1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 
Матери павших бойцов и отцов лишенные дети, —    

Все проклинают войну и злосчастную Турнову свадьбу,    

Требуют все, чтобы тяжбу мечом решил в поединке    

Тот, кто на власть над страной и на высшую честь притязает.    

220  Ропщущим сил придает свидетельство гневного  Дранка:    

Турна Эней вызывает на бой, одного только Турна.    

Но и за Турна речей раздается немало повсюду:    

Служит защитой ему царицы великое имя,    

Прежних признанье заслуг и слава подвигов громких.    

     

225  В эту пору, в разгар смятенных споров, вернулись    

От Диомеда послы, и великого города греков;    

Грустный ответ они привезли: понапрасну потратив    

Столько трудов, ничего не добились они, и бессильны    

Ценные были дары. У других пусть латиняне ищут    

230  Помощи в этой войне или мира просят у тевкров.    

Сил от горя совсем у царя Латина не стало.    

Рок Энея привел и боги с ним, – убеждают    

В том небожителей гнев и могилы свежие павших.    

Тотчас Латин у себя великий совет собирает,    

235  Первых из граждан призвав приказом в дом свой  высокий.    

Быстро сошелся совет, и толпой по улицам полным    

Хлынул народ ко дворцу. Старше всех и годами и властью,    

Царь Латин посредине сидит с челом омраченным.    

В самом начале послам, пришедшим от стен этолийских,    

240  С чем воротились они, рассказать он велит по  порядку,    

Что отвечал Диомед. И когда воцарилось молчанье,    

Венул начал рассказ, повинуясь царскому слову.    

     

"Граждане! Видели мы Диомеда и лагерь аргосцев;    

Долгий измерили путь и тяготы все одолели,    

245  Жали мы руку, что в прах Илионское царство  повергла.    

Город, названный им Аргирипой в честь города предков,[583]    

Он возводил на Япигской земле у подножья Гаргана[584].    

После того, как ввели нас к царю и дали нам слово,    

Мы дары поднесли и сказали, откуда и кто мы,    

250  С кем воюем и что побудило нас в Арпы явиться.    

Выслушав нас, Диомед в ответ нам сказал благосклонно:    

"Вы, счастливый народ Сатурнова древнего царства,    

Что за судьба не дает, авзонийцы, вам жить безмятежно,    

Гонит вас затевать с врагом неведомым войны?    

255  Всем, кто оружьем своим осквернил поля Илиона    

(Я говорю не о тех, кто погиб, под стенами сражаясь,    

Кто поглощен Симоента струей), несказанные казни    

Рок за злодейство послал, по всему преследуя миру    

Нас, кого и Приам пожалел бы. Знают об этом    

260  Злая Минервы звезда, Кафарей и утесы Эвбеи.[585]    

В разные страны судьба занесла возвращавшихся греков:    

Бродит Атрид Менелай за Столбами Протея[586] в изгнанье,    

Видел скиталец Улисс этнейских циклопов пещеры.    

266  Сам властитель Микен,[587] предводитель могучих ахейцев,    

Пал на пороге родном от руки жены нечестивой:    

268  Прелюбодей[588] заманил  победителя Азии в сети.    

264  Локров[589] ли  я назову, заселивших берег Ливийский?    

265  Идоменея ль очаг разоренный? Пирра ли царство?    

269  Не дали боги и мне в Каледон возвратиться  прекрасный,    

270  Отчих пенатов алтарь и жену желанную видеть.    

Даже и ныне меня виденья страшные мучат:    

Спутников вижу моих,[590] как  они на крыльях взлетают,    

В птиц – о, страшная казнь! – превратившись, как над  рекою    

Вьются и скалы вокруг оглашают жалобным криком.    

275  Впрочем, иного и ждать с той поры не мог я,  безумец,    

Как дерзновенным копьем небожителей плоти коснулся,    

Руку Венеры благой осквернил кровавою раной.    

Нет, не вовлечь вам меня, не вовлечь в такие сраженья!    

После того, как сожжен был Пергам, войны не веду я    

280  С тевкрами: радости нет вспоминать и о прежних  невзгодах.    

Вижу, дары принесли вы мне из отчего края, —    

Все дарданцев вождю отдайте! Острые копья    

С ним я не раз преломил. Так поверьте опыту: грозен    

Он, поднимает ли щит иль заносит летучую пику.    

