1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 
     
— Э-э… нет.
     
— Но ты знаешь, что после больших войн количество населения на Земле всегда падает, безразлично, какое количество солдат бывает убито? Жизнь не только упряма, как выразился Джок. Жизнь взрывоподобна. Основная теория динамики населения, из которой до сих пор не было никакого исключения, гласит: население увеличивается до тех пор, пока не оказывается на грани уничтожения. Другими словами — если мы будем ежедневно принимать сто тысяч поселенцев, на Земле население будет ежедневно увеличиваться на двести тысяч человек.
     
На мгновение воцарилось молчание. Потом Сергей сказал:
     
— Это мрачная картина, босс. И каково же решение проблемы?
     
— Его нет, — сказал Поль.
     
— Я не это имел в виду, — сказал Сергей. — Чем все это должно закончиться?
     
Поль произнес только одно-единственное слово, так тихо, что мы бы не расслышали его, если бы в палатке не воцарилась мертвая тишина.
     
— Войной.
     
     
Следующую пару секунд мы молчали, потом зашаркали ногами. Некоторые из нас встали. Сеймур сказал:
     
— Послушайте, мистер дю Морье, я, может быть, и пессимист, но я не считаю, что все настолько плохо. Войны в наше время быть не может.
     
— Ты уверен? — спросил Поль.
     
Сеймур ответил, почти вспылив:
     
— Может быть, ты хочешь сказать, что Космический Патруль бросит нас на произвол судьбы? Только так может возникнуть война.
     
Поль покачал головой.
     
— Патруль не бросит нас на произвол судьбы. Но он не сможет остановить войну. Силы полиции пригодны для того, чтобы душить отдельные происшествия в зародыше. Но когда вспыхивает вся планета, даже самая сильная, мощная и умная власть ничего не может с этим поделать. Они будут пытаться сделать это — они будут героически вмешиваться. Но они не достигнут никакого успеха.
     
— И вы действительно так думаете?
     
— Я в этом твердо убежден. И не только я, но также и вся Комиссия. О, я имею в виду не комитет политиков — я имею в виду ученых.
     
— Но что, ради всего святого, намерена предпринять Комиссия?
     
— Она создает колонии. Мы думаем, что игра стоит свеч. Колонии должны быть независимыми от войн. Напротив, я думаю, что они должны держаться в стороне от них. Как это было с Америкой в конце девятнадцатого столетия. Разногласия в Европе тогда не достигли Нового Света. Я думаю, что война, если она разразится, будет настолько разрушительной, что, скорее всего, на некоторое время парализует все космические сообщения. Поэтому Ганимед должен быть независим от Земли. Нужна высокоразвитая космотехническая цивилизация, чтобы поддерживать отношения между планетами, а Земля после войны, может быть, не будет на это способна.
     
Я думаю, высказывания Поля удивили нас всех; для меня, во всяком случае, это было словно удар пыльным мешком из-за угла. Сеймур указал пальцем на Поля и сказал:
     
— Если вы в это верите, почему же тогда вы возвращаетесь обратно на Землю?
     
Голос Поля снова стал тихим.
     
— Я не вернусь на Землю. Я останусь здесь и стану поселенцем.
     
Теперь я понял, почему он начал отращивать бороду.
     
Сеймур пробормотал:
     
— Тогда война должна начаться очень скоро.
     
Это был не вопрос, а, скорее, утверждение.
     
— После того, как я зашел так далеко, я отвечу вам и на этот вопрос. Война начнется, самое большее, через сорок лет.
     
Можно было услышать вздохи облегчения. Сеймур сказал за нас всех:
     
— Сорок лет! Но тогда нет никаких оснований для переселения. Вероятно, ты даже не доживешь до войны. Пойми меня правильно… я ни в коем случае не хочу отговаривать тебя от Ганимеда…
     
— Я вижу эту войну, — продолжал настаивать Поль. — Я знаю, что она разразится. Могу я быть уверен, что мои дети и внуки переживут ее? Нет. Я остаюсь здесь. Если я когда-нибудь женюсь, то женюсь здесь. Я не хочу производить детей в мире, который, может быть, превратится в радиоактивную пыль.
     
В это мгновение внутрь палатки просунул голову Хэнк. Хэнк во время нашей дискуссии бродил снаружи. Теперь он крикнул:
     
— Эй, люди! Европа восходит.
     
Мы все вышли наружу. Я думаю, все мы были потрясены. Поль так убедительно преподнес нам эту правду. Наблюдение за Европой могло служить великолепным отвлекающим средством.
     
Конечно, мы не впервые видели Европу, но наблюдение за ней с этой точки — нечто совсем другое. Орбита Европы находится внутри орбиты Ганимеда, и спутник этот никогда не отходит слишком далеко от Юпитера, если тридцать девять градусов не считать “слишком далеко”. Мы находились на сто тринадцатом градусе восточной долготы, и Юпитер был на двадцать три градуса ниже нашего восточного горизонта. Это значило, что Европа, когда она находилась в самой дальней точке от края диска Юпитера, поднималась в максимуме на шестнадцать градусов над краем горизонта на том месте, где мы были.
     
Извините меня за эту математику. Можно выразиться и иначе: на востоке в небо поднимается высокая горная цепь, и один раз в каждую неделю Европа висит низко над горизонтом, над этой горной цепью; потом она исчезает точно на том же месте, где она недавно взошла, — как лифт, который то опускается, то поднимается.
     
