1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 
     
– Откуда здесь женщины? Выходит, и жены рохирримов пришли к нам на выручку?
     
– Она — единственная, — ответили ему. — Это — госпожа Йовин, сестра нового Короля. Никто не знал, что она ушла в поход. Мы скорбим о ней.
     
Князь снова взглянул на Йовин и был поражен ее красотой. Он прикоснулся к маленькой, но твердой руке, вгляделся в лицо и спросил:
     
– Есть ли лечители в Городе? Она ранена, быть может смертельно, но еще жива, — с этими словами он поднес к губам Йовин свою блестящую латную рукавицу и полированный металл чуть затуманился от слабого дыхания.
     
Яростная битва снова разгорелась на полях Пеленнора. Лязг оружия, крики людей, конское ржание перекрывали звуки рогов и грохот барабанов, звенели колокольцами мумаки, подстрекаемые к бою. Под южной стеной пехота Гондора отражала натиск моргульских легионов. Хурин Высокий, Страж Ключей, и Правитель Лоссарнаха, Хирлуин с Зеленых Холмов, и князь Имрахиль со своими витязями пробивались на восток, к Йомеру.
     
Не сразу смогли они прийти на помощь рохирримам. Удача отвернулась от Йомера, гнев подвел его. Первым ударом Всадники опрокинули врага и огромным клином врубились в ряды южан. Но когда появились мумаки, кони начали храпеть и пятиться, а громадные гороподобные чудовища словно крепости высились на поле, и харадримы скапливались вокруг них. Если в начале боя на каждого Всадника приходилось по три харадрима, то вскоре положение ухудшилось: к южанам от Осгилиата подошло подкрепление. Моргульский военачальник Готмог гнал в бой народ с топорами из восточных провинций, варайгов из Кханда, южан, одетых в алое и черных полулюдей–полутроллей, белоглазых и с красными языками из Дальнего Харада. Теперь они обходили рохирримов, а часть сдерживала войска Гондора, не давая соединиться с Роханом.
     
Казалось, ход боя складывался не в пользу Гондора. Вспыхнувшая было надежда начала гаснуть. А тут еще со стен Города донесся новый крик. Время близилось к полудню, поднялся ветер, дождевые тучи отнесло на север, и теперь с ясного неба сияло солнце. В чистом воздухе дозорные издалека разглядели устрашающую картину, покончившую со всеми надеждами.
     
Немного ниже Города Андуин делал два изгиба и с городских стен русло Реки просматривалось на несколько лиг. Все увидели, как с юга, подгоняемый ветром и веслами, приближается большой флот под черными парусами.
     
– Умбарские пираты! — кричали на стенах. — Умбарские пираты идут! Значит, Белфалас взят, и Дельта тоже, и Лебеннин пал. Это конец!
     
В Городе кто–то ударил в колокол, трубы стали призывать воинов к возвращению, потому что новая грозная опасность пришла со стороны Реки. Но зов не был услышан, ветер, надувавший паруса кораблей, относил звуки.
     
Впрочем, Всадники не хуже дозорных на стенах видели черные паруса. Йомер в пылу боя увел их слишком далеко от Города к пристаням Харлонда. Йомер увидел армаду и проклял тот самый ветер, который благословлял утром. А рати Мордора воспряли духом и с новой яростью ринулись в атаку.
     
Йомер не колебался больше. Зазвучали рога, собирая всех, кто мог пробиться под королевское знамя. Он принял решение стоять насмерть и совершить на полях Пеленнора подвиг, достойный песен, даже если на всем Западе не останется ни одного певца, чтобы спеть о последнем короле Рохана. Он поднялся на зеленый холм, и Белый Конь взвился у него над головой.
     
      
       
Без сомнений, без печали, 
       
в полыхающем рассвете
       
Я скакал навстречу Солнцу
       
с песней звонкой на устах;
       
Но погибшая надежда
       
и надорванное сердце
       
Пробудили гнев священный,
       
дух сражений и смертей!
      
     
     
     
Смеясь, произнес он эти слова. Азарт битвы снова наполнял сердце Йомера. До сих пор он не получил ни одной раны. Он был молод, новый Король Рохана, и он правил отважным народом воинов. Он смеялся, глядя на черные корабли, и грозил им мечом. Но это был смех отчаяния.
     
И вдруг ликующий крик вырвался у него из груди. Он высоко подбросил меч, поймал его и запел. На переднем корабле развевалось большое знамя с Белым Древом — знаком Гондора, но его венчали семь звезд и корона — герб Элендила, бессчетные годы не появлявшийся в Среднеземье. Звезды вспыхнули на солнце, ибо драгоценными камнями выложила их на стяге Арвен, дочь Элронда, а венец, вышитый мифрилом и золотом, ослепительно блестел в утреннем свете.
     
Так возвращался в мир живых Арагорн Элессар, Наследник Исилдура, прошедший Тропами Мертвых. Ветер с моря пригнал в Гондор его корабли. Всадники узнали его, ликующие возгласы прокатились над равниной, а в Городе им вторили трубы и колокола. Войска Мордора, напротив, сковали изумление и ужас. Судьба обернулась против них, обрекая на верную гибель.
     
Гондорцы ударили на восток, тесня троллей и орков, Йомер — на юг, а встречь ему в бой вступили войска, пришедшие на кораблях и только что высадившиеся на берег. Здесь были воины из южных областей Гондора, из Ламедона, из Лебеннина, Леголас и Гимли, Элладан и Элрохир, и Следопыты. Их вел Арагорн, в руке у него сверкал нестерпимо Андрил, а на челе горела Звезда Элендила.
     
Прошло немного времени и Йомер с Арагорном встретились посреди битвы. Опершись на мечи, они взглянули друг на друга и улыбнулись.
     
– Вот мы и встретились снова, хотя все силы Мордора разделяли нас, — сказал Арагорн. — Не так ли говорил я в Хорне?
     
– Так, — ответил Йомер, — но тогда я еще не знал всей вашей силы. Дважды благословенна помощь, которой не ждали, и никогда еще друг не радовался так, встретив друга. — Их руки сомкнулись в крепком пожатии. — Вы пришли вовремя, мой друг. Великие беды обрушились на нас сегодня!
     
– Так отомстим за них! — воскликнул Арагорн, и они плечом к плечу бросились в самую гущу боя.
     
Битва продолжалась до вечера. Южане были сильными воинами, закаленными в боях, они не просили и не давали пощады; харадримы были отважны и свирепы, и пользовались каждой передышкой и каждым укрытием, чтобы собирать силы и снова кидаться в атаку.
     
Но солнце, наконец, зашло, и небо окрасилось закатным пурпуром: холмы и горы казались окровавленными, Река пылала и трава на Пеленнорской равнине стала красной от крови. Великая Пеленнорская битва кончилась. В Мордор ушли единицы, а в Харад вернулись только рассказы о гневе и ярости Гондора.
     
Трое вождей — Арагорн, Йомер и Имрахиль — шли к Городу, от усталости не ощущая ни скорби, ни радости. Но никто из них не был ранен, может быть, их хранила судьба, может, воинское искусство или сила оружия. Но многие другие получили тяжкие раны, увечья или пали в бою. Удар топора сразил Форлонга, бившегося в пешем строю; Дуилин из Мортонда вместе с братом подвели своих лучников вплотную к мумакам, приказав стрелять по глазам чудовищ, и были затоптаны обезумевшими зверями. Не вернулся домой прекрасный Хирлуин, пали Гримбольт и Хальбарад, суровый Следопыт–северянин. Рядовые и вожди, в славе или среди прочих, без числа и счета пали в великой Пеленнорской битве. Роханский менестрель сложил песню о курганах под Минас Тиритом.
     
      
       
Так было. Пропели тревожные горны,
       
И пламя клинков полыхнуло на юге,
       
И кони промчались, как утренний ветер,
       
К неведомой смерти. Война пробудилась.
       
Там Теоден пал, повелитель могучий;
       
Отныне пусты золотые чертоги,
       
И в северных землях на пастбищах щедрых
       
Его никогда не увидят отныне.
       
И Хардинг, и Гутлаф, и доблестный Гримбольт,
       
Эрфара и Деорвин, Дунхир и Фастред
       
И Эрубранд пали в жестоком сраженье;
       
Их ложе — в высоких священных курганах,
       
Где об руку спят боевые собратья.
       
Ни Хирлуин Светлый со всхолмий приморских,
       
Ни Форлонг из края цветущей долины
       
В родные края не вернулись с победой…
       
И меткие лучники Мортонда — Дерфин
       
И Дуилин — больше вовеки не ступят
       
На берег озер, что у горных подножий…
       
И воин простой, и высокий властитель
       
Покоятся вместе под вечным покровом;
       
На ранней заре и под сенью заката
       
Им Андуин пел погребальные песни.
       
Кипящую ало–кровавую пену
       
Несли его воды, в лучах пламенея,
       
И горькие ало–кровавые росы
       
Ложились на землю великих сражений…
      
     
    
    
     
      
Глава 7
      
КОСТЕР ДЕНЕТОРА
     
     
Король–Призрак исчез, а Гэндальф все еще стоял неподвижно перед Воротами. Пиппин поднялся на ноги, словно с него спала огромная тяжесть, и стоял, слушая звуки рогов. Ему казалось, что сердце сейчас разорвется от радости.
     
Никогда больше до конца своих дней он не мог слышать дальнего пения рога без слез.
     
Но вдруг он вспомнил о своем деле и кинулся к магу, уже тронувшему коня.
     
– Гэндальф! Гэндальф! — закричал он, и белый конь остановился.
     
– Что ты здесь делаешь? — сурово спросил Гэндальф. — Разве ты не знаешь, что воинам Цитадели нельзя покидать крепость без разрешения Правителя?
     
– Он разрешил, — ответил Пиппин. — Он отослал меня. Но я боюсь. Там может случиться что–то страшное. Кажется, мой Правитель лишился рассудка. Я боюсь, что он убьет и себя и Фарамира. Гэндальф! Сделай что–нибудь.
     
Маг взглянул в зияющий проем Ворот, прислушался к шуму битвы на равнине.
     
– Мое место там, — сказал он. — Черный Всадник на свободе, мне некогда.
     
– Но Фарамир! — вскричал Пиппин, чуть не плача. — Он же еще жив, а они сожгут его. Надо остановить их!
     
– Сожгут? — переспросил Гэндальф. — В чем дело? Говори скорее!
     
– Денетор ушел к усыпальницам, — зачастил Пиппин, — и забрал Фарамира. Он сказал: мы все сгорим, и он не намерен ждать. Они готовят погребальный костер для Правителя и Фарамира. Денетор послал слуг за дровами и маслом. Я сказал Берегонду, но боюсь, он не осмелится бросить пост. Да и что может сделать простой воин стражи? — закончил он, дотрагиваясь дрожащей рукой до колена Гэндальфа. — Спаси Фарамира!
     
– Может быть, я и мог бы спасти его, — ответил маг, — но боюсь, тогда погибнут другие. Хорошо, — вдруг решился он, — я пойду. Другого спасения для него нет. Я вижу — даже в сердце этой крепости Враг сумел посеять, смуту. Я чувствую здесь его волю. — Он подхватил Пиппина, посадил впереди себя, и они помчались по крутым улицам Минас Тирита к Цитадели. Повсюду они видели воинов, стряхнувших с себя страх и отчаяние, разбиравших оружие, строившихся в ряды. Военачальники вели к Воротам все новые отряды.
     
Им встретился Имрахиль, окликнувший их:
     
– Куда вы, Митрандир? Рохирримы вступили в бой, нам нужно собрать все силы.
     
– Собирайте всех, кого найдете! — крикнул на скаку Гэндальф. — И поскорее. Я приду, как только смогу, но сейчас спешу по делу Денетора. Принимайте командование, пока его нет!
     
Ветер дул им в лицо. Высоко в небе занимался слабый отблеск утра. Но теперь и это не внушало надежды. Подступило новое горе, и было страшно опоздать.
     
– Тьма уходит, — сказал Гэндальф, — но над Городом она еще держится.
     
У ворот Цитадели никого не было.
     
– Значит, Берегонд все–таки ушел, — с надеждой проговорил Пиппин.
     
Они повернули обратно и поспешили ко входу в усыпальницу. Обычно он был закрыт, но сейчас дверь оказалась распахнутой настежь, и на пороге лежал мертвый привратник. Ключей у него на поясе не было.
     
– Дело рук Врага, — сокрушенно произнес Гэндальф. — Он любит, когда друг восстает на друга, когда верность сменяется предательством.
     
Маг спешился, помог сойти Пиппину и попросил Сполоха вернуться на конюшню.
     
– Наше с тобой место на поле битвы, — сказал он коню, — но мне предстоят здесь другие дела. Жди меня и поспеши, когда я позову.
     
Они вышли и стали спускаться по длинному извилистому коридору. Мрак рассеивался, по сторонам, как серые призраки, проступали высокие колонны и каменные изваяния. И вдруг впереди послышались возгласы и лязг мечей: таких звуков не слышали здесь от века. Они ускорили шаги, почти бегом достигли усыпальницы, купол которой черной тенью возвышался в сумерках.
     
– Стойте! — вскричал Гэндальф, взбегая по ступенькам. — Остановитесь, безумцы!
     
На пороге перед дверью Берегонд бился со слугами Денетора. Двое уже пали, обагрив ступени кровью, но остальные, с мечами и факелами в руках, теснили его и проклинали, называя предателем и отступником. А изнутри, из–за двери усыпальницы, раздавался голос Денетора:
     
– Скорее! Делайте, как я велю! Убейте этого изменника! Неужели и это я должен делать сам!
     
Дверь, которую Берегонд держал левой рукой, распахнулась, и за спиной у него возник Правитель Города с мечом в руке. Глаза его горели диким огнем.
     
