоряжений, — сказал он. — И одному из нас приказано все время оставаться при вас.
   
Я ощутил прилив гнева.
   
— А Алверону об этом известно? — резко осведомился я.
   
Они неуверенно переглянулись.
   
Ага, так, значит, этот приказ отдан Стейпсом. И эта неуверенность не даст им наложить на меня руки.
   
— Давайте-ка разберемся с этим немедленно, — сказал я и стремительно зашагал прочь по коридору. Стражники догнали меня, звеня доспехами.
   
Пока я шагал по коридорам, мой гнев разгорался все жарче. Если маэр и впрямь окончательно утратил доверие ко мне, лучше покончить с этим здесь и сейчас. Если я лишен доброго расположения маэра, я, по крайней мере, предпочту вернуть себе свободу и возможность видеться с Денной, когда захочу.
   
Я свернул за угол как раз вовремя, чтобы увидеть маэра, выходящего из своих покоев. Он выглядел более здоровым, чем я видел его когда-либо прежде, под мышкой у него была стопка бумаг.
   
Когда я приблизился, он бросил на меня раздраженный взгляд. Я подумал было, что он сейчас велит стражникам уволочь меня прочь. И тем не менее я приблизился к нему так отважно, как будто у меня имелось письменное приглашение.
   
— Ваша светлость, — сказал я весело и дружелюбно, — нельзя ли вас на минутку?
   
— Ну конечно! — ответил он тем же тоном и распахнул дверь, которую закрыл было за собой. — Входите.
   
Я посмотрел ему в глаза и увидел в них гнев, не менее пылкий, чем у меня. Какая-то малая разумная часть моей души съежилась от ужаса, но мой бешеный нрав уже закусил удила и несся вперед во весь опор.
   
Озадаченные стражники остались в прихожей, а меня Алверон увел за вторые двери, в свои личные покои. В воздухе повисло грозное молчание, точно затишье перед внезапной летней бурей.
   
— Я просто глазам своим не верю! — прошипел маэр, закрыв за собой дверь. — Что за дерзость! Ваши безумные обвинения! Ваши смехотворные утверждения! Я не выношу публичных скандалов, так что с этим мы разберемся позднее.
   
Он сделал властный жест.
   
— Возвращайтесь к себе и не покидайте своих комнат, пока я не решу, что с вами делать!
   
— Ваша светлость…
   
По тому, как он расправил плечи, я понял, что он вот-вот кликнет стражу.
   
— Я не стану вас слушать, — холодно сказал он.
   
И тут я встретился с ним взглядом. Глаза у него были жесткие как кремень, и я увидел, насколько он на самом деле разгневан. И это не был гнев покровителя или нанимателя. Это не было негодование человека, раздраженного тем, что я нарушил приличия. Передо мной стоял тот, кто с шестнадцати лет привык повелевать всем вокруг. Этому человеку ничего не стоило подвесить кого-нибудь умирать в железной клетке, просто чтобы дать урок остальным. Это был человек, который, повернись судьба немного иначе, мог бы теперь править всем Винтасом.
   
Моя ярость зашипела и потухла, точно задутая свечка, и я похолодел. Я наконец осознал, что катастрофически неправильно оценил ситуацию.
   
Будучи бездомным мальчишкой на улицах Тарбеана, я привык иметь дело с опасными людьми: пьяные портовые грузчики, стражники, даже такой же бездомный мальчишка с «розочкой» из бутылки — любой из них может тебя убить.
   
Чтобы выжить, главное — понимать правила, действующие в данной ситуации. Стражник не станет избивать тебя посреди улицы. Грузчик не погонится за тобой, если ты убежишь.
   
И вот теперь я внезапно отчетливо осознал свою ошибку. Маэр не был связан никакими правилами. Он мог приказать убить меня и повесить мой труп на городских воротах. Мог бросить меня в темницу и забыть обо мне и оставить меня гнить в камере, умирать от голода и болезней. У меня не было ни положения в обществе, ни друзей, которые могли бы за меня заступиться. Я был беспомощен, как ребенок с мечом из ивового прутика.
   
Я осознал все это в мгновение ока и ощутил, как в животе у меня угнездился грызущий страх. Надо было остаться в Севере-не-Нижнем, пока была возможность! Вообще не надо было сюда приезжать и вмешиваться в дела таких могущественных людей…
   
И тут в комнату из гардеробной маэра ввалился Стейпс. При виде меня его лицо, обычно такое безмятежное, на миг изменилось, на нем мелькнули ужас и изумление. Но он быстро взял себя в руки.
   
— Прошу прощения, господа, — сказал он и поспешно направился обратно, туда, откуда вышел.
   
— Стейпс, — окликнул маэр, прежде чем он скрылся, — подите сюда!
   
Стейпс вполз обратно в комнату. Он нервно ломал руки. Лицо его имело ошеломленное выражение человека виновного, человека, застигнутого за чем-то бесчестным.
   
— Стейпс, что у вас там? — сурово осведомился Алверон. Приглядевшись, я увидел, что дворецкий не ломает руки — он что-то сжимает в руках.
   
— Ничего…
   
— Стейпс! — рявкнул маэр. — Да как вы смеете мне лгать? Покажите немедленно!
   
Дородный дворецкий молча разжал руку. На ладони у него безжизненно лежала крохотная птичка, яркая, как самоцвет. Лицо его сделалось абсолютно белым.
   
Еще никогда на свете гибель очаровательного существа не приносила никому такой радости и облегчения. Я уже несколько дней был уверен в предательстве Стейпса, и вот перед нами было неоспоримое доказательство.
   
Тем не менее я промолчал. Пусть маэр все сам увидит.
   
— Что это значит? — медленно осведомился маэр.
   
— Нехорошо думать о таких вещах, сэр, — поспешно ответил дворецкий, — а задумываться о них подолгу — и того хуже. Я принесу другую птичку. Она будет петь ничуть не хуже.
   
