1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 
705  Молвил: "Пусть женщина ты – и для женщины  много ли чести    

В битве вверяться коню? Придержи скакуна и на землю    

Смело ступи, чтоб со мной в поединке пешем сразиться.    

Скоро узнаешь ты, кто будет ветреной славой обманут!"    

Так он сказал; а она, уязвленная жгучей обидой,    

710  Спутницам взять скакуна приказала и спешилась  храбро,    

Только с мечом и гладким щитом, чтоб сразиться на равных.    

Он же, решив, что теперь одолел ее хитрым обманом,    

Больше не медлил, но вмиг повернул коня и быстрее    

Прочь полетел, торопя жеребца железною шпорой.    

715  "Зря заносишься ты, лигурийский хвастливый  спесивец!    

Знай, тебя не спасут изворотливых предков уловки,    

К лживому Авну живым не поможет вернуться коварство".    

Молвила так и стремглав понеслась легконогая дева    

И, обогнав скакуна, к беглецу лицом повернулась,    

720  Повод схватила рукой – и кровавая кара  свершилась.    

Так, с утеса взлетев, священный хищник[600] пернатый    

Мчится легко на крылах, в облаках настигает голубку,    

Жадно хватает ее и терзает когтями кривыми, —    

Только капает кровь и кружатся в воздухе перья.    

     

725  Не безразличным меж тем родитель бессмертных и  смертных    

Оком взирает на бой, восседая на высях Олимпа.    

В битву вступить побуждает Отец тирренца Тархона,    

Острым стрекалом язвит, разжигая в душе его ярость.    

Там, где противника смял и смел напор италийцев,    

730  Мчится Тархон на коне, окликая по имени тусков,    

Рать ободряя на бой и словом дух поднимая:    

"Видно, неведомы вам ни стыд, ни обида, ни ярость!    

Что за страх обуял вам ленивые души, тирренцы?    

Женщина ваши ряды, словно стадо, гонит, как хочет!    

735  Право, зачем вам клинки, для чего безобидные  копья?    

Вы лишь в любви горячи и горазды на битвы ночные,    

Или, когда возвестят кривые флейты[601] начало    

Вакховых плясок, когда на столах и яства и кубки,    

Тут и усердье у вас, и доброй воли хватает,    

740  Если на жертвенный пир призовет вас в рощу  гадатель".    

Так он сказал и пришпорил коня, обреченный на гибель,    

В гущу врагов, словно вихрь, влетел и правой рукою    

Венула сгреб на скаку и с коня сорвал его разом,    

С силой притиснул к груди и помчался дальше с добычей.    

745  Крик поднялся до небес, и немедля взгляды  латинян    

Все обратились к нему. А Тархон по равнине несется,    

Муж и оружье в руках; от копья отломив наконечник,    

Шарит по телу врага, ища неприкрытого места,    

Чтобы удар нанести; но противится силою силе    

750  Венул, руку его оттолкнуть пытаясь от горла.    

Словно как бурый орел, пролетающий в небе высоком,    

В лапах уносит змею, вонзая в спину ей когти;    

Ранена, в корчах она извивает гибкое тело,    

Дыбом встает чешуя, шипенье несется из пасти,    

755  Тянется вверх голова, но смиряет строптивого  гада    

Птица клювом кривым и взметает воздух крылами.    

Так, увлекая стремглав из рядов тибуртинских добычу,    

Мчится, ликуя, Тархон. Увлеченные подвигом мужа,    

Ринулись все меонийцы вперед. Обреченный судьбою,    

760  Вертится хитрый Аррунт вокруг Камиллы проворной,    

Ждет, не подарит ли вдруг удобный случай Фортуна.    

В битве куда бы свой путь ни направила грозная дева,    

Скачет повсюду за ней по пятам Аррунт молчаливый;    

Стоит из гущи врагов ей назад умчаться с победой,    

765  Юноша тотчас вослед скакуна направляет украдкой.    

Можно ль отсюда напасть иль оттуда напасть, вероломный    

Ищет Аррунт и рыщет вокруг с копьем наготове.    

Некогда бывший жрецом Кибелы и ей посвященный,    

Бился меж тевкров Хлорей, блиставший доспехом фригийским.    