В первый раз за все время нашего путешествия мы видели подобное зрелище, и мы, конечно, не могли его пропустить: маленькая серебряная лодочка, покачивающаяся в небе над волнами скалистого гребня с поднятыми вверх носом и кормой. Мы смотрели, восходит ли она или уже заходит, и сверяли наши часы. Некоторые люди утверждают, что они могут различить ее движение, но сейчас не было единого мнения о направлении этого движения. Спустя некоторое время я замерз и вернулся назад, в палатку.
     
Но я был рад перерыву. У меня было чувство, что Поль сказал намного больше, чем он намеревался сказать. Я думаю, в этом были виноваты снотворные таблетки. Они хороши, если их использовать по назначению, но они заставляют говорить вещи, о которых лучше умолчать.
    
    
     
      
19. ИНОЙ РАЗУМ
     
     
В конце второй светлой фазы стало ясно — по крайней мере, Полю, что эта долина подходит для колонизации. Она была не идеальна, и, может быть, по ту сторону гор были лучшие места, — но жизнь коротка. Поль сдался после ее оценки с помощью сложной системы, выдуманной Комиссией и состоящей из девяноста двух пунктов. Тут наличествовали как минимум семь пунктов. Более пригодная долина могла подождать до того времени, когда поселенцы ее откроют… что однажды, конечно, и произойдет.
     
Для простоты мы назвали эту долину Долиной Половинного Везения, а горы, лежащие за ней, горами Поля, хотя Поль и протестовал. Потом он сказал, что название это неофициальное, а мы ответили, что мы будем настаивать на своем. Эби Филкенстайн, топограф, занесла эти названия на карту, а другие подписались под ними.
     
В течение третьей светлой фазы мы все еще занимались изучением подробностей. Мы должны были вернуться назад, когда для этого представится возможность. Так что нам предстояло проспать еще одну темную фазу. Некоторые, конечно, возражали. Они всю ночь играли в покер, но я не принимал в этом участия, потому что терпеть не могу что-нибудь терять. Мы провели пару дискуссий, но ни одна из них не была такой серьезной, как та, первая.
     
В конце третьей темной фазы до меня постепенно дошло, что я еще ничего не видел, кроме стенок нашей палатки. Я попросил Поля, чтобы он разрешил мне немного отдохнуть.
     
Хэнк помогал мне с начала темной фазы. Он был ассистентом топографа. С начала темной фазы были запрограммированы снимки, которые нужно было сделать при помощи вспышки. Он должен был сделать их с самой высокой точки на юге, а потом при помощи этой же мощной вспышки сделать снимки с самой высокой точки на западе.
     
Хэнк недавно получил свою собственную камеру и постоянно держал палец на спуске. На этот раз, кроме официальных снимков, он собирался сделать и свои личные. Он совершенно испортил снимки, сделанные для топографа, и, кроме того, забыл защитить глаза, когда происходила вспышка. Поэтому он получил бюллетень и был назначен помощником ко мне на кухню.
     
Вскоре его глаза снова были полностью в порядке, но Филкенстайн больше в нем не нуждалась. Так что я спросил, не можем ли мы оба предпринять небольшую прогулку. Поль разрешил нам это.
     
В конце второй светлой фазы возникла исследовательская горячка, когда мы открыли лишайники в западном конце долины. Некоторое время было похоже, что мы первыми открыли жизнь на Ганимеде. Но это была ложная тревога — после более тщательного исследования оказалось, что это были всего лишь земные лишайники — один из тех видов, которые были отобраны Биологическим Отделом Комиссии.
     
Это доказывало только одно: жизнь уже укоренилась на расстоянии трех тысяч ста миль от места первоначального появления человека. Разгорелась горячая дискуссия, были ли споры лишайника перенесены по воздуху или они находились в одежде людей, которые строили энергостанцию. Но, собственно, это было не так уж и важно.
     
Хэнк и я решили пойти туда, где были открыты лишайники, и посмотреть, нельзя ли там открыть еще что-нибудь. Кроме того, это место находилось в противоположном направлении от нашего первого лагеря. Мы не сказали Полю, что хотим взглянуть на лишайники, так как боялись, что он нам это запретит. Они были найдены на некотором расстоянии от лагеря. Он нас предупредил, чтобы мы не уходили слишком далеко, так как в четверг утром в шесть часов мы должны были вернуться в наш первый лагерь.
     
Я был с этим согласен, потому что у меня действительно не было намерения уходить слишком далеко. Я чувствовал себя не совсем хорошо. Но я никому не сказал об этом. Я не хотел упускать единственную возможность увидеть что-нибудь в этой долине.
     
Мы больше не обнаружили никаких лишайников. Вместо этого мы открыли кристаллы.
     
Мы бродили вокруг, и я был счастлив, как ребенок, потому что у меня не было никаких долгов — хотя у меня кололо в боку — и от того, что здесь был Хэнк со своей камерой. Он все время останавливался и делал бесполезные снимки скал и протоков лавы удивительных форм. Он объяснил мне, что он, вероятно, купит участок здесь, в Долине Счастья.
     
— Ты знаешь, Билл, им здесь, снаружи, нужна будет пара настоящих фермеров Ганимеда, которые покажут этим зеленым новичкам, как бегают зайцы. И кто понимает больше в нашем фермерском хозяйстве, чем я?
     
— Почти каждый, — заверил я его. Он пропустил это мимо ушей.
     