Повисло долгое молчание. Я видел, как Алверон борется с гневом, который он был уже готов обрушить на меня. Пауза затягивалась…
   
— Стейпс, — медленно спросил я, — а сколько всего птичек вы заменили за эти несколько дней?
   
Стейпс с негодующим видом обернулся ко мне.
   
Но прежде, чем он успел что-нибудь сказать, вмешался маэр.
   
— Ответьте ему, Стейпс! — его голос звучал так, будто он задыхается. — Это ведь уже не первая?
   
Стейпс бросил на маэра горестный взгляд.
   
— Ох, Ранд, я просто не хотел вас тревожить! Вы были так плохи! Потом вы потребовали птичек и после этого пережили ту ужасную ночь… А на следующий день одна из них подохла…
   
Он стоял, глядя на крохотную пташку у себя на ладони, и говорил все быстрее и быстрее, сбиваясь и путаясь. Его объяснения были так неуклюжи — сразу было видно, что они искренние.
   
— Я не хотел забивать вам голову разговорами о смерти. Пошел в сад, поймал другую птичку. Вам становилось все лучше, а они принялись помирать по четыре-пять штук в день. Как ни посмотришь, а там еще одна валяется на дне клетки, точно сорванный цветок. Но вы-то выздоравливали. И мне не хотелось об этом упоминать.
   
Стейпс накрыл мертвую капелюшку ладонью.
   
— Как будто они отдавали свои крошечные души, чтобы вам становилось лучше…
   
Внутри его что-то надломилось, и он вдруг разрыдался. Горькими, безнадежными слезами честного человека, который так долго беспомощно наблюдал, как его дорогой друг медленно умирает у него на глазах.
   
Алверон какое-то мгновение стоял неподвижно. Весь его гнев улетучился. Потом он подошел и дружески обнял своего дворецкого.
   
— Ох, Стейпс! — тихо сказал он. — В каком-то смысле так оно и было. Вы не сделали ничего, достойного порицания.
   
Я тихонько вышел из комнаты и принялся снимать кормушки с золотой клетки.
   * * *
   
Через час мы втроем мирно ужинали в комнатах маэра. Мы с Алвероном рассказали Стейпсу, что происходило последние несколько дней. У Стейпса едва голова не пошла кругом от мысли о том, что его господин наконец выздоровел и что дальше ему станет только лучше.
   
Что до меня, проведя несколько дней в немилости у Алверона, я чувствовал большое облегчение, вновь обретя его расположение. Тем не менее я все еще испытывал потрясение при мысли о том, как близок я был к гибели.
   
Я честно рассказал маэру о том, почему питал подозрения к Стейпсу, и принес дворецкому свои искренние извинения. Стейпс, в свою очередь, признался в том, что питал сомнения относительно меня. Под конец мы обменялись рукопожатием и стали думать друг о друге куда лучше.
   
Мы болтали, заканчивая обед, как вдруг Стейпс насторожился, извинился и бросился вон.
   
— Кто-то стучится, — объяснил маэр. — У него слух как у собаки. Временами даже жутко делается.
   
Стейпс отворил двери и впустил высокого человека с бритой головой, который сидел над картами вместе с Алвероном в тот день, когда я явился во дворец, генерала Дагона.
   
Войдя в комнату, Дагон обежал взглядом каждый угол, окно, вторую дверь, коротко взглянул на меня и снова на маэра. Когда его взгляд упал на меня, все глубинные звериные инстинкты, помогавшие мне выжить на улицах Тарбеана, тотчас приказали: «Беги! Прячься! Делай что угодно, лишь бы очутиться подальше от этого человека!»
   
— А, Дагон! — весело приветствовал его маэр. — Чудный день, не правда ли?
   
— Да, ваша светлость.
   
Генерал стоял навытяжку, избегая встречаться с маэром взглядом.
   
— Не будете ли вы так добры арестовать Кавдикуса за предательство?
   
Последовала короткая, в полмгновения, пауза.
   
— Да, ваша светлость.
   
— Думаю, восьми человек будет довольно, при условии, что они не растеряются в сложной ситуации.
   
— Да, ваша светлость.
   
Я начал замечать, что ответы Дагона слегка отличаются интонацией.
   
— Живым, — уточнил Алверон, как бы отвечая на вопрос. — Но чересчур нежничать не стоит.
   
— Да, ваша светлость.
   
И с этими словами Дагон повернулся, чтобы уйти.
   
Я поспешно заметил:
   
— Ваша светлость, если он и впрямь арканист, вам следует принять некоторые меры предосторожности!
   
Едва сказав «вам следует», я тут же пожалел об этом. Это звучало чересчур дерзко. Надо было сказать «Возможно, вы пожелаете принять меры…».
   
Но Алверон, казалось, не обратил внимания на мою оплошность.
   
— Да, разумеется! Вора должен ловить вор. Дагон, прежде чем свести его вниз, свяжите его по рукам и ногам прочной железной цепью. Из чистого железа, понятно? Заткните ему рот, завяжите глаза…
   
Он поразмыслил, потирая губы пальцем.
   
— И отрубите большие пальцы на руках.
   
— Да, ваша светлость.
   
Алверон взглянул на меня.
   
— Как вы думаете, этого будет достаточно?
   
Я с трудом подавил приступ тошноты и заставил себя не ломать руки, сложенные на коленях. Я даже не знаю, что выглядело более жутко: беспечный тон, которым Алверон отдавал эти приказы, или холодное равнодушие, с которым Дагон их выслушивал. Полноправный арканист, конечно, опасен, и справиться с ним непросто, однако мысль о том, чтобы искалечить человеку руки, казалась мне более ужасной, чем просто его убить.
   
Дагон вышел. Когда дверь за ним закрылась, Стейпса передернуло.
   
— Боже милосердный, Ранд, каждый раз, когда я его вижу, такое ощущение, будто мне затылок ледяной водой обдали. Избавились бы вы от него…
   
Маэр расхохотался.
   