Но Гэндальф был уже на ступенях. Слуги попятились от него, закрывая глаза руками, потому что в гневе маг был похож на белую молнию. Он поднял руку, и занесенный меч вырвался у Денетора и упал куда–то назад, во тьму, а сам Правитель невольно отступил перед магом.
     
– Что это значит, повелитель? — грозно вопросил Гэндальф. — Обитель мертвых — не место для живых. И почему твои люди бьются здесь, когда враги подступают к Воротам Города? Или Враг уже в ограде успокоения?
     
– С каких пор Правитель Города должен отчитываться перед тобой? — злобно возразил Денетор. — Разве я не могу приказывать собственным слугам?
     
– Можешь, но другие могут не признавать твоей воли, если она обратилась к безумию и злу. Где твой сын?
     
– Он там, внутри, — сказал Денетор. — Он горит, уже горит! Огонь в его теле. Скоро сгорит все. Запад пал. Он весь сгорит, и останется только пепел, а пепел развеет ветер!
     
Видя, что он безумен, Гэндальф отстранил его и бросился внутрь, за ним — Пиппин и Берегонд. Они увидели Фарамира, лежащего в забытьи на каменном пьедестале, вокруг были навалены дрова, пропитанные маслом, так же, как одежда и покрывало Фарамира, но огня еще не было. И тут Гэндальф показал, что под белым плащом его скрыта не только сила знания. Он легко взбежал на груду дров, как ребенка поднял раненого на руки и понес к дверям. Фарамир застонал и сквозь забытье позвал отца.
     
Денетор вздрогнул, словно пробуждаясь. Пламя в его глазах погасло, он со слезами взмолился:
     
– Не забирай моего сына! Он зовет меня!
     
– Да, зовет, — ответил Гэндальф, — но ты не подойдешь к нему. Пока не поздно, его нужно лечить. А твой долг, Правитель, вести войска и защищать Город, хотя бы и ценой собственной жизни! Не мне напоминать тебе об этом!
     
– Он не проснется больше! — застонал Денетор. — Все напрасно. Зачем нам жить! Зачем ты разлучаешь нас перед смертью?
     
– Ни тебе, ни кому другому не дано приблизить час своей смерти, — сурово ответил Гэндальф. — Только побежденные силой Мрака в гордости и отчаянии убивали себя. — С этими словами он вынес Фарамира из усыпальницы и опустил на те самые носилки, на которых раненого принесли сюда. Денетор, не сводя глаз с лица своего сына, шел за ними, но перед порогом остановился. — Идем! — обернулся к нему Гэндальф. — Тебя ждут великие дела!
     
Но Денетор вдруг засмеялся, отступил к столу и выхватил что–то из–под подушки, на которой недавно покоилась его голова. Вернувшись к порогу, он поднял этот предмет — шар темного хрусталя с красным огнем внутри. Палантир в руке Правителя запылал, озаряя его лицо красным светом. Оно казалось высеченным из гранита — жесткое, гордое и страшное.
     
– Гордость и отчаяние! — вскричал Денетор. — Не думаешь ли ты, что Белая Башня ослепла? Нет, Серый Безумец, я видел больше, чем тебе кажется! Твоя надежда — от неведения! Ступай исцелять кого хочешь, бейся с кем хочешь — все будет напрасно. Вы можете даже победить на Пеленнорских полях, но Силу, которая поднялась ныне, победить нельзя. К этому Городу протянулся только одна ее рука, а надежда уже оставляет нас. Даже сейчас ветер твоей надежды обманул тебя. Он гонит по Андуину армаду под черными парусами! Запад пал, и нам пора уйти, если мы не хотим стать рабами!
     
– Такие речи на пользу Врагу! — воскликнул Гэндальф.
     
Денетор в ответ гневно рассмеялся.
     
– Разве я не видел, чего ты добивался, Митрандир? Ты хотел править вместо меня, править на севере, на юге и на западе. Разве не ты приказал этому полурослику молчать или говорить, когда нужно? Разве не ты подослал его ко мне? Но я знаю, о чем ты думаешь. Одной рукой ты держишь меня, как щит против Мордора, а другой ведешь на мое место Бродягу с Севера. Но знай, хитроумный Митрандир, я не буду твоим орудием! Я — Наместник Дома Анариона! Не жди, ты не увидишь меня выжившим из ума камердинером у этого выскочки. Можешь не трудиться, доказывая его права, я знаю, что он из рода Исилдура. Но я не склонюсь перед ним, последышем нищего Дома, давно утратившего и власть, и величие.
     
– А как бы ты поступил? — сдержанно спросил Гэндальф, словно не замечая упреков.
     
– Я бы оставил все, как было всегда. Я правил бы Гондором и передал бы власть сыну. Он стал бы Правителем, а не учеником чародея. Но судьба решила иначе, и теперь я не хочу ничего: ни жизни, ни любви, ни чести.
     
– Ни честь, ни любовь не страдают, если Наместник возвращает данные ему права, — возразил Гэндальф. — А что до твоего сына — дай ему возможность выбирать самому.
     
При этих словах глаза Денетора снова вспыхнули. Он сжал Камень одной рукой, а другой выхватил из–за пояса кинжал и бросился к носилкам, но Берегонд успел заслонить их собою.
     
– Вот как! — воскликнул Денетор. — Ты похитил у меня любовь сына, а теперь похищаешь верность моих воинов? Но одного ты не похитишь у меня: права распоряжаться своей судьбой. — И, обратясь к своим слугам, он крикнул: — Сюда, если вы еще верны мне!
     
Двое из них подбежали к нему. Он схватил факел из рук ближайшего и кинулся к костру. Не успел Гэндальф помешать ему, как он ткнул факел в сухие дрова и они мгновенно вспыхнули.
     
Тогда Денетор вскочил на стол, схватил лежащий там жезл Правителя и, сломав о колено, бросил в огонь. Потом он прижал Палантир к груди обеими руками и лег.
     
Говорят, что с тех пор всякий, заглянувший в этот Камень, если его воля недостаточна, чтобы направить взгляд к другой цели, видел в нем только две старческие обугленные руки.
     
Скорбно отвернулся Гэндальф и закрыл дверь. Некоторое время оттуда слышался только треск и шум огня, потом раздался громкий вопль, и все смолкло.
     
– Вот конец Доктора, сына Эктелиона, — произнес Гэндальф. — И это конец прежнего Гондора. Злые дела совершились здесь. Забудь о междоусобной вражде, — обратился он к Берегонду, — она рождена Врагом, и все вы попали в его сети. А вы… — Он тяжело взглянул на слуг Правителя. — Вы, слепые в своем повиновении, запомните, что только «измена» Берегонда спасла жизнь Фарамиру, Стражу Белой Башни. Унесите своих павших товарищей, им не место здесь. Мы отнесем Фарамира. Отныне он — Правитель Гондора. Жить ему или умереть — это уже не нам решать.
     
Вдвоем с Берегондом они подняли носилки, а Пиппин, понурив голову, пошел следом. Слуги Правителя замерли, обернувшись к Домам Мертвых. Гэндальф был уже в конце улицы, когда послышался гул. Крыша Дома расселась, из трещины повалил дым, с шумом вырвалось пламя, и огонь заплясал на развалинах. Слуги в ужасе бросились догонять Гэндальфа.
     
У распахнутой двери Берегонд бросил взгляд на убитого привратника.
     
– Вот в чем я всю жизнь буду раскаиваться, — сказал он. — Но я спешил, а он не хотел слушать и обнажил меч… — Он закрыл и запер дверь. — Эти ключи нужно отдать теперь Фарамиру.
     
– Сейчас командует Имрахиль, князь Дол Амрота, — сказал Гэндальф, — но его нет здесь. Придется распорядиться мне. Пусть ключи остаются у тебя, пока в Городе не установится порядок.
     
Они были уже в верхних ярусах и шли к госпиталю. Его светлые здания располагались поодаль и предназначались для заболевших, а сейчас готовились принять раненых. Госпиталь располагался недалеко от Цитадели, в шестом ярусе, с южной стороны. Вокруг зеленели огороды, сады и цветники. Во всем Городе это было единственное зеленое место. Сейчас там хозяйничали женщины, умевшие ухаживать за ранеными.
     
В тот самый миг, когда Гэндальф и его спутники вступали на порог, с поля за Воротами раздался жуткий вопль, высоко и пронзительно пронесся в небесах и замер. Так страшен он был, что на мгновение все оцепенели. Но на смену ему пришла тишина, принесшая такую радость и надежду, каких они не помнили со дня прихода Мрака с востока, и им показалось, что вокруг стало светлее и солнце выглянуло из–за туч.
     
Печаль и тревога не оставили Гэндальфа. Поручив Берегонду и Пиппину устраивать Фарамира, он поднялся на стену. Глазами мага он увидел и понял, что произошло в поле; и когда Йомер выехал вперед и остановился перед павшими, он вздохнул и, закутавшись в плащ, спустился со стены. Когда Берегонд с Пиппином вышли из госпиталя, Гэндальф уже ждал их у дверей. После долгого молчания голос мага прозвучал глухо и показался Пиппину старческим:
     
– Друзья мои, великие и печальные дела свершились сейчас. Плакать нам или радоваться? Короля–Призрака больше нет. Вы слышали его предсмертный вопль. Но эта победа оплачена дорогой ценой. Я не допустил бы этого, но безумие Денетора отвлекло меня. Вот как далеко протянулась Вражья рука!
     
И теперь я понимаю, как это могло случиться. Правители Города считали, что тайна эта известна только им, но я давно подозревал, что в Белой Башне хранится по крайней мере один из семи Видящих Камней. Когда–то Денетор славился мудростью. Он не подходил к Камню и не тщился бросать вызов Саурону, зная пределы своей силы. Но когда над княжеством нависла опасность, он заглянул в Камень и тут же был обманут, а после отъезда Боромира он уже не мог не смотреть в него. Денетор был достаточно силен, чтобы не подчиниться воле Саурона, но Темный Владыка позволял ему видеть только то, что ослабляло волю и подтачивало отвагу.
     
– Теперь я понимаю, — вздрогнув, проговорил Пиппин. — Правитель вышел из комнаты, в которой лежал Фарамир, а когда вернулся, я поразился перемене: он как–то сразу постарел и выглядел совсем разбитым.
     
– В тот самый час, когда Фарамира принесли в Башню, многие из нас видели странный свет в ее окнах, — сказал Берегонд. — Но так бывало и раньше. В Городе давно уже говорили, что наш Правитель силой мысли борется с Врагом.
     
Гэндальф покачал головой.
     
– Значит, я прав, — произнес он. — Вот каким путем воля Саурона проникла в Город, и вот почему я должен был задержаться здесь. А теперь придется задержаться еще, потому что скоро не только Фарамиру понадобится моя забота. Я иду встречать воинов. Я видел сражение, и сердце мое скорбит, но не было бы худшей беды. Идем со мной, Пиппин! А ты, Берегонд, возвращайся в Цитадель и доложи обо всем Начальнику Стражи. Боюсь, Стражем тебе уже не быть, но передай ему мой совет: пусть направит тебя в госпиталь. Ты спас Фарамира от огня, служи ему и дальше. Охраняй его и будь при нем, когда он очнется, если только очнется когда–нибудь, — вздохнул маг. — Ступай! Я скоро вернусь.
     
С этими словами он повернулся и вместе с Пиппином отправился в нижние ярусы Города. Пока они шли, ветер принес тучу с дождем, огни погасли, и от пожарищ поднялся густой дым.
    
    
     
      
Глава 8
      
В ГОСПИТАЛЕ
     
     
Когда печальная процессия входила в разрушенные Ворота Города, Мерри от слез и усталости ничего не видел вокруг. Воздух был наполнен дымом и чадом: много осадных машин было сожжено и сброшено в огненные ямы, повсюду валялись трупы орков, троллей и южных чудовищ. Дождь перестал, сквозь тучи проглянуло солнце, но Нижний Город тонул в едком дыму.
     
Люди уже трудились, убирая обломки. Появились носилки. На одни бережно уложили Йовин, на других, под тяжелым золотым покрывалом, покоилось тело Короля. Рядом шагали рохирримы с факелами. Бледное при солнечном свете пламя билось и трепетало на ветру.
     
Так вошли в Город Теоден и Йовин.
     
Все встречные склоняли головы в скорбном поклоне. Шествие медленно поднималось по каменным улицам. Мерри казалось, что этому пути, как в кошмарном сне, не будет конца.
     
Постепенно огни факелов то ли исчезали, то ли гасли, стало темно, и он вдруг подумал: «Мы идем к могиле и, наверное, останемся там навсегда». Но тут сквозь бред до него дошел живой голос:
     
– А, Мерри! Ну, наконец–то я нашел тебя!
     
Он с трудом огляделся, и туман перед глазами немного рассеялся. Справа в узком переулке стоял Пиппин. Вокруг больше никого не было.
     
Мерри протер глаза.
     
– Где Король? — спросил он. — Где Йовин? — Но тут же пошатнулся, сел на камень и заплакал.
     
– Они уже в Цитадели, — с тревогой ответил Пиппин. — Ты, верно, заснул на ходу и свернул не туда, куда нужно. Когда мы увидели, что тебя нет, Гэндальф сразу послал меня за тобой. Бедняжка Мерри! Но до чего же я рад, что снова вижу тебя! Ты, конечно, устал, а я мучаю тебя разговорами. Скажи только: ты не ранен?
     
– Нет, — ответил Мерри, — то есть мне кажется, что нет. Но правая рука у меня не действует, отнялась, когда я ударил его. А мой меч сгорел, как деревянный.
     
Пиппин решил, что он бредит, и еще больше встревожился.
     
– Идем, идём–ка со мной. Я бы понес тебя, да не сдюжу. Что же это они оставили тебя? Но ты уж извини их. Знаешь, в Городе было так страшно, такое творилось, что не мудрено было потерять одного бедного хоббита, идущего с поля боя.
     