— Место здесь достаточно пригодное, — продолжил он и уставился на поле, которое было похоже на поле битвы после Армагеддона. — Намного лучше, чем возле Леды.
     
Я добавил, что у каждого свои вкусы и возможности.
     
— Но для меня это ничего не значит, — добавил я. — Я должен видеть Юпитер.
     
— Чушь! Ты пришел сюда для того, чтобы исследовать местность, или для того, чтобы основать ферму?
     
— Спорная точка зрения. Иногда я думаю так, иногда иначе. Я не имею об этом никакого представления.
     
Он не слушал меня.
     
— Ты видишь ту расселину, там, наверху?
     
— Конечно. И что из этого?
     
— Если мы пересечем этот маленький глетчер, мы до нее доберемся.
     
— И зачем это тебе?
     
— Я думаю, она ведет в другую долину — и, может быть, в гораздо лучшую. Там, наверху, еще никто не был. Я знаю это, потому что я сопровождал топографа.
     
— Я хотел помочь тебе, поэтому и пошел с тобой, — я усмехнулся. — Но почему тебе обязательно надо туда, наверх? На Ганимеде есть сотни тысяч долин, которые еще не видел ни один человек. Может, ты — разметчик участков?
     
Не нравилось мне все это. Когда на Ганимеде ступаешь на девственную почву, испытываешь странное чувство. Здесь было даже тише, чем в библиотеке. Я охотнее остался бы на месте, откуда был виден лагерь. Тишина действовала мне на нервы.
     
— Ладно, не будь трусом, — произнес Хэнк и полез вверх.
     
Расселина вела не в другую долину; она вела в нечто вроде коридора между скалами. Стены его были на удивление ровными, словно кто-то искусственно выровнял их. Мы прошли немного дальше, и я уже хотел поворачивать. Я остановился и окликнул Хэнка, но в это мгновение заметил какой-то блеск. Я подошел поближе и обнаружил кристаллы.
     
Я уставился на них, а они, в свою очередь, казалось, уставились на меня.
     
— Эй, Хэнк! — крикнул я. — Немедленно иди сюда!
     
— Что случилось?
     
— Тут… надо это снять!
     
Он спустился вниз и подошел ко мне. Спустя некоторое время он выдохнул и прошептал:
     
— Святой Бимбам!
     
Хэнк начал щелкать своей камерой. Я еще никогда не видел таких кристаллов. Большинство из них были шестигранными, однако попадались трех- и двенадцатигранные. Некоторые из них были величиной с кулак, а другие достигали моих колен. Дальше, вверху, мы обнаружили такие кристаллы, которые достигали моей груди. Это были не просто призмы. Они многократно разветвлялись, но самым удивительным были их цвета.
     
Они, казалось, состояли только из цветов, и когда в них глядишь, оттенки сменяют друг друга. В конце концов, мы заметили, что все они были бесцветными и только преломляли свет. По крайней мере, именно так утверждал Хэнк.
     
Он сделал серию снимков, а потом сказал:
     
— Пошли! Я хочу узнать, откуда они здесь появились.
     
Я этого не хотел. Колени у меня дрожали от крутого подъема, и при каждом шаге у меня сильно кололо в боку. Мне кажется, у меня немного кружилась голова. Когда я глядел на кристаллы, мне казалось, что они шевелятся.
     
Но Хэнк уже устремился вперед, и я последовал за ним. Кристаллы, казалось, придерживались старого каньона. В давние времена он был полон воды Казалось, кристаллы нуждались в воде. Мы подошли к тому месту, где на полу лежал старый лед. Он был покрыт слоем снега толщиной в пару сантиметров. Кристаллы проложили себе путь через него и образовали нечто вроде моста.
     
Хэнк поскользнулся, когда мы перебирались через них, и упал на один из кристаллов. Тот разбился с серебристым звоном.
     
Хэнк встал и посмотрел на свои руки. На его ладонях были два параллельных пореза. Он удивленно покачал головой.
     
— Надеюсь, это приведет тебя в сознание, — сказал я и перевязал его руку куском бинта из своей аптечки первой помощи. Когда все было готово, я сказал:
     
— А теперь пойдем назад.
     
— Чушь! Из-за этих царапин? Идем!
     
Я сказал:
     
— Послушай, Хэнк, мне нужно вернуться. Мне нехорошо.
     
— Что там такое?
     
— У меня болит живот!
     
— Ты объелся, вот и все. Немного движения, и у тебя все пройдет.
     
— Нет, Хэнк, мне нужно вернуться.
     
Он уставился в глубь ущелья и, казалось, был расстроен. Наконец он сказал:
     
— Билл, мне кажется, я вижу, откуда пришли кристаллы. Ты подожди здесь, а я погляжу. Потом я вернусь, и мы пойдем в лагерь. Я действительно не задержусь там долго.
     
— Ну хорошо, — сказал я. Он пошел наверх. Некоторое время спустя я последовал за ним. Мне уже присвоили Волка, и это значило, что в незнакомой местности я никогда не должен был оставаться один.
     
Спустя некоторое время он позвал меня. Я поднял взгляд. Он стоял перед огромной темной пещерой в скальной стене.
     
— Что там? — крикнул я.
     
Он ответил нечто непонятное:
     
— Святой Флориан, помоги мне!
     
— Что случилось? — рассерженно спросил я и пошел к нему.
     