— Чтобы он достался кому-нибудь еще? Нет уж, Стейпс. Он нужен мне здесь. Мой бешеный пес на коротком поводке.
   
Стейпс нахмурился. Но прежде, чем он успел сказать что-то еще на эту тему, его взгляд упал на открытую дверь гостиной.
   
— Ох! Еще одна!
   
Он подошел к клетке, бережно достал оттуда очередную мертвую мимолетку и понес выкидывать.
   
— Я понимаю, что они вам были нужны для того, чтобы проверить лекарство или вроде того, — донесся его голос из соседней комнаты, — но все равно, это как-то жестоко по отношению к бедным калантисам!
   
— Прошу прощения? — переспросил я.
   
— Наш Стейпс несколько старомоден, — с улыбкой объяснил Алверон. — И весьма образован, хотя и не желает этого признавать. «Калантис» — древневинтийское название этих птичек.
   
— Могу поклясться, что где-то я его уже слышал…
   
— Это еще и фамилия королевского рода Винтаса, — насмешливо заметил Алверон. — Для такого всезнайки вы на удивление слепы в некоторых вопросах!
   
Стейпс вытянул шею и снова посмотрел в сторону клетки.
   
— Нет, я понимаю, что это было необходимо, — сказал он. — Но отчего вы не взяли мышей или, скажем, гадкую собачонку графини Деферр?
   
Прежде чем я ответил, из внешних покоев донесся грохот, и не успел Стейпс вскочить на ноги, как в дверь ввалился стражник.
   
— Ваша светлость! — выдохнул он, подскочил к единственному в комнате окну и захлопнул ставни. Потом бросился в гостиную и закрыл ставни и там. Вслед за этим хлопанье ставень донеслось из других, дальних комнат, где я никогда не бывал. Послышался скрип передвигаемой мебели.
   
Стейпс, озадаченный, приподнялся было со стула, но маэр покачал головой и знаком велел ему сесть на место.
   
— Лейтенант! — окликнул он с легким оттенком раздражения в голосе.
   
— Прошу прощения, ваша светлость! — ответил вернувшийся стражник. Он тяжело дышал. — Приказ Дагона. Мне велено было обеспечить охрану ваших покоев.
   
— Я так понимаю, что дело обернулось не лучшим образом, — сухо сказал Алверон.
   
— Когда мы постучались в башню, на стук никто не ответил. Дагон велел нам выбить дверь. И там… я не знаю, что это было, ваша светлость. Какой-то злой дух. Андерс мертв, ваша светлость. Кавдикуса в башне не оказалось, но Дагон его ищет.
   
Лицо Алверона помрачнело.
   
— Проклятье! — прорычал он, треснув кулаком по ручке своего кресла, и, нахмурив брови, с шумом выдохнул воздух. — Хорошо.
   
Он жестом велел стражнику удалиться.
   
Тот напрягся, но остался на месте.
   
— Сэр… Дагон распорядился, чтобы я не оставлял вас без охраны.
   
Алверон бросил на него грозный взгляд.
   
— Хорошо. Тогда станьте там, — он указал в угол комнаты.
   
Стражник, похоже, был вполне доволен тем, что ему дозволили уйти в сторону. Алверон подался вперед, уперся лбом в кончики пальцев.
   
— Во имя Господне, как он догадался?
   
Вопрос звучал как риторический, однако же колесики в моей голове уже завертелись.
   
— Ваша светлость вчера брали лекарство?
   
— Да-да. Я делал все точно так же, как и в предыдущие дни.
   
«Ну да, за исключением того, что вы не прислали за лекарством меня», — подумал я про себя.
   
— А пузырек еще у вас? — спросил я.
   
Пузырек был здесь. Стейпс принес его мне. Я откупорил его, провел пальцем по горлышку изнутри.
   
— Каково на вкус лекарство вашей светлости?
   
— Я же вам говорил. Противное, горькое…
   
Я увидел, как расширились глаза маэра, когда я поднес палец ко рту и легонько коснулся его кончиком языка.
   
— Вы с ума сошли?! — осведомился Алверон.
   
— Сладкое, — коротко ответил я. Потом прополоскал рот водой и сплюнул ее так аккуратно, как только мог, в пустой стакан. Затем достал из кармашка своего камзола свернутый из бумаги пакетик, вытряхнул себе на ладонь часть содержимого и, поморщившись, проглотил.
   
— Что это? — спросил Стейпс.
   
— Лигвеллен, — соврал я. На самом деле это был уголь, но я понимал, что правдивый ответ вызовет только новые расспросы. Я набрал в рот воды и выплюнул и ее тоже. На этот раз вода была черной, и Алверон со Стейпсом изумленно уставились на нее.
   
Я пошел напролом:
   
— Должно быть, что-то заставило его заподозрить, что вы не принимаете лекарство, ваша светлость. Если вкус внезапно изменился, вы должны были бы спросить у него, в чем дело.
   
Маэр кивнул.
   
— Я виделся с ним вчера вечером. Он справлялся о моем здоровье.
   
Он стукнул кулаком по ручке кресла.
   
— Экая незадача! Если у него есть хоть капля ума, он уже полдня как сбежал. Теперь его не поймать!
   
Я подумал было, не напомнить ли ему о том, что, если бы он с самого начала мне поверил, ничего бы этого не случилось, но потом решил этого не делать.
   
— Я бы посоветовал вашим людям держаться подальше от его башни, ваша светлость. У него было довольно времени, чтобы заготовить там множество ухищрений, ловушек и тому подобного.
   
Маэр кивнул и провел рукой по глазам.
   
— Да. Разумеется. Позаботьтесь об этом, Стейпс. Я, пожалуй, лучше пойду отдохну. Это дело может занять немало времени.
   
Я собрался было уйти. Но маэр жестом велел мне сесть.
   