770  Мчит его взмыленный конь в чепраке из кожи,  обшитой,    

Словно перьями, сплошь чешуей позолоченной медной;    

Сам Хлорей, облачен в багрец и пурпур заморский,    

С рогом ликийским в руках, посыпает гортинские стрелы;[602]    

Лук золотой за плечами звенит, золотой защищает    

775  Вещую голову шлем, и желтым золотом в узел    

Собраны полы плаща из шуршащих шафранных полотнищ;    

Вышита туника вся и покров, одевающий бедра.    

Дева – затем ли, чтоб в храм доспех троянский повесить,    

Или затем, чтоб самой красоваться в золоте пленном, —    

780  Гонится только за ним, одного его выбрав  добычей,    

В гущу врагов вслепую летит, позабыв осторожность:    

Женскую жадность разжег в ней убор драгоценный Хлорея.    

Тотчас же, миг улучив, Аррунт, не замеченный девой,    

Поднял копье и с такой мольбой обратился к всевышним:    

785  "Бог, величайший из всех, Аполлон,  хранитель Соракта![603]    

Первого чтим мы тебя, для тебя сосновые бревна    

Жар пожирает, а мы шагаем, сильные верой,    

Через огонь и следы оставляем на тлеющих углях!    

Дай, всемогущий отец, мне смыть с оружья этрусков    

790  Этот позор! Мне не нужен доспех побежденной  Камиллы,    

Ни горделивый трофей, ни добыча: делами иными    

Пусть я стяжаю хвалу, пусть вернусь и без славы в отчизну, —    

Лишь бы своей мне рукой извести эту злую заразу!"    

Феб услышал его, и душой половине молитвы    

795  Внял он, но ветрам велел половину другую  развеять:    

Дал изволение бог, чтоб Аррунт внезапным ударом    

Насмерть Камиллу сразил, но гористую родину снова    

Не дал увидеть ему, и слова его буря умчала.    

Пущена меткой рукой, просвистела в воздухе пика;    

800  Вольски увидели вмиг угрозу и взоры к царевне    

Все обратили тотчас; но Камилла не слышала свиста,    

Не увидала копья, что летело, эфир рассекая,    

В тело доколе оно под грудью нагой не вонзилось,    

Девичьей крови доколь не испило из раны глубокой.    

805  Спутницы кинулись к ней в смятенье и не дали  наземь    

Раненой деве упасть. Аррунт, всех боле испуган,    

Бросился прочь; смешались в душе ликованье и ужас,    

Больше в царевну метнуть ни стрелу он, ни дротик не смеет.    

Словно как волк, покуда за ним не пустились в погоню    

810  Люди с оружьем, бежит без дорог в недоступные  горы,    

После того как убьет пастуха иль теленка зарежет    

И, под брюхо поджав дрожащий хвост, убегает    

В чащу лесную скорей, ибо знает вину за собою, —    

Так же скрылся из глаз оробевший Аррунт и, доволен    

815  Тем, что успел убежать, в ряды бойцов замешался.    

Дева из раны копье рукой цепенеющей вырвать    

Тщится, но в ребрах застрял глубоко наконечник железный.    

Никнет, слабея, она, охладелые веки смежает    

Смерть, и с девических щек исчезает пурпурный румянец.    

820  И, умирая, она обратилась к одной из ровесниц —    

Акке, которой всегда доверяла всех больше, с которой    

Все заботы делить привыкла, и так ей сказала:    

"Силам приходит конец, сестра моя Акка. От раны    

Я умираю, и мрак пеленой мне глаза застилает.    

825  К Турну беги, передай мое последнее слово:    

Пусть он меня заменит в бою и тевкров отбросит.    

Акка, прощай!" И, сказав, обронила поводья Камилла,    

Наземь без сил соскользнула с коня; застылое тело    

Медленно холод сковал, из рук упало оружье,    

830  Тяжко склонилась на грудь голова, осененная  смертью,    

И отлетела душа к теням, ропща и стеная.    

Тотчас же ввысь до светил золотых громогласный взметнулся    

Крик, и свирепее бой закипел после смерти Камиллы.    

Рвутся вперед, сплотивши ряды, троянские рати,    

835  С ними тирренцев вожди и отряд аркадский  Эвандра.    

     

Тривией посланный страж, восседала Опис в ту пору    

В ближних горах и с вершин наблюдала битву без страха.    

Только лишь яростный крик бойцов она услыхала    

И увидала вдали Камиллы скорбную гибель,    

840  Вырвался стон у нее из груди, и промолвила  нимфа:    

"Слишком тяжко тебя, слишком тяжко судьба покарала,    

Дева, за то, что войной ты осмелилась тевкров тревожить!    