– Это не так уж плохо, когда тебя не замечают, — отозвался Мерри, едва ворочая языком. — Вот недавно меня тоже не заметили и… Нет, не могу говорить об этом. Помоги мне, Пиппин! Опять темно и холодно…
     
– Обопрись на меня, друг Мерри. Идем. Давай–ка, раз, два. Здесь недалеко.
     
– Ты ведешь меня, чтобы похоронить? — покорно спросил Мерри.
     
– Да что ты! Нет, конечно! — ужаснувшись, воскликнул Пиппин. Сердце у него сжалось от страха и жалости. — Нет, мы с тобою идем в госпиталь.
     
Они вышли из переулка на главную улицу, ведущую к Цитадели, и теперь медленно поднимались по ней. Мерри шатался и бормотал что–то в бреду.
     
«Так мне никогда не довести его, — подумал Пиппин. — И помочь некому! Не могу же я бросить его здесь!» Но тут их догнал какой–то мальчик, и Пиппин очень обрадовался, узнав Бергиля, сына Берегонда.
     
– Бергиль, — воскликнул он. — Рад видеть тебя живым! Куда ты?
     
– Бегу с поручением от целителей, — ответил Бергиль. — Прости, но мне некогда!
     
– Беги, беги, только передай, что тут со мной раненый полурослик и что он не может сам идти. Скажи о нем Гэндальфу, он обрадуется.
     
Бергиль убежал. «Подожду здесь», — подумал Пиппин. Он осторожно уложил Мерри на землю, сел и взял голову друга к себе на колени. Правая рука Мерри была холодна как лед.
     
Через несколько минут их нашел Гэндальф. Он склонился к Мерри, погладил его по лбу и бережно поднял на руки.
     
– Его нужно было бы внести в Город с почестями, — сказал он. — Этот малыш полностью оправдал мои надежды. Не уступи тогда Элронд и не отпусти он вас с отрядом, этот день мог бы стать куда печальнее. — Он вздохнул. — Идем, у меня еще много дел, а исход битвы до сих пор не решен.
     
Так Фарамир, Йовин и Мериадок оказались в госпитале. Уход за ними был очень хорошим. Хотя немало знаний со времен расцвета Гондора было потеряно, все же здешние целители хорошо справлялись со многими ранами и болезнями, которым были подвержены смертные к востоку от Моря. Только от старости они не знали средства. Люди в Гондоре жили ненамного дольше остальных, и мало кому удавалось миновать столетний рубеж, сохранив силы. Но сейчас ни искусство целителей, ни их знания не помогали, ибо людей поражала болезнь, от которой не было исцеления. Ее называли порождением мрака, потому что причиной этой болезни были назгулы. Те, кого она поражала, впадали во все более глубокий сон, их сковывало молчание и смертный холод, и они умирали. Целители сразу поняли, что полурослика и воительницу из Рохана тяжело поразила именно эта болезнь. Сначала они еще пытались разговаривать, что–то шептали сквозь сон, и целители прислушивались к их словам, надеясь отыскать в них ключ к болезни. Но больные все дальше уходили во тьму беспамятства, и когда солнце начало клониться к закату, лица Мерри и Йовин стали землистого цвета. Фарамира же, напротив, снедал лихорадочный жар, и его ничем нельзя было унять.
     
Гэндальф озабоченно переходил от одного к другому, а целители рассказывали ему все, что слышали. День уходил, великая битва продолжалась с переменным успехом, а маг все выжидал и не мог покинуть больных. Когда в небе разлились краски заката, стоявшим рядом показалось, что лица больных порозовели. Можно было подумать, что болезнь отпускает, но это была обманчивая надежда.
     
Тогда Иорет, старшая из служительниц госпиталя, со слезами посмотрела на Фарамира и сказала:
     
– Горе, если он умрет. Когда–то в Гондоре были Короли, о которых сказано в Книгах Знаний: «Руки Короля — руки целителя». Так ведь и узнавали настоящего Короля…
     
Гэндальф прервал ее:
     
– Люди надолго запомнят твои слова, Иорет. В них есть надежда. Может быть, такой вождь уже здесь, в Гондоре. Разве ты не слышала, что говорят в Городе?
     
– Мне было не до слухов, — сварливо ответила Иорет. — Для меня самое важное, чтобы больных не тревожили.
     
Гэндальф поспешно вышел. Закат угасал, и серый, как зола, вечер спускался на холмы и равнины.
     
В это время Арагорн, Йомер и Имрахиль в окружении своих воинов приближались к Городу. У Ворот Арагорн сказал:
     
– Посмотрите, как полыхает закат! В эти дни все обретает особый смысл. Старое уходит, приходит новое. Может быть, мы стоим на рубеже двух Эпох. Страной и Городом долго и славно правили мудрые и сильные люди, и, хотя мои права вам известны, я не хочу входить непрошеным. Война не кончена, нельзя давать повод смутам. Я отказываюсь предъявлять какие бы то ни было права до победы. Если Правитель захочет видеть меня, мой шатер будет стоять здесь.
     
Йомер пылко возразил ему:
     
– Вы уже подняли знамя древних вождей. Все видели Звезду Исилдура. Вас ждут. Неужели вы хотите обидеть людей пренебрежением?
     
– Нет, — ответил Арагорн. — Но я считаю, что время еще не пришло, и не хочу ссориться ни с кем, кроме Врага и его слуг.
     
Имрахиль согласился с ним.
     
– Ваши слова разумны. Правитель Денетор мой родич. Мне хорошо знакомы его упорство и гордость, а после потери сына характер у него стал еще тяжелее. Но все же мне не хотелось бы оставлять вас перед дверью, как просителя.
     
– Ну какой я проситель? — улыбнулся Арагорн. — Я веду отряд Следопытов. Они не привыкли к городам и каменным домам. — С этими словами он приказал свернуть знамя, снял со шлема Звезду Северного Княжества и передал сыновьям Элронда.
     
Имрахиль и Йомер отправились в Цитадель к Правителю. Но в тронном зале его не было. Там на возвышении покоился Теоден, Король Рохана. Двенадцать факелов горели вокруг, двенадцать роханских и гондорских рыцарей несли почетный караул. Справа от Короля, укрытого по грудь золотым покрывалом, лежал на бело–зеленом ложе меч, в ногах — щит. Отблески света плясали на сединах Короля, лицо было молодо и прекрасно. Казалось, он спит.
     
Отдав низкий поклон памяти правителя, Имрахиль спросил:
     
– Где же Денетор? И где Митрандир?
     
Тогда вперед выступил один из стражей.
     
– Правитель Гондора находится в госпитале.
     
Йомер растерянно оглядел зал.
     
– А где Йовин? Она должна покоиться вместе с Королем, и с не меньшими почестями. Где ее положили?
     
Имрахиль участливо опустил руку ему на плечо.
     
– Прекрасная Йовин была еще жива, когда ее принесли сюда. Разве вы не знали этого?
     
Глаза Йомера вспыхнули надеждой. Он не сказал больше ни слова, быстро повернулся и вышел. Имрахиль последовал за ним.
     
На улице стемнело. Когда они подходили к госпиталю, в небе появились звезды. У дверей им встретился Гэндальф. Рядом с ним стоял кто–то в сером плаще.
     
– Митрандир, — обратился Имрахиль к магу, — мы ищем Правителя. Нам сказали, что он здесь. Но почему? Разве он ранен? И что случилось с прекрасной Йовин? Где она?
     
– Здесь, — ответил Гэндальф, — она еще жива, но смерть стоит рядом. Правителем Гондора стал Фарамир, Денетор погиб в пламени. — Он коротко рассказал им о недавних событиях. — Фарамир ранен, судя по всему, отравленной стрелой, — озабоченно добавил маг, — он тоже здесь, и его сжигает лихорадка.
     
– Дорого обошлась наша победа, — произнес Имрахиль. — В один день и Гондор и Рохан лишились своих Правителей. Но если у рохирримов есть Йомер, то кто же будет править Гондором? А между тем властитель здесь, у ворот. Надо призвать Арагорна, — твердо закончил он.
     
Тогда человек в плаще откинул капюшон и вышел в свет фонаря над дверью.
     
– Я здесь, — сказал он.
     
Это был Арагорн. Кольчугу его прикрывал эльфийский плащ, скрепленный на шее зеленым камнем, тем самым, что подарила ему Галадриэль.
     
– Я пришел по просьбе Гэндальфа, — продолжал он, — и не как Правитель, а как простой воин. Городом до выздоровления Фарамира должен править вождь Дол Амрота. Но я хочу, чтобы в битве с Врагом все наши силы подчинялись одному начальнику. В этой войне одной воинской доблести недостаточно. Нужна еще и мудрость. Поэтому пусть Гэндальф руководит нами.
     
Имрахиль и Йомер согласились с ним. Тогда Гэндальф взял их под руки.
     
– Идемте, время дорого. Единственная надежда тех, кто лежит здесь, — это Арагорн. В словах целительницы из этого дома мне открылось предначертание. «Руки Короля — руки целителя, — сказала она, — вот так и узнают настоящего Короля».
     
Арагорн вошел первым, за ним — остальные. У двери они увидели двоих воинов в форме защитников Цитадели: один был рослый, другой по виду совсем подросток. Как только открылась дверь, он вскрикнул от радости:
     
– Колоброд! Вот здорово! Знаешь, я первым угадал, что на черных кораблях идешь ты. Но все кругом кричали о пиратах, и никто не хотел меня слушать. Как же это так получилось?
     
Арагорн засмеялся и взял хоббита за руку.
     
– Вот добрая встреча! — сказал он. — Но сейчас не время для рассказов.
     
Имрахиль шепнул Йомеру:
     
– Подобает ли так обращаться к Королю? Может, он примет корону под каким–нибудь другим именем?
     
Арагорн расслышал его слова и обернулся.
     
– Вполне возможно. У меня есть из чего выбрать. На древнем высоком наречии я зовусь Элессар Эльфинит. — Он приподнял висевший у него на груди зеленый камень. — Есть и другое имя — Энвиниатар, Возрождающий. А свое ширское имя я оставлю как титул моего дома, если он когда–нибудь будет основан. На высоком наречии слово «Колоброд» звучит не так уж плохо: «Телконтар» — так будут звать меня и моих наследников.
     
Они пошли дальше, и по пути Гэндальф поведал им о подвигах Йовин и Мериадока.
     
– Я слежу за ними уже много часов, — сказал он. — Сначала они еще говорили, но сейчас уходят во мрак смерти все дальше и дальше.
     
Арагорн подошел сначала к Фарамиру, потом к Йовин, а напоследок к Мерри. Он вгляделся в их лица и вздохнул.
     
– Всех моих сил и способностей может оказаться недостаточно, — проговорил он. — Ах, если бы здесь был Элронд! Он самый старший из нас, у него куда больше сил. Но я сделаю все, что смогу.
     
Йомер предложил сначала отдохнуть и подкрепиться, но Следопыт отказался.
     
– Для этих троих, — сказал он, — особенно для Фарамира, время истекает, я должен спешить.
     
Он велел позвать Иорет и спросил, есть ли в доме целебные травы.
     
– Да, господин, — охотно пустилась она в объяснения, — но, по моим подсчетам, запасов не хватит. А где взять, я и не знаю. В эти жуткие дни все горит, все рушится, послать некого, да и куда посылать–то? Все дороги перекрыты. Я уж и не упомню, когда на рынок в последний раз приходили торговцы из Лоссарнаха! Но мы пока обходимся, чем можем, а дальше, может быть, господин решит, что делать…
     
– Об этом поговорим после, — остановил ее Арагорн. — Сейчас не до разговоров. Дорога каждая минута. Есть у вас ацелас?
     
– Что–то я про такое и не слыхала, господин, — призналась Иорет. — Я, конечно, могу пойти спросить травника, но, может, вы знаете другое название?
     
– В народе эту траву называют Королевским Листом, — нетерпеливо сказал Арагорн.
     
– А, эта! — пренебрежительно махнула рукой Иорет. — Ну, если бы ваша светлость так сразу и сказали, я бы сразу и ответила: нету у нас такой, это точно. Да что в ней проку? Я и сестрам своим, когда мы в лесу на нее натыкались, говорила: вот чудное название! Да какой же Король на такое польстится? Запах, правда, если растереть, духовитый. Но ведь запах — это больше для удовольствия, верно ведь?
     
– Верно, верно, — Арагорн жестом запретил Иорет продолжать. — А теперь, сударыня, если тебе дорог Фарамир, хорошо бы твоим ногам поучиться прыти у язычка и добыть мне хотя бы три–четыре королевских листочка, если они найдутся в Городе.
     
– А если не найдутся, — добавил Гэндальф, — придется нам с этой почтенной дамой прогуляться в леса Лоссарнаха. А Сполох покажет ей, что значит спешить.
     
Когда Иорет ушла, Арагорн велел женщинам согреть воды. Потом взял Фарамира за руку и прикоснулся ко лбу. Фарамир не шевельнулся. Похоже, он едва дышал.
     
– Совсем обессилел, — повернулся Арагорн к Гэндальфу. — Но это не от раны. Добрый знак! Если бы его поразила стрела назгула, он был бы уже мертв. Я думаю, его ранили южане. Кто вытащил стрелу? Она сохранилась?
     
– Вытащил я, — выступил вперед Имрахиль, — но не сохранил. Там было не до этого. Но, помнится, это была не стрела, а дротик, и он действительно походил на те, которыми пользуются южане. Рана неглубокая, и меня удивило, что у Фарамира от нее такая лихорадка. Поэтому я и подумал про крылатый ужас. Какова же, по–нашему, причина?
     
– Причин много, — покачал головой Арагорн. Это и усталость, и огорчение, нанесенное отцом, и рана, а самое главное — Дыхание Мрака. Он человек сильной воли, но еще до битвы долго пробыл под Тенью. Мрак медленно овладевал им, но, пока его не ранили, он держался. Мне нужно было прийти раньше!
     
В это время появился травник.
     