Кристаллы тянулись до того места, где мы стояли. Они доходили до края пещеры, но внутри их не было. Они образовывали на пороге пещеры частую решетку. На дне ущелья лежал плоский обломок скалы — огромный, словно постамент для памятника из старых времен. Можно было увидеть на каменной стене то место, от которого он откололся. Он пробил проход в кристаллах.
     
Но это нас не интересовало. Мы смотрели внутрь пещеры.
     
Внутри было темно, но из каньона внутрь проникал рассеянный свет. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидел, что так взволновало Хэнка.
     
Там внутри были эти штуки, и они не были естественного происхождения. Я не могу сказать, что они из себя представляли, потому что я никогда в жизни еще не видел ничего подобного и не слышал о таком. Как можно описать вещи, для которых в человеческом языке не существует слов? О небо, они сначала показались нам нереальными, потому что глаз не мог воспринять их очертаний.
     
Но я понял следующее: это были не камни, это были не растения, это были не животные. Это были искусственно изготовленные предметы.
     
Я хотел подойти к ним как можно ближе. На несколько мгновений я даже позабыл о своей дурноте.
     
Хэнку тоже этого хотелось. Как обычно, он сказал:
     
— Идем!
     
— Как это? — спросил я.
     
— Очень просто… — он замолчал и стал обдумывать, как это сделать. — Итак, мы пройдем здесь… нет. Гмм… Билл, мы должны разбить эти кристаллы. Другого пути внутрь этой пещеры нет.
     
— Разве тебе недостаточно пораненной руки?
     
— Я разобью их обломками камней. Но мне жалко их. Они такие прекрасные.
     
— Я не думаю, что ты сможешь их разбить. Кроме того, клянусь, они достаточно остры, чтобы разрезать подошвы твоих сапог.
     
— По крайней мере, я попытаюсь это сделать, — он взял один из каменных обломков и принялся за работу. Оба мои утверждения оказались правильными. Хэнк отступил и задумался. Потом он тихо свистнул.
     
— Билл…
     
— Да?
     
— Ты видишь тот маленький выступ над входом?
     
— И что из этого?
     
— Слева он ведет в пещеру за кристаллами. Теперь я положу пару камней друг на друга, чтобы достать до него. Потом мы пойдем вдоль его края ко входу в пещеру и спрыгнем внутрь нее. Кристаллы не подходят настолько близко.
     
— Но как мы выберемся обратно?
     
— Мы можем там, внутри, поставить пару этих штук друг на друга и снова подтянуться наверх. В худшем случае, ты заберешься мне на плечи, подтянешься вверх, а потом поднимешь меня.
     
Если бы я хорошенько подумал, я бы никогда на это не пошел. Но мы попытались сделать это, и нам удалось — я уцепился кончиками пальцев за уступ и уже хотел отпустить его.
     
Но тут я почувствовал колющую боль в боку и упал.
     
Я пришел в себя, когда Хэнк сильно потряс меня.
     
— Разве ты не хочешь поглядеть, как все выглядит здесь, внутри?
     
Я оттолкнул его.
     
— Теперь я не хочу смотреть даже на царицу Савскую. Разве ты не видишь, как мне плохо? — я закрыл глаза.
     
Должно быть, я потерял сознание. Когда я снова очнулся, Хэнк сидел передо мной с карманным фонариком в руках.
     
— Ты долго спал, друг, — сказал от тихо. — Теперь тебе лучше?
     
— Лучше, но не намного.
     
— Соберись и идем. Ты должен это увидеть, Билл. Ты этому не поверишь. Это величайшее открытие со… со… ох, да не все ли равно. Против этого и Колумб покажется халтурщиком. Мы будем знамениты, Билл.
     
— Ты можешь идти. А я заболел.
     
— Где у тебя болит?
     
— Везде. Живот у меня твердый, как камень, — и ужасно болит.
     
— Билл, — спросил Хэнк серьезно, — тебе не удаляли аппендикс?
     
— Нет.
     
— Гмм… но тебе должны были это сделать!
     
— Как мило, что ты сказал мне об этом именно сейчас.
     
— Не двигайся! Лежи спокойно!
     
— Конечно, — я оперся на локоть. Перед моими глазами все поплыло. — Хэнк, послушай. Ты должен вернуться в лагерь и рассказать им все. Они должны прислать сюда трактор.
     
— Билл, — тихо сказал Хэнк, — ты же знаешь, что у нас нет трактора.
     
Я попытался решить эту проблему, но в моем мозгу все перепуталось.
     
— Тогда они, по крайней мере, должны прийти сюда с носилками, — сказал я слабым голосом и снова опустился на пол пещеры.
     
Немного позже я почувствовал, как он что-то делает с моей одеждой. Моей кожи коснулось что-то ледяное. Я попытался ударить его, но не попал.
     
— Спокойнее, — сказал он. — Я нашел немного льда. Если ты не будешь двигаться слишком резко, он не соскользнет.
     
— Я не хочу!
     
— Ты должен это сделать. Если ты отбросишь лед, прежде чем мы окажемся снаружи, я ничем не смогу тебе помочь.
     
Я был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Я снова лег и закрыл глаза. Когда я снова открыл их, то, к своему удивлению, почувствовал себя лучше. Хэнка рядом не было, и я окликнул его. Когда он не ответил мне, я испугался.
     
Потом он подошел ко мне и махнул карманным фонариком.
     
— Я уж было подумал, что ты ушел, — сказал я.
     