Жизнь твою не спасло то, что ты, людей избегая,    

Чтила Диану в лесах и наши стрелы носила…    

845  Горе! Но в смертный твой час не покинет  владычица наша    

На поруганье тебя; молва о гибели девы    

Все племена облетит, и не скажет никто, что осталась    

Ты неотмщенной: ведь тот, кто грудь осквернил тебе раной,    

Смертью искупит вину". У подножья горы возвышался    

850  Древний курган земляной, осененный густыми  ветвями    

Дуба: покоился там Дерценн, владыка лаврентцев.    

Быстро на этот курган поднялась прекрасная нимфа,    

Стала с вершины холма искать глазами Аррунта    

И, завидев его, ликовавшего сердцем спесивым,    

855  Молвила: "В сторону ты для чего уходишь?  Приблизься!    

Здесь ты погибнешь, Аррунт, за убийство Камиллы награда    

Ждет тебя здесь: ты умрешь, пораженный стрелою Дианы".    

Молвила так и, меж стрел, в золоченом лежавших колчане,    

Выбрав одну, свой лук напрягла фракийская нимфа;    

860  Долго сгибала его, пока не коснулись друг друга    

Рога концы и стрелы острие руки не коснулось    

Левой, а правая в грудь, отводя тетиву, не уперлась.    

В воздухе свист Аррунт услыхал – и в то же мгновенье    

В тело ему глубоко наконечник железный вонзился.    

865  Стонам предсмертным его друзья не вняли, оставив    

Мужа в пыли умирать, позабытым в неведомом поле.    

Опис меж тем вознеслась на крылах к высотам Олимпа.    

     

Легкий Камиллы отряд, потеряв царицу, пустился    

В бегство первым, и вслед полетел Атин, убегая,    

870  Рутулы с ним, и без войска вожди, и бойцы в  беспорядке —    

Все, коней повернув, спешат за стенами укрыться.    

Нет и мысли о том, чтобы тевкров напор смертоносный    

Стрелами остановить или встретить стойко с оружьем:    

Держат все за спиной с тетивою спущенной луки,    

875  Только копыта коней потрясают рыхлое поле.    

Ближе и ближе к стенам несется темная туча    

Пыли, толпа матерей, ладонями в грудь ударяя,    

С башен глядит и зубцов, и до неба вопли взлетают.    

Первый отряд беглецов в отворенные рвется ворота, —    

880  Но по пятам подлетают враги беспорядочным  строем,    

Смерть латинян и здесь настигает – на самом пороге    

Крепких отеческих стен, и среди домов безопасных    

Всадники гибнут от ран. А другие скорей запирают    

Створы ворот и не смеют впустить соратников в город,    

885  Путь молящим закрыв. Меж своих начинается сеча:    

Рвутся с мечами одни, их мечом отражают другие.    

Вот на глазах матерей и отцов, рыдающих горько,    

Те, что остались вне стен, во рвы срываются с кручи    

Или, узду отпустив и коней погоняя вслепую,    

890  В крепкие балки ворот, как таран, колотят с  разлета.    

Матери, жены – и те в разгаре схватки смертельной    

(Путь им к отчизне любовь и Камиллы пример указали)    

Стали дубины со стен и в огне заостренные колья,    

Словно копья, метать во врагов рукою дрожащей;    

895  В битве за город родной погибнуть каждая жаждет.    

     

Турна в лесу между тем настигли горькие вести;    

Акка их принесла, царя в смятенье повергнув:    

Нет уж Камиллы в живых: и войско вольсков разбито,    

Враг наступает, и Марс ему сопутствует в битве,    

900  Поле у тевкров в руках, и страх до стен  докатился.    

В ярости Турн (такова громовержца суровая воля)    

Сходит, безумец, с холмов, покидает лесную засаду.    

Только лишь он отступил и достиг открытой равнины,    

Как родитель Эней, миновав без помехи ущелье,    

905  Горный хребет одолел и отряды из лесу вывел.    

Так с войсками они, поспешая оба к Лавренту,    

Шли друг другу вослед, разделенные малым пространством,    

В тот же миг, когда увидал Эней в отдаленье    

Строй италийских бойцов на полях, дымящихся пылью, —    

910  Турн по доспехам узнал владыку грозного тевкров,    

Ржанье коней услыхал и мерный топот пехоты.    

