1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 
Вот казнь Адамо, мастера-бедняги!    

Я утолял все прихоти свои,    

А здесь я жажду хоть бы каплю влаги.    

     

     64    

     

Все время казентинские ручьи,    

С зеленых гор свергающие в Арно    

По мягким руслам свежие струи,    

     

     67    

     

Передо мною блещут лучезарно.    

И я в лице от этого иссох;    

Моя болезнь, и та не так коварна.    

     

     70    

     

Там я грешил, там схвачен был  врасплох,    

И вот теперь – к местам, где я  лукавил,    

Я осужден стремить за вздохом вздох.    

     

     73    

     

Я там, в Ромене, примесью бесславил    

Крестителем запечатленный сплав,[434]    

За что и тело на костре оставил.    

     

     76    

     

Чтоб здесь увидеть, за их гнусный  нрав,    

Тень Гвидо, Алессандро иль их братца,[435]    

Всю Бранду[436] я отдам, возликовав.    

     

     79    

     

Один уж прибыл,[437] если полагаться    

На этих буйных, бегающих тут.    

Да что мне в этом, раз нет сил  подняться?    

     

     82    

     

Когда б я был чуть-чуть поменьше  вздут,    

Чтоб дюйм пройти за сотню лет усилий,    

Я бы давно предпринял этот труд,    

     

     85    

     

Ища его среди всей этой гнили,    

Хотя дорожных миль по кругу здесь    

Одиннадцать да поперек полмили.    

     

     88    

     

Я из-за них обезображен весь;    

Для них я подбавлял неутомимо    

К флоринам трехкаратную подмесь[438] ».[439]    

     

     91    

     

И я: «Кто эти двое,[440] в клубе дыма,    

Как на морозе мокрая рука,    

Что справа распростерты недвижимо?»    

     

     94    

     

Он отвечал: «Я их, к щеке щека,    

Так и застал, когда был втянут Адом;    

Лежать им, видно, вечные века.    

     

     97    

     

Вот лгавшая на Иосифа;[441] а  рядом    

Троянский грек и лжец Синон[442]; их  жжет    

Горячка, потому и преют чадом».    

     

     100    

     

Сосед, решив, что не такой почет    

Заслуживает знатная особа,[443]    

Ткнул кулаком в его тугой живот.    

     

     103    

     

Как барабан, откликнулась утроба;    

Но мастер по лицу его огрел    

Рукой, насколько позволяла злоба,    

     

     106    

     

Сказав ему: «Хоть я отяжелел    

И мне в движенье тело непокорно,    

Рука еще годна для этих дел».    

     

     109    

     

«Шагая в пламя, – молвил тот  задорно, –    

Ты был не так-то на руку ретив,[444]    

А деньги бить она была проворна».    

     

     112    

     

И толстопузый: «В этом ты правдив,    

Куда правдивей, чем когда троянам    

Давал ответ, душою покривив».    

     

     115    

     

И грек: «Я словом лгал, а ты –  чеканом!    

Всего один проступок у меня,    

А ты всех бесов превзошел обманом!»    

     

     118    

     

«Клятвопреступник, вспомни про  коня, –    

Ответил вздутый, – и казнись  позором,    

Всем памятным до нынешнего дня!»    

     

     121    

     

«А ты казнись, – сказал  Синон, – напором    

Гнилой водицы, жаждой иссушен    

И животом заставясь, как забором!»    

     

     124    

     

Тогда монетчик: «Искони времен    

Твою гортань от скверны раздирало;    

Я жажду, да, и соком наводнен,    

     

     127    

     

А ты горишь, мозг болью изглодало,    

И ты бы кинулся на первый зов    

Лизнуть разок Нарциссово зерцало».[445]    

     

     130    

     

Я вслушивался в звуки этих слов,    

Но вождь сказал: «Что ты нашел за  диво?    

Я рассердиться на тебя готов».    

     

     133    

     

Когда он так проговорил гневливо,    

Я на него взглянул с таким стыдом,    

Что до сих пор воспоминанье живо.    

     

     136    

     

Как тот, кто, удрученный скорбным  сном,    

Во сне хотел бы, чтобы это снилось,    

О сущем грезя, как о небылом,    

     

     139    

     

Таков был я: мольба к устам  теснилась;    

Я ждал, что, вняв ей, он меня  простит,    

И я не знал, что мне уже простилось.    