— Нет. По правде говоря, я не могу выйти отсюда. Я не могу забраться ни на выступ, ни на кристаллы. Я уже пробовал, — он поднял сапог. Я увидел на нем кровь.
     
— Ты ранен?
     
— Переживу.
     
— Не знаю, — произнес я. — Никто не имеет представления, где мы находимся. Кажется, нам придется помереть с голоду. Но, честно говоря, мне все равно.
     
— Кстати, о еде — я прихватил с собой кое-то из ленча. Не очень много, потому что ты спал ужасно долго.
     
— Не говори о еде! — простонал я и прижал руки к своему боку.
     
— Мне очень жаль. Но послушай, разве я тебе не говорил, что мы не можем выбраться наружу?
     
— Конечно, ты…
     
— Я тебе сказал, что я не могу выбраться наружу.
     
— И какая в этом разница?
     
— Не ломай над этим голову. Но я думаю, что мы сможем сделать это. Эта твоя идея насчет трактора…
     
— Трактора? У тебя что, шарики зашли за ролики?
     
— Тише. Тут, позади нас есть что-то вроде трактора — или, лучше сказать, экипажа.
     
— Что такое?
     
— Пожалуй, мы будем называть это машиной. Я думаю, что она, по крайней мере, сможет перенести нас через кристаллы. Мы можем использовать ее в качестве моста.
     
— Хорошо, — подкати ее сюда.
     
— Она не катится. Она… э-э… ходит!
     
Я попытался встать.
     
— Я должен взглянуть на нее.
     
— Тогда отойди немного в сторону. Ты лежишь у нее на пути. С помощью Хэнка мне удалось встать на ноги.
     
— Я иду с тобой.
     
— Сменить тебе лед?
     
— Может быть, потом.
     
Хэнк повел меня внутрь пещеры и показал мне эту штуку.
     
Я не знаю, как мне описать этот шагоход, — может быть, вы видели его на фотографии. Если бы тысяченожка превратилась в металлического динозавра, это и был оы шагоход. Верхняя го часть была выполнена в виде ванны или корыта, которое опиралось на тридцать восемь ног, по девятнадцать с каждой стороны.
     
— Это самая сумасшедшая штуковина, которую я когда-либо встречал, — сказал я. — Ты никогда не сможешь подогнать к выходу это чудовище.
     
— Подожди! — крикнул он мне. — И если ты уж сказал, что эта вещь сумасшедшая, тогда ты должен увидеть и другие аппараты.
     
— К примеру?
     
— Билл, как ты думаешь, что представляет из себя эта пещера? Я считаю, это ангар для космического корабля.
     
— Что? Не будь ребенком. Ведь в ангаре же нет космического корабля.
     
— Он здесь.
     
— Ты хочешь сказать, что ты видел космический корабль?
     
— Я не знаю этого наверняка. Он выглядит совершенно иначе, чем все, что мне известно под этим названием. Но если это не космический корабль, тогда я не знаю, для чего еще должна служить эта штука.
     
Я хотел сам взглянуть на нее, но Хэнк воспротивился.
     
— В другой раз, Билл. Мы должны вернуться в лагерь. Иначе будет слишком поздно.
     
Я не сопротивлялся. Бок у меня снова разболелся.
     
— Ну хорошо. А что нам теперь делать?
     
Он подвел меня к задней части шагохода. Корыто здесь опускалось почти до самого пола. Хэнк помог мне взобраться на него и сказал, что я должен лечь на дно. Потом он пробрался к другому концу.
     
— Парни, которые построили эту штуку, должно быть, были горбатыми, приземистыми и четырехрукими. Держись крепче!
     
— Ты знаешь, как им управлять? — спросил я.
     
— Я уже проехал на нем пару метров. Абракадабра! Держи крепче свою шляпу! — он засунул палец поглубже в одно из отверстий.
     
Эта штука задвигалась, тихо, мягко, без всяких рывков. Когда мы выехали наружу, под лучи солнца, Хэнк вытащил палец из отверстия. Я сел. Эта штука выехала из пещеры на две трети, оставив кристаллы позади себя.
     
Я вздохнул.
     
— Ты сделал это, Хэнк. Если теперь ты сменишь лед, я, может быть, выдержу, пока мы не придем в лагерь.
     
— Минутку, — сказал он. — Я хочу попробовать еще кое-что. Тут есть еще пара отверстий, которые я не обследовал.
     
— Лучше оставь их в покое.
     
Он не ответил. Затем он занялся ближайшим отверстием. Машина внезапно пошла задним ходом.
     
— Гопля! — сказал он и вытащил палец. Потом машина снова двинулась вперед.
     
Со следующим отверстием он был осторожнее. Наконец он обнаружил такое отверстие, которое заставило шагоход слегка приподнять нос и, как баггерную лопату, отклониться влево.
     
— Так, — радостно сказал он, — теперь я знаю, как управлять этой штукой. — Мы поехали вдоль каньона.
     
Хэнк ошибался, если верил, что он может управлять этой машиной. Она была подобна новейшему автомобилю с полуавтоматическим управлением, водителю которого нужно принимать только самые общие решения. Когда, например, шагоход подошел к мосту, образованному кристаллами, он остановился и не захотел идти дальше по этому мосту. Он самостоятельно забрался на небольшой холмик и по его склону обошел кристаллы. Казалось, что он может переставлять ноги по своему усмотрению.
     