– Ваша светлость спрашивали о Королевском Листе, так его простолюдины называют, — важно сказал он. — На благородном наречии имя сему растению ацелас, или, если кто по–валинорски понимает…
     
– Я, например, — оборвал его Арагорн. — И мне все равно, будешь ли ты говорить «асеа аранион» или «Королевский Лист», лишь бы он у тебя был.
     
– Примите мои извинения, — поклонился травник. — Я вижу, вы сведущи в древнем знании. Но увы, сударь, мы не держим такого в госпитале, ведь здесь у нас только тяжелобольные. Насколько мне известно, в ацеласе нет особых лечебных свойств, разве что запах свежий, ну, усталость снимает… Может, правда, вы заинтересовались старинным стишком, его иногда повторяют, не понимая…
     
      
       
Когда дохнёт слепая тьма
       
И с нею смерть придет сама,
       
Истает луч, нахлынет боль —
       
Явись, Король!
       
Явись, Король!
       
Верни ушедшее дыханье
       
Своей целительною дланью!
      
     
     
     
Так старухи запомнили, ни складу, ни ладу… Настой из этой травы принимают от головной боли.
     
– Тогда, именем Короля, найди старуху, у которой поменьше знаний, зато побольше мудрости и у которой в доме найдется то, чего нет у тебя! — воскликнул Гэндальф.
     
Арагорн опустился на колени у ложа Фарамира, снова положил ему руку на лоб и застыл. Так прошло несколько минут. Воздух над ложем словно накалился и звенел. Все почувствовали, как Следопыт, напрягая волю, борется с чем–то; лицо у него осунулось, глаза запали. Время от времени он повторял имя Фарамира, но с каждым разом все тише и слабее, как будто и сам он уходил все дальше, окликая затерявшегося во мраке.
     
В этот момент в залу вбежал Бергиль. Он принес шесть листьев, завернутых в чистую тряпицу.
     
– Я нашел ацелас! Правда, он немного подвял: его сорвали недели две назад. Годится? — Мальчик взглянул на Фарамира и неожиданно заплакал.
     
Но Арагорн встал и улыбнулся.
     
– Годится, — сказал он. — Самое плохое уже позади. Успокойся! — Он взял два листка травы, подышал на них, потом размял в пальцах. Комната тотчас же наполнилась таким свежим ароматом, словно воздух проснулся и заискрился радостью. Потом он бросил листья в чашу с кипящей водой, и сердца тех, кто был в зале, возрадовались, когда они вдохнули запах: каждому припомнилось росистое утро в стране его юности. Арагорн выпрямился, словно ощутив прилив новых сил, и, когда он поднес чашу к лицу Фарамира, глаза его улыбались.
     
– Ну кто бы мог подумать! — сказала Иорет стоявшей подле нее женщине. — Трава–то, пожалуй, лучше, чем я думала. Она напомнила мне розы Имлот Мелуи, когда я была девушкой…
     
Прошло еще несколько мгновений, и Фарамир шевельнулся, открыл глаза и увидел Арагорна. Взгляд у него просиял, и он сказал едва слышно:
     
– Вы звали меня, и я пришел. Приказывайте мне!
     
– Вот мой приказ, — ответил Арагорн. — Вернись из страны теней, пробудись к жизни! Сейчас ты устал. Отдыхай, пей, ешь и жди меня.
     
– Я буду готов, повелитель, — сказал Фарамир. — Кто же будет лежать праздно, когда вернулся подлинный вождь?
     
– Пока прощай, — промолвил Арагорн. — Я нужен другим. — И он вышел из комнаты, сопровождаемый Гэндальфом, Имрахилем, Йомером и Пиппином.
     
Берегонд с сыном остались у ложа Правителя. Уже закрывая дверь, Пиппин услышал восклицание Иорет:
     
– Король! Вы слышали, я же говорила: руки целителя! — И вскоре все в госпитале узнали, что явился Король, дарующий исцеление. И эта весть распространилась по всему Городу.
     
Арагорн осмотрел Йовин и сказал:
     
– Вот кто принял тяжелый удар! Сломанная рука — не беда, она срастется, если жизнь возьмет свое. А вот с правой рукой куда хуже. Через нее прошло такое зло, что хотя она и цела, но жизни в ней нет.
     
Девушка подняла меч на такого врага, который не по силам многим витязям. Нужно быть тверже стали, чтобы выстоять в таком поединке. Злая судьба скрестила их пути. Могучий род вождей взрастил это прекрасное юное деревце для жизни и счастья, а ей выпала другая доля. Глядя на нее, я вспомнил цветы, выкованные древними эльфийскими мастерами. Они были прекрасны, но это был металл. Какой–то холод остановил движение токов жизни в этом чудесном создании. Ее болезнь началась задолго до этого дня, верно, Йомер?
     
Йомер поднял на него страдальческий взор.
     
– Что спрашивать меня? Вы и сами все знаете. До встречи с вами сестра была полна жизни. У нее были и страхи и тревоги, она делила их со мной, пока Червослов был советником Короля, но не здесь причина ее печали.
     
– Друг мой, — участливо вступил Гэндальф, — у вас есть кони, боевые подвиги, вольные поля, а ее дух, отвагой равный вашему, заключен в теле женщины. Она любила Правителя, как отца, и ухаживала за ним, страдая от того, что морок и дряхлость на глазах одолевали его. Она была чем–то вроде посоха, на который он опирался. А у Червослова яду хватало не только для ушей Теодена. «Старый дурак! Весь дом Йорла — просто большая конюшня, крытая соломой, где разбойники пьянствуют среди вони и объедков, а их отродья валяются на полу вместе с собаками!» Вы не слыхали раньше таких слов? Так говорил Саруман, наставник Червослова. Хотя, не сомневаюсь, дома Червослов находил слова помягче. Дорогой мой! Ваша сестра старалась не внимать хуле, но кто знает, о чем говорила она, оставаясь по ночам наедине с собой, когда вся ее жизнь сжималась в маленький комочек, а стены дома смыкались вокруг, словно ловушка?
     
Все молчали, молчал и Йомер, глядя на сестру, словно заново обдумывая прошлое.
     
Тишину нарушил Арагорн.
     
– Нет на свете печальнее безответной любви прекрасной и отважной девы. С тех пор, как я простился с ней в Дунхарге и вступил на Тропы Мертвых, у меня не было большего страха, чем за судьбу Йовин. Но вот что скажу я, Йомер. Вас она любит и знает, а во мне любит только свою мечту о славе и подвигах, мечту о новых незнакомых странах. — Арагорн говорил, а глаза его темнели; видно было, что он собирает силы для борьбы со смертью. — Я могу исцелить ее тело и вернуть из страны теней. Но если, проснувшись, она не сможет преодолеть своего отчаяния, то умрет, разве что найдется другое лекарство, от меня не зависящее… Подвиги ее равны делам славнейших вождей, нельзя отдавать ее смерти.
     
Арагорн наклонился и долго вглядывался в белое, как лилия, но застывшее, как могильный камень, лицо. Он поцеловал ее в лоб и негромко позвал:
     
– Йовин, дочь Йомунда, проснись! Твоего врага нет больше.
     
Она не пошевелилась, но стала дышать спокойнее и глубже. Арагорн размял в пальцах еще два листка ацеласа и бросил их в кипящую воду. Этой водой он омыл ей лоб и правую руку, холодную и безжизненную, недвижно лежавшую на одеяле.
     
И тогда — потому ли, что Арагорн действительно обладал забытыми силами Нуменора, или то было действие его слов — всем присутствующим показалось, что в окно ворвался свежий и юный ветер, такой, каким он рождается на вершинах гор, высоко под звездами, или на побережье, над серебряной пеной моря.
     
– Проснись, Йовин! — повторил Арагорн и взял ее правую руку. — Проснись! Тень исчезла, мрак ушел! — Он вложил ее руку в ладонь Йомера и отступил. — Позовите ее, — посоветовал он и тихонько вышел из комнаты.
     
– Йовин, Йовин! — вскричал со слезами Йомер.
     
Внезапно девушка открыла глаза и промолвила:
     
– Йомер! О, какая радость! А они говорили мне, что ты убит. Нет. Это были темные голоса в моем сне. Долго ли я спала?
     
– Нет, сестра, не долго. Не думай больше об этом.
     
– Как я устала, — медленно проговорила она, — мне нужно отдохнуть. Скажи только, что с Правителем?
     
Йомер опустил глаза.
     
– Хорошо, не говори. Я знаю сама. Он умер, как и предчувствовал.
     
– Он умер, — подтвердил Йомер, — но перед смертью завещал мне проститься с тобою. Он любил тебя больше, чем дочь. Теперь его тело с почестями покоится в Цитадели Города.
     
– Как горько… — произнесла Йовин, — но это и лучше. Теперь все видят, что честь королевского дома Рохана не погибла. А что с оруженосцем Теодена, с полуросликом? — встрепенулась она. — Вот кто настоящий рыцарь, брат! Немного найдется людей отважнее его.
     
– Мериадок здесь, в госпитале, — поспешил ответить Гэндальф. — Выздоравливайте, я буду возле него. Я счастлив, что столь доблестная воительница возвращается к жизни.
     
– К жизни? — повторила Йовин. — Может быть. По крайней мере, пока я нужна здесь… Но потом…
     
Гэндальф и Пиппин вошли в комнату к Мерри и увидели склонившегося над ним Арагорна.
     
– Мерри! Бедный мой друг! — вскричал Пиппин, бросаясь к нему. Мерри был настолько неподвижен, что Пиппин испугался.
     
– Не бойся, — успокоил его Арагорн. — Здесь я успел вовремя и уже позвал его. Сейчас он слишком устал. Трудная работа у него позади. Вдвоем с Йовин они изгнали из мира страшную тень. Но как бы ни был ужасен этот бой, дух его остался веселым и сильным, хотя и скорбь теперь не забудется. Но она не омрачит его сердце, а только научит мудрости.
     
Он положил руку на голову Мерри и, проведя по темным кудрям, прикоснулся к векам и снова позвал по имени. Снова запах ацеласа разлился по комнате, как аромат цветущих садов и ульев, полных меда. Мерри открыл глаза и внятно произнёс:
     
– Хочу есть. Который час?
     
– Ужин уже прошел, — растерялся Пиппин, — но я принесу тебе чего–нибудь, если мне позволят.
     
– Конечно, позволят, — подбодрил его Гэндальф. — Позволят все, чего будет угодно пожелать отважному Всаднику, все, что только найдется в Минас Тирите, где его имя окружено почетом.
     
– Ладно, — согласился Мерри. — Тогда, значит, поужинать и трубочку… — Тут лицо у него затуманилось. — Нет, не надо трубки. Кажется, я никогда не буду больше курить.
     
– Почему? — недоуменно спросил Пиппин.
     
– Видишь ли, — медленно произнес Мерри, — мой господин умер. А курево напомнит мне о нем. Он сказал, что никогда не придется ему сидеть и слушать мои рассказы о травах. Это были его почти что последние слова. Я никогда больше не смогу курить, не вспомнив о нем и о нашей встрече в Изенгарде. И о том, как он погиб…
     
– Так дыми и вспоминай! — воскликнул Арагорн. — Он был великим вождем и всегда держал слово. Он сумел подняться из тени к последнему своему яркому утру. Хоть ты недолго служил ему, но, думаю, более почетной службы у тебя больше не будет. Вспоминай о нем с радостью.
     
Мерри улыбнулся.
     
– Согласен. Если Колоброд достанет мой табачок с трубкой, я, пожалуй, покурю, подумаю. Там у меня в сумке была заначка из Сарумановых запасов, но что с ней сталось в бою — честное слово, не знаю.
     
– Ну, Мериадок! — притворно рассердился Арагорн. — Если ты думаешь, что я прошел через горы и реки с огнем и мечом только для того, чтобы вернуть нерадивому воину потерянную сумку, то ошибаешься. Совет могу дать. Если не отыщешь сумку, пошли за здешним травником. Он сообщит тебе, что, по его мнению, табачный лист — вещь бесполезная, но называется он в просторечии «травой людей Запада», а по–благородному — «галенас», и сообщит еще много других названий на различных ученых языках, а потом добавит несколько полузабытых строчек, которых сам не понимает, а потом, наконец, сообщит, что травы такой, к сожалению, в доме нет, и оставит тебя размышлять об истории Среднеземья и населяющих его народов. И я сделаю сейчас то же самое. Я не спал в такой постели, как твоя, с тех пор, как выехал из Дунхарга, а не ел со вчерашнего вечера.
     
Мерри поймал его руку и поцеловал.
     
– Прости меня, — сказал он, — иди, конечно; с тех пор, помнишь, в Брыле, мы только мешаем тебе. Но что с нами поделаешь! Когда приходит высокая минута, как вот сейчас, мы говорим пустяки, потому что боимся сказать слишком много, а то и вовсе не находим нужных слов.
     
– Да знаю я вас, знаю, — отмахнулся Арагорн. — Пусть Шир никогда не изведает Тени! — С этими словами он поцеловал Мерри в лоб и вышел, а Гэндальф последовал за ним.
     
Пиппин остался со своим другом.
     
– Ну, что? Где найдешь другого такого, как наш Колоброд? — спросил он. — Кроме Гэндальфа, конечно. Ты знаешь, по–моему, они в родстве. Кстати, дорогой ты мой ослик, твоя сумка лежит возле кровати, а когда я тебя встретил, была у тебя за спиной. Колоброд ее, конечно, видел. Да что там! У меня ведь тоже есть запасец. Тот самый «Лист Долгой Долины». Вот, возьми, а я побегу, поищу тебе чего–нибудь поесть. А потом уж мы с тобой отдохнем. Мы, хоббиты, такой народ, что не можем долго оставаться на вершинах.
     