     

     142    

     

«Крупней вину смывает меньший  стыд, –    

Сказал мой вождь, – и то, о чем  мы судим,    

Тебя уныньем пусть не тяготит.    

     

     145    

     

Но знай, что я с тобой, когда мы  будем    

Идти, быть может, так же взор склонив    

К таким вот препирающимся людям:    

     

     148    

     

Позыв их слушать – низменный позыв».    

     

     

    

     

 Песнь тридцать первая    

     

Колодец  гигантов    

     

     

     1    

     

Язык, который так меня ужалил,    

Что даже изменился цвет лица,    

Мне сам же и лекарством язву залил;[446]    

     

     4    

     

Копье Ахилла и его отца    

Бывало так же, слышал я, причиной    

Начальных мук и доброго конца.[447]    

     

     7    

     

Спиной к больному рву, мы шли  равниной,[448]    

Которую он поясом облег,    

И слова не промолвил ни единый.    

     

     10    

     

Ни ночь была, ни день, и я не мог    

Проникнуть взором в дали окоема,    

Но вскоре я услышал зычный рог,    

     

     13    

     

Который громче был любого грома,    

И я глаза навел на этот рев,    

Как будто зренье было им влекомо.    

     

     16    

     

В плачевной сече, где святых бойцов    

Великий Карл утратил в оны лета,    

Не так ужасен был Орландов зов.[449]    

     

     19    

     

И вот возник из сумрачного света    

Каких-то башен вознесенный строй;    

И я: «Учитель, что за город это?»    

     

     22    

     

«Ты мечешь взгляд, – сказал  вожатый мой, –    

Сквозь этот сумрак слишком издалека,    

А это может обмануть порой.    

     

     25    

     

Ты убедишься, приближая око,    

Как, издали судя, ты был неправ;    

Так подбодрись же и шагай широко».    

     

     28    

     

И, ласково меня за руку взяв:    

«Чтобы тебе их облик не был страшен,    

Узнай сейчас, еще не увидав,    

     

     31    

     

Что это – строй гигантов, а не башен;    

Они стоят в колодце, вкруг жерла,    

И низ их, от пупа, оградой скрашен».    

     

     34    

     

Как, если тает облачная мгла,    

Взгляд начинает различать немного    

Все то, что муть туманная крала,    

     

     37    

     

Так, с каждым шагом, ведшим нас  полого    

Сквозь этот плотный воздух под уклон,    

Обман мой таял, и росла тревога:    

     

     40    

     

Как башнями по кругу обнесен    

Монтереджоне[450] на своей вершине,    

Так здесь, венчая круговой заслон,    

     

     43    

     

Маячили, подобные твердыне,    

Ужасные гиганты, те, кого    

Дий, в небе грохоча, страшит поныне.[451]    

     

     46    

     

Уже я различал у одного    

Лицо и грудь, живот до бедер тучных    

И руки книзу вдоль боков его.    

     

     49    

     

Спасла Природа многих злополучных,    

Подобные пресекши племена,    

Чтоб Марс не мог иметь таких  подручных;    

     

     52    

     

И если нераскаянна она    

В слонах или китах, тут есть  раскрытый    

Для взора смысл, и мера здесь видна;    

     

     55    

     

Затем что там, где властен разум,  слитый    

Со злобной волей и громадой сил,    

Там для людей нет никакой защиты.    

     

     58    

     

Лицом он так широк и длинен был,    

Как шишка в Риме близ Петрова храма;[452]    

И весь костяк размером подходил;    

     

     61    

     

От кромки – ноги прикрывала яма –    

До лба не дотянулись бы вовек    

Три фриза,[453] стоя друг на друге  прямо;    

     

     64    

     

От места, где обычно человек    

Скрепляет плащ, до бедер – тридцать  клалось    

Больших пядей.  «Rafel mai amech    

     

     67    

     

Izabi almi», – яростно раздалось    

Из диких уст, которым искони    

Нежнее петь псалмы не полагалось.    

     

     70    

     

И вождь ему: «Ты лучше в рог звени,    

Безумный дух! В него – избыток злобы    

И всякой страсти из себя гони!    

     

     73    

     

О смутный дух, ощупай шею, чтобы    

Найти ремень; тогда бы ты постиг,    

Что рог подвешен у твоей утробы».[454]    

     

     76    

     

И мне: «Он сам явил свой истый лик;    

То царь Немврод, чей замысел ужасный    

Виной, что в мире не один язык.    