285  Если бы двое еще родилось на пашнях Идейских    

Равных Энею мужей, то к стенам инахийским[591] пошло бы    

Племя Дардана войной, и оплакать судьбы перемену    

Грекам пришлось бы. Коль мы под Троей медлили долго    

И на десятый лишь год пришла к ахейцам победа,    

290  То задержала ее Энея и Гектора сила:    

Оба отвагой равны и оружьем – но благочестьем    

Выше Эней. Пусть лучше рука сойдется с рукою,    

Мир заключая, чем щит со щитом в поединке столкнется".    

Слышал ты, славный наш царь, что ответил нам царь этолийцев,    

295  Слышал сужденье его о войне великой и  грозной".    

     

Речь закончил посол, по устам авзонийцев тотчас же    

Смутный ропот прошел; так в местах, где порог каменистый    

Путь преграждает реки, стесненные быстрые струи    

Ропщут, и рокоту волн отвечает обрывистый берег.    

300  Только лишь смолкли уста и в сердцах утихло  волненье,    

Царь, к бессмертным воззвав, с престола высокого молвил:    

     

"Как бы хотел я, чтоб мы о важнейшем деле решенье    

Раньше успели принять! И совет полезнее было б    

Нам собрать не тогда, когда враг стоит под стенами.    

305  Против потомков богов мы ведем безысходную  битву:    

Непобедимы они и в сраженьях неутомимы,    

Мы их не сломим вовек и сложить не заставим оружье.    

Вы этолийцев призвать надеялись; замысел этот    

Рухнул. Лишь на себя остается надежда, – но сами    

310  Видите вы, как ничтожна она и в каком разрушенье    

Все, что осталось у нас. Убедитесь воочию в этом!    

Я не виню никого: все, что может высшая доблесть,    

Сделано было, и сил не щадило в борьбе государство.    

Ныне о том, к чему средь сомнений склоняется разум,    

315  Вам я поведать хочу; так внемлите речи короткой.    

Есть близ Этрусской реки у меня родовое владенье,    

Что далеко на закат в пределы сиканцев простерлось.    

Пашут рутулы там и аврунки лемехом острым    

Склон каменистых холмов и пасут стада на стремнинах.    

320  Весь этот край и хребет, одетый лесом сосновым,    

Тевкрам уступим в залог грядущей дружбы и в царство    

Наше их призовем, договор заключив справедливый.    

Если уж так желают они – пусть город свой строят,    

Если ж к пределам иным, к другим племенам пожелают    

325  Тевкры отплыть и решат Авзонийскую землю  покинуть,    

Сколько они кораблей снарядить сумеют гребцами, —    

Двадцать ли, больше ли, – все италийским оденем мы  дубом.    

Лес у берега есть. Пусть укажут нам вид и размеры    

Всех кораблей, – мы дадим работников, медь и оснастку.    

330  С тем, чтобы наши слова передать и добиться  союза,    

Пусть послами пойдут из числа знатнейших латинян    

Сто человек, протянув оливы мирные ветви,    

Золота в дар понесут и слоновой кости таланты,    

Также и кресло и плащ – достоинства царского знаки.    

335  Между собой совещайтесь теперь – и спасите  отчизну!"    

     

Тут поднимается Дранк, озлоблен, как всегда, ибо Турна    

Слава язвила его стрекалом зависти тайной.    

Был он богат и красно говорил, но пылок в сраженье    

Не был; считался зато советчиком дельным и ловко    

340  Сеял раздор. От матери Дранк унаследовал  знатность,    

Хоть и неведомым был рожден отцом. И сегодня    

Так он сказал, громоздя обвиненья тяжкие в гневе:    

"То, что советуешь ты, очевидно всем, и не нужны    

Наши речи, о царь. Что сулит народу Фортуна, —    

345  Спору нет, – понимает любой, да сказать не  решится,    

Если не даст говорить свободно и спесь не умерит    

Тот, чье водительство нам, и кичливый нрав, и жестокость —    

Все я скажу, хоть мне он мечом угрожает смертельным! —    

Столько потерь принесли, по чьей вине закатилась    

350  Многих знатных звезда и город в скорбь  погрузился.    

Он же, хоть небу грозит, лишь на бегство надеется в битвах.    

К щедрым дарам, которые ты отправить дарданцам,    

Царь наш добрый, хотел, однако прибавь порученье,    

С тем чтобы волю твою насилье ничье не сломило:    

355  Тевкрам вели передать, что дочь благородному  зятю    

Ты как отец отдаешь и навечно мир заключаешь.    