Когда мы достигли места выхода льда, которое мы Пересекли по пути наверх, Хэнк остановил шагоход и сменил лед на моем животе. Передо льдом машина, очевидно, не испытывала никакого страха, потому что она без колебаний пересекла маленький глетчер.
     
     
Мы подъехали — или подошли — к лагерю.
     
— Это самое необычное средство передвижения во все времена, — радостно сообщил мне Хэнк. — Если я получу на него патент, я стану богачом.
     
— Оно же принадлежит тебе. Это ты его нашел.
     
— Нет. Оно принадлежит не мне.
     
— Хэнк, не думаешь ли ты, что хозяин вернется, чтобы забрать его?
     
Он странно посмотрел на меня.
     
— Нет, Билл. Э-э, скажи мне, насколько давно, по твоему мнению, эти машины находятся там, в пещере?
     
— Понятия не имею.
     
В нашем лагере осталась всего одна палатка. Когда мы приблизились к ней, кто-то вышел наружу и стал ждать нас. Это был Сергей.
     
— Где вы пропадали? — спросил он. — И где, ради всего святого, вы это стащили? — Потом он добавил: — И что это вообще за штука?
     
Мы приложили все совместные усилия, чтобы объяснить ему, а потом он, в свою очередь, рассказал нам о том, что здесь произошло. Он задержался для того, чтобы пойти искать нас, так как Поль должен был вернуться в лагерь номер один, чтобы не пропустить “Джиттербаг”. Он оставил Сергея здесь чтобы он вернулся с нами, когда мы появимся.
     
— Он оставил для вас записку, — сказал Сергей и выудил из своего кармана листок бумаги. Он прочитал следующее:
     
      
“Хэлло, друзья.
      
Мне очень жаль, что я отправляюсь в путь к оставляю вас здесь, как идиот, но вы так же, как и я, хорошо знаете наше расписание. Я сам хотел остаться ждать вас, но ваш друг Сергей утверждает, что это его привилегия. Когда я хотел поговорить с ним, как с разумным человеком, он оскалил зубы и что-то прорычал.
      
Как только вы прочитаете эту записку, начните двигать своими милыми ножками. Вы должны не идти, а бежать к лагерю номер один. Мы попытаемся задержать “Джиттербаг”, но вы же знаете тетушку Хетти.
      
Когда я снова увижу rue. я отвинчу вам головы.
      Всего хорошего.
      П. дю М.
     
     
      
P.S. Профессор зеленого супа, я забрал с собой твой аккордеон”.
     
     
Когда мы были готовы, Сергей сказал.
     
— Вы должны рассказать мне все, но не сейчас. Мы должны мчаться в лагерь номер один. Хэнк, как ты думаешь, Билл сможет идти?
     
Я отрицательно покачал головой. Я чувствовал себя ужасно.
     
— Гм… Хэнк, ты сможешь и да тыне вести этот твой автогроб?
     
— Конечно, — Хэнк ласково и нежно погладил шагоход.
     
— И как быстро? “Джиттербаг” скоро снова совершит посадку.
     
— Ты уверен в этом?
     
— Я видел его уже три часа назад.
     
Я не могу четко вспомнить эту поездку. Однажды мы остановились, и мне сделали новый компресс изо льда. Когда я очнулся в следующий раз, я услышал крик Сергея:
     
— Это “Джиттербаг”! Я вижу его!
     
Мы стали спускаться по косогору, на расстоянии примерно пяти миль от корабля, когда кэп Хетти стартовала.
     
Хэнк застонал. Я откинулся назад и закрыл глаза.
     
Я очнулся, когда машина остановилась. Перед нами стоял Поль, прижав руки к бедрам.
     
— Потребовалось время на то, чтобы вы вернулись, — сказал он. — Но где вы раздобыли эту штуку?
     
— Поль! — настойчиво произнес Хэнк. — Билл тяжело болен.
     
— Ой. аи! — Поль взобрался в машину, не задавая больше никаких вопросов. Мгновением позже он обнажил мой живот и нажал на одно место около бедра.
     
— Тебе больно? — спросил он.
     
Я был слишком слаб, чтобы ударить его.
     
Он дал мне таблетку.
     
Я какое-то время не принимал никакого участия в дальнейших событиях, а произошло вот что: кэп Хетти ждала, потому что Поль усиленно попросил ее об этом, однако спустя пару часов она взбунтовалась. Она должна была лететь к “Крытому Фургону” и не могла больше терять времени. Она сказала, что не намерена заставлять ждать восемь тысяч человек из-за двух глупых мальчишек, которые вздумали поиграть в индейцев в дикой местности.
     
Поль ничего не мог сделать, поэтому он отправил остальных, а сам остался ждать нас.
     
Но все это я узнал уже потом. Я слабо отметил, что мы отправляемся на восток, и во второй раз очнулся, когда мне меняли ледяной компресс. Хэнк управлял шагоходом, а Поль взял на себя обязанности навигатора. С этим он великолепно справлялся и без приборов.
     
Спустя долгое, долгое время мы достигли лагеря пионеров, проехав по неисследованной местности более ста миль. Оттуда Поль по радио затребовал помощь.
     
Прилетел “Джиттербаг” и забрал нас. Я помню еще посадку в Леде. Это значит, что я слышал, как кто-то сказал:
     
— Быстрее, друзья! У этого парня прорыв аппендикса!
    