— Погодите немного, Квоут. Заварите мне чаю, прежде чем вы уйдете.
   
Стейпс колокольчиком вызвал слуг. Прибирая со стола, они с любопытством поглядывали на меня. Мало того что я сижу в присутствии маэра, я еще и ужинал вместе с ним, в его личных покоях! Не пройдет и десяти минут, как эта новость разлетится по всему дворцу.
   
Когда слуги удалились, я заварил маэру еще чайник чаю. Я уже собирался уйти, когда он заговорил, не отрываясь от чашки, так тихо, чтобы стражник ничего не слышал:
   
— Квоут, вы доказали свою безупречную преданность, и я сожалею о сомнениях, которые некоторое время питал относительно вас.
   
Он отхлебнул чаю, проглотил его и продолжал:
   
— К несчастью, я не могу допустить, чтобы по дворцу разнеслись слухи о том, что меня отравили. Особенно вкупе с тем, что отравитель бежал.
   
Он бросил на меня многозначительный взгляд.
   
— Это помешало бы тому делу, которое мы с вами обсуждали прежде.
   
Я кивнул. Если всем станет известно, что его едва не погубил собственный арканист, это вряд ли поможет Алверону добиться руки женщины, на которой он надеялся жениться.
   
Он продолжал:
   
— К несчастью, эта нужда в сохранении тайны также не позволяет мне дать вам награду, которой вы более чем заслуживаете. В других обстоятельствах я бы, разумеется, счел, что пожаловать вам земли будет всего лишь скромным знаком признательности. Я даровал бы вам и титул. Моя семья по-прежнему имеет право наделять людей титулами независимо от короля.
   
Голова у меня пошла кругом, когда я осознал, о чем ведет речь маэр, а он тем временем продолжал:
   
— Однако, если я собираюсь это сделать, потребуются какие-то объяснения. А объяснений я предоставить не могу.
   
Алверон протянул руку. Я не сразу понял, что он хочет, чтобы я ее пожал. Нечасто, знаете ли, доводится пожимать руку таким людям, как маэр Алверон. Я немедленно пожалел, что единственный, кто это видел, был стражник, и понадеялся, что он достаточно болтлив.
   
Я торжественно пожал Алверону руку, и он продолжал:
   
— Я многим вам обязан. Если вам когда-нибудь что-то понадобится, вы можете рассчитывать на любую помощь, какую только может оказать благодарный владыка.
   
Я вежливо кивнул, стараясь сохранять невозмутимый вид, невзирая на владевшее мною возбуждение. Это было именно то, на что я надеялся! С помощью маэра я смогу наконец начать последовательные поиски амир. Он поможет мне получить доступ к церковным архивам, частным библиотекам, местам, где важные документы не были подчищены и прорежены, как в Университете.
   
Но я понимал, что сейчас не самое подходящее время для просьб. Алверон обещал мне свою помощь. Нужно просто выждать время и заодно определить, какая помощь мне нужнее всего.
   
Когда я вышел из покоев маэра, Стейпс изрядно меня удивил тем, что без слов внезапно заключил меня в объятия. Благодарность на его лице не могла бы быть более искренней, если бы я спас его семью из горящего дома.
   
— Ах, сударь, вы, должно быть, даже не осознаете, как я вам обязан! Если вам вдруг что понадобится, вы только дайте мне знать.
   
Он стиснул мою руку и энергично ее потряс. Одновременно с этим я почувствовал, как он вложил что-то мне в ладонь.
   
Очутившись в коридоре, я раскрыл руку и увидел изящное серебряное колечко с выгравированным на нем именем Стейпса. И рядом с ним — второе кольцо, но не из металла. Оно было гладким и белым, и на нем тоже было корявыми буквами нацарапано имя дворецкого. Я понятия не имел, что может означать такое кольцо.
   
Я вернулся в свои комнаты, не помня себя от внезапно привалившего счастья.
  
  
   
    
ГЛАВА 65
    
БЛЕСТЯЩАЯ ИГРА
   
   
На следующий день мои скудные пожитки перекочевали в апартаменты, которые маэр счел более подходящими для своего фаворита. Там было пять комнат, и три из них выходили окнами в сад.
   
Это было весьма любезно с его стороны, но я невольно подумал о том, что эти комнаты еще дальше от кухни, чем мое прежнее жилье, и что к тому времени, как до меня донесут еду, она сделается холодной как камень…
   
Не успел я провести там и часа, как прибежал посыльный с серебряным кольцом Бредона и карточкой, на которой было написано: «В ваших новых великолепных апартаментах. Когда?»
   
Я перевернул карточку, написал: «Когда вам будет угодно!», — и отослал мальчишку обратно.
   
Серебряное кольцо я положил на подносик в своей гостиной. В вазочке рядом с подносиком теперь среди железных колец красовалось целых два серебряных.
   
Отворив дверь, я увидел, как темные глаза Бредона по-совиному пялятся на меня в ореоле белой бороды и волос. Он улыбнулся и отвесил мне поклон. Из-под мышки у него торчала трость. Я предложил ему кресло, потом вежливо извинился и ненадолго оставил его в гостиной одного, в соответствии с этикетом.
   
Не успел я выйти за дверь, как из гостиной донесся его сочный хохот.
   
— Хо-хо! — воскликнул он. — Вот это да!
   
Когда я вернулся, Бредон сидел за столиком для игры в тэк, держа в руках оба кольца, которые я только вчера получил от Стейпса.
   
— Вот это номер, прямо как в романе! — сказал он. — Похоже, я неправильно понял ситуацию вчера, когда моего посыльного отослал прочь от ваших дверей весьма угрюмый стражник.
   
Я ухмыльнулся в ответ.
   
— Последние два дня выдались весьма бурными, — сказал я.
   
Бредон огладил бороду и хмыкнул. Он был еще больше обычного похож на сову.
   
