1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 
— Это ваша подруга, мистер?
     
Я обернулся и увидел попрыгунью с прыщами на лице. Не подростковыми, не вызванными коревой краснухой, и мне не пришлось спрашивать, почему она не в школе: заболела ветрянкой.
     
— Да.
     
— Красивая. Кроме… — она издала какой-то непонятный звук, — у нее на лице.
     
Сейди улыбнулась. Ее сила духа вызывала у меня все большее восхищение.
     
— Как тебя зовут, милая?
     
— Сейди, — ответила девочка-попрыгунья. — Сейди Ван-Оуэн. А вас?
     
— Что ж, ты, наверное, не поверишь, но меня тоже зовут Сейди.
     
Девочка смотрела на нее с цинизмом, свойственным всем детям Мерседес-стрит.
     
— Нет, быть не может!
     
— Но это правда. Я Сейди Данхилл. — Она повернулась ко мне. — Удивительное совпадение, не правда ли, Джордж?
     
Меня это совершенно не удивляло, но из-за отсутствия времени я решил обойтись без дискуссии.
     
— Хочу у тебя кое-что спросить, мисс Сейди Ван-Оуэн. Ты знаешь, где останавливаются автобусы на Уинскотт-роуд, да?
     
— Да. — Она закатила глаза, как бы спрашивая: За какую же дуру ты меня держишь? — Послушайте, вы переболели ветрянкой?
     
Сейди кивнула.
     
— Я тоже, — ответил я, — так что об этом можешь не волноваться. Ты знаешь, какой автобус идет в центр Далласа?
     
— Номер три.
     
— И как часто он ходит?
     
— Думаю, каждые полчаса, но, может, и каждые пятнадцать минут. Почему вы хотите ехать на автобусе, если у вас есть машина? Если у вас есть две машины?
     
По выражению лица Большой Сейди я видел, что и она готова задать этот же вопрос.
     
— На то есть причины. И между прочим, всех вас, конечно, я тоже люблю.
     
Сейди Ван-Оуэн широко улыбнулась.
     
— Вы ее знаете?
     
— С давних пор. Садись, Сейди, нам пора.
     
Я проверил мои новые часы. Без двадцати девять.
    
    
     
      
3
     
     
— Объясни мне, почему тебя интересуют автобусы? — спросила Сейди.
     
— Сначала расскажи, как ты меня нашла?
     
— Когда я приехала в «Эден-Фоллоус» и не застала тебя, я первым делом сожгла твое письмо, как ты и просил, а потом заглянула к старику, который живет рядом.
     
— К мистеру Кенопенски.
     
— Да. Он ничего не знал. К тому времени на ступеньках уже сидела твой инструктор по лечебной гимнастике. Известие о том, что ты уехал, ее не порадовало. Она сказала, что поменялась сменами с Дорин, чтобы та сегодня смогла увидеть Кеннеди.
     
Впереди показалась автобусная остановка на Уинскотт-роуд. Я притормозил, чтобы посмотреть, нет ли расписания под небольшим навесом рядом со столбом с белой полосой. Увы, никакого расписания. Я припарковался в сотне ярдов за остановкой.
     
— Что ты делаешь?
     
— Выписываю страховой полис. Если автобус не покажется до девяти часов, мы поедем дальше. Заканчивай свою историю.
     
— Я обзвонила отели в центре Далласа, но никто не захотел разговаривать со мной. У всех и без того хватало дел. Я позвонила Деку, а он позвонил в полицию. Сказал им, что у него надежная информация о готовящемся покушении на президента.
     
Я смотрел в зеркало заднего вида, дожидаясь появления автобуса, но тут в изумлении уставился на Сейди. Однако при этом я не мог, пусть и с неохотой, не восторгаться Деком. Я понятия не имел, чему он поверил, но этого хватило на решительные действия.
     
— Что произошло? Он назвал свою фамилию?
     
— Не успел. Они положили трубку. Тогда я действительно начала осознавать твою правоту насчет умения прошлого защитить себя. Ты ведь так все это воспринимаешь? Живым учебником по истории.
     
— Теперь — нет.
     
К остановке приближался неуклюжий желто-зеленый автобус. В окошечке маршрута я прочитал: «3 ГЛАВНАЯ УЛИЦА ДАЛЛАС 3». Автобус остановился, двери спереди и сзади открылись, повернувшись на петлях. Два или три человека вошли, но о том, чтобы сесть, не было и речи. Когда автобус проехал мимо, я увидел, что все места заняты. У одного из окон сидела женщина, шляпу которой украшал ряд значков-пуговиц с изображением Кеннеди. Она весело помахала мне рукой, и хотя наши взгляды встретились лишь на секунду, я увидел в ее глазах волнение, радость и предвкушение праздника.
     
Я включил передачу и поехал следом за автобусом. На заднем окне, частично скрытая бурым выхлопом, улыбающаяся девушка от «Клэрол» заявляла, что будь у нее только одна жизнь, она хотела бы прожить ее блондинкой. Сейди театральным жестом помахала рукой перед носом.
     
— Фу! Отстань немного! Воняет!
     
— Кто бы говорил! Сама выкуриваешь пачку в день. — Но я признал ее правоту. Вонью дизельный выхлоп превосходил табак. Впрочем, следовать за автобусом уже не имело смысла, потому что Сейди-Попрыгунья не ошиблась с номером. Наверное, и с интервалом движения тоже. В обычные дни автобусы наверняка ходили каждые полчаса, но этот день назвать обычным язык не поворачивался.
     
— Я поплакала, думая, что ты ушел навсегда. Я за тебя боялась, но и злилась на тебя.
     
Я это понимал, но все равно думал, что поступил правильно, а потому счел за лучшее промолчать.
     
— Я снова позвонила Деку. Он спросил, не говорил ли ты чего о каком-нибудь убежище, может, в Далласе, но скорее всего в Форт-Уорте. Я ответила, что вроде бы ничего такого не говорил. Он предположил, что ты мог сказать, когда находился в больнице и плохо соображал. Попросил хорошенько подумать. Как будто я и так этого не делала. Я снова пошла к мистеру Кенопенски, чтобы узнать, а вдруг ты что-то ему сказал. Уже подходило время ужина, и начало темнеть. Он ответил, что ты ничего ему не говорил, а тут подъехал его сын, привез обед и пригласил меня присоединиться к ним. Говорил только мистер Кенопенски, рассказывал всякие истории из далекого прошлого…
     
— Я знаю. — Впереди автобус повернул на бульвар Викери. Я включил поворотник и последовал за ним, но держался достаточно далеко, чтобы мы не глотали выхлопные газы дизельного двигателя. — Слышал не меньше трех десятков. Одна страшнее другой.
     
— Как выяснилось, я поступила правильно, слушая его, потому что перестала рыться в памяти, а когда расслабляешься, на поверхность обычно и выныривает то, что тебе нужно. Возвращаясь в твою маленькую квартиру, я вдруг вспомнила, что ты, по твоим словам, какое-то время жил на Кадиллак-стрит. Только эта улица называлась по-другому.
     
— Господи. Я об этом совершенно забыл.
     
— Это был мой последний шанс. Я снова позвонила Деку. Дома он подробных городских карт не держал, но знал, что они есть в библиотеке. Он поехал туда — вероятно, задыхаясь от кашля, он еще болеет, — просмотрел карты и позвонил мне. Он нашел Форд-авеню в Далласе. И Крайслер-парк, и несколько Додж-стрит. Но все это не тянуло на «кадиллак», если ты понимаешь, о чем я. А потом он нашел Мерседес-стрит в Форт-Уорте. Я хотела поехать сразу, но он сказал, что мне будет проще заметить тебя или твой автомобиль, если я подожду до утра.
     
Она сжала мою руку. Холодными пальцами.
     
— Это была самая длинная ночь в моей жизни, беспокойный ты человек. Я практически не сомкнула глаз.
     
— Моя ничем не отличалась от твоей, хотя где-то перед рассветом я все-таки уснул. Если бы ты не приехала, проспал бы это чертово покушение.
     
Такое даже представить себе жутко.
     
— На Мерседес много кварталов. Я ехала и ехала. Уже увидела край улицы, автомобильную стоянку перед каким-то большим зданием, вроде бы задней стеной универмага.
     
— Почти угадала. Это склад «Монтгомери уорд».
     
— И никаких признаков твоего присутствия. Не могу даже описать, какая на меня навалилась тоска. А потом… — Она улыбнулась. Ослепительно, несмотря на шрам. — Потом я увидела этот красный «шеви» с этими глупыми задними плавниками, которые выглядят как женские брови. Яркий, будто неоновая вывеска. Я закричала и барабанила кулаком по приборному щитку, пока не заболела рука. Теперь я здесь…
     
Тихий хруст донесся справа и спереди, а в следующее мгновение нас уже тащило к фонарному столбу. Из-под автомобиля донеслись тяжелые удары. Я крутил руль. Он вырывался из моих рук, но мне все-таки удалось избежать лобового столкновения со столбом. Вместо этого столб вошел в контакт с бортом автомобиля со стороны Сейди. Металл противно заскрипел по металлу. Дверь прогнулась внутрь, и я рывком дернул Сейди на себя. Мы остановились. Капот громоздился на тротуаре, автомобиль вжался правым бортом в фонарный столб. Это тебе не спустившее колесо, подумал я. Это гребаная травма, несовместимая с жизнью.
     
Сейди в изумлении смотрела на меня. Я рассмеялся. Не нами сказано, что иногда ты просто ничего не можешь с собой поделать.
     