– Да, — подтвердил Мерри, — я вот не могу. По крайней мере сейчас. Но мы можем, Пиппин, хотя бы видеть и чтить их. Конечно, мы любим свою землю, но, наверное, есть что–то еще повыше этого. А если бы не так, то ни один садовник не смог бы мирно трудиться в своем садике. Все равно — знаем мы об этом высшем или нет. Я рад, что теперь хотя бы догадываюсь о нем. Что это вдруг на меня нашло? — помолчав, спросил он сам себя. — Достань–ка мою трубочку из сумки. Не сломалась ли?
     
Арагорн с Гэндальфом нашли смотрителя госпиталя и дали ему указания относительно Фарамира и Йовин.
     
– Йовин должна пролежать еще дней десять, — сказал ему Арагорн. — Не позволяйте ей вставать, даже если она захочет.
     
А Гэндальф добавил, что Фарамиру можно сообщить о смерти Денетора, но нельзя ни слова говорить о поразившем Правителя безумии.
     
– Проследите, чтобы и Берегонд с хоббитом молчали, они тоже были при этом, — сказал он.
     
Смотритель спросил, что делать с Мерри, если он захочет встать, и Арагорн ответил, что это можно.
     
– Он может даже погулять с друзьями, когда захочет, — добавил он.
     
– Замечательный народ! — сказал смотритель, покачав головой. — Хрупкий с виду, но внутри — очень крепкий.
     
У дверей госпиталя собралась целая толпа. Все хотели видеть Арагорна, чтобы он исцелил их родичей и друзей, больных или раненых или пораженных Дыханием Мрака. Арагорн послал за сыновьями Элронда, и втроем они трудились до глубокой ночи. И все в Городе говорили: «Вот пришел подлинный Король», и называли его Эльфинитом — из–за зеленого камня на груди. Так имя, предреченное ему при рождении, было повторено его народом.
     
К утру Следопыт почувствовал, что силы покидают его. Тогда он закутался в серый плащ и выскользнул из Города, вернувшись к себе в шатер. А утром перед Цитаделью развевалось знамя Дол Амрота с белым кораблем–лебедем на голубых волнах. Люди смотрели на него и гадали, не приснилось ли им возвращение Короля.
    
    
     
      
Глава 9
      
СОВЕТ ПЕРЕД ПОХОДОМ
     
     
После битвы настало свежее и ясное утро. Ветер заходил с запада, но небу бежали легкие облачка. Леголас и Гимли с зарей были на ногах и просили разрешения пойти в Город; им хотелось повидать Мерри и Пиппина.
     
– Приятно узнать, что они живы, — сказал Гимли. — Это же скольких трудов они нам стоили! Вот было бы обидно, окажись все хлопоты напрасными.
     
Эльф и гном вместе вошли в Минас Тирит, с любопытством озираясь по сторонам и не обращая внимания на удивленные взгляды встречных.
     
– Здесь неплохая каменная кладка, — степенно говорил Гимли, поглаживая бороду, — но не везде, а вот улицы можно бы устроить и получше. Если Арагорн станет править здесь, я предложу ему пригласить наших лучших мастеров, и мы сделаем город таким, что им будут гордиться.
     
– И хорошо бы побольше садов, — мечтательно добавил Леголас. — Дома здесь мертвы; мало зелени — мало радости. Если Арагорн станет Правителем, то сумеречные эльфы пришлют ему певчих птиц, цветов и вечнозеленых деревьев.
     
Они повстречали Имрахиля, и Леголас, признав в нем родича эльфов, низко поклонился.
     
– Приветствую великого вождя! — сказал он. — Народ Нимродели давно покинул лориенские леса, но, как я вижу, не все избрали путь на Запад через Великие Воды.
     
– Память об этом жива в преданиях моего народа, — кивнул князь. — Но как же давно Дивный Народ посещал наши земли в последний раз! Я не ждал встретить эльфа здесь, среди войны и горя. Что привело вас сюда?
     
– Я — один из Девяти, ушедших с Митрандиром из Имладриса, — ответил Леголас, — а сюда мы с моим другом гномом пришли вместе с Королем Арагорном. Вот, собрались навестить наших товарищей по походу, Мериадока и Перегрина. Нам сказали, что они на вашем попечении.
     
– Вы найдете их в госпитале. Позвольте, я провожу вас, — учтиво предложил Имрахиль.
     
– О, нам бы вполне хватило простого провожатого, князь, — с поклоном ответил Леголас. — А вас и Йомера Роханского Арагорн просит пожаловать в его шатер на совет. Он просил передать, что не считает для себя возможным войти сейчас в Город и останется под стеной. Митрандир уже там, — добавил он.
     
– Мы скоро придем, — заверил Имрахиль и любезно простился с ними.
     
– Достойный Правитель и великий вождь, — глядя ему вслед, сказал Леголас. — Если и в дни заката в Гондоре можно встретить таких Людей, каков же был расцвет великого княжества!
     
– И каменная кладка здесь лучше всего старая, — гнул свое гном. — У Людей, между прочим, всегда так, то им весенний заморозок помешает, то летняя засуха, глядь — обещали много, а построили мало.
     
– Но семена, посеянные ими, сколько бы ни лежали во прахе или каменистой почве, однажды обязательно прорастут, даже когда их и не ждут уже. Деяния Людей, Гимли, переживут наши с тобой.
     
– А все–таки, я думаю, так ничем и не кончатся, — упрямо сказал Гимли.
     
– Про то эльфам неведомо, — задумчиво отозвался Леголас.
     
Вскоре пришел слуга и проводил их до госпиталя. Там, в саду, они нашли друзей; встреча была радостной. Хороша была эта короткая минута покоя и отдыха, но Мерри быстро устал. Тогда они сели отдохнуть на стене. Позади был сад, а далеко впереди — сверкающий на солнце Андуин. Даже зоркие глаза эльфа не видели далекого устья, затерянного среди зеленотравных равнин Лебеннина и Южного Итилиена.
     
Они беспечно болтали, как вдруг Леголас умолк, разглядывая против солнца большую стаю белых морских птиц, летевших со стороны Дельты.
     
– Глядите! — воскликнул он. — Чайки! Далеко же они залетают. Вот чудо для глаз и печаль для сердца, я ведь никогда не видел их, пока не побывал в Пеларгире. Под их крики неслись мы во весь опор на корабли пиратов у причала. Я тогда, помню, остановился, и вся война разом вылетела у меня из головы. В их плачущих голосах слышалось Море. Море! Увы! Мне так и не довелось увидеть его. В сердцах нашего народа тоска по Морю живет всегда, лучше ее не трогать. Ах, эти чайки! Теперь не будет мне покоя ни под буком, ни под вязом.
     
– Не говори так! — остановил друга Гимли. — Неужто в Среднеземье не на что больше посмотреть и не над чем потрудиться? Конечно, если однажды весь Дивный Народ уйдет в Гавани, для оставшихся мир станет скучнее…
     
– Это точно, — поддержал его Мерри. — Не уходи в Гавани, Леголас. Всегда найдется народец, большой или маленький, а то и какие–нибудь разумные гномы, вроде Гимли, которым ты будешь нужен, уверяю тебя. Правда, худшее в этой войне еще впереди, наверное, но мне так хочется, чтобы все кончилось, и кончилось хорошо!
     
– Тьфу на вас! Экие вы мрачные сегодня, — вскричал Пиппин. — Посмотрите: солнышко светит, мы опять вместе собрались хоть на пару деньков, и никто еще толком не рассказал ничего. Ну–ка, давай, начинай, Гимли! Вы с Леголасом только за сегодняшнее утро уже раз десять помянули про ваши с Колобродом странствия, а мне толком до сих пор ничего не рассказали!
     
– Да, солнышко–то светит, — покряхтел Гимли, — при нем мне тем более не хочется вспоминать весь этот мрак и ужас. Знай я, куда мы идем, да никакая дружба не заманила бы меня на проклятые Тропы Мертвых!
     
– Тропы Мертвых? — вздрогнув, переспросил Пиппин. — Да, помню, Арагорн говорил так, а я все не мог понять, про что это он толкует. Расскажи, а, Гимли?
     
– Нет уж, уволь, — замотал бородой гном. — Мне есть чего стыдиться. Гимли, сын Глоина, считал себя куда крепче любого человека, а уж под землей мне и вовсе бояться нечего, не то что эльфу, например, и вот, поди ж ты, перетрусил самым отчаянным образом. Если бы не Арагорн, не его воля, я бы не выдержал.
     
– Не только его воля, но и любовь к нему, — добавил эльф. — Кто его узнал, тот и полюбил, каждый по–своему, конечно. Даже эта холодная дева из Рохана. Мы уехали из Дунхарга днём раньше, чем туда прибыли Всадники и наш Мерри и нагнали на всех такого страху, что проводить нас вышла только Йовин. Грустное это было расставание, мне не хочется вспоминать о нём.
     
– А меня и вовсе на рассказы не тянет, — буркнул Гимли, и больше хоббитам не удалось вытянуть из него ни словечка. Наконец Леголас поддался на их уговоры.
     
– Ладно, расскажу по порядку. Я–то не чувствую никакого ужаса и не боюсь призраков. По мне — силы в них никакой!
     
И он кратко и деловито рассказал хоббитам о дороге, по которой ходят призрачные войска, и о мрачном свидании возле Камня Эреха.
     
– Четыре дня и три ночи скакали мы от Черного Камня, — говорил он. — И вот на пятый день — поверите ли? — несмотря на мрак, во мне снова затеплилась надежда, ибо чем дальше мы продвигались по затемненным землям, тем сильней и грозней выглядела Армия Теней у нас за спиной. Я видел, что под знаменами Короля Мертвых идут и всадники, и пешие, но и те, и другие двигались с одинаковой быстротой, в полном молчании, и глаза их горели мрачным огнем битвы. На скалах Ламедона они было обогнали нас, но по команде Арагорна снова заняли свое место. Даже тени были послушны его воле.
     
В один из дней мы так и не дождались рассвета, и в мглистых сумерках миновали Кирил, потом Рингло и наконец прибыли к устью Джилреина. Местный гарнизон из последних сил удерживал переправу от натиска умбарских пиратов и харадримов, поднимавшихся по Реке. С нашим приходом сражение окончилось, потому что и защитники и нападавшие побросали оружие и бежали, завывая от страха, перед войском Короля Мертвых. Только у Энгбора, правителя Ламедона, достало мужества встретить нас. Арагорн приказал ему собрать свой народ, пропустить призраков и следовать за ними. «В Пеларгире вы можете понадобиться Наследнику Исилдура», — сказал Арагорн, и Энгбор только молча поклонился, безоговорочно признав его власть.
     
За Джилрейном мы немного отдохнули, но Арагорн торопил, потому что Минас Тирит был в осаде. Ночь еще не миновала, а мы уже мчались по равнинам Лебеннина.
     
Леголас помолчал, потом вздохнул, глядя на юг, и тихонько запел:
     
      
       
Прозрачны, светлы серебристые воды
       
В изумрудных полях Лебеннина!
       
Густы и высоки зеленые травы;
       
Там ласковый ветер цветами колышет,
       
И слышится звон золотых колокольцев
       
В зеленых полях Лебеннина,
       
В ласковом ветре Моря!
      
     
     
     
Зелеными звал в песнях мой народ эти поля, а теперь они темны и угрюмы… Враги бежали перед нами, — продолжил он рассказ, — и у них на плечах мы вырвались наконец к Великой Реке.
     
В первый момент, при виде бескрайних вод, под пронзительные крики чаек я подумал, что мы вышли к Морю. Ах, этот чаячий плач! Не зря, видно, предостерегала меня Владычица. Теперь мне его не забыть…
     
– А я на него и внимания не обратил, — проворчал Гимли и, не выдержав, пустился в объяснения. — Мы как раз добрались, наконец–то, до настоящего боя. Здесь, в Пеларгире, стоял основной флот Умбара — пятьдесят больших кораблей и бессчетное число лодок и баркасов. Вместе с толпами бегущих в гавань ворвался страх. Несколько кораблей успели уйти вниз по Реке или к другому берегу, но это не спасло их. Корабли и лодки горели! Харадримы, прижатые к воде, приготовились к обороне. Они все еще представляли собой сильное, хорошо обученное войско.
     
Но Арагорн вскричал: «Вперед, клятвопреступники! Черным Камнем заклинаю вас, вперед, в бой!», и призраки серыми волнами хлынули в гавань. Глухой ропот голосов заполнил берег, словно из–под земли звучали боевые рога. Над Рекой как будто восстали из прошлого звуки какого–то забытого сражения Темных Времен. Повсюду мерцали бледные клинки, но надежнее мечей врагов разил слепой ужас. Никто и ничто не могло остановить войска Мертвых.
     
Они прошли по всем кораблям, стоявшим у причалов, и по тем, которые успели отплыть, — вода не остановила призрачных воинов. Пираты на кораблях сходили с ума и бросались за борт. Остались только прикованные к веслам рабы. Мы проскакали через весь Пеларгир, и враги вокруг падали, словно листья с деревьев. К концу дня не осталось никого, кто мог бы сопротивляться. Одни были убиты, другие утонули, третьи бежали на юг. На каждый из захваченных кораблей Арагорн послал человека из отряда Следопытов. Они освободили пленников и расковали рабов.
     
Я еще подумал тогда, — как странно, что слуги Мордора оказались побеждены силами мрака и смерти — собственным оружием Темного Владыки.
     
Странно и символично, — задумчиво сказал эльф. — Помню, я взглянул на нашего Колоброда и вздрогнул. Каким великим и ужасным властителем мог бы он стать с помощью Кольца! Мордор страшится не напрасно. Но благородство духа Арагорна выше разумения Саурона. Темному Владыке никогда не понять потомка Лучиэнь из Дориата. А роду ее не дано иссякнуть, пока существует Время.
     
– Глаза гномов так далеко не видят, — вступил Гимли, — но в тот день я смотрел на Арагорна Могучего. Ты бы, друг Мерри, и глазом моргнуть не успел, а уже весь черный флот был у него в руках. Арагорн поднялся на палубу самого большого корабля. Запели трубы, отнятые у врага. Призрачное войско, безмолвное и почти невидимое, выстроилось на берегу. Только изредка в глазах воинов багрово вспыхивали отсветы пламени. То догорали на воде несколько пиратских кораблей.
     