— Я думаю! — сказал он, вертя в пальцах серебряное кольцо. — Это само по себе говорит о многом. Но это!
   
Он указал тростью на белое кольцо.
   
— Это же совсем другое дело…
   
Я уселся напротив него.
   
— Скажу вам прямо, — ответил я, — я могу лишь догадываться, из чего оно сделано, не говоря уж о том, что оно означает.
   
Бредон приподнял бровь.
   
— Вы необычайно откровенны!
   
Я пожал плечами.
   
— На данный момент я куда больше уверен в своем положении, — признался я. — Достаточно уверен, чтобы позволить себе быть несколько откровеннее прежнего с теми, кто был ко мне добр.
   
Он снова хмыкнул и положил серебряное кольцо на стол.
   
— Уверены в своем положении? Ну еще бы!
   
Он взял в руки белое кольцо.
   
— К тому же нет ничего удивительно, что вы не знаете, что оно означает.
   
— Я думал, что кольца бывают всего трех видов, — сказал я.
   
— В основном так оно и есть, — сказал Бредон. — Однако обычай дарить кольца восходит к глубокой древности. Простолюдины делали это задолго до того, как это стало забавой знати. И хотя Стейпс дышит разреженным воздухом вершин, как и все мы, происхождения он, несомненно, самого простого.
   
Бредон положил белое кольцо обратно на стол и скрестил руки поверх него.
   
— Такие кольца делаются из того, что нетрудно добыть простому человеку. Юный влюбленный может подарить девушке, за которой ухаживает, колечко, сплетенное из молодой травки. Кожаное кольцо означает обещание услуги. И так далее.
   
— А роговое?
   
— Роговое кольцо означает вражду, — объяснил Бредон. — Сильную, непреходящую вражду.
   
— А-а… — сказал я, несколько застигнутый врасплох. — Понятно…
   
Бредон улыбнулся и поднял белое кольцо повыше.
   
— Однако это не рог, — сказал он. — Структура не та, и к тому же Стейпс никогда бы не вручил вам роговое кольцо вместе с серебряным.
   
Он покачал головой.
   
— Нет. Если не ошибаюсь, это кольцо костяное.
   
И он протянул его мне.
   
— Замечательно, — угрюмо сказал я, вертя его в руках. — А что означает костяное кольцо? Что он пырнет меня ножом в печень и спихнет труп в пересохший колодец?
   
Бредон улыбнулся своей широкой, теплой улыбкой.
   
— Костяное кольцо означает, что он ваш большой и вечный должник.
   
— Понятно… — я потер кольцо пальцем. — Должен сказать, что я бы предпочел обещание услуги.
   
— Это не просто услуга, — сказал Бредон. — По традиции, такое кольцо вырезается из кости усопшего члена семьи.
   
Он приподнял бровь.
   
— Сомневаюсь, что этот обычай сохранился до наших дней, тем не менее это позволяет понять общую идею.
   
Я поднял взгляд, все еще несколько ошеломленный всем происходящим.
   
— А именно?
   
— Что такими штуками просто так не разбрасываются. Это не те игры, в которые играют дворяне, и не то кольцо, которое стоит выкладывать напоказ.
   
Он взглянул на меня.
   
— На вашем месте я бы спрятал его подальше и хранил получше.
   
Я бережно опустил кольцо в карман.
   
— Я вам очень обязан, — сказал я. — Если бы я только мог отплатить…
   
Он вскинул руку, прервав меня на полуслове. А потом, медленно и торжественно, опустил один палец вниз, сжал кулак и постучал костяшкой по столику для тэка.
   
Я улыбнулся и достал фишки.
   * * *
   
— Думаю, я наконец начинаю осваивать эту игру, — сказал я час спустя. Я снова проиграл, но на этот раз Бредон обошел меня совсем ненамного.
   
Бредон отодвинулся от стола и глянул на меня со снисхождением опытного игрока.
   
— Отнюдь, — сказал он. — Как раз напротив. Вы овладели основами, но самую суть вы упускаете.
   
Я принялся разбирать фишки.
   
— Суть в том, что я наконец-то близок к тому, чтобы одолеть вас!
   
— Нет, — ответил Бредон. — Дело совсем не в этом. Тэк — игра тонкая. Потому-то мне так трудно отыскать людей, которые способны в него играть. Пока что вы прете напролом, как уличный громила. Можно сказать, вы играете даже хуже, чем пару дней назад.
   
— Нет, ну признайтесь же, — сказал я, — на этот раз я почти что вас одолел!
   
Он только насупился и властно указал на столик.
   
Я охотно уселся, улыбаясь и мурлыча себе под нос, будучи уверен, что уж теперь-то я наконец его обыграю.
   
Ничего подобного. Бредон ходил решительно и безжалостно, не колеблясь ни секунды. Он разнес меня так непринужденно, как вы могли бы разорвать в клочки листок бумаги.
   
Партия завершилась столь стремительно, что у меня дух захватило.
   
— Еще раз! — сказал Бредон таким властным тоном, какого я у него еще никогда не слышал.
   
Я собрал все силы, но следующая партия была еще хуже прежней. Я чувствовал себя щенком, борющимся с волком. Нет, мышонком в когтях у совы. Я даже не пытался бороться. Все, что я мог, — это отступать.
   
Но даже отступал я недостаточно проворно. Игра окончилась быстрее прежней.
   
— Еще раз! — потребовал Бредон.
   
И мы сыграли еще раз. На этот раз я вообще не чувствовал себя живым существом. Бредон был спокоен и бесстрастен, как мясник, орудующий разделочным ножом. И игра длилась примерно столько времени, сколько нужно, чтобы выпотрошить и разделать цыпленка.
   
Под конец партии Бредон нахмурился и отряхнул руки, словно только что помыл их и хотел стряхнуть с них капли.
   
— Ну хорошо, — сказал я, откидываясь на спинку стула. — Я все понял. Прежде вы просто играли со мной в поддавки.
   