Если же страх перед Турном сковал нам сердце и разум,    

Будем его самого молить о милости слезно:    

Пусть соизволит вернуть права царю и отчизне.    

360  Ради чего бросаешь ты в бой на верную гибель    

Стольких латинян, о Турн, наших бедствий исток и причина?    

Нет спасенья в войне; у тебя мы требуем мира,    

Мира залог уступи единственный и нерушимый!    

Мнишь меня ты врагом, и без спора я в этом признаюсь, —    

365  Первым, однако, к тебе прихожу с мольбой о  пощаде:    

Гордый свой дух усмири и уйди, побежденный. Довольно    

Видели мы похорон и просторных полей разорили.    

Если же слава влечет, и в груди великую силу    

Чувствуешь ты, и невеста тебе и царство желанны,    

370  Будь смелей и грудью ступай навстречу Энею.    

Нет, для того, чтоб тебе царевна в жены досталась,    

Мы, ничтожный народ, неоплаканный, непогребенный,    

Гибнуть должны на полях. Но коль есть в тебе сила и в сердце    

Предков отвага жива, то врагу, что тебя вызывает,    

375  Сам в лицо погляди".    

     

Эти упреки зажгли неистовой яростью Турна,    

С тяжким стоном слова из груди у него излетели:    

"Дранк, я знаю, всегда тороват ты на речи бываешь    

В час, когда руки нужны для войны. Ты в собранье старейшин    

380  Первым спешишь, но чертог наполнять словами не  время,    

Хоть разглагольствуешь ты, не зная меры, покуда    

На стену враг не взошел и рвы не наполнились кровью.    

Что же, речами бряцай, как привык ты, и в трусости Турна,    

Дранк, обвиняй: ты ведь сам истребил огромные толпы    

385  Тевкров своею рукой, и по всей равнине трофеи    

Ты водрузил. Между тем испытать нам нетрудно, что может    

Доблесть живая свершить; далеко искать не придется    

Нам врагов: отовсюду они к стенам подступают.    

Вместе навстречу пойдем! Почему же ты медлишь? Иль знаться    

390  С Марсом лишь твой болтливый язык и резвые ноги    

Будут всегда?    

Я побежден? Неужели меня назовет побежденным    

Тот, кто увидит, как Тибр берега наводнил, переполнен    

Кровью троянских бойцов, как Эвандра дом погубил я,    

395  Корень его истребив, как совлек с аркадцев  доспехи?    

Нет, разбитым меня не видали ни Битий, ни Пандар    

В день, когда сотни мужей я отправил в Орк, победитель,    

Запертый в стенах врага и от вас отрезанный валом.    

«Нет спасенья в войне». Для вождя дарданцев, безумный,    

400  И для себя береги прорицанья свои! Продолжай же,    

Страхом смущая сердца, восхвалять побежденного дважды    

Племени мощь и втаптывать в грязь оружье латинян.    

Ныне дрожат, мол, вожди мирмидонцев пред силой фригийской,    

Ныне испуган Тидид и Ахилл трепещет ларисский,    

405  От Адриатики вспять текут и Авфида[592] струи.    

Дранк притворился хитро, что моей опасается мести,    

Страхом своим клевету отягчая преступно. Не бойся!    

Низкую душу твою я своей рукой не исторгну,    

Пусть остается с тобой и в твоей груди обитает.    

410  Ныне к твоим я, отец, перейду высоким сужденьям.    

Если ты все потерял на оружье наши надежды,    

Если покинуты мы, если враг, потеснив нас однажды,    

Силы наши сломил и Фортуна не может вернуться, —    

Будем мира просить, простирая праздные руки.    

415  Но когда бы хоть след в нас остался доблести  прежней!    

Всех счастливей в трудах, всех выше духом отважным    

Тот для меня, кто смерть предпочтет такому исходу    

И, чтоб не видеть его, будет землю грызть, умирая.    

Есть еще силы у нас, и немало воинов цело,    

420  Есть в Италийской земле города, что помочь нам  готовы,    

Славу и тевкры в бою обильной кровью купили,    

Много потерь и у них, одинаково буря косила    

Обе рати. Так что ж мы бежим от порога с позором?    

Что от страха дрожим до того, как трубы пропели?    