Тотчас сошлись бы они, чтобы в битве помериться силой,    

Если бы Феб утомленных коней в пучину Гибера    

Не погрузил, заалев, и мрак, окутавший небо,    

915  Лагерем стать не заставил врагов под самым  Лаврентом.    

 КНИГА ДВЕНАДЦАТАЯ    

     

Видит Турн: изнемог, враждебным сломленный Марсом,    

Дух латинян, и все ожидают, что он обещанье    

Выполнит, все на него одного глядят с укоризной.    

Пуще гордость и гнев разгорелись в душе непреклонной:    

5  Словно как лев на ливийских полях, когда ловчим он  ранен,    

Грозно готовится в бой, и на шее под гривой мохнатой    

Мышцы играют, и рык излетает из пасти кровавой,    

И бестрепетно зверь ломает дротик вонзенный, —    

Так же неистовый Турн накалялся безудержной злобой.    

10  В бурном волненье к царю он с такой обращается  речью:    

"Дело уже не за Турном теперь, и у тевкров трусливых    

Повода нет отменять иль оттягивать то, что решили.    

С ним я сражусь. Готовьте обряд, договор заключайте!    

Либо своею рукой беглеца азиатского в Тартар    

15  Сам я пошлю, – пусть праздно сидят и смотрят  лаврентцы,    

Как опровергну мечом я упреки, что все мне бросают, —    

Либо пусть он побежденной страной и невестой владеет".    

     

Турну Латин отвечал с преисполненным кротости сердцем:    

"Воин, великий душой! Насколько всех превосходишь    

20  Дерзкой доблестью ты, настолько мне подобает    

Все обдумать и все случайности взвесить с опаской.    

Есть у тебя города, что ты сам покорил, и владенья    

Давна-отца, и казны у Латина щедрого хватит.    

Есть и в Латинской земле, и в Лавренте другие невесты,    

25  Не из бесславных родов. Дозволь мне высказать  прямо    

То, о чем говорить нелегко, и запомни навеки:    

Дочь отдавать никому из тех, кто сватался прежде,    

Права я не имел: так и боги и люди вещали.    

Но, побежден любовью к тебе и слезами Аматы,    

30  Помня о нашем родстве, разорвал я священные узы:    

Отнял у зятя жену, нечестивое поднял оружье.    

Видишь ты сам, какие с тех пор гнетут меня беды,    

Войны какие: ведь ты всех больше тягот выносишь.    

Враг – ты забыл? – нас дважды разбил, надежда латинян —    

35  Только на стены теперь. От нашей крови доныне    

В Тибре вода горяча, от костей поля побелели.    

Сколько же раз мне решенье менять? Какое безумье    

Дух мой мутит? Если с ними союз после гибели Турна    

Я готов заключить, почему, пока еще жив он,    

40  Мне войну не прервать? Что скажут все италийцы,    

Если на смерть – да не даст судьба словам моим сбыться!    

Я обреку жениха, который дочь мою сватал?    

Вспомни войны превратности все, над родителем сжалься    

Старым, который теперь грустит о сыне в далекой    

45  Ардее". Все ж не смирил Латин неистовство  Турна, —    

Больше его распалил, усугубив недуг врачеваньем.    

Турн, едва только мог он слово вставить, ответил:    

"Если тебя обо мне заботы мучат, оставь их,    

Добрый отец, и дозволь выбирать между жизнью и славой.    

50  Я ведь тоже метать умею копья, и крепко    

Меч держать, и врагов железом до крови ранить.    

Будет богиня-мать далеко от сына и женской    

Тучей не скроет его, не подменит тенью бесплотной".    

     

Тут зарыдала, страшась исхода битвы, царица,    

55  Пылкого зятя обняв, обреченная смерти взмолилась:    

"Турн, если сердцем ты чтишь Амату, если слезами    

Тронуть могу я тебя, – ведь один ты покой и надежда    

Старости жалкой моей, лишь тобою крепки Латина    

Власть и честь, и в крушенье наш дом ты один подпираешь, —    

60  Я молю об одном: не вступай в поединок с  троянцем!    

Та же участь, что ждет тебя в этой гибельной битве,    

Ждет и меня: я покину с тобой этот мир ненавистный,    

Чтобы, пленнице, мне не увидеть зятем Энея".    

Матери слыша слова, залилась и Лавиния плачем,    

65  Слезы лицо, запылавшее вмиг, орошают, и пламя    

Рдеет на влажных щеках, разгораясь алым румянцем.    