    
     
      
20. МОЙ ДОМ
     
     
Вокруг нашей находки разгорелся настоящий ажиотаж. Она теперь находится совсем не там — но сам я не видел всех этих машин. Я думаю, я должен быть благодарен доктору Арчибальду за то, что вообще остался в живых. И Хэнку. И Сергею. И кэпу Хетти. И чужому народу, который где-то когда-то жил, и о котором я не знал ничего, даже то, к какой расе он принадлежит. Они сконструировали совершенную машину, которая пронесла меня по пересеченной местности.
     
Я поблагодарил всех, кроме чужаков. Друзья посещали меня в госпитале, даже кэп Хетти, которая сначала ворчала, а потом нагнулась и поцеловала меня в лоб. Я был так испуган, что чуть было не укусил ее.
     
Шульцы, конечно, тоже пришли, и мама Шульц плакала. Папаша Шульц подарил мне яблоко, а Гретхен едва могла говорить, что было совсем не похоже на нее. Молли принесла ко мне близнецов.
     
“Планета, ежедневная газета Леды, взяла у меня интервью. Она хотела знать, еде паны ли по моему мнению, эти предметы руками человека или нет.
     
Это был очень трудный вопрос, и люди многое отдали бы за то, чтобы узнать на него ответ.
     
Эти штуки, которые обнаружили мы с Хэнком, — а потом и ученые из проекта “Юпитер”, не могли быть изготовлены существами, подобными нам. Шагоход был одной из простейших конструкций. А что касается большинства других, то не удалось даже понять, для чего они предназначены. И понять — как выглядели создатели — тоже. Там не было ни одного изображения.
     
Меня это удивило, но ученые решили, что у этих существ не было глаз — по крайней мере, таких глаз, как у нас. Таким образом, им не нужны были изображения.
     
У нас само понимание “изображение” довольно неопределенное, если его рассмотреть поближе. У венериан было так же мало изображений, как и у марсиан. Может быть, мы — единственная раса во Вселенной, которой пришла в голову идея изображать предметы на плоских поверхностях, а потом рассматривать эти изображения.
     
Итак, они не были “людьми” в прямом смысле этого слова.
     
Но они были людьми по своей сути — хотя я, наверное, с криком убежал бы, встретив одного из них в темном переулке. Но, как выразился мистер Сеймур, гораздо важнее то, что они могли изменять свою окружающую среду. Они не были животными, которые не способны ни на что и вынуждены приспосабливаться к природе. Они победили природу.
     
Я считаю, что они были людьми.
     
Самым странным из всего этого были кристаллы. Никто ничего не смог узнать о них. Каким-то образом эти кристаллы были связаны с пещерой — или с ангаром космического корабля, или чем оно там было? Ученых из проекта “Юпитер” поразило одно: шагоход на своем пути по ущелью не разбил ни одного кристалла. Хэнк для этого должен был быть великолепным водителем, но он отрицает это.
     
Не спрашивайте меня об этом. Не могу же я знать все, что происходит во Вселенной. Она, в конце концов, довольно большая.
     
Прежде чем я покинул госпиталь, у меня было достаточно времени для размышлений. Я думал о своем предстоящем путешествии на Землю. Я, конечно, не полетел на “Крытом Фургоне”, но это ничего не значило. Я мог улететь три недели спустя на “Мейфлауэре”. Но хотел ли я возвращаться на Землю? Это было трудное решение.
     
Одно было ясно: я должен пройти испытание скаута, как только я встану с постели. Я уже слишком долго откладывал его. Только при таком близком знакомстве с вечностью вдруг замечаешь, как быстро летит время.
     
А как насчет колледжа? Это совсем другая история. Однажды папа сказал мне, что я не смогу использовать его земные вклады в качестве платы за проезд. Совет проиграл процесс против Комиссии.
     
И потом, слова Поля все еще лежали тяжелым камнем на моей душе. На Земле должна была разразиться война.
     
Сознавал ли Поль, о чем говорил? Нужно ли мне бояться этого? Наверное, нет, потому что Поль сказал, война начнется только через сорок лет. Я же останусь на Земле всего года четыре-пять. И вообще, нужно ли мне бояться будущего?
     
Я уже пережил ганимедотрясение и восстановление хозяйства. У меня было ощущение, что теперь меня больше ничто не сможет испугать.
     
Втайне я даже верил, что выживу и в том случае, если эта война начнется. Я не должен был в ней погибнуть.
     
Нет, я не боялся войны, но она прочно засела у меня в голове. Когда Поль навестил меня, я спросил у него:
     
— Скажи, Поль, ты еще помнишь тот наш разговор о войне? Ты веришь, что на Ганимеде тоже может разразиться война, когда мы достигнем плотности населения Земли? Конечно, не теперь — но через пару сотен лет?
     
Он печально улыбнулся.
     
— Может быть, к тому времени мы будем знать достаточно, чтобы избежать этого.
     
Он отсутствующим взглядом посмотрел перед собой, потом добавил:
     
— У новой колонии всегда есть новая надежда.
     
Это мне понравилось.
     
— …новая надежда.
     
Однажды я слышал, как кто-то назвал младенца “новой надеждой”.
     
Я все еще не нашел ответа, когда однажды воскресным вечером меня навестил папа. Он тоже подсчитал все расходы.
     
— Официально земля принадлежит мне, Джордж, — но это будет огромная потеря для всех нас.
     