425  Многое времени труд изменяет, многое может    

День исправить один, и Фортуны нрав переменчив:    

То посмеется она, то дела наши снова упрочит.    

Помощи пусть из Арп не пришлет нам царь этолийцев, —    

С нами будет Мессап, и счастливый Толумний, и с нами    

430  Многих народов вожди. Не минует великая слава    

Лация лучших бойцов и воителей с пашен Лаврентских.    

С нами Камилла, чей род средь вольсков издавна чтится,    

Конных бойцов она привела, блистающих медью.    

Если же тевкры на бой одного меня вызывают,    

435  Если один только Турн – помеха общему благу,    

Если угодно вам, – что ж! Я не столь ненавистен Победе,    

Чтоб не решиться на все во имя великой надежды.    

Смело пойду на врага, пусть вторым он будет Ахиллом,    

Пусть облечется в доспех, что рукою скован Вулкана;    

440  Душу его посвящаю я вам и тестю Латину,    

Ибо доблестью Турн никому не уступит из предков.    

Только меня вызывает Эней. Но о том и молю я!    

Лишь бы Дранк не погиб искупительной жертвой, коль боги    

В гневе на нас, иль меня не лишил победы и славы!"    

     

445  Так меж собой препирались враги о неясном и  темном    

Будущем; тою порой покидали свой лагерь троянцы.    

Вдруг пронеслась по дворцу, приводя в смятение толпы,    

Весть и в единый миг наполнила ужасом город:    

Сомкнутым строем идут от берега тибрского тевкры,    

450  Следом тирренская рать по всей растянулась  равнине.    

Тотчас народ взволновался душой, и сердца встрепенулись,    

Ярость в груди поднялась, разбужена острым стрекалом,    

Руки рванулись к мечам, молодежь призывает к оружью,    

Скорбные плачут отцы и ропщут тихо. Вскипают    

455  Шумные споры везде и взлетают крики до неба.    

Гомон такой же стоит, когда птиц перелетная стая    

В роще опустится; так на обильной рыбой Падузе[593]    

Хриплый крик лебедей раздается по заводям звонким.    

"Граждане! – рутул кричит, улучив  мгновенье, – ну что же!    

460  Долгий держите совет и в бездействии мир  восхваляйте, —    

Враг между тем уже вторгся в страну!" С такими словами    

Быстро он бросился прочь и дворец высокий покинул.    

"Ты, Волуз, прикажи снаряжаться манипулам[594] вольсков,    

Ты же и рутулов рать поведешь. Вы конницу в поле,    

465  Кор, Камилл и Мессап, разверните строем широким.    

Вы – на башни скорей, стерегите подступы к стенам,    

Вы же, куда прикажу, за мною следуйте в битву".    

Тотчас на стены бойцы со всего сбежались Лаврента.    

Новой бедой удручен, Латин покидает собранье;    

470  Замысел свой отложить надолго приходится старцу.    

Вновь он винит себя в том, что по доброй воле не принял    

В город и зятем своим не назвал дарданца Энея.    

Перед воротами рвы горожане копают и носят    

Камни и колья. И вот, кровавый бой возвещая,    

475  Хрипло пропела труба. На стенах матроны и дети    

Пестрым строем стоят, опасностью призваны крайней.    

К храму Минервы меж тем, к высокой твердыне Паллады    

Едет в толпе матерей с дарами царица Амата,    

Дева Лавиния с ней, причина бедствий великих,    

480  В землю глядит, не смея поднять прекрасные очи.    

Матери входят и храм наполняют ладанным дымом,    

Скорбные их голоса от высоких несутся преддверий:    

"Ты, что оружьем сильна, о Тритония, браней владыка!    

Мощной рукой сокруши копье врага, чтобы пал он    

485  Возле высоких ворот, чтобы сгинул разбойник  фригийский!"    

Сам неистовый Турн снарядился в битву поспешно:    

Панцирь чешуйчатый свой, горящий красною медью,    

Он надел, застегнул на ногах золотые поножи,    

К поясу меч привязал и, виски не покрыв еще шлемом,    

490  С крепости вниз он сбежал, золотым окруженный  сияньем,    

Радостью бурной кипя и в мечтах врагов сокрушая.    

Так застоявшийся конь выбегает из стойла на волю,    

Привязь порвав, и стремглав по открытому полю несется:    

То к табунам кобылиц на просторные пастбища мчится,    

495  То к знакомой реке, где привык он купаться и  плавать,    

Ржет, резвится, летит, высоко голову вскинув,    

Грива на шее крутой развевается вольно по ветру.    