Словно слоновая кость, погруженная в пурпур кровавый,    

Словно венчики роз, что средь бледных лилий алеют,    

Так у царевны в лице с белизной боролся румянец.    

70  Турн неотрывно глядит на нее и, гонимый любовью,    

Рвется в сраженье сильней; и Амате ответил он кратко:    

"Мать, слезами меня, – ведь сулят недоброе слезы,  —    

Не провожайте, молю, на суровую Марсову битву.    

Турн ни отсрочить свою, ни приблизить не волен кончину.    

75  Весть от меня, Идмон, передай повелителю тевкров,    

Хоть и придется она ему не по сердцу: завтра,    

Чуть лишь на небо взлетит в колеснице багряной Аврора,    

Тевкров на рутулов пусть не ведет он, пусть отдыхает    

Тевкров и рутулов меч: мы своею кровью положим    

80  Битвам конец; пусть в бою женихи добывают невесту!"    

     

Так он сказал, и, к себе удалившись поспешно, велел он    

Тотчас коней привести и долго на них любовался;    

Некогда их подарила сама Орифия[604] Пилумну,    

Спорили с ветром они быстротой, белизной – со снегами.    

85  Вкруг обступив скакунов, по груди лихие возницы    

Ласково хлопают их и чешут гривы густые.    

На плечи Турн надевает меж тем чешуйчатый панцирь    

(Золотом панцирь сверкал, и горел он светлою бронзой),    

Меч берет он, и щит, и рогатый шлем красногривый    

90  (Бог огнемощный сковал тот меч для родителя  Давна,    

В волны Стикса клинок погрузив,[605] добела раскаленный);    

После с силой схватил и потряс он могучею пикой,    

Что прислоненной к столпу посреди чертога стояла    

(Пику он эту добыл у аврунка Актора в битве).    

95  Громко рутул вскричал: "Ты всегда безотказно  внимала,    

Пика, моим мольбам! Приближается срок! Помоги же    

Турну, который тобой после Актора ныне владеет!    

Дай полумужа сразить фригийца, и сорванный панцирь    

Мощной рукой изломать, и в пыли ему выпачкать пряди    

100  Влажных от мирры кудрей, завитых горячим  железом".    

Бешенство гонит его, от щек, пылающих жаром,    

Искры летят, и в безумных глазах огонь полыхает.    

Так бычок молодой, протяжным пугая мычаньем,    

Пробует в гневе рога перед первою битвой, упершись    

105  В крепкий древесный ствол, и бодать пытается  ветер    

Или, готовясь к борьбе, песок копытами роет.    

     

В это же время Эней, не меньшим гневом исполнен,    

Сердце для битвы крепил, облачившись в доспех материнский,    

Радуясь, что договор конец положит сраженьям.    

110  Сам утешал он друзей и тревогу печального Юла,    

Им открывая судьбу, и мужей отрядил, чтоб Латину    

Твердый ответ отнести, известить об условиях мира.    

     

Только лишь новый день, восходя, осыпал лучами    

Горы, и ввысь поднялась из пучины Солнца упряжка,    

115  Головы гордо подняв, из ноздрей выдыхая сиянье,  —    

Стали тотчас же у стен великого города порознь    

Тевкры и рутулов рать готовить поле для битвы,    

Общим богам воздвигать алтари из зеленого дерна    

И очаги. А другие огонь и воду приносят,    

120  Бедра одев полотном и виски увенчавши вербеной.[606]    

Вот авзонидов войска выходят, строй копьеносный    

В поле течет из ворот. Выступают навстречу троянцы,    

Вслед тирренцев полки, непохожи на тевкров оружьем.    

Каждый так снаряжен, словно Марсов бой беспощадный    

125  Войско зовет. Меж бойцов в багреце и в золоте  гордом    

Скачут, красуясь, вожди: Мнесфей, Ассарака потомок,    

Храбрый тирренец Азил; впереди ополченья латинян    

Едет Мессап, укротитель коней, Нептунова отрасль.    

Подали знак – и ряды по своим сторонам расступились,    

130  Копья воткнулись в песок, и щиты к ним бойцы  прислонили.    

Гонит на кровли домов, на высокие башни тревога    

Весь безоружный народ, матерей и немощных старцев,    

И у ворот городских толпой теснятся лаврентцы.    