— Добро пожаловать в прошлое, Сейди. Так мы здесь живем.
    
    
     
      
4
     
     
Она не смогла вылезти из автомобиля со своей стороны. Требовался лом, чтобы открыть дверь со стороны пассажирского сиденья. Несколько человек наблюдали за нами, но не так чтобы много.
     
— Эй, что случилось? — спросила женщина, толкавшая перед собой коляску с младенцем.
     
Все стало понятно, как только я обошел «шевроле» спереди. Отскочило правое переднее колесо. Оно лежало в двадцати футах от нас, у начала прорезанной в асфальте канавки. Ступица, вся в зазубринах, блестела на солнце.
     
— Отвалилось колесо, — объяснил я женщине с коляской.
     
— Господи, — выдохнула она.
     
— И что же нам делать? — тихим голосом спросила Сейди.
     
— Мы же выписали страховой полис. Теперь получим премию. На ближайшей автобусной остановке.
     
— Мой чемодан…
     
Да, подумал я, и записи Эла. Мои рукописи… говняный роман, который никому не нужен, и мои мемуары. Плюс все мои деньги. Я посмотрел на часы. Четверть десятого. В отеле «Техас» Джеки надевает розовый костюм. Еще через час или около того кортеж выедет к военно-воздушной базе «Карсуэлл», где дожидается большой самолет. С учетом расстояния между Форт-Уортом и Далласом пилоты едва успеют убрать шасси.
     
Я пытался найти выход.
     
— Может быть, вы хотите воспользоваться моим телефоном, чтобы кому-то позвонить? — спросила женщина с коляской. — Я живу чуть дальше по этой улице. — Она оглядела нас, заметила мою хромоту и шрам на лице Сейди. — Вам досталось?
     
— Все хорошо. — Я взял Сейди за руку. — Вы сможете позвонить в ремонтную мастерскую и попросить их отбуксировать туда автомобиль? Я понимаю, что прошу слишком многого, но мы очень торопимся.
     
— Я говорила ему, что перед вихляется. — В голосе Сейди прибавилось южного выговора. — Слава Богу, это случилось не на скоростном шоссе. — Шо-оссе.
     
— В двух кварталах заправка «Эссо». — Женщина указала на север. — Полагаю, я смогу дойти туда. Мы все равно гуляем.
     
— Вы нас спасете, мэм. — Сейди раскрыла сумочку, достала кошелек. Вытащила двадцатку. — Дайте им в счет буксировки. Извините, что обращаюсь к вам с такой просьбой, но я умру, если не увижу Кеннеди.
     
Ее последняя фраза вызвала у женщины с коляской улыбку.
     
— Господи, этого хватит на буксировку двух автомобилей. Если у вас есть в сумке бумага, я напишу расписку…
     
— Незачем, — вмешался я. — Мы вам доверяем. Но пожалуй, я оставлю записку под дворником.
     
Сейди вопросительно смотрела на меня, но уже протягивала ручку и блокнотик с нарисованным на обложке мультяшным мальчишкой, глаза которого смотрели в одну точку. «ШКОЛА ИЗУМЛЯЕТ, — сообщала надпись под его веселой ухмылкой. — ТАК ИЗУМЛЯЕТ, ЧТО КАЖЕТСЯ СНОМ».
     
Многое зависело от этой записки, но времени на выбор слов не было. Я торопливо написал ее, сунул под дворник, а мгновением позже мы уже поворачивали за угол.
    
    
     
      
5
     
     
— Джейк? Ты как?
     
— Отлично. А ты?
     
— Меня стукнуло дверью, и, наверное, на плече будет синяк, а в остальном все хорошо. Если бы мы врезались в столб, мне бы досталось сильнее. Да и тебе тоже. Кому записка?
     
— Тому, кто будет буксировать «шеви». — И я очень надеялся, что мистер Эвакуатор выполнит указанную в записке просьбу. — Об этом будем волноваться, когда вернемся.
     
«Если вернемся».
     
Следующая автобусная остановка находилась в середине квартала. У столба стояли три черные женщины, две белые женщины и один латинос, столь сбалансированный расовый компот, что создавалось впечатление, будто мы попали на кастинг сериала «Закон и порядок: Специальный корпус». Мы присоединились к ним. Я сел на скамью рядом с шестой женщиной, афроамериканкой фантастических пропорций, упакованных в белую униформу из вискозного трикотажа, которая, можно сказать, кричала: домоправительница богатеньких белых. Грудь она украсила значком-пуговицей с надписью «С ДФК НА ВЫБОРЫ В 64-М».
     
— Больная нога, сэр? — спросила она.
     
— Да. — В кармане моего пиджака лежали четыре пакетика с порошком от головной боли. Я нашарил их под револьвером, достал два, разорвал упаковки, высыпал содержимое в рот.
     
— Если будете постоянно их принимать, посадите печень, — предупредила негритянка.
     
— Я знаю. Но я должен держать ногу под контролем, чтобы увидеть президента.
     
Негритянка широко улыбнулась.
     
— Тут я вас понимаю.
     
Сейди стояла на бордюрном камне и озабоченно высматривала «Номер 3».
     
— Автобусы сегодня еле тащатся, но этот обязательно придет, — успокоила ее негритянка. — Я тоже не хочу пропустить Кеннеди.
     
В половине десятого автобуса по-прежнему не было, однако боль в колене заметно поутихла, хотя и не прошла. Господи, благослови «Гудис паудер».
     
Сейди подошла ко мне.
     
— Джейк, мы должны…
     
— А вот и «третий». — С этими словами домоправительница поднялась. Дама поражала воображение: черная, как эбеновое дерево, выше Сейди, прямые волосы блестят. — Эх-х, я найду себе место прямо в Дили-плазе. В сумке у меня сандвичи. Как думаете, он услышит меня, когда я закричу?
     
— Готов спорить, что услышит, — ответил я.
     
Она рассмеялась.
     
— Можете поверить, что услышит. И он, и Джеки — оба!
     
Автобус был набит битком, но люди, стоявшие на остановке, как-то в него втиснулись. Мы с Сейди были последними, и водитель, который, судя по виду, спешил, как брокер в «черную пятницу», поднял руку.
     
— Все! Места больше нет. И так как сельди в бочке! Дожидайтесь следующего!
     
Сейди бросила на меня отчаянный взгляд, но прежде чем я успел произнести хоть слово, за нас вступилась крупногабаритная дама:
     
— Не-ет! Ты позволишь им войти. У мужчины болит нога, и у женщины есть проблемы, сам видишь. Опять же, она худенькая, а он совсем тощий. Ты позволишь им войти, а не то я вышвырну тебя и сама сяду за руль. Водить автобус я умею. Научилась на «Бульдоге» моего папочки.
     
Водитель посмотрел на нависшую над ним негритянку, закатил глаза и махнул нам рукой. Когда я попытался бросить монеты в ящик для оплаты проезда, он закрыл щель рукой.
     
— Плюньте на эту чертову оплату, главное, зайдите за белую линию, если сможете. — Он покачал головой. — Не понимаю, почему они не пустили десяток дополнительных автобусов. — Водитель дернул за хромированную рукоятку. Двери захлопнулись. Зашипели пневматические тормоза, и мы покатились, медленно, но покатились.
     
Мой ангел еще не закончила свои добрые дела. Она набросилась на двух парней-рабочих, которые сидели сразу за водителем, с контейнерами для ленча на коленях.
     
— Поднимайтесь и освободите места этим даме и господину, немедленно! Разве вы не видите, что у него больная нога? А он хочет посмотреть на Кеннеди!
     
— Мэм, все хорошо, — попытался остановить ее я.
     
Она словно и не услышала.
     
— Немедленно поднимайтесь. Вы что, выросли в хлеву?
     
Они поднялись, двинулись по проходу, расталкивая стоящих. Черный парень бросил на домоправительницу злобный взгляд.
     
— Тысяча девятьсот шестьдесят третий год, а я по-прежнему должен уступать место белому человеку.
     
— Болезный ты наш, — проворчал белый.
     
Черный посмотрел на меня. Не знаю, что он увидел на моем лице, но указал на освободившиеся места:
     
— Присядь, пока не упал, Джексон.
     
Я сел к окну. Сейди поблагодарила черную даму и села рядом со мной. Автобус катил по улицам, напоминая старого слона, который может перейти на галоп, если дать ему время, чтобы разогнаться. Домоправительница стояла рядом с нами, оберегая от проблем, держась за кожаную лямку и покачивая бедрами при поворотах. Покачиваться было чему. Я вновь посмотрел на часы. Стрелки двигались к десяти. Скоро начнут отсчитывать одиннадцатый час.
     
Сейди придвинулась поближе, ее волосы щекотали мне щеку и шею.
     
— Куда мы едем? Что будем делать, когда доберемся туда?
     
Я хотел повернуться к ней, но смотрел прямо перед собой, ожидая беды. Ожидая следующего тумака. Мы находились на Западной Дивизионной улице, которая здесь совпадала с автострадой 180. Скоро нам предстояло въехать в Арлингтон, где в будущем обоснуются техасские рейнджеры Джорджа У. Буша. Если бы все шло хорошо, мы бы пересекли административную границу Далласа около половины одиннадцатого, за два часа до того, как Освальд первый раз нажмет спусковой крючок своей чертовой итальянской винтовки. Однако редко все идет хорошо, когда стараешься изменить прошлое.
     
— Просто следуй за мной, — ответил я. — И не расслабляйся.
    