     

Турну навстречу скакал предводимый девой Камиллой    

Вольсков отряд; возле самых ворот царица на землю    

500  Спрыгнула; следом за ней с лошадей соскользнула  немедля    

Вся дружина ее; и сказала Турну Камилла:    

"Турн, если вера в себя не напрасно дается отважным,    

То обещать я осмелюсь тебе, что на турмы Энея    

Я одна нападу и тирренскую конницу встречу.    

505  Первой дозволь испытать мне сегодня опасности  боя,    

Сам же город храни, у стены оставаясь с пехотой".    

Рутул, взор устремив на деву грозную, молвил:    

"Как благодарность могу, о краса Италии, дева,    

Словом иль делом тебе я воздать? Ты готова душою    

510  Все превозмочь; раздели же со мной труды боевые!    

Мне принесла и молва, и лазутчики верные вести:    

Выслал вперед коварный Эней по равнине отряды    

Конницы легкой, а сам, по обрывам карабкаясь горным,    

Через пустынный хребет пробирается тайно к Лавренту.    

515  Хитрость замыслил и я: в извилистом узком ущелье    

Вход и выход заняв, я в лесу поставлю засаду.    

Конницу ты тирренскую встреть – против знамени знамя.    

Будут с тобою Мессап, тибуртинский отряд и латинян    

Турмы; ты же возьми на себя полководца заботы".    

520  Речью такою же он ободряет на битву Мессапа,    

С ним и других союзных вождей – и выходит в сраженье.    

Есть крутой поворот в ущелье; словно нарочно    

Создан он для засад; здесь теснины темные склоны    

Лесом густым заросли, и ведет лишь ничтожная тропка    

525  К узким проходам меж гор в глубине зловещей  лощины.    

Прямо над ней высоко на горе поляна простерлась,    

Можно за скалами там затаиться в безвестном укрытье,    

Чтобы внезапно напасть на врагов или справа, иль слева,    

Либо, засев на хребте, тяжелые скатывать камни.    

530  Юноша в эти места поспешил по дорогам знакомым    

И, поляну заняв, укрылся в лесу вероломном.    

     

Дочь Латоны меж тем призвала проворную Опис,    

Нимфу, средь спутниц ее блиставшую в сонме священном,    

В свой небесный чертог и с такою скорбною речью    

535  К ней обратилась: "На бой снаряжается ныне  Камилла,    

Наш надевает доспех, бесполезный в сече жестокой.    

Всех мне дороже она. Не сегодня явилась к Диане    

Эта любовь и зажгла внезапной нежностью душу:    

В дни, когда был озлобивший всех произволом надменным    

540  Свергнут с престола Метаб, то, старинный Приверн[595] покидая,    

В бегство средь распрей и смут пускаясь, унес он в изгнанье    

Дочь-малютку с собой и, Касмиллы-матери имя[596]    

Чуть изменив, назвал в честь нее младенца Камиллой,    

Шел он, дитя прижимая к груди, в далекие горы,    

545  В дебри лесов, а вокруг с оружьем рыскали  вольски,    

Смертью Метабу грозя. И вдруг преграждает дорогу    

Пенный поток беглецу: с берегами высокими вровень    

Воды струил Амазен, от дождей разлившись обильных.    

Хочет Метаб реку переплыть, но, любовью к младенцу    

550  Скованный, медлит, боясь за бесценную ношу. И  долго    

Он размышлял, покуда в душе не созрело решенье:    

Воин могучий, носил он всегда огромную пику,    

Древком ей прочным служил узловатый дубок обожженный;    

Лубом дочь спеленав и корою пробковой мягкой,    

555  Ловко ее привязал к середине пики родитель;    

В мощной руке потрясая копье, небесам он взмолился:    

"Дева, владычица рощ, Латоны дочь всеблагая,    

В рабство тебе посвящаю дитя! Убегая от смерти,    

Ныне впервые она твоего коснулась оружья.    

560  Дочь, о богиня, прими, – ее неверному ветру    

Я поручаю!" И вот Метаб, с плеча размахнувшись,    

Бросил копье; рокотала волна, и над быстрым потоком    

Пика летела, свистя, унося малютку Камиллу.    