— Напротив, — сказал Джордж. — Мы это переживем. У нас есть сбережения, которыми мы можем воспользоваться. Молли тоже за. Ты же знаешь, что потом мы и близнецов хотим отправить на Землю.
     
— Все же это мне представляется не совсем правильным. И какую цель ты преследуешь, Джордж? Мне не нужно образование. Я подумываю о Каллисто. Это большая, еще не тронутая планета с огромными возможностями для человека. Я могу получить должность в проекте “Атмосфера” — Поль, конечно, замолвит за меня словечко — и во время работы получу необходимое образование. Может быть, однажды я стану Главным Инженером Проекта.
     
— Для этого ты должен изучить термодинамику.
     
— Что?
     
— Инженерами не становятся сами по себе. На них учатся. Чтобы стать инженером, нужно посещать университет.
     
— Может быть, я не учился? Разве я не посетил две твоих лекции? Я и здесь смогу стать инженером. Для этого не надо лететь за три миллиарда миль.
     
— Чушь! Для обучения необходима дисциплина. Ты же еще не прошел свое испытание скаута. Ты еще не получил своего Орла.
     
Я хотел объяснить ему, что хотя я и не прошел этого испытания, но я уже начал изучение наук в избранной мной области. Но я не нашел нужных слов.
     
Джордж встал.
     
— Смотри сам, мальчик. Я только высказал свое мнение. Все равно., станешь ты инженером или нет. Но фермерам на Ганимеде тоже необходимо быть как можно более образованными. Мне хотелось бы, чтобы ты вернулся на Землю и закончил там свое образование. Потом ты можешь заниматься тем, чем хочешь.
     
Я подумал над этим, потом произнес:
     
— Может быть, ты и прав, папа.
     
Джордж кивнул.
     
— Хорошо, решай сам. Теперь я побегу на автобус. До завтра.
     
— Спокойной ночи, Джордж.
     
Я не спал, лежал и раздумывал над этим. Спустя некоторое время ко мне в палату вошла миссис Дисмоур, старшая сестра нашего крыла госпиталя, и погасила свет. Но я никак не мог заснуть.
     
Я знал, что папа совершенно прав. И мне не хотелось быть идиотом. Кроме того, я сам великолепно понимал, как полезно людям университетское образование. Ну хорошо, я добуду себе диплом об университетском образовании, а потом, может быть, отправлюсь на Каллисто. А может быть, куплю себе новый участок на Ганимеде.
     
Я все еще никак не мог заснуть. Спустя некоторое время я посмотрел на свои новые наручные часы и отметил, что скоро должна наступить полночь. Я решил выйти наружу и полюбоваться восходом Солнца. Может быть, я увижу его в последний раз, если мне придется отправиться на Землю.
     
Старшей сестры нашего крыла нигде не было видно, и я быстро и незаметно прошмыгнул в коридор.
     
Солнце все еще не появилось над горизонтом. На севере я увидел блестки последних звезд, мерцающие над огромной антенной энергостанции на Прайд-Пике. Снаружи было очень тихо и прекрасно. Добрый старый Юпитер, огромный, круглый и оранжевый, как всегда, находился в своей половинной фазе. На западе из его тени только что появилась Ио; пока я наблюдал за ней, ее вишнево-красный цвет тоже сменился оранжевым, таким же, как у Юпитера.
     
Как я буду чувствовать себя там, на далекой Земле? Я буду весить там почти в три раза больше. Будет ли это для меня приятно? И плотность воздуха там почти удушающая.
     
Никто из моих земных товарищей и представить себе не мог, как все это выглядит здесь. Как я могу говорить с тамошними девочками, которые никогда не покидали своей Земли? Трусихи. Жеманницы. Им бы посмотреть, как Гретхен, ловко управляясь всем своим ладным телом, быстрыми руками ловит кур, убивает их, ощипывает и потрошит. Девочкам с Земли это покажется отвратительным.
     
Край Солнца появился над линией горизонта и окрасил вершины Больших Сахарных Гор в нежно-розовый цвет. Какая великолепная картина на фоне бледно-зеленого неба! Постепенно я смог разглядеть местность, окружающую меня. Это была новая, крепкая, чистая, плодородная земля, совсем не такая, как в Калифорнии, где пятьдесят миллионов человек буквально топчут друг друга на маленьком клочке земли. И это была моя земля.
     
К черту Кальтос, Кембридж, Оксфорд и все остальные привилегированные университеты вместе взятые! Я докажу папе, что мне не нужны никакие суперколледжи, чтобы получить необходимое образование. Да, но прежде всего я должен пройти испытание и получить Орла.
     
Свет утра осветил Пьяные Холмы на западе, и стали хорошо видны их очертания. Я вспомнил ту ночь и снежный буран, когда мы пробирались через них. Хэнк как-то однажды сказал: жизнь в колонии воспитывает настоящих мужчин.
     
“Я жил и работал рядом с мужчинами”. Эта фраза пришла мне в голову. Райслинг? Или, может быть, Киплинг? Я жил и работал рядом с мужчинами!
     
Солнце достигло крыш домов. Оно поднялось над лагуной Серенидад, и небо стало ярко-голубым. Это была моя планета, моя родина, и я знал, что я никогда больше не покину ее.
     
Миссис Дисмоур вышла наружу и увидела меня.
     
— Итак, ты снова стоишь здесь, — фыркнула она. — Сейчас же отправляйся туда, где ты должен быть.
     
— Я уже там, — сказал я и улыбнулся ей.