     

     79    

     

Довольно с нас; беседы с ним  напрасны:    

Как он ничьих не понял бы речей,    

Так никому слова его не ясны».[455]    

     

     82    

     

Мы продолжали путь, свернув левей,    

И, отойдя на выстрел самострела,    

Нашли другого, больше и дичей.    

     

     85    

     

Чья сила великана одолела,    

Не знаю; сзади – правая рука,    

А левая вдоль переда висела    

     

     88    

     

Прикрученной, и, оплетя бока,    

Цепь завивалась, по открытой части,    

От шеи вниз, до пятого витка.    

     

     91    

     

«Гордец, насильем домогаясь власти,    

С верховным Дием в бой вступил, и  вот, –    

Сказал мой вождь, – возмездье  буйной страсти.    

     

     94    

     

То Эфиальт[456]; он был их верховод,    

Когда богов гиганты устрашали;    

Теперь он рук вовек не шевельнет».    

     

     97    

     

И я сказал учителю: «Нельзя ли,    

Чтобы, каков безмерный Бриарей[457],    

Мои глаза на опыте узнали?»    

     

     100    

     

И он ответил: «Здесь вблизи Антей;    

Он говорит, он в пропасти порока    

Опустит нас, свободный от цепей.    

     

     103    

     

А тот, тобою названный, –  далеко;    

Как этот – скован, и такой, как он;    

Лицо лишь разве более жестоко».    

     

     106    

     

Так мощно башня искони времен    

Не содрогалась от землетрясенья,    

Как Эфиальт сотрясся, разъярен.    

     

     109    

     

Я ждал, в испуге, смертного  мгновенья,    

И впрямь меня убил бы страх один,    

Когда бы я не видел эти звенья.    

     

     112    

     

Мы вновь пошли, и новый исполин,    

Антей, возник из темной котловины,    

От чресл до шеи ростом в пять аршин.    

     

     115    

     

«О ты, что в дебрях роковой  долины, –    

Где Сципион был вознесен судьбой,    

Рассеяв Ганнибаловы дружины, –    

     

     118    

     

Не счел бы львов, растерзанных тобой,    

Ты, о котором говорят: таков он,    

Что, если б он вел братьев в горний  бой,    

     

     121    

     

Сынам Земли венец был уготован,[458]    

Спусти нас – и не хмурь надменный  взгляд –    

В глубины, где Коцит морозом скован.    

     

     124    

     

Тифей и Титий[459] далеко стоят;    

Мой спутник дар тебе вручит бесценный;    

Не корчи рот, нагнись; он будет рад    

     

     127    

     

Тебя опять прославить во вселенной;    

Он жив и долгий век себе сулит,    

Когда не будет призван в свет  блаженный».    

     

     130    

     

Так молвил вождь; и вот гигант спешит    

Принять его в простертые ладони,    

Которых крепость испытал Алкид.    

     

     133    

     

Вергилий, ощутив себя в их лоне,    

Сказал: «Стань тут», – и, чтоб  мой страх исчез,    

Обвил меня рукой, надежней брони.    

     

     136    

     

Как Гаризенда[460], если стать под свес,    

Вершину словно клонит понемногу    

Навстречу туче в высоте небес,    

     

     139    

     

Так надо мной, взиравшим сквозь  тревогу,    

Навис Антей, и в этот миг я знал,    

Что сам не эту выбрал бы дорогу.    

     

     142    

     

Но он легко нас опустил в провал,    

Где поглощен Иуда тьмой предельной    

И Люцифер. И, разогнувшись, встал,    

     

     145    

     

Взнесясь подобно мачте корабельной.    

     

     

    

     

 Песнь тридцать вторая    

     

Круг  девятый – Коцит – Обманувшие доверившихся – Первый пояс (Каина) – Предатели  родных. – Второй пояс (Антенора) – Предатели родины и единомышленников    

     

     

     1    

     

Когда б мой стих был хриплый и  скрипучий,    

Как требует зловещее жерло,    

Куда спадают все другие кручи,    

     

     4    

     

Мне б это крепче выжать помогло    

Сок замысла; но здесь мой слог  некстати,    

И речь вести мне будет тяжело;    

     

     7    

     

Ведь вовсе не из легких предприятий –    

Представить образ мирового дна;