Сам же Метаб, теснимый толпой, подступавшей все ближе,    

565  Кинулся в воду, и вот, торжествуя, берет он  младенца —    

Тривии дар – и копье из травы вырывает прибрежной.    

Люди его не пускали в дома, города не пускали    

В стены свои, но Метаб не сдавался, свирепый, как прежде:    

Век проводил он в пустынных горах пастухом одиноким,    

570  В дебрях колючих кустов, средь лесных дремучих  урочищ    

Вскармливал дочь молоком кобылицы, не знавшей упряжки, —    

Сам выдаивал он сосцы над губами младенца.    

Только лишь первый свой след на земле отпечатала дочка,    

Дротик наточенный дал ей родитель в нежные руки,    

575  Стрелы в колчане и лук за плечо повесил малютке.    

Вместо длинных одежд, вместо сетки в кудрях золоченой    

Шкура тигрицы у ней с головы по спине ниспадала.    

Детской рукой метала она нетяжелые копья,    

Гибкой пращи ремешок раскрутить над собою умела,    

580  Был то стримонский журавль, то лебедь добычей  Камиллы.    

В землях тирренских она могла бы невесткой желанной    

Многим стать матерям, но, одной предавшись Диане,    

Знает Камилла любовь лишь к оружью и к девственной жизни,    

Свято блюдя чистоту. Как хотела бы я, чтоб Камиллу    

585  Войны так не влекли, чтоб она не тревожила  тевкров!    

Спутницей ныне моей она была бы любимой.    

Но, коль скоро близка неизбежная горькая участь,    

С неба, о нимфа, слети, поспеши в пределы латинян.    

Где завязалась уже при зловещих знаменьях битва.    

590  Лук мой возьми и мстящую вынь стрелу из колчана:    

Раною кто осквернит Камиллы священное тело,    

Будь он тирренец иль тевкр, пусть своей заплатит мне кровью,    

Я же в туче ее унесу и под отчим курганом    

Скрою, прежде чем враг доспехи снимет с несчастной".    

595  Так сказала она, и, окутана облаком черным,    

Нимфа скользнула с небес, рассекая воздух шумящий.    

     

Тою порой подходили к стенам Лаврента троянцы;    

Конное войско вели, поделенное ровно на турмы,    

Следом этрусков вожди. Скакуны звонконогие в поле    

600  Ржут и встают на дыбы и, с уздой упорной воюя,    

Носятся взад и вперед. Железной порослью копья    

Всюду взошли на лугах, и равнина сверкает оружьем.    

Но и с другой стороны латинян войско проворных,    

С братом Кор, и Мессап, и всадники девы Камиллы    

605  Вышли в поля навстречу врагу. Занесенные копья    

Воины держат в руках и колеблют легкие дроты,    

Топот пехоты слышней, лошадиное ржанье все громче.    

Вот на полет копья сошлись два войска и встали    

Строй против строя – и вдруг на врага кидаются с криком,    

610  Бешеных гонят коней; отовсюду сыплются копья    

Густо, как снег, и сияние дня затмевается тенью.    

Мчатся лихой Аконтей и Тиррен друг другу навстречу,    

Выставив пики вперед, – и с гулким грохотом оба    

Первыми падают в прах, и с разлета сшибаются кони,    

615  Грудью ломая грудь. Аконтей, ударом отброшен,    

Словно баллисты снаряд или быстрая молния в небе,    

Прочь отлетел далеко, и развеял жизнь его ветер.    

Тут же, смешавши ряды и щиты закинув за спину,    

Вспять погнали коней и помчались к стенам италийцы.    

620  Тевкры несутся вослед, предводимые храбрым Азилом.    

Лишь возле самых ворот италийцы, опомнившись, встали,    

Подняли крик и назад скакунов повернули послушных.    

Тевкры теперь убегают от них, отпустивши поводья.    

Так, прилив и отлив чередуя, пучина морская    

625  То прихлынет к земле и утесы накроет волною    

И на прибрежный песок пошлет вспененные струи,    

То назад отбежит и, стоячие скалы сшибая,    

Катит от берега их и сушу вновь обнажает.    

Дважды до самых стен отгоняли рутулов туски,    

630  Дважды, щиты за спиной, убегали, отброшены  силой.    

В третий раз наконец сошлись враги – и смешались    

Между собою ряды, и схватился с воином воин.    

Слышен везде умирающих стон, оружье и трупы    

В лужах крови лежат, и на груду тел то и дело    

635  Раненый валится конь; закипает бой беспощадный.    