«Слушайте Наследника Исилдура! — громко произнес Арагорн. — Ваша клятва исполнена. Вы свободны. Уходите и не тревожьте больше живых. Я даю вам вечный покой».
     
Тогда вперед выступил Король Мертвых. Он переломил свое копье, и обломки упали на землю, тут же вспыхнув бледными огоньками. Потом он низко поклонился и пошел прочь, а за ним — все его воинство. Они исчезли, как ночной туман под порывом утреннего ветра. Их не стало, и люди будто очнулись ото сна.
     
В ту ночь в порту кипела работа. Среди рабов было множество гондорцев, людей из Лебеннина, жителей Дельты Андуина. Вместе с отрядом Энгбора набралось большое войско. Узнав, что Арагорн идет освобождать Минас Тирит, все они просили взять их с собой. Имя Наследника Исилдура стало для них маяком во мраке ночи. Корабли за ночь подготовили к походу, и утром мы отплыли на север.
     
Мы покинули Дунхарг всего шесть дней назад, хотя многим из нас казалось, что мы уже месяц в пути. Но Арагорн не дал нам потерять и минуты.
     
«От Пеларгира до гаваней Харлонда сорок две лиги, — повторял он, — но мы должны во что бы то ни стало оказаться там завтра, иначе идти будет незачем».
     
За веслами сидели теперь свободные люди, они выбивались из сил, но ветер и течение были против нас. Хоть мы и победили, радости я не ощущал. И тут вдруг Леголас засмеялся. «Выше бороду, сын Глоина! — сказал он. — Не зря говорят: надежда часто рождается, когда ее уже не ждешь». Но какую надежду он высмотрел — так и не сказал. Настала ночь, мрак сделался еще непроглядней, и тогда на севере проступило зарево. Арагорн сказал: «Это горит Минас Тирит». Но в полночь и правда родилась надежда. Моряки с Дельты сказали, что ветер меняется. Он в самом деле стал попутным, мы смогли поднять паруса, и к утру знамя Арагорна уже реяло на Пеленнорской равнине над нашими войсками, идущими в бой.
     
Это был великий день и великий час, что бы ни приготовила мне судьба в оставшейся жизни.
     
– Как бы ни менялся мир, подвиг — пройти Тропами Мертвых, подвигом он и останется, пусть даже во всем Гондоре некому будет спеть о нем.
     
– Может ведь и такое случиться, — вздохнул Гимли. — очень Арагорн с Гэндальфом мрачные ходят. Хотел бы я знать, о чем они там совещаются. Конечно, я, как и все, хочу, чтобы мы победили и чтобы война кончилась. Но, ради чести всего народа Дарина, и я хотел бы приложить к этому руку.
     
– И я готов сражаться за честь моего народа, — поддержал друга Леголас, — и… за Короля под Белым Древом.
     
Оба задумались и замолчали, а внизу, под стеной, военачальники никак не могли прийти к общему решению.
     
Едва расставшись с Леголасом и Гимли, Имрахиль послал за Йомером, и они вместе вошли в шатер Арагорна. Там уже были Гэндальф и сыновья Элронда.
     
– Знаете, что сказал перед смертью Правитель Города? — спросил Гэндальф. — Он сказал: «Вы можете даже победить на Пеленнорских полях, но Силу, которая поднимается ныне, победить нельзя». Правитель Денетор отчаялся. Не будем следовать его примеру, но в его словах есть над чем подумать.
     
Палантиры не лгут. Даже владыка Барад Дура не может заставить их показать то, чего нет. Возможно, ему удается отобрать для слабодушного, смотрящего в Камень, именно такие картины, увидев которые легко ошибиться или впасть в отчаяние. Но бессчетные полчища Мордора, готовые обрушить на Гондор страшный удар, Денетору не привиделись, они есть на самом деле.
     
Мы с трудом и дорогой ценой отразили первые атаки. Следующие будут куда сильней. В такой войне, как и предвидел Денетор, нет надежды на победу. Силой оружия с Врагом не совладать, и неважно, будем ли мы сидеть за городскими стенами или выступим навстречу и потерпим поражение за Рекой. Выбирать предстоит всего лишь из двух зол. Благоразумие подсказывает заняться укреплением стен и ждать нового штурма или осады. Так можно отсрочить падение.
     
– Значит, ты предлагаешь отступить в Минас Тирит, или в Дол Амрот, или в Дунхарг и укрыться там, как дети прячутся в песочных замках от надвигающегося прилива? — спросил Имрахиль.
     
– Ты считаешь это новым предложением? — поднял бровь Гэндальф. — А разве не этим занимались вы при Денеторе? Я ведь сказал: благоразумие подсказывает. Но я не призывал вас внимать его подсказкам. Я также не убеждал вас, что победы не может быть. Наоборот, я надеюсь на победу, но не военную, ибо в центре этой войны стоит Кольцо Всевластья — опора Черной Крепости и надежда Саурона. Если оно вернется к нему, то вся наша доблесть будет напрасной, Враг победит — быстро и навсегда. Но если оно будет уничтожено, то он падет, падет тоже навсегда, падет так низко, что вряд ли поднимется снова. С потерей Кольца он лишится большей части той силы, которой владел изначально, а все созданное или начатое Врагом с помощью Кольца будет разрушено, и он станет развоплощенной тенью до конца этого мира.
     
Только так можно избыть величайшее из зол. Конечно, есть и другие злые силы, ведь и сам Саурон — всего лишь прислужник другого, давнего Врага. Но мы не в ответе за все Эпохи, мы признаны защитить нашу Эпоху, наши годы, без устали выкорчевывая знакомые нам злые побеги на знакомых полях, дабы оставить идущим за нами добрую пажить для сева. А будет ли орошать ее ласковый дождик или сечь суровый град — решать не нам.
     
Саурон знает, что его драгоценность нашлась, не знает только, где она. Из–за этого он пребывает в сомнениях. Если Кольцо у нас, он знает — здесь найдутся такие, кому по силам совладать с ним.
     
– Арагорн, Враг и в самом деле видел тебя в Палантире Ортханка? — неожиданно спросил маг.
     
– Да, перед самым выходом из Хорне, — ответил Арагорн. — Я решил, что Палантир пришёл ко мне именно для этого. Десять день!!!! прошло после Рэроса. Десять дней Хранитель был в пути. Я хотел отвлечь Око от его собственной страны. Правда, я никак не предполагал, что Саурон ответит на мой вызов так быстро и сильно. Мне едва хватило времени, чтобы успеть сюда.
     
– Я не понимаю, — заговорил Йомер, — значит, если Враг получит Кольцо — все погибло. Но если он считает, что Кольцо у нас, то как он надеется победить?
     
– В том–то и дело, что он не знает наверняка, — досадливо поморщился Гэндальф, — и хочет проверить свои догадки. Он обязательно должен напасть, чтобы заставить нас обнаружить силу Кольца. Он нападет и будет внимательно следить, кто из нас присвоит Кольцо и уберет остальных претендентов.
     
А сейчас он выжидает. Он видит и слышит многое. Назгулы все еще здесь. Сегодня перед восходом они появились над полем, правда, люди спали и почти никто этого не заметил. Он все примечает: вот снова явился меч, слишком памятный ему; вот удача оказалась к нам благосклонна, и первый натиск закончился для него плачевно, а Король–Призрак, его правая рука, ушел в небытие.
     
Он сомневается. Его Око приковано к Минас Тириту, оно равнодушно ко всему остальному. Надо и дальше не давать Врагу отвести от нас взор. В этом вся наша надежда. Вот что я предлагаю. Кольца у нас нет. Мудро это было или глупо, но его отослали прочь. Теперь либо оно будет уничтожено, либо мы. Без Кольца силой Врага не одолеть. Но мы должны любой ценой отвлечь Око от главной опасности. И вот тут сила может пригодиться, надо дать Хранителю возможность использовать свой шанс, каким бы ничтожным он ни был.
     
Арагорн начал, мы продолжим. Попробуем вынудить Саурона нанести решительный удар. Пусть он бросит в бой все свои силы, пусть уведет их из Мордора. Мы должны выступить немедленно, сейчас же. Я предлагаю стать приманкой, в которую Саурон вцепится мертвой хваткой, потому что будет искать среди нас нового обладателя Кольца. Может статься, всем нам суждена гибель в этой битве, может статься, никто из нас не узнает, чем кончилось дело: уничтожено ли Кольцо, пал ли Саурон, но, по–моему, именно в этом наш долг. Лучше уж погибнуть на этом пути, чем погибнуть все равно и знать, что никакой новой Эпохи не будет.
     
Все долго молчали. Наконец заговорил Арагорн.
     
– Я начал, мне и продолжать. Мы стоим на самом краю, здесь все смешалось — и надежда, и отчаяние. Колебание — гибель. Я прошу вас внять совету Гэндальфа, пришло время узнать, чем завершатся его труды. Если бы не Гэндальф, Среднеземье давно уже лежало бы во Мраке. Но я не могу приказывать, я могу лишь просить вас сделать выбор.
     
Тогда заговорил Элрохир.
     
– Мы за тем и пришли с Севера. То же самое советует отец наш Элронд. Мы не намерены отступать.
     
– Я мало смыслю в этих сложных материях, — честно признался Йомер, — да мне это и не нужно. С меня вполне хватает того, что мой друг Арагорн пришел на помощь мне и моему народу и я должен помочь ему, когда он позовет. Я иду.
     
– Что до меня, — промолвил Имрахиль, — я считаю себя вассалом Короля Арагорна, требует он того или нет. Его воля — для меня приказ, поэтому я иду. Но на мне лежат сейчас обязанности Наместника Гондора, и я должен позаботиться о народе страны. Надо подготовиться к любым неожиданностям худым или добрым. А вдруг мы победим? Пока существует надежда, Гондор необходимо защищать. Я не хочу, чтобы мы вернулись с победой к руинам Города, в разграбленный край. Вот рохирримы сообщают о новых ратях Врага у нас на фланге…
     
– Я вовсе не призываю бросать Город на произвол судьбы, — ответил Гэндальф. — Мы не собираемся действительно штурмовать Мордор, но наших сил должно хватить, чтобы завязать бой. И времени — в обрез. Мне нужно знать, какие силы можно собрать и двинуть вперед в ближайшие два дня. Но учтите, я не собираюсь скрывать от воинов, что их ждет.
     
– Все устали, очень много раненых, — задумчиво проговорил Йомер. — Погибло много коней, а их недостачу тяжело восполнить. Если предстоит выступить немедленно, то я не наберу и двух тысяч, а еще столько же придется оставить для обороны Города.
     
– Из южных областей скоро подойдут подкрепления, — сказал Арагорн. — Побережья теперь свободны. Два дня назад я отправил из Пеларгира через Лоссарнах четыре тысячи; ведет их Энгбор Бесстрашный. Они как раз успеют подойти. Многие отправились вслед за мной по Реке, с таким ветром и они скоро прибудут. Первые корабли уже в Харлонде. Полагаю, семь тысяч конных и пеших мы соберем, и при этом Город будет защищен лучше, чем до начала штурма.
     
– В Городе нет Ворот, — напомнил Имрахиль. — Где найти мастеров, чтобы отстроить и укрепить их заново?
     
– В Эреборе, в Доме Дайна, — не задумываясь, ответил Арагорн. — И если надежды наши не иссякнут, я попрошу Гимли, сына Глоина, пригласить в Гондор Подгорных мастеров. А пока… Люди крепче любых ворот, никакие ворота не защитят от Врага, если дрогнут люди.
     
На этом совет закончился. Выступить решили послезавтра с семью тысячами войска. Большую его часть составят пешие воины. Арагорн поведет две тысячи из тех, кто пришел с ним по Реке; Имрахиль обещал выставить около трех с половиной тысяч; а Йомер — пять сотен пеших рохирримов, потерявших коней, и пять сотен лучших своих Всадников. Будет и еще один конный отряд в пять сотен вместе с сыновьями Элронда, дунаданами и рыцарями Дол Амрота: всего шесть тысяч пеших и тысяча конных. А основные силы рохирримов — около трех тысяч под командованием Эльфхельма — перекроют западную дорогу из Анориена.
     
Сразу после совета разослали разведчиков на север и на восток, через Осгилиат, к дороге на Минас Моргул.
     
Когда наконец силы были подсчитаны и намечен предстоящий путь, Имрахиль вдруг расхохотался.
     
– Да уж, — воскликнул он, — большей шутки я не припомню за всю историю Гондора! Мы двинемся с семитысячной армией — это меньше, чем его передовые отряды, — на штурм Черной Страны! Вроде как мальчишка прицелился из ивового лука с веревочной тетивой и стрелой из тростинки в рыцаря, облаченного в полный доспех. Если Черный Владыка действительно знает так много, как ты говоришь, Митрандир, то не посмеется ли он над нами вместо того, чтобы пугаться, и не придавит ли нас одним мизинцем, как пчелу, что пытается ужалить его?
     
– Нет. Он попытается поймать пчелу и выдернуть жало, — без улыбки ответил Гэндальф. — Одни имена некоторых наших воинов стоят тысячи ратников. Нет. Ему будет не до смеха.
     
– Впрочем, и нам тоже, — вздохнул Арагорн. — Если это и шутка, то слишком горькая. Нет, это наш последний, отчаянный ход, и чем бы он ни кончился — после него игре конец.
     
Потом он вытащил Андрил и поймал лезвием солнце.
     
– До конца последней битвы я больше не вложу тебя в ножны, — поклялся он.
    
    
     
      
Глава 10
      
ЧЕРНЫЕ ВОРОТА ОТКРЫЛИСЬ
     
     
Через два дня войска собрались на Пеленнорской равнине, готовые выступить. Орды орков и вастаков надвигались из Анориена, но рохирримы измотали и рассеяли противника, вынудив бежать к Кеир Андросу. С уничтожением этой угрозы и приходом подкреплений с юга город оставался под надежной защитой. Разведка докладывала, что дороги на восток свободны до самого Перекрестка Павших Королей. Все было готово к последнему походу.
     