— Нет, — ответил Бредон с мрачным видом. — Я хотел вам показать совсем не это.
   
— Тогда что же?
   
— Я пытаюсь заставить вас понять эту игру, — сказал он. — Всю игру в целом, не просто баловство с фишками. Суть не в том, чтобы играть лучше всех. Суть в том, чтобы быть отважным. Чтобы быть грозным. Чтобы быть изящным.
   
Он постучал по доске двумя пальцами.
   
— Любой, кто в своем уме, способен увидеть расставленную для него западню. Но отважно шагнуть в нее, заранее заготовив план, как ее разбить, — вот что воистину замечательно.
   
Он улыбнулся, хотя лицо его осталось все таким же серьезным.
   
— А приготовить западню, заранее зная, что тот, кто в нее попадет, будет настороже и заготовит свои собственные хитрости и уловки, и все-таки обыграть его — это замечательно вдвойне!
   
Лицо Бредона смягчилось, и голос его стал почти вкрадчивым.
   
— Тэк отражает тонкое устройство мира. Он — зеркало жизни. В танце нельзя выиграть, юноша! Весь смысл танца — в движениях, которые совершает тело. А хорошая партия в тэк демонстрирует движения ума. И это прекрасно — для тех, кто имеет глаза, чтобы видеть.
   
Он указал на следы жестокого разгрома, лежащие между нами.
   
— Смотрите сами! Чего ради мне одерживать победу в такой игре?
   
Я посмотрел на доску.
   
— Так смысл не в том, чтобы выиграть?
   
— Смысл в том, — величественно произнес Бредон, — чтобы сыграть в блестящую игру!
   
Он развел руками, пожал плечами, лицо его расплылось в блаженной улыбке.
   
— Чего ради мне одерживать победу, если игра не будет блестящей?
  
  
   
    
ГЛАВА 66
    
ПОД РУКОЙ
   
   
В тот же вечер я сидел в одиночестве там, где, по идее, была моя гостиная. Или салон. По правде говоря, я так и не понял, в чем разница.
   
Я с изумлением обнаружил, что на новом месте мне изрядно нравится. Не потому, что тут просторнее. Не потому, что из окон открывался куда лучший вид на сад. Не потому, что мозаика на мраморном полу была приятнее для глаз. И даже не потому, что в этих апартаментах имелся свой собственный бар с приличным набором вин, хотя это, конечно, было приятно.
   
Нет. Новые апартаменты были лучше потому, что тут было несколько мягких стульев без подлокотников, идеально подходящих для игры на лютне. Подолгу играть в кресле с подлокотниками неудобно. В прежних своих комнатах я в конце концов усаживался на пол.
   
Я решил, что комната, где стоят удобные стулья, будет моим залом для репетиций. Или моей лютневой… Я пока не нашел достаточно подходящего названия.
   
Нет нужды говорить, что я был очень рад тому, как все обернулось. Чтобы отпраздновать новоселье, я откупорил бутылку хорошего темного фелорского вина, расслабился и достал свою лютню.
   
Я решил начать с чего-нибудь быстрого и проворного и сыграл «Тим-тиририм», чтобы размять пальцы. Потом заиграл что-то нежное и легкое, мало-помалу заново осваиваясь с лютней. К тому времени, как я уговорил примерно полбутылки, я сидел, задрав ноги на стол, и музыка, льющаяся с моих струн, звучала разнеженно, как кот, греющийся на солнышке.
   
И тут я услышал у себя за спиной какой-то шум. Я резко оборвал мелодию и вскочил, ожидая увидеть Кавдикуса, или стражу, или еще какую-нибудь смертельную опасность.
   
Но это был всего лишь маэр. Он смущенно улыбался, точно ребенок, только что разыгравший шутку.
   
— Я так понимаю, на новом месте вам нравится?
   
Я взял себя в руки и отвесил небольшой поклон.
   
— Для такого, как я, эти апартаменты, пожалуй, чересчур роскошны, ваша светлость.
   
— Они довольно скромны, учитывая, чем я вам обязан, — возразил Алверон. Он уселся на ближайший диван и любезным жестом дал понять, что я тоже могу садиться. — Что это вы сейчас играли?
   
Я снова сел на стул.
   
— Да так, ничего, ваша светлость. Я просто развлекался.
   
Маэр приподнял бровь.
   
— Так вы это сами сочинили?
   
Я кивнул, и он махнул рукой.
   
— Простите, что прервал. Продолжайте, прошу вас.
   
— А что вам угодно послушать, ваша светлость?
   
— Мне известно из надежных источников, что Мелуан Лэклесс обожает музыку и красивые слова, — сказал он. — Вот что-нибудь в этом духе.
   
— Красота бывает разной, ваша светлость, — сказал я. И заиграл вступление к «Верной Виолетте». Мелодия лилась легко, нежно и печально. Потом я перескочил на «Песнь о сэре Савиене». Мои пальцы ловко брали сложные аккорды, не скрывая, как это трудно.
   
Алверон кивал, отвечая собственным мыслям, выражение его лица с каждой нотой становилось все более довольным.
   
— А вы и сами сочинять можете?
   
Я уверенно кивнул.
   
— Могу, ваша светлость. Только, чтобы написать достойную вещь, требуется время.
   
— И много ли времени на это требуется?
   
Я пожал плечами.
   
— День, два, три. Смотря какую песню вы хотите. Письма-то писать проще.
   
Маэр подался вперед.
   
— Я рад, что похвалы Трепе не были преувеличенными, — сказал он. — Должен признаться, что я переселил вас в эти комнаты не только из благодарности. Тут есть ход, ведущий в мои покои. Нам нужно будет часто видеться, чтобы обсуждать мое сватовство.
   
— Да, ваша светлость, это будет очень кстати, — сказал я, а потом добавил, тщательно выбирая слова: — Ваша светлость, я ознакомился с историей семьи невесты, но в таком деле, как ухаживание за дамой, от этого не так уж много проку…
   
Алверон хмыкнул.
   