    
     
      
6
     
     
Мы миновали южную часть Ирвинга, где месяцем раньше жена Ли восстанавливала силы после рождения дочери. Ехали медленно, в чадящей вони. Половина пассажиров автобуса курила. Плотный транспортный поток (и за пределами салона воздух определенно был чище) следовал в город. На заднем стекле одного автомобиля мы увидели надпись «МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ, ДЖЕКИ». На заднем стекле другого — «ПРОВАЛИВАЙ ИЗ ТЕХАСА, КОММУНИСТИЧЕСКАЯ КРЫСА». Автобус дергался и покачивался. Людей на остановках все прибавлялось. Они возмущенно трясли кулаками, когда наш переполненный автобус проезжал мимо, даже не притормаживая.
     
В четверть одиннадцатого мы уже катили по бульвару Гарри Хайнса. Проехали поворот на Лав-Филд. Авария произошла тремя минутами позже. Я надеялся, что этого не случится, но готовился к худшему, ждал худшего, и когда самосвал проигнорировал знак «Стоп» на перекрестке бульвара Хайнса и Инвуд-авеню, отчасти успел среагировать. Я уже видел такое в Дерри, когда ехал на кладбище Лонгвью.
     
Я схватил Сейди за шею и пригнул ее голову к коленям.
     
— Вниз!
     
Секундой позже нас бросило на перегородку, которая отделяла кресло водителя от пассажирского салона. Зазвенело бьющееся стекло. Заскрипел корежащийся металл. Стоявших швырнуло вперед в кричащем мельтешении рук, ног, сумок и слетевших шляп. Белого парня-рабочего, который обозвал меня болезным, уложило на висевший в конце прохода ящик для сбора денег за проезд. Внушительных размеров домоправительница исчезла под лавиной человеческих тел.
     
Из носа Сейди текла кровь, под правым глазом начал взбухать синяк. Водитель распростерся на руле. Широкое лобовое стекло разнесло на мелкие осколки, улица исчезла, ее заменил металлический, в пятнах ржавчины, борт самосвала с надписью «АЛЛАС ДЕПАРТАМЕНТ ОБЩЕСТВ». Я ощутил запах горячего асфальта в его кузове.
     
Развернул Сейди к себе.
     
— В порядке? Голова ясная?
     
— Все нормально, отделалась испугом. Если б ты не закричал, могло быть хуже.
     
Стоны и крики доносились из груды тел в передней части автобуса. Мужчина со сломанной рукой сумел подняться и тряхнул водителя, который свалился с кресла. Из его лба торчал осколок стекла.
     
— Господи! — выдохнул мужчина со сломанной рукой. — Думаю, он, твою мать, помер!
     
Сейди помогла парню, которого бросило на ящик с деньгами, сесть на ее место. Он побледнел как мел и стонал. Я догадался, что к ящику он приложился яйцами: они находились на соответствующей высоте. Его чернокожий приятель помог мне поднять на ноги домоправительницу. Она не лишилась чувств и всячески нам содействовала, иначе у нас ничего бы не вышло. Мы бы не справились с тремястами фунтами женского тела. По ее виску текла кровь, и эту униформу теперь оставалось только выкинуть. Я спросил, все ли с ней в порядке.
     
— Вроде бы да, но я крепко приложилась головой. Черт!
     
За нашими спинами слышались крики. Очень скоро все повалят вперед. Я встал перед Сейди. Поднял ее руки, чтобы она обхватила меня за талию. С учетом состояния моего колена это мне следовало держаться за нее. Но инстинкт есть инстинкт.
     
— Нам нужно выпустить людей из автобуса. — Я повернулся к чернокожему рабочему. — Дерните за рукоятку.
     
Он попытался, но она не сдвинулась ни на йоту.
     
— Заклинило!
     
Я думал, что все это чушь. Механизм работал, да только прошлое удерживало дверь закрытой. Я, со своей поврежденной рукой, ничем помочь не мог. Домоправительница — одну сторону униформы заливала кровь — протиснулась мимо меня, едва не сбив с ног. Я почувствовал, как руки Сейди разомкнулись, но потом она снова схватилась за меня. Шляпка домоправительницы сбилась набок, на тюлевой вуали висели капельки крови, напоминая крохотные ягодки остролиста. Женщина поправила шляпку. Потом взялась за рукоятку вместе с чернокожим рабочим.
     
— Я сосчитаю до трех, а потом дернем вместе. Готов?
     
Тот кивнул.
     
— Один… два… три!
     
Они дернули… точнее, она дернула, достаточно сильно, чтобы под мышкой разорвался шов. Двери открылись. У нас за спиной раздались жидкие радостные крики.
     
— Спасибо в… — начала Сейди, но я уже продвигался к выходу.
     
— Быстро. Пока нас не затоптали. Держись за меня. — Из автобуса мы вышли в числе первых. Я развернул Сейди в сторону Далласа. — Пошли.
     
— Джейк, этим людям нужна помощь!
     
— И я уверен, что она уже спешит к ним. Не оглядывайся. Смотри прямо перед собой, потому что именно там может поджидать очередная беда.
     
— Опять? Сколько можно?
     
— Прошлое способно на многое.
    
    
     
      
7
     
     
Нам потребовалось двадцать минут, чтобы пройти четыре квартала от того места, где наш автобус номер три попал в аварию. Я чувствовал, как распухает колено. Оно пульсировало болью при каждом ударе сердца. Мы подошли к скамье, и Сейди велела мне сесть.
     
— Нет времени.
     
— Садись, мистер. — Неожиданно она толкнула меня, и я плюхнулся на скамью с рекламой местного похоронного бюро на спинке. Сейди коротко кивнула, словно женщина, справившаяся с каким-то сложным делом, потом шагнула на проезжую часть бульвара Гарри Хайнса, одновременно открывая сумочку и роясь в ней. На мгновение в моем колене перестала пульсировать боль, потому что сердце запрыгнуло в горло и остановилось.
     
Автомобиль обогнул ее по дуге, водитель отчаянно жал на клаксон. Они разминулись на какой-то фут. Водитель потряс кулаком, уезжая, а напоследок еще и показал палец. Я закричал, требуя, чтобы она вернулась на тротуар, но она даже не посмотрела в мою сторону. Достала кошелек. Ветром от проносившихся мимо автомобилей отбрасывало волосы с изуродованного лица, но Сейди стояла, спокойная и уверенная в себе как танк. Найдя в кошельке то, что требовалось, она вернула его в сумку, потом подняла над головой зелененькую купюру, напоминая участницу школьной группы поддержки на собрании болельщиков.
     
— Пятьдесят долларов! — кричала она. — Пятьдесят долларов за поездку в Даллас! Главная улица! Главная улица! Должна увидеть Кеннеди! Пятьдесят долларов!
     
Не получится, подумал я. Это закончится только одним: она угодит под колеса упрямого про…
     
Ржавый «студебекер» затормозил перед Сейди. Двигатель чихал и кашлял. Вместо одной фары зияла дыра. Из кабины вылез мужчина в мешковатых штанах, майке и зеленой фетровой ковбойской шляпе (с игривым перышком), натянутой до ушей. Он улыбался, демонстрируя отсутствие как минимум шести зубов. Мне хватило одного взгляда, чтобы подумать: Вот идет беда.
     
— Женщина, вы чокнутая. — Ковбой-Студебекер продолжал улыбаться.
     
— Вам нужны пятьдесят долларов или нет? Только отвезите нас в Даллас.
     
Мужчина сощурился, глядя на бумажку, как и Сейди, не обращая внимания на гудки автомобилей, которым приходилось объезжать его «студебекер». Снял шляпу, хлопнул по тощему бедру, снова надел, натянув до оттопыренных ушей.
     
— Женщина, это не полтинник, а десятка.
     
— Остальные в кошельке.
     
— Так почему бы мне не взять их? — Он схватился за лямку сумки, дернул на себя. Я уже поднялся со скамьи, но он, конечно же, вырвал бы у Сейди сумку и уехал до того, как я успею подойти к ним. А если бы и успел, он бы, наверное, свалил меня с ног ударом кулака. Пусть и худой, весил он все равно больше, чем я. И мог бить обеими руками.
     
Сейди держалась. Сумочка раскрылась широкой пастью. Сейди сунула в нее свободную руку и вытащила мясницкий нож, который я вроде бы уже где-то видел. Махнула им и взрезала мужчине предплечье. Разрез начинался у запястья и поднимался до локтевого сгиба. Ковбой закричал от боли и изумления, отпустил лямку, отступил на шаг, вытаращившись на Сейди.
     
— Чокнутая сука, ты меня порезала!
     
Он попятился к отрытой двери своего чихающего и кашляющего автомобиля. Сейди шагнула вперед и взмахнула ножом у него перед лицом. Волосы падали ей на глаза. Губы превратились в тонкую полоску. Кровь с порезанной руки Ковбоя-Студебекера капала на мостовую. Автомобили по-прежнему проезжали мимо. Невероятно, но я услышал чей-то крик:
     
— Всыпь ему по первое число!
     
Ковбой-Студебекер теперь отступал к тротуару, его глаза не отрывались от ножа.
     
— Теперь ты, Джейк, — бросила Сейди, не глянув на меня.
     
Поначалу я не понял, потом вспомнил про револьвер. Достал из кармана и наставил на Ковбоя.
     
— Видишь это, техасец? Он заряжен.
     
— Вы оба психи. — Теперь он прижимал руку к груди, пачкая майку кровью. Сейди уже спешила к пассажирскому сиденью «студебекера», открыла дверь. Посмотрела на меня поверх капота и нетерпеливо махнула рукой. Я бы никогда не поверил, что могу любить ее больше, но в тот момент признал собственную неправоту.
     