Леголас и Гимли должны были идти в отряде Арагорна, вместе с дунаданами, Гэндальфом и сыновьями Элронда. Мерри, к его великому огорчению, пришлось остаться в Городе.
     
– Пойми, — увещевал его Арагорн, — тебе рано отправляться в такой поход. Не горюй. Даже если до конца войны, каким бы он ни был, ты не сделаешь больше ни шагу, славу ты заслужил великую. А Шир в походе будет представлять Перегрин. Надо дать ему возможность сравняться с тобой в подвигах. А что до опасности, то она одинакова и для тех, кто идет в Мордор, и для тех, кто остается здесь. Прощай!
     
Итак, Мерри уныло стоял на стене и смотрел, как собираются войска. Рядом с ним сидел печальный Бергиль: его отец не был больше воином Цитадели и теперь уходил в поход с войсками вождей Запада в одном отряде с Пиппином. Маленький рост не мешал хоббиту держаться с достоинством среди рослых людей Минас Тирита.
     
Под звуки труб войска двинулись. Мерри провожал их взглядом, пока они не скрылись вдали. Последний раз блеснуло утреннее солнце на копьях и шлемах, а он все стоял, склонив голову, чувствуя себя одиноким и покинутым. Все, кого он любил, уходили навстречу Мраку, вряд ли придется свидеться с ними еще раз.
     
То ли оттого, что он очень переживал, то ли по какой другой причине, боль в руке усилилась. Мерри ощутил слабость, и свет у него перед глазами померк. Но тут Бергиль осторожно тронул его за плечо.
     
– Пойдемте, добрый друг, — скачал он. — Вам опять плохо. Давайте я провожу вас до Цитадели. Не грустите! Они вернутся. Людей из Минас Тирита одолеть очень трудно. А с ними идут сейчас и доблестный Арагорн, и мой отец, и ваш друг.
     
К полудню войска достигли Осгилиата. Там уже вовсю шли работы по наведению паромов и понтонных мостов. Построены они были врагом и в панике бегства только повреждены наспех, но не уничтожены. Собирали припасы для марша, сносили недавно построенные оборонительные сооружения, повернутые против Города. Перейдя Андуин, войска двинулись по широкой прямой дороге, некогда соединявшей Крепость Заходящего Солнца с Крепостью Восходящей Луны — теперь это был Минас Моргул. Первую стоянку объявили милях в пяти за Осгилиатом.
     
Всадники же продолжали идти вперед, и еще до вечера достигли Перекрестка. Вокруг все словно вымерло, и гнетущая тишина лежала под деревьями–великанами. Ни одна стрела не вылетела из чащи, но с каждым шагом напряжение нарастало. Деревья и камни, травы и листья — все словно затаилось и прислушивалось. Вдали за Андуином садилось солнце, и белые вершины гор розовели в лазури неба, но в Хмурых Горах клубилась тьма.
     
Арагорн выслал трубачей на каждую из четырех дорог, в тишине чисто протрубили трубы, и герольды возгласили на все стороны света о возвращении этих земель Правителю Гондора. По приказу Арагорна уродливую одноглазую голову сбросили с плеч каменного стража и разбили на части, а оплетенную белыми и желтыми цветами водрузили на место, предварительно стерев с нее злобные руны. Среди гондорцев раздались голоса, призывавшие разрушить Минас Моргул и через него ворваться в Страну Мрака.
     
– Может быть, — размышлял Имрахиль, — напасть на Черного Властелина легче через здешний перевал, чем через северные ворота?
     
Но Гэндальф остудил горячие головы. По его словам, в этой долине обитает незримое зло, наполняющее души живых людей безумием и ужасом.
     
– Кроме того, — напомнил он, — Фарамир говорил, что Хранитель выбрал именно эту дорогу, значит, к ней ни в коем случае нельзя привлекать внимание Черной Крепости.
     
Когда на следующий день на Перекрестке собрались все войска, решено было оставить здесь небольшой заслон на случай, если подойдут войска из Моргула или с юга. Состоял он в основном из лучников, хорошо знавших итилиенские тропы. Они словно растворились в лесах и на склонах вокруг Перекрестка. Гэндальф и Арагорн с передовым отрядом прошли вперед к Моргульской долине и теперь стояли молча, глядя на злобный Город.
     
Крепость была темна и безжизненна: орков истребили, назгулы улетели. Но самый воздух долины дышал страхом и злобой. Имрахиль приказал разрушить мост через отравленный ручей и выжечь ядовитые луга по берегам. Войска двинулись дальше.
     
Весь следующий день, третий день после выхода из Минас Тирита, войска двигались по дороге на север. От Перекрестка до Мораннона было около двух сотен миль, и никто не мог предугадать, что ждет их на этом пути… Шли открыто, но осторожно, выдвинув далеко вперед авангард конных разведчиков. Фланги прикрывали усиленные линии пехоты. Погода благоприятствовала кампании, с запада дул ровный ветер, но тоскливые туманы ему сопротивлялись. Какая–то противная хмарь повисла над предгорьями Хмурых Гор. За их близкими отрогами порой вставали огромные дымы и долго клубились в воздухе, не разлетаясь по ветру.
     
Время от времени по знаку Гэндальфа звучали трубы и герольды возглашали:
     
– Слушайте Правителей Гондора! Слушайте и покоряйтесь! Непокорные должны покинуть страну!
     
Имрахиль посоветовал изменить слова и вместо «Правителей» говорить «Король Элессар».
     
– Это на самом деле так, — объяснил он, — а имя «Элессар» заставит Врага задуматься. — И с этого момента трижды в день герольды возглашали имя Короля Элессара. Но никто не отвечал им.
     
Вроде бы все вокруг было спокойно, но тревога не уходила. Все, даже самые храбрые, испытывали подавленность, и с каждой пройденной на север милей предчувствие опасности становилось все сильнее. Кончался второй день пути от Перекрестка, когда случилась первая стычка.
     
Большая ватага орков и вастаков попыталась устроить засаду в том самом месте, где Фарамир разбил харадримов. Но разведчики, искусные воины с Хеннет Аннун, которых вел Маблунг, оказались начеку, и нападавшие сами попали в ловушку. Всадники обогнули их с запада и, опрокинув одновременной атакой с фланга и с тыла, заставили искать спасения на скалах.
     
Но маленький успех никого не обманул.
     
– Это ложный выпад, — сказал Арагорн. Нас заманивают подальше, прикидываясь неготовыми к бою.
     
С этого вечера снова появились назгулы и уже не оставляли войска, внимательно наблюдая за всеми маневрами. Они были высоко, разглядеть их удавалось только Леголасу, зато присутствие их ощущали все. Глубже становились тени, солнце тускнело. Призраки Кольца пока не подавали голоса, но липкий страх, вызванный их постоянным кружением в небе, никак не удавалось стряхнуть.
     
Время шло, и неспешно подвигалось к концу безнадежный поход. На четвертый день пути от Перекрестка (и на шестой — от Минас Тирита) обжитые земли кончились. Дальше, до самого ущелья, ведущего к перевалу Кирит Горгор, простиралась пустыня. На северо–западе легли болота. Местность была так безотрадна, такая тоска брала за душу, что многие воины, для которых Мордор раньше был только страшной сказкой, не смогли идти дальше. Труднее всех приходилось молодым рохирримам из дальнего Вестфолда, мирным земледельцам Лоссарнаха. Один вид Страны Мрака, раскинувшейся перед ними, наполнял неопытные сердца трепетом.
     
Арагорн глядел на них скорее с жалостью, чем с гневом.
     
– Идите, — сказал он им, — но сохраняйте честь и достоинство воинов. Не бегите! И, чтобы не стыдно было перед самими собой, попытайтесь отбить у врага и удержать Кеир Андрос. Этим вы защитите и Рохан, и Гондор.
     
Кое–кто сумел преодолеть страх и отважился продолжать поход, но многие ушли, радуясь, что могут принести посильную пользу. После их ухода, не считая отряда, оставленного у Перекрестка, войска насчитывали едва ли шесть тысяч человек. Слишком мало, чтобы бросить вызов Черным Воротам и всей мощи Мордора.
     
Отсутствие врагов настораживало. Арагорн неспешным маршем вел войска вперед, следя, чтобы отдельные отряды не отставали. На исходе пятого дня пути от долины Моргула они разбили лагерь, окружив стоянку кострами. Но мало кому удалось заснуть в эту ночь. Повсюду чудились какие–то блуждающие тени. Во мраке завывали волки. Ветер утих, воздух стал абсолютно неподвижным. Молодой месяц на ясном небе временами окутывал не то туман, не то дым, сочащийся из ям и трещин в земле.
     
К утру резко похолодало. Поднялся северный ветер. Его порывы постепенно усиливались. Ночные призраки исчезли, местность совсем опустела. К северу тянулись опаленные холмы и дымящиеся провалы; с юга, и теперь уже совсем близко, высились Черные Ворота с высокими темными башнями по сторонам. На последнем переходе войска Запада, покинув старую дорогу, свернули на восток и теперь приближались к Мораннону с северо–запада, как когда–то приближался и Фродо.
     
Огромные створы Черных Ворот были плотно закрыты. На бастионах — никакого движения. Кругом царило выжидающее молчание. Люди понимали, что достигли конца своего отчаянного пути. Отряды, стоявшие в холодном предрассветном сумраке перед огромными стенами и башнями Мораннона, казались особенно жалкими и одинокими. Все ясно видели, что воинам Запада никогда не взять эти стены и башни, даже если бы они привели с собой могучие осадные машины, а у Врага не было бы других войск, кроме охранявших Ворота. А другие войска у него, конечно же, были. В холмах и скалах вокруг Мораннона ощущалась затаившаяся злоба, темное ущелье дышало ненавистью. В довершение ко всему над башнями, словно коршуны, поднялись и собрались в стаю назгулы. Недосягаемые для стрел, с высоты они внимательно следили за всем, что происходило внизу. Враг все еще выжидал.
     
Оставалось довести задуманное до конца. Арагорн расположил войска на двух больших холмах, между ними и Моранноном тянулось обширное зловонное болото. Потом вожди Запада выехали к Воротам. С ними были знаменосцы, трубачи и герольды. Впереди ехал Гэндальф, за ним Арагорн с сыновьями Элронда, Йомер и Имрахиль. Их сопровождали Леголас, Гимли и Перегрин. Маг хотел, чтобы у Ворот собрались представители всех врагов Мордора.
     
Они приблизились к Мораннону на расстояние голоса. Знамена развернулись, затрубили трубы, а когда они смолкли, вперед выступили герольды.
     
– Выходите! — вскричали они. — Пусть Темный Властелин выйдет к нам. Мы призываем его к ответу! Он незаконно шел войной на Гондор и занял его земли. Король Гондора требует, чтобы он исправил содеянное им зло и ушел навсегда. Пусть он выйдет!
     
Но крепость никак не отвечала на эти призывы. Саурон хотел сначала поиграть со своей добычей и только потом нанести смертельный удар. Всадники уже решили повернуть обратно, но в этот миг раздался рокот барабанов, оглушительно взревели трубы. Средние створы Ворот распахнулись и выпустили посольство Черной Крепости.
     
Впереди выступал черный конь (да конь ли, в самом деле?), огромный и страшный, с мордой, походившей скорее на оскаленный череп, еще и огнедышащий в придачу. Под стать коню был и всадник, с головы до ног одетый в черное. Но это был не Призрак Кольца, а вполне живой человек. Давний Наместник Барад Дура забыл даже свое имя и сам себя называл Голосом Саурона. Рассказывали, что родом он был из Нуменора, из тех Людей, что возлюбили темное знание и добровольно подчинились Саурону. Жестокостью он превосходил любого орка.
     
Его сопровождал небольшой отряд воинов под черным знаменем с изображением Багрового Ока. Не доезжая нескольких шагов до всадников, предводитель остановился, окинул их презрительным взглядом и рассмеялся.
     
– Ну, кто тут из вас достаточно знатен, чтобы говорить со мной? — спросил он. — Или хотя бы достаточно умен, чтобы понять меня? Уж не ты, конечно! — насмешливо кивнул он на Арагорна. — Чтобы стать настоящим вождем, мало куска эльфийского стекла, а такой сброд вместо войска способен набрать любой бродяга!
     
Арагорн не сказал ни слова, но поймал его взгляд и некоторое время удерживал. Прошла минута, Арагорн не шевельнулся и не притронулся к оружию, но посланец Мордора вдруг вскрикнул и отшатнулся, словно от удара.
     
– Я глашатай и посол, на меня нельзя нападать! — закричал он.
     
– Там, где этот закон соблюдается, — медленно проговорил Гэндальф, — послы не ведут себя так нагло. Но никто и не угрожает тебе. Делай свое дело и не бойся нас. Однако если твой господин не стал умнее, то тебе, как и всем его рабам, грозит большая опасность.
     
– Ах, вот оно что! — воскликнул посланец. — Значит, говорить будешь ты, старик? Мы и раньше слыхали о тебе, знаем, что ты бродишь вокруг и строишь козни. Но на этот раз ты сунул нос слишком далеко, почтенный Гэндальф, и сейчас увидишь, что бывает с теми, кто плетет интриги против Саурона Великого. У меня есть кое–что показать вам, особенно тебе, раз ты посмел явиться. — Он кивнул одному из воинов, и тот подал ему какой–то сверток из черной ткани.
     
Посланец Мордора сдернул ткань и показал им сначала короткий Сэмов меч, потом серый плащ с эльфийской пряжкой и, наконец, кольчугу из мифрила. При виде этих предметов у многих, стоявших перед Воротами, потемнело в глазах и последний луч надежды погас. Пиппин, до сих пор прятавшийся за спиной Имрахиля, отчаянно вскрикнул и рванулся вперед.
     