— Вы, должно быть, принимаете меня за глупца, — беззлобно сказал он. — Я понимаю, что вам нужно встретиться с ней. Через два дня она будет здесь, она должна прибыть с визитом вместе со множеством других знатных господ. Я объявил месячные празднества в честь моего выздоровления от длительной болезни.
   
— Весьма умно придумано! — похвалил я его.
   
Он пожал плечами.
   
— Я постараюсь свести вас как можно быстрее. Вам что-нибудь требуется для упражнений в вашем искусстве?
   
— Главное — побольше бумаги, ваша светлость. И еще перья и чернила.
   
— Как, и все? Мне рассказывали про то, что поэтам, чтобы слагать стихи, требуются всякие странные вещи.
   
Он сделал неопределенный жест.
   
— Какой-нибудь напиток особенный или обстановка… Я слышал о поэте, довольно знаменитом у себя в Ренере, который держит под рукой кадку с гнилыми яблоками. И когда его покидает вдохновение, он открывает эту кадку и вдыхает пары, которые исходят от яблок.
   
Я расхохотался.
   
— Я ведь музыкант, ваша светлость! Предоставьте эти зубодробительные суеверия поэтам. Мне ничего не надо, кроме инструмента, пары проворных рук и знания темы.
   
Это, похоже, смутило Алверона.
   
— И ничего, что помогало бы вам поддерживать вдохновение?
   
— Ваша светлость, я хотел бы получить разрешение свободно бродить где вздумается, по всему дворцу и по Северену-Нижнему.
   
— Ну конечно!
   
Я беспечно пожал плечами.
   
— Ну, в таком случае у меня под рукой есть все, что требуется для вдохновения.
   * * *
   
Едва успев ступить на улицу Жестянщиков, я увидел ее. После всех этих бесплодных поисков в течение предыдущих нескольких месяцев мне теперь казалось странным, что я так легко ее отыскал.
   
Денна двигалась сквозь толпу с медлительной грацией. Не с той напряженностью, что сходит за изящество при дворе, но с природной легкостью движений. Кошка не думает о том, как потянуться, она просто потягивается. Дерево же не делает и этого. Оно просто раскачивается, не тратя на это никаких усилий. Денна двигалась именно так.
   
Я поспешно догнал ее, стараясь, однако, не привлекать ее внимания.
   
— Простите, барышня!
   
Она обернулась. Когда она увидела меня, лицо ее просияло.
   
— Да?
   
— Я бы нипочем не стал так запросто обращаться к женщине, но я невольно приметил, что у вас глаза совсем как у той дамы, которую я однажды безумно любил.
   
— Вы любили лишь однажды? Какая жалость! — сказала она, обнажая зубы в коварной ухмылке. — Я слышала, некоторым мужчинам это удается дважды, а то и больше!
   
Я не обратил внимания на эту шпильку.
   
— Я всего лишь один раз выставил себя глупцом. Я никогда не полюблю снова.
   
Лицо ее смягчилось, и она легонько коснулась моей руки.
   
— Бедняжка! Должно быть, она нанесла вам чудовищную рану.
   
— Еще бы! И не одну.
   
— Но этого следовало ожидать, — сказала она таким тоном, словно это само собой разумеется. — Как же может женщина не влюбиться в такого завидного мужчину, как вы?
   
— Не знаю, право, — скромно отвечал я. — Но мне кажется, она не любила меня, ведь она покорила мое сердце небрежной улыбкой, а потом сгинула прочь без единого слова. Как роса в бледном сиянии рассвета.
   
— Как сон поутру, — с улыбкой добавила Денна.
   
— Как эльфийская дева, что скрылась в лесу.
   
Денна помолчала.
   
— Должно быть, она и впрямь была прекрасна, если покорила вас столь невозвратно, — сказала она, глядя на меня серьезным взглядом.
   
— Она была несравненна.
   
— Ах, оставьте! — ответила она, сделавшись игривой. — Все мы знаем, что, когда погасишь свет, все женщины одного роста!
   
Она грубовато хохотнула и многозначительно ткнула меня локтем.
   
— Это неправда! — ответил я с твердой убежденностью.
   
— Ну… — помедлив, ответила она. — Я так понимаю, в этом вопросе мне придется поверить вам на слово.
   
Она взглянула на меня.
   
— Быть может, со временем вы меня и убедите.
   
Я заглянул в ее глубокие карие глаза.
   
— Я всегда на это надеялся.
   
Денна улыбнулась, и сердце у меня в груди сбилось с ритма.
   
— Что ж, надейтесь и дальше!
   
Она взяла меня под руку и пошла со мной в ногу.
   
— Ведь если мы лишимся надежды, что нам останется?
  
  
   
    
ГЛАВА 67
    
ФИЗИОГНОМИКА
   
   
Следующие два дня я почти целиком провел, выслушивая наставления Стейпса, который обучал меня, как вести себя на торжественном обеде. Большую часть этикета я знал с раннего детства, но был только рад возможности освежить свои познания. К тому же обычаи меняются от страны к стране и год от года, а небольшой промах сулит серьезные неприятности.
   
Поэтому Стейпс устроил обед для нас двоих, а потом сообщил мне о дюжине мелких, но серьезных ошибок, которые я допустил. Например, неприличным считалось класть на сгол грязный прибор. Это означало, что вполне нормально облизать свой нож дочиста. На самом деле это был единственный приемлемый выход, если вам не хотелось пачкать салфетку.
   
Не принято было съедать целиком кусок хлеба. Часть куска непременно должна оставаться на тарелке, и желательно — не только корка. То же самое касается молока: последний глоток непременно должен оставаться на дне стакана.
   