— Тебе следовало взять деньги или проехать мимо, — посоветовал я. — А теперь давай поглядим, как ты бегаешь. Приступай к показу, а не то я прострелю тебе ногу, и с бегом придется завязать.
     
— Гребаный ублюдок, — огрызнулся Ковбой.
     
— Это точно. А ты гребаный вор, в котором сейчас появится дыра от пули. — Я взвел курок. Ковбой-Студебекер не стал проверять, разойдутся ли мои слова с делом. Повернулся и побежал на запад по бульвару Хайнса, втянув голову в плечи, прижимая руку к груди, ругаясь и оставляя за собой кровавый след.
     
— Не останавливайся, пока не добежишь до Лава, — крикнул я. — Он всего в трех милях! Передай привет президенту!
     
— В машину, Джейк! Надо убраться отсюда до приезда полиции.
     
Я скользнул за руль «студебекера», скривился от боли: запротестовало распухшее колено. Обнаружил, что коробка передач механическая, то есть больную левую ногу придется держать на педали сцепления. Отодвинул сиденье на максимальное расстояние, услышал, как захрустел на полу мусор, и тронулся с места.
     
— Этот нож… неужели?..
     
— Именно им порезал меня Джонни, да. Шериф Джонс вернул его мне после завершения расследования. Он думал, что нож мой, и по большому счету не ошибся. Только он не из моего дома на аллее Ульев. Я почти уверена, что Джонни привез его из нашего дома в Саванне. С тех пор я всегда ношу его в сумочке. Хотела иметь что-то для самозащиты, на всякий случай… — Ее глаза наполнились слезами. — И это тот самый всякий случай, да? Тот самый классический всякий случай?
     
— Положи его в сумочку. — Я выжал сцепление, невероятно тугое, сумел переключиться на вторую передачу. В кабине воняло, как в курятнике, который не чистили лет десять.
     
— Он все перепачкает кровью.
     
— Все равно убери. Нельзя расхаживать с ножом, особенно в день приезда президента в город. Милая, ты невероятно храбрая.
     
Она убрала нож и начала вытирать глаза кулаками, словно маленькая девочка, поцарапавшая коленки.
     
— Который час?
     
— Без десяти одиннадцать. Кеннеди приземлится в Лав-Филде через сорок минут.
     
— Все против нас, — вырвалось у нее. — Ведь так?
     
Я бросил на нее короткий взгляд.
     
— Теперь ты понимаешь.
    
    
     
      
8
     
     
Мы уже добрались до Северной Жемчужной улицы, когда двигатель «студебекера» взорвался. Из-под капота повалил пар. Что-то металлическое запрыгало по дороге. Сейди раздраженно вскрикнула, ударила кулаком по бедру, произнесла несколько плохих слов, но я даже ощутил облегчение. По крайней мере отпала необходимость бороться с тугим сцеплением. Я перевел рычаг переключения передач в нейтральное положение и позволил окутанному паром «студеру» докатиться до тротуара. Он остановился напротив выезда из переулка, с надписью на брусчатке «НЕ ЗАГОРАЖИВАТЬ», но это правонарушение казалось сущим пустяком в сравнении с вооруженным нападением и угоном автомобиля.
     
Я вылез из кабины и захромал к тротуару, на котором уже стояла Сейди.
     
— Который час? — спросила она.
     
— Одиннадцать двадцать.
     
— Сколько нам еще осталось?
     
— Техасское хранилище школьных учебников на углу Хьюстон-стрит и улицы Вязов. Три мили. Может, больше. — Не успели слова сорваться с моих губ, как мы услышали рев реактивных двигателей. Подняли головы и увидели «Борт номер один», идущий на посадку.
     
Сейди устало отбросила волосы с лица.
     
— И что же нам делать?
     
— Сейчас придется идти.
     
— Обними меня за плечи. Позволь взять на себя часть твоего веса.
     
— В этом нет нужды, милая.
     
Но кварталом позже такая нужда появилась.
    
    
     
      
9
     
     
В половине двенадцатого мы добрались до пересечения Северной Жемчужной и Росс-авеню. Примерно в это время «Боинг-707» с четой Кеннеди на борту подкатывал к толпе встречающих… в которой, естественно, стояла женщина с букетом красных роз. На углу возвышался собор Сантуарио де Гуадалупе. На ступенях, пониже святой, простиравшей руки к людям, сидел мужчина. По одну сторону лежали деревянные костыли, по другую стояла эмалированная кастрюлька. Прислоненная к ней табличка гласила: «Я НЕСЧАСТНЫЙ КАЛЕКА! ПОЖЕРТВУЙТЕ СКОЛЬКО МОЖЕТЕ! БУДЬТЕ ДОБРЫМИ САМАРИТЯНАМИ! БОГ ЛЮБИТ ВАС!»
     
— Где твои костыли, Джейк?
     
— В «Эден-Фоллоус», в стенном шкафу.
     
— Ты забыл взять с собой костыли?
     
Что женщины умеют, так это задавать риторические вопросы, правда?
     
— В последнее время я как-то обходился без них. На коротких расстояниях они мне не требовались. — Все лучше, чем признавать главную причину забывчивости: я торопился покинуть реабилитационный центр до приезда Сейди.
     
— Что ж, сейчас они бы тебе не помешали.
     
Она побежала вперед с вызывающей зависть легкостью и заговорила с нищим, который сидел на ступенях. К тому времени как я дохромал до них, они уже вовсю торговались.
     
— Пара костылей стоит девять долларов, а ты хочешь пятьдесят за один.
     
— Мне нужен как минимум один, чтобы вернуться домой. — Он рассуждал весьма здраво. — И вашему другу, похоже, нужен один, чтобы добраться до нужного ему места.
     
— А как же «Бог любит вас, будьте добрыми самаритянами»?
     
— Что ж. — Нищий задумчиво потирал щетинистый подбородок. — Бог любит вас, а я всего лишь несчастный старый калека. Если вас не устраивают мои условия, покажите себя фарисеями и пройдите мимо. Я бы на вашем месте так и поступил.
     
— Готова спорить, что поступил бы. А если я просто отниму их у тебя, жадюга?
     
— Полагаю, вы можете, но тогда Бог не будет вас любить. — И он расхохотался. На удивление весело для сильно искалеченного человека. И зубы у него выглядели получше, чем у Ковбоя-Студебекера. Пусть не сильно, но получше.
     
— Дай ему деньги, — вмешался я. — Мне нужен только один.
     
— Конечно, я дам ему деньги. Просто не люблю, когда меня ставят раком.
     
— Дама, это великое горе для всей мужской половины человечества, вы уж простите мне такие слова.
     
— Придержи язык, — цыкнул я на него. — Ты говоришь с моей невестой. — Часы показывали одиннадцать сорок.
     
Нищий на меня и не посмотрел. Он не отрывал глаз от кошелька Сейди.
     
— На нем кровь. Порезались, когда брились?
     
— И не пытайся попасть на «Шоу Салливана», дорогуша. Ты не тянешь на Алана Кинга. — Сейди достала десятку, которой останавливала проезжающие автомобили, потом две двадцатки. — Вот. — И добавила, когда нищий взял деньги: — Я разорена. Ты доволен?
     
— Вы помогли бедному калеке, — ответствовал нищий. — Это вы должны быть довольны.
     
— А я недовольна! — взорвалась Сейди. — И надеюсь, что твои чертовы старые глаза выкатятся из твоей уродливой головы.
     
Нищий многозначительно глянул на меня, как бы говоря: ну что взять с этих женщин.
     
— Лучше отведи ее домой, красавчик. Думаю, месячные у нее начнутся прямо сейчас.
     
Я поставил костыль под правую руку — счастливчики, которым не довелось ломать кости, думают, что костыль используется со стороны перелома, — а левой сжал локоть Сейди.
     
— Пошли. Нет времени.
     
Когда мы уходили, Сейди шлепнула себя по обтянутому джинсами заду, обернулась и крикнула:
     
— Поцелуй меня в жопу!
     
— Принеси ее сюда и наклонись, дорогуша. Поцелуй — бесплатно!
    
    
     
      
10
     
     
Мы пошли по Северной Жемчужной… точнее, Сейди шла, а я ковылял. С костылем стало в сто раз лучше, но все равно мы никак не успевали на перекресток Хьюстон-стрит и улицы Вязов до половины первого.
     
Впереди я увидел строительные леса. Тротуар проходил под ними. Я перевел Сейди на другую сторону улицы.
     
— Джейк, почему…
     
— Потому что они свалились бы на нас. Поверь мне на слово.
     
— Нам нужен автомобиль. Нам действительно нужен… Джейк, почему ты остановился?
     
Я остановился, потому что жизнь — это песня, а прошлое стремится к гармонии. Обычно эта гармония ничего не значит (так я тогда думал), но время от времени бесстрашный гость Страны прошлого может приспособить это стремление для своих нужд. Я всем сердцем молил Господа, чтобы именно такой случай мне и представился.
     
На углу Северной Жемчужной и Сан-Хуанито стоял синий кабриолет «форд-санлайнер» 1954 года выпуска. У меня был красный, этот — темно-синий, но все-таки… возможно…
     
Я поспешил к нему и попробовал открыть дверь со стороны пассажира. Разумеется, заперта. Иной раз тебе что-то обламывается, но чтобы все и сразу? Никогда.
     
— Ты собираешься завести двигатель без ключа?
     