     

В это мгновенье с холма, что зовется ныне Альбанским, —    

135  Встарь же ни имени он не имел, ни почета, ни  славы, —    

Дочь Сатурна поля оглядела с вершины, и оба    

Войска враждебных на ней, и город владыки Латина.    

Турна сестре сказала она, богиня – богине,    

Властной над влагой озер и о звонких пекущейся реках,    

140  Ибо возвысил ее священной почестью этой,    

Девство похитив у ней, повелитель высокий эфира:    

"Нимфа, потоков краса, моему любезная сердцу,    

Ведаешь ты, что тебя среди жен латинских, деливших    

Ложе, постылое мне, с Юпитером великодушным,    

145  Я отличила одну, наградив небесным уделом.    

Знай же, что горе тебе грозит, и меня не кори им:    

Прежде казалось мне, что не враждебны Фортуна и Парки    

Лация делу – тогда я хранила твой город и Турна,    

Ныне же храбрый вступил с судьбой в неравную битву.    

150  Паркой назначенный срок и десница врага уже  близки.    

Я не в силах смотреть ни на их договор, ни на битву.    

Если отважишься ты ради брата хоть что-нибудь сделать, —    

Действуй, пора! Быть может, придет к злополучным  удача!"    

Этим богини словам отвечала слезами Ютурна,    

155  Дважды и трижды рукой в благородную грудь  ударяя.    

"Плакать не время, спеши, – говорит царица Юнона,  —    

Брата, коль способ найдешь, попытайся вырвать у смерти,    

Вновь их сражаться заставь и разрушь союз заключенный.    

Я отвечаю за все". И покинула нимфу Юнона,    

160  Дух колебаньем смутив и ранив сердце печалью.    

     

Тою порой показались цари: в колеснице четверкой    

Едет могучий Латин, и венец на челе его блещет    

Яркий, о дважды шести лучах золоченых, – отличье    

Внуков Солнца;[607] и  Турн белоснежной парою правит,    

165  Две в руке у него с широкими жалами пики.    

Вот и родитель Эней, зачинатель племени римлян,    

Звездным сверкая щитом, небесным доспехом сверкая,    

С ним Асканий – второй залог величия Рима, —    

Лагерь покинув, идут; облаченный в белое платье    

170  Жрец поросенка ведет и овцу, не знавшую стрижки,    

В жертву богам, к алтарям, где пылает жаркое пламя.    

Взоры очей обратив восходящему солнцу навстречу,    

Головы жертв посыпают цари соленой мукою,    

Метят их острым клинком и творят на алтарь возлиянье.    

175  Благочестивый Эней с мечом обнаженным взмолился:    

"Солнце в свидетели я призываю и Лация землю,    

Ради которой труды и невзгоды я тяжкие вынес!    

Ты, всемогущий Отец, с твоей сестрой и супругой,    

К нам благосклонной теперь по молитвам моим! Ты, родитель    

180  Марс, прославленный бог, в чьей власти битвы и  войны!    

Будьте свидетели мне и вы, Родники и Потоки,    

Вы, божества, сколько есть вас в морях и высоком эфире!    

Если жребий отдаст авзонийскому Турну победу,    

В город Эвандра тогда пусть уйдут побежденные тевкры,    

185  Эти поля покинет мой сын, и впредь энеады    

Ваших не будут держав мечом мятежным тревожить.    

Если же судьбы пошлют победу нашему Марсу, —    

В это я верю, и пусть не обманут всевышние ветры, —    

Тевкрам я подчинять италийцев не стану и царской    

190  Власти искать для себя: пусть не будет никто  побежденным,    

Пусть неразрывный союз равноправные свяжет народы.    

Я лишь богов и святыни вам дам. Пусть торжественной властью    

Тесть мой владеет, Латин, на войне и в мире, – для нас  же    

Тевкры град возведут, и Лавиния даст ему имя".    

195  Так Эней говорил, и Латин вослед ему молвил,    

К небу взор устремив, простирая руки к светилам:    

"Теми же я клянусь Землей, Светилами, Морем,    

Януса ликом двойным и чад Латоны четою,    

Силой подземных богов и святилищем крепкого Дита!    