На следующий день Стейпс устроил еще один обед, и я наделал новых ошибок. Отпускать замечания по поводу еды не то чтобы неприлично, но это признак деревенщины. То же самое — привычка нюхать вино в бокале. А у маленького мягкого сырка, который мне подали, оказывается, была корочка. Любой воспитанный человек увидел бы, что корочка несъедобна и ее надо срезать.
   
Ну а я, будучи неотесанным варваром, слопал сырок целиком. Корочка, кстати, была очень вкусная. Однако я это запомнил и морально приготовился к тому, чтобы выкинуть половину хорошего сыра, который мне подадут. Ничего не поделаешь, такова цена цивилизованности.
   * * *
   
На банкет я явился в костюме, пошитом специально для этого случая. Цвет костюма был мне к лицу: травянисто-зеленый с черным. На мой вкус, в нем было многовато золотого шитья, однако сегодня я нехотя склонился перед модой: ведь мне предстояло сидеть по левую руку от Мелуан Лэклесс!
   
За последние три дня Стейпс устроил мне шесть торжественных обедов подряд, и я чувствовал себя готовым ко всему. Стоя у входа в пиршественный зал, я предполагал, что труднее всего будет изображать интерес к пище.
   
Однако я оказался готов к пиру, но отнюдь не к встрече с самой Мелуан Лэклесс. По счастью, актерское воспитание и тут не подвело и я без сучка без задоринки приветствовал ее любезной улыбкой и подал руку. Она учтиво кивнула, и мы вместе направились к столу.
   
В зале стояли высокие канделябры с десятками свечей. В серебряных кувшинах, украшенных чеканкой, ждала горячая вода для омовения рук и холодная — для питья. Старинные вазы с замысловатыми букетами наполняли воздух сладостными ароматами. На стенах красовались рога изобилия с блестящими фруктами. На мой вкус, смотрелось пестровато. Однако этого требовала традиция: все это демонстрировало богатство хозяина.
   
Я провел леди Лэклесс к столу и предложил ей стул. Идя через зал, я старался не смотреть в ее сторону, но, когда я усаживал ее за стол, ее профиль показался мне таким знакомым, что я невольно уставился на нее во все глаза. Я ее знал, я был в этом уверен! Но даже ради спасения собственной жизни я не мог бы припомнить, где мы с нею встречались…
   
Садясь за стол, я все пытался угадать, где же мы с ней могли видеться. Не будь земли Лэклессов в полутора тысячах километров от Имре, я подумал бы, что знаю ее по Университету. Но это было смешно. Наследница Лэклессов не могла учиться в такой дали от дома.
   
Мой взгляд блуждал по безумно знакомым чертам. Может, я встречал ее в «Эолиане»? Нет, вряд ли. Я бы ее запомнил. Она была очаровательна: твердо очерченный подбородок, темно-карие глаза. Наверняка я где-то ее видел…
   
— Простите, что вас так заинтересовало? — осведомилась она, не глядя в мою сторону. Ее тон был любезен, но где-то в глубине чувствовалось негодование.
   
Я на нее пялюсь! Еще и минуты не провел за столом, а уже влез локтем в масло!
   
— Прошу прощения, сударыня. Но меня занимают человеческие лица, а ваше лицо меня поразило.
   
Мелуан повернула голову, взглянула на меня, ее раздражение несколько улеглось.
   
— Вы турагиор?
   
«Турагиоры» утверждали, будто способны читать будущее по лицу, по глазам и по форме головы. Дремучее винтийское суеверие.
   
— Так, сударыня, балуюсь немного.
   
— В самом деле? И что же вам говорит мое лицо?
   
Она вскинула голову и слегка отвернулась.
   
Я сделал вид, будто разглядываю черты Мелуан, обратив внимание на бледную кожу и искусно завитые каштановые волосы. Губы у нее были полные и алые без какой-либо помады. Линия шеи — гордая и изящная…
   
Я кивнул.
   
— Что ж, сударыня, отчасти я вижу ваше будущее…
   
Она приподняла бровь.
   
— И что же?
   
— Вы вот-вот получите извинения. Простите мои глаза, они порхают своевольно, подобно калантисам. И я не мог отвести их от вашего лица, прекрасного как цветок.
   
Мелуан улыбнулась, но не покраснела. Чувствительна к лести, но привычна к ней. Я и это запомнил.
   
— Что ж, такое будущее предсказать нетрудно, — сказала она. — А что вы видите еще?
   
Я еще некоторое время вглядывался в ее лицо.
   
— Еще две вещи, сударыня. Ваше лицо говорит мне, что вы — Мелуан Лэклесс и что я к вашим услугам.
   
Она улыбнулась и протянула мне руку для поцелуя. Я взял руку и склонился над ней. Я не стал на самом деле целовать ее, как то было бы уместно дома, в Содружестве, я лишь слегка коснулся губами пальца собственной руки, державшей ее руку. По-настоящему поцеловать руку даме в здешних краях было бы чересчур смело.
   
Наша болтовня прервалась: подали суп. Сорок слуг одновременно поставили тарелки перед сорока гостями зараз. Я попробовал суп. Боже милосердный, кому могло прийти в голову сделать суп сладким?
   
Я съел еще ложку, делая вид, будто мне вкусно. Краем глаза я наблюдал за своим соседом, хрупким старичком, которого я знал как вице-короля Банниса. Лицо и руки у него были морщинистые, покрытые пигментными пятнами, волосы растрепанные и седые. Я увидел, как он, не церемонясь, окунул палец в суп, облизнул его — и отодвинул тарелку в сторону.
   
Он порылся в карманах и раскрыл ладонь, показав мне то, что он достал.
   
— Я всегда таскаю с собой полные карманы засахаренного миндаля, когда собираюсь на подобные сборища, — сообщил он мне заговорщицким шепотом. Глаза у него сделались хитрющие, как у ребенка. — А то никогда не знаешь, чем тебя вздумают накормить!
   
Он протянул мне ладонь.
   
— Берите, коли хотите!