Прямо не смея напасть на Ремула, издали бросил    

Пику в коня Орсилох, и под ухо вонзилось железо.    

Раной взбешенный, взвился на дыбы скакун звонконогий,    

Воздух копытами бьет, нестерпимой терзаемый болью,    

640  Ремула сбросив с седла. И отвагой, и ростом, и  силой    

Всех превзошедший в бою, Иолай повержен Катиллом,    

Им же Герминий убит; с головой непокрытой сражался    

Он, распустив по плечам обнаженным светлые кудри,    

Ранам тело открыв без боязни. Но пика пробила    

645  Грудь от плеча до плеча, и согнулся он, болью  пронзенный.    

Черная кровь повсюду течет, и сеет железо    

Смерть, и стремятся бойцы навстречу гибели славной.    

     

Там, где сеча кипит, амазонка ликует Камилла:    

Левая грудь открыта у ней, колчан за плечами,    

650  То посылает она все чаще гибкие дроты,    

То боевой свой топор рукой неслабеющей держит;    

Лук золотой за спиной звенит – оружье Дианы.    

Даже когда отступить заставляет Камиллу противник,    

Стрелы она посылает назад, на бегу обернувшись.    

655  Спутниц отборный отряд окружает Камиллу: Ларина,    

Тулла несется за ней и Тарпея с медной секирой;    

Лучших Италии дев избрала она – украшенье    

Войска, и в мирные дни, и в бою надежных помощниц.    

Так во фракийском краю[597] по  застывшим волнам Термодонта    

660  Гонят со звоном коней амазонки в пестрых  доспехах,    

Мчат с Ипполитою[598] в  бой или вслед любимице Марса,    

Пентесилее, летят за ее колесницей, и громкий    

Женский разносится клич, и щиты луновидные блещут.    

Первым кого и последним кого, суровая дева,    

665  Пика настигла твоя? Сколько тел ты в прахе  простерла?    

Первым был Клития сын Эвней: летел на тебя он,    

Но в обнаженную грудь впилось еловое древко,    

Грянулся воин с коня и на рану упал, изрыгая    

Крови потоки в песок и корчась в муках предсмертных.    

670  Следом Пагас и Лир погибли: первый пытался    

Повод поймать, когда раненый конь его сбросил, второй же    

К другу спешил, чтоб его подхватить рукой безоружной.    

Так друг на друга они и рухнули оба. А дева,    

Сына Гиппота сразив, Амастра, мчится в погоню    

675  За Демофонтом, Тереем, и Хромием, и Гарпаликом.    

Сколько бросает она в противника дротиков метких,    

Столько и гибнет мужей. Но вот на коне апулийском    

Орнит, охотник лихой, в невиданных скачет доспехах:    

Шкурой быка, воителя стад, широкие плечи    

680  Орнит одел и покрыл огромную голову пастью    

Волка, в которой клыки торчали из челюстей мощных;    

Сельская пика в руках у него; меж всадников Орнит    

Носится взад и вперед и ростом всех превосходит.    

Дева его без труда средь врагов бегущих настигла,    

685  Грудь пронзила ему и недоброе молвила слово:    

"Мнил ты, тирренец, что здесь на лесного зверя облава?    

День наступил, когда мы опровергнем женским оружьем    

Ваши слова. Но к манам отцов и ты не без славы    

Явишься, ибо сама тебя сразила Камилла".    

690  Бута повергла она и за ним Орсилоха – из тевкров    

Самых могучих мужей; убегавшему Буту вонзилось    

В шею копье, где она меж кольчугой и шлемом открыта,    

Где у всадников щит за спиною слева свисает;    

Бегством притворным потом увлекла Орсилоха Камилла,    

695  Влево пустила коня, чтоб скакать по меньшему  кругу,    

Мужа, что гнался за ней, догнала и, мольбам не внимая,    

Дважды удар нанесла секирой тяжкой по шлему,    

Медь и кость разрубив, так что мозг полился из раны.    

Деве навстречу летел и внезапно замер в испуге    

700  Авна воинственный сын, обитателя гор  Апеннинских;    

Был он, покуда судьба позволяла, хитрец не последний    

Средь лигурийцев;[599] и  вот, увидав, что от встречи с царевной    

Не уклониться никак, что бежать не удастся от битвы,    

Стал он уловки в уме измышлять и Камилле лукаво