200  Мне да внемлет Отец, освящающий молнией узы![608]    

Вы, божества и огни алтарей, которых касаюсь,    

Мне свидетели: мир и союз нерушим для латинян,    

Что б ни случилось, вовек. Никакая сила отныне    

Волю не сломит мою, – пусть бы даже в потопе смешались    

205  Волны и суша и свод небес обрушился в Тартар, —    

Так же, как этот жезл (был жезл в руке его правой)    

Тени не даст никогда, не оденется легкой листвою,    

После того как, в лесу со ствола материнского срезан,    

Соков лишен, потерял под ножом он и кудри и ветви,    

210  Некогда сук, но теперь рукой искусной оправлен    

В медный убор и вручен отцам народа латинян".    

Так говорили цари, договор скрепляя взаимно,    

Перед очами вождей, а потом над огнем по обряду    

Жертвы заклали они освященные, заживо вырвав    

215  Сердце и печень у них и алтарь отягчивши дарами.    

     

Но уж неравным теперь поединок царей представлялся    

Рутулам; в душах у них несогласные борются чувства    

Тем горячей, чем ближе они превосходство Энея    

Видят. И пуще сердца взволновал лицом изможденным,    

220  Взором потупленным Турн, когда он к алтарю,  побледневший,    

Шел и с мольбою к нему припал, не промолвив ни слова.    

Слышит Ютурна: в толпе раздается ропот все громче,    

Шаткие души людей обращаются к помыслам новым;    

В гущу стоящих бойцов, приняв обличье Камерта    

225  (С прадедов был могуч его род, и отец возвеличил    

Доблестью имя его, и он сам был воин отважный).    

В гущу бойцов замешалась она и стала умело    

Сеять ропот меж них, подстрекая такими речами:    

"Видеть не стыдно ли вам, как за нас всех подставляет    

230  Жизнь один под удар? Иль числом не равны мы и  силой    

Нашим врагам? Вот вся она здесь, аркадцев и тевкров    

Рать роковая, и вот ненавистные Турну этруски:    

Всем не хватит врагов, коль один на один мы сойдемся!    

Турн к небожителям, чьим алтарям он себя посвящает,    

235  Будет молвой вознесен, и не смолкнет в устах его  имя.    

Мы же, отчий наш край потеряв, надменным владыкам    

Станем рабами, коль здесь сидеть останемся праздно".    

Воинов рвенье она разожгла такими речами,    

Громче и громче пополз по ратям рутулов ропот.    

240  Даже латиняне все и лаврентцы, которые прежде    

Лишь о спасенье страны, о покое и мире мечтали,    

Рвутся к оружью опять и молятся, чтоб не успели    

Клятвой скрепить договор, и об участи Турна жалеют.    

Нимфе все мало, и вот, затеяв новую хитрость,    

245  Знаменье в небе она явила (ничто италийцам    

Ум не могло сильней помутить, чем обманное чудо):    

В алом эфире летел орел Юпитера бурый,    

Птиц прибрежных вспугнув, за крылатым гнался он строем;    

Вдруг упал с высоты и прекрасного лебедя поднял    

250  Злобный разбойник из волн, кривыми впившись  когтями.    

Духом воспрянув, глядят италийцы на дивное дело:    

С криком всей стаей назад повернули бегущие птицы,    

Свет крылами застлав и сбившись плотною тучей,    

В небе погнали врага, – и, натиском их побежденный,    

255  Выпустил хищник из лап, ослабевших от тяжести  груза,    

В воду добычу и сам в облака умчался трусливо.    

Рутулов радостный клич предвестье лживое встретил.    

Тянутся руки к мечам. И первым гадатель Толумний    

Молвит: "Ниспослано то, о чем просил я в молитвах!    

260  Вижу богов, богов узнаю! Берите оружье,    

Я поведу, несчастные, вас, которых войною    

Злобный пришлец запугал, словно птиц бессильных, явившись    

Берег ваш разорять. Но на всех парусах убежит он    

В море трусливо. А вы ряды дружнее сомкните:    

265  В битве царя защитим и отнять его не  позволим!"    

Вымолвив, он из рядов выбегает и в тевкров бросает    

Пику; прямо летит, рассекая воздух со свистом,    

Ветка кизила. И вмиг раздаются крики повсюду,    

Вмиг запылали сердца, и ряды смотревших смешались.    

270  Пика меж тем, – у нее на пути живою  преградой    

Девять прекрасных сынов аркадца Гилиппа стояло,    

Братьев, рожденных одной тирренкой-матерью старцу, —    

В тело впилась одному, туда, где живот его стянут    

Кожаным поясом был, скрепленным пряжкою сбоку;    

275  Юношу дивной красы, блиставшего пышным доспехом,