Я понятия не имел, как это делается, однако подозревал, что все обстоит несколько сложнее в сравнении тем, что показывали в «Патруле с Бурбон-стрит». Но я знал, как поднять костыль и бить по стеклу, пока оно не покроется трещинами и не прогнется внутрь. Никто на нас не смотрел, потому что тротуар пустовал. Эпицентр событий сместился в юго-восточную часть города. Оттуда до нас доносился гул толпы, собравшейся на Главной улице в ожидании приезда президента.
     
Стекло прогнулось. Я перевернул костыль и резиновым набалдашником вытолкнул осколки на сиденье. Одному из нас придется сесть назад. Если все получится. В Дерри мне сделали дубликат ключа зажигания «санлайнера», и я липкой лентой приклеил его ко дну бардачка, под разные бумаги. Может, так же поступил и хозяин этого «санлайнера». Конечно, шансы невелики, но и вероятность того, что Сейди найдет меня на Мерседес-стрит, не слишком отличалась от нулевой, а ведь она нашла. Я нажал хромированную кнопку на крышке бардачка и принялся шарить внутри.
     
Гармонизируйся, черт бы тебя побрал. Пожалуйста, гармонизируйся. Помоги мне хоть чуточку.
     
— Джейк? Почему ты думаешь…
     
Мои пальцы что-то нащупали, и я вытащил из бардачка жестянку из-под «Сукретс». Открыв ее, увидел не один, а четыре ключа. Понятия не имел, что могли открывать остальные три, но нужный заприметил сразу. При необходимости смог бы отыскать его на ощупь, по форме.
     
Как же я любил этот автомобиль!
     
— Бинго! — воскликнул я и чуть не упал, когда Сейди меня обняла. — Машину поведешь ты, милая. Я сяду сзади, пусть колено отдохнет.
    
    
     
      
11
     
     
Я понимал, что на Главную улицу нечего и соваться. Все въезды наверняка перекрыты барьерами и патрульными автомобилями.
     
— Поезжай по Пасифик-авеню, потом сворачивай на боковые улицы. Главное, чтобы шум толпы оставался слева, и тогда мы наверняка доберемся до нужного места.
     
— Сколько у нас времени?
     
— Полчаса. — На самом деле оставалось двадцать пять минут, но я решил, что полчаса вселяет больше надежд. Мне не хотелось, чтобы Сейди гнала как сумасшедшая и во что-нибудь врезалась. Время у нас еще было — во всяком случае, теоретически, — но еще одна авария поставила бы крест на наших планах.
     
Как сумасшедшая она, пожалуй, не гнала, но ехала достаточно быстро. На одной улице мостовую перегородило упавшее дерево (естественно, перегородило), однако Сейди перевалила через бордюрный камень и объехала препятствие по тротуару. Мы добрались до пересечения Северной Рекорд-стрит и Хавермилл-стрит, свернули на последнюю, но два квартала Хавермилл до пересечения с улицей Вязов превратились в одну большую парковку. Мужчина с оранжевым флагом тормознул нас.
     
— Пять баксов, — заявил он. — Всего две минуты ходьбы до Главной улицы, времени у вас вагон. — Но в его взгляде появилось сомнение, когда он увидел мой костыль.
     
— У меня денег нет, — ответила Сейди. — И я не лгу.
     
Я достал бумажник, дал мужчине пятерку.
     
— Поставьте его за «крайслером». Только поближе.
     
Сейди бросила ему ключи.
     
— Поставь сам, как считаешь нужным. Пошли, милый.
     
— Эй, не туда! — закричал мужчина. — В эту сторону улица Вязов! Вам же на Главную. Он поедет там!
     
— Мы знаем, что делаем, — ответила Сейди. И я очень на это надеялся. Мы шли между припаркованных автомобилей, Сейди — первая, я — за ней, опираясь на костыль, стараясь не задевать торчащие зеркала и не отстать от нее. Теперь я уже слышал гудки тепловозов и клацанье вагонов на товарной станции за Хранилищем учебников.
     
— Джейк, мы оставляем след шириной в милю.
     
— Знаю. У меня есть план. — Я, конечно, сильно преувеличивал, но звучало неплохо.
     
Мы вышли на улицу Вязов, и я указал на здание на другой стороне в двух кварталах от нас.
     
— Вон оно. Он там.
     
Она посмотрела на красный кирпичный куб с таращащимися окнами и повернулась ко мне. Ее глаза округлились от страха. Я обратил внимание — из чистого интереса — на большие белые мурашки, которыми покрылась ее кожа на шее.
     
— Джейк, оно ужасно!
     
— Знаю.
     
— Но… что с ним не так?
     
— Все. Сейди, нам надо поторопиться. Время на исходе.
    
    
     
      
12
     
     
Улицу Вязов мы пересекли по диагонали, я шел как мог быстро, опираясь на костыль. Большая часть толпы собралась на Главной улице, но многие расположились в Дили-плазе и вдоль улицы Вязов перед книгохранилищем. Люди заполнили тротуары до самого тройного тоннеля. Девушки сидели на плечах своих парней. Дети, которые вскоре могли испуганно закричать, пока радостно улыбались, измазанные мороженым чуть ли не до ушей. Я видел мужчину, продающего бумажные рожки с ледяной стружкой, залитой фруктовым сиропом, и женщину с высокой прической, которая за один доллар предлагала фотографию Джека и Джеки в вечерних нарядах.
     
К тому времени, когда на нас легла тень Хранилища, я весь вспотел, натер костылем правую подмышку, а левое колено кричало от боли. Мне едва удавалось сгибать его. Я поднял голову и увидел сотрудников, выглядывающих из окон. В окне юго-восточного угла на шестом этаже никого не было, но я знал, что Ли там.
     
Я посмотрел на часы. Двенадцать двадцать. Мы могли следить за продвижением кортежа по нарастающему реву на Главной улице.
     
Сейди попыталась открыть дверь, в отчаянии повернулась ко мне.
     
— Заперта!
     
Внутри я заметил крепкого чернокожего парня в кепке, сдвинутой набекрень. Он курил сигарету. Эл обожал мелкие подробности, в его синей тетрадке их хватало с лихвой, а ближе к последним страницам — уже небрежно — он записал имена и фамилии нескольких человек, которые работали с Ли. Специально я их не запоминал — представить себе не мог, что они мне понадобятся. Около одного имени (принадлежащего парню в кепке, я в этом не сомневался) Эл написал: Первый, на кого пало подозрение (вероятно, потому что черный). Имя у него было необычное, но я никак не мог его вспомнить — то ли благодаря Роту и его громилам, то ли благодаря собственной невнимательности.
     
Или благодаря тому, что прошлое упрямо. Но разве это имело значение? Я не мог вспомнить имя. Оно где-то затерялось.
     
Сейди забарабанила по двери. Чернокожий парень в кепке бесстрастно наблюдал. Затянулся сигаретой, а потом помахал рукой: валите отсюда, дамочка, валите.
     
— Джейк, придумай что-нибудь! ПОЖАЛУЙСТА!
     
Необычное имя, верно, но почему необычное? И я в изумлении понял, что знаю ответ.
     
— Потому что оно девчачье.
     
Сейди повернулась ко мне. Ее щеки пылали, за исключением белой полосы шрама.
     
— Что?
     
И тут уже я забарабанил по стеклу.
     
— Бонни! — проорал я. — Эй, Бонни Рэй! Пусти нас! Мы знаем Ли! Ли! ЛИ ОСВАЛЬДА!
     
На это имя он отреагировал и со сводящей с ума медлительностью направился к двери.
     
— Я и не знал, что у этого костлявого маленького сукина сына есть друзья. — С этими словами Бонни Рэй Уильямс открыл дверь и отступил в сторону, пропуская нас. — Он, наверное, в комнате отдыха, ждет приезда президента вместе с…
     
— Послушайте меня, — оборвал я его. — Я ему не друг, и его нет в комнате отдыха. Он на шестом этаже. Я думаю, он собирается застрелить президента Кеннеди.
     
Чернокожий здоровяк весело рассмеялся. Бросил окурок на пол и раздавил подошвой рабочего ботинка.
     
— У этого маленького говнюка не хватит духа утопить в ведре новорожденных котят. Все, что он может, так это сидеть в углу и читать книги.
     
— Говорю вам…
     
— Я иду на второй этаж. Если хотите пойти со мной, что ж, добро пожаловать. Но только не говорите больше таких глупостей о Лиле. Так мы его зовем, Лила. Застрелить президента! Чушь! — Он отмахнулся и направился к лифту.
     
Тебе самое место в Дерри, Бонни Рэй, подумал я. Они тоже не видят того, что у них перед носом.
     
— На лестницу. — Я повернулся к Сейди.
     
— На лифте будет…
     
Если у нас еще и оставался какой-то шанс, лифт бы его похоронил.
     
— Он застрянет между этажами. На лестницу!
     
Я взял ее за руку и потянул за собой. Края узких деревянных ступеней стерлись после долгих лет использования. Слева тянулся ржавый металлический поручень. У первой ступеньки Сейди посмотрела на меня.
     
— Дай мне револьвер.
     
— Нет.
     
— Ты вовремя не успеешь, а я успею. Дай револьвер.
     
Я почти сдался. Не то чтобы я чувствовал, что револьвер должен оставаться при мне. Переломный момент практически наступил, и не имело значения, кто именно остановит Освальда, при условии, что его удастся остановить. Но мы находились всего лишь в шаге от ревущего зверя, имя которому — Прошлое, и я не мог позволить Сейди сделать этот шаг первой лишь для того, чтобы угодить в его пасть, полную острых зубов.
     
Я улыбнулся, наклонился к Сейди, поцеловал ее.
     