– Молчи! — сурово приказал Гэндальф, оттаскивая его, но черный посланец громко рассмеялся.
     
– Так у вас есть и еще один такой! — вскричал он. — Не знаю, зачем они вам, но послать их шпионами в Мордор мог только безумец. Ну, хоть на одно он сгодился. Теперь ясно, что все это он видел и раньше, так что теперь не отвертитесь. Вам эти вещи тоже знакомы.
     
– Конечно, — спокойно произнес Гэндальф, — я–то знаю их историю, а вот ты, я вижу, с ней не знаком. Зачем ты принес их сюда?
     
– Кольчуга гномов, эльфийский плащ, меч павшего Запада и шпион из ничтожного Шира… ага, вздрогнули! — мы хорошо знаем их, — вот признаки заговора! Может, вам и не нужна та маленькая тварь, которой принадлежат эти вещи, а может, наоборот, она дорога вам? Если так, поразмыслите, коли способны на это! Саурон не любит шпионов, и судьба этой твари будет зависеть от вашего выбора.
     
Ему никто не ответил, но бледность лиц и ужас в глазах были красноречивей слов. Снова послышался его скрежещущий смех.
     
– Так, так! А малыш был вам дорог, как я вижу. Да и дело у него было серьезное, а? Но сорвалось, сорвалось. Теперь его ждут годы медленных мучений. Мы уж постараемся, чтобы они не скоро кончились. Вы его больше не увидите, разве что его сломают и переделают, а тогда уж я не забуду отправить его к вам. И это обязательно будет, если вы не примете условий моего Повелителя.
     
– Назови условия, — голос у Гэндальфа был твердый, но стоявшие поблизости видели в глазах мага тревогу и вдруг заметили, что он стар, потрясен и разбит. Они не сомневались: маг согласится, что бы ему ни предложили.
     
А условия были тяжелыми. Войскам Гондора и его союзникам предлагалось немедленно отойти за Андуин, предварительно поклявшись не выступать против Саурона ни явно, ни тайно. Весь Итилиен навсегда отходил к Саурону, а все страны западнее Реки до Мглистых Гор и до Гривы Рохана обязывались сложить оружие и платить Мордору тяжелую дань. Они обязывались восстановить также разрушенный Изенгард.
     
– Он станет владениями наместника Саурона, — сказал посланец, — но это будет не Саруман — он оказался недостойным, — а другой, кому Владыка доверяет больше. — И все поняли, что этим наместником будет он сам. И они поняли также, что условия Саурона означают рабство для Запада на вечные времена. В этот момент неожиданно прозвучал ответ мага:
     
– Слишком много вы хотите в обмен на одного пленника! Столько твой господин мог бы получить только ценою долгой войны. Или на полях Гондора он потерял надежду на победу? А если ценить этого пленника так высоко, то где залог, что Саурон, великий обманщик и предатель, выполнит свои обязательства? Где пленник? Приведи его и отдай нам, тогда и обсудим условия.
     
И тут Гэндальфу, не сводившему глаз с посланца, показалось, что на одно мгновение тот растерялся и смехом попытался скрыть это.
     
– Остерегайся говорить дерзко с Голосом Саурона! — вскричал он. — Ты требуешь залога? Саурон не дает их. Если ты ищешь его милостей, выполняй его требования. Условия вам известны. Поступайте теперь как хотите!
     
– Вот как мы поступим, — произнес вдруг Гэндальф. Он распахнул плащ, и яркая белизна одежд сверкнула в этом мрачном месте подобно обнаженному мечу. От его воздетой руки посланец попятился, а маг подошел и просто отобрал у него кольчугу, меч и плащ. — Это мы возьмем в память о нашем друге, — просто сказал он. — А ваши условия отвергаем бесповоротно. Уходи, твое посольство окончено, и смерть теперь ближе к тебе, чем когда–либо. Мы пришли сюда не для того, чтобы пререкаться с подлым Сауроном, а тем более — с его рабами. Уходи!
     
Посланец Мордора не смеялся больше. От гнева и изумления лицо его исказилось и стало похоже на морду дикого зверя, у которого из–под носа увели добычу. От ярости он издавал странные сдавленные звуки. Но страх в нем был сильнее гнева. Вскрикнув, он повернул коня и помчался обратно. Его воины тоже повернули коней и затрубили условный сигнал. Они еще не достигли Ворот, а ловушка Саурона уже захлопнулась.
     
Оглушительный грохот барабанов обрушился на равнину. Ворота Мораннона распахнулись настежь, исторгнув огромное войско, хлынувшее волной. Вожди Запада поспешно вернулись к войскам. Пыль тучей поднялась в воздух, когда с востока кинулись толпы, до этого скрывавшиеся в тени Пепельных Гор. Со склонов по обе стороны Мораннона стекали бесчисленные потоки орков. Армия Запада оказалась окруженной, враги превосходили их численностью в десятки раз. Саурон схватил приманку мертвой хваткой.
     
Арагорн едва успевал отдавать приказы. Он стоял с Гэндальфом на одном из холмов, и над ним развевалось знамя с Древом и Звездами, на другом холме рядом плескались знамена Рохана и Дол Амрота: Белый Конь и Серебряный Лебедь. Каждый из холмов ощетинился во все стороны мечами и копьями. Впереди, лицом к Мораннону, стояли сыновья Элронда, слева от них — дунаданы Арагорна, а справа — Имрахиль со своими воинами.
     
Подул ветер, и звуки труб слились со свистом стрел. Солнце окуталось дымом и покраснело, словно перед закатом, а из мрака вверху слетали, злобно рыча, назгулы, и гибельные взмахи их крыльев гасили последнюю надежду в сердцах.
     
Когда Гэндальф отверг условия Мордора и тем самым обрек Фродо на несказанные муки, Пиппин содрогнулся от ужаса, но потом овладел собой и теперь, стоя рядом с Берегондом в первом ряду воинов Гондора, хотел только умереть, раз уж все погибло.
     
– Хорошо бы Мерри был здесь, — бормотал он, глядя, как на них надвигаются вражеские полчища. — Теперь я понимаю несчастного Денетора. Мы с Мерри могли бы умереть вместе. Но раз нет, значит, нет. Надеюсь, что его смерть будет легче. А я сделаю, что смогу, пусть даже это будет и не так много.
     
Он обнажил меч и всмотрелся в красные с золотом руны, начертанные на клинке. «Эх, — подумалось ему, — вот для кого он выкован — для этой образины, что похвалялась тут. Кабы я мог убить его, тогда, глядишь, и сравнялся бы с Мерри. Ну, что ж… видно, не судьба мне прославиться. Не пропадать же даром такому клинку. Хоть пару этих вражин я свалю. Хотелось бы мне еще разок увидеть солнышко и травку в Шире!»
     
В этот миг на них обрушилась первая волна атакующих. Правда, передовые орки приостановились, влетев в болото перед холмами, и только осыпали осажденных градом стрел. Но за ними спешили, рыча как звери, горные тролли — огромные, покрытые твердой чешуйчатой шкурой, — они держали в руках круглые черные щиты и тяжелые молоты. Болото не задержало их. Как буря налетели они на воинов Гондора и схватились с ними врукопашную. Берегонд от страшного удара зашатался и упал, а тролль, сваливший его, наклонился, протягивая жадные лапы. У этих гнусных созданий в обычае было перегрызать горло поверженным врагам.
     
Пиппин завизжал и изо всех сил ударил тролля мечом снизу вверх. Украшенный нуменорскими рунами клинок неожиданно легко пронзил грубую шкуру и глубоко вошел в огромное тело, отворив целый фонтан черной крови. Тролль покачнулся и рухнул, как утес, прямо на Берегонда и Пиппина. Мрак и боль захлестнули хоббита, и он ощутил, что проваливается в бездонную тьму.
     
«Значит, это и есть конец?» — успел подумать он и засмеялся, радуясь, что страхи и тревоги кончились. Но перед тем, как окончательно кануть в забытье, он еще услышал, словно из далекого прошлого, чей то знакомый голос, кричавший: «Орлы! Орлы летят!»
     
На мгновение Пиппин словно задержался на пороге беспамятства. «Бильбо! — мелькнула мысль. — Это из его сказки. Хотя нет, из моей. И она кончилась. Прощайте все!» И мир для него исчез.
    
   
   
    
     
КНИГА ШЕСТАЯ
    
    
     
      
Глава 1
      
КРЕПОСТЬ КИРИТ УНГОЛ
     
     
Сэм с трудом поднялся. В первую минуту он не мог вспомнить, где находится, а потом весь ужас и отчаяние разом нахлынули на него. Прямо перед ним в глубокой тени высились закрытые ворота крепости орков. Он помнил, как в отчаянии и ярости бросился на них, но что было дальше и сколько он пролежал здесь? Дрожа от холода, он подполз к воротам и приник к ним ухом.
     
Где–то за стенами ему послышались голоса орков, но вскоре они отдалились или стихли. Превозмогая головную боль и радужные искры в глазах, Сэм заставил себя успокоиться и подумать. Не было времени ждать, пока ворота снова откроются. Надо спасти друга, даже если для этого придется погибнуть.
     
– Погибнуть — это скорее всего, да и легче гораздо, — мрачно сказал он себе, вкладывая в ножны Шершень. Медленно, почти ощупью, он вернулся в подземный ход, не решаясь достать подарок Галадриэли. Он шел и пытался обдумать все то, что произошло с ним после Перекрестка. Интересно, какое время дня сейчас?… и какой день? Скорее всего, завтра уже наступило, а может, и послезавтра… Он потерял счет дням в Стране Мрака, где время течет иначе, а всякий, переступивший ее границы, перестает существовать для оставшихся в мире.
     
– Интересно, что у них там делается? — Он неопределенно махнул рукой перед собой. Но здесь, в подземельях Шелоб, он стоял теперь лицом на юг, а не на запад.
     
На западе же, в широком мире, приближался к полудню четырнадцатый день марта. Там Арагорн вел черный флот от Пеларгира, Мерри скакал по древней дороге с рохирримами, в Минас Тирите вздымалось пламя, и Пиппин видел растущее безумие в глазах Денетора. Но среди всех этих тревог мысли друзей непрестанно обращались к Фродо и Сэму. О них не забывали, но друзья были слишком далеко, и мысли их не могли помочь Сэму. Он был совсем один.
     
Медленно вернулся он к каменной двери орочьего туннеля, так и не найдя запоров, снова перелез через нее и спрыгнул на землю, а потом доплелся до устья пещеры, где все еще шевелились и развевались под холодным ветром лохмотья страшной паутины Шелоб. После душного мрака, оставшегося позади, Сэма прохватила дрожь, но дыхание ветра было живительным. Хоббит осторожно выполз наружу. Кругом стояла зловещая тишина. Сумеречный свет ненастного дня приглушали тучи, летевшие из Мордора на запад.
     
Сэм смотрел на крепость: Внезапный огонь, промелькнувший в окнах башни, сделал их похожими на страшные красные глаза. Может быть, это был сигнал… Недавнее возбуждение спало, и вернулся страх перед орками. Но сколько ни раздумывай, путь был один–единственный: надо искать вход в ужасную башню. Ноги у хоббита подкашивались, но все же, настороженно прислушиваясь и вглядываясь в густые тени утесов у тропы, он миновал место, где упал Фродо и еще чувствовался мерзкий запах Шелоб, и там, где ему повстречался отряд Шаграта и пришлось надеть Кольцо, остановился и сел. Казалось, двигаться дальше нет сил. За перевалом начиналась земля Мордора, и Сэм чувствовал, что оттуда уже не будет возврата.
     
Бездумно он достал Кольцо и снова надел его. Оно было тяжелым, и все сильнее и настойчивей чувствовал Сэм злобный взгляд. Око Мордора искало его, силясь проникнуть сквозь мглу, созданную для своей же защиты, а сейчас ставшую помехой, источником тревог и сомнений.
     
Как и прежде, слух мгновенно обострился, но мир словно выцвел и подернулся дымкой. Издали доносились стенания раненой Шелоб, но их заглушали крики и лязг металла. Сэм вскочил на ноги и прижался к утесу у края тропы. Ему показалось, что на подходе еще один отряд орков, но слух, усиленный Кольцом, обманул его: крики доносились из башни, левый зубец которой был теперь прямо у него над головой. Там творилось что–то недоброе. Может быть, несмотря на приказ, жестокость орков взяла верх, и они мучают Фродо или даже рвут его на части! Но чем дальше он вслушивался, тем сильнее разгоралась в нем искра надежды. В башне несомненно шла драка, орки ссорились между собой. Видно, отряды Шаграта и Горбага что–то не поделили. Сэм больше не колебался и с криком: «Я иду, Фродо!» побежал к вершине перевала. Тропа сразу же свернула влево и пошла круто вниз. Сэм вступил на землю Мордора.
     
Ощущая смутную опасность, он снял Кольцо.
     
– Лучше уж видеть, пусть хоть самое худшее, чем спотыкаться в тумане, — пробормотал он.
     
Суровая, мрачная и безотрадная страна простиралась перед ним. У самых ног хоббита гребень Хмурых Гор круто обрывался в темное ущелье, по другую его сторону вставал хребет Моргэй, страшное внутреннее кольцо, ограждающее страну, хребет, скалящийся черными утесами на фоне багровых отсветов. Далеко впереди, за обширным озером мрака, словно пылал гигантский костер. Над ним стояли столбы дыма, тускло–красные у основания и угольно–черные вверху, там, где они сливались с клубящимся покровом, нависшим над всей проклятой страной. Это был Ородруин, Огненная Гора. По временам пламя в глубинах ее пепельного конуса разгоралось ярче, и из трещин в склонах выплескивались огненные реки. Горящие потоки текли к Барад Дуру, извивались по каменистой равнине, застывая, становились похожими на огромных, скрюченных драконов, извергнутых измученной землей.