— Догони меня. — И начал подъем. Оглянувшись, добавил: — Если я вдруг засну, он твой!
    
    
     
      
13
     
     
— Вы просто чокнутые, — услышал я донесшийся снизу задумчивый голос Бонни Рэя. За спиной поскрипывали ступени — Сейди поднималась следом. Я не просто опирался на костыль — буквально подпрыгивал на нем, вцепившись в поручень. Револьвер в кармане пиджака раскачивался и бил меня по ноге. Колено ревело. Я ему не мешал.
     
На площадке второго этажа взглянул на часы. Двенадцать двадцать пять. Нет, двадцать шесть. Я слышал приближающийся рев толпы, который в самом скором времени достигнет пика. Кортеж проезжал перекресток за перекрестком: Главной и Эрвей, Главной и Акард, Главной и Филд. Через две минуты — максимум через три — он доберется до Хьюстон-стрит, повернет направо, минует старое здание Далласского суда на скорости пятнадцать миль в час. С этого момента президент станет видимой целью. В оптическом прицеле четырехкратного увеличения, который стоял на «Манлихер-Каркано», Кеннеди будут такими же большими, как актеры на экране лисбонского автокинотеатра. Но Ли подождет еще немного. Он не рвался в самоубийцы — хотел выйти сухим из воды. Если бы выстрелил слишком рано, охрана, ехавшая в первом автомобиле, увидела бы вспышку и открыла ответный огонь. Он собирался подождать, пока автомобиль с охраной — и президентский лимузин — повернут налево, на улицу Вязов. Не просто снайпер — гребаный стрелок по затылкам.
     
У меня все еще оставалось три минуты.
     
Или, скорее, две с половиной.
     
Я атаковал лестничный пролет между вторым и третьим этажами, не обращая внимания на боль в колене, поднимаясь все выше и выше, как марафонец, набегающий на финиш длинной дистанции. И я, разумеется, был тем самым марафонцем.
     
Снизу доносился голос Бонни Рэя. Он кричал, что какой-то чокнутый мужчина утверждает, будто Лила собирается стрелять в президента.
     
До середины лестничного пролета на третий этаж я чувствовал, как Сейди дышит мне в спину, словно всадник, побуждающий лошадь скакать быстрее, но потом она чуть отстала. Я слышал, как она жадно хватает ртом воздух, и подумал: Слишком много сигарет, дорогая. Мое колено больше не болело: мощный выброс адреналина временно заглушил боль. Я старался по возможности не сгибать левую ногу, переложив всю нагрузку на правую и костыль.
     
Поворот, вверх к четвертому этажу. Теперь уже я хватал ртом воздух, а ступени становились все круче, как горный склон. Опора костыля, упирающаяся в подмышку, стала скользкой от пота. Голова гудела, барабанные перепонки рвал нарастающий шум толпы у здания книгохранилища. Широко раскрытым глазом воображения я видел приближающийся кортеж: автомобиль с сотрудниками секретной службы, потом лимузин президента, по обе стороны мотоциклы «харлей-дэвидсон» управления полиции Далласа, копы в белых шлемах с ремешками под подбородком и солнцезащитных очках.
     
Еще один поворот. Костыль заскользил, потом выправился. Опять вверх. Теперь я чувствовал запах стружки с шестого этажа, где рабочие ремонтировали пол, снимали старые лаги, ставили новые. Не в той части, где устроился Ли. В юго-восточном углу он пребывал в гордом одиночестве.
     
Я добрался до пятого этажа и сделал последний поворот. Широко раскрыл рот, чтобы протолкнуть в легкие воздух. Рубашка на тяжело вздымающейся груди превратилась в мокрую тряпку, льющийся со лба пот щипал глаза, и я смахнул его левой рукой.
     
Три картонных коробки с книгами (я увидел большие буквы надписей «ДОРОГИ КО ВСЕМУ» и «ДЛЯ ЧИТАТЕЛЕЙ 4-ГО И 5-ГО КЛАССОВ») блокировали лестницу на шестой этаж. Стоя на правой ноге, я вогнал набалдашник костыля в одну из них и отбросил ее. Сзади доносилось тяжелое дыхание Сейди, которая находилась между четвертым и пятым этажами. Выходило, что я поступил правильно, не отдав револьвер, но кто мог это знать? Исходя из собственного опыта я мог утверждать, что личная ответственность за изменение будущего заставляет бежать быстрее.
     
Я протиснулся в брешь, которую сам и пробил. Для этого мне пришлось на мгновение встать на левую ногу. Она издала такой вопль боли, что я застонал и схватился за поручень, чтобы в полный рост не рухнуть на ступени. Посмотрел на часы. Двенадцать двадцать восемь, но вдруг они отстают? Толпа ревела.
     
— Джейк… ради Бога… поторопись… — Сейди, она все еще между четвертым и пятым этажами.
     
Я продолжил подъем, и шум толпы начал проваливаться в мертвую тишину, а добравшись до шестого этажа, я уже не слышал ничего, кроме хрипов собственного дыхания да бухающих ударов работающего на пределе сердца.
    
    
     
      
14
     
     
Шестой этаж Техасского хранилища школьных учебников представлял собой огромный сумрачный зал с островками поставленных друг на друга картонных коробок с книгами. Потолочные светильники горели только в той части зала, где шли ремонтные работы, но не в углу, где расположился Ли Харви Освальд, намеревавшийся изменить историю в ближайшие сто секунд, а может, и того меньше. Семь окон выходили на улицу Вязов: посередине пять больших полукруглых, по краям — два квадратных. Около лестницы мрак разгонял только свет, долетающий из этих окон. Благодаря пыли, висевшей в воздухе из-за ремонтных работ, колонны солнечного света от окон до пола казались достаточно плотными, чтобы резать их ножом. Не падал свет только через угловое окно, отгороженное коробками с книгами. Снайперское гнездо располагалось далеко от меня, мне предстояло по диагонали пересечь весь зал, с северо-запада на юго-восток.
     
За баррикадой из коробок с книгами, у самого окна, залитый солнечным светом, стоял мужчина. Он наклонился вперед, выглядывая наружу. Ветерок, влетающий в распахнутое окно, шевелил его волосы и воротник рубашки. Он начал поднимать винтовку.
     
Хромая, я бросился к нему, лавируя между островками из коробок с книгами, на ходу пытаясь достать из кармана револьвер.
     
— Ли! — прокричал я. — Остановись, сукин ты сын!
     
Он повернул голову и посмотрел на меня, его глаза широко раскрылись, челюсть отвисла. На мгновение я увидел перед собой обычного Ли — парня, который смеялся и играл с Джун в ванной, который иногда обнимал жену и целовал ее, — а потом его тонкогубый, жеманный рот пришел в движение: в оскале обнажились верхние зубы. И едва это произошло, он превратился в монстра. Я сомневаюсь, что вы мне поверите, но клянусь, это правда. Он перестал быть человеком, стал демоническим призраком, который мог с того самого момента кружить над Америкой, побуждая ее направлять свою мощь не по назначению и отравляя все хорошее.
     
Если бы я позволил.
     
Шум толпы вновь ворвался в уши, тысячи людей аплодировали президенту, орали во всю глотку, приветствуя его. Я слышал их, и Ли тоже. Он знал, что это означает: сейчас или никогда. Он развернулся к окну и вдавил приклад в плечо.
     
Я уже сжимал рукоятку револьвера, того самого, из которого убил Фрэнка Даннинга. Не просто одной модели — револьвер стал тем самым. Я так думал тогда, думаю и теперь. Курок попытался зацепиться за подкладку, но я выхватил револьвер, слыша, как рвется материя.
     
Выстрелил. Пуля прошла высоко, выбив щепки из оконной рамы, но этого хватило, чтобы спасти жизнь Джону Кеннеди. Освальд дернулся в момент выстрела, и пуля весом сто шестьдесят гран[161] прошла выше головы президента, разбив окно в старом здании окружного суда.
     
Новые крики, уже недоумения и изумления, донеслись снизу. Ли снова повернулся ко мне, его лицо превратилось в маску ярости, ненависти и разочарования. Поднял винтовку, и на этот раз не для того, чтобы убить президента Соединенных Штатов. Он целился в меня. Передернул затвор — клац-клац, — и я выстрелил второй раз. И хотя преодолел три четверти пути — до Освальда оставалось менее двадцати пяти ярдов, — опять промахнулся. Я увидел, как колыхнулась рубашка на боку, и все.
     
Мой костыль угодил в груду коробок. Меня повело влево, я взмахнул рукой с револьвером, пытаясь удержаться на ногах, но куда там. Мелькнула мысль о том, как Сейди практически упала в мои объятия в день нашей первой встречи. И я уже знал, что сейчас произойдет. История не повторяется, но она гармонизируется, и обычно происходит это под музыку дьявола. На этот раз валился на землю я, и это различие стало роковым.
     
Я не слышал ее тяжелого дыхания на лестнице, но до меня доносились ее быстрые шаги.
     
— Сейди, ложись! — крикнул я, однако мои слова растворились в грохоте выстрела винтовки Освальда.
     
Я услышал, как пуля пролетела мимо. Я услышал, как вскрикнула Сейди.
     
Загремели новые выстрелы, уже снаружи. Президентский лимузин на огромной скорости мчался к тройному тоннелю, две сидевшие в нем пары пригнулись, держась друг за друга. Но автомобиль секретной службы остановился на дальней стороне улицы Вязов у Дили-плазы. Копы-мотоциклисты замерли посреди улицы, и как минимум сорок человек показывали на угловое окно шестого этажа, в проеме которого стоял тощий мужчина в синей рубашке.
     
Я услышал череду глухих ударов, какие слышны, когда градины падают в грязь. Это пули отскакивали от кирпичных стен. Но многие попали в цель. Я увидел, как рубашка Ли раздулась, словно под ней поднялся ветер, красный ветер, прорывающий дыры: одну над правым соском, вторую в области грудины, третью — у пупка. Еще одна пуля разорвала горло. Он покачивался, как кукла, в этом слепящем, с пляшущими пылинками свете, и жуткий оскал так и не сполз с его лица. Говорю вам, в конце он уже не был человеком — стал кем-то еще. Тем, кто проникает в нас, когда мы прислушиваемся к самым жутким своим ангелам.
     
Пуля попала в потолочный светильник, разбила лампочку. Светильник закачался. Осколки посыпались на пол.
     
Пуля снесла макушку несостоявшемуся убийце точно так же, как одна из пуль Освальда снесла макушку Кеннеди в мире, из которого я пришел. Он упал на баррикаду из картонных коробок с книгами, развалил ее.
     
Снизу по-прежнему доносились крики.
     
— Мужчина упал! — проорал кто-то. — Я видел, как он падал!
     
Торопливые шаги, поднимающиеся к шестому этажу. Я швырнул револьвер тридцать восьмого калибра к телу Ли. Мне хватило ума, чтобы понять, что люди, которые сейчас прибегут сюда, жестоко изобьют, может, даже прикончат меня, если увидят в моей руке оружие. Я начал подниматься, но колено отказало. Может, и к лучшему. Пока меня не видели с улицы Вязов, а если бы увидели, наверняка открыли бы огонь. Я подполз к тому месту, где лежала Сейди, удерживая вес тела на руках и волоча за собой левую ногу, как якорь.
     
Блузку залила кровь, но я видел входное отверстие пули. Точно по центру, чуть выше полукружий груди. Кровь лилась и изо рта. Она ею захлебывалась. Я подсунул под Сейди руки, приподнял. Ее глаза не отрывались от моих. Ярко блестели в пыльном сумраке.
     
— Джейк, — прохрипела она.
     
— Нет, милая, не говори.
     
Она не обратила внимания на мои слова… да и когда обращала?
     
— Джейк, президент!
     
— В безопасности. — Я не видел, как лимузин увозил его, целого и невредимого, но видел, как дернулся Ли в момент своего единственного выстрела в сторону улицы, и мне этого хватило. Да и при любом раскладе я сказал бы Сейди, что он в безопасности.
     
Ее глаза закрылись, открылись вновь. Шаги приближались, огибали площадку на пятом этаже, чтобы рвануть по последнему пролету. Далеко внизу возбужденно и недоумевающе ревела толпа.
     
— Джейк.
     
— Что, милая?
     
Она улыбнулась.
     
— Как мы танцевали!
     
Когда прибежали Бонни Рэй и остальные, я сидел на полу и держал ее на руках. Они проскочили мимо меня. Сколько — не знаю. Может, четверо. Или восемь. Или двенадцать. На них я даже не посмотрел. Держал ее, прижимая голову к груди, покачивая, и ее кровь стекала на мою рубашку. Убита. Моя Сейди. Она все-таки угодила в пасть зверя.
     
Я не из плаксивых, но любой мужчина, потерявший любимую женщину, заплакал бы, или вы так не думаете? Скорее всего. Но не я.
     
Потому что я знал, что надо сделать.
    
   
  
  
   
    
Часть VI
    
Человек с зеленой карточкой
   
   
    
     
Глава 29
    
    
     
      
1
     
     
Меня не арестовали в полном смысле этого слова, но приставили ко мне копов и отвезли в управление полиции Далласа на патрульном автомобиле. Когда мы подъезжали, люди (некоторые — репортеры, большинство — самые обычные) стучали по окнам, заглядывали в кабину. Беспристрастно, отстраненно я задавался вопросом, а не хотят ли они вытащить меня из автомобиля и линчевать за попытку покушения на президента. Меня это не волновало. Что волновало — так это залитая кровью рубашка. Я хотел ее снять. Я также хотел носить ее вечно. Рубашку залила кровь Сейди.
     
Ни один из копов на переднем сиденье не задавал мне вопросов. Полагаю, кто-то приказал им не задавать. Если бы задали, я бы не ответил. Я мог думать, потому что хладнокровие возвращалось ко мне. Я натягивал его на себя, как броню. Я мог это исправить. Я собирался это исправить. Но сначала мне предстояли весьма долгие разговоры.
    
    
     
      
2
     
     
Меня поместили в комнату, белую как снег. В ней стояли стол и три стула. Я сел на один. Снаружи звенели телефоны и стрекотал телетайп. Люди входили и выходили, говорили громко, иногда кричали, даже смеялись. В смехе слышались истерические нотки. Так смеются люди, знающие, что прошли по лезвию ножа, увернулись от пули, если можно так выразиться. Наверное, так смеялся Эдвин Уокер вечером десятого апреля, когда разговаривал с репортерами, вычесывая из волос осколки стекла.
     
Те самые два копа, которые привели меня из Техасского хранилища школьных учебников, обыскали меня и забрали мои вещи. Я спросил, могу ли я принять два оставшихся пакетика «Гудис». Копы посовещались, порвали пакетики, высыпали порошок на стол, изрезанный инициалами и прижженный окурками. Один послюнявил палец, попробовал порошок, кивнул.
     
— Вода нужна?
     
— Нет. — Я смахнул порошок на ладонь и высыпал в рот. Горький. Ну и ладно.
     
Один из копов вышел. Второй попросил снять окровавленную рубашку. Я с неохотой снял и протянул ему. Потом нацелил на него палец.
     
— Я знаю, что это вещественная улика, но отнеситесь к ней с уважением. На ней кровь женщины, которую я любил. Возможно, для вас это ничего не значит, но это кровь женщины, которая помогла предотвратить убийство президента Кеннеди, и она заслуживает уважения.
     
— Нам только нужно сделать анализ крови.
     
— Хорошо. Но занесите ее в список моих личных вещей. Я хочу, чтобы мне ее вернули.
     
— Конечно.
     
Ушедший коп вернулся с простой белой майкой. Она напоминала ту, что была на Освальде — или была бы — на фотографии, которую сделали в полиции вскоре после его ареста в кинотеатре «Техас».
    
    
     
      
3
     
     
Я прибыл в белую комнату, предназначенную для допросов, в двадцать минут второго. Примерно через час (точно сказать не могу, потому что часов на стене не было, а мой новый «Таймекс» забрали с остальными вещами) те же два копа привели ко мне человека, давнего знакомца: доктора Малькольма Перри, который нес в руке большой черный саквояж сельского врача. Я с изумлением уставился на него. Потом понял, что его привезли сюда потому, что отпала необходимость вытаскивать пулю и осколки кости из мозга Джона Кеннеди. Река истории уже текла по новому руслу.
     
— Привет, доктор Перри.
     
Он кивнул:
     
— Добрый день, мистер Амберсон. — При нашей последней встрече он называл меня Джордж. Если бы у меня возникли опасения, что я под подозрением, теперь им предстояло окрепнуть. Но я не боялся. Я там был, и я знал, что должно произойти. Бонни Рэй Уильямс уже все им рассказал. — Как я понимаю, вы вновь травмировали колено.
     
— К сожалению, да.
     
— Давайте поглядим.
     
Он попытался поднять наверх мою левую брючину и не смог. Колено слишком распухло. Когда он достал ножницы, оба копа шагнули вперед и вытащили револьверы. Направили в пол, но пальцы держали у предохранительных скоб. Доктор Перри в недоумении глянул на них, потом принялся резать штанину по шву. Осмотрел, пальпировал, достал шприц, откачал жидкость. Я скрипел зубами и ждал, когда все закончится. Он порылся в саквояже, отыскал эластичный бинт. Плотно завязал колено. Стало легче.
     
— Я могу дать вам обезболивающее, если эти господа не возражают.
     
Они не возражали, в отличие от меня. Приближался самый важный момент, как для меня, так и для Сейди. И я хотел встретить его с ясной головой, не затуманенной лекарствами.
     
— У вас есть «Гудис паудер» от головной боли?
     
Перри наморщил нос, словно унюхал что-то дурное.
     
— У меня есть байеровский аспирин и эмприн. Эмприн чуть сильнее.
     
— Тогда дайте его. Доктор Перри?
     
Он поднял голову, оторвавшись от саквояжа.
     
— Мы с Сейди не сделали ничего плохого. Она отдала жизнь за свою страну… и я отдал бы свою за нее. Просто не было шанса.
     
— Если так, позвольте мне первым поблагодарить вас. От лица всей страны.
     
— Президент. Где он сейчас? Вы знаете?
     
Доктор Перри посмотрел на копов, вопросительно изогнув брови. Они переглянулись, потом один ответил:
     
— Отправился в Остин, чтобы выступить на обеде, как и планировалось. Не знаю, либо он храбр до безумия, либо просто глуп.
     
Может, подумал я, «Борт номер один» рухнет на землю и убьет и его, и всех, кто полетел с ним. Может, он умрет от инфаркта или инсульта. Может, еще какой-нибудь чокнутый храбрец разнесет его красивую голову. Борется ли упрямое прошлое со всеми изменениями так же активно, как и с тем, кто привнес их? Я не знал. Меня это не волновало. Что бы ни случилось с Кеннеди, с этого момента оно не имело ко мне никакого отношения.
     
— Я слышал по радио, что Джеки с ним нет, — добавил Перри. — Он отправил ее на ранчо вице-президента в Джонсон-Сити. Собирается присоединиться к ней на выходные, как и планировалось. Если то, что вы говорите, правда, Джордж…
     
— Я думаю, достаточно, док, — вмешался один из копов. Мысленно я с ним согласился: главное, для Малькольма Перри я вновь стал Джорджем.
     
Доктор Перри — врачи не любят, когда их прерывают — продолжил как ни в чем не бывало:
     
— Если все, что вы говорите, правда, тогда в недалеком будущем вас ждет поездка в Вашингтон. И очень даже вероятно, награждение медалью в Розовом саду.
     
После его ухода я вновь остался один. Не совсем один — Сейди делила со мной эту белую комнату. Как мы танцевали, прошептала она перед тем, как уйти из этого мира. Я закрывал глаза и видел ее в ряду других девушек, трясущую плечами и танцующую мэдисон. Она смеялась, волосы летели, и никакие шрамы не уродовали ее лицо. Пластическая хирургия 2011 года могла исправить многое из того, что натворил нож Клейтона, но, думаю, я располагал более совершенной методикой. Если, конечно, получил бы шанс применить ее на практике.
    
    
     
      
4
     
     
Мне позволили скорбеть два часа, прежде чем дверь комнаты для допросов открылась вновь. Вошли двое мужчин. Один, в белом стетсоне, с лицом, напоминающим морду бассета, представился Уиллом Фритцем, капитаном далласской полиции. Он принес с собой портфель — не мой, что очень меня порадовало.
     
У второго мужчины, с тяжелой челюстью, двойным подбородком и красной физиономией выпивохи, короткие черные волосы блестели бриолином. В его острых, проницательных глазках читалась тревога. Из внутреннего кармана пиджака он достал корочки со служебным удостоверением и открыл их.
     
— Джеймс Хости, мистер Амберсон. Федеральное бюро расследований.
     
Да, у тебя есть повод для тревоги, подумал я. Это тебе поручили приглядывать за Ли, так ведь, агент Хости?
     
— Мы хотим задать вам несколько вопросов, мистер Амберсон, — начал Уилл Фритц.
     
— Да, — кивнул я, — а я хочу выбраться отсюда. К людям, которые спасают президента Соединенных Штатов, обычно не относятся как к преступникам.
     
— Ну зачем вы так, — вмешался агент Хости. — Мы ведь прислали вам врача. И не просто врача — вашего врача.
     
— Задавайте вопросы, — ответил я.
     
И готовьтесь со мной станцевать.
    
    
     
      
5
     
     
Фритц открыл портфель и достал полиэтиленовый мешок, какие полиция использует для хранения вещественных улик. В этом мешке лежал мой револьвер тридцать восьмого калибра.
     
— Мы нашли его около баррикады, которую соорудил Освальд из картонных коробок с книгами, мистер Амберсон. Как вы думаете, это его револьвер?
     
— Нет, это «полис спешл». Он мой. У Ли был револьвер, но модели «Виктори». Если вы не нашли его при нем, тогда револьвер в том месте, где он жил.
     
Фритц и Хости изумленно переглянулись, потом посмотрели на меня.
     
— Так вы признаете, что знали Освальда, — высказался за двоих Фритц.
     
— Да, но не настолько хорошо. Я не знал, где он живет в Далласе, иначе пошел бы туда.
     
— Так уж вышло, что он снял комнату на Бекли-стрит. Зарегистрировался как О.Х. Ли. Вроде бы он пользовался и другим именем, Алик Хайделл. Получал на это имя почту.
     
— Жена и дочка не с ним? — спросил я.
     
Хости улыбнулся. Второй подбородок расползся в обе стороны на полмили.
     
— Кто здесь задает вопросы, мистер Амберсон?
     
— И вы, и я, — ответил я. — Я рисковал жизнью, чтобы спасти президента, а моя невеста отдала за него жизнь, и я думаю, что имею право задавать вопросы.
     
Теперь я ждал их хода, чтобы понять, насколько они крутые. Мне бы пришлось очень нелегко, если бы они действительно верили, что я с Освальдом в одной лодке. И все прошло бы как по маслу, если бы они не хотели в это верить. Как обычно, в реальности получилось нечто среднее.
     
Фритц покрутил на столе полиэтиленовый пакет с лежащим в нем револьвером.
     
— Я расскажу вам, что могло произойти, мистер Амберсон. Не скажу, что именно так и произошло, но вам придется убеждать нас, что это все выдумки.
     
— Понятно. Вы позвонили родителям Сейди? Они живут в Саванне. Вам также следовало связаться с Диконом Симмонсом и Эллен Докерти из Джоди. Они заменяли ей родителей. — Я на мгновение задумался. — Мне тоже. Я собирался попросить Дека стать шафером на нашей свадьбе.
     
Фритц меня словно и не услышал.
     
— Произойти могло следующее. Вы и ваша девушка участвовали в этом вместе с Освальдом. И возможно, в самом конце струсили.
     
Вечно популярная теория заговора. Ну куда без нее?
     
— Возможно, в последнюю минуту вы осознали, что собрались застрелить самого могущественного человека в этом мире, — вставил Хости. — Вам открылась истина. И вы остановили Освальда. В этом случае вы можете рассчитывать на снисхождение.
     
Да. Под снисхождением понимались сорок, а то и пятьдесят лет в Ливенуорте на кукурузе и сыре вместо смерти на техасском электрическом стуле.
     
— Тогда почему мы не находились наверху вместе с ним, агент Хости? Зачем барабанили в дверь и просили, чтобы нам ее открыли?
     
Хости пожал плечами: Мол, ты и расскажи.
     
— Если бы мы планировали убийство, вы бы видели меня с ним, потому что я знаю, что вы держали его под частичным наблюдением. — Я наклонился вперед. — Почему вы не остановили его, агент Хости? Это была ваша работа.
     
Он отшатнулся, словно я вскинул кулак. Его щеки покраснели еще сильнее.
     
Хотя бы на несколько мгновений мое горе смешалось со злобной радостью.
     
— ФБР приглядывало за ним, потому что сначала он сбежал в Россию, потом вернулся в Соединенные Штаты и, наконец, пытался сбежать на Кубу. Он долгие месяцы раздавал на улицах прокастровские листовки, прежде чем устроил сегодняшнее чудовищное шоу.
     
— Откуда вы все это знаете? — рявкнул Хости.
     
— Потому что он мне об этом рассказывал. И что происходит потом? Президент, который сделал все, что в его силах, чтобы сковырнуть Кастро с насеста, приезжает в Даллас. Работая в Хранилище школьных учебников, Ли получает возможность лицезреть кортеж президента из первого ряда. Вы это знали и ничего не сделали.
     
Фритц смотрел на Хости, на его лице читался ужас. Не сомневаюсь, что агент горько сожалел о присутствии на допросе далласского копа, но что он мог сделать? Фритц находился на своей территории.
     
— Мы не считали его угрозой, — выдавил из себя Хости.
     
— Что ж, тогда вы определенно допустили ошибку. Что он написал в той записке, которую попросил передать вам, Хости? Я знаю, Ли заходил в вашу контору и оставил записку, когда ему сказали, что вас нет на месте, но он не поделился со мной ее содержанием. Просто улыбнулся своей «а пошли вы все» улыбочкой. Мы говорим о человеке, убившем женщину, которую я любил, поэтому, думаю, я имею право знать. Он собирался сделать нечто такое, что заставит мир ахнуть и обратить на него внимание? Это он написал? Готов спорить, что да.
     
— Любая информация о мистере Освальде касается только Бюро.
     
— Я не думаю, что вы сможете ее показать. Готов спорить, что записка давно уже превратилась в горстку пепла и смыта в унитаз, по приказу мистера Гувера.
     
Если еще не превратилась, то обязательно превратится. Я прочитал об этом в записях Эла.
     
— Если вы такой невинный, — подал голос Фритц, — скажите нам, откуда вы знали Освальда и почему ходите с оружием.
     
— И почему у дамы в сумочке мясницкий нож с кровью на нем.
     
Последняя фраза показалась мне опасной.
     
— У дамы кровь везде! — крикнул я. — На одежде, на туфлях, в сумочке! Этот сукин сын прострелил ей грудь, или вы не заметили?
     
— Успокойтесь, мистер Амберсон, — посоветовал Фритц. — Никто ни в чем вас не обвиняет.
     
С подтекстом: пока.
     
Я глубоко вдохнул.
     
— Вы говорили с доктором Перри? Вы прислали его, чтобы он осмотрел меня и подлатал мое колено, так что наверняка говорили. Значит, вам известно, что в августе этого года меня избили до полусмерти. Организовал избиение — и принимал в нем участие — букмекер по имени Акива Рот. Я не думаю, что он хотел так меня отделать, но, возможно, какие-то мои слова очень его разъярили. Я не помню. С того дня я многое не могу вспомнить.
     
— Почему вы не обратились в полицию после того, как это произошло?
     
— Потому что я находился в коме, детектив Фритц. А когда вышел из нее, ничего не помнил. Когда память начала возвращаться ко мне — во всяком случае, отчасти, — я вспомнил, что Рот говорил о своей связи с букмекером из Тампы, с которым мне приходилось иметь дело, и о мафиози из Нового Орлеана, которого зовут Карлос Марчелло. И понял, что идти в полицию рискованно.
     
— Вы говорите, что управление полиции Далласа куплено? — Я не знал, действительно ли Фритц рассердился или только прикидывается, да меня это